Спаситель

Глава девятая

Дорога была пустынна. Они шли быстро, то ли лечение Никонорихи помогло, то ли потому, что будущее перестало казаться им мрачным.

— Мы потеряли ещё пять дней, — сказал Майк, когда они сделали первый привал, чтобы передохнуть и поесть. — Я рассчитывал, что дойду за месяц, а от этого месяца осталось уже неделя, а до конца ещё далеко.

— Ты же слышал, что сказала Никонориха, — пожал плечами Вик. — Как только ты увидишь все, что должен, так твой путь и закончится.

— Она наговорит, — сказал Майк. — Странная какая-то старуха, чем-то похожа на тебя. Все у вас какие-то недомолвки, какая-то мистика, а на самом деле все очень просто. Мы идем через места, где нет власти, где каждый, кто взял в руки оружие, считает себя королем. Вот с этими людьми все и проблемы. Им не нравится, что мы идем через их владения, поэтому они пытаются нас убить. Кстати, что нас ждет впереди?

— Будет ещё несколько сел на дороге, — сказал Вик. — С ними тоже могут быть проблемы, а потом небольшой город, но он должен быть уже с жителями. Здесь радиоактивность гораздо меньше, людей отсюда не эвакуировали.

— Ну, это уже хорошо, — сказал Майк. — Может быть, в городе настоящая власть, а значит, нам могут помочь с каким-нибудь транспортом. Они же все равно уже как-то должны налаживать транспортные связи, жизнь-то продолжается…

Не помогут они нам, — сказал Вик. — Да, и есть у меня ощущение, что мы этот город стороной обойдем.

— Обойдем, не обойдем, — пробурчал Майк. — Опять говоришь туманно.

— Не туман это, а ощущение, — сказал Вик. — А может быть и знание. Я же знаю, что тела истлеют, машины проржавеют и рассыплются в пыль, как бетон и кирпич домов Множество людей ещё умрет, кто-то от надвигающегося холода, кто-то от голода, кто-то от радиации, многие от пуль в очередной войне. Но люди снова все выстроят…

— Ты все время говоришь о смерти, словно она для тебя ничего не значит, — сказал Майк. — Как своя, так и чужая.

— Это на самом деле так, — сказал Вик. — Люди боятся смерти потому, что думают, что эта жизнь у них первая и последняя. Для кого-то это действительно так, но для большинства будут ещё жизни, хоть и другом теле.

— Я так не думаю, — сказал Майк. — Нет, и не будет другой жизни, кроме этой.

— Ты ошибаешься, — улыбнулся Вик. — Когда ты помнишь свои прошлые жизни и знаешь о будущих, все представляется по-другому.

Ничто не вечно, все проходит свои этапы развития, и все когда-то исчезает. Я читал в подвале книгу одного ученого, он писал о том, что через пять миллионов лет наша земля исчезнет, когда наше солнце станет сверхновой звездой. А Нострадамус писал, что вся жизнь на нашей планете погибнет ещё раньше, через пять тысяч лет.

— Да, утешения от тебя не дождешься, — усмехнулся Майк. — Ты рассказываешь все большие и большие ужасы. Жизнь на земле существует уже несколько миллиардов лет, и как-то не верится, что мы живем уже на ее закате…

— Именно так, — улыбнулся Вик. — Мы живем на закате, но ты же сам как-то говорил, что человек-венец вселенной? А раз венец, то это значит, что последний.

— Венец ещё не значит, что последний, — пробурчал Майк. — Это мы так о себе думаем, возможно, мы только предтечи других, более мудрых существ.

— Нет, мы, действительно, последние, — сказал Вик. — Бог изменил нас, сделал нашу душу устойчивой, и теперь осталось только нам измениться. Других разумных существ на этой планете больше не будет, просто потому, что скоро все живое на ней погибнет.

— Если я тебя правильно понял, то ты хочешь сказать, что человек это высшая и последняя форма жизни? — спросил Майк. — Что после нас уже никого не будет?

— Думаю, что это так, — сказал Вик. — И ещё думаю, что бог сделал ошибку, выбрав нас. Если хочешь, я попробую рассказать тебе, как появилась жизнь на земле, и тогда тебе все станет понятно.

— Пожалуйста, — великодушно согласился Майк. — Вряд ли ты сможешь мне рассказать что-то новое, но попробуй.

— Хорошо, — сказал Вик. — Вот представь себе. Плыла когда-то наша земля в пространстве, ещё раскаленная, только покрывающаяся твердой коркой. Излучение, несущее в себе программу появления и развития жизни, пронизывало её. Появилась вода, а в ней под действием этой программы появилась первая жизнь, сначала в виде простейших одноклеточных, потом они стали соединяться друг с другом, создавая первые организмы. Они развивались, изменялись, множились. Появилось бесчисленно множество разнообразных видов и форм этой органической жизни. И тогда пришел бог…

— Подожди, — сказал Майк. — Разве не бог создал землю?

— Не думаю, — сказал Вик. — Землю, да все планеты вокруг, как и звезды, создала программа, которая была заложена в потоке энергии, в излучении, которая пронизывает всю нашу вселенную. И задача этой программы была создать жизнь, чтобы потом из неё появились боги…

— Совсем запутал, — сказал Майк. — А откуда взялась эта энергия, это излучение?

— Но ты же слышал о теории большого взрыва, — сказал Вик. — Что когда-то вся масса вселенной собралась в одной точке, а потом взорвалась, разлетелась, и из неё появились звезды и планеты, и все остальное.

— Слышать-то слышал, — сказал Майк. — Только не понимал тогда, как и не понимаю сейчас, почему эта масса собралась в одном месте и почему взорвалась?

— У меня есть другое объяснение, но оно тебе не понравится, — сказал Вик.

— Давай свое объяснение, — сказал Майк. — Послушаем, что ты придумал.

— А не было большого взрыва, — сказал Вик. — И не собиралась вся масса вселенной в одной точке, это просто ученые так пытались объяснить, почему все планеты и звезды движутся прочь от одной точки.

— Но ты-то, конечно, знаешь, почему это происходит? — усмехнулся Майк. — И ты, конечно же, знаешь, что тогда произошло? И твое объяснение единственно верное?

— С тех пор, как я посидел в этом подвале, — сказал Вик, смущенно улыбаясь. — Мне в голову стали приходить такие странные мысли, до которых я не мог бы додуматься сам. Иногда мне кажется, что я действительно сошел с ума. Мне кажется, что все знание об этой вселенной и жизни находится где-то рядом, мне надо только прислушаться, и тогда я все узнаю.

— Ну и что ты узнал? — спросил Майк.

— А ты не будешь считать меня сумасшедшим? — спросил Вик.

— Нет, не буду, — улыбнулся Майк. — Я уже настолько привык к тому, что ты чокнутый, что большим сумасшедшим, чем ты есть, я тебя не буду считать. Пока…

— Ну, и ладно, — вздохнул Вик. — Это наверно справедливо. Я, действительно, стал странным даже для самого себя. Только не будь к моим объяснениям слишком строг, я же только недавно начал что-то понимать, но уже чувствую, что мне не хватает объема моего мозга и моей души, чтобы понять все. Я слишком мал, чтобы вместить в себя все это знание.

— Ну, это-то как раз мне понятно, — улыбнулся Майк. — Ты, давай, рассказывай, что же ты придумал.

— А вот представь себе, что не была вся масса вселенной сконцентрирована в одной точке, — сказал Вик.

— Представил, — засмеялся Майк. — Для меня это совсем не трудно, я и раньше понять не мог, как это все собралось в одной точке, а потом взорвалось…

— А вместо этого, — сказал Вик. — Из этой точки вырвалось излучение, мощный поток энергии, который растворил в себе все звезды и планеты; все, что когда-то здесь существовало, как поток воды, который растворяет в себе все, даже камни…

— Очень даже легко представил, — улыбнулся Майк. — Кто-то пробил дырку в нашей вселенной, и из соседней побежала водичка, или энергия, или излучение, и все в себе растворила. Очень понятно.

— Эта энергия и несла в себе программу построения новой вселенной и новой жизни, — сказал Вик. — Она как будто все стерла, что было раньше, и начала создавать заново.

— Замечательно, — сказал Майк. — Мне это нравится. Итак, эта энергия все растворила, а откуда тогда взялись звезды и планеты?

— Из той же энергии, — сказал Вик. — Под действием программы стали образовываться первые частицы, потом они стали соединяться вместе, образуя простые и более сложные атомы, а уже из них образовались звезды и планеты.

Но главное, для чего это было нужно.

— И для чего?

— Только для того чтобы создать жизнь.

— Вполне понятно, — усмехнулся Майк. — Вместо того, чтобы атомы все сразу слиплись вместе и создали существо, под название человек, они решили сначала создать планеты и звезды.

— Но надо же было этому разумному существу где-то жить, — сказал Вик. — Я думаю, что человек не единственное разумное существо во вселенной. И создавалось это все не только для него. Возможно, он как раз и не самое разумное существо из всех разумных.

— Возможно, — согласился Майк. — По крайней мере, по нашим делам это непохоже, но только мы ничего не знаем о других разумах.

— Мы не знаем, — согласился Вик. — Но наш бог откуда-то появился…

— Насчет твоего бога я тоже не уверен, что он существует, — сказал Майк. — Кроме множества религий, говорящих о его существовании, нет никаких других подтверждений. Существование твоего бога, как и других, ничем не доказано.

— Да, — согласился Вик. — Моего бога можно увидеть, но для этого нужно смотреть не глазами, а душей.

— Твою душу тоже нельзя увидеть, — сказал Майк. — Я, по крайней мере, её не вижу, да и насколько я знаю, другие люди тоже.

— Я не смогу рассказывать дальше, если ты не поверишь в существование души, — сказал Вик. — Или хотя бы сделаешь вид, что поверил.

— Да, ладно, — великодушно согласился Майк. — Мне не жалко. Пожалуйста, будем считать, что я уже поверил. Итак, откуда-то появился бог…

— Не откуда-то, — сказал Вик. — Он появился с другой планеты, более старшей, чем земля. Она была ближе к источнику излучения, поэтому и жизнь на ней появилась раньше. А в результате этой жизни появился бог…

— Единственный и неповторимый? — улыбнулся Майк. — Или были ещё другие?

— Были и есть, — сказал Вик. — Если было много планет, а наши ученые считают, что пригодных для жизни должно существовать много, то и богов должно быть больше, чем один.

— Насколько больше? — иронично спросил Майк.

— Не знаю, — признался Вик. — Может быть, их больше десятка, а может быть и больше сотни, но уж точно не миллионы, и не тысячи.

— А почему так мало? — засмеялся Майк. — Если планет пригодных для жизни много?

— Я думаю, что не на всех планетах смогло появиться существо, обладающее разумом и развитой душей, — сказал Вик. — Разум есть у многих животных, и он ненамного отличается от человеческого. Разум, это результат программы, усложнение живых существ автоматически приводит к появлению разума. Но появление бога гораздо более сложная задача.

— Тоже понятно, — улыбнулся Майк. — Итак, к нам пришел с другой планеты бог. Интересно зачем?

— Увеличить шансы появления нового бога, — сказал Вик. — Помочь развиться душе у разумного существа.

— Пусть будет так, — сказал Майк. — Итак, появился бог, и что же он сделал, чтобы появилось это разумное существо с душей? Я надеюсь, ты говоришь о нас, людях?

— О нас, — вздохнул Вик. — Я думаю, бог долго выбирал из того обилия живых существ, которые уже существовали на этой планете, чтобы найти то, которое могло бы развиваться дальше.

— И выбрал обезьяну? — улыбнулся Майк. — Неужели не нашлось никого лучше на нашей земле?

— Я не знаю, какими критериями он пользовался, — пожал плечами Вик. — И даже не знаю, ошибся ли он, или это было единственно правильным решением?

— Замечательно, — сказал Майк. — Итак, он выбрал обезьяну, и что же он с ней сделал?

— Если верить библии, то создание Адама и Евы происходило в лаборатории под название Рай, — улыбнулся Вик. — Но я уже об этом тебе рассказывал…

— Рассказывал, — засмеялся Майк. — Но продолжай….

— Он многое изменил, — сказал Вик. — Если верить ученым, то наш геном меньше, чем у обезьян, потому что бог убрал из нас часть генетической программы. Он убрал у нас шерсть, и мы стали беззащитны перед зноем и стужей. Он убрал у нас хвост, и нам стало трудно жить на деревьях.

— Насчет хвоста он переборщил, — засмеялся Майк. — Это было уже лишнее.

— Он сделал все, чтобы сделать нас как можно менее приспособленными, — сказал Вик. — Но в то же время изменил нам душу, чтобы она могла нести память из одной жизни в другую. По большому счету, единственное, чем мы отличаемся от животных, то только тем, что способны накапливать знания и передавать их друг другу.

— Ладно, — сказал Майк. — Пусть так, но только для чего он все это сделал?

— Ему нужно было сделать так, чтобы наш мозг стал более активным, чтобы мы стали им пользоваться для того, чтобы выживать, — сказал Вик. — Адам и Ева, покинув Рай, оказались совсем неприспособленными к жизни. Их кожа была обнажена, ее немилосердно жгли солнечные лучи, и поэтому первое, что они сделали, это изготовили себе одежду из фиговых листьев, взамен той шерсти, которую они потеряли.

— Насколько я помню, — сказал Майк. — Из рая Адама и Еву прогнали, в результате интриг некоего змея…

— Наверно, так оно и было, — улыбнулся Вик. — Насчет змея я не уверен, но то, что Адаму и Еве не хотелось уходить из рая, в этом я не сомневаюсь. Да, и глупо было бы уходить из места, где всегда есть еда и вода, где нет хищников, где всегда тепло.

Но бог выгнал их оттуда. И мы до сих пор мечтаем о том, чтобы снова оказаться в раю.

— Это точно, — согласился Майк. — Было бы совсем неплохо жить с любимой женщиной там, где всегда есть еда и питье, и всегда тепло.

— Вот-вот, — сказал Вик. — Но бог выгнал первых людей из этого места, и тогда все и началось. Еды нет, питья нет, вокруг хищники, а на дерево не залезть, чтобы спрятаться от них, когтей нет на ногах и руках, да ещё и хвост потерян.

— Совсем плохо было без хвоста, — улыбнулся Майк. — А теперь даже и деревьев нет, куда бы можно было залезть. Бог сделал свое черное дело.

— Если ты задумаешься над этим, то поймешь, что в первую очередь Адам и Ева пытались изготовить замену того, что было потеряно в результате изменения программы, — сказал Вик. — Сначала одежда, потом каменные ножи и копья…

— И результат мы видим перед собой, — сказал Майк, показывая на разбитые машины, перегородившие им путь. — Сделав нас слабыми, он заставил нас изобретать оружие, все лучше и мощнее, чтобы защитить себя, а в результате мы себя сами уничтожаем.

— Вот станешь богом, тогда и будешь критиковать, — сказал Вик. — Посмотрел бы я, какие изменения ты стал бы делать с обезьяной…

— Станешь тут богом, — пробурчал Майк. — Тут бы только выжить.

— Надеюсь, теперь ты понимаешь, что он просто хотел заставить нас думать, — улыбнулся Вик. — Есть только один путь эволюции, это путь преодоления трудностей, только это может сделать тебя богом. Если ты хорошо приспособлен к тому, что тебя окружает, тебе не нужно думать. Если у тебя все хорошо, ты не будешь ничего делать.

— Я бы на его месте взял бы вместо обезьяны, тигров, или львов, — сказал Майк. — Они, по крайней мере, не убивают друг друга. Но какая теперь разница, если ты говоришь, что и жить на земле людям осталось недолго, каких-то пять тысяч лет.

— Да, — вздохнул Вик. — Времени осталось действительно не очень много. Но тигры, или львы, если бы они развивались так же, как мы, тоже бы убивали друг друга, такова программа развития жизни.

— Значит, твой бог не собирается нас и на этот раз спасать от нового бедствия? — спросил Майк.

— Думаю, что нет, мы должны спасти себя сами, — покачал головой Вик. — Наш путь подходит к концу. Бог бросит эту вымершую планету, и отправится дальше, забрав с собой те души, что смогут за ним последовать. Те души, которые ещё могут вырасти в бога.

— А много таких душ? — спросил Майк.

— Не знаю, — развел руками Вик. — Я почти ничего не помню о пребывании там наверху.

— Понятно, — улыбнулся Майк. — Совсем у тебя никчемная религия. Бог-тунеядец, ничего делать ни для кого не хочет, бессмертие только для избранных, а все остальные обречены, и даже нет никакой надежды. Совсем плохо.

— Да, — вздохнул Вик. — Наше будущее зависит только от нас самих.

— Подожди, — сказал Майк. — А как же ангелы-хранители? Они-то хоть есть?

— Есть, — улыбнулся Вик. — Ангелы-хранители, это как раз те самые развитые души, они и смотрят за нами.

— Они-то хоть нам помогают? — спросил Майк.

— Помогают, но только тем, кто их слышит, — сказал Вик. — То есть тем, у кого хоть немного душа развита.

— Это как? — нахмурился Майк.

— Давно было замечено, что на корабли, которые должны утонуть, садятся намного меньше людей, — сказал Вик. — То же самое происходит и на самолетах, которые должны разбиться. Люди опаздывают к отправке, или вдруг у них начинает что-то болеть, или неожиданно портится настроение, и они не хотят никуда ехать.

Эти люди слышат предостережение своих ангелов-хранителей, но смутно, не понимая. А те, кто погибают, не слышат, или не верят своим ощущениям.

— А остановить эту войну ангелы, что, не могли? — спросил Майк. — Или хотя бы рассказать богу, чтобы он им помог?

— Думаю, что ангелы только предупреждают, и только тех, кто их слышит, — сказал Вик. — А бедствия они отвратить не могут.

Я думаю, что в эту войну многие люди услышали своих хранителей, кто-то уехал в другие места, где не было ядерных взрывов, на отдых, или по делам, а кто-то, как я, спрятался в подвале. Кто-то, возможно, построил себе убежище и теперь живет в нем.

— Это не выход спасать единиц, — вздохнул Майк. — Нужно было спасать всех.

— Не думаю, что можно было помочь всем, — улыбнулся Вик. — Дураки все равно бы ничего не поняли.

— А что мы должны были понять? — спросил Майк.

— О том, что есть душа и бог, — сказал Вик. — Если верить нашей истории, то люди о душе и о боге как раз и начинают вспоминать, когда все вокруг становится плохо, когда рушится тот мир, который они считали единственным…

— Ну, не знаю, — развел руками Майк. — Какой-то твой бог ещё и безжалостный ко всем нам.

— Да, — согласился Вик. — Ты забыл, что он нас и из рая выгнал навстречу всем бедам. Если бы он хотел, чтобы нам всегда было хорошо, мы бы так и жили в раю под его присмотром.

— Вот-вот, — вздохнул Майк. — Значит, выживание зависит только от нас. А ангелы-хранители могут только предупредить, но ничего не могут изменить. Что ж, будем жить, надеясь только на самих себя. Но как-то все равно обидно…

— Это точно, — согласился Вик. — Плохая у меня религия, тут я с тобой согласен. Бог проводит отбор среди нас, выбирает лучших, у них и будет шанс стать богами, а ко всем остальным он равнодушен.

И ничем его не подкупишь. Это в других религиях, принес на алтарь дары, или жертву, и откупился. А я знаю, что это все бесполезно, потому что в итоге главное, это мощность энергетики твоей души…

— В других религиях есть грехи, — сказал Майк. — Там хоть ясно, что делать, чтобы попасть в рай. Не греши, и все будет хорошо, или откупайся, если бросить грешить не можешь. А что у тебя?

— Грехи — это действительно то, что уменьшает нашу душу, — сказал Вик. — А, сделав её меньше, можно и чистилище не пройти.

— Значит и у тебя грешить нельзя? — улыбнулся Майк.

— Нельзя убивать, нельзя наносить кому-то вред, просто потому, что это себе дороже, — сказал Вик. — Душа закрывается, значит, становится слабой.

— А как тут не убивать, если иначе тебя самого убьют? — спросил Майк. — Ты, между прочим, и сам стрелял из ружья, и по крысам, и по людям.

— Да, — вздохнул Вик. — Ты прав, я стрелял. Правда, людей я старался не убивать, а только ранить, и мне это было неприятно. Моя душа от этого стала чуть меньше, и я чувствовал боль того, в кого я стрелял.

— А как у тебя с другими грехами? — спросил Майк.

— Тут все не так просто, точно понять, что плохо, или хорошо для души, можно только самой душей. А само понятие греха, достаточно, условно. Но ты и сам это знаешь…

— А мне-то, откуда знать? — спросил Майк. — Я в бога не верю, и свою душу не чувствую…

— Чувствуешь и знаешь, — улыбнулся Вик. — Это все знают, или почти все. В самой душе заложены все законы и правила. Ты же слышал об угрызениях совести?

— Слышал, и даже иногда испытывал, — сказал Майк.

— Вот это и есть понимание того, что правильно, а что неправильно для души, — улыбнулся Вик. — Совесть, это боль души, а, если ей больно, то ты что-то делаешь не так.

— Забавно, — улыбнулся Майк. — О чем ты, оказывается, только не передумал, сидя в своем подвале.

— Это так, — улыбнулся Вик. — Понимание того, что хорошо, а что плохо, находится внутри тебя, это сигналы твоей души. И все люди это знают и чувствуют.

— И что? — спросил Майк. — По-моему это ещё никого не остановило от греха.

— Поэтому и говорят о борьбе добра и зла внутри самого человека, — сказал Вик. — А на самом деле, это борьба души и программы тела. Тело кричит, — выживай любыми способами, а душа говорит, что не все способы хороши.

— А как же их примирить? — спросил Майк. — Чтобы не было это борьбы?

— Слушай душу, она тебе сама скажет, что ты делаешь хорошо, а что плохо, — сказал Вик. 11

— Действительно просто, — усмехнулся Майк. — Даже как-то слишком просто. Выходит, и решаешь ты сам, что такое хорошо, а что такое плохо?

— Решаешь ты сам, — кивнул Вик. — Душу не обманешь.

— Ну, с душей я уж как-нибудь договорюсь, — сказал Майк. — А, значит, по-твоему, я могу делать все, что хочу. Так?

— Можешь, — сказал Вик. — Ты можешь не обращать внимания на сигналы души. Это твое личное дело. Хочешь, живи так, как живут многие, словно эта жизнь последняя и больше ничего не будет. А хочешь, развивай ее, и тогда у тебя появится шанс прожить ещё много жизней. Ты будешь прав и в том и другом случае, это твой выбор.

Нравственные законы одни для всех, и не важно кто ты, и в какой стране живешь. Потому что нравственный закон — это программа эволюции души.

Не зря же в любом месте мира есть понятие морали, и часто отличное от законов государства. Откуда это взялось? Эти нравственные законы мешают развитию государства, производства, но они же есть.

— Никому они не мешают, — сказал Майк. — Никто на них не обращает особого внимания.

— Я уже сказал, это дело самого человека, обращать на них внимание, или нет, — сказал Вик. — Не будешь обращать внимания, твоя душа уменьшится до такого уровня, что следующее перерождение будет просто невозможно. Будешь слушать свою душу — может быть, станешь богом.

— Возможно, ты и прав, — сказал Майк. — Только проверить это невозможно.

— Поэтому я и говорю о вере, а не о знании, — сказал Вик. — Мы уже далеко ушли, а ночь приближается. Пора искать ночлег, скоро снова станет темно.

— Ищи, — сказал Майк. — Это у тебя хорошо получается.

— Я чувствую что-то в стороне от дороги, — сказал Вик. — Но до этого места добираться ещё километра три.

— А что за место? — спросил Майк.

— Это небольшой кирпичный дом с крышей, — сказал Вик. — Но он очень мал, даже меньше чем та подстанция, в которой мы с тобой ночевали.

— Тогда это не дом, а что-то другое, — сказал Майк. — Жалко, что ты не можешь чувствовать яснее.

— Увы, — вздохнул Вик. — Я только учусь.

— Не переживай, — улыбнулся Майк. — мне так немного не по себе становится, когда тебя слушаешь. Возникает странное ощущение, что рядом со мной идет мудрый, много переживший и много повидавший старик. Как-то даже спорить с тобой не хочется…

— Знаешь, почему это происходит? — спросил Вик.

— Скажи.

— Потому что ты чувствуешь интуитивно, что я прав, — сказал Вик. — И это моя правота тебя смущает, потому что, поверив мне, ты вынужден будешь отказаться от всего, во что ты раньше верил, а этого ты не хочешь.

— Не могу и не хочу, — сказал Майк. — Если я это сделаю, то стану таким же чокнутым, как и ты. И тогда это может кончиться очень плохо. Мы в дороге, мы встречаем много людей, которые хотят нас убить, или отобрать то, что у нас есть. Если я начну задумываться над тем, могу ли я их убить, или нет, то мы оба скоро погибнем.

— Это потому что в плохое время мы живем, — сказал Вик, сворачивая с дороги.

— Это точно, — сказал Майк. — Как далеко нам идти до твоего пристанища?

— Мы приближаемся, — сказал Вик. — Это настоящий дом, в нем даже есть окно.

— Маленький дом с маленьким окном, — засмеялся Майк. — Может быть, это собачья конура?

— Нет, для конуры он слишком большой, — сказал Вик и неожиданно остановился.

— Что-то не так? — спросил Майк, перебрасывая автомат на плечо.

— Я чувствую, что рядом есть ещё что-то, — сказал Вик, потом он рассмеялся. — Я наконец-то понял, что это за дом.

— И что это?

— Идем быстрее, уже темнеет, — сказал Вик и заспешил к деревьям, когда они прошли сквозь густой кустарник, то вышли на железную дорогу.

Рельсы были ржавыми и заросли травой. А рядом с путями стоял маленький домик обходчика, он был именно таким, каким его описывал Вик.

Он был очень мал, в нем размещались только узкие нары, на которых мог спать только один человек, в углу стояла маленькая печка, и больше в нем ничего не было. Маленькое единственное окно выходило на железнодорожные пути. Майк рассмеялся.

— Это действительно дом, но жить в нем нельзя, — сказал он. — Можно переждать плохую погоду, и даже что-то приготовить, но и только.

— Хороший дом для одного, — сказал Вик. — А нам двоим в нем будет тесно, но не теснее, чем в канализационном коллекторе.

— Я пошел за дровами, — сказал Майк, поднимая с пола ржавый топор. — Разведем огонь, согреемся и выспимся, это все, что нам нужно.

Вик развел огонь в печке, поставил котелок, налив в него воду из фляжки. Быстро темнело.

Вик вышел из избушки и пошел к Майку, боясь, что в сгущающейся темноте тот может заблудиться.

Набрав дров, они вернулись в избушку.

— Странно это все, — сказал Майк, ложась на нары. — Я вдруг поймал себя на мысли, что не уже жду ничего хорошего от своего будущего. Вероятно, я уже поддался твоему унынию.

— Это не уныние, просто реальное представление о том, что будет, — пожал плечами Вик. — Это гораздо хуже, уныние проходит, а вот знание нет.

— По-моему ты сделал все, чтобы я не верил в лучшее, — сказал Майк. — Мало того, что ты рассказал мне, что до конца моей жизни, на этой земле будут идти войны, так ты ещё и сказал, что сама жизнь на земле просуществует недолго.

— Почему ты обеспокоился далеким будущим? — улыбнулся Вик. — Все-таки собираешься жить ещё несколько жизней?

— Не знаю, — вздохнул Майк. — Тут одну-то вряд ли проживешь. Пока я тебя не знал, жизнь мне казалась бесконечной, и в ней впереди меня ожидало множество приятных моментов, пусть даже и в мечтах. А теперь я жду только неприятностей.

Ты испортил мне мое ощущение жизни. Раньше я думал, что эта война последняя, и скоро все вернется на круги своя, а теперь у меня появляется неприятное чувство, что все только начинается.

— Это пройдет, — сказал Вик. — Человеческая память обладает избирательностью, все плохие мысли забудутся.

— Я думаю не об этом, — сказал Майк. — Я думаю о том, что сделать, чтобы это больше никогда не повторилось. Каким нужно построить новый мир, чтобы больше никогда не было войн?

— Важно не то, как его строить, — сказал Вик. — Важно изменить сознание людей, чтобы они использовали другие решения в случае каких-то конфликтов, но как это сделать, я не знаю.

— Я тоже, — грустно сказал Майк. — Но я буду об этом думать, и возможно, когда-нибудь что-нибудь придумаю. А теперь давай поедим и ляжем спать. Завтра будет новый день, и вероятно он будет хуже, чем этот. Майк взял ложку и сел, Вик поставил между ними котелок, и они начали есть.

— Кстати, что это за железная дорога? — спросил Майк.

— Когда-то она вела к тому городу, в котором взорвалась атомная бомба, — сказал Вик. — Теперь она никому не нужна, и ещё долго не будет нужна.

— Она ровная и прямая, — сказал Майк. — И она где-то соединяется с другой дорогой, которая нас приведет к моему городу.

— Это вполне возможно, — сказал Вик. — Все дороги где-то пересекаются.

— Здесь нет людей, здесь тихо, и мы можем идти по ней.

— Можем, — согласился Вик. — Но у нас уже кончилась вода, еды тоже немного, поэтому нам все равно скоро придется сойти с неё.

— Пить будем дождевую воду, а еду будем экономить, — сказал Майк. — Но зато нам никто не будет мешать идти вперед, в итоге мы все равно окажемся в выигрыше.

— Хорошо, так и поступим, — сказал Вик. — Хоть это твое решение мне почему-то не нравится.

— Решили мы вместе, ты просто не возражал, — улыбнулся Майк. — Точнее твои возражения были не существенны. Хотя, я уже не раз убеждался, что твои опасения всегда сбываются.

Ночь прошла быстро, а утром они пошли дальше по шпалам. Было очень тихо, и это была непривычная тишина после города, где постоянно слышались звуки разваливающихся зданий, оставшихся без присмотра.

— Скоро нам придется свернуть, — сказал Вик. — Я чувствую, что мы приближаемся к воде.

— Свернем, — ответил Майк. — Без еды ещё как-то можно продержаться, но без воды долго не протянешь. Откуда только здесь вода?

— Вокруг нас лес, — сказал Вик. — А в лесу бывают ключи, озера, ручьи и болота.

— Только воды из болота нам и не хватало для полного счастья, — улыбнулся Майк. — Надеюсь, хоть она не будет радиоактивной.

— Сейчас все радиоактивно, — сказал Вик, прислушиваясь к себе. — По-моему уже пора сворачивать.

Они сошли с дороги. Лес выглядел немного странно, земля под деревьями была голой, траве не хватало света, чтобы расти. Да и сами деревья выглядели необычно, хвоя на соснах была зеленой, только с той стороны, где было чуть светлее. А с другой стороны она была рыжей, и просвечивала проплешинами там, где иголки осыпались. Мох тоже рос редкими кустиками, и цвет его был темно-синим, почти фиолетовым. Все это производило на них гнетущее впечатление.

Пройдя немного, они вышли к воде, это было небольшое озерцо, не больше десятка метров в диаметре. Вода в нем была темной и очень холодной. Несмотря на то, что рядом была вода, трава росла чахлыми и редкими кустиками вокруг него. Вик наклонился над водой и зачерпнул воды в пластмассовый стаканчик, он задумчиво выпил.

— Пить можно, но вкус какой-то странный, — сказал он.

— Дай, я попробую, — сказал Майк, он набрал воды и выпил. Лицо его тоже стало задумчивым. — Действительно вода без цвета и запаха. Вероятно, это оттого, что теперь никто не загрязняет воду.

— Но в это озеро попадали дожди, — сказал Вик. — Она не может быть чистой.

— Природа способна очищать все, — сказал Майк, раздеваясь. — Лично я собираюсь искупаться. Я уже забыл, что это такое, купаться в открытой воде. Вода не очень радиоактивна?

— В пределах нормы сегодняшних дней, — сказал Вик. — Ты вполне можешь купаться.

— А ты? — спросил Майк, заходя в воду. — Неужели ты откажешься от такого удовольствия? Ох, и холодная.

Вик быстро разделся и прыгнул в озеро, оно было мелким, а вода была ледяной. Вик погрузился и тут же бросился к берегу. Майк уже приплясывал на берегу, пытаясь согреться, потом он быстро стал натягивать на себя одежду.

— Не знаю, насколько я стал чище, — сказал он. — Но промерз, кажется, настолько, что не буду купаться ещё лет сто. Это вода, почти лед, только жидкий.

— Согласен, — ответил Вик, стуча зубами от холода. — Вот тебе и первые признаки предстоящего похолодания. Что же будет, когда настанет зима?

— Может ещё все и обойдется, — сказал Майк. — Не может быть все настолько плохо.

— А вот в этом я не уверен, — сказал Вик, он быстро оделся, закинул за плечи рюкзак и быстрым шагом пошел к железной дороге. Майк догнал его.

— Ты куда так спешишь? — спросил он.

— Хочу согреться движением, — ответил Вик. — А то у меня от этой воды даже голова разболелась.

— А я чувствую себя бодрым, — сказал Майк. — И уже подумываю о том, чтобы вернуться и ещё раз окунуться.

— Ну, уж нет, — сказал Вик, передергивая плечами от озноба. — Я тебя ждать не буду, боюсь замерзнуть и заболеть.

— Слабый ты, — улыбнулся Майк. — Зато сейчас мы с тобой так быстро пойдем, что к вечеру отмерим километров двадцать.

— Вряд ли, — сказал Вик, останавливаясь. — Что-то не так.

— Что не так? — спросил недовольно Майк. — Опять что-то почуял?

— Не уверен, — сказал Вик. — Голова болит, мешает сосредоточиться.

— Значит, показалось, — сказал Майк, устремляясь вперед.

— Может быть, — пробормотал Вик, идя за ним следом. — А может быть, и нет. Когда до дороги осталось всего десяток метров, Вик догнал Майка и остановил его, схватив за плечо.

— Тихо, — сказал он. — Впереди люди.

— Какие здесь могут быть люди вдалеке от селений? — спросил Майк, перебрасывая автомат на грудь. — Я же сказал, тебе показалось.

— Хорошо, можешь не верить, — вздохнул Вик. — Но, пожалуйста, будь осторожнее.

— Я всегда осторожен, — сказал Майк, вглядываясь в редкие кусты, загораживающие дорогу. Он пригнулся и пошел вперед.

Он вышел из кустов и остановился. На него смотрел невысокий черноволосый парень, в руках его был автомат и его ствол был направлен в его грудь.

— Не дергайся, — сказал он, глаза его сузились. — Подстрелю. Майк огляделся.

На дороге, действительно, были люди. Они занимались тем, что срывали рельсы и грузили их на небольшую платформу.

Он оглянулся и увидел, что Вик тоже выходит из кустов с поднятыми руками, а вслед за ним идет невысокий бородатый мужчина, держащий карабин.

— Вперед, оба! — мрачно сказал бородач. — Вон к той платформе, а ты, Сергей, страхуй меня сзади. Парень пошел за ними, держа автомат наготове.

Они подошли к платформе, рядом с ней стоял высокий мужчина с автоматом за плечами и командовал подъемом рельс на платформу.

— Кто такие? — спросил он у бородача.

— Черт их знает, — ответил тот. — Вышли прямо на нас из леса. У них оружие.

— Я вижу, — сказал мужчина, разглядывая Вика и Майка.

— Что мне с вами делать? — спросил он.

— Мы никому не желаем вреда, — сказал Вик. — Просто отпустите нас, и мы уйдем.

— Отпустить? — мужчина нахмурился. — С чего бы это я стал это делать? Кто вы?

— Мы просто здесь идем, — сказал Майк.

— Просто здесь идем, — задумчиво повторил бородатый. — Только здесь никто просто не ходит, не те времена. Оружие положите на землю, только спокойно и без глупостей, стрелять мы тоже умеем и могу добавить, что неплохо. Вижу, что ты — солдат, поэтому лучше даже не пытайся что-то выкинуть.

— Ну и что будем с ними делать? — спросил он высокого мужчину, когда они положили оружие. — Отведем в лес и там кончим?

— Нет, это неразумно, — покачал головой высокий. — Пусть работают. Помогут нам выдернуть рельсы, а за это мы оставим их в живых. Ребята молодые и крепкие, работать смогут, и нам лишние руки не помешают. А потом пусть себе и дальше идут.

— Толково придумал, — сказал бородатый и повернулся к ним. — Вы слышали? Поможете нам, и ничего с вами не случится, даже накормим. А если откажетесь, расстреляем.

— По какому праву? — спросил хмуро Майк.

— Это наша территория, — сказал высокий. — Мы здесь живем, и через свои земли никого не пропускаем. Если бы вы не наткнулись на нас здесь, то прошли бы ещё несколько километров и все равно бы наткнулись на передовой дозор, а вот тогда с вами был бы разговор короткий. Так что можете считать, что вам повезло.

— Что-то не очень похоже на везение, — сказал Майк.

— Тебе что-то не нравится? — спросил бородач, поднимая карабин. — Выбираешь пулю?

— Мы будем работать, и с нами не будет проблем, — поспешно сказал Вик. — Просто это для нас немного неожиданно, мы специально свернули на эту дорогу, чтобы никого не встретить.

— Пошли бы по железке, или по бетонке, все равно бы на нас наткнулись, — сказал высокий. — Но тогда бы решал не я, а наш староста, а он мужик суровый, так что я серьезно вам говорю, что вам повезло.

Вик сбросил рюкзак на землю и дернул за рукав помрачневшего Майка.

— Ты же слышал, нам повезло, — сказал он. — Не надо обострять ситуацию, их около десятка человек, и все с оружием.

— Ты прав, — вздохнул Майк, снимая рюкзак. — Но только это им повезло, а не нам, потому что им достались рабочие руки, а нам неблагодарная рабская работа.

Он взял в руки лом, который ему подал бородатый.

— А зачем вам шпалы и рельсы? — спросил Вик.

— Дома строить, бани, — сказал высокий. — Деревья в лесу стали портиться, потому что солнечного света им не хватает. Гниет лес на корню, и все из-за этой проклятой войны.

— Понятно, — сказал Вик. — А то, что в живых оставите, правда?

— Я свое слово держу, — сказал высокий. — Мы, люди верующие, нам на себя брать лишнюю кровь ни к чему.

— Я вам верю, — сказал Вик и пошел к мужикам, которые, протяжно охая, поднимали рельсы, он взял в руки большой и тяжелый ключ и стал раскручивать гайки, которым рельсы были прикреплены друг к другу.

Они проработали несколько часов, пока не стемнело, тогда мужики загрузили на платформу все рельсы, что успели снять, и сами забрались на неё. На платформе был закреплен странный механизм, напоминающий ворот, который и двигал ее по рельсам. Высокий мужчина забросил их рюкзаки и оружие наверх и забрался сам на платформу.

— Я сброшу ваше добро на землю через сотню метров, — сказал он. — Потом подберете. Но дальше по дороге не ходите, наткнетесь на наши пикеты. Идите обратно, откуда пришли, если хотите прожить немного дольше. Здесь для вас дороги нет.

Он скомандовал, мужики закрутили ворот, и платформа сдвинулась с места, понемногу набирая ход.

Вик и Майк пошли за ней, скоро платформа скрылась в наступившем сумраке, пройдя ещё немного, они увидели свои рюкзаки и оружие, и два каравая хлеба лежащие на земле.

— Хорошо, что не обманули, — сказал Майк. — Могли бы все с собой забрать, а мы бы после этого были бы обречены.

— Я знал, что он не обманет, — сказал Вик, надевая пояс с ножнами и забрасывая рюкзак за плечи. — Лицо у него было честное, и ещё я чувствовал, что мы ему чем-то понравились.

— Понравились, как бесплатная рабочая сила, — сказал Майк.

— Они нам заплатили, — сказал Вик, поднимая хлеб. — Еда сейчас дорого стоит. Они поступили с нами достаточно справедливо.

— Я так не думаю, но тут уж ничего не поделаешь, — сказал Майк. — Что случилось, то случилось. И что мы будем теперь делать? Надо готовиться к ночлегу, а жилья нет. Или ты что-нибудь чувствуешь?

— Ничего не чувствую, — сказал Вик. — Избушка обходчика сзади, а впереди нет ничего.

— Назад не пойдем, — сказал Майк. — Иначе совсем этот день пропадет впустую, завтра снова придется возвращаться на это место, и можем снова встретиться с ними. Лучше идти вперед до тех пор, пока сможем, хоть несколько километров, а добавим к сегодняшнему дню.

— Придется ночевать в лесу, это плохо, — сказал Вик. — И надеюсь, что я почувствую вовремя их пикеты.

— И я на это надеюсь, — вздохнул Майк и зашагал вперед по шпалам.

Они шли до тех пор, пока не стали спотыкаться в плотной наступившей тьме, тогда они свернули с дороги и развели костер.

Поев свежего хлеба, они легли спать. Им повезло, в эту ночь дождя не было, но к утру, они все равно настолько замерзли, что пошли дальше, не дожидаясь рассвета.

Оба были мрачными и не выспавшимися, и настроение у них было отвратительное. Когда начало светать, Вик свернул в лес.

— Ты куда? — спросил Майк. — По дороге идти легче.

— Ты же слышал, что сказал тот высокий мужик, — сказал Вик. — Это их территория, и я чувствую, что мы приближаемся к первому пикету. Мне не хочется, чтобы они нас заметили, второй раз нам может и так не повезти.

— Я и в первый раз не считал это везением, — сказал Майк. — Но ты прав, с ними лучше не встречаться. Хоть, и жаль, что мы потеряем время.

— Нам придется сделать большой крюк, чтобы снова выйти на эту дорогу позади их территории, — сказал Вик. — Но я не вижу другого пути.

— Веди, — вздохнул Майк. — Надо было тебя послушать, когда ты меня предупреждал, что что-то тебе здесь не нравится. Но раз не послушал, будем обходить.

Идти по лесу было гораздо труднее, чем по дороге, путь им часто преграждали упавшие стволы деревьев. Когда снова стало темнеть, Майк мрачно спросил.

— А где мы будем на этот раз ночевать?

— Я что-то чувствую впереди, — сказал Вик. — Что-то непонятное, но сделанное руками человека.

— Какая-нибудь избушка лесника? — спросил Майк. — Это было бы здорово.

— Не думаю, — отозвался Вик. — Это что-то сделано из железа, а не из дерева, и оно достаточно большое, чтобы мы могли там разместиться.

— Интересно, что бы это могло быть? — задумался Майк. — В лесу и что-то сделанное из железа? Может быть какая-нибудь ракетная шахта? Но тогда там могут быть люди…

— Там нет людей, — сказал Вик уверенно. — Мы уже близко, сейчас пройдем через этот кустарник и выйдем как раз туда, куда нам надо.

Но, ещё не выходя из кустарника, они почувствовали слабый запах гари, а потом наткнулись на корпус большого пассажирского самолета, разломанного пополам.

— Вот это да! — покачал головой Майк. — Он тут при падении проложил целую просеку. Интересно, сколько же в нем было человек?

— Он был набит битком, — сказал Вик, залезая внутрь корпуса и выбрасывая из самолета несколько истлевших трупов, точнее то, что от них осталось. — Это те, что сумели остаться внутри при падении. Остальные разбросаны по лесу.

— Большой самолет, — сказал Майк, обходя корпус, потом он через дыру забрался внутрь второй половины. — Здесь трупов ещё больше. Он перепрыгнул к Вику через разлом.

— Будем спать здесь? — спросил он.

— Да, только немного будет мешать наклон, — сказал Вик. Он поднял с пола сумку и, расстегнув молнию, присвистнул. Потом показал содержимое Майку, сумка была набита пачками долларов.

— Это были не простые пассажиры, — сказал он.

— Я уже это понял, — ответил Майк, поднимая с пола золотое кольцо с бриллиантом. Он одел его на руку, посмотрел и покачал головой. — На нем летели люди с большими деньгами, и они все погибли. Деньги их не спасли. А теперь это все ничего не стоит. При натуральном обмене деньги и золото никому не нужны.

— Когда-нибудь, это все снова будет иметь ценность, — сказал Вик. — И тот, кто найдет этот самолет, станет богатым.

— Мы не знаем, каким будет новый мир, — сказал Майк. — Возможно, это все и дальше ничего не будет стоить. Почему упал самолет?

— Я думаю, что его сбило взрывной волной, — сказал Вик, зажигая свечу. — А может, подействовало что-то ещё от взрыва. Мне кажется, что они просто не рассчитали время. Немного бы раньше, и они бы успели улететь в теплые края.

— Куда успели? — мрачно спросил Майк. — Где они собирались спрятаться от войны? Это же были не простые люди, они должны были знать, куда направлялись.

— Куда-то в Европу, поближе к своим деньгам, — сказал Вик, доставая из огромного кожаного чемодана женскую норковую шубу и раскладывая её на полу. — А может быть в Турцию, или в Африку…

— В Африку, — сказал Майк. — Если не считать войны между Ираном и Египтом, там больше не было войн.

— Мы этого точно ее знаем, — сказал Вик. — В Африке всегда были войны и вероятно ещё будут. Ложись спать.

— Сейчас бы выпить, — сказал Майк с тяжелым вздохом. — У нас ничего не осталось?

— Осталось, — сказал Вик, доставая бутылку водки и разливая её по стаканчикам.

— Мне жаль этих людей, — сказал Майк. — В отличие от нас, они были хозяевами своей судьбы, и у них была возможность спастись, и они могли бы после этого спокойно жить в любой стране. Но они слишком поздно поняли, что нужно спасаться из этой страны, и не успели.

— Какая разница, они погибли так же, как и те, у кого не было такого шанса, — безразлично пожал плечами Вик.

— Кто-то успел уехать, улететь, кто-то успел спрятаться в правительственных бункерах, — сказал Майк, мрачно выпивая свою стопку и подавая её Вику, чтобы он её снова наполнил. — И теперь сидит там, спокойно ожидая, когда уровень радиации спадет.

— Почему ты завидуешь? — спросил Вик. — У каждого свой путь и свои испытания…

— Я думаю о выборе и о возможностях, которые он дает, — сказал Майк. — Я думаю о судьбе. Кто-то имеет возможность её изменить, а кто-то нет. Что говорит твоя религия об этом?

— Что это все не важно, — усмехнулся Вик. — Выбор есть у всех, у кого-то он больше, у кого-то меньше, и это зависит не от денег, а от самого человека.

— Как это не важно? — спросил Майк. — Если бы у твоих родственников были чемоданы денег, они бы уехали из этой страны и забрали бы тебя с собой. И все, что здесь произошло, тебя бы не касалось. Сейчас бы купался в теплом море, ел фрукты и радовался жизни…

— Море становится холодным, фрукты не растут, и всем плохо, просто плохо по-разному, — сказал Вик. — Эта война испортила жизнь всем людям, независимо оттого, где они находились. Кто не умер от ядерных взрывов, сейчас умирает от холода и голода, да и деньги сейчас ничего не значат. И вряд ли кто-то сейчас радуется жизни…

— Все равно у них был шанс построить другую жизнь, и совсем неплохую, — сказал Майк. — А у нас его не было.

— Все это не важно, — повторил Вик. — Если говорить об удовольствиях, то есть более простые способы их получить. Я читал о том, что в нашем мозге есть центр удовольствия. Ученые проводили опыты с крысами, их научили нажимать рычажок, который раздражает этот центр, и крысы переставали есть, а только нажимали на него, и умирали счастливыми от голода.

Это же программа, которая заложена в нашем теле; сделал для него что-то хорошо, получи удовольствие, сделал плохо, получи боль. Мы — рабы своего тела. Для того, чтобы освободиться, нужно просто развить свою душу, и тогда все становится не так важно…

— Зря ты мне вспомнил о крысах, — сказал Майк, ощупывая свое лицо, где у него остались шрамы от укусов. — Это рабство зовется нашей жизнью. Мы все стремимся к удовольствиям и стараемся избегать боли, и ничего другого нам не дано. Разве не так?

— Не так, — сказал Вик. — Когда душа начинает развиваться, то она сама начинает управлять телом. Программа тела ослабевает, ее сигналы преобразуются во что-то совершенно другое. И человек становится свободным.

— Нет, он попадает в рабство души, — усмехнулся Майк. — Налей ещё. Вик налил ему и выпил сам.

— Это не рабство, это что-то совсем другое, — сказал Вик. — Душа не настолько требовательна, её голос скорее тихая просьба, а не приказ, как у тела.

— Но твоя душа так же болит, — сказал Майк. — И в ней работает своя программа, заставляющая делать что-то для неё хорошее. Только непонятно, какое удовольствие ты получишь, если ты все делаешь правильно?

— У тебя увеличиваются возможности, — сказал Вик. — Перед тобой открывается огромный мир. Ты получаешь любые знания, которые тебе нужны. И ты становишься по-настоящему свободным, потому что вся вселенная открыта для тебя.

— До тех пор, пока ты, как и крыса в опытах, не умрешь от голода, — засмеялся Майк. — От тела-то никуда не денешься. Так все-таки, какое удовольствие получаешь от души?

— Покой и счастье, — улыбнулся Вик. — И все это очень разное, это не объяснишь, это надо почувствовать.

— О тебе не скажешь, что ты очень счастливый, — сказал Майк. — Ты просто какой-то отстраненный, словно все, что происходит с нами, тебя не волнует. У меня давно возникло ощущение, что ты находишься где-то далеко, хоть ты и рядом. Хоть тебе так же бывает больно…

— Не так больно, — сказал Вик. — Душа смягчает все. Боль, голод и жажда становятся не такими острыми, да и все остальное тоже воспринимается по-другому. Поверь мне, душа освобождает от рабства тела. Это, действительно, следующий шаг в эволюции человека.

— Что ж давай за это и выпьем, — сказал Майк, протягивая ему стакан. — За эволюцию души. Вик разлил остатки водки и выбросил бутылку из самолета.

— Но только это не эволюция, — сказал Майк. — При эволюции, наиболее приспособленные виды вытесняют менее приспособленные и развитые, по крайней мере, так говорил Дарвин. А эволюция души ничего не дает, святых убивают, распинают на крестах, сжигают, и в такие суровые времена они вымирают первыми.

— Души их не умирают, — улыбнулся Вик. — Умирает только тело, а они сами уходят в другое место и больше никогда не возвращаются. Когда все живое на этой планете погибнет, их души будут продолжать жить, а значит, они выиграют.

— Вряд ли это удастся кому-то проверить, — сказал Майк. — Но слушать тебя забавно. Я даже ловлю себя на том, что начинаю верить, что на самом деле существует жизнь после смерти. И что возможно впереди у меня будет ещё много жизней, и я может быть, когда-нибудь стану таким, как ты отстраненным и спокойным, словно все, что происходит рядом, меня не касается, словно не со мной все это происходит. И может быть, и я когда-нибудь уйду с этой земли в пустоту космоса.

— Я бы хотел этого, — сказал Вик. — Развитая душа это совсем неплохо, она делает человека по-настоящему счастливым.

— А ещё я представил себе, что наступит время, когда все люди станут похожими на тебя, — сказал Майк. — Это будет странный мир. Никто никуда не будет спешить, все будут улыбаться друг другу и помогать. И никто никогда не будет одинок. Он недовольно помотал головой.

— Нет, это опасное занятие слушать тебя, — сказал он. — Теряешь чувство реальности, а это слишком опасно. Сейчас и нормальному человеку выжить трудно, а если станешь таким, как ты, то это станет просто невозможно. Хватит разговоров на сегодня, ложимся спать. Он сел в чудом сохранившееся кресло и закрыл глаза.

— Я думаю, что этот мир никогда не станет таким, как я его только что нарисовал, — сказал он. — Не будет столько людей похожих на тебя. А если бы все-таки это произойдет, то этот мир будет обречен.

На земле не сможет выжить такое количество святых, им будет нечем питаться. Люди, чтобы прокормить себя, должны разводить и убивать животных, должны ловить и поедать прочих живых существ.

— Наверно, — согласился Вик. — Если ты помнишь, то в раю из еды были только фрукты.

— Я не помню, я там не был, — усмехнулся Майк. — Я родился на этой земле, вдалеке от рая. Я ем мясо и рыбу, я пью водку и ношу на своем теле шкуры убитых животных.

А, если бы люди этого не делали, то нас просто бы не было. Рай был создан для двух человек, а не для восьми миллиардов. Поэтому мы воюем, и будем воевать. А твой бог, вероятно, этого и хотел, раз выгнал нас из рая.

— Он хотел другого, — сказал Вик. — Он хотел, чтобы мы развивали свой разум и душу.

— Только у него получилось все не так, — вздохнул Майк. — Разум у нас так и не развился, мы остались такими же, как и были.

— Он еще пытается нас изменить, — сказал Вик. — Теперь нас стало гораздо меньше, и у нас появился шанс жить и не убивать друг друга…

— Спи, — сердито сказал Майк. — Человечество и без нас разберется с этими проблемами, пусть и совершенно негодными способами. Наша задача гораздо проще, нам надо только добраться до моего города, и пожить хоть какое-то время нормально, не шарахаясь от каждого встреченного сородича…

— Я уже засыпаю, — сказал Вик. — А до твоего города мы все равно доберемся…

Наутро Майк при свете свечи ещё раз обследовал разрушенный самолет, он нашел сублимированные продукты, из которых ещё можно было что-то приготовить, а также спиртное; коньяк, виски, вино и водку в маленьких бутылочках.

Они загрузили это богатство в рюкзаки, и пошли дальше по редкому лесу. Когда начало светать, Майк остановился и сел на ствол дерева.

— А теперь посмотри, что нас ждет впереди, — сказал он. — Хотелось бы знать, а то опять на кого-нибудь напоремся.

— Поверил, что я могу видеть будущее? — спросил Вик. — Но это не лучшее мое умение…

— Не то чтобы поверил, — покачал головой Майк. — Просто понял, что твоими предостережениями пренебрегать нельзя. Лучше тебя послушать сейчас, чем потом выпутываться из неприятностей.

— Я попробую, — сказал Вик. Он сел рядом на ствол дерева и закрыл глаза, потом смущенно улыбнулся.

— Мы пройдем по лесу и выйдем на дорогу, а дальше будем просто идти по ней, — сказал он. — Мы никого не встретим, по крайней мере, сегодня, и заночуем на самой дороге.

— На дороге? — удивленно поднял брови Майк. — А что дождя не будет?

— Будет, — сказал Вик. — На дороге мы найдем укрытие от дождя, что-то опять из железа.

— Из железа, — недовольно покачал головой Майк. — Самолет был не из железа, а из алюминия. Говори из металла, тогда это будет точнее.

— Хорошо, — вздохнул Вик. — Возможно, укрытие будет из металла.

— Уже лучше, я тебя научу делать точные предсказания, — сказал Майк, поднимаясь. — Но пока все равно непонятно. Ты сказал, что мы выйдем на дорогу? Какая это будет дорога? Это будут рельсы, или бетон?

— Не рельсы, — покачал головой Вик. — Рельсы я бы почувствовал. Похоже на бетон, но он чем-то покрыт.

— А покрыт он асфальтом, — улыбнулся Майк. — Вот теперь мне все понятно. Идем.

— Я мало знаю, — сказал Вик, оправдываясь. — Многое я чувствую, но не понимаю что. Бетон, это же почти что камень, а асфальт похож на живое.

— Что значит, похож на живое? — спросил Майк, вставая и накидывая на плечи лямки рюкзака. — Асфальт, есть асфальт, он не бегает и никого не ест.

— Я же не сказал, что он живой, — вздохнул Вик, вставая и направляясь к кустам. — Я сказал, что он похож на живое, у него энергетическая структура, почти, как у живого.

— Тоже понятно, — сказал Майк. — Ты говоришь о том, что в нем много органики, это действительно так. Его же делают из нефти, а нефть нам досталась от мертвых динозавров.

— Этого я не знал, — вздохнул виновато Вик.

— Знал, не знал, — сказал Майк. — Что ты передо мной оправдываешься? Ты уникальный человек, Вик. Если бы я умел хотя бы десятую часть того, что умеешь ты, я бы уже считал себя сверхчеловеком. А ты… нет, ты не сверхчеловек, ты уже что-то другое.

— Я человек и такой же, как ты, — сказал Вик. — Я очень мало знаю и мало, что понимаю, но я учусь. Может быть, со временем я буду понимать больше.

— Будешь, — сказал Майк. — Даже за то время, что я тебя знаю, ты уже многое понял и узнал, а я как был балбесом, так им и остался. И не оправдывайся ты передо мной, это я должен перед тобой оправдываться.

— Нет, не должен, — сказал Вик. — У тебя свой путь, ты имеешь право на ошибку, а у меня его нет.

— Право на ошибку есть у всех, — сказал Майк. — Только ошибки в наше время стоят жизни. Лучше скажи, почему я не такой, как ты? Что мне не хватает?

— Ты и не хочешь становиться таким, как я, — сказал Вик. — Да, и тебе это не нужно. У тебя своя задача и свой путь.

— Это я уже понял, — вздохнул Майк. — Мне только до сих пор непонятно, почему твой бог так жесток к нам, людям? Почему он не меняет нас, не делает нас лучше? Почему он хочет, чтобы мы друг друга убивали? Он же может это все изменить…

— Думаю, он не может, — сказал Вик. — Если бы он нас сделал другими, мы бы не выдержали конкуренции с другими животными.

Мы должны изменяться сами, в нашей душе есть все, чтобы перевести нас на следующий этап эволюции. Мы уничтожили на этой планете всех, кто угрожал нам, и теперь мы можем спокойно изменяться…

— Всех, кто нам угрожает, мы ещё не уничтожили, — вздохнул Майк. — Остались мы сами.

— Теперь нас осталось не так много, — сказал Вик. — У нас появился шанс.

— Ты хочешь сказать, что нас может спасти вера в душу и бога? — спросил Майк.

— Это путь к нашему спасению, — кивнул Вик. — Наши предки понимали это и строили церкви.

— Они строили церкви для другой веры, чем та, о которой ты рассказываешь, — сказал Майк.

— Все религии говорят об одном и том же, разница не так велика, как кажется, — сказал Вик.

— Но возможно все совсем не так, как ты мне рассказываешь, — сказал Майк. — Ты же можешь ошибаться.

— Конечно, я могу ошибаться, — сказал Вик. — Я до сих пор многого не понимаю, и, возможно, я тоже вижу не все так, как оно есть, просто потому, что я ещё не готов.

— Тоже понятно, — сказал Майк. — Выходит на земле никто ничего точно знать не может, а тот, кто попадает наверх, потом, вернувшись в новое тело, теряет память. Интересно почему?

— Память находится в душе, — сказал Вик. — А её сигналы слабы. Память не теряется, просто люди не могут ею пользоваться, потому что не слышат свою душу.

— Тогда мы обречены на новые войны, — вздохнул Майк. — И человечество когда-нибудь убьет само себя. Душе никогда не победить тело. Тело сильнее, его сигналы громче. Многие люди готовы за наслаждения и удовольствия забыть о ненужной им душе. Мы обречены…

— Путь души, это не широкая дорога, а узкая тропка, и у каждого она своя, — сказал Вик. — Их немного, тех людей, кто находят эти тропки, но они есть.

— Да, наверно, — вздохнул Майк. — Но я-то говорю о нас, о тех, кто не слышит свою душу, а, если и слышит, то не верит ей. Это же мы готовы отобрать у других то, что у них есть, обманом ли, силой ли, это не важно. И это наш мир, вас святых здесь единицы, вы ничего не решаете, да вас никто и не слушает.

Кстати, а можно ли стать богом на земле? Я читал, что в некоторых индейских учениях считается, что, если ты хорошо развиваешься, то можешь стать богом уже на земле.

— Нет, нельзя, — лицо у Вика снова стало почему-то виноватым. — Мне бы очень хотелось сказать, что это правда, но я думал об этом и знаю, что это не так.

Обычная душа слишком мала, чтобы вместить в себя все знание, которое существует во вселенной. Душа превращается в бога за сотни миллионов лет, да и тогда развитие не останавливается.

— И какого же размера бог? — спросил Майк. — И какой может быть душа?

— Душа, я думаю, на земле может стать размером около десятка метров в диаметре, — сказал Вик. — Но я не завидую тому, у кого она станет такой.

— Почему? — удивился Майк.

— Душа же не просто энергия, это ещё одна, кроме мозга, мыслящая и чувствующая система, — сказал Вик. — Если мозг у нас достиг своего максимального размера, то душа может быть какой угодно большой, поэтому я и говорю, что наша дальнейшая эволюция, это эволюция души.

— Ну, это-то я уже начинаю понимать, — сказал Майк. — Но ты сам себе противоречишь. Сначала ты говоришь о том, что душу нужно развивать, а потом говоришь, что не завидуешь тому, кто её разовьет.

— Это правда, — смущенно улыбнулся Вик. — Моя душа не очень большая, она примерно два метра в диаметре. Но я чувствую все, что попадает в ее сферу. Когда мы с тобой сидим рядом, я слышу все твои мысли, хоть и не хочу их слушать, ощущаю все твои эмоции, хоть они мне совсем не нужны.

А представь, каково будет тому, у кого радиус души будет десяток метров и больше? Мне уже заранее его жаль, когда он попадет в толпу людей, на него обрушится столько чужих мыслей и чувств, что тут уж точно можно сойти с ума.

— Но мы же часто бываем рядом с людьми, — сказал Майк. — Нам же не мешает гомон толпы, мы можем спокойно думать о чем-то своем.

— Это потому что ты не слышишь своей души, а значит и других, — сказал Вик. — Но, когда твоя душа развита, ты уже хорошо её ощущаешь, и тогда ты вольно, или невольно будешь слышать мысли других людей и ощущать их эмоции. Если представить это образно, то выглядит это так, как будто в твои уши врывается звук от десятков радиостанций, причем одни звучат громче, другие тише. Ты просто не сможешь сосредоточиться на своих ощущениях и мыслях.

— Если в моем мозге будут звучать мысли чужих мне людей, — сказал задумчиво Майк. — То я сойду с ума.

— Вот-вот, — сказал Вик. — Такому человеку придется жить где-то в лесу, или в пустыне. Мысли одного человека ещё как-то можно вынести, но мысли двух, трех, это уже кошмар.

— Смешно, — улыбнулся Майк. — Но по-своему интересно.

— Не интересно, — вздохнул Вик. — Мысли бывают и агрессивные, а не только глупые, но они, попадая к тебе, как бы становятся твоими, они же оказываются внутри тебя.

— А какой размер души у меня? — спросил Майк.

— Она едва выступает за твое тело, — пожал плечами Вик. — Не больше двадцати сантиметров, это мало. У нормального здорового человека, она выходит сантиметров сорок от тела.

— Ну, это уже не плохо, — сказал Майк. — Значит, я тоже могу что-то почувствовать? Чьи-то мысли и желания?

— Можешь, — улыбнулся Вик. — Если обнимешь этого человека, чтобы ваши души проникли друг в друга.

— Теперь понимаю, почему влюбленные стараются обняться, — сказал Майк.

— Именно поэтому, — кивнул Вик. — Но почему-то никто не хочет обниматься со своим врагом, а старается держаться от него подальше.

— Забавно, — рассмеялся Майк. — Но, если я кого-то обнимаю, то значит, я буду чувствовать его мысли?

— Ты не будешь, — вздохнул Вик. — Как ты можешь почувствовать чужую душу, если ты не чувствуешь свою? Но, если хорошо прислушаешься, то сможешь почувствовать чужое настроение, эмоции.

— Значит, что-то все равно я буду чувствовать, если захочу? — спросил Майк.

— Если захочешь, то конечно, — сказал Вик.

— Я иногда чувствую тебя, когда ты рядом, — сказал задумчиво Майк. — Я раньше просто понять не мог, почему у меня на душе вдруг становится светло, и куда-то уходят мрачные мысли. Мне это не нравилось, потому что с такими мыслями, становится все равно, что с тобой будет происходить.

— Извини, — сказал Вик.

— Не надо извиняться, — мрачно сказал Майк. — Это мне надо извиняться, ты же тоже слышишь мои мысли?

— Слышу, — улыбнулся Вик. — Но они мне не мешают, моя душа не десять метров в диаметре, твои мысли задевают меня только краешком, и я могу от них отстраниться.

— Я понял, что для того, чтобы душа могла развиваться на земле, нужно уходить в пустыню, — сказал Майк.

— Или жить рядом с теми, кто тебя любит, — улыбнулся Вик. — Чьи мысли и эмоции тебя приятны.

— Ну, это довольно трудно, — сказал Майк. — К сожалению, мы большую часть находимся рядом с теми, кто нас не любит, и кого мы не любим. Кстати, теперь понятно, почему все святые жили в монастырях, вместе с единомышленниками. А какой размер у бога?

— Он очень большой, — сказал Вик. — Может быть размером с нашу планету, а может и того больше, я точно не знаю, я его не видел.

— Почему ты не знаешь? — удивился Майк. — Ты же рассказывал мне о том, как он выглядит.

— Дело в том, что, обычные души находятся внизу, — грустно улыбнулся Вик. — А над ними парят те, у кого души больше, а бог находится высоко вверху, словно луна над головой, и к нему не добраться.

— Что, значит, не добраться? — спросил Майк.

— А то и значит, — вздохнул Вик. — Энергии не хватает. Близко к богу находятся только те души, у кого большая энергия, а все остальные находятся внизу.

— Забавно, — пробормотал Майк. — Значит, обычной душе до бога и не добраться? Это как-то несправедливо.

— Там-то как раз все очень справедливо, — улыбнулся Вик. — К богу не подберешься по блату, или по знакомству. Не купишь право быть рядом, как бы сильно ты этого не хотел. Пока ты сам не изменишься, ничего не произойдет. Но, если ты смог развить себя, то тебя и никто не сможет остановить, ты будешь находиться там, где должен находиться по праву энергии своей души.

— Значит и там есть градация, — вздохнул Майк. — Значит, и там все не равны.

— Но зато у всех равные возможности, — сказал Вик. — Кстати, только сейчас подумал о том, что в христианской религии это все описано. Выше обычных душ находятся ангелы, над ними архангелы…

— Смешно, — улыбнулся Майк. — А ты кто у нас?

— Я обычная душа, — сказал Вик. — Если мне повезет, то я смогу подняться до ангела. И подняться в буквальном смысле слова…

— Я думаю, — сказал Майк. — Если бог такой большой, то почему наши ученые не нашли его? Мы же изучали до этой войны космос, строили огромные радиотелескопы, изучали излучения планет.

— У него другой тип излучения, — сказал Вик. — Я же говорил тебе, что излучение разное у живого и неживого. У живого оно слабое и мягкое, у неживого мощное и сильное. Кроме того, бог это всего лишь энергия, он может поместить себя внутри планеты или звезды, и тогда его излучение не отличишь от другого.

— Бог размером с планету? — задумчиво сказал Майк. — Нет, его бы все равно обнаружили.

— Может быть, и обнаружили бы, если бы он находился здесь, — сказал Вик. — Но он находится в другом месте.

— И где оно? — спросил Майк.

— Я не знаю, — покачал головой Вик. — Я тебе рассказывал, что когда душа отделяется от тела, она попадает в пространственный туннель?

— Говорил, что в туннель, но не говорил, что в пространственный.

— Этот туннель ведет туда, где находится бог, — сказал Вик. — Это место далеко от нас, если двигаться обычным способом, а через туннель ты попадаешь туда почти мгновенно.

— Ну, это уже фантастика, — сказал Майк.

— А все, что я говорю, фантастика, — улыбнулся Вик. — Если бы мне раньше сказали, что я могу слышать чужие мысли, ходить в темноте и не спотыкаться. Находить все, что мне нужно, только подумав об этом, я бы не поверил.

Когда я впервые ощутил это в себе, я подумал, что схожу с ума, да и сейчас иногда так думаю.

— Я тоже так думаю, — улыбнулся Майк. — Ты точно сошел с ума. Ты что-то говорил о дороге, где она? Вик прислушался к себе, потом уверенно показал вперед.

— В сотне метров отсюда, — сказал он.

— Вот давай, и убедимся, псих, ты или нет, — сказал Майк, быстро зашагав вперед. — Ты ещё сказал, что это бетонная дорога, покрытая асфальтом.

— В этом я мог ошибиться, — сказал Вик, едва успевая за ним.

— Мог, но не ошибся, — сказал Майк, раздвигая кусты и внимательно разглядывая дорогу, она была немного уже той бетонки, по которой они раньше шли. Дорога была пуста, на ней не было ржавых машин, она была покрыта пылью, на которой не отпечаталось ни одного следа.

— И по ней давно никто не ходил, и не ездил, — задумчиво проговорил Майк. — Возможно, ты и не псих, но окончательно я это пойму, когда мы найдем прибежище из железа.

— Из металла, — робко сказал Вик. — Ты говорил, чтобы я употреблял слово металл.

— Пусть будет из металла, — сказал Майк, выходя на дорогу. — Как далеко нам идти по этой дороге до этого убежища?

— Километров пять, семь, — сказал Вик.

— За час дойдем, — сказал Майк, устремляясь вперед. — По этой дороге легко идти.