Специальный агент высших сил

— Батюшка, кормилец наш, извольте откушать, — окликнула меня нянька. — Уж стол накрыт.

— Позже, — отмахнулся я, внимательно перечитывая Кощеево завещание. Он тут такого наплел…

— Так щи уж разогреты, а с ними и котлеты.

— Позже-позже…

— И кашка молочком парным заправлена да медком липовым подслащена…

— Потом.

— Так самовар уж пыхтит вовсю — старается, кипятком едва не обе… э… брызжет, в общем.

— Я же сказал — позже.

— Так наливочка клюквенная греется… Может, в погреб вернуть?

— Уже идем, — в один голос решили мы с Добрыней, поднимаясь на ноги. — Ничего не нужно убирать.

— Ах, вы ж, батюшки-светы, изголодались-то как! — как одна всплеснули руками няньки, восторженно глядя на наши решительные лица и движения.

— За встречу! — предложил я, не пытаясь изобрести паровоз там, где еще по деревьям лазят.

— За встречу, — согласился богатырь, подняв кубок.

— А вы чего замерли, словно сфинксы египетские, — прикрикнул я на робко замерших нянек. — А ну-ка взяли по чарке.

Возражений не последовало. Равно как и промедления…

Выпив за встречу, я причмокнул, наслаждаясь густым букетом наливки, — к слову сказать, клюква основной компонент, на котором ее настаивают, но отнюдь не единственный, — и пододвинул к себе миску со щами.

— Хороша наливочка, — крякнул Добрыня, проявив богатырскую солидарность.

Няньки согласно закивали, но чувство долга победило искус, и они, отвесив низкий поклон, при исполнении которого у меня возникли сомнения: не перевесят ли их роскошные бюсты? — но обошлось, — и поспешили в комнату Ванюшки. Чтобы быть под рукой, ежели ребятенку чего понадобится. Через минуту оттуда донеслись возгласы: «Ох ты ж, страсти какие! Ужасти преисподней! Не приведи Господи!» — перекрывшие предсмертный вой поверженного боса и рокочущий голос Крупнова:

Приняв издаваемые нянюшками звуки за возгласы восхищения его умением уничтожать разнообразную виртуальную нечисть, Ванюшка принялся давать комментарии, не скрывая прорывающиеся в голосе нотки превосходства профессионала над полными дилетантами:

— Вот этот здоловый, с четыльмя луками — это главный влаг. Он огненными камнями кидается… А головы нет потому, что я ее из лакетной пушки отстлелил. Много лаз стлелял, пока она не… — бабах! — и в клочья. А это гоблины. Они по мне из луков стлеляли. А я их всех из лазелного лужья пелест… Получай!!!

Вспыхнувшая схватка потонула в грохоте опрокинутой мебели.

Опять двадцать пять!

Поспешив в комнату сына, я обнаружил его азартно расстреливающим из Четырехствольного пулемета целую армию вооруженных топорами орков и три распластавшихся за его спиной бесчувственных тела. Непривычные к чудесам передовых технологий нервы нянек не выдержали свалившегося на них испытания, а уж позже хлипкий комод не пережил рухнувших на него тел.

— Чего это они? — удивился Добрыня.

— Обморок. Лучше помоги в светлицу перенести, а то я сам не подниму.

— Не уверен, что и вдвоем осилим, — с сомнением протянул богатырь, но взялся за плечи ближайшей к выходу няньки.

Пока ребенок, полностью отринув окружающую его действительность, восстанавливал справедливость на одном из уровней в отдельно взятой игре, мы перенесли мамок-нянек на лавки и попытались привести в чувство.

Безрезультатно.

— Ладно, — заявил я, потирая ушибленную ладонь. А у девицы на щеке и следа не осталось. — Пускай отдыхают.

Пропустив еще по чарке, мы завели неспешный разговор о том о сем… Как-то сам собой он незаметно перешел к странному посланию, принесенному Добрыней.

— Прочти, — попросил богатырь. — Зело любопытно узнать, кому бессмертный злодей свой меч-кладенец завещал.

Откашлявшись, я достал из кармана свиток и прочитал послание, в котором зловещим почерком… Хотя в самом почерке нет ничего зловещего, он просто-напросто корявый и сильно смахивает на попытку хромой курицы выковырять из земли червяка, а вот почерневшие брызги крови на пергаменте… В общем, внешний вид свитка определенно навевает мрачное настроение. Дословно в завещании было следующее:

Там еще ниже было дописано, а затем поспешно замалевано что-то о том, что нужно переписать это послание пять раз и разослать по пяти разным адресам, и что-то там мне за это будет, кажется, счастье, но я не уверен — слишком неразборчиво написано. А раз так, то и читать вслух замалеванную надпись я не стал. Опустив ее по воле автора завещания.

Замолчав, я свернул бересту в рулончик и сунул в стоящий на столе ларец, к письменным принадлежностям. Десяток остро заточенных гусиных перьев, среди которых случайно завалялось павлинье, герметически закрытая баночка с чернилами и обыкновенная шариковая авторучка с рекламным слоганом неизвестной мне фирмы «Новый Дом»: «Местами обеспечим всех». И пояснение в виде подписи: «Гробы оптом и в розницу». Вот она, вездесущая реклама…

— И что ты думаешь? — поинтересовался Добрыня Никитич.

Я равнодушно пожал плечами: «Что тут думать?»

— Нужно идти елку наряжать. Я жене обещал.

— Я про завещание Кощеево… — уточнил Добрыня.

— Про него я не хочу думать. Он бессмертный, так что подождет. После праздничков съезжу, на месте разберусь.

— И то верно, — согласился богатырь, поднимаясь с лавки. — Пошли елку украшать.

— Пошли. — Поднявшись из-за стола, я его предупредил: — Только сперва ее найти нужно, да срубить, да из лесу принести…

— Зачем рубить? — удивился богатырь. — Так принесем.

— Так что, топор не брать?

— Отчего же? Возьми. Может, от волков обороняться придется. Нынче они изголодались и оттого дерзкими дюже стали. Могут и наброситься.

Стараясь не выказать удивления, я надел валенки и сунул за пояс топор. На всякий случай…

Оставив Ванюшу на попечение начавших приходить и себя нянек, мы отправились за елкой.

— Куда пойдем? — уточнил богатырь.

— А вон в тот лесок.

Обогнув усадьбу, мы с Добрыней неровной, но целеустремленной походкой углубились в смешанный лес, где ели соседствуют с березами, а дубы с осинами, и принялись выбирать подходящее дерево.

— И какая лесная красавица украсит наш праздник? — поинтересовался у меня Добрыня Никитич, уперев руки в боки и поводя головой из стороны в сторону. Выбор не очень большой, но тем не менее…

— Может, я? — предложил робкий девичий голос из заснеженной чащи лесной, где лишь зверям диким рыскать да партизанам.

Мы с Добрыней изобразили синхронный разворот вокруг своей оси и изумленно уставились на одиноко стоящую среди непроходимых зарослей лысую девушку, лишенную не только одеяний, но и скромности. Ибо своего вида она нимало не смущалась и попыток прикрыться хотя бы на манер Евы — листочком — не предпринимала, несмотря на робкий голос и юный вид. Худенькая — ребра так и светятся сквозь мраморной белизны кожу, с крохотными бледными бутонами груди и непомерно длинными ногами, острыми коленками внутрь, она стоит, прислонившись к замшелой сосне, и мелко дрожит на обжигающе пронзительном зимнем ветру. Но при этом смотрит на нас открыто, с нескрываемым предложением во взоре бездонных зеленых глаз. Вот только с волосами у нее проблема. И обыкновенным шампунем ее не решить. Необыкновенным тоже…

— Кто ты, красавица? — поинтересовался я. — И что делаешь…

— Сегодня вечером, — перебив меня, обратился к девушке Добрыня.

— Не знаю, — призналась она. И сделала небольшой шаг в нашем направлении. Снег едва слышно скрипнул под ее голой ступней с выпачканной в земле пяткой.

— Ты, видать, замерзла? — с ноткой сочувствия в голосе поинтересовался богатырь, расстегивая тулуп.

— Замерзла, — ответила девушка, делая еще один, более решительный шаг в нашем направлении.

И тут в чаще что-то затрещало, заухало…

Девушка испуганно вздрогнула, встрепенулась всем телом и попятилась.

Я потянулся за топором, вспомнив рассказы Добрыни о волчьих голодных стаях, пытающихся решить продовольственную проблему за счет одиноких путников.

Качнулись деревья, роняя с голых крон пласты снега, расступился кустарник, открыв тропинку, и из леса вышел невысокий мужичок в скособоченном заячьем треухе, в лаптях поверх шерстяных носков и в выцветшем камуфляжном плаще зимнего образца с меховой подкладкой.

— Опять?! — грозно вопросил незнакомец, уперев руки в боки, а взор — в незнакомку.

— Невиноватая я, — пропищала девушка. — Они сами пришли…

— Вот я тебе, проказница! — Достав из кармана зеленый ивовый прутик, мужик в камуфляже хлестко приложился им по щуплым полушариям девичьего зада.

Она взвизгнула и попыталась убежать.

— Проказница! — И прутиком. — Егоза!

— Я больше не буду! — выкрикнула девушка, бросаясь грудью на дерево.

— Я зажмурил глаза. Правда, недостаточно быстро для того, чтобы не заметить, как ее тело вместо удара слилось с древесным стволом, погрузившись в него. Обратно я открывал глаза много стремительнее, чем закрыл, но девушки уже не было. Лишь мужичок пару раз прошелся прутиком по древесному стволу, да вскрикнуло по-человечески подвергшееся экзекуции дерево.

— Это непедагогично, — заявил я, нахмурив лоб.

Мужичок в камуфляже обернулся ко мне.

— А, старый знакомый, — сказал он, обескуражив меня.

— Простите. Не припомню…

— А кто за мной на олене злобном по лесу гонялся?

— Я?

— Ты, ты. У избушки заброшенной…

— Леший! — тотчас вспомнил я. И не самые это были приятные воспоминания. Хотя и минуло уже немало годочков… Из-за его дурацких игр мне тогда не удалось вовремя предупредить Заречный хуторок о готовящемся набеге орды степняков. Что с одной стороны хорошо — они не волновались напрасно. Но с другой не очень — мне пришлось самостоятельно обратить орду в бегство. Ну… не самостоятельно, а с помощью оленя Рекса, именно во время той погони показавшего свой истинный нрав. Нрав величайшего воителя среди парнокопытных. Я тоже заработал имидж отважного богатыря. Хотя и не по своей воле — не успел вовремя слезть с оленьей спины, а потом уж поздно было.

— Он самый, — подтвердил леший. — Собственной персоной.

— А давай его поймаем, — предложил я несколько пьяным голосом. Попустивший было на морозе алкоголь пробился-таки к мозгу и разбудил бесшабашную удаль.

— А зачем? — удивился Добрыня.

— Чтобы люду больше козней не творил. Детей малых, в лес случайно забредших, в топи не заманивал. И девок не того.

— Чего «того»? — в один голос поинтересовались богатырь и леший.

— Тоже не заманивал.

— А у тебя оружие есть? — спросил Добрыня, сдвинув шапку на затылок.

— У меня топор, — похвалился я, пытаясь извлечь из-за пояса вышеназванный инструмент лесорубов и раскольниковых.

— А у меня хлыст.

— Злые вы, — обиделся леший. — Я к ним со всей душой…

— У тебя души нет! — категорично заявил я. — Я Библию с картинками и пояснениями читал и знаю.

— Да я сам, между прочим, душа! — закричал леший, ударяя себя кулаком в грудь. Гул прокатился над лесом, отозвавшись множащимся вдалеке эхом и требующим соблюдать тишину карканьем вороны. — Я душа леса.

— Какая ты душа?! — возмутился я, — Ты его надзиратель. Тиран! Диктатор!!!

— Я?!

— Ты.

— Нет!

— А вот и да! — Отстаивая свою точку зрения, я указал на сосну, в стволе которой скрылась лысая девушка, — Я кто вот ее… такую хрупкую, болезненную… лозиной да по мягкому месту охаживал? Сатрап!

— Так я любя, — развел руками леший. — В воспитательных целях. Увяжется ведь за человеком каким, да и сгинет навеки, Без лесу деве лесной жизни нет.

— А чего она лысая? Болеет? — поинтересовался Добрыня.

— Так зима же… Листва как по осени опала, так теперь только весной и отрастет, соками пробудившейся ото сна землицы питаемая.

— Ну, если так… — протянул я. — А людей ты зачем водишь?

— Скучно.

— Тебе веселье, а они гибнут.

— А вы зачем в лес с топором пришли?

— За елкой.

— Рубить? Для веселья? А они от этого гибнут.

Я растерянно замолчал, не зная, что ответить на его и общем-то справедливое замечание.

Но тут к разговору подключился Добрыня Никитич:

— Топор у нас от волков обороняться.

— И елку рубить не намеревались?

— Не-а, — заверил богатырь лешего. — Мы так.

— Как так?

— А вот так, — ответил Добрыня, подходя к трехметровому деревцу — настоящей лесной красавице. Сняв рукавицы, он поплевал на руки и ухватился за шероховатый ствол. — Ну-ка, милая, давай!

Если елка ему что-то и ответила, то я этого не услышал. Земля у основания ее вспучилась, и из нее показались корни.

— Посадим во дворе, — пояснил Добрыня, взваливая выдернутое с корнем деревце себе на спину. — Мы так завсегда делаем.

— Ну ежели так… — протянул леший, — то оно конечно.

— Нам пора, — заметил я. — Бывай!

— Постой! — задержал меня леший, ухватив за рукав.

— Чего тебе?

— Извини, что тогда так вышло. Не люблю я пришлых.

— Чего уж там, — отмахнулся я. — Дело минувшее.

Помахав нам вслед, леший обернулся и, сделав пару шагов по возникшей среди зарослей тропинке, растворился в укрытых снегом кустах. Ни веточка не дрогнула, ни снег не захрустел под его лаптем. Вот он был — и вот его уже нет. Тропинка исчезла так же внезапно, как и появилась.

— Тебе помочь? — поинтересовался я у Добрыни, несущего на спине дерево с довеском в виде кубометра земли.

— Справлюсь. Здесь и идти-то… версту — не больше.

Дойдя до подворья, я взопрел, что та мышь в бане, и заморился сильно. А былинный богатырь, прислонив деревце к стеночке сарая, ухватил лопату и, поплевав на ладони, спросил:

— Где копать-то?

— А вон там, — указал я на центр двора.

Пока он трудился с настойчивостью экскаватора, но с куда большей результативностью углубляясь в мерзлый грунт, я отдышался и даже сумел приобщиться к процессу:

— Немного расширь. Вот так. Хорошо. Теперь углуби…

На крыльцо вышел Ванюшка в сопровождении нянек, отошедших от шока приобщения к передовым компьютерным технологиям. Лишь неестественная бледность обычно розовых лиц и глаза по рублю напоминают о пережитом ими стрессе.

— А что вы делаете? — поинтересовался ребенок.

— Елку хотим посадить.

— А зачем?

— Чтобы нарядить игрушками.

— А подалки Дедушка Молоз мне принесет?

— Принесет, — пообещал я ребенку.

— А пускай, это сестличка будет. Маленькая. Как у Малфы.

— А… э… — растерялся я, — Может, на следующий год.

— Я хочу в этот.

— Но так быстро это не…

— А я уже все плиготовил, — заверил меня ребенок, заговорщицки подмигивая.

— Ч-что приготовил? — Вот она, обратная сторона акселерации и излишней доступности информации.

— Капусту.

— А?..

— И все остальное.

— Давай все же ограничимся чем-нибудь другим. Хорошо?

— Плохо. Но если Дед Молоз не может… пригорюнился ребенок.

В ворота усадьбы со свистом и воем ворвался стремительный порыв ветра, укутав все подворье снежной пеленой.

— А вот и я, — сообщил хрипловатый голос. — Не ждали?

— Нет, — закрыв лицо рукой, ответил я. Напрасно пытаясь что-либо рассмотреть сквозь пальцы в непроглядном круговороте снежинок.

— Хм. А мне показалось, что я только что слышал мое имя?

Тем временем принесенный порывом ветра снег начал медленно оседать, позволив рассмотреть появившиеся во дворе сани, запряженные низкорослыми косматыми лошадками. С мощными ветвистыми рогами на головах к тому же… Олени?!

Радостно порыкивая, из сарая выскочил Рекс.

— Мороз Иванович? — неуверенно произнес я, рассмотрев выбирающуюся из саней фигуру, укутанную в тяжелый полушубок ярко-красного цвета с белоснежной меховой оторочкой.

— Он самый. И не один… Так кто меня вспоминал?

— Я, — признался Ванюша.

— Подарок хотел заказать? — догадался Мороз Иванович, подойдя к ребенку и склонив к нему свое лицо с бородой по пояс и покрытыми инеем усами.

— Да.

Я подошел к саням и подал руку его малолетней внучке. Это относится к ее психологии и внешнему облику, поскольку считать прожитые года сказочного существа занятие неблагодарное. Одно — собьешься, пока все сосчитаешь, второе — никакой полезной информации о личности они не несут. Насколько мне известно, за последние лет семьсот она совершенно не изменилась. Все такая же веселая и беззаботная щебетуха с фигурой девочки-подростка. Сама росточка невеликого, зато толстая блондинистая коса по пояс. Огромные голубые глазищи так и сияют на круглом лице с миленькими ямочками на розовых щечках.

— И чего бы ты хотел? — улыбнулся Дедушка Мороз.

— Сестличку, — честно ответил Ванюшка.

— А… у… э… — Улыбка на лице сказочного поставщика подарков под новогодние елки стала несколько натянутой.

— Значит, не можете, — сообразил Ванюша.

— Ну… э… — Растерявшийся Мороз обернулся ко мне за помощью. Я пожал плечами. Он почесал потылицу и предложил моему сынку: — Хочешь мороженое?

— Пломбир или эскимо?

— Яблоко, — ответил дед Снегурочки, достав из кармана вышеназванный фрукт, замороженный до стеклянной твердости.

— Холодного не ешь, — предупредил я Ваню. — Вон, нянькам отдай, пускай возле печи положат. Оттает — съешь.

Снегурочка, чмокнув меня в щеку, спросила шепотом:

— Почему ребенка обижаете? Трудно, что ли?

— Так он только сегодня сказал.

— Тогда да, никак не успеть, что-то прикинув в уме, согласилась Дедморозова внучка. — Или успеете?

— Шутишь?

— А временные карманы на что? — вопросом на вопрос ответила Снегурочка, направляясь к Ванюше с раскрытыми объятиями — Какой большой вырос. Ты ли это, Ванюша? Аль богатырь какой?

Что она имела в виду? При чем тут карманы?

Мое чадо засмущалось и робко кивнуло головой. Мол, я.

— А где хозяйка? — поинтересовался Мороз Иванович.

— В командировке. Обещала быть завтра к обеду, — ответил я, на пару с Добрыней выпрягая оленей из саней. Они радостно по фыркали, обмениваясь с Рексом новостями, по бодались маленько, радость встречи демонстрируя, и отправились знакомиться с местными достопримечательностями. С Рексом в качестве гида, разумеется. За этих можно не беспокоиться. Даже в одиночку мой олешек со стаей волков легко справится. Лишь шерсть будет над степью еще долго летать. А уж вшестером… Есть вполне состоятельная версия, что динозавры вымерли не сами собой, их вытеснили северные олени, когда север устремился на юг, а они следом за ним и за снегами. На первый взгляд звучит как ахинея, но., видели бы вы, каков Рекс в пылу сражения. Давеча валькирии из Валгаллы ко мне наведывались, хотели сменить своих крылатых кобыл на оленей, поскольку им-де агрессивности не хватает. Я отсоветовал. Им-то с кем приходится в основном работать? С героями-викингами. А они там через одного берсеркеры, бесноватые то есть. Укусит еще лохматого, заразит… Страшно представить, что мог бы натворить Рекс, подхвати он бешенство. Это же крушение исторической справедливости и несправедливости заодно. Десяток оленей-берсеркеров хтонического[1] волка-переростка по кличке Фенрир со всей его стаей со свету сживут задолго до Рагнарёка[2], и не посмотрят, что тому еще Луну глотать надо. А асам[3] и эйнхериям[4], которых валькирии в чертоги Одина с полей битв земных умирающими наносили, что делать? Завянут без великого сражения, словно герань на подоконнике без должного полива. Валькирии улетели ни с чем, по-валгаллски громко хлопнув дверью: Обиделись, видимо. Но подарок, кованую маску, человеческие черты лица которой, надень ее — кривятся в шутовской гримасе, сопровождаемой хихиканьем, не забрали. Вещица бесполезная, но моему мальцу нравится в ней играться, изображая различных великих воителей прошлого, настоящего и будущего.

— Устали небось с дороги-то? Прощу в дом, — пригласил я гостей.

— Так вы, кажется, елку наряжали? — напомнил Мороз Иванович, обнаружив посаженную посреди двора лесную красавицу и огромный короб украшений для нее. — Давайте вместе это сделаем.

— Никогда еще не наряжала, — призналась Снегурочка. — Интересно же.

— Чего там интелесного, — махнул рукой Ванюша. — Бели из колобка иглушку и вешай на ветку.

— А меня, Ванечка, научишь?

— Научу, — согласился ребенок, подбоченившись.

Под его чутким руководством мы справились с развешиванием игрушек, конфет и фруктов в два раза медленнее, чем я планировал сделать это сам. Зато в процессе поучаствовали все, получив при этом массу положительных эмоций.

К тому времени когда в коробке осталась лишь огромная звезда, которую надлежало водрузите на макушку, к приведению вечнозеленого дерева в праздничный вид были приобщены все оказавшиеся в обозримом пространстве люди. И не только… Досталось задание и домовому, который неосторожно сунулся на двор — сосчитать количество прибывших гостей и прикинуть: а не пора ли ключ от подвала куда подальше спрятать? Шучу, конечно. Он у нас при всей домовитости натура хлебосольная. В том смысле, что хлеба с солью завсегда поднесет. Но не больше…

— Нужен удлинитель. Ну, провод такой, длинный… и тонкий.

— Змея, что ли? — предположил домовой.

— Да нет! Провод неживой.

— А… нужна дохлая змея. Так где я ее найду? Зима, однако.

— Да не нужна мне никакая змея. Ни дохлая, ни тем более живая. Нужен уд-ли-ни-тель. Такой, как тот, что в Ванюшкиной комнате к компьютеру подсоединен.

Пока я пытался объяснить Подпольщику, так зовут домового, что от него требуется, Ванюшка, приспособив Добрыню Никитича под подъемник, водрузил звезду на самую макушку елки. Осталось подвести электричество. Казалось бы, что может быть проще? Взял удлинитель, воткнул в розетку, протянул к елке… все! Готово. Теоретически — проще пареной репы, а практически… Про пареную репу в этих краях все слышали, даже те, кто не едал ее, а вот про электричество…. Если имеющаяся у меня информация верна и Атлантида уже действительно погибла, то единственная розетка во всем этом мире в настоящее время находится в комнате Ванюшки и питает его компьютер. Тоже единственный. Что служит источником электроэнергии — не спрашивайте. Я не энергетик. Но даже моих скудных знаний хватит, чтобы заподозрить применение магии. А иначе как объяснить тот факт, что уже второй год компьютер работает от одной крохотной пальчиковой батарейки фирмы «Трое из ларца», которая вставлена в розетку? То-то… Магия. Можно, конечно, расспросить Люцифера, который занимался электрификацией этой конкретной розетки. Но в его разъяснениях всегда присутствуют два неприятных фактора. Во-первых, обилие специфических терминов. Из них я раньше слышал едва ли половину, а уж понять их значение могу в единичных случаях. Во-вторых, скука. Любое объяснение Люци превращает в просветительную лекцию, перенимая при этом худшую из лекторских привычек — монотонность. Задаешь вопрос. Он начинает отвечать. Ты уже понял, что понять ничего не сможешь, и решил, что оно тебе не очень-то и нужно было, а он все бубнит, бубнит…

— Ладно, — махнул я рукой на свою затею. — Завтра что-нибудь придумаем. А сейчас заходите-ка в дом — продрогли, поди?

— Но вместо того чтобы греться у печи, сядут за стол пробормотал себе под нос Подпольщик, почесав затылок. К слову, прозвище домового — Подпольщик, образовано не от зреющих в его Голове планов свержения существующей власти — к политике он равнодушен, а из-за излюбленного места отдыха, расположенного в нише под полом. В подполье, одним словом.

Расположившись за столом, мы начали с того, с чего начинается любое застолье. С тоста и усиленной работы челюстей. В ход пошли холодные и остывшие закуски, разносолы и прочая снедь. Лишь значительно позже, когда частота работы челюстей упала до критической отметки, за которой пережевывание пищи не мешает конструктивной беседе, мы смогли обсудить причину раннего визита Деда Мороза и Снегурочки.

— Тревожно мне, — признался Мороз Иванович. — Неспокойно на сердце.

— Отчего же?

— Слишком много непонятных происшествий стало происходить в последнее время. Так что не откажи в моей просьбе: вместе с Ливией поспрашивайте у своих, что такое происходит на белом свете?

— А что случилось? — уточнил я.

— Ну вот, к примеру, я завсегда для различных работ держу десяток снеговиков. Перенести что-нибудь тяжелое, тропу от снега очистить, да мало ли… А дня три тому они все враз растаяли. Несмотря на трескучий мороз.

— Живые снеговики? — удивился я. — Никогда не слышал.

— Да какие они живые?! Просто могут двигаться.

— А откуда они берутся?

— Из снега, — поражаясь моей недогадливости, ответил Дед Мороз. — Как дети лепят, так и я.

— У нас на полке один есть, — сообщил Ванюшка. И добавил, с намеком: — Только он не шевелится. Почему-то…

— Для этого я беру морковку потолще да две пуговицы костяные.

— Молковка для носа? — уточнил ребенок. — Или воткнуть куда дотянешься?

— Так ты и до пупа не дотянешься… — Сопоставив размеры ребенка с предположительными габаритами снеговика, Дед Мороз смутился. — Э-э-э… морковка для носа.

— А пуговицы вместо глаз?

— Правильно.

— У моего снеговика и нос есть, и глаза, и даже уши из капусты, а он не шевелится.

— Так на это, — по секрету сообщил Дед Мороз, — слово специальное есть. Волшебное.

— Секлетное? И детям с ним иглаться нельзя?

— Вообще-то да, но… Эй, мамки! Эй, няньки! — вскричал Мороз Иванович, которому наша пьющая за встречу компания была менее интересна, нежели детский восторг. Сам-то он не пьет — Яга к делу подошла серьезно и избавила его от сей пагубной привычки методом ментального кодирования. Если не навсегда, то надолго. Очень надолго… — А ну-ка, одевайте-наряжайте Ванюшку, пойдем снеговика расшевелим.

— Ул-л-ла!!! — скатываясь со скамьи, возликовало мое ненаглядное чадо, придя в восторг от предстоящего развлечения. — Сейчас мы снеговика активизилуем. Па, можно?

— Можно.

Няньки заохали, заахали, но последовали за Ванюшкой, который бегом бросился в свою комнату, одеваться.

— Да… — задумчиво протянул Добрыня, подперев рукой щеку, — дети…

— За детей! — предложил я.

Снегурочка мило покраснела, но строить из себя кисейную барышню не стала. Пригубив зелена вина марки «Специальная богатырская с перцем», она запила его квасом и закусила икоркой белужьей.

— Вот это по-нашему.

Со двора донесся звонкий детский крик:

— Зал-л-лаботала!

Выйдя спустя полчаса из избы — подышать свежим воздухом, я обнаружил, что снеговик действительно работает. В самом прямом смысле. Ему в руки сунули лопату и заставили очищать двор от снега. Особого рвения в занятии этим делом он не проявлял, но и не отказывался от общественно-полезной работы.

Вышедший вслед за нами на крыльцо домовой некоторое время наблюдал за действиями слепленного из снега работника, а затем прикрикнул на него:

— Ты как чистишь двор, рохля ушастая?! Тщательнее, тщательнее…

Снеговик на миг задумался, шевеля… э-э-э… ушами — капустными листами, и, вернувшись на исходный рубеж, принялся повторно соскребать снег с уже убранного участка.

— Вот так-то лучше, — уперев руки в боки, заявил домовой. — За всем следить самому приходится…

— А давайте еще одного слепим? — предложил Ваня, крутясь вокруг Мороза, ставшего на этот вечер лучшим его другом по детским играм.

— Завтра, — пообещал я. — А сейчас тебе уже спать пора. Да и нам тоже…

Удостоверившись, что все гости достойным образом устроены на ночь, я едва добрался до своего ложа и, обессилено рухнув на него, мгновенно заснул.

Отступление первое ПРОИЗВОДСТВО ЗОМБИ КУСТАРНЫМ СПОСОБОМ

Мамбуня Агагука с отвращением жевал подгоревшую яичницу, в которой изредка попадались твердые как камень куски чего-то, что горбун обозвал немного пережаренным мясом. Может, так оно и было на самом деле, но проверить это на вкус не удалось, поскольку попытки разгрызть такой кусочек ни к чему не привели.

— Добавки? — протягивая все еще слегка чадящую сковороду, предложил Пантелей.

— Нет!

— Как хотите, — не стал спорить горбун. Агагука издал вздох облегчения, который сменился тягостным стоном, когда Пантелей, обернувшись на полдороге, заявил: — На ужин останется.

Справившись с ужасом, стремящееся к господству божество вспомнило о своей великой миссии и потребовало:

— На ужин приготовь мне чего-нибудь вкусного.

— А это куда девать? — покосился на сковородку горбун.

— Сам съешь.

Горбун неопределенно хмыкнул и поинтересовался:

— А кто вам тогда готовить будет?

Не уловив взаимосвязи, Мамбуня Агагука тем не менее пообещал:

— По весне повара найму.

— Вот по весне и будете вкусности разные есть, а мне у печи стоять некогда — дел и так по горло. Ведь на весь замок я один. От ваших советчиков только мусор и вред сплошной.

— Да будет тебе помощник, — пообещал бог немертвых, — будет!

— Когда? По весне?

— А…

— Вот тогда и поговорим о вкусностях.

Горбун демонстративно потряс сковородкой, распространявшей сильный запах гари, и повернулся к выходу.

— Постой! — окликнул его Мамбуня. — Сегодня.

— Что сегодня? — не понял Пантелей.

— Помощник тебе будет. Сегодня.

— И где вы его найдете?

— Сделаю, — высокомерно заявил Агагука, гордо оттопырив челюсть и топнув пяткой. Кольца на ноге звякнули что-то невразумительное.

— Как?

— Легко! И даже не одного, а двух…

— Я здесь это… — заглянул в залу Павел Отморозов.

Не обращая внимания на появившегося советника, Агагука в запале крикнул, пьянея от своей крутизны:

— Нет, трех! Или еще больше.

— Чего? — растерялся Отморозов.

— Помощников, — пояснил горбун. И добавил, сопроводив слова соответствующими его пониманию данного процесса телодвижениями: — Делать будем.

— За что? — Только-только ставший руководителем информационной службы Павел позеленел и попятился, пытаясь вспомнить, каким образом он уже успел провиниться.

— Павел, мне нужен материал, — заявил Агагука.

— Какой?

— А какой есть?

— У Пантелея спросите — он у нас заведует такими вещами. Я, кажется, шелк видел… и сукно. Только я в этом слабо разбираюсь.

— Какой шелк? Какое сукно?! Мне люди нужны.

— Так нет никого, — пожал плечами Павел. — Вон разве Пантелей.

— Как никого нет? А в подземелье?

— Ну да, пленник.

— Тот самый?

— Тот самый.

— Что, всего один?

— Один, — подтвердил Павел. — Ну так он вроде не подходит?

— Плохо, — расстроился Агагука.

— Если помощников не будет, — потряс сковородкой Пантелей, — то на вечер будет яичница. Эта самая.

— Естедей, — пропел себе под нос Павел Отморозов. — Естедей.

— Будут, — поморщился Агагука. — Не может быть, чтобы в темнице хотя бы одного плохонького жмурика не отыскалось.

— Ну…

— Будем искать, — решительно заявил Агагука. — Пантелей, отнеси наконец эту сковороду и захвати лопату.

— Зачем?

— У меня от гари совсем голова разболелась, — пояснил Агагука.

— Вы считаете, что лопата в этом поможет?

— Иди уже.

Горбун пожал плечами и вышел из залы, окруженный стойким запахом гари.

Высунувшийся было из щели клоп неосторожно вдохнул полной грудью и, забившись в судорожном кашле, свалился на пол. Так он стал единственным клопом за всю историю существования их рода, который умудрился получить сотрясение мозгов. Можете мне не верить, но чем еще можно объяснить тот факт, что, едва оклемавшись, он отправился искать того Левшу, который сумел блоху подковать. А раз так, то и его сумеет.

К тому времени, когда горбун вернулся с лопатой, Мамбуня Агагука успел собрать необходимые для проведения ритуала воскрешения амулеты, травы и приспособления, имевшие весьма зловещий внешний вид.

— Там темно, — сообщил Павел, распахнув металлическую дверь, расположенную в правой от входа стене тронной залы. Чтобы добраться до нее, пришлось пройти мимо выглядывавшего из бассейна крокодила, с отвращением жравшей банан макаки и неутомимо извивавшейся в экзотическом танце у шеста девицы. — А у нас с собой даже фонарика нет — посветить.

— Вот этим светить будешь. — Горбун выдернул закрепленный у входа факел и, подпалив от мечущегося в камине огня, протянул его руководителю службы информации и пропаганды.

Павел Отморозов отставил потрескивающий факел как можно дальше и нырнул под низкий каменный свод. Следом за ним спуск в подземелье начал Мамбуня. Замыкающим оказался Пантелей, который забросил лопату на плечо, и теперь она на каждом шагу со скрежетом задевала левую стену.

Спустившись по лестнице, троица продолжила свой путь по длинному узкому коридору, который каждые десять метров резко сужался, образуя арочный проход с низким сводом.

Бум! — Не заметив первый же такой свод, Отморозов испытал прочность кладки собственным лбом. Кладка выдержала. Лоб тоже.

Хихикнув, Мамбуня немного пригнулся и свободно миновал препятствие. У низкорослого горбуна проблем вообще не возникло.

Бум! — Второй выступ Павел тоже не обошел своим вниманием.

Агагука рассмеялся вслух.

Но его веселье оказалось кратковременным. Под его босой пяткой что-то отчетливо хрустнуло. Звук вышел насыщенным и противным. При ближайшем рассмотрении это «что-то» оказалось весьма крупной мокрицей.

Теперь уж хихикнул Павел. Правда, очень тихо и осторожно. Гневить воскресившего тебя бога не самое благодарное занятие.

Агагука поморщился, но продолжил путь.

Следующая мокрица оказалась еще крупнее и противнее, если судить по мокрому пятну, от нее оставшемуся.

— Отдай факел Пантелею, — распорядился божок, вытерев пятку о лежавший у стенки череп. — Пускай он светит.

Горбун, не споря, вручил советнику по идеологической линии лопату, а сам, взяв факел, побрел вперед. Из-за его небольшого роста освещенный участок сместился книзу, и теперь Мамбуня отчетливо видел, куда ступает его нога.

— Значительно лучше, — довольно заявил Агагука. Его радость длилась всего несколько метров — до очередного аркообразного прохода.

Бум!

Павлик не сдержал злорадного смешка. О чем тотчас пожалел.

Мамбуня Агагука, придя в неописуемую ярость, разразился потоком гневной брани, ибо разразиться громами и молниями не мог — специфика его божественности лежала исключительно в способности делать немертвых. Кроме этого он мог только перемещаться вне времени и пространства. Когда божественный гнев немного остыл, Мамбуня начал мыслить конструктивно и тотчас внедрять пришедшие на ум идеи в жизнь.

— На колени! — повелел он своему советнику-идеологу. — Немедленно!

— Пощади-и-и…

— Заткнись, — повелел Мамбуня Агагука, оседлав ставшего на колени Павла. — Поехали.

Отморозов всхрапнул по-лошадиному и довольно резво потрусил вперед, взбрыкивая всеми четырьмя конечностями и радуясь, что так легко обделался… то бишь отделался. Ну да одно другому не мешает, правда?

Коридор наконец-то закончился, уткнувшись в овальное помещение, из которого, словно щупальца спрута, во все стороны расходились ответвления. Часть этих ответвлений вела к камерам, где положено было содержать узников, еще часть составляла крайне запутанный лабиринт, в котором и сам черт ногу сломит, а оставшиеся проходы вели непонятно куда и заканчивались неизвестно где, поскольку старательно заложены были еще при прежнем владельце дворца.

Подойдя к стоявшему в центре помещения каменному трону, старательно обмотанному длинной цепью, из-под витков которой блестел чей-то взгляд, Агагука поинтересовался:

— А узники в этой дыре есть?

— Вот придет Иван-царевич, — с угрозой пообещали из-под цепочного кокона.

Но Агагука на угрозу внимания не обратил, он повторил вопрос и, чтобы лучше расслышать ответ, приблизил лицо к зазору между витками цепи, в котором поблескивали зубы.

— Тьфу! — Влажно плюхнулось в ухо вместо ответа.

— Заткни ему неблагодарную пасть! — повелел Мамбуня Пантелею.

Горбун заворчал, но отложил лопату и, достав из кармана запасную портянку, использовал ее в качестве кляпа.

Не добившись от узника информации, троица устроила краткое совещание, суть которого свелась к обсуждению следующего вопроса: «Какая разница, куда идти?» Туда и пошли.

Судьба их привела в склеп, словно специально к их приходу наполненный под завязку.

— Теперь мы в сто раз больше яичницы нажарим, — довольно потирая руки, промурлыкал Пантелей.

Мамбуня Агагука поморщился, но приступил к делу.

Первым делом его ассистенты извлекли тела из ниш и выложили в коридоре вдоль стены.

Горбун поджег торчавшие из стены факелы и принесенную божеством треногую жаровню. Стало почти светло.

— Теперь ступайте прочь, — повелел божок, развязывая узелок с инструментом.

«Не доверяет», — сообразил Павел, уныло бредя вслед за горбуном.

Оставшись один, Агагука приступил к таинству превращения трупов в немертвых, а проще говоря — зомбированию.

Первым делом он стянул со всех штаны и перевернул лицом вниз. Осмотрев результат своих стараний, он довольно вздохнул и взял из принесенных инструментов длинную металлическую палку с широким плоским набалдашником. Поднеся его к жаровне, Агагука дождался, пока инструмент раскалится, и приступил к самой важной части своего обряда.

— Ты мой, — заявил Мамбуня трупу, выжигая на его ягодице свое тавро — букву «V». — Скоро весь мир будет носить мою метку.

Тайно наблюдавший за действиями Агагуки муравей сделал соответствующую пометку в блокноте: «Для того чтобы выявить немертвого, достаточно снять с него штаны.

Заклеймив всех своих будущих последователей, Мамбуня Агагука перешел к второй стадии оживления. Отложив тавро, он взял в руки батог и принялся жестоко избивать трупы, приговаривая:

— Чтобы знали, кто главный… мне повиноваться нужно.

Смахнув со лба пот, обильно выступивший, несмотря на царивший в подземелье холод, Мамбуня отложил батог и, подвинув к трупам жаровню с ярко-красными угольками, взял тонкую бамбуковую трубку и кисет с перетертыми в пыль травами.

— Сейчас я вам вдую, — пообещал Агагука, обведя взглядом ряд помеченных V-образным тавром задов.

— Фу… — скривился муравей.

Подойдя к ближайшему трупу, Мамбуня приступил к завершающей стадии изготовления немертвых. Именно от точности выполнения этой сложной операции зависела удачность всего процесса. Одно неверное движение и… пришлось бы повторять весь ритуал заново. А вот если и тогда что-то пошло бы не так, то все — свободного места для тавра не останется.

Отмерив щепотку толченой травы, Агагука осторожно набил ее в бамбуковую трубку. Затем, крепко ухватив труп за плечо, он резко перевернул его на бок и одним выверенным движением ввел бамбуковую трубку в предназначенное для этого отверстие.

В воздухе запахло чем-то нехорошим, зловещим… черной магией самого гнусного пошиба.

Взяв щипчиками с жаровни уголек, Мамбуня поднес его к трубке. Трава вспыхнула. Агагука что было силы дунул в свободный конец бамбуковой трубки и проворно отскочил в сторону.

Некоторое время ничего не происходило, если не считать возни мокриц в стыках кладки стен и тяжелого дыхания Агагуки.

— Апчхи! — раскатисто чихнул труп и упал на спину, уставившись выпученными глазами в грязный потолок. Затем он со скрипом поднялся и, отыскав глазами Агагуку, проскрипел:

— Угу… угу…

— Надень штаны и отдай трубку, — повелел Мамбуня.

Зомби послушно натянул спущенные ниже колен штаны и попытался достать трубку. С первого раза ему это не удалось — уж очень глубоко в ноздрю загнал ее Мамбуня. Наконец ему это удалось, и он вернул ее своему повелителю.

Отправив оживленного зомби к Пантелею и Павлу, божок вытер о леопардовый передник бамбуковую трубку и принялся набивать ее по новой.

Процедура оживления следующего трупа не отличалась от предыдущей ни на йоту. Мамбуня переворачивает объект на бок, втыкает трубку в левую (именно левую!) ноздрю и, подпалив травяную пыль, с силой вдувает дым в легкие объекта.

Когда от сложенных у стенки мертвецов остался лишь мерзкий запах, частично забитый вонью сгоревшей травы, Мамбуня Агагука удовлетворенно перевел дыхание и пустился в пляс, топая пятками и потрясая косичками.

— Еще долго? — спросил у Павла горбун, стараясь держаться подальше от обещанных помощников. Что и говорить, амбре они распространяли специфическое.

— Вроде последний, — теребя хвост компьютерной мыши, ответил главный идеолог новоявленного божества.

И действительно, вслед За этим из темноты, позвякивая браслетами и насвистывая неизвестный мотив, вышел Мамбуня. Он бросил взгляд на закованного в цепи узника и распорядился:

— Перенесите его в тронную залу — у нас будет серьезный разговор. Несите вместе с креслом.

— Оно слишком тяжелое.

— А помощники на что?

— Они же тупые, — резонно заметил горбун.

Ничего, что тупые, зато послушные, — заявил Агагука, а про себя подумал: «Не объяснять же им, что для создания разумного немертвого, такого, как Отто или Павел, нужен труп неприкаянного покойника или совсем свежий, душа которого не успела пройти суд божий. Иначе вернувшаяся к воскрешенному телу душа не может войти в него и остается кружить рядом, страдая ужасно и постепенно развоплощаясь. Таких и немертвыми называть совестно… тупые зомби с крайне ограниченным сроком эксплуатации», — Но ничего этого амбициозное божество вслух не произнесло, зато напомнило об обещании:

— На ужин хочу жаркое, много жаркого и много вина.

— С чего я жаркое сделаю? — проворчал под нос Пантелей. — Разве что…

Нехорошего взгляда горбуна немертвые не заметили. Равно как никто не заметил, что с утра их стало на одного меньше.