Снова распылившись Ищем счастье слепо.
Оно не дождавшись Улетело в лету.
Не пришел. Призрак не пришел. Я предала его мыслями о другом. Тем поцелуем, что Киму удалось сорвать. Я жалею, так сильно жалею, что реву целый день, не отвечаю на звонки и не открываю дверь, когда кто-то приходит. Не хочу никого видеть, даже родителей. Мне просто нужно побыть одной. Я и так одна всегда, но сейчас мне лишние голоса и внимание совсем не в радость.
Когда под вечер в дверь кто-то начинает колотить ногами, я все-таки приподнимаюсь и ползу к дверям.
— Ярина, открывай! Это мама! — слышу родной голос с другой стороны. Нащупываю замок, но сил не хватает даже ключ провернуть.
— Погоди, — приваливаюсь плечом к стене и со второго раза получается. В глазах на миг темнеет, падаю, но мне все равно. Он бросил меня. Так больно мне еще не было.
— Неси ее в комнату, — слышу мамин голос из вакуума. Меня отрывает от земли, я не открываю глаза и не вслушиваюсь больше в голоса. Хочу просто провалиться в вечный сон.
— Забери меня, умоляю, забери меня… — с губ срывается шепот, а потом кто-то гладит по щеке и отвечает:
— Все будет хорошо. Ты только держись.
Прихожу в себя через несколько часов. Открываю тяжело глаза и вижу, как в окне разливается темень. Плотная, как и тьма в моей душе.
Колючая тоска бьет в грудь и сгибает пополам. Реву, как сумасшедшая, вою и терзаю зубами подушку. Почему я согласилась на этот вальс? Зачем? Ненавижу Кима! Себя ненавижу.
— Эй, как ты? — кто-то кладет руку на плечо и я приподнимаюсь. Сквозь дрожащую муть слез вижу силуэт мужчины, а когда понимаю, кто передо мной стоит, хочется взорваться от ярости. Только сил нет.
— Иди прочь, Ким. Зачем ты здесь? Как?
— Мама переживала за тебя, попросила помочь дверь открыть, — он присаживается рядом и подает стакан воды. — Выпей. Ты в бреду была.
— Проваливай, я не хочу, чтобы за мной ухаживали.
— Я не ухаживаю, — он мягко улыбается и, приподнимая мне голову, притискивает стакан в губам. — Как только твоя мама вернется, я уйду.
— Для нее же выступление важней меня, — вырывается обида. Знаю, что тридцать первого у них вечер вальса. Жадно пью воду и откидываюсь на подушку. — Можешь уходить сейчас, я уже в норме.
— Конечно, — хмыкает Ким. — Но я все же останусь, не хочу отвечать потом за твой трупик, если ты пойдешь в туалет и грохнешься головой об умывальник.
— В уборную со мной попрешься?
— Если нужно будет, — отрезает и громко ставит стакан на тумбочку.
— Иди ты, Альдов! Ненавижу тебя всем сердцем.
— Само собой. Я это уже слышал. И не удивлен, пиар — злая штука, может, изменить человека в глазах других кардинально. Так ведь?
Смотрю в его синие морозные глаза и не понимаю, что меня так бесит в нем. Привлекательный, обходительный, но я не могу удержаться от неприязни и злобы.
— Расскажешь, за что ты меня так не любишь?
— Нет.
— Мне же интересно, — он усмехается и присаживается на край кровати. Я отодвигаюсь и подтягиваю одеяло на подбородок.
— Потому что ты самоуверенный козел! — все что могу сказать. Перед глазами расплывается мир, и мне приходится захпопнуть веки и справиться с полетом на кровати — голова кругом.
— Не убедительно, — наклоняясь ближе, шепчет Ким. Теплое дыхание скользит по щеке и нагревает ее еще сильнее. Меня подкидывает от дрожи.
— Ты разрушил… — хочу сказать «мою жизнь», но понимаю, как это глупо звучит. Разве сон можно назвать жизнью? Разве иллюзия перевернется в миг и станет реальностью? Нет. Так за что я его обвиняю?
Молчу и жую потрескавшиеся губы, а потом тихо выжимаю: — Извини.