Спаси меня от меня самого

Глава 1 Жизнь начинается в Bako

Я вырос в Южной Калифорнии в городе Bakersfield, в полутора часах езды от Лос-Анджелеса. В последние несколько лет это место разрослось в несколько раз, но когда я был маленький, город был небольшим. Есть две важные вещи, которые вы должны знать о Bakersfield того времени, когда я жил там маленьким:

1) Там всегда было жарко (мы много выпивали в жаркую погоду летом, поэтому мы стали называть его «Bako»).

2) Там особо нечего было делать.

Моё детство было очень типичным. Как и большинство детей в Bako, я вырос в достаточно хорошем доме, с достаточно хорошими родителями. Мы были в значительной степени типичной семьёй среднего класса восьмидесятых, живущих в конце тупика в доме стиля ранчо, с цокольным этажом. Цокольный этаж был нашим любимым местом. Там у нас был домашний театр (настолько же хорошая система, насколько они тогда таковыми были), огромные кушетки, огромный бильярдный стол для пула, большая игра «Астероиды» и некоторое оборудование для разминки. Даже моему отцу нравилось болтаться там, так как это было то место, где у него был свой бар и небольшая ванная, которую он использовал каждое утро, чтобы подготовиться к рабочему дню.

Поскольку наши родители много работали, у них не было возможности следить за мной и моим старшим братом Geoff, поэтому большую часть времени нас не было дома. Хоть мы все любили друг друга, тем не менее, мы не показывали это всё время. По большей части, мой отец был клёвым парнем. Он тренировал мою футбольную команду вместе с моим братом, учил нас водить мотоцикл, и когда он был в хорошем настроении, он часто смешил нас.

Но время от времени, у него были моменты, когда он становился как сумасшедший. Я не хочу сказать, что я рос с жестоким отцом или что-то в этом роде, потому что он не был таким; когда он был хорошим, он действительно был хорошим. Но когда он становился зол, он становился страшным. Частично это было из-за его отношения к выпивке; его отец (мой дед) был алкоголиком, и мой папа тоже любил выпить. Обычно мой отец становился счастливым, когда выпьет, но иногда у него бывали моменты, что он мог вспыхнуть даже из-за мелочи. Я помню, бывало несколько раз, когда я или мой брат проливали стакан молока на обеде, тогда в этот момент отец превращался в полностью другого — он кричал на нас, полный гнева, из-за чего мы чувствовали, что вот-вот он начнёт избивать нас, хотя он такого никогда не делал. Спустя несколько минут, после того как его приступ гнева отступал, он снова становился нормальным. Это были страшные моменты, но они проходили.

В целом моя мама довольно спокойной и была такой же, как и все обычные мамы. Она готовила хорошие ужины каждый вечер, помогала нам готовиться к школе по утрам, держала дом в чистоте, в общем это была самая обычная, типичная мама. Это выглядело так, словно она была с нами больше, чем кто-либо другой в нашем доме, но у неё были и свои проблемы тоже — как и у любого другого человека в мире. Взрослея, я чувствовал, что больше люблю маму, вероятно потому что у неё не было непредсказуемых эмоциональных срывов, как у моего отца.

Мой брат Geoff на два года старше меня и, как и все братья, мы с ним много дрались в детстве. Пару раз мы дрались грубо, но так не бывало постоянно. Мы также постоянно играли друг с другом в течение многих часов и заставляли друг друга смеяться. По мере того, как мы росли и становились подростками, мы стали всё больше отдаляться друг от друга. Отдаляться не в личном плане, а в том смысле, что мы ушли в разные направления. Например, я ушел в хэви-метал, а он ушел в новую волну. В то время рокеры не шли рука об руку с толпой новой волны. Geoff имел обыкновение прикреплять свои джинсы внизу булавкой натуго, а его волосы с одной стороны лица закрывали его глаз, в то время как с другой стороны они были короткими; это была классическая прическа новой волны. Я постоянно высмеивал его за это и за то, что он был из новой волны вообще. Иногда, когда мы спорили в нашем подвале о чём-то глупом и я бросал какую-нибудь реплику, я бил его так сильно, как только мог. От него я также неплохо получал. Я знал, что он собирается убить меня за это, поэтому я убегал к своей маме и скрывался за ней, пока мой брат не успокаивался.

Даже при том, что ему не удавалось тогда достать меня, чтобы отомстить, он всё равно находил способы как отомстить. Когда ему было 16 лет, у него был жёлтый Фольксваген Жук, прижатый к земле (с маленьким дорожным просветом) и жёлтыми дисками колёс в цвет кузова. Однажды я полчаса ехал на автобусе через весь город, чтобы погулять в аллее с одним из моих друзей. К концу дня я сильно устал, и мне совсем не хотелось снова ждать другого автобуса, чтобы снова полчаса тащиться до дома. Я увидел брата в его Фольксвагене и попросил его подвезти меня.

— Чёрта с два! — сказал он, — я не буду подвозить кого-либо из рокеров.

Я ответил: хрен с тобой.

Моя семья переехала из Лос-Анджелеса в Bako, когда я был в четвёртом классе. Мой отец решил заняться бизнесом с братом моей мамы, Томом, и его женой, Becky, и вместе они открыли грузовую остановку Chevron в восточном Bakersfield, с полным обслуживанием грузовиков — механика, бензин. Моя мама также работала с отцом в Chevron. Оглядываясь назад, было просто удивительно, что у них всё обошлось так хорошо. Они работали весь день, по пять или шесть дней в неделю, затем приходили домой и разбирались со мной и Geoff. У них и так были свои проблемы, а мы добавляли к ним ещё свои, но они упорно трудились, чтобы зарабатывать деньги и делать нас одной дружной семьёй.

Дом моих родителей в восточном Bakersfield находился в трёх минутах от моей начальной школы, Horace Mann Elementary, которая была самой старой школой в Bako. Однажды утром на пути в школу, я встретил группу детей, которые жили поблизости и мы начали вместе проводить время после школы, в основном в подвале дома моих родителей, втайне от них. Поскольку мои родители не любили, когда мои друзья находились у нас всё время, сбор в подвале был единственным способом, который не доставлял мне проблем от моих родителей. Хотя мне удалось избежать этого, у восточного Bakersfield была большая проблема с преступностью, бандами. Теперь, прежде чем вы начнёте воображать большие перестрелки на ходу из машин или что-либо подобное, я сразу скажу вам, что как правило банды восточного Bako не были вооружены. Они часто воевали друг с другом, но в основном это было при помощи кулаков и ножей. Я не был бойцом, поэтому вместо того, чтобы идти в одну из банд, я взялся за гитару.

Я заинтересовался музыкой приблизительно в 1980, когда мне было десять лет, спустя примерно год после того, как мы переехали в Bako. Очень хорошие друзья моих родителей (и мои крёстные родители), Honishes, оказали большое влияние на меня. Фрэнк, мой крёстный отец, был гитаристом, и у них было ещё фортепиано в доме, на котором мне всегда нравилось играть. Уже тогда, было что-то, что тянуло меня к музыке. Увидев как Фрэнк играет на своей гитаре, я заинтересовался и начал изучать игру на гитаре самостоятельно. Самое смешное было в том, что изначально я хотел играть на барабанах, но мой папа не позволил мне это. Я помню, как он говорил мне: «Я не хочу, чтобы ты тут повсюду расставлял свои барабаны всё время». Я думаю, что на самом деле он просто не хотел постоянно слушать стук барабанов в своём доме. Скорей всего он не думал о том, что в противном случае я просто уйду в хэви-металл, проводя за игрой на гитаре всё время.

После того как с вопросом о барабанах было решено, я выбрал гитару, но не какую-нибудь самую обычную гитару, нет. Моей первой гитарой была Peavey Mystic. Вы когда-нибудь видели гитару этой серии? Если видели, вы уже поняли в каком стиле музыки я играл. Если никогда прежде не видели, вы можете поискать фотки этих гитар в интернете. Возможно это самая впечатляющая гитара стиля металл, которая когда-либо изготовлялась.

Вся моя семья в самом деле благосклонно относилась к моей новой навязчивой идее, и даже моя мама начала брать у меня уроки каждую неделю. Спустя какое-то время я уже был полностью поглощён мыслью об игре на гитаре. Я не был помешанным металлистом или кем-то в этом роде, но у меня был врождённый хороший музыкальный слух, так что всё это имело смысл. Я мог услышать в песне, а затем точно обозначить сам где, какие ноты звучали, и спустя приблизительно год после того, как я начал играть, я начал учить песни Ted Nugent, Queen и Journey. В то время как игра композиций данных исполнителей была для меня лёгкой забавой, что действительно меня сделало психом по части игры на гитаре — так это вышедший альбом AC/DC «Back In Black». Я помню, как я слушал их музыку и думал: «Я хочу быть как Angus Young!»

Так было когда я только начал играть на гитаре. Я начал играть на гитаре постоянно и у меня это хорошо получалось. Моим родителям также нравилось, как я играю. Иногда они приходили ко мне в комнату и слушали, в то время как я практиковался в игре на гитаре. Даже Geoff приводил своих новых друзей в мою комнату и просил меня сыграть соло Eddie Van Halen в песне «Eruption». Он гордился своим маленьким братом-рокером, даже если продолжал отказываться подвозить меня на своей машине. Это было круто — только играть. С раннего возраста я любил играть музыку. Очень любил.

Я любил музыку стиля металл. Iron Maiden, Ozzy, Judas Priest, Motley Crue, Van Halen — всю подобную музыку. Я вёл образ жизни типичного металлиста. У меня была огромная коллекция медальонов моих любимых групп и я постоянно носил их все на себе: на рубашке, шляпе и на моем любимом джинсовом жакете. Моя мама научила меня пользоваться швейной машинкой и я начал самостоятельно подшивать свои штаны снизу, чтобы сделать их более облегающими — так я мог их подвернуть в свою большую теннисную обувь, которую я носил. Всё это, плюс все мои футболки металлиста — как видите я полностью посвятил себя музыке стиля металл.

Когда я не играл на гитаре, я смотрел кино. Я был большим фанатом ужастиков, примерно с 12 или 14 лет. Я любил абсолютно все фильмы ужасов. «Пятница 13-ое», «Кошмар на улице Вязов», «Хэллоуин» — если в подобных фильмах был какой-нибудь маньяк, убивающий людей, я обязательно смотрел это кино. Я записывал фильмы, шедшие по телеканалам, чтобы затем просматривать их снова и снова. Естественно, эти фильмы имели пометку «Только для взрослых», но мои родители не знали, что я смотрю их. Я до поздней ночи не спал, торча в своём подвале и смотря фильмы ужасов, после того, как все остальные ложились спать. Мне нравилось смотреть как убивают людей. Как правило, в этих фильмах были и эротические сцены. Обычно я по несколько раз перематывал на то место, где в кадре показывали голых девушек.

То время, когда я не играл и не смотрел ужасы, я проводил с друзьями. Я встретил одного подростка, которого звали JC и мы стали плохо влиять друг на друга. Большую часть времени мы болтались, часами напролёт слушая металл, иногда курили сигареты или колотили (ударяли) по мешкам с обёрточной бумагой, в то время как мои родители работали. Время от времени мы курили настоящую марихуану.

Может вам покажется странным, но первый раз, когда я попробовал марихуану был ещё до того, как мы переехали в Bako, мне было всего лишь 8 лет. Правда. Я знал одного подростка, который курил травку, и я стал иногда приходить в его дом. Иногда у него было при себе немного марихуаны, которую давал ему старший брат. Но это никогда не выходило из-под контроля. Я думаю, я просто был слишком маленьким, чтобы правильно вдыхать дым, поэтому просто набирал его в рот. Позже были гораздо более реальные вещи.

Становясь старше, марихуана стала всё чаще и чаще появляться в моей жизни. В средней школе я курил не много, в основном потому что у меня один дикий случай, связанный с марихуаной, из-за которого я впоследствии испытывал страх перед наркотиками в течение нескольких следующих лет. Я был в доме своего друга Пола, когда он сказал мне, что его кузен только что достал действительно убойную травку и у него есть немного с собой её. Он показал мне её и я увидел у него небольшие куски, похожие на кристаллы или что-то в этом роде. Но эти куски не привлекали меня, поэтому я купил пару косяков и спрятал их, после чего в один из дней вернулся из школы домой и решил раскурить один из косяков. Мои родители были на работе. Я пошёл на наш задний двор, таща за собой стул и попутно смотря на часы, чтобы удостовериться, что у меня есть достаточно времени для того, чтобы оттянуться, пока мои родители не вернулись домой.

02:30. Отлично.

Я взял один из этих косяков с кусками марихуаны, которые мне дал Пол, закурил, сделал пару глубоких затяжек и погасил.

Начиная с этого момента, я уже не понимал, где я нахожусь.

Более того, я не мог пошевелиться.

Но я был совершенно уверен, что я лишился рук. То есть я в буквальном смысле чувствовал, что мои руки исчезли, растаяли. Так как я не мог пошевелиться, я не мог запаниковать, и это, возможно, было только к лучшему. Это продолжалось в течение нескольких минут, и это в самом деле пугало меня, потому что я думал: «если я потерял свои руки, то как же я собираюсь после этого играть на гитаре?» Затем я услышал как к дому подъехала машина моего отца. Я посчитал это странным, что он так рано вернулся домой днём. С некоторым усилием я повернул свою голову и посмотрел на часы.

06:15? Я был под кайфом в течение четырёх часов? Было похоже, что прошло всего несколько минут, но на самом деле я в течение четырёх часов сидел там, на заднем дворе, держа в руке наполовину скуренный, непогасший косяк и уставившись взглядом в землю в течение четырёх часов. Всё это время я чувствовал, что у меня исчезли руки. В конце концов я должен был идти в Sizzler[4] в тот день, чтобы поужинать вместе с семьёй, но сначала меня должно было отпустить, ведь я не мог идти туда под кайфом. Это было чертовски сложно: смотреть в их глаза и говорить с ними, притворяясь, что со мной всё в порядке и я не под кайфом. Я был настолько сильно под кайфом, чтобы у меня даже не появилась тяга к поеданию[5], я не мог съесть большую часть еды. Только притворялся. Это было совсем не смешно.

В то время как я отвлёкся от марихуаны в старших классах, в средней школе я всё ещё пробовал её вместе с JC, когда нечего было делать. Но чаще мы просто слушали металл. Мы оба любили металл. Он играл на барабанах, я играл на гитаре, поэтому мы постоянно торчали в подвале моего дома или в его гараже. Я не думаю, что мы когда-либо стали бы группой, вероятно потому что у нас действительно не было группы как таковой. Нас было только двое.

Иногда мы воровали различные вещи. Помните те шляпы 80-х, у которых были длинные хвостики сзади? С отворотами? Мы оба очень хотели такие шляпы, потому что однажды мы увидели в торговых пассажах подобные шляпы с крутыми рисунками Iron Maiden спереди. Так в один день, каждый из нас украл по такой шляпе. Чувак, мы любили эти шляпы так сильно, в основном из-за того что ни у одного из нас не было длинных волос, и те хвостики шляп сделали нас выглядящими просто потрясно. Особенно ночью.

Наркотики… жестокое кино… мелкое воровство в магазинах… Я определённо выбрал неправильные дороги жизни в раннем возрасте, но тем не менее, мне удалось скрыть это от родителей, не попасться на этом. Я думаю, что это было частью острых ощущений, осознание того, что меня могут поймать мои родители и я не представляю, что бы сделал мой отец, если бы он узнал что я делал тогда. Вероятно он убил бы меня.

По правде говоря, тенденция моего папы выходить из себя из-за мелочей, действительно повлияла на меня в моей жизни. Злость в его голосе помещала страх в меня, который я держал в себе всё время, в конечном счёте боясь конфронтации с отцом. Из-за этого страха, я зажался в себе, когда у кого-нибудь в школе были проблемы со мной. Я не ходил постоянно зашуганным, но я действительно чувствовал себя, и выглядел слабым. Когда кто-нибудь из крупных ребят хотел ударить меня, я допускал это. Тот страх во мне снова влиял на меня, и я не мог даже защитить себя. Я был тряпкой.

Мои худшие воспоминания были связаны с средней школой и предвыпускными классами. После учёбы, около школы меня всегда поджидали двое парней, с которыми я болтался вокруг. Они постоянно придирались ко мне и обычно делали мне «Розовый Живот» (это когда вас бьют руками по голому животу до тех пор, пока он не станет розовым), пока я не начинал плакать. Или они просто били меня, пока я не начну плакать. Затем они чувствовали, что сделали что-то плохое и сожалели, но меньше чем через неделю всё повторялось снова.

Я ненавидел тот факт, что я не способен защищаться против них, но я не мог пойти, убежать к мамочке и папочке. Хотя я знал, что я могу укрыться за спиной Geoff, но я также не хотел, чтобы мой брат дрался вместо меня. В результате всё это привело к тому, что я застрял в своём собственном страхе. Из-за этого парализующего страха я начал вымещать всю злость, ярость, находясь один дома. Иногда я шёл, брал Эйприл — собаку нашей семьи, относил её в свою комнату, закрывал дверь и начинал жестоко избивать её своими кулаками. Теперь ещё кто-то был слабаком; я был жестоким парнем. Я также фантазировал все самые жестокие способы расправы с теми парнями из школы. Я представлял как мы втроём находимся в школе и вокруг нас никого нет, словно игра в Прячущихся и Ищущих. И затем в этих фантазиях я доставал из своего кармана нож и наносил этим ножом удары им до тех пор, пока они не начинали кричать точно так же, как кричал когда-то я. Я думаю, что всё это из-за тех фильмов ужасов, которые я смотрел: это они питали мои жестокие фантазии.

Я не знаю почему, но я продолжал болтаться с теми двумя парнями во всё время старших классов, даже при том, что они постоянно били меня. Видимо из-за того, что я был слишком мягкий. Кстати, именно от них я получил своё прозвище. Эти парни сказали, что моя голова выглядела такой большой для моего тела, поэтому они стали называть меня «Head»[6]. Сейчас это кажется забавным, но в то время, это делало меня по настоящему грустным. Когда я шёл по улице, я чувствовал будто я выгляжу как большеголовый наркоман.

Хотя моя жизнь в средней школе была рутинной жизнью, состоящей из постоянной игры на гитаре и нахождения в плохом обществе, я в конце концов устал от тех парней, которые постоянно высмеивали меня, и решил делать что-нибудь другое. Началось лето и я познакомился с одним парнем по имени Kevin, который казался довольно клёвым, выглядел как положительный герой. Он никогда не высмеивал и не бил меня, как те два парня. Таким образом я выбросил их из головы и мы стали с Кевином лучшими друзьями. В течение того лета между предвыпускным и выпускным классом, мы много времени проводили вместе. Мы отправлялись на мотоциклах в поездки в пустыню, или он приходил ко мне домой и мы плавали, или я приходил к нему домой и мы прыгали с трамплина.

Особенность, связанная с Кевином, была в том, что его семья жила в маленьком домике, вниз по улице от моего дома, но даже при том, что их дом был маленьким, они жили в нём всей семьёй. Возможно, так они учились быть ближе друг к другу. Именно этой особенностью они отличались от моей семьи. Моя семья жила в большом доме и большую часть времени мы не были вместе. Если бы нашу семью кто-нибудь поместил бы в этот крошечный домик Кевина, мы бы наверное поубивали друг друга. Но его семья всегда была счастлива, всегда были вместе и весело проводили время, как настоящая семья. Поэтому я стал часто бывать у них, и всякий раз, когда я был у них, я чувствовал себя в мире и спокойствии. В то время как в своём доме я постоянно чувствовал напряжение, в его доме я действительно чувствовал спокойствии и расслабление. Какой ребёнок не предпочёл бы пойти в такое мирное место?

Был также и другой важный момент связанный с Кевином и его семьёй: они много говорили об Иисусе. Не знаю почему, но мне не казалось это чем-то сверхъестественным, хотя на тот момент я не знал кого-либо, кто бы столько говорил об Иисусе. Я не припоминаю, чтобы семья Кевина часто посещала церковь. Я с ними туда не ходил, даже при том, что в моём присутствии они часто говорили об Иисусе. Я полагаю, что хождения в церковь каждое воскресенье не были столь же важны для них как разговоры об Иисусе дома. Я никогда не спрашивал их об этом; это было только то, кем они были и что они делали. Они были счастливой семьёй, которая кажется прожила очень хорошо. Это самое главное.

Я ничего не знал о христианстве или Боге. Мой единственный религиозный опыт состоял в том, что когда мне было три года, один священник опрыснул воду на моей голове в епископальной церкви. Когда мой брат и я были немного старше (но всё ещё детьми — лет 5), моя мама в течение нескольких месяцев ещё пыталась водить нас в церковь, но нам действительно не нравилась воскресная школа, да и наш отец тоже не хотел идти, так что это был весь мой религиозный опыт на тот момент. Я не знал как всё это работает. Я не знал что значат эти различные христианские вещи, о которых Кевин и его семья постоянно говорили.

Однако, если все эти разговоры об Иисусе делали их дом мирным, уютным местом для меня, в котором я постоянно находился, то пусть так оно и будет. Но Кевин также говорил об Иисусе, когда он был у меня дома. Так как мы жили достаточно близко друг к другу, он приехал ко мне, и решил остаться на ночь. И как обычно вечером я предложил ему: «Ну что, давай посмотрим „Пятницу, 13-ое“». И все те моменты, пока я смотрел как на экране Джейсон рубил, резал одного за другим человека, Кевин в эти моменты постоянно говорил мне об Иисусе.

Это было одной из вещей, чем можно было заняться тем летом. В течение тех летних месяцев я почти не играл на гитаре, постоянно находясь в семье Кевина. Я всё ещё любил музыку и играть на гитаре, но теперь это была не единственная вещь, которой я мог бы занять свободное время.

Затем настал судьбоносный день, когда мать Кевина в буквальном смысле вынула всё из меня. Я был в доме у Кевина, находился в общей комнате, разговаривая с его мамой. По всей видимости, он рассказал ей обо всех этих вещах, связанных со мной — хэви-металле и ужастиках — она только уточняла, действительно ли это так. Затем она сказала: «Иисус Христос — спаситель мира, и если вы чистым сердцем попросите Иисуса о спасении, то он спасёт вас, он придёт и будет жить внутри вас». Вот так всё это и было — я, тринадцатилетний ребёнок без какого-либо религиозного или духовного фона, и эта женщина, которая говорила мне о каком-то парне, приходящем и живущем во мне. Я не понимал, что это вообще значит, но она объясняла мне это так мягко и с такой большой любовью, что это подействовало на меня словно что-то взорвалось внутри меня, потому что всё, что я знал — это то, что мне нравились эти люди, они были очень приятными для меня и я чувствовал себя счастливым, когда я находился с ними.

Я ничего не сказал маме Кевина прямо тогда, и не молился с ней, но ночью, после того, как я вернулся домой, я не мог выкинуть из головы все те мысли и вещи, о которых она мне говорила. Была уже середина самой обычной ночи для меня, я сидел в нашем цокольном этаже, пытаясь опять смотреть ужастики, но я не мог выкинуть из головы её слова. Я только чувствовал общность с Иисусом, и когда я думал о нём, я чувствовал такое умиротворение и любовь во мне, которые я никогда не чувствовал прежде. Это не было каким-нибудь давящим или сильным чувством, но, тем не менее, оно было во мне.

Я был неуверен, что то, что она сказала мне об Иисусе, было верно. После размышлений об этом, я решил, что лучше быть спасённым, чем несчастным, поэтому я решил на всякий случай пойти и помолиться. Я пошёл в ванную, которая была на цокольном этаже и которая всегда пахнула как крем для бритья моего отца, встал на колени на холодной кафельной плитке и произнёс: «Иисус, приди пожалуйста в моё сердце?»

Я в самом деле почувствовал что-то.

Мне было всего тринадцать лет; я не знал, что именно я почувствовал, но я совершенно определённо почувствовал как что-то изменилось во мне. Что изменилось, как мне показалось? Что именно случилось? Что изменилось в том, как я жил? Я не знал, что делать. Мои колени совсем замёрзли от холодной плитки, поэтому я встал и просто продолжал жить дальше. Я не знал это в тот момент, но что-то начало двигаться в моей жизни, что-то, что я буду ещё чувствовать на протяжении примерно двадцати лет своей жизни.

Спустя приблизительно месяц после этого духовного опыта, начался мой первый год старшей школы[7]. Я перестал бывать в доме у Кевина и начал опять опускаться назад, на те мои старые дороги. Кевин и я закончили тем, что мы пошли по различным направлениям, и я никогда не говорил ему, или его маме, о той ночи в ванной, когда я просил Иисуса прийти в моё сердце. Я не знаю точно, почему всё прекратилось; я просто не находил времени для этого. К тому времени, когда снова началась школьная жизнь, Кевин и я больше не были действительно друзьями, и я начал болтаться с различными новыми людьми. Я снова пошёл назад в мою музыку, прямо в металл. Я снова начал жить этой жизнью.

Глава 2 Мы объединяемся

По прошествии двух или трёх лет после начала моего обучения в старших классах, я уже был знаком почти со всеми парнями, которые, в конечном счёте, сформировали Korn. Пройдёт много времени прежде, чем мы станем одной из самых больших рок-групп на планете, но сначала нам предстояло пережить ряд отдельных событий в течение нескольких лет обучения в средней школе, которые сыграли большую роль в формировании из нас той группы, которой мы стали.

Спустя пару лет после того, как я перестал общаться с Кевином, я познакомился с парнем по имени Реджи Арвизу[8]. Реджи вместе со мной пошёл учиться в Compton Junior High, но на тот момент мы с ним ещё не были близкими друзьями. Мы были простыми знакомыми в Junior High, мы не проводили время болтаясь друг с другом, мы просто говорили друг с другом время от времени. Обычно я говорил ему о том, что Duran Duran — это отстой и ему пора прекращать слушать их, и начать слушать таких реальных исполнителей как Ozzy и AC/DC.

В то время как я занимался в Junior High своими вещами, Реджи гулял со своим другом, которого звали Джонатан Девис, которого я отчасти тоже знал. Джонатан пошёл учиться в Compton, и иногда после школы, он и Реджи вместе тусовались. У Реджи был этот трёхколёсный ATV[9] и Реджи за рулём своего ATV был настоящим психом, он катался на нём повсюду. В один из дней, катаясь на своём ATV, Реджи переехал Джонатана[10]. Если вы бы спросили у них, как это произошло, то каждый из них рассказал бы вам свою версию случившегося, относительного того, было ли это несчастным случаем — Джонатан всегда говорит, что Реджи проехался по нему намеренно. Так или иначе, если вы можете назвать их езду на ATV «совместным времяпрепровождением», тогда они действительно вместе болтались.

Когда мы окончили среднюю школу, Джонатан и Реджи пошли продолжать учиться в Highland High School, в то время как я поступил в East Bakersfield High. Мы потеряли контакт на какое-то время, но в течение моего обучения на втором курсе, я виделся с Реджи на вечеринках и это скрепило нашу дружбу. Мне было только пятнадцать, и так как я не мог водить, моя мама подвозила меня до этих шумных компаний по вечерам пятниц. Она думала, что оставляла меня там, чтобы я играл на гитаре со своими друзьями, но в действительности я просто шёл на вечеринки, которые проходили там. Я не играл на гитаре; я просто выпивал и слушал музыку. Именно на одной из этих вечеринок я столкнулся с Реджи, и так как мы оба были рокерами, мы стали вместе тусоваться.

Некоторое время спустя, после того как мы с Реджи стали гулять вместе, я получил своё действительное первое чувство свободы и ответственности, которая идёт с ней. Мне ещё даже не было 16[11], а мой отец уже сказал мне, что он купит мне любой автомобиль, какой я захочу, но только если он будет стоить меньше 3000 долларов, будет в хорошем состоянии и с небольшим пробегом.

Отлично, я начал представлять себе как я круто буду выглядеть в Baja Bug[12], с большими шинами, с одним из тех громких, огромных двигателей, со всеми этими трубами и прочими штучками. Чёрт возьми, как сильно я хотел его. Но, в конце концов, мы решили, что такая машина будет потреблять слишком много топлива, поэтому я передумал.

Я взял Toyota.

Это была не какая-нибудь обычная задрипанная Toyota — это была белая Celica хэтчбек, с автоматической коробкой и открывающейся вверх задней дверью. Я купил её через газету. Это был хороший автомобиль, в хорошем состоянии и цена на него была правильной. И эта самая большая сделка была совершена мной. Одна проблема: никакого стерео.

Был и другой хороший момент: я ещё не был достаточно взрослым, чтобы управлять ею (ведь мне было всего 15), иначе езда на ней без стерео просто убила бы меня. Так что у меня было предостаточно времени, чтобы заработать, накопить деньги и затем установить стерео в машину прежде, чем я начну водить её.

Chevron моего отца[13] всегда был местом, куда можно пойти работать мне и Geoff (да и всем моим кузенам), всякий раз, когда нам нужны были деньги. Поэтому я поговорил с отцом о том, что мне нужны деньги, и тогда он устроил меня в Chevron, чтобы помочь мне заработать на стерео, которое я хотел купить. Всё шло хорошо, пока мои волосы не становились слишком длинными. Мои волосы были очень важны для меня — я отращивал их примерно с тринадцатилетнего возраста.

Длинные волосы не были частью просто моего внешнего вида, они были частью самого меня. Они были частью музыки, которую я слушал и играл, и поскольку я собирался стать приверженцем моей музыки, у меня просто обязательно должны были быть длинные волосы. Но они были слишком длинными для правил Chevron, поэтому мне пришлось идти и самому искать себе другую работу.

Хотя я был занят тем, что искал работу, на которой мне будут платить достаточно, чтобы я смог купить себе стерео в машину и при этом позволит сохранить свои длинные волосы, я всё ещё любил свою тачку. Она стояла на подъездной дорожке к гаражу моих родителей (так как у меня ещё не было водительских прав), и я постоянно брал бумбокс, садился в свою тачку, и сидел несколько часов подряд, слушая металл и чистя машину изнутри. Это выглядело так, будто у меня появилась отдельная комната, которая предназначена только для меня. Моя спальня была клёвая, но она ведь была в доме моих родителей. А эта «комната» — серый салон Celica — была моей комнатой, наличие которой было очень важно для меня.

Наконец, наконец[14], мне исполнилось шестнадцать и я мог начать покорять мир на своей Celica. Или по крайней мере Bako.

У Bakersfield было несколько маленьких рок-групп, которые играли по всему городу, и Реджи дружил со всеми крутыми рокерами из этих групп. Так как я дружил с Реджи, он подружил и меня с этими рокерами. Эти парни были довольно старше нас — достаточно взрослые, чтобы покупать пиво. Мы все собирались вместе, чтобы тусоваться на выходных, поглощать тонны пива, обычно играя и слушая музыку.

Несмотря на то, что Реджи также играл на гитаре, единственные песни, которые он умел играть, это песни наподобие «Freebird» и другие песни 70-х, потому что его отец и отец Джонатана обычно играли этот материал по всему городу. Он показал мне часть этой классики, а взамен, я показал Реджи как играть более актуальные песни. Он не был совсем плох в игре на гитаре, но я также не могу сказать, что он отлично играл на ней. Он играл не достаточно хорошо, чтобы играть в группе, поэтому я сказал ему: «Чувак, ты должен отрабатывать свою игру на басу. Всего несколько приёмов, и ты уже начнёшь играть гораздо лучше».

Теперь нам оставалось найти барабанщика и вокалиста, чтобы стать полноценной группой. Мы пробовали играть с парнем по имени Jonny, который возможно играл хорошо на барабанах, но он не мог держать ритм очень хорошо, поэтому он нам не подошёл. Я позвал своего старого друга JC из средней школы, он согласился, и теперь у нас были все необходимые инструменты для группы.

Тот факт, что у нас не было вокалиста, не останавливал нас. Я начал писать песни, с лирикой и всем остальным, таким образом нам оставалось сделать всего шаг и взяться за микрофон. Мы репетировали, и репетировали, и репетировали, и, наконец, настал момент, когда мы встретили одного взрослого чувака, которого звали Ron и он начал петь с нами. Он был довольно хорош, поэтому мы позволили ему остаться.

Мы назвали себя «Pierct». Это означало «проколотые»[15], но мы поставили «Т» в конце, потому что… не знаю… просто потому что поставили и всё. Мы репетировали с Роном несколько месяцев прежде, чем все мы почувствовали себя готовыми играть для других, а не только для себя. У Реджи была близкая взрослая подруга, которую звали Teresa, она помогла нам хорошо подружиться со всеми теми покупающими пиво рокерами. Она была по настоящему горячей штучкой, и у неё были крутые друзья, с которыми она позволяла нам тусоваться. У неё была подруга, которую звали Яна, и она неофициально была парикмахером всех рокеров из всех рок-групп Bakersfield. Так что если вы хотели настоящую рокерскую прическу, волосы, как у настоящего рокера, то вы бы сделали всё, чтобы Яна заботилась о них, а я хотел именно такие волосы.

Шэннон была другой подружкой Терезы, и после того, как я начал водить машину, Тереза и Реджи познакомили меня с ней. Я влюбился в неё на первом же свидании. Она была небольшого роста, по настоящему сексуальной, наполовину белая, наполовину азиатка. Впервые я увидел её за несколько месяцев до того, как познакомился с ней, тогда она работала в местной забегаловке — фаст-фуде. Я подошёл к прилавку, взглянул на неё, в этот момент на её лице словно было написано, насколько ей не нравится там работать. Запинаясь, я сделал свой заказ, думая о том, насколько красивой она была и полагая, что как бы я не старался, она не будет моей. Несколько месяцев спустя, Тереза и Реджи сказали мне, что я ей понравился, и я не должен так нервничать, должен, наконец, подойти и заговорить с ней. Она была просто удивительным человеком, и всё, что я знал, это то, что мы будем вместе в течение долгого времени.

В то время, у парня Терезы была группа, которая была довольно популярна в Bakersfield, и Тереза договорилась, чтобы мы открывали, играли на разогреве одного из выступлений этой группы. В день выступления мы дико нервничали. Дом был набит битком. Однако, мы отыграли довольно прилично. Мы пошли туда и сыграли наши оригинальные песни, какой-то дикий металл и прочий материал с глупыми названиями песен, которые я взял из порножурналов, например «Bad, Bad Girls», «Fantasy Lover» и «Anytime, Anyplace». Песни были просто ужасными, но мы выступили хорошо. Кульминацией нашего выступления был наш кавер на песню U2 «Bullet the Blue Sky». У Эджа[16] в этой песне просто потрясающее гитарное соло, и я полностью переиграл его.

После того выступления все нам говорили, чтобы мы продолжали выступать, но у нас появилась проблема: Рон в то время жил со своей подругой и её ребёнком, и он решил, что не может быть одновременно рокером и хорошим семьянином, поэтому он покинул группу.

Таким образом, жизнь Pierct закончилась после всего одного показа.

Когда Рон покинул Pierct, Реджи, JC и я попытались найти кого-нибудь, с кем бы мы теперь играли. Мы оглянулись вокруг, и нам повезло — мы нашли группу «Toy», которая состояла из вокалиста Ричарда и гитариста Тома. «Toy» только что потеряли ударника и басиста, и мы как раз были тем, что они искали. Они поставили JC и Реджи на место покинувших группу барабанщика и басиста, а меня сделали вторым гитаристом.

Благодаря дополнительной гитаре получился потрясный звук и всем действительно это очень нравилось. Мы репетировали в студии, в которой все набивались битком, так как обычно много людей приезжало послушать нас, в том числе Шэннон. Мы были действительно близки с ней в течение приблизительно года, даже притом, что я большую часть времени был настоящей задницей по отношению к ней. Я был настолько низок с ней — обходился с ней как последнее дерьмо, а она не заслуживала этого. Одна из тех причин, почему я был такой задницей, была в том, что я был очень неуверен в себе. Когда я был новеньким в средней школе, на моём лице часто вскакивали прыщи, что заставляло чувствовать меня действительно уродливым. Моя мама водила меня к нашему семейному врачу, который помог мне немного с этим, но я никогда не мог полностью контролировать их появление вплоть до того момента, как мне исполнилось двадцать лет. Это полностью опустошало меня и вызывало большую злость, которую я вымещал на Шэннон, потому что я чувствовал, что всякий раз, когда она смотрит на меня, она смотрела только на мои прыщи. Я всего лишь не мог понять, что она смотрела на меня, потому что она любила меня.

Таким образом, я ужасно относился к ней до одного дня, когда произошёл случай, вызвавший у меня и Шэннон небольшую панику. У неё была задержка месячных и это сильно испугало нас.

Мы были весьма сексуально активны в то время, но она принимала противозачаточные таблетки, и я не мог даже предположить, что она может залететь. Я взбесился. Она тоже взбесилась, но после нашей первой реакции, мы своего рода привыкли к случившемуся, и нам даже начало это нравиться. Это сблизило нас вместе. Я стал гораздо более нежным по отношению к ней и начал относиться к ней так, как я должен был к ней относиться всё время. Всё это не было довольно тяжёлым для нескольких детей ещё из средней школы.

Примерно через неделю мы узнали, что оказывается она не была беременна, у неё просто была задержка. Это угнетало нас, но мы довольно быстро свыклись с этим. Скоро всё вернулось к тому, с чего всё и началось — я снова начал относиться к ней как последнее дерьмо.

Я также продолжал тусоваться со своей новой группой. Те парни из «Toy» были клёвыми. Мы начали пить пиво (а также Night Train, St. Ides и другой более крепкий алкоголь), в то время как мы репетировали, и это быстро выходило из-под контроля, хотя я был уверен, что у меня-то всё под контролем. В целом, «Toy» была не плохой группой, за исключением одного: мы отыграли один показ и затем разошлись.

Я был настолько расстроен, надеясь всё ещё играть в группе и выступить, по крайней мере, с ещё двумя концертами. Вдобавок к моему расстройству, произошёл раскол между нами и JC. В то время как Реджи и я были только пьющими, JC начал баловаться наркотиками. Он потерял интерес к игре на барабанах и всему остальному. В то время мы не понимали таких вещей, и думали, что это глупо — быть наркошей. Но, в конечном счёте, в будущем мы лично испытали, что значит, когда наркотики полностью берут контроль над твоей жизнью.

Теперь, когда всё это произошло, в музыке остались только я и Реджи.

Когда мне было семнадцать, в то время, когда «Toy» распалась, умерла моя бабушка — мать моего отца, и это сильно ударило по отцу. Его противостояние алкоголю стало намного хуже, и после её смерти, он позволил алкоголю победить над собой. Его алкоголизм выходил из-под контроля, точно так же, как это было со мной. Единственное отличие было только в том, что никто в моей семье не знал обо мне. Я был настоящим профи в том, как скрывать от родителей своё пьянство.

Когда я приходил домой пьяным, их, как правило, не было дома, или я быстро проходил так, чтобы они не заметили меня. Я брызгал на себя одеколоном, чтобы скрыть запах алкоголя. Я делал всё, чтобы скрыть то, что я пьян. Однажды я вернулся домой после школы и увидел, как отец зашёл домой забрать некоторые бумаги, которые он забыл там. У него был стакан воды на столе, а я очень хотел пить, поэтому я сделал большой глоток из этого стакана. Это оказалась водка. Не вода.

Я мог почувствовать запах водки от стакана. Мой отец не был настолько же хорошим мастером по части сокрытия алкоголизма, каким был я, полагаю. Он выхватил стакан из моей руки и сказал: «Это моё», и посмотрел на меня. В тот момент я понял, насколько мой папа боролся с алкоголем. По каким-то причинам я не видел то же самое качество в самом себе.

К счастью, мои отец и мама начали посещать консультации психолога, чтобы заставить отца прекратить пить (и курить) и начать заботиться о матери. Это было главным поворотным моментом в его жизни, и когда у него начались проблемы, он выбрал правильный путь.

Что касается меня, я только продолжал пить. Я думал, что это только забава, но в действительности это было причиной всех подстерегающих меня проблем. Поскольку, если они подстерегали меня, то так или иначе я сталкивался с ними, как бы я этого не хотел. Так что как только у меня начинались проблемы, я делал то же самое, что делал мой отец при появлении у него проблем: я начинал пить. Мой отец делал так, и его отец делал так, почему же я не мог делать так? В то время, я не понимал этого, но, оглядываясь назад, теперь я вижу, что я унаследовал болезнь моей семьи — алкоголизм. Это было настоящее семейное проклятье, которое маскировалось под хорошее время, и это была искра, которая, в конечном счёте, превратиться в неконтролируемый, неистовый пожар.

К сожалению, я выместил большинство своих проблем на Шэннон. Я был настолько ужасным парнем для неё, относясь к ней как последнее дерьмо слишком часто. Я контролировал её, был эгоистом, и обычно был зол на неё. Я был похож на своего отца, но я был ещё хуже. Я был хорошим однажды и скотиной всё остальное время. Когда она и я были не вместе, я думал о том, насколько я любил её, но как только мы начали проводить время вместе, она начинала действовать мне на нервы по любой причине. Я уверен, что моя слабость, отсутствие стойкости имели к этому прямое отношение. Совсем маленькие вещи, которые она скажет или сделает, приводили меня в бешенство, и я просто не мог сдержать себя, как бы я не старался. Каждые выходные, я заставлял её ехать со мной на вечеринку и сидеть только около меня, в то время как я напивался и играл на гитаре. Я был настолько неуверен в себе, что, стоило ей только заговорить с кем-нибудь, я сразу же начинал жутко ревновать и вымещать на ней эту ревность. Я действительно был психом. Оглядываясь назад на всё это, я даже не могу представить, как она выдерживала моё отношение к себе и мой алкоголизм. Я действительно хотел любить её, но я не знал как.

В то время как большая часть моей злости появилась из-за алкоголя, неуверенности, и моего воспитания, другая часть произошла из-за моего расстройства по части музыки. Реджи и я потеряли возможность играть в группе, а мы хотели вернуться в строй и снова играть в группе. Поэтому мы начали распространять по городу сообщение, что мы ищем барабанщика. Пока мы ждали ответа, мы только тем и занимались, что тусовались на вечеринках с друзьями.

Однажды Реджи проверял свой автоответчик и услышал сообщение, как нам показалось от маленького ребёнка (судя по голосу), который назвался Дэвидом Сильверия, и он сказал, что он барабанщик и хочет попробовать сыграть с нами в группе. Он сказал, что его мама может подбросить его до места, где мы репетируем, а потом забрать, когда мы закончим. Реджи возмущался: «Да кто этот мелкий ребёнок, который пытается стать нашим барабанщиком? Да ему лет двенадцать, не больше!» Его голос по телефону действительно был похожим на голос маленького ребёнка, но когда мы поговорили с ним, мы узнали, что он был младше нас всего на несколько лет, так что мы решили испытать его.

Когда мы в первый раз встретились с ним в студии, я смотрел на него и не ожидал от него ничего особенного. Он был похож на помесь Prince и Stephen Pearcy, вокалиста Ratt. Но когда он заиграл на барабанах, он просто вынес нам мозги. Он знал, как играть металл. У нас был наш новый барабанщик. Но у нас по-прежнему не было вокалиста. У нас не было имени. Мы также действительно потеряли звук двух гитар, который был у нас в «Toy», что наводило меня на мысль о приглашении в группу ещё одного гитариста, которого я знал со средней школы. Его звали Джеймс Шаффер[17].

Я познакомился с Джеймсом некоторое время спустя после того, как разошлись наши пути с Кевином в начале средней школы. Джеймс носил коричневые мокасины и у него были эти косматые длинные волосы — типичный рокер. Он немного играл на акустической гитаре, и он приезжал ко мне домой время от времени, смотря, как я играю на своей электрогитаре. Я показал ему несколько приёмов игры и, я предполагаю, вдохновил его играть, точно так же, как сделал это для меня мой крёстный отец несколькими годами ранее.

У Джеймса была только акустическая гитара, поэтому, спустя какое-то время после того, как мы начали тусоваться вместе, я продал ему свою Peavey Mystic вместе с комбиком. Я увеличил цену и Джеймс заплатил мне за неё больше, чем я за неё заплатил, но зато та гитара удивительно подходила ему. Учёба в одной школе и общая любовь к гитарам помогли нам стать хорошими друзьями.

Я знал, что игра Джеймса с нами будет отличной прибавкой для нашей группы, и это было действительно так. Спустя короткое время, вся моя музыкальная жизнь стала вращаться вокруг Реджи, Джеймса и Дэвида. Мы называли себя «Russian Roulette»[18], но у нас никогда не доходило до того, что мы бы выступали, потому что мы не могли найти вокалиста. Вместо этого, мы только репетировали в гараже мамы Дэвида, отрабатывая те же самые песни снова и снова, но без вокала. Это становилось довольно скучным. Мы пытались написать новые песни, но у нас это не получалось, так что мы быстро отказались от этой идеи.

Реджи, Джеймс и Дэвид стали писать свои собственные вещи, сочиняя песни в том стиле музыки, который я действительно ещё не понимал. Они много слушали Red Hot Chili Peppers и Faith No More и писали материал в этом роде, который я просто не понимал. Мне понравилась музыка Faith No More, но я просто терпеть не мог их вокалиста, поэтому я думал, что только Red Hot Chili Peppers действительно были хороши.

Мне нравился только басист, Flea. Реджи начинал играть так же, как он, начал использовать технику «слэп» в игре на бас-гитаре. Они писали материал, в значительной степени копируя те две группы. Тогда они позвали Ричарда из «Toy», нашего старого вокалиста, и я должен отметить — я почувствовал, что моё мнение не учли вообще.

Я выместил многие из тех и других подавленных чувств на Шэннон, и спустя какое-то время, она начала взвинчивать меня. Я не знаю почему, но когда я относился к ней ужасно, это заставляло меня внутри чувствовать себя хорошо, словно я чесал свой зуд во мне, как это я чувствовал, когда я был моложе и бил собаку нашей семьи — Эйприл. Я плохо себя чувствовал, но если я мог заставить её чувствовать себя ещё хуже, тогда я чувствовал себя не так плохо.

В конечном счёте, Шэннон устала от меня и начала брать себя в руки. Начало конца наступило однажды вечером, когда мы снова стали ссориться, и она начала плакать с опущенной головой. Я был пьян, конечно, и я крикнул: «Хватит плакать, ты нытик!» И это сделало всё остальное. Тут же. Что-то щёлкнуло в ней и наша судьба была решена. С тех пор я не был агрессивным. Я больше не мог проконтролировать отношения. Я не мог ею больше управлять, и я начал чувствовать, что она отдаляется от меня.

Вдобавок к этому сумасшествию, Реджи, Джеймс и Дэвид начали говорить о переезде в Лос-Анджелес с вокалистом Ричардом и его мамой Донной, чтобы попытаться всерьёз заняться их музыкой. Мы все закончили среднюю школу к тому времени (кроме Дэвида, которому было только шестнадцать, но мама Дэвида разрешила ему переехать в Лос-Анджелес, чтобы продолжать заниматься музыкой, раз он будет жить с Донной), и всё, что они чувствовали в своих сердцах — это жажда быть в Лос-Анджелесе и назваться группой «LAPD» (это означало «Любовь и Мир, Чувак»). Наконец, они всё же решились сделать это.

И затем, они ушли.

Это угнетало меня, но я хотел остаться в Bako и попытаться наладить отношения с Шэннон. Я её так любил, и так сожалел о том, как я относился к ней. Я думал, что если я останусь здесь, она будет со мной. Все эти мысли были всё-таки призрачны. Она поступила в колледж Bakersfield и быстро начала заводить новых друзей. Я понял, что она хочет бросить меня, поэтому я начал паниковать. Я просто не мог одновременно потерять её и всех моих друзей. Но независимо от того, как бы я не старался, я не мог избавиться от своих проблем с раздражительностью. В один день, я позвонил ей и попросил её, чтобы она приехала.

— Я не могу, — ответила она, — я делаю домашнюю работу. В этот момент я услышал какой-то незнакомый мужской голос на заднем фоне.

— Кто с тобой? — выкрикнул я.

— Это просто мой друг, со школы, — сказала она, — мы просто делаем домашнюю работу.

Я бросил трубку и рванул к своей машине. Я собирался поехать и узнать, кто был этим «другом». Но к тому времени, как я приехал к ней, он ушёл. Шэннон не позволила мне зайти внутрь; когда она говорила со мной, я стоял около её крыльца. Она сказала мне, что между нами всё кончено. В тот момент, я впервые почувствовал, как моё сердце сильно ранили. Я никогда никого не любил прежде так, как я любил Шэннон, и я просто не представлял себе, что мы можем расстаться.

Это убило меня.

В некотором роде, я чувствовал, будто Шэннон не бросила меня; я чувствовал, будто она умерла. Когда-то она была со мной; теперь же она не хотела иметь со мной ничего общего. Она ушла. Мне было восемнадцать лет и я только что испытал, как мне казалось тогда, худший момент в своей жизни. Теперь, оглядываясь назад, я отчётливо помню те первые мысли о самоубийстве, которые стали сопровождать меня в будущем. Мои лучшие друзья уехали, я потерял свою первую любовь. Мне хотелось умереть.

Я был в глубокой депрессии и проводил много времени ничего не делая, и болтаясь дома. Однажды, в то время как я лежал в кровати, я слышал как моя мама говорит по телефону со своей сестрой. Она сказала ей, что я относился к Шэннон как дерьмо и это привело к нашему расставанию. Бывают такие вещи, которые вы бы не хотели слышать от своей мамы про вас, особенно когда ваше сердце разбито, даже если эти вещи правдивы. Услышанный мною разговор ещё больше ранил моё сердце. В тот день я выучил большой урок: правда ранит сильно, особенно когда она исходит из уст вашей мамы.

Я полагаю, что я поступил правильно, сдержав всё это внутри себя, потому что мне казалось, что никто не знает такой боли, которую я нёс в себе. Никто не знал глубину моей депрессии. Никто не знал, что я хочу умереть. Мои родители только знали, что мне было восемнадцать лет, и теперь, закончив школу, мне нужна была работа. Именно это они мне сказали. Много-много раз. И так как у меня были волосы, не подходящие длиной под требования Chevron, я не мог просто пойти работать на своего отца. Получалось, что мои родители заботились о моём трудоустройстве, но я нуждался в том, чтобы они заботились обо мне. Моё сердце было полностью разбито, и всё, что я действительно хотел от своих родителей, это чтобы они обняли меня, и сказали мне, что всё будет хорошо. Я нуждался в их поддержке, но так как мы мало общались дома, я не знал, как попросить их об этом. Когда это перерастало в эмоции, я просто не знал как мне разговаривать с кем-либо.

Устав от всего, что происходило со мной в Bako, я решил поехать в Лос-Анджелес, чтобы навестить своих друзей, чтобы они увидели, насколько я был убит горем. Они знали, что я нуждаюсь в них. Мама Ричарда, Донна, сказала мне, что если я хочу уехать из Bakersfield и поехать к своим друзьям, то она поможет мне сделать это. Это было большим шагом для меня — уехать из дома своих родителей, но слова Донны заставили меня почувствовать её сострадание и заботу о моём разбитом сердце. Плюс я хотел подавить свою боль алкоголем, пьянками со своими друзьями. Всё это казалось мне очень захватывающим, более того, это снова дало мне надежду, поэтому я согласился на помощь Донны. Несколько дней спустя, зайдя домой я забрал свои вещи и сказал родителям, что я уезжаю.

Когда я приехал в свой новый дом в Лос-Анджелесе, суицидные мысли исчезли, вероятно потому что я начал пить уже каждую ночь, а не только по выходным как раньше. LAPD репетировали каждый вечер, и я болтался с ними всё время, бухая с ними, в то время как они репетировали в студии, которую они арендовали в Голливуде. Днём мы все работали на одну компанию, которая занималась телемаркетом[19]. Мы должны были ходить по магазинам и просить людей, чтобы они подписались на розыгрыш бесплатной путёвки на Гавайи. Всех, кого бы мы ни записывали, отправляли в список телемаркета. За это платили чуть больше сотни баксов в неделю, и в реале, большую часть времени мы сидели дома, переписывая имена людей из телефонной книги.

В конечном счёте, нас уволили, но это не имело значения; Донна заботилась о нас, когда мы были без гроша в кармане. Через какое-то время она устала от того, что мы живём с нею. А кто из родителей не устал бы от того, что вместе с ним живут несколько подростков, которые только что закончили школу и теперь только и делают, что устраивают вечеринки? Нас было двое парней, живущие в гостиной комнате, трое парней в спальне, и мама Ричарда в спальне хозяев дома. Это продолжалось примерно год, но когда Донне порядком надоело быть с нами, она и Ричард переехали в Redondo Beach, в то время как все остальные переехали в Long Beach, где поселились в гостиной комнате отца Джеймса.

Снова настали рутинные дни: сон в течение дня (поскольку у нас не было работы, на которую надо было идти), и распитие солодовых напитков каждый вечер. Мы покупали сорок штук St. Ides и сорок Olde English, после чего они репетировали, периодически играя на выступлениях. Иногда мы ходили на Sunset Strip[20] распространяя флаеры на их выступления[21]. Мне никогда их музыка особо не нравилась, но мне нравилось тусоваться с ними, носить их оборудование, являясь своего рода их администратором.

Спустя какое-то время, LAPD, которые изменили значение своего названия на «Laughing As People Die»[22] заключили контракт с одной звукозаписывающей компанией ХХХ, но едва ли эту сделку можно было назвать прибыльной. В основном, лейбл дал им денег, достаточных только чтобы сделать запись и ничего более. Даже в этом случае, главным было то, что они всё-таки заключили контракт. Я помню как Реджи однажды вечером пришёл домой пьяный и внезапно сказал мне: «Я получил контракт с лейблом. Что ты делаешь со своей жизнью, ты, неудачник?» Сейчас это звучит забавно, но тогда это причинило мне сильную боль, потому что мы долгое время были лучшими друзьями.

Плюс, это было правдой. Я был неудачником. И эта правда ранила меня ещё больше. У меня было всё кончено с Шэннон, и у меня становилось всё плохо в Лос-Анджелесе. Приблизительно спустя год, после того как все переехали сюда, у всех начали расшатываться нервы; плюс, я постоянно был пьяным и разбитым всё время. Я начал думать, что я должен уйти прочь от этих парней, особенно от Реджи, поэтому я пошёл к Джеймсу и сказал, «Чувак, я должен уехать. Я должен вернуться домой в Bakersfield и сделать кое-что.» Я всерьёз хотел, чтобы он отговорил меня от этого, сказал, «нет, оставайся здесь, чел». Вместо этого он сказал: «Окей, увидимся.»

У меня не было выбора — я должен вернуться в Bako.

Chevron мне не подходил, так что, когда я вернулся, я устроился в фирму по доставке пиццы от Roundtable Pizza. Я вернулся, потому что устал от пьянства с моими старыми друзьями в Лос-Анджелесе, но как только я оказался дома, всё закончилось тем, что я начал пить с новой группой друзей. Хотя я действительно не знал, что мне делать со своей жизнью, я знал, что должен заниматься музыкой как карьерой, поэтому я пошёл к своему отцу и попросил его, чтобы он выручил меня. Он согласился и дал мне немного денег, чтобы я выучился звукозаписи в L.A. Recording.

Вот таким был я. Это был 1990-ый, мне было двадцать лет и я снова возвращался в Лос-Анджелес, только на сей раз один. На меня давило то, что я буду там одинок, без друзей, но я быстро приспособился; это было только к лучшему для меня. В то время как я учился в школе[23], я также перестал пить, что было ещё лучше.

Несколько месяцев спустя, я получил квалификацию и начал искать работу в бесчисленных звукозаписывающих лейблах Лос-Анджелеса, но никто из них не хотел платить. Они все думали, что я сначала буду работать у них бесплатно, как молодой специалист, прежде, чем они наймут меня на работу как служащего, но я не мог так сделать. У меня было несколько соседей по комнате, где я жил, но при этом у меня всё ещё были счета, которые необходимо было оплатить, а также различные вещи, которые нужно было купить. Бесплатная работа абсолютно не подходила мне.

В конце концов я нашёл единственную работу, связанную с музыкой, которую я смог найти: тестирование драм-машин и звуковых процессоров для одной компании, занимающейся электроникой. Я ненавидел ту работу. В течение многих месяцев всё, что я делал целый день — это нажимал кнопки на этих машинах, после того как они сходили с конвейера, чтобы удостовериться, что все кнопки работают как надо. Иногда я мог прослушивать диски через эти звуковые процессоры, но работа всё равно была отстойная. Это была только подобная унылая рутина: нажать на кнопку. Посмотреть на лампочку. Удостовериться, что всё работает как надо. Следующий. Я работал на работе, которая практически ничего не заставляет делать. Мои боссы одергивали нас и относились ко всем нам, как к чернорабочим.

В дополнение к тому, что я устроился на эту работу, я снова начал пить. Снова стал недоволен своей жизнью, пошёл по той же колее, не занимаясь музыкой и находясь в депрессии. Снова. Тем временем LAPD распались и все парни двинулись в Huntington Beach, чтобы заняться чем-нибудь другим. Я не знал, что с ними в тот момент происходило, но я был так подавлен, что однажды позвонил им и спросил, играют ли они ещё вместе. Они ответили, что у них новый вокалист по имени Corey и теперь они назвались «Creep». Они сказали мне приехать, потусоваться и сходить на вечеринки с ними.

Нахождение с теми парнями, выпивка, и различные глупые вещи, помогли мне затолкнуть свою депрессию в то место, где я больше не мог её чувствовать, туда же, куда я отбрасывал всю боль в своей жизни. Я не знаю как это было, но нахождение с ними всегда заставляло меня чувствовать себя лучше, поэтому я начал тусоваться с ними всё больше и больше. Это длилось недолго, до тех пор пока Дэвид не попросил меня, чтобы я уехал с ним и нашим хорошим другом Дэнни.

Это звучало хорошо для меня, поэтому я оставил эту работу по тестированию драм-машин и уехал в Huntington Beach, вместе с пятнадцатью драм-машинами, которые я украл у компании (я сказал себе тогда, что так и надо, поскольку мои начальники плохо обращались со мной, а значит заслужили это). Когда я добрался до Huntington Beach, я подал объявление в газету, чтобы продать эти драм-машины за двести долларов каждую. Несколько парней договорились со мной, что избавятся от этих драм-машин в счёт моего проживания, так что я полагаю, что я прямо причастен к продаже украденных драм-машин. На эти деньги я прожил ещё несколько месяцев, но я никогда не чувствовал, что поступил хорошо, украв их. Я только сделал то, что как я чувствовал, я должен был сделать в то время.

Как и многие из тех вещей, который я делал.

Последующая жизнь в течение года была довольно лёгкой. Я не играл музыку вообще — только праздновал на вечеринках, тусуясь с моими друзьями из Creep, напивался, и смотрел как они репетируют. Они были довольно хороши, но я считал, что если они собирались чего-то добиться в музыкальной индустрии, то им нужна большая помощь.

Как раз в то время я переборол свой страх перед наркотой и начал пробовать некоторые новые вещи. Один из моих друзей продал мне грибы и кислоту, и я попробовал их. Мне понравилось и то, и то, поэтому они вошли в мою рутинную жизнь вместе с алкоголем в течение нескольких месяцев, пока у меня не случился второй случай паники из-за наркотиков. Я выпил грибной чай однажды вечером в квартире друга, и почти сразу же у меня начался мощный наркотический эффект. Там была группа людей в квартире и мне действительно стало казаться, что они все хотят схватить меня. Я побежал к своей тачке, чтобы попытаться уехать домой, но как только я сел в неё, мне стало казаться, что каждый автомобиль, проезжающий по улице, был командой SWAT[24], приехавшей, чтобы схватить меня. Чёрта с два, я им не дамся. Мне слишком страшно. Я лёг на передние сиденья и уставился на свой стерео. Теперь они не видят меня, и всё будет хорошо.

Но была одна проблема: мой стерео начал быстро расти в размерах. Я смотрел и смотрел на него, и чем дольше я на него смотрел, тем больше он становился, пока не начало казаться, что он стал таким же большим как сам автомобиль. В целом, я несколько часов провёл сидя в своей машине, стоящей у тротуара, и всё это время у меня происходили параноидальные галлюцинации. Когда я наконец успокоился, я решил поехать домой. Но снова у меня возникла проблема: местный коп начал ехать за мной.

Это заставило меня затаить дыхание на какое-то время. Я продолжал ехать так спокойно, как только мог, и после нескольких минут, он повернул. Я вздохнул.

Больше никаких наркотиков. Не в течение нескольких лет, а когда-либо вообще. Довольно скоро, Дэнни, Дэвид и я переехали в новое место в центре Huntington, где я жил в переднем кабинете. Я не знаю, действительно ли это планировалось как кабинет в будущем, или только маленький офис. Скорей всего это должно было быть кабинетом, поскольку вы бы не смогли поставить там стол. Это была крошечная комната с окном, и достаточным местом для двойной кровати, моего стерео, моей гитары и маленького комбика. Было примерно фут свободного места вдоль одной стены, которой не касалась кровать.

Также я сделал бамбуковую перегородку снаружи, чтобы иметь немного больше свободного пространства для комнаты, и в этой перегородке, я сделал небольшой дверной проём, чтобы это было похоже на вход. Если бы вы шли в квартиру, то вы бы увидели эту большую бамбуковую перегородку, прямо позади кушетки, с небольшим дверным проёмом, который вёл в мою комнату. Внутри был платяной шкаф, который остался от съехавшей отсюда компании, где я повесил всю свою одежду.

Джеймс жил внизу улицы со своей подругой, Бриджет, и он ездил на вечеринки с нами. К тому времени Реджи женился, поэтому мы видели его только на репетициях группы. После приблизительно года в той квартире с Дэнни и Дэвидом, моя жизнь начала становиться опять такой же рутинной, какой она была, когда я работал тестируя драм-машины: Работа. Слушать как репетируют парни. Вечеринка. Сон.

В 1992-ом, в возрасте двадцати двух лет, я решил покончить с рутинной жизнью.

Опять, я поддался алкоголизму и был в депрессии всё время, и опять я решил вернуться в Bako.

И снова я попросил у своего отца помощи.

— Пап, я больше не хочу так жить. Я должен что-то делать со своей жизнью, и я буду рад, если я смогу работать на одной из твоих станций Chevron и может даже поступлю в институт.

— Хорошо Брайан. Но только если ты подстрижешь свои волосы.

— Хорошо.

Вот настолько я был в отчаянии. Я отращивал свои волосы в течение нескольких лет, и я должен был состричь их, чтобы пойти изучать семейный бизнес. Это выглядело настолько фантастическим для меня. Как Kramer из Seinfeld[25]. Жаль что здесь не было Яны[26]. Она сделала бы всё как надо. Я не вернулся в Bakersfield сразу же, я только наметил дату переезда и подготовился к переезду. Но в этот момент случилось кое-что по настоящему сумасшедшее. Всего за четыре дня до того, как я собирался переехать, Дэвид спросил меня, не хотел бы я прослушиваться с Creep перед тем как я уеду.

— Приезжай, поиграй с нами и посмотрим, будет ли круто с двумя гитарами, — сказал он, — может быть это именно то звучание, которое мы бы хотели.

Это застигло врасплох меня сначала. Дэвид не знал, что, но это по секрету, что я хотел этого всё время. Я начинал играть на инструментах с этими парнями, когда мы были моложе, но впоследствии я всерьёз избегал играть с ними. Теперь они снова приглашали меня играть с ними, и я был настолько взволнован, даже не могу передать вам, насколько. Это было великолепное ощущение.

Джеймс, однако, не разделял этого ощущения. Он настолько привык к тому, чтобы быть единственным гитаристом, что он просто не хотел отдавать половину контроля над игрой гитары. Дэвид, в конечном счёте, сказал ему, что если бы это не было к лучшему, то мы бы так не поступили.

Вечером, когда мы, наконец, приехали в их студию для репетиции, я сильно нервничал. Более того, я запустил свою игру на гитаре, потому что не играл долгое время, но я не хотел разочаровать их. Они были единственными моими друзьями, и у меня был страх, что ничего не получиться. Если они откажутся от меня, это полностью разрушит меня.

Список причин моей нервозности продолжал расти: Джеймс играл на семиструнной Ibanez, а я никогда прежде не играл на таких гитарах. Мой единственный опыт состоял в игре на шестиструнной гитаре, которая не подходила для их звука. Я позаимствовал одну из гитар Джеймса для нашей репетиции, и хотя потребовалось какое-то время, чтобы я привык к ней, приспособился я достаточно быстро.

Когда мы, в конечном счёте, сыграли, это было просто дико. Потрясный, просто потрясающий звук, который унёс нас всех далеко. Это было просто невероятно.

И все согласились с этим, даже Джеймс.

Они попросили меня, чтобы я присоединился к группе, и я согласился. Я был взволнован по очень многим причинам. Я играл хорошо, мои друзья были счастливы, я снова играл музыку со своими друзьями — это было просто невероятно. Точно так же, как в хорошие времена в Bako. Все мы чувствовали, что у меня был хороший музыкальный слух, в котором они нуждались, чтобы перейти на следующий музыкальный уровень.

Первая вещь, которую я сделал после этого — это звонок своему отцу. Я сказал ему:

— Спасибо за работу, но я думаю остаться здесь и снова попробовать с музыкой.

Несмотря на неуверенность в своей жизни в Лос-Анджелесе, я знал, что решение остаться было правильным. Во мне была пустота, неудовлетворённость, которая пожирала меня изнутри, но я был уверен, что если я мог бы стать успешным музыкантом, то пустота во мне будет наконец заполнена. Я даже не представлял насколько я был разбитым вплоть до того момента. Музыка была в моём сердце; это было то, чем только я хочу заниматься и жизнь без этой мечты была убийством для меня. Теперь, когда я снова играл со своими друзьями, внезапно у моей жизни снова появился смысл.

Глава 3 Последняя часть

За несколько месяцев до того, как я присоединился к Creep, они встретили продюсера Росса Робинсона, который был на нескольких их выступлениях и ему действительно нравилась их музыка. Росс хотел помочь им, потому что он видел в них большой потенциал, поэтому он познакомил их с менеджером по имени Ларри.

Вместе, Росс и Ларри сделали всё, что они смогли, чтобы Creep смогли показать себя, даже заплатили за их демо для рекорд-лейблов. В первый раз, когда они вошли в студию, чтобы записать демо, я ходил по пятам, пил пиво, смотрел, и даже участвовал немного, напевая бэк-вокал на демо. К тому времени, когда я присоединился к группе, Росс и Ларри уже разослали демо нескольким рекорд-лейблам.

Через некоторое время после того, как они пригласили меня в группу, я отыграл своё первое выступление с ними в Лос-Анджелесе, и это было по настоящему взрывное выступление. Это был третье живое выступление, которое я когда-либо играл, и, точно так же, как я увлекался алкоголем, я увлекался игрой вживую. Мы играли в этом небольшом клубе и в нём было достаточно много народу. Конечно, среди толпы было много наших друзей, которых мы привели с собой.

Мы отыграли всего шесть песен, но я по настоящему почувствовал, что мы сыграли их также хорошо, как мы могли сыграть. Хотя я держал это при себе, но живые выступления подняли одну из главных проблем с группой: фронтмен, певец Corey. В то время как я был взволнован игрой со своими друзьями, у меня были проблемы с Corey — главным образом, потому что, хотя он и был хорошим вокалистом, у него абсолютно не было своего собственного стиля или собственной уникальной вещи. Я знал, что пока фронтменом нашей группы является Corey, мы никогда не выйдем за границы выступлений в клубах. Сам Corey так же совсем не работал над собой. Отношения всегда были его большой проблемой, так как он легко приходил в ярость, если ему сделать какое-то замечание или дать совет. Этот его запал мешать работать с ним.

Всё это выплеснулось в тот день после нашего первого показа, в котором я играл с Creep. Мой сосед по комнате, Дэнни, хорошо разбирался в записи видео, а мы всерьёз беспокоились о своих живых выступлениях, столь же трудных, насколько они только могли быть, поэтому мы попросили, чтобы Дэнни пришёл на наше выступление и снял его на видео. После выступления, Дэвид, Джеймс и я пошли домой смотреть получившееся видео. Это было так круто, смотреть на нас, играющих на сцене; я был похож на большую, пульсирующую груду одежды с головой на вершине и гитарой, висящей по середине. Но умудрённые опытом, мы понимали, что не были теми, кем мы должны были быть. Дэвид резюмировал это для нас всех:

— Мы полный отстой.

Мы посмотрели ещё немного, затем Дэвид сказал:

— Мы что-то упускаем. Мы должны взять нового вокалиста?

Я сказал «Да» прежде чем ещё Дэвид успел произнести слово «нового». Мы позвали Реджи и рассказали ему о том, что мы думали, и, побеседовав, все мы согласились, что Corey должен уйти. Спустя короткое время, Дэвид позвонил ему и сообщил плохие новости. Corey был угнетён и чувствовал себя плохо, но мы знали, что мы должны были поступить так, если собирались идти дальше.

Вот так всё и было: я присоединился к своей третьей реальной группе, сыграл своё третье живое выступление, и потерял своего третьего вокалиста. Но я всё равно был счастлив, что играю со своими друзьями, так что я не терял надежду; я знал, что мы найдём другого вокалиста.

Без вокалиста наше демо уже нельзя было использовать и мы приостановили рассылку демо по рекорд-лейблам, но это не означало, что мы должны были прекратить выступать с показами. Хотя Corey написал всю лирику, мы сохранили все песни и просто практиковали без него. Мы провели несколько месяцев, отыгрывая выступления по всему Huntington Beach без вокалиста; иногда, ради забавы, Реджи и я пели хором.

Мы продолжали искать вокалиста по всему Orange County[27], посещая все вечеринки. Но Джеймс, как и я, скоро обнаружили, что мы искали совсем не в тех местах.

Однажды, в одни выходные, Джеймс и я решили вернуться в Bako на несколько дней, чтобы навестить наши семьи и потусоваться с некоторыми из наших старых друзей. Мы понятия не имели, для чего на самом деле мы снова оказались в Bako. Мы приехали в ночной клуб, который назывался «John Bryant's club», там выступало несколько групп — ничего особенного, все те же самые старые рок-группы Bako. Недолго послушав их, Джеймс и я решили, что было уже поздно и пора идти домой. Мы буквально уже выходили из двери, когда последняя группа начала играть. И тут мы остановились и быстро вернулись назад, услышав одну песню.

Группа называлась «SexArt» и у них был тонкая небольшая стойка для вокалиста, трясущегося с неподдающейся контролю интенсивностью. Он был причудлив. Он выглядел как пугало. Он был удивителен уже своим видом, заставляя смотреть на него, даже если он не пропел ещё и ноты.

А затем он запел.

Джеймс и я посмотрели друг на друга широко открытыми глазами. У этого чувака не было лучшего голоса в мире, но этот звук был настолько уникален, как ничто, что мы когда-либо слышали прежде. Остальной состав группы был тоже довольно хорош, но мы чувствовали, что у них не было достаточно эмоциональности и интенсивности в их музыке, поэтому они не воздавали этому парню должное.

Он был в точности тем, что мы искали. Мы остались дослушав остальную часть их сета, и немного были угнетены, когда уехав, жалели, что у нас нет такого вокалиста в нашей группе.

Оказывается, поющим пугалом был Джонатан Девис, старый друг Реджи, которого я знал ещё с времён Compton Junior High. Я даже не узнал его на сцене. Когда мы вернулись в Huntington Beach, мы почти сразу рассказали Реджи и Дэвиду о том, что видели как Джонатан пел в Bako. Я уже говорил вам, что Дэвид был самым разумным из нас, но он также умел явно выражать свои мысли на словах. Он сказал:

— Чёрт, позвоните ему и скажите, что он должен покинуть ту группу и двинуться к нам, чтобы присоединиться к нашей группе.

Дэвид был очень упорным. Он был очень настойчив — он будет продолжать пинать вас, пока вы не сделаете то, что он просит, либо сделает это сам. Так или иначе, он узнал номер Джонатана и позвонил ему. Я помню как мы встали кучей около Дэвида, пытаясь услышать, что ответит ему Джонатан. Дэвид сказал Джонатану:

— Ты должен присоединиться к нашей группе, приезжай и посмотри на нас. Попробуй сыграть с нами и посмотрим, что получится.

Джонатану польстило то, что мы были такого высокого мнения о нём, и он ведь помнил Реджи — а вы бы смогли забыть кого-то, кто переехал вас на трёхколёсном ATV? Он также слышал LAPD раньше. Я думаю, что у него даже был один из их альбомов. И хотя он думал, что это круто, что мы хотим, чтобы он приехал и поиграл с нами, в то же время, он не был уверен, что он должен сделать это.

Джонатан был ассистентом в офисе коронёра[28] Bakersfield, поэтому он постоянно работал с трупами и это добавляло в его образ какую-то дикость, сумасшествие. В конце концов, он пошёл к экстрасенсу, чтобы узнать, должен ли он поехать играть с нами. Экстрасенс сказала ему, что это будет выгодно для него, уехать из Bakersfield, переехать в Лос-Анджелес и присоединиться к группе. Следуя этому совету, он поехал в Лос-Анджелес, чтобы познакомиться с нами в офисе нашего менеджера Ларри. Реджи и я сразу же узнали Джонатана со времени в Compton Junior High. Его лицо было таким же, но теперь на голове у него были большие дреды. Он рассказал нам о том, как ходил к экстрасенсу и как она сказала ему, что однажды мы все будем иметь большой успех. Он также проиграл нам кассету, на который была запись как экстрасенс рассказывала ему о будущем. Я не знаю, верил ли я в тот момент, что эта женщина действительно могла предсказать будущее, но в тот момент всё это звучало очень хорошо и обнадёживающе.

На следующий день после того, как мы встретились с Джонатаном в офисе Ларри, мы пошли в нашу студию в Анахайме, чтобы впервые сыграть вместе. Первая песня, которую мы сыграли для Джонатана, была песней, которая впоследствии была названа «Need To» и мы можем сказать, что уже с той первой песни наша музыка потрясала его. Он тут же, немедленно начал пытаться составить слова к нашей музыке. У нас была крошечная студия и мы не могли действительно услышать то, что он пел, поэтому Реджи, Джеймс и я старались встать поближе к колонке, чтобы услышать как он поёт. Когда мы, наконец, услышали его голос поверх нашей музыки, у всех на лицах была улыбка от уха до уха. Все мы знали, что он прекрасно подходит нам, больше чем кто-либо, с кем мы играли прежде.

Джонатан немедленно присоединился к группе. Он оставил свою работу в офисе коронёра, захватил свою девушку и они оба отправились со мной и Дэвидом в Huntington Beach. Я понимал, что мы начали делать что-то по настоящему большое. Я чувствовал, что экстрасенс действительно умела предсказывать будущее, и я был полностью уверен, что мы получим контракт с рекорд-лейблом. Наш новый вокалист был хорош, наша музыка была хороша и мы становились только лучше.

Оглядываясь назад на LAPD, и даже Toy, ни одна из групп, которую я упоминал прежде, на самом деле всерьёз никогда не распадалась — по настоящему это всегда были только Дэвид, Реджи и Джеймс с различными фронтменами. И каждый фронтмен принёс что-то другое к их звуку. Ричард, вокалист LAPD, проводил линии с Энтони из Red Hot Chili Peppers[29]. Corey привносил что-то от Лейна Стейли из Alice in Chains[30]. Джонатан был тёмным, депрессивным, тощим пугалом, в то же время он был громким, реальным и уникальным.

Каждый раз, когда в группе появлялся новый фронтмен, группа меняла имя. К тому же, когда я присоединился к группе, также изменилась и музыка. И теперь с Джонатаном группа изменилась снова. Вывод: мы не могли продолжать носить имя Creep.

У Джонатана была идея для нового названия. Он предложил, чтобы мы назвали группу «Korn», и нам всем понравилось это. Это казалось своего рода жутким, потому что это напоминало нам всем о том фильме «Children of the Corn». (У Джонатана также была вопиющая история о названии Korn, которое он получил от инцидента с некоторыми гомосексуальными друзьями в Bako, но мы не будем входить во все детали здесь.)

С Джонатаном на борту и продюсером Россом, мы начали писать совершенно новые песни, и было ясно с самого начала, что Джонатан внесёт целый тёмный край к нашим записям песен. Его чувства вопили об ужасном детстве, которое он пережил. Так как у меня была своя куча проблем, происходящих от моих проблем детства и проблем с моим отцом, я сосредоточился вместе с ним на этой теме также, как и остальная часть группы. Все мы чувствовали себя связанными в некотором роде, потому что большинство из нас пережили ту же самую боль, когда мы были детьми. Боль от игнорирования тебя, боль от не понимания наших отцов нас. У каждого из нас были подобные проблемы с нашими отцами, когда мы были детьми. Наша боль была болью, которую много наших поклонников разделит позже. Это было клёво — чувствовать себя злым и выражать свои чувства через нашу тяжёлую музыку.

Мы также решили, что нам нужны прозвища, просто чтобы немного отличаться, и так как мы проводили много времени вместе в детстве, мы вернулись назад к своим воспоминаниям из детства, чтобы придумать прозвища. У трёх из нас были прозвища, которые дали нам наши друзья, высмеивающие нас. Я уже говорил вам о том, как меня стали называть «Head». Так как это было прозвище, под которым я был известен длительное время до Korn, я остановился на нём. У Джеймса по настоящему длинные мизинцы на ступнях, что делает его ноги похожими на ноги обезьяны. Поэтому мы назвали его «Munky». Он решил писать прозвище именно так странно, главным образом, чтобы отличаться.

С Реджи было всё более сложно, поскольку у него редко были прозвища. Его первое прозвище дали ему я и несколько наших друзей из Bako, высмеивая его большие щёки и большие зубы, называя его «Gopher». Ему очевидно не нравилось это слово, поэтому мы немного изменили это слово, назвав его «Gar», что для нас означало «Gopher», таким образом мы стали называть его так. Но потом он узнал, что мы имели ввиду под словом «Gar». Он был довольно толстым тогда, поэтому мы добавили окончание «-field» и начали называть его «Garfield», как толстого кота из мультиков. В конечном счёте «Garfield» был сокращён до «Fieldy». Как я и говорил: с ним было сложно.

У Джонатана было несколько прозвищ, но все они не прижились, и мы называли его просто Джонатан.

Что касается Дэвида, мы никогда не могли остановиться на каком-нибудь прозвище для него. Это просто не соответствовало его стилю, его индивидуальности. Он был самым молодым, но он был также самым разумным. Так как он сам себя никак не называл, нам было трудно придумать прозвище для него. Но всё же мы пытались. Когда мы в первый раз встретились с ним, у него были такие длинные брови, почти сходящиеся в одну друг с другом по середине, поэтому в течение некоторого времени мы звали его «Bert & Ernie». Кроме того, мы пробовали называть его «Du-gaga», потому что он обычно делал это смешное выражение лица, как у Michael Dukasis, старого кандидата в президенты[31], но это также не сработало. Мы не могли даже назвать его «Dave» или «Davy». В конечном счёте, мы сдались и просто назвали его Дэвид.

Вот так всё и было. Хэд, Филди, Манки, Дэвид и Джонатан. В группе, назвавшейся Korn. С названием как это, нам суждено было возвыситься.

Ларри, наш менеджер, ненавидел название Korn, между прочим. Он был убеждён, что мы никогда не получим контракт с рекорд-лейблом с таким названием и мы должны изменить его. Мы, не торопясь, обдумали это, обсудили, и вернулись с нашим решением.

— Хорошо, Ларри, мы придумали другое название. Но если тебе оно не понравится, мы будем использовать «Korn».

У Ларри были красные волосы и хорошая, большая улыбка; он был похож на Ralph Malph из Happy Days[32]. Он заулыбался своей большой улыбкой и сказал:

— Клёво, и какое же название?

— Мы хотим назвать группу «Ларри» и поместить твоё лицо на обложку первого альбома.

Лицо Ларри быстро покраснело и стало таким же, как его волосы. Мы посмеялись немного, и он тоже, а затем сказал:

— Прекрасно, назовите себя «Korn». Но никто не подпишет с вами контракт с таким названием.

Я не думаю, что кто-либо также подписал с нами контракт, если бы мы назвались «Ларри», но неважно, по крайней мере он был неправ.

Все в группе посвятили всё наше время и усилия достижению успеха. Мы писали песни с Джонатаном и придумывали великолепный материал, и через небольшое время у нас было достаточно материала, чтобы вернуться в студию и записать демо. Когда мы сделали это, Росс и Ларри снова начали полный процесс «рассылки демо по рекорд-лейблам».

Это было в то время, когда мы отыграли своё первое выступление. Это было в стриптиз-клубе в Anaheim, CA: один раз в неделю у них была ночь для музыкальных групп, и все группы, которые играли той ночью, перед самым саундчеком вытаскивали из горшка номер, под которым они будут выступать. Мы вытащили хэдлайнеровскую позицию, наш показ был великолепен, а отзыв толпы был ещё лучше.

После того первого выступления, я понял, что произошло чудо в моей жизни: впервые моя группа не распалась после первого же выступления. Все были очень взволнованы. Я был сильно возвышен этим, пока я не подслушал разговор некоторых парней в моей гостиной комнате на следующий день. Я стоял около своей бамбуковой стены в тот момент, когда я услышал, как Fieldy говорил всем, что его девушка сказала, что все в группе выглядели круто на сцене, за исключением меня. Я думаю, что она сказала, будто я выглядел странно, не в соответствии с остальными. Эти случайно подслушанные слова сильно сокрушили меня тогда, но они так и не узнали, что я стоял около бамбуковой стены, я никому не говорил то, что я услышал. Вместо этого я только запихнул это глубоко внутрь себя и попытался забыть, что это когда-либо говорилось.

Между выступлениями, мы репетировали в одном месте, которое нашли в Anaheim, находящееся довольно далеко от места, где мы жили. Мы просто заболели созданием драйва каждый день. Затем мы нашли новое место для репетиций в Huntington Beach, которое называлось «The Underground Chicken Sound». Оно принадлежало одному чуваку, которого мы назвали «Ball Tongue», и почти сразу он начал реально заботиться о нас. Ball Tongue сходил с ума для нас, фактически. Он начал устраивать наши выступления, печатать футболки и стикеры, чтобы использовать их как промоушен и продавать на наших выступлениях. С его помощью мы весь город обвесили нашими стикерами — почти на каждом столбе, транспортном знаке была этикетка Korn. Поскольку количество наших фанатов быстро выросло за следующий год, он также арендовал большой автобус, закинул бочонок в него, и затем предлагал нашим фанатам за 20 баксов прокатиться с нами из Huntington Beach в Los Angeles, поэтому мы назвали этот автобус «Korn Party Bus».

Вечеринки также были хорошим способом заработать немного дополнительных денег, когда было совсем трудно. Иногда, когда мы запаздывали с платой аренды за студию, мы покупали бочонок пива, ставили его в «Underground Chicken Sound» и брали с людей приблизительно по 20 баксов с каждого, за возможность прийти, попить пива и посмотреть как мы играем. Ball Tongue распространял флаеры по всему городу, так что это было довольно приличным способом сделать немного денег.

Это чувак был повсюду, всё время, делал всё возможное для нас. Он никогда не останавливался, и с течением времени, мы стали задаваться вопросом — откуда в нём столько энергии? И затем кое-кто из нас узнал, каким способом он был так активен:

Метамфетамин.

Это было незадолго до того, как я был здесь с ним. Это началось в одну из ночей после репетиции группы. Я был сильно пьян и я думал, что я не смогу в таком состоянии добраться до дома. Я пробовал метамфетамин несколько раз в прошлом со своими друзьями из Bako, поэтому я знал, что когда вы примите его, он немедленно снимал ваше опьянение. Также он снимал вашу сонливость. И затем он забирал ваше сознание. И ваше тело. И вашу душу.

Хотел бы я знать это тогда. Вместо этого, всё, что я знал, было то, что я должен был быстро собраться, поэтому я взял немного метамфетамина, принадлежащего Ball Tongue и сделал линию, после чего мог ехать домой. Этого было достаточно, чтобы посадить меня на крючок. После той ночи, я начал принимать метамфетамин приблизительно три дня в неделю.

В то время у меня и у Munky были рабочие места по доставке фурнитуры, и мы чередовали рабочие смены. Он работал половину недели; я работал другую половину. Я был свободен с субботы до вторника, поэтому я начинал принимать метамфетамин в ночь пятницы, оставаясь под кайфом все выходные, и затем останавливаясь в понедельник, чтобы подготовиться к работе. И так каждую неделю. Я четко подстроил приём наркотика, так что я стал называть свои выходные «tweakends».

Удивительно, как я держал всё это в себе. Метамфетамин — такой грязный наркотик; я не хотел, чтобы кто-либо ещё знал, что я принимал его. Ball Tongue и я пошли на некоторые хитрости, чтобы скрыть это. Мы принимали наркоту после репетиции группы или в другое время, когда остальных парней не было рядом. Всё шло по этому пути в течение нескольких месяцев, пока я не узнал кое-что интересное: Munky тоже принимал метамфетамин на своих выходных.

И угадайте что? Так было и с Джонатаном.

Мы все делали это с Ball Tongue, держа это в секрете от других. Каждый из нас говорил Ball Tongue, чтобы он не рассказывал это никому, поэтому он никогда это не рассказывал и кому-либо из нас. Он просто делал это с нами.

Конечно, однажды Джонатан, Манки и я узнали о привычках других и начали принимать наркотик вместе. Именно тогда мы придумали прозвище «Ball Tongue». Иногда он настолько сильно был под кайфом, что просто не мог говорить, как бы он ни старался. Он только сидел там с открытым ртом, высунутым языком и его язык выглядел так, будто у него на кончике был небольшой шар.

Когда мы стали принимать наркотики вместе, мы начали пытаться сочинять музыку, находясь под кайфом. Но большинство песен оказывались глупыми после того, как кайф проходил и мы слушали что получилось. Несколько песен мы всё же оставили. Например, одной из этих песен была «Shoots and Ladders». Джонатан и я не ложились спать всю ночь, находясь под кайфом и сочиняя новый материал. Лирика была о злобных детских шутках. Другой песней была «Helmet in the Bush». Джонатан и я вместе написали эту песню. Довольно странно, но лирика была фактически о том, как мы сидели на наркотиках и просили Бога, чтобы он нам помог бросить их.

При первой пробе метамфетамин был забавой, но скоро я начал чувствовать влияние наркотиков на меня и моя жизнь начала становиться действительно злой. Это то, что делают наркотики. Они затягивают вас, заставляя думать, что вы сможете бросить в любой момент, тогда как вы превращаетесь в неконтролируемого монстра. У меня были эти вспышки гнева. Они были настолько сильны, что испугали меня. В другое время, я действительно испытывал конфуз. У меня была дополнительная работа по доставке пиццы, и иногда я не мог найти ни одного из зданий. Как будто этих проблем было недостаточно, я становился ещё и параноидальным по сути, я просто перестал функционировать должным образом.

Но я не был единственным человеком, который чувствовал воздействие наркотиков. Джонатан и его подруга начали часто ссориться. Все три из нас стали действительно тощими, выглядели нездоровыми, и провели много времени, не контролируя своё сознание.

Это поглотило нас настолько глубоко, насколько мы себе даже не могли представить. Что касается меня, все мои страхи из прошлого перед наркотой вернулись ко мне, поэтому однажды, я собрал однажды всю силу воли в кулак, чтобы бросить наркоту. Мы все сделали это — даже Ball Tongue. После того как я бросил, меня преследовала сонливость в течение двух недель подряд.

В конце второй недели, Ball Tongue пришёл ко мне в квартиру, чтобы вытащить меня из постели на некоторое время и сводить в магазин одежды Soul. Soul завлекал нас различной просторной одеждой, которая была одной из важных вещей для рок-группы. Когда мы вошли в магазин, я увидел молодую, симпатичную девушку, сидящую в приёмной и отвечающую на телефонные звонки. Её имя было Ребекка, и первая вещь, которую я заметил в ней, были её большие, красивые, голубые глаза. У неё были светло-коричневые волосы, собранные в пучок, и она носила мешковатые штаны, как у скейтеров, которые придавали её внешнему виду определённую дикость. По тому, как она улыбалась мне, я могу сказать, что она выбрала меня, и перед тем, как мы с Ball Tongue уехали с нашей одеждой, мы с ней вместе постояли и поболтали какое-то время.

В течение нескольких последующих дней я не мог выбросить эту тёлку из головы. Несколько недель спустя, я увидел её снаружи клуба «5902», где мы играли всё время, но так как ей ещё не было 21 года, она не могла войти. Я решил остаться снаружи вместе с ней, и мы протусовались какое-то время. Я предложил ей поехать с нами в Лос-Анджелес на наше шоу, на Korn Purty Bus, которое будет через несколько дней. Она согласилась, и когда этот день настал, мы действительно нашли с ней общий язык.

Вспоминая теперь, было три вещи, которые реально меня сводили меня с ума от неё. Первая вещь была в том, что она подняла свою юбку, показывая мне свои G-стринги[33]. Другая вещь была в том, что она сказала мне, что другая группа, с которой мы играли, была лучше нас. Я считаю, что это было клёво, потому что она не лизала наши задницы, как делали это другие, она прямо сказала, что наш звук был отстой. Это многое мне говорило о таком человеке, как она. Третьей вещью был наш первый поцелуй. Поскольку она была дикой девчонкой, я ожидал от неё дикий поцелуй, но наш первый поцелуй был очень мягок и нежен — именно таким, какой он нравился нам обоим.

Мы начали тусоваться с ней каждый день, и я быстро влюбился в неё. Она была дикой, что-то вроде Spazz[34], поэтому она прошла вместе большую часть неправильного пути, но её не волновало, что о ней думают другие, и меня тоже. Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что она держала меня в своих руках. Я продолжал быть с Ребеккой, и поскольку наши отношения росли, она переехала ко мне. В начале наших отношений всё было просто великолепно, особенно наша сексуальная жизнь. Я вытворял с ней такие вещи, какие не делал никогда прежде в своей жизни, и это было именно тем, чем были наши отношения сперва, но через какое-то время, она начала становиться по настоящему дикой, почти злой. Она начала нападать на меня физически, словно она была животным, и она постоянно волновалась о различных сумасшедших вещах. Симпатичная девушка-скейтерша, которую я встретил в Soul, исчезла, и я понятия не имел почему.

Мне не потребовалось много времени, чтобы найти причину. Она часто болталась в доме своей подруги и они принимали там спиды[35]. Она вела себя точно так же, как вёл себя когда-то я, и хотя она пыталась отрицать это, я знал правду.

Я выгнал её из квартиры. У неё было много проблем, и в данный момент я не хотел ничего из того, что делают спиды с любым человеком. Оказавшись за дверью, Ребекка действительно успокоилась. Я думаю, то, что я выгнал её, заставило её понять, что у неё была проблема. Она бросила наркоту и начала преследовать меня, посылая мне те письма, которые появлялись у меня дома, и часто названивая мне. Я просто не мог сопротивляться ей. Когда она была весёлой, я любил быть с нею. И я по настоящему любил её.

Таким образом, Ребекка и я снова стали вместе, но мы уже не были настолько близки, как раньше. В то время как Ребекка нуждалась в месте, где жить, я не доверял ей достаточно, чтобы оставлять одну дома всегда.

В течение нескольких месяцев Ларри вёл переговоры с Epic/Immortal, и он был уверен, что мы скоро подпишем контракт, поэтому я ушёл с работы. Но оказалось, что я ушёл с работы слишком рано, потому что у нас ещё не был подписан контракт, и закончилось это тем, что я вынужден был съехать с квартиры, потому что я уже не мог платить за неё. Следующие две недели я прожил у Ball Tongue, спя у него на кушетке, только ожидая, когда свершится та сделка. В конце концов, это свершилось, и я испытал сильный шок в своей жизни: спустя примерно год, после того как наша группа объединилась, Korn подписали контракт с рекорд-лейблом.

Моя мечта осуществилась. Но не так скоро, как хотелось бы, а ведь я нуждался в деньгах. В жизни группы, тем временем, всегда была неразбериха. К этому времени, Дэнни, которого мы стали называть Ham-Cam, переехал на квартиру вместе с Дэвидом и его девушкой, Филди развёлся, а Манки разошёлся с девушкой, с которой встречался долгое время. Так что Филди, Манки, Джонатан и я вместе въехали в одну квартиру и начали подготавливаться к студийным записям. У каждого из нас была наша собственная комната в этой квартире, которая была хорошей. Кроме Джонатана. Он спал под лестницей со своей подругой, в чулане. И это был реально чулан — не как та крошечная комната, в которой я жил в старом месте. Вы не смогли бы даже встать в полный рост в чулане Джонатана. Ему приходилось нагибаться, чтобы пробраться и лечь спать. Джонатан мог снять более лучшее место поблизости, но он хотел жить со всеми нами.

Таким было положение дел, пока Ребекка не сбросила бомбу на меня: она была беременна.

Это был огромный шок для меня, хотя это известие пришло не в худшие для меня времена. Хотя моя давняя мечта о получении сделки с рекорд-лейблом свершилась, это было сладостно-горьким для меня, потому что я знал, что подписав контракт, мы должны будем много ездить с концертами. Мы собирались играть гораздо больше концертов, чем мы играли до этого времени, и что я, как предполагалось, должен был сделать со своей беременной подругой? Я не мог взять её с собой. И что делать, когда ребёнок родится? Что тогда? Я не видел перед собой других выходов, поэтому предложил Ребекке сделать аборт. Несмотря на то, что идею аборта поднял именно я, я всё же удостоверился, что она понимала, что решать только ей. Ребекка согласилась, и мы назначили встречу через две недели.

Спустя неделю после того, как мы назначили встречу, я приехал в Indigo Ranch, звукозаписывающую студию в Malibu Hills, чтобы начать работу над первым альбомом Korn (который назывался также Korn). Идея состояла в том, что Ребекка и её подруга пойдут, чтобы она сделала аборт, а потом она приедет ко мне в Indigo Ranch. Всё то время, пока я ждал её в студии, я много пил. Мы все бросили наркоту, когда начали работу над альбомом, и так как Росс был одержим здоровым образом жизни, он подтолкнул нас к тому, чтобы мы бросили пить каждый день. Но через несколько недель, мы снова начали возвращаться к своим старым привычкам. Я снова начал принимать спиды, и Манки тоже. Джонатан большинство записей своего вокала сделал под кайфом. Было легко снова упасть в эту яму, потому что Ball Tongue начал снова принимать спиды, и он приезжал в Huntington Beach, и привозил их нам. И, конечно, мы снова стали пить всё время.

Несмотря на выпивку и наркотики, мы продолжали записывать наш первый альбом в студии, для одного крупного рекорд-лейбла, что было очень круто. Хотя я многое знал о звукозаписи ещё со времени моей учёбы в L.A. Recording Workshop, я не пользовался этим, вместо это позволяя Россу самому сходить с ума, к тому же у него всё было под контролем. Кроме того, у меня и так было чем заняться.

Когда Ребекка, наконец, пришла в студию, у меня снова случился шок: она всё ещё была беременна.

Она была не в силах сделать аборт; вместо этого она решила родить ребенка и отдать его на усыновление. Я не знал, что я чувствовал в тот момент по поводу её решения, но правда была в том, что на самом деле я не знал, что я буду чувствовать в случае аборта или в случае усыновления. Я считаю, что женщина должна полностью сама решать, оставлять ей ребёнка или нет. Я думал, что если девушка делает аборт в раннем возрасте, то в этом нет ничего страшного. (Я не думаю так теперь, но тогда я был выбит из себя из-за множества разных вещей).

В тот момент Ребекке по прежнему было негде жить, поэтому я позволил ей поселиться с нами в уже переполненной квартире. Тем временем, она наняла адвоката, который должен был найти родителей для будущего ребёнка.

Следующие девять месяцев были по настоящему сумасшедшими. Я начал снова принимать метамфетамин, потому что он был буквально повсюду и я не мог избежать его, что в результате делало все происходящие со мной вещи более безумными, чем они должны были быть. Ребекка в это время стала гораздо более серьёзно относиться к нашим отношениям. Она начала ходить на собеседования с различными парами, чтобы найти ту пару, которая будет достаточно подходящей для воспитания нашего ребёнка. Она просто сводила меня с ума, постоянно требуя от пар детализированные ответы на вопросы о том, как они будут воспитывать ребёнка, спрашивая их о любви, дисциплине, школе, спорте и других проблемах воспитания. В конце концов, Ребекка выбрала одну очень хорошую пару, которая в течение нескольких лет пыталась завести детей, но безуспешно. Они были очень милыми, и они прошли большое количество докторов вместе с Ребеккой, что сделало их действительно счастливыми. В то время как события стремительно развивались, я по прежнему не был уверен в своих чувствах относительно принятого ею решения. Поскольку Ребекка заняла такую преобладающую позицию, я в основном отстранился от своих обязанностей. Я не чувствовал себя отцом, скорее я чувствовал себя как её близкий друг, оказывающий ей поддержку.

Кроме того, я полностью сфокусировался на Korn. Мы закончили запись, и подходило время релиза. Когда Ребекка была уже на 7-ом месяце беременности, Korn отправились в трёхнедельный тур с Bio-hazard и House of Pain. Я любил туры и всё, что связано с этим — живые выступления, фанаты, вечеринки, приключения в жизни в пути — именно в то время я фактически дал свой первый автограф. Но я был удивлён, обнаружив как я смешивал все эмоции в данной ситуации. Всё было круто, но всё равно было странно, что, даже не смотря на то, что подростки сходили с ума от нас, я по прежнему чувствовал себя внутри тем же нормальным обычным чуваком. Я не понимал о чём была вся шумиха.

Во время первого тура, Ларри всё ещё был нашим менеджером и он договорился с лейблом, чтобы они заплатили нам немного для поддержки тура. Они дали ему чек, который он передал Ball Tongue, чтобы он арендовал дом на колёсах Winnebago[36]. Ball Tongue стал нашим главным водителем и тур-менеджером. Мы знали, что дорога будет тяжёлой и что мы будем играть каждый вечер, так что мы поставили себе условие, что оставим всю наркоту дома. Она бы только помешала нам сделать то, что мы хотим. Так, когда мы выехали из Huntigton Beach, ни у кого из нас не было с собой наркотиков.

Или я, по крайней мере, так думал.

Спустя приблизительно час, после того как мы выехали, купленный лейблом Winnebago сломался на хайвее. Чувак, у Ball Tongue был такой большой стресс по этому поводу. Я был пьян, поэтому я подумал, что ситуация была забавная, поэтому я смеялся над ним и высмеивал его. Но Ball Tongue сразу стал страшным и начал кричать на меня, чтобы я замолчал, и что, если я не заткнусь, то он сам заткнёт меня.

Я замолчал.

Ball Tongue работал над поломкой всю ночь без остановки, и я задумался о том, как он не устаёт. Естественно ответ нашёлся быстро. Несколько парней принесли немного метамфетамина. Я старался держаться подальше от них, предпочитая наркотикам выпивку. Большую часть времени я просто пил с Fieldy.

Уже в середине тура, Ball Tongue начал становиться действительно расшатанным, и он большую часть времени спал. Я думаю, что у него просто закончились наркотики. Иногда, когда мы ехали на следующее выступление, он давал руль одному из нас, а сам шёл назад, спать. Однажды, когда мы ехали, мы заметили что из-под капота вырывается дым. Мы остановились как раз вовремя, перед тем как двигатель загорелся. Некоторые из нас пытались разбудить Ball Tongue, но он не просыпался. Дом на колёсах горел, а наш тур-менеджер спал. Плохие новости.

Но всё обошлось. Никто не пострадал, наша аппаратура была в порядке и мы потушили пожар. Единственная проблема была в том, что наш Winnebago был слишком старым. Мы вернули наш сломавшийся RV[37] и арендовали несколько минивэнов, чтобы закончить тур. Мы все садились за руль, и после очередного выступления, мы всю ночь ехали до следующего города. В одну ночь, я сел за руль примерно в 4:00 утра, и когда солнце уже встало, я едва бодрствовал.

Я помню как я смотрел на рекламный щит, на котором была изображена симпатичная семья — мама и папа, смотрящие как их маленькие дети играют с собакой и разбрызгивателем[38]. Я всё смотрел на этот щит, и смотрел, и смотрел. Затем мне начало казаться, что они начали двигаться. Я увидел как собака перепрыгнула через разбрызгиватель, услышал как дети хихикают, и родителей, подбадривающих их.

Затем я пришёл в себя. Я резко ударил по тормозам, пытаясь сообразить где я. Фактически я дремал с открытыми глазами. Я ударил себя несколько раз по лицу, чтобы взбодриться, но спустя несколько миль, было ясно, что я слишком устал, чтобы сидеть за рулём. Я остановился и заставил Fieldy сесть за руль.

Жаль, что сон не был моей самой большой проблемой в том первом туре. Настоящая проблема была в том, что мне не было весело из-за происходящих с нами событий. Не поймите меня неправильно, я делал всё, что мог, чтобы наслаждаться, но внутренне я всё время возвращался домой к своей девушке. Она собиралась рожать ребёнка. Моего ребёнка.

Это делало меня нервозным, но, кроме того, это также заставляло меня думать об усыновлении больше, чем я думал, когда был дома. Нахождение в пути, вдалеке от Ребекки вызывало у меня сильный стресс. Ей уже совсем скоро было рожать и я знал, что она нуждается в моей поддержке. Кроме того, я боялся и был сбит с толку. В течение многих месяцев я старался не думать об усыновлении, поэтому в результате я всё ещё не знал, что я чувствую по этому поводу, какая будет у меня реакция, когда ребёнок родится или как я буду разбираться со своими чувствами. Всё, что я знал — это то, что я всерьёз хочу быть в этой группе, но это не было так же важно для меня как то, с чем я столкнулся в данный момент. Я хотел вернуться назад домой, но я не мог. Я должен был оставаться в туре. Я уехал уже настолько далеко; как я мог уйти теперь?

Когда тур наконец-то был закончен, наш релиз был выпущен, и у нас было несколько недель перед тем как мы снова отправимся в тур в поддержку релиза. Я был рад вернуться домой и находиться вместе с Ребеккой, но я по прежнему не знал, что чувствовать по поводу усыновления нашего ребёнка, пока я не увидел ребёнка лицом-к-лицу.

Наша девочка родилась в начале 1995 года, рано утром, и в тот момент во мне всё немедленно изменилось. Это было как раз тогда, когда Ларри перестал быть нашим менеджером. В то время как Ларри работал нашим менеджером, он также работал для Epic Records. Когда с нами подписали контракт, его босс узнал, что он работал у нас менеджером на стороне, и его боссу не понравилась эта идея управления Ларри нашими выступлениями, таким образом он перестал быть нашим менеджером. (Примерно семь лет спустя, я столкнулся с Ларри на вечеринке звукозаписывающей индустрии, и он подвёл итог тем событиям следующим образом: «Чувак, моим самым большим упущением было то, что я оставил вас».)

Некоторое время спустя, кто-то в Epic Records порекомендовал для нас двух менеджеров, которых звали Jeff и Pete. После того, как мы несколько раз пообщались с ними, они, как мы решили, хорошо подходили нам, поэтому мы наняли их. Несколько лет спустя, Jeff и Pete стали чрезвычайно успешны, создали мега-менеджерскую фирму, но возвращаясь назад, в то время, они работали из своего дома — небольшого офиса в арендованном доме в Лос-Анджелесе, с несколькими кабинетами. Поскольку Korn росли в течение последующего десятилетия, они росли тоже.

Когда мы сказали Джеффу и Питу о наших проблемах с домом на колёсах, о том как несколько из нас почти спали за рулём (я не был единственным!), они сделали две вещи: они уговорили лейбл дать нам тур-автобус; и они сказали нам, чтобы Ball Tongue ушёл. Он не был достаточно ответственен, чтобы быть менеджером нашего тура. Это было сложное решение, но они были абсолютно правы.

Затем случилось то, чего я ждал. В 24 с половиной года я стал отцом. Я чувствовал такую волну любви в себе, какую не чувствовал никогда прежде и даже не представлял, что способен на такие чувства. Я тотчас подумал: «я не могу отдать этого ребёнка». Сейчас я помню это так ясно, как будто это было вчера. Больничный персонал забрал ребёнка для некоторых рутинных тестов и процедур, и в то время как её унесли, они начали приводить Ребекку в порядок. С мыслями о ребёнке и Ребекке, я решил пройтись снаружи. Снаружи больницы, я нашёл скамью и сел, в полном одиночестве наблюдая за рассветом, всё время чувствуя будто моё сердце сильно выжимается из груди. Слёзы начали течь по моим щекам. Как я мог допустить, чтобы мой ребёнок ушёл к другим?

Я запаниковал. Что-то кричало во мне, что я буду сожалеть об этом всю оставшуюся часть своей жизни. Этот крик был настолько громким, что я почти побежал назад внутрь, чтобы отозвать процесс удочерения, но потом я подумал о приёмных родителях. Они ждали своего собственного ребёнка в течение долгого времени прежде, чем встретили нас. Они были с нами почти всё время беременности, проходя все обследования докторов, ожидая их ребёнка. Они были там, в больнице, рано утром, ожидая новое пополнение в своей семье.

Хотя у нас всё ещё было право отменить удочерение, мы обдумывали это совсем немного. Ребекка и я немного говорили в комнате восстановления, но было совершенно ясно, что у нас в голове проносился один и тот же вопрос: как мы можем отдать нашего собственного ребёнка? В конце концов, мы знали, что наш ребёнок будет более обеспечен с теми хорошими людьми, Ребекка не была готова к такой ответственности, а я отправлялся в новый тур через две недели. Это бы просто не сработало. Мы отдавали той паре нашего первого, и их первого ребёнка.

Спустя несколько часов после того, как ребёнок родился, одна из медсестёр вернула его нам, так что у нас было всего несколько минут, чтобы попрощаться с нашей дочерью. Я взял её в свои руки, и все чувства, которые я не испытывал, пока Ребекка была беременна, наступили, выливаясь из меня как наводнение. Я рыдал и рыдал. В тот день часть меня умерла. Я не мог поверить, что я отдаю этого чудесного маленького ребёнка. Я подписался на то, чтобы отдать её кому-то на воспитание. Моё сердце не могло принять этого. Прежде чем я понял это, наши минуты истекли. Медсестра пришла, взяла ребёнка и ушла из комнаты. Мы оба были в полном шоке. В то время как мы знали, что это будет сложно, я не думаю, что кто-либо из нас был готов к такой эмоциональной травме. Мы были полностью опустошены.

Позже, той ночью, Ребекку выписали из больницы и мы немедленно пошли в дом друга и приняли тонну метамфетамина вместе, чтобы помочь подавить в себе боль. Мы вообще не разговаривали. Мы только сидели там, находясь под кайфом и пытаясь утихомирить боль наших разбитых сердец. Мы поняли, что наркотики только временно исправят ситуацию; они были просто вещью, в которой мы нуждались, чтобы убить боль в тот момент, но также это было признаком, что всё вернётся. Закончилось всё тем, что мы не могли уснуть несколько дней подряд, мы не спали вообще. А когда мы наконец полностью были разрушены, мы проспали два дня подряд. Но потом я проснулся, услышав звук мощного двигателя снаружи. Это был тур-автобус Korn, ждущий когда я поднимусь на борт, чтобы мы могли отправиться в путь почти на весь следующий год.

Слушая звук двигателя, я смотрел на Ребекку, которая всё ещё спала рядом со мной. Я думал о том, как полностью опустошено её сердце, после того как она проносила под ним в течение 9 месяцев ребёнка, а затем отдала его. Если мне было настолько больно сознавать всё происходящее, то я даже представить себе не мог, что чувствовала она.

Я не знал, как я могу оставить её сейчас совершенно одну, но пришло время отправляться в тур. Время оставить свою девушку дома в полном одиночестве. Время воплощать в жизнь свою детскую мечту. Время стать рок-звездой.

Глава 4 Жизнь в разлуке

Моя карьера рок-звезды включала в себя много времени, проведённого во сне. Когда Korn отправились в наш второй тур, всё, что я мог делать — это спать. Поскольку автобус уже отъехал от моего дома, я пошёл сразу же в койку и заснул. Я всё ещё был под действием наркотиков, и хотя я вставал несколько раз, чтобы сходить в ванную, я проспал все три дня езды от Huntington Beach до New Orlean. Или возможно прошло пять дней езды. Я не знаю точно — я спал.

Прежде чем я уехал, Ребекка и я пообещали друг другу несколько вещей. Мы поклялись прекратить принимать наркотики, потому что мы знали, что они только всё осложняют и делают наше пребывание в разлуке более тяжёлым. Мы также пообещали остаться преданными друг другу, что совсем не характерно для большинства рок-звёзд. Или, если они обещают это, они, как правило, не собираются держать обещание.

К тому времени, когда мы добрались до Нового Орлеана, большая часть силы вернулась ко мне, и я решил сделать кое-что странное. Я позволил Fieldy подстричь мою голову на маленькие квадраты. Чтобы это было проще сделать, я высветлил эти квадраты, в результате чего моя голова стала похожа на футбольный мяч. Так что вместо простого прозвища «Head» все стали меня называть «Soccer Ball Head»[39].

В тот вечер, когда мы открывали выступление Bad Religion, у нас прошло всё не очень хорошо. Мы начали играть, и толпа уставилась на нас, всем своим видом словно говоря: «Какого чёрта эти парни играют на концерте старой панк-группы?» Они не понимали, что это у нас за звук такой и стиль. После этого шоу, мы провели две недели в пути с Sick of it All — другой панк-группой, которая действительно не соответствовала нашему стилю.

Правда, конечно, заключалась в том, что никто просто не знал, что это у нас за стиль — мы сильно отличались от всех остальных, кто когда-либо играл в тех местах или где-либо вообще. Путешествуя через юг, мы отыграли в одном магазине, в лесах Августа, штат Джорджия. У них не было туалетов, так что нам приходилось ходить в лес, чтобы справлять свои нужды.

В этот раз, наш тур был гораздо круче, чем я ожидал. Все группы, с которыми мы играли, притягивали к себе толпы сумасшедших парней, которые только и хотели, что развлекаться и устраивать вечеринки. А это было как раз тем, что хотели делать и мы. Пока тур продолжался, молва о наших выступлениях и нашей музыке начала быстро распространяться, и толпы стали более восприимчивы к нам. Каждый вечер мы зажигали, и люди любили нас.

Ребекка и я разговаривали почти каждый день, и эти разговоры были по настоящему клёвыми. Мы говорили об удочерении, говоря друг другу, что мы должны были так поступить и что ребёнку будет лучше с другими родителями, но мы оба знали, что этим самым мы разрушили себя. Я очень скучал по Ребекке. После того, что случилось, после первого опыта рождения ребёнка и после чувств, нахлынувших в результате этого, я стал гораздо более эмоционально привязан к Ребекке. Это было очень трагичное событие для нас обоих, и она была единственным человеком, с кем я мог поговорить об этом, так как я не думал, что кто-либо другой поймёт меня.

Когда тур Sick of it All закончился, Джефф и Питт отправили нас в тур вместе с Danzig и Marilyn Manson, что привело к нашему большому карьерному рывку. Но в том туре, все вещи и события были гораздо более тёмными. Честно говоря, это было просто какое-то сумасшествие. Было действительно много очень молодых, странно выглядящих, готичных девушек, шляющихся постоянно за кулисами. И некоторые из парней, из тех групп, занимались с ними извращённым групповым сексом, с кнутами и кожей. Они несколько раз приглашали нас посмотреть за их действиями в раздевалке, где происходили по настоящему дикие, сумасшедшие, извращённые, из ряда вон выходящие вещи, с которыми я никогда прежде не сталкивался в своей жизни.

Я помню один случай, когда перед показом, один из администраторов тура, по рациям попросил всех вернуться к автобусам, чтобы увидеть кое-что клёвое. Когда мы подошли, администратор мочился на одну девушку. По какой-то причине, им обоим было весело, и они смеялись, администратор и девушка. Но кроме них, никто действительно не думал, что это весело. Это было бессмысленно и глупо. Только тёмные, тёмные вещи.

Что касается выступлений, они были великолепными, и фанаты были ещё лучше, но, к сожалению, в том туре мы начали пить гораздо больше. Кроме того, кокаин стал неотъемлемой частью жизни для некоторых из нас, меня в том числе. В то время как метамфетамин был грязный и грубый, кокаин был гораздо чище. Так мы считали, по крайней мере. Это было частью всего нашего тура.

Не считая кокса, мы старались держаться подальше от всяких сумасшедших вещей, происходящих около нас. Я думаю, что большинство этих вещей были чересчур плохими для большинства из Korn, но один из нас (я не буду говорить кто) всё же присоединялся один или два раза к различным действиям. К счастью, это было самое большое, на что он пошёл. Однако, большинство из тех вещей, которые я видел в том туре, совсем не были часть моей детской мечты стать рок-звездой.

Возвращаясь к Huntington Beach, должен сказать, что и для Ребекки многие вещи становились более тёмными тоже. Она снова начала принимать метамфетамин и я волновался за неё. Она говорила мне, будто не принимает его, но я то знал лучше. Я могу сказать о том, какие сумасшедшие поступки она вытворяла. Она несколько раз прилетала ко мне и начинала снова нападать на меня физически. Однажды вечером, в тур-автобусе, я действительно сильно схватил её за руку, и она ударила меня кулаком в нос. Кровь хлынула и я отскочил к своей койке, чтобы никто из группы не заметил произошедшего. Я не хотел начинать большую сцену. Ребекка чувствовала себя ужасно из-за этого инцидента и плакала почти весь день тогда.

У меня не было никогда прежде физически жестоких взаимоотношений; возможно, с наркотиком, всё случалось в первый раз. Не было такого, чтобы насилие было постоянно, но оно случалось. Обычно, Ребекка кричала и вопила на меня что-нибудь вроде «Как ты мог позволить мне отдать своего ребёнка?» Глубоко внутри, она знала, что это было правильное решение для ребёнка, но, к сожалению, наркотики омрачали её сознание и делали правду для неё более жестокой. Конечно, я был пьян, находился под действием кокаина, так что моё сознание тоже было весьма затуманено.

После того, как тур с Менсоном закончился, мы начали наш следующий тур с Megadeth. У нас было хорошее место, мы выступали перед Megadeth каждый вечер. Так как мы играли с Megadeth, много людей в толпе были уже закоренелыми металлистами и яростными поклонниками Megadeth. Иногда они просто не понимали нашу музыку и начинали кричать нам: «Вы отстой!» между песнями. Однажды мы играли на опен-эйре, и между сценой и толпой была небольшая секция с водой, наподобие рвов вокруг замков. В то время как мы играли, Munky почувствовал, как что-то быстро пролетело около его головы, но он не придал этому значения. После того, как песня закончилась, он обернулся и увидел как из его кабинета[40] торчит нож.

Видимо, когда я читал о жизни рок-звёзд, такие штуки были напечатаны там слишком мелким шрифтом. В том туре, мы также выступали с Jagermeister, и Jager Girls всегда приносили тонны бутылок всяких убийственных напитков. Большинство из нас не пили эти штуки, но Джонатан пил. Он пил их так, словно это была обычная вода, что приводило к большой проблеме. Джонатан становился отвратительным пьяницей, и все мы не хотели находиться рядом с ним. Он много вопил на нас, и однажды даже врезал Манки в челюсть без какой-либо причины. Он блевал в автобусе почти каждую ночь, а затем выпивал свою рвоту из туалета, только для того, чтобы вызвать у нас сильное отвращение, но это не было забавно — это было глупо. Мы притворялись спящими только для того, чтобы избежать его.

Когда тур с Megadeth закончился, мы получили кое-какие прекрасные новости: нас отправляют в тур вместе с моим героем детства и идолом, Ozzy Osbourne, что было самой крутой вещью, которая случалась в моей жизни до тех пор. Я имею ввиду, вот он был здесь, тот парень, слушая которого, я рос, и теперь я увижусь с ним. Но ещё лучше было то, что это также означало, что я буду смотреть как он выступает каждый вечер. Из первого ряда! Бесплатно!

Это было потрясно. Я, возможно, никогда не был так счастлив в том туре. Но вся эта радость продолжалась только до тех пор, пока Филди и Джонатан не усадили меня в тур-автобусе и сказали, что у них есть хреновые новости для меня. Это было кое-что, что они услышали и по их мнению, я должен был это знать: Ребекка изменяла мне. Я не мог поверить в это и пытался сказать им, что они не правы, но они знали кое-что слишком детально: они знали имя того чувака и прочие подобные детали. Эти новости причинили мне такую боль, что я немедленно начал кричать и рыдать. Я делал всякие сумасшедшие вещи в дороге, но я не изменял ей. Было много женщин, кидающихся на нас, но мне удалось держать их на расстоянии большую часть времени. Когда я не мог удерживать их на расстоянии, я никогда не был с ними настолько близок, чтобы изменять своей девушке. Кроме того, Ребекка и я договаривались, что мы перестанем принимать спиды и будем преданными друг другу. В дороге я играл музыку и тусовался на вечеринках. Я не принимал спиды (кокаин — это не спиды!) и я не изменял ей (подпускал близко, но не изменял!).

Я думаю, это довольно очевидно, что я обманывал себя большую часть времени. Я начал думать, что я был действительно глуп. Чем я думал? Как ваши отношения могут действительно продолжаться, когда вы — рок-звезда? Как я могу полагать, что она будет преданной мне, если у меня самого, каждую ночь были вечеринки с группой девушек за кулисами? Однако я был сильно потрясён тем, что сказали мне Филди и Джонатан, поэтому я позвал людей, которые сказали им это, чтобы проверить, правда ли это, и они сказали мне, что слышали это от кого-то другого. Это была одна из тех вещей. Я расспросил толпы людей, которые могли бы что-то знать, но никто не мог сказать мне, что он спал с ней, так что я должен был услышать это от самой Ребекки. Я должен был позвонить ей. Проблема заключалась в том, что я не мог найти её. Её не было дома потому что, пока я был в туре, наш арендодатель выпнул нас из квартиры. Я связался с одним из её друзей, который дал мне номер, где она остановилась, но каждый раз, когда я звонил, никто не брал трубку. Тот тур длился больше двух месяцев, и у меня не было возможности поговорить с ней в течение последней недели или двух.

Когда я всё-таки нашёл её, она стала отрицать всё и оправдываться. Я решил поверить ей. Я хотел выбросить всё это из головы, чтобы мы могли двигаться дальше. Я хотел, чтобы её рассказ был правдой, потому что я любил её. Так что мы остались вместе и я сказал ей, что когда я вернусь, она должна собрать свои вещи и встретить меня в Redondo Beach.

После того, как тур с Ozzy закончился, Ребекка и я получили крошечную квартирку-студию в Redondo Beach, которая была разработана хорошо. Мы оба были больны из-за наркоты и устали от всех людей, которых мы знали в Huntington Beach — нам было просто необходимо оставить всё и убежать от этого ужаса, дав обещание друг другу покончить с наркотиками. Мы начали всё с начала в новом городе, мы не позволяли снова появиться тем вещам, которые всё портили. Я никому в группе не сказал, что я и Ребекка по прежнему вместе; я не хотел слышать всякое дерьмо от них по этому поводу. Это была наша небольшая тайна.

Я был счастлив снова быть с ней, и всё, что случилось, пока мы были в туре с Ozzy, восполнило потерю. Все эти вещи, что происходили с Ребеккой, пока я был в этом туре, реально отнимали у меня всё веселье и волнение, которое у меня было по поводу выступлений вместе с Ozzy. Я никогда в действительности не наслаждался тем туром, потому что я был в сильном стрессе и мне была причинена сильная боль, но ребята не знали этого, потому что я умел суперски скрывать свою боль.

Когда тур с Ozzy закончился, мы узнали ещё одну вещь, которая снова ранила нас: давняя подруга Джонатана была беременна. Ребекка и я пытались выглядеть счастливо для окружающих, но всё это только возвращало нашу боль, вынуждая нас снова задаться теми вопросами, которые мы старались забыть. Тот факт, что Джонатан и его девушка решили оставить ребёнка, сделал наше собственное решение ещё более плохим, и вопрос о том, правильный ли мы сделали выбор, стал часто посещать нас.

Ответы находились действительно далеко.

В то время как я жил с Ребеккой в Redondo, участники Korn и я в том числе, были в процессе записи нашего второго альбома (Life is Peachy). Парни ненавидели Ребекку, из-за тех вещей, что она совершила, но так как я хотел время от времени приводить её к группе, я заставил её позвонить им и сказать, что она никогда мне не изменяла. Я думал, что если она действительно не изменяла мне, то ей будет совсем не сложно появиться перед парнями и сказать им это в лицо. Она сделала это и мы все снова начали вместе тусоваться.

Как только мы написали достаточно песен для второго альбома, мы вернулись в Indigo Ranch, чтобы записать треки вместе с Россом, также, как мы это сделали во время первого альбома. И точно так же, как у нас было в первый раз, мы снова начали принимать метамфетамин. Ребекка даже приходила к нам и принимала его вместе с нами. Оставался лишь вопрос времени, когда наркотики снова доведут меня и Ребекку до того, что мы станем физически жестоко относится друг к другу. Это было совсем плохо.

В то время я тоже иногда нападал на неё. Когда она росла, Ребекка пережила то, как в её семье злоупотребляли физическим насилием, так что было в некотором роде понятно, почему она выражает свою боль и злость таким образом. Хотя я не воспитывался в семье, в которой бы злоупотребляли физическим насилием, я быстро это перенял, и чем дольше мы были вместе, тем больше я учился выражать свою боль и злость тем же путём.

Что касается группы, мне действительно не нравилось направление, по которому мы мастерски шли. Не на том альбоме. Мы писали и записывали около двух или трёх месяцев, но мы не делали это так же хорошо, как могли бы. Наш план состоял в том, чтобы завершить альбом быстро, чтобы мы могли вернуться в тур так быстро, как это возможно, но качество записи пострадало из-за того, что мы так быстро сделали всё. Мы употребляли слишком много спидов и алкоголя.

Одной из песен с той записи была «A.D.I.D.A.S.», которую я впоследствии услышу из уст своей дочери. Меня не было в тот день, когда Korn написали эту песню. Я был болен, потому что я устал от принятия метамфетамина в предыдущий вечер. Джонатан написал эту песню потому что, когда он был подростком, всё, о чём он думал постоянно, был секс. Как и у остальных подростков. Идея видео заключалась в поездке. В видео, все мы, члены Korn, попадаем в дорожно-транспортное происшествие, и погибаем, затем нас укладывают в мешки для трупов и отправляют в морг. Однажды утром, мой отец встал и начал совершать свои обыденные утренние дела, он включил MTV и увидел это видео; он рассказал мне, что его действительно встревожило зрелище, как его сына закрывают в мешок для трупов.

К тому времени, ещё один из наших парней уже был женат и ожидал ребёнка. Снова, Ребекка и я пытались казаться счастливыми для остальных, как только могли, но нас по прежнему ранило изнутри то, что мы отдали нашего ребёнка. Когда мы получили по e-mail первые фотографии ребёнка, мы увидели насколько она была красивой и выглядела настолько счастливой и здоровой, но это снова и снова разбивало наши сердца, когда мы опять смотрели на эти фотографии.

У нас не было много времени, чтобы зацикливаться на этих чувствах, потому что очень скоро после того, как мы получили эти фотографии, Korn снова отправлялись в тур — на этот раз в Европу, как раз когда вышел наш новый альбом. (Даже с учётом того, что мы немного поторопились в записи Life is Peachy, альбом по количеству проданных копий достиг третьей позиции в чарте Billboard, что было большим сюрпризом для нас.) Фактически, я сильно волновался о нашем туре по Европе. Моя детская мечта уносила меня туда, где я не был прежде. Снова, я и Ребекка пообещали друг другу бросить наркотики, в то время как мы будем в разлуке. Посещение вечеринок — прекрасно, но там не должно быть наркотиков; они только сделали бы нашу разлуку ещё тяжелее. Кроме того, я слишком волновался по поводу нашего тура по Европе — я не должен нуждаться ни в каких наркотиках, в то время пока я буду там.

К несчастью, я начал волноваться слишком рано, потому что как только я оказался за границей, Ребекка снова стала теряться. Я звонил ей в нашу квартиру, но в трубке шли только длинные гудки. В течение многих недель между нами не было никакой связи. Всё повторялось в точности так же, как это было во время тура с Ozzy. К тому же в то время, у меня не было сотового телефона, так что я бесцельно блуждал по улицам Европы, пытаясь найти телефон-автомат, и когда, наконец, я находил один, из-за разницы во времени в Калифорнии уже была середина ночи.

В один день, я позвонил нашему менеджеру Питту и попросил его, чтобы он сходил ко мне домой и проверил как там Ребекка. Он пришёл, постучал в дверь, но никто не открыл. Тогда он решил подойти к окну и посмотреть, что там происходит. Когда он всмотрелся в окно, он увидел в точности то, чего я боялся больше всего: два человека, лежащих в кровати. Он не хотел наблюдать за этой сценой, так что он просто сделал звонок мне, отчего я, естественно, вышел из себя. Я не мог поверить, что это случилось снова. По крайней мере, на сей раз она не сможет отрицать случившегося. Питт видел всё своими собственными глазами, а я знал, что могу доверять ему. Я знал правду.

Я звонил, и звонил, и звонил, и наконец, наконец[41], Ребекка подошла к телефону. Я рассказал ей о том, что видел Питт, и возможно даже я пригрозил убить её. Как я и говорил — я был слишком взволнован, так что не помню весь разговор в деталях. Конечно, Ребекка начала отрицать всё, говоря, что её подруга и её парень оставались в нашем доме.

Хммм…

— Почему? — спросил я.

— Потому что я уснула у них дома, и они хотели уйти, потому что там было слишком много народу.

Хммм…

— Где ты, блять, была? — спросил я, — я пытался дозвониться до тебя несколько недель.

— Я долгое время была у них дома, на вечеринках, — сказала она, быстро добавив — но там не было никаких наркотиков.

Полагаю она вспомнила наш уговор, хммм…

Хмммммм…

Я решил снова поверить ей. Глубоко внутри я знал правду, но наверное я боялся повернуться к правде лицом, потому что я не хотел, чтобы моё сердце снова было разбито. Я хотел, чтобы у меня был кто-то, кого я мог бы любить и кто любил бы меня. Я хотел, чтобы был кто-то, к кому я мог приехать после долгих, тяжёлых месяцев, проведённых в туре. Оглядываясь назад теперь, я ясно вижу, что я был зависим от различного рода вещей, которые плохо действовали на меня, и в большинстве случаев, я был зависим от этих тяжёлых отношений с Ребеккой.

В течение следующих нескольких месяцев у нас продолжался тур по Европе, мы выступали с концертами и бухали каждую ночь. Жили по-европейски. Несмотря на мои подозрения по поводу Ребекки, находится вдали от неё для меня было тяжело, но я использовал вечеринки как способ отвлечься от мыслей о ней и большую часть времени это работало.

Когда я наконец вернулся из тура, я был по настоящему счастлив снова увидеть Ребекку. Я надеялся, что всё плохое как-нибудь само пройдёт. Эта надежда иссякла, когда я увидел на подоконнике фотографию. На ней были изображены Ребекка и группа людей, сидящие на диване в чьей-то спальне. Перед ними стоял журнальный столик и когда я пригляделся к фотографии, я увидел несколько линий белого порошка на столе.

Наркотики.

Я уличил её во лжи и доказательства были прямо у меня в руках. Я вышел из себя и тотчас противопоставил Ребекку фактам. Я сказал: «Ребекка, если ты врёшь мне по поводу наркотиков, значит ты врёшь мне и по поводу измены мне!»

В этот момент я не сдержался и начал бить её руками. Обычно в наших ссорах она первой начинала физическую потасовку между нами, но на этот раз я нападал на неё. В тот момент, я был одним из тех, кто прибегает к физическому насилию, чтобы справиться со своей злостью и болью. Я был одним из тех, кто не умеет контролировать себя и свои эмоции. Я не горжусь таким своим поведением, и я хотел бы, чтобы я смог всё сделать по другому, но, к несчастью, я уже не могу сделать этого. И, что ещё печальнее, все вещи между нами становились ещё хуже.

После того, как я остыл, мы примирились — даже не знаю как это вышло. Ребекка настаивала на том, что она не знала, что на столе лежат наркотики, в то время как делалась фотография и она продолжала всячески отрицать измену мне. Я сказал, что верю ей. Я сказал так, потому что чувствовал себя ужасно от того, что избил её и я просто хотел поскорее уехать. Я хотел отбросить все мысли подальше и забыть обо всём. Поэтому мы переехали и всё как-то притихло немного, но оказалось, что не надолго.

Несколько месяцев спустя после случившегося, я обнаружил любовное письмо, которое было адресовано ей. Оно было от 17-летнего подростка, который писал о том, что значит Ребекка для него, и как он любит её. Я был готов убить кого-нибудь в тот день. Буквально. Я не какой-нибудь драчун или борец, но я был настолько зол, что наверное я действительно был способен на это. Я не был пьян, хотя я и пил каждый вечер, у меня было только небольшое похмелье, что делало всю ситуацию хуже. Она по-прежнему отрицала любое обвинение в измене мне, но фотография с ней перед наркотиками, вкупе с этим любовным письмом — всё это снова убеждало меня в том, что я пытался игнорировать и снова приносило обратно мою злость и боль, которую я ощущал от остальных инцидентов.

Ребекки не было дома в тот момент, когда я обнаружил письмо, так что я стал ждать её, с каждой минутой злясь всё больше и больше. Пока я ждал её, мне пришёл в голову наиболее злобный план, какой я мог только придумать. Когда она вернётся домой, я займусь сексом с ней в последний раз и затем врежу ей своим скейтбордом. Когда она, наконец, вернулась домой, я вел себя словно я люблю её, мы переспали, затем я достал скейтборд, который я прятал около себя, и сильно ударил её им. Она была в сильном шоке. Это было совсем не похоже на меня, так что я застал её врасплох. На её лице читался сильный ужас. Она крикнула на меня: «Зачем ты это сделал? Что я такого натворила?»

Я громко засмеялся, злобным хохотом. Я бросил ей письмо. «Ты изменяла мне! Всё здесь, на бумаге! Теперь у тебя нет ни одного грёбаного пути, чтобы отрицать это!»

Но она продолжала отрицать. Она быстро дала мне имя этого подростка и его адрес, и сказала мне, чтобы я пошёл и спросил его сам, раз я не верю ей. И я пошёл. Я не знаю, почему всё так получилось — я не был драчуном, вы уже это знаете, но я был готов убить этого подростка голыми руками. Я появился перед домом этого подростка и постучал в дверь. Когда он открыл её, моё желание убить его быстро исчезло.

Возможно ему действительно было семнадцать, но он был гораздо крупнее меня. Он был крупным чуваком с мальчишеским лицом. Я спросил его — было ли у него что-нибудь с Ребеккой, и он ответил, что у них ничего не было. Я полагаю, что у него просто была большая страсть к ней. Это был такой ужасный день. Я предстал просто настоящим монстром. И это впервые, когда я кому-либо говорю об этом. Никто не знал об этом, за исключением меня и Ребекки.

Я пришёл домой и извинился перед Ребеккой, и, по каким-то причинам, она простила меня.

В то время как у меня была куча вещей в моём прошлом, которыми я точно не горжусь, эта была одна из самых худших. Это было настолько тёмное и депрессивное время в наших отношениях. Это всё время отзывалось эхом внутри меня, в этом я уверен полностью. Я думаю это настолько сильно шокировало нас обоих, что каким-то образом сделало наши отношения ближе друг к другу, словно мы в этой точке развернулись друг к другу. Всё происходящее между нами становилось лучше немного, наверное потому что у нас появлялось больше хороших моментов в течение нашей жизни.

Но стоило только всему обернуться к лучшему для нас с Ребеккой, как дорога, называющаяся «Korn», снова началась. На этот раз всё происходило в Lollapalooza[42], во время летнего тура, совсем незадолго до нашего тура в поддержку Life is Peachy. Snoop Dog и Tool[43] были в составе участников в течение всего тура, так что у нас снова каждый вечер были вечеринки и всё происходящее постоянно сильно выходило из-под контроля. Джонатан по прежнему сильно пьянствовал и вёл себя сумасшедше, как обычно, вытворяя различные сумасшедшие вещи. Вокалист Tool, парень по имени Mainard, никогда по настоящему не тусовался с другими группами из этого тура, так что Джонатан выпивал и садился снаружи комнаты Tool, словно охотник, поджидая когда Mainard выйдет, чтобы они могли потусоваться вместе. Иногда он дожидался его, но всё-таки вместе они были весьма странной парой.

В том туре, Fieldy, Munky и я много вместе тусовались. Нашим любимым занятием было побухать с Snoop'ом и его парнями. Эти парни были его труппой. У Snoop'а была большая свита парней и у них всегда была группа стриптизёрш, путешествующих вместе с ними[44]. Практически каждый вечер, они устраивали сумасшедшие вечеринки со всеми видами алкоголя и едой, вроде жаренной курицы, макарон и сыра. Их автобусы быстро становились пустыми ещё до наших, так что Fieldy, Munky и я всегда доедали за ними остатки.

Вдобавок, мы проводили много времени с большими группами симпатичных девчонок, которые буквально прилипали к нашим автобусам и пытались проникнуть внутрь. Что касается меня, я всё время предпочитал проводить время с остальными парнями из Korn, потому что когда вокруг были девушки, я всё время чувствовал желание, соблазн изменить Ребекке, особенно когда девушки были готовы выполнять любые наши пожелания и бегали вокруг туравтобусов голыми. Несколько парней из группы любили подкидывать мне девушек, потому что они знали, что я никогда сам к ним (девушкам) не подойду, и один или два раза в том туре, я обнаруживал себя в задней комнате нашего автобуса, с девушкой, с которой они специально меня оставляли. Несмотря на то, что я пытался отстранятся от всего этого, в том туре я был очень близок к тому, чтобы изменить Ребекке. Для большинства людей (особенно Ребекки) то, что я делал, однозначно означали бы измену, но каким-то образом я убеждал себя, что то, что я делаю — совсем безобидные, невинные вещи, в то время как настоящая правда заключалась в том, что я сильно лукавил, думая так. До тех пор, я делал лучшее, что мог бы сделать в такой ситуации — останавливался, пока всё не заходило слишком далеко. Во-первых, большую часть времени я был пьян, а во-вторых, я действительно не хотел изменять Ребекке. Вдобавок, я знал, что многие из тех девушек, которые окружали нас, были несовершеннолетними и я не хотел, чтобы это осталось на моей совести.

В то время, всё происходящее в том туре казалось весьма весёлым, до одной ночи в дороге, когда Munky начал кричать со своей верхней полки (кушетки), блевать, ну и всё в таком духе. Это выводило меня из себя, потому что его кушетка была как раз напротив моей. Он только вопил во всё горло: «Сука, кто-нибудь убейте меня!» Ему по настоящему было больно.

Сначала я решил, что всё это из-за того, что он съел у Snoop'а испортившуюся курицу и сыр, но спустя какое-то время, было уже совершенно понятно, что с ним всерьёз что-то не так. Несколько врачей пришли к нам и пытались помочь ему, но они не могли определить, что же конкретно было с ним не так. Нас просто убивало смотреть как он мучается.

В конце концов мы отправили его в больницу, где обнаружилось, что у него был вирусный менингит. Нам сообщили эти новости и сказали, что потребуется какое-то время на его выздоровление, так что мы прервали своё участие в фестивале Lollapalooza. Мы закончили примерно половину намеченных выступлений тура, но решили не продолжать тур без Munky. Это было тяжёлым временем для нас, в основном потому что мы совсем не хотели видеть как наш брат страдает.

После Lollapalooza, мы все вернулись домой и отдыхали какое-то время, дожидаясь пока Munky полностью выздоровеет. Это было хорошо — наконец-то отдохнуть, но вскоре после того, как ему стало лучше, настало время для записи нашего следующего альбома (Follow The Leader). Это была наша третья запись и мы шагнули на новый уровень, так что мы подошли к записи с уже совершенно другим мировоззрением, в отличии от Life Is Peachy. Мы проводили много времени, стараясь сделать его настолько хорошим, насколько мы только могли. К счастью, студия, в которой мы записывали этот альбом, находилась в Redondo Beach, так что я тратил гораздо меньше времени на то, чтобы добраться до студии, в отличии от остальных парней, который жили либо в Huntington Beach, либо в Лос-Анджелесе. Во время записи этого альбома, мы все работали с усилием сфокусировав своё внимание на записи хороших, качественных песен. Иногда мы оставались в студии по восемь часов в день, записывая потрясающие вещи. Иногда мы оставались ещё дольше, но так и уходили ни с чем. Такие дни приводили нас в уныние, но всё же мы прошли через них.

Одной из главных вещей, которой мы хотели заняться, было новое звучание нашей музыки, поэтому Munky и я начали использовать больше гитарных эффектов, стараясь выйти уже с новыми интересными звуками, которые помогли бы раскрыть сущность Korn. Поскольку мы были всерьёз сосредоточены на своей записи, мы в основном были трезвыми, находясь в студии в течение дня. Пока мы были трезвыми, мы были гораздо более собранными. Но когда солнце заходило, словно часы, мы снова начинали веселиться.

Наш процесс записи выглядел примерно так: мы закрывались в комнате на несколько часов и играли до тех пор, пока кто-нибудь не выдаст что-нибудь клёвое. Иногда это был Дэвид, внезапно сыгравший крутой бит. Иногда это был я или Munky, или Fieldy, выдавая классный риф, даже Джонатан иногда выдавал классные рифы. Как только у нас складывалась полноценная мелодия, Джонатан начинал писать лирику. Я помню одну песню, которая называлась «Got the Life», после того как Джонатан написал лирику для песни, мы все поняли, что она станет большим хитом. У неё был такой классный «дискобит» и лирика, которая казалась просто потрясной:

«Бог благодарит меня / ты никогда не увидишь свет / кто хочет увидеть? /

Бог говорит мне / ты уже получил жизнь / Да, я вижу.»

Мы могли сказать, что эта песня станет известной, и она такой стала. Когда пришло время записывать видео для песни, мы решили использовать режиссера, которого звали McG. Он сделал наше первое видео, «Blind», которое нам очень нравилось, так что мы решили снова привлечь его для съёмок «Got the Life». Видео было разделено на три части. В первой, Джонатана донимает группа папарацци и в конце концов он разбивает их камеры бейсбольной битой. После этого Реджи и я отдаём нашу дорогую тачку бомжу (которого сыграл наш друг, репер Tre из «The Pharcyde»[45]), и в конце, Манки и Дэвид ведут свою тачку вниз с крутого обрыва и она взрывается. (Должен отметить — это было весело, взрывать тачку в этом видео.)

В этом альбоме была также другая хорошая песня, которая тоже была довольно прикольной. Песня называлась «My Gift To You». В то время у Джонатана были проблемы в отношениях с его подругой, так что он написал эту сумасшедшую лирику о том как он душит её до смерти, а затем занимается сексом с её трупом. Вообще, большинство из нас не были уверены в значении тех слов, но всё таки мы полюбили эту песню, потому что в ней была сумасшедшая лирика, а мы были сумасшедшей группой. Большим синглом с того альбома была композиция «Freak on a Leash». Она была о том как Джонатан был словно наркоман на поводке — что-то вроде раба у госпожи.

Песня стала большим хитом, возможно благодаря видео на эту песню, который был просто охренительным. Это было наше самое высокобюджетное видео, потому что оно было полно визуальных эффектов и анимации. Самоё клёвое, что благодаря этому видео мы получили несколько наград «MTV video music awards», а также несколько Грэмми.

Другой волнующей песней с этого альбома была «Pretty», которая была о старой работе Джонатана в офисе коронёра[46] Bakersfield. Когда он был на этой работе, ему часто приходилось идти к людям и сообщать им о том, что их близкие, любимые погибли, и иногда ему приходилось перевозить тела умерших с различных несчастных случаев, катастроф в морг. Песня «Pretty» была об одном случае, когда ему пришлось доставлять тело мёртвой девочки из общественной душевой комнаты. Ребёнок был изнасилован и убит, и песня была о том, как тяжело для него было видеть часть этого ужаса.

У Джонатана также была и спокойная сторона, которую я очень любил. В то время как большая часть его лирики была очень тяжёлой для понимания некоторыми людьми, он всё же был разумным парнем. На альбоме Follow the Leader есть песня «Seed», которая раскрывает эту его спокойную сторону. Она была о его любви к сыну, Натану, и песня очень много значила для Джонатана.

Когда песни были написаны и настало время для записи, наши трезвые дни резко закончились. Мы начали записываться в студии в северном Голливуде, и пока мы были там, всё происходящее становилось довольно сумасшедшим. За всё время, пока мы делали запись, мы потратили много тысяч долларов на алкоголь. Но пьянки не были единственной вещью, которой мы занимались — у нас появилось много новых друзей из Голливуда, с которыми мы часто тусовались. В основном это были другие музыканты или люди из порноиндустрии.

Из всех этих вечеринок и записей я выучил одну довольно интересную вещь о порноиндустрии — в основном она была очень близка к музыкальной индустрии. Во-первых, и там, и там всё крутилось вокруг денег, и во-вторых, большинство людей в этой сфере были депрессивными наркоманами и алкоголиками. В результате, у нас было много общего с большинством порнозвёзд. Назло этим схожестям, всякий раз, когда я находился рядом с этими людьми из порноиндустрии, я всё время чувствовал сильные, тёмные, депрессивные чувства, витающие в воздухе, которые немного сводили меня с ума. В результате мне хотелось заниматься только моими гитарными треками, что, в основном, я и делал, с тех пор как Ребекка стала более ревнивой и для меня это было только к лучшему, что я не провожу слишком много времени здесь.

В то время я подхватил новую плохую привычку — словно мне обязательно нужна была ещё одна новая. Я начал садиться за руль пьяным, когда ехал из студии домой. Тогда у меня была новая машина и я думал, что копы не остановят меня, потому что я выглядел как самый обычный горожанин. Я старался ехать аккуратно, не бросаясь из одной стороны дороги в другую или что-нибудь в этом роде, особенно потому что у меня на коленях всегда была открытая упаковка. Оглядываясь сейчас на это, я очень рад, что я никого не сбил и сам не пострадал. Я не знаю каким образом я не был пойман и не попал в какой-нибудь инцидент в течение тех дней, но каким-то образом всё обошлось.

Несмотря на вечеринки и порно, мы по прежнему были сосредоточены на нашей записи, которой мы действительно теперь гордимся. Всякие сумасшедшие штуки, происходившие во время записи не увели нас в сторону от нашей сфокусированности на записи. Это тоже было хорошо, потому что мы не были единственными, кто оставался доволен результатом нашей записи. Это было потрясно для всех, кто слушал этот альбом и всех людей, которые покупали его.

Глава 5 Жизнь меняется

После выхода Follow the Leader, большая часть моей жизни рок-звезды была клёвой, но большие перемены уже замаячили на горизонте. Я знал, что важно всё время помнить, что это была моя работа, а значит я должен ответственно относится к деньгам, которые я зарабатываю. Когда начали появляться первые реальные деньги, у Korn всё начало идти хорошо, так что я решил, что сейчас прекрасное время, чтобы купить мой первый дом в Redondo Beach. Это была прекрасная перемена после того жилья, в котором мы жили. Ребекка и я поселились в новом доме с её сестрой и дочерью её сестры, и там было даже достаточно места для отдельной студии под гаражом, которую я сдал в аренду своим друзьям.

В это время, Ребекка и я несколько раз принимали метамфетамин, но в целом, мы делали больше хороших вещей и старались меньше обращаться к этому. У нас не было зависимости, мы принимали наркотик изредка и так продолжалось долгое время. Мы погрузились в прекрасную рутинную жизнь, в основном радуясь друг другу, в то время как я был занят написанием и записью новых песен для нашего альбома. Затем я испытал шок во второй раз в своей жизни:

Ребекка была беремена.

Теперь мы уже были готовы стать родителями, и мы были очень счастливы этому. Мы были старше (мне было 27 лет в тот момент) и более крепко стояли на ногах; но что более важно — мы просто знали, что у нас всё получится. Мы решили, что ребёнок укрепит наши отношения навсегда. Но была одна неувязка: я не хотел свадьбы и прочих подобных вещей, потому что одним из моих самых больших страхов был развод и потеря половины моих денег. Я имею ввиду, что я любил Ребекку и всё, но свадьба была большим шагом. Кроме того, у нас и так было всё хорошо, так зачем же что-то менять?

Проблема была связана с деньгами. Даже несмотря на то, что я начал зарабатывать приличные деньги, я по прежнему не был богат. В первый раз, когда Ребекка была беремена, приёмная семья сама покрыла все расходы, связанные с беременностью — всё, начиная с счетов врачей за пребывание в госпитале. Не будет сюрпризом тот факт, что статус рок-звезды не давал мне медицинскую страховку, а я не хотел платить наличные за все расходы, связанные с беременностью, так что я решил, что мне нужно получить медицинскую страховку для Ребекки. Когда я разузнал всё, я обнаружил, что на страховку для Ребекки и ребёнка уйдут практически все мои деньги, но если мы были бы женаты, то всё стоило бы намного дешевле. Хоть для меня это был один из самых хреновых и совсем не романтичных для меня фактов, я решил двигаться вперёд и жениться на ней, чтобы получить более доступную цену за её попечение. Но я в самом деле любил её, так что мне даже было немного хорошо от этого. Ребекка не хотела всей этой свадебной церемонии со священником, подружкой невесты и прочими людьми, традиционно присутствующими на свадьбах, вместо этого мы просто просмотрели жёлтые страницы[47], выискивая кого-нибудь, кто смог бы поженить нас. Должен отметить, что в тот момент мне нравилась эта идея, в основном потому что я не хотел просадить тысячи долларов на свадьбу. Мы поженились в местечке в одном из стрип-моллов[48], который выглядел как один из тех магазинов, в которых вы можете арендовать почтовый ящик или корабельные контейнеры. В тот день в марте 1998 года, у нас впервые текли слёзы счастья. Мы решили провести наш медовый месяц после того, как она родит ребёнка. Вот такими мы и были — муж и жена в небольшом красивом доме, с ожиданием ребёнка в скором будущем. Жизнь становилась лучше.

И она была прекрасной долго, но я снова обращался к метамфетамину несколько раз. Например, однажды я сказал Ребекке позвонить одному из своих друзей, чтобы они продали мне немного наркотика. Я заставлял свою беременную жену идти и покупать мне метамфетамин, в то время как я ждал дома, потому что мне не нравились её друзья. Это было точно одним из самых хреновых моих поступков.

После того как она приносила наркотик домой, я принимал его и бодрствовал всю ночь, находясь под кайфом, играя на гитаре или смотря различные порножурналы, которые я прятал в нашей гостиной. Временами, на следующий день после принятия наркотиков, у меня бывали те, знакомые мне уже до боли, вспышки гнева. Иногда я даже делал больно Ребекке несколько раз. Бывало, что я огрызался и кричал на неё так сильно, что она сначала ударяла меня, но я тут же давал ей сдачу, сильно обхватывая её, заставляя её плакать, оставляя ей один или два синяка на её руках. Спустя годы, мы начали подшучивать и стали называть синяки, которые мы оставляли друг на друге, «любовными метками».

В перерывах между такими эпизодами жизни, мы были по настоящему счастливы. Несмотря на то, что такие случаи жестокости случались у нас всего несколько раз, я быстро понял, что моё поведение по отношению к жене было полностью неприемлемым и я должен был быстро измениться. Так что за несколько месяцев до рождения ребёнка я решил стать полностью трезвым и начать совершенно новую жизнь. Я просто сказал «нет» всем наркотикам и выпивке, и в конце концов был готов быть чистым от всего. Я даже начал правильно питаться и соблюдать рабочий режим. Это казалось невероятным и я первое время в те года ходил с ясной головой. Я мог сфокусироваться на различных вещах моего нового пути и я никогда не чувствовал себя лучше прежде.

Быть полностью чистым также позволило мне полнее, лучше осознать и пережить факт рождения моей дочери в июле. Я просто не могу описать чем была моя жизнь, когда моя детка пришла в наш мир. Дыхание новой жизни, которое мы все ощутили, когда она пришла в наш мир, было самой потрясающей вещью. Невероятно чудесной. Мы назвали её Джинни[49].

Я был в слезах. Ребекка была в слезах. Все были в слезах. Я смотрел на Джинни, пока я держал её в своих руках. Я был отцом. Я был отцом! Я не мог поверить в это. Это было так, словно боль от того, что мы отдали нашего первого ребёнка была исцелена нашим вторым ребёнком. Не то, чтобы она заменила мою любовь, которую я чувствовал по отношению к первому ребёнку, просто я чувствовал, словно мне был дан второй шанс стать настоящим отцом. Более того, было ощущение, что Ребекка и я получили ещё одну попытку стать счастливыми вместе. Я просто был уверен, что появление Джинни в нашей семье поддержит нас обоих в решении сделать ответственный выбор в наших жизнях. В этот раз ребёнок был моим. Она была нашим. Мы были родителями. И мы собирались стать лучшими родителями, какими мы могли бы только быть.

У Филди и Джонатана уже были дети и они оба приехали в госпиталь, чтобы поздравить нас и я со всей гордостью показывал им свою малышку. Теперь, когда у нас был свой ребёнок, я чувствовал, что мы были на пути обрести свою настоящую семью. Всё шло просто прекрасно.

В первую ночь, когда Джинни уже была дома, я только и делал, что часами напролёт стоял около её колыбели и глядел на неё. Мне было трудно поверить, что всё это было по настоящему; я не мог поверить, что теперь у меня был ребёнок. Как и большинство свежеиспечённых родителей, я очень боялся, что она прекратит дышать, потому что она была такой маленькой — я слышал о таких случаях прежде — я поставил будильник на подъём через каждые несколько часов, чтобы я мог проверить как она. Я никогда прежде в своей жизни не менял подгузники детям, но я делал это для неё, хоть я и плохо помню эти моменты. Ребекка была хорошей матерью — она была настоящей. Я волновался о том, чтобы всё делалось правильно и хорошо, а она постоянно успокаивала меня. Появление Джинни было большим чудом для нас. Всё становилось гораздо лучше, чем прежде.

Я всё время держал её на руках. Начиная со дня её рождения, когда я держал её в своих руках, смотрел на её маленькое личико и думал: «Она совершенство и я никогда не оставлю её».

Несколько недель спустя, я отправился в тур по Японии.

Для меня было весьма болезненным оставлять семью на какое-то время. В то время как меня угнетал тот факт, что мне нужно ехать, в то же время я был весь в ожидании первой в своей жизни поездки в Японию. Наше первое выступление там было по настоящему клёвым. Я даже решил выпить пива, чтобы отпраздновать. Всего одну бутылочку, думал я. Но после этого, я решил выпить ещё и ещё.

После этого я уже не был трезвым когда-либо. Я снова вернулся на свой старый путь, ко всем тем привычкам, от которых я пытался избавиться прежде.

Когда мы вернулись в Штаты, мы провели большой пресс-тур для промоушена нашего альбома Follow the Leader, и вскоре после этого, мы с нашими менеджерами пришли к идее создать тур под названием «The Family Values Tour». Идея состояла в создании нового тура, в котором для каждой группы будет сумасшедшая сценовая поддержка — как в Lollapalooza[50]. Для открытия этого тура мы пригласили множество групп, таких как, например, Limp Bizkit и Ice Cube, и это сработало. В течение этого тура, продажи нашего альбома выросли до 100 000 и более копий в неделю. Мы стали большой группой. Быстро. Это было просто какое-то сумасшествие. Я витал в облаках; мы все витали в облаках. Мы не знали что делать со всем этим, что теперь нам следует делать после такого успеха.

Иногда решением становилась борьба. Какое-то время у нас с Ребеккой всё было прекрасно, но вещи, происходящие с группой, ломали всю нашу остальную жизнь. Давление на нас было просто гигантским — буквально все журналисты и люди из музыкальной индустрии обратили свой взор на нас, что для нас было тяжело перенести. Это как раз было время, когда у Джонатана начались очень тяжёлые времена, особенно ввиду того, что он был нашим фронтменом и большая часть давления попало именно на него. Он стал много пить Jack Daniels, что очень плохо влияло на него и бросало его в то состояние, когда он только рыдал и кричал всю ночь напролёт. У Джонатана был телохранитель по имени Лок, который в основном присматривал за ним, чтобы он не покончил жизнь самоубийством, поскольку Джонатан говорил об этом беспрерывно. В дополнение к пьянству, у него начались большие проблемы с чувством беспокойства, страха, так что ему пришлось часто обращаться к различным докторам, чтобы решить эту проблему. К несчастью, никто из них не мог помочь ему, но в один день он нашёл просто прекрасное лекарство для себя: Prozac[51]. Он начал принимать его и, с тех пор, он уже был всё время трезвым. Его спокойствие помогло и нам справиться с нашим беспокойством по поводу известности и когда пришло время для записи нашего альбома номер четыре, мы уже кое как свыклись со своей популярностью.

В то время как слава была чем-то, что я всегда хотел, в то же время её размер был гораздо больше, чем я мечтал. Это было круто, но всё было совсем не так, как я себе это представлял в своих мечтах. Я не думаю, что кто-либо из нас мечтал, что всё будет именно так. Когда я раньше мечтал об известности и жизни рок-звезды, я всегда представлял себе как я буду невероятно счастлив. Я представлял, что у меня всё время будут фанаты и жизнь, которую я люблю. Но я никогда не видел себя в будущем вышедшим из под контроля алкоголиком и наркоманом. Я никогда не мечтал о том, что члены моей группы будут всерьёз думать о самоубийстве. Я не мог себе представить, что давление на нас окажется настолько сильным и всем нам постоянно придется с ним бороться. И конечно я не думал, что у меня будут жена и дочь, которые будут сидеть без меня дома, скучая по мне месяцами, и, в то же время, я буду также скучать по ним. В остальном был всего один момент, о котором я действительно мечтал — радость от того, что мы сочиняем музыку, радость обладания фанатами, которые любят смотреть как мы играем вживую. Это было просто потрясающее чувство и иногда его было достаточно, чтобы забыть о недостатках этой жизни. Но в конце концов, остальная трагедия ситуации убивала всё волнение, весь кайф во мне.

Спустя какое-то время концерты Korn стали гораздо более крупными и масштабными. Мы выступали с различными громкими шоу из-за того, что Follow the Leader достиг бешеной популярности. Вследствие этого, закулисные вечеринки тоже стали большими. Мне было неудобно брать с собой в дорогу Ребекку и Джинни, так как было слишком много вечеринок, так что я отправлялся в тур один. Теперь у меня была семья и у меня даже была одна мысль: отыграть с Korn концерты в течение нескольких лет, пока у меня не накопиться достаточно денег, а затем уйти на отдых вместе со своей семьёй. С этой мыслью я зашёл так далеко, что даже пообещал Ребекке, что в один день все эти поездки и туры закончатся. Но затем я не сдерживался и снова начинались вечеринки. Дурак я.

Все мы были уже женаты, и мы установили правило внутри группы, что наши жёны могут быть с нами в дороге не более трёх дней подряд. В то же время мы старались бывать почаще со своими жёнами, рассказывая им, что было бы гораздо веселее, если бы они были с нами в туре. Но в реале, хоть мы и хотели, чтобы они пришли, мы всё же не хотели, чтобы они видели все эти вечеринки.

Команда Korn (наши менеджеры и прочие сотрудники, обслуживающие наши туры) делала большую работу по устройству наших концертов в каждом новом городе, но у них также была и другая работа: раздавать разным красивым девчонкам, которых они находили в толпе, пропуски, по которым они смогут пройти на нашу вечеринку после шоу. Они просто выходили к девушкам и спрашивали их, хотят ли они потусоваться с членами группы после концерта, и большинство из них отвечали: «Да, конечно!» Даже если у них был парень. Иногда эти девушки спрашивали, могут ли они с собой взять своего парня за сцену, но ответом всегда было: «Нет, группа хочет только девушек на вечеринку.» И некоторые девушки действительно оставляли своих парней и шли на вечеринку. (Первое время у нас была проблема с несовершеннолетними девушками, но мы стали проверять их возраст по документам, так как мы не хотели судебных исков.) После концерта, охранники формировали длинную очередь из всех отобранных девушек, потом удостоверялись, что мы готово принять их. Если мы отвечали, что готовы, они запускали их и начиналась вечеринка.

Несмотря на преследующее нас клише секса в дороге, это не было частью моей жизни рок-звезды. Я не подписывался на это. Моя семья значила для меня больше, чем те девушки, и, также, я никогда не хотел лгать об измене. Я просто хотел тусоваться в дороге и играть музыку вместе с моими друзьями, я не собирался спать с множеством девчонок, ставя зарубки на своём ремне.

Некоторые парни скажут, что я теряю большой шанс оторваться со всеми этими девчонками, но я бы ответил им, что меня совершенно не волнует эта перспектива. Меня по прежнему угнетало то, что они из-за этого смеялись надо мной. Я начал чувствовать себя каким-то диким или что-то вроде этого, раз я отказываюсь от секса с этими девушками, которые добровольно готовы отдаться, всё выглядело так, будто я не был настоящим мужчиной. Даже если я не принимал участие (в основном), я по крайней мере смотрел на всю эту сумасшедшую закулисную жизнь. Она была повсюду. Рядом с нами постоянно были стриптизёрши, которые танцевали для любого, кто хотел бы получить «танец на коленях»[52], но, в то же время, когда для меня это не казалось изменой, я присоединялся.

У нашего технического персонала был отдельный автобус, который мы назвали P-One Bus. Эти парни всегда развлекались так, словно они настоящие рок-звёзды. Они отрывались на всю катушку каждый вечер. Это были двенадцать чуваков, спящих в автобусе (из которого постоянно воняло), и каждый вечер вокруг этого автобуса бегали обнажённые девушки. Они по настоящему выходили за все границы разумного. P-One Bus также был местом, куда шёл любой, кто хотел закинуться наркотой. Было похоже, что эти парни знали каждого наркодилера в каждом городе, в который мы приезжали, и они всегда были готовы прикупить у них всякого крека. Некоторых из них мы увольняли, потому что они плотно сидели на наркоте.

Со всеми этими вечеринками, с выпивкой, наркотиками, всё казалось таким, словно настало большое весёлое время. Мы отыгрывали гораздо более крупные концерты для тысяч фанатов, которые уже знали наше звучание и помнили наши песни наизусть. Это уже не было похоже на те туры, с которыми мы когда-то начинали — теперь мы были хэдлайнерами и люди приходили на концерт из-за нас. Иногда группы, которые выступали на разогреве наших концертов, бывали освистаны нашими фанатами, как когда-то мы были освистаны фанатами Megadeth. С каждым вечером толпа становилась всё больше и больше, становилась более дикой. Всё это было гораздо больших размером, чем мы могли себе когда-то представить, и всё ещё продолжало расти.

Несмотря на весь этот успех, я временами стал впадать в депрессию, потому что на самом деле я хотел быть дома со своей семьёй. За исключением времени, когда мы были непосредственно на сцене, я не любил находиться в дороге. Несмотря на своё уныние, я не допускал, чтобы остальные члены группы видели, как я был несчастлив, я прикрывал всё вечеринками. Я всё время старался рассмешить людей, делая что-нибудь смешное или всякие тупые вещи. Вот таким я и был, наверное напиваясь и ведя себя как клоун, я следовал единственной дорогой, которую я знал.

После того как The Family Values Tour закончился, шумиха понемногу улеглась. В течение тура, мы привлекли к факту нашей популярности и побороли большую часть своих страхов и волнений по поводу окружающего нас успеха, но по прежнему между членами группы остались былые разногласия, которые усилились, когда мы вернулись в студию для записи нашего четвёртого альбома, Issues. В это время, стало похоже, что Дэвид весьма отдалился от нас, стал держаться на дистанции. Ему было неинтересно тратить своё время на создание песен и это расстраивало всех нас, особенно Джонатана и Филди. Дэвид, в свою очередь, устал от них — он и Филди никогда не были по настоящему в хороших отношениях, ещё со времен LAPD. (Манки и я всегда занимали нейтральную позицию в группе — мы старались не принимать чью-то сторону.)

Но Дэвид не был единственной проблемой. Была также проблема с Филди. Мы с ним были лучшими друзьями много лет. Но я устал от него. С выпуском каждого альбома, его поведение становилось всё хуже и хуже. Он любил хип-хоп, и он по настоящему старался жить жизнью большого репера, но это превозносило его эго. Как раз со времени записи Issues мы стали подшучивать над ним за его спиной, называя его фанатичным репером и далее в таком же духе. Почему мы подшучивали за его спиной? Потому что мы боялись сказать ему что-либо в лицо. Никто не хотел спорить с Филди, потому что он был очень грубым в спорах. Он становился жестоким и говорил самые плохие, болезненные слова, какие только мог, только для того, чтобы привести свой аргумент. (Должен отметить, я слышал, что Филди поработал над своим поведением и теперь он по настоящему клёвый парень.)

Я думаю, мы все устали друг от друга, это путь любой группы, если они проводят года вместе. Мы были группой, которая работала усердно; мы тратили уйму времени на туры, записи, интервью и съёмки видео. Мы просто были вместе слишком много и это измотало нас. У нас даже появилась шутка, о которой мы вспоминали в каждом туре. Мы стали называть каждый новый день День Сурка, потому что всё было в точности как в фильме Билла Мюррей. В фильме, когда герой Билла Мюррей просыпается каждое утро, весь его день повторяется снова и снова. То же самое чувствовало большинство из нас, находясь в дороге: каждый день мы просыпались после обеда, ужинали, отыгрывали концерт, затем развлекались в течение нескольких часов, оставшихся до утра. На следующий день всё снова повторялось.

В течение всего этого времени, шоу были единственной вещью, которые нравились мне, и после того как концерт заканчивался, остаток дня тянулся для меня невероятно долго. Если мы могли отдохнуть немного во время вечеринки, то у нас оставалось ещё немного времени, и нам было чем заняться во всех этих различных городах, где мы выступали. Но мы оставались в своей колее и веселье длилось бесконечно долго, так что всё, что хотел каждый из нас после этого — это хоть немного поспать. С течением месяцев, вся эта рутина становилась всё больше и больше. Вся эта жизнь вместе, была похожа на то, будто мы были женаты друг на друге и нам никогда не хватало пространства.

Так что когда у меня появилось немного времени, чтобы покинуть парней и побыть дома, перед тем как мы сядем за создание и запись Issues, это делало меня счастливым. Каждый раз, когда я возвращался из тура, я был очень рад этому, потому что в домашней жизни не было всего того сумасшествия, которое было в туре. Я просто знал, что моя жизнь в семье будет идти прекрасно, и пока мы с Ребеккой держим свои привычки под контролем, всё будет хорошо. Мы были по настоящему счастливы. Мы с ней валяли дурака, танцуя смешные танцы и корча смешные рожи, пытаясь довести других до истерического смеха. Она постоянно придумывала различные ласковые прозвища для меня, например, «медвежонок», и затем называла меня так перед остальными парнями из Korn, чтобы заставить меня смущаться.

Также у нас был и хороший отпуск. Когда Джинни исполнилось четыре месяца, я взял её и Ребекку в тур по Австралии на неделю. Это было классно. Мы остановились в Золотом побережье[53]. Позднее, мы поехали на Гавайи и занялись подводным плаванием с аквалангом. Мы также отправлялись верхом на лошадях через горы к красивым водопадам. Мы были счастливы и влюблены. Но хоть и казалось, что всё у нас идёт хорошо, на самом деле всё снова становилось хуже, и каждый раз, когда снова начинались тяжёлые времена, они были гораздо тяжелее, чем раньше.

Много времени мы тратили, чтобы делать прикрытие. Мои родители жили всего в нескольких часах езды от нас, и когда мы посещали их, мы вели себя так, словно у нас всё было хорошо, даже если мои родители чувствовали, что что-то не так. Конечно, временами мы всё же были счастливы, но большую часть времени мы просто играли на публику, показывая, что мы счастливая семья, а затем, оказавшись дома, снова боролись друг с другом. Ну точнее, когда я оказывался дома. Ведь в основном я был в турах. Моё постоянное пребывание в разъездах плохо влияло на наши отношения. Моё отсутствие заставляло Ребекку обижаться на меня и мою работу — она была вынуждена сидеть дома с Джинни, в то время как я развлекался на вечеринках и выпивал. Я оказывался дома только чтобы снова начать бороться со своим пьянством, которое преследовало меня в дороге, и чтобы снова пообещать себе, что я больше не буду пить, когда снова окажусь в пути. Но затем, моё тело снова просило, тосковало по алкоголю, и я сдавался. Пьянство губило меня.

В дополнение ко всему, я по прежнему боролся со своими вспышками гнева, но никогда окончательно не мог избавиться от них. Всё было в точности как в отношениях с Шэннон. Когда я был вдали от Ребекки, я всё время думал о том, как я скучаю по ней и люблю её, но когда я был с ней, она только нервировала меня. Любая маленькая вещь, которую она скажет или сделает, приводила меня в ярость, как в те времена, когда я был подростком.

Но больше всего меня убивало то, как странно вела себя Джинни около меня. Когда ей было около двух лет, я приезжал домой и она смотрела на меня странно, как на постороннего человека, затем шла к Ребекке. Потом спустя час, она приходила и садилась ко мне на колени. Она едва узнавала меня, и это разбивало моё сердце.

А туры Korn тем временем не прекращались ни на день — только туры, туры и туры. Наш уговор о не более трёх дней подряд с жёнами вставал на пути Ребекки и Джинни, поэтому она обижалась, что не может поехать и жить со мной.

— Почему я не могу поехать с тобой? — спрашивала Ребекка.

— Ты не можешь, — отвечал я, — это ведь не только моя группа. Парни ведь тоже против.

Затем она задавала мне очень хороший вопрос: «Почему ты не можешь ответить, почему ты, в конце концов, не можешь быть долбанным мужчиной и просто сказать им, что ты берёшь свою семью с собой?»

Я говорил ей заткнуться, но правда была в том, что я боялся попасть в конфронтацию с остальными парнями, особенно Филди. Я просто не представлял себе, как всё будет складываться, учитывая то, что мы все путешествовали в одном автобусе.

Это было тяжело. Я хотел чаще бывать дома со своей семьёй, но я просто не мог. Музыка была моей мечтой, она также была моей работой; она была способом, как материально поддержать свою семью.

Ребекка всё время звонила мне, пока я был в дороге, сходя с ума и постоянно спрашивая, когда я вернусь домой, или почему она не может быть со мной вместе там. Всё это наталкивало меня на мысль, чтобы арендовать мне свой собственный автобус, и взять её и Джинни с собой в дорогу, но я был слишком беден, чтобы поступить так.

Всё стало хуже, когда Джинни стала ходить. Я не слышал никаких вестей от Ребекки какое-то время, поэтому я старался почаще звонить домой: иногда у неё всё было хорошо, но иногда её не было дома. Я помню как я кричал в автоответчик: «Подними трубку! Где ты, чёрт тебя подери?» Её не было дома целыми днями; я не знал, что она делает и где она находится. Я не знаю почему, но несмотря на то, что мы много раз принимали наркотики вместе, несмотря на то, что её часто не было дома и то, что было много подозрительных инцидентов — я всё равно ожидал от неё, что она будет хорошей женой, которая воспитывает дома нашу дочь. Я имею ввиду, я же не был каким-нибудь сосунком или лохом, ну хотя может и был, ведь я знал, что на самом деле происходит, но я предпочитал верить в другое, потому что я любил её и хотел, чтобы всё было хорошо. Иногда, когда ты любишь кого-то, ты веришь только в лучшее в нём, несмотря на очевидное, просто потому что ты любишь его. Таким был и я.

И Ребекка действительно много значила для меня. Даже сегодня, я по прежнему люблю её, несмотря на то, что наши пути разошлись. Я стерпел столько разных вещей в своём сердце о ней, и то, как она была несовершенна, и то, как я был несовершенен, но когда мы оба были трезвыми, мы были хорошей парой. Это то, чего я никогда не забуду.

Когда я наконец смог застать её дома, после отсутствия в течение нескольких дней, она сказала: «Ой, я просто не слышала телефона» и что-то ещё в таком же духе. Это всегда было отговоркой, также, как когда мы ещё не были женаты. Я просто знал, что она снова принимает наркотики, так что у меня появился другой план, как спасти свою семью.

Примерно в это время, Korn получили самый большой чек, который мы когда-либо получали, чек на двадцать пять миллионов долларов. Мы просто обалдели от этой цифры, и я решил произвести впечатление на Ребекку своей долей денег и вернуться в Huntington Beach. Она не выглядела счастливой и я решил, что если я увезу её из Redondo, то она бросит наркотики.

Я сказал ей: «Что если я куплю какой-нибудь милый домик недалеко от конюшни? Я куплю тебе лошадь и дом с бассейном. Ты будешь жить недалеко от пляжа и прочих прелестей жизни.»

Я думал, что смогу купить ей счастье. Она согласилась. Ей понравилась эта идея, и мы переехали. Я купил ей белый дом в прекрасном местечке, в окрестностях June Cleaver. Мы жили хорошей жизнью.

Всё было прекрасно какое-то время, пока нам однажды ночью не стало совсем скучно, мы встретили старого знакомого и снова подсели на наркоту. Мы не уходили с головой в этот наркотический дурман, только изредка принимали метамфетамин. Иногда мы принимали метамфетамин даже когда Джинни была с нами. Но мы всегда старались сначала удостовериться, что она спит. Мы укладывали её спать, принимали немного наркотиков, затем старались протрезветь к утру, после чего пребывали вялыми весь день. По какой-то причине, мы не могли обходиться без наркотиков слишком длительное время. Я думал, что Ребекка принимает наркоту один или два раза только вместе со мной, когда я дома, и прекращает принимать их, когда я уезжаю. Я не знаю, почему я думал, что она сможет вот так просто взять и остановиться.

Я имею ввиду, в первый раз мы уехали из Huntington, чтобы убежать от наркотиков, а теперь вернулись вернулись в него, чтобы снова убежать. Мои склонности полностью ослепили меня, снова привели к этой разрушающей дороге, которая повторялась снова и снова.

Всякий раз, когда я отправлялся в тур, я прекращал принимать спиды, но Ребекка не останавливалась. Хотя она сталкивалась с наркотой ещё в раннем подростковом возрасте, я всё равно чувствовал себя виноватым в том, что подсадил её на этот путь.

Какое-то время спустя, Korn были заказаны для самого большого шоу в нашей карьере, которое называлось Woodstock 1999. Ребекка и я оставили Джинни на выходные с моими родителями и полетели на концерт, чтобы зажечь по крупному и вдоволь повеселиться на вечеринках. Важно замечание: приватный чартер мы арендовали вместе с парнями из Limp Bizkit, Mack 10[54] и Ice Cube. Тот перелёт был диким. В самолёте было три секции: первой частью была расслабляющая комната, где были Джонатан и все трезвые люди; во второй были все реперы и группа людей, пьющая Hennessy и игравшие в кости на деньги (я думаю, Mack 10 собрал все деньги в том полёте); в третьей части был весь народ, которые хотели только пить и принимать наркотики.

В ней были Ребекка и я.

Здесь было немного кокаина, но все в основном пили и курили травку. Я помню, что когда люди начали принимать кокаин, кто-то из сопровождающей Korn группы начал раздавать Tylenol PM[55]. Я уже говорил вам, что они были настоящими придурками. Не только я.

Несмотря на это, все мы, члены группы Korn, очень нервничали по поводу концерта. На него пришли больше двухсот тысяч человек, я уже не говорю о том, что ещё сотни миллионов смотрели его в прямом эфире по кабельному ТВ. Это было сумасшествие.

В дополнение к нашей нервозности, возникло ощущение, что время до начала концерта будет тянуться бесконечно и когда время концерта подошло, всё, о чём я мог только думать — это как тяжело бьётся моё сердце. Когда огни загорелись, мы начали играть вступление к нашей первой песне, «Blind». Во вступлении, каждый из нас отыграл свою партию на полную катушку, так что ни одна толпа просто не могла устоять. Дэвид начал со своей игры по тарелкам. Толпа ревёт, заполняя криком мои уши. Тут вступает Манки со своей партией. Толпа становится ещё громче. Следующая партия Филди. Рёв становится просто диким. После этого я начал открытый риф с инструментальным эффектом — heavy groove. В этот момент Джонатан начинает кричать свою вводную линию, которая с трудом перекрывает безумство толпы: «Arrrrrre yooooooouuu readdddddyyyyyyyyyyyyyyy?!?!?!» Когда он кричал те слова и heavy groove начал играть, море людей начали прыгать в ритм, создавая волны, распространяющиеся по толпе.

Это было потрясающее начало для потрясающего шоу. Впоследствии, все мы обнимались друг с другом — даже Дэвид с Филди. А затем началась вечеринка. Woodstock арендовал всю гостиницу для выступавших групп, так что на каждом этаже шло веселье. Ребекка и я взяли немного экстази, а также приняли немного кокаина. Мы бодрствовали всю ночь, большую часть времени ссорясь. На следующий день, мы ещё больше спорили, пока самолёт не приземлился и мы сели в лимузин. Мы всё ещё находились под кайфом, так что мы начали пить в лимузине, чтобы скрыть следы до того, как мы увидимся с родителями и Джинни.

Время было около пяти вечера, мы были весьма пьяны, когда добрались до дома, так что Ребекка решила поплавать в бассейне, чтобы протрезветь. Она скинула рубашку, штаны, обувь и пошла к бассейну. Ребекка быстро прошла мимо моих родителей, бегло сказав им привет, и затем нырнула. Когда она вышла из воды, на голове у неё была огромная шишка от удара об пол бассейна. Я решил поговорить со своими родителями, пытаясь членораздельно выговаривать слова, но это было практически невозможно. Они явно смотрели на нас очень странно, подозрительно, но некоторое время спустя они уехали.

Когда мы родители уехали, было около 8 вечера, и мы уложили Джинни спать. В доме стало очень тихо. Мы были сильно пьяны и очень устали, так что всё, чего нам хотелось — поскорее лечь спать. Но мы этого не сделали. Мы начали ругаться по какой-то глупой причине (я уже не помню из-за чего), и наш спор быстро перерос в крик. Ребекка стояла и вопила мне прямо в лицо. Она обвиняла меня как только могла, так что я потерял над собой контроль и ударил её кулаком в лицо. Кровь хлынула из её носа, капая вниз, на шею.

Я был в шоке от того, что я сделал. Я чувствовал себя ужасно.

Я думал она прекратит кричать, но она стала только ещё более злой, и это сделало ситуацию ещё хуже. После того как я увидел кровь, я стал извиняться перед ней, говорил ей, что я не хотел с ней драться. Но она стала бить меня. Я только старался уворачиваться от её ударов. В конце концов, после двадцати минут, она упала в обморок. Я никогда не забуду как я сидел на полу, дрожа и крича в то время как моя жена лежала без сознания, вся в крови. Это был определённо переломный момент, заставивший меня задуматься, почему моя жизнь настолько ужасна? У меня было всё, что было нужно мне в этой жизни, чтобы быть счастливым. Те выходные должны были быть лучшими днями в моей жизни, но обернулись одними из худших дней.

В этой точке, всё происходящее для нас не было хорошим, но всё-таки был один момент, подаривший надежду прежде чем всё превратиться в сущий ад и наш брак будет разрушен. Ребекка как-то столкнулась с одним своим старым приятелем, которого звали «Скотти». Скотти в прошлом принимал много героина, но теперь он стал чистым и женился. Он сделал огромный разворот в лучшую сторону, и когда Ребекка столкнулась с ним, это по настоящему вдохновило её.

Из-за этого случая она убедила меня, что мы сможем сделать также. Мы с волнением разговаривали об этом и мечтали о нашем совместном будущем, в котором мы будем полностью чисты. Ребекка разговаривала со Скотти несколько раз по телефону, и каждый раз он вселял в неё много позитивной энергии и жизни. Затем в один день, Ребекке позвонила жена Скотти. Он снова впал в зависимость. Потом принял слишком большую дозу.

И умер.

Ребекка была потрясена и теперь все надежды просто смыло в унитаз.

Вскоре после передозировки Скотти, снова настало время отправляться в тур — на этот раз с Metallica и Kid Rock. В то время Ребекка, в своей наркозависимости, перешла от плохого к худшему. В то время как я был в туре, она начала веселиться без остановки. В один день, когда я был в туре, мне позвонил мой друг и сказал, что в моём доме происходят какие-то дикие вечеринки. И шум. Сумасшедшие бритоголовые чуваки. Я звонил домой, но Ребекка не отвечала или кто-то другой отвечал и говорил, что её нет здесь, а потом вешал трубку. Самое плохое заключалось в том, что я не знал где была Джинни во время всего этого сумасшествия. Я был беспомощен. Это был полный кошмар.

Я слышал, что она постоянно тусуется с одним парнем. Он был бритоголовым преступником, и когда я спрашивал её о нём, она всегда отвечала мне: «Да, он мой старый друг ещё с тех времён. Он мне как брат. Я стараюсь помочь ему.» Да, это была правда — он был старым другом с прошлых времён, как и Скотти. Но он не был чистым, и я знал, что он не был просто другом.

Я купился на её оправдания, на какое-то время, как и всегда, но потом мне позвонил мой друг, который работал в ломбарде. Он сказал мне, что какой-то бритоголовый парень пытался продать им большой золотой медальон, а когда его спросили, что это за медальон, он ответил, что это «Korn». Я опознал этот медальон — исполнительный директор рекорд-лейбла сделал несколько таких и подарил их, как личные подарки, каждому парню из Korn. И вот теперь какой-то бритоголовый пытался получить двести баксов за него в ломбарде.

Я взбесился и позвонил Ребекке. «Какого хрена происходит?» Я думал сейчас она начнёт извиняться и скажет, что ей нужны были деньги, чтобы помочь другу, ну или что-то в этом роде. Но то, что она мне ответила, было последними словами, которые я мог только ожидать услышать от неё:

— Я бросаю тебя.

Я просто не мог поверить своим ушам:

— Что ты имеешь ввиду «я бросаю тебя»?

— Мать твою, я бросаю тебя! — ответила она, крича, — я собираюсь подать на развод и получить половину твоих денег!

Я был потрясён. Этого просто не может быть. Мой самый худший страх становился явью. Я твёрдо решил не отпускать её. Я сказал: «Прости меня, Ребекка. Слушай, мы же можем поработать друг над другом, решить наши проблемы. Я возьму отдельный автобус для нас, заберу тебя и Джинни, и мы будем вместе независимо от того, куда мы поедем.»

— Нет, — ответила она, — я ухожу.

Было слишком поздно.

И я полностью потерял контроль над ситуацией. Это был один из самых худших дней в моей жизни. Я умолял её по телефону не бросать меня, но никакого проку из этого не было. Я спросил её, трахалась ли она с тем парнем, но она всё отрицала. Знаете, для меня было просто самым важным, чтобы она не допускала такого. Несмотря на все свидетельства, истории, инциденты, я очень хотел верить в то, что она мне не изменяла.

Весь мой мир был полностью уничтожен, что напрочь сорвало мне башню. Это снова привело меня к кокаину, кстати. Я начал принимать много кокса, только для того, чтобы затупить боль от разлуки с Ребеккой. Я был настолько потрясён и был так зол. Я не зал, как мне справиться с этим, так что я обратился к лучшему из доступных путей и единственной дороге, которую я действительно знал: наркотики.

Несколько раз я пытался дозвониться до Ребекки, чтобы поговорить с ней, но она никогда не отвечала на мои звонки. В конце концов, я решил словить её во время трёхдневного перерыва в нашем текущем туре. Я хотел, чтобы она знала, что я собираюсь лететь домой во время перерыва, чтобы увидеть её и Джинни. Я сосредоточился на своём последнем шансе схватить обоих своих девочек и спасти их от наркотического безумства, царящего в нашем доме. Я надеялся, что всё, что я смогу ей сказать от себя, изнутри, повлияет на Ребекку. За несколько дней до перерыва, я снова позвонил домой, но вместо Ребекки я услышал голос няньки Джинни. Она сказала мне, что Ребекка наняла её присматривать за Джинни в течение нескольких дней. Почему? Потому что Ребекка уехала в Oregon, где жила её мать (в доме, который мы купили для неё). Ребекка знала, что я буду пытаться поговорить с ней, чтобы она не бросала меня, но вместо того, что дождаться меня, чтобы выслушать, она скрылась. Я думаю она оставила Джинни, потому что знала, что я очень скучаю по ней и должен увидеть её.

Когда дозвонился домой и поговорил с нянькой, я собрал по частичкам план Ребекки, который был примерно следующим: отдать Джинни няньке, затем скрыться из города, чтобы не видеть меня. А после того, как я вернусь в тур, я должен был отдать Джинни обратно няньке, после чего Ребекка вернулась бы из Орегона и забрала бы её с собой.

Но план Ребекки не смог воплотиться. Спустя несколько часов, после того как я поговорил с нянькой, мне позвонила моя тёща из Орегона. Она сказала, что Ребекка только что прилетела, но она привезла с собой группу бритоголовых, развлекающихся парней, и теперь они просто затерроризировали её и всех в округе. Там были драки — наглые, грубые драки — происходили наверху Орегонского дома. Я полагаю, между этими бритоголовыми произошла ссора или что-то типа того. Там на ковре была кровь, подростки принимали наркоту, в общем всё самое сумасшедшее, что только могло быть — происходило там.

Моя тёща сказала мне, что она чувствует себя так, будто она сейчас в каком-то триллере или ужастике, так что она в полном отчаянии сказала мне, что я должен поскорее добраться в Huntington, взять Джинни и уехать с ней обратно в тур. Очевидно, Ребекка собиралась вскоре вернуться домой в Huntington Beach, так что моя тёща боялась за Джинни, что она будет посреди этого ужаса. Наркота превратила Ребекку в какого-то монстра, и все эти люди, с которыми она тусовалась, очень плохо на неё влияли.

После этого звонка, я понял, что её мать была абсолютно права: я должен забрать Джинни в дорогу с собой, ей нельзя оставаться здесь. Я имею ввиду, если Ребекка позволяла себе делать такие вещи в Орегоне, значит она собирается делать то же самое дома.

Оглядываясь в прошлое, всё в это время было так травматично, разговор с моей тёщей заставил меня ещё больше волноваться о доме. В то время как переживал разлуку с Ребеккой, так, словно она умерла, у меня всё же не было времени горевать. Это было время для меня, чтобы быть отцом, и я знал, что я должен сделать.

Так быстро, как я только мог, я прилетел домой, забрал Джинни, расплатился с няней, и вернулся в дорогу с дочерью. Всего в течение нескольких дней я стал одиноким отцом рок-звездой, но пребывание рядом с Джинни, избавило меня от большей части переживаний по поводу Ребекки. Конечно, у меня не было слишком много времени, чтобы беспокоиться о себе — я слишком волновался о том, как Джинни переживёт разлуку с матерью. Всё, на чём я сфокусировался — это заставлять себя быть уверенным в том, что с моей деткой всё будет хорошо. Теперь мы остались только вдвоём.

Глава 6 Я распадаюсь на части…

Я был удивлён тем, как хорошо мы вместе провели остальную часть тура. Это было так больно — смотреть на Джинни и знать, что её мама больше никогда не будет с нами. Но несмотря на то, что я скучал по Ребекке, я всё же чувствовал себя лучше, когда смотрел на эту прекрасную, улыбающуюся, маленькую девочку каждый день. Все остальные тоже очень полюбили её. Все парни из группы, а также техническая группа постоянно сменяли друг друга, болтаясь с нею — она была очень популярна. Даже наши крупные телохранители играли с нею и катали её в коляске. Она была большим хитом.

Несмотря на всё безумие, у меня всё ещё была маленькая надежда, что Ребекка и я сможем решить наши проблемы. Маленькая часть меня по настоящему хотела верить, что тот чувак, ради которого она бросила меня, был для неё просто другом. Я думал, что если она увидит меня с Джинни, она поймёт, что она совершила и изменится. Я просто не мог допустить, чтобы наши отношения закончились.

С того момента Ребекка стала часто звонить мне и говорить, что ей нужны деньги. Во время одного из этих звонков, она подтвердила, что её бритоголовый «друг» является её парнем. Я уже знал правду, но всё равно было дерьмово слышать это, эти слова сильно ранили меня.

И затем моя гордость взыграла во мне: Как я могу позволить этому парню забрать мою жену? Как эта женщина может заставить меня выглядеть идиотом перед всеми? Они что, не понимают с кем связались? Я богат, я знаменитая рок-звезда! Я заставлю настоящих гангстеров работать на меня! Мне достаточно сказать одно слово, чтобы отомстить. Это было взрывом внутри меня, способом вернуться, доказать, что они не смогут так поступить со мной. Но всё-таки, все эти фантазии не смогли заставить меня чувствовать себя лучше и они не вернули мне Ребекку.

Пока я был в туре с Джинни, Ребекка вернулась в Huntington Beach из Oregon и осталась в нашем доме снова. Меня нисколько не удивило то, что она привела с собой всех этих сумасшедших, бритоголовых парней. Я не хотел, чтобы те парни жили в моём доме, так что я решил позвонить одному своему приятелю из Bako, который теперь жил в Huntington Beach. Назовём этого парня просто «D». D был известен в Bako как один из сильнейших парней в городе, так что я спросил, мог бы ли он сходить в мой дом и выпнуть всех оттуда. Он согласился. Просто чтобы быть честным, я позвонил Ребекке и оставил ей сообщение, предупреждая её, что я послал кое-кого сменить замки и ей будет лучше уйти.

D не знал, что там можно ожидать, так что он по пути зашёл к своему другу и одолжил у него пистолет, просто на всякий случай. К счастью, вместо Ребекки и всего её Бойцовского Клуба с бритоголовыми парнями, он обнаружил только семнадцатилетнюю няньку, которую наняла Ребекка. Он уволил её и сменил замки.

Ребекка много говорила о моих деньгах при разводе, и я в самом деле боялся, что она заберёт их. Мы снова поговорили по телефону, она по прежнему настаивала на том, чтобы я отдал ей половину всех своих денег, но я сказал ей, что убью её ещё до того, как это случится. В конце, я сделал ей специальное, одновременное предложение, и она приняла его. Она подписала все бумаги, так что мы стали официально разведены. Всё это было по настоящему.

Но оставалась ещё одна вещь, которую нужно было решить: с кем остаётся Джинни. Мы оба хотели оставить её себе, и Ребекка спорила со мной по телефону по этому поводу всё время. Я действительно хотел, чтобы у неё была возможность видеться с Джинни, потому что я знал — моя дочь нуждается в матери так же сильно, как и в отце, но Ребекка постоянно была с этим сумасшедшим парнем и вела себя как монстр. Я не хотел, чтобы Джинни была около неё. Кстати, мы назначали встречу через 6 месяцев в суде по поводу опеки ребёнка, и когда Ребекка не появилась на слушании, я получил полные права на опеку ребёнка.

Вскоре после того, как D очистил мой дом и сменил замки, я закончил тур и вернулся домой с Джинни. Группа решила сделать большой перерыв после тура, так что у меня было достаточно времени, чтобы пережить всё то сумасшествие, которое было в моей жизни в последнее время. С течением времени, я стал невероятно подавленным от пребывания в доме, который я купил для Ребекки. Вещи Ребекки были здесь, но самой Ребекки тут не было. Это было похоже на то, когда Шэннон бросила меня, всё повторялось. Она когда-то была здесь, но теперь её не было. Ощущение, словно Ребекка умерла.

Это сильно давило на меня, так что иногда возвращаясь вечером домой, я укладывал пораньше спать, чтобы я мог спокойно напиться. Когда она засыпала, я начинал с пива. Я также был тяжёлым курильщиком в то время, но я никогда не курил внутри дома, так что я постоянно выходил и входил в дом, чтобы выкурить сигарету, болтаясь в большом кресле на веранде, в котором я постоянно сидел. После того как мне становилось легче, я выкуривал свою последнюю сигарету, возвращался домой и вырубался на кушетке. Несколько часов спустя, я просыпался и собирался идти проверить Джинни, так что я пошёл в её комнату и зайдя в неё не мог поверить своим глазам.

Её не было.

Я запаниковал. Я начал кричать её имя и переворачивать всё вверх ногами. Я нигде не мог её найти. Я вернулся к кушетке, на которой вырубился и заметил, что я оставил дверь чёрного хода открытой, дверь ведущую во двор. К бассейну. Моё сознание немедленно нарисовало мне самую страшную картину: Джинни лежит в бассейне и я нахожу её утонувшей. Я имею ввиду, какие ещё были варианты? Я не мог найти своего ребёнка где-либо в доме, задняя дверь открыта — не нужно быть гением, чтобы понять, что она была снаружи. Когда я выходил наружу, я сильно боялся обнаружить то, что рисовало моё воображение, но как только я подошёл к бассейну, я вздохнул с облегчением. Свернувшись в том самом кресле, в котором я всегда сидел, лежала моя маленькая девочка, и крепко спала. Видимо она проснулась посреди ночи и блуждала там, полагая, что найдёт меня.

Я взял её на руки и долго держал. Я был полон благодарности за то, что она жива. Я прямо тогда поклялся себе, что стану чистым и буду тем отцом, которого она действительно заслуживает. Но даже мысль о моей собственной дочери, почти тонущей, не могла долго удержать меня чистым.

Некоторое время после этого случая, D и я стали вместе болтаться чаще и мы стали настоящими хорошими друзьями. У D были жена и два мальчика, так что было прикольно болтаться вместе с другой семьёй, где Джинни могла получить какую-то часть материнского влияния. D всегда оказывал мне большую поддержку, и мы стали неразлучны после моего развода и проблем с опекой дочери.

Кроме того, D только что получил лицензию на оказание услуг в сфере недвижимости и немного поговорив, мы с ним решили открыть бизнес в сфере недвижимости, чтобы делать большие деньги, что было весьма захватывающим, поскольку D знал своё дело и это дало что-то, на чём можно сфокусироваться, пока мы не в дороге.

D также знал, что мне нужна помощь с Джинни, поэтому он и его жена часто приглашали нас в свою семью. Они помогали мне с большим количеством ежедневных родительских проблем и забот, например по части воспитания Джинни. В конечном счёте, я нанял жену D как няньку в течение последующих нескольких лет, и Джинни оставалась с ними всякий раз, когда мне нужно было снова отправляться в тур. В то же время, D и я были заняты нашим общим бизнесом в сфере недвижимости и много проводили времени вместе. Я стал ближе к ним, чем к своей собственной семье. Это помогло мне пережить боль расставания с Ребеккой; впервые за какое-то время, я почувствовал, что надежда была частью моей жизни.

Всё шло по хорошей дороге, некоторое время спустя эта дорога снова становилась ухабистой. D и я были большими пьяницами. Мы весело проводили время, выпивая вместе, но в конечном счёте мы стали принимать кое-что более серьёзное. Наркотики. Так как я видел, что спиды делают с Ребеккой, я отбросил их прочь, я считал, что с кокаином будет лучше. Я всё ещё мог функционировать на коксе — он также «поднимал» меня как метамфетамин, так что D и я стали принимать его вместе.

Но я устал от кокса довольно быстро. Я понял, что я попросту возвращаюсь к своим старым привычкам, а я не хотел этого. Я хотел встряхнуться, уйти от своей наркотической зависимости, так что пока наше пристрастие к кокаину не вышло из под контроля, D и я избавились от него. Я перешёл на Xanax и Vicodin[56], что для меня не было похожим на наркотики, поскольку все принимали эти пилюли, и я мог получить их от докторов. У меня была куча друзей-докторов из всех сфер, которые могли прописать мне эти наркотики в дорогу. Легально. Я мог обзвонить их всех, если мне нужно было снабдить себя пилюлями в дорогу.

У меня было триста пилюль каждой марки одновременно. У нас были доктора, которые приходили на наши шоу всё время — один из них приносил азотные резервуары и мы вдыхали всю ночь воздушные шарики, а затем он выписывал нам рецепт на всё, что мы захотим. Было похоже, будто я ребёнок, оказавшийся в кондитерской.

Я помню, как приезжал один хирург с большим количеством наркотиков. Он рассказывал нам, что кокаин и экстази, которые у него есть с собой были сделаны его другом, профессиональным фармацевтом, так что мы такого точно ещё никогда не пробовали. Он начал праздновать с нами с 6 часов утра, а затем пожаловался на то, что ему пора идти на работу на станцию скорой помощи к 9 утра и делать операции на людях. Вот такие были дикие, дикие вещи, чувак.

Так или иначе, после того как D и я долгое время были вместе, мы решили переехать нашими семьями из Huntington Beach назад в Bako. Я чувствовал, что это будет прекрасное место для начала моей новой жизни. С моими родителями и братом (и его семьёй) там, это будет прекрасная возможность для Джинни быть с её кровными родственниками чаще. Это также была прекрасная возможность для меня и D, чтобы быть трезвыми вместе, и когда мы вернулись в Bako, мы были чистыми и трезвыми. Конечно я пытался убежать от наркотиков и раньше, и это никогда не срабатывало — я не знаю почему я был уверен, что это сработает на этот раз.

В то время как я готовился к переезду в Bako, большой перерыв Korn закончился и мы приготовились к записи нашего пятого альбома Untouchables. Мы решили, что в этом альбоме мы должны измениться как группа, что нам нужно было уйти от всего — наших семей и прочего — и сконцентрироваться только на сочинении музыки. Некоторые парни в этот момент также проходили через развод, так что для нас было лучшим уйти от всего окружения. (В конечном счёте, мы закончили тем, что все оказались в разводе, между прочим. Так же, как мы когда-то видели создание наших семей, теперь мы видели их потерю. Наш рок-н-рольный образ жизни был слишком сумасшедшим для большинства людей, чтобы быть с нами долго.)

Вместе мы осели в Аризоне. Чтобы мне было легче, я оставил свою маленькую девочку с D и его семьёй, что было несомненно хорошим решением, особенно в свете сумасшествия, которое нас ожидало впереди. Мы арендовали четыре больших дома в Scottsdale, Arizona, перевезли туда наше оборудование и приготовились, чтобы взяться за работу. Это была прекрасная идея, но была всего одна проблема: всё превратилось в часть самых больших и регулярных вечеринок, которые когда-либо проводили Korn. К счастью, я был трезв, как и Джонатан. Но остальные три члена нашей группы, а также группа технической поддержки — не были. У них всё было по настоящему в тяжёлой форме.

Четыре дома были хорошим решением для того, чтобы жить разными образами жизни. Манки и я делили дом с командой, именно в нём мы большую часть времени сочиняли песни. На цокольном этаже была студия для записи демо, и с тех пор как я старался быть трезвым всё время, весь дом был трезвым. С другой стороны, у Дэвида был свой личный дом, который быстро стал одним из главных мест для вечеринок. У Джонатана также был свой личный дом, в котором была ещё одна студия, поэтому я иногда по ночам ходил к нему, чтобы немного позаписываться с ним. Я хотел делать всё, чтобы оставаться трезвым. Ну и наконец Филди, его дом был последним, и одновременно самым диким из всех. У него даже установили специальный шест для стриптизёрш, так что самые большие и дикие оргии проходили каждую ночь именно в его доме.

Ну вот, вы теперь всё знаете. Это было очень тяжело — оставаться трезвым в течение трёх месяцев, пока мы были там — тут постоянно происходили крупные вечеринки и я должен признать, что сначала когда мы добрались до Аризоны, я какое-то время проводил в доме Филди. Но главным образом я оставался верен уговору с D, так что я в основном тусовался один у себя дома. Я просто не хотел быть рядом с кем-либо из группы — это было совсем не весело быть рядом с кем-то пьяным, когда ты сам абсолютно трезв.

После того как весь материал для Untouchables был готов, мы отправились в Лос-Анджелес, чтобы сделать запись, и когда альбом был записан, пришло время снова отправляться в путь. К этому моменту мы уже очень устали друг от друга, так что каждый из нас арендовал свой автобус. Пять тур-автобусов на дороге вместе. Мы едва заработали денег в том туре, потому что все деньги мы тратили ещё в переездах от концерта к концерту на оплату автобусов и прочего, но это стоило того — мы просто не могли уже жить друг с другом.

В дороге я снова начал возвращаться к своим старым привычкам. Так как ответственность воспитания Джинни я оставил на жене D, я снова нырнул в алкоголь, наркотики, вечеринки. Я решил, что я хочу быть похожим на остальных парней и старался каждую ночь переспать с разными девушками. Ведь я теперь был одинок. Что должно останавливать меня? Возможно я делал это, чтобы как-то провести время, возможно я делал это, чтобы чувствовать себя удовлетворённым. Но всё же это не длилось долго. У меня был телохранитель Джошуа, который находил мне каждый вечер девушек и когда он находил их, всё заканчивалось ужасно. В одну ночь, после того, как я переспал с одной симпатичной испанкой, пришло время тур-автобусу ехать и я сказал ей, чтобы она уходила. Это закончилось тем, что она ударила меня по лицу и кричала на меня, что она не была «ужасной». В другой раз, я познакомился с ещё одной девушкой, которая упрашивала меня душить её в задней части автобуса, поскольку это возбуждало её. После таких эпизодов, я просто не мог заниматься этим больше; это было не для меня. Нет, моим пристрастием были наркотики, и это та вещь, которую я принимал в течение всего тура в поддержку Untouchables.

Возвращаясь в Bako, между турами, я встретил нового друга, клеевого парня, у которого было много общего со мной, включая мою прошлую зависимость от метамфетамина. Мы много говорили о нашем прошлом с метамфетамином и разговаривая об этом часто, мы стали желать его. Закончилось тем, что мы приняли его немного и хотя я поклялся себе и D, что никогда больше не буду принимать его, я решил, что не будет ничего плохого, если я приму его всего один раз. После этого я решил, что не будет ничего плохого, если я буду принимать его время от времени.

Я не хотел говорить D об этом, тем не менее, потому что, ну, в общем я просто знал, что он убил бы меня, если бы узнал. Так что это касалось только меня, я принимал спиды время от времени и не говорил никому. Я не думал, что это превратит меня в монстра, как это произошло с Ребеккой и я был полностью уверен, что я смогу держать всё под контролем. Но после того, как я начал делать это периодически, я стал пребывать в дурном настроении между приёмами, и жена D начала что-то подозревать. Она могла сказать, что я находился под кайфом, после чего она и я начинали спорить.

Всё происходящее между нами становилось тем более напряжённым, потому что она была тем, кто заботится о Джинни (и её двух собственных детях), когда я отправляюсь в дорогу. Я просто не был самостоятельным и она знала это. Я относился к ней так плохо, несмотря на то, что она заботилась о моём ребёнке, что однажды она стала сытой по горло этим и сказала мне, что она больше не может присматривать за Джинни. Двое из них были близки, но она не могла выдержать моё отношение даже в течение ещё одного дня. Это бросило меня в крайности. В моём сумасшедшем мозгу, всё, что я видел — это как ещё одна женщина, мать уходит из жизни Джинни. Это вогнало меня в депрессию и заставило ненавидеть её.

Теперь, когда я вижу все вещи ясно, я понимаю, что это я вытолкнул её из наших жизней своими склонностями, но в тот момент я был убежден, что это всё её вина. Спиды искажали мои взгляды на жизнь, так что я начал звонить жене D и говорить ей всякие неприятные вещи. Я начал давать ей прозвища или говорил какие-нибудь сумасшедшие вещи. Конечно, D не стал такого терпеть, так что у нас произошла большая размолвка и мы перестали общаться друг с другом.

После того, что произошло, я понял, что я должен выбрать только одно из двух: либо моя карьера, либо моя дочь. Я не могу получить всё сразу. И так как они оба были огромной частью моей жизни, не имели значения что я выберу — всё равно потеря одного убьёт меня. Метамфетамин стал моим спасением, способ избежать выбор, способом отбросить всё подальше. Вместо того, чтобы попытаться стать чистым и взять на себя ответственность за воспитание дочери, я попросил своих родителей позаботиться о Джинни, в то время как я отправился в тур и впихнул в своё тело ещё больше алкоголя и наркотиков. Моя жизнь была большим, ужасным беспорядком. Моя карьера была прекрасной, но моя личная жизнь была полна плохих вестей. Одна ужасная вещь происходила сразу же следом за другой и я не знаю почему.

Я был в целом подавлен этой ситуацией — у меня были деньги, женщины, но все по настоящему хорошие вещи проходили мимо меня. Мои отношения с друзьями были ужасны. Люди продолжали заботиться обо мне и Джинни. Я не воспитывал свою дочь правильно. Я чувствовал, что я должен покинуть свою группу, но я не мог.

Так что я стал обращаться к наркоте так часто, как только мог. Метамфетамин. Кокаин. Пилюли. Алкоголь.

Каждый день.

Я знал, что я должен бросить наркотики, но я просто не мог. По одной причине, у меня была слишком сильная зависимость — часть меня не хотела уходить. По другой причине, они были повсюду. Куда бы я ни пошёл, что бы я ни делал — они были повсюду. Если я был дома, то я сталкивался со своими друзьями, которые сидели на наркоте. Если я находился в туре, я не мог найти ни одного места, где не было бы пилюлей или кокаина. Мне некуда было бежать.

Первый тур, который мы дали в середине этой моей пропитанной наркотиками депрессии, был Ozzfest[57], в течение красивого лета, на которое я не обращал абсолютно никакого внимания. Хотя мы играли с тонной великих групп тем летом, я не думаю, что я видел хоть кого-то из них, в том числе Ozzy. Вместо этого я только сидел в задней комнате своего автобуса один, каждую ночь. Мой телохранитель, который был моим другом, его звали Джошуа, он жил в передней части моего автобуса и он постоянно пытался заставить меня делать смешные вещи, но я никогда не хотел покидать свою комнату. Однажды большая часть группы и нашей команды пришли ко мне в автобус, пытаясь заставить меня потусоваться с ними, но я всегда говорил им, что хочу побыть один.

Иногда я слышал как снаружи Ozzy исполняет те самые песни, которые я с упоением слушал в детстве, но я никогда не выходил, чтобы посмотреть на него. Тот энтузиазм, который был в первые года Korn, ушёл. Я только пребывал там в большой, тёмной депрессии и задавал себе глубокие вопросы. Как я дошёл до этого? Почему я не могу наслаждаться этой жизнью? Разве статус рок-звезды не предполагал бесконечное веселье и радость? Почему моя жизнь стала сущим кошмаром? Почему все самые плохие вещи продолжают происходить в моей жизни? Было ощущение, что я был по настоящему проклят. Я застрял. И совсем не было похоже, что я собираюсь как-то из этого выбираться.

Это фото было сделано, когда мне было около 5 лет. Уже тогда у меня была привычка валяться в грязи.

Мои родители упорно работали на своей автозаправке Chevron, чтобы создать домашний уют для меня (справа) и моего брата (слева). Но хоть мы и кажемся внешне совершенно счастливыми, внутри мы определённо вели борьбу с разными трудностями.

Взросление было трудным по многим причинам, но особенно когда меня задирали. По этому фото вы можете понять, откуда произошло прозвище «Хэд».

Это не та легендарная гитара Peavy Mystic, это Ibanez Explorer. Тогда я и представить не мог, что однажды стану эндорсером фирмы Ibanez.

Рокер-старшеклассник. Вот почему мой брат, предпочитавший музыку в стиле нью-вейв, никогда не подвозил меня, но мне было плевать. Эта фотография была сделана примерно в то время, когда я начал тусоваться с Реджи в старшей школе, когда никто из нас не имел ни малейшего представления о том, что нас ожидает.

Из всех моих причёсок эта максимально приблизилась к той, которая разрешена в компании Chevron.

Отношения между мной и Ребеккой стали принимать серьёзный характер как раз в тот момент, когда начался подъём Korn. Это фото было сделано в начале наших отношений, когда поездки в лимузине были ещё в новинку для нас обоих.

Когда мы начали давать концерты, мы выступали по всей стране. Оглядываясь назад, можно сказать, что мы непрерывно находились в дороге около десяти лет.

Голова-футбольный мяч. Я сбрил волосы как раз перед туром «Sick of It All».

Недавно родившаяся Джинни. Она принесла в мою жизнь невероятный свет, который светит до сих пор.

Джинни стала чуть старше, и я ценил время, проводимое с ней, но дорога постоянно звала меня, и поэтому мне было сложно установить с дочуркой крепкие отношения. Я приезжал домой, а она смотрела на меня так, будто понятия не имела, кто я такой.

Когда в 1999 году вышел клип на песню «Freak on a Leash», мы поняли, что происходит что-то значимое. В том году мы появились на премии MTV Video Music Awards и мы не ушли оттуда с пустыми руками. Наш клип принёс нам две награды.

Среди всего этого безумия Ребекка, Джинни и я провели несколько потрясающих отпусков. Этот снимок был сделан в городе Голд-Кост во время нашего тура в Австралии. Я нервничал, держа Джинни рядом с тиграми, но они были спокойными.

Когда я не был в туре, я старался быть с Джинни и делать с ней побольше обычный вещей, типа как на этом фото, где мы вместе позируем. Но наркотики и мой образ жизни в конечном итоге сделали крайне сложным процесс выстраивания отношений.

Даже когда дела идут хуже некуда, всегда приятно подыматься на сцену и играть для наших фанатов.

Один год мы работали с MTV, поэтому режиссёром клипа на нашу песню «Alone I Break» мог стать фанат, победивший в специальном конкурсе. Это фото было сделано во время съёмок.

Это был мой худший период в 2004 году. Фото было сделано между песнями на одном из наших выступлений, когда мой организм был наполнен метамфетамином, таблетками, пивом, а также сэндвичами с арахисовым маслом и джемом. В этот момент у меня практически не было сил, чтобы продолжать концерт… или жить.

Хотя обстановка в группе была неважной, мы точно знали, как устроить крутое шоу.

Тот день, когда Бог помог мне сказать метамфетамину «прощай навсегда», был одним из лучших дней в моей жизни. С Его помощью я всё смысл в унитаз, и я до сих пор остаюсь чистым.

Этот снимок был сделан в тот момент, когда меня погружали в воду. Ощущения после крещения в смерть Христа были прекрасными, потому что я смог выйти из воды новым человеком.

Поездка в Индию и посещение детского дома «Head Home» были невероятными. Моим глазам открылся мир, о котором я ничего не знал, и мой взгляд на то, как сила Христа повсеместно помогает людям, полностью изменился.

Этот снимок голубя был сделан совершенно случайно сразу после крещения нашей группы. Это был чудесный знак от Бога, что я нахожусь именно там, где должен быть.

Поездка в Индию и посещение детского дома «Head Home» были невероятными. Моим глазам открылся мир, о котором я ничего не знал, и мой взгляд на то, как сила Христа повсеместно помогает людям, полностью изменился.

Когда мы прибыли, люди из племени Лоуди скептически отнеслись к нам, но даже при том, что их оружие для охоты за головами выглядело угрожающим (особенно для человека по имени Хэд), мы не отступили и завоевали их расположение.

Представители племени Лоуди.

Этот снимок был сделан, когда я снова встретился с Кевином. Было здорово рассказать ему о той роли, которую он сыграл в моём решение следовать за Христом.

Бог и Джинни являются центром моего мира. Всё, что я делаю, я делаю для них.

Наркотики также стали плохо влиять на мою игру на гитаре. Я выглядел ужасно. У меня начали возникать мысли, что каким это будет облегчением, если я сдохну от передозировки наркотиков в своём тур-автобусе или гостиничном номере. Когда вы впервые принимаете метамфетамин, вы чувствуете себя круче, крупнее, чем вы на самом деле есть. Это не даёт вам сконцентрироваться на чём-либо, сосредоточиться на чём-то одном. Если ваше сознание сконцентрировано на чём-то хорошем (музыка, секс), то все ощущения станут ещё круче, чем в реале. Но если вы думаете о чём-то плохом, негативном (одиночество, депрессия), наркотики вызывают такую тьму в вашем уме, что всё станет ещё хуже, чем есть. Именно так работают наркотики.

Я любил то «хорошее» чувство, но я стал его рабом. Моё желание уйти было столь слабым — сначала я в течение нескольких месяцев обещал себе, что я брошу наркоту после этого тура или во время тура, или в этом месяце, но никогда так и не решался бросить их. У меня была физическая и эмоциональная зависимость. С депрессией и разочарованием, которые наркотики давали мне, я убеждал себя, что я никогда не смог покинуть группу, ведь если я брошу группу, то я никогда не смогу быть нормальным, счастливым человеком. И именно поэтому я начал всерьёз думать о смерти. Казалось, что это может быть отличным спасением для меня. В мои самые тёмные моменты жизни, это казалось единственным и самым лёгким выходом, так как я был убеждён, что после смерти я просто упаду в вечный сон и превращусь в пыль.

Те тёмные мысли не продлились бы бесконечно. Я в конечном счёте встряхнул бы свой ум и начал бы думать о Джинни. Я задался бы вопросом, что она чувствует, когда видит, что за ней не приходят родители в школу, как за другими детьми. Я думал бы о том, как она чувствует себя нелюбимой и отвергнутой, но по каким-то причинам я продолжал принимать наркотики с целью избежать исполнения своих отцовских обязанностей.

Я проводил день за днём, неделю за неделей, месяц за месяцем употребляя метамфетамин. Я не мог прожить без него и одного дня, потому что я попросту не мог выбраться из постели без него. Где бы я ни был — в туре или дома с Джинни, я всегда систематично принимал спиды.

Когда-то в начале 2003-го года, Korn были готовы отправиться в мировое турне, и вместо того, чтобы быть взволнованным по этому поводу, я просто взялся упаковывать вещи. Я потратил два дня, чтобы упаковать свои вещи и спрятать свои наркотики так, чтобы их никто не нашёл. Этот тур огибал весь мир: Китай, Япония, вся Европа, Австралия и Новая Зеландия. Везде тур увлекал меня с собой и я старался удостовериться, что я взял с собой достаточно наркотиков, пряча их в контейнерах для дезодоранта или в моей одежде, или в капсулах витамина. Мы собирались ехать через всю Азию, где наказание за незаконный оборот наркотиков — даже если в вашем чемодане нашли всего один маленький пакетик — смертная казнь, но меня это не волновало, потому что часть меня хотела умереть. И кроме того, я не знал как мне достать спиды в дороге в другой стране, так что я должен был быть уверен, что у меня был свой тайник с собой.

В то время, как вы думаете, что мои склонности было тяжело скрывать, я проделывал большую работу, чтобы скрыть это от членов группы. В основном, я держался от них подальше, пока я не приму наркотик и затем я выпивал несколько бутылок пива или принимал Xanax (или Valium, или Vicodin), чтобы успокоить себя и чтобы я не выглядел слишком странным. Конечно, они знали, что что-то не так. Они заметили насколько тощим я стал, но они считали, что я был только на пилюлях (на которые я действительно подсел), так или иначе, всё шло нормально.

Запомните, метамфетамин — очень грязный наркотик. Пилюли — это то, что вы можете получить от доктора. В нашей группе, приём пилюлей был чем-то вроде обеда или курением травки; все их принимали. Почти все в туре подсели на что-нибудь (кроме Джонатана — если вы не считаете Биг Мак наркотиком), но у них не было такой зависимости, чтобы прятать свои наркотики и везти их в другие страны. Таков был я. Но парни никогда не останавливались, пытаясь заставить меня потусоваться вместе с ними. Всё то время, что я был на наркотиках, они высказывали беспокойство обо мне, поскольку глубоко внутри они знали, что что-то идёт не так.

Как и Ozzfest, большая часть нашего мирового тура была для меня сплошным пятном. Всё, что я делал — это болтался в одиночестве и принимал наркотики, но только на этот раз, я упускал возможность посмотреть не на Ozzy, я пропускал самые клёвые страны в мире. Но это было неважно для меня. Вообще ничто не имело для меня значения — ничто, кроме моего компьютера и наркотиков. Когда я был под кайфом от спидов, я полностью погружался в свой компьютер, он становился моим лучшим другом. Всё, что я делал, когда находился под кайфом в том туре — это многочасовые попытки сочинить музыку на компьютере или разглядывание порнушки в Интернете.

Когда мы закончили наше мировое турне, я приехал домой к Джинни, но я не притормозил свои пагубные привычки. Я проводил какое-то время с ней днём, но ночью, когда она засыпала, я закрывался в своём туалете и принимал несколько линий. Иногда, Джинни просыпалась посреди ночи и смотрела на меня, сидящего за компьютером, полностью находящегося под кайфом, и спрашивала меня, почему я не сплю. Она всегда выглядела очень встревожено и иногда даже плакала, словно она знала — с папой что-то не так. Я обычно говорил ей, что я только что проснулся и сейчас пойду в постель, спать, но это не успокаивало её. Она беспокоилась о своём отце.

Я начал покупать тонны метамфетамина у наркодилера из Bako, которого я знал. Он приходил в мой дом в середине ночи, когда Джинни спала и с собой у него всегда был пистолет, потому что я был всего лишь одной из его бесчисленных остановок за ночь. Мы стали кем-то вроде приятелей по «тюрьме» — я сидел на своей зависимости, а он вынужден был торговать наркотиками, чтобы поддержать свою семью.

Если вы никогда не принимали метамфетамин прежде, вы должны знать одну вещь, что есть несколько разных брендов и иногда наркоманы настолько привязываются к одной марке, что она просто перестаёт на них действовать, так что им приходиться переключаться на другую марку. Иногда мой дилер звонил мне и я говорил ему, чтобы он приехал ко мне, чтобы я у него купил наркоту. Я был настолько зависим, что у меня за раз было аж восемь марок. Восемь разных брендов спидов. В дополнение ко всем тем пилюлям и пиву. Я очень боялся, что в любой момент могу уехать, так что я покупал их в большом количестве, чтобы они всегда были под рукой. В моей комнате был сейф, который доверху был наполнен исключительно метамфетамином. У меня появился такой странный, диковатый вид. Я боялся принимать сразу столько наркоты, но я также боялся её выбросить. Вместо этого, я только добавлял очередную купленную партию к моей коллекции.

И всё это время, мой ребёнок жил со мной — моя драгоценная, пятилетняя дочурка, которая могла только сидеть сзади и смотреть как её папа чахнет от наркотиков.

Глава 7 …И снова собираюсь воедино

Хотя я немало сделал для того, чтобы уничтожить почти всё окружающее меня, одна дорога, по которой я шёл, всё же была правильной, это дорога на которой я делал деньги. Фактически, в 2004-ом году, я был близок к тому, чтобы вести нормальную жизнь. Я зарабатывал много денег, но я не тратил их впустую. Вместо этого я вернулся в бизнес, связанный с недвижимостью, но уже не с D, а уже с другим парнем, которого звали Дуг (Doug). Он был самым обычным парнем из Bakersfield, у которого была большая, хорошая семья, и он был умён, правильно вёл свою жизнь. Он также был регулярно посещающим церковь, молящимся христианином, был неким положительным героем, встретившимся на моём пути, чем напоминал мне старого друга детства — Кевина. И точно так же, как и Кевин, он всегда был счастливым и приподнятым, всегда пребывал в хорошем настроении. Он был со всех сторон позитивной личностью и это действительно притягивало меня к нему.

В отличие от Кевина, Дуг никогда не говорил со мной о Боге или Иисусе. Наши отношения были строго деловыми — это была единственная сторона, с которой я его знал. О том, что он христианин я узнал от кого-то другого. Работая вместе, мы хорошо проводили время вместе, заключая сделки по продаже недвижимого имущества в Bako и когда мы заключали эти сделки, мы всегда привлекали брокера Дуга, парня по имени Эрик, который также оказался христианином и тоже проводил свою жизнь вместе с ним.

Мне по настоящему нравилось проводить время с этими парнями, в основном потому что они были настолько позитивны, я уже не говорю о том, что они были прекрасными бизнесменами. Я верил в решения, которые они принимали и я чувствовал, что могу зарабатывать большие деньги в сфере недвижимости, работая с ними. Когда я думал так положительно, у меня в мозгу закралась мысль, которую я долго носил в себе: стать чистым, совладать с нервами, чтобы осмелиться покинуть Korn, а затем заниматься недвижимостью остаток моей жизни.

С тех пор, как я столько путешествовал вместе с Korn, я часто стал заниматься своим бизнесом даже когда был в дороге. В один день я был в туре и я позвонил Эрику, чтобы немного поговорить с ним о бизнесе. Мы с ним стали также неформально говорить о моей семье, о том, как тяжело мне было найти баланс между пребыванием в группе и заботой о дочери. Я рассказал ему о том, что я всерьёз думал покинуть группу и он сказал мне кое-что, что реально заставило меня задуматься.

Он сказал: «Знаешь, Брайан, никто никогда не говорит на смертном одре о том, что ему хотелось бы в своей жизни работать больше. Все всегда хотят проводить больше времени с семьёй.»

И это словно ударило меня по сознанию тут же.

Всё внезапно стало совершенно ясно: я задумался о Джинни, о том, как я покину группу, чтобы быть с ней, что у меня не будет никаких сожалений. Проблема заключалась в том, что мне не хватало храбрости покинуть Korn. Это был большой шаг для меня. Мы были на вершине своей карьеры. В профессиональном плане, лучше уже было просто некуда. Мы продавали тонны записей, выступая с огромными концертами повсюду и каждый раз, когда я начинал думать об уходе из группы, наркотики вставали на моём пути. Они только продолжали питать мой эгоизм.

Я не мог просто прямо подумать об этом, не говоря уже о том, чтобы принять решение. Бывало, что в один день я всерьёз намеревался покинуть Korn, но на следующий день я уже хотел остаться в группе. Я решил бросить наркотики, так что я мог принять непростое, рациональное решение. Мой план был таким: бросить наркотики сейчас, наиболее вероятно, оставить группу, вырастить своего ребёнка и затем, когда она будет уже взрослой, я смогу снова вернуться к наркотикам позже. Я нашёл клинику в Лос-Анджелесе, которая специализировалась на лечении актёров и музыкантов от наркотической зависимости, при этом сохраняя их полную анонимность, держа посещения клинике в тайне. Мне понравилась эта идея — получать секретное лечение для моей секретной зависимости, так что я разузнал всё про них. Они дали мне некоторые медикаменты, которые помогут мне начать бросать наркотики, и я даже не задавался вопросом, насколько они эффективными будут. Для меня уже не впервой было бросать наркотики, но я никогда ранее в своей жизни не принимал наркотики так много дней подряд, так что я даже не подозревал о том, насколько тяжело будет проходить лечение.

Я оставил своего ребёнка с моими родителями, переехал в отель и взял лекарства, которые дали мне в клинике. Я пытался уснуть, но не мог — всё, что я мог делать, это лежать там и чувствовать сильную депрессию. Депрессия всё нарастала и нарастала и у меня возникло ощущение, что я просто сойду с ума, если не приму хотя бы одну линию прямо сейчас. Лекарства оказались бессильны против наркоты. Я пришёл домой и достал свои припасы. После этого случая, я просто разочаровался в желании уйти; всё не сработало сейчас. Я по настоящему сделал попытку бросить всё и уйти, и когда я пал, это очень испугало меня, потому что это подтверждало худшие из моих опасений: я был не в состоянии бросить метамфетамин.

От депрессии немного избавило меня то, что мы вернулись к работе с группой. Мы засели в студии над созданием нашего альбома номер шесть, Take a Look in the Mirror. Ощущение очередного начала работы с группой было прекрасным, и это немного обуздало мою наркозависимость. У меня особо нет воспоминаний того периода, потому что в течение процесса записи и тура в поддержку этого альбома, я постоянно принимал метамфетамин.

Оптимизм, который я чувствовал, когда мы начали запись альбома, быстро испарился, когда мы отправились в дорогу. Я снова делал все те же вещи. Туры с Korn под наркотой. Пребывание дома под наркотой. Я перестал чем-либо заниматься, что-либо делать с кем-либо. Я отказывался от интервью. Я даже начал ненавидеть играть вживую. У меня было достаточно всех и всего.

После тура, в поддержку этого альбома, мы выпустили сборник «Greatest Hits», а также сыграли несколько синглов для радио и MTV, записали несколько кавер-версий известных песен. Одной из таких песен была «Another Brick in the Wall» Pink Floyd, и в ней было, ставшее по настоящему знаменитым, гитарное соло, которое я сочинил в студии. Я сочинил его только по той причине, потому что был под кайфом. Другим кавером была песня Cameo «Word Up» и я по настоящему не любил играть эту песню. Ещё больше мне не нравилось видео. Они вставили наши лица каким-то собакам и показали нас в роли собак, шляющихся по стрип-клубам. Наверное, предполагалось, что это будет выглядеть весело, но я не видел в чём именно. Я думал это тупо. Некоторым парням из нашей группы также это не нравилось.

В любом случае, я чувствовал, что мы теряем свой креатив, как группа. Несколько парней чувствовали, что мы должны изменить наш звук, так что мы начали говорить о том, чтобы нанять композиторов для нашего следующего альбома. Это по настоящему огорчило меня, я решил, что это плохая идея. Я чувствовал, что я предпочту написать тупое дерьмо самостоятельно, чем найму лучших 40 композиторов. Такое ощущение, будто распродавали меня. Это уже был не Korn.

Я стал чувствовать, что центр группы сместился от любви к музыке на зарабатывание денег, создании рыночного продукта. Я знаю, да, я действительно принимал много наркотиков тогда, но по какой-то причине, когда вопросы касались создания музыки и зарабатывания денег, я обычно был весьма чист и трезв в своих желаниях. Эти творческие проблемы, столкновения, только сделали идею покинуть группу намного привлекательнее.

Летом 2004-го года Korn собирались отправиться в тур по Европе и всё выглядело, шло к тому, что не я покидаю группу, а было похоже, что группа движется к распаду. Или, по крайней мере, было очень похоже, что мы потеряем одного или двух наших участников. В то время, и у Джонатана, и у Филди были девушки и обе они были с нами в туре. Но тут была проблема: эти две девушки начали просто ненавидеть остальных членов группы и стали часто ругаться с нами. Естественно, Джонатан и Филди также стали ругаться с другими членами группы и между собой, дошло даже до того, что Джонатан хотел вышвырнуть Филди из группы. Вся эта ругань, борьба, казалась ребяческой мне, но также я считал, что это мой путь из группы. Я начал чувствовать отвращение к тому, как действовали эти парни, так что я попросил своего тур-менеджера купить мне билеты домой, но он не сделал этого.

Я застрял. Как и с наркотой, я не мог сделать всё сам, я хотел, чтобы кто-то или что-то другое сделали это решение за меня, отпустить меня. Я был зависим от группы и был зависим от наркоты. Они оба высасывали из меня жизнь и я знал, что я должен бросить и то, и другое. Но я не мог. Джонатан и Филди решили свои проблемы, так что мы отправились в тур, не отменяя его.

В дороге мы все испытывали просто невероятный гнев. Всё происходящее было сумасшедшим и самой сумасшедшим фактом было то, что я выступал в роли примирителя сторон в течение того времени. Я действительно не хотел, чтобы группа распалась; я просто хотел уйти из неё, так что я старался помочь каждому. Манки тоже делал всё для примирения сторон, стараясь удержать всех вместе.

Но и у меня были моменты, когда я проявлял свой характер, как и все остальные. Я играл как дерьмо, так что я начал вымещать злобу на своём технике по гитаре[58] в течение наших концертов. Я помню как однажды я был настолько разозлён своей ужасной игрой на гитаре, что бросил гитару в своего техника в буквальном смысле слова. Как будто это был он виноват, что я отстойно сыграл. Он увернулся и гитара улетела за кулисы, где шла группа людей; к счастью, никого не задело.

В середине 2004-го года я был наполнен только злом и депрессией. Я начал принимать гораздо больше спидов, чем вы можете себе представить. Я был поглощён разглядыванием порнографии в Интернете, ещё более извращённой, чем был я сам. Я впал в уныние. Я был в грязи.

И я тянул вниз ещё и свою прекрасную пятилетнюю дочь. Это было как раз то время, когда я словил её на том, что она пела песню Korn «A.D.I.D.A.S.» Я уже был в грязи, но когда я услышал, как такая песня вылетает из её рта, я начал чувствовать себя отбросом общества. Я знал, что настало время попытаться найти и потянуться к помощи, так что я немного обращался к Дугу и Эрику. Я всё время посылал им электронные письма о сделках с недвижимым имуществом и в некоторых из них я начал намекать, насколько неудовлетворённым я был — не только группой, но и жизнью непосредственно.

Однажды утром я получил e-mail от Эрика:

Брайан, не посчитай меня психом или кем-то в этом роде, но когда я сегодня утром читал Библию, ты мне вспомнился, когда я читал следующий стих:

«Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Евангелие от Матфея 11:28–30)

Я не знаю почему, но у меня возникло сильное ощущение, что это должно что-то значить для тебя и что я должен послать это тебе. Пожалуйста, не пойми меня неправильно.

Всего хорошего!

Эрик.

Я прочитал его письмо и когда я отвечал ему, всё буквально выплёскивалось из меня. Я написал ему: «Я утратил свою душу, брат. Моя жизнь больше не счастлива. Я просил Иисуса прийти в моё сердце, когда я был ребёнком и тогда я почувствовал что-то внутри себя. Я хотел бы, чтобы это ощущение вернулось, но я больше не молился с тех пор. Я чувствую себя виноватым оттого, что не ходил когда-либо в церковь. Ты можешь мне посоветовать, как мне выбраться из этого?»

У Эрика был совет. Он написал мне буквально по прошествии нескольких часов:

Отличное сообщение. Я хочу объяснить тебе одну вещь… посещение церкви не сделает тебя большим христианином, чем пребывание в гараже сделает тебя автомобилем. Отношения с Иисусом являются личными. Он — твоё доверенное лицо и друг, ты можешь обернуться к нему В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ. Он ВСЕГДА принимает и независимо от того, что ты сделал, он может освободить тебя от любой вины, боли или позора, которые у тебя есть. Люди, находящиеся в гораздо более худших обстоятельствах изменили свои жизни и пришли к безграничной любви к Богу! Тебе не нужно устраивать какой-то публичный спектакль для того, чтобы пустить Иисуса в свою жизнь — ты просто должен встать на колени прямо там, где ты сейчас и сказать: «Боже, я сожалею о своих грехах, пожалуйста, прости меня, приди ко мне и живи внутри меня. Помоги мне идти в твоём свете и полагаться на тебя во всех своих решениях. Позволь мне быть твоим примером и видеть другим изменения во мне, потому что сегодня я принял решение, отдать свою жизнь тебе.»

Вот и всё. Затем молись так много, как ты только можешь, и читай Библию каждый день, принимай хорошие решения. Твоя семья увидит изменения в тебе, твоя дочь увидит тебя совершенно в другом свете и ты получишь умиротворение, которое превосходит все твои ожидания. Я с удовольствием готов прийти и поговорить с тобой об этом побольше.

EP.

Эти сообщения от Эрика по настоящему вдохновляли, и после того, как я прочитал их, я был почти готов попытаться обратиться к Иисусу снова, словно всё было также, как в детстве. Я нуждался в том, чтобы Иисус был реальным. Он был моей единственной надеждой, которую я потерял. Я не мог стряхнуть мысли: Из за этого моя жизнь была настолько ужасна, из-за того, что я больше ничего не делал, чтобы обратиться к Иисусу с тех пор, как я впервые молился в ванной на цокольном этаже нашего дома? Действительно ли Иисус зовёт меня обратно, чтобы я мог начать свою жизнь заново? Уйдёт ли зависимость, чувство вины, позор и боль, если я отдам ему свою жизнь? Могут ли все эти факты об Иисусе… быть правдой?

У меня было столько надежды на это, но она быстро улетучилась, когда я начал думать о том, каково быть христианином. Ты не хочешь стать одним из тех чокнутых людей, которых ты видишь по Christian channel в телевизоре, я думал. Все будут смеяться над тобой. Не будь идиотом. Но затем возникали мысли совершенно другого направления. Что же ты ожидаешь получить, оставаясь в Korn? Хочешь оставаться на наркоте и умереть? Ты хочешь, чтобы твой ребёнок рос без отца? Я также волновался о том, что Дуг и Эрик перерастут в сумасшедших христиан и начнут досаждать меня с тем, чтобы я пошёл с ними в церковь. Это просто не было тем, к чему я был готов морально.

В моём сознании велась борьба — в моей душе — и я не был уверен, кому я хочу позволить победить. Это не наркотики говорили во мне; это было что-то другое. Это было почти как — понимаю, это звучит дико — но это было словно Бог и дьявол боролись за мою душу. Словно духовная борьба шла внутри меня за мою жизнь, но я должен был сделать окончательный выбор.

Я очень много думал по этому поводу.

К концу 2004 года со мной начали происходить совершенно фантастические вещи. Я столкнулся с парнем, с которым я ранее часто принимал метамфетамин, когда я вернулся в Bako вместе с Джинни, и после того, как мы немного поговорили, я узнал, что оказывается он теперь строгий христианин[59]. Хотя он и пригласил меня сходить вместе с ним в церковь, я так ни разу и не сходил. Затем я столкнулся с парнем по имени Билл, которого я знал, когда был подростком. В прошлом, Билл был диким панк-рокером, который постоянно ходил на все вечеринки и кажется всегда с кем-нибудь дрался. Но теперь всё изменилось. Он тоже стал христианином и начал рассказывать мне о Боге. Все эти вещи выглядели слишком фантастическими, но я назвал его фанатичным проповедником и сказал ему, чтобы он оставил меня в покое. В дополнение к этому, одна из моих соседок, чья дочь дружила с Джинни, начала спрашивать меня, не хочу ли я пойти в церковь вместе с их семьёй. Я никогда не принимал их предложения, но всё это казалось соответствует обычному шаблону, который быстро развивался.

Потом ко всему добавилась и моя дочь. Моя тётя Дейя (Deia) начала брать с собой Джинни в католическую церковь всё время, и в результате, Джинни стала задавать мне вопросы о Боге и Иисусе. Вопросы, на которые у меня не было ответа. Когда она спрашивала меня, я просто показывал в небо и говорил, что Бог настолько большой и так далеко находиться, что очень трудно понять что-либо о нём. Я чувствовал себя тупым, поскольку не мог дать ей лучшего ответа и злился на себя, что не знаю больше как нужно отвечать.

Куда бы я ни пошёл, я сталкивался с кем-либо, кто нёс в себе частичку Иисуса — это становилось просто неизбежным. И всё время, я продолжал думать о финальном выборе. Выбор, который я должен был сделать, но все эти думы не приближали меня к решению.

В ноябре 2004-го я ещё не был готов всё бросить, так что я взял свои наркотики и отправился в свой последний тур вместе с Korn. Я провёл тот тур принимая наркотики и избегая звонков Дуга и Эрика, поскольку я волновался, что они начнут доставать меня с предложением стать христианином, после того как я ответил на e-mail Эрика. В результате часть меня, которая была обращена к Иисусу, ушла далеко на задние места, пока я был в туре. Также у меня снова были мысли о суициде в том туре.

Несколько раз в течение того тура, мы летели на самолёте на следующий концерт, поскольку на автобусах переезд занял бы слишком много времени. Что-то очень странное происходило со мной во время этих полётов. Как только самолёт взлетал, я падал в полубессознательное положение, в транс. Видение. Это было гораздо больше, чем просто сон. Всё было очень живым, ярким, словно это происходило в реальности. Я никогда прежде не сталкивался с этим прежде в своей жизни.

В моих видениях, я наблюдал за происходящим словно с другого самолёта, хотя я в тот момент полностью осознавал, что происходило, был в сознании. Это было словно перед моими глазами резко включили кино на полный экран. Мы взлетали и всё казалось нормальным, но самолёт начал сильно трястись. При этом я оставался полностью спокойным.

Затем снова самолёт начинало трясти. Он накренился вниз.

Самолёт падал.

Я знал, что я сейчас умру.

Я услышал сильный взрыв и увидел огромное облако ярко-оранжевого огня, возникающего передо мной словно в замедленной съёмке. Как только это облако достигло меня, всё вокруг превратилось в сильнейший, яркий белый свет. Я попытался зажмуриться. Никакой боли я не чувствовал. Я всё ещё двигался, летел куда-то вверх и я чувствовал это сильное, сильное чувство умиротворения, проникающее в меня. Я не чувствовал огня, взрывной волны или что-нибудь такого. Я только услышал взрыв и просто знал дальше, что происходит.

Я погиб и теперь отправлялся на небеса.

Я чувствовал огромное умиротворение. Я чувствовал свободу. Я чувствовал небеса.

В этот момент я очнулся с криками «Ааааа!», чем заставил всех сидящих в самолёте обернуться и уставиться на меня. Я решил, что получил предупреждение, что скоро умру, поэтому это сильно подействовало на меня. Я не знаю, снижался ли резко в тот момент самолёт или нет, но это видение было настолько живым, что убедило меня в скорой смерти при крушении самолёта. Самолёт приземлился прекрасно, поэтому я решил, что это видение — только следствие моего регулярного употребления наркотиков.

Одна мысль не давала мне никакого покоя. Раньше, находясь под кайфом, я был уверен, что независимо от причин смерти, когда я умру, я просто превращусь в пыль и усну навечно. Но в том видении я не умер. Я сгорел в огне взрыва, но по-прежнему не был мёртв. Вместо этого, я начал лететь на небеса.

Что если я заблуждался в своих мнениях по поводу смерти? Может Иисус обращался ко мне через это видение? Он пытался мне что-то сказать? Может он показывал мне, что я не превращусь в пыль и усну навечно после смерти, потому что существует жизнь после смерти? Или он пытался сказать, что мне нужно умереть, чтобы стать свободным и получить умиротворение в своей жизни? Показывал ли он, что он существует реально? И если это действительно было так, то что это должно значить для меня? В будущем я получил ответы на все эти вопросы, но именно в тот момент я старался только поскорее забыть о видении. Тогда мне было слишком сложно понять всё это.

Этот тур закончился за несколько недель до рождества и после того, как я вернулся домой, в моём доме появился Эрик с ранним подарком на рождество: Библия, с моим именем, написанным на обложке. Я ожидал от него сильной попытки затянуть меня в христианство, но он совершенно не был настойчив. Он просто сказал: «Брайан, если ты когда-нибудь захочешь поговорить со мной о Боге, дай мне знать». И затем он просто ушёл. Это сильно удивило меня. Я был уверен, что он сейчас начнёт втягивать меня в свои христианские сети, но этого не делал. Несмотря на это, я отложил подаренную Библию подальше и вернулся к своим наркотикам. Несколько раз я всё же заглянул в Библию — я чувствовал какую-то непреодолимую тягу к этому — но я ничего в ней не понял, так что отложил обратно.

Настало рождество. Во время него я всё время находился под кайфом. Я был сильно подавлен этой мыслью, потому что я знал, рождество — это день рождения Бога. Я купил подарки для Джинни в последние минуты рождественского сочельника и всю ночь, вплоть до 6 утра, я занимался только тем, что заворачивал их в подарочную упаковку, при этом с трудом осознавая происходящее вокруг, поскольку принял много спидов. Я думаю, некоторые из подарков я заново заворачивал по пять раз, считая, что так будет лучше. Я разбудил Джинни через несколько минут после того, как завернул все подарки, и просто наблюдал за тем, как она открывает свои подарки. Затем пришли мои родители, мой брат и семья моего брата, но я был совершенно разбит, так что мне не хотелось быть рядом с ними. В конце концов, я сказал всем, что сильно устал, после чего лёг в постель только для того, чтобы скрыться от всех.

Через день или два после рождества, Джинни и я были в продуктовом магазине. Я находился в кондитерской секции, когда она подошла ко мне держа в руках пирог. Она произнесла своим сладким голосом: «Папа, мы забыли спеть „Happy Birthday“ для Иисуса. Можем мы купить для него этот пирог?» Я и так чувствовал сильную вину за то, что находился под кайфом во время рождества, так ещё и в этот самый момент я также находился под действием метамфетамина. Эти слова Джинни сводили меня с ума и сводят до сих пор. Бог звал меня всё время.

Я не мог устоять против её симпатичных глаз, так что я сказал ей, что мы можем купить этот пирог. Мы вернулись домой, после чего я отнёс пирог в кладовую и забыл о нём до следующей ночи. Джинни спала и я пошёл в кладовую, чтобы перекусить. Когда я смотрел на этот пирог, я снова чувствовал вину, так что я поднял пирог, произнёс: «С прошедшим днём рождения, Иисус.» После чего съел его.

Несколько дней спустя, в одно утро, примерно в 5 утра, когда я занимался тем, что принимал наркоту, я почувствовал сильную, ненормальную боль в груди. Словно что-то сильно схватило меня внутри и сжало. Я не мог дышать. Я весь покрылся испариной. Посчитав, что у меня сердечный приступ, я бросился к своему компьютеру и начал искать симптомы в Интернете. Я нашёл сайт, на котором они были перечислены, и каждый из этих признаков был у меня, так что я позвонил своему другу и попросил его отвезти меня в больницу.

Когда меня доставили в больницу, доктора провели несколько тестов, чтобы попытаться понять, что не так со мной. Выяснилось, что никакого сердечного приступа у меня не было, но по-прежнему отмечались странные показатели в моей ЭКГ, которые врачи никак не могли объяснить. Они отослали меня к кардиологам, которые провели все возможные тесты, замерили всё, что только можно, но результаты показывали, что с моим сердцем всё в порядке, но я знал, что я должен бросить метамфетамин как можно скорее, либо моё сердце просто не выдержит и не сможет принимать больше наркотика.

Этот страх подтолкнул меня в правильном направлении, так что когда я вернулся домой, я позвонил Эрику и спросил его, может ли он со мной встретиться в кафе следующим утром, чтобы поговорить. Он согласился и мы договорились о времени.

И затем я принял несколько доз метамфетамина, чтобы бодрствовать всю ночь — я уже попросту не мог сдерживать и контролировать себя.

Когда я пришёл в кафе, я всё ещё был под действием наркоты, но мы сели в тихом уголке магазина, и Эрик начал рассказывать мне о том, как Иисус любит меня. Не важно, что я делал раньше и вплоть до настоящего момента — Иисус по-прежнему любил меня.

Когда Эрик закончил, он предложил помолиться вместе с ним и попросить Иисуса вернуться в мою жизнь. Я подумал, Ни за что. Я всю ночь был под кайфом и прямо сейчас нахожусь под ним. Если я сейчас буду молиться, то я точно попаду в ад. Я полагал, что я должен очиститься прежде чем даже думать о разговоре с Богом, но Эрик продолжал убеждать меня произнести молитву, так что я всё-таки произнёс её, хоть и чувствовал, будто меня к этому немного принудили.

Как только я приехал домой, я начал беспокоиться о том, что Бог накажет меня за то, что я молился, находясь под кайфом. Я пошёл в свою спальню, нашёл Библию, которую дал мне Эрик и начал говорить с Богом.

— Боже, я вовсе не говорил всерьёз, когда произносил ту молитву, которую заставил меня произнести Эрик! Я до сих пор под действием наркоты и я собираюсь принимать их ещё больше. Как, сегодня.

И, кстати, я был искренен в своих словах. В этот день я снова принимал наркотики. И на следующий день, и на следующий.

Несколько дней после того, как я встретился с Эриком в кафе, я говорил с Дугом, и он пригласил меня сходить с его семьёй в церковь, в это воскресенье. Я колебался. Я не знал, что я должен делать; я в самом деле не хотел идти, потому что я и сейчас был под кайфом, но что-то внутри меня словно говорило, что я должен пойти. Я согласился.

Наступила ночь субботы и я по-прежнему был погружён в свою рутинную жизнь. Я уложил Джинни спать и начал втягивать через нос свои линии метамфетамина. Я всю ночь не спал, так что к утру я выглядел по меньшей мере странно, как наркоман, а идти в церковь я должен был с Дугом, его женой Санди и двумя их сыновьями, так что я надел длинную рубашку, чтобы как-нибудь прикрыть свой вид. Мы пришли в церковь и расположились в аудитории, готовясь к службе. Когда музыка начала играть, все люди вокруг меня начали поднимать руки вверх в воздух. Некоторые из них плакали. Некоторые из них начали что-то кричать в уши другим людям (позже я узнал, что это один из способов, как они молятся).

Всё это было очень незнакомо и странно для меня, и первое время сбивало меня с толку. Эти люди выглядели ещё более странно, чем я — и это при том, что я не спал в течение трёх дней подряд.

Но что-то внутри меня не хотело уходить отсюда, я испытывал сильное ощущение любви и мира в то время, как музыка играла. Я слушал музыку, затем проповедник встал и начал говорить о Господе. У них были большие экраны с каждой стороны сцены, на которых демонстрировались страницы Священного писания, о котором шла речь.

Это были строки Евангелие от Матфея, 11:28–30. Те самые строки, которые Эрик послал мне по e-mail за несколько недель до этого. Я знал только, что они теперь ввинчивались в моё сознание. Эрик наверное говорил с проповедником, чтобы он поставил на экран именно эти строки Священного писания.

Дуг возможно сказал ему, что я приду и они подготовились. (Оказалось, что это был не Эрик; это был Бог. Это был один из путей, которым Бог звал меня к себе. Я начал видеть эти строки писания повсюду в течение нескольких следующих недель.)

Затем пастор сказал кое-что, что действительно шокировало меня:

«Всё, что вы должны делать — это проводить время с Богом и разговаривать с ним, и весь тяжкий груз, лежащий на ваших плечах, вся ноша, которую вы несёте, уйдёт от вас.»

Знаете, это сильно взволновало меня изнутри, потому что для меня, это означало, что я могу идти домой, выкинуть все свои линии наркоты, говорить с Богом и затем он снимет с меня все мои зависимости. Это звучало так, словно это было именно то, что мне нужно, так что в конце службы, когда проповедник спросил хочет ли кто-нибудь попросить Иисуса прийти в его жизнь, я поднял руку и решил самостоятельно дойти до конца. Несмотря на то, что я говорил Богу, что молитву, которую я произнёс в кафе, я говорил не всерьёз, здесь, в этом месте, в этот самый момент, я имел произносил её всерьёз. Девятое января 2005-го года, это день, когда я начал свои новые отношения с Иисусом Христом. Моя жизнь больше никогда не будет прежней.

Я должен был упомянуть это, потому что метамфетамин настолько деструктивный наркотик, он весьма эффективно бьёт по вам, по вашей жизни. Когда вы пытаетесь жить без него, депрессия, которую наркотик вселяет в вас, говорит вам, что вы не сможете — вы должны принимать его, чтобы выжить. Но я знал, что я должен прекратить слушать наркотик и наконец дать Богу, Иисусу шанс.

Тотчас после церкви, после того, как я поднял руку, подтверждая желание принять Христа в свою жизнь, я пришёл домой, поставил кино для Джинни и пошёл в свой кабинет, открыл шкаф и схватил свой лучший пакетик метамфетамина, который у меня был. Я втянул линию, затем сел на пол, сжал пакетик в своей правой руке и начал молиться.

— Иисус, этот парень в церкви сказал, что ты реальный. Он сказал, что всё, что я должен сделать, это проводить время с тобой, и ты заберешь все эти наркотики прочь от меня. Приди ко мне в сердце прямо сейчас. Ты знаешь, что я хочу остановиться. Я хочу быть хорошим отцом для Джинни. Я старался исправиться и это не сработало, так что умоляю тебя, прогони прочь от меня все эти наркотики. Навсегда. Они испортили всю мою жизнь. Пожалуйста, заставь меня прекратить когда-либо желать умереть, Боже. Я не хочу, чтобы Джинни осталась без отца. Она нуждается во мне.

Затем я втянул ещё одну линию.

Несколько минут спустя зазвонил телефон, но я решил, что пускай сработает автоответчик. Оказалось, что звонит мой старый друг, с которым я много раз в прошлом принимал наркотик. Очевидно, что он тоже стал христианином и был в церкви в то утро, когда я туда пришёл. Он слышал, что я там был и поднял руку, желая попросить Иисуса прийти в свою жизнь, так что он звонил поддержать меня в моих новых отношениях с Христом.

Я отключился.

Я только что закончил просить Бога помочь мне, и вот теперь этот парень звонит мне на телефон всего две минуты спустя. Парень, которому я мог доверять. Я знал, что Бог хочет сказать мне, что я должен рассказать о своей проблеме этому парню, но я противостоял этому. Я не хотел говорить с ним — он слишком сильно напоминал мне о времени, когда мы часто принимали вместе наркотик. Кроме того, я никому из своих друзей не говорил, что я висел на крючке у метамфетамина так сильно. До сих пор я знал, что должен кому-нибудь рассказать о своей зависимости, кому-то, кто может помочь мне покончить с этим. Я был сильно пристыжен. Я скрывал эту вещь от всех в своей жизни почти два года; я нуждался в ком-нибудь, кому я могу доверять.

Примерно неделю спустя, я превозмог свои чувства и позвонил своему старому другу D. Я сказал D, что нам нужно поговорить. С момента размолвки с его семьёй, мы разговаривали несколько раз и я извинился перед ним за своё прошлое поведение. Поскольку мы отчасти выяснили наши отношения, я знал, что могу доверить ему свой большой секрет. В один день, когда Джинни была в школе, он пришёл в мой дом и я рассказал ему о своей проблеме. Я отвёл его в свою спальню, выгрузил перед ним весь свой метамфетамин, который у меня был в шкафу и попросил его сделать кое-что для меня — выбросить всю эту наркоту.

Он просто не мог поверить своим глазам, когда увидел какое огромное количество наркотика было у меня в шкафу. Он почти начал плакать, чувствуя сильное сожаление ко мне. Он никогда прежде в своей жизни не видел такого большого количества наркоты. Он посмотрел на меня и сказал, ошарашено: «Что же ты делаешь, парень?»

У меня не было ответа.

Метамфетамин воняет, между прочим. Очень плохо пахнет. Особенно когда у вас его много. D прикрыл рот и нос ладонью, смывая один за одним мешочки с наркотой в унитаз. И наконец все они были смыты.

Я был весь на нервах. Я не был когда-либо прежде в состоянии бросить всю свою наркоту. Что заставило меня думать, что я смогу сделать это теперь? Каким-то образом, я просто знал. За эти два года это было в первый раз, когда я почувствовал, что смогу бросить наркотики. И не только метамфетамин — я выбросил всю свою наркоту; весь свой Xanax, Vicodin, Valium, Celexa (ещё один антидепрессант, который я начал принимать). И своё пиво тоже. Пиво — единственная вещь, которую я никогда не бросал в течение последних двадцати лет своей жизни (за исключением нескольких месяцев после рождения Джинни). Я бросил его в тот день.

Вся депрессия, все плохие мысли, которые я испытывал прежде, покидали меня. Бог делал что-то действительно потрясающее внутри меня. Я мог чувствовать это. Настало время для следующего шага, поэтому я позвонил своим родителям и попросил их приехать ко мне домой, присмотреть за Джинни. Я сказал им, что я должен уехать в Лос-Анджелес на неделю для нескольких встреч группы Korn, но на самом деле я собирался отправиться в отель в Bako, чтобы проспать всё время, пока я буду отвыкать от наркотиков. Я пришёл в свой номер и приготовился оставаться здесь, пока я не стану полностью чистым. Это было место, где я действительно мог положиться только на Бога.

В последующие два дня, я делал только три вещи: я ел, я спал и я молился. В этом номере, я был наедине с Богом и я не знал, как он сделал это, но он позволил мне пройти весь процесс отвыкания очень быстро. В один из тех дней, я проснулся и начал плакать. Слёзы надежды текли по моим щекам. Я решил, будто я услышал, что Бог говорит мне, что я теперь принадлежу ему и он собирается использовать меня и мою музыку в своих целях. Но на следующий день я списал всё это на своё больное воображение. Я продолжал слушать Господа, а не наркотики, так что двумя днями спустя я был готов закончить своё уединение. Это было не что иное как чудо. Обычно когда кто-нибудь бросает наркоту, они спят две или четыре недели подряд, но тогда я был готов начать свою новую жизнь уже через два дня. Я начал чувствовать себя позитивной личностью и я снова захотел быть вокруг людей. Я покинул номер и начал гулять по нижней части Бейкерсфильда, что я никогда не хотел делать прежде. Это было так прекрасно — быть снаружи на дневном свете.

Прямо с этого момента моя наркотическая зависимость начала покидать меня. Я начал беспрерывно разговаривать с Богом. Я считал, что раз я так долго игнорировал его, я должен наверстать упущенное. После этого я несколько раз посетил церковь в первую неделю и начал чувствовать себя новым человеком. Я чувствовал, словно Бог прикасается ко мне каждый день. Я просто плакал и плакал без какой-либо причины, просто потому что я чувствовал любовь. Я не был зол, к тому же. Я чувствовал только умиротворение. Я принимал наркотики каждый день в течение двух лет и теперь вот он был я — полностью чистым уже несколько недель. Я не мог поверить в это.

Я был не единственным, кто заметил изменения во мне. D тоже увидел насколько я изменился и он едва мог поверить своим глазам. В то время как он сам не был христианином, он совершенно точно мог сказать, что что-то изменилось во мне. Я предложил D сходить со мной на церковную службу на этой неделе и он согласился. Когда мы были там, я изо всех сил молился, чтобы Бог помог также D, как помог мне, и после службы я сказал D, о чём я молился. Я сказал ему, чтобы он следил за знаками от Бога, потому что я верил, что Бог откроется и ему — также, как он открылся мне. Мы попрощались, сели в разные машины и разъехались.

Всего несколько минут спустя, D позвонил мне, находясь в чрезвычайном возбуждении. Когда он сел в свою машину, он включил радио и каким-то образом именно в этот момент играл припев песни «Head Like a Hole» группы Nine Inch Nails.

— Я словно схожу с ума, — сказал он, — стоило мне включить радио, я услышал слова: «Склонитесь перед тем, чему вы служите, вы собираетесь получить то, что заслуживаете».

Это было нечто чудесное. Мы оба знали, что это не совпадение; это был Бог, говорящий с нами через что-то, что он выбрал. После этого я какое-то время сомневался в сверхъестественности происходящего. Я думал, может это было просто совпадением? Я что, становлюсь сумасшедшим? Но эти «совпадения» возникали слишком часто.

В другой вечер, после церкви, я почувствовал, что мне нужно вычистить свои сумки, которые я постоянно брал в туры, чтобы быть уверенным, что у меня больше нет наркотиков, и как я и предполагал, я обнаружил большой мешочек метамфетамина. Я хотел бы сказать, что я смыл его, но это будет враньём. Словно голодный человек, столкнувшийся с бутербродом, намазанным арахисовым маслом, я быстро вскрыл мешочек и втянул линию. Содержимого мешочка хватало на неделю и я был намерен сделать эту неделю неделей спидов.

Я перестал разговаривать с Богом. Я забросил свою Библию подальше. Я собирался добить остатки имеющегося у меня наркотика и затем окончательно бросить их. Через неделю или около того. Я просто знал, что это несомненно последний наркотический разгул в моей жизни. Я больше никогда не буду принимать наркотиков когда-либо в остатке своей жизни. По какой-то причине я просто знал это. Но я полагал, что я должен скрыть своё последний кутёж от Бога.

D также испытал и прошёл через все эти чудесные вещи, творившиеся со мной. Он поддержал меня в моей приверженности к Богу, хотя сам он даже не был христианином. А я в своём уме продолжал размышлять, были ли все эти вещи, связанные с Богом, реальными или нет. D постоянно рассказывал мне о том, что Бог звал меня, что я должен верить в то, что Бог реален и существует. Возможно из-за этой его постоянной поддержки я скрыл от него свой последний кутёж с наркотиками, боясь показать ему реальные цвета моей жизни.

В течение моего недельного кутежа, Korn подготовили пресс-релиз о том, что группа собирается приступить к записи своего альбома номер восемь (им стал альбом See You on the Other Side). Этот следующий альбом сулил Korn один из самых больших контрактов, который мы когда-либо подписывали. Наш контракт с рекорд-лейблом Sony только что закончился и теперь мы были свободны в подписании контракта, мы могли заключить его с кем захотим, что означало миллионы долларов прибыли для нас. Этот фактор заставил меня сильно колебаться относительно решения покинуть Korn. Вероятно это была одна из самых главных вещей, которая заставила меня вернуться и обдумать свой уход из группы снова. Я знаю, Бог также освобождал меня от тяги к обогащению, но в отличии от наркоты, этот процесс собирался занять у меня немного больше времени.

Вечером я съездил в Лос-Анджелес и встретил Пита и Джеффа в их офисе. Когда я зашёл к ним, я поставил их перед фактом: я не уверен, что хочу ещё когда-либо быть с Korn. Я не упоминал Бога — я просто сказал, что хочу быть с Джинни и не хочу, чтобы её окружала вся эта моя рок-н-рольная жизнь.

Питу и Джеффу это совсем не понравилось, но они сказали мне, чтобы я встретился и поговорил с группой, так что я согласился. Встреча была назначена на следующий день, и чем больше я думал о ней, тем больше понимал, что я так не могу. Я не могу просто посмотреть парням в глаза и уйти. Мы были неблагополучной семьёй, но мы по-прежнему были ей, и даже несмотря на то, что я был недоволен как самой группой, так и парнями из группы, я всё равно их сильно любил, так что я просто не мог их подвести. Это было слишком большим решением для меня.

Вместо этого, я отослал им всем e-mail из своего отела, говоря им, что я больше не могу путешествовать с ними в турах. Джонатан ответил мне почти сразу. Он написал: «Хэд, мы любит тебя. Мы хотим, чтобы ты был только счастлив. Может ты всё-таки сделаешь новую запись вместе с нами, а затем мы найдем гитариста для туров, вместо тебя?»

Вау. Этого я никак не ожидал.

Совершенно разные мысли проносились в моей голове, когда я читал это. Это звучало отлично. Я могу писать музыку со своими друзьями, быть со своей дочерью, никогда не ездить в туры, и быть мирным христианином дома. Всё это звучало весьма хорошо для меня. Я ответил Джонатану, что я должен ехать домой, но я обдумаю его предложение и отвечу ему позже. Как только я доехал до дома, куча мыслей и решений начали проноситься в моём уме. Могу я остаться в Korn? Могу я получить этот толстосумный расчёт без туров? Могу я по-прежнему оставаться дома с Джинни и продолжать сочинять музыку? Всё это выглядело просто отлично. Я прекратил думать и начал молиться, умоляя Бога указать мне, что я должен делать, и когда я вернулся в Bako, я направился прямиком в дом Дуга, чтобы спросить его мнение. Я полагал, что поскольку он был христианином, он скажет мне покинуть мою злую группу или что-нибудь в этом роде, но он сказал совершенно другое.

Вместо этого, Дуг сказал мне, что я должен пойти к группе и посмотреть, согласятся ли они немного изменить нашу музыку, сделать её более позитивной. Когда я обсуждал с ним эту идею, я получил послание, совсем не похожее на сообщения, которые я когда-либо получал[60]:

Я начал ощущать сильное чувство внутри себя, которое появилось ниоткуда. Я слышал непосредственно Бога. Это было гораздо более сильное послание, чем слова, которые проносились в моём сознании, чем слова, которые я слышал, когда был в своём номере в отеле. Это было прямое указание от Бога, я могу сказать это совершенно точно. Я знал это. Я чувствовал это всем своим сердцем. Без всякого сомнения.

Это было сильное чувство внутри меня, которое больше не оставляло вопросов, что я должен делать. И эта большая сумма денег, которую я мог получить, если бы остался в Korn, внезапно перестала что-либо значить после того, как я услышал от Господа, что я точно должен делать. Для меня вся эта борьба внутри меня вдруг перестала что-либо значить, наконец-то прекратилась. Я немедленно освободился от своих двойных помыслов и чувствовал себя очень хорошо. Я пришёл домой и сделал в точности то, что мне велено было сделать. И в то время, как я писал e-mail каждому члену группы, говоря им, что я ухожу и отдаю свою жизнь Христу, я начал грустить по поводу всего этого, но я знал, что так оно всё и должно быть. Всё было сделано.

Я испытывал чувство свободы внутри себя. Словно я наконец-то делал правильную вещь для себя и Джинни. Однако, вместо того, чтобы поговорить с Богом о своих ощущениях по поводу этой ситуации, я вернулся к последней части спидов, которые у меня остались. Но к тому моменту начало происходить что-то странное, когда я принимал наркотики. Я втягивал линию через нос, но совсем не было похоже, что я чувствую кайф, как это обычно происходило. Я не знаю — это было словно Бог не давал наркотику воздействовать на меня, словно он показывал мне, что не собирается позволять мне наслаждаться этим кайфом ещё когда-либо. Моё сознание становилось гораздо более ясным. Пришло время завязать с наркотиками навсегда.

Позже этим вечером, я сидел за своим компьютером и перелистывал страницы своей Библии. Внезапно я почувствовал какое-то умиротворяющее присутствие, которое полностью окружало меня. Затем я почувствовал, как что-то обняло меня — обворачивало меня вокруг, сжимало в объятия. Я действительно не знаю, как мне описать то чувство, но было похоже, будто кто-то наполнил моё тело и всё окружающее меня чистой любовью. Я чувствовал мурашки по всему своему телу — я никогда прежде ничего подобного не испытывал. Я был полностью охвачен экстазом. Я возносился всё выше и выше, выше, чем возносил любой наркотик, который я когда-либо принимал в своей жизни. Я посмотрел наверх и мягко сказал: «Отец?» Мне не на что было смотреть, но я ясно чувствовал его присутствие, оно было столь сильным. Это был Бог.

После такого опыта как этот, вы наверное думаете, что я встану и выброшу каждый кусочек наркотиков, которые у меня были в запасе. Я имею ввиду, Бог открыл мне небеса и позволил прикоснуться к нему, но после того, как всё прекратилось, я закончил тем, что принимал наркотики всю ночь. Часам к пяти утра, я наконец-то уснул. Когда я проснулся, я почувствовал, что должен срочно подойти к своей Библии и открыть её. Как только я открыл Библию, я увидел Священное писание, которое будто выпрыгнуло из страницы и сильно напугало меня. Ощущение, будто Бог буквально поднял слова Священного писания и пихнул их в моё лицо. Это была книга пророка Иезекииля 18:20 — «Душа согрешающая умрёт.»

Я тотчас почувствовал как сильный страх перед Богом поглотил меня. Я побежал в свой туалет, схватил последние части наркоты, которые у меня оставались, и бросил их в унитаз. После того, как я смыл их, я упал на пол, сотрясая в воздухе руками и крича вверх в полные лёгкие:

— Я завязал с наркотиками навсегда! Боже, дай мне ещё один шанс!

С тех пор я уже действительно никогда не принимал наркотики и алкоголь, и больше не собираюсь. И Бог снял всю мою пагубную тягу. Я завязал. Я столько раз пытался бросить выпивку и наркотики, пока я был с Korn, но у меня никогда не хватало сил, чтобы сделать это. В тот день, все мои зависимости (от алкоголя, наркотиков, денег, порнографии) были полностью сломлены и ушли из моей жизни. Я знал это, потому что теперь я обрёл Бога в своей жизни, и я был полностью свободен от своей наркозависимости и пристрастия к алкоголю. Война закончилась. Теперь мне не нужно прятаться от Бога. Всё, что я хотел — это быть спокойным в его руках и быть свободным, и это именно то, что я делал.

В течение последующих нескольких дней, Бог открыл мне небеса и позволял мне чувствовать его присутствие также, как в ту ночь, когда я сидел перед компьютером. Я чувствовал будто меня окружали ангелы и Бог говорил через них со мной. Он помог мне понять, что он умер две тысячи лет назад, но он воскрес из мёртвых. Теперь здесь я был с ним, и все ужасные вещи, которые я совершил в прошлом, были мне прощены и забыты. Он также провёл меня своим духом через страницы Священного писания, показывая мне, что каждый, кто следовал Христу, в той или иной форме подвергались гонениям. Было похоже, что Бог спрашивает меня — готов ли я к такому вызову. Я только твёрдо отвечал: «Да, Отец, я сделаю всё для тебя.» Я был настолько опьянён этим небесным счастьем, что ничто другое не имело никакого значения.

Он разговаривал со мной и множеством других способов тоже. В один из тех дней, я проснулся и решил посмотреть как там Джинни. Я увидел, что она держит в руках книгу о Пиноккио. Она попросила меня почитать ей на ночь. Я быстро понял, что Бог через эту историю говорил со мной. В рассказе, Джеппетто, работающий над изготовлением игрушек, сделал Пиноккио, только чтобы впоследствии обнаружить, что Пиноккио убежал с группой плохих парней и направил свою жизнь по неправильному пути. Когда он в конечном счёте сталкивается с проблемами и его начинает раздирать голод, его создатель, Джеппетто, спасает его от голодной смерти. Во время, Джеппетто причиняют такую сильную боль, что кажется он готов умереть ради спасения Пиноккио. В конечном счёте он излечивается от своих ран, и они начинают жить вместе и счастливо.

Это была история, которую я знал с детства, но никогда не думал о ней в другой форме. Учитывая всё, через что я прошёл и как я открыл для себя Бога, было ясно, что Бог показывает мне как я похож на этого Пиноккио, и что Иисус спас меня от моих плохих выборов, которые привели бы меня к смерти.

Как только я закончил читать историю, я почувствовал настолько сильную любовь от Господа, что по моим щекам начали течь слёзы от ощущения этой сильной любви. Я чувствовал себя гораздо более свободно, чем когда-либо чувствовал за всю свою жизнь.

Фактически, я ощущал, что в моей жизни теперь всё станет лёгким.

Скоро я приду к выводу, насколько я заблуждался в своей жизни, как неправильно я себя вёл.