Спасай и женись

13

Было сомнительно и щекотливо, было сумбурно и напряженно, болезненно и невыносимо, а еще мигблистельные мюмзики пыряли по наве, а варакрустрые шорьки шныкодрали прямо по его позвоночнику…

И еще было все время темно. И все время плакал в темноте котенок…

Жора с раздражением махал в темноту руками, а может, и ногами, лишь бы прогнать этого плаксивого котенка, потому что и так тошно, и так невозможно ни спать, ни просыпаться — во-первых, все время одна и та же темнота, во-вторых, котенок этот…

Иногда темнота начинала пахнуть свежо и остро — спиртом и хлороформом. Потом из этого бодрящего запаха выныривал Димка Воробьев по кличке Чиж, сгоревший десять лет назад вместе с бандюками в одном маленьком горном селении… Димка опять горел, но был при этом жив и все спрашивал Жору, спрашивал… а о чем — не разберешь.

Иногда тьма гудела набатом, иногда визжала десятком дрелей, иногда тупо и гулко молчала, иногда в ней слышались шорохи и звуки, которые обычно издают те живые существа, которые больше любят ползать и кусаться…

А однажды ему приснилась Лиза, и после этого тьма стала просто темнотой, и ее совершенно нормальным образом стали сменять свет, полусвет и полумрак. Волков очень полюбил спать — потому что Лиза теперь снилась все время.

Он старался вспомнить что-то, но никак не мог, уставал, засыпал, и тогда Лиза приходила во сне и рассказывала ему все, чего он не мог вспомнить, и тогда он засыпал, успокоенный, но проснувшись, опять не мог ничего вспомнить. А потом ему и вовсе начинало сниться какое-то разнузданное безобразие…

Тело женщины светится в темноте, отсвечивает лунными розблесками, манит окунуться в прохладную глубину ночи.

Она такая маленькая и стройная, что действительно напоминает скрипку. И он играет на этой скрипке музыку небесных сфер, что бы это ни было на самом деле.

Его пальцы скользят по нежнейшей коже, и ему страшно поцарапать ее, потому что нельзя водить наждаком по лепесткам роз.

А потом нежные руки обнимают его за шею, золотистая головка доверчиво прижимается к его груди, и мир вдруг становится удивительно полным и насыщенным. Всем сразу — звуками, ароматами, воспоминаниями о будущем, которого еще не было, но обязательно будет…

Он и она на веранде собственного дома. Их дети носятся по изумрудной траве, преследуя бабочек. Лохматый щенок с интересом жует хвост разморенной кошки, она фыркает и лениво машет на него лапой.

Этого еще не произошло, этого еще ждать года три, а то и все пять — судя по возрасту их детей — но это будет, обязательно будет, не может не быть.

А значит, будет и лунный блеск обнаженного тела, и золотые пряди, разметавшиеся по подушке, и цветами расцветающие на нежной груди следы его поцелуев…

Лиза…

В один прекрасный день он все-таки решил открыть глаза и прийти в себя окончательно. Выяснилось, что кругом знакомые, в принципе, стены палаты военного госпиталя, чистота, стерильность, а за окнами белый день. Медсестра тоже была вполне удовлетворительная, рыжая такая красуля, пренебрегавшая лифчиками и уважавшая батистовые белые халаты. Больше всего Жоре нравилось, как она наклоняется над ним, чтобы поставить градусник, — ландшафты при этом открывались абсолютно космические. В смысле, полный улет.

В скором времени объявился и врач, хороший дядька, жесткий и ехидный. Выяснилось, что он три года прослужил хирургом на передовой, так что глупости типа «больного нельзя волновать» не признавал. Жоре было со всей пролетарской прямотой поведано, что ранение у него получилось очень серьезное, что пуля была со смещенным центром, и еще хорошо, что малого калибра. Попала она Жоре в позвоночник, и вот тут уже начинались чудеса, к которым фронтовой хирург относился совершенно нормально. Чтобы не вникать в совсем уж медицинскую терминологию — сантиметром выше или ниже пуля сделала бы из Жоры бессловесный овощ в колясочке до конца жизни. А так — обошлось.

— Лежал ты долго, парень. Но лично я всегда приветствую крепкий и здоровый сон. Теперь все пойдет быстрее, а через пару дней начнем лечебную физкультуру.

Жора лежал и страдал. Он не знал, как бы половчее спросить у врача, когда придет Лиза. Врач задумчиво посмотрел на заросшую физиономию пациента и негромко сказал:

— Тут к тебе прорывались, но я не пускал… Сейчас, в принципе, можно, но… В общем, как сам решишь.

— Ох… Я — да. В смысле, конечно. Если можно, то я…

Доктор посмотрел на него с непонятным выражением и ушел. А Жора вызвал медсестру и потребовал бриться и мыть голову. Медсестра никаких возражений не имела, и уже через каких-то три часа Жора напоминал слегка изможденную, но все ж фотомодель.

Посещения разрешались после обеда и тихого часа, и Жора весь извелся, ожидая, когда кончится и то, и другое. Потом он лежал и ждал, когда откроется дверь в палату и войдет Лиза, но дверь не открывалась.

Дверь не открывалась и завтра, и послезавтра, после чего Жора совсем уж было впал в депрессию, но призвал на помощь здравый смысл и убедил себя в том, что раз Лизу столько времени не пускали к нему, то теперь она может просто и не знать, что уже можно. Значит, надо ей сказать. Для этого нужен телефон. Хорошо бы мобильный, но раз мобильного нет, будем прорываться к обычному, больничному автомату.

Надо сказать, что ни одна лечебная гимнастика, ни одна физиотерапия не смогла бы помочь эффективнее. Жора Волков, высунув язык и шипя от боли в спине, плелся, перехватываясь руками, вдоль длинного коридора, чтобы позвонить Лизе Волынской и сказать, что он живой и здоровый.

К телефону подошла баба Шура — и эфир наполнился воплями, проклятьями и бессвязными обещаниями скорого и болезненного конца кому-то, у кого нет ни совести, ни сердца. Ошеломленный Жора выслушал всю эту галиматью, а потом аккуратно поинтересовался:

— Баб Шур… а ты с кем это разговариваешь?

— Жорик! Ангел ты мой! Я ить знала, что брешуть они, ироды! И потом: как в церкву пойду свечку ставить — меня ровно кто отводит. То кошелек забуду, то ишшо чего…

— Баба Шура! Сконцентрируйся. Вернись в цивилизацию и позови мне Лизавету.

— А Лизы нет, Георгий. И не будет пока что. Но я ей обязательно передам, что ты звонил. Выздоравливай. Всего доброго.

Жора обалдело таращился на пищавшую у него в руках трубку и вообще ничего не понимал.

Скорее всего, у бабы Шуры раздвоение личности. Это просто немыслимо, чтобы человек одновременно одинаково комфортно чувствовал себя и в обличье Бабы Яги, и в облике учительницы словесности на пенсии. И что, твою мать, она говорила про свечки, церкви и то, что она так и знала?! И где эта Лизавета?

Уже в палате Жора пришел к выводу, что пора восполнять информационный вакуум. В конце концов, для него история со спасением Лизы Волынской закончилась в момент, когда главный злодей был все еще на свободе и вооружен…

Однажды утром Жора проснулся, потому что ему приснилось, что на него кто-то смотрит. Открыл глаза — и выяснил, что смотрит на него Игорь Васильевич Волынский, его бывший босс и пока еще несостоявшийся тесть. Сидел и печально смотрел на Жору Волкова через стильные очки в золотой оправе. Жора поспешно выполз из-под одеяла и постарался выглядеть как можно более презентабельно и независимо.

— С добрым утром, Игорь Васильевич. Спасибо, что навестили.

— Здравствуй, Георгий. Честно говоря, я здесь уже не впервые. Сначала… когда ты был еще совсем плох, мы с Витей приезжали. И ребята тоже. Никто толком никаких гарантий не давал.

— Игорь Васильевич, а как там…

— Да, ведь ты же ничего не знаешь, конечно… Полянского взял Зайцев. Тот смог прорваться почти до ворот, сломал Валерию ключицу, но Витя его догнал и… я не очень понял, что он такое сделал, но Полянский упал и больше не поднимался. Витю даже долго допрашивали, искали какое-то оружие, но потом приехали ваши ребята, из спецназа, и все выяснилось. Представляешь, Георгий, а я даже толком не знал, что вы с Виктором вместе служили…

— Да, было дело… Так как там…

— Эдика послали на освидетельствование психиатрам, его отец прилетел, был у меня. Ужасное горе. Эдик — прекрасный молодой человек… То есть он производил впечатление прекрасного молодого человека.

— Да, верно. Игорь Васильевич, вы не хотите мне чего-то говорить? С Лизой… Она… С ней все в порядке?

— О, да, совершенно! Физически она совершенно не пострадала.

— Тогда почему вы все время смотрите мимо меня? И не даете мне спросить про Лизу?

Жора Волков вдруг почувствовал странный холодок в своей несчастной спине. Пресловутое чутье подсказывало ему, что сейчас он услышит что-то неприятное.

Игорь Васильевич Волынский упорно смотрел в сторону и думал о том, что совершенно не уверен в собственной правоте. Потому что раньше все казалось намного проще…

Когда Жорка Волков начал медленно заваливаться в сторону, Лиза страшно закричала и потеряла сознание. Волынский, забыв обо всем на свете, полез прямо через стол. Лопухнувшийся второй раз за день Валера воспылал праведным гневом и прыгнул на Полянского. А Виктор Николаевич Зайцев, так и не вошедший в кабинет из коридора, просто повернулся и очень быстро исчез из поля видимости.

Полянский отшвырнул пистолет, подтянул к себе чемоданчик с бриллиантами, молниеносно и очень ловко крутанулся вокруг своей оси и саданул Валеру ребром чемоданчика в грудь. Валера взвыл, посерел и сложился пополам, перекрыв своим же подчиненным быстрый доступ к Полянскому, а тот громадными прыжками понесся прочь от дома, в сторону калитки, выходившей в лес. До нее оставалось всего несколько метров, когда из кустов боярышника абсолютно бесшумно выступил Заяц и вскинул руку на уровень шеи Полянского. Тот коротко всхрапнул — и упал как подкошенный. Заяц аккуратно поднял чемоданчик и пошел по дорожке обратно к дому. Только здесь, отдав перепуганному Волынскому свою ношу и кивнув двум парням из наружной охраны в сторону аллеи, Заяц позволил себе некоторое проявление эмоций. Он сел рядом с неподвижным Жорой на пол и громко сказал:

— Вот же ж… твою мать!

Как ни странно, но именно это высказывание вывело Лизу из ступора. Он сорвалась с дивана, куда ее уложили было Валерины подчиненные, рухнула перед Жорой на колени и зарыдала в голос:

— Жорочка! Жора! Открой глаза, пожалуйста, Жор…

Заяц аккуратно придержал ее за руки.

— Только не тряси его, Лизавета Игоревна. У него пуля в спине… ч-черт!

— Где «скорая»?!

— Они скоро приедут. Постарайся не трогать его, лады? И не реви. Он крепкий парень.

Потом приехала «скорая», Жору срочно увезли в Институт Бурденко, а Заяц поехал с ним. Врачи со второй «скорой» вкололи Лизе успокоительное, осмотрели и наложили повязку Валере, накапали валерьянки Игорю Васильевичу и только после этого занялись спеленутым по рукам и ногам Полянским. Одновременно с милицией, разумеется.

В общем, неразберихи и нервов было много, и только поздним вечером Игорь Васильевич впервые заговорил со своей дочерью, да и то по чистой случайности, потому что заглянул к ней в комнату, будучи, почти уверенным, что она спит.

Лиза не спала. Она сидела на постели и раскачивалась из стороны в сторону, а по щекам у нее текли слезы. При виде отца она замерла, а потом решительно выпалила:

— Папа, я выхожу за Волкова замуж. Мне уже пора.

Игорь Васильевич Волынский растерялся, несмотря на весь свой богатейший опыт бизнесмена.

— Лиза, девочка… Я понимаю, ты сейчас возбуждена, но…

— Папа, не говори ерунды. Во мне килограмм реланиума и море валерьянки имени бабы Шуры. Я спокойна, как удав. И я люблю Волкова.

— Лизочка, понимаешь, он…

Именно в тот момент Игорь Васильевич и совершил самое страшное. Он произнес фразу:

— Жора Волков… умер.

И его дочь немедленно потеряла сознание.

У нее действительно был сильный шок, она пролежала без сознания несколько дней, и за это время вконец растерявшийся Игорь Васильевич решил гнуть свою линию до конца. Поскольку мужиков-охранников обманывать было глупо, им он сразу объявил, что для Лизы Волков как бы умер, и кто не может или не хочет поддержать эту легенду, тот может считать себя свободным, то есть уволенным.

В тот же вечер они уволились. Все. Последним ушел Заяц. Виктор Николаевич Зайцев. Он зашел в кабинет Волынского — маленький, неприметный мужичок с плохо запоминающимся лицом — и сказал негромко:

— Я все понимаю, Васильич. Ты по-своему о ней заботишься. А не боишься в результате потерять ее навсегда?

С Зайцем было легко говорить, потому что Заяц всегда все знал. Не надо было тратить время на объяснения. И Игорь Васильевич тихо ответил:

— Я увезу ее в Швейцарию, она отдохнет и подлечится, будет много спать и гулять, а потом, когда все уляжется, я скажу ей… скажу…

— Что пошутил?

— Витя, я поговорю с ней и все объясню. Она и сама к тому времени поймет. Ну не думаешь же ты, что Лиза серьезно может хотеть выйти за Георгия замуж?

Зайцев поднял голову, и его голубые глаза сверкнули сталью клинка.

— Если бы у меня была дочь, Васильич, и она сказала бы мне, что собирается замуж за Жору Волкова — я сказал бы, что это честь для меня. Но у богатых свои причуды. Именно поэтому я прощаюсь. Вот здесь телефоны приличных охранных агентств, вы легко найдете нам замену. До свидания, господин Волынский.

А после Зайца Волынского ожидало самое страшное — баба Шура. Здесь врать было бесполезно, поэтому он прямо сказал, что собирается увезти Лизу в Швейцарию и требует от бабы Шуры молчать про Волкова. Старая ведьма ехидно прищурилась.

— А иначе — чо?

— Ничего. Просто ты еще сильнее осложнишь Лизе жизнь и заставишь ее страдать.

— А чем это тебе Жорик нехорош?

Волынский вздохнул и терпеливо посмотрел на бабу Шуру — бывшую выпускницу МГУ, бывшую актрису и учительницу литературы, воспитавшую его дочь лучше, чем это сделала бы родная мать.

— Александра Петровна, ведь ты Лизу знаешь с рождения.

— Ну?

— Скажи, разве эта маленькая избалованная девочка пойдет жить в обычную однокомнатную квартиру, станет готовить обеды и ужины, ждать Георгия с работы, жить на одну зарплату — разве она на все это согласится?

— А ты ее спрашивал?

— Сейчас она скажет «да». Завтра она скажет «да». Но уже послезавтра она скажет «наверное», а еще через неделю будет держаться исключительно на одном упрямстве. Они из разных миров, баба Шура. Георгий — отличный мужик, профессионал, герой… но он не сможет стать ей хорошим мужем, а она — она сделает его несчастным.

Баба Шура мрачно посмотрела на Волынского и вдруг негромко произнесла:

— Не бойтесь чумы, не бойтесь сумы, не бойтесь горящего ада, а бойтесь того, да, бойтесь того, кто скажет: Я знаю, КАК НАДО… Решая за нее, ты обижаешь свою дочь, Игорь. Она сильная и умная девочка, она заслуживает счастья…

Интересно, что до этого момента он был совершенно уверен в своей правоте. Не сомневался в ней ни на секундочку. Шел сюда, уверенный, что все сделал правильно.

Но вот сейчас на него смотрел серыми огромными глазищами пацан с седыми висками, пацан с мускулатурой тигра, пацан, влюбленный в его дочь, и Игорю Васильевичу предстояло посмотреть в эти честные, перепуганные глаза и опять выстрелить Жорке Волкову в спину…

От этого было не просто мерзко, плохо или как-то там еще. От этого не хотелось жить.

— Жора… Георгий… В общем… Ты все равно должен все знать, и нам с тобой… в любом случае нужно было поговорить. Короче говоря, Лиза сейчас в Швейцарии, проходит курс реабилитации. Я… мы не думаем, что вам с ней стоит встречаться. Она пережила тяжелую психологическую травму, и напоминание о ней…

— Она… не приходила сюда?

— Нет, с чего ты… Понимаешь, я ей сказал, что…

— Мне снилось, что она пришла. И я начал выздоравливать. Я был уверен, что она приходила.

— Георгий. Я сказал Лизе. Что ты. Умер.

И ничего не случилось, просто тишина стала чуточку раскаленнее. А потом капитан спецназа Георгий Степанович Волков совершенно спокойно произнес:

— Значит, все-таки Принцесса и Свинопас? Знаете, Игорь Васильевич, а ведь по законам жанра все должно сложиться вполне приемлемо. Хотите — расскажу. Вы говорите, что нам не надо встречаться, призываете меня быть мужественным и мудрым, я соглашаюсь, потому что хочу Лизе только добра. Оставляю ее в покое, сам медленно спиваюсь в своем Марьино. Лиза гуляет по Швейцарии, тихо-мирно забывает меня, потом через годик выходит замуж за приличного человека из вашего круга… Вам не кажется, что это на редкость пошлая история, Игорь Васильевич?

Волынский почувствовал некоторое раздражение.

— А вы, Георгий, считаете, что вариант «принцесса вышла за свинопаса и уехала с ним в свинарник, где они и прожили долго и счастливо» менее пошл и избит? Уж на эту-то тему Голливуд снял не одну сотню фильмов.

Жора расслабленно улыбнулся, глядя куда-то мимо Игоря Васильевича.

— Во-первых, сказочные сюжеты всегда предпочтительнее, а во-вторых — в таких случаях важны детали. Например: принцессу уже увозили от свинопаса, когда она сбежала из кареты и залезла на дерево…

— Георгий, вы бредите? Какое дерево?

— Вероятно, тополь. Тут у нас все больше тополя. Вы не приоткроете окошечко, а? Что-то душновато.

Ошеломленный, раздосадованный Игорь Васильевич поднялся и пошел к окну. Открыл его и повернулся обратно. Лишь небольшая часть его сознания отметила нечто неестественное, то, чего никак не могло быть, но тем не менее было…

Игорь Васильевич снял очки, протер их, снова надел, а потом тихо спросил Жору:

— Георгий, скажите, ведь Лизонька никак не может оказаться сейчас здесь, тем более — на дереве, напротив окна вашей палаты?

Жора только широко ухмыльнулся, потом с кряхтением сполз с кровати и пошел к окну. Игорь Васильевич осторожно повернулся туда же.

Лиза сидела на толстой и широкой ветке тополя, обняв ствол руками и счастливо улыбаясь. Ее зеленые глаза сияли, золотые кудри были прихвачены в хвост резинкой, а на загорелом хорошеньком личике не было видно ни единого намека на депрессию и последствия психологической травмы. Смотрела она только на Волкова и разговаривала только с ним.

— Жор… У тебя очень красивая пижама.

— Лизка, ты чокнутая.

— Неправда. Меня подлечили в Швейцарии-то.

— Так ты прям оттуда?

— Не совсем. Я оттуда вчера. Сначала я разговаривала по телефону с бабой Шурой, и она сказала, что я дура и что в ее время такими мужиками не разбрасывались. А я сказала, какая же я дура, если тебя больше нет. А она сказала, что типун мне на язык. И тогда я поняла — прямо посреди Швейцарии — что целый месяц у нас с тобой украли из жизни. По-настоящему, Волков! Как кошельки крадут или… бриллианты. Потому что я целый месяц считала, что тебя вообще нет на земле, а ты целый месяц думал, что я тебя разлюбила.

— Лиз…

— Что?

— Повтори еще разок насчет последнего слова…

— Разлюбила? А зачем?

— Сейчас мой могучий мозг построит логическую связь. Если разлюбила — значит сначала любила?

— Волков, ты дурак. Я тебя люблю! Люблю, понял? И я хочу от тебя детей, и я их тебе рожу, а одного рожу уже совсем скоро, потому что я беременная, Волков! От тебя, дубина стоеросовая. Дай мне немедленно руку или хоть костыль, иначе я упаду с этого проклятого дерева…

— А как ты туда вообще залезла?

— Меня подсадили Ляля, Петечка и Лесик.

— Лесик?

— Лесик Пеночкин — это тот террорист, который должен был похитить меня, а вместо этого похитил Лялю, потому что проспал…

В этом месте Игорь Васильевич Волынский осторожно взялся за голову и на цыпочках покинул палату Георгия Волкова. Ясно и несомненно было одно: отношения с родной дочерью придется налаживать заново. И в таком деле лучше заручиться поддержкой союзников. Если они, конечно, не отоварят вас предварительно сковородкой по башке…