Спасти Софию

Ятрышник обожжённый

– Не могу поверить, что владельцем такого чудесного места станет этот мерзкий человек! – воскликнула мама, швыряя вилки в выдвижной ящик для столовых приборов. – «Площадка для игры в гольф», так он сказал! Мы должны начать кампанию за спасение Грейндж: собрать подписи, написать письма в газеты, подключить Департамент окружающей среды.

– Мы? – спросил папа. Он поливал свои черенки из пипетки, по пять капель на каждый.

– Ты знаешь, что да. Это совершенно прекрасное место, нетронутое ни одним из бедствий двадцатого века, а в амбаре полно летучих мышей подковоносов. – Ящик заклинил, и мама дёргала его туда-сюда, пока от него не откололась щепка, перелетевшая в комнату. – И я уверена, что в последний раз, когда я была там, я видела ятрышник обожжённый. Ещё там есть чудесный огороженный сад, а тот фруктовый сад, где растёт омела, – последний яблоневый сад в деревне. Там просто… изумительно. Всё это так трагично…

– Ага, – отозвался папа.

– Ох, ну в самом деле! – воскликнула мама и пошла обратно в почти тёмный сад.

– О, дорогая, – только и сказал папа, качая головой.

Я посмотрела на него и спросила:

– Что такое Грейндж?

Папа вздохнул.

– Последнее известное место гнездования коростеля, а в июне там полным-полно соловьёв…

– Да, да, – прервала я его. – Это там, где обычно жила Айрин?

Папа выпрямился и протёр стёкла своих очков.

– Да.

И разумеется, Айрин была в глазах мамы почти героиней. Я не знаю, из-за чего она расстроилась больше: из-за того, что исчезнет дом, где жила Айрин, или будет уничтожено место, представляющее научный интерес?

Я подумала о доме. Я никогда не знала, что он называется Грейндж, для меня это всегда был «дом Айрин». Я точно знала, что земля там особенная, фруктовый сад – красивый, но, в конце концов, это всего лишь деревья. Гораздо больше меня беспокоило то, что это место было связано с Айрин.

– А как насчёт хлама, который находится в доме? Его они тоже унаследовали?

– Надеюсь, что да, – сказал папа, внимательно рассматривая пипетку. – Обычно всё имущество достаётся родственникам.

Я вспомнила гостиную. Солнечный свет, разливавшийся по деревянному полу, грязные персидские ковры, запах древесного дыма и пропеллер от аэроплана. Плед Айрин из ангорской шерсти, обёрнутый вокруг её старых шишковатых ног. И книжные полки: ряды и ряды старых книг в мягких переплётах, приключенческие повести, загадочные истории, любовные романы. Часы и часы чтения. Я подумала о человеке в дорогом костюме, швыряющем их в кучу, и из моих глаз брызнули нежданные слёзы.

– Но, папа, это неправильно, я имею в виду, он даже не знал её! Кто будет хранить память о ней?

– А ты как думаешь?

– Как только не станет дома и всего, что внутри, что останется от Айрин?

Папа пожал плечами.

– Полагаю, её дела и замечательные поступки. Как ни грустно, Лотти, но остальное нас не касается.

На втором этаже Нед смыл воду в унитазе, и по дому разнёсся звук, похожий на тот, что издаёт отплывающий океанский лайнер.

– Что он будет делать со всем этим?

– Если он этого уже не сделал, то, вероятно, продаст с аукциона вещи, которые хоть что-то стоят, а остальное отдаст уборщикам. Боюсь, что в конце концов он поступит, как большинство, – просто закажет контейнер для вывоза мусора, чтобы избавиться от вещей, которые не смог продать.

– Это ужасно, – сказала я. – Неудивительно, что мама расстроилась. – Я представила, как тот мужчина осматривает личные вещи Айрин, её туалетный столик с кучей пузырьков от духов, буфет с деревянными игрушками и бросает всё в мусорный бак. – У неё был прелестный Ноев ковчег, я обычно играла с ним, хотя там половины животных не хватало. Я не переживу, если он всё выбросит.

Папа вздохнул.

– Это тяжело, но так устроена жизнь, дорогая. Может быть, Айрин была не совсем в себе, завещая ему дом. Впрочем, нам пришлось общаться с ним всего минуту, возможно, в глубине души он очень даже понимающий и отзывчивый.

– Он не похож на отзывчивого. Он больше похож на вышибалу.

– Но это всего лишь вещи, моя дорогая. Главное – это сама Айрин Чаллис. – Папа посмотрел в окно, словно та стояла в саду. – Она была замечательной. Во время войны она летала на истребителе «Спитфайр», ты знала? Перегоняла их с завода на аэродромы. – Он улыбнулся мне и стал изучать горшок с землёй. – У неё не было радио, и она летала вслепую в тумане. – Он замолчал и посмотрел вдаль. – Однажды во время такого тумана она потерпела крушение в Шотландии.

– В «Затишье перед бурей» Ричард Стэндфаст посадил самолёт в пустыне во время песчаной бури, – сказала я.

Папа посмотрел на меня поверх очков.

– Да, Лотти, но в пустыне нет каменных стен, овец и лачуг. Айрин самостоятельно выбралась из руин и прошла много километров по Шотландии под ураганным ветром, не имея при себе ничего, кроме карты пилота, по которой она ориентировалась. Насколько мне известно, ей нечего было есть. Она шла целую неделю. – Папа снова наполнил пипетку из кувшина с прозрачной жидкостью. – В любом случае она была ого-го во всех отношениях. Во время войны она дважды была замужем и дважды овдовела, а после войны она опять вышла замуж, на этот раз за хирурга, но у них никогда не было детей. Зато она выучилась на доктора, а потом стала глазным хирургом. Во время отпуска она работала волонтёром Красного креста в зонах военных действий. К тому времени, когда мама познакомилась с ней, она была уже на пенсии, её муж умер, и Айрин занималась сбором денег для Красного креста, выращивала овощи и читала с лупой те самые детективные романы. В конце концов, она почти ослепла.

– Я этого не знала, – сказала я. – Хотя, помнится, она всегда ощупывала животных из ковчега, прежде чем сказать мне, кто это. У неё были большие руки. Все в шишках.

– Артрит, – пояснил папа.

– И очень толстые стёкла в очках, – сказал Нед, врываясь в кухню. – У неё в пруду жили тритоны, и она слушала старые пластинки на старом проигрывателе.

– Она всегда угощала нас печеньем с заварным кремом и виноградным соком, – подхватила я.

– Она играла с нами в саду в дурацкий гольф, – добавил Нед. – Тросточкой и шариком от пинг-понга.

– Она носила шорты, и у неё проступали вены на ногах. И она много смеялась.

– Да, и она чудесно пела и играла на пианино. Пока не умерла. – Папа поставил на поднос горшочки с черенками. – Думаю, ваша мама была привязана к ней, ей не хотелось бы видеть, как разрушают её дом. – Он толкнул дверь чёрного хода. – Если бы его перестроили, это разбило бы ей сердце.

– Да, разбило бы. – Это мама снова ворвалась на кухню, громко хлопнув дверью и размахивая ощипанной курицей. – Мне было бы невыносимо видеть, как толпа типов вроде этого прикатят сюда на своих бээмвэ и устроят гольф-клуб на лужайке Айрин. Я бы… Я бы расплакалась.

– Держу пари, они построили бы плавательный бассейн в огороженном саду, – сказал Нед. – И установили бы везде фонари, которые сбили бы с толку светлячков, так что они все погибли бы.

Я смотрела, как мама рубит курицу на куски и бросает их в кастрюлю. Она громко шмыгнула носом.

– Может быть, мы могли бы мы спасти её личные вещи? – спросила я. – Хотя бы книги?

Отложив кухонный топорик-секач, мама отошла к раковине, чтобы смыть кровь с рук, и сказала:

– Они не наши, Лотти, то есть, строго говоря, это было бы кражей. Но всё это кажется мне очень странным. Я думала, что Айрин оставила имущество внучатой племяннице. Я слышала об этом от поверенных. – Мама посмотрела на кухонный буфет. – У меня есть ключ. Где-то. И я уже позаимствовала несколько книг, но, если только у этого человека нет склонности к приключенческой литературе, я не думаю, что он будет сожалеть о них. Может быть, не мешало бы спасти ещё что-нибудь из её вещей.

– Да, это было бы здорово, – сказала я. – Потому что в остальном это всего лишь дом, и в последний раз, когда я видела его, в водосточных желобах проросли деревца, а камни покрылись мхом. Этому месту требуется уход, было бы славно, если бы там сделали спа…

Я замолчала. Мамины глаза наполнились слезами, и мне стало не по себе. Она повернулась ко мне.

– Сделать нужно совсем другое, Лотти. Было бы славно, если бы его отреставрировали и вернули былую красоту. Но одно дело просто скосить траву, и совсем другое – выкорчёвывать деревья и выкапывать лунки для гольфа. – Мама вытерла нос рукавом. – И отель – это совсем не то же самое, что дом. Мне просто невыносима мысль о том, что там всё выпотрошат и заменят на фальшивку, это было бы…

– Я понимаю, – тихо проговорила я.

Хотя я не понимала, не совсем понимала. Помимо всего прочего, я не понимала, как сама к этому отношусь. Мне не хотелось, чтобы мужчина в дорогом костюме завладел вещами Айрин. Мне, правда, не хотелось, чтобы он руководил строителями, стоял у старой железной кровати Айрин, ступал до блеска начищенными ботинками по её потёртым коврам… Но при этом мне было приятно представлять, каким мог бы стать этот дом без отвратительной кухни и с совершенно белыми и сияющими комнатами. С чистой и починенной лестницей, со срубленными с фронтона деревьями.

Я открыла было рот, чтобы заговорить, но решила не делать этого.

Может быть, я спрошу обо всём этом Софию во время поездки, она должна что-то знать.

Если, конечно, она вообще захочет, чтобы нас с ней видели вместе.