Спаси нашего сына

Глава 6. Ева

— Садись в машину.

Голос Егора по температуре — абсолютный ноль, и холод бежит по позвоночнику от брошенных мне в спину слов.

Я иду, не сбавляя скорости, даже не думаю останавливаться. Обнимаю себя за плечи — к ночи становится особенно зябко, я успела вымокнуть под дождем и надеюсь лишь на то, что не разболеюсь.

Я прождала его весь день, как Хатико: в здание офисного центра, где они снимают несколько этажей, меня не пускают, секретарь не соединяет с Егором, а личного его номера у меня попросту нет.

Только знакомый автомобиль на стоянке послужил единственным доказательством, что есть шанс увидеть Баринова.

А теперь я ругаю себя последними словами. На что я вообще надеялась?

Мне не просто обидно, мне больно от его слов, они ранят, вонзаясь под кожу острыми ножами. Я совсем не знаю тебя, Баринов, и теперь — не хочу.

— Садись, я сказал!

Нет уж, катись, Баринов, вместе со своей черноволосой красоткой. Мы с сыном справимся без тебя.

Баринов нажимает на газ, я мрачно думаю, что ему надоело плестись на низкой скорости за мной следом, но ошибаюсь. Он обгоняет меня, заезжает лихо на бордюр и ставит машину боком, преграждая мне путь.

В салоне — только он один, той красотки нет. Не знаю почему, но я обращаю на это внимание.

Он выходит, расправляя плечи, на лице все та же суровая печать недовольства.

— Что тебе нужно, Егор?

Закусываю губу, чтобы не разреветься. Ну почему, почему он так отчаянно хорош, даже вымокший под дождем? Без пиджака, в одной рубашке с закатанными рукавами, с влажными, как после душа волосами, он выглядит сошедшим с обложки модного журнала. Я чувствую себя еще более неуютно рядом с ним, балетки противно чавкают от каждого шага, и платье, дурацкое платье…

— Садись в машину, Ева, — он так по особенному произносит мое имя, что от его интонаций я покрываюсь снова мурашками, — как ты собираешься добираться домой? О ребенке подумай.

Эти слова действуют магически.

Стоит только представить, что мне придется без зонта возвращаться домой, одной, темными дворами, как я понимаю всю глупость своих поступков. Иду безвольно на его зов, как за гамельнским дудочником. Баринов открывает дверь переднего сидения, и я ныряю в теплое нутро дорого автомобиля.

Вспышками проносятся воспоминания нашей первой встречи, я даже запах салона помню — кожи, парфюма и чего-то еще, дорогого, недоступного.

Егор обходит автомобиль и садится за руль, сдает назад, съезжая с бордюра. Я молчу все это время, не знаю, о чем говорить — мне вообще непонятно, почему он сорвался следом, куда дел свою черноволосую красотку.

Хочется скинуть обувь, и я пытаюсь сделать это незаметно, но Егор все равно видит — смотрит исподволь, но снова ни слова.

Босым ногам сыро и холодно, я стараюсь спрятать их, стать менее заметной, но в такой опасной близи это невозможно.

Он нажимает на несколько кнопок, всего на мгновение отвлекаясь от дороги, и я ощущаю как спустя пару секунд теплый воздух начинает дуть на ледяные ступни.

— Спасибо, — его забота в нынешних обстоятельствах неуместна, и потому нам неловко обоим.

— Расскажи, что случилось с вашей квартирой, — просит он, глядя сосредоточенно на дорогу. Автомобилей почти нет, но дорожное покрытие мокрое и скользкое после дождя, а Баринов аккуратист и перестраховщик.

— Вчера к нам пришли двое, — начинаю я.

Складывается ощущение, что эту историю за несколько дней я повторила сотни раз. Егор слушает не перебивая, но я чувствую, что в отличии от участкового, он слышит каждое сказанное мною слово.

Я заканчиваю рассказ, когда мы подъезжаем к моему дому.

— Ты помнишь адрес, — выдыхаю удивленно.

Он был здесь всего лишь один раз, и я была уверенна, что Баринов давно забыл его, как ненужную деталь из прошлой жизни, но я снова ошибаюсь.

— Помню.

Мы встречаемся взглядами, и мне становится тяжело дышать. Его присутствие действует на меня гипнотически, хочется протянуть руку и коснуться его щеки, но — нельзя, не мое, не могу.

Я сжимаю пальцы в кулак, чтобы погасить порыв, а Егор отводит взгляд.

— Идем, я провожу тебя. Завтра проверим, на ком числится ваша квартира и через кого проходила сделка.

— Спасибо, — мне действительно, не нужно ничего более. Сама бы я смогла узнать эту информацию в лучшем случае через несколько дней, не раньше.

— Пока не за что.

Мы идем к подъезду, держась рядом, но не касаясь друг друга. Баринов открывает деревянную подъездную дверь, заходит первым, оглядывая подъезд. Лампочка горит тускло, но ее освещения хватает, чтобы убедиться, что на площадке никого нет.

Мы поднимаемся вместе на третий, я засовываю ключ в дверь и хмурюсь.

— Что случилось?

Егор реагирует моментально.

— Замок… Он как-то странно себя ведет.

— Отойди, — Баринов проворачивает ключ, надавливая на дверь. Обычно ключ двигается свободно, но сегодня идет непривычно туго. Не сразу, но замок поддается, мы слышим, как поворот за поворотом щелкают ригели, и дверь распахивается.

Баринов никогда не был у меня, и мне становится стыдно за то, что сейчас откроется перед его глазами: бедная, на грани нищеты, обстановка квартиры, тетя Мила со всклокоченными короткими волосами и странными речами. Я включаю свет в коридоре, заглядываю в гостиную и вижу, что тетин диван пуст.

— Тетя Мила?

Пульс учащается, неприятно покалывает от тревоги в районе поясницы. Я включаю везде свет, прохожу по квартире, заглядывая даже на захламленный балкон. Егор все это время наблюдает за мной, сложив на груди руки. Я поворачиваюсь к нему и шепчу:

— Тети нет… Она пропала.