Средиземноморский пират

5

Раскаленный воздух понемногу становился прохладнее, когда остывающее солнце садилось на западе за горами острова. Длинные изогнутые тени от покрытых деревьями горных вершин опускались вниз по склонам и уже касались выходящего к морю края Брейди Филд, когда Питт прошел через главный вход. Он остановился у обочины дороги и вдохнул чистый средиземноморский ароматный воздух, наслаждаясь этим внутренним ощущением до покалывания в легких. Привычное желание закурить сигарету промелькнуло у него, но он подавил его и сделал еще один глубокий вдох, глядя на море. Там вдали за волнующей полосой прибоя заходящее солнце окрасило Первую Попытку в золотистые и оранжевые цвета. Вода была кристально чистой, с расстояния двух миль его глаза могли различить все до мельчайших подробностей на борту корабля. Он стоял, не двигаясь, еще целых две минуты, завороженный окружавшей его красотой. Затем оглянулся, ища глазами автомобиль, который Тери обещала прислать за ним.

Он стоял здесь же, прижавшись к обочине дороги, и был похож на великолепную роскошную яхту, расположившуюся на якорной стоянке.

— Черт меня побери, — пробормотал Питт, оглядывая автомобиль. Он подошел ближе, прекрасные автомобили всегда вызывали у него восхищение.

Это был Майбах-Цеппелин, дополнительно укомплектованный подъемным стеклом, отделяющим сидящих в закрытом салоне на заднем сиденье пассажиров от водителя, который располагался в открытой кабине. На радиаторе был орнамент в виде огромной двойной буквы М, находившийся за ним капот двигателя вытянулся почти на два метра и заканчивался низким толстым ветровым стеклом; все это создавало впечатление автомобиля с огромной грубой мощью. Длинные обтекаемые крылья и двери отливали черным, они были отделаны серебряными молдингами. Это была классика среди классики: великолепное тевтонское мастерство сквозило в тщательной отделке, в каждом болтике, в каждой гаечке. Если в 1936 году Роллс-Ройс Фантом III выражал британский идеал тишины и выдающихся ходовых качеств, то его германским двойником в 1936 году стал Майбах-Цеппелин.

Питт встал сбоку от автомобиля и провел правой рукой по крышке большого запасного колеса, которое было прочно прикреплено к переднему крылу. Он улыбнулся удовлетворенно и с облегчением, когда заметил, что рисунок протектора был в виде глубоких ромбовидных канавок. Он пару раз похлопал по широкой покрышке, затем повернулся и взглянул на переднее сиденье.

Водитель ссутулившись сидел за рулем, лениво барабаня пальцами по дверце. Он не только выглядел скучающим, но также и зевал, как бы подтверждая это. На нем был серо-зеленый мундир, удивительно напоминавший форму нацистских офицеров времен второй мировой войны; но на рукавах и плечах не было никаких знаков отличия. На голове была фуражка с высоко поднятыми краями, а то, что он был блондином, можно было определить по выступающим небольшим бакенбардам. Старомодные очки в серебряной оправе, закрывавшие его глаза, сверкали в лучах заходящего солнца. Длинная тонкая сигарета самодовольно свисала в углу изогнутых губ, придавая водителю надменный и высокомерный вид; он даже не потрудился скрыть это.

Питт сразу же невзлюбил водителя. Поставив ногу на выступающее округлое крыло, он пристально посмотрел на сидящую за рулем фигуру в униформе:

— Полагаю, что вы ждете меня. Мое имя Питт.

Белобрысый водитель даже не потрудился взглянуть на него. Он нехотя выплюнул сигарету через плечо Питта на дорогу, потянулся, выпрямился и повернул ключ зажигания:

— Если вы американский сборщик мусора, — сказал он с тяжелым немецким акцентом, — вы можете садиться.

Питт ухмыльнулся, его взгляд сделался тяжелым:

— Вперед, рядом со скверно пахнущим сбродом, или назад, где места для господ?

— Где выберете, — буркнул водитель. Его лицо налилось багровой краской, но он так и не повернулся.

— Спасибо, — спокойно произнес Питт. — Я сяду назад. — Он нажал на массивную хромированную ручку, открыл дверь и забрался в автомобиль. Старинный свернутый занавес был прикреплен к стеклянной перегородке, и Питт опустил его вниз, отгородившись от шофера. Затем он удобно устроился на мягком кожаном сиденье, прикурил сигарету и приготовился насладиться вечерним путешествием по острову.

Двигатель машины тихо заработал, водитель переключил скорость, и огромный автомобиль плавно тронулся по дороге в направлении к Лиминасу.

Питт опустил боковое стекло и любовался фиговыми и ореховыми деревьями, растущими на горных склонах, и старыми оливками с тонкими ветвями. Часто мелькали небольшие табачные плантации и пшеничные поля, нарушавшие горный ландшафт, они напоминали ему небольшие фермы, которые он часто видел, когда летал над югом Соединенных Штатов.

Вскоре автомобиль мчался по живописному поселку Панагия, разбрызгивая лужи, попадавшиеся на вымощенных булыжником старинных улицах. Большинство домов было выкрашено в белый цвет, чтобы отражать солнечные лучи. Их крыши поднимались в темнеющее небо и почти соприкасались, когда их карнизы наклонялись друг к другу над узкими улицами. Через несколько минут Панагия осталась позади, и вскоре показался Лиминас. Затем автомобиль резко повернул, оставив в стороне основную часть маленького города, и направил нос своего громадного капота по пыльной извилистой дороге. Спуск был сначала пологим, но очень быстро превратился в цепь сплошных крутых поворотов дороги.

Питт мог только лишь представить себе, как трудно приходилось за рулем Майбаха водителю; неуклюжий автомобиль был предназначен больше для поездок по Линден-штрассе, чем по неровным извилистым горным серпантинам. Он посмотрел с крутого обрыва на море и подумал, что произойдет, если еще один автомобиль встретится им на пути. Затем он увидел впереди огромное белое квадратное сооружение на фоне темно-серых скал. Крутые повороты наконец прекратились, и покрышки с ромбообразным рисунком протектора плавно заскользили по твердой ровной дороге.

Питт был поражен. По величине вилла едва ли уступала пышному Римскому Форуму. Земля была великолепно ухожена, везде царила атмосфера роскоши и хорошего вкуса. Все поместье разместилось в долине между двумя высокими горными вершинами, а перед ним раскинулась завораживающая панорама Эгейского моря. Большие ворота в высокой стене распахнулись таинственным образом, словно их открыл кто-то невидимый; шофер без задержки поехал по аккуратной, обсаженной пихтами дорожке и остановился у мраморных ступеней. В середине лестницы стояла огромная античная статуя женщины, несущей ребенка; она ласково смотрела вниз, приветствуя Питта, когда он вышел из Майбаха.

Он уже начал подниматься по ступенькам, когда вдруг внезапно остановился и вернулся к автомобилю.

— Я извиняюсь, шеф, — сказал Питт, — но я не расслышал вашего имени.

Водитель смутился и посмотрел на него.

— Меня зовут Вилли. А почему вам вдруг стало так интересно?

— Вилли, друг мой, — серьезно заговорил Питт. — Я должен сказать тебе кое-что. Не выйдешь ли на минутку из автомобиля?

Брови Вилли удивленно поднялись вверх, но он, пожав недоуменно плечами, вышел из машины, глядя на Питта:

— Слушаю вас, герр Питт, вы что-то хотели мне сказать?

— Я вижу, ты носишь сапоги, Вилли?

— Да, я предпочитаю носить сапоги.

Питт изобразил доброжелательную улыбку на лице:

— А в подошве сапог есть гвозди со шляпками, не так ли?

— Да, естественно, в сапогах есть гвозди, — ответил раздраженно Вилли. — Почему вы занимаете мое внимание такой чепухой? У меня есть еще и другие обязанности, к вашему сведению. Что еще вы хотите мне сообщить?

Взгляд Питта стал тяжелым:

— Друг мой, мне кажется, если ты ставишь себе заслугу чрезмерное любопытство или стремишься заработать на этом, то мой долг предупредить тебя, что очки в серебряной оправе отражают солнечные лучи, и можно легко обнаружить укрытие, откуда они поблескивают.

Лицо Вилли стало белым, как полотно, он начал было что-то говорить, но кулак Питта заткнул ему рот, оборвав в самом начале так и непроизнесенные слова. От сильнейшего удара голова Вилли дернулась назад, фуражка слетела с головы и покатилась по дорожке. Его глаза закатились, и он медленно осел на колени. Стоя на четвереньках, Вилли растерянно и изумленно смотрел по сторонам. Струйка крови сочилась из разбитого носа, капала на униформу и, растекаясь, создавала, по мнению Питта, довольно живописную картину на серо-зеленом фоне. Затем вдруг Вилли завалился на мраморные ступени, превратившись в неподвижную массу.

Питт потер суставы пальцев ушибленной руки, удовлетворенно улыбаясь при этом. Затем он резко повернулся и побежал вверх, перескакивая сразу через три ступеньки. Наверху он прошел под каменной аркой и очутился в круглом дворике с зеркальной гладью бассейна в центре. Весь дворик был окружен двадцатью или более величественными статуями римских легионеров, высеченных в натуральную величину. Их невидящие каменные глаза были задумчиво устремлены на белые отражения в бассейне, как бы разыскивая давно забытые воспоминания о победоносных сражениях. Длинные вечерние тени обволакивали каждую фигуру призрачным покровом, и у Питта возникло навязчивое ощущение, что в любой момент каменные воины могут ожить и взять виллу в осаду.

Он быстрым шагом обошел вокруг бассейна и остановился перед массивной двойной дверью в дальнем конце внутреннего двора. Огромное бронзовое дверное кольцо в форме львиной головы висело на двери. Питт поднял кольцо и опустил вниз. Затем он невзначай обернулся и бросил взгляд на убранство дворика еще раз. Окружающая обстановка напомнила ему мавзолей. Единственно, чего не хватало для полной картины траура, подумал он, это нескольких разбросанных вокруг венков и тихого звучания органной музыки.

Дверь бесшумно отворилась. Питт заглянул через порог и, никого не увидев, на какое-то мгновение заколебался. Однако мгновение превратилось в минуту, затем в другую. Наконец, устав от игры в прятки, расправив плечи и сжав кулаки, Питт шагнул через порог в богато отделанную гостиную.

Гобелены, изображавшие античные сцены сражений, висели по сторонам на каждой стене, искусно вышитые армии маршировали в унисон навстречу битве. Высокий свод венчал комнату, и из его полукруглого купола лился мягкий желтоватый свет. Оглянувшись вокруг, Питт обнаружил, что он все еще один, поэтому он сел на одну из двух резных мраморных скамеек, которые украшали середину комнаты, и разрешил себе закурить сигарету. Время шло, и скоро он начал тщетно разыскивать пепельницу.

В этот момент совершенно бесшумно, без какого-либо предварительного предупреждения, гобелен отодвинулся в сторону и в комнату вошел пожилой коренастый мужчина в сопровождении огромной собаки белой масти.

Питт, немного шокированный неожиданным появлением, посмотрел с опаской на огромного немецкого дога, и затем взглянул в лицо старого хозяина собаки. Злые неулыбчивые черты, так знакомые по старым телевизионным лентам, были запечатлены на типично немецком круглом лице, их дополняли бритая голова и хитро прищуренные глазки, шеи совсем не было видно. Мрачность портрета завершали плотно сжатые тонкие губы, точно их хозяин страдал от запора. Тело тоже соответствовало злодейскому образу: оно было плотным, крепким, без малейшего признака или намека на дряблость. Для полноты законченного образа не хватало лишь кнута и начищенных до блеска сапог. При внешнем знакомстве в какое-то мгновение у Питта промелькнула мысль: "Человек, которого ты ненавидел, Эрик фон Штрохейм, снова вернулся к жизни и стоит перед тобой, готовый к исполнению сцены из «Грида».

— Добрый вечер, — произнес старик подозрительным гортанным тоном. — Вы, как я полагаю, тот самый джентльмен, которого моя племянница пригласила на обед?

Питт поднялся, покосившись глазом на грозную собаку.

— Да, сэр. Майор Питт Дирк к вашим услугам.

Брови старика удивительно взлетели, собрав кожу лба в глубокие морщины:

— Моя племянница сумела убедить меня, что вы, возможно, лишь в звании сержанта, и что вашей обязанностью является уборка мусора с территории базы.

— Вы должны извинить меня за мой чисто американский юмор, — сказал Питт, наслаждаясь замешательством и произведенным впечатлением. — Я надеюсь, моя небольшая ложь не причинила вам никакого неудобства.

— Нет, что вы, небольшое огорчение, возможно, но никак не неудобство. — Старый немец протянул руку, внимательно изучая Питта. — Большая честь познакомиться с вами, майор. Я — Бруно фон Тилль.

Питт пожал протянутую в знак приветствия руку:

— Это для меня большая честь, сэр.

Фон Тилль поднял край гобелена, показывая дорогу:

— Пожалуйста, сюда, майор. Вы должны выпить со мной, пока мы будем дожидаться, когда Тери закончит одеваться.

Питт последовал за хозяином и его белой собакой по темному коридору, который привел их к просторному кабинету. Полукруглый потолок казался очень высоким, что-то около девяти метров, его поддерживало несколько ионических колонн. Мебель, классическая по своей простоте, была редко расставлена и создавала впечатление изысканного изящества и внушительности. Поднос был уже заставлен необычными греческими блюдами, а в одной из стенных ниш располагался полностью оборудованный бар. Единственным элементом украшения, который не вписывался в общий фон, как отметил про себя Питт, была модель немецкой подводной лодки, стоявшая на полке над баром.

Фон Тилль пригласил Питта сесть и предложил:

— Что вы предпочитаете, майор?

— Неплохо было бы начать с шотландского виски, — отозвался Питт, откинувшись на спинку кресла. — Ваша вилла производит удивительное впечатление. У нее должна быть необычайная история.

— Да, первоначально она была сооружена римлянами в 138 году до нашей эры как храм Минервы, их богини мудрости. Я приобрел оставшиеся руины вскоре после первой мировой войны и восстановил их в том виде, какой вы наблюдаете сегодня. — Он протянул стакан Питту. — Может, мы произнесем какой-нибудь тост?

— За кого или за что мы выпьем?

Фон Тилль улыбнулся.

— Я предоставляю эту честь вам, майор. Прекрасные женщины… богатство… долгая жизнь. Возможно, за президента вашей страны. Выбор ваш.

Питт глубоко вздохнул.

— В таком случае, я предлагаю тост за мужество и летное мастерство Курта Хейберта, Македонского Ястреба.

Лицо фон Тилля резко побледнело. Он медленно опустился в кресло и отпил глоток из своего стакана:

— Вы очень необычный человек, майор. Сначала вы отрекомендовались сборщиком мусора. Затем вы посещаете мою виллу и избиваете моего шофера, далее вы продолжаете шокировать меня еще больше, предложив тост за моего старого летного друга, Курта. Как бы там ни было, но и ваш искусно разыгранный спектакль, направленный на то, чтобы соблазнить мою племянницу этим утром на берегу моря, был придуман замечательно. Я благодарю вас за это мастерство и поздравляю. Сегодня, впервые за девять лет, я увидел, как Тери радостно пела и смеялась, счастье переполняло ее. Боюсь, что вы заставите меня смотреть сквозь пальцы на ваши распутные шалости…

Теперь пришла очередь удивляться Питту, но вместо этого он вдруг запрокинул голову и громко расхохотался.

— Мои извинения по каждому пункту ваших замечаний, за исключением того, что мне пришлось проучить вашего извращенца-шофера. Вилли заслужил это.

— Вам не следует обвинять бедного Вилли. Он всего лишь выполнял мой приказ следить за Тери и охранять ее. Она моя единственная родственница, и я хочу, чтобы никто не причинил ей вреда.

— Кто может причинить ей зло?

Фон Тилль поднялся и подошел к открытому окну на террасе. Пристально глядя на темное море, он произнес:

— Больше полувека я усердно работал и внес значительный вклад в создание одной организации. На этом пути я, естественно, приобрел и нескольких врагов. Я никогда не знаю точно, что каждый из них задумал сделать, чтобы отомстить мне.

Питт изучающе посмотрел на фон Тилля:

— Именно поэтому вы и носите маузер в кобуре под мышкой?

Фон Тилль обернулся и машинально потрогал белый праздничный пиджак под левой рукой, в том месте, где он немного топорщился:

— Любопытно, могу я узнать, как вы догадались, что это маузер?

— Всего лишь предположение, — сказал Питт. — Тип человека и ваши вкусы соответствуют больше маузеру.

Фон Тилль пожал плечами:

— Обычно я не ношу оружия, но по тому, как Тери описала вас, у меня возникли подозрения о сомнительной репутации на ваш счет.

— Я должен признаться, что совершил несколько греховных поступков в своей жизни, — ответил Питт с улыбкой, — но могу заверить, что убийство или вымогательство сюда не входят.

Лицо фон Тилля нахмурилось:

— Я не думаю, что вы были бы таким легкомысленным, если бы вы… как говорят американцы… побывали в моей шкуре.

— Ваша шкура начинает казаться очень загадочной, герр фон Тилль, — сказал Питт. — Так чем же вы занимаетесь?

Подозрительность мелькнула в глазах фон Тилля, хотя его губы скривились в фальшивой улыбке:

— Если я скажу, это может испортить вам аппетит. А это, мой дорогой майор, может сильно огорчить Тери. Ведь она полдня провела на кухне, занимаясь приготовлением сегодняшнего обеда. — Он передернул плечами типично европейским манером. — Когда-нибудь в другой раз, возможно, когда я получше узнаю вас.

Питт вертел в руках стакан с последним глотком виски и думал, куда же он попал. Фон Тилль, решил он, довольно крепкий орешек или очень проницательный тип.

— Могу я вам предложить еще выпить? — спросил фон Тилль.

— Не беспокойтесь, я сам справлюсь. — Питт допил виски, подошел к бару и налил себе еще немного. Он посмотрел на фон Тилля:

— Из того, что я прочитал об авиации в первой мировой войне, обстоятельства гибели Курта Хейберта остались невыясненными. Согласно официальным германским сводкам, он был подбит англичанином и разбился где-то в Эгейском море. Однако, в сводках не упоминается имя победившего его противника. Они также ни слова не говорят о том, было ли найдено тело.

Фон Тилль тихо гладил собаку. Казалось, что его глаза погрузились в воспоминания о прошлом на несколько мгновений. Наконец, он произнес:

— Курт вел свою собственную персональную войну против Англии в далеком 1918 году. Он редко дрался с ними хладнокровно и сдержанно. Он управлял машиной очень рискованно и атаковал их самолеты, словно человек, одержимый дьяволом. Когда он находился в воздухе, то ругался, неистовствовал и стучал по краю кабины кулаками, пока не разбивал их в кровь. При взлете он всегда увеличивал обороты двигателя до предела, так что его Альбатрос вспархивал с земли, как испуганная птица. И все же, когда он не бывал на дежурстве и мог на некоторое время забыть, что он на войне, он отличался он многих большим чувством юмора, что мало отвечает вашему американскому понятию о немецком солдате.

Пип медленно покачал головой и произнес с оттенком улыбки на губах:

— Вы должны простить меня, герр фон Тилль, но многим из моих товарищей по оружию приходилось встречаться с немецкими солдатами, большинство из которых были непревзойденными весельчаками.

Старый лысый немец не обратил никакого внимания на ремарку Питта. Её лицо оставалось серьезным:

— Трагедия Курта произошла от коварного замысла англичан. Они тщательно изучали его тактику и вскоре заметили одну особенность: у него была слабость — атаковать и уничтожать привязанные аэростаты наблюдения. Старый аэростат был отремонтирован ими, корзина наблюдателя заполнена взрывчаткой, одетый в форму манекен был помещен туда же. Бикфордов шнур спускался на землю, и англичанам оставалось только сидеть и ждать появления Курта. — Фон Тилль присел на мягкую софу. Он смотрел в потолок, но ничего не видел. Его взор был далеко, в том небе 1918 года. — Им не пришлось долго ждать. На следующий день Курт, пролетая над линией фронта, увидел аэростат противника, медленно раскачивавшийся от прибрежного бриза. Его нисколько не удивило то, что с земли не открыли огонь по нему. И наблюдатель, облокотившийся на поручни корзины, как будто заснул, он даже не попытался выпрыгнуть с парашютом, чтобы спастись, прежде чем пулеметы Курта превратили наполненный водородом шар в облако огня.

— У нею даже не возникло мысли, что это могла быть ловушка? — спросил Питт.

— Представьте себе, нет, — отозвался фон Тилль. — Аэростат был там и представлял собой врага. Почти автоматически Курт бросился в атаку. Он приблизился к аэростату, и ею пулеметы начали пробивать тонкую оболочку газовою шара. Вдруг шар взорвался с огромной силой, все вокруг было охвачено пламенем и дымом. Англичане взорвали аэростат при приближении Курта.

— Хейберт разбился на вражеской территории? — задумчиво уточнил Питт.

— Курт не разбился после взрыва, — ответил фон Тилль, снова возвращаясь мыслями в настоящее. — Его Альбатрос проскочил сквозь этот ад, правда, верный самолет, выручавший его в стольких воздушных сражениях, был сильно поврежден, да и сам Курт был серьезно ранен. С пробитыми и разорванными в клочья матерчатыми крыльями, поврежденным рулем высоты и окровавленным пилотом в кабине аэроплан пролетел над побережьем Македонии и исчез из вида в море. Македонского ястреба и его легендарного желтого Альбатроса с тех пор больше никогда не видели.

— По крайней мере, до вчерашнего дня, — Питт глубоко вздохнул и ждал ответной реакции.

Веки у фон Тилля слегка дрогнули, но выражение лица не изменилось. Казалось, он взвешивал слова Питта.

Питт моментально вернулся к прежней теме разговора.

— Вы с Хейбертом часто летали вместе?

— Да, мы много раз вылетали на задания вместе. И всегда пользовались двухместным бомбардировщиком, сбрасывали зажигательные бомбы на британский аэродром, который располагался прямо здесь, на Тасосе. Курт управлял самолетом, а я был наблюдателем и бомбардировщиком.

— А где базировалась ваша эскадрилья?

— Мы с Куртом служили в одном гарнизоне, в Ясте. Но взлетали с аэродрома в Ксанти, в Македонии.

Питт прикурил сигарету. Затем он взглянул на старческую, но прямую фигуру фон Тилля:

— Благодарю вас за столь выразительное и подробное описание гибели Хейберта. Но, простите, вы ничего не упустили?

— Курт был очень преданным другом, — с грустью произнес фон Тилль. — Такие вещи легко не забываются… Я даже помню точную дату и время этого события. Это случилось в девять вечера 15 июля 1918 года.

— Однако, кажется странным, что больше никто толком не знает полной истории, — произнес Питт, его взгляд оставался спокойным и целеустремленным. — Архивы в Берлине и в Британском Музее Авиации не содержат абсолютно никакой информации относительно гибели Хейберта. Все книги по этой теме, которые мне довелось просмотреть, говорят о нем как о пропавшем без вести при невыясненных обстоятельствах, так же как и о других великих асах, таких как Альберт Балл и Георг Гейнемер.

— Господи, — перебил фон Тилль. — В немецких архивах отсутствуют документы, потому что Верховное Имперское командование никогда особенно не интересовалось войной в Македонии. А англичане никогда не опубликуют ни слова о таком неблаговидном поступке со своей стороны. Кроме всего прочего, самолет Курта оставался все еще в воздухе, когда они видели его в последний раз. Англичане могли только предполагать, что их коварный замысел удался.

— Никаких следов человека или останков самолета не было обнаружено?

— Абсолютно ничего. Брат Хейберта разыскивал после войны место его гибели, но могила Курта осталась неизвестной.

— Его брат тоже был летчиком?

— Нет. Я встречался с ним несколько раз перед самым началом второй мировой войны. В то время он был офицером Германского военно-морского флота.

Питт молчал. Рассказанная фон Тиллем история пришлась как нельзя кстати, подумал он. У него появилось странное ощущение, что его используют как приманку для стаи гусей на охоте. Предчувствие чего-то зловещего шевельнулось в нем и начинало расти. Он услышал легкий перестук каблучков по полу и, даже не оборачиваясь, почувствовал, как в комнату вошла Тери.

— Привет всем! — ее голос звучал радостно и непринужденно.

Питт повернулся на голос и посмотрел на нее. На ней было легкое коротенькое платьице, напоминавшее римскую тогу, оно веером развивалось вокруг ее стройных ног. Ему понравился цвет платья — золотисто-оранжевый, прекрасно гармонировавший с ее черными волосами. Она чуть пристальней посмотрела на Питта, ее взгляд скользнул по его форме и знакам отличия. Ее лицо слегка побледнело, она поднесла руку ко рту тем знакомым жестом, который он заметил на берегу. Затем она улыбнулась и подошла к ним, излучая притягательное тепло и искреннюю сердечность.

— Добрый вечер, прекрасная богиня, — радостно произнес Питт и поцеловал протянутую для приветствия руку.

Тери смущенно покраснела, потом взглянула на его улыбающееся лицо:

— Я собиралась поблагодарить вас за то, что вы пришли, — сказала она. — Но сейчас, когда я увидела, какую озорную шутку вы сыграли со мной, у меня появилось огромное желание бросить вас на ваш чертов…

— Не говорите так, — перебил ее Питт мягко. Он шутливо изобразил коварство на губах. — Я знаю, вы мне не поверите, но только сегодня днем командир базы снял меня с мусорного грузовика, сделал из меня пилота и произвел в майоры.

Она рассмеялась.

— Как вам не стыдно. Вы говорили мне, что ваше звание ниже сержанта.

— Нет. Я только сказал, что я никогда не был сержантом, и это правда.

Она взяла Питта под руку.

— Дядя Бруно не наскучил вам своими летными историями времен Великой войны?

— Заворожил, может быть, но никак не наскучил, — ответил Питт. Ее глаза казались испуганными, несмотря на улыбку. Он пытался угадать, о чем она думает.

Тери покачала головой из стороны в сторону. Она продолжала смотреть на форму Питта и знаки отличия. Он не был похож на того мужчину, которого она любила на берегу. Этот был более обаятельный и утонченный:

— Ты можешь занять Дирка после обеда, дядя Бруно, но сейчас он мой.

Фон Тилль громко щелкнул каблуками и поклонился:

— Как пожелаешь, моя дорогая. Следующие полтора часа ты будешь нашим главнокомандующим.

Она повернулась к фон Тиллю:

— Это очень мило с твоей стороны, дядя. В таком случае слушайте мой первый приказ для вас обоих — отправляться к обеденному столу.

Тери потянула Питта в сторону террасы и повела его вниз по пологой лестнице, которая выходила на полукруглый балкон.

Вид был захватывающим. Далеко внизу в домах светились огни Лиминаса. А над морем ранние звезды начали робко зажигаться на черном бархатном небосклоне. Посередине балкона стоял стол, сервированный на троих. Огромный желтый шар с шестью свечами освещал все кругом, заливая стол мягким волшебным светом и превращая столовое серебро в золото.

Питт подвинул стул для Тери и прошептал ей на ухо:

— Тебе лучше быть осторожной. Ты знаешь, как я возбуждаюсь в романтической обстановке.

Она взглянула на него и ее глаза улыбнулись.

— Почему ты считаешь, что это я так задумала?

Прежде чем Питт смог ответить, вошел фон Тилль вместе с огромной собакой и щелкнул пальцами. Тотчас появилась молоденькая девушка в традиционном греческом наряде и подала закуску из различных видов сыра, оливок и огурцов. Следующим был куриный суп, приправленный лимоном и яичными желтками. Затем главное блюдо: печеные устрицы с луком и рублеными орехами. Фон Тилль откупорил вино Рестина, прекрасное старое греческое вино. Его резкий запах напомнил Питту скипидар. После того как служанка убрала тарелки, она принесла поднос с фруктами и затем разлила кофе, заваренный по-турецки; молотые зерна остались в осадке на дне чашки

Питт допил крепкий несладкий кофе и дотронулся коленом до Тери. Он ожидал увидеть девичью улыбку, но вместо этого она взглянула на него испуганными глазами. Казалось, что она пыталась что-то сказать ему.

— Итак, майор, — сказал фон Тилль, — надеюсь, вам понравилась наша скромная трапеза.

— Да, спасибо, — отозвался Питт. — Все было великолепно.

Фон Тилль через стол посмотрел в упор на Тери. Его лицо было непроницаемым, а голос ледяным:

— Мне бы хотелось остаться наедине с майором, моя дорогая. Почему бы тебе не подождать в кабинете, мы побудем одни недолго.

Тери изобразила удивление. Она слегка пожала плечами, держась за краешек стола, прежде чем ответила ему:

— Пожалуйста, дядя Бруно, но еще слишком рано. Ты не мог бы подождать и провести свою небольшую беседу с Дирком попозже?

Фон Тилль бросил на нее испепеляющий взгляд:

— Делай, как говорит твой дядя. У меня несколько важных дел, которые я хотел бы обсудить с майором Питтом. Я уверен, что он не уйдет, не повидавшись с тобой.

Питт почувствовал раздражение. К чему вдруг семейная ссора? — удивлялся он. Он сделал глубокий вдох, чувствуя, что что-то было не так. Странное покалывание пробежало у него по спине, это было старое знакомое чувство опасности. Как старый и проверенный друг, оно похлопывало его по плечу и предупреждало, когда назревала угрожающая ситуация. Питт незаметно взял нож из блюда с фруктами и спрятал его в носок под брючину.

Тери смотрела на Питта, ее лицо было бледным:

— Пожалуйста, извини меня, Дирк, я не собираюсь показаться дурочкой.

Он улыбнулся:

— Не беспокойся, у меня слабость к хорошеньким дурочкам.

— Ты, наверное, никогда не говоришь правду, — тихо произнесла она.

Он пожал ее руку:

— Я присоединюсь к тебе, как только смогу.

— Я буду ждать. — Неожиданно ее глаза наполнились слезами, она повернулась и быстро побежала вверх по лестнице.

— Я очень сожалею, что так жестко говорил с Тери, — извинился старый немец. — Я должен переговорить с вами наедине, а она редко принимает во внимание мое желание побеседовать без женского вмешательства. С женщинами часто приходится проявлять твердость, вы согласны?

Питт кивнул. Он не мог придумать ничего подходящего для ответа.

Фон Тилль вставил сигарету в длинный мундштук из слоновой кости и прикурил ее:

— Я был крайне удивлен, услышав о вчерашнем нападении на Брейдт Филд. По моим данным, это был старый неизвестного типа самолет, который повредил ваше оборудование.

— Старый, может быть, — сказал Питт, — но не неизвестный.

— Не хотите ли вы сказать, что определили тип самолета?

Питт изучал лицо фон Тилля. Он молча повертел в руках вилку, затем осторожно положил ее обратно на стол.

— Самолет можно точно идентифицировать как Альбатрос D-3.

— А пилот? — слова медленно просачивались из плотно сжатых губ фон Тилля. — Вы установили личность пилота?

— Нет еще, но мы установим.

— Кажется, вы уверены, что быстро схватите его.

Питт ответил не сразу. Он медленно и методично прикурил сигарету:

— Почему бы нет. Кажется, не так трудно отыскать старый желтый аэроплан и его владельца.

Самодовольная улыбка скользнула по лицу фон Тилля:

— Македонская Греция — это район с холмистой местностью и пустынными сельскими территориями. Там тысячи квадратных километров долин, гор, выветренных равнин, где можно спрятать даже один из ваших огромных реактивных бомбардировщиков и никогда не найти.

Питт улыбнулся в ответ.

— Кто говорит об обследовании гор или долин?

— А где же еще вы собираетесь искать?

— В море, — ответил Питт, показывая на черную массу воды далеко внизу. — Возможно, в том самом месте, где Курт Хейберт разбился в далеком 1918 году.

Фон Тилль высоко поднял брови:

— Вы хотите заставить меня поверить в привидения?

Питт усмехнулся:

— Когда мы были маленькими мальчиками, мы верили в Санта Клауса, а когда мы стали взрослыми парнями, мы еще верили в девственниц, почему бы к этому списку не добавить еще и привидения?

— Нет, благодарю вас, майор. Я ставлю факты и цифры превыше суеверий.

Голос Питта был ровным и ясным:

— Вот поэтому у нас разные пути в поисках.

Фон Тилль сидел прямо, его глаза впились в Питта.

— Что если Курт Хейберт все еще жив?

У фон Тилля отвисла челюсть, затем он спохватился и выпустил облако сигаретного дыма:

— Это смешно. Если бы Курт был все еще жив, ему было бы около семидесяти лет. Посмотрите на меня, майор. Я родился в 1899 году. Неужели вы думаете, что человек моею возраста может летать на аэроплане с открытой кабиной, не говоря уж об атаке аэродрома? Нет, я так не считаю.

— Факты, конечно, на вашей стороне, — сказал Питт, он помолчал немного, проведя своими длинными пальцами по волосам. — Однако, меня не оставляет мысль, что Хейберт каким-то образом замешан здесь. — Его взгляд переместился со старого немца на огромного белого дога, и он почувствовал, как неясное напряжение сковало его тело. Нити заговора сплетались вокруг него. Он пришел на виллу по приглашению Тери, собираясь всего лишь насладиться тихим вечером. Вместо этого он оказался вовлеченным в состязание умов с ее дядей, проницательным старым тевтонцем, который (в этом Питт был уверен) знал гораздо больше о рейде на Брейди Филд, чем рассказывал. Пришло время бросить копье, несмотря на последствия. Он взглянул на фон Тилля:

— Если Македонский Ястреб действительно исчез шестьдесят лет назад и появился снова вчера, то возникает интересный вопрос: где он провел все это время? На небесах, в аду… или на Тасосе?

На лице фон Тилля вместо высокомерной маски промелькнуло смущение:

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду?

« Хитрый чёрт», — про себя огрызнулся Питт. — Либо вы принимаете меня за круглого дурака, либо сами прикидываетесь им. Не думаю, что я могу рассказать вам что-нибудь новенькое об атаке Брейди Филд, наоборот, вы должны рассказать мне. — Он растягивал слова, наслаждаясь ситуацией.

Фон Тилль моментально вскочил на ноги, его круглое лицо стало злым:

— Вы зашли слишком далеко, майор Питт, в сферы, которые меня не касаются. Я не намерен больше терпеть ваши абсурдные выпады. Я должен попросить вас покинуть мою виллу.

Удовлетворение промелькнуло на лице Питта:

— Вполне резонно, — ответил он, поворачиваясь к лестнице.

Фон Тилль злобно посмотрел на него:

— Нет необходимости возвращаться через кабинет, майор, — сказал он, указывая на маленькую дверь, находившуюся в дальней стене балкона. — Этот коридор выведет вас к главному входу.

— Мне бы хотелось попрощаться с Тери перед уходом.

— Не вижу причины для продолжения вашего визита.

Фон Тилль выпустил большое облако дыма в лицо Питту, усиливая этим оскорбительные слова:

— Я также требую, чтобы вы больше никогда не виделись и не разговаривали с моей племянницей.

У Питта сжались кулаки:

— А если я сделаю это?

Фон Тилль угрожающе усмехнулся:

— Я не буду угрожать вам, майор. Если вы будете проявлять настойчивость, упражняясь в агрессивной глупости, я просто накажу Тери.

— Паршивый немец, — огрызнулся Питт подавляя желание ударить фон Тилля между ног. — Я не знаю, в чем состоит ваш дьявольский заговор, но я могу со всей ответственностью заявить, что получу огромное удовольствие, раскрыв его. И я могу начать с того, что сообщу вам, что нападение на Брейди Филд не достигло своих целей. Корабль Национального Морского Ведомства Подводных работ будет стоять там, где находится сейчас, пока его научные исследования не будут закончены.

Руки у фон Тилля тряслись, но его лицо оставалось невозмутимым:

— Спасибо, майор. Это важная информация. Я не ожидал получить ее так скоро.

Наконец-то старый немец раскрылся, — подумал Питт. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что именно фон Тилль организовал заговор, чтобы избавиться от Первой Попытки. Но для чего? Вопрос все еще оставался без ответа. Питт попытался выстрелить наугад:

— Вы напрасно тратите ваше время, фон Тилль. Водолазы с Первой Попытки уже обнаружили затонувшие сокровища. И сейчас они собираются поднять его.

Фон Тилль расплылся в широкой улыбке, и Питт моментально понял, что ложь была ошибкой.

— Жалкая попытка, майор. Вы сильно заблуждаетесь.

Он достал маузер из кобуры, висевшей подмышкой, и ткнул темным стволом Питту в шею, затем он открыл дверь в коридор:

— Не будете ли так любезны? — спросил он, указывая пистолетом в сторону порога.

Питт бросил быстрый взгляд в полутемный тоннель, лежавший перед ним. Коридор был едва освещен свечами и казался совершенно пустым. Он заколебался:

— Пожалуйста, передайте мою благодарность Тери за превосходный обед.

— Я передам ваш комплимент.

— И спасибо вам, герр фон Тилль, — с сарказмом произнес Питт, — за ваше гостеприимство.

Фон Тилль вытянулся, щелкнул каблуками и поклонился:

— Мне тоже было приятно. — Он опустил руку на голову собаки, которая злобно оскалила свои внушительные клыки.

Дверной проем был низким, и Питту пришлось согнуться, чтобы войти в тоннелеобразный коридор. Он сделал несколько осторожных шагов.

— Майор Питт!

— Да, — отозвался Питт. поворачиваясь и глядя на плотную фигуру у входа.

В голосе фон Тилля звучали садистские нотки:

— Очень жаль, что вы не сможете стать очевидцем следующего полета желтого Альбатроса.

Прежде чем Питт смог ответить, дверь захлопнулась, и тяжелый засов с грохотом опустился; этот зловещий звук гулким эхом прокатился по невидимой глубине темного коридора.