Специалист

ФРАГМЕНТ ПЕРВЫЙ 16 мая 1997 года Санкт-Петербург

Ночью прошел дождь. Мощным потоком он пролился на спящий город, и весеннее утро было свежим и чистым. Пахло землей и нежной майской листвой. В лужах отражалось солнце. Вишневая «четверка» медленно катилась по мокрому асфальту. В конце квартала автомобиль свернул в «карман» и остановился у детской площадки. С этой точки нужный подъезд просматривался отлично. До начала операции оставалось пятнадцать минут.

В двухстах метрах, не видимый ни из «четверки», ни из подъезда, в это же время остановился невзрачный серый «Москвич». Пиня с Бойцом угнали его сорок минут назад. А присмотрел его Пиня загодя. Покрутился рядом, даже поболтал с хозяином. И сделал вывод: тачка неказистая, но из хороших рук. Рабочая. Это и определило дальнейшую судьбу «Москвича».

Еще дальше стоял «БМВ» Серого. Из него можно визуально контролировать улицу, подъезд и «Москвич». Экипаж «БМВ» — это страховка. На тот случай, если Боец охранника не завалит, Серый и Болт были вооружены помповыми ружьями, пистолетами и гранатой. Пятеро мужчин в трех автомобилях посматривали на часы, не замечая очарования теплого майского утра. То, что им предстояло сейчас сделать, лежало в другой плоскости. Все они понимали, что через несколько минут утренняя тишина может обернуться стрельбой. Кровью. Смертью. Или большими деньгами. Тут уж — как повезет, как карта ляжет.

Пожалуй, только Боец оставался спокоен. Он сидел в угнанном «Москвиче» и скептически поглядывал на напарника. Работать с незнакомым напарником дело стремное, а Пиню он видел второй раз в жизни. Да и всех остальных, за исключением Серого, тоже. Ладно, чего уж теперь… Боец посмотрел на часы: оставалось восемь минут. Ни беспокойства, ни страха не было: дело для профессионала особой сложности не представляло.

— Ссышь, Пиня? — спросил Боец. Водитель не ответил, отвернулся и сплюнул в приоткрытое окно. Боец развернул пластик жевательной резины и швырнул его в рот. Запахло земляникой.

— Значит, ссышь, — заключил он. Пиня собрался что-то ответить, даже открыл рот, но снова ничего не сказал. Он сутулился в водительском кресле, заметно нервничал и иногда барабанил пальцами по самодельной оплетке руля. Пиня — маленький лысоватый мужичок лет сорока пяти с лицом пьющего. В прошлом раллист, автомеханик, угонщик, а нынче спец по краденым тачкам. Он никогда не был трусом, но сейчас страх тоненько пульсировал в голове. Он уже клял себя за то, что ввязался в это дело. Угнать тачку — это одно… Разобрать, перекрасить — без проблем. В этом есть даже свой кайф. И заработок, конечно… Сегодня совсем другое, грязное дело, не его дело. Нет в нем ни азарта, ни куража. Только страх.

Запищала черная коробка радиостанции в руках Бойца. Пиня вздрогнул.

— Ладно, драйвер, не робей, — весело сказал Боец, — все будет о'кей, как у дедушки. Слушаю, — бросил в микрофон.

— Он вышел, — ответила коробка голосом Тереха. — Готовность — пять минут.

— Понял, — ответил Боец. — Жду. Он провел левой рукой по усам. Усы были наклеены чуть больше часа назад и сильно его раздражали. Парик туда-сюда, а усы… На таракана похож. Ну и хрен с ним, главное, что на себя не похож. И шрам на верхней губе спрятался…

Болт в салоне «БМВ» невозмутимо загонял в подствольный магазин «Мосберга» тяжелые пластиковые патроны двенадцатого калибра.

— Картечь? — спросил Серый, покосившись.

— Картечь, — ответил Болт. — Я для таких дел картечь предпочитаю… Надежней.

— Дай, Бог, не понадобится.

— Сейчас не понадобится, так потом.

— Ну-ну.

Болта Серый выбрал для этого дела именно за его надежность. Туповат для тонкой работы, но для мокрухи — в самый раз. В обычной жизни Болт и Серый носили фамилии Болтнев и Андреев и, по идее, стояли на страже порядка. Оба работали в охранном агентстве «VIP-club» и оружие носили на законном основании… Ну, почти законном. К гранате, которая лежала во внутреннем кармане куртки Болта, и ножу, закрепленному в левом рукаве, это, впрочем, не относилось.

Болт закончил возиться с оружием и поставил «Мосберг» на пол, между ног. Затемненные стекла «БМВ» 4скрывали происходящее внутри машины от посторонних глаз. Серый посмотрел на циферблат часов: осталось две минуты. В глубине души он завидовал Болту. Тупой бычара, но зато спокойный… как будто на пикник собрался. А ведь по-всякому может обернуться. Пиню с Терехом вон еще до начала операции приговорили. Хрен его знает, что там у шефа в голове, может, и нас с Болтом на слив приготовили? Ну нет, это навряд ли… Нельзя же всех сливать подряд. Что Терех, что Пиня — люди сторонние. Тем и хороши… А я шефу нужен. Лишь бы выгорело, лишь бы Боец не подвел… таракан рыжий.

Серый успокаивал себя, но на душе все равно было муторно. И не ему одному. Терех, сидя в своей ухоженной «четверке», нервничал не меньше. От страха он обильно потел и промокал лицо надушенным носовым платком. Он-то сегодня как раз рисковал меньше других участников операции… Но в кармане тщательно отглаженной сорочки лежал загодя написанный, сложенный вчетверо лист бумаги. Написана бумага была обстоятельно, как и все, что делал Владимир Терехов. А называлась просто: «Явка с повинной». Номер не новый, не Терехом придуманный, но береженого, как говорится, Бог бережет, а не береженого конвой стережет. Если все пройдет гладко, то и бумага не понадобится, а если… Терех вытер лицо платком, посмотрел на часы. Секундная стрелка продолжала свой неумолимый бег. Возможно, к катастрофе. Если бы можно было все переиграть! Вернуться на неделю обратно, в тот день, когда он сдуру дал согласие на дело… Терех, трус по жизни, хапуга с внешностью брачного афериста, испытывал тошный и противный страх. И потел от страха…

Задачей Тереха на подготовительном этапе операции было отследить жертву, что он и делал четыре дня подряд. Издалека, не бросаясь в глаза, засекал: уход — приход, приход — уход. А что? Посмотреть издалека на человека — криминала нет.

Сегодня — есть. Сегодня Владимир Терехов стал участником захвата заложников. В составе группы. По предварительному сговору. «Жду», — отозвался Боец… Ждет он, сука! Что ему, бугаю молодому? Терять-то нечего. И вообще еще вся жизнь впереди. В случае чего всегда может оторваться, устроиться на новом месте. Машина для мокрухи всегда работу найдет, теперь на таких спрос. Бардак в стране развели, только бандитам и раздолье. А он, Терех, в случае провала теряет все! Все! А уже полтинник корячится… Да-а… А если опять к хозяину? Оттуда уже не выйти, верняк. Больные почки, сердце, возраст. И не в почках, в конце-то концов, дело. Этот Бегемот — мужик из крутых, из новых. Достанет в Крестах. Не в Крестах, так на зоне. Пожадничал, польстился на десять штук зеленью… мудак. Всю жизнь крутился, копил, а теперь что? Полный абзац!

Терех вздохнул и вытер пот со лба. Тошно. Из дела уже не выйдешь: вход — руль, выход — два. Он вытащил из пачки сигарету (уже четвертую сегодня — почти половина нормы) и потянулся за зажигалкой. В зеркало заднего обзора увидел элегантный светло-серый «Сааб», появившийся из-за дома. Терех схватил с пассажирского сиденья радиостанцию, нажал кнопку вызова, почти закричал:

— Возвращается. Готовность! Готовность, Боец. Это сообщение приняли в «Москвиче» и «БМВ».

— Не упоминай меня, козел, — отозвался Боец. — Связь не выключай. Сообщишь, когда он войдет в подъезд.

— Сейчас войдет.

— Не мельтеши, старый.

— Выходит из тачки… Идет. Все, вошел.

— Конец связи, старый.

Боец подергал себя за ус, положил радиостанцию и взял с торпеды секундомер. По наблюдениям Тереха, с того момента, как охранник входит в подъезд, до его выхода с бабой и девчонкой проходит семьдесят-восемьдесят секунд. Пошло время. Эти секунды перед схваткой Боец очень любил, называл их «адреналиновой терапией»…

Пиня резко оборвал замысловатую дробь пальцев на руле и хрипловато сказал: 4

— Слышь, Боец, а странно это.

— Что — странно?

— Он всегда в одно и то же время выходил. А сегодня — секи — на шесть минут раньше. Как думаешь?

— Потом, Пиня, потом поговорим. Ты, главное, не ссы. Все будет о'кей. Не подведешь?

— Не пальцем деланный.

— Тогда заводи тарантас.

Боец подхватил с заднего сиденья теннисную ракетку, бросил взгляд на секундомер. Этого он мог и не делать, точно знал — тридцать секунд. Пора. Боец вышел из машины. Пиня выжал сцепление и крутанул стартер. Горячий двигатель заработал сразу.

Серый из салона своего «БМВ» наблюдал за Бойцом. Сквозь редкую еще зелень листвы он разглядел мощную фигуру у серого «Москвича», даже услышал хлопок двери.

— Заводи, — скомандовал он Болту, — начинаем… Рановато что-то.

Боец в дешевом турецком спортивном костюме, с ракеткой в руке, медленно бежал вдоль дома.

— Да, рановато, — равнодушно сказал Болт и повернул ключ замке зажигания.

Рыжеватый парик мелькал за кустами.

Зоя Хайрамова, жена Сергея Наильевича Хайрамова, известного в некоторых кругах как Бегемот, сидела в кухне своей новой пятикомнатной квартиры. Квартира была отремонтирована недавно, создана из двух трехкомнатных. Серьезная работа: перепланировка, все — евро-стандарт. А кухня стала Зоиной гордостью. Здесь она воплотила свои мечты, здесь она чувствовала себя особенно уютно… когда мужа не было дома. Солнце золотило шторы, чирикали воробьи. Без двадцати девять. При обычном раскладе она в это время уже готовилась ехать в школу. В 8.45 ее личный водитель Сергей подавал к подъезду недавно подаренный мужем «Сааб». Он поднимался в квартиру и втроем, с Лялькой, они спускались к машине. Такой порядок был заведен еще на старой квартире, в центре, на 6-й Советской. Здесь такой необходимости не было — подъезд запирался. Да и всего-то в подъезде десять квартир, из которых четыре Хайрамов купил для своей охраны, а две занимал сам. Запланирована была и покупка оставшихся четырех. И это не все — муж с начальником службы безопасности фирмы обсуждали дальнейшие шаги. Список был солидным, с огромными затратами. Начальник СБ, бывший офицер милиции, любил говорить: «Безопасность стоит дорого, но она того стоит».

Зоя пила кофе. В окно она видела, как Сергей вышел из дома. Через пять минут он подгонит со стоянки машину. Но сегодня поднимется не к ней, а к себе, этажом выше. На сегодня Сергей попросил разрешения отвезти свою дочь и жену на консультацию в Педиатрический институт — у девочки нефрит. Консультацию у известного питерского светила оплатила фирма. Бегемот к Сергею благоволил, поэтому и поручил охрану жены и дочери. Блатная, по сути, работенка. Утром отвезти девочку в школу, днем — жену шефа по магазинам, на шейпинг в «Планету-Фитнесс», потом девочку забрать. И все, или почти все.

Подъехал «Сааб». Сергей выскочил, в руке брелок сигнализации и прикрепленная к нему карточка — магнитный ключ от стальной двери подъезда. Зоя вздохнула. Она была влюблена в Сергея. Нередкая, кстати, ситуация. Но она сказала себе, что роман богатой барыньки с охранником — это пошло.

Боец, нелепо размахивая руками, бежал трусцой вдоль дома. В правой ракетка. Кричащий спортивный костюм… Никому не придет в голову заподозрить в этом мешковатом мужике специалиста по рукопашному бою. Усы и парик сделали его лет на десять старше. Задача Бойца — оказаться рядом с машиной в тот момент, когда охранник выпустит из подъезда бабу с пацанкой. Не раньше и не позже. Дальше — дело техники. Серый выставил обязательное условие — валить охранника без оружия.

…Двадцать секунд. Без оружия, так без оружия. Но валить этого быка надо сразу, жестко. Серый говорил, в рукопашке этот профи крепко стоит. Десять… Но и он, Боец, кое-что может. Ошибиться нельзя… Все будет, как у дедушки, старый. Пять… Медленней, еще медленней, имитируем одышку. А в случае чего я рвануть всегда сумею. Ноль! Ну, где этот деятель? До машины метров семь-восемь… пять. Ну, где ты, Профи?

Вышел. Пацанку держит за руку.

Из окна кухни Зоя увидела, как Сергей с Настей вышли из подъезда. Томка следом. Настя, кроха шестилетняя, говорит что-то, задирая к огромному отцу лицо. Шляпка соломенная похожа на подсолнух. И веселый желто-синий клетчатый комбинезончик.

«Да, крепкий мужик, — подумал Боец, — хорошо бы с ним спарринг провести… Ладно, поглядим, какой такой Сухов».

В дверях подъезда Профи быстро, профессионально осмотрелся. Это уже въелось в мозг, стало второй натурой. Справа? Никого. Слева? Какой-то придурок с теннисной ракеткой бежит от инфаркта. Вдали поворачивает из-за дома серый «Москвич». Настя спрашивает:

— А ты не врешь? Точно не будет больно?

— Нет, Настюха, не будет.

Глаза дочкины смотрят снизу. Голубые, огромные, в пол-лица. Как у Томки. С искорками лукавства. Шаг к машине, щелчок замка за спиной. Профи нажал кнопку на брелке, и «Сааб» отозвался, мигнул габаритами. Так… справа никого… бегун слева в трех метрах.

А Терех не доложил, что он девчонку за руку водит. Так оно, конечно, еще проще, но непорядок… Нужно товарища Тереха поправить…

Рывок Бойца Профи прозевал. Атака опытного, тренированного рукопашника была неожиданна и стремительна. Раз — резко брошена в лицо ракетка. Два — нога летит следом. Обостренное чутье профессионала заставило Профи вскинуть голову в последний момент… Поздно.

«Настя», — хотел закричать он, вырывая мизинец из дочкиной ладошки. Отбил автоматически ракетку и уже начал уход вниз — вправо, отбрасывая Настю назад. Удар ноги, обутой в кроссовку, был подобен взрыву в черепе. Открытые глаза еще смотрели, но уже не видели. Второй удар — кулаком — отбросил тело в сторону. Профи не слышал, как, широко и некрасиво раскрыв рот, закричала жена. С ревом подъехал «Москвич».

Вскрикнула в кухне Зоя. То, что происходило внизу, у подъезда, более всего напоминало кино. Зоя застыла.

— Господи! — сказала она. — Господи, да что делается?

А усатый мужик уже ловко запихивал в подъехавший автомобиль Томку. Сергей лежал неподвижно, в нехорошей, неестественной позе.

В прихожей и в спальне квартиры Хайрамовых были установлены кнопки тревожной сигнализации. При нажатии сигнал тревоги услышат сразу в четырех квартирах, отданных охране. По заведенному порядку хотя бы один из четырех секьюрити обязан находиться дома. Сейчас Зоя даже не вспомнила про кнопку. Она вскочила, толкнула при этом стол и расплескала кофе. Из квартиры она выбежала как была — в халате, босиком. Метнулась обратно и нажала эту чертову кнопку. Звон, смягченный дверями квартир, прозвучал будто издалека, приглушенно. Когда Зоя снова выскочила на лестничную площадку, распахнулась дверь квартиры напротив. Костя-Адидас, в трусах, с пистолетом в руке, вытаращился ошалело:

— Что, Зоя? Что?

— Там… Внизу… Сережку убивают.

Адидас стремительно бросился вниз. По сценарию Терех должен был дождаться конца операции, передать условную фразу Серому и уехать вторым номером, страхуя «Москвич» сзади. В случае преследования — подставиться, имитировать ДТП; если захват не получится, опять же доложить Серому. В этом варианте Серый с Болтом подскакивают и расстреливают всех: охранника, жену Бегемота и Пиню с Бойцом. Последних об этом, впрочем, не предупредили. Для них прогнали версию о «прикрытии». Боец, волчара матерый, ухмыльнулся… Догадался, наверно, что прикрытие Серого сведется к «зачистке», если этот Профи окажется проворнее.

Лицо Тереха покрыли бисеринки пота, рубашка прилипла к спине, колотилось сердце. Он торопился вырваться из этого дерьма и начал разворачивать машину в тот момент, когда охранник с девочкой вышел из подъезда. К ним неспешно приближался Боец… Что-то было не так. Двигаясь задним ходом, Терех ударился бампером о дерево. Матюгнулся, бросил взгляд назад. Девчонка, задирая голову в шляпке, что-то говорила охраннику. Боец швырнул ракетку. Началось! Но что-то не так, не правильно; Терех не мог ухватить какую-то очевидную ошибку в происходящем. Он просто знал, что ошибка есть. «Не так! — стучало в мозгу, — Херня какая-то… надо рвать когти…» А Боец уже заталкивал бабу в «Москвич». Терех обтер пот с лица жестким рукавом клетчатого пиджака «а-ля Собчак».

Не дождавшись от Тереха оговоренного сигнала, Серый скомандовал Болту:

— Вперед! Посмотрим, что там у них. Он видел, как резво рванул с места Пиня, видел возню у подъезда за кустами акаций, слышал женский крик. А что дальше? Полного представления не было. Терех, сволочь, обоссался, видно, от страха… дешевка. Болт поудобнее устроил «Мосберг» между ног — мешает — и плавно тронул машину. Впереди из «кармана» шустро выскочила «четверка», за ней — «Москвич». На заднем сиденье был виден рыжий парик Бойца и белела голова женщины.

— Порядок, — невозмутимо сказал Болт. — Взял ее Боец.

От дома бежал мужик в трусах с пистолетом в руке.

Виктор Петрович Котов, директор охранной фирмы «VIP-club», накручивал свои ежедневные километры на велотренажере. На дисплее умной машины высвечивалось пройденное расстояние и пульс. И первый, и второй показатель близки к норме… Очень стимулирует! Особенно важно поддерживать хорошую форму, если работа (да что работа? весь образ жизни!) требует огромных психологических нагрузок.

А нагрузки были те еще! Именно он, Виктор Петрович, спланировал и организовал похищение жены и дочери Хайрамова. С минуты на минуту он ожидал доклада Серого. Или доклада Пилигрима. На случай провала операции Котов предусмотрел цепочку страховок, надежно отсекающую его от преступления. Пилигрим в этой цепочке был замыкающим звеном. Он же и предложил подложить взрывчатку в «БМВ» Серого, которому поручено, в случае необходимости, УНИЧТОЖИТЬ Бойца с Пиней. Пилигрим установил стандартный двухсотграммовый заряд пластита с радиовзрывателем. Такой же заряд пристроили в «четверке» Тереха. А «ключики» от детонаторов — у Пилигрима, в четвертом автомобиле, о котором остальные участники операции даже и не подозревают.

Виктор Петрович слез с тренажера и налил себе стакан апельсинового сока. В этот момент запиликал телефон. Котов спокойно допил сок, не торопясь дождался четвертого звонка и только тогда снял трубку:

— Алло!

Он услышал голос Серого, и это был добрый знак. Старший консультант агентства Сергей Андреев попросил у своего шефа отгул. Извините, мол, Виктор Петрович, загулял маленько, хочу оттянуться за городом с корешем. И с двумя телками. «С двумя!» — довольно отметил про себя Котов. Молодец все-таки этот Боец. Задача была поставлена взять хотя бы одну. Сумел упаковать обеих… Что ж, готовьте бабки, господин Хайрамов.

Отгул Виктор Петрович разрешил.

Адидас несся по лужам. Не успевал. Он увидел только мелькнувшую на повороте задницу серого «Москвича». Номер в грязи, не разобрать. Он вскинул руку с пистолетом и тут же ее опустил. Дистанция делала выстрел бессмысленным. Матюгнувшись, он побежал назад, к подъезду. Окровавленный Серега Круглов, водитель и телохранитель Зои Хайрамовой, лежал на асфальте без движения. Рядом валялась детская соломенная шляпка. Бывший морпех Костя-Адидас опустился на корточки, быстро нащупал пульс. Уловил тяжелое, неглубокое дыхание: жив!

— Что встала? — крикнул он Зое. — Скорую! Скорую вызывай!

— Помигай ему дальним, Пиня, — сказал Боец. Он сидел на заднем сиденье и левой рукой обнимал Томку. — Помигай. А то совсем козел старый от страха охренел.

Терех рванул с места захвата раньше всех. Это была его первая ошибка — он должен страховать сзади.

Пиня дважды включил дальний свет, и Терех понял — притормозил. Не доложил Серому о ходе операции — вторая ошибка. И обе не главные.

От места захвата они отъехали уже с километр. Сзади засигналил Пиня. «Успокойся, Володя, — сказал сам себе Терех, — успокойся. Влип ты и так уже по самое некуда. Теперь нужно доводить дело до конца». Он притормозил, показал правый поворот и пропустил «Москвич» вперед. Когда поравнялись, Боец показал кулак. Большой, как кувалда.

Тревога не отпускала Тереха. Что-то в самом захвате было не так. Он все еще не мог сосредоточиться и ухватить эту мысль за хвост. А зря!

Любая оперативная комбинация может рассыпаться как карточный домик по самым разнообразным причинам. Здесь и ошибки исполнителей, и изменившиеся обстоятельства, и незапланированные случайности. Даже если операцию готовят и осуществляют профессионалы. Операция, задуманная Котовым, шедевром отнюдь не являлась. Она была рассчитана на наглость и на быстротечность всех ее этапов. Полный букет неблагоприятных факторов развалил ее в одно мгновенье. Здесь было все: и ошибки исполнителей, и случайность.

А могло выгореть.

Если бы Котов снабдил Бойца фотографиями жертв… Если бы Терех был более хладнокровен…

Если бы Профи не понадобилось отвезти Настю к врачу именно в эту злополучную пятницу.

Три автомобиля — два друг за другом, а третий на расстоянии около ста метров — ехали к перевалочному пункту. С момента операции прошло чуть больше двух минут.

Сергей Хайрамов, генеральный директор АОЗТ «Хайрамов и К°", в сопровождении свиты: охрана, помощник, представители подрядчика — прораб и главный дизайнер — осматривал холл гостиницы. Он купил ее полгода назад. Очень удачно купил. Первоначальная очень высокая цена, определявшаяся расположением в исторической, престижной части города и дореволюционной историей отеля, упала почти вдвое после того, как Олимпийские игры-2004 просвистели мимо Санкт-Петербурга. Еще на четверть цена упала после приватной встречи Бегемота с высоким чиновником из КУГИ. Довольны остались обе стороны.

Хайрамов сразу приступил к ремонту. Работы шли полным ходом, югославы и турки пахали и в праздники, и в выходные. Холл, ресторан, два бара были уже почти готовы. Все работы по ремонту могли бы двигаться еще быстрее, если бы не постоянные согласования в ГИОПе (ГИОП — государственная инспекция по охране памятников). Эти долбаные борцы за сохранение исторического, архитектурного и культурного наследия постоянно вставляли палки в колеса. Наивные люди не понимали: деньги вложены — деньги должны работать! И делать новые деньги. Но что бы там ни было, открытие состоится в намеченный срок. Сергей Хайрамов не привык отступать от задуманного. Он обладал энергией танка и, кроме этого, деньгами и связями в самых разных кругах питерских властей.

Уже были организованы статьи в прессе, изготовлены макеты пригласительных билетов, шли переговоры с эстрадными звездами. Открытие нового старого отеля должно вылиться в шоу, которого еще не знал Санкт-Петербург. Строители клянутся, что в срок уложатся.

Запищал телефон в руках у помощника. Он отошел в сторону и поднес трубку к уху. Бегемот, занятый беседой с прорабом, не видел, как изменилось лицо помощника. Свешников отошел еще на несколько шагов, понизил голос, что-то уточнял и переспрашивал. После некоторого колебания помощник подошел к шефу и решительно вмешался в разговор:

— Извините, Сергей Наильевич. Вас — супруга.

Бегемот посмотрел удивленно и раздраженно:

— Скажи, Володя, я сейчас занят… потом.

— Это срочно, Сергей Наильевич. — И шепотом на ухо шефу:

— Только что совершено нападение на Профи. Похищены его жена и дочь.

Тучный краснолицый Бегемот в одну секунду побагровел еще больше. Наезды случались и раньше. Такова жизнь. Мощная служба безопасности, личные связи и авторитет Бегемота, деньги, которые он «спонсировал» ГУВД, довольно надежно ограждали его «империю» от случайного криминала. Инциденты, которые все же возникали время от времени, пресекались быстро и жестко. Более всего хлопот доставляла нелегальная часть бизнеса. Но она же приносила и солидную прибыль. Если проблемы возникали на почве этой теневой деятельности, Бегемот обращался за помощью к Виктору Котову. Некоторые щекотливые поручения Витюша умел выполнять лучше, чем гувэдэшные полковники и генералы.

То, что сообщил помощник, было непонятно, не укладывалось в знакомые уже схемы. Нападение на охранника? Бред… Но в любом случае это ЧП в его собственной империи, и меры нужно принимать незамедлительно.

— Извините, господа, — сказал Бегемот, — договорим в другой раз… Неотложные дела.

Он резко повернулся и направился к выходу. Вмиг насторожившиеся охранники двинулись, прикрывая хозяина спереди и сзади, Свешников на ходу звонил куда-то по мобильному.

«Москвич», а за ним «четверка» Тереха проехали пустырь и вкатились в тупичок, образованный стеной старой котельной с одной стороны, глухим забором и нежилым домом с двух других. Это место для проведения второго этапа операции нашли не сразу. Зато оказалось оно идеальным: в нескольких минутах езды от дома Хайрамова, глухое и безлюдное.

«БМВ» остался снаружи, метрах в пятидесяти. В тупичке спящую Тамару перенесли на заднее сиденье «Жигулей». Настю положили в багажник. Боец накрыл ее пустыми мешками.

— Смотри, чтобы не задохнулась, чтобы воздух попадал, — суетился Пиня.

Он с Терехом привязывал к багажнику на крыше лопату и несколько досок. Маскировка. На полку багажника в салоне поставили картонную коробку с помидорной рассадой.

Маскировка простая, но убедительная. Тамару Боец обильно попрыскал водкой, для запаха отхлебнул сам. Заметил, как дернулся кадык у Пини.

«Москвич» облили бензином из канистры. Пиня открыл горловину бака, а Боец размотал кусок огнепроводного шнура. Серый сказал: тридцать секунд. Снял парик и осторожно отклеил усы. Бросил все в багажник обреченной машины. Туда же полетели два использованных спецшприца.

— Так, готовы?

— Готовы, — ответили подельники хором.

— Ну ты, олень обосравшийся, очухался? Можешь тачку вести, или мне Пиню за руль посадить?

— Могу, Боец, я в порядке.

— Ну, смотри, старый. Еще раз подведешь — замочу.

Боец мог бы сесть за руль сам, мог посадить Пиню, бывшего раллиста. Но идеальный вариант — Терех. Во-первых, он хозяин машины, во-вторых, у него располагающая, солидная внешность.

Терех с Пиней сели впереди, Боец сзади. Приобнял Томку, голову пристроил себе на плечо. Семейная пара. На случай контроля ГАИ все выглядит совершенно естественно и заурядно: машина Добротная и неброская. Солидные пассажиры.

Пятница, конец недели, сотни и тысячи таких вот «жигулей» развозят своих хозяев на дачные участки по всем дорогам области.

Боец поджег шнур и выбросил его конец на землю.

— Ну, с Богом, — сказал Терех и начал подавать машину задним ходом из тупика.

Притаившись на втором этаже пустующего дома за ними наблюдали два бомжа.

Говорят, что губернатор Санкт-Петербурга господин Яковлев однажды удивился большому количеству автомобилей со спецсигналами, то бишь с мигалками. И дал команду начальнику ГУВД изъять эти незаконно установленные «атрибуты крутизны». ГАИ потрудилась на славу, и число навороченных иномарок с мигалками в городе заметно сократилось.

«Мерседес» Бегемота несся домой, на Гражданку, распугивая лохов синей пульсацией маячка на крыше. Периодически включали сирену. Прямо из машины помощник позвонил своему человеку на Литейном и начальнику службы безопасности. Обоих просили подъехать к Хайрамову домой. Срочно. Начальник СБ Игорь Михайлович Сафонов выехал сразу, прихватив с собой дежурную четверку секьюрити. На всякий случай.

«Шестисотый» «мерс» Бегемота и «БМВ-725» Сафонова подъехали к подъезду дома почти одновременно. Спустя двадцать секунд — «Нива» с охранниками.

Первый шок от сообщения уже прошел. Однако у дома каким-то непостижимым образом все еще сохранялась атмосфера преступления и тревоги. Возможно, виной всему была кровь на асфальте. Адидас, одетый, сидел на капоте «Сааба». Профи уже увезли на машине с надписью «Реанимация».

Из подъехавшей «Нивы» вылезли трое охранников. Двое в камуфляже. Лица у всех напряженные. Бегемот кивнул всем и сразу вошел в подъезд.

Сафонов поздоровался с каждым за руку. Отвел Адидаса в сторону, сразу включился:

— Что с Профи, Костя?

— Увезли на «Скорой». Без сознания. Разбита голова. Других ран не видно, но живой.

— Куда?

— В Мечникова, шеф.

— Ясно. Как получилось, что вместо Зои здесь оказалась Томка?

— Не знаю, шеф, нужно спросить у Зои.

— Ладно, — Сафонов помолчал, — ладно. Значит так. «Сааб» отогнать на стоянку. Двое — Саша и ты — отправляетесь в больницу. Поговорите с эскулапами. Если Профи придет в себя, поговорите с ним. Немедленно сообщите мне. Ясно?

— Ясно.

— Далее. Остаетесь пока в больнице. Пока мы не знаем всех обстоятельств… Ну, в общем, присмотрите там. Будьте внимательны.

— Есть.

Сафонов снова повернулся к Адидасу:

— Пойдем, Константин. Хозяин ждет. Вопросы у нас серьезные.

«Нива», а следом за ней и «Сааб» отъехали. Сафонов и Адидас вошли в подъезд. На улице остался один секьюрити. Под камуфляжем угадывалась кобура.

Уже перед дверью квартиры Бегемота на третьем этаже зазвонил телефон Сафонова. Он поднес трубку к уху и услышал голос Алехина, своего зама:

— Михалыч, они позвонили. В 9.10.

— Ну? Не томи, рассказывай.

— Даю запись.

На том конце провода Алехин включил магнитофон: «Здравствуйте, фирма „Хайрамов“„. Этой стандартной формулировкой отвечает на звонки секретарша в приемной. Другой голос — спокойного, уверенного в себе мужчины: «Слушай внимательно, Хайрамов. Твои жена и дочка у нас. Их цена пол-лимона. Зеленого. Через час позвоню — дашь мне другой телефон для связи с самим“. Щелчок.

— Это все, Михалыч, — сказал Алехин. — Как там у вас дела?

— Хреново. Профи они, видимо, серьезно отоварили. Для связи дашь мой телефон. Алке скажи, чтобы не трепалась.

— Михалыч, в РУОП сам сообщишь или мне заняться?

Вопрос был непростой. С одной стороны — чем быстрее будет поставлен в известность РУОП, тем более эффективными могут быть меры по розыску. Результативность оперативных мероприятий в огромной степени зависит от сроков их проведения. Сафонов был профессионал, не один год провел на оперативной работе, пока в девяностом году не получил заряд картечи. Тогда он брал — так уж вышло — двух подонков в одиночку. Прострелил плечо одному, а второй вкатил из обреза две порции картечи. Далеко они не ушли — на звуки выстрелов подскочил наряд транспортников. Однако капитан Сафонов в тот раз чуть не отдал концы. Ему вырезали часть желудка и изрядную долю кишечника. С оперативной работы пришлось уйти. Последующие годы деятельности в управлении, на Литейном, «модифицировали личность». От жесткого, рисково-азартного капитана Игоря Сафонова не осталось ничего. Милицейско-чиновничья среда убивает личность надежнее бандитской картечи.

К моменту увольнения из МВД майор Игорь Михайлович Сафонов твердо опирался на золотое правило: верным решением является то, которое одобрено руководством.

Капитан Сафонов безусловно принял бы решение, обеспечивающее немедленное введение в работу РУОПа. Начальник службы безопасности АОЗТ «Хайрамов и К°" хотел сначала определить позицию Бегемота.

— Не гони коней, Коля, — ответил он Алехину, — есть тут… нюансы. Решение будем принимать после анализа всей информации. Отбой.

С момента похищения прошло тридцать минут.

Зоя, Бегемот и любовница Адидаса Ленка сидели молча в просторной, светлой кухне. Оформленная в кремово-золотистых тонах, она будто бы светилась сама собой. Солнечные лучи играли с тенью на шелковых золотистых шторах. Тихонько тикали часы на стене. Темным пятном на кремовой скатерти — разлитый кофе. Ленка, грудастая вульгарная девица в майке и шортах, испуганно смотрела на это пятно.

«Действительно, похоже на кровь, — подумал Сафонов. — Только истерики мне здесь не хватает. Нужно ее отослать». А вслух сказал:

— Спасибо, Леночка, что вы с Зоей Ивановной посидели,

Ленка вскинула голову, посмотрела непонимающе на Сафонова, потом на Костю. Тот показал глазами на дверь.

Когда Ленка вышла (Бегемоту лично пришлось ее выпускать — замки-то те еще!), Сафонов обратился к Зое:

— Зоя Ивановна, я понял так, что вы главный и единственный, по сути, очевидец. Расскажите нам…

— Они увезли Томку с Настей.

— Вы их рассмотрели? — не обращая внимания на резкий, несколько агрессивный тон Хайрамовой, спросил Сафонов, доброжелательно, почти по-родственному.

— Мужик в спортивном костюме. Здоровенный бугай. Усатый. Второй сидел в машине… не видно…

— Какая машина?

От Адидаса начальник СБ уже знал, что это «Москвич-2140». Серый. Номер засечь не удалось, далеко.

— «Москвич»… кажется.

— Цвет? Номер?

Зоя молчала, вертела в руках золотой «ронсон». Закурила.

— Не знаю, — выдохнула дым, — светлый.

— Да кто они такие? — спросил Бегемот. — Что им вообще от Сережки нужно?

Сафонов и Адидас переглянулись. Вскинула глаза Зоя, поперхнулась дымом:

— Ты что? Ты не понял ничего? Они же за мной приходили. За мной и за Лилькой.

Она заплакала. Одновременно зазвонил позолоченный, под старину, телефон на столе. Звонил «наш человек» из ГУВД. Сказал, что очень сильно занят. Подъехать сейчас не может. Очень сожалеет.

«Сука, — подумал Сафонов, — только бабки грести умеет». Он вообще-то рассчитывал на приезд этого полковника. Толку с него — ноль, но чем больше народу принимает участие в выработке решения, тем ниже персональная ответственность каждого. Что ж, тянуть время дальше нельзя, оно работает на похитителей.

— Они уже звонили в офис. Требуют пол-лимона баксов, — сказал Сафонов.

В кухне повисло молчание, даже Зоя перестала плакать. Бегемот крякнул и спросил:

— Они что, совсем охерели? Пол-лимона баксов! Да кто им такие бабки заплатит?

Солнечные лучи шевелились на портьере. В золотистом воздухе тонкой синей струйкой поднимался дым непогашенной сигареты.

— Ты, — вдруг тихо сказала Зоя, — ты заплатишь.

— Ну, зайка, не сходи с ума. Я не арабский шейх. У меня нет таких денег, тем более налом.

— Денег у тебя нет?

— Такой суммой я не располагаю. — Бегемот, сам некурящий, неодобрительно смотрел на струю дыма. — Да и вообще нигде в мире не платят таких сумм… такой… э-э… выкуп за жену охранника. Это нонсенс.

— Эти пол-лимона они требуют за нас с Лилькой. За нас, ты понял? Сережка умирает сейчас в больнице из-за нас!

— Ну, так уж и умирает. Ты, Игорь Михайлович, — обратился он к начальнику СБ, — наведи справки, что там с Кругловым.

Зоя посмотрела зло. Назвав своего любимца по фамилии, Бегемот сразу как бы провел черту, отделяющую его, президента фирмы, от… слуги. Такова реальность, господа.

Сафонов мысленно выдохнул с облегчением. Стратегия поведения стала ему ясна, а тактику выработаем по ходу дела. Пора звонить в РУОП.

«Четверка» задним ходом выползла из дворика. Развернулась и на второй передаче двинулась по грунтовке. Сзади катил «БМВ». Через шесть минут оба автомобиля по проспекту Культуры выскочили на виадук и благополучно миновали пост ГАИ. Это был не очень рискованный, но весьма напряженный момент. Если бы Тереха тормознули, Серый был бы обязан нажать кнопку взрывателя. Он был готов — слишком многое поставлено на карту. Пилигрим следовал за ними на оптимальной дистанции в триста метров. Если бы на посту остановили Серого, кнопкой взрывателя воспользовался бы Пилигрим. Убедившись, что обе машины проехали беспрепятственно, секретный агент Котова свернул на стоянку таможенного терминала «Северный» и оттуда сделал два звонка. Один — своему шефу, второй — в офис Бегемота. Именно его голос записал Алехин.

Отзвонились секъюрити, направленные в больницу Мечникова. Профи не приходил в себя. Врачи к нему не пускают. Предварительный диагноз: сотрясение, ушиб головного мозга. Плюс ко всему прочему потребуется операция в челюстно-лицевой хирургии — удар кулаком повлек переломы. Доклад Сафонов выслушал и велел им возвращаться.

Он видел, с каким напряженным вниманием к разговору прислушивалась жена Бегемота. «А нет ли здесь особого интереса?» — отметил про себя. На всякий случай «бюллетень» о здоровье Профи он сильно смягчил:

— Ну, слава Богу, Сергей в порядке, пришел в себя. Сотрясение, конечно, есть, но эскулапы говорят: ничего страшного. Он же крепкий мужик.

Бегемот сказал жене:

— Видишь, а ты сразу в панику.

— Я хочу знать, как ты намерен поступить, — отвечала Зоя.

— Зоя, Игорь Михайлович позвонил в милицию, делом займутся специалисты. У них в такого рода делах огромный опыт. Все будет о'кей!

Незамеченной вошла в кухню Лилька. Удивленно оглядела собравшихся.

— Доброе утро, — сказала негромко. Зоя снова заплакала: она представила себе, что вместо Насти усатый запихнул в машину Лильку. Господи.

— Мама, мамочка! Что случилось?

— Ничего, доченька, — ответил Бегемот, — ничего особенного.

— Не лги ей. Слышишь? Не лги! — В голосе Зои звучали истерические нотки. — Сегодня, Лиля, нас с тобой должны были похитить. Но… по ошибке бандиты украли Настю и тетю Тамару. Сейчас их держат в подвале. (Почему в подвале? — удивился Сафонов.) Если твой папочка не даст своих зачуханных долларов, их убьют.

Этот монолог восьмилетняя девочка выслушала с широко распахнутыми глазами. Потом повернулась к отцу.

— Папа, — сказала громким шепотом, — папочка, спаси их.

Самир Хайрамов никогда не был особенно честолюбив, зато всегда любил деньги. В 1986 ГОДУ он, тридцатилетний инженер-технолог с окладом 140 рублей, жил в заводской общаге. Там-то и начался его путь в бизнес. С водки. Одним из первых шагов горбачевской перестройки стал в 1985 году майский указ о борьбе с пьянством. Ограничения на торговлю спиртным естественным образом привели к спекуляции. Ширилась борьба — крепли спекулянты. Серега Хайрамов (Самир — для земляков) в часы досуга как-то раз прикинул: подпольная торговля водкой может за неделю дать больший заработок, чем его месячный оклад на «Красном Октябре». Это и определило его выбор. Сначала приходилось бояться всех: участкового, коменданта общежития, даже рейдов «Комсомольского прожектора». Бояться приходилось самих покупателей: дважды его грабили, отбирали и товар, и деньги. Однажды ударили по голове бутылкой портвейна. «Я крещен тридцать третьим портвешком», — шутил он иногда в подпитии.

С комендантом и с участковым Сергей быстро нашел общий язык — язык денег. Сошелся с местными мелкими рэкетирами. (О, рэкет образца 1986! Какой ты был младенец!) Через год у него был капитал, позволивший открыть собственный кооператив. «Кооперативному движению — зеленую улицу» — так называлась передовица в партийной газете.

Завод коммунист Хайрамов послал к едрене фене. Теперь, когда у него появилась хорошая кооперативная крыша, появилась и возможность отмывать «пьяные» деньги.

А уже пришла пора быстрых денег. В условиях тотального дефицита (который в значительной степени создавали сами работники госторговли вкупе с кооператорами) деньги можно было делать из воздуха. Разрушалась страна — богател Хайрамов, крепла мафия. Заголовок аналитической статьи «Лев готовится к прыжку» стал неактуален. «Лев прыгнул!» Среди кооператоров ходила присказка: «Куй железо, пока горячо, пока у власти Горбачев!»

В 91— м Горбачева отодвинули. «Свобода!» -грянули в литавры «демократические» издания. «Свобода!» — подхватили хором воры и хапуги всех мастей, вчерашние партработники и их подрастающая смена — Ленинский комсомол. «Свобода!» — закричали воры в законе, авторитеты и мелкая уголовная шелупень.

Цинизм, наглость и жадность этой своры были безмерны. А пирога на всех не хватало. Дележка шла постоянно. С кровью, со стрельбой и взрывами. Многие из тех, кто ринулся в это море бизнеса и рэкета, были расстреляны, сожжены, взорваны, исчезли без следа. Какой-то шутник сказал: «Перестройка перешла в перестрелку». Бегемот уцелел. И не просто уцелел. Он стал «новым русским». И материально и морально. Бегемот создал империю «Хайрамов». На сегодняшний день АОЗТ «Хайрамов» включало в себя немало: четыре автостоянки, автосервис, мойки и шиномонтажи, три ресторана, сеть кафе и магазинов, гостиницу. Это легальный бизнес Бегемота. А еще было подпольное производство водки. Если гувэдэшный чин не успевал сообщить об опасности и какой-либо из подпольных цехов накрывали, тотчас же организовывался новый. Бегемот начал с водки и не расставался с ней уже никогда. В жестоком мире легального, полулегального и совсем уж нелегального бизнеса все определяли сила, деньги и… умение предавать. За каждым долларом, за каждым рублем стояло предательство, ложь, кровь… («Папочка, спаси их!» — сказала дочь.)

— Все будет хорошо, дочушка. Я спасу их, обязательно спасу

Он уже решил, что не даст ни копейки. А как иначе?

На двух машинах приехали руоповцы. Старший, майор Петров, узнал Сафонова. Профессионалы легко понимают друг друга. Начальник СБ изложил ситуацию коротко, но емко, предвосхищая вопросы. Сразу же Петров связался со своим руководством: необходимо срочное объявление плана «Перехват». Общегородской «Перехват» был объявлен в 10.38. Машины с заложниками в это время находились в сорока двух километрах от города. Гигантский капкан, охватывающий площадь в тысячу двести квадратных километров, начал захлопываться. План, включающий десятки пунктов гласных и негласных мероприятий, обеспечивали тысячи человек. Они работали впустую. Когда выехали на виадук, Терех первый заметил в зеркало черный столб дыма позади.

— «Москвич» ваш вовсю коптит, — сказал он. Пиня вертел головой. Увидел. Загрустил маленько: он искренне любил все, что ездит. Умел увидеть в автомобиле не конструкцию из нескольких тысяч железяк, но душу. Дымил «Москвич» погребальным костром. Было очень стремно и противно. Впереди пост ГАИ. Знак «сорок». Через пятьдесят метров «двадцать». «Движение без остановки запрещено». Рядом с гаишником — двое в камуфляже, в бронежилетах, касках. Под правой рукой АКСУ. На вишневую четверку с областными номерами никто не обратил внимания. В потоке других автомобилей она беспрепятственно миновала пост. Следом «БМВ» с Серым и Болтом. Болт весело засвистел.

— Не свисти, — сказал Серый, — денег не будет.

— Теперь будут!

В этот самый момент в багажнике умерла Настя.

Пилигрим позвонил в офис ровно через час. Сказал только:

— Телефон для связи.

Алка продиктовала. Алехин записал и этот звонок. Через двадцать секунд последовал вызов на трубку Сафонова. Тот же голос уверенно спросил:

— Хайрамов?

— Нет, моя фамилия Сафонов. Я юрисконсульт господина Хайрамова. И уполномочен вести все переговоры…

Пилигрим знал, кто такой Сафонов. Был готов к подобному повороту и продолжал спокойно, без паузы:

— В общем так, юрисконсульт. Пятьсот тысяч долларов. Не новые, не подряд. Передача завтра, в семь ноль-ноль. Конкретное место сообщу на твой номер в шесть тридцать. В РУОП не звони. Ясно?

— Ясно.

— Дальше. Деньги положишь в белую картонную коробку из-под обуви. Жена и дочка твоего хозяина заминированы. Радиовзрыватель при мне. При попытке задержания — взорву. Ясно?

— Ясно.

— Замечу слежку — взорву. Девок отпустим, когда проверим деньги. Метить не пытайтесь. Все.

Пилигрим повесил трубку и вышел из автомата: скоро здесь будут охотники… А завтра…

Завтра он станет богатым и навсегда покинет эту страну.

Проскочили виадук, напряжение заметно отпустило.

— Б-боец, — сказал Пиня с переднего сиденья, — у т-тебя там водки не осталось?

— Эх, Пиня, Пиня, не время пить. Он протянул бутылку «Смирновской». «Двадцать пять штук зеленью, — сказал Серый, — и пять за Пиню с Терехом. Когда возьмем бабки, их нужно слить». Боец согласился сразу. Это было неделю назад. В тот момент Боец был уже на мели. А тридцать штук — хорошие бабки. Пиня забулькал водкой.

— Стакан бы взял в бардаке, — брюзгливо сказал Терех, — гопота!

Пиня шумно выдохнул и прошептал:

— Ништяк… хорошо пошла. «Трупы», — подумал Боец.

Ярко светило солнце. Радовала глаз зелень деревьев. Поднимаясь к Буграм, еще раз увидели в ослепительно голубом небе черный столб дыма. Он казался страшно далеким.

Пиня почувствовал в животе тепло. Скоро горячая волна доберется до головы. Напряжение отпустит.

— Хорошая водка, — сказал он, — а твоя баба, Терех, в своем ларьке такую дрянь продает, бодягу.

— Не пей.

— Я и не пью.

«Трупы», — подумал Боец. И Пиню и Тереха он видел второй раз в жизни. Жалко их не было нисколько. Как и бабу с девчонкой. В принципе и их лучше бы слить, но Серый сказал: нет. То, что за Серым стоит Котов, Боец не знал. Для него цепочка замыкалась на Сером… «А что, если, — пришла вдруг мысль, — если слить всех? И Серого с шестеркой? Самому сорвать весь банк. Сто штук…» То, что выкуп назначен в поллимона, знали только Пилигрим и Котов.

Так— так-так… Серый и Болт, конечно, не такие лохи, как Терех с Пиней, но… Сто штук -хорошие бабки. «Плюс возьму у Серого с Болтом пушки. Квартиру куплю — хватит по съемным хатам болтаться. Тачку путную куплю. И еще останется. Трупы! — подвел итог. — Все трупы…»

Профессор, доктор медицинских наук Григорий Борисович Гиннерман говорил с возмущением в голосе:

— Ну так же нельзя! Они просят проконсультировать девочку. Я назначаю время, отказываю другим людям. Ну так же нельзя. А, Ирина Гордеевна?

Завотделением Некрасова протянула:

— Да-а… неинтеллигентно…

А Насте Кругловой консультации были уже не нужны.

— Да ты куркуль, Теря! — весело сказал Боец, осматривая снаружи дом Тереха.

Двухэтажный кирпичный домина сиял оцинкованной крышей. Крепкий и щеголеватый, как и его хозяин. Дорожки выложены кирпичом. Ухоженные грядки, два больших парника. Пес на цепи заходится лаем на незнакомых.

— Дом как дом, — ответил Терех.

Он чувствовал себя крайне неуютно. Сам, по сути, привез домой бандитов. Пока ехали до Грёмово — а ехали долго, четко соблюдая правила, — он не один раз раскаялся в том, что позволил втянуть себя в эту историю. Под мерный рокот тысячешестисоткубового движка, под болтовню захмелевшего Пини Терех все больше мрачнел. Иногда он начинал себя успокаивать. Плевать я на них хотел! Вот кончится дело — получу свои бабки и не увижу больше никогда этих бандитов. Получалось неубедительно… Здесь вход — рубль, выход — два. Паскудно было на душе, предчувствие беды не оставляло.

— Да ты куркуль, — подхватил вслед за Бойцом Пиня и пьяно захихикал.

Ни Болт, ни Серый не сказали ничего, осматривались внимательно.

— Сейчас тачку вашу в гараж загоним, — сказал Терех, — нечего ей тут светиться. Моя уж на улице переночует… Заткнись, дурак! — заорал на пса.

«БМВ» поставили в гараж. «Жигули» подогнали вплотную к крыльцу. Хозяйственный Терех отправился закрывать ворота, но Серый распорядился:

— Это потом. Сейчас перенесем в дом девок. Быстро. Открывай дом.

Непорядок, а незапертые ворота — страшный непорядок, Терех не терпел, однако не посмел возразить Серому и пошел отпирать стальную дверь дома.

Пиня сунулся в багажник «четверки».

— Ё-о-о, — раздался через несколько секунд его растерянный голос.

Было в нем что-то такое, что заставило замереть Тереха с ключом в руке, Бойца выплюнуть резинку, а Серого с Болтом оглянуться.

— Что?

— Что там?

— Аб-зац. Она синяя… вся, — ответил Пиня совершенно трезвым голосом.

Впятером сгрудились у багажника. Маленькое тельце в ярком комбинезоне лежало на серой мешковине. Лицо посинело. Казалось, оно принадлежит маленькой старушке.

Несколько секунд все молчали.

— Блядь! — нашел самое уместное слово Болт. — Кто, падлы, ее упаковывал? Отвечать придется — мокруха… вышла.

Терех смотрел на трупик остановившимся взглядом. Та мысль, та несуразность, что вертелась в черепе уже три часа, прорезалась наконец четко и страшно. Маленькая мертвая вестница смерти протянула к нему свои ручки. Он побледнел, почувствовал, как сжалось сердце.

— Эй, эй, старый! Ты что? — окликнул его Боец. Он первый увидел, что с Терехом что-то не так.

— Не та, — шепотом ответил Терех, — старушка… не та.

— Что ты несешь? Сердце, что ли, а?

— Сердце, — так же шепотом, — сердце…

— Лекарство у тебя есть?

— Есть… в кармане… рубашки. Пиня с трупиком на руках сделал шаг в сторону двери.

— Не вноси! — Терех провожал его взглядом. — Не вноси! Не вноси ее в мой дом! — Что ты шепчешь, старый? Рот открывай. Боец присел на корточки перед Терехом, достал из нагрудного кармана пластиковую упаковочку таблеток. Вместе с таблетками выудил сложенный вчетверо лист бумаги.

— Пиня, принеси воды! — ловко впихнул в безвольные губы таблетку. — Вот так, старый. Помирать тебе рано. Успеешь… еще.

Пока Боец возился с Терехом, Болт и Серый вдвоем внесли в дом Тамару. Жалобно поскуливал пес. Пиня принес стакан воды. Хмель вылетел из него совершенно, лицо осунулось.

— Ну что, Володя, — он впервые назвал Тереха по имени, — полегчало?

— Полегчало, — ответил Терех.

Это была не правда. Сердце действительно отпустило, но мерзкой гадиной уже поднимался изнутри страх.

— Ну-ну. А то ты как-то не очень… Пойдем-ка в дом. Ох, беда!

Шаркающей стариковской походкой Терех пошел вслед за Пиней. Страшно было входить ему в свой дом.

Завыла во дворе собака. Побежали по телу Тереха мурашки…

…Боец, Серый и Болт сидели в гостиной. Боец и Серый за столом, друг против друга. Болт в кресле у зашторенного окна.

— Почему девчонка зажмурилась? — спросил Серый. В голосе напряженность и агрессия, неосознанный страх.

Боец, перекатывая в пальцах тереховскую таблетку, ответил:

— Это ты у меня спрашиваешь? То, что не от удушья, — точно. Мешковиной она была только прикрыта. Воздуха хватало. Ты лучше скажи: чем твои гребаные шприцы заряжены. А, Серый?

Чем заряжены шприцы. Серый, разумеется, не знал. Он получил их из рук Котова. Котов — от Пилигрима. А вот где взял их офицер ГРУ, не знал никто. Маленькая, матовая, в форме усеченного конуса ампулка с короткой, около сантиметра, иглой приклеивается специальной липучкой к кисти руки. Таким образом можно отключить человека при рукопожатии, например. Действие — почти мгновенное, через одну-две секунды.

Перед операцией Боец наклеил два шприца на левую руку: один на ладонь, другой на тыльную часть кисти. Тот, что на тыльной, предварительно «выдоили» на три четверти. Черт его знает, какая доза нужна восьмилетней девочке. Пилигрим тогда сказал Котову: «Думаю, в самый раз».

— Шприцы заряжены быстродействующим снотворным, — ответил Серый, — они не ядовиты, это точно.

— Это ты и раньше говорил. А результат — вот он. Мокруха. А если и баба откинет копыта? Что тогда?

— Не откинет.

— Посмотрим. Замолчали.

— Ну ладно, — нарушил молчание Серый, — ничего страшного, в принципе, не произошло. На наши планы, во всяком случае, это не повлияет. Как стемнеет — закопаем на огороде.

— Нет! — вскрикнул Терех.

— Нельзя так, — тихо поддержал Тереха Пиня, — если уж мы девчушку загубили, то нужно УЖ как-то… по-человечески.

— Подумаем, — отозвался Боец. — Серый, когда проснется эта тетя?

— А хрен ее знает. Спец говорил — шесть-восемь часов.

— Значит, еще часов пять. Так, нельзя, чтобы она узнала о смерти дочери. Всем понятно?

Понятно было всем…

Прошел час. Тело Насти Болт унес в гараж. Терех выпил сорок граммов коньяка, вышел во двор и избил пса. Тот теперь не выл, а тихонько поскуливал, забившись в конуру. Если бы Терех решился и рванул в открытые ворота, он мог бы спастись. Но вслед за ним во двор вышел Серый. Терех спиной ощущал его взгляд. Он не решился. Может быть, именно поэтому избил собаку с особым остервенением. Бил палкой, потом ногой. Когда устал и остановился, пес попытался лизнуть ногу. Терех махнул рукой и пошел запирать ворота: непорядок все-таки.

— Эй, Вова, — окликнул Серый, — иди-ка в дом. Я сам запру.

Терех обреченно поплелся в дом. Очень много времени, сил и денег вложил он в свой дом. Можно сказать — он любил свой дом. Сейчас в его доме сидели бандиты. В его доме лежал труп маленькой девочки.

Терех вошел в гостиную. Болт развалился в его любимом кресле и заинтересованно наблюдал за приключениями диснеевских героев в телевизоре. Хохотал. Пиня изучал содержимое распахнутого бара.

Из— за стола Тереху ласково улыбался Боец. -А интересную маляву ты написал, Вова, — сказал он, поднимая двумя пальцами лист бумаги. — Очень интересную. Подстраховаться решил?

Терех молчал. Судьба его была решена. Окончательно. (В это самое время руоповский опер услышал от одного из жильцов дома № 14 о вишневой «четверке». Когда спустя десять часов капитан Тоболов напишет на куске картона «Терехов Владимир Николаевич», тело Тереха будет обнюхивать крыса.)

Оторвался от экрана телевизора Болт. Пиня с бутылкой «Абсолюта» в руке замер у бара. Совершенно белый Терех стоял посреди гостиной. Руки у него мелко тряслись, дрожали колени.

Вошел Серый, осмотрел всех внимательно:

— Что тут у вас?

— Новость у нас. Вова-то, оказывается, писатель. И пишет очень, очень интересно. Цитирую:

«…под угрозой физической расправы со стороны вышеперечисленных лиц я был вынужден согласиться с требованием предоставления моей личной автомашины для совершения этого тяжкого преступления». Во как складно!

Серый прошел мимо Тереха к Бойцу.

— Что это? — спросил он, взяв в руки лист бумаги. Прочитал вслух:

— Явка с повинной.

— Ах, сука! — закричал Болт, поднимаясь из любимого хозяйского кресла. — Я же тебя, падло…

— Сидеть! — остановил его окриком Боец. — Я еще с ним побеседовать должен. Какие еще сюрпризы нас ждут?

Резко запахло мочой. По брюкам тысячелетнего старика Терехова расплывалось темное пятно.

— Тьфу! — сплюнул Болт и опустился назад в кресло.

— Откуда это у тебя? — спросил Серый, не отрываясь от чтения.

— Да, понимаешь, когда я у этого жмурика таблетки искал, ну, когда ему плохо стало, бумажонка вместе с лекарствами из кармашка выпала. Я ведь тогда на нее внимания не обратил. Не до того было. Автоматом сунул в карман. А сейчас вот…

— Понятно. Что же ты, Владимир Николаич, сам себе приговор подписал?

— Я… не хотел. Я… только на случай…

— Да ясно на какой случай. Он же всех нас сдал, — обратился Серый к Болту с Пиней.

— Я… не хотел.

— На колени. На колени, гнида!

Медленно и грузно предатель опустился на колени.

— Сейчас я буду спрашивать, — сказал Серый, — а ты отвечать. Правду. Понял? Терех молчал.

— Понял?

— Да, да, я все расскажу. Простите меня, ребята.

— Сколько таких маляв ты написал?

— Одну. Вот эту. Я хотел ее сжечь. Честное слово.

— Честное пионерское, — сказал от бара Пиня и отсалютовал рукой с бокалом.

— Ладно. Значит, одну. Других экземпляров нет? Точно?

— Простите меня. Я заплачу.

— Повторяю вопрос: других экземпляров нет?

— Нет.

Серый закурил, подошел к Тереху, опустился на корточки. Выдохнул струю дыма в лицо.

— Ну, что с тобой делать будем, Володя? А?

— Не убивайте меня. Я заплачу.

— Это уж точно. Заплатишь.

— Кончать его надо, козла! — сказал Болт. Он подошел к Серому, присел рядом. — Вонючка! Все из карманов! Быстро.

Терех медленно, трясущимися руками начал выворачивать карманы. Сигареты, зажигалка, носовой платок, расческа, ключи от машины, еще ключи, бумажник, складной ножик. Из этой кучки Болт вытащил только ключи и бумажник, подкинул на ладони.

— Ключи от чего?

— Вот этот и этот от дома. Этот от гаража, А эти от квартиры жены.

— У тебя еще и хата есть? Богатенький Буратино. Адрес?

Терех назвал питерский адрес.

— Хорошо, — сказал Болт, — заглянем в гости. Бабки-то где прячешь?

— Я вам все отдам, ребята. Я… дом на тебя перепишу. Машину подарю. Все отдам.

— Спасибо. Ты очень добрый, хороший человек, — сказал Болт с издевкой. — Бабки где прячешь?

— В баре, в нише за зеркалом лежат шесть тысяч баксов. Дойчмарки… еще финские.

— Хорошо. Еще давай. Так, глядишь, и откупишься. Мы же крови не жаждем.

Боец ухмыльнулся и отвернулся к окну. Пиня налил в хрустальный бокал граммов сто «Абсолюта». На лице его было написано презрение. Серый изучал содержимое бумажника: техпаспорт, права, визитные карточки, деньги. Около трехсот тысяч в рублях и сто семьдесят долларов. Доллары, купюры в 100, 50 и 20, лежат отдельно. Упакованы в полиэтиленовый пакетик. Пиня залпом выпил и выдохнул воздух. Боец поморщился.

Болт потрепал Тереха по щеке.

— Мы крови не жаждем.

В глазах Тереха появился огонек надежды. Он заговорил быстро, перескакивая с одного на другое, сбиваясь. Рассказал о тайничке под диваном, о золоте за карнизом, о сережках с брюликами, о иконе на антресолях. Небедный мужик.

— Гнида ты все-таки, Терех, — сказал вдруг Пиня. — Жить тебе… не положено.

Терех осекся, а Болт посмотрел на Пиню зло. Монолог Тереха хрустел баксами и позванивал рыжьем. Нужно же недомерку сунуться! Жри себе свою водяру и не лезь. Кончать-то что так, что так придется… обоих, а лишних денег не бывает. Терех враз замкнулся. С необычайной ясностью он вдруг понял, что эти нелюди его обязательно убьют. Откупиться не удастся — за предательство положена смерть. Они убьют его и бросят в гараж. На бетонный пол, рядом с мертвой девочкой-старушкой. Кто из них это сделает? — подумал Терех. Может быть, страшный Боец? Или этот бык? Или Серый свернет ему шею сильными ручищами.

Они убьют его и будут сидеть в его доме, пить его водку, жрать его продукты.

Суки! Суки, козлы! Рвань. Сначала он сказал это шепотом. Потом вслух. Потом закричал:

— Суки! Суки! Суки! Козлы!

Несколько секунд Серый молча смотрел на него, а затем с силой вдавил сигаретный окурок в лоб. Повернул.

Терех откинулся назад. Упал. В комнате стало очень тихо. И в этой тишине отчетливо и спокойно прозвучали слова:

— А баксов вам все равно Бегемот не заплатит. Хрен вам, а не выкуп. Козлы!

Сергей открыл глаза. Сначала он не увидел ничего, кроме белого потолка над головой. В палате активной терапии все было белым. Он закинул голову назад. Ударила чудовищная боль, стало темно. Когда темнота рассеялась, выплыло ослепительно голубое небо и трепещущее крыло парашютного шелка.

Вот оно что. Порядок, курсант!

Семь тысяч шестьсот квадратных метров списанных тормозных парашютов больница купила по дешевке в авиаполку ПВО. Сшили шторы. Чтобы избежать приватизации персоналом, заведующая АХО приказала на все полотнища поставить лиловые печати. Погуще.

Курсант Рязанского воздушно-десантного училища Сергей Круглев плыл в чистом голубом небе под куполом парашюта. На парашютном шелке расплывалась фиолетовая печать: «Вещевой склад. Для денежных документов». Лети, курсант!

— Хрен вам, а не выкуп! Козлы!

Обоссавшийся старик Терехов лежал на полу гостиной и весело смеялся. Он не ощущал боли от ожога. Он был хозяином положения.

Снова он почувствовал позыв в мочевом пузыре. Сдерживаться на этот раз не стал. Облегчился.

— Что замолчали, суки?

Боец посмотрел на Серого. Серый на Бойца.

— У него что, крыша поехала?

— Не знаю.

— Нет, — злорадно сказал Терех, — это у вас она скоро поедет.

— Что случилось, Володя? — дружелюбно спросил Боец,

— Пиня, — попросил лежащий Терех, — водки мне налей. С верхом, с горбушкой. Как лучшему другу.

Пиня растерянно посмотрел на Бойца. Тот кивнул. Пятеро мужчин смотрели, как наполняется пятидесятиградусной жидкостью хрустальный бокал. Водка налилась вровень с краями. Пиня снова опасливо и растерянно обернулся на Бойца.

— Давай, давай, — скомандовал с пола молодой фарцовщик с Галеры по кличке Теря. У него не было больных почек, жены-поблядушки. Вся жизнь впереди! Плащи-болонья, «Мальборо», «Кэмэл», резина, колготки, менты со спецуры. Литейный, 18, Горелово, ночной дежурный КВД на Стремянной… Эх! Водка прошла легко. Терве! Он не пил ничего крепче «Рислинга» уже года четыре. Нет, почти пять. Пяй-во.

Горячая волна накрыла его с головой.

— Ну что, Володя, полегчало? — почти по-братски спросил Пиня.

— Хорошо, Коля, — ответил Терех, — хорошо. Эй, бык, — это уже Болту, — дай-ка отцу закурить.

Болт подал сигарету, щелкнул зажигалкой. Терех затянулся смачно, дым выдохнул Болту в морду. Тот поморщился, но стерпел.

— Ну что, ждете, что я вам скажу? А? А могу и не сказать.

— Ладно, Володя, не юродствуй. Есть что сказать — говори.

— Не стоило бы, но… скажу. Выкупа не будет.

— Почему? — почти одновременно спросили Боец и Серый.

— Не за кого платить! Вы не тех взяли, — Терех опять засмеялся.

Пиня смотрел на него со страхом, Боец и Серый с недоверием, а Болт с ненавистью.

— Врешь, мудак, — сказал он.

— Нет, Винтик-шпунтик, это ты мудак. А мне перед смертью врать незачем… правда.

— Как так? Как такое может быть, Володя? — спросил Боец.

— Не знаю. Но точно — не те. Я и сам не сразу понял. Что-то было такое… не правильное. А допер, когда девчонку мертвую увидел: маленькая очень. Та-то лошадь на голову выше. Или на две… Дай-ка мне, Коля, еще водки.

— Ты сам-то опознать их можешь? — сказал Боец Серому.

— Телку я видел один раз. Вроде… похожа. Блондинка, высокая…

— Что значит — вроде? Она или нет?

— Ну… не могу гарантировать.

— Да, — протянул Боец, — круто солите. Как жрать будете?

— Ладно, проверим. Очухается эта коза — сама все расскажет. А ты, — повернулся Серый к Тереху, — не врешь, папа?

— А что мне врать? Я уже почти с боженькой. В раю!

— Ну… Спасибо! Налей ему, Пиня, на посошок.

Через шестнадцать минут Болт основанием ладони вогнал носовые хрящи в мозг Владимира Терехова. Смерть была мгновенной и практически безболезненной.

Оттащили в гараж. Положили рядом с Настей. На бетон.

— Надо заткнуть собаку, — сказал Серый, — переполошит всех соседей.

— Заткни, — вяло отозвался Боец. Если бы Серый знал его получше, он понял бы: именно сейчас под маской вялости Боец энергично анализирует информацию и принимает решение.

«Надо соскакивать, — думал Боец. — Сюрприз за сюрпризом. Девчушка зажмурилась — раз, Терех косяка упорол — два, а уж прокол с заложниками — это вообще нечто. Все дело насмарку. Придурки… Соскочить-то он сумеет, а вот что с этого навару? Ну, допустим, взять квартирку покойного. С ключами в кармане это не проблема. Но после того, как уже нацелился на стольник, ограничиться десятью-пятнадцатью тысячами уже не в жилу. Знать бы еще, что это за баба? Кто она: соседка этого Профи, жена, гувернантка у Бегемотовой дочки? Сколько за нее можно слупить? С кого? Можно ли вообще? Ну, связался я… с дилетантами! Нет, — заключил он, — выходить из дела без бабок я не буду».

— Болтик, — позвал Серый, — заткни собаку.

— Тогда дай пушку. Твоя с глушаком.

— А без пушки слабо?

Болт поколебался несколько секунд, потом ответил:

— Не слабо.

Вышел во двор. Сначала вой на улице сменился хриплым лаем, затем резко оборвался. Болт вернулся в гостиную и подошел к Пине:

— Ну что, синяк, не все выжрал?

— Да тут еще — море. Во!

— Налей-ка двадцать капель.

На пару выпили. Болт закусил шоколадной конфетой, Пиня рукавом.

— Слышь, Шпунтик, — зло и пьяно сказал Пиня, — может, ты и собачку в гараж оттащишь? Полный натюрморт будет. Лепота!

Болт резко, одной рукой выдернул тщедушного Пиню из кресла:

— Я тебя между ними положу. Понял, ты, мозгляк?

«Дурдом, — подумал Боец, — дурдом».

Сознание возвращалось к Тамаре медленно. Сквозь головную боль доносился жуткий вой собаки. Чьи-то голоса. Недобрые, чужие. Потом собака умолкла. «Надо просыпаться, — подумала Тамара, — скоро Настю везти, и Сережку будить. Надо!»

— Просыпайся, — сказал чужой голос прямо в ухо. — Ну давай, просыпайся. Ты уже не спишь.

Она открыла глаза. Над ней нависало незнакомое мужское лицо с узкой белой полоской шрама над верхней губой.

— Ну вот и ладушки. Очухалась. Как сама-то?

— Спасибо, — машинально ответила Тамара. Она еще ничего не понимала. В косом луче света висели пылинки. Пахло яичницей. Сбоку появился еще один мужчина. Жесткий взгляд, сигарета во рту. Тамаре стало страшно.

— Пиня, налей ей водки, — бросил этот мужчина кому-то через плечо. — И закусь. Ты, соска, живая?

— Жи… а вы кто? Где я?

Серый взял ее за плечи и рывком посадил. Подкатила тошнота. Рефлекторно она поднесла руки к лицу. Тотчас Серый схватил руки, отбросил вниз. Влепил пощечину.

— Слушай меня. Сейчас я буду задавать вопросы. А ты отвечать. Правду. Усекла?

— Я не понимаю, я…

Снова жесткая, жилистая рука ударила по щеке. Хлестко, больно.

— Ты будешь только отвечать. Фамилия, имя и отчество?

«А ему место в ментуре, — подумал Боец, — нравится допрашивать».

— Я… Круглова… Тамара Васильевна. «Вот оно как вышло, — сообразил Серый, — жена Профи». Бойцу фамилия Круглова не говорила ничего.

— Жена Профи, — шепнул ему Серый.

Боец глазами показал: понял. Вид у него был сонный. С хрустальным фужером водки и тарелкой яичницы в руках подошел Пиня, протянул Тамаре водку.

— Пей, — сказал Серый.

— Я не пью. Я не понима…

Пощечина. Серый избрал такую тактику, чтобы сразу подавить всякую попытку сопротивления. Если бы была жива девочка, манипулировать бабой было бы легче. А теперь выбирать не приходится. Только прессовать суку.

— Пей, соска. Быстро.

— Я…

Пощечина. «Пей!» Пощечина. «Пей!» Тамара взяла фужер дрожащими руками. Выпила в несколько сильных глотков. Мелкий мужичок с залысинами совал большой кусок хлеба с яичницей. Ее затошнило.

Голова закружилась, и она потеряла сознание. Серый выругался.

— Ну, и что будем делать? — спросил Боец. Вопрос был обращен в первую очередь к Серому. Серый курил с сосредоточенным видом и, казалось, не слышал Бойца. На самом деле он просто не знал ответа. Несомненно, нужно звонить с докладом Котову. Вот этого-то доклада Серый боялся более всего. За провал операции стоимостью в полмиллиона долларов нужно отвечать. Виновником случившегося прокола Серый считал — и справедливо — Тереха. Но Терех мертв. Да, поторопились с ним. Погорячились. На живого было бы легче повесить все грехи. Закошмарить, отобрать к черту этот дом, гараж, машину. Может, и квартиру. В погашение должка. Пол-лимона, конечно, все равно не набежит, но хоть что-то. Ах, подставил старый козел, подставил! Серый не исключал, что Котов может сделать крайним его. И каким будет наказание — зависит в значительной степени от того, как ему удастся преподнести ситуацию. До того момента, как очнулась Тамара, еще оставалась надежда, что все, сказанное Терехом перед смертью, не более чем бред. Именно поэтому Серый и тянул с докладом. Теперь все надежды рухнули. А Котяра тоже хорош: если бы снабдил Бойца фотками бабы и пацанки! Нет, все в конспирацию играет… Но с Кота не спросишь, а вот он может. И еще как; Серый сам приводил в исполнение приговор по одному из проштрафившихся боевиков. Две пули в затылок — и в воду. С коленом чугунной трубы на шее… Да, а звонить все равно придется. Никуда не денешься.

— Так что ты все-таки собираешься делать? — с ленцой в голосе снова спросил Боец.

— А у тебя есть предложения? — вопросом ответил Серый.

— Есть.

— Ну, поделись с нами.

— Ты отмусоливаешь мне мою долю. И я отваливаю.

— Ну, Боец, ты не понимаешь, идея нереальна. Нет пока никаких денег.

— Потому я и спрашиваю: что ты собираешься предпринять? Я-то свою часть работы сделал тип-топ. Как у дедушки. А ты все запорол.

— Не я. Терех.

— Меня не гребет. Ты планировал.

Серый полез в карман за сигаретами. Боец пристально следил за движением руки.

— Мне нужно позвонить, — принужденно сказал Серый.

— Куда?

— Вот что, брат, ты не борзей. Куда? Кому? Я перед тобой отчитываться не буду.

— Будешь, — все с той же ленцой в голосе тихо сказал Боец, — теперь, братуха, я буду играть соло.

— Что? — вскинулся Серый.

И тут же удивленно осекся — в руке Бойца появился пистолет. ТТ. Где же он его прятал?

У Болта морда была совсем глупая. Только Пиня удовлетворенно икнул и пьяно вымолвил:

— Вторая часть мар… марлезонского балета. Браво!

— Стволы на пол! — скомандовал Боец. — По очереди. Ты, Болт, первый. Медленно, плиз. ПМ глухо ударился о палас.

— Что еще есть?

— Ничего, — ответил Болт.

На самом деле у него был отличный немецкий нож фирмы «Solingen» и родная отечественная «фенька», граната «Ф-1».

— Смотри, проверю. Обманул — накажу. Теперь ты, Серый.

— Послушай, Боец…

— Ствол на пол! Времени у тебя — одна секунда. Я не шучу.

Второй ПМ стукнулся об пол. От первого он отличался наличием глушителя. По виду — самодельного.

— Подтолкни-ка мне его ногой.

— Послушай, Боец, давай поговорим спокойно. Два серьезных мужика…

— Сначала пушку, разговор потом. Нехотя Серый толкнул пистолет в сторону Бойца. Не отрывая взгляда от своих экс-подельников, тот поднял с паласа левой рукой пистолет. Снял его с предохранителя и, прижимая затвор к ноге, резко рванул пистолет вниз. Затвор передернулся — выскочил на пол желтенький тупоносый пээмовский патрон.

Боезапас магазина уменьшился на одну восьмую, зато теперь Боец знал — патрон в патроннике, машинка к стрельбе готова.

— Ну, что ты хотел сказать, братуха?

— Слушай, Валера, — стараясь придать голосу доверительность, начал Серый, — мы сейчас все, конечно, на нервах. Но, мне кажется, ты совершаешь ошибку. Ты…

— Ошибки, одну за другой, совершаете вы. Я свою работу выполнил четко: завалил этого вашего Профи чисто. За секунду. Даже твое глупейшее условие — без оружия — я выполнил.

— Да, действительно выполнил, — Серый кивнул на ТТ в правой руке Бойца.

Требование уработать телохранителя голыми руками исходило от Котова. Он считал, что этот фактор должен оказать психологическое давление на людей Хайрамова. Доказать уровень подготовки а, следовательно, и крутизну нападавших.

— Это к делу не относится, — ответил Боец. — Профи я убрал без ствола. Так? — И сам себе ответил:

— Так. Захватил обоих: и бабу, и девчонку. Так? Так! А теперь посмотрим, как сработал ты, брат. Ты подобрал такого урода, который готов был всех сдать. Это, во-первых. Не обеспечил надежное опознание объекта. Это, во-вторых. И, наконец, последнее — передозировал снотворное и убил девчонку. Опять же — ты. И что ты дальше напортачил, я не знаю. Я играю на себя. И свои бабки я получу любой ценой. Как можно связаться с Бегемотом? Телефон, быстро!

Этого вопроса Серый не ожидал совершенно. Более того — он и не знал ответа. Такова цена конспирации.

— Я… не знаю, — выдавил он.

— Дуру не гони. Ты же говорил, что уже передал ему условия. Теперь мое время передать свои. Телефон?

— Я, в натуре, не знаю. На связи с Бегемотом другой человек.

— Т-а-ак, — протянул Боец, — догадывался ведь я, что ты темнишь. Что есть еще человечек где-то в тени. Он-то и руководит. И, значит, долю имеет? Ну, Серый, допрашивать ты умеешь. Угадай теперь, каков будет мой следующий вопрос. Догадался?

Серый догадался. Те три его промаха, о которых говорил Боец, были на самом деле как бы и не его. Здесь он еще сможет оправдаться. Но если сдаст шефа — можно заказывать гроб.

Впрочем, и гроба-то не будет… только кусок чугунины.

— Слушай, Валера, не пори горячку. Ты ведь не знаешь, куда лезешь, какие крутые люди в этом деле. Тебе до них не добраться.

— Доберусь! Я по масти — волк. Давно понял, что серьезные дела можно делать только в одиночку. Или в стае. Но волков, а не шакалов. Ну — кто?

Серый молчал. Тягаться с Бойцом, вооруженным двумя стволами, было глупо. Да даже если бы Боец оказался безоружным, стоило сто раз подумать.

Пуля ударила в стену всего на расстоянии ладони от головы Серого. Брызнула кирпичная крошка. Это было вдвойне не правдоподобно и неожиданно еще и потому, что выстрел прозвучал негромким хлопком. И Серый заговорил.

Рассказ его длился шесть с половиной минут. Иногда Боец задавал уточняющие вопросы. Серый с готовностью отвечал. За все время своего монолога он ни разу не посмотрел на Бойца. Он видел только отверстие в центре самодельного глушителя. Вопросы Бойца проходили как бы мимо его сознания. Как и собственные ответы. Именно поэтому он отвечал искренне, ничего не скрывая. Болт косился на него презрительно. Болт, бывший боец ленинградского ОМОНа, действительно был туповатым быком. Но предательство всегда держал западло. И трусость. А сейчас страх пер из его непосредственного шефа как на дрожжах. Серый всегда старался поддерживать имидж крутого мэна. Получалось довольно убедительно. Особенно где-нибудь в сауне, под кайфом. Серый проникновенно рассуждал, что со смертью, мол, братки, бок о бок ходим И встретить ее нужно уметь по-мужски. Достойно. Кое-кто из братков кивал головой, но прятал при этом скептическую улыбку. Болт, не обремененный излишним интеллектом, к этому напыщенному и сентиментальному словоблудию относился всерьез. Для него Серый был действительно в авторитете.

Поэтому вдвойне противна была ему откровенная трусость бригадира. То, что Серый зачитывает сейчас свой приговор, Болту было совершенно очевидно: если его не пришьет Боец, то УЖ Котов — наверняка. Сам Болт умирать не собирался. Известная ограниченность и эмоциональная тупость (в его личном деле имелось заключение врача-психолога: «эмоционально стабилен…») давали ему некоторые преимущества. А еще был нож в спецножнах в левом рукаве и «фенька». Воспользоваться гранатой в сложившейся ситуации было невозможно. Время горения замедлителя запала три-четыре секунды. А чтобы выстрелить, Бойцу достаточно сделать одно-единственное движение указательным пальцем. Он не промажет…

Значит — нож!

Если упасть за кресло вправо и, быстро перекатываясь влево, катнуть — для отвлечения внимания — гранату, то… номер с ножом может получиться. Тут как фортуна повернется. Решительности Болту придавал сонный, рассеянный вид Бойца и водка. Рискну, решил он, «феня» — она и самых крутых тормозит. Рискну.

С тем же равнодушным видом сидя в кресле, Болт начал незаметно разминать мышцы. Десять, — начал он отсчет. Вдох. Спокойно и незаметно. Несколько глубоких вдохов добавят в кровь кислорода. Шесть. Выдох. Расслабить мышцы ног. Три. Вдох. Не смотреть на Бойца. Выдох. Ноль! Мгновенно напрягшиеся мышцы толкнули тело вверх — в сторону — вправо. Рука рванула молнию куртки, другая скользнула за пазуху, где в уюте дремала «фенька».

Первая пуля Бойца попала в голову сбоку, под углом, почти в затылок. На дистанции четыре метра тупая девятимиллиметровая пуля просто оторвала теменную часть черепа. Мощный толчок тренированных ног еще нес тело Болта в воздухе, когда вторая пуля попала в бок слева. Она прошила куртку, чиркнула по ребристой поверхности гранаты и, сломав ребро, вошла в легкое. Тело развернуло в полете, отшвырнуло почти на метр. Когда мертвый уже Болт упал на пол, рука все еще сжималась, пытаясь выдернуть «феньку».

Сильно запахло порохом. Тусклая гильза, звеня, откатилась к ногам Серого. Он смотрел на нее и никак не мог оторвать взгляда.

— Браво, — сказал Пиня, — это уже трое в лодке. Не считая, конечно, собаки…

Боец удобно развалился в кресле. Положил на стол ноги. Старые, разношенные кроссовки лежали на дорогой скатерти. Рядом стопка документов, ключей, денег. К тому, что изъяли у Тереха, добавилось содержимое карманов Болта и Серого. Два радиотелефона, нож, граната, два пистолета, запасной магазин. «Арсенал», — хмыкнул Боец. Челюсти лениво пережевывали вечную резину. Боец обдумывал ситуацию. Она не была простой, но не была и безнадежной. «Безденежной», — скаламбурил он про себя. Деньги есть. Теперь нужно прикинуть, как их взять, чтобы — верняк. Нужен только верняк.

В принципе он уже наметил основные ходы. Этого, конечно, мало, требуется детальная проработка. Операция, спланированная Котовым, провалилась именно потому, что была недоработана, с одной стороны, и, переусложнена — с другой. Сам Боец вообще-то предпочитал работать в одиночку. Те дела, которые удались, он сделал один. Когда ты один — тебя никто не сдаст. Когда ты один — рассчитываешь только на себя, на свои нервы, мышцы, навыки. Один ты свободен…

И ни с кем не должен делиться.

Все! — подвел он итог. — Делаю дело и выхожу из игры. Сейчас задача — взять бабки, хорошие бабки. И зачистить концы. «Нет человека — нет проблемы», — вспомнилась ему гениальная мысль Иосифа Джугашвили. Да, это правильно: три трупа в гараже уже никогда не создадут проблем. Хреново, конечно… Особенно смерть девочки. Но в ней Боец не виновен: тут (девять из Десяти) не правильная дозировка снотворного. Терех с Болтом… ну, эти получили по делам своим. Три трупа в гараже — уже прошлое. Трое живых, запертые в подвале, — вот вопрос. С Серым все ясно. Рука не дрогнет. Алкоголик Пиня? Да он все Равно подохнет через год-два, ну через пять. А вот бабенка… Она не при делах. Кончить ее — полный беспредел, если «по понятиям». Но «понятия» придумывал не он. К миру блатных, как и к миру братвы. Боец себя не причислял. Он сам по себе. Одинокий волк.

Боец усмехнулся. «Ну что, одинокий волк, — спросил с издевкой, — сможешь ты замочить ни в чем не повинную молодую женщину? Ты уже, хоть и косвенно, стал причиной смерти ее дочери. Ты, может быть, убил ее мужа. Ты не волк. Ты чудовище…» — «Нет, — возразил другой некто, — я не чудовище. А если и чудовище, то только потому, что меня таким сделали. Меня так учили. Мне говорили: то, что работает на реализацию задачи, есть правильно. Нравственно. А какие задачи ставит Родина — обсуждению не подлежит».

Боец почувствовал усталость, какая бывает только после боя. Тот, другой некто, говорил правду. Не правильную, кривобокую правду. А бывает не правильная правда?

Бывает. Например, когда в страшно далекой от твоей Родины стране ты убиваешь людей. А тебе говорят: молодец. И ставят в пример другим. Награждают. Это называют выполнением боевой задачи. Задачи от лица Родины ставят люди в форме (иногда не нашей, чужой) или в штатском. Они приказывали — он исполнял. Сказать по правде, те методы, которыми он действовал тогда, почти не отличались от нынешних его дел.

«А помнишь, как в той деревне, название которой ты стремишься забыть, — начал другой некто, — но не забудешь никогда, помнишь, как ты…»

— Хватит! — закричал Боец. — Хватит!

От этого крика вздрогнули трое пленников в подвале дома.

— Хватит, — сказал он шепотом, — я… все смогу.

«Я тебе помогу, — сразу же отозвался другой. — Ты же Волк. Одинокий Волк, Бегущий Ночным Лесом. Ты же любишь… ЭТО».

Боец почувствовал, как плывет перед глазами рисунок скатерти. Плывет, плывет зеленоватыми переливами, как вода в реке. В той реке, на берегу которой стоит поселок с труднопроизносимым названием. Он провалился в темноту. В ней текла зеленая мутная вода, шуршали камыши и кричала женщина.

Ночи в этой проклятой стране были страшными и душными. Дни тоже, но ночи особенно. Офицеры спецназа ВДВ ворочались в своих гамаках и на раскладушках, покрывались липким потом. Назвать это состояние сном нельзя. Забытье — вот подходящее слово. Они тогда находились на отдыхе после рейда в тихой, полусожженной мирной деревушке, где осталось не более трех десятков жителей. Здесь было безопасно, охранение выставляли формально — один пост днем и пару ночью. Пили пиво, пальмовое вино. Духота с местным вином переносилась легче. Командование смотрело сквозь пальцы.

Валерка проснулся, долго лежал в тяжелой дремотной апатии, потом сел в своем гамаке и внимательно осмотрел земляной пол — всякой гадости здесь с избытком. Босиком не ходи… Он обулся, снял с пальмового столба свой «Стечкин» с примкнутой кобурой. Застегнул ремень с ножом и двумя подсумками, вышел из-под навеса на улицу. Всегда носить оружие с собой стало привычкой. Он прошел по двору, залитому лунным светом. Полный диск луны был невероятно большим, тени четкими, черными, бархатно-глубокими… Кто-то шел сзади. Валерка, ныряя вниз, разворачивался стремительно и срывал с плеча жесткий ремень АПС. Никого!

В джунглях закричала обезьяна.

Все мы здесь уже чеканутые, подумал он. А если бы был кто? Запросто мог бы завалить… кого-нибудь из своих. Нет, ерунда. Никто из наших не станет подходить тихо, со спины, ночью. Знают, чем это может кончиться. Он вытащил из кармана шортов сигареты. Здесь можно было купить только местные, очень крепкие, со сладковатой бумагой из сахарного тростника. Курить не хотелось, он повертел сигарету в руке и раскрошил ее между сильными пальцами. Нереальная луна южного полушария светила так ярко, что видно было, как ложатся на землю табачные крошки. Они были черного цвета.

Валерий медленно шел к воротам. Свистнул, чтобы обозначиться для часовых. Его никто не окликнул. Накушались, наверно, подумал он. Снова отвратительно, громко прокричала ночная тварь у реки. Оба часовых спали, раскинувшись на бруствере из мешков с песком. С десяток пустых бутылок из-под дрянного американского пива и большая фляга крепкого местного пальмового вина стояли на ящике с патронами. Жирно поблескивал ствол РПК. Валерий присел на корточки, подкинул на руке флягу с вином… и снова ощутил затылком чужое присутствие за спиной. Даже дыхание, тяжелый запах из пасти. Повторилось упражнение «отражение нападения сзади». На этот раз он использовал нож. Нанес широкий, круговой маховый удар. Остро отточенный клинок рассек… пустоту. Он обессилено опустился на землю, стер пот со лба рукой с зажатым ножом. И тогда увидел кровь. Чертовщина! Чистое, матово отсвечивающее лезвие при внимательном рассмотрении не носило даже признаков крови — снова колдовала луна… Морок.

Позади раздался плач. Валерка медленно, ожидая очередного наваждения, обернулся — плакал один из часовых, старший лейтенант Родинцов. Слезы текли из-под плотно закрытых век.

Валерка взял флягу и надолго приложился к горлу. К черту! Все к черту! Он легко перемахнул через бруствер и, отшвырнув флягу, с ножом в левой руке побежал к реке. Мины — сам ставил — он обходил интуитивно, не думая. Кто-то другой бежал следом. Оборачиваться Валерка не стал.

От бега или от вина было легко. Он забросил назад коротко остриженную голову и посмотрел на луну. Захотелось спеть что-нибудь. Он открыл рот, но, кроме воя, ничего не получилось. Другой Некто за спиной радостно подхватил. Так прибежали они на берег медленной мутной реки. Заросли высоких камышей шуршали на низком берегу. Широкая лунная тропа лежала на черной воде. Внезапно замолчали все лесные твари. Только Боец и Другой Некто оглашали воем камышовые заросли. Бежать было легко, выть — тоскливо и сладко.

Что— то крупное шевельнулось в камышах. Добыча! Не сговариваясь, ночные охотники разделились и стали заходить с двух сторон. Боец ни разу не увидел своего брата, но все время ощущал его присутствие. Они гнали дичь. Исконную, слабую, молодую, со сладкой горячей кровью. Они могли поймать ее сразу, но… к чему спешить? Луна будет светить долго. Шуршали камыши…

Молодую женщину со светлой, почти белой кожей — здесь изредка встречаются такие — нашли на пляже утром. Она была изнасилована и сильно покусана. Горло и грудь изорваны сильными, крепкими челюстями.

Поздним вечером в старинном особняке на Чайковского бригада майора Петрова подводила первые итоги. Весьма скудные. «Перехват», введенный спустя полтора часа после похищения, ничего не дал.

Накрыли, правда, пару стволов, угнанную тачку и одного деятеля, который числился в розыске. За ним тянулся интересный след, и сейчас ребята кололи его в соседнем кабинете.

По делу Хайрамова ничего. «Делом Хайрамова» его называли только между собой. Официально дело было возбуждено по факту похищения Тамары и Анастасии Кругловых, и нанесению тяжких телесных повреждений водителю — охраннику АОЗТ «Хайрамов и К°" Сергею Круглову.

— Ну, товарищи сыщики, подведем итоги, — сказал Петров, выслушав доклады подчиненных. — Несомненно, группа. Раз. Организованная. Два. Но не шибко квалифицированная: лоханулись они круто. Каковы вещественные улики? Почти никаких. Ракетка? Отпечатков нет. «Москвич»? Угнан от дома №… по Светлановскому проспекту… Госномер… беседа с владельцем ничего не дает. Ну, от машины-то они скорей всего быстро избавились. Завтра-послезавтра найдется, верняк! Нападавший? Тоже ни хрена, фоторобот не составить. Очень приблизительно знаем рост. Усишки… да. А вот боец он хороший. Круглова считают крутым рукопашником, а он даже дернуться не успел. Значит?

— Значит, ищем среди рукопашников, — отозвался стажер.

Он пришел в бригаду неделю назад, получил кличку Сынок. Сынок весил восемьдесят восемь килограммов и ударом кулака крушил стопку из трех кирпичей.

— Верно. Но это не самый короткий путь. Отрабатываешь ты.

Сынок скривился, остальные засмеялись. Они пахали весь день. Устали как черти. Не столько от работы, сколько от отсутствия результата. Основа сыска — поквартирный обход — дело рутинное, трудоемкое. Ребята исходили многие десятки подъездов, звонили в сотни квартир. Результат был почти нулевой. Было два неконкретных упоминания о то ли красной, то ли вишневой, то ли «двойке», то ли «четверке». Да и то неясно, имеет ли она отношение к похищению. Номера, конечно, никто не заметил. Как всегда.

— Идем дальше. Есть запись двух звонков похитителей. Сейчас на экспертизе. На это тоже рассчитывать не приходится. Познакомимся мы с ними скорее всего при передаче денег… может быть.

Остальные промолчали, но подумали так же. Оперативники в группе Петрова подобрались опытные. Сложность задачи их не смущала. А вот вероятность реализации — это штука непредсказуемая. Тем более что все чаще и чаще они сталкивались с профессионалами. С равными себе. Преступления, поодиночке и в группе, планировали и осуществляли бывшие (иногда и действующие) офицеры МВД или спецслужб, то есть люди, знакомые с методами не только совершения, но и раскрытия преступлений. Каждое дело требовало огромной физической и психологической самоотдачи. Но даже самая напряженная работа не гарантирует результат. Здесь работают фанатики, слабые не выдерживают — уходят. Уходят довольно часто в криминал, в охранные структуры. Хотя… любой опер скажет, что не всегда можно определить, где заканчивается криминал и начинается охрана. И наоборот. На столе Петрова зазвонил телефон.

— Петров? — раздался голос дежурного по управлению.

— Слушаю. — Слушай, Андрюха, с тебя бутылка.

— С какого?

— А с такого! Ты сегодня «Москвича» в перехват заявлял?

— Я, — насторожился майор.

— Вот сводочка у меня свежая. Сегодня в 9.30 был вызов на пожар. Сгорел «Москвич». В пяти минутах от твоего похищения. Сечешь?

— Не томи, адрес давай. Литр с меня.

— Дождешься от вас, — дежурный был в хорошем настроении, — записывай.

— Ну, Витек, удружил, век не забуду.

— Удачи.

До места доехали за полчаса. По дороге одного из оперов забросили к пожарным. С гаишным дознавателем связаться не удалось. Но и так опера нутром чувствовали: «Москвич» тот самый.

Время приближалось к полуночи. Поплутали немного в темноте. Нашли.

Дворик— тупичок осветили фарами двух машин. В безжалостном свете фар остов автомобиля выглядел особенно жалко. Шины сгорели, и кузов машины осел, стоял низко, на одних дисках. Какого цвета машина была при жизни, сказать уже невозможно. Номера отсутствуют (позже выяснится: их снял дознаватель).

— Ладно, давайте сверим номера движка и кузова, — сказал Петров.

От жара капот перекосило, открыть его удалось, только орудуя монтировкой и топором. Работали весело, подначивая друг друга.

— А где у него номер двигателя?

— Эх, Колюня, европеец ты сиволапый, про джипы ты, блин, все знаешь. А чудо отечественного автомобилестроения, самодвижущийся экипаж «М-2140» не изучил. Стыдоба!

Закопченные номера на блоке и кузове оттерли песком. Точно — он. Вскрыли багажник. Ползая с фонарями, обшарили все вокруг. Ничего! Натоптано изрядно, но нет никаких признаков тушения. Видимо, пожарные приехали, когда тушить было уже нечего.

— Стой, — закричал вдруг в темноту Колюня, — стой, твою маму! Человек в доме, — бросил он уже на бегу, выхватывая ПМ.

Лучи фонарей метнулись на стену дома, освещая пустые, без стекол окна. Еще двое оперативников с оружием в руках бросились к зданию, азартно запрыгнули в окна.

Петров подошел к «УАЗу» и стал работать фарой-искателем. Внутри метались силуэты и тени. Спустя секунд двадцать донесся голос Сынка:

— Стоять! Работает РУОП! Руки! Застрелю, сучара!

— Не стреляй! — голос хриплый, испуганный.

Через полминуты сильные руки вытолкнули через оконный проем человечка. Упал он неловко, набок. Медленно поднялся на колени.

Замызганная куртка «Аляска». Щетина, запах немытого тела, страха и перегара. Бомж!

Руоповцы, рослые и тренированные мужики, привычные догонять и брать, врываться в подвалы, квартиры и притоны, где запросто может поджидать с топором или обрезом в руках одурманенная наркотой и водкой сволочь, привычные силой противостоять силе, стремительно и жестко пресекать любое сопротивление, смотрели на бомжа презрительно, но с надеждой. Возможно — свидетель!

— На хер и вообще было его ловить! — сказал опер. — Ну ты, гражданин свободной России, что ты, сука, там делал?

Жалкий маленький человечек стоял на коленях в окружении крутых, уверенных в себе мужиков. В него били лучи мощных фонарей. Он был напуган, плохо соображал пропитыми мозгами и потому молчал.

Один из оперов несильно толкнул его ногой в плечо:

— Что ты там делал, пидор? Шнелль!

Человечек заплакал. Слезы оставляли светлые полосы на лице.

— Живу я здесь, — промычал он. Петров присел на корточки и несколько секунд молча смотрел на бомжа. Ни жалости, ни сочувствия он не испытывал.

— Ну ладно, ладно, — сказал майор, — не плачь. Никто тебя не тронет. Звать-то как?

— Фе-Федор, — всхлипывая, выдавил из себя человечек.

— Смотри-ка, — радостно удивился Петров, — мы с тобой, братцы, тезки, оказывается. Я тоже Федька.

Майор наврал — звали его Андрей. Однако учебник «Прикладная психология» в разделе «Установление контакта» рекомендует и такой метод. Примитивно, конечно, но в определенных ситуациях работает.

— Закурить, тезка, хочешь?

Курить Федор не мог — стоило ему затянуться, как начинался злой, резкий кашель. Сам не зная почему, он кивнул. Петров тоже курил очень редко — когда выпьет или когда нужно по делу.

— Дайте, мужики, сигареток, — попросил он, сидя на корточках напротив «тезки».

Сверху протянули две пачки. Капитан Тоболов предлагал «Норт-стар», Сынок -

«Кэмэл». Майор выбрал «Кэмэл». Закурили. Федор сразу закашлялся.

— Что, братуха, крепкие?

— Ага.

— И мне крепковаты, — согласился майор. — А ты, Федор, один тут живешь-то?

— Не… с Галькой.

— А Галька-то где?

— Да там, — бомж неопределенно махнул рукой в сторону дома, — прячется.

Петров — снизу вверх — пристально посмотрел на лица подчиненных.

— Розыскники, мать в душу. Капитан Тоболов рванулся к дому.

— Не надо, — остановил Петров, — ты, Федя, позови ее. Никто обижать не будет. К вам-то никаких претензий нет, мы… по угону работаем. Ты днем-то не видел, кто эту тачку сжег?

Человечек молчал. Жизнь бомжа — не сахар. Она наполнена опасностями покруче, чем у какого-нибудь киношного супермена. Обидеть, избить и даже убить бродягу может любой. Часто и убивают. Самого Федора год назад несколько часов били в Токсово подростки. Остановились тогда, когда показалось — умер. А он выжил, четыре дня отлеживался в овраге… От ментов тоже ничего хорошего не жди. Он уже пожалел, что сдуру сказал про Гальку. А слово не воробей — пришлось звать. Голос звучал виновато.

Сквозь оконный проем вылезло существо женского полу. По-другому не назовешь. Существо остановилось у стены, подходить не спешило.

— Так не видел, тезка?

— Видел, — неожиданно для себя ответил бомж, — с ней вместе и видел… Ну.

Где— то вдалеке медленно расправляла крылья любимая птица майора Петрова. Имя ей -Удача.

— Выручай, братуха, — сказал Петров проникновенно, — литр с меня. Во как надо! Беда! Начальство поедом жрет, ты ж понимаешь.

Он провел ладонью по горлу.

— А выпить есть? — раздался от стены пронзительный голос бомжихи.

— Найдем, лапуля, — в момент отозвался Петров. — Колюня, сгоняй к ларькам.

— И гонять нечего, — вмешался капитан Тоболов, — есть у меня «конина».

Через две минуты Петров сидел «в гостях» у бомжей и пил греческий коньяк «Метакса».

— Ну, бля, дает командир! — сказал Сынок. — Из бомжовых стаканов пьет. Тут же любая зараза может быть.

— Когда для дела нужно, даже целоваться с этой принцессой станешь, — ответил капитан.

Оперативники, чтобы не мешать доверительности беседы, держались в стороне, говорили негромко.

— Значит так, — говорила Галька, закусывая тоболовским бутербродом, — никаких протоколов. Понял, тезка херов?

— Договорились, — ответил майор, отмечая про себя напор и проницательность этой бабы.

Лидер в этой паре — она.

— Приехали они на двух машинах. На этой тачке и вишневой «четверке». Менты переглянулись: в цвет! Птица Удача расправила свои хрупкие крылья и готовилась взлететь.

— Ну, дальше, дальше, родная.

— Дальше тебе номер нужен, родной. А без литра я не вспомню.

— Саша? — окликнул Тоболова Петров.

В багажнике оперативного «жигуленка» у капитана лежали еще пять бутылок коньяка. Ему их презентовал один азер-ларечник. Но это уже другая история. Скрепя сердце он принес еще бутылку. Она стремительно исчезла в глубинах Галькиного пальто. Иллюзион!

— Пиши, папа, номер, — сказала бомжиха.

Расплескивая голубое пламя с крепких крыльев, сильная ментовская птичка взмыла с руки майора Петрова.

— Отлично! Собирайтесь, едем.

— Куда? — хором спросили бомжи.

— В казенный дом, родные…

Тоболов продиктовал в рацию запрос на владельца «четверки». Через пятнадцать минут он записал на плотном четырехугольнике картона: «Терехов Владимир Николаевич. Родился П. 12.47 в Ленинградской области. Проживает в поселке Грёмово, Комсомольская, 10. В 83-м осужден на три года за спекуляцию. Освободился досрочно в 85-м».

Когда прозвучала фамилия Терехов, Галька пьяненько закричала:

— Точно, они же его Терехом называли.

— Золотая ты моя, — отозвался Петров, — цены тебе нет. Бросишь пить — к себе возьму, генеральские погоны тебя ждут не дождутся.

— Ты лучше отпусти. Слышь, ты обещал…

— Отпущу, — добродушно ответил майор. — Вот зафиксируем ваши показания. Полистаете альбомы кой-какие. Может, знакомые морды увидите.

— Мент поганый!

— Мент, — легко согласился Петров. Сейчас его можно было называть как угодно. Плевать, главное — дело пошло. Пошло дело, поперло. Нутром он чувствовал, что торопить события не следует. Скоро они сами пойдут вскачь — не догонишь. Выход на одного из участников преступления — факт. Недооценивать его нельзя, нельзя забывать и о том, что у преступников более чем пятнадцатичасовая фора. Где они сейчас?

Где женщина с девочкой? Что с ними? Опыт Петрова подсказывал, что каждый найденный ответ влечет за собой десяток новых вопросов, которые потащут за собой другие. В данный момент его заботила только судьба заложников. Участь преступников уже определена, решил он, деться им некуда.

Всего через несколько часов Петров поймет, как сильно он заблуждался. Но до этого произойдет еще много событий.

Томка сидела на перевернутом ящике. Ей было страшно, бил озноб, болела голова. Глухое, без окон, помещение — сплошной бетон — освещали две яркие стоваттные лампы. Стеллажи со стеклянными банками, коробками. Ящики сложены штабелем в углу. Незнакомый мужик… лицо в крови. Глаза злые и затравленные. В беспощадном свете ламп Томка не узнала Серого. Если бы ей дали сейчас зеркало, она не узнала бы и себя. В дальнем углу она заметила другого мужика — маленького, лысоватого. Он показался ей смутно знакомым.

— Ну, что дрожишь-то? — спросил он. — Выпей вот лучше. У Тереха тут спирту — как у дурака махорки. Залейся!

Томка вспомнила, что этот маленький, кажется, не злой, совал ей бутерброд с яичницей.

— Где я? — спросила она. — Где моя дочка? Настенька где? Что это за место?

Мужичок с задумчивым видом почесал лысину.

— Это д-долго объяснять, — довольно фальшиво сказал он. — Сама-то ничего не помнишь?

— Нет, — качнула головой Томка. Боль накатила ослепляющей волной. Свет двух ламп дробился и отражался в сотнях пустых стеклянных банок. Маленький мужичок поднес ей эмалированную кружку, остро пахнущую алкоголем:

— Выпей, Тамара, легче будет. П-правда.

— Откуда вы меня знаете?

— Ты пей, пей. П-потом я все тебе объясню. Меня, кстати, Николаем зовут.

— Очень приятно, — ответила Томка чисто автоматически и так же автоматически взяла протянутую кружку.

Залпом выпила. Огненный шар прокатился по пищеводу. Перехватило дыхание. А Николай уже ловко налил чего-то в кружку:

— Запей. Сейчас п-пройдет.

Так же послушно она запила. Через несколько минут прошли озноб и головная боль. Стало тепло. Мудрым оказался маленький мужичок Николай. Если бы его рассказ Томка выслушала трезвой… Пьяная она вынесла все. Все вспомнила. И не заплакала.

Боец очнулся спустя сорок минут. Его бред (сон? явь?) окончился так же внезапно, как и начался. Это был не первый случай. О них Боец никогда и никому не рассказывал. Собственно, это бывало только тогда, когда появлялся Другой Некто.

— Да, Валера, пора тебе на покой, — сказал Боец вслух. — Перекуем, так сказать, мечи на орала. Проведем полномасштабную конверсию. Пора.

Да и не мальчик уже — скоро тридцать два. Побаливает нога, пробитая осколком мины семь лет назад. Два-три раза в неделю он ходил в спортзал. На равных работал в спарринге с ребятами моложе лет на десять. Не курил. Почти не пил. На всех, кто его знал, производил впечатление человека очень сильного, жесткого, волевого. Боец, одним словом.

Так было днем, на людях. Ночью… ночью были кошмары. Боец никогда не оставался ночевать у женщин: во сне он кричал страшно, плакал, иногда выл.

«Проведем полномасштабную конверсию», — сказал он себе. Бросил в рот пластик резины, стряхнул с себя многопудовую тяжесть. Вперед, Одинокий Волк… ты уже по уши в дерьме.

План потихоньку начал приобретать конкретные черты. Через два часа Боец приступил к его реализации.

— Господин Хайрамов?

— Слушаю.

— Мы уже знаем, что произошла ошибка.

— Кто говорит?

— Продолжаю. Мы понимаем, что сумма в сто тысяч баксов за жену и дочь охранника слишком много.

— А… вот ты кто. Сто тысяч? — Пауза. — Нет, не много. Дам. Только не баксов. Рублей.

Теперь замолчал неизвестный собеседник Бегемота.

— Ну что, молчишь, крыса? Ты на кого наехать хотел, хорь вонючий? Если к утру Тамарка с дочкой не будут дома, ты труп.

— Слушай меня, Бегемот. Я освобождаю их всего за двадцать пять штук. Условия…

— Условия ставлю я. Уже поставил. Срок — до восьми утра. Все!

Бегемот бросил трубку. Боец задумчиво выключил свою. Такого оборота он не ожидал.

Когда зазвонил телефон, Виктор Петрович Котов пристегивал чулки к ажурному черному поясу. На кровати были разложены черные женские бюстгальтер и трусики. «Черная рапсодия», — подумал Котов. Сейчас он ожидал визита проститутки. Ей всего шестнадцать. С возрастом он почувствовал в себе тягу к молодым, очень молодым женщинам.

Уже несколько месяцев Лида посещала его раз в неделю — по пятницам. Эти вечера с запретными играми, плюс немного кокаину, «Мартель» и обязательно классическая музыка, давали ощущение полноты жизни. Или, по крайней мере, ее иллюзию.

Эта линия связи была запасной, секретной. Котов зарезервировал ее только для экстренных контактов с Пилигримом или Серым. А, черт как не кстати! Что там такое срочное?

— Алло, — с некоторым раздражением сказал он в трубку, — слушаю.

— Здорово, Котяра.

Голос не принадлежал ни Серому, ни тем более Пилигриму.

— А вы не ошиблись номером? — осторожно спросил Котов после короткой заминки, хотя уже знал, что никакой ошибки нет: звонок означал ЧП.

— Нет, не ошибся. Привет тебе от Серого.

— А кто, простите, говорит?

— Боец говорит.

Звонок застал Виктора Петровича врасплох. Боец не только не мог звонить ему, он даже не мог знать номера этого телефона. Если он все же звонит, значит… Черт! Что это значит? Котов пытался сориентироваться, но не мог. А затягивать паузу нельзя.

— Здравствуйте, Валерий… э-э-э…

— Обойдешься без отчества. Слушай меня внимательно: ты и твои быки запороли операцию начисто, в ноль.

— Я не понимаю. Какую операцию?

— Не надо меня лечить, конспиратор. Вы взяли не тех. Понял? Не тех… Захватили бабу и дочку телохранителя, а не Бегемота, фраера дешевые.

Удар был ошеломляющим, но Котов уже взял себя в руки. Он не сказал ни слова, ожидая продолжения.

— Ты понял? — спросил Боец.

— Понял. Я могу поговорить с Серым?

— Нет. Он плохо себя чувствует.

— Совсем плохо?

— Неважно, — Боец сознательно напускал туману. Пусть Котов имеет неконкретную, расплывчатую информацию. Толковать слово «неважно» в этом контексте можно весьма широко. — Неважно. Слушай меня: ты протух. Я допросил твоих быков и записал их рассказ на видео. Теперь я запросто могу сдать тебя Бегемоту. Догоняешь?

Вот теперь Виктору Петровичу действительно был нанесен сокрушительный удар. Сорокалетний мужчина в дамском белье медленно опустился в кресло. Необходимо взять тайм-аут. Но он точно знал, что ему не дадут. Таковы правила игры.

— Что ты хочешь? — спросил он.

— Шоколадку и воздушный шарик, — детским голосом ответил Боец. И обычным, своим, добавил:

— Сто штук. К утру.

— Какие доказательства, что ты не гонишь фуфло?

— Доказательства? Хотя бы то, что я звоню тебе — на этот номер. Остальные тебе предъявит Бегемот, когда посмотрит кино. Думай, гнида!

— Послушай, Валера, — голос у Котова стал хриплым, — два взрослых, серьезных мужика всегда могут договориться. Но ты же понимаешь, достать такие бабки к утру нереально.

— Твоя проблема. Перезвоню. Ты пока думай. И помни: Бегемот реален.

В трубке раздались гудки. Котов встал и неуверенной походкой прошел в кабинет. Там в сейфе, замаскированном в тумбе письменного стола, хранились деньги, кой-какие горячие документы, пистолет «Вальтер Р-4» и то, что ему нужно было более всего в данный момент, — кокаин.

Виктор Петрович через изящную янтарную трубочку втянул левой ноздрей белый порошок. Он не был наркоманом. «Так я острее ощущаю жизнь», — говорил он. В голове становилось прозрачно-чисто. Послышались аккорды вдали. Чайковский. Первый концерт. Мысли потекли свободно. Свобода рождала силу. Страх прошел начисто. Музыка несла его. Виктор Петрович закинул ногу на ногу — чулки прошуршали почти неслышно, нейлоново. Обостренным кокаиновым слухом Виктор Петрович слышал его четко и ясно. Ах, сколько эротики в этом шорохе нейлона! Какой высокий кайф!. И все это у него, Котова, хочет отобрать какой-то гопник. Раздавить, уничтожить этого говнюка! И он это сделает. Сегодня же.

Котов по памяти набрал номер начальника службы безопасности АОЗТ «Хайрамов и К°». Когда-то они были приятелями. Сквозь звуки музыки он услышал голос Сафонова, издалека, но четко:

— Алло!

— Игорь, здравствуй, дружище. Котов беспокоит. Не отрываю от важных дел?

— Витек! Рад тебя слышать. Нет. Нет у меня важных дел.

«Лучше бы они у тебя были. Плохо», — подумал Котов. Вслух сказал:

— Хорошо. А как вообще живут соколы Хайрамова?

— Как положено соколам — парим.

— Ну, орел… Я ведь тебе, Игорек, вот по какому поводу звоню: какие планы на выходные?

Пронзительно-нежно зазвучала скрипка. Сладко заныло сердце. Котов едва не застонал. И это отобрать? Раздавлю!

— А что? — поинтересовался Сафонов.

— Хочу тебя на природу зазвать. К себе… На дачку… Я ведь стройку практически закончил. Да… два года бился. Банька готова, бильярдная…

Можно попариться, оттянуться по полной, как нынче говорят, программе.

— Спасибо, Витя, не смогу.

— А что так? Совсем тебя Бегемот запахал? Эксплуататор — кровосос!

— Да нет. Просто есть одна тема… стремная. Надо поработать немного.

— Наезды, Игорь?

— Нет, ничего особенного. Парнишку одного моего помяли. Надо разобраться.

Большего осторожный Сафонов не сказал, а Котову было и не нужно. По интонациям, по характеру беседы, по настрою он понял, что Боец не соврал: провалили дело! Как это произошло, еще предстоит выяснить. Потом. А сейчас…

Поговорив для порядка с Сафоновым еще минуты полторы, он попрощался. Следующий звонок он сделал Пилигриму. Этого человека Котов основательно боялся. Однако ситуация требовала его участия. Других людей, владевших знаниями, навыками и интеллектом такого уровня, у Виктора Петровича не было. Да и не могло быть. Чтобы найти и обезвредить Бойца, чтобы вырвать у него эту смертельно опасную кассету, требовался высокого полета профессионал. Если это вообще возможно сделать. При других обстоятельствах Котов подумал бы, прежде чем звонить Пилигриму. Так же, как Серый боялся доложить ему о провале операции, так и сам Котов боялся разговора с Пилигримом. Но кокаиновый ангел уже поднял его над страхом. Страх — удел слабых, по плесени и дерьму ползающих тварей. Быдла.

Он решительно набрал номер. На другом конце пятимиллионного города, в Рыбацком, Пилигрим (Прокопенко, Кройцбильд, Рудаков), а на самом деле кадровый офицер ГРУ Александр Берг, прослушивал магнитофонную кассету. Майор свободно владел немецким и весьма прилично английским языком. Сейчас он совершенствовал произношение. В той новой жизни, которая начнется завтра после пересечения границы в Брусничном, лучше говорить без славянского акцента. Когда зазвонил телефон, Пилигрим некоторое время думал: стоит ли вообще снимать трубку? Решил все-таки снять.

А зря! Лучше бы он этого не делал. Котов сказал только две фразы:

— Через час где всегда. Я буду идти в сторону моста.

Пилигрим аккуратно положил трубку. В принципе этот звонок был сигналом. Тревога. Возможно, даже провал. Чувство опасности было у майора развито отменно. Собственно говоря, именно поэтому он и сидел сегодня живой, здоровый, на свободе. Сейчас интуиция подсказывала: ехать на эту стрелку нельзя. В ситуациях, подобных теперешней, мозг майора работал с быстротой компьютера. Он начал прикидывать варианты. Получалось — ничего страшного. Даже самый проигрышный вариант (то есть группу все-таки повязали, бандючки раскололись и вывели на Кота, а Кот дал наводку на него, Пилигрима) навредить ему сильно не мог. Ни одной прямой улики. Сам по себе факт знакомства с Котовым отлично залегендирован. Остальные его знать не знают. Такие вещи, как спецшприцы, пластит, радиовзрыватели, — тоже не доказательства. Ну и плюс ко всему — крыша ГРУ. Со спецслужбами ни прокурорские, ни РУОП связываться не хотят. Бывало, конечно, и такое, что какой-нибудь ретивый Пинкертончик вдруг где-то чего-то и зацепит (у ГРУ-то ведь интересы весьма широкие, тем более сейчас, когда страну развалили), так потом сам отмыться не мог — не хер в комиссара Каттани играть.

В общем, экспресс-анализ ситуации показывал: опасности, по крайней мере серьезной опасности, нет. Интуиция подсказывала: опасно! А интуиции майор привык доверять. Несколько дет назад, в Дублине, он шел на встречу с агентом. Тот представлял умеренное крыло ИРА. По оговоренному сценарию встречи первым приходил Пилигрим. Через несколько минут — агент. Когда капитан подходил к явочной квартире (она располагалась в старинном, XVIII века здании), остро и противно заныло под ложечкой. Собственно, беспокойство какое-то он чувствовал с утра. Слежка? Нет, не слежка, ее он бы обязательно засек. Все это сильно раздражало. «Самоконтроль, — говорили инструктора в спецшколе, — постоянный самоконтроль». Он давно умел контролировать свое поведение и эмоции. Но в это утро… Неужели все-таки слежка? Он проверялся постоянно: все чисто. Чувство неуверенности (дискомфорта? страха?) не отпускало. Пилигрим поравнялся с домом. И… прошел мимо. Он перешел дорогу в неположенном месте и двинулся к пабу невдалеке. Из окна пивнухи он видел, как неспешной походкой праздного человека появился агент. Проверился перед входом, вошел в дом.

Пиво казалось просто отвратительным. Как и все в этот серый день. «Допью кружку, — подумал капитан Берг, — и пойду». Допить не пришлось. Через тридцать секунд после того, как Энтони скрылся в дверях здания, фасад которого Уродовала аляповатая реклама спагетти, брызнуло осколками окно на втором этаже. Взрыв грохотом и пламенем вырвался наружу, пронесся над улицей. Когда капитан (по документам — менеджер немецкого издательского дома «Gebruder Schmidt») вышел из паба, ноги были как ватные. Через сутки он вылетел в Варшаву…

Вот и сейчас Пилигрим чувствовал опасность. Слабо еще, но явственно ощущал: ехать на стрелку нельзя!

Но — полмиллиона баксов! Эти деньги — вся его будущая жизнь. Красивая, здоровая, благополучная старость. Упустить эти бабки — предательство по отношению к себе.

Неторопливо Пилигрим начал одеваться. Легкий, индивидуальной работы бронежилет со вставками из титановых пластин был практически незаметен под спортивного покроя курткой. Один пистолет — родной ПМ, на который есть официальные документы, — привычно разместился в плечевой кобуре. Второй, «Беретта-70С», на который разрешения не было, он засунул за брючный ремень сзади. Документы. Вытащил с антресолей спортивную сумку, довольно тяжелую. Все, готов. Перед тем как выйти из дома, включил систему автономной сигнализации и контроля. Если будет предпринята попытка проникновения в квартиру, Пилигрим узнает об этом, даже находясь на расстоянии пять километров.

А тревога все же не проходила.

Боец перезвонил, как и обещал, через десять минут. Условия несколько изменил: согласился на пятьдесят штук к утру, остальные через день. Уже лучше — есть шанс переиграть этого зарвавшегося щенка. Если доберусь до него, решил Котов, лично яйца отрежу. Медленно умирать будет, сука… ребра вырву.

Звучал Вивальди, легкий ветерок с Финского залива влетел в открытое окно и ласково пошевелил седую шевелюру Виктора Петровича. Медленно, сука, умирать будет.

Сообщение о контакте неизвестного с Бегемотом Петрову передали прямо в машину. Это было нечто. Из той криминальной колоды, которую тасовали сегодня, ему выпал только один козырь. Остальные — у тех. Он даже не знал, сколько в колоде тузов и по каким правилам идет игра. Звонок неизвестного еще более обострил ситуацию: преступники знают, кто у них в руках. Теперь жизнь заложников в опасности, в свете этого отказ Хайрамова заплатить выкуп хуже обычной безответственности. Это предательство.

Передача выкупа — самый реальный путь к задержанию. Даже дилетанту ясно. Если Петров не сумеет отыскать преступников раньше — вся надежда на передачу. Под эту операцию уже были выделены лучшие силы и средства РУОПа: двадцать мастеров наружки, восемь автомобилей, собаки, японские сканирующие рации. Сейчас люди отдыхали — завтра утром всем нужно быть в форме. Их работа потребует исключительного хладнокровия, выдержки, находчивости. Именно от них будет зависеть жизнь маленького ребенка и женщины. Прослушав запись несанкционированного прослушивания, Петров взорвался и сам позвонил Бегемоту.

Этот звонок ему аукнется.

— Ну что, Сереженька, обошел меня в КУГИ? — спросила Мадам.

Она почти легла полной грудью на стол и высматривала следующий шар.

— Ты что, Надюшка? — удивился Бегемот. Получилось вполне натурально.

Шар влетел в лузу. Мадам выиграла еще пятьдесят баксов. Играла она отменно, почти профессионально.

— Да ничего! Отель-то отхватил у меня из-под носа. Пока я чухалась… да. Сколько дал? Кому, не спрашиваю — знаю.

Бегемот поставил высокий бокал «Кампари» на подоконник. Гадость! Лучше бы водки. Листва за окном нежно трепетала. Солнце садилось. На соседнем столе с треском разлетелась пирамида. Мадам загнала еще один шар.

— Так сколько дал, Сережа?

— Так он тебе и ответит, — сказал здоровенный быкообразный мужик в английском костюме за полторы тысячи фунтов. Из-под рубашки выглядывала волосатая грудь. Он с интересом разглядывал зад склонившейся над столом Мадам. — У нашего Бегемотика все схвачено, и все — коммерческая тайна. А вообще-то у Яшки не забалуешь. Вот с Толяном все вопросы решались легко, с пониманием мужик.

Мадам выпрямилась. У нее было красивое, но несколько полноватое лицо. Его портило хищное выражение, напоминающее о Мадлен Олбрайт.

— А кто виноват? — спросила она. — Когда перед вторым туром нужно было добавить по пятьдесят штучек, вы все зажались. Электорат… гребаный. Теперь хавайте Яшку, он еще даст просраться.

Вошел халдей. Стройный, подтянутый парень лет двадцати пяти. Мадам посмотрела на него в упор.

— Сергей Наильевич, вас просят к телефону, — произнес он негромко и почтительно.

В этом закрытом клубе оружие и радиотелефоны сдавали при входе. В обязательном порядке, без исключений.

Бегемот вышел вместе с халдеем.

— Какой-то он сегодня не такой! — заметил генерал — Вареный.

— Проигрывать не любит, — усмехнулась Мадам.

Она, единственная здесь женщина, знала истинную причину плохого настроения Бегемота. формально Мадам работала редактором на телевидении. На самом деле ее влияние в городе было огромным. Фактически именно она решала, какие из неординарных новостей появятся в питерских СМИ, а какие — нет. Именно она заблокировала утечку информации о покушении на семью Хайрамова. Собственно говоря, Бегемот ее нисколько не интересовал. Сейчас она думала о том, что неплохо было бы употребить после игры этого смазливого халдейчика.

Бегемот вошел в небольшую комнату, откуда и велись все разговоры. Халдей плотно закрыл за ним дверь. Трубка телефона, обычного старомодного «Панасоника», лежала на полированной малахитовой столешнице.

— Але! — раздраженно сказал большой человек Хайрамов. — Слушаю.

— Сергей Наильевич?

— Да, да, я.

— Майор Петров из регионального управления…

— Я узнал вас, майор. Какое у вас дело?

— Полчаса назад вы отказались войти в контакт с преступниками. Вы понимаете, что это был реальный путь к их задержанию?

— А откуда, майор, вам известно, что я разговаривал с преступниками? — голос у Бегемота звучал почти мирно.

— Это… оперативная информация, — неохотно сказал майор.

Когда ему доложили о разговоре неизвестного с Хайрамовым, он просто рассвирепел. Этот звонок, конечно, был его ошибкой.

— Называйте вещи своими именами, майор. Оперативная информация… Вы прослушиваете мои разговоры, то есть вторгаетесь в мою личную жизнь! Завтра же я позвоню начальнику ГУВД, а мои адвокаты подадут жалобу в прокуратуру. У вас что, есть санкции на подобные действия?

— Санкции будут, — ответил Петров. Он обманывал сам себя, выдавал желаемое за возможное. Санкции на прослушивание дает только суд. А там к таким вещам относятся очень, очень осторожно. Не дадут. — Санкции будут, господин Хайрамов. У бандитов в руках девочка и женщина. Тяжело ранен ваш сотрудник, а вы…

— Перестаньте читать мне мораль, господин сыщик, — резко перебил Хайрамов, — я вашу карьеру могу сломать одним телефонным звонком. Понятно? Если вам нечего мне сказать по существу — до свидания.

Бегемот грохнул трубкой по аппарату. Точно так же поступил Петров.

Зоя собирала вещи. Бегемот выпил за ужином почти половину литровой бутылки «Абсолюта» и теперь храпел, развалившись по диагонали на огромной итальянской кровати. «Сек-содром», — сказала Лилька, когда ее внесли. Зое было не до смеха, но даже сейчас, вспоминая этот случай, она заулыбалась.

Разрыв с Бегемотом был только вопросом времени. Она знала это всегда. Не знала только, когда именно это произойдет. Произошло. Поздно ночью — Лилька уже давно спала — они сидели вдвоем на кухне. Тогда-то и произошел этот разговор.

— Не сходи с ума, — сказал Бегемот, — денег я не дам.

— Самир, послушай меня. Мы должны их спасти. Это наш с тобой моральный долг. Там могли и должны были быть мы с Лилькой.

— Дура! Пойми ты: с Профи покончено. Врачи сказали: с вероятностью девяносто процентов он инвалид. Он и раньше был с заскоками. Совершенно непредсказуемый тип. Как бы он смог защитить вас, если он свою семью проорал? Я ему что, мало платил? Я что, не прощал его загулы? Молокосос!

— Самир, послушай…

— Хватит меня лечить. Я что, не знаю, что ты на него поглядываешь? А? Или, может, вы уже успели перепихнуться?

— Ты свинья. Я ухожу…

Тяжелая ладонь швырнула ее на пол вместе со стулом.

— Вали куда хочешь, сука. Лильку не отдам. Денег… не дам. На панели будешь зарабатывать.

Лиду Котов отослал домой. Сунул сто баксов. Испортил, отморозок, весь вечер! Ничего, за все заплатит.

За пятнадцать минут до назначенного Пилигриму срока он вышел из квартиры. Идти было минут пять, но лучше немного покрутиться. Черт его знает, какой сюрприз может подготовить старику Пилигрим. Котов тщательно проверялся. Обостренные кокаином чувства подсказывали — все в порядке. Если, конечно, в такой ситуации что-нибудь вообще может быть в порядке.

На Наличную он вышел в назначенное время. Было тепло, несмотря на позднее время, людно. Он медленно шел к Смоленке, дымил сигареткой. «Шестерка» Пилигрима затормозила метрах в десяти впереди. Когда Котов поравнялся с машиной, его окликнули:

— Простите, не подскажете, как мне проехать на Выборгскую набережную?

— Подскажу, — ответил Котов, — особенно если подбросите. Мне как раз туда же.

— Охотно, — весело сказал Пилигрим, — садитесь.

На его узком, худощавом лице были дымчатые очки в тонкой металлической оправе. Сразу и не узнаешь.

Мягко хлопнула дверца, и машина тронулась. Для одного из двоих ее пассажиров — в последний путь.

— Я так думаю, Андрей, — сказал Тоболов, — надо нам ехать в Грёмово. Гадом буду — их там искать надо!

— Гадом ты не будешь, почти наверняка — туда. Потому и «Перехват» не дал результатов, что они из города в считанные минуты выскочили. Тут ведь от места похищения до пустыря минут пять-десять езды, плюс от пустыря до виадука столько же. Вырвались…

Петров тяжело вздохнул. Они ехали назад, на Чайковского. Первые результаты, конечно, уже есть. Можно докладывать генералу. Однако чем все еще обернется?

— Вот и меня близость к выезду из города на ту же мысль натолкнула. Тут и расчет был на то, что они успеют стремительно выскользнуть. Да пятница — дачники поехали. Машин полно — всех не проверишь, потоком идут.

— Отпусти нас, тезка, — дурным голосом завел в который раз Федор с заднего сиденья. Послышался звук затрещины и голос Гальки:

— Молчи уж, придурок. Из-за тебя погорели. Не совался бы — сидел бы дома.

«И это они называют домом, — подумал Петров, — во жизнь!» Вслух он терпеливо сказал:

— Ну сами подумайте: как я могу вас сейчас отпустить? Возьмем бандитов — проведем опознание. И все — вы свободны.

Это тоже было ложью. Все показания нужно закрепить, а самих бомжей держать до суда. Отпусти их — хрен потом найдешь. Или сбегут от греха, или убьют, или сами от паленой водки, жратвы с помоек и болезней загнутся. А суд-то, ох как не скоро! Если вообще будет. Врал же бомжам Андрей по одной простой причине: чтобы успокоились. Без них тошно.

— Ну так что? — снова спросил Тоболов. — Едем в Грёмово?

— Да. Но сначала в управу. Пробуем связаться с тамошним участковым, пусть понюхает на месте.

— Жалко, Андрюха, время-то уходит. — Когда капитан Тоболов чуял след, он становился азартен.

— Спокойно, Саша, спокойно. Если мы с тобой правы, никуда им не деться. Возьмем! — Хмель уже вышел из Петрова. Да и во хмелю все решения он принимал взвешенно и без горячки. — — Звони на базу, пусть оперативный взвод готовится на выезд. Без СОБРа не обойтись…

В старинном особняке на Чайковского, который до недавних времен принадлежал райкому КПСС, а теперь РУОПу, звонок капитана Тоболова вызвал оживление.

Здесь тоже любили горячую работу.

Судьба пятисот тысяч долларов была под угрозой. Пилигрим напряженно думал. Ведь знал, всегда знал, что нельзя связываться с криминальной сферой. Хотя большинство из команды Котова — бывшие менты или вояки, все равно не тот уровень. Дилетанты. Затеяли разборки в деле стоимостью в полмиллиона. Эти деньги должны были реализоваться в дом на северном берегу Онтарио. Осенью клены полыхают там с такой яростной неистовостью! Этого он никому не отдаст. Стремного наркошу Котова он шлепнул бы и так — концы нужно рубить, а теперь уж… почти с удовольствием. Ему доводилось убивать, но никогда к этому не примешивались личные чувства: только работа, только выполнение задания. Почти непроизвольно Пилигрим покосился направо, на пассажира.

— Ты, дружище, совершаешь ошибку, — сказал вдруг Котов, — большую ошибку. Я ведь знаю, о чем ты подумал. Зря! Если ты меня мочканешь, на Литейный уйдет такая телега… все! Трибунал.

«Он, кажется, не понимает, что подписывает себе приговор», — подумал майор ГРУ. От Котова исходил липкий запах страха и агрессивной наглости. Бергу почему-то пришло на ум сравнение с налитым гноем фурункулом.

— Что предлагаешь? Спокойно, — спросил он.

— Давай вместе подумаем. Ты же профессионал. Рыцарь, можно сказать, плаща и кинжала.

— Ты тоже. Но… — Котов заметил иронию в голосе подельника. Обострять сейчас ситуацию никак не входило в его планы: без Пилигрима ему не обойтись. Он решил смягчить сказанное:

— Да ладно! Насчет трибунала я, извини, пошутил, тоже ведь на нервах. Но компра, Санек, на тебя у меня есть. Крепкая, карьеру разом сломает.

— Лидка? — догадался Пилигрим.

— Она, — ответил Котов. — Сладкая девочка. А хочешь, сделаем дело — оттянемся втроем. Как?

— Там видно будет. Что ты предлагаешь предпринять сейчас? Я пока не очень просек ситуевину.

Котов вышвырнул в окно окурок и посмотрел на подельника с сожалением и превосходством.

— Нам нужно изъять у Бойца эту чертову кассету. А потом мы вдвоем заканчиваем операцию, делим бабки. Теперь — на двоих. Я отдаю тебе все материалы на тебя плюс гонорар за эту акцию.

— А ты уверен, что Боец засел в Гремово?

— Нет… но деньги он будет ждать именно там. Там мы его и возьмем.

Пилигрим молчал, обсчитывал варианты. Все они были нехороши, сопряжены с изрядным риском и не гарантировали успеха. Но перед глазами стояла картинка: дом у самой береговой линии в окружении багряных кленов. Пилигрим ничего не знал о том, что операцию провалили полностью и безоговорочно. И полмиллиона баксов — миф… По версии Котова, все прошло Удачно, завтра утром они получат деньги. Вот только Боец взбесился, завалил Болта с Серым и хочет сорвать все бабки сам, да еще и шантажирует его, Котова.

— Посмотрим, — отозвался Петров. Им оставалось только надеяться, что Сергеев действительно мужик толковый и не наделает ошибок. Спустя четыре минуты два «жигуленка» и три микроавтобуса «Тойота» выехали на операцию «Пленэр». Головная машина озаряла ночные улицы синими сполохами. Перед перекрестками дополнительно включали сирену, пугая поздних водителей и пешеходов.

В «Тойоте», которая следовала второй в колонне, командир оперативного взвода быстрого реагирования капитан Петраковец ощерил в веселой улыбке стальные передние зубы и сказал:

— Ну прямо Чип и Дейл спешат на помощь! Уписяюсь!

Но спешить было уже незачем.

Боец сложил в спортивную сумку вещи: два пятизарядных полуавтомата «Мосберг», пистолеты, свою одежду, в которой он был утром, электробритву Тереха, несколько бутербродов и термос с кофе. Подумал и взял из бара пластиковую бутылку водки «Финляндия». Затем прошелся по дому, стирая отпечатки пальцев.

Предстояла весьма неприятная часть работы. Та самая, про которую великий вождь сказал: нет человека — нет проблемы. Боец прибавил громкость телевизора и решительно двинулся к подвалу. Откинул крышку люка и встретился глазами с Серым. Тот сразу все понял. Глаза у него стали тоскливыми. Тамара и Пиня сидели обнявшись. Оба пьяны в хлам.

Боец спустился вниз. Ему очень хотелось, чтобы кто-нибудь, лучше всего Серый, бросился на него. Или хотя бы закричал. Так ему было бы легче.

Никто не дернулся.

— Простите, — сказал Боец и поднял руку с пистолетом.

«Давай— давай!» -горячо прошептал в затылок Другой Некто.

В «Макарове» оставалось пять патронов. Он расстрелял их все, хотя достаточно было трех. Затвор застыл в заднем положении. «Видишь, как это легко!»

Боец вылез из подвала, убавил звук телевизора и, подхватив сумку, вышел из дома. Было уже темно. В темноте он неслышно и незаметно прошел в глубь участка. Там стояла баня. Именно в бане он решил дожидаться Котова.

Не зажигая света, в темноте, Боец придвинул к окну в предбаннике стол. Положил перед собой оба «Мосберга». Проверил. В одном полуавтомате оказались пулевые патроны, в другом картечь. Он дослал патроны в патронники, разложил приклады. Готов!

После этого отвернул пробку на горлышке поллитровой фляжки «Финляндии» и сделал долгий-долгий глоток.

— Я жду вас, господин Котов!

Инспектор Проценко посмотрел на дисплей локатора и даже присвистнул. Не слабо идут: почти сто тридцать. С увеличением скорости возрастает и погрешность измерений, но, даже с учетом погрешности, никак не меньше ста двадцати.

«Ща вы у меня, ездюки быстрые, обоссытеся», — подумал инспектор.

Пять руоповских машин ехали действительно со скоростью под сто тридцать. Ночная трасса и Уровень водителей позволяли. Метров за пятьсот до поста ГАИ водитель головного «жигуленка» сбросил скорость до ста и включил мигалку.

Красномордый инспектор проводил колонну внимательным взглядом.

— Во козлы вонючие, — сплюнул он. — Комитетские, наверно… ездюки!

Срубить бабки не получилось, и инспектор злился, накручивал себя, готовясь выместить все на следующем водителе. Следующим оказался Пилигрим. Он ехал в установленном режиме, не нарушал.

Повелительный взмах жезла направил автомобиль на обочину. Проценко бросил в рот пластик резинки — чтобы не пахло — и не спеша направился к машине. То, что водила (ездюк шустрый!) не собирается выходить из салона, не мельтешит с правишками в руках, настраивало инспектора еще агрессивнее. Ща ты у меня, ездюк, уссышься. По стойке смирно стоять будешь и купюрами хрустеть.

Проценко тренированно бросил ладонь к фуражке.

— Инспектор… — начал он.

В лицо ему смотрели жесткие глаза водителя, худощавого мужчины лет тридцати. Инспектор еще произносил дежурные слова представления, но уже знал, что снова ошибся. В руке у мужика показалась бордового цвета книжечка. Золотое тиснение: «Федеральная служба безопасности России».

— Здравия желаю, — сказал Проценко, — вы, наверное, своих догоняете?

— Еще вопросы будут? — равнодушно спросил фээсбэшник.

— Да нет, — ответил инспектор, — просто… ваши только что проехали. Хорошо перли — сто тридцать.

— До свиданья, — сказал водитель.

— Счастливого пути, — ответил инспектор. Машина отъехала. Когда красные габариты сначала расплылись, а потом слились на повороте в одно пятно, Проценко выплюнул на асфальт розовый комочек резины и сказал:

— Козлы комитетские! Ездюки, бля!

На въезде в Гремово группу встретил капитан Сергеев на своем стареньком «Москвиче». Петров, Тоболов, Петраковец пересели к нему. Сергеев доложил обстановку: все тихо, в доме по-прежнему горит свет, работает телевизор. Людей не видно, машина стоит так же.

— Да, информации не густо, — сказал Тоболов.

Участковый огорченно пожал плечами.

— Нечего крутить муму, — решил командир взвода, — нужно посмотреть место и брать.

На «Москвиче» Сергеева поехали к месту. Покрутились по Комсомольской и прилегающим улочкам. Все тихо, пустынно. Петраковец набросал в блокноте схемку для бойцов. Он уже прикидывал, где разместить снайперов, где поставить машины с прикрытием. Опыт в операциях такого рода был накоплен немалый, сил Достаточно. Тридцать человек проверенных бойцов, шесть оперативников да двое местных. Этих капитан Петраковец не знал и в расчет, конечно, не принимал. Рассчитывать можно только на своих, на тех, кого ты видел в деле.

Капитан собрал командиров отделений, вместе стали обговаривать детали. Много времени это не заняло: все уже было отработано и на полигонах и на реальной работе. Люди Петрова слушали молча, они понимали, что сейчас все зависит не от них. Их работа начнется позже. В данный момент Петраковец поставил им задачу: контролировать прилегающие улицы, а штурм — удел профессионалов. Автобусы въезжали в поселок по одному, с интервалом в пять минут. Останавливались в двухстах-трехстах метрах от дома Терехова. На разных улицах.

Спасибо местным ментам — помогли найти темные закоулочки.

Ребята надевали бронежилеты, каски… Серьезного сопротивления не ожидали. Но каска, она и в Африке каска. Не помешает. Невзирая на опыт, на то, что на их стороне было численное, физическое, психологическое преимущество плюс фактор внезапности, бойцы чувствовали внутреннее напряжение. Даже две служебные овчарки, молодая сука Вайда и кобель Тобол, беспокоились: напряжение людей передавалось собакам.

Мужики подшучивали друг над другом. Так бывает всегда, когда предстоит серьезная работа и ты не знаешь наверняка, вернешься ли живым.

— Дай-ка, Коля, сигаретку.

— Сигаретку-то я тебе дам, а ты со мной памперсами поделись.

Первыми ушли на позиции снайпера. Группа была готова к штурму. Ждали только команды.

Они не знали, что собираются штурмовать дом, в котором нет ни одной живой души.

Котов и Пилигрим въехали в поселок через полчаса после руоповцев. Ночь, поселок спит, только у круглосуточного открытого павильончика трутся людишки определенного типа. Сориентировались. Пилигрим вывел машину на Комсомольскую, ехал медленно, с включенным ближним светом. В самом начале улицы стояли два «жигуленка» с питерскими номерами. В обеих машинах люди. Когда автомобили поравнялись, мужчины внимательно посмотрели друг на друга. Тоболов на плотном четырехугольничке картона записал номер Пилигримовой «шестерки». Если бы его спросили, зачем он это сделал, он бы и сам не смог ответить.

— Амбец! — сказал Пилигрим. — Тут, Витек, я смотрю, охотничков полно. Нужно нам отсюда отрываться. Наследили твои ребятки, сейчас им будут ласты вязать.

Он свернул в ближайший переулок. Остановился. Профессиональному разведчику все стало ясно: операция провалена безусловно. На хвосте милиция, скорее всего — РУОП. Сейчас, или через двадцать минут, или через час — это уже не принципиально, — банду возьмут. Вот тогда-то и начнется самое интересное.

В конце переулка показался микроавтобус. По профилю, похоже, «Тойота». Из салона вышли люди. В касках, с автоматами, почти невидимые в ночном камуфляже. Их силуэты на секунду появлялись в жиденьком желтом отсвете окна и исчезали в густой черной тени забора. Пилигрим насчитал восемь человек.

— Да, это жу-у-у неспроста, — сказал он.

— Что? — удивленно спросил Котов.

— — Ничего. Винни Пух так говорил. ~ А-а… ты не дури. Что делать теперь будем?

Они же через пять минут всех повяжут. Это жопа! ~ Прощай, Онтарио! — непонятно сказал

Пилигрим. — Может, в другой раз… Ладно, -

Добавил он после короткой паузы, — попробуем твоему Бойцу… помочь. На, держи!

Он протянул Котову плоскую черную коробочку.

— Что это? — спросил Котов, хотя отлично знал, что это такое.

— Твой ход, Витя, — ответил Пилигрим — делай выбор. Может, под шумок он и сумеет оторваться. Если повезет…

«Тойота» в конце переулка попятилась задним ходом и выползла на улицу Партизана Тихонова.

— Твой ход, — повторил Пилигрим. Он смотрел на Котова жестко, требовательно. Кокаиновый ангел сложил крылья. Виктор Котов падал, земля приближалась стремительно. Сверху на него обрушивалась ментовская птичка майора Петрова. Клюв у нее — стальной. Котов неуверенно взял радиовзрыватель из рук Пилигрима.

— Начали, — сказал в микрофон Петраковец. Темные камуфлированные фигуры легко преодолели двухметровый забор. Самой первой задачей была нейтрализация пса. Десять часов назад пса убил Болт, но прапорщик Смирнов, на которого возложил локальную задачу Петраковец, знать этого, разумеется, не мог. Ребята уже проскочили мимо него к дому. «Очень агрессивный, — сказал местный участковый, — крупный. Помесь кавказца с кем-то там». Где же он? — подумал Смирнов. Увидел цепь, которая уходила в кусты.

В этот момент с грохотом распахнулись ворота гаража. Изнутри полыхнуло оранжево-белым. Мощный удар спрессованного горячего воздуха выбросил наружу скрученный кусок хромированного железа — задний бампер «БМВ». Он ударил в лицо прапорщика Костю Смирнова. Второй острый, рваный конец вонзился в горло, вскрыл артерии.

Боец, который бежал первым, упал на землю, сбитый с ног взрывной волной. Он был контужен, ослеплен и обожжен. Сверху на него упала большая кукла с соломенными волосами. Волосы горели, горел клетчатый желто-синий комби-незончик. Кукла Настя!

Выкатилась горящая запаска, вслед за ней тек ручеек полыхающего бензина. Пламя мгновенно охватило ноги упавшего бойца. Он не шевелился, молчал. Внутри гаража, как в топке, бушевал огонь. Никто в этой суматохе ничего не понимал. А четверо ребят уже проникли в дом. Прикрывая друг друга, двинулись по комнатам. Пусто! Кухня — пусто! Второй этаж: спальня — пусто! Правда, кто-то похозяйничал — все белье на полу. Вторая спальня — пусто! То же самое — следы обыска… За окном стало светло, отблески пламени метались по шторам. Шкаф.Пусто. Валерка Федоров чуть не выстрелил в большое зеркало в коридоре. Чулан. Пусто, следы обыска.

На улице двое бойцов пытаются потушить третьего. Огнетушители — дохлые.

— Господи, — сказал один из них, — это же девочка. Та самая, только мертвая.

Один из огнетушителей все же оказался рабочим. Струя пены накрыла горящие ноги в высоких шнурованных ботинках, камуфляжные штаны. Накрыла Настин трупик.

Ручеек горящего бензина охватил заднее левое колесо «четверки». Черный дым огромным ленивым удавом пополз в ночное небо. Из подъехавшей «Тойоты» швырнули через забор еще один огнетушитель. Что-то взорвалось в гараже, еще один поток бензина хлынул на улицу.

В пустом доме продолжалась работа. Очень странная. Валька Самопалов заглянул в подвал.

— Боже — сказал он и опустился на ступеньки.

В бетонном чреве густо пахло кровью. Три трупа лежали вповалку. Из простреленной жестяной банки желтого цвета тоненькой струйкой вытекала крупа. Она издавала странный шуршащий звук. Вальке Самопалову стало тошно, он безвольно положил автомат на ступеньку.

На улице снова раздался взрыв — рванул бензобак «четверки». Полетели по сторонам огненные ошметки. И тут же второй, еще более мощный взрыв подкинул корпус машины. В первом этаже звякнуло стекло и весело заполыхала штора. Среди руководителей операции, среди черных камуфлированных фигур во дворе и вокруг него царила полная растерянность. Операция не поддавалась никакому управлению и контролю. Взрывы непонятного характера и стремительно возникший пожар спутали все карты капитана Петраковца. Доклад ударной группы из дома вносил дополнительный элемент неопределенности.

В разноголосице сообщений, вопросов, команд, наполнивших радиоэфир, голоса снайпера первой категории старшего лейтенанта Виктора Князева не услышал никто. С крыши трансформаторной будки в пятидесяти метрах от дома Терехова он просматривал весь участок в мощную цейсовскую оптику. Из объекта № 4 (банька) появился мужчина в темном. По сценарию там никого из своих быть не должно. Князев попытался вызвать капитана Петраковца. Тот в это время принимал доклад Федорова из объекта дом № 1.

Князев матюгнулся и приложился к темному полированному прикладу СВД. Поздно! Фигура человека в темном стремительно исчезла за углом бани. Пуля Князева опоздала на одну десятую секунды. Она расщепила доску на углу бани, ударила в гранитный валунок и с визгом срикошетила в ночное небо.

Котов втянул кокаин левой ноздрей. С руки, без всяких штучек-дрючек. В открытую, под пристальным взглядом Пилигрима. Сдерживаться дальше он не мог. После того как он перевел ползунок радиовзрывателя в положение «Р», прошло всего тридцать секунд. У него дрожали руки. За деревьями металось пламя, красные отсветы отражались в низких облаках. Лаяли и выли псы. У Котова начал деревенеть нос. Красные отсветы пожара наполнялись силой и смыслом. Небо придвинулось ближе, прошуршал в вершинах деревьев ветер.

Пилигрим, Джеймс Бонд недоделанный, смотрит с презрением. Да как он смеет так смотреть на Виктора Котова? Букашка! Зазвучала музыка. Вагнер. Музыка шла мощной волной. Сильнее завывал в кронах деревьев ветер. Музыка и ненависть переполняли Котова. Людишки с интеллектом на уровне Винни Пуха провалили блестяще организованную им, Виктором готовым, операцию. Плебеи. Хамы.

Отвернулся к окну, видишь ли. Даже не смотрит. Иг-но-ри-ру-ет. А зря, Пилигриша. Смерти нужно смотреть в глаза.

Котов запустил руку во внутренний карман куртки и нащупал обрезиненную рукоятку стилета. Звук оркестра достиг такой силы, что буквально давил на перепонки. Огромный черный столб дыма рассек пополам красное небо.

Котов осторожно вытащил клинок. О том, что Пилигрим запакован в бронежилет, он не догадывался. С резким выдохом мощным движением правой руки он вонзил нож. Ему повезло — клинок попал точно между пластин титана. Он легко пропорол пять слоев кевлара и на десять сантиметров вошел в тело.

— Ты что? — ошеломленно произнес Пилигрим.

Боль пронзила его неожиданно и страшно. Но тренированное тело офицера ГРУ уже само принимало решение, уже боролось за жизнь. Локтем Пилигрим ударил Котова в лицо. Удар получился слабым: нож в брюшине не давал сконцентрироваться как надо.

— Тихо, Саша, тихо, — почти ласково прошептал разбитыми губами подельник.

Прикрываясь левой рукой, он резко ладонью правой вогнал шестнадцатисантиметровое стальное жало по рукоятку. Пилигрим снова попытался ударить его в лицо, но движения уже были слабыми. В глазах стало темнеть, он открыл рот, хотел сказать что-то, но не смог. Умирающий офицер ГРУ начал валиться грудью на руль.

Пронзительно заревел клаксон. Котов за волосы оттянул тело назад.

— Вот видишь, Саша, а ты думал — ты самый умный.

Виктор Петрович тихо засмеялся и потрепал покойника по щеке. Яростная музыка Вагнера сменилась печалью Шопена. Стих ветер.

Преследование Бойца организовали с опозданием. Задержка составила около пяти минут — хорошая фора. Боец сумел просочиться сквозь жидкое оцепление и ушел в лес. Если бы у группы не было двух кинологов с собаками, преследование беглеца в ночном лесу можно было бы вообще не затевать.

Псы взяли след и повели, сильно натягивая поводки, как будто им тоже хотелось поскорее убежать подальше от этого страшного места. За поселком собак спустили с привязи. Возбужденные и азартные, они бросились догонять свою двуногую добычу. Вслед за псами в лес углубились кинологи и шестнадцать бойцов взвода быстрого реагирования. Лучи мощных фонарей рассекали темень, метались на бегу, иногда тонули в густых зарослях ельника. Сюрреалистическая ночная охота на двуногую дичь! Все бойцы группы уже знали о той бойне, которая произошла в доме на Комсомольской, многие видели обгоревший труп маленькой девочки.

Они гнали зверя и были полны решимости взять его любой ценой. Кроме того, при штурме погиб один их товарищ и двое получили ожоги. То, что преследуемый убийца к взрывам не имеет никакого отношения, они не знали. Но сейчас это не имело значения. Они гнали убийцу. Жестокого, хладнокровного, вооруженного. И собирались взять его. Любой ценой.

А цена действительно оказалась высокой: Боец застрелил обоих псов и тяжело ранил одного из кинологов. Восемь шестимиллиметровых картечин поразили молодого сержанта в лицо, шею и грудь. Он был без каски и бронежилета. За несколько минут до этого Боец застрелил его Тобола. Боль и отчаяние кинолога выплеснулись в сумасшедшем броске за убийцей. Он сильно оторвался от группы, бежал наугад, по интуиции. Практически настигал Бойца. Вот тогда-то и грохнул этот выстрел. Руоповцы открыли ответный огонь из нескольких автоматов в направлении вспышек «Мосберга». Однако ему снова повезло. Он ушел, оставив на седом мху несколько алых капелек крови. Ранен!? Нет, крови больше нигде не было. Преследование без собак ночью было обречено на провал, оно продолжалось около часа, но безрезультатно, если не считать образца мха со следами крови и нескольких стреляных гильз от «Мосберга».

Возвращались усталые, злые, с потерями. Сержанта несли на носилках, сооруженных из срубленных березок и бронежилетов. Ему вкололи несколько уколов обезболивающего, и он тихонько стонал в полузабытьи.

Там, откуда они пришли, в темноте ночного леса завыл волк.

Страшные результаты «грёмовской операции» вызвали шок как в милицейской среде, так и в средствах массовой информации. О ней написали все питерские газеты, рассказали все телеканалы. И не только питерские — на НТВ прогнали пятидесятисекундный сюжет. В нем операция РУОПа была представлена разгромно. Необъективность информации была понятна только профессионалам, обыватели возбужденно роптали. Криминальные борзописцы сладострастно перечисляли последствия: шесть трупов в сгоревшем доме, один милиционер убит при штурме, один скончался в реанимации ВМА спустя несколько часов. Взорваны два автомобиля. Обожженные, раненые… перестрелка в лесу за поселком. Что ж это за война такая? Совсем менты мышей не ловят. Да… там ведь еще один хитрый трупик образовался на соседней улице. Заявляют, что он к этому делу никакого отношения не имеет, Как же! Там, по конфиденциальной информации, комитетчики крутились. А от этих правды не дождешься… те еще конспираторы.

В Гремово съехались криминальные репортеры. Поскольку сотрудники милиции и прокуратуры, которых тоже было немало, на вопросы отвечали неохотно, информацию черпали у местных жителей. Дело обрастало слухами. Те немногие ночные зеваки, которые ничего, кроме пожара, не видели, рассказывали, как менты, силами до батальона, обстреливали дом из автоматов и гранатометов. Толик-Швабра упомянул огнемет, но тут ему не поверили. Чтобы его разговорить, репортер карликового телеканала купил бутылку портвейна. Швабра выпил из горла, сморкнулся почти в камеру и начал свой рассказ. Половина слов в нем была нецензурной, вторая половина — ложь. Вот ее-то, снабдив противным «пи-и» вместо матерщины, и выпустили вечером на телеэкраны. На следующий день капитан Сергеев набьет Толику морду, но — поздно.

Генерал— майору Понедельнику около полудня позвонил заместитель министра. Разговор получился тяжелый, неприятный. Замминистра передал слова Самого: «Обосрались, так хоть подотритесь культурно. Сам сейчас на ковре У президента. Получает фитиль. Ты, Толя, Думай».

Думай — не думай, а кругом хреново. Невзирая на беспрецедентные меры (по всей территории Всеволожского и Приозерского районов области шел широкомасштабный поиск), задержать преступника пока не удалось. Был бы преступник — был бы козырь, а так… Генерал вызвал представителя по связям с прессой: надо готовить брифинг. Лучше всего — совместно с прокуратурой, пусть они тоже попотеют.

Боец прошел по лесу за три с половиной часа почти тридцать километров, вышел к железнодорожной станции Лосеве и там сел на электричку. В восемь утра он был уже на Финляндском вокзале, поймал частника и поехал к себе на шоссе Революции. Там он снимал однокомнатную квартиру. Нужно выспаться и сегодня же нанести визит мадам Тереховой.

Тело Пилигрима обнаружили не сразу. Уже был потушен пожар, толпились разбуженные гремовцы. Офицеры РУОПа ожидали приезда криминалистической бригады и сотрудников прокуратуры. Настроение — подавленное.

Два малолетних подкуренных подростка гоняли на украденном мопеде по ночным улицам поселка. Они-то и увидели спящего в машине мужика. С ревом проехали мимо раз, другой — не просыпается.

— Нормалек, — сказал Утюг, — пьян конкретно. Сейчас мы его пощиплем по полной программе.

— Только я сразу котлы забил, — отозвался Стелька, — а то я свои вчера в секу проиграл.

— Ну, конкретно. Будут тебе котлы.

Еще пару минут несовершеннолетние подонки наблюдали за спящим мужиком. Потом Утюг послал Стельку на разведку. Разболтанной походкой тот подошел к машине и обратился к покойнику:

— Эй, дядя, закурить не будет?

Дядя молчал. Тогда Стелька быстро распахнул дверцу «шестерки». Тело Пилигрима вывалилось наружу. Одурманенному травкой сопляку стало страшно: из груди мужика торчала странной формы рукоятка. Вокруг расплывалось темное, почти черное пятно. Стелька бросился прочь, упал и разбил губы. Еще через десять минут Утюг, который в свои неполных семнадцать лет уже постукивал участковому (потому и не садился, а было за что!), подогнал мопед к дому Терехова. Затормозить не успел, ударился передним колесом в бампер «Тойоты» и заорал:

— Там мужик в тачке спит… мертвый. На всякий случай задержали обоих: и Утюга, и Стельку. И питерские и местные понимали, что не они, но… до выяснения. Тем более оба подкуренные, у одного разбито лицо. Отправились на место. «Час от часу не легче», — подумал Петров. Еще большие неожиданности ждали впереди. Капитан Тоболов ловко и осторожно обследовал карманы куртки убитого мужчины.

— Ого, — сказал он, извлекая на свет удостоверение ФСБ. Раскрыл, прочитал вслух:

— Майор Рудаков Александр Павлович. Передал бордовую книжечку Петрову, тот взглянул мельком и опустил удостоверение к себе в карман. Хреново, ох как хреново!

— Ого, — снова сказал Тоболов.

Теперь он достал из другого кармана удостоверение Главного разведывательного управления. Там значилось: майор Александр Карлович Берг.

— Слышь, Андрей, — после короткой паузы медленно произнес он, — это не наш клиент. Ксивы-то подлинные, похоже. Дела!

— Может, и не наш, — задумчиво ответил Петров, — а может… Ладно. В любом случае — вне нашей компетенции. Докладываем в управу, пусть сообщают по инстанциям.

Кто бы ни был этот новый покойник — грушник или фээсбэшник, а может кто-то еще, — лезть сюда незачем. Пока не прослеживается явная связь с их делом. А даже если и прослеживается — коллеги из смежных ведомств их скорее всего в свою кухню не пустят. Петров представил, сколько народу будет здесь через два-три часа: люди ГРУ, ФСБ, представители как минимум двух — областной и военной — прокуратур и, разумеется, свои, руоповские, начальники. Все они будут имитировать кипучую деятельность, мешать друг другу, отдавать противоречивые указания. Петров выругался, грубо и зло. Тоболов посмотрел понимающе, промолчал.

Первыми, спустя час сорок, приехали на серой «Ниве» с частными номерами двое мужчин в штатском. Очень похожие друг на друга. «Калиброванные», — заметил про себя Петров.

Представились коротко:

— Армейская разведка. Майор Петров. Подполковник Шилов.

Андрей усмехнулся, на него посмотрели пристально. «У меня-то хоть фамилия настоящая», — подумал он. Вслух представился:

— РУОП. Майор Петров.

Теперь понимающе усмехнулись приехавшие.

— Ну, майор, показывайте, — сказал тот, который назвался Шиловым.

Было уже прохладно, он зябко поежился. «Наверно, в машине у них печка работала, — догадался Петраковец, — вот ему и холодно». Прошли втроем — армейские и Петров, остальные не лезли — к Пилигримовой «шестерке». Когда Шилов разглядел номер, то сразу посерьезнел лицом. Второй посмотрел вопросительно — первый кивнул. Они подошли поближе. Тело убитого лежало на асфальте, ноги — в салоне.

Первый присел на корточки. Долго смотрел в мертвое лицо. Было очень тихо. Край солнца показался из-за деревьев.

— Кто же тебя так, брат? — спросил разведчик.

В голосе открыто прозвучала горечь. Петров понял, что Шилов хорошо знал этого Рудакова-Берга. Возможно, они были приятелями, может быть, даже друзьями. Что такое терять друзей, майору знакомо. Он чувствовал себя очень неловко, лишним. Так бывало, когда на опознаниях трупов встречались близкие люди. Живые с мертвыми.

Солнце поднималось на глазах, лучи упали на лицо мертвого, осветили твердо очерченный рот, плотно сжатые губы. Лица двух разведчиков были в тени, оттого казались темными. Петров деликатно отвернулся, сделал несколько шагов прочь, но его окликнули.

Сейчас у офицеров ГРУ на скорбь времени не было: работа.

— Где его документы, майор? — спросил старший,

— У меня, — неохотно ответил Петров, доставая из кармана удостоверения на имя Берга.

— Я их забираю.

— Простите, товарищ подполковник, но… я не знаю ваших полномочий. Даже ваших документов я не видел… Извините.

Шилов внимательно и жестко посмотрел майору в глаза. Показалось — в зеркало.

— Документы у меня такие же, как у него, — кивнул на покойника. — А полномочия… Полномочия, поверьте мне, более чем достаточные.

Петров колебался, книжечку зеленого цвета не отдавал. Шилов слегка наклонился к нему и тихо, грубовато-доверительно добавил:

— Не дури, майор. Ты же понимаешь: они все равно попадут ко мне… по другим каналам. Это дело не по вашему ведомству.

— Это все документы, которые у него были? — продолжил грушник.

Он был благодарен Петрову за то, что тот сделал. Формально он не являлся процессуальным лицом, настаивать на изъятии документов или других вещдоков не имел права. Позже всю информацию ведомство, которое представлял подполковник Шилов (а на самом деле полковник Комаров), получит в полном объеме по официальным каналам. Сейчас его задача состояла в другом: проверить сообщение об убийстве офицера их ведомства. В случае, если подтвердится, получить первичные материалы и — это главное! — изъять все документы и предметы, которые могут носить секретный характер. Задача, учитывая «полуофициальный статус» миссии полковника Комарова, деликатность и конфиденциальность поставленных вопросов, весьма непростая. Да плюс ко всему тот криминальный фон, на котором погиб Александр Берг. Черт его знает, есть здесь какая связь или нет? Да, в любом случае — головная боль надолго. И вообще, офицер ГРУ, тем более работающий автономно (даже куратор по северо-западному региону не в курсе), просто так на нож не попадает… не должен, по крайней мере. А вот попал!

— Нет, не все, — ответил Петров, — есть еще одно удостоверение. Догадываетесь какое?

— Догадываюсь. Можно на него взглянуть?

— Взглянуть можно. А вот отдать я вам его, извините, — не отдам. Вы же понимаете.

— Понимаю, — ответил «подполковник».

Пересечение интересов силовых ведомств всегда было чревато… нюансами. Каждое выполняло свои задачи, и «коллег» в свои дела впускало весьма неохотно, только по мере необходимости.

Тем временем подъехали еще два автомобиля — черная «Волга» и «Рафик». ФСБ, поняли руоповцы, машины прокуратуры они знали. Петров почувствовал облегчение: теперь следствие возьмут в свои руки комитетчики, как называли сотрудников ФСБ по старинке.

Вот пускай они сами с разведкой или контрразведкой, как их там правильно, и разбираются. А мне своих проблем хватит, подумал Петров. Вся нервотрепка впереди.

Из «Волги» вышли трое. Подтянутые, цепкие, внимательные. Несколько настороженные. В одном из них Петров узнал начальника следственной службы УФСБ подполковника Любушкина. Однажды, год назад, работа свела их вместе в одном стремном деле. Петров запомнил Любушкина как профессионала с хорошей хваткой, острой реакцией и отличной работоспособностью. Работалось с ним легко. Друзьями они, разумеется, не стали, но после окончания того дела расстались с чувством уважения друг к Другу.

Любушкин тоже узнал Петрова, подошел:

— Здравствуйте, Андрей Васильевич, рад вас снова видеть. Только вот обстоятельства… не очень. — Он слегка, одними губами, улыбнулся.

— Здравствуйте, Юрий Михайлович, взаимно рад. А обстоятельства… Они хуже, чем можно себе представить.

— Та-ак, — слегка протянул комитетчик… Голос выдавал то напряжение, которое скрывалось за спокойными внимательными глазами. — Слушаю вас.

Из «Рафика» тем временем вышли еще трое мужчин. Один нес фотоаппарат и видеокамеру «Sony», двое других — саквояж. Эксперты-криминалисты. Было уже совсем светло, и оператор практически сразу приступил к съемке. Сначала — панораму улицы с выходом на Пилигримову «шестерку». Петров заметил, что, когда камера направила свой объектив в сторону офицеров ГРУ, оба как бы невзначай отвернулись. Майор при этом переместился так, что закрыл собой номер «Нивы». Любушкин перехватил взгляд Петрова, посмотрел на «Ниву», на офицеров. Снова на Петрова.

— Ваши коллеги. Из ГРУ, — сказал тот.

— Очень хорошо. Будем работать вместе. Забегая вперед, заметим, что убийство Пилигрима так и останется нераскрытым. Невзирая на тот огромный объем работы, который проделают сотрудники заинтересованных организаций. Роковую роль здесь сыграет самое «заинтересованное» ведомство — ГРУ. Именно оно будет активно навязывать версию о причастности чужих разведок. А основанием для этого послужит… заграничное происхождение орудия убийства. Позже, значительно позже, следователи следственной службы ФСБ установят факт знакомства убитого офицера с неким Котовым. Сопоставят с другим фактом: в нападении на «семью Хайрамова» принимали участие сотрудники фирмы «VIP-club», которой этот самый Котов и руководил. В этой связи смерть Берга именно в этом поселке, в ста метрах от дома, где погибли заложники и сами участники преступления, предстанет в другом свете. У следователей появятся вопросы к господину Котову. Вот только задать их уже не придется: некому.

Но это все будет потом. А пока — солнечное, нежное майское утро, птицы щебечут. С засохшей березы косит вниз, на фотовспышки, черным круглым глазом ворона. Впервые за всю историю обычного поселка Ленинградской области Гремово в нем собралось такое количество представителей так называемых «силовых ведомств». К тем, кто уже приехал, присоединяются все новые и новые… ФСБ, МВД, прокуратура.

К тому моменту, когда приехало свое, эмвэдэшное начальство, майору Петрову пришлось уже более часа отвечать на вопросы следователей. Расспрашивали дотошно. Это еще не служебное расследование, это прелюдия. Главное-то впереди… Генерал Крамцов, в штатском, чисто выбритый, вышел из темно-синей «Вольво». Даже без формы он выглядел генералом. Следом вышел непосредственный начальник Петрова, полковник Степченко. В форме, хмурый, с глубокими резкими морщинами на лице. Он, как и Петров, не спал в эту ночь.

— Докладывай, майор, что вы тут накрутили, — грубо сказал генерал. Это было несправедливо, но руководство всегда интересует результат. Положительный результат, все остальное — нюансы. От генерала пахло дорогой туалетной водой, душился он всегда обильно, как проститутка. В шелковом галстуке поблескивала позолоченная булавка. Здесь, рядом с полусгоревшим домом, среди усталых людей в камуфляже, он выглядел явно неуместно. В ГУВД генерал перешел в девяностом, из аппарата горкома.

Петров чувствовал страшную усталость и сейчас собирался с мыслями.

— Что вы молчите? Ответственности испугались?

Майор вскинул глаза. В них загорались хорошо знакомые полковнику Степченко искорки. Обычно выдержанный, контролирующий себя и подчиненных, майор готов был взорваться. Полковник сделал страшное лицо из-за генеральского плеча. Пауза затягивалась.

— От ответственности я, товарищ генерал, никогда за двадцать лет службы не бегал, — медленно произнес Петров. — А все то, что мы здесь накрутили, я изложу в рапорте.

Он повернулся через левое плечо и небрежной походкой зашагал к «Тойоте». Генерал Крамцов громко сказал Степченко:

— И вот этого супермена вы, Антон Петрович, рекомендовали в резерв на выдвижение?

В болотце за поселком рядом с трупом служебной овчарки умирала с обожженными крыльями птица Удача. Высоко взметнулось пламя гремовского пожара.

Он лежал и смотрел в потолок, который давно требовал ремонта. Сверху свисали закручивающиеся в локоны грязно-желтые лохмотья водоэмульсионки. Боец проспал три часа. Мало, конечно. После всех тех событий, которые произошли за последние сутки, после тридцатикилометрового ночного броска требовался глубокий отдых. Но времени нет, тянуть нельзя: менты в любую минуту могут нанести визит мадам Тереховой. Чем дальше, тем больше эта вероятность. Можно было бы и отложить недельки, скажем, на две-три, дождаться, пока шум утихнет, и сделать все спокойно. Опять негоже: вдруг она затеет поменять замки? Ключики-то тю-тю. Нет, идти нужно сегодня. Боец заставил себя подняться с дивана. Ощутимо гудят ноги, организм все-таки уже не тот, восстанавливаться быстро не получается. Ничего, прорвемся.

Пятиминутный бой с тенью. Душ. Бритье. Он брился, и из зеркала на него смотрело невыразительное лицо с узкой косой полоской шрама над верхней губой. Ни клыков, ни шерсти.

Сосиски, яичница, растворимый кофе по-походному. Он быстро оделся. В плечевую кобуру вложил «ПМ». Нож убитого Болта удобно разместился в спецножнах на левой руке, спрятался в широком рукаве куртки. В сумку он положил второй пистолет, тонкие нитяные перчатки и, разумеется, гранату. В бумажнике только деньги, ничего лишнего. Подкинул на ладони связку Тереховых ключей. Готов!

Он вышел на улицу, окунулся в теплое майское солнце, в легкий ветерок с Невы. Было Бойцу хорошо. А чего? Идет себе по улице мужик в кепочке-блинчике, на плече сумка. Такой же, как все. На маршрутке он доехал до Финляндского. Там позвонил из автомата Тереховой жене, пардон, вдове. Гудки. И это хорошо.

На частнике, через Петроградскую, по набережным, по относительно свободному от машин субботнему городу, добрался на Васильевский остров. А там прогулялся пешком. Из ближайшего автомата позвонил еще раз. Те же гудки.

Через пять минут он нажал кнопку звонка квартиры номер 100. Тишина. Боец открыл один за другим три замка на двух дверях — первая стальная — и вошел в прихожую. Да, квартирка не бедная, видно, как говорится, невооруженным глазом.

Он вышел и аккуратно закрыл дверь на один замок. Спустился вниз и, отойдя метров на сто от подъезда, сел на скамеечку. Развернул газету. Если Терех обманул насчет сигнализации, быстро приедут.

«А кто бывал на Невском, под солнцем под апрельским, — фальшиво мурлыкал себе под нос Боец, — тот Невский не забудет никогда-а-а…» Порядок. Не наврал покойничек, нет там сигнализации. Можно работать.

В расписанном лифте (самопальная реклама ЛСД, нарисованные поганки, АСГО! АСГО! АСГО!) он поднялся на шестой этаж. В прихожей надел перчатки. Работал споро. Все то добро, которое указал Терех, лежало на своих местах… Ну, вроде все, можно уходить. В полной тишине ударил по нервам звонок телефона. Боец быстро обернулся на звук и вдруг замер. На полу, рядом с зеркальным столиком, на котором трезвонил аппарат, стояла большая ваза с изображением драконов. Из широкого горла, окаймленного кроваво-красным ободком, торчал пучок сухих камышей.

Аппарат продолжал звонить… В прохладе пустой квартиры Боец мгновенно покрылся потом.

Телефон умолк. Внезапно камыши зашевелились, и тихий-тихий шорох пронесся по пустым комнатам. Вот оно!

Боец поднял глаза. В большом арочном зеркале он увидел тень. Другой Некто стоял у него за спиной. Рассмотреть его было невозможно, но невозможно было и не узнать. Его смех прозвучал тихо и отчетливо. «Пожалуй, мы подождем ее, брат, — сказал Другой Некто. — Не за деньгами же мы сюда пришли. Давай подождем».

Медленно Валерка-Боец отошел в угол и сел там на корточки. Теперь камыши были у него над головой. Плотные портьеры не пропускали света. В полумраке он сидел и ждал. Ждать ему пришлось больше часа. За это время он ни разу не пошевелился. Камыши шуршали.

Томку родители увезли в Гатчину. Где родилась, там и похоронили. Хотели вместе с Настей, но не вышло: экспертиза затягивалась. Так и похоронили одну. И подполковник Любушкин, и майор Петров прислали на кладбище своих наблюдателей. На всякий случай. Похороны омрачил один инцидент. Мать Тамары закатила скандал, плюнула в лицо свату — Игорю Андреевичу Круглому. Истерика началась внезапно, спонтанно и некрасиво.

Нестарая еще женщина, которая при жизни дочери совсем не уделяла ей внимания, громко материлась, кричала:

— Которые тут ихние цветы — выбросить. Выбросить к хуям. Из-за этого недоноска генеральского моя Томочка погибла.

Ее удерживала, гладила по голове и уговаривала пожилая сестра, тетка Томки. Марина Степановна вдруг резко оттолкнула ее и, подскочив к отцу Сергея, плюнула в лицо:

— На, жри харкотину, сука генеральская. Потом она опустилась на рыжеватый холмик земли. Лицо перекосило, правое веко наполовину закрыло глаз. Из-под задравшейся черной юбки жалко и неприлично торчали застиранные голубые панталоны. Прямо с кладбища ее увезли на скорой: инсульт.

Пиню сожгли в крематории на Пискаревке. В закрытом гробу. Со дня смерти прошло восемь дней. И без этого-то мало интересного видеть голову, которую прострелили из «Макарова» с четырех метров. Кто видел — тот поймет.

Провожала его престарелая мать, младший брат-алкоголик и сосед по коммуналке. Да еще два бывших раллиста, товарищи по сборной. Если бы не один из них — бизнесмен в нынешней жизни, — Пиню сожгли бы по десятому разряду: в подвале, без музыки, без фальшивых речей дежурной плакальщицы. Раллист-бизнесмен быстро все просек, с кем-то договорился и занял вне всякого расписания большой зал. Тетка с профессионально-скорбным голосом рассказала присутствующим о том, какого замечательного человека, любящего сына и брата, большого спортсмена, по-настоящему отважного гонщика провожаем мы сегодня. Под звуки Шопена дешевенький гроб вздрогнул и опустился в черный провал. Мать заплакала, выронила сумку с ручками, забинтованными синей изолентой. Звякнуло стекло, потек по мраморному полу портвейн. Чтобы младший сын смог доехать с Галерной до Пискаревки, его нужно было постоянно понемногу поддерживать бормотухой. Смычок негодующе зашипел, задергался…

Господи! Да что же это за жизнь сволочная?

А Серого хоронила братва. То есть, конечно, секьюрити. Сотрудники охранного агентства «VIP-club». Все в строгих черных костюмах. Солидно, престижно. На престижном кладбище, в ста метрах от могилы Цоя. Произносились речи, банальные и выспренные. Вдова Серого, красивая блондинка, похожая на Мэрилин, была серьезна. Она думала о той шубе, которую теперь уже вряд ли когда-нибудь купит. Два мальчика, близнецы, неуловимо чем-то повторяющие отца, выглядели испуганными. Очень много цветов, священник в рясе… Напоследок один из охранников по кличке Киндер, изрядно уже пьяный, выхватил пистолет и начал палить в небо. Толпа шарахнулась, некоторые упали на землю. Прежде чем у придурка отобрали пушку, он успел выстрелить шесть раз. Его утащили.

Этот эпизод сотрудники ФСБ засняли на видео, их продублировали руоповские операторы.

Ну и что? Семечки…

Тела Насти, Тереха и Болта родственникам пока не отдали. По Насте возникли дополнительные вопросы, с Терехом и Болтом вообще проблемы: тела сильно пострадали в топке гаража. Даже опознание проводили по так называемому «стоматологическому статусу», по сохранившимся железякам: кольцо, пряжка ремня, браслет. Ждали заключений экспертов.

Следствию по «гремовской бойне», как окрестили трагедию в прессе, придавали особенное значение. Красноязычный начальник ГУВД поставил срок: один месяц. Назидательно поднял короткий палец и веско сказал: «Дело имеет общественный резонанс! Огромный!»

— Ну спасибо, что разъяснил, — буркнул себе под нос Петров.

Он был зол, тратить драгоценное время на выслушивание нравоучений было противно. Работы у сформированной оперативно-следственной бригады невпроворот. За первые несколько Дней оперативники РУОПа и прокурорские важняки, по выражению капитана Тоболова, «сносили ноги по самую жопу». Результатов пока не было. А параллельно проходило служебное расследование. Это тоже немалых нервов стоит.

Результаты служебного расследования по операции «Пленэр» рассматривались на коллегии ГУВД. Хитрая это была бумага. Даже искушенные служаки с большими звездами ломали себе голову, пытаясь предугадать окончательные выводы. В документе отмечалась, в частности, оперативность действий РУОПа, с одной стороны. И тут же подчеркивалось, что «имели место неловкие действия», с другой. Констатировалось, что роковые, непредсказуемые факторы поставили операцию под угрозу еще до ее начала. С одной стороны. И «имела место слабая координация действий личного состава». С другой. Спасти жизнь заложников не было никакой возможности просто потому, что к моменту операции они были уже мертвы, но… И так далее.

Профессионалам было ясно: единственное, что можно поставить в вину группе захвата, — слабое прикрытие возможных путей отхода преступников. Да и то: в реальных условиях (ночь, темнота, взрывы, внезапно возникший пожар) по-всякому бывает. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Однако… есть еще и «общественное мнение». Здесь вам, товарищи офицеры, не Чечня! Здесь нужно уметь избегать неловких действий.

В зале было душно, один кондиционер не работал, второй барахлил. Июнь пришел сразу с жарой, не характерной для начала лета. Ждали выводов. Вернее сказать — жертв. Жертвой стал капитан Петраковец.

Его швырнули «общественному мнению», как швыряют собаке кость. Невзирая на отличный послужной список, ранения и два ордена.

Петрову вкатили «неполное служебное».

А следствие между тем буксовало на месте. Были допрошены уже сотни людей, так или иначе причастных к трагедии. Огромное количество добытой информации никак не переходило в качество. Еще более усугубилась ситуация с обнаружением трупа вдовы Терехова Галины. Покойница, цветущая женщина сорока двух лет, даже не успела узнать, что она вдова. Своего мужа она пережила всего на двадцать шесть часов. Труп гражданки Тереховой Г. В., предпринимательницы (два ларька, паленая водка, пиво, сигареты, дрянные турецкие поделки, презервативы, жвачка и т.п.) обнаружили сотрудники РУОПа. Только спустя два дня после смерти. Трупик уже попахивал. В первый момент ее смерть отнесли на счет сексуального маньяка. Изнасилование, многочисленные укусы на груди, на горле. На тело положен сверху пучок сухого камыша. Нормальный человек такого не сделает… Позже сравнили отпечаток обуви на грядке Тереховского огорода и кровавый след кроссовки в прихожей. Полная идентичность! Группа спермы убийцы совпала с группой крови на куске мха из-под поселка Гремово.

Из этого следовало, что убийца, помимо прочих своих «достоинств», еще и сексуальный психопат. Наметились новые пути расследования. Теперь розыск шел по двум основным направлениям. Первое: преступник — человек, имеющий очень хорошую спецподготовку, рукопашник высокого класса, отличный стрелок, знаком с методами конспирации и ведения ночного боя в лесу. Такие навыки можно получить только в элитных подразделениях специального назначения. Это уже нечто, уже конкретный путь поиска. Круг подозреваемых, по крайней мере, сжимается в тысячи раз. Но даже матерым важнякам становилось кисло от мысли, через какие препоны и завесы секретности нужно будет прорываться.

Путь второй: розыск сексуального психопата-садиста. «А вот эта тема нам гораздо ближе», — произнес двусмысленную фразу следователь прокуратуры. Тоже работенка не подарок; с таким контингентом приходится общаться, что у самого может крыша поехать! Жизнь плодит монстров постоянно.

Двое погибших в Гремово оказались сотрудниками охранного агентства «VIP-club». Роль их в преступлении было неясна, но агентство привлекло к себе особое внимание. По оперативной информации, руководитель «VIP-club» Виктор Котов имел личные и деловые контакты с начальником службы безопасности АОЗТ «Хайрамов». Контакты носили криминальный подтекст, прямых связей с расследуемым делом не имели, но и эта тема изучалась РУОПом активно.

Трое оперативников постоянно крутились в околоспортивных клубах, тирах и кабаках, где собиралась довольно пестрая публика, связанная ранее с разными «хитрыми» войсками. И всякие доморощенные Рэмбо, «романтики карабина и камуфляжа», как писал какой-то специализированный журнальчик. Господи, как же на удивление много их оказалось. И шизов среди них тоже хватало. «Чем шире раскинуты сети, тем вернее попадется рыба», — поучал сыскарей бывший партаппаратчик. Сети раскинули широко. Рыба, конечно, попадалась, но все не та. Всплывали левые стволы, по ходу дела раскрыли налет на сберкассу в Калининском районе, поймали насильника.

Боец в эти сети не попал.

К концу июня стало ясно, что следствие топчется на месте. Работа продолжалась, но жизнь подкидывала новые дела, которые тоже требовали времени и сил. Пресса вспоминала о «гремовской бойне» все реже, а если вопросы о деле иногда и задавались на брифингах, руководители и ГУВД, и прокуратуры убедительно отвечали: «Имеются серьезные сдвиги. В интересах следствия мы не можем сейчас раскрывать оперативную информацию, но можно уверенно говорить о скором завершении дела».

А врать— то нехорошо!

Экипировка и содержимое сумки убитого в поселке Гремово сотрудника ГРУ Александра Карловича Берга наводило на определенные размышления. Помимо разобранной винтовки со снайперской системой ночного видения в сумке лежали микрофон направленного действия, инфракрасный бинокль, маска. Все, кроме бинокля, иностранного производства. В двадцати метрах от машины нашли выброшенный в канаву радиовзрыватель израильского производства. Ползунок переведен в положение «Р». Два пистолета, один, опять же, импортный. Два удостоверения… бронежилет… С таким снаряжением на пикник не ездят.

Следствием по делу об убийстве сотрудника ГРУ занималось ФСБ. Официально «дело Берга» никак не связывали с «делом Хайрамова». Это для обывателей. Версия о причастности Берга напрашивалась сама собой. Она прямо-таки лежала на поверхности. Руоповский капитан засек «шестерку» грушника на Комсомольской за пять минут до взрыва. В машине были двое. Лиц в темноте, конечно, не рассмотреть. Ехали медленно, можно предположить — проводили разведку.

Практическая деятельность разведки и контрразведки знает множество случаев поразительных совпадений, невероятных роковых комбинаций. Все так, однако…

Убийство офицера ГРУ — всегда чрезвычайное событие. Расследование по такого рода делам может иметь две различные цели. Одна — установление истины. Другая — сокрытие истины. Тут уж все зависит от мотивов заинтересованных лиц и организаций.

Следственная служба ФСБ проверяла все те же версии, что и РУОП. А также те, которые в компетенцию МВД не входят. Налицо было явное дублирование, распыление сил, но специфика взаимоотношений ведомств — штука тонкая. Только благодаря тому рабочему контакту, который сложился между Любушкиным и Петровым, потери удалось свести к минимуму.

Род деятельности майора Берга наложил отпечаток на весь ход следствия. Даже сотрудникам ФСБ было нелегко пробиваться сквозь ту оспу секретности, которую возвели вокруг убитого «коллеги». Если бы не это неявное, но реальное противодействие (как бы и не противодействие даже, а… сотрудничество!), следаки следственной службы имели все шансы выйти на след Котова гораздо раньше. В службе работали профессионалы. Люди, уже прошедшие жестокий отбор оголтелой травлей восьмидесятых и начала девяностых. Кому-то сильно мешала организованная, почти некоррумпированная, высокоэффективная система ГБ. Ее постоянно пытались привести к общему знаменателю. Для этого были хороши все средства. Вот их набор: постоянные реформы, реорганизации, калейдоскопически быстрая смена руководителей и самого названия. Да жесточайший психологический прессинг, да сокращение финансирования, да потеря большей части агентуры. Да в придачу те огромные оклады, которые предлагали вместе с высокими постами в службах безопасности коммерческих банков.

Самая решительная атака была предпринята на ГБ после октябрьских событий девяносто третьего. Ликующим победителям показалось: настал подходящий момент добить гиганта окончательно. Провести тотальную «аттестацию» сотрудников (читай: расправиться с нелояльными), отобрать «несвойственные функции», то бишь следствие. На какое-то время и отобрали. Адвокаты подследственного контингента тогда бросали следакам в лицо: «А с вами я и разговаривать не буду. Вы, гражданин, нонче — никто».

Было. В таких условиях те, кто послабей, ушли. Остались люди, работающие не за деньги, не за звания.

Та акватория, на которой «ставили сети» чекисты, была значительно обширнее руоповской. И рифов побольше, и подводные течения покруче. Однако к концу июля тень господина Котова стала потихоньку густеть. Еще немного — и она примет плотность и объем реального человека. Виктор Петрович Котов попал в поле зрения ФСБ с первых дней следствия. Однако железное алиби, абсолютная уверенность в себе, логичность поведения на допросах на время сняли с него подозрения. «Коллеги» из ГРУ постоянно подбрасывали наверх версию о ликвидации своего разведчика рукой «вероятного противника». Версия, конечно, разрабатывалась, но выглядела неубедительно. По крайней мере два факта — наличие в крови Тамары и Насти Кругловых следов очень сложного синтетического вещества и слабый след кокаина на рукаве и затылке Александра Берга — в версию никак не укладывались. Маловероятно, чтобы агент вражеской спецслужбы нюхал кокаинчик. Да еще на ответственной ликвидации. Еще менее вероятно, что обычная криминальная среда имеет доступ к препаратам, которые в своей практике используют только ГРУ и СВР ФСБ. Вот так!

Кольцо вокруг Котова сужалось. Но приоритеты следствия резко изменились в одно замечательное солнечное утро. Восемнадцатого августа в центре города, на перекрестке Невского и Марата, киллер расстрелял вице-губернатора Санкт-Петербурга. Убийство было дерзким и откровенным вызовом всем правоохранительным структурам, в первую очередь ФСБ.

Дело Александра Берга вынужденно как бы отошло на второй план.

Карандаш хрустнул. Обнорский с недоумением посмотрел на два карандашных обломка в руках и положил их в пепельницу, полную окурков. Работы было много, а не работалось…

«Ну что ты зацепился за эту рукопись?» — сказал Андрей сам себе. И сам себе ответил: потому что зацепила. Девяносто листов бумаги, сто восемьдесят страниц, исписанных не очень разборчивым почерком, в пластиковой прозрачной папке… Они лежали в верхнем ящике письменного стола, но даже сквозь столешницу Андрей ощущал скрытый в них заряд беды и ненависти. Да ладно, хорош себя накручивать! Мало ты этих рукописей в руках держал? В том-то и дело, что немало… Работа в агентстве сводила Обнорского с десятками абсолютно разных людей: от бомжа до губернатора, от вокзальной проститутки до проститутки с мандатом депутата Государственной Думы. Разница, кстати, не так велика, как может показаться на первый взгляд. Журналистская работа научила его быстро «просекать тему», вглядываться в человека и определять истинные мотивы его поступков. Конечно, случалось и ошибаться…

Этот странный мужик со своей рукописью Обнорского зацепил. Что-то здесь было не так. Андрей еще ничего не мог сформулировать для себя, но ощущал какой-то второй смысл… Явно выдуманная история жила своей собственной жизнью. От нее тянуло холодком некнижной реальности и ощущением подлинной беды… И та пустота, которая сквозила за кривоватой ухмылкой полуанонимного автора…

Да ну, бред какой-то! Раньше тебя, братан, на мистику бульварного толка не тянуло. Ну, рукопись… Классический криминальный жанр… Динамичный, но явно придуманный сюжет. За это Андрей мог поручиться — криминальную хронику Санкт-Петербурга он знал хорошо. Если без ложной скромности — отлично. Он знал много такого, что никогда не попадало на страницы газет и телеэкраны. Через его руки частенько проходили документы с грифом «Для служебного пользования». Иногда — «Секретно» или «Совершенно секретно».

Никакой истории, хотя бы приблизительно схожей с «гремовским делом», в Питере определенно не было. По крайней мере — в последние годы. Ну а что ж тогда? Откуда это ощущение личной причастности автора (вот, кстати, и кликуха для незнакомца — Автор) к той трагедии? К трагедии… которой не было.

Или все же была? А?

Андрей вытащил сигарету из пачки с верблюдом, закурил и решительно взялся за телефон. Девяносто листов бумаги в верхнем ящике письменного стола пахли моргом… «А побыстрей не сможешь? — спросил Автор несколько часов назад. — У меня ОБСТОЯТЕЛЬСТВА…»

…Всю неделю Обнорский сам рыл по всем возможным источникам и архивно-аналитический отдел напрягал. — Агеева, похоже, решила, что у Серегина «шифер поехал», потому что толком сформулировать то, что ему нужно было найти, он не мог. «Мне нужен случай, когда что-то случилось с заложником или заложниками из-за подлости того, у кого просили выкуп… или что-то вроде этого…» — может нормальный человек таким образом задачу ставить?

Поиски оказались безрезультатными. Ни сам Обнорский, ни архивно-аналитический отдел не смогли найти по открытым источникам ничего, что хоть как-то перекликалось бы с историей, изложенной в рукописи…

В следующий понедельник, 22 февраля, Обнорский сразу после летучки решил позвонить своему старому приятелю Никите Кудасову, начальнику пятнадцатого отдела РУОПа, но Никита, как назло, был в командировке. Обнорский вздохнул и, перебрав все возможные кандидатуры, остановился на Вадиме Резакове из того же отдела.

Андрей набрал номер, и ему повезло — руоповский опер Вадим Резаков оказался на месте. Застать его было нелегко — опера, как волка, ноги кормят.

— Але, Вадим Иваныч, некто Обнорский беспокоит…

— А-а, господин журналист, рад слышать. Жив еще, значит?

— Слегка жив, — ответил Андрей таким же ерническим тоном:

С Вадиком Резаковым его связывали давние дружеские отношения. Не дружба, конечно, но взаимная симпатия была… Уже не мало.

— Ну, а ты как? — продолжил он, затягиваясь «верблюдом».

— Да вот… С организованной, понимаешь, преступностью день и ночь боремся безустанно.

— Круто, — уважительно сказал Андрей. — А сама-то преступность об этом знает?

— Навряд ли, — засмеялся Вадик. — Ладно, колись быстро, зачем звонишь. Просто так ты хрен позвонишь. Чего от бедного опера надо?

— А чего может быть надо бедному журналюге? Чего-нибудь горяченького.

— Ну, этого добра полно. Каждый день очень хороший выбор горячих блюд. А также холодных. В общем — МОКРЫХ.

Ах, веселенький ментовский юморок!

— Ладно, опер, нужна консультация…

— А-а, вот оно что! Надо подумать — какая неожиданность!

— Я серьезно, Вадик, — сказал Обнорский и осекся. Ну что, интересно, он спросит сейчас у замотанного серьезными делами руоповского капитана? Совершенно РЕАЛЬНЫМИ делами. А тут рукопись… какие-то сомнения, эмоции, ассоциации… Ерунда, короче. «У меня ОБСТОЯТЕЛЬСТВА», — сказал Автор. И вот тогда сразу стало понятно, что… О, не пори ерунды. Ничего тебе в тот момент понятно не стало, ты швырнул девяносто листов бумаги в стол и попытался забыть о них. Правда, не получилось…

— Ну так что, Андрюха, у тебя? — спросил Вадик. Он ощутил колебания своего собеседника безошибочно и быстро.

— Знаешь, если откровенно, я и сам еще не понял… Тут такая ситуевина… Короче, — Обнорский решился, — скажи, пожалуйста, не было ли в последние год-два каких-то не очень приметных внешне, но трагичных случаев с захватом заложников?

— Ну у тебя формулировочки! Неприметных, но трагичных. Ты что, мокрушные варианты имеешь в виду?

— Я сам не знаю, что имею в виду.

— Понятно, — протянул Вадик. — Если ты хочешь сказать о смерти заложников при освобождении нашим СОБРом…

— Нет, — перебил Обнорский. — Не то. Другое… Не было ли смертельных случаев от неумелых действий противной, так сказать, стороны? По дурости, по халатности, по жестокости?

— У нас — нет… не припомню. Пожалуй, нет. Раненые бывали, травмированные. Нет, — подвел он итог, — у нас нет. А вот в Пскове…

Стоп! Псков! Конечно, Псков…

Псков… февраль девяносто восьмого… как я сам-то не сообразил? Совсем нюх потерял. Конечно, мы тут в столицах крутые… периферийные дела нас не гребут. А там ведь был труп. И, кажется, не один… А, черт, не помню. Или старый стал и уже вконец очерствел.

— …страсти там шекспировские кипели, — услышал Обнорский голос Вадима из трубки. — Я подробностей-то не помню, да и не знал, но наворочено там немало… Подходит тебе сюжетец?

— Что? — растерянно спросил Андрей.

— Ты чего, Андрюха, спишь? Или бухой? Я говорю, как тебе сюжет?

— Слушай, Вадик, а делом псковское управление занималось? — ответил Обнорский вопросом на вопрос. В висках стучали маленькие молоточки. Такое с ним бывало, когда он чувствовал след.

— Конечно, псковское… У нас своих хватает. Надо ехать в Псков. Надо ехать в… ага! Бросить все дела и катить… Ты молодец, ты умный! Брось все, езжай. Работу другие за тебя делать будут… А Может, у Автора в лоб спросить?

Андрей вспомнил пустые и пронзительные глаза Автора и понял, что спрашивать бесполезно. У него ОБСТОЯТЕЛЬСТВА.

— А конкретно об этом деле нужно спросить у капитана Никодимова, — сказал издалека Резаков. — Он-то в курсе.

— А кто таков капитан Никодимов?

— Наш псковский коллега, который это дело работал и который сейчас сидит за стеной…

— За какой стеной?

— За берлинской! — сказал Вадик. — Не, Андрюха, ты сегодня стопроцентный тормоз. Повторяю для умственно отсталых: опер Сергей Петрович Никодимов, командированный по делам службы в славный питерский РУОП из древнего города Пскова… Сидит сейчас за стеной в соседнем кабинете.

Вот так иногда из ниоткуда материализуется Судьба. Хоть с большой буквы, хоть с маленькой. Андрей понял — Судьба. Молоточки в висках враз смолкли. Андрей вдавил сигарету в пепельницу и сказал:

— Вадик, кровь из носу, но мне нужно поговорить с Сергеем Петровичем Никодимовым.

Сауна щедро источала сухой жар, запах разогретого дерева приятно щекотал ноздри. Банька была частной, закрытой. Для узкого круга. И принадлежала одному крутому питерскому мэну, которому Обнорский помог два года назад. Помог ему сохранить хорошие бабки, но главное — репутацию… Хотя кто знает, какая репутация важнее в полукриминальном государстве: порядочного человека или подонка? Некоторые — Андрей знал точно — предпочитали имидж Великого Гудвина. Ужасного и Беспощадного.

Мэн оказался мужиком неплохим. То, что Обнорский для него сделал, оценил по достоинству и всегда был готов к каким-то услугам. Например, предоставить ту же баньку. Андрей тем делом не злоупотреблял… использовал только по необходимости, для дела. Как сегодня, когда нужно поговорить с серьезным человеком в нормальной, комфортной и спокойной обстановке. В бане они были втроем: Андрей, Вадик и псковский опер Сергей Никодимов.

Тек сухой жар от финской каменки, тела покрывались бисером пота. На подтянутом животе Никодимова багрово светился длинный рваный шрам. Такие остаются от штыка или от ножа. Еще раньше, когда раздевались, Андрей увидел маленький стянутый рубец на спине. Это, определенно, пулевой. Последние годы ментовская работа стала жесткой и рисковой. Такие отметины она раздавала щедро. Доставались они, правда, только тем, кто работал «на земле».

— Фу-у, — выдохнул Резаков, — может, хватит для первого захода?

— Хватит, — отозвался Никодимов. Ломанулисъ в бассейн. Прыгали в проточную холодную воду весело, азартно, с криком… как пацаны-пэтэушники. Вода обжигала в первый момент, выталкивала изо рта междометия: Ух! Ах! Эх! А потом — к столу. Тут, ребята, извините, но баня без пива — вроде и не баня вовсе. Баловство.

Приняли для начала по соточке, закусили и покрыли сверху холодным «Петровским». Хо-ро-шо.

Первое время разговор вертелся вокруг того же пива. Сравнивали достоинства разных сортов, поругивали испоганившуюся «Балтику» и хвалили «Степку». Потом дружно, хором отдали должное знаменитому псковскому снетку. Этот самый снеток лежал серебристой грудой посреди стола и исчезал на глазах…

А настоящий разговор был впереди. К нему подходили исподволь, приглядывались, оценивая друг друга. Впрочем, никакого серьезного разговора могло и не быть вовсе: опера люди далеко не простые. Рассчитывать на то, что совместное употребление водочки и парилка расслабят матерого агентуриста, было, по меньшей степени, наивно… Никодимов мог ответить на вопросы Андрея, а мог и вообще не отвечать. Или — прогнать дуру, отделаться баечками из ментовской жизни. Мотивы скрытности могут быть самые разные, например, серьезный оперативный интерес в деле. Или недоверие к журналисту. Или, в конце концов, в прошлом деле сам опер выглядел далеко не блестяще. Разные могут быть мотивы… И если не захочет Никодимов говорить, — сливай воду. Не поможет ни водка, ни баня, ни рекомендации Вадима, ни репутация известного журналиста…

Обнорского вела судьба, и, отбросив сомнения, он атаковал в лоб:

— Слушай, Серега, а вот дело у вас было в феврале девяносто восьмого с захватом заложника… со стрельбой.

— Было такое, — безразлично кивнул Никодимов… — А что?

— Есть у меня, понимаешь, интерес. Может, расскажешь?

— А что за интерес? — прищурился опер.

— Литературный, так сказать. Сюжетец, говорят, там не хилый был закручен.

— Да уж… был.

Никодимов вытащил сигарету, щелкнул зажигалкой. Пауза затягивалась, но Андрей помалкивал, понимая, что торопить да подталкивать — только испортить.

— Было дело, было, — выдохнул слова вместе с дымом опер. — Оно ведь и сейчас не закрыто… Там много вопросов осталось. Так что рано говорить-то об этом… И я бы хер чего сказал, если бы твоих статей не читал. Если бы не видел, что нашу работу ментовскую ты правильно понимаешь. И мента ссученного от мента правильного отличить умеешь…

Андрей понял, что если и не Судьба, так ее подруга Удача повернулась к нему лицом. Лицо ее казалось Обнорскому прекрасным.

— Спрашивай, что тебя интересует, — сказал Никодимов.

— Все, — ответил Андрей.

— Все — это слишком много. Тем более всего я сам не знаю. Есть, конечно, определенные догадки… но «доказательная база»… — Никодимов развел руками.

— Ладно, вы тут можете болтать, а я пошел париться, — сказал Вадик и ушел.

— Ну, давай по полтишку, — предложил гость.

— Давай, — махнул рукой Андрей. Они выпили, опер бросил в рот ломтик ветчины, пожевал и начал свой рассказ:

— Есть у нас один деятель из «новых»… Фамилию не называю, захочешь, сам узнаешь… Человек оч-чень не бедный, но сволочь законченная. Он в своих магазинах продавщиц штрафует даже за «недостаточно приветливую улыбку». Это год назад было, а сейчас он еще приподнялся, у вас в Питере дело открыл. И кризис ему до фонаря! Да, так вот… в феврале его и прихватили. Кто? Как? Ноу коммент. Но, скажу прямо, ребятишки не слабые. Он тоже не лох круглый, а тут приссал. Знал — эти не отпустят. Прихватили его вместе с охранником. Грамотно, четко… И момент выбрали подходящий: он вообще-то всегда с двумя охранниками ездил. А тут вышло так, что второй подрядился на халтуру — тачку с Белоруссии перегнать. Наш «новый» — то даже и личной охране платил не особо. Жаден до бескраю. Так вот, охранник, назовем его… ну хоть Серега, — уехал…

— Как? Как мы его назовем? — спросил Андрей со странной интонацией.

— Ну, как меня, Серега, — Никодимов пожал плечами. — Он уехал на пару дней. А «нового» прихватили и посадили в подвальчик. Охранника тоже. Зарядили нашего бизнесмена на триста тонн зеленых. Согласись, сумма. Даже для человека не бедного.

Андрей кивнул. Сумма, конечно, не выглядела астрономической, но и мелочевкой ее не обзовешь.

— Просек наш богатенький Буратино, что дело дрянь, и провернул такую комбинацию: уговорил он ребятишек отпустить его на волю. Бабки, мол, собирать… Потому как жена быстро собрать такую сумму не сумеет. А партнеры по бизнесу даже и пытаться не будут. Может, наоборот, обрадуются если Буратино исчезнет… В общем — уговорил. Охранника оставили в залог, а Буратино отпустили банк собирать. Только этот пидор и не подумал с бабками расставаться… А на кой ему? Сам на воле, целый-невредимый… Только шок, конечно, остался. И начал он этот свой стресс снимать… А квасил, надо сказать, наш богатенький Буратино не хило. Капитально квасил… А тут под влиянием переживаний, так сказать, совсем катушек сошел: закатился к блядям и ударился в запой по полной схеме.

— А что охранник? — спросил Андрей.

— Охранник… Вот тут и начинается самое паскудное: про охранника он по пьянке просто забыл. Хотя потом как уж вертелся, объяснял, что, мол, положение охранника тревоги не вызывало. Подержат, дескать, бандиты его день-два, поймут, что выкупа никакого не светит, и выпустят. Может, он так и думал… не знаю. Но вышло-то все по-другому…

Никодимов замолчал. Видно было, что вспоминать ему тяжело. Андрей плеснул в хрусталь водки, сказал:

— Давай, Серега…

— Давай.

Хрусталь звякнул. Негромко и мелодично, как удар гонга.

— Да… по-другому, Андрюха, вышло… Братки-то Буратино отпустили, но про себя прикинули: если он к нам обратится? Или к другой группировке? И для подстраховочки охранника перекинули на другую хату. А хата знаешь какая была?

— Нет, не знаю.

— А хата была — контейнер сорокафутовый.

— Подожди, — сказал Андрей. — Так ведь февраль… холодина.

— А кого гребет? Да и не думали, может быть, что надолго. Буратино-то обещал, что бабки привезет в течение шести часов.

Закурили. Слышно было, как стукнула дверь сауны и Вадик с всплеском бухнулся в бассейн.

— А пролежал он там трое суток. На полу доски, а сверху его двумя ватниками накрыли… В феврале очень сильных морозов у нас не было. Но по ночам до минус двенадцати-пятнадцати температурка опускалась…

Андрей представил себе железную заиндевелую коробку контейнера и связанного человека под грязным промасленным ватником. Ему стало зябко в теплом влажном воздухе бани.

— Да, у меня за каждый день и каждую ночь справочки из метеослужбы подшиты. Как он за три дня не замерз вконец — не пойму.

— Так он что, жив? — вскинулся Обнорский.

— Он-то? — переспросил опер и жестко ухмыльнулся. — Он-то жив. Если можно так сказать про обрубок с ампутированными руками и ногами. И отъехавшей крышей… так что — жив.

Ввалился голый и мокрый Резаков.

— Ну, вы чего? Наливай, — весело скомандовал он.

Его встретил угрюмый взгляд двух строгих совершенно трезвых мужиков.

— И что дальше? — спросил Андрей.

— Дальше-то… Дальше много неясного. Кое-что можно отследить, о чем-то догадаться. Но все равно вопросов больше, чем ответов… Там с самого начала все наперекосяк пошло. Заявлений от потерпевшего Буратино нет. Даже наоборот… Когда у нас появилась по своим каналам информация, мы его в притоне вычислили и спросили: а где, друган, твои охранники? А он в блудняк нас вводит, убыли оба-два за тачкой в братскую Беларусь. А не было ли на вашу персону грубого бандитского нападения с целью вымогательства? Да вы че, дяденьки милиционеры? Кто ж на меня посмеет? Ну, значит, ошибочка. Информация не подтвердилась… Извините, гуд бай.

Андрей понимал, что псковский опер многого не договаривает. Но даже то, что он уже сказал, четко выводило на фигуру второго охранника. Никодимов условно назвал его Сергеем, и это пустячное совпадение показалось Обнорскому многозначительным…

— Так что же второй охранник? — Андрей не заметил, что сказал это вслух.

— А? Вернулся… Вернулся, пригнал «бээмвуху» с Белоруссии. Вот он-то, в отличие от нас, с Буратиночки спросил. Когда жена его напарника к нему прибежала, он сделал кой-какие выводы. Нашел своего шефа пьяненького, тепленького, голенького в постели у проститутки и молотил его, пока тощ не раскололся… Серегу с напарником старая дружба связывала, служили они вместе в хитрых войсках оч-чень специального назначения. Что было дальше — сам догадаешься?

— Можно предположить, — ответил Андрей. — Профи пошел по цепочке.

— Профи? Ну… да. Он действительно оказался… специалист… Пошел по цепочке и добрался до этого долбаного контейнера. Дружка он своего больше километра на руках нес по снежной целине… спасти надеялся. А там врачи когда увидели последствия обморожения… Ну сам посуди — трое суток связанный, на морозе. Без сознания, в бреду… В общем, врачи увидели и руками замахали: не хер тут и делать. Все равно помрет… Так он им с пистолетом в руках о клятве Гиппократа напомнил. Подействовало.

Никодимов, закуривая, прервался. Вадик разлил остатки водки по стопкам… По снежной целине брел человек и нес почерневшего от обморожения напарника. Он падал, проваливался по пояс и тихо шептал иногда: у меня обстоятельства. За его спиной тянулся по синему февральскому снегу неровный и глубокий след. В сумерках он выглядел как траншея…

— Значит, все-таки спасли, — сказал Резаков.

— Лучше сказать: сам выжил, — ответил Сергей — А обкорнали ему все: руки, ноги, мясо на лице до костей, уши… Месяц между жизнью и смертью… выжил. Хотя… зря, наверно. Жена сразу бросила: зачем такой нужен? Сейчас на руках у матери. Говорить не может — мычит. Мочится под себя, никого не узнает… мясо.

— А с доказательной базой, говоришь, у вас туго? — зло спросил Обнорский.

Никодимов поднял на него острый, проницательный взгляд. Несколько секунд они смотрели друг на друга в упор. Потом опер спокойно ответил:

— Да, господин журналист, у нас туговато. Не взыщите.

— Извини, — сказал Андрей.

Он понимал, что не прав. Чувствовал: малознакомый опер из периферийного Пскова человек не равнодушный. Именно он ползает «по земле», собирает эту самую доказательную базу. Он ходит на ножи и пули, спасая толстосумов, которые запросто обливают его грязью из-под шин своих «мерсов», весело проезжая мимо. Именно он зарабатывает к тридцати пяти язву, а к пятидесяти инфаркт. Если доживает до пятидесяти.

— Извини, — сказал Андрей.

— Ладно, — ответил Никодимов, — проехали. Тем более что в известной степени ты прав… Может — в парилку?

— А пойдемте, — подхватил Вадик. Споры об эффективности работы правоохранительных органов, особенно по оргпреступности, у них с Обнорским возникали уже неоднократно. Это, в общем-то, и спорами назвать нельзя. Скорее — обмен мнениями. Оба хорошо понимали и причины и следствия. Просто видели это с несколько разных точек зрения. Сейчас Вадик хотел сгладить неловкость… Но в сауне Никодимов сам вновь коснулся этой же темы:

— В известной мере, Андрей, я с тобой согласен: люди гибнут, получают увечья… Физические, моральные. А мы, как бараны, упираемся в доказы. А какие, к черту, доказы, когда эти гоблины уже окончательно запугали людей? Не то что со свидетелями — с понятыми проблема. Люди боятся. И вся эта жирующая, оборзевшая гопота все больше и больше убеждается в безнаказанности. А мы… — Никодимов махнул рукой, замолчал. Но через несколько секунд продолжил:

— А вот Сереге доказы не понадобились.

— И? — спросил Обнорский. Снова застучали молоточки в висках.

— И устроил такое мочилово, что наши местные гоблины в штаны наложили. Он их как собак отстреливать начал… Буратиночка со страху в Испанию слинял на отдых. Отсиживался там, пока Серегу не пришили.

— Так его?.

— А у тебя что, есть другая информация? — Никодимов посмотрел на Обнорского острым, проникающим внутрь взглядом.

— Какая у меня информация? — пожал плечами Андрей. — Так, наклевывалась одна идея… оказалось — фантом.

Он испытывал разочарование. Та версия, что стала оформляться вокруг личности и подлинной истории Автора, разрушилась в одно мгновенье. Молоточки стихали…

— Жарко, — сказал Резаков. — Я в бассейн. Он легко поднялся и запахнулся в простынь, как римлянин. Твердым шагом легионера питерский опер вышел из сауны. Обнорский тоже встал и вяло повесил простыню на плечо. Она свисала безвольным белым флагом — позорным символом поражения. Когда он уже взялся за ручку двери, Никодимов негромко сказал ему в спину:

— Андрей, погоди. — Что? — Обнорский обернулся, рассеянно посмотрел назад.

— Если где-нибудь пересечешься с фантомом, передай — псковская братва в его смерть не поверила. Его до сих пор ищут. Смерть пяти членов группировки ему не простят. Им до него необходимо добраться… хотя бы для поддержания своего крутого имиджа. Тут, сам понимаешь, своя мораль и этика. Если, конечно, эти понятия уместны.

Андрей замер. Вид у него был довольно нелепый. Он ничего не понимал. Слишком много противоречивой информации свалилось на него за время короткой беседы с Никодимовым. (Что тебя интересует? — Все. — Все — это слишком много.) Рассказ псковского опера ломал все представления о реальном: заложник, который считался погибшим, оказался живым. Изувеченным, лишенным прошлого и будущего, но — в биологическом и юридическом смысле — живым. А таинственный мститель, которого Обнорский уже устойчиво ассоциировал с Автором, убит год назад. Но последние слова Никодимова снова ставили это под сомнение.

— Я не понял, — сказал Андрей.

— Я предупреждал, что в этой истории вопросов больше, чем ответов. Труп Сергея нашли в сгоревшей машине. В том самом «БМВ», что он пригнал из Белоруссии, а заказчику так и не отдал.

— Тогда, значит…

— Нет, Андрей, ничего это не значит. Тело обгорело так, что опознание было невозможно. Только по железкам… браслет с гравировкой да закрепленный за ним ПМ. А это, сам понимаешь… ботва.

Обнорский не замечал льющегося с него пота. Температура разговора была выше температуры воздуха. Снова застучало в висках. «У меня ОБСТОЯТЕЛЬСТВА», — сказал Автор.

— А твое личное мнение, Серега?

— А что мнение… оно тогда хорошо, когда подкреплено фактами и заключениями экспертиз. И то, и другое весьма зыбко. Но… но кое-какие соображения есть. Я тебе еще главного не сказал. Наш богатенький Буратино унижения не забыл… ну, когда Серега его при проститутках избил и на колени поставил. Не забыл… Он вместе со своими гоблинами Серегину жену… Несколько часов изгалялись. А она потом с седьмого этажа выбросилась.

— Ну и? — напряженно сказал Андрей.

— А что «ну и»? Не все еще счета Серега оплатил.

— Думаешь, не кончилась история?

— Нет, Андрей, не думаю. Не думаю — знаю. Я ведь его биографию хорошо изучил. В тех пределах, в каких опер может изучить биографию офицера спецназа ГРУ. Знаешь, какая у него там кликуха была?

Обнорский покачал головой. Он уже догадался, но отрицательно покачал головой. Никодимов усмехнулся и произнес:

— СПЕЦИАЛИСТ.

Когда вышли из бани, было совсем темно. Подмораживало, сверкали сосульки на карнизах крыш. Этой зимой в Питере уже были и покалеченные, и даже убитые падающими ледяными глыбами. Морозный воздух врывался в легкие, в голове у Андрея было пусто…

По улице в сторону метро текли люди. Здесь предстояло разойтись. Андрей еще собирался вернуться в агентство, а капитан Никодимов ехал вместе с Вадиком. Цены в питерских гостиницах были не по карману псковскому оперу. У Вадика в однокомнатной клетушке он и жил. Постояли напоследок у метро, покурили. Когда подошла маршрутка, которую ожидали опера, Андрей придержал Вадика за рукав и негромко сказал в ухо:

— Вадик, делай что хочешь, но добудь мне хотя бы приметы и имя этого псковского парня.

— Ох, Обнорский, подведешь ты меня под «Кресты», — ответил руоповский опер и шагнул в микроавтобус.

Никодимов махнул рукой из окна. Маршрутка отвалила, и через несколько секунд красные задние габариты растворились в потоке машин. Андрей остался стоять на грязном тротуаре. Уличные музыканты наяривали «кумпарситу». Он ощутил легкий озноб и зашагал к метро.

Через двадцать минут он уже поднимался по эскалатору на «Гостинке». Ив подземном переходе на Садовой снова услышал надрывный мотив «кумпарситы». Щемящая латиноамериканская мелодия металась между низким сводом и стенами перехода. Странно, но почему-то она не казалась неуместной в слякотном тоннеле зимнего северного города. Андрей закурил и пошел в агентство, на улицу Зодчего Росси. Работу работать.

А работы было полно. В нескончаемом потоке скандалов, преступлений, разоблачений, в калейдоскопе событий криминальным репортерам работа находилась всегда. Иногда сотрудники агентства не успевали «перелопачивать» горы информации. Обнорский шел «работу работать», но мысли все время возвращались к рукописи и рассказу псковского опера. Перед глазами вставала то картина с горящим телом маленькой девочки, то заиндевевший на морозе контейнер.

Завтра Андрею предстояло встретиться с Автором. Хорошо бы, если бы Вадик сумел выполнить его просьбу. Собственно говоря, сомнений относительно личности Автора у Обнорского уже не оставалось. Оставалась привычка криминального репортера проверять информацию по всем каналам, какие только возможны.

Несмотря на позднее время, в кабинетах агентства еще находились несколько человек. Андрея это не удивило, так же как сотрудников не удивил приход шефа. Горячих новостей в этот вечер, как ни странно, не было. Андрей просмотрел сводку и ушел в свой кабинет, унося большую кружку чая с лимоном.

…Хорошо, если бы Вадик сумел выполнить его просьбу. А если нет? Обнорский задумался. Остывал в кружке коричневый чай с янтарной долькой лимона, плыл дымок сигареты в конусе света настольной лампы. Если Резаков подведет… Нет, не должен, не такой Вадик мужик. А если все-таки? А, черт, ОБСТОЯТЕЛЬСТВА!

Так, ладно, давай-ка искать другие каналы проверки. Откуда будем плясать? От печки, а печка стоит в древнем Пскове. В Пскове, в Пскове… а, черт! Обнорский хлопнул себя по лбу и начал листать пухлую записную книжку. Год назад на семинаре в Дании он познакомился с коллегой-газетчиком из Пскова. Знакомство это дальнейшего развития не получило. Мишка Антонов, так звали псковского коллегу, в Питер наведывался редко, а Обнорский за год в Пскове вообще не был… Сейчас Мишка мог реально помочь. Андрей нашел телефон и — не отвернись, Удача! — набрал номер.

Хриплый Мишкин баритон прозвучал совсем рядом. Два журналюги разговаривали так, будто расстались только вчера, после бокала отменного датского пива в баре гостиницы. Обмен новостями занял около двух минут, а потом Обнорский приступил к работе.

— Мишель, есть проблема, — начал он. — Было у вас одно дело криминального характера… примерно год назад. Наезжали там на одного бизнесмена.

— Так. А как фамилия этого хорошего человека?

— В этом и загвоздка… Знаю только, что весьма не беден, жаден до патологии. Имеет магазин или несколько магазинов. Любит шляться по блядям и пьет, как лошадь. Иногда запоями. Нельзя ли вычислить этого плохиша?

— А чего его вычислять? — ответил Мишка. — Это Харламов.

— Как, как? Хайрамов?

— Нет, Харламов. Борис Иваныч. Сволочь та еще… этого гондона весь город знает. Из-за него, по слухам, его же охранник погиб. А потом и второй. И еще гора трупов. Да ты, наверно, слышал…

— Что, оба охранника погибли?

— Оба. Один замерз, его в контейнере держали несколько дней. Другой мстить начал, так его бандиты вместе с машиной сожгли. А Харламов вышел сухой… но, думаю, рано или поздно его обязательно грохнут.

— Что так?

— Страшное говно, Андрюха… Не поверишь, если все расскажу. Да он, кстати, уже и не наш, а ваш, питерский.

— Да, слышал я что-то такое. Но, честно говоря, неконкретно, краем уха.

— Я тоже не вдавался. Вроде открывает он какое-то дело. То ли казино, то ли кабак… Да ты не думай — обязательно о нем услышишь. Такой гондон незамеченным остаться даже у вас не сможет… Мишка захохотал, Андрей неопределенно хмыкнул.

— Слушай, Мишка, — сказал он, — а погибшие охранники? Их можно установить? Хотя бы на уровне Ф. И. О.?

— Можно-то можно… но время надо. Тебе срочно?

«Если бы было время, — подумал Андрей, — я бы сам все раскопал».

— Да ладно, Миш, это не обязательно. Ты когда в Питере будешь?

Они проговорили еще минуты три, договариваясь о встрече. И отдавая себе отчет, что встретятся, возможно, через год. Или через два. Или три. Или не встретятся никогда. А если встретятся, то будут говорить так, как будто расстались только вчера. И зайдут в ближайшую пивнуху, чтобы хлебнуть пива. Или в бар «Президент-отеля», чтобы выпить виски. Ах, «кумпарасита»!

В трубке запищали гудки отбоя. Спасибо, Мишка.

«Харламов Бор. И.» — написал беглым почерком Обнорский.

Чай в кружке давно остыл. Андрей снова перечитал рукопись. Теперь она «звучала» совсем по-другому. Стали понятны скомканность и недоговоренность, скрытая в некоторых фразах. И нервность почерка: при первом прочтении Андрею даже казалось, что это писали два разных человека. Один — нервный и злой, другой — отстраненный холодный наблюдатель. Аккуратиста Обнорского уже не раздражали сделанные наспех исправления и сигаретные подпалины на бумаге. Чтение он закончил далеко за полночь. Синий дым плыл по кабинету. Андрей встал и подошел к окну. После минутной борьбы с жалюзи и шпингалетами он открыл форточку. Хлынул свежий воздух… Обнорский посмотрел на часы и понял, что ехать домой, на Охту, уже нет большого смысла. Он разулся и лег на диван. Ночевки на работе были нередки. Через несколько минут он уже спал. Установленный на семь часов будильник отчетливо тикал на полу у дивана.

За окном начинался снегопад.

Снег густо падал на пустой сорокафутовый контейнер с грубо взломанными замками. На увязший в сугробе новенький «БМВ». Снег закрывал следы человека, идущего по целине со страшной ношей на руках. В синих сумерках звучала «кумпарсита».

Его разбудил телефонный звонок — сколько раз в своей жизни Обнорский вскакивал посреди ночи от этого мерзкого звука? — и голос Вадика Резакова,

— Гад ты, Андрей Викторыч, — выговорил Вадик не очень внятно. Голос напоминал шорох рашпиля по пересохшему небу.

— Что случилось, Вадик?

— Ни хера не случилось… круговерчение жизни. Записывай: Шаров Дмитрий Иванович, семидесятого года издания.

— Вадик, родной, да я тебя «Наполеоном» отпаивать буду. Я тебя…

— Пошел бы ты, Андрюха… в баню. Меня сегодня Кудасов в позу прачки поставит…

При упоминании Кудасова голос Вадика окреп. Никита, как и Обнорский, похмельных сотрудников не жаловал. Но, так же как и Обнорский, справиться с вялотекущим процессом «снятия стресса» шансов не имел никаких. Опера и репортеры — не ангелы.

— Перегар я, допустим, спрячу, — рассуждал между тем Вадик. — А морду? Это же… а-а-а!

По возгласу Андрей догадался, что Резаков посмотрел в зеркало. Посещение бани — мощный оздоровительный процесс. Вот только в себя потом приходить нужно долго… Ну, не беда! Зато есть что вспомнить… если ребята расскажут.

— Вадик, родной, — заюлил Обнорский, — а приметы?

— Среднего, или чуть ниже среднего, худощавый… Волосы русые, с проседью. На левой щеке шрам. Все, лихоимец, отбой!

За одну ночь город стал белоснежно-нарядным. Дворники с матюгами чистили тротуары. Они сгребали снег на проезжую часть улиц. Там он, скорее всего, и пролежит до того момента, когда эту проблему решит тепло и солнце. А солнца и тепла после долгой питерской зимы хотелось.

Обнорский гнал свой «вездеход» по Фонтанке. Он ехал на Выборгскую сторону, на встречу с Автором. Тридцать минут назад тот позвонил и поинтересовался: прочитал ли Андрей рукопись?

— Да, прочитал с интересом. Приезжайте со второй частью. Заодно и поговорим, попьем кофейку.

— А не могли бы мы с вами, Андрей Викторович, встретиться в другом месте… на нейтральной территории?

У Обнорского было до черта работы, и тратить время на разъезды по городу он не мог. Андрей чуть было не высказался по этому поводу… но подумал, что у человека, который «сгорел» год назад в чужом «БМВ», могут быть ОБСТОЯТЕЛЬСТВА и свои соображения. Он согласился.

Как всегда после снегопада, на дороге то и дело возникали заторы. Каждый из них в считанные минуты мог перерасти в пробку. Андрей гнал «Ниву» по грязной каше, в которую превратился снег под колесами тысяч машин. Он опаздывал на встречу и поминутно посматривал на часы. Бежевую, основательно заляпанную «копейку» Обнорский обнаружил только на правом берегу Невы. Она мелькнула раз, потом другой… ого! Ну-ка проверим. Андрей резко, под красный, проскочил перекресток под самым носом у здоровенной фуры. Раздался возмущенный сигнал клаксона. Извини, брат…

Никто за ним вслед не рванул… Показалось. На всякий случай он сделал еще контрольный крюк, попетлял по переулкам возле «Лесной» и окончательно успокоился: показалось. Ну что ж — бывает! Работа в агентстве часто ставила задачи деликатного характера, и проверяться у Обнорского вошло в привычку. Это никогда не было лишним и несколько раз избавляло Андрея от, мягко говоря, неприятностей.

В глухой, заваленный снегом Нейшлотский переулок, где была назначена встреча, он въехал с опозданием в десять минут. Здесь-то его и ожидал сюрприз. Навстречу ему медленно катилась та самая бежевая «копейка». Андрей матюгнулся сквозь зубы. На узкой, в сугробах улице разъехаться было невозможно. Впрочем, «Нива» давала шанс прорваться… если удастся преодолеть полуметровую снежную гряду. Обнорский вывернул руль вправо. Одновременно он сигналил и непрерывно мигал дальним светом. Если Автор рядом — он догадается… И успеет сорваться. «Передай, что псковские братки его ищут…» Снежный вал вездеходу оказался не по зубам. Четыре шипованных пятнадцатидюймовых колеса беспомощно гребли снег. А дверь «копейки» уже открывалась, и за тонированными стеклами Андрей не мог разглядеть, сколько же там бойцов. Он шарил по полу, искал монтировку… Дверь «копейки» открылась, и оттуда вышел Автор. Обнорский облегченно матюгнулся.

— Придется откапывать, — сказал вместо приветствия Автор. — Можно попробовать дернуть моей развалюхой… но навряд ли. Не вытяну.

— Рукопись принесли? — зло спросил Андрей.

— Принес, — невозмутимо ответил Автор и вытащил из-под кожаной куртки пластиковую папку со стопкой бумаги.

— Садитесь в машину.

Когда Автор сел рядом, Обнорский уже немного успокоился. Он протянул руку, и Автор ответил крепким, коротким рукопожатием. Закурили. После паузы Андрей спросил:

— Вы что, мне не доверяете?

— Помилуй Бог, Андрей Викторович…

— Тогда почему вы меня «вели»?

— Я думаю, вам это показалось. — Автор говорил совершенно спокойно.

— Я наколол вас в районе ВМА. А сели мне на хвост вы, видимо, еще на Зодчего Росси? Трудно засечь слежку, если ведет СПЕЦИАЛИСТ.

— Уверяю вас, у меня нет никаких оснований… На брошенное вскользь слово «специалист» автор не прореагировал никак. Он спокойно курил, держал на коленях папку с рукописью. Обнорский, поколебавшись немного, запустил следующий шар:

— Ладно, пусть так… Я с большим интересом прочитал первую часть вашей рукописи. И знаете какое дело? Около года назад было у нас, на Северо-Западе, нехорошее преступление… Между вашим романом и реальным делом есть определенные аналогии. Не прямые, не фактические, а скорее по духу.

— Что же за дело?

— В Пскове было… год назад. Не слышали? Чуть дрогнула у Автора рука, и столбик пепла упал на папку.

— Нет, — ответил он, — не слышал.

Самообладание Специалиста было почти невозможным. Обнорский ощущал некоторую даже растерянность. Ему много приходилось работать с самыми разными людьми, и почти всех удавалось вызвать на откровенность. Во всяком случае — разговорить. Автор упрямо не хотел идти на контакт… И это только подтверждало слова опера Никодимова: не все еще счета Серега оплатил.

Обнорский решился:

— Я наводил справки по псковскому делу… Один из участников трагедии — судьба его, кстати, неясна… Кто-то считает, что он погиб. Кто-то, в частности псковская братва, считает, что жив. Так вот, этот парень имеет серьезные претензии к местному тузу… И хочет расплатиться по счетам.

— По счетам, Андрей, в кабаках платят. А есть такое хорошее слово «возмездие».

— Хорошее слово, — согласился Обнорский, — хорошее… Возмездие как акт высшей справедливости. Вот только решать-то это должен суд.

— В стране, где правосудие зачастую бывает откровенно продажным, где правят люди, «похожие на Генерального прокурора»? На хер нужно такое правосудие?

— Не все продажны…

— Не все, — кивнул Автор. — Но даже если суд и строг и справедлив… даже в этом случае любой негодяй при самом жестоком приговоре остается жить. Жить, ты понимаешь? А жить он не должен, не имеет права. Так, Андрей Викторыч?

— Наверно, так… — отозвался Обнорский. — Наверно. Вот только скажи мне, Дмитрий Иваныч…

Автор посмотрел в лицо Обнорскому, и в глазах его что-то дрогнуло. Это было почти неуловимо и если бы у Андрея спросили: а было ли вообще? -' он бы не смог ответить.

— Скажи мне, Дмитрий Иваныч, не хватит ли крови?

Автор молчал. Он сосредоточенно прикуривал новую сигарету от окурка. Он выглядел по-прежнему спокойным, только обострились черты лица и побелел шрам на щеке.

— Я не хочу, чтобы ты совершил ошибку, — сказал Андрей.

Автор наконец раскурил сигарету и ответил:

— Я за свои ошибки всегда плачу сам.

— Да погоди… Я ведь о нем справки навел. И во Пскове, и здесь, у нас. Перед тем, как сюда ехать, позвонил мужикам из убойного отдела… есть у меня там контакты. Рассказали мне про него. И знаешь, что интересно? Что ваши, что наши… все, одним словом, считают, что долго он не проживет. Грохнут его обязательно. Крыша у него ментовская, но даже крыша готова от него отказаться. То ли в августе, то ли в сентябре он по пьянке на тачке влетел на автобусную остановку. А там два азера стояли… Один насмерть, другой в травму. Гондон этот сбежал и к своим ментам: спасите-помогите! Те его — нет слов! — отмазали…

— Правосудие! — торжественно произнес Автор.

— Брось, — сказал Андрей. — Не все менты ссученные… так вот, отмазали они его. Придумали баечку, что хоть он ехал на своей машине, да не по своей воле и не на своем месте… А был он захвачен в заложники злыми бандитами…

Автор чему-то горько ухмыльнулся.

— Ехал на заднем сиденье. Ну, этот наезд и смерть озера на тех бандитов и списали. Пока — живой. Но это не надолго, его обязательно грохнут. Не одни — так другие.

Автор посмотрел Андрею в глаза. Печально и строго.

— Ты знаешь, в чем наша главная ошибка? Обнорский пожал плечами: не знаю, мол.

— А в том, что мы все в России ждем, когда придет кто-то другой и сделает за нас. Извини за банальность.

Автор легко выскользнул из машины, но тут же вернулся.

— Да, — сказал он в приоткрытую дверь, кивая на рукопись, — а это может быть напечатано?

— Может, — сказал Андрей. — Может. Впервые за все время их знакомства он увидел нормальную улыбку на лице Автора. Странно, но длинный шрам нисколько ее не портил.

— До завтра не успеешь?

— Нет, — ответил Андрей. Он чувствовал страшную усталость. — Нет, не успею… приходи послезавтра.

— Спасибо. Но послезавтра уже не смогу. Прощай.

Он ушел. Толстая пластиковая папка осталась лежать на сиденье. Обнорский устало откинулся на подголовник и прошептал:

— Она будет напечатана.