Спящая красавица

* * *

В серии «Bestseller» читателя ждет встреча с героями Алистера Маклина из сборника «Свидание в морге». Предлагаем вашему вниманию отрывок из его романа «48 часов».

Я сам послал этих двоих на встречу со смертью. Не сознательно, конечно, но ответственность падает на меня. Это ведь была моя и только моя идея. Отбросил все возражения, развеял сомнения и скептицизм шефа, убедил его, хотя и неохотно, но согласиться с моим предложением. Я сказал этим двоим, Бейкеру и Дельмонту, что, если они будут строго придерживаться моих указаний, им ничто не грозит. Мои сотрудники доверяли мне слепо и сделали то, чего хотел я, а теперь лежат передо мной мертвые. В следующий раз я буду твердо знать, что говорить моим ребятам, отправляя их на задание. «Не сомневайтесь, господа,— скажу я им,— твердо верьте вмени, только не забудьте оставить завещание».

Мне больше нечего было делать здесь. Я послал на смерть двоих людей, но повернуть время вспять было не в моих силах. Пора была и мне сматываться отсюда.

Наружную дверь я открывал так, как открывают дверь в подвал, о котором точно знают, что он полон кобр и гадюк. Впрочем, если бы я имел дело в эту ночь исключительно с кобрами и гадюками, я бы без колебаний отворил эту дверь, поскольку эти твари казались мне славными и беззащитными по сравнению с представителями вида «гомо сапиенс», находящимися в эту минуту на борту фрахтового судна «Нантсвилл».

Широко отворив дверь, я замер в глубокой неподвижности. Когда так стоишь, каждая минута кажется столетием. Но я стоял. Стоял и просто слушал. Самый тихий звук не миновал бы моих ушей. Я слышал удары волн о борт судна, слабое металлическое гудение якорной цепи, напрягавшейся, когда «Нантсвилл» боролся с ветром, слышал тихие вздохи усиливающегося ветра в корабельных канатах и далекий крик ночной птицы — звуки, не несшие опасности: голос ночи, голос природы. Я ждал не этого. Постепенно все эти звуки слились в моих ушах с тишиной. А других, несших опасность, я не услышал — ни дыхания, ни шагов на железной палубе, ни шороха, ни шелеста одежды. Если кто и караулил меня, он должен был обладать сверхчеловеческим терпением и выдержкой. В эту ночь сверхчеловеческое меня не интересовало. Только обычные люди с ножами, револьверами и стамесками. Я тихо переступил через порог каюты...

Мне никогда не доводилось плыть ночью на каноэ по Ориноко, и десятиметровая анаконда никогда не падала на меня с нависшего над рекой дерева, чтобы сжать меня в смертельных объятиях, но, для того чтобы описать связанные с этим приключением ощущения, мне уже не надо ездить на Ориноко, ибо теперь я твердо знаю, что при этом испытываешь. Звериная хватка, первобытная сила огромных рук, вцепившихся сзади мне в шею, были ужасающими, были чем-то не только никогда не испытанным, но таким, чего ни вообразить нельзя, ни во сне привидеть. На мгновение меня парализовал страх, и снова мелькнула эта мысль: нельзя избежать того,' чего избежать нельзя, вот и моя очередь пришла, вот и я встретил этого более ловкого, более сильного, более беспощадного!..

Уже в следующее мгновение я изо всех сил ударил правой ногой туда, назад. Но мой. противник знал все штучки — его нога была быстрее и сильнее. Удар, который я получил в голень, навел меня на мысль, что позади меня находится не человек, а кентавр, да еще с копытами, подкованными невиданного размера чугунными болванками. У меня даже не было впечатления, что он сломал мне ногу, скорее, просто разрезал пополам. Но в этот момент я почувствовал за собой левую стопу своего противника и попытался наступить на нее изо всех оставшихся у меня сил. Однако, когда моя нога ударила по палубе, его стопы там уже не было. Поскольку на мне были лишь тонкие резиновые тапочки аквалангиста, страшная боль от удара о стальную плиту палубы прошила меня насквозь. Тогда я поднял руки, чтобы попробовать сломать мизинцы моего душителя. Но кентавр знал и. эту штучку. Его руки были сжаты в железные кулаки, а костяшки пальцев давили на сонную артерию. Наверняка я не был его первой жертвой, но не было сомнений, что если я немедленно не предприму что-то, то не буду и последней. Я буквально слышал звук выдавливаемого из моих легких воздуха, а пятна перед моими глазами становились все ярче и красочнее.

В те первые мгновения меня спас мой комбинезон аквалангиста под курткой. Его толстый воротник из прорезиненного полотна защищал мою, шею. Но полработы руки кентавра уже сделали и вот-вот должны были закончить ее.

Резким движением я нагнулся вперед, беря таким образом на свои плечи половину веса противника, что, правда, не расслабило клещи на моей шее, однако вынудило нападавшего инстинктивно отставить подальше ноги на случай моей попытки ухватиться за них. На мгновение это лишило его равновесия. Резким движением я развернул нас обоих спинами к морю и, собрав все силы, стал сдвигать его к борту. Шаг, другой, третий... «Нантсвилл» не мог похвастаться роскошными бортовыми ограждениями из красного дерева, вместо них были только цепи. Хребет моего душителя врезался в верхнюю цепь с силой, непосредственно связанной с объединенным весом наших тел.

Если бы я был на месте этого кентавра, то уже имел бы перебитый позвоночник или, по крайней мере, такое количество выбитых позвонков, что обеспечил бы работу нескольким хирургам на много месяцев. Но от этого парня я не услышал не то что крика, даже вздоха. Возможно, я имел дело с одним из тех глухонемых, которым невероятная физическая сила служит как бы компенсацией от любящей равновесие природы.

И все-таки он был вынужден выпустить меня и схватиться за верхнюю цепь, иначе ему предстояло свалиться вместе со мной в холодные черные воды Лох Хаурона. Воспользовавшись этим моментом, я отскочил и, развернувшись лицом к нему, прижался спиной к каюте радиста. Какая-нибудь опора была просто необходима мне, пока моя несчастная голова приходила в порядок, а совершенно онемевшая нога возвращалась к жизни.

Теперь, когда он оторвался от бортового ограждения, я видел его. Вернее, различал на черном фоне ночи его фигуру, белые расплывчатые пятна его' лица и рук. Я ожидал увидеть великана. На самом деле, если меня не подводили глаза — что было вполне вероятно,— передо мной стоял коренастый, весьма крепко сбитый человек — и все. Он был даже ниже меня. Впрочем, это не имело такого уж большого значения. Знаменитый Джордж Хакендшмидт имел всего сто семьдесят два сантиметра роста, весил восемьдесят семь килограммов, но это не мешало ему ни подбрасывать вверх, как мячик, Страшного Турка, ни танцевать вокруг ринга с мешком цемента весом триста пятьдесят килограммов только для того, чтобы не потерять форму. Я никогда не мучился сомнениями и не испытывал ложного стыда перед необходимостью драпать от человека ниже себя ростом. А уж от этого парня — чем быстрее и дальше, тем лучше. Увы, моя нога была еще далеко не в той форме, которая позволила бы мне это сделать. И я только вытянул вперед правую руку, пряча в ладони нож, чтобы этот тип не заметил блеска стали в слабом свете звезд.

Он приближался ко мне спокойно и решительно, уверенный в себе и совершенно не сомневающийся в успехе. Видит Бог, я тоже не сомневался в оправданности этой его уверенности. Он приближался в позе боксера, делающей невозможным достать его ногой. Правая рука его была вытянута вперед. Парень обладал крайне узким мышлением: он опять метил в мое горло. Я выждал, пока его руки не оказались в паре сантиметров от моего лица, и резко ударил снизу. Наши руки встретились, и лезвие моего ножа пришлось по центру его ладони.

Только теперь выяснилось, что он отнюдь не глухонемой. Он выплюнул из себя три коротких, совершенно не пригодных для печати слова, крайне несправедливо очерняющих моих предков, отскочил, вытер руку о штаны и совершенно по-звериному стал зализывать рану. Кровь, сочившаяся из его ладони, в свете звезд казалась черной, как чернила.

— Ага,— тихо сказал он,— у малыша, оказывается, есть ножичек.

Его голос поразил меня. Естественно было ожидать, что этакой силище пещерного человека сопутствуют соответствующие интеллектуальные способности и надлежащий голос. Однако фраза прозвучала удивительно мягко, а произношение оживило в памяти тепло и благовоспитанность лучших домов Южной Англии.

— Что ж, придется отобрать у него этот ножичек, не правда ли? — продолжал он тем же тоном, после чего несколько громче воскликнул: — Капитан Имри!

По крайней мере, так я расслышал эту фамилию.

— Заткнись, идиот! — ответил ему взбешенный голос откуда-то сзади,—Хочешь, чтобы..,

— Не беспокойтесь, капитан! — Он не спускал с меня глаз.— Малыш уже мой. Он тут, у радиорубки. У него,, правда, ножичек, но сейчас я его отберу.

— Ты его прижал? Правда? Великолепно!

Он говорил, как человек, потирающий от удовольствия руки. Судя по акценту, это был немец или австриец.

— Только осторожнее! — продолжал, он.— Этот мне нужен живым. Жак! Генри! Крамер! Быстро! Все к радиорубке!

— Живым,— повторил мягко человек, стоящий передо мной.— Это значит — не совсем мертвым.— Он снова пососал кровь из своей раны.— Если вы мирно отдадите мне нож, я могу вам кое-что предложить...

Дальше я уже не слушал. Это была старая и хорошо мне известная штучка. Ты разговариваешь с противником, он вежливо слушает, и ему начинает казаться, что пока ему ничто не угрожает. И тогда ты стреляешь ему в живот на середине собственной фразы. Это, конечно, не слишком благовоспитанно, но зато крайне результативно. И я совсем не собирался проверять степень этой результативности на собственной шкуре. Только вот что именно он предпримет? Скорее всего, бросится на меня всем телом, чтобы свалить на палубу, и тогда у меня уже не будет шансов подняться, по крайней мере собственными силами.

Я сделал резкий шаг вперед и мазнул ему по глазам светом фонарика. Он на мгновение зажмурился, и я использовал это единственное мгновение для удара в место, которое нетрудно отгадать.

Удар, конечно, не был таким мощным, каким должен был быть, поскольку моя правая нога по-прежнему болела так, как будто была сломана. Не мог я из-за темноты и хорошенько прицелиться. И все-таки удар был достаточно успешным, особенно в таких условиях, и нормальный человек уже извивался бы на палубе, воя от боли. Но не он. Он стоял — правда, сложившись вполовину, держась обеими руками за низ живота и не способный двинуться,— но стоял. Значит, все-таки сверхчеловек? Ну что ж. Глаза его поблескивали, но лица я не видел, к чему, впрочем, и не стремился.

Главное было — быстро смыться. Я припомнил виденную когда-то в Базельском зоопарке огромную гориллу, настоящего черного монстра, которая играючи сворачивала в восьмерки здоровенные покрышки от грузовиков. Так вот, общество этой гориллы было бы для меня в данный момент гораздо приятнее общества моего душителя, когда он придет в себя. Хромая, я обогну# радиорубку, кое-как вскарабкался на борт спасательной лодки и растянулся на дне.

Тем временем у подножия трапа, ведущего на мостик, появились люди. У некоторых были мощные фонари. Чтобы добраться до .каната с обтянутым резиной крючком, который я забросил на судно, поднимаясь на палубу, мне нужно было добраться до кормы. Но для этого следовало дождаться, пока опустеет средняя палуба, а минутой позже эта возможность была для меня отрезана. Поскольку прятаться им больше не имело смысла, кто-то включил полное освещение, и всю среднюю часть судна и нос залил яркий, резкий свет. Одна из ламп в передней части судна висела на мачте почти надо мной. Я чувствовал себя мухой на белой стене и невольно еще

Имри и компания уже были у радиорубки, и их крики и проклятия свидетельствовали о том, что они обнаружили покалеченного товарища, молчание которого сказало мне, что он еще не в состоянии разговаривать. Послышался резкий повелительный голос с немецким акцентом:

— Раскудахтались, как курицы! Тихо! Жак, автомат при тебе?

— Так точно, капитан.

У Жака был спокойный, уверенный голос, и при других обстоятельствах он показался бы мне приятным.

— Отправляйся на корму! Стань перед входом в салон и контролируй среднюю палубу. А мы пойдем на нос, прочешем весь корабль до кормы и выгоним его на тебя. Если он не сдастся, стреляй по ногам. Мне он нужен живым!

Проклятье! Это было еще хуже кольта! Из того хоть можно было выпустить за один раз только одну пулю, а автомат Жака работал сериями, самое меньшее по двенадцати зарядов. Я почувствовал, как снова деревенеют у меня мышцы правого бедра. Это уже превращалось в безусловный рефлекс.

—. А если он прыгнет за борт, сэр?

— Я должен тебя учить, Жак?

— Нет, сэр.

Я был не глупее Жака, и мне тоже не надо было ничего объяснять. У меня появился какой-то неприятный, сухой вкус во рту. В моем распоряжении было, видимо, не больше минуты, потом будет поздно. Я потихоньку проскользнул к правой стенке радиорубки, достаточно отдаленной от того места, где капитан Имри отдавал приказы своим людям, бесшумно спустился на палубу и направился к штурвальной рубке. Внутри нее фонарик мне не понадобился — вполне хватало отражения большой дуговой лампы. Я присел на корточки, чтобы не быть замеченным через застекленную часть, и мой взгляд сразу упал на то, что мне и было нужно,— ящик с сигнальными ракетами.

Двумя быстрыми движениями я перерезал канаты, крепившие ящик к полу, а кусок метра три длиной привязал к ручке ящика. Потом достал из кармана пластиковый мешок, снял куртку и брюки, надетые поверх комбинезона, вложил все это в мешок и привязал к поясу. Куртка и брюки были весьма важными атрибутами. Личность, которая бы разгуливала по «Нантсвиллу» в костюме аквалангиста, не могла рассчитывать, что на нее никто не обратит внимания. И напротив, в обычной одежде моряка у меня была некоторая надежда-—особенно в полутьме и на расстоянии — быть принятым за члена команды. Так оно, кстати, дважды и случилось. Кроме того, я покидал Торбэйскую гавань еще до наступления темноты, и если бы местные жители увидели аквалангиста в полном снаряжении, в конце дня отплывающего от берега в надувной лодке, они не удержались бы от комментариев. Я уже имел случай убедиться, что любопытство жителей маленьких портов Шотландских гор ничуть не уступает любопытству их собратьев из срединной части Англии.

Низко пригнувшись, я вышел на правое крыло мостика, где наконец смог выпрямиться. Я вынужден был рисковать. Теперь или никогда, поскольку команда уже начала прочесывать судно. Я медленно опустил ящик, привязанный к канату, за борт и стал ритмично раскачивать его вдоль корпуса «Нантсвилла», как это делают моряки, готовясь бросить зонд.

Ящик с ракетами весил около двадцати килограммов, но я не чувствовал его веса. Дуга маятника быстро достигла 45 градусов — практически максимум, на который я мог рассчитывать, если принять во внимание, что отпущенное мне время могло кончиться в любую минуту. Я ощущал себя, как канатоходец без страховки под дюжиной юпитеров, .Когда ящик, описав очередную дугу, достиг наивысшей точки, я выпустил канат и зарылся в сложенный на палубе брезент. Укрываясь, я внезапно вспомнил, что не сделал отверстий в ящике, и теперь мог только ломать себе голову — затонет он или нет! Впрочем, раздумывать об этом было уже поздно, я и так прекрасно представлял, что будет со мной, если он останется на поверхности. На верхней палубе, где-то в семи —десяти метрах от мостика, раздался крик. Я уже подумал, что меня обнаружили, однако через секунду раздался великолепный всплеск, и голос Жака тут же прокомментировал это событие:

— Он прыгнул за борт! Правый борт, за мостиком! Прожектор! Быстро!

Должно быть, отправившись, как ему и было приказано, на корму, он увидел дугообразное падение в воду темного предмета и сделал из этого единственно возможный вывод. Жак был опасным и к тому же быстро соображающим противником: буквально за три секунды он умудрился передать своим дружкам всю необходимую информацию и отдать четкие распоряжения. Прочесывавшие палубу ребята помчались на мостик, проскочив буквально подо мной.

— Ты его видишь с мостика, Жак?

Имри явно спешил, но голос его звучал спокойно.

— Пока нет, сэр.

— Ничего, сейчас вынырнет.— Я бы предпочел, чтобы он не был так чертовски самоуверен.— После такого прыжка ему долго под водой не продержаться. Крамер, бери двоих — и в лодку! Ищите его около «Нантсвилла». Генри, приготовь ящик с гранатами! Карло, быстро на мостик! Включай правый прожектор.

О лодке я как-то не подумал, но еще хуже были гранаты. Я содрогнулся. Для меня не было секретом, как действует на человеческое тело даже небольшой подводный взрыв: он раз в двадцать эффективнее такого же взрыва на поверхности земли, а мне необходимо было немедленно прыгать в воду. С прожектором было легче— я уже держал в руках кабель от него. Но когда я уже собрался его перерезать, мысль о гранатах остановила меня. С тем же успехом я мог встать во весь рост и крикнуть: «Я здесь, хватайте меня!» Даже если бы я успел после этого дать по башке поднимающемуся ко мне Карло, это ничего бы не дало. Таких ребят два раза вокруг пальца не обведешь. Не тот случай. Ковыляя как можно быстрей, я прошел через рулевую рубку на левое крыло мостика, соскользнул по трапу и, хромая, побежал на нос. Там никого не было.

Я услышал чей-то крик, а минутой позже раздалась автоматная очередь. Это наверняка был Жак со своим стволом. Чего он там увидел? Может, выплыл ящик, и он принял его за меня? Не похоже, на ящик он не стал бы тратить патроны. Как бы там ни было, меня это весьма устраивало, поскольку, пока они уверены, что я, продырявленный, как швейцарский сыр," иду на дно, они не станут искать меня в другом месте.

«Нантсвилл» стоял на левом якоре. Спустившись по канату за борт, я уперся ногами в клюз и соскользнул на якорную цепь. Страшно жалко, что в эту минуту арбитры международных легкоатлетических соревнований не включили свои секундомеры. Я совершенно убежден, что побил все возможные мировые рекорды по спуску по якорной цепи.

Вода была холодная, но костюм аквалангиста надежно защищал меня. Море слегка волновалось, й чувствовались сильные толчки прибоя, но меня это как раз устраивало.. Я плыл вдоль левого борта, почти все время оставаясь под водой, благодаря чему ничего не видел; но и сам оставался вне поля чьего бы то ни было зрения.

Свой акваланг и ласты я нашел там, где их и оставил,— привязанными к лопасти руля. Надеть на себя акваланг, когда море неспокойно, да еще во время прибоя, не такое уж простое дело, но мысль о Крамере и его гранатах придавала мне ловкости. Спешить надо было еще и потому, что впереди меня ждали долгий путь и масса дел.

Шум моторной лодки, кружащей со стороны правого борта «Нантсвилла», то отдалялся, то приближался, но, к счастью для меня, не ближе чем на тридцать метров. Выстрелов я тоже больше не слышал. Было похоже, что Имри отказался от мысли применять гранаты-. Поправив грузила у пояса, я опустился в темную, но такую безопасную глубь моря. Оставалось только определить направление по светящемуся компасу и можно было спокойно плыть вперед. Уже через пять минут я выплыл на поверхность и вскоре оказался на скалистом островке, где, направляясь на «Нантсвилл», спрятал надувную лодку. Отсюда «Нантсвилл» был как на ладони. Он буквально тонул в резком свете; его прожекторы обшаривали поверхность моря, а моторка по-прежнему,кружила рядом. Потом я услышал скрежет якорной цепи — они поднимали якорь. Я спустил надувную лодку на воду и достал два коротких весла. Стараясь действовать совершенно бесшумно, я поплыл на юго-запад. Моя лодка пока еще оставалась в зоне действия корабельных прожекторов, но разглядеть черную фигуру в черной лодке на фоне черной воды — это было маловероятно.

Проплыв около мили, я убрал весла и включил мотор. А если точнее, попытался это сделать. Моторы моих лодок всегда работали великолепно, за исключением тех случаев, когда их хозяин оказывался насквозь промокшим, замерзшим и лишенным сил. Они всегда отказывали, когда я особенно нуждался в них. Пришлось снова браться за весла. Это была тяжкая работа. Не могу сказать, что это продолжалось вечность, но месяц — наверняка.

Без десяти три утра я нашел наконец свой катер, свой «Файркрэст»,.