Среди эмиграции

ГЛАВА I Киев в эпоху Павла Скоропадского

Февральские и мартовские дни 1917 г., дни буржуазной революции, всколыхнули безбрежное море русского народа Первая волна, выброшенная революционным взрывом, вынесла на себе правительство коалиции: капиталистической буржуазии, верхов интеллигенции и близких к ним по духу и идеологии социалистов.

Первые дни победы проходили в ничем не омрачаемой радости. В эти моменты медового месяца буржуазии начали доноситься какие-то глухие и отдаленные, еще пока отдельные и неосознанные звуки. Первая волна начала спадать; она понесла в своем движении наиболее слабых и неискусных на далекий юг.

Более ловкие вынырнули и очутились на гребне второго вала, — каждая волна оставляла за собой след.

Октябрь.

Буря достигла кульминационной точки и превратилась в ураган, заставивший содрогнуться мир.

Пролетарская революция на своем недосягаемом гребне вынесла Рабоче-Крестьянскую власть.

Все, до сих пор цеплявшееся, было сметено и понесено в разные стороны и вслед за теми, кто не уцелел на первых волнах.

Керенский, Милюков, Краснов, Каледин, Чернов…. промышленная и капиталистическая буржуазия, помещики, а за ними и серая, обыденная, обманутая масса рядовой интеллигенции.

Границы России, охраняемые вооруженной рукой союзников, пришедших «спасать русский народ», и стали той временной пристанью, где смогли укрыться все бежавшие и спасшиеся от разразившегося урагана.

Первыми, пришедшими на территорию России, были немцы. Они заняли своей 600.000 армией всю территорию Украины, Дона, Крыма и продвигались дальше на Кубань.

На первых порах, и за неимением лучшего, вроде союзников, для белой эмиграции приемлемы были и немцы. Бежавшие из центра России начали плотно обосновываться на Украине и везде, где были немцы.

Киеву суждено было стать первой и новой столицей бегающего россиянина.

Постепенно начали разбираться и распаковываться чемоданы, корзины, сундуки, баулы и из них извлекать все то, что было туда вложено в момент начала панического бегства и что было тогда под рукой.

При этом генеральном осмотре всего, захваченного впопыхах, было обнаружено много курьезного, ненужного и доказывавшего о том страхе, который обуял беглецами в моменты бегства.

Жена одного генерала, бежавшая из Москвы, лишь только по приезде в Киев обнаружила, что вместо одного из своих чемоданов, в коем она хранила драгоценности, она захватила старый чемоданчик с грязным бельем своей прислуги, оставив ей свой, с драгоценностями. После такого ужасного разочарования она почти всю неделю была больна, а затем в продолжение почти месяца бегала по разным штабам и учреждениям немцев, умоляя потребовать от большевиков ее драгоценности.

Были и такие случаи, когда при разборе всего захваченного с собой находили, вместо нужных и необходимых вещей, — ночные горшки, пустые ящики из-под сигар, бутылки и прочую ненужную дребедень былой веселой и легкой жизни.

Все лучшие гостиницы, меблированные комнаты, особняки и дворцы были заняты беглецами «высшей породы», все остальное, мелкое, «ничто» — разместилось по обыкновенным квартирам, на окраинах, дачах и монастырских подворьях.

Когда первый страх и ужас постепенно прошел, началось осторожное осматривание вокруг себя.

Крупная российская буржуазия начала собирать свои разбитые и разрозненные силы. На юге России появляются ген. Краснов, Корнилов и др.

В Киеве, при деятельном участии немцев, разгоняется мелко-буржуазная Центральная Рада. Петлюра арестован и в тюрьме.

На троке Украинской державы — «ясновельможный пан гетман».

Созванный в мае, с разрешения Центральной Рады, съезд хлеборобов в Киеве стал могильщиком этой Рады. «Похороны» произошли по первому разряду, когда сам мертвец правит лошадью и копает себе могилу.

Съезд, олицетворявший собою «лучшую часть сынов Украины», в действительности на все 100 % представлял собой ультра-черносотенные, монархические, помещичьи круги Украины.

Все происходило по плану, заранее одобренному немецким главным командованием.

Городской цирк. Зал переполнен депутатами-помещиками и их приверженцами, друзьями и знакомыми. Назначено торжественное заседание, хотя подробности неизвестны даже для их широких кругов. Вокруг цирка и на прилегающих улицах расставлены немецкие войска в полной боевой готовности. Заседание открыто. Роли распределены. Читается «универсал» о роспуске Центральной Рады.

Восторженные крики, и зал содрогается от рукоплесканий.

В это время, и как-бы случайно, в одной из парадных лож появляется генерал «Павло Скоропадский», окруженный блестящей генеральской свитой.

Кто-то крикнул: «Да здравствует гетман всея Украины Скоропадский!» Весь зал встает и долго несмолкающими криками и аплодисментами приветствует вновь избранного гетмана Украины.

После закрытия съезда в расходящейся толпе кто-то самодовольно острит: «Вот это здорово и умно… Теперь у нас и есть царь и нет царя».

В это же время, заранее приготовленный немцами отряд окружает здание Центральной Рады и немецкий лейтенант разгоняет ее.

Председатель проф. Грушевский пытается протестовать, но в конце концов подчиняется силе немецкого оружия.

В тот же день, без единого выстрела, были разоружены все отряды и полки Центральной Рады.

Все кончено.

Бескровный переворот свершен к обоюдному удовольствию немцев и помещиков.

Первые же дни власти гетмана омрачены были страшным насчастьем, разразившимся под Киевом.

В Киеве, как некогда находившемся на театре военных действий и центре железнодорожных путей, естественно было сосредоточено все снабжение армии Юго-Западного фронта. Вдоль полотна железной дороги, начиная от ст. Дарница и до поста Волынского, всюду и везде, были выстроены артиллерийские склады и в них хранились сотни тысяч пудов взрывчатых веществ. Главное же сосредоточие снарядов и патронов находилось на территории окраины города Киева— зверинец, вблизи арсенала.

По приходе немцев в Киев, ими сразу же было обращено должное внимание на все, что не только могло принесть им пользу, но и вред. Все склады интендантства, инженерных войск, Красного Креста, артиллерийские и пр., были ими заняты и из них начали выкачивать все, что имело хотя какую-либо ценность и могло быть применено на фронте против союзников. Нуждаясь менее всего в артиллерийском имуществе, они лишь установили везде на этих складах свою охрану. Изредка же они пользовались кое-чем и отсюда.

В связи с гетманскими переворотами, часть складов была передана в ведение и распоряжение вновь формировавшихся сердюцких полков гетмана. Контроль и учет оставались все же в руках немецкого штаба.

В одно утро, между десятью и одиннадцатью часами, неожиданно над Киевом раздался взрыв. Публика, проходившая но Владимирской ул. (от места взрыва по прямой линии 5–6 верст), буквально была осыпана стеклами, посыпавшимися из выбитых окон верхних этажей. Через секунд 30–40 раздались два новых последовательных взрыва, по силе своей превышавших во много раз первый. Многоэтажные здания буквально колебались и некоторые дали даже трещины. Проходившая на открытых местах публика точно внезапным гигантским ураганом была сбита с ног. Появились раненые осколками стекол, сыпавшихся градом на тротуары.

Многие витрины с саженными зеркальными стеклами были как бы выдавлены рукою гиганта.

Взрывы продолжались, но уже с меньшей силой.

В минуту взрыва все настолько были ошеломлены и перепуганы, что буквально окаменели. Посыпавшиеся стекла и новый грохот взрывов вывели из оцепенения публику. Все бросились бежать, не отдавая себе отчета, куда и зачем. Послышались крики раненых, истерические вопли женщин, плач детей. К бегущим по тротуарам и мостовой начали присоединяться выбегающие из домов.

Слово: «большевики» усилило панику и превратило все в хаос. Все мчались с бледными лицами и выпученными от страха глазами… только установившаяся последовательность взрывов и чья-то случайно-громкая фраза: «взрыв на зверинце» постепенно внесли успокоение.

Публика начала возвращаться к тем направлениям, из которых она была выбита взрывом и страхом.

На Крещатике, хотя и находящемся в лощине, выбитых силой взрыва окон и витрин было гораздо больше, чем, например, на Владимирском проспекте или в других местах.

На Николаевской, Институтской, Александровской улицах паника еще не улеглась и публика беспорядочными массами вливалась на Крещатик и оттуда уже неслась дальше.

Постепенно паника улеглась и жизнь вошла в свою колею.

В течение почти целой недели шли разговоры и догадки о причине взрыва. Одни говорили, что это дело рук большевиков, другие — петлюровцев, третьи — эсэров и, что наиболее правдоподобно — дело самих немцев. И вот по каким соображениям. Немцы, учитывая возможность прорыва союзниками Балкано-турецкого фронта, боялись, что в этом случае французы сразу же восстановят юго-западный фронт, использовав для этой цели имеющиеся запасы снарядов.

Наконец, возникла опасность — захвата боевых припасов самим населением, тем более, что почти по всей Украине началась полоса восстаний против немцев.

Согласно официального сообщения гетмана и немецкого штаба, взрыв произошел от неосторожного обращения со снарядами во время переборки.

Официально убитых и пострадавших насчитывалось около 3.000 человек, в действительности же их было значительно больше. Некоторые утверждали, что число убитых достигало до 10.000 человек.

Вся местность взрыва, радиусом около 2–3 верст, была сравнена с землей и убытки исчислялись в несколько миллионов рублей, не говоря уже о человеческих жертвах, главным образом, среди рабочих.

Все прибывшие с далекого севера плотно осели и голодали. Все были без работы, но с громадным служебным стажем, административно-государственным опытом. И почти у всех были дыры и заплаты на брюках от долгого сиденья. Князья, бароны, графы, сенаторы, бывшие придворные, директора и начальники разных петроградских учреждений, лица вообще без определенных профессий.

Теперь им предстояло организовать новый государственный аппарат.

Во главе каждого министерства стали полномочные министры и все с большим прошлым: Игорь Кистяковский, Гербель, Люблинский, Колокольцев, Терещенко и проч. — все «истинно-русские» и незаменимые.

Но все это, повторяю, требовало огромных расходов, как на содержание аппарата, так и на «представительство» и поддержание «престижа» среди населения и «иностранцев» (немцев). В свою очередь «двор и армия» также составляли сметы, ибо и они хотели жить.

Все, до сих пор захваченное в государственном банке, казначействах, было съедено и прожито, как самими, так и их друзьями — союзниками, немцами.

Выпускаемые до бесконечности: карбованцы, гроши и шаги, уже не помогали и им мало верили. Необходимо было нечто более реальное, на что можно было бы существовать. После недолгих раздумий и толков, умные и опытные головы государственных людей нашли выход.

В Киеве и на территории всей Украины, как бывшей некогда базисным складом для Юго-Западного и Румынского фронтов, остались громаднейшие склады и запасы обмундирования, снаряжения, съестных припасов и проч. Все это было, в свое время, захвачено и использовано уже, отчасти немцами и австрийцами, сначала через закупочные общества, а затем просто в порядке военных реквизиций и по праву победителей.

При «вступлении на престол» гетмана Скоропадского, ему была передана часть складов, правда, ценных, но не столь необходимых немцам. Эти склады и имущество теперь стали предметом особого внимания гетманских и близких к ним кругов. Образована была «Комиссия по ликвидации имущества военного времени». Главноуполномоченным комиссии был назначен весьма талантливый и искусный в делах Молов.

Началось хищническое разбазаривание пенного народного имущества. Отдельные лица, группы и организации спекулятивного характера с утра до ночи кишели, как шакалы, около добычи.

Неразрывные и незримые нити протянулись от «ликвидкома», находившегося в здании Киевского Окружного Суда, до «Семадени» и прочих кафе-ресторанов и отелей. Все сделки происходили через «особо-доверенных» лиц в кафе, гостиницах, просто на-дому, в интимной обстановке других укромных мест, и лишь «законно» оформлялись уже внутри комиссии, гласно и на торжественных заседаниях.

В числе ликвидируемого имущества подлежали продаже ряд фабрик, заводов и предприятий. Одна организация подала заявку, желая часть из них купить. Условия были выработаны: 25 % наличными, а остальные в рассрочку на шесть месяцев. Назначено было подписать договор через день. Когда представители организации прибыли для подписания договора, то им, с извиняющейся вежливостью, было сообщено, что, к сожалению, по «досадной ошибке», договор на эти предприятия вчера был подписан «его превосходительством» главноуполномоченным Моловым и что теперь неудобно его, мол, расторгать. Впоследствии, и со стороны выяснилось, что предприятия эти были проданы одному инженеру, Вайнбергу и К⁰, и по цене на 50 % ниже действительной оценки.

Подобных случаев было столько же, сколько было всех сделок вообще.

Работа комиссии была чрезвычайно интенсивна, о чем можно судить по тому факту, что в течение каких-либо 3–4 месяцев все многомиллионное военное имущество было «ликвидировано». В свою очередь, спешность та была вызвана двумя факторами: во-первых, — острая нужда в средствах на содержание гетмана и его аппарата управления, и во-вторых, — неустойчивость и неуверенность правящих кругов в завтрашнем дне и желание обеспечить себя про черный день.

В общем, комиссия с честью вышла из своей «тяжелой и ответственной» работы. Престиж гетмана был спасен. «Безработных» совершенно не было. Заработная плата выплачивалась полностью и вовремя: самое же главное, — благодаря комиссии Молова, «царствование» гетмана прошло без «всяких внутренних и внешних займов».

Второй неиссякаемой злобой дня и «темным пятном» в эпоху «царствования» гетмана Скоропадского были переговоры с большевиками о мире.

Начало переговоров и приезд Раковского прошли как-то незаметно для больших масс эмиграции и населения. Лишь впоследствии, в связи с развитием переговоров и соответствующей «информацией» Шульгинского «Киевлянина», интерес начал «возрастать».

Основное население Киева почти совершенно не интересовалось этим вопросом и смотрело на переговоры, как на одну из очередных немецко-гетманских комедий.

Пришлый элемент, правящий класс — эмиграция, во главе с газетами «Киевлянин» и «Новое Время» — освещали события, злобствовали и бесновались, предрекая близкий конец гетману.

Разговорам, толкам и предположениям о причине, побудившей гетмана вступить в переговоры с большевиками, не было конца. Одни наивно утверждали, что гетман получил от них взятку, что даже видели, как золото перевозили в автомобилях от дома Советской делегации прямо во дворец к гетману. Другие утверждали, что это дело рук немцев, желавших «помирить» гетмана с большевиками и затем вовсе уйти из Украины. Третьи — что это желание Антанты — помирить гетмана с Советской Россией и общими силами ударить на немцев…

И так до бесконечности. Каждый день, вплоть до самого отъезда делегации, выдумывались новые объяснения факту легального пребывания большевиков в Киеве.

Каждый день газеты приносили известия о новых раскрытых заговорах, арестах, крушениях поездов и восстаниях. Все это связывалось в одну первопричину: приезд Советской делегации.

Некоторые газеты открыто указывали, что Советская делегация есть штаб большевиков, прибывший для поднятия восстания на Украине и установления Советской власти.

Такие газеты требовали разрыва переговоров и чуть ли не ареста всей делегации.

Кампания, имела свои результаты. Аресты действительно усилились, главным образом, среди рабочих и населения окраин. Буквально на каждом шагу встречались контрразведчики. За малейшее неосторожно-высказанное слово немедленно арестовывали и препровождали в переполненные тюрьмы. Расстрелы, вообще процветавшие, вспыхнули с новой силой и достигли крайнего предела. Все это производилось, конечно, при благоприятном и деятельном участии немецкой комендатуры, но так, что немцев никогда и нигде при этом не видели. Списки намеченных жертв составлялись в комендатуре на Думской площади и для выполнения отправлялись в гетманскую комендатуру на Прорезную улицу. Нередко можно было видеть группы человек 10–15, сопровождаемых немецким конвоем. Это были наиболее важные «преступники», которых немцы не доверяли гетманской охране.

Перед самым петлюровским восстанием мирные переговоры были прекращены, в силу возникших неопреодолимых разногласий. Советская делегация уехала. Перед ее отъездом, среди гетманцев было намерение арестовать Раковского, а с ним и всю делегацию. Это намерение было предотвращено лишь благодаря немцам. Настроение рабочих, готовых выступить в защиту делегации, было хорошо известно гетманцам, и это также помешало выполнению их плана.

Отъезд Советской делегации в значительной мере отразился и на некоторой наиболее дальнозоркой части эмиграции. Многие прямо говорили: «теперь нам здесь делать нечего. Надо собирать чемоданы и лететь дальше на юг… Кажется, опять начинается осень».

Бегство Петлюры, революция в Германии, усилившиеся восстания на Украине и ряд прочих грозных признаков говорили о приближении революционных конфликтов.

После разгона Центральной Рады, Петлюра вновь и якобы полностью уходит в свою работу в Киевском губернском земстве, где он был председателем.

В действительности же он подготовлял восстание, пользуясь земством, как центром средоточия своих сил.

В самый разгар его работы немецкая контрразведка раскрыла все его планы.

Петлюра и ряд его ближайших сообщников и помощников были арестованы и переданы в распоряжение гетманских властей.

Петлюра в Лукьяновской тюрьме продолжал разрабатывать план организации восстания. Вскоре гетман, по приказу немцев, освободил Петлюру из тюрьмы под «честное слово». А через недели две — три петлюровцы подняли восстание. Повстанцы быстро захватили Екатеринослав, Винницу, Умань, Житомир, Полтаву, Харьков. Гетманские войска сдаются и разоружаются. Кольцо восставших постепенно сближается и замыкается вокруг Киева.

Восстание наполнило Киев новыми потоками беженцев. Главным образом, это были помещики.

Вокзал и все прилегающие станционные постройки превратились в единый ночлежный дом. Здесь было все завалено чемоданами и прочими принадлежностями «недалекого и быстрого» путешествия.

Дети, старики, старухи, молодые, одетые в свитки и по последней моде, больные и здоровые…

Все это металось из стороны в сторону, как встревоженное дикое стадо, почуявшее опасность.

Ноябрь…

Петлюра подступил к Киеву и окружил его плотным кольцом своих сечевиков. Началась правильная осада.

Все офицерские и сердюцкие полки гетмана, находившиеся в Киеве, брошены на защиту подступов к Киеву. Святошино, Боярка, Дарница становятся ареной беспощадных боев. С обеих сторон проявляется неслыханная жестокость. Пленных в плен не брали, а здесь же, на поле сражения, после диких надругательств и мучений убивали, или же живьем закапывали в землю.

С утра до ночи гремели орудия. Канонада становилась ближе и ближе.

Неимеющая сил бежать белая эмиграция и часть населения Киева жили исключительно слухами, передаваемыми самым верным беспроволочным телеграфом — «Крещатиком». Каждый слух, каждая новость-небылица, пущенная запуганным обывателем для собственного успокоения, моментально становились достоянием всего города.

В немцев в это время уже никто не верил, тем более, что у них произошла революция.

В общем, последние дни они держались пассивно-нейтрально.

«Верхи» это обстоятельство быстро уловили, и ориентация была взята на Антанту.

Начали появляться телеграммы собственных корреспондентов (из Киева-же) о высадке десанта французов в Одессе, Николаеве, Крыму и т. д. Затем постепенно эти десанты продвигались по железным дорогам на выручку Киева, были уже в Жмеринке, через день их видели (по достоверным источникам) уже в Казатине, а некоторые счастливцы даже уже в Киеве, во дворце гетмана. Помню, однажды, уже в конце ноября, дела гетмана были настолько плохи, что немцы держали наготове поезд под парами, чтобы в случае чего, немедленно вывезти из Киева «его светлость» и присных с ним.

Настроение населения было пониженное. Барометр — Крещатик это ясно отражал.

События развернулись с такой быстротой, что удрать удалось лишь весьма немногим счастливцам. Теперь, когда петлюровская опасность надвинулась весьма реально, толпа глухо и злобно, по обывательски, волновалась, проклиная и немцев, и гетмана, и большевиков и, вообще, всех, о ком она могла подумать в эту минуту.

Неожиданно орудийная стрельба прекратилась. Стоявший в толпе около меня какой-то обыватель обратился к своему приятелю и тоном, обадривающим самого себя, сказал:

— А, знаешь, что. Вот если бы, сейчас, неожиданно появились французы. Вот бы дали трепку и Петлюре и большевикам…

Конец расслышать не удалось, ибо уже с другой стороны, кто-то громко и авторитетно заявил, что французы разбили Петлюру, Петлюра в панике отступает и французский генерал Франше д'Эспрей уже на вокзале.

Весть эта с невероятной быстротой начала передаваться из уст в уста и черев минут пять на Крещатике гремело ура. Появились трехцветные флаги…

Готовилась достойная встреча союзников.

Вдруг с новой силой возобновившаяся орудийная стрельба уже почти в самом городе сразу же оборвала настроение толпы. Сразу воцарилась жуткая тишина и толпа стала быстро расходиться, не глядя друг другу в лицо и как бы стыдясь происшедшего. Стоявший со мной рабочий — железнодорожник, так же как и я наблюдавший всю эту картину, посмотрел еще раз на толпу, улыбнулся и сказал: «Бараны, бараны», — Этими двумя простыми словами он сразу дал оценку толпе и ее настроению.

В это время, когда дни власти гетмана уже были сочтены, на политической арене появляется новый «спаситель отечества» — граф Келлер.

Монархические круги, с самого дня избрания гетмана, не покидают мысли о монархическом перевороте, и эта мысль под всякими приправами муссируется и преподносится почти ежедневно в газетах «Киевлянин» и «Новое Время» и проч. провинциальных. Центр и все нити этого движения сходились у митрополита Антония и Колокольцева, бывшего в то время министром земледелия.

Первая демонстрация и проверка монархических сил произошла в дни известия о расстреле Николая II и его семьи. Во всех соборах и церквах была устроена «всенародная» панихида. И действительно, — Софиевский и Владимирский соборы были полны той знатью и теми кругами, кои все прошлое свое связали с монархией.

Основная масса населения осталась в стороне от этой «грандиозной демонстрации народных сил и симпатий, как об этом сообщалось на следующий день в „Киевлянине“ и „Новом Времени“. Больше того, вышедшая, кажется, из Владимирского собора публика, запевшая: „боже царя храни“ была освистана и разогнана случайными прохожими. Но, несмотря на столь позорный финал своей демонстрации, монархические круги вновь решились попробовать счастье в дни восстания Петлюры. Они, монархисты, воспользовались создавшимся для гетмана тяжелым и безвыходным положением, — под предлогом замены командующего осажденными войсками гетмана, они выдвинули на этот пост своего верного и испытанного ставленника, генерала царской армии, графа Келлера. Гетман согласился.

Немцы в это время, через свой Совет солдатских депутатов, заявили о полном и абсолютном нейтралитете в борьбе гетмана с Петлюрой.

Необходим был случай, чтобы открыто действовать. Такой случай скоро представился.

В одном из последних боев под Святошиным, человек 30 из офицерского отряда были захвачены в плен петлюровцами. Расправа была весьма короткая. Все 30 человек были изуродованы до неузнаваемости и живыми закопаны в землю. Подоспевшими гетманскими отрядами деревня, где произошел этот кровавый акт расправы, была вновь захвачена. Трупы вырыты из земли и перевезены для погребения в Киев. Во время похорон граф Келлер издал приказ, в котором объявил себя главнокомандующим войсками киевского монархического центра, впредь до создания монархии. В речах монархистов при погребении призывалось все население Киева выступить на защиту идей монархии и последовать примеру офицеров, погибших в бою „за веру, царя и отечество“.

Следовать примеру, а тем более погибать столь мучительной и бесславной смертью, за столь устарелые и никому ненужные лозунги, — не только население не хотело, но даже и многие офицеры отказались.

Последовал приказ о поголовной мобилизации всего мужского населения от 18 до 55 лет. За неявку — отвечали головой домовладельцы и представители учреждений. Из страха, часть населения явилась на сборные пункты. Рабочие не явились вовсе, а студенты устроили демонстрацию — протест. Но и явившиеся по дороге на позиции — разбегались.

Монархисты остались одиноки, и заклинания „Киевлянина“ и „Нового Времени“ не помогли.

Игра была проиграна. Затеявшие ее верхи начали заблаговременно исчезать, бросая на произвол судьбы и растерзание Петлюры обманутую и насильственно мобилизованную молодежь.

2 ноября положение гетманских отрядов сделалось окончательно безнадежным. Сердюцкие полки перешли на сторону петлюровцев. Бой переместился непосредственно на окраины города. К вечеру того же дня отступавшие начали стягиваться к району Крещатика, где и сдавались в плен.

Отряды Петлюры, ворвавшиеся в город со стороны Арсенала, сразу же бросились в район Александровской и ближайших улиц, где находился дворец гетмана, в надежде захватить его в плен. Около дворца было оказано сопротивление гетманским конвоем, но и он после нескольких орудийных выстрелов бросил орудия и винтовки и разбежался. Несмотря на самый тщательный обыск дворца, никого не нашли.

Гетман бежал, но во всяком случае, — и это все отлично знали, — он был в Киеве. За его голову была назначена довольно солидная награда. Самые энергичные поиски в течение ближайших дней были безрезультатны. Лишь через несколько дней было выяснено, что гетмана в Киеве нет, и что он преблагополучно прибыл в Германию через Польшу.

Бегство его произошло следующим образом (передано со слов немецкого солдата).

В то время, когда петлюровские отряды уже ворвались на окраины города, гетман незаметно для окружающих, вышел из дворца и направился в штаб немецкого главного командования. Было заранее условлено, что он там проведет целые сутки. На следующий день, когда город находился полностью во власти Петлюры, гетмана на носилках, всего забинтованного в немецкой офицерской форме, вынесли из штаба и на автомобиле отправили на вокзал в заранее приготовленный поезд.

Здесь в присутствии петлюровских властей и отрядов, охранявших вокзал, гетман был снят с автомобиля и перенесен в поезд, причем петлюровцы даже выражали свое сожаление и соболезнование „раненому немецкому офицеру“.

В тот же день гетман отбыл из Киева и через несколько дней был уже в Германии вместе со своей семьей, которая выехала туда до событий.

Келлеру, остававшемуся до последней минуты в Киеве, пришлось хуже. Наступление петлюровских отрядов, начавшееся 29 ноября утром, было настолько неожиданным и стремительным, что штаб Келлера, во главе с ним, потерял всякую возможность разобраться в происходящих событиях.

Они настолько были уверены в благоприятной обстановке, что абсолютно не приняли никаких мер на случай возможного поражения. Они были уверены, что немцы не позволят петлюровцам войти в город. Таким образом, неожиданно разразившееся наступление и прорыв смешали все карты и планы, как Келлеровского штаба, так и немцев. Все очнулись лишь только тогда, когда некоторые отряды Петлюры были уже на Крещатике.

Завоевывали учреждения и производили аресты.

Первым пришел в себя немецкий штаб. Он предложил петлюровскому командованию ультимативно, в 24 часа, вывести свои отряды из черты города, на указанное ими расстояние. Началась торговля. Самолюбие Петлюры было задето: с одной стороны, он хотел сохранить перед населением завоеванной столицы авторитет победителя, с другой на решительный тон его наталкивало настроение армии, которая хотела поживиться за счет буржуев и „жидов“. Кстати, такая попытка была, В районе Подола, за несколько дней до поражения гетмана, прорвался неожиданно незначительный отряд петлюровцев. Вместо того, чтобы развивать дальше неожиданно достигнутый успех, отряд устроил „местное восстание“. Начался погром еврейской бедноты, преимущественно ютившейся в этой части города. Подоспевшими немецкими отрядами „восстание“ было ликвидировано, но в результате свыше сотни еврейских семей были погромлены.

Переговоры между Петлюрой и немцами не привели ни к каким результатам. Немецкий, штаб настаивал на своем требовании и в последнюю минуту, в подтверждение своего ультиматума, отдал приказ своим войскам о приведении их в боевую готовность. Этот способ воздействия имел более положительные результаты. Петлюровский штаб капитулировал, или, как было сказано в приказе по петлюровским войскам: „во избежание могущих произойти нежелательных столкновений с немецкими войсками и отсюда роковых последствий для населения____“ петлюровские отряды выводились за город.

Но было поздно. За исключением гетмана, митрополита Антония, его министров и прочих приближенных и верхов, скрывшихся заблаговременно, — почти все командование осталось.

Испытавшие на себе весь ужас гетманско-помещичьей власти крестьяне, пришедшие с Петлюрой, искали, рассыпавшись по городу, олицетворение своей прошлой опеки. Аресты и убийства в квартирах и на улицах были обычным явлением в эти 132 дня.

Келлер, не успевший вовремя скрыться или бежать под защиту немцев, был арестован почти со всем своим штабом. Благодаря тому, что он был захвачен казаками какой-то регулярной петлюровской части, он не был убит сразу и его отвели в комендатуру.

Через несколько дней немцы» узнавшие об аресте Келлера и его местонахождении, боясь самосуда над ним, потребовали от Петлюры перевода его из комендатуры в Лукьяновскую тюрьму. Кроме общей безопасности, немцы рассчитывали в будущем его вообще освободить, что легче было бы проделать, если бы он был подальше от масс.

Петлюровское командование план немцев разгадало. Для видимости оно решило подчиниться требованию немцев и отдало распоряжение о переводе Келлера и нескольких его адъютантов в Лукьяновскую тюрьму.

Поздно ночью Келлер вместе с еще несколькими людьми из его штаба были выведены из комендатуры и под усиленным конвоем надежных сечевиков отправлены в тюрьму.

В осеннюю ночь, под прикрытием темноты, на безлюдной Софиевской площади Келлер был расстрелян по дороге на Лукьяновку.

На утро появилось короткое официальное сообщение комендатуры: «граф Келлер и такие-то чины его штаба расстреляны конвоем за попытку к бегству».

«Требование немцев выполнено».

После все-таки состоявшегося вывода петлюровских отрядов из Киева, полоса бессистемных арестов и убийств прекратилась. Аресты приняли планомерный характер. Арестовывались участники гетманского и монархистско-келлеровского движения: исключительно родовое офицерство и насильственно мобилизованная учащаяся молодежь.

Вся активно-идейная «верхушка» обоих движений, как указывалось раньше, вовремя сбежала на юг, под защиту высадившихся французов, греков и англичан.

Под давлением французского консула Энно, находившегося в Одессе, а также и немцев, расстрелы прекратились. Арестованных в одиночку и группами петлюровцы, собрали в одном громадном здании, в бывшем Алексеевском педагогическом музее. В будущем предполагался над ними один общий суд, Таким образом, в течение недели было арестовано и собрано в музее до 600–800 человек.

Пойти в открытую и применить ко всем арестованным общую репрессию петлюровское командование не хотело. Оно боялось, с одной стороны, французов, которые в сущности были идейными руководителями всего петлюровского движения против гетмано-немцев, с другой стороны, — в Киеве были немецкие части, которые, несмотря на революцию были, консервативны и, в силу этого, могли в любую минуту раздавить Петлюру.

К арестованным был применен способ провокации.

В декабре месяце, между 10 и 11 часами вечера, в городе раздался оглушительный взрыв.

Через несколько минут нам рассказывали товарищи: «А, слышали?»

Предугадывая, о чем он спросил, все, не отрываясь от общего разговора, безразлично ответили: — «Да, слышали. Что же особенного?»

С иронией он ответил: — «особенного, конечно, ничего, а вот петлюровцы рассказывают страшные вещи: арестованные в педагогическом музее решили себя и весь город взорвать. Взорвали несколько пудов динамита и затем врассыпную, но их всех переловили».

На утро узнали подробности от арестованного по ошибке петлюровца, находившегося в момент взрыва в музее. По его рассказу дело представляется в следующем виде.

После проверки всех арестованных, начальство и дежурный петлюровский офицер удалились. Каждый начал устраиваться на ночлег. В громадном зале постепенно начала воцаряться тишина. Лишь изредка, кое-где, шли тихие заглушенные разговоры, Вдруг, часов около одиннадцати, раздался страшный и оглушительный взрыв бомбы, брошенной сверху, с балкона. В первый момент дым застлал собою почти все помещение. Не помня себя и ничего не понимая, все бросились бежать, не зная куда. Крики раненых, крики ужаса оставшихся в живых, грохот ружейных и револьверных выстрелов по арестованным со стороны петлюровской стражи. Все смешалось в один душераздирающий грохот…

В это время, немецкие части подошли к музею и быстро окружили его. Некоторое время стрельба продолжалась около музея, на улице. Затем все стихло и успокоилось. Позднее мы узнали и подробности.

Валявшиеся среди арестованных, изуродованные взрывом трупы убитых, крики и стоны раненых, — говорили о происшедшем. Всю ночь шла уборка трупов, перевязка раненых и искалеченных. Всю ночь никто не уснул, боясь чего-либо нового и неожиданного. От пережитого ужаса многие поседели, многие сошли с ума.

Затем выяснилось, что вместе с петлюровской охраной была поставлена и немецкая.

Вышедшее петлюровское сообщение гласило, что арестованные устроили взрыв с целью — во время суматохи бежать, но, благодаря вовремя принятым мерам, побег удалось ликвидировать. Через день — два был объявлен официальный список погибших при взрыве и раненых. Об убитых выстрелами стражи не говорилось ни слова.

После этого происшествия, немцы петлюровскому командованию уже абсолютно не доверяли и взяли под свою охрану всех арестованных.

В такой же категорической форме было потребовано согласие и транспорт на перевозку в Германию всех оставшихся в живых арестованных и их семейств.

Петлюра согласился. Страх перед все еще грозными немецкими силами и чувство собственного самосохранения вынудили его на это.