Годом ранее
После койотов появились крылатые падальщики. Вороны, сороки, шершни, мухи. Даже тощий орел.
Я оставалась там, потому что не знала куда идти. Мне больше не хотелось блуждать по темноте, продираясь сквозь бесконечные деревья и камни. И, опасаясь заблудиться, я не могла заставить себя снова отправиться в лес.
Шок от вида моего изуродованного тела прошел достаточно быстро. Я с интересом наблюдала за тем, как падальщики терзают остатки, борясь за добычу.
К тому времени, как на второй день зашло солнце, от моего тела остались практически одни кости. Не белые, а скорее похожие на кости для супа. Красные, очищенные от кожи и мышц. Животные не тронули мою одежду, за исключением тех мест, где она мешала им добраться до добычи. Розово-зеленый шарф сбился в кучу у основания колючего куста и, когда поднимался ветер, он развевался подобно флагу.
Ворона с глянцевым оперением проявила особый интерес к одному из моих кед. Она потащила его подальше от остальных останков, куда-то за камни.
Сначала я пыталась отгонять ворон и мух, как делала с койотами. Но получалось лишь тогда, когда мои чувства обострялись.
Например, когда я вспомнила, как очнулась в темноте, и его руки сомкнулись на моем горле.
Или когда думала о родителях, которые уже наверняка знали, что со мной что-то случилось.
Или размышляла о том, что мертвая заблудилась в лесу, а койоты и вороны поедают мое тело.
Некоторое время я старалась не давать волю чувствам. Понимание, что я все еще отчасти могу влиять на окружающий мир, немного утешало. Даже если это касалось всего лишь пчел или птиц, которым было интересно начисто выесть мою ногу.
Через некоторое время я выдохлась. Невозможно долго испытывать злость, грусть или отвращение – именно так и было при жизни. Так что с течением дней я смирилась с ситуацией.
Попробовала полететь.
Неловко признавать, но я считала, что призраки умеют летать. В каждом просмотренном мной фильме именно так и случалось. Сначала я просто как бы приказала себя парить. Не получилось. Затем подпрыгнула и замахала руками, как во сне. Ничего. Я даже забралась на поваленное бревно, а потом на трухлявую сосну, чтобы проверить, поможет ли дополнительная высота взлететь. Но всего лишь опустилась на землю, как воздушный шарик, у которого заканчивается гелий.
По некой причине именно из-за этой ситуации я почувствовала острое отчаяние. С его помощью разогнала пару ворон, которые клевали мою руку.
Когда мне наскучило прыгать с бревен и деревьев, а тревога никуда не делась, я отправилась в направлении, противоположном тому, в котором бежала раньше, и тогда нашла узкую грунтовую дорогу, по которой, должно быть, он и ехал. В пыли еще виднелись нечеткие следы шин.
Я прошла по дороге, как мне показалось, несколько километров, но она постоянно петляла, и я поняла, что если пойду дальше, то не смогу вернуться назад.
Я увидела лишь один-единственный знак. На деревянном столбе была прикреплена табличка, гласившая: «Каньон Офир-10». Название не вызвало у меня никаких эмоций. И за весь день я не услышала ни одной машины.
Так что в итоге осталась на месте.
После того как крупные крылатые потеряли интерес к моим останкам, за дело взялись муравьи. Наконец решившись подойти поближе к собственным костям, я несколько дней наблюдала, как насекомые бегают по своим туннелям. В их действиях было нечто гипнотизирующее. Даже с близкого расстояния мне едва удавалось понять, что именно они делают. Их маленькие челюсти были такими крошечными и стремительными, что казалось, они мечутся туда-сюда, ничего не успевая. Однако в течение следующих нескольких дней кости были вычищены. Мне было приятно видеть свои останки в таком виде. Никакого красного, лишь грязновато-серый и белый цвета.
За это я мысленно поблагодарила муравьев.
Ночи все еще вселяли в меня страх. Как только солнце село, я покинула свой наблюдательный пункт возле муравьев и пристроилась на каменистом выступе, где овраг переходил в пересохшее русло ручья. Широкий выступ нависал над парой более крупных валунов, и, улегшись на спину, я могла спокойно смотреть с него на звезды, зная, что никто не подкрадется сзади.
Я много размышляла о нем. О том, сколько доброты и тепла было в его взгляде, когда мы разговаривали в ресторане «У Грейси». И какая злость и отчужденность сияли в нем при свете луны, когда я пришла в себя в лесу, на том месте, с которого так и не встала.
Он либо нес меня, либо тащил по земле. Место, где лежало мое тело, находилось не менее чем в ста ярдах от края грунтовой дороги. И было невозможно припарковаться на каменистой, заросшей деревьями местности. Даже если бы по грунтовой дороге проехала другая машина, пассажиры ничего не заметили бы. Лишь намеренно придя сюда, можно было обнаружить кости, которые с каждым днем все больше и больше становились похожи на часть здешнего пейзажа.
Конечно же я не могла спать, но спустя несколько дней обнаружила, что могу абстрагироваться. И чем-то это состояние напоминало погружение в сон.
Когда я расслаблялась и ни о чем не думала, мое сознание начинало дрейфовать. В этом подобии сна я могла выбирать видения. Я обнаружила, что теперь гораздо легче, чем при жизни, могу вызывать любые воспоминания, причем в ярких деталях. Мне была доступна возможность снова пережить все то, что я когда-либо делала или видела.
Я часто вспоминала задний двор дома, в котором росла. Не желая делать уроки или ложиться спать, я иногда брала с дивана одеяло и через заднюю дверь уходила на батут, где укладывалась на спину, укрывалась одеялом и смотрела, как на крыльце загораются фонари, а на небе появляются первые звезды. Мне почти удалось расслышать сверчков и шаги соседа, когда он чистил гриль, пока в воздухе все еще витал запах гари.
Я вспоминала о своем последнем дне рождения, как мы с Шарисой сняли домик и катались на гидроциклах на Медвежьем озере. Как ветер дул мне в лицо, когда мы, смеясь, мчались по озеру, а потом кричали, когда я слишком быстро останавливалась и гидроцикл раскачивался, а потом мы упали в ледяное озеро. Мы так сильно хохотали, что едва получилось забраться обратно на сиденье.
Я вспоминала родителей, с которыми едва ли общалась, начав самостоятельную жизнь. Встречи на Рождество, семейные ужины, вечерние киносеансы, прогулки на велосипеде и даже те случаи, когда мне читали нотации по поводу недостаточно хороших оценок или позднего возвращения домой. Даже эти воспоминания дарили мне чувство комфорта.
Это был отличный способ скоротать время.
Но иной раз я понимала, что настолько глубоко погружаюсь в воспоминания, что лишь по прошествии нескольких секунд могу осознать: я по-прежнему нахожусь среди камней, земля у моих ног залита кровью, а кости разбросаны по поляне.
Я не знала, что произойдет, если позволить себе слишком глубоко или надолго погрузиться в прошлое. Поэтому действовала с осторожностью.
На пятый день… кажется, на пятый, но я могла определить течение времени лишь благодаря воспоминаниям, – я впервые услышала шум машины. Он доносился издалека, но это определенно была машина.
Я как можно быстрее бросилась на этот звук. При жизни точно поразилась бы подобной скорости, но по сравнению с возможностью летать моя скорость все равно приносила разочарование. Мне казалось, что я все же должна уметь передвигаться по воздуху.
Успев добежать до грунтовой дороги, я увидела, как машина едет с другой стороны чуть дальше по склону. И она двигалась в мою сторону.
Поэтому я осталась стоять на месте, прямо посреди дороги. Вопреки всякой логике, мне хотелось надеяться, что они увидят меня. Или мне удастся остановить машину. Или, по крайней мере, я почувствую хоть что-то, когда машина проедет сквозь меня.
Но мои надежды не оправдались. Машина продолжала ехать, даже немного быстрее, чем стоило бы, учитывая неровную грунтовую дорогу. Но мне не удалось остановить ее. И она не проехала сквозь меня. Вместо этого, когда машина врезалась в меня, некая сила как бы отбросила меня на обочину. Аккуратно. Словно я была засохшим клубком растения или пластиковым пакетом.
Мне удалось лишь мельком взглянуть на пассажиров машины, прежде чем темно-зеленый «РАВ4» скрылся в клубах пыли. Женщина и мужчина. К счастью, не он. Пара была примерно моего возраста. Около двадцати пяти. Они слушали громкую музыку и еще громче смеялись. Я видела, как она смотрела на него, когда машина подпрыгнула на колее в грязи. С обожанием. Без тени страха. Счастливая от того, что жива и они вместе.
Увиденное повергло меня в грусть. Именно эти эмоции и чувства искала я в ресторане «У Грейси». Они привели меня сюда. Здесь в двадцать три года оборвалась моя жизнь. И единственное, что у меня осталось, – ворох воспоминаний.
И тогда на обочине дороги я увидела его.
Коралловый кед.
Мой кед, тот самый, который утащила ворона.
Он наполовину застрял в кусте, коралловый превратился в грязно-оранжевый, в некоторых местах усеянный небольшими пятнами цвета ржавчины, а точнее кровью.
Он лежал в углублении, которое служило обочиной. Не на виду. Но и не полностью спрятан. Не как остальные части моего тела.
А значит, если кто-то посмотрел бы туда под правильным углом, то смог бы увидеть его.