Джурак вздохнул и сделал еще один глоток. — Я подозревал, что однажды я найду опухоль, или начну кашлять кровью и это убьет меня в конечном итоге.

— Я подозреваю, что даже если вы бы знали как создать такую штуку, вы бы держали это знание скрытым от нас.

Джурак улыбнулся. — Вы можете быть уверены в этом.

— Невзирая на цену людей, которых вы теперь ведете.

— Поверьте мне, Веламак, каждый в конце умрет от этого. Сконцентрируйтесь на видах оружия, которые вы уже знаете.

— Все же одна из причин, по которой меня послали сюда, это получить информацию, что мы можем иметь вооружение, чтобы победить янки, когда придет время.

— И когда это время придет?

— Когда мы будем готовы.

Джурак снова рассмеялся. — Мы играем в эту игру слов несколько месяцев. Вы разрываемы на части войной. Сколько там у вас претендентов на трон?

— Это не важно. В конечном итоге казаны объединятся. Мы уничтожим их с легкостью.

— Кто «мы»? Я подозреваю, что этот ваш орден гораздо больше озабочен своим собственным успехом, чем любым единством Казанской империи, или кто там на престоле в данный момент. Насколько я знаю, вы представляете только ваш орден и служите этой далекой империи только левой рукой.

Веламак покачал головой и рассмеялся. — Весьма эффектно.

— Не надо относиться ко мне свысока. Я могу быть правителем падшего клана, но я кар-карт, который по-прежнему может выставить в поле тридцать уменов самой лучшей кавалерии в этом мире.

— Мы знаем это. Это одна из причин, по которой мы добивались встречи с вами.

— И, да, как мы будем платить, раз война действительно наступит. В республике сорок миллионов человек. Миллион может быть мобилизован в течение недели. И мы станем первой мишенью.

— Император никогда не просил вас пожертвовать собой.

— А я и не буду. Император, как далеко отсюда? Около двухсот лиг по суше до моря. Затем, как далеко, тысяча лиг? Две тысячи?

— Что-то около того. Помните, мы узнали о вашем поражении спустя несколько месяцев после того, как оно произошло. Если бы мы знали об опасности раньше, мы бы послали помощь. У нас было двадцать лет, чтобы обдумать этот вопрос и подготовиться.

— И воевать среди себя, тем самым отвлекая свои силы. Веламак, вы находитесь здесь в течение нескольких месяцев. За последнюю неделю вы не раз видели на расстоянии одного из их лидеров, их самого лучшего генерала.

— Даже для них невысокий.

— Назовите его так, когда он возглавляет атаку, так как я однажды видел это.

— Мне кажется, что он почти нравится вам.

— Нравится, проклятье, — прорычал он, и налил себе еще выпить. — У него есть «ка», душа воина. Среди нас рассказывается, как он в одиночку убил более тридцати тысяч тугар за одну ночь, разрушив дамбу, которая затопила их лагерь, сметая элитные умены. Некоторые из нас также считают, что у него есть «ту», способность читать в душах других.

— И именно поэтому вы запрещаете ездить мне с эскортом и заставляете наблюдать с отдаления?

— Совершенно верно.

Веламак кивнул. — Нам известно о «ту» и «ка». Но я сомневаюсь, что люди овладели ими, по крайней мере их люди.

— Их люди?

— Да, так я привлек ваше внимание?

— Что вы подразумеваете?

— Только то, что существует много того о казанах, чего я все еще не рассказывал вам.

— Мы говорили об это раньше без конца, и всегда кажется, что я узнаю драгоценную малость о вас и вашей империи в ответ.

— Чем меньше вы знаете, тем меньше раскроете людям.

— О да, как та ваша глупость, дать револьвер в качестве подарка Огади из клана Белых лошадей.

Веламак замер. — Я заметил его отсутствие вскоре после того, как прибыл в лагерь. Огади был одним из тех, кто сопровождал меня сюда от берега. Он требовал подарок за свои усилия. Я дал ему несколько золотых безделушек, ничего такого, что можно было бы определить как не принадлежащее вашей орде. Я надеялся, что револьвер потерялся, когда мы преодолевали поток по броду. Теперь я знаю, что это не так. Он украл его.

Он никогда не доверял Огади. С другой стороны, он редко когда доверял любому из своих картов. Проклятый глупец.

— Они знают о вас, Веламак.

— Только слух.

— Я думаю они знают больше. Я чувствую это от Готорна. Одного револьвера было достаточно, чтобы вызвать беспокойство, но он, похоже, давил эти последние несколько дней, встревоженный, как будто владея большей информацией, чем когда-либо поделился бы со мной. Возможно один из их кораблей наконец обнаружил место, где находится ваш.

— Как я уже рассказывал вам, нам повстречалось три их корабля. Примитивные вещи, на самом деле. Они с легкостью были побеждены, их команды уничтожены.

— Людей слишком много, Веламак. Вы не можете остановить каждую утечку, каждую дырку в этой вашей невидимой стене, которую вы пытаетесь установить, пока решаете свои собственные разногласия.

Веламак покачал головой. — Только слухи. Помните, океан такой же огромный, как и ваши степи, усыпанный тысячей островов, архипелагами и потом нашими родными землями. Да, люди там есть, некоторых мы никогда не обнаруживали. Они широко распространились за последние двенадцать тысяч лет, с тех пор как портал в их мир загадочным образом открылся после спящего состояния с момента Падения. Мы используем их для нашей цели, когда это необходимо, умерщвляем, когда они не подходят, но никогда не позволяем себе стать такими поработителями по отношению к нашим невольникам, какими были вы.

— Не я, те, кто пришел до меня, — холодно ответил Джурак.

— Не принципиально. То, что я хочу сказать, что за годы, когда мы узнали о восстании этой человеческой нации, мы поддерживали зону разрушения на островах, куда они могут забрести, не оставляя следов.

— И снова, почему вы просто не атаковали?

— Что бы мы получили к тому моменту? Когда удар должен быть нанесен, он должен быть уничтожающим, без полумер. Мы знали, что мы бы получили небольшое преимущество на машинах, благодаря тем из вашего мира, кто пришел через портал почти сто лет назад.

— Наши корабли имеют огневое преимущество перед их, наши самолеты крупнее, наша артиллерия опережает их во всех отношениях, как и наша взрывчатка. Тем не менее, то, что я узнал от вас такое чертовски притягательное. Вы говорите о беспроводных телеграфах, эти двигатели, которые вы называете внутренними, создание света через провода, химические вещества, которые убивают, газы, которые убивают, искусственные болезни. Всеми богами, что бы мы только не отдали за такие знания.

— Но тем не менее я знаю о них, но я не знаю как изготовить их, — произнес Джурак.

— Точно. Десять лет работы над такими вещами и никакая угроза со стороны людей никогда не будет иметь какое-то значение для нас.

— У вас есть преимущество, и что из этого?

— Проклятье.

Это было чертыханье, не направленное на него, но тем не менее он напрягся, почувствовав оскорбление. После двадцати лет в качестве кар-карта, его гордость не позволяла терпеть оскорбление, ни настоящее, ни воображаемое.

— Нет, вы неправильно поняли, — поспешно сказал Веламак. — Я понимаю почему. Я знаю, что наши кораблестроители работают над этим механизмом, называемым «система управления огнем», чтобы быть способными оценивать цель с большого расстояния и безошибочно прицеливаться. Совет, который вы дали нам несколько лет назад, до сих пор плодоносит. Наши орудия могут стрелять на три лиги или около того, но в море они бесполезны за две тысячи шагов. Я понимаю, что такая вещь изучается, но спросите меня, чтобы я объяснил, но я бесполезен. Я понимаю, что тоже самое и с вами.

— Мне было почти двадцать лет, когда я стал солдатом. Прежде, я был научным сотрудником, интересующимся трудами древних и их философиями, — ответил Джурак. — Я знаю как повернуть ручку и станет светло, чтобы я смог почитать, но попросите меня объяснить, почему зажегся свет, а я понятия не имею.

— Все же, то, что вы нам рассказывали, мы будем стараться работать над этим.

— Вы пробудили моё любопытство кое насчет чего.

— И что это?

— Ваши людские особи. Я знаю вы чувствуете презрение из-за лунного праздника. Я наблюдал за вами с близкого расстояния этим вечером.

Веламак неопределенно махнул рукой. — Примитивно, но интересно. Я полагаю, что вы были гораздо сильнее обеспокоены, чем я когда-либо буду.

Снова Джурак слегка рассердился, но затем это прошло. — Существует некое отличие насчет ваших людей. Я слышал слухи об этом.

Веламак улыбнулся. — Да, они другие.

— И чем они отличаются?

— Они на нашей стороне.

— Но вы сказали, что истребили их на островах.

— Низшие существа. Нет, мы говорим о тех, кто живет внутри империи, некоторые из них на протяжении сотни поколений или больше.

— И они рабы? Вы питаетесь ими?

— Время от времени, но это не существенно, и не касается их.

— Тогда в чем заключается разница?

Веламак улыбнулся. — Шив. Мы разводим их. Мы разводим их в соответствии с тем, что мы желаем от них.

— И что это?

— Раса воинов. Выведение породы путем, каким вы разводите лошадей. Тех, кого мы не отбираем, мы уничтожаем или стерилизуем. Только самые лучшие продолжают размножение, поколение за поколением.

— Боги. Они могут быть семенами вашего собственного краха.

Веламак улыбнулся. — Нет. Из-за ордена, который контролирует их, и у них есть что-то, чего вы никогда не давали вашим человеческим особям.

— И что же?

— Вера. Вера в божественность нашего творения. Они — Шив, элита элит, и когда республика встретится лицом с легионами Шив, она погибнет.

— И что насчет нас, в таком случае? — спросил Джурак, холодная дрожь страха пробежала по нему, когда вся чудовищность того, что он услышал, пронзила его.

Веламак улыбнулся. — Он из моего ордена, как я полагаю, он прямо сейчас движется в направлении к окончательному контролю, он будет вести нас.

Джурак опустил голову. Впервые с момента встречи этого посланника, он наконец почувствовал, что понял, что скрывалось в нем. Этот казан был не просто посланник, он был фанатиком, верующим, который появился приготовить путь грядущему безумию.


— Итак, вы выжили после всего, Хазин.

Хазин улыбнулся, низко кланяясь перед Великим Магистром своего ордена. Он видел настороженный взгляд, перемещение Великого Магистра, когда он чуть-чуть наклонился вперед, готовый отпрыгнуть, если Хазин сделает угрожающее движение.

— Мой господин, я должен выразить протест из-за унижения при личном досмотре перед входом в ваши покои, — ответил Хазин, — я не настолько нелоялен, чтобы ударить вас сейчас.

Фразу Хазина Великий Магистр сопроводил саркастическим ворчанием.

— Весь город пребывает в смятении с тех пор как пришвартовался ваш корабль, интересно, какие новости вы принесли.

Хазин усмехнулся. «Так они не были уверены. Боже».

— Ханага мертв, как вы и приказали.

Раздался выдох облегчения.

«Ага, так он боялся тайного сговора внутри заговора. Прекрасно, это отвлечет его размышления на данный момент».

— Не было никакого смысла в сохранении этих новостей скрытыми. Я уже отправил одного из наших аколитов во дворец передать его Высочеству хорошие известия. Я подумал это самое лучшее, тем не менее вам я сообщаю лично.

Великий Магистр шелохнулся. — Вы уверены, что он мертв? — теперь его голос был наполнен угрозой.

— Если вы сомневаетесь, вызовите Шив, которые были на борту корабля и подвергните их допросу. Они избавились от тела после того, как мы закончили.

— Вы должны были оставить какое-нибудь доказательство для удовлетворения Ясима.

— Аколит несет с собой корзину с головой Ханаги. Является ли это достаточным доказательством, мой господин?

Раздалась усмешка. — Скорее всего его стошнит от такого зрелища.

— И стошнит снова, когда вы потребуете оплату, — ответил Хазин.

Великий Магистр кивнул, подобрал кинжал, покоящийся на его столе и проверил лезвие.

— Он заплатит. Он знает результат если откажется.

— Ясим с виду может казаться слабаком. Но так ли это?

— Он глупец. Ханага был другим. Однажды гражданская война была бы разрешена и мы все знаем, что он бы повернул на нас. Мы были бы единственной угрозой, оставшейся Золотому трону. Ясим, из-за удара, будет слишком бояться нас. К тому же предложенное богатство было достаточно хорошей причиной переменить стороны и поддержать его.

— Война, однако, теперь закончена, — ответил Хазин. — Играя друг против друга — наш собственный путь к власти. Оставшиеся Знамена покорятся. И что потом?

— Мы укрепим наше владение. С предложенной оплатой мы сможем расширить наши храмы, собрать больше новобранцев. Десятилетний цикл борьбы за престол начнется снова, и в очередной раз мы сыграем в эту игру. Этот новый император морально слаб, но он достаточно силен в своих личных покоях. Довольно скоро народится следующее поколение с которым мы будем играть.

Хазин кивнул, хотя был не согласен. Магистр был стар, огонь покинул его. Теперь он думает как старик, ищет безопасность, тепло и комфортабельное сиденье рядом с Ясимом за банкетным столом и в амфитеатре.

Он не знал в полной мере того, кого он только что посадил на трон. За одну эту единственную причину он должен умереть и за простой факт, что он находился на его пути.

— Путешествие было утомительным, — ответил Хазин. — Могу ли я получить ваше разрешение удалиться?

Магистр кивнул, затем поднял руку, прямо перед тем как Хазин хотел выйти из двери и указал закрыть ее. — Один вопрос.

Хазин сохранил на лице безмятежное выражение.

— Ваш приказ был убить Ханагу. Безусловно маловероятно кому-то пережить такое задание.

— Да, это так.

— Тем не менее, очевидно, что вы все устроили так, чтобы выжить.

— Да.

Момент пришел, подумал Хазин. Если у него есть хоть немного мудрости, он должен убить меня сейчас, в это самое мгновение.

— Вы знали о моем намерении в отношении вас.

— Да, чтобы я также погиб, но этого не произошло.

— И?

— Вы можете убить меня сейчас и узнать результат, или позволить мне жить и узнать результат.

Наступил длительный момент тишины, магистр держал кинжал в своей руке. В своё время, этот священник был первым наставником в ордене. Хазин преданно следовал за ним, поскольку такая лояльность должным образом вознаграждалась продвижением. Теперь оставался один единственный шаг, чтобы достичь окончательного положения в ордене, и магистр знал это.

Хазин, наконец, посмотрел прямо на него. — Лучше та угроза, которую вы знаете, чем наоборот, — прошептал Хазин. — Прежде, чем кто-то еще сможет добраться до вас, им все еще придется сразиться со мной.

Магистр едва различимо кивнул в согласии.

— Взаимоотношения между нами будут сохранять баланс. Если внутри ордена есть еще один соперник, например Кришна или Ульва, они знают, что если нанесут удар по вам, я все равно отомщу, если же я буду сражен, тогда вы свершите месть. Пока мы будем осторожны, мы сможем выжить.

— Вы умоляете сохранить вам жизнь, Хазин? Я всегда думал о вас лучше, что вы никогда так низко не падете.

— Нет, скорее предположение, что либо мы оба сможем жить, либо оба умрем. Я знаю, почему вы мне поручили убить Ханагу. Это было дело нашего ордена и я мог осуществить его.

Он тщательно выбирал тональность своего голоса. Магистр обучал его чтению тончайших нюансов выражения, малейшему изменению в тоне, по миганию века, очень слабо различимому взгляду в сторону, когда говорят ложь. В этом заключалась еще одна сила ордена, обучение быть правдовидцем, тем, кто мог определить ложь у другого, независимо от того, как тщательно она срабатывалась.

Он на мгновение подумал о человеке по имени Кромвель, резкая честность которого была так легко читаема, и тем не менее он так труден для проникновения в его мысли. Затем он отбросил эту мысль в сторону. Он обязал был оставаться сосредоточенным.

— Я поручил вам Ханагу, чтобы заодно избавиться от вас. Потребности ордена сейчас, когда гражданская война подходит к концу, меняются. Вы, Хазин, процветаете на конфликте и манипулировании им в свою пользу. Я не уверен, сможете ли вы выжить теперь, когда это заканчивается.

— Мы все еще должны сразиться с человеческим восстанием на севере.

Магистр фыркнул. — Времени еще предостаточно.

— Я так не думаю.

— Почему?

— Мы столкнулись с их кораблем. Он кратко изложил битву с «Геттисбергом», но пропустил деталь о захвате двух пленников.

— Незначительно.

— Благоприятный случай. Мы знаем, что Золотой трон все в большей степени относится с подозрением к Шив. Факт, что мы размножаем их тысячами, намного более, чем когда-либо понадобится для жертвоприношений, что мы обучаем их войне, и что они сражаются до победного конца в каждом бою, заставляет императора нервничать. Бросить их в бой против человеческой Республики и это даст нам миллионы, чтобы править, и также возможно поможет выяснить местоположение Портала.

Великий Магистр открыто рассмеялся. — Вы и эта ваша сумасшедшая мечта покинуть это место. Разве не достаточно интриг для одной империи?

Хазин видел, что они уклонились от истинной темы разговора. Его собственная жизнь по-прежнему висела на волоске.

— Я хочу быть уверенным в выживании ордена, и в нашем собственном выживании.

— Нашем выживании или вашем, Хазин?

— Сохранение моей жизни также гарантирует и ваше, господин.

— Есть ли в этих словах угроза?

— Утверждение реальности, — тихо сказал Хазин своим холодным голосом, без малейшего намека на эмоции.

Магистр уставился на него, а затем невероятно медленно положил кинжал обратно.

— На данный момент, в таком случае, мы оставим все как есть.

Хазин поклонился и повернулся, чтобы открыть дверь, используя левую руку, которую он держал скрытой в складках одеяния.

Покинув покои магистра, он поспешно спустился по мощенному камнем проходу без крыши, мимо одного из прогулочных садов, где слонялись несколько новых посвященных, дрейфующих в своих туманных, вызванных наркотиком, видениях, и вошел в свою комнату, промчавшись мимо охранников Шив, осторожно открыв и закрыв дверь в комнату своей правой рукой.

После того как он остался один, он осмотрительно натянул перчатку на правую руку, внимательно следя за тем, чтобы ничего не коснуться своей левой. Когда правая была надежно укрыта, он снял темную, телесного цвета перчатку со своей левой руки и бросил ее в угольную жаровню. Затем прошел через тот же самый ритуал еще раз, натянув еще одну перчатку на вторую руку, перед тем как снять с другой.

Наконец, он снял одеяние, которое носил, с осторожностью, не позволяя складкам вокруг манжет коснуться открытой кожи.

Великий Магистр находился один в своем кабинете. Церемония окончания дня произойдет в течение часа, и он, как полагается, пойдет принять в ней участие. Яд с левой перчатки Хазина, попавший на дверную ручку, еще не успеет высохнуть и проникнет в кожу ладони. Его было совсем немного. Он даже не заметит его на холодном металле.

Смерти ждать недолго, возможно день, но затем придут судороги, имитируя приступ мозга. Конечно, он будет тщательно избегать нахождения рядом с ним. Никто не заподозрит, или если кто-то подумает, то никогда не осмелится говорить без однозначных доказательств.

Хазин осознал, что его трясет впервые за много лет, и он почувствовал вспышку гнева на себя за такое отсутствие контроля.

Старик окончательно решил свою судьбу из-за двух моментов. Во-первых он был глуп, что сразу не убил Хазина, пока он находился в комнате. Однажды отправив его на смерть, он должен был увидеть ее вплоть до завершения. Это было признаком колебания, возможно даже сентиментальности, чувства недостойного Великого Магистра. Во-вторых он не видит истинной опасности, наступающей с приходом мира. Если Ясим, который мастерски разрабатывал свой заговор за годы конфликта, больше не будет иметь кого-нибудь, против кого нужно плести интриги, то теперь он повернет на орден. Он будет делать это еле-еле заметно, осторожно, а затем нанесет удар с ослепляющей яростью.

Необходимо было совершить отвлекающий маневр, так, чтобы перевести внимание Ясима и всех других членов Золотого семейства, и Хазин понял, что судьба, если такая штука существует, предоставляет ему идеальный выбор.

Это был рай.

Голос нашептывал ему, что все это было иллюзией, наркотики в его питье и еде, но ощущения были настолько упоительными, что он не волновался.

Время от времени заходил тот, с голубыми глазами, улыбаясь, говорил спокойно, разумно, объясняя, как ясен и прост его путь; полностью покориться ордену, стать одним из Шив, и, самое дразнящее из всего, в один прекрасный день вернуться домой, чтобы править, больше не быть забытым сыном. Каким образом Хазин знал такие вещи, Шон не понимал. Трудно было сказать, что он на самом деле сказал, а что Хазин уже знал, и что тот мог как-то чувствовать, поскольку он теперь знал, что силы Хазина находятся за пределами всех кого он когда-либо встречал, человека или представителя орды.

Кто-то тронул его за плечо и, полу перевернувшись, он посмотрел вверх на нее и улыбнулся. Он не знал ее имени, он даже не был уверен, была ли она той, кто приходила прошлой ночью, но это не имело значения.

То, что она произносила, было непонятно, но это также было не важно. Она была выше любой грезы красоты, какую он когда-либо надеялся узнать, почти нечеловеческая красота в своем совершенстве. Он подумал, а она, как и он, вкусила ли лотоса?

Земля едоков лотоса, он помнил, его мать рассказывала ему этот миф.

Возможно это то место, где я сейчас. Он посмотрел мимо неотразимых зеленых глаз женщины в сад. Необузданное цветение растений переливалось всеми цветами радуги. Они на самом деле казались светящимися своим собственным внутренним светом. Их вид заставил его рассмеяться, и она рассмеялась с ним.

Она встала и очень медленно пошла — в его глазах она, казалось, плывет. Она сорвала цветок и вернулась, предложив его ему. Он почти заплакал от красоты изысканного красно-фиолетового цветка. Она наклонилась и оторвала лепесток, подняла его вверх, легонько коснулась им по губам, затем медленно съела.

Он улыбнулся и сделал тоже самое. Она пошла за еще одним цветком, и он ждал с нетерпением, чувствуя возрастающее желание, мечтая о том, что он дальше будет делать с ней, пока она плыла через сад.

Мягкий шепот голоса и она, казалось, исчезла в облаке, замененная на Хазина.

На мгновение он ни в чем не был уверен, уснул ли он, или он и зеленоглазая девушка занимались любовью или нет. Сейчас это было трудно вспомнить.

— Я могу отправить тебя прочь отсюда, — произнес Хазин, присаживаясь рядом с Шоном.

Он почувствовал вспышку паники, но затем, посмотрев в эти непроницаемые голубые глаза, он понял, что Хазин не будет таким жестоким. Зачем ему предоставлять такой подарок, только затем, чтобы затем отобрать его?

— Но ты знаешь, я не стану, не так ли?

— Да.

— Ты можешь уйти в любое время. На самом деле, я даю тебе свободу, О’Дональд. Ты мажешь очнуться через час после заката. Я дам тебе воздушный корабль и ты сможешь улететь домой, к своему народу, к земле, управляемой твоим отцом и его друзьями.

То, как он сказал это, показал простую перспективу этого, вызвало отвращение. Шон почувствовал легкое головокружение, его желудок скрутило узлом.

— Тем не менее, такой выбор всегда будет преследовать тебя, не так ли? Знать что этот рай находится здесь, чтобы вкусить его в любое время. Вместо этого ты будешь жить в бесплодной земле, где те, кто будут проходить позади тебя, будут прикрывать рты и шептать «идет сын пьяницы, сенатора, который является им только благодаря власти других. Идет сын неотесанного, крикуна, хвастуна и болвана. И однажды он станет таким же».

Шон наклонил голову и начал откровенно плакать.

— Твоя мать вытерпела такое, ты знаешь, и ты был беспомощен остановить ее от ощущения этой боли, не так ли?

Шон мог даже не отвечать. Он едва покачал головой, пока слезы продолжали течь.

— Останься со мной, — прошептал Хазин. — Останься со мной, и я обещаю, что однажды ты сможешь вернуться, чтобы исправить такие заблуждения, но сделать это на своих собственных условиях.

Шон посмотрел на него.

Хазин протянул руку и слегка коснулся плеча Шона, проведя пальцем вдоль все еще открытой раны от пыток. — Горемыка, за это я прошу прощения.

— Прощение? — смутился Шон. Было так, словно сейчас перед ним находился кто-то другой, не тот, кого нужно бояться, а тот, кому можно доверять, следовать за ним, и даже любить.

— Ошибка. Как только я понял кто ты, я обязан был загладить свою вину, то, что я сейчас и делаю.

Шон не был способен ответить, переполненный благодарностью.

Хазин предложил ему чашку, и он выпил золотистую жидкость, которая была сладка, но приправленная оттенком горечи.

— Это должно облегчить любые злополучные боли, которые ты по-прежнему можешь ощущать. Скоро ты проснешься, но будешь помнить. Знаешь ли ты, где находишься, Шон О’Дональд?

Шон постарался сфокусировать свои мысли. Что этот вопрос на самом деле означает? Здесь, был такой вопрос? Он помнил сход с лодки, необъятность города, его сверкающие храмы, шпили, арки, колонные здания. Это напомнило ему какую-то историю о том, как Рим мог выглядеть до разрушения в Великой войне, разрушения, в котором принимал участие его собственный отец.

Было ли, что вопрос был?

— Казаны. Мы в Имперском городе казанов, — наконец он ответил, как раз, когда мир вокруг него начал дрейфовать в мягком, рассеянном свете.

Хазин мягко рассмеялся. — Такой скрупулёзно точный в своих мыслях, даже сейчас. Острый интеллект, и в определенные моменты это хорошо.

— Нет, я имею в виду здесь и сейчас. — Он простер руку, указывая на сад, стены с врезанными драгоценными камнями, которые ловили и преломляли солнечный свет, развевающиеся шторы из шелка, пышная зеленая трава, на которой они сидели, и бьющие ключом фонтаны, которые разлетались брызгами и наигрывали тихий музыкальный напев.

— Рай, — наконец ответил Шон, и Хазин одобрительно улыбнулся.

— Да. Ты наслаждаешься раем, а я держу ключ к нему.

— Вы?

— Да. Я могу широко открыть ворота любому, кто желает этого, или закрыть их навечно и швырнуть тех, кто нарушил в огонь бесконечного страдания.

Пока он говорил, он вытянул руку, почти прикрывая глаза Шона. Ужасающее видение казалось скрывалось внутри этой открытой ладони — огонь, агония, вечная тоска по блаженству, которое никогда снова не будет испытано.

Шон закричал и отвернул голову прочь.

— Ты веришь в то, что я только что рассказал тебе?

— Да.

— Посмотри на меня.

Шон повернулся и был поражен, поскольку Хазин ушел, исчез, крутящееся облако пахнущего сладким дыма затмило все вокруг.

Дым дрейфовал и крутился, медленно рассеиваясь, и кто-то еще появился перед ним. Он никогда не видел таких глаз, светлейший янтарь, её кожа молочно-белого цвета, волосы черные как вороново крыло, свернутые в длинный, волнистый каскад, прикрывающий наготу её груди.

— Её имя, Карина.

Прозвучал голос Хазина, но где он находится Шон не мог сказать.

— Я выбрал её для тебя, Шон О’Дональд. Загляни в её глаза и увидишь рай. Ошибись и знай, что никогда снова не увидишь такой возлюбленной.

Шон не мог отвернуться от её взгляда. Она покраснела и он почувствовал, что она как-то боялась. Он протянул руку и слегка коснулся её щеки.

— Ты останешься и будешь служить? — спросил Хазин.

Шон не мог ответить. Некий голос шептал ему, что здесь наступал момент, который навсегда определит его жизнь, кто он такой, как он будет жить. Но всё, что он был в состоянии видеть, это её глаза, и настоящее ощущение сада из рая, словно всё это слилось вместе в его теле и душе, и станет частью этого или в наслаждении, или в мучении, навсегда.

— Я буду служить, — прошептал он.

— Тогда она, все они, твои навсегда.

Он услышал тихий смех, шорох, и понял, что Хазин ушел.

— Я из Шив, — прошептала она, — и хотя ты не рожден нами, ты теперь один из нас.

Поразившись, он понял, что она говорит на английском, хотя её слова были с заминками.

— Это то, что ты хочешь? — спросил он.

Она тихо рассмеялась и, наклонившись, поцеловала его.


Загрузка...