Спаси мой маленький мир

Марыся презрительно посмотрела на Аню круглыми зелеными глазами — кому это тут посмели сказать «брысь»? — пренебрежительно вильнула тощим хвостом и гордо удалилась в кухню по «Невскому проспекту».

Они не спеша поужинали с родителями, обсудили все хозяйственные вопросы, после чего Аня с Колей направились домой. Жили они от родителей совсем недалеко, Аня очень любила этот небольшой район «тихого центра», маленький, утопающий в зелени «квадрат» между двумя центральными улицами Екатеринбурга. Здесь прошло ее детство, она знала каждый проходной двор и каждый камень этого квартала.

Еще только начало октября, а уже темно. Аня хотела окликнуть сына, он, как всегда, высматривал в киоске очередную шоколадку, но вдруг сноп яркого света ослепил ее, она шарахнулась назад, к Коле, и тут мимо нее на бешеной скорости пронесся черный автомобиль. «Иномарка, — машинально подумала она, вжимаясь в пластиковую стену киоска. — Какая же я дура, замечталась и чуть было не угодила под машину».

— Коля, пойдем.

Она схватила сына за руку и рванула его к себе, они нырнули обратно во двор и через газоны, мимо старых гаражей побежали на соседнюю улицу. Куда они бегут и зачем, Аня плохо соображала. Инстинкт гнал ее прочь отсюда.

— Коля, заяц, быстрей, — шептала она сыну.

Поразительно, но ребенок не задал ни одного вопроса. Они пропетляли из одного дворика в другой и уже почти добежали до дома, как Аня вдруг сообразила, что они могут ждать ее там, дома. Кто эти они и зачем им она, тридцатисемилетняя женщина, тихо и скромно проживающая вдвоем с восьмилетним сыном, не богатая и абсолютно законопослушная, Аня не знала.

— Подожди, заяц, — прошептала она сыну.

Они замерли за огромными стволами старых тополей.

— Мама, — еле слышно выдохнул Коля, — нас хотят убить?

— Нет, малыш, нет. Но мы должны быть очень осторожны. Ты должен слушаться меня. — Она говорила одними губами, прижавшись к ушку Коли. — Ты понял, сын?

— Я все сделаю, как ты скажешь. — Он маленькими горячими пальцами очень сильно, совсем не по-детски, сжал ее руку.

У Ани от нежности и любви перехватило горло. И сразу холодная ненависть к тем, в этой черной машине, захлестнула ее, страх постепенно отступил, и мозг начал автоматически прорабатывать варианты: куда им с Колей сейчас идти. К родителям — исключено, домой, пожалуй, тоже не стоит.

— Сейчас мы позвоним тете Любе и поедем к ней, — прошептала она Коле.

Он молча кивнул. Глазенки его округлились, губы были плотно сжаты. «Ради тебя, любовь моя, я пойду на все», — подумала Анна, вынимая из сумочки телефон.

«Только бы она была дома, только бы не уперлась на какие-нибудь свои очередные курсы!»

Аня очень любила свою институтскую подругу. Помимо безграничной доброты, Любаша обладала профессиональным аналитическим умом и проницательностью. Люба окончила институт с красным дипломом и никак не могла остановиться в своей бесконечной тяге к знаниям, продолжая учиться, учиться и учиться… Сколько она за последние пятнадцать лет окончила различных курсов, посетила семинаров и мастер-классов по экономике, психологии и саморегуляции, Аня уже не запоминала. «Я вечный ученик», — смеялась Люба в ответ на изумленные реплики подруги.

Любаша, к счастью, оказалась дома, и Аня с Колей поспешили к метро, по центральной многолюдной и освещенной улице. В метро вряд ли их кто тронет, там люди, полиция. Она вспомнила прочитанные детективы и просмотренные фильмы…

— Коля, слушай меня внимательно, сейчас мы должны стать разведчиками и скрыться от погони.

Карие глазенки сына загорелись. У Анны сжалось сердце. «А ведь это совсем не игра, это наши жизни — моя и его маленькая восьмилетняя счастливая жизнь, и я буду зубами и когтями бороться за нас и нашу безопасность».

В метро Аня немного успокоилась и подумала, что, может быть, и зря она нагнетает ситуацию, мало ли сейчас пьяных придурков за рулем. И все же лучше переночевать у подруги, тем более что завтра выходной.

— Тетя Люба, мы пока у тебя поживем, — важно заявил Коля, скидывая куртку в просторной прихожей. Он был Любиным крестником и относился к ней как к члену семьи: требовательно и без излишних церемоний.

— Конечно, конечно, Коляша, — заворковала Люба, окутывая Олениных теплом мелкой суеты и девчоночьим смехом, и только быстрый вопросительный взгляд сквозь хрупкие очочки напомнил о недоброй причине визита.

Невысокая, худенькая, кроткая большеглазая Люба уже несколько лет возглавляла финансово-аналитический отдел крупной многопрофильной компании и, как никто другой, умела из малопонятной и разрозненной информации складывать стройные версии тех или иных событий, она это называла «разложить все по полочкам».

Любаша накормила их пельменями, потом они уложили Колю спать на широком диване в гостиной, а сами с чаем и коньяком устроились на кухне, и Аня взахлеб, дрожащим голосом и отчаянно жестикулируя начала рассказывать обо всех событиях последних дней. Ей необходимо было выговориться и получить хоть какую-то поддержку.

— Итак, — подытожила Люба, — вся эта череда неприятностей началась с убийства Вероники.

— Да, но при чем здесь я? Мы никогда не были подругами с Верой, — вспоминала Аня. — Мы все учились в одном классе, но в школе Вероника дружила с Алиной, они и поддерживали отношения после окончания школы на протяжении этих двадцати лет, я же порой интересовалась у Лины, как поживает Гербер, но не более того. Что касается Наташки, она уже давно, лет пятнадцать, живет в Москве, муж у нее сильно преуспел в нефтяном бизнесе, она и приехала в Екатеринбург на неделю повидаться с родителями и продемонстрировать старым знакомым свое нынешнее благополучие.

Мы все прилично выпили в тот вечер. Я неважно переношу спиртное, Алина пьет тоже совсем немного, но тогда мы все были настолько возбуждены встречей, что мешали все подряд: вино, мартини, коньяк. Правда, я коньяк не пила и Алина тоже, мы с ней разбавляли мартини соком.

Первым расклеился Миша Шестов, Алинин муж, он как-то тихо задремал в глубоком кресле. Лина беспокоить мужа не стала, мы пересели в угол на диван и продолжали болтать. Андрей Гербер почти весь вечер не отрывался от экрана телевизора и лишь из вежливости ронял какие-то общие фразы, похоже, он откровенно скучал. Ближе к одиннадцати вечера решили попить чаю, и тут произошла любопытная сцена. — Аня рассказала о ссоре четы Гербер.

Потом мы с Натальей стали убирать со стола, — продолжала Аня. — Алина мыла посуду на кухне. После одиннадцати часов, ближе к половине двенадцатого, решили укладываться спать. Мужчин решено было оставить внизу в гостиной на диванах, а женщины должны были разместиться на втором этаже в двух маленьких спальнях. Началось «броуновское движение» — все разбирали постельные принадлежности, без конца кто-то куда-то ходил, я заметила, что не видно Вероники, но как раз Наталья собралась идти к машине за сумкой, и Андрей попросил ее позвать жену, он думал, что она гуляет возле дома.

Я поднялась на второй этаж за полотенцем и вскоре услышала крик — это кричала Наталья. Именно она нашла тело Вероники у калитки и сразу побежала в дом. — Аня глубоко вдохнула.

Ей совсем не хотелось вспоминать, что было дальше: Андрей Гербер впал в глубокий шок, Наталья закатила истерику, потом приехала скорая и следом полиция…

— Тебе нужно пойти к следователю и все рассказать ему.

— Люба, все это подробно рассказано и не менее тщательно запротоколировано.

— Я имею в виду не вечер, в который произошло убийство, а все, что произошло с тобой: нападение в подъезде и попытку наезда.

— Ты думаешь, это хоть что-то даст? Нападения как такового не было, да и наезд не удался. Впрочем, может быть, просто пьяный водитель не вполне справился с управлением, и это просто нелепое совпадение?

— Совпадение? Один раз — случайность, второй раз — это закономерность, не будем дожидаться третьего раза, статистики. Я понимаю, у тебя нет никаких доказательств, но ты обязана поставить следствие в известность. Это даже не обсуждается, ты поняла меня? — строго спросила Люба. — Обещаешь?

Аня сделала глоток коньяка, вздохнула и решительно кивнула.

— Все. Идем спать, — скомандовала Люба.

Они разошлись по комнатам. Аня тихонько прилегла на диван рядом с сыном, обняла его, прижалась губами к теплому плечу, вдохнула нежный детский запах. Коля во сне недовольно заворчал.

— Спи, мой ангел, все будет хорошо, Господь не забудет о нас.

Аня закрыла глаза и провалилась в сон.

Сон не шел к Любе, она слишком была взволнована приездом подруги. Она любила Анюту, как родную сестру. Порой они даже представлялись двоюродными сестрами: подсознательно каждой из них хотелось иметь сестру, так как они были единственными поздними детьми своих уже очень пожилых родителей. Люба искренне была привязана к Коле: она знала от начала до конца всю непростую историю любви и брака Ани и Саши, после гибели Саши настояла на том, чтобы окрестить Колю, и стала его крестной матерью. Колю она баловала чрезмерно. Дорогие книги и игрушки сыпались на крестника как из рога изобилия. Аня шипела и ругалась, что ребенок пресыщен и мало ценит подарки, Люба в ответ тоже сердилась и говорила, что детей баловать надо. «Надо, но в разумных пределах», — хмурила брови Анютка. Потом они дружно тихо вздыхали.

Обе понимали, что такая щедрость вызвана не только хорошими Любиными заработками, не только ее природной щедростью и любовью к Коле и детям в целом, но и отсутствием у Любы собственного ребенка.

Ей уже тридцать семь, за плечами двенадцать лет брака и тяжелый развод. То, что она пока снова не вышла замуж и у нее нет отношений, — это ерунда. Замуж можно выйти в сорок, пятьдесят и даже шестьдесят лет. Гораздо хуже, что в браке с Эдиком она не успела родить ребенка. И наплевать, что они все равно бы развелись — свекровь не позволила бы любимому сыночку продолжать жить с вдруг ставшей ей ненавистной невесткой. Зато у нее, у Любы, остался бы сын. Или дочка.

Очень часто перед сном Люба перебирала имена, какие бы она дала своим детям: мальчика она непременно назвала бы Леонидом, а девочку… для девочки придумать имя Люба никак не могла, но имя ей хотелось придумать какое-то необыкновенное — Кристина или Виолетта, или… нет, никак не придумывалось подходящее имя для будущей дочки.

Сейчас Люба постоянно корила себя за то, что в течение двенадцати лет брака так и не решилась завести ляльку. Раньше, когда Аня ее спрашивала, когда же Люба соберется стать мамочкой, она отшучивалась: «У меня уже есть один ребенок», и Аня понимала, о ком идет речь.

Двенадцать лет терпела Люба великовозрастного маминого сына Эдика в надежде, что вот настанет час икс и он повзрослеет. Поженились они двадцатитрехлетними, и первые несколько лет Люба успокаивала себя мыслью, что это вполне естественно, что сын привязан к матери, он прожил с родителями двадцать три года, и, пока они с Любой притрутся друг к другу, пока он поймет, что сейчас его семья — это он и Люба, должно пройти какое-то время.

Этой надеждой она тешила себя до тридцати лет. Надежда умирает последней. Эдик не повзрослел ни в тридцать, ни в тридцать три. По любому поводу он мчался к матери жаловаться на жену, а в семейной жизни не мог принять ни одного мало-мальски ответственного решения, да и решений не требовалось: все кардинальные вопросы были решены Любой и ее родителями. Любины родители оставили молодоженам прекрасную двухкомнатную квартиру, Люба всегда очень много работала: сначала главным бухгалтером, потом финансовым директором крупной многопрофильной фирмы. Они купили машину, обставили квартиру и каждое лето ездили отдыхать на море. Эдик сидел на окладе в бюджетной организации, приходил домой после работы в шесть часов, ложился на диван с книжкой и ждал, когда придет жена и приготовит ужин. Люба приходила домой в лучшем случае в восемь, вымотанная до предела: хорошую зарплату приходилось отрабатывать на совесть. Она быстро включалась в приготовление ужина, потом мыла посуду, потом быстро делала еще какие-то самые необходимые домашние дела. Но зато Эдик не пил, не курил и не шатался по бабам. Будучи совершенно неконфликтным человеком, терпеливая Люба, возможно, прожила бы с Эдиком не двенадцать, а двадцать лет, но вдруг в дело вмешалась свекровь.

После десяти лет семейной жизни Любы и Эдика Галина Павловна вдруг твердо решила, что невестка недостойна ее сыночка. Пару раз Люба имела неосторожность заметить Эдику, что он мог бы вымыть за собой посуду, а после работы зайти в магазин и купить хотя бы хлеба и молока. Разумеется, он позвонил маме и пожаловался на придирчивую супругу. Свекровь взвилась: «Ее сыночку какая-то худышка делает замечания! Мальчику не нужна такая жена! Она не для того растила сыночка, что бы им помыкала какая-то бухгалтерша!»

О том, что «бухгалтерша» десять лет пашет как каторжная и полностью содержит не только себя, но и мужа, свекровь не потрудилась подумать. Эдику также не пришло в голову заступиться за жену и не позволить матери разрушить брак, а вместе с браком и его, Эдика, размеренную и безмятежную жизнь. Простой житейский расчет был чужд тридцатипятилетнему мальчику. Ему не пришло в голову, что жить с родителями в двухкомнатной полуторке на свою бюджетную зарплату будет не так сладко и безмятежно и что придется искать новую Любу с квартирой, машиной и заработной платой от полутора тысяч евро в месяц. Такую же милую и безропотную новую Любу, ничего не требующую от мужа.

Люба с Аней долго вздыхали, советовались, сомневались, и, наконец, Люба решительно сказала: «Вы хотели развода — так получите его». И вот уже два года она живет одна, и это ее совершенно не тяготит, только так хочется малыша, похожего на Колю, светловолосого и яркоглазого. Она представила себя с маленьким сынишкой Леней на руках, улыбнулась, вздохнула, и ее окутал сон…

Она поднялась со стула, взяла сумку и пальто, пока следователь подписывал ей пропуск на выход. До этого в течение получаса Анна, как могла, внятно и логично, пыталась рассказать обо всех малоприятных происшествиях прошлой недели. Надо отдать ему должное, слушал он внимательно, не перебивал, не иронизировал, и даже, кажется, искренне сочувствовал Ане.

— Ну что я могу вам посоветовать? — вздохнул Бобырев. — Приставить к вам охрану мы не можем, сами понимаете. Но у меня есть знакомый, раньше работал в полиции, сейчас работает в частной охранной фирме «ЩИТ», у них там большой перечень услуг… и цены разумные. Человек он опытный и очень здравый. Позвоните ему, сошлитесь на меня. Думаю, он вам поможет. Кстати, все хотел спросить, а кто был инициатором поездки на дачу Шестовых? Вы не знаете?

Аня удивленно посмотрела на следователя:

— Меня пригласила Алина, и мне даже в голову не пришло спросить, кто инициировал эту встречу. Алина меня просто поставила перед фактом, что в пятницу состоится поездка на дачу на шашлыки, а я с радостью согласилась.

— Спасибо, Анна Олеговна, что пришли и проинформировали нас. — Он протянул Ане пропуск и визитку.

— Вам спасибо, — слабо улыбнулась она и направилась к выходу.

Выйдя из здания следственного управления, Аня тут же достала визитку. Сергей Алексеевич Карякин, специалист по безопасности охранного агентства «ЩИТ».

Они договорились встретиться в торговом центре «Европа». Аня решила, что это самое подходящее место: по причине дороговизны народа там мало, а вот охраны хоть отбавляй. Там-то она точно будет в безопасности. «Кажется, я становлюсь параноиком. У меня мания преследования. Впрочем, лучше быть живым параноиком, чем…»

Окончание фразы она решила не додумывать.

Аня встала возле стойки администратора. Плотный черноволосый мужчина в темно-синей куртке подошел к ней и внимательно посмотрел синими прищуренными глазами.

— Анна Олеговна?

Аня порозовела. Карякин довольно усмехнулся. Аня вспыхнула. Обладая тонкой, почти прозрачной кожей, она легко и заметно краснела, знала это и слегка стеснялась.

Карякин оглянулся.

— Наверное, здесь где-то можно выпить кофе? — обратился он к администратору.

— Кафе у нас в цокольном этаже, — мило ответила девушка.

Они расположились на кожаных диванчиках, официантка принесла чай и крошечные пирожные.

— Я очень люблю сладкое, — смущенно сказал Карякин и проглотил пирожное. — Вы будете пирожное? — спросил он Аню.

— Что? — растерялась она.

— Пирожное почему не едите? Очень свежие!

— Да я не хочу, — растерянно пробормотала она.

— Тогда можно я и ваше съем? — И он заглотил второе пирожное.

Аня невольно улыбнулась.

Сергей Алексеевич взял салфетку, неторопливо вытер подбородок, удовлетворенно кивнул головой:

— Вот теперь я абсолютно готов выслушать вашу историю.

— Знаете, в последнее время столько всего случилось. — Аня прерывисто вздохнула.

— Так что же все-таки произошло? Вас кто-то обидел? Имя и фамилия этого негодяя?

Аня улыбнулась:

— Если бы этот негодяй был один, а то ведь их несколько…

— Ну, тогда подготовьте список. — Они одновременно рассмеялись.

Ане очень хотелось довериться синеглазому Сергею, но… У него своя жизнь, свои заботы и проблемы, что ему Аня? «Что он Гекубе, что ему Гекуба?»

— Вы, наверное, очень спешите, а вся эта история такая запутанная и длинная…

— А я не тороплюсь. На работу мне только завтра, а домой я не спешу. Живу я один, точнее, не один, а с другом Василием. Друг у меня замечательный: рыжий, толстый, усатый… — Он сделал паузу, Аня недоуменно подняла брови. — С длинным пушистым хвостом, я иногда его за хвост дергаю, и он возмущенно мяукает, — с удовольствием закончил Сергей.

Аня заулыбалась. Потом сдвинула пушистые светлые брови и испытующе посмотрела на него.

— Начинайте, — спокойно сказал он.

Она кивнула, сосредоточилась и начала рассказывать.

Домой Анна пришла рано, мимоходом глянула на часы и решила, что за сыном она пойдет чуть позже. Порой Аня сама себе напоминала иголку с ниткой: она без конца сновала между своим домом и родительским, а за ней как хвостик всегда следовал Коля.

Машинально выкладывая из пакета яблоки и апельсины, Аня решила, что зря она выбрала этот вежливо-холодный стиль общения с мужчинами. Пять лет прошло с момента гибели мужа, и хотя последний год жили они совсем неважно, так как были слишком разными людьми, а страсть уже исчезла и не могла объединить их, как раньше, но смерть его явилась для Анны ударом. Остался маленький Коля, как две капли воды похожий на красавца-папу. Отца Коля любил без памяти и долго еще терзал мамино сердце вопросами: «Когда же папа вернется из долгой командировки на Север?»

Тогда Аня, чтобы не потонуть окончательно в слезах, запретила себе и окружающим жалеть себя и надела маску приветливо-холодной, благополучной женщины. Этот имидж был вполне органичным, и окружающие восприняли его как должное. Да, за последние три года были одни какие-то непродолжительные и неинтересные отношения, которые она сейчас уже почти и не помнила.

Женатые мужчины Аню не интересовали по определению, хотя для них она, как женщина симпатичная, беспроблемная и имеющая отдельную квартиру, представляла несомненный интерес. Пара холостых кандидатов в женихи вызвала лишь глухое раздражение своей неадекватностью.

Один жених упорно зазывал ее переехать к нему в крошечный областной городок, он жил в частном доме и активно занимался огородничеством. Ане пришлось долго объяснять, что огород и она, Аня, понятия абсолютно несовместимые, и это была чистая правда. Как говорил ее папа: «Ты, Анюта, на асфальте выросла, не знаешь, как морковка растет».

Другой жених не мог внятно объяснить, чем же он занимается, и только бубнил, что «работает с документами». Аню это насторожило, формулировка «работать с документами» была весьма расплывчатой, Аня предпочитала конкретику.

«Скоро я окончательно превращусь в синий чулок, я уже разучилась кокетничать с мужчинами». Она вдруг вспомнила, что давно не была у косметолога, и стрижку, пожалуй, следует сменить, традиционное каре выглядит скучновато.

Она вышла на балкон и закурила. За окном рос высоченный тополь, определенно, он был старше Ани, ветви доставали до ее четвертого этажа и касались стекол. Аня утром любила выйти на балкон, вытянуть руку и поздороваться с тополем. «Привет, дружок, как ты поживаешь?» — Она брала в ладонь ветку и слегка потряхивала ее в приветствии. Этот утренний ритуал заряжал энергией на весь день. Вечером она выходила на балкон и, так же коснувшись листьев рукой, желала дереву спокойной ночи. «Это такой ритуал друидов», — мысленно говорила она себе. Тополь был старшим и все понимающим товарищем.

«Я устала изображать благополучную особу, я вообще устала, как собака из рассказов Джека Лондона», — пожаловалась Аня тополю, посмотрела на кончик тонкой сигареты и всхлипнула. Потом глубоко вздохнула, вытерла ладошкой глаза и затушила сигарету. Скоро идти за Колей, ей нужно привести себя в порядок и встретить ребенка спокойно и радостно, все ее «дамские страдания» никоим образом не должны отражаться на настроении сына.

Утро вторника началось с крика и раздражения. Аня плохо спала ночью, несколько раз просыпалась, вставала и пила воду, потом заходила в Колину комнату: сын спал, как обычно, сложив себе на живот гору одеяла и поджав голые замерзшие ноги. Аня расправляла одеяло, укрывала ребенка полностью, но когда через два часа снова заглядывала к нему, то заставала ту же картину. Уснула Аня только под утро, и сразу же зазвонил будильник. Она встала хмурая и невыспавшаяся, Коля тоже никак не хотел просыпаться, натягивал одеяло на голову и отбрыкивался. Ане надоело его уговаривать, время поджимало, она не сдержалась и наградила Колю звонким шлепком. Сын смертельно оскорбился, Аня, в свою очередь, тоже обиделась. Кроме прочих неприятностей, утром ее ожидала беседа с Колиной учительницей.

Коля не был пакостным ребенком, но дух исследователя в нем был чрезвычайно силен. Именно он толкнул ее сына и его приятеля залезть на школьный чердак, где были свалены старые парты и прочий хлам, и устроить там игру в прятки. Дети увлеклись не на шутку и носились по старому чердаку как молодые жеребята. К счастью или несчастью, скакали они как раз над кабинетом директора. Пожилая строгая директриса услыхала топот над своей головой, и двух юных исследователей, как нашкодивших котят, за шиворот стащили вниз пред строгие директорские очи. Исследователи дружно порыдали в директорском кабинете, но этим дело не ограничилось: утром в школу велели прийти родителям. Молча, не глядя друг на друга, они с сыном подошли к школе. Несмотря на то что повод для посещения школы был не самым радостным, Аню вдруг охватило чувство счастья и умиротворения. Каждый раз, приходя в школу сына, она возвращалась в свое детство и юность, непроизвольно улыбалась и молодела.

Старейшая гимназия города! Она сама окончила ее двадцать лет назад, а теперь здесь учится ее сынуля. Высоченные потолки и широкие пролеты лестниц старого монументального здания всегда вселяли в Анну чувство незыблемости бытия. Ничуть не изменился запах школьных коридоров, на первом этаже все так же пахло туалетом и столовой. Даже директриса все та же высокая, надменная дама в черном костюме и белоснежной блузке. Сколько же ей сейчас лет?

Встречая директрису, Аня чувствовала себя пятнадцатилетней школьницей, всегда робко и заискивающе здоровалась, с трудом подавляя желание присесть в книксен. Аня взяла Колю за руку и нежно сжала. Ребенок поднял светлую пушистую голову и прямо посмотрел ей в глаза своими очень яркими карими глазенками.

— Мир? — прошептала Аня еле слышно.

Коля разулыбался и изо всех сил радостно тряхнул мамину руку.

— Ребенок, ты мне кисть вывихнешь! — притворно возмутилась Аня.

Разговор с учительницей был недолгим и, как ни странно, достаточно доброжелательным. Лариса Петровна в максимально мягкой форме выразила неудовольствие по поводу Колиной излишней любознательности. Аня готовилась к более серьезному выговору и подготовила маленькую речь в Колину защиту, которую так и не понадобилось произносить. По истечении двухминутной беседы виновник был отправлен в класс, а Лариса Петровна и Аня любезно раскланялись. Аня спускалась по школьной лестнице, весело мурлыкая и мечтательно улыбаясь.

Она повернула голову, споткнулась и чуть не слетела с последних ступенек. Навстречу ей по школьному коридору шла Вероника Гербер. Аня прижалась к перилам и замерла, слегка приоткрыв рот. Да, это Вероника, но не сегодняшняя, а намного моложе, стройнее, но это она, с ее шикарными переливающимися каштановыми волнами волос и очаровательным треугольным личиком. Аня прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Когда она их открыла — чудное видение исчезло.

Аня вышла во двор, присела на скамейку и дрожащими пальцами набрала на мобильнике Алинин номер. Лина ответила не сразу, хрипловатым сонным голосом.

— Линуся, у меня глюки.

— Кто у тебя?

— Галлюцинации. Я только что видела видение, или привидение, одним словом, молодую Веру Гербер в школе, где учится мой сын.

Алина спокойно и со вкусом зевнула, а потом пробурчала:

— Ты не привидение видела, а Лерку Гербер.

— Какую Лерку?

— Сестру ее младшую, Валерию Гербер.

— Линуся, я тебя умоляю, давай встретимся!

— Сейчас? В полдевятого утра? Я еще в постели, у меня сегодня лекции с трех часов.

В обед они пересеклись в кофейне «Бейкери», Аня решила совместить приятное с полезным, вкусно пообедать и поговорить с Алиной. Она очень удачно заняла маленький столик в углу, время было обеденное, и кафе было переполнено. Аня крутила головой, высматривая Алину, ну вот наконец-то и она, высокая, в светлом кашемировом пальто, с ярким шелковым платком на шее и сумкой необыкновенного вишнево-фиолетового цвета. Алина выглядела ослепительно.

— Я буду только кофе, успела дома пообедать, — сообщила Алина. Судя по приветливой улыбке и неторопливым плавным движениям, Алина пребывала в прекрасном настроении.

Аня засыпала подругу вопросами, а Лина, не торопясь и со вкусом, повествовала о семействе Гербер.

— У Вероники есть младшая сестра, моложе ее на десять лет, как ее называла Вероника, дура Лерка.

— А почему дура?

— Ну, ты же знаешь, у Вероники с головой всегда все было в порядке, помимо того, что она была красавица…

Тут подруги перекрестились: «Царство ей небесное».

— Да, в плане красоты природа не поскупилась, — продолжала Алина, — что Вероника, что Валерия — обе красавицы, и очень похожи друг на друга, вот как две капли… А по части ума получилось все иначе: весь ум в семье достался Веронике. У нее два высших образования, карьерные амбиции и железная хватка. А Лерка… — Алина притворно вздохнула: — Просто на удивление глупая особа.

Она с трудом окончила школу, потом какое-то швейное училище, но толком нигде не работала, очень рано вышла замуж, родила ребенка, вскоре муж у нее погиб. Кстати, ее дочь учится с твоим сыном в одной школе.

Вероника очень помогала сестре и племяннице. Она устроила Леру к себе на фирму, но долго там Лера не проработала: своей беспросветной тупостью она достала не только начальника, но и рядовых сотрудников. Вера рассказывала, что даже самые мелкие и простые поручения она выполняла с точностью до наоборот. Часть поручений за нее приходилось выполнять Веронике, и в конце концов у нее лопнуло терпение. Когда Лера уволилась из фирмы, Вероника давала ей деньги, практически полностью одевала племянницу. У Веры был очень сильный комплекс из-за отсутствия детей, поэтому Нинульку, племянницу, она баловала, как могла. Она летом оплатила им с Лерой поездку в Турцию…

— Это недешевое удовольствие, — заметила Аня.

— Конечно, в недорогой трехзвездочный отель, и всего на неделю, — продолжила Лина, — а когда я сказала Веронике, что ее сестрица неплохо устроилась жить за ее счет, Вера ответила, что ребенок, то есть Нинулька, не виноват, что ее мать такая бестолочь, и должна в свои восемь лет хоть что-то увидеть. Но Вероника говорила, что у Валерки есть другие достоинства: она прекрасная хозяйка, изумительно готовит, и дома у нее потрясающая чистота.

Аня рассеянно кивнула, потом вперилась взглядом в висевшую на стене литографию и замерла.

— Ты что, проснись! — Алина потеребила ее за рукав. — Ты что-то вспомнила? — Она с нескрываемым любопытством смотрела на Аню.

Аня действительно кое-что вспомнила, но рассказывать Алине ей не хотелось.

Ею овладело патологическое подозрение. «Молчание — точно золото», — решила она и отрицательно помотала головой.

— Знаешь, Алинка, что-то я нервничаю в последнее время, ночью почти совсем не сплю, а вот днем иногда просто отключаюсь.

— Со мной тоже такое случается, — сочувственно покивала Алина.

Вынырнуть из тягучего вечернего сна никак не получалось. Он обволакивал липким теплым дурманом и почти не давал дышать. С трудом Аня разлепила глаза, потянулась и сладко зевнула. Сегодня она чуть раньше пришла с работы и решила в тишине подремать часок. Пора было идти к родителям за Колей, а далее, как всегда: приготовление ужина, проверка уроков и прочие неизбежные домашние дела. Но вставать так не хотелось, и она принялась рассматривать развешанные на светло-кремовой стене любимые фотографии и акварели, ею же написанные в юности, — тогда она занималась в художественной школе.

Аня очень любила свою небольшую, тщательно отремонтированную светлую квартирку. Они с Колей переехали сюда всего два года назад из однокомнатной квартиры, и Аня, случайно или совсем даже не случайно, может, это был промысел судьбы, купила квартиру в соседнем дворе бабушкиного дома.

Из нескольких предложенных риелтором вариантов Аня выбрала именно эту квартиру. Порой когда она шла домой, Аня заходила в ворота и поворачивала налево, в бабушкин двор, он стал таким маленьким, со всех сторон его сжимали современные элитные высотки. Раньше во дворе были корт, клумбы и красивые скамейки, пышно цвели кусты сирени, теперь не осталось ничего. Земля в центре Екатеринбурга стоила запредельно дорого, и престижные новостройки старались отжать каждый метр. Аня поднимала голову, смотрела на бабушкин балкон, и воспоминания окутывали ее теплом и ароматом бабушкиных цветов. Бабушка очень любила цветы и в своей маленькой однокомнатной хрущевке выращивала не только фиалки, орхидеи и бархатцы, но и розы, и ароматный жасмин. На балконе летом цвели анютины глазки и благоухала петуния. Бабушка стряпала нежнейшие торты и рассыпчатое печенье. А еще учила с внучкой английский язык. И когда она все успевала?

Аня часто ночевала у нее, потому что школа была совсем рядом, и, когда Аня пошла в первый класс, бабушка уволилась с работы и полностью погрузилась в жизнь внучки-первоклассницы. Да, в точности так. Как сейчас Анины родители. Это добрая традиция нашей семьи, что ребенком занимаются бабушки, а родители работают, и им хронически некогда.

А ведь бабушка была, на минуточку, замначальника кредитного отдела Госбанка, в те времена в стране был один-единственный банк. Бабушка ушла на пенсию вовремя, спустя год-другой коммерческие банки стали появляться как грибы после дождя. Нет, шестидесятилетняя Александра Антоновна никоим образом не смогла бы вписаться в новый банковский мир.

«Наверное, это у меня от бабушки любовь к цифрам», — иногда думала Аня.

И все же порой она недоумевала: каким непостижимым образом сочеталась в бабушке ее любовь к кулинарии, цветам и домашнему уюту вместе с определенными карьерными достижениями. У Ани из цветов выживали сильнейшие, про кулинарию и говорить нечего…

И характер Александры Антоновны был тишайший, Аня не помнила не только резкого слова, но даже повышенного тона. К сожалению, тогда Аня считала это само собой разумеющимся, эту безусловную бабушкину любовь, и сейчас частенько корила себя за проявленное невнимание и подростковую нетерпимость. Ее родители теперь точно так же, как любила ее бабушка, беззаветно любят Колю. Как же хорошо, что они живут рядом!

Эта новая квартира была в прямом смысле этого слова выстрадана Аней. Сначала несколько лет она копила на доплату, благо еще директора расщедрились и дали небольшую, но беспроцентную ссуду на два года. Потом начались перипетии продажи старой квартиры и покупки новой. Судя по всему, затеяно это было в крайне неблагоприятный для Ани период, потому что при сборе бесконечных справок, которыми сопровождается любая продажа и покупка недвижимости, Аня теряла времени в несколько раз больше, чем остальные граждане.

Проблемы возникали при получении любой бумажки, и у Ани создалось ощущение, что она продирается сквозь этот обмен, как сквозь колючую проволоку, оставляя на острых шипах клочья собственной шкуры.

Люба сказала, что этот обмен Аня затеяла крайне не вовремя, «на квадратах» или «углах», Аня толком не поняла.

Люба в свободное время увлекалась астрологией, вероятно, это хобби как-то компенсировало ее профессиональную деятельность финдиректора крупной фирмы, в которой шли бесконечные споры и ссоры собственников по поводу правил ведения бизнеса. После тяжелого нервного дня Люба погружалась в изучение движения планет, планеты двигались по небосводу размеренно, своевременно и согласно тысячелетиями выверенной траектории. Это очень успокаивало Любу, в этой небесной незыблемости она находила опору дня сегодняшнего. Как поняла Аня, «квадрат» — это была та самая конфигурация планет, благодаря которой все шло через… Да, именно это место.

Ну, «квадрат» или не «квадрат», а жить нужно возле родителей и возле гимназии, решила Аня, сцепила зубы, и все же осуществила задуманное.

А после переезда начался ремонт, и это было тоже незабываемо. Квартира досталась ей грязная и неухоженная, но зато в самом центре города, рядом с родителями и Колиной школой — и это было главное.

Ремонт длился четыре месяца, ремонтники косячили умеренно, знакомые, уже пережившие ремонт, утешали, как могли, и говорили, что бывает гораздо хуже. Аня послушно кивала и старалась вникнуть во все. Теперь она, разбуди ее среди ночи, могла без запинки рассказать, чем отличаются виниловые обои от флизелиновых, а также перечислить все виды напольных покрытий. Когда ей вместо сейф-двери с левыми петлями привезли дверь с правыми, у Ани начал дергаться глаз, когда при монтаже потолка пробили электрику — стала отниматься левая рука. К концу ремонта она была на грани нервного срыва и на краю финансовой ямы и согласна была уже на все, лишь бы это мероприятие скорее закончилось.

Ремонт завершился внезапно, и Аня искренне порадовалась результатам: как только она переступала порог дома, ее обволакивали уют и покой, и квартира представлялась солнечным крошечным островом среди бурного и не всегда доброго океана жизни.

«Вера Гербер, Лера Гербер, Андрей Гербер… Какие звучные имена, как их много, этих Герберов…», — мысленно вернулась она к утреннему разговору с Алиной. «Уже не так много… их стало меньше…» Какая-то мелкая мысль вертелась в голове, но Аня никак не могла ее зафиксировать. «Гербер… Андрей Гербер, выходит, взял фамилию жены. Как-то странно, хотя чего тут странного, взял и взял, может быть, у него была совершенно неблагозвучная фамилия. Нужно поинтересоваться у Алины».

Резкий телефонный звонок прозвучал неожиданно и заставил ее вздрогнуть. Незнакомый номер. Аня не успела произнести дежурное «Алло», как на нее обрушился поток изощренного мата. Хриплый косноязычный мужской голос угрожал «заткнуть пасть стерве, которая лезет не в свое дело». Это единственное, что оцепеневшая от омерзения и страха Аня сумела запомнить, все остальное было нецензурно, она, «книжная девочка», выросшая в интеллигентной семье, в жизни не слышала подобного. Аня бросила трубку и с ужасом посмотрела на телефон. Сейчас они позвонят снова, и снова поток зловонной брани и угроз выльется на нее.

Они ее все-таки достанут. Убьют или покалечат. Коля останется с бабушкой и дедушкой. Им за семьдесят, здоровье совсем неважное. Как они будут его растить, два семидесятилетних старика, сколько они еще протянут? Случись что, и у Коли не останется ни одной живой души на этом свете. Его отдадут в детдом. При мысли о детдоме у Ани затряслись руки. Боже мой, Саша, пусть мы жили не очень хорошо, пусть непонимание росло день ото дня и стало непреодолимым, пусть бы мы развелись и создали или не создали новые семьи, но у Коли был бы отец. Легкомысленный и безалаберный, вечно что-то придумывающий и не доводящий ни одно дело до конца, веселый и ненадежный, но он был бы. «И тогда меня можно было бы убить», — подумала Аня. А сейчас никак нельзя.

Слезы потекли по щекам и стали капать на новую белую футболку, купленную в «Стокманне». Утирая слезы ладошками, как в детстве, Аня дошла до ванной и включила ледяную воду.

«Меня никак нельзя убить — это просто исключено». Тренированный мозг главного бухгалтера приказал прекратить истерику. Слезы пролились, эмоции схлынули — это хорошо. Она взяла в руки мобильный и набрала номер Карякина.

У Бобырева слабо тренькнул телефон.

— Александр Петрович, докладываю по телефонным звонкам. — Голос капитана Павлова звучал удовлетворенно.

— Виктор, почему так долго?

— Александр Петрович, у меня ребята в группе с простудой слегли, я один кручусь как могу, уж извините. Да и сам тут простыл немного. — Виктор убедительно шмыгнул носом.

— Ну, что ты нарыл?

— У Вероники Гербер в последнюю неделю было много звонков по работе, эти номера мы проверили, это действительно работа, ничего интересного. Перед поездкой она несколько раз созванивалась с Шестовой и Лисициной, тоже ничего особенного, дамы договаривались о поездке, что нужно взять с собой и купить. Ни одного звонка от мужа в течение недели не было. Ни входящего, ни исходящего. Такие вот теплые отношения между супругами. В среду был короткий звонок адресату Валера, в компании сотовой связи она зарегистрирована как Валерия Владимировна Богатырева. И что характерно, в пятницу вечером, незадолго до смерти, Валерия Богатырева сама звонит Веронике. Но самое интересное не это: в четверг, за день до убийства, Вероника звонила некоему Игорю, так он у нее записан в телефоне. А в пятницу, опять же незадолго до убийства, этот Игорь уже сам звонил Веронике, разговор был очень короткий, всего несколько минут.

— И кто же этот Игорь?

— В сотовой компании этот Игорь числится как Алла Абрамовна Плаксицкая, почтенная дама восьмидесяти лет, — весело отрапортовал Виктор.

— Это уже интересно, — оживился Александр Петрович. — Ты у нее был?

— Да вот, уже выезжаю.

Алла Абрамовна жила в центре города, в классической хрущевке. Эти серые кирпичные пятиэтажки пока избежали сноса и стояли окруженные элитными жилыми высотками, как старенькие гномы в кругу красавцев-Гулливеров.

Виктор шагнул в крошечную прихожую маленькой квартирки и почувствовал знакомый запах: в квартире пахло розовым маслом, этот аромат очень любила его бабушка. Давно это было.

Алла Абрамовна, маленькая пухленькая дама с белоснежными кудряшками, растерянно всплеснула маленькими ручками и вежливо пригласила его в комнату. Старушка своей прической и церемонными манерами напомнила ему пожилую маркизу из какого-то старого фильма. В серванте стояли фарфоровые фигурки и хрустальные салатницы, Витина бабушка тоже очень гордилась своим хрусталем. Волнуясь и мило картавя, «маркиза» объяснила, что ее обожаемый племянник Игореша года три назад попросил тетушку зарегистрировать номер у сотового оператора для него, а объяснил это очень просто: он занимается коммерцией и не хочет, чтобы этот номер пробили конкуренты. Тетушка в подробности не вникала, а сделала так, как просил Игореша.

Виктор искренне поблагодарил почтенную даму, церемонно раскланялся и бодро побежал вниз по лестнице.

Четкая система приоритетов у Красовского Игоря Николаевича выстроилась пятнадцать лет назад, когда родился Виталик. Сын должен получить все. Супруга сидела дома с сыном до трех лет, затем ребенка отправили в хороший детсад, и не потому, что Игорь не мог себе позволить содержать жену с ребенком. Мальчик должен вырасти социализированным, умеющим находить общий язык и с ровесниками, и с воспитателями, уметь выстраивать отношения «по горизонтали и вертикали».

Супруга преподавала в колледже математику, Игорь настоял, чтобы часов было немного, в свободное от работы время жена водила сына на различные «развивашки», и сама с раннего возраста занималась с ним математикой.

Потом хорошая гимназия и спорт, разумеется. Мальчик должен быть физически подготовлен, это не обсуждается. Виталий занимался плаванием в школе олимпийского резерва, никто от него сверхрезультатов не требовал, но и прогуливать тренировки Игорь ему не позволял. Летом он отправлял жену с сыном на море, две недели — это минимум, потом на две недели хороший санаторий, благо у жены все лето свободно. Иногда эстафету перехватывала теща, она обожала единственного внука и устраивала с ним культурные вояжи в Питер, Москву и Калининград.

Но, как ни странно, атмосфера всеобщего обожания не испортила Виталия, он рос спокойным, веселым и очень доброжелательным ребенком. Виталий всегда хорошо учился, а класса с пятого стал интересоваться математикой и информатикой. Разумеется, его перевели в лицей с углубленным изучением математики и физики, купили самый мощный компьютер. В этом году он оканчивает восьмой класс, и в их лицей пришли представители фирмы, организующей обучение детей за границей, и предложили продолжить образование в Англии, в специализированном колледже по изучению информационных технологий. Виталий понимал, как это дорого, и не стал просить отца. Сын кратко рассказал о колледже и молча отвел глаза.

Игорь хорошо обеспечивал семью, но обучение ребенка в Англии в течение нескольких лет — это дорого для него, это нереально. Если бы Виталик просил, настаивал, Игорь еще десять раз бы подумал, стоит ли ему ввязываться в эту затею с обучением, но сын опустил глаза и молчал, и это подействовало лучше любых уговоров: Игорь тут же принял решение — его сын поедет учиться в Англию. А вопрос с деньгами он решит. Потом Игорь пробил эту фирму — фирма оказалась солидной, с хорошей репутацией и гарантировала детям состоятельных родителей качественное обучение в старой доброй Англии.

Еще и еще раз Игорь Николаевич обдумывал свое решение и понимал, что он поступил правильно. Если у Виталика хорошо пойдет учеба, а в этом он не сомневался ни минуты — целеустремленностью сын тоже пошел в отца, то потом Виталику можно попробовать зацепиться с работой и продолжить образование, и сын будет жить в благополучной, цивилизованной Европе.

Свою страну Игорь не любил, но реальной возможности уехать не видел, а тут и для него появился свет в конце туннеля: если Виталька зацепится с работой, немного обживется там, в Европе или даже в Америке, а как ценятся русские мозги за границей — это известно всем, глядишь, и родителей-пенсионеров перетащит к себе. Через пятнадцать лет им с Галкой будет уже далеко за пятьдесят, внуков будут нянчить, продолжение рода Красовских. Не все же ему тут гарцевать, изображать героя-любовника, постепенно надо начинать готовиться к счастливой старости. В нашей стране счастливая старость — понятие весьма призрачное, по крайней мере, для него. Хранить накопления в банке — дело опасное, достаточно вспомнить кризис:

сколько денег потерял народ, кто-то остался без квартир, а кто-то, Игорь в этом не сомневался ни секунды, сделал на этом кризисе состояние… Нет, наживаться на себе он не позволит никому: ни государству, ни отдельно взятым личностям. Итак, он делает ставку на сына. Будущее его сына — это и его будущее.

Бобырев вошел в кабинет, отряхнул влажное пальто и аккуратно расправил его на плечиках. Как хорошо зайти в теплый кабинет после мерзкого холодного дождя. Александр Петрович испытывал смешанные чувства.

Он был доволен и одновременно досадовал на себя. Доволен он был разговором с отцом Андрея, Владимиром Ивановичем Коровиным. Адвокат Семен Яковлевич аккуратно и вежливо попросил провести беседу в неформальной обстановке, и следователь не возражал. Разговор состоялся, и собеседник, как показалось Бобыреву, был вполне откровенен, вот только вся эта информация ничуть не помогала продвинуться в расследовании, и Бобырев ходил по кабинету, ерошил волосы и недовольно фыркал, как рассерженный кот.

Оперативники выложили ему кучу информации про Андрея Владимировича, причем собрать ее не составило ни малейшего труда. Все было на поверхности. Единственный сын в интеллигентной и более чем обеспеченной семье получил хорошее образование, не имел вредных привычек, был достаточно талантливым дизайнером, ну а то, что не гнался за заработком, что ж, вполне понятно. Он никогда не бедствовал, всегда имел деньги, но и мажором никогда не был. Более того, по словам адвоката Когана, Андрей отказывался от помощи отца, ему хотелось состояться профессионально, доказать родителям, что он способен на большее. По мнению коллег, он был хорошим дизайнером с собственным ярко выраженным стилем, но заказчиков у него было немного: он трудно сходился с людьми, плохо «подстраивался» под клиента, но, если заказчик ему нравился и вызывал симпатию, Андрей выкладывался, как мог, и проект получался отменно.

Но истинной страстью Гербера были его картины. Писал он очень медленно, истово пытался добиться совершенства, иногда выставлял свои картины в художественных салонах, но покупали их крайне редко: картины были талантливые, но уж слишком мрачные и «давящие», как выразился один из сотрудников дизайн-бюро. Писать яркие натюрморты и добротные пейзажи, которые охотно раскупали для украшения интерьеров обеспеченные люди, Гербер не умел и не хотел.

Андрея ожидало более чем солидное наследство: он был единственным сыном и единственным внуком, даже какая-то бабушкина квартира на него была отписана.

Из-за денег такой человек вряд ли будет убивать собственную супругу, если только здесь не присутствуют другие мотивы.

Ревность. Александр Петрович хорошо знал, что именно такие скрытные и сдержанные натуры, как Андрей Гербер, способны порой на спонтанные проявления чувств. Что там говорила Лисицина? Супруги Гербер разошлись по комнатам и жили каждый своей жизнью. Итальянских страстей там не было и в помине, они не закатывали скандалы, не били посуду и друг друга тоже не били… Воспитанные люди, чего уж там!

Но какие демоны скрывались за маской полного безразличия у мужа?

Оперативники добывали информацию о личной жизни Андрея Владимировича по крупицам. Они опросили практически всех сотрудников дизайнерского бюро, где работал Андрей, и все в один голос утверждали, что Андрей Владимирович не был дамским угодником от слова «абсолютно». Ему не приходило в голову не то что завести на работе необременительный роман, но и легкий флирт для него был совершенно неприемлем. Он держал себя одинаково ровно и отстраненно как с мужской, так и с женской частью коллектива. На работе ни с кем особо не приятельствовал и уж тем более не откровенничал.

«У него была очень красивая жена, и, кажется, он ее любил» — вот и все, что удалось добиться от секретаря, которая по долгу службы должна была знать все сплетни, но и ей больше нечего было добавить.

Не получилось и найти друзей Андрея. Их просто не было. Точнее, был один школьный друг, но он давно переехал в Питер, и с Андреем они последние несколько лет обменивались формальными поздравлениями на Новый год и дни рождения.

Круг общения Андрея был чрезвычайно мал: жена, родители, коллеги.

Родители Андрея сказать ничего не могли: мать была убита горем, у нее резко поднялось давление, и сейчас она находилась в стационаре. Отец держался внешне достаточно спокойно, но отвечал односложно и максимально сдержанно. Ну, а что еще можно ожидать от бывшего директора крупнейшего машиностроительного завода Екатеринбурга, тогда еще Свердловска?

С сыном они были фантастически похожи. Оба высокие, худые, с большими голубыми глазами, вот только взгляд Владимира Ивановича Коровина был гораздо жестче и пронзительней.

Бобырев крутил карандаш и вспоминал.

Владимир Иванович разговаривал негромко и спокойно, этот человек привык, что, когда говорит он, остальные молчат и слушают.

Да, их невестка была очень красивой женщиной, но вот что-то не заладилось в последнее время. Но лезть в личную жизнь сына было недопустимо — не дети, сами разберутся.

Невестка сначала им не очень понравилась, она, знаете ли, совсем из простой семьи, отец — мастер на заводе, мама Вероники — парикмахер. Андрей мог жениться на девушке их круга, у Владимира Ивановича несколько влиятельных приятелей на тот момент как раз имели дочерей на выданье.

Но случилась любовь. Что ж, они с супругой поняли, потому что сами женились исключительно по любви.

— Мы с женой шутили, что эта наша родовая программа, семейный сценарий, так сказать… Когда мы с супругой познакомились и решили пожениться, то мои родители были против. Тем не менее мы настояли на своем и вот счастливы более сорока лет. Поэтому решили не препятствовать Андрею.

— Андрей решил взять фамилию жены? — осторожно спросил Александр Петрович.

Владимир Иванович нахмурился:

— Я узнал об этом гораздо позже, Андрей долго скрывал это от меня. Вероника не захотела брать фамилию Коровина, и ее можно понять, но сын… — Владимир Иванович недовольно скривился. — Он решил, что фамилия Гербер ему больше подходит. Мы с супругой решили не устраивать скандала. Если быть совсем точным, это супруга меня уговорила не муссировать эту тему. Моя жена очень любит сына и во всем идет ему навстречу, «лишь бы наш мальчик был счастлив», так она говорит.

Владимир Иванович откинулся на высокую спинку стула и внезапно мягко улыбнулся.

Они сидели в маленьком ресторане неподалеку от дома Коровиных, и разговор складывался достаточно непринужденно.

— А потом, знаете, мы не то чтобы полюбили, но определенно зауважали Веронику. Она была чрезвычайно умна, обладала житейской практичностью и деловой хваткой, не строила из себя кисейную барышню, и мы с супругой решили, что, наверное, именно такая жена и нужна нашему романтику. Совершенно земной и здравый человек, без иллюзий и фантазий. И вот что получилось. — Голос Коровина дрогнул.

Но существовал еще один участник всей этой любовной истории.

Алина Станиславовна Шестова, со слов Натальи Лисициной, несколько лет состояла в любовной связи с Андреем Гербером, причем Вероника знала об этом и никоим образом не препятствовала их отношениям. Почему? Ей было абсолютно все равно, мужа своего она разлюбила и поэтому не ревновала.

Но какие чувства испытывал Андрей Гербер? Он, совершенно не склонный к изменам, уже несколько лет встречается с близкой подругой своей жены?

Что это за связь? Внезапная влюбленность в подругу жены, глубокая привязанность, страсть, наконец?

Или он замутил эти отношения в отместку жене?

Значит, у Вероники была своя личная жизнь, и муж об этом знал?

Что мы можем знать о тех демонах, которые живут так глубоко внутри нас и о которых мы порой и не подозреваем? А когда эти демоны внезапно вырываются из глубин нашей души, что эти демоны способны сотворить даже с самым разумным человеком, на какие поступки толкнуть измученную ревностью душу? А вдруг в тот самый вечер, когда собрались вместе участники любовного треугольника, у Андрея случился психологический срыв и он решился на непоправимое?

Но нужны доказательства, а вот их как раз и нет.

— Давай, давай, соображай, вспоминай все по минутам, включи свою профессиональную память. — Люба говорила быстро и настойчиво. — Вспомни все, что касалось Вероники, о чем лично ты с ней говорила, не все вы, а именно ты. — Любаша поерзала на узком кухонном диванчике и строго посмотрела на Аню поверх хрупких дорогих очков.

— Любаша, ну о чем я могла говорить с ней, я ее увидела впервые за двадцать лет, естественно, что личных тем мы не касались, а вспоминали школу, одноклассников: кто кого видел, кто и как устроился, много говорили о работе. Единственный момент, когда мы с Верой были наедине, — это несколько минут на веранде, после чаепития. В комнате было очень душно, мне захотелось подышать воздухом, а на улицу идти не хотелось. Алина с Натальей о чем-то разговаривали, Миша смотрел телевизор, и я прошла через комнату на веранду, она застеклена и тянется вдоль всей стены дома. Веранда порядком захламлена старыми вещами, а справа от двери стоит большой старинный шкаф и закрывает весь правый угол веранды. Я зашла, прикрыла за собой дверь и через несколько секунд услышала: «Валера, как можно было такое сделать, это же безумие!» Голос у Вероники был очень напряженный, но не громкий. Я ее сразу и не разглядела, она стояла за шкафом и разговаривала по телефону. Я сделала шаг назад, половицы скрипнули, Вероника обернулась и очень недовольно, знаешь, так по-королевски высокомерно глянула на меня, что я поспешила вернуться в гостиную. Понимаешь, Люба, я думала, она говорит с каким-то мужчиной Валерой, а оказывается, она так свою сестру называла, Валерию.

Аня перевела дыхание и потянулась за очередной шоколадной конфетой. Они с Любашей уже второй час распивали чай у Ани на кухне, уверяя друг друга, что именно шоколад стимулирует работу мозга и насыщает организм серотонином, а ощущения счастья в последнее время Ане катастрофически не хватало.

— А кто тебя видел в гостиной, когда ты вернулась с веранды?

— Как это — кто? Да все видели! Кроме, пожалуй, Миши, он сидел спиной к дверям, которые ведут на веранду, и смотрел телевизор. Андрея в доме тоже не было, он после ссоры с Вероникой хлопнул дверью и вышел на улицу.

— Значит, кто-то думает, что ты слышала или знаешь что-то важное.

— Знать бы еще, что такое я знаю! Когда мне с угрозами звонили по телефону, они матерились, что я лезу не в свое дело. Это уже третье происшествие, Люба! Ты была права, это уже статистика!

— Они конкретизировали, куда ты лезешь?

— Нет, ничего конкретного. Люба, я никуда не лезу. Мне не нужны приключения. Мне сына вырастить надо. Вот и все. И убийство Вероники я обсуждала только с тобой и с Алиной. А ты у нас лицо абсолютно незаинтересованное, никого из моих бывших одноклассников ты в глаза не видела, и я тебе ни о ком из них раньше не рассказывала. И этот красавец, Вероникин директор Игорь Николаевич, с которым мы встречались в кафе, расспрашивал меня о какой-то папке с документами, а я не видела у Вероники никакой папки, хотя, может быть, она и была где-нибудь, например, в машине.

— Постой, Аня, какой еще красавец Игорь Николаевич?

— Разве я тебе не рассказала? Значит, забыла. — Аня подробно и в деталях стала вспоминать встречу с «Аленом Делоном».

— Анюта, а откуда он вообще взялся, этот Вероникин директор? Я имею в виду, откуда он узнал номер твоего телефона? У Вероники был твой телефон?

— Люба, я уже устала повторять, что предпоследний раз я видела Веронику двадцать лет назад на школьном выпускном вечере, а последний — 23 сентября этого года на даче у Алины Шестовой. В промежутке между этими двумя встречами, который длился ни много ни мало двадцать лет, мы совершенно не общались. У нее не могло быть моего телефона. Единственное, номер моего телефона Веронике могла сообщить Алина, а красавец «Ален Делон» взять его у Вероники, но это слишком сложно и непонятно.

— Хорошо, а если предположить, что «Алена Делона», то есть Игоря Николаевича, знал еще кто-то из тех, кто ездил на дачу? Допустим, начальника Вероники вполне мог знать ее муж, кажется, его зовут Андрей?

Аня от неожиданности сделала слишком большой глоток чая, захлебнулась, раскашлялась, а потом долго пыталась восстановить дыхание. Все это время Люба терпеливо и спокойно смотрела на нее сквозь прозрачные очочки.

— Любаша, я, кажется, все поняла. — Аня пересказала Любе разговор с Алиной Шестовой о ее связи с Андреем Гербером. — Понимаешь, если Алина долгое время была любовницей Андрея Гербера, он вполне мог от нее узнать мой телефон, а потом сообщить его Игорю Николаевичу. Вот это получается достаточно логично. Таким образом, становится более или менее понятно, кто стоит за этими угрозами: Андрей Гербер. Он убил свою жену и ищет какой-то документ или документы и считает, что я знаю, где они находятся.

— А Вероника тебе ничего не отдавала?

— Нет, Люба, ничего. Ничего!!!

— Тише, Анька, не кричи и не маши руками, здесь нужно хорошенько все обдумать и разложить по полочкам.

— У меня мозги атрофировались, я от страха плохо соображаю. Люба, если со мной что-нибудь случится, ты, пожалуйста, не бросай Колю. Родители совсем уже пожилые и не смогут его вырастить. Я понимаю, что чужой ребенок — это обуза, но Колька у меня послушный и не вредный, и тебя он любит, а я завтра схожу к нотариусу и оформлю завещание на свою квартиру тебе. Люба, ты только не перебивай, выслушай до конца!.. Если со мной что-то случится, ты потом по завещанию сможешь продать мою квартиру, а деньги положить в надежный банк и проценты отдавать моим родителям, они будут на эти деньги жить вместе с Колей. Не смогут же они его растить на свою пенсию.

Только не отдавай всю сумму целиком, они растеряются и отнесут в какой-нибудь банк-однодневку, который через полгода лопнет. А еще лучше сдать эту квартиру, она расположена в центре, с ремонтом, желающие всегда найдутся, и продавать не нужно, она останется в наследство Коле.

Аня перевела дух, глубоко вздохнула и уставилась на побледневшую и растерянную Любу.

— Аня, тебе нужно обратиться к психологу, а еще лучше к психиатру. Какую квартиру продавать, ты совсем свихнулась! Успокойся, я понимаю, что ты напугана, но давай не будем истерить! Все прояснится, и ты прекрасно вырастишь своего Колю, а потом еще и внуков будешь нянчить. Не накручивай себя, давай лучше спокойно и детально разберемся в ситуации, обратимся за помощью к полиции. Ты говорила, что следователь не стал отмахиваться и совершенно нормально выслушал тебя.

— Да, а потом я познакомилась с Сергеем, он работает в охранном агентстве, и все ему рассказала.

— Вот видишь, Анютка, ты не одна, ты должна настроить себя на позитив: пройдет совсем немного времени, и преступника поймают. Самое обнадеживающее во всей этой отвратительной истории то, что это, так сказать, семейное убийство. Муж убил жену и лихорадочно пытается спрятать какие-то улики. По крайней мере, здесь не задействованы криминальные группировки и прочая организованная преступность, вот это было бы действительно плохо, а так, подумаешь, семейная ссора. Ну, убил муж жену, делов-то! Да, тебе пришлось понервничать, но это не повод впадать в психоз. И вот еще что, Аня. Раз твоя подруга Алина была долгое время любовницей этого подозреваемого Андрея, ты, пожалуй, сильно с ней не откровенничай. Неизвестно, какую роль она играет во всей этой истории, поэтому попридержи язык.

— Это я понимаю, но она единственный источник информации.

— Аня, может быть, тебе уехать на время из города? Съездите на недельку в какой-нибудь пансионат или дом отдыха, отдохнете с Колей в тишине, отоспитесь, отъедитесь, а то на тебя смотреть страшно: нос заострился, ключицы торчат. А пока вы там живете, следствие размотает это дело. Что-то они все-таки делают, не просто так сидят.

— Нет, следствие, конечно, ведется, другое дело, как и когда оно закончится, тоже непонятно. А по поводу пансионата я не знаю, Люба. Сейчас октябрь — отчетный период в разгаре. Ты, как финансовый директор, понимаешь, что это значит для главного бухгалтера. Уйти сейчас с работы я никак не могу. Меня директора не поймут, а я этой работой очень дорожу. Ты же знаешь, найти хорошее место не так уж просто, я не хочу рисковать добрым отношением начальства.

— Понимаю. — Люба сочувственно покивала. — Наша бухгалтерия тоже в полном составе до девяти вечера сидит, отчеты кропает. Ты хотя бы не задерживайся подолгу в офисе, постарайся уходить с работы пораньше.

— Сергей сказал, что будет встречать меня после работы и отвозить домой… — Конец фразы Аня произнесла натянуто и опустила глаза.

Люба деликатно хмыкнула и развивать тему не стала.

К вечеру Павлов отзвонился следователю.

— Александр Петрович, докладываю про Игоря, точнее, Красовского Игоря Николаевича, племянника бабушки Плаксицкой.

— Так-так, — оживился Бобырев.

— Красовский Игорь Николаевич, сорок два года, женат, имеет сына, судимостей не имеет, не состоял, не привлекался… Александр Петрович, коммерцией он действительно занимался, как сказал своей тетушке, но гораздо раньше. А последние пять лет он торгует на фондовом рынке, то есть зарабатывает на жизнь покупкой и продажей акций.

От слов «фондовый рынок» у Бобырева заломило затылок.

— Виктор, вот в этом я ни черта не понимаю…

— Да я тоже, Александр Петрович, — шмыгнул носом Павлов.

— В любом случае, Витя, нужно найти этого Красовского и поговорить с ним.

— А я уже поговорил, — удовлетворенно сказал Виктор.

— С этого места подробнее. — Бобырев неожиданно занервничал.

— Да что тут особо рассказывать, Красовский не отрицал, что он знал Веронику Гербер. Познакомились они в кафе, случайно. Как он выразился, у них случился небольшой роман, но по причине сложного характера Вероники этот роман продлился совсем недолго. Кстати, этот Красовский такой респектабельный господин, одет прекрасно, благородная ранняя седина на висках… джентльмен, одним словом. Женщинам такие нравятся… — В голосе Виктора прозвучала плохо скрываемая досада.

Бобырев невольно улыбнулся. Хорошо, что они говорят по телефону, и Виктор не видит этой усмешки. Бобырев слышал, что у Виктора сложно складывались отношения с противоположным полом, и Павлов очень переживал по этому поводу.

— Тем не менее, — продолжил Павлов, — они с Вероникой остались не то что бы друзьями, но, как он сказал, добрыми товарищами. И эти добрые отношения базировались на взаимной финансовой заинтересованности. Вероника собиралась открывать собственный бизнес, а поскольку Игорь Николаевич ранее занимался коммерцией, то он счел нужным давать ей практичные советы и даже собирался помочь с поиском помещения под офис. Именно по вопросу аренды офиса Вероника звонила ему в четверг, за день до убийства, а в пятницу вечером он перезвонил ей сам.

— Почему он звонил так поздно?

— Сказал, что был на концерте рок-группы, и даже билет в кармане нашел и показал мне. А после концерта вспомнил, что обещал ей ответить по аренде, и перезвонил.

— Ну хорошо, допустим, Витя, все так и было. А что он так старался с этой арендой?

— Я задал ему тот же вопрос, Александр Петрович, так он сказал, что планирует ремонт квартиры, а поскольку Вероника собиралась как раз торговать отделочными материалами, то он очень рассчитывал, что она не забудет его стараний и продаст ему материалы с хорошей скидкой. Короче, услуга за услугу.

— Получается, Красовскому и предъявить нечего?

— Получается, что так, Александр Петрович, — с сожалением подтвердил Павлов.

Александр Петрович положил телефон, встал и подошел к окну. За окном было серо и тускло, вид открывался на стройку. Все тот же бульдозер и котлован, ничего нового он не увидел. Бобырев взъерошил волосы и снова взял в руки телефон.

Наконец-то рабочий день закончился. Аня торопливо собрала сумку, тщательно подкрасила губы, старательно-небрежно повязала шарф и быстро вышла на улицу. Сергей уже приехал и ждал ее. Аня по-детски радостно улыбнулась, кокетливо процокала по мраморным ступенькам высокими каблучками и постаралась грациозно сесть в машину.

Сергей был определенно не в настроении.

— Скажи, ты ничего не знаешь о некоем господине Красовском? — спросил он.

— Нет, а кто это? — Ане совершенно не хотелось об этом говорить. За ней на работу в кои-то веки заехал интересный мужчина, и менеджеры видели, как она села в его машину. Будут обсуждать, конечно. «Ну и пусть обсуждают, — удовлетворенно подумала Аня. — У меня такая безупречная репутация, что давно пора ее слегка подмочить…»

— На сотовом телефоне Вероники Гербер определились два ее последних разговора: с сестрой Валерией и неким Красовским — с ним она разговаривала примерно за полчаса до убийства.

— Послушай, а как он выглядит, этот Красовский?

— Высокий, подтянутый, очень много седины, голубоглазый.

— Похож на сорокалетнего Алена Делона и зовут его Игорь Николаевич? — уточнила Аня.

Сергей вопросительно посмотрел на нее.

— Я с ним встречалась дней семь назад, и мне он представился непосредственным начальником Веры. — Она начала рассказывать ему о встрече с Красовским, потом вдруг замерла:

— Подожди, подожди… Алина мне рассказывала о любовнике Вероники, об их длительной и взаимовыгодной связи и о том, что кто-то кого-то ссужал деньгами. Может быть, это господин Красовский? И еще: ты мне сказал, что Вероника перед смертью сделала два звонка — один Красовскому, а другой сестре?

— Сначала ей позвонила сестра, а потом Красовский.

— Она сказала тогда на веранде: «Валера, как можно было такое сделать!», и я решила, что Валера — это какой-то мужчина, а это ее сестра Лера-Валерия. Что же сделала эта Лера, что так взволновало Веронику?

— Скажу Саше Бобыреву, пусть выяснит, — кивнул Сергей.

— И еще: тогда в кафе Красовский спрашивал о каком-то документе, он не мог его найти, а сейчас я вспомнила, что, когда я вышла на веранду, Вероника одной рукой держала телефон, а вторая у нее была между задней стенкой шкафа и стеной дома. Вдруг этот документ спрятан где-то там?

— Понятно, — неопределенно процедил Карякин, и далее они ехали молча.

За окном автомобиля мелькали темные деревья, мокрые толстые стволы сосен и густая еловая зелень скрадывали бледный свет, золотая листва опадала и уже не освещала лес, он становился все мрачнее и мрачнее. Они очень быстро добрались до дачи, поздней осенью поселок выглядел пустынно и неуютно. Александр Петрович попросил у Алины разрешения еще раз осмотреть дом, и Алина нехотя согласилась.

За рулем был Сергей, Бобырев устроился рядом с водителем, Алина и Аня сидели сзади, Алина с поджатыми губами молча смотрела в окно автомобиля, отвернувшись от подруги. Она подняла воротник куртки, как бы стараясь максимально отгородиться от происходящего, хотя в машине было тепло. Аня же пригрелась и совершенно расслабилась, так хорошо ей было сзади на пассажирском месте, за крепкими спинами двух взрослых и умных мужчин. Вот оно, вожделенное чувство защищенности и спокойствия, когда ты не должна принимать никаких решений, а можешь почувствовать себя девочкой. Анне очень не хотелось выходить из машины, выползать из теплого кокона в холодный и мокрый сумрак.

Как же уныло выглядел теперь этот дом. В нем не осталось ни капли того волшебства и сентябрьского золотого очарования; грустно было смотреть на запущенный участок и побитые дождем кусты. Тоской и безнадежностью веяло теперь от Дома, и тоска и тревога невольно охватили Анну.

Они зашли на веранду, Аня подошла к шкафу, просунула узкую ладонь между стеной дома и шкафом, поводила рукой вверх-вниз. Пусто. Ей просто показалось, что Вера что-то прятала. Аня попыталась просунуть руку глубже, но никак не получалось.

— Давайте отодвинем шкаф, — предложил Сергей.

— Подожди, — пробормотала Аня, кончиками пальцев она что-то почувствовала. Кое-как, сломав два ногтя и ободрав до крови запястье, она выцарапала из-за шкафа сложенный вчетверо листок и протянула Бобыреву. «Я, Красовский Игорь Николаевич… занял у Гербер Вероники Владимировны… 15 000 долларов США, что эквивалентно… для вложения в акции…»

Ничего нового, за окном, как всегда, моросил дождь. Аня очень устала на работе, отчетный период никак не заканчивался, голова соображала отвратительно, ночью она спала плохо, часто просыпалась и потом долго не могла уснуть, бродила по квартире, пила воду и крутилась на своем диване. С утра в офисе она сидела «телом», как иногда говорила Люба, за день выпила несколько чашек кофе и наконец-то к вечеру слегка взбодрилась.

Вечер она решила полностью посвятить сыну и дому. За эти две безумные недели она совершенно забросила ребенка, он практически все время жил у бабушки-дедушки и уже начал бунтовать: Коле катастрофически не хватало общения с мамой, и Аня прекрасно это понимала. К прочим неприятностям у Коли снизилась успеваемость, о чем недовольно сообщила бабушка, поджала губы и строго посмотрела на дочь. Аня почувствовала, что назревает небольшая ссора и решила действовать на опережение.

— Ну что ты, мама, оценки — это святое, — примирительно сказала она и клятвенно пообещала проследить за выполнением домашки.

Когда Аня училась в школе, родители достаточно строго требовали успеваемости в школе, и никакие отговорки в расчет не принимались. Планка была высокой, приходилось стараться. Аня всегда любила математику, с гуманитарными предметами и английским вообще проблем не было никаких, а вот естественные науки давались с трудом, особенно физика и химия.

Сейчас Аня столь же внимательно следила за Колиной успеваемостью и считала, что «ослабить вожжи» никогда не поздно, а вот распустить ребенка можно очень быстро, «собрать» его потом будет намного сложнее.

Пока сын делал уроки, Аня быстро готовила ужин, от бутербродного питания болел желудок, и она решила за этот вечер приготовить как можно больше еды, впрок. Готовить Аня не любила, и, когда Коля ночевал у родителей, питалась бутербродами и йогуртами, но сегодня ребенок дома — и Аня честно встала к плите.

Квартира тоже была в запустении: уборку все некогда было сделать, вещи были разбросаны, мебель покрылась пылью, но этим Аня решила заняться позже.

Потом они с Колей наелись супа-пюре-котлет, запили все это чаем с печеньем, еле выползли из-за стола и завалились на диван смотреть очередной фильм про Гарри Поттера. Поттеромания захватила их с Колей после выхода первой же книги о юном волшебнике, причем Аня увлеклась ничуть не меньше сына. Когда Коля после захватывающего просмотра накупался и добровольно улегся спать, Аня плотнее закрыла дверь в его комнату и взяла телефон. Алина ответила безжизненным голосом.

— Линуся, как дела?

— Плохо, Аня, плохо. В семье непонятно что творится. У нас с мужем невыносимые отношения, он просто сумасшедший, орет матом по любому поводу и чуть ли не кидается на меня с кулаками, я безумно раздражаю его.

— Алина, если вы поссорились с Мишей, то это не конец света, ссоры происходят в каждой семье, нужно пережить несколько тяжелых дней, а потом все нормализуется, вы очень благополучная пара, и не стоит так все драматизировать. Может быть, тебе стоит съездить куда-то, развеяться? Допустим, на недельку в Венгрию, на твой любимый Балатон. Съездишь одна, вы отдохнете друг от друга, и все как-то нормализуется.

— Какой Балатон? У меня работы полно, началась учеба, у меня сплошные лекции, все расписано по часам, — вяло отреагировала Алина.

— Тогда будь с ним поласковей, Алина, ты чрезвычайно занятая, преуспевающая дама, я понимаю, что тебе некогда, но вдруг ему не хватает твоей любви и заботы?

— Любви? Да нас тошнит друг от друга! Мы не спим вместе уже несколько лет, а два дня назад в институте мне рассказали, что у него безумный роман с молоденькой аспиранткой, она моложе его на двадцать лет, ей всего двадцать три. Двадцать три, Аня, а мне уже скоро тридцать восемь! Он не хочет жить дома, он хочет к ней!

— Может быть, это мимолетное увлечение и скоро все закончится? Ты потерпи чуть-чуть, он перебесится, знаешь — седина в бороду… И потом снова будете мирно жить-поживать и добра наживать… — Аня говорила монотонно убаюкивающим голосом.

— Анька, я ему сказала то же самое. Мы женаты практически девятнадцать лет, столько всего пережили, у нас единственная дочь, общая недвижимость, карьера и репутация, черт возьми! Мы вышли на достойный уровень. А он ответил, что это истинное чувство, а не очередной романчик. Заметь, не очередной романчик. То есть у моего благоверного очередные романчики были, и ему есть с чем сравнивать. Он не считает нужным даже скрывать свои похождения. Но о такой девушке, как Оля, он мечтал всю жизнь, а наш брак его не устраивал с самого начала. Шестов сказал, что все обязательства передо мной он считает выполненными, дочь уже взрослая, летом оканчивает школу. Разумеется, он не отказывается помогать дочери, он будет платить хорошие алименты, но жить он хочет только с любимой женщиной. Ему сорок два года, и остаток жизни он мечтает прожить именно с ней. Я сказала ему, что при такой разнице в возрасте их совместная жизнь продлится от силы лет десять — пятнадцать, а потом, когда он поизносится и будет ей не нужен, она его бросит. И знаешь, что ответил мой муженек?

Он не исключает такой вариант! Но он сделал выбор: он проживет эти десять — пятнадцать— двадцать лет, сколько Бог даст, именно с ней, а потом — не важно. Зато на том свете ему будет что вспомнить. Вспоминать о нашем браке на том свете он не собирается. Нет, Аня, он твердо решил уйти.

Аня вздохнула:

— Да, похоже, это у него серьезно. Алина, но, если ваш брак давно потерял смысл, ты сама говорила, что вас ничего не связывает, кроме общего имущества, и дочка уже взрослая, и для нее развод не будет ударом, может, стоит его отпустить? К чему мучить себя и его? Понимаю, без мужа тяжело, я-то знаю это, как никто другой, но тебе только тридцать восемь лет! Ты хороша собой, обеспечена, ты можешь прекрасно устроить свою жизнь…

— Обеспечена?! — взвилась Алина. — Нам же придется все делить! Квартиру, машину, все! Он сказал, что я не имею права становиться на пути к его счастью! Его счастью! Ты слышала?! Она его мечта, мечта всей его жизни!

— Лина, Лина, угомонись! Если он действительно потерял голову, это может случиться с каждым, попытайтесь разойтись цивилизованно, сохранить какие-то дружеские отношения хотя бы ради дочери…

— Я НЕ ХОЧУ расходиться! НЕ ХОЧУ! Я не хочу быть разведенной женщиной, женщиной, которую бросили! И я не хочу ничего делить! — Остановить Алину было невозможно.

Аня понимала, что Шестов как таковой Алину интересовал мало. Рушился ее блестящий имидж красавицы и умницы, у которой все замечательно: прекрасная семья, престижная работа, достаток и благополучие. И дело было не столько в деньгах, сколько в уязвленном самолюбии.

— Лина, но ведь и ты не без греха. Вы с Андреем Гербером…

— Что Андрей! Он мне даже ни разу не позвонил, а на мои звонки не отвечает! Я нужна была ему только в качестве удобной, совершенно нетребовательной любовницы. Такой мамочки-утешительницы…

«И это чистая правда», — мысленно прокомментировала Аня.

— А кстати, почему он взял фамилию жены?

— Кто?

— Андрей Гербер.

— Потому что его фамилия Коровин. Вероника наотрез отказалась брать его фамилию. Вероника Коровина, можешь себе такое представить?

— Такое представить не то что трудно, а в принципе невозможно!

— А кроме всего прочего, еще тогда, давно, перед свадьбой, они подумывали не уехать ли им в Израиль, вот он и взял фамилию жены. Андрей Гербер — это звучит красиво.

— Понятно. Скажи, а ты знаешь, как зовут любовника Вероники? Ты его видела?

— Видела мельком один раз: очень красивый высокий седеющий мужик, зовут, кажется, Игорь, но она тщательно скрывала отношения и не распространялась на эту тему.

— Он женат?

— Да, и ребенок есть, а что ты так интересуешься?

— Вспомнила вот что-то. — И Аня постаралась быстрее свернуть разговор.

Александр Петрович Бобырев восхищенно смотрел на сидевшую перед ним Валерию Богатыреву, до замужества Гербер. «Какая она вся шоколадно-ореховая», — умилился он. Фантастически похожая на свою сестру двадцатисемилетняя Валерия была еще краше: нежное личико с персиковой кожей и бархатными карими глазами обрамляли блестящие каштановые локоны; фигура была под стать лицу: не очень высокая, по-девичьи тоненькая. Одета молодая женщина была просто и неброско: в джинсы и облегающий свитерок, но это не была дешевая одежда масс-маркета, а качественные вещи из фирменных магазинов. «Насколько мне известно, девушка нигде не работает, официально не замужем…»

— Валерия Владимировна, — Бобырев говорил ласково и проникновенно, — расскажите, пожалуйста, когда вы последний раз виделись со своей сестрой?

— Вероника позвонила в среду и сказала, что хочет заехать ко мне в гости, мы давно не виделись и она соскучилась по мне и по моей дочери, Вероника очень любит… любила Ниночку. — Голос девушки задрожал, и карие глаза наполнились слезами.

— И как вы провели вечер среды? О чем вы разговаривали с сестрой?

— Да особенно ни о чем, все, как всегда, говорили о Нине, о школе, потом я стала жаловаться на маму. Понимаете, у нашей мамы всегда был непростой характер, а с возрастом он стал все больше портиться. Мама стала очень упрямой и резкой, Вероника мало общалась с мамой, они друг друга раздражали, поэтому мне приходилось как-то их мирить, налаживать отношения… — Валерия достала из сумочки носовой платок, и Бобырев почувствовал запах карамели, шоколада и еще чего-то необъяснимо приятного. Какой-то новогодний запах.

Духи такие, догадался Александр Петрович.

«Сейчас она будет заговаривать мне зубы, рассказывать про маму и вообще забивать эфир всякой ерундой», — устало подумал Бобырев.

— Валерия Владимировна, незадолго до своей смерти ваша сестра разговаривала с вами по телефону и просила вас, настаивала: «Не делай этого!» Что же такого вы сделали или собирались сделать, милая Валерия Владимировна? — Он постарался, чтобы голос звучал как можно мягче. — Что так рассердило вашу сестру?

Женщина подавленно молчала.

— Ну хорошо, не хотите отвечать на этот вопрос, ответьте на другой: знаете ли вы Красовского Игоря Николаевича и какие отношения связывали вашу сестру с ним?

Он едва успел закончить фразу, как Валерия покачнулась и чуть не упала навзничь. Губы ее затряслись, она скорчилась на стуле, лицо посерело и исказилось жалкой гримасой, от шоколадно-орехового очарования не осталось и следа.

— Он сказал, что их связывали исключительно деловые отношения, и они с Верой только добрые товарищи… А мы… мы обязательно должны пожениться… только нужно чуть-чуть подождать, пока обернутся деньги… — Она зарыдала, уткнув лицо в ладони.

— Валерия, он — это кто? Кто он?

— Игореша, — пролепетала она, подняв к нему личико с черными потеками туши, — Игорь Красовский…

«Вот это да!» — Бобырев чуть не присвистнул от удивления, но вовремя спохватился, налил воды в стакан и протянул Валерии. «Вот ведь влипла, дурочка», — сочувственно подумал он.

Лерочка родилась, когда ее сестре Веронике исполнилось десять лет. Маленькая Вероника с удовольствием помогала маме нянчиться с маленькой живой куклой, а когда стала чуть постарше, уже совершенно осознанно и ответственно занималась младшей сестричкой: заплетала ей косички, отводила в детский сад, потом помогала делать домашние задания и порой вместо мамы ходила на родительские собрания в школу. Ревности и соперничества, как порой бывает в некоторых семьях с двумя детьми, в семье Гербер не существовало: родители одинаково любили обеих дочек и одинаково мало уделяли им внимания, так как всегда очень много работали. Вероника, девочка не только очень красивая, но и очень умная, сначала просто любила свою маленькую несмышленую сестричку; позднее, когда Лерочка подросла и пошла в школу, а Вероника уже поступила в институт, она еще стала и жалеть бесхитростную и бестолковую Леру. Лера всегда и во всем слушалась и подчинялась Веронике, и вовсе не потому, что сестра активно давила на нее, нет, Лера по природе своей была существом ведомым, и в принципе не могла принимать какие-то собственные решения, а уж тем более претворять их в жизнь.

Лерочка росла очень хорошенькой и не эмоциональной девочкой, была не особо разговорчива и училась весьма посредственно. Единственное, где она преуспевала, — это на уроках домоводства: Лера старательно шила, с удовольствием готовила, а дома сноровисто убирала квартиру. Вероника только недоуменно покачивала головой: сама она готовила в случае крайней необходимости, без малейшего удовольствия, а шить не умела вообще.

Худо-бедно, Лера окончила восемь классов и по совету Вероники поступила в колледж по специальности закройщик-модельер. Но и здесь ее ожидали трудности: придумывать костюмы и строить выкройки Лере было сложно: фантазия у нее была слишком бедная, чертила она из рук вон плохо, и, когда девчонки из группы начинали вдохновенно вещать о самореализации, Лера растерянно отмалчивалась — она и слово это толком понять не могла.

В восемнадцать лет Лера выскочила замуж и вскоре после свадьбы родила здоровую, спокойную и красивую девочку. Лерин муж занимался бизнесом. Это звучало очень солидно, а что это был за бизнес, в чем он заключался — Лере не пришло в голову поинтересоваться. Муж гордился красотой молодой жены, одевал ее и дочку, как кукол, Лера с удовольствием занималась дочуркой и безупречно вела хозяйство, дома царила идеальная чистота, и на плите всегда стоял свежий обед. Все были довольны и счастливы.

Муж стал преуспевать в бизнесе, и они уже собирались переезжать из маленькой однокомнатной квартиры в сером панельном доме в новую трехкомнатную, но внезапно исчез муж. Спустя неделю его нашли в пригороде с простреленной головой. Следователь вскользь заметил, что обналичка денежных средств — дело очень рискованное. А Лера и не поняла, о чем идет речь. Она попыталась что-то выяснить у Вероники, но Вера как-то странно на нее посмотрела и перевела разговор на другую тему.

По совету Вероники Лера стала сдавать новую трехкомнатную квартиру какому-то Вериному коллеге, а сама с дочкой продолжала жить в однокомнатной. Денег хватало, муж оставил на счетах солидную сумму. Жизнь потихоньку наладилась, дочка поступила в первый класс хорошей центральной гимназии, на этом настояла Вероника. Вероника заботилась о Нинульке, как о родной дочери: возила ее по детским развлекательным центрам, одевала в дорогих магазинах, оплачивала племяннице занятия в музыкальной школе и педагога по английскому. Нинулька училась хорошо, радовала маму и тетю Веру. Иногда Вероника пыталась поговорить с Лерой, что неплохо бы устроиться на какую-то работу, нельзя рассчитывать только на квартирные деньги, Нинулька растет, и ей нужно будет все больше и больше, и что самой Лере нельзя замыкаться в четырех стенах и с утра до вечера вылизывать квартиру. Но Лера так испуганно и растерянно смотрела на сестру, что Вероника вздыхала, обрывала фразу на полуслове и отворачивалась.

Полгода назад, в конце марта, когда началось таяние и под ногами был сплошной лед с водой, Лера подвернула ногу у себя во дворе, кое-как дохромала до ближайшей скамейки и, благо сотовый был всегда с собой, позвонила сестре. Сестра вскоре примчалась на чужой машине, ее маленький внедорожник был в ремонте, и они с Игорем, как представился сидевший за рулем высокий и очень красивый мужчина, отвезли Леру в травмпункт, а потом помогли Лере подняться домой. Спустя десять дней нога у Леры зажила, она начала нормально ходить и очень удивилась, когда во дворе дома случайно встретила Игоря Николаевича. Он приветливо поздоровался, заглянул ей в глаза внимательно и участливо, и Лера пропала. Она влюбилась мгновенно и безоглядно и поверила Красовскому Игорю безоговорочно.

Если быть точным, вопрос «верить или нет» в принципе не вставал перед ней, ее жизненный опыт был минимален, а круг общения слишком узок. Игорь моментально подчинил ее своему влиянию, окружил вниманием и контролировал ее жизнь полностью. Хотя контролировать особо было нечего. Подруг у Леры не было, Вероника хронически была занята на работе, да и у нее, Леры, куча забот: отвезти Нинульку в школу, забрать из школы, покормить, отвезти в музыкальную школу, забрать из музыкальной школы, покормить. Тем более что все это связано с поездками на общественном транспорте. Вероника предложила отдать Лере свою старенькую «шкоду», чтобы сестре было проще возить ребенка, но Лера растерянно покачала головой: «Ей? Водить машину? Но у нее нет прав! А как их получить? Ой, нет, это не для нее!»

Леру тяготило семейное положение Красовского, она не хотела делить его ни с кем, и Игорь, проникновенно глядя в глаза любимой, признался, что его с супругой не связывает ничего, кроме ребенка, и что ему безумно хорошо с Лерой. Вот если бы он смог отправить учиться Виталика в Англию, он бы счел свои обязательства перед семьей выполненными, и тогда ничто не помешало бы им с Лерусей пожениться. С женой они давно стали чужими, и, кроме сына, их ничего не связывает.

Но у него нет денег. Лера грустно покачала головой. Спустя несколько дней Игорь приехал к ней возбужденный, с шикарным букетом цветов и дорогим шампанским и сказал, что кажется, он нашел выход из тупика: он работает с ценными бумагами, и если вложить в акции крупную сумму денег, то через полгода можно получить намного больше того, что вложено. Из щегольского кожаного портфеля он достал тонкую папочку и начал рассказывать Лере о каких-то котировках, курсах и пакетах. Она покорно слушала, но через десять минут у Леры смертельно заболела голова и захотелось спать. При виде слишком большого количества цифр ей всегда хотелось спать. Она глотнула шампанского и жалобно посмотрела на Игорешу. Он замолк на полуслове, отложил бумаги, притянул к себе Леру:

— Я идиот, прости меня, котенок, я утомил тебя всей этой ерундой. Тебе не нужно ни о чем думать, забивать цифрами свою очаровательную головку, для этого есть я, и я позабочусь обо всем, и мы будем вместе — всегда-всегда… Ты будешь жить как за каменной стеной…

У Леры кружилась голова, она прикрыла глаза, и мир вокруг исчез, и время остановилось.

После любовных безумств Лера соображала еще хуже, чем обычно, и, когда Игорь сказал, что нужно продать ее трехкомнатную квартиру, которую она сдает, а деньги он выгодно вложит в ценные бумаги, она автоматически кивнула.

Игорь быстро нашел покупателя на квартиру, помог собрать и оформить все необходимые документы, и через две недели квартира была продана, а деньги получены Красовским. Красовский еще в самом начале их романа посоветовал Лере ничего не рассказывать сестре об их отношениях: «Леруся, у нас с Вероникой был легкий флирт, только и всего. А сейчас мы добрые товарищи, но все равно Веронике будет немного неприятно, что я отношусь к тебе иначе, чем к ней. Ты мой маленький беспомощный котенок, о тебе нужно заботиться и опекать, а Вероника слишком умная и независимая, в ней нет этой трогательной женственности и мягкости. Она одной безжалостной фразой может легко разрушить наше маленькое беззащитное счастье». Глубокий бархатный баритон завораживал, Лера смотрела в голубые настойчивые глаза Игореши и согласно кивала.

— Скажите, Валерия Владимировна, а как ваша сестра узнала о том, что вы продали квартиру и отдали деньги Красовскому? — осторожно поинтересовался следователь.

Валерия втянула голову в плечи и скорчилась на стуле. Александру Петровичу она напомнила маленькую девочку, которая страшно боится наказания за свой проступок и мечтает спрятаться где угодно — в шкафу или под столом, лишь бы только избежать суровой отповеди.

— Понимаете, Вера, она очень любит… — Тут Лера на секунду замолчала, потом всхлипнула и уткнулась в носовой платок. — Вера, она очень любила мою дочь, Нинульку. Она требовала, чтобы Нина посещала хорошего репетитора по английскому, Вера сама мне ее рекомендовала. И вдруг Вероника случайно встретила эту англичанку в «Стокманне», которая пожаловалась, что Нинулька уже как месяц не ходит на занятия. А я решила, пусть Нина немного отдохнет, а я денег сэкономлю… Ну и вот, — Валерия прерывисто вздохнула и шмыгнула носом, как провинившаяся школьница, — Вера вечером приехала ко мне домой и стала меня выспрашивать. Она, знаете, так жестко со мной разговаривала, выясняла, куда я трачу деньги, на что, и как-то так получилось, что я ей рассказала о продаже квартиры. А что такого, это моя квартира, и я могу ею распоряжаться! — Эту фразу Лера произнесла не вполне уверенно и с вопросительной интонацией.

— Конечно, конечно, — поспешил ее ободрить Александр Петрович, — вы же собственница и имеете полное право!

— Да, собственница. — Валерия слегка ожила, вздернула подбородок и немного выпрямилась на стуле. — Но, понимаете, она все выпытывала у меня, как мне такое могло прийти в голову, и я ей сказала, что мне посоветовал Игореша. — Лера отчаянно покраснела.

— Но вы же молодая и не вполне опытная женщина, — пришел ей на помощь Бобырев. — Ничего странного, что вы обратились за помощью к любимому мужчине…

Лера прерывисто вздохнула:

— Мне так тяжело об этом вспоминать. Когда я сообщила сестре, что мы с Игорем любим друг друга и собираемся пожениться, она замолчала. У нее лицо стало просто каменное. А потом она ушла и хлопнула дверью. И даже слова на прощание мне не сказала.

— Валерия Владимировна, а вот вечером в пятницу, в тот самый вечер… — Бобырев слегка понизил голос: — Когда ваша сестра была на даче у Шестовых, вы позвонили ей… о чем вы разговаривали?

Валерия отвела каштановый локон от лица и посмотрела прямо в глаза Александру Петровичу. Даже сейчас, заплаканная, с потеками туши, она была чертовски хороша.

— Я очень переживала, что мы так плохо расстались. Понимаете, Вероника никогда так прежде не вела себя. Она ушла и не сказала ни слова. Я хотела ей все объяснить, может быть, попросить прощения, хотела, чтобы все было как прежде! И я позвонила ей, я сначала не знала, как начать разговор, я боялась, потому что Вера она такая… очень умная, а я рядом с ней… всегда теряюсь…

— И Вероника вам сказала?.. — мягко поторопил Александр Петрович.

— Она мне сказала: «Валера, как можно было такое сделать!», но, по крайней мере, она уже не молчала, а хотя бы начала говорить со мной, и я так обрадовалась!

— А что потом?

— А потом Вера сказала: «Хорошо, Валера, завтра я приеду и мы с тобой серьезно поговорим». Она меня Валерой называла, как в детстве. И все. Мы попрощались.

— Валерия Владимировна, значит, вы продали квартиру и отдали деньги, вырученные от ее продажи, Красовскому Игорю Николаевичу? И он обещал вложить эти деньги в акции? А какую-то расписку он вам дал? — уточнил Бобырев.

— Расписку? — удивилась Валерия — Никакой расписки не было, я отдала ему деньги, и все.

— А вы не знаете, может быть, он еще у кого-то занял денег, например, у вашей сестры?

— Не знаю, Вероника мне ничего мне об этом не говорила. Она мне вообще ничего не говорила. Она считала, что я маленькая. — Лера слабо улыбнулась, и тут же слезы снова потекли по лицу. — Как же я теперь буду жить, без Вероники? — Она растерянно посмотрела на Бобырева.

На этот риторический вопрос Александру Петровичу ответить было нечего.

Витя Колесников вставал утром с большим трудом, тем более таким ранним — в шесть часов. Тем более в середине октября, когда утром темно и сыро, а выходить из дому нужно уже в полседьмого, чтобы к семи прийти на железнодорожную станцию Вершинино, сесть в электричку, за двадцать минут доехать до города, выйти и сесть на автобус, который за пятнадцать минут довезет его до центра, а потом бегом до школы десять минут. Без пяти восемь Витя влетает в школу, быстро раздевается и несется в класс, иногда он немного опаздывает, всякое бывает: то электричка запоздает минут на пять, то автобус придет не сразу, но учителя его не ругают, а если и поворчат немного, то только так, для порядка.

Классная руководительница 6 «А», молодая и веселая Инна Ивановна объяснила своим коллегам, что Витя добирается до школы из поселка Вершинино и будет ездить еще до конца октября. Инна Ивановна не только классный руководитель, но и классный человек. Ее обожает 6 «А» и все остальные классы, где она преподает русский язык и литературу. Она симпатичная и стройная, у нее модные юбочки чуть выше колена, миндалевидные зеленые глаза и густая каштановая челка. В нее влюблены почти все мальчики, а девочки старательно копируют фасоны ярких юбочек. Но главное не это. И главное не то, что она хороший педагог и дети с удовольствием занимаются литературой и старательно учат нудные правила по русскому языку. Главное то, что Инна Ивановна, несмотря на наличие более чем обеспеченного мужа, который подарил ей новую сверкающую «мазду», принимает жизнь такой, какая она есть. Она понимает, что у Вити Колесникова заболела мама и на лекарства и дорогостоящие процедуры нужно очень много денег, а их у Вити с мамой нет. И взять неоткуда. Поэтому они сдали на полгода — с мая по ноябрь — свою двухкомнатную квартиру в центре города, от которой до школы идти ровно пять минут, и с мая месяца живут в Вершинино, в домике у тети Клавы.

Лето они прожили замечательно: погода стояла хорошая, и Витька с ребятами бегали на озеро купаться, ловили маленьких окуньков, которых потом с хрустом и чавканьем съедал тети-Клавин кот Петруха, а мама с тетей Клавой ходили каждый день за ягодами и приносили по маленькому ведерку душистой земляники. Но с середины августа похолодало, ребята уехали в город, потом началась учеба. Совсем грустно стало в октябре, когда полились холодные дожди. Мама два раза в день топит печку, но все равно сыро. Домик старый, прогнивший, пожалуй, это самый бедный домик в Вершинино, стоит практически на самой окраине поселка. Мама сказала, что нужно потерпеть еще две недели, первого ноября квартиранты съедут, и они вернутся к себе в квартиру. Подумаешь, две недели! Витя согласен терпеть и дольше, потому что именно эти квартирантские деньги так помогли маме: доктор сказал, что курс лечения дал прекрасный результат и анализы у мамы отличные. Слава богу! Спасибо тебе, Господи! В Бога Витя верил искренне.

Еще тогда, полгода назад, в апреле, когда мама заболела, ему стало вдруг так страшно, а что же будет, если… И денег на лекарства не было, и Витя на уроках сидел и смотрел в окно и ничего не слышал, и в дневнике появились двойки, тогда Инна Ивановна после урока задержала его:

— Витя, у тебя резко снизилась успеваемость. Что происходит, Витя?

И он не выдержал и разревелся, как девчонка, и все рассказал Инне Ивановне. Она долго молчала, глядя в то же окно, что и он, а потом как-то сдавленно спросила:

— А родственники, у вас же должны быть какие-то родственники?

— Нет, мы с мамой одни, папа ушел, когда мне было три года, точнее, мама его сама выгнала, потому что он все время пил и матерился.

— А где работает мама?

— В проектном институте, у нее зарплата маленькая, а премия только по итогам года.

Витя подумал, а потом задал Инне Ивановне вопрос, который беспокоил его больше всего:

— А почему Бог поступил так с мамой? Мама через день ходит в церковь, и помогает в церкви прибирать, и все службы посещает, почему же Бог так наказал ее? Почему она заболела?

Инна Ивановна растерялась. Витя озвучил ее мысли. Она видела его маму, очень набожную женщину, даже летом не снимавшую светлого платочка с волос, женщину, которая в свои сорок лет выглядела на пятьдесят с гаком. Она знала, как скромно живут мать и сын Колесниковы, и первая мысль, которая пришла ей в голову, когда Витька, хлюпая носом и утирая глаза ладошками, рассказывал о приключившемся несчастье, была: «Господи, а им за что это?»

Инна Ивановна посмотрела на Витьку подозрительно блестящими глазами, потом зажмурилась, тряхнула челкой, разгладила на коленях яркую клетчатую юбочку и вдруг твердо, очень по-учительски сказала:

— Знаешь, Витя, говорят, пути Господа неисповедимы, это значит, Витя, что мы не можем предугадать, что Господь пошлет нам, какие испытания.

Инна Ивановна подозревала, что весьма вольно трактует известный постулат, но мальчика нужно было как-то утешить.

— Вот поэтому вы с мамой должны успокоиться и принять свершившееся как испытание.

«Да, но где же им взять денег?» — думала Инна Ивановна.

— Витя, а где ты будешь проводить лето? — «Что же я несу, какое лето, какие поездки, у них же денег нет!»

— Не знаю, — равнодушно пожал плечами Витька. — Может быть, на пару недель съездим к тете Клаве на дачу.

— А тетя Клава — это ваша родственница?

— Не-а, тетя Клава мамина подруга, она недалеко от нас живет, они в церковь вместе ходят.

— Ну хорошо, Витюша, беги, и мы с тобой договорились: на уроках отвлекаться ты больше не будешь, так?

— Ну да-а, — неуверенно протянул Витька.

Через несколько дней, уплетая за ужином аппетитную запеканку, муж Инны Ивановны пожаловался, что никак не может пристроить двух командированных магнитогорцев. Они приехали надолго, гостиничные цены их разорят, уже несколько дней они ищут и никак не могут найти подходящую квартиру, чтобы снять ее примерно на полгода. Инна Ивановна взвизгнула и кинулась целовать мужа, муж от неожиданности поперхнулся и уронил кусок запеканки на джинсы, но совсем не рассердился, он очень любил свою хорошенькую, умную и добрую Инку и гордился ею безмерно.

Дальше все закрутилось как в кино: Витька отдраил до блеска их небогатую, но ухоженную и очень просторную квартиру, и командированные магнитогорцы, радостно и особо не торгуясь, тут же заселились, а тетя Клава, охая и крестясь, протопила дачный домик в Вершинино, приговаривая: «Как хорошо, что Господь послал теплый апрель».

Почему Витька вспомнил все это сейчас, умываясь и вяло пожевывая бутерброд с сыром, он и сам не понял, возможно, потому, что через две недели они с мамой вернутся в Екатеринбург и не приедут сюда до следующего лета, и он мысленно уже начал прощаться с поселком и дачным домиком, к которому привык за полгода.

Витя дожевал бутерброд, взял набитый учебниками увесистый рюкзак, вышел на улицу и долго возился с калиткой: старые доски разбухли от воды, и он никак не мог закрыть ее. Витя наклонился и поправил нижнюю доску, а когда поднял голову, увидел, что неподалеку, с огромной старой сосны справа от дороги, спрыгнул мужчина. Витя испугался и замер. Сейчас столько писали и показывали по телевизору про террористов, что Витька решил, что этот высокий мужчина в темной куртке и джинсах приехал в Вершинино в такую рань отнюдь не с добрыми намерениями. Мужчина отряхнул руки, сел в длинную темную иномарку, и машина, тихо урча мотором, медленно тронулась и скрылась за поворотом. Витька посидел на корточках еще несколько минут, потом глянул на часы и ахнул: до отхода электрички оставалось совсем мало времени. Он закинул рюкзак на плечо, с ненавистью пнул калитку и тяжело побежал на станцию.

— Ну что, Виктор, ты нашел Красовского? — Бобырев сердито посмотрел на Павлова.

— Да нет, Александр Петрович, пока не получается. Его телефон не доступен. Геолокацию пробить мы не можем. Я съездил к нему домой, поговорил с супругой. Милая такая женщина. Она сказала, что Игорь ее предупредил, что уезжает в командировку, куда — она, конечно, не знает. Я так понял, что у них глава семьи не особо отчитывается и распространяется о своих поездках. Кажется, она вполне искренна. Есть такой тип женщин, которые беззаветно любят своего мужа и на все старательно закрывают глаза.

— Ты спрашивал ее о финансовых махинациях Красовского, что он занял деньги у погибшей Вероники?

— Конечно же, но о финансовых делах мужа она ничего не знает. Сказала, что муж занимался торговлей ценными бумагами, она в этом совершенно не разбирается, а супруг с ней не обсуждал свои профессиональные дела. Семью он содержал, денег на сына не жалел, и она всегда всем была довольна.

— А на работе что говорят?

— На работе его тоже уже два дня не видели, он сообщил своему коллеге, что ему нужно уехать по делам.

— Я вот думаю, Виктор, что мы совсем забыли о Валерии Богатыревой, урожденной Гербер. А ведь у нее был мотив убить свою сестрицу.

— Не понимаю, Александр Петрович, зачем ей убивать свою сестру? Из ревности? Так Красовский расстался с Вероникой, и сестры не были соперницами…

— Ну, что там Красовский наплел Валерии по поводу Вероники, мы не знаем. Он мог сказать ей что угодно, и эта женщина поверила бы любому бреду. Например, он мог сказать Валерии, что Вероника против их совместного будущего, что угрожает ему, и настроить Валерию против сестры.

— Вы хотите сказать, что вечером на дачу приехала Валерия и убила свою сестру?

— Я хочу сказать, что мы не должны исключать эту версию. Конечно, достаточно сложно представить это инфантильное существо, именуемое Валерией, в роли убийцы. Но она могла добраться до дачи на той же электричке или на такси, вызвать Веронику за ворота и убить. А поскольку стреляли практически в упор, то и промахнуться было очень сложно.

— Александр Петрович, а пистолет? Где она его взяла и куда потом дела?

— Ну, Витя, куда дела, это второй вопрос. Могла увезти с собой, могла выкинуть. А вот где взяла…

Виктор неопределенно покачал головой, и было непонятно, соглашается он с Бобыревым или наоборот.

— Я вот что еще выяснил, Александр Петрович. — Виктор неопределенно хмыкнул и усмехнулся: — У этого Красовского, оказывается, была вторая семья.

— Подожди, Витя, какая вторая, ты имеешь в виду сестру Вероники, Валерию?

— Да нет, Александр Петрович, не Валерию. Я тут разговорился с коллегой Красовского, одно время они сидели рядом. Практически стол в стол, и вот этот коллега по имени Федор поведал мне, что у Красовского существует еще один сын, старший. Федор сказал, вылитый папаша. Парню лет восемнадцать. Как-то раз он зашел на работу к Красовскому, Федор видел его. Потом Игорь Николаевич вскользь обронил фразу — «ошибка молодости».

Эта фраза Федора неприятно резанула. Все на работе знали, что Игорь Николаевич обожает своего сына, Виталия, и ради него готов разбиться в лепешку. А тут объявилась еще какая-то «ошибка молодости». Но больше Красовский ничего не объяснял.

— Виктор, нужно обязательно найти этого парня, может быть, он знает, где скрывается его отец. Жену Красовского спрашивать про старшего сына бессмысленно. Думаю, Витя, тебе стоит еще разок побеседовать с тетушкой Аллой Абрамовной, может быть, она в курсе всех семейных тайн.

Алла Абрамовна разливала чай в тончайшие фарфоровые чашечки, и ее сухонькие руки в пигментных пятнах немного дрожали.

Виктор заботливо поправил в старомодной хрустальной вазочке три астры, торопливо купленные по дороге. Он хотел, чтобы разговор получился максимально доверительным, поэтому и астры, и свежие эклеры были очень кстати. Алла Абрамовна растрогалась.

— Скажите, пожалуйста, у Игоря мама жива?

— К сожалению, нет, Валентина умерла два года назад, а с отцом Игоря, моим братом, они развелись очень давно, Игореша еще в школе учился. Но мы поддерживали добрые отношения с Валей, почти что родственные. Мой брат тоже умер. Я единственная родственница Игореши. — Алла Абрамовна горько вздохнула.

— А это единственный брак вашего племянника?

Щеки пожилой женщины слегка порозовели.

— Мне Валентина рассказывала, что по молодости у Игоря был роман с одной красоткой, но они очень быстро разбежались. А вот ребенок остался. Брак они не регистрировали, и эта женщина записала сына на свою фамилию. Тем не менее Валя говорила, что Игорь помогал этой женщине какое-то время, хотя, конечно, всей любовью его жизни является Виталик, сын, рожденный в браке с Галиной. Галя очень спокойная и мудрая женщина, она обожает Игоря, и именно такая жена и нужна ему.

— А какие отношения у Игоря сложились со старшим сыном?

Алла Абрамовна снова вздохнула:

— Валентина рассказывала, что особо и отношений никаких нет, он давал деньги на ребенка, уж не знаю, какие суммы, и, собственно, все. Но эта женщина вскоре вышла замуж, и я не могу сказать, продолжал ли Игорь платить деньги на ребенка. Дело в том, что это были не официальные алименты, а так… Покойная Валя очень переживала, хотела, чтобы Игореша поддерживал отношения со старшим внуком, но Игорь был против, он считал, что это «не настоящий сын»… Ну как же сын может быть ненастоящим! — воскликнула пожилая дама, и щеки ее запылали от возмущения.

— А как его зовут, как фамилия этого мальчика? — Виктор от волнения слегка привстал на старом венском стуле, стул подозрительно скрипнул.

— Валя говорила, кажется, Олег, Олег Никитин.

Виктор осторожно пожал маленькую сухую ручку и попятился к двери.

Старенькая «маркиза» печально смотрела ему вслед.

Новый район Академический отличался типовой современной застройкой и достаточно хаотичной планировкой. Тем не менее Виктор быстро нашел нужный дом, поднялся на тринадцатый этаж, и в дверях тамбура его встретил высокий, красивый парень.

«И правда, вылитый отец», — подумал Павлов.

Великолепная спортивная фигура, ярко-синие глаза и точеные черты лица вызвали откровенную зависть у невысокого плотного капитана. Вот рождаются же люди на свет такими красивыми! Одет парень был обычно для молодежи: черная футболка и серые спортивнее штаны, но почему-то именно этот простой домашний наряд еще больше подчеркивал молодость и красоту.

Да. Вот кто-то сразу рождается таким: высоким и стройным, с густыми темно-русыми волосами и пронзительными синими глазами. А некоторые, как он, Виктор, в любое свободнее время, которого становится все меньше и меньше, зависают в тренажерном зале, тягают это проклятое железо, но вот результата нет никакого. В плане мышц результат, конечно, есть, но ни один тренажер не добавит тебе роста и не превратит коренастую фигуру в длинноногую. Чертов Аполлон! Копия своего папаши.

С такой внешностью можно вообще рта не раскрывать, и девушки будут падать в твои объятия самопроизвольно. А Виктору приходится изощряться в остроумии, проявлять максимум галантности, чтобы хоть как-то заинтересовать даму. Нет, конечно, «небольшой животик хорошо прикрывает парус собственной яхты». Эту фразу он прочитал в каком-то гламурном журнале, которые так любит его мама, но у него нет яхты, а животик все же выпирает. И широкие жесты с охапками роз и хорошими ресторанами делать ему непросто при его окладе. Самое печальное, что все эти широкие жесты ни к чему не приводят. Если какие-то отношения и начинаются, то почему-то очень быстро заканчиваются.

«Завидовать плохо», — одернул себя капитан Павлов и достал удостоверение.

Олег равнодушно глянул и пригласил его в квартиру.

Стандартная просторная квартира в новостройке.

— Родители на работе, я один, пойдемте в мою комнату.

И комната была абсолютно стандартной: софа, письменный стол и встроенный шкаф.

Светлые обои, стеллаж с книгами. Глазу не за что зацепиться, подумал Виктор.

— Олег, мы ищем твоего отца, он пропал несколько дней назад.

Парень усмехнулся:

— Мой отец на работе, недавно мне звонил.

— Олег, понимаешь…

— Понимаю, — быстро и даже радостно отозвался парень. — Вы имели в виду моего биологического отца? Игоря Николаевича? Давайте я сразу вам все объясню. Они разбежались с мамой еще до моего рождения. А когда мне исполнилось четыре года, моя мама вышла замуж за папу. Я люблю своих родителей, а к Игорю Николаевичу не имею никаких претензий. Мне мама говорила, что он ей помогал деньгами, пока я был маленький. За то, что помогал, — спасибо. Ну и все. Никаких там воскресных встреч у нас не было, я, конечно, очень хотел папу, и он у меня появился, когда мама вышла замуж.

— А зачем ты приходил на работу к Игорю Николаевичу?

Олег недовольно поморщился:

— Это было примерно два года назад. Бабушка еще жива была. Бабушка Валя — это мама Игоря Николаевича.

«Вот как, — подумал Виктор, — упорно не называет Красовского отцом. Хотя вполне понятно, Игорь Николаевич считал Олега ненастоящим сыном, следовательно, и сын его отцом не считает… И правильно делает».

— А вы поддерживали отношения с бабушкой Валей?

— Да. — Парень тряхнул головой, и темно-русая прядь картинно упала на лоб. — Она такая странная была, все книжки читала, и мне, как только я подрос, стала книги дарить. Очень много книг. Вот они на полке стоят, — кивнул он в сторону стеллажа.

— Так что бабушка?

— Ну, мне тогда исполнилось шестнадцать, и бабушка решила, что я должен прийти к отцу и показаться, что ли. Ну, типа, вот какой я вырос. И придумала смешной предлог, что я должен ему передать от нее какой-то сверток. Кажется, книгу. Ну, то есть она сама не могла ему это отдать почему-то.

— И ты пришел…

— Я пришел к нему на работу, отдал ему этот пакет. Игорь Николаевич особо был не рад, хлопнул меня по плечу, сказал какую глупую фразу: «Ну ты, парняга, вырос, молодец!», а потом демонстративно посмотрел на часы. Я сказал: «Ну пока» — и ушел. Вот и все. Говорю же, это была инициатива бабушки Вали. Она, кажется, единственная во всей этой истории переживала, что Игорь Николаевич со мной не хочет общаться.

— А твоя мама не переживала?

Олег расхохотался, и Виктору на мгновение показалось, что комната осветилась солнцем, такая у молодого человека была белозубая и искренняя улыбка.

Он подошел к стеллажу, снял с него фото в рамке и протянул Виктору:

— Это мы, все трое, когда папа и мама поженились.

На руках у лучезарной молодой женщины в светлом платье сидел очаровательный мальчик в белой рубашке с галстуком-бабочкой, сзади за плечи их обнимал молодой крепкий мужчина, и так он их обнимал, что сразу становилось понятно — это та самая каменная стена, о которой мечтает каждая или почти каждая женщина.

— Мой отец маму обожает и меня очень любит, — с гордостью сказал Олег. — Я, когда был маленький, всем говорил: «А мой папа меня очень любит и баловает!» «Баловает» — так я говорил. — И он снова ослепительно улыбнулся. — Папа у меня химик, он в научной лаборатории работает. И еще лекции читает, и я тоже учусь в универе на химфаке. Сейчас к студенческой конференции готовлюсь, — пояснил Олег.

Да, такое точно не сыграешь, не изобразишь, это тепло и гордость за отца, которые слышались в голосе Олега.

— Олег, а ты знаешь, где может скрываться Игорь Красовский?

— Понятия не имею. Я же сказал, видел его мельком пару лет назад, и на этом все. Я и сам не хотел с ним общаться. Думаю, папе было бы это неприятно. Мы семья Никитиных, и к Красовскому не имеем никакого отношения.