Часть III. Новая система труда
9. Новая география
Начиная примерно с 1973 г. ставки заработной платы в американской экономике переживают сильнейшую стагнацию. Учитывая, что в настоящей книге я показываю, как именно эта эра стагнации эволюционирует в новую главу нашей национальной истории, стоит взглянуть на то, какую роль сыграла или еще сыграет в застое ставок американских зарплат зарубежная конкуренция. Следует ли нам винить в наших проблемах иностранцев? И каким образом зарубежная конкуренция будет определять развитие наших рабочих мест и уровня оплаты труда?
Многие экономисты настроены скептически в отношении аргументов, возлагающих вину за слабость нашего рынка труда на товарооборот с зарубежными странами. Мнение о том, что конкуренция со стороны зарубежных стран ведет к снижению зарплат и безработице, насчитывает уже не одно столетие. Тем не менее конкуренция со стороны других стран лишь усиливается, а большинство зарплат, во всяком случае до недавних пор, продолжало расти. Более того, существует немало открытых экономик, отличающихся высоким уровнем товарооборота с зарубежными странами и одновременно — высокой степенью занятости населения; например, Швейцария, где уровень безработицы составил на конец 2011 г. лишь 3,1%. Та же картина наблюдается и в Швеции.
Экономисты уже давно изучают вопрос, действительно ли конкуренция со стороны зарубежных стран ведет к исчезновению рабочих мест. Найти аргументы в пользу подобного утверждения нелегко. Выдвигать обвинения в том, что американским трудящимся приходится теперь конкурировать с миллиардами новых работников, в частности из бывших стран социалистического блока, несложно. Однако большая часть из этих миллиардов не может составить нашим трудящимся серьезной конкуренции, прежде всего в силу крайне низкой производительности их труда. Кроме того, многие рабочие места в сфере обслуживания — идет ли речь о делопроизводителе или кассире — не испытывают давления со стороны зарубежных конкурентов. Однако зарплаты в данных секторах за последние десятилетия почти не выросли. Это позволяет говорить о том, что главная вина лежит отнюдь не на зарубежных подрядчиках. Более того, исторически воздействие технологий и машин на рынок труда всегда превосходило воздействие со стороны зарубежных конкурентов. Детальное изучение снижения доли труда человека в производимой продукции указывает на то, что новые информационные и коммуникационные технологии — способные подменить собой труд человека — играют гораздо более весомую роль в исчезновении рабочих мест, чем конкуренция со стороны других стран.
Не менее сложно найти и серьезные свидетельства того, что иммиграция тоже немалым образом подрывает рост заработной платы американцев. Преподавателем Гарвардского университета Джорджем Борхасом, одним из главных критиков нынешней иммиграционной политики, были представлены доказательства того, что в долгосрочном плане наличие иммигрантов снижает уровень зарплаты американцев с неполным высшим образованием на 4,8%. Однако зарплата многих других американцев растет, а у ряда крупных групп населения, например у людей с высшим образованием, снижение заработной платы в долгосрочном плане составило лишь 0,5%, что можно рассматривать как почти полное отсутствие снижения. И это все доказательства главного критика иммиграции. Другие оценки влияния иммиграции на американские зарплаты значительно более позитивны. Многие публикации, в том числе Джованни Пери, указывают на то, что иммиграция, наоборот, способствует повышению заработной платы в реальном выражении для большинства американцев. Джованни Пери рассматривает уровень зарплаты иммигрантов в разных городах США. Низкая заработная плата характерна для городов, не привлекающих большое число иммигрантов, таких как промышленные районы Среднего Запада, а самый большой рост зарплат наблюдается как раз в местах с высоким уровнем иммигрантов, таких как города океанского побережья. (Положительная взаимосвязь между иммиграцией и уровнем заработной платы просматривается даже при учете таких вносящих определенную путаницу факторов, как больший приток иммигрантов в города, испытывающие наиболее бурный рост.) Если иммиграция и играет какую-либо роль в стагнации заработной платы, то роль эта довольно скромная.
Вывод производств за рубеж и иммиграция
Итак, необходимости в ограничении рабочей иммиграции в нашу страну не существует. А как насчет экспорта рабочих мест за пределы Соединенных Штатов? Некоторым моим друзьям из числа экономистов следующий мой вывод придется не по душе: отрицать тот факт, что привлечение подрядчиков за рубежом и вывод производств в другие страны играет определенную роль в стагнации американских зарплат и замедленному созданию новых рабочих мест, становится все труднее и труднее.
На самом деле здесь все просто. Наемный труд требует инвестиций. Если инвестиционная стоимость части рабочих мест увеличивается, а части — уменьшается, предприниматели и их компании экспортируют рабочие места с более низкой инвестиционной стоимостью в страны с более дешевой рабочей силой. Некоторые из данных рабочих мест останутся в Соединенных Штатах, но ценой этого станет снижение заработной платы.
У экономистов в ходу следующее грозное словосочетание: «выравнивание цен производственных факторов» — означающее, что если в США одно яблоко продается за два доллара и за один — в Боливии, то будут иметься стимулы для того, чтобы завозить яблоки из Боливии до тех пор, пока цены более-менее не выровняются. Если рассматривать проблему с точки зрения рынка яблок, то она не представляется столь уж противоречивой. Однако схожий механизм действует и на рынке труда: если труд в Индии или Китае намного дешевле и при этом не сильно уступает в производительности, то либо индийские и китайские трудящиеся направятся туда, где находится капитал, либо капитал отправится к ним. В большинстве случаев наблюдается второй вариант: гораздо проще переместить капитал к работникам, чем наоборот, уже хотя бы в силу ограничений, устанавливаемых американским иммиграционным законодательством. Когда Китай, Индия и другие страны добились определенных экономических успехов, инвесторы вдруг осознали недооцененность трудящихся этих стран на мировом рынке.
Особенно меня поражает следующий примечательный факт: между 2000 и 2009 гг. транснациональные корпорации ликвидировали 2,9 миллиона рабочих мест в США и создали 2,4 миллиона за рубежом. Это еще не доказывает наличие причинно-следственных связей, однако было бы удивительно, если приведенные цифры не были бы никоим образом связаны.
А теперь более систематические данные. Недавнее исследование Дэвида Отора, Дэвида Дорна и Гордона Хэнсона говорит в пользу того, что привлечение подрядчиков за рубежом и вывод производств в другие страны негативно сказывается на уровне американских зарплат. В период с 1991 по 2007 г. объемы китайского импорта в США выросли с 26 до почти 330 миллиардов долларов. Согласно выводам авторов исследования, увеличение китайского импорта в какой-либо регион ведет к снижению числа занятых в промышленных производствах, падению уровня заработной платы и росту потребности в субсидиях («милостыни») со стороны государства.
В еще одной недавней публикации, авторами которой являются Рунджуан Лиу и Дэниел Трефлер, приводятся новые свидетельства того, что привлечение подрядчиков за рубежом и вывод производств в другие страны оказывает негативное влияние на рынок труда. Авторы исследования выяснили, что число представителей подвергнутых исследованию групп экономически активного населения, перешедших на работу с более низкой оплатой труда в менее прибыльные сектора, выросло на 17%, число безработных среди них выросло на 0,9%, а доходы тех, кто сохранил рабочие места, упали на 2,3%.
Однако не стоит поспешно заключать, что вывод производств и наем подрядчиков за рубежом, как ни посмотри, — это зло. Авторы исследования не претендуют на то, что ими проводится вычленение каждого отрицательного последствия и каждого положительного результата данной тенденции. Они лишь задаются вопросом, не стали ли некоторые сегменты американского рынка труда более инертными вследствие влияния рассматриваемой тенденции. И ответ здесь определенно утвердительный.
Согласно стандартному экономическому подходу к вопросам международной торговли данные потери рынка труда должны компенсироваться увеличением выгоды в чем-то другом. Поэтому, возможно, уровень зарплат и падает в ряде секторов, но рост рабочих мест и зарплат в других секторах это компенсирует. Однако обнаружить эту компенсирующую выгоду в цифровых данных представляется сложным, за исключением, может быть, дохода на капитал. Вероятность повторно найти работу у потерявших ее остается достаточно слабой еще с конца 1990-х гг., и вины китайцев здесь нет. Все эти годы наблюдается рост спроса на вполне определенные категории квалифицированных работников, а не на работников вообще. В какой-то мере потери на рынке труда компенсируются более низкими ценами на товары, производимые теперь за рубежом. Однако насколько именно, мы не знаем.
Существуют и дополнительные, хотя и косвенные свидетельства в пользу вывода производств за рубеж. Экономист Майкл Мэндел исследовал данные по производительности американской экономики за декаду 2000-2010 гг. В начале декады вычисленный рост производительности был довольно высоким, но роста зарплаты в реальном выражении не происходило, как не было и роста числа рабочих мест. Это представляется загадкой, поскольку более высокая производительность достаточно быстро находит свое выражение в росте заработной платы. Мэндел внимательно рассмотрел имеющиеся данные и пришел к предположению, что мы смешиваем два разных вида производительности — производительность, достигнутую за счет увеличения эффективности труда американских работников, и производительность, связанную с выводом производств.
Допустим, что американский инвестор переносит часть своего производства из Огайо в Шанхай: разумеется, что заработная плата в Шанхае ниже, чем в Огайо. На практике расчеты нашей производительности делаются таким образом, что такое перемещение рабочих мест, как правило, будет отражено как рост производительности. И оно действительно им является — для владельцев предприятия, а также для потребителей, цена на товары для которых в итоге снизится. Но это не является ростом производительности для американских трудящихся, особенно для тех из них, кто работает в Огайо. Это не является эквивалентом повышения производительности американских работников за счет более совершенных машин, повышения их уровня подготовки или внедрения в производство нового изящного изделия.
Мэнделу удалось собрать косвенные свидетельства того, что в значительной части наши показатели роста производительности именно таковы. Так, многие сектора, в которых широко практикуется вывод производств за рубеж (например, производство планшетов iPad), являются секторами с очень высокими показателями роста производительности.
Движение капитала и рост конкуренции со стороны зарубежных стран ведут к снижению американских зарплат или по меньшей мере мешают достаточно быстрому их росту. Я не настаиваю на том, что Мэндел, образно говоря, продемонстрировал всем еще дымящийся пистолет, из которого и было совершено преступление, однако неправильность учета параметров, связанных с привлечением подрядчиков за рубежом и выводом производств, и является тем очевидным отсутствующим элементом, благодаря которому данные по макроэкономике и производительности наконец сходятся. (Еще одним отсутствующим элементом может быть то, что определено мною в третьей главе как «реструктуризация увеличения производительности»: увольнение работников, отличающихся низкой производительностью труда, вместо повышения производительности остающихся).
Идея о том, что свободные торговля и инвестирование не дали в последнее время ничего существенного экономике центрального и северного Огайо, возражений у экономистов не вызывает. Я лишь прошу их взглянуть на этот вопрос с еще более высокой ступеньки — применительно к нашей национальной экономике.
Тем не менее было бы ошибочным полагать, что конкуренция со стороны других стран или чрезмерный вывод производств являются фундаментальной проблемой американской экономики.
Во-первых, вывод производств за рубеж снижает цены на потребительские товары, и это в какой-то мере содействует поддержанию на определенном уровне или даже росту заработной платы в реальном выражении. Планшеты iPad достаточно дешевы, частично именно благодаря низкой заработной плате тех, кто занят на их производстве. В долгосрочной перспективе планшеты iPad помогут развитию наших сфер здравоохранения и образования. (А кроме того, они — замечательные игрушки).
Вывод производств является пока гораздо менее масштабным феноменом, чем это многим представляется. В настоящее время на импорт из Китая приходится около 2,7% потребительских расходов в США. Более того, на каждый доллар китайского импорта приходится почти 55 центов расходов в США, которые были потрачены на подготовку к доставке импортируемых товаров. То есть в действительности на китайские товары приходится около 1,3% потребительских расходов. Конечно, по некоторым категориям товаров эта процентная доля гораздо выше (игрушки или общая сборка электронных изделий). Вполне логично полагать, что китайские товары и инвестирование в производство на территории Китая ограничивают инвестирование в американские рабочие места, однако масштабы вывода производств не настолько велики, чтобы быть причиной застоя уровня заработной платы. Скорее, это одна из причин того, почему низкооплачиваемым американским трудящимся стало тяжелее найти работу.
Позволить аргументу о том, что «нам теперь приходится конкурировать с 2,5 млрд индийцев и китайцев», увести себя далеко, совсем несложно. Американцы уже давно имеют дело с зарубежной конкуренцией. Например, период 1948-1973 гг. зачастую рассматривается в качестве золотого века американской промышленности. Однако именно в этот период западноевропейские страны поднялись из руин военного времени, а уровень жизни их населения сравнялся с показателями Соединенных Штатов. Быстрый рост экономики наблюдался и в Японии. Эти страны напрямую соперничали с США во множестве крупнейших отраслей, включая автомобильную и электронную промышленности. Соперничество это создавало определенные проблемы для ряда американских отраслей, однако в целом экономика Соединенных Штатов в указанный период процветала. На 18801929 гг. пришелся период феноменального расцвета той части мира, который мы относим к развивающимся странам, включая государства Латинской Америки. Многие страны, состоявшие из изолированных сельскохозяйственных областей, застроились настоящими городами, создали настоящую промышленность и по-настоящему включились в мировую экономику. Лучшим примером здесь может служить Аргентина, но то же самое можно сказать и о Мексике. В тот период американская экономика также чувствовала себя прекрасно, несмотря на то что это было время интенсивной глобализации и интенсивной конкуренции со стороны других стран с выводом за рубеж части американских производств.
В эти периоды процветания мы занимали в мире лидирующие позиции в сфере образования, как среднего, так и высшего. В то время разница между квалификацией, которая требовалась от работников, занятых в производстве продуктов с высокой добавленной стоимостью, и квалификацией, которой американские трудящиеся обладали, была не столь уж и велика. Сегодня требования по работе с оборудованием — включая навигаторы — растут быстрее, чем человеческие способности. Машинам дается более качественное, быстрое и дешевое «образование», чем их коллегам или потенциальным коллегам из числа людей. Это и является корнем проблемы для многих работников.
Многие миллионы людей в состоянии орудовать отверткой на сборочной линии, работать на токарном станке или справиться с телефонным коммутатором. Но немногие могут составить эффективную связку с программой Rybka или, если говорить в более широком смысле, с умными машинами, используемыми, например, в сферах финансов, обслуживания или здравоохранения. Ругать китайцев или вывод производств — все равно что тыкать пальцем в игру теней, путая поверхностные процессы с главной причиной замедления роста зарплат.
Кстати, лучшие американские шахматисты зачастую являются в определенном смысле иностранцами: многие из них — выходцы из Израиля и бывшего СССР. Вы можете решить, что они «отобрали места» у американских игроков, однако более глубокий взгляд на реальную картину позволяет говорить о том, что наличие множества хороших шахматистов у вас в стране, независимо от их происхождения, повышает — или снижает — ваши шансы стать чемпионом мира. В любом случае, чтобы добиться этого, вам потребуется победить лучших игроков, а игра против них уже в юном возрасте — большое этому подспорье.
Когда речь заходит о выводе производств, необходимо учитывать три факта.
Во-первых, запретить американцам инвестировать в зарубежные производства невозможно. Поэтому, вместо того чтобы закрываться от мира, нам следует сосредоточиться на повышении внутренней производительности и усовершенствовать систему образования в целях подготовки большего числа трудящихся, отличающихся большей производительностью, включая тех, кто будет способен работать в соответствии с принципами стиля «адванс».
Во-вторых, на фундаментальном уровне моральных принципов создание рабочего места для «иностранца» является столь же достойным результатом, что и создание рабочего места для «настоящего американца». Если китайские зарплаты будут расти, а американские останутся практически неизменными — что, кстати, и происходит, — то остается только сказать «Отлично!» и воспользоваться этим. Международные торговля и инвестиции по-прежнему крайне выгодны для мировой экономики в целом. Это может не нравиться американским избирателям, но от этого оно не перестает быть правдой.
В-третьих, если вас беспокоит проблема вывода производств, то вам, вероятно, стоит занять более, а не менее либеральную позицию в вопросах иммиграции. Если США будет принимать больше иммигрантов, то экспорт американских рабочих мест из регионов, где эти иммигранты заняты, наверняка уменьшится. Иммиграция позволяет сохранить эти рабочие места дома. В действительности, чем большей угрозой становится вывод производств, тем больше роль иммиграции в поддержании нашей конкурентоспособности и сохранности дополнительного числа наших рабочих мест.
Когда компании переносят производства за рубеж, ими экспортируются не только низкооплачиваемые рабочие места, но и соответствующие должности, такие как должности высококвалифицированных управленцев, ремонтников и т. п. Наем же иммигрантов на низкооплачиваемые места позволяет сохранить указанные должности в Соединенных Штатах. На самом деле при возрастании доли иммигрантов среди занятых в экономике лиц наблюдается ослабление тенденции вывода производств за рубеж, и наоборот. Это означает, что иммигранты зачастую конкурируют с зарубежными работниками, а не с американскими трудящимися.
Рассмотрим еще одну точку зрения, позволяющую взглянуть на проблему по-новому. Значительная часть экономической активности стремится обосноваться в самых густонаселенных, богатейших и важнейших регионах, наиболее приближенных к «нервному центру» нашего мира. Однако далеко не каждый регион может претендовать на то, чтобы быть центром мировой экономики, поэтому немногих работников и инвесторов интересует, скажем, Небраска. Китай же отличается многочисленностью населения и экономической активностью и в определенном смысле отбирает часть центральной роли у Запада, включая и США. Частью решения проблемы конкуренции для Соединенных Штатов стало бы развитие своих собственных значимых экономических и культурных кластеров. Это означает потребность в большем числе трудящихся и рост числа иммигрантов, как высоко- так и низкоквалифицированных.
Станут ли северные равнины Китая вместе с рядом его южных портовых городов доминирующим экономическим кластером? Или им станут два океанских побережья Северной Америки, опирающиеся на внутренние территории в вопросах развития сельского хозяйства и добычи полезных ископаемых? Или же в мире будет два, а может, и три доминирующих кластера, одним из которых станут страны Северо-Западной Европы?
Частью сегодняшних мировых экономических процессов является переориентация экономической деятельности на наиболее густонаселенные регионы, а такими, разумеется, являются регионы азиатского континента. Азия уже давно отличается многочисленностью населения, но сегодня уровень дохода на душу населения там высок как никогда. Один из способов, позволяющих успешно конкурировать с Азией и оставаться мировым центром экономической активности, состоит в том, чтобы развивать более обширный и мощный кластер, отличающийся как многочисленностью населения, так и высокими производственными показателями. Если мы желаем, чтобы Северная Америка была мировым лидером, нам требуется привлекать в Соединенные Штаты большее число людей. Мы же не хотим, чтобы Соединенные Штаты и либеральные ценности, которые они (иногда) проецируют, превратились во второстепенную экономическую или политическую силу на мировой арене?
Иммиграция жизненно необходима для экономической жизнеспособности Соединенных Штатов в будущем. Если основную долю иммигрантов будут составлять выходцы из Латинской Америки, что сегодня и наблюдается, то долгосрочной задачей должно стать развитие предпринимательства и демократических ценностей в других государствах нашего полушария. За последние двадцать лет благосостояние большинства государств Латинской Америки повысилось, и, за исключением Кубы и Венесуэлы, они отличаются более развитой и более стабильной демократией. Трудно сказать, насколько велика в этих процессах роль Соединенных Штатов, но мы должны способствовать дальнейшему развитию демократии в этих странах, а это означает, что мы должны предоставить возможность большему числу латиноамериканцев жить и работать в нашей стране, зарабатывать деньги и в целом пропитываться как демократическими, так и либеральными ценностями.
Мировая географическая тенденция
Наш кластер составляют не только основные города Соединенных Штатов; в более широком плане им является все наше полушарие, включая Канаду и Мексику. Китайский кластер объединяет обширные регионы Азии, и мы уже видим, как части Юго-Восточной Азии превращаются в экономических сателлитов Китая. Задача заключается не в том, чтобы вести экономическую войну между «нами» и «ними», а в привлечении инвестиций и внимания к нашему кластеру, что означает, что Соединенные Штаты имеют значительный интерес в судьбе Латинской Америки. Нам следует не отгораживаться от нее, а сотрудничать. Иммиграция из стран Латинской Америки несет с собой деловые контакты, способствует преодолению языкового барьера и создает чувство общности нашей судьбы. Мы, североамериканцы, должны быть весьма довольны тем, что прошедшее десятилетие оказалось крайне успешным для большей части латиноамериканских стран.
Точно так же, как большинство перспектив на рынке труда будут сдвигаться в сторону двух полюсов — «очень хорошо» или «очень плохо», — того же следует ожидать и применительно к экономической ситуации во многих городах, штатах, регионах и государствах.
Мы наблюдаем картину, когда люди с высшим образованием стремятся в районы, где уже живет большое число людей с высшим образованием. В числе наиболее привлекательных городов можно назвать Роли (Северная Каролина), Сан-Франциско и Стэмфорд (Коннектикут), где более 40% взрослого населения — люди с высшим образованием. Сюда же можно добавить отдельные районы Нью-Йорка, Чикаго и Лос-Анджелеса, хотя доля людей с высшим образованием в общем числе жителей этих городов значительно ниже. Среди городов с худшими показателями можно назвать Бейкерсфилд, Калифорния, и Янгстаун, Огайо, где жители с высшим образованием составляют менее одной пятой общего числа. Логично, что города, отличающиеся высоким уровнем образованности населения, испытывают наименьшие проблемы с безработицей. Кроме того, имеющиеся данные свидетельствуют о том, что более бедные регионы США уже не в состоянии сравняться с более богатыми по показателям дохода на душу населения.
Это существенно отличает сегодняшнюю Америку от того, что было раньше. В начале 1970-х разрыв между городами, имевшими наибольшую и наименьшую долю жителей с высшим образованием, составлял примерно 16%, а по большинству городских агломераций показатель отличался от среднего по стране не более, чем на 5%. Сегодня этот разрыв почти удвоился, и только около половины американских городов имеют показатель доли лиц с высшим образованием, отличающийся от среднего по стране не более, чем на 5%.
Сегодня амбициозная и талантливая молодежь предпочитает относительно небольшое число городов и регионов, а не расселяется повсеместно, как раньше. Вот почему Бруклин, относительно недорогая часть Нью-Йорка, становится центром технической инновации.
Не менее интересно взглянуть и на географическую концентрацию роста зарплат, связанного со сферой Интернета. Инвестирование в Интернет соотносится с ростом зарплат и рабочих мест в округах, где проживает примерно 42% населения США. В других районах деятельность, связанная с Интернетом, какого-либо влияния на рост зарплат не оказывает, поэтому можно говорить о том, что Интернет способствует росту регионального неравенства в США. Это сильно отличает реальную ситуацию от утопических мечтаний о ранних днях информационной экономики.
Думаю, стоит более подробно рассмотреть новые тенденции, для которых расстояние является или не является принципиальным. Благодаря Интернету и Amazon — среди прочих интернет-проектов — во многих точках земного шара получить самообразование стало гораздо проще. Благодаря технологиям проще стало и вести «достаточно качественную» или малобюджетную (но при этом счастливую) жизнь в еще большем числе регионов мира. Однако если вы нацелены много зарабатывать и учиться у других высокообразованных специалистов, географическая близость имеет все большее значение — идет ли речь о работе в одной с ними компании или проживании в удобных для жизни городах, а скорее всего — и о том и о другом сразу.
Схожие тенденции наблюдаются и в Европе. Лондон и большая часть юга Англии на протяжении уже долгого времени процветают, в то время как большая часть северной половины Англии испытывает определенные трудности. Если вы родились в Англии или желаете переехать туда жить, и вы — человек амбициозный, то, скорее всего, вы предпочтете искать работу в Лондоне или в южной части Англии, неподалеку опять же от Лондона. Если же вы — пенсионер, то вы вряд ли найдете жизнь в Лондоне столь же привлекательной, поскольку его коммерческий успех делает жизнь в столице более дорогой и, соответственно, проблематичной. Более того, чтобы вырасти в математических гениев, вашим детям не обязательно жить в Лондоне.
Схожий процесс географического разделения на богатые и бедные регионы возможен и на европейском континенте, хотя он займет гораздо больше времени в силу языковых барьеров и юридических трудностей, связанных с перемещением больших масс экономически активного населения в другие страны. Южная Бавария отличается высочайшим уровнем производительности, и можно ожидать, что в будущем ее население и показатели производительности только увеличатся. Благодаря привлекательности ведущих немецких фирм карьерные пути многих специалистов принимают порой самые причудливые изгибы. Если вы — отличный инженер из Испании, то не стоит считать, что вам следует оставаться в Испании. Вполне возможно, ваш труд будет гораздо более продуктивным в Штутгарте или Мюнхене. Что в действительности и происходит: испанские инженеры переезжают в более богатые части Европы, прежде всего — в Германию, и, судя по всему, многие из них там и останутся. Население Германии вдруг вновь начинает расти, и это происходит за счет миграции, а не за счет роста рождаемости среди немецких граждан.
Не думаю, что Испания обезлюдеет, но скоро многие начнут понимать, что «экономическая интеграция» работает совсем не так, как им это обещали. Если что население и ожидало от экономической интеграции, так это более процветающей и этнически более разнообразной версии того, что у него уже было десять-пятнадцать лет назад. В действительности же люди станут свидетелями масштабных перемещений трудовых ресурсов в наиболее богатые фирмы и наиболее экономически богатые регионы. Другие же регионы «опустеют», во всяком случае — потеряют значительное число высокообразованных и высокооплачиваемых специалистов, и далеко не все от этого процесса выиграют. Многие регионы преобразуются в туристические направления, а в их населении станут преобладать пенсионеры и группы, живущие на социальные пособия.
Высказанная точка зрения предлагает более широкий взгляд на экономический кризис еврозоны. Большая часть обсуждений кризиса сосредоточивается на вопросах долгов, банках на грани банкротства, последствиях вызванной бегством капитала дефляции, обреченных на провал мерах жесткой экономии и т. д. Все эти вопросы актуальны, однако у этих проблем есть и более глубокий контекст. В Европе происходит пусть и не идеальный, но вполне реальный процесс экономической интеграции, и от этого процесса кто-то многое приобретает, а кто-то — многое теряет. Здесь и проблемы долга, и высокая доходность облигаций, и прочие свидетельства кризиса — несмотря на то что наши финансовые рынки возвещают о грядущих серьезных изменениях в экономической географии. Теперь значительно большая часть средиземноморских регионов Европы будет напоминать Южную Италию и Сицилию: почти полное отсутствие экономически успешных предприятий. Зависимость данных регионов от туризма усилится, как усилится и их зависимость от переезжающих жить в них пенсионеров и государственных субсидий. В целом финансовые проблемы этих территорий усугубятся, и им грозит утрата части политической самостоятельности. В любом случае их текущие и будущие проблемы, связанные с недостаточностью доходов, найдут свое выражение в растущих рыночных ценах, прежде всего — рынка капитала, что означает кризис рынка облигаций, который мы и так уже наблюдаем.
Поразительно, насколько часто в обсуждениях еврозоны всплывает термин «периферия». Он здесь абсолютно уместен, и лишь немногие стесняются употреблять его в отношении значительных частей региона, приверженного идеалу экономической интеграции. Настало время думать о прочих последствиях происходящего, в частности — усилении географической и корпоративной концентрации коммерческого таланта.
Польза от иностранцев
Само собой разумеется, что общественное мнение не всегда отличается рассудительностью, поэтому большинство не видит в иммиграции способ решения проблемы вывода производств за рубеж. Многие люди настроены против иностранцев, и подобное отношение настраивает их скептически как в отношении вывода производств, так и в отношении иммиграции, поскольку иностранцы имеют отношение к обоим феноменам. Люди заражаются общими настроениями против чужеземцев и начинают относиться соответствующим образом ко всему без разбору. Тот факт, что иммиграция является определенным противоядием против вывода производств и, вероятно, помогает сохранить рабочие места в США, от внимания многих ускользает. Помогает она и сохранению в долгосрочной перспективе позиции Соединенных Штатов в качестве ведущей мировой экономической, политической и культурной державы.
Я не ожидаю значительных протекционистских мер ни в США, ни в мире в целом. Недавнее исследование Майкла Спенса, лауреата Нобелевской премии в области экономики, и Сандиле Хлатшвайо демонстрирует, что почти все созданные у нас за последнее время рабочие места (массовые — в ряде секторов) были созданы в секторах, не связанных с внешней торговлей, таких как здравоохранение и государственное управление. Лица, занятые в сферах здравоохранения, государственного управления и образования, обеспокоены зарубежной конкуренцией и даже выводом производств в гораздо меньшей степени, чем остальные.
Большинство из нас только приветствует подобную защищенность данных секторов, однако необходимо понимать, что она ведет к тому, что большинство людей, занятых на вновь создаваемых рабочих местах в США, не проходят ежедневной проверки на соответствие требованиям рынка. Большая часть наших рабочих мест создается в секторах, которые я называю секторами с низкой подотчетностью. Работники данных секторов получают деньги за производство товаров или услуг, но мы не можем знать точно, насколько ценен их производственный вклад: вклад этот или его отсутствие никогда не подвергаются проверке рынком. И это вряд ли можно рассматривать в качестве доброго знака для нашей способности повышать производительность в будущем, даже если сегодня вклад значительной части этих работников в производимые товары и услуги и высок.
Положительным моментом, если можно так выразиться, является то, что сейчас число противников свободной торговли — по сравнению с, например, настроениями 80-х гг. прошлого столетия — практически сошло на нет. Рабочие места, исчезнувшие в результате свободной торговли, уже стали историей, поскольку большое число рабочих мест в промышленности переместилось в страны с более дешевой рабочей силой или же было упразднено как следствие большей производительности машинного оборудования.
Хорошей новостью для американцев является то, что долгосрочные тенденции, судя по всему, помогут Соединенным Штатам сохранить свои позиции в мировой экономике. Лидирующая роль в применении искусственного разума, скорее всего, останется у США, а это поможет сцементировать рост американской экономики в долгосрочной перспективе.
Одной из причин подобного оптимизма является то, что Америка продает свои изделия, использующие принципы искусственного разума, остальному миру. Однако здесь задействован и более глубокий механизм. Если на предприятии или в проекте не задействовано много работников, то его вывод за рубеж не принесет много дивидендов в качестве сэкономленной зарплаты. На практике мы наблюдаем возвращение некоторых производств в США, и это производства, где массово используются роботы и искусственный разум. Большая часть роботизированных производств и так сосредоточены в странах Запада, и тем не менее данные предприятия будут косвенным образом содействовать появлению рабочих мест в США — посредством строительства требующейся инфраструктуры, обслуживания и дистрибуции — даже если число работников, занятых на конкретном предприятии, и невелико. Мексика благодаря близости к Соединенным Штатам и относительно высоким показателям производительности также превращается в одно из основных направлений новых производственных инвестиций. Канада же способствует новому экономическому ренессансу Северной Америки, предоставляя свои природные ресурсы и людской талант.
Вместе с началом добычи сланцевого газа и возрастающими объемами разработки нефти и природного газа на территории североамериканского континента это позволяет говорить о том, что страны Северной Америки сохранят свои позиции ведущих экспортных держав. Кроме того, экспортный потенциал Северной Америки обеспечивается соответствующими транспортными возможностями и вооруженными силами, способными отстоять ее торговые интересы. Вполне возможно, мы станем свидетелями нового Американского Столетия, или же, скорее, — Североамериканского Столетия, и если кому из-за этого и следует беспокоиться, так это странам с дешевой рабочей силой, включая Китай. Если только эти страны не совершат очередной скачок по технологической лестнице, оставаясь конкурентоспособными не только благодаря дешевизне, но и благодаря квалификации своих трудовых кадров, то растеряют многие из своих нынешних конкурентных преимуществ.
Начиная примерно с 1973 г. ставки заработной платы в американской экономике переживают сильнейшую стагнацию. Учитывая, что в настоящей книге я показываю, как именно эта эра стагнации эволюционирует в новую главу нашей национальной истории, стоит взглянуть на то, какую роль сыграла или еще сыграет в застое ставок американских зарплат зарубежная конкуренция. Следует ли нам винить в наших проблемах иностранцев? И каким образом зарубежная конкуренция будет определять развитие наших рабочих мест и уровня оплаты труда?
Многие экономисты настроены скептически в отношении аргументов, возлагающих вину за слабость нашего рынка труда на товарооборот с зарубежными странами. Мнение о том, что конкуренция со стороны зарубежных стран ведет к снижению зарплат и безработице, насчитывает уже не одно столетие. Тем не менее конкуренция со стороны других стран лишь усиливается, а большинство зарплат, во всяком случае до недавних пор, продолжало расти. Более того, существует немало открытых экономик, отличающихся высоким уровнем товарооборота с зарубежными странами и одновременно — высокой степенью занятости населения; например, Швейцария, где уровень безработицы составил на конец 2011 г. лишь 3,1%. Та же картина наблюдается и в Швеции.
Экономисты уже давно изучают вопрос, действительно ли конкуренция со стороны зарубежных стран ведет к исчезновению рабочих мест. Найти аргументы в пользу подобного утверждения нелегко. Выдвигать обвинения в том, что американским трудящимся приходится теперь конкурировать с миллиардами новых работников, в частности из бывших стран социалистического блока, несложно. Однако большая часть из этих миллиардов не может составить нашим трудящимся серьезной конкуренции, прежде всего в силу крайне низкой производительности их труда. Кроме того, многие рабочие места в сфере обслуживания — идет ли речь о делопроизводителе или кассире — не испытывают давления со стороны зарубежных конкурентов. Однако зарплаты в данных секторах за последние десятилетия почти не выросли. Это позволяет говорить о том, что главная вина лежит отнюдь не на зарубежных подрядчиках. Более того, исторически воздействие технологий и машин на рынок труда всегда превосходило воздействие со стороны зарубежных конкурентов. Детальное изучение снижения доли труда человека в производимой продукции указывает на то, что новые информационные и коммуникационные технологии — способные подменить собой труд человека — играют гораздо более весомую роль в исчезновении рабочих мест, чем конкуренция со стороны других стран.
Не менее сложно найти и серьезные свидетельства того, что иммиграция тоже немалым образом подрывает рост заработной платы американцев. Преподавателем Гарвардского университета Джорджем Борхасом, одним из главных критиков нынешней иммиграционной политики, были представлены доказательства того, что в долгосрочном плане наличие иммигрантов снижает уровень зарплаты американцев с неполным высшим образованием на 4,8%. Однако зарплата многих других американцев растет, а у ряда крупных групп населения, например у людей с высшим образованием, снижение заработной платы в долгосрочном плане составило лишь 0,5%, что можно рассматривать как почти полное отсутствие снижения. И это все доказательства главного критика иммиграции. Другие оценки влияния иммиграции на американские зарплаты значительно более позитивны. Многие публикации, в том числе Джованни Пери, указывают на то, что иммиграция, наоборот, способствует повышению заработной платы в реальном выражении для большинства американцев. Джованни Пери рассматривает уровень зарплаты иммигрантов в разных городах США. Низкая заработная плата характерна для городов, не привлекающих большое число иммигрантов, таких как промышленные районы Среднего Запада, а самый большой рост зарплат наблюдается как раз в местах с высоким уровнем иммигрантов, таких как города океанского побережья. (Положительная взаимосвязь между иммиграцией и уровнем заработной платы просматривается даже при учете таких вносящих определенную путаницу факторов, как больший приток иммигрантов в города, испытывающие наиболее бурный рост.) Если иммиграция и играет какую-либо роль в стагнации заработной платы, то роль эта довольно скромная.
Вывод производств за рубеж и иммиграция
Итак, необходимости в ограничении рабочей иммиграции в нашу страну не существует. А как насчет экспорта рабочих мест за пределы Соединенных Штатов? Некоторым моим друзьям из числа экономистов следующий мой вывод придется не по душе: отрицать тот факт, что привлечение подрядчиков за рубежом и вывод производств в другие страны играет определенную роль в стагнации американских зарплат и замедленному созданию новых рабочих мест, становится все труднее и труднее.
На самом деле здесь все просто. Наемный труд требует инвестиций. Если инвестиционная стоимость части рабочих мест увеличивается, а части — уменьшается, предприниматели и их компании экспортируют рабочие места с более низкой инвестиционной стоимостью в страны с более дешевой рабочей силой. Некоторые из данных рабочих мест останутся в Соединенных Штатах, но ценой этого станет снижение заработной платы.
У экономистов в ходу следующее грозное словосочетание: «выравнивание цен производственных факторов» — означающее, что если в США одно яблоко продается за два доллара и за один — в Боливии, то будут иметься стимулы для того, чтобы завозить яблоки из Боливии до тех пор, пока цены более-менее не выровняются. Если рассматривать проблему с точки зрения рынка яблок, то она не представляется столь уж противоречивой. Однако схожий механизм действует и на рынке труда: если труд в Индии или Китае намного дешевле и при этом не сильно уступает в производительности, то либо индийские и китайские трудящиеся направятся туда, где находится капитал, либо капитал отправится к ним. В большинстве случаев наблюдается второй вариант: гораздо проще переместить капитал к работникам, чем наоборот, уже хотя бы в силу ограничений, устанавливаемых американским иммиграционным законодательством. Когда Китай, Индия и другие страны добились определенных экономических успехов, инвесторы вдруг осознали недооцененность трудящихся этих стран на мировом рынке.
Особенно меня поражает следующий примечательный факт: между 2000 и 2009 гг. транснациональные корпорации ликвидировали 2,9 миллиона рабочих мест в США и создали 2,4 миллиона за рубежом. Это еще не доказывает наличие причинно-следственных связей, однако было бы удивительно, если приведенные цифры не были бы никоим образом связаны.
А теперь более систематические данные. Недавнее исследование Дэвида Отора, Дэвида Дорна и Гордона Хэнсона говорит в пользу того, что привлечение подрядчиков за рубежом и вывод производств в другие страны негативно сказывается на уровне американских зарплат. В период с 1991 по 2007 г. объемы китайского импорта в США выросли с 26 до почти 330 миллиардов долларов. Согласно выводам авторов исследования, увеличение китайского импорта в какой-либо регион ведет к снижению числа занятых в промышленных производствах, падению уровня заработной платы и росту потребности в субсидиях («милостыни») со стороны государства.
В еще одной недавней публикации, авторами которой являются Рунджуан Лиу и Дэниел Трефлер, приводятся новые свидетельства того, что привлечение подрядчиков за рубежом и вывод производств в другие страны оказывает негативное влияние на рынок труда. Авторы исследования выяснили, что число представителей подвергнутых исследованию групп экономически активного населения, перешедших на работу с более низкой оплатой труда в менее прибыльные сектора, выросло на 17%, число безработных среди них выросло на 0,9%, а доходы тех, кто сохранил рабочие места, упали на 2,3%.
Однако не стоит поспешно заключать, что вывод производств и наем подрядчиков за рубежом, как ни посмотри, — это зло. Авторы исследования не претендуют на то, что ими проводится вычленение каждого отрицательного последствия и каждого положительного результата данной тенденции. Они лишь задаются вопросом, не стали ли некоторые сегменты американского рынка труда более инертными вследствие влияния рассматриваемой тенденции. И ответ здесь определенно утвердительный.
Согласно стандартному экономическому подходу к вопросам международной торговли данные потери рынка труда должны компенсироваться увеличением выгоды в чем-то другом. Поэтому, возможно, уровень зарплат и падает в ряде секторов, но рост рабочих мест и зарплат в других секторах это компенсирует. Однако обнаружить эту компенсирующую выгоду в цифровых данных представляется сложным, за исключением, может быть, дохода на капитал. Вероятность повторно найти работу у потерявших ее остается достаточно слабой еще с конца 1990-х гг., и вины китайцев здесь нет. Все эти годы наблюдается рост спроса на вполне определенные категории квалифицированных работников, а не на работников вообще. В какой-то мере потери на рынке труда компенсируются более низкими ценами на товары, производимые теперь за рубежом. Однако насколько именно, мы не знаем.
Существуют и дополнительные, хотя и косвенные свидетельства в пользу вывода производств за рубеж. Экономист Майкл Мэндел исследовал данные по производительности американской экономики за декаду 2000-2010 гг. В начале декады вычисленный рост производительности был довольно высоким, но роста зарплаты в реальном выражении не происходило, как не было и роста числа рабочих мест. Это представляется загадкой, поскольку более высокая производительность достаточно быстро находит свое выражение в росте заработной платы. Мэндел внимательно рассмотрел имеющиеся данные и пришел к предположению, что мы смешиваем два разных вида производительности — производительность, достигнутую за счет увеличения эффективности труда американских работников, и производительность, связанную с выводом производств.
Допустим, что американский инвестор переносит часть своего производства из Огайо в Шанхай: разумеется, что заработная плата в Шанхае ниже, чем в Огайо. На практике расчеты нашей производительности делаются таким образом, что такое перемещение рабочих мест, как правило, будет отражено как рост производительности. И оно действительно им является — для владельцев предприятия, а также для потребителей, цена на товары для которых в итоге снизится. Но это не является ростом производительности для американских трудящихся, особенно для тех из них, кто работает в Огайо. Это не является эквивалентом повышения производительности американских работников за счет более совершенных машин, повышения их уровня подготовки или внедрения в производство нового изящного изделия.
Мэнделу удалось собрать косвенные свидетельства того, что в значительной части наши показатели роста производительности именно таковы. Так, многие сектора, в которых широко практикуется вывод производств за рубеж (например, производство планшетов iPad), являются секторами с очень высокими показателями роста производительности.
Движение капитала и рост конкуренции со стороны зарубежных стран ведут к снижению американских зарплат или по меньшей мере мешают достаточно быстрому их росту. Я не настаиваю на том, что Мэндел, образно говоря, продемонстрировал всем еще дымящийся пистолет, из которого и было совершено преступление, однако неправильность учета параметров, связанных с привлечением подрядчиков за рубежом и выводом производств, и является тем очевидным отсутствующим элементом, благодаря которому данные по макроэкономике и производительности наконец сходятся. (Еще одним отсутствующим элементом может быть то, что определено мною в третьей главе как «реструктуризация увеличения производительности»: увольнение работников, отличающихся низкой производительностью труда, вместо повышения производительности остающихся).
Идея о том, что свободные торговля и инвестирование не дали в последнее время ничего существенного экономике центрального и северного Огайо, возражений у экономистов не вызывает. Я лишь прошу их взглянуть на этот вопрос с еще более высокой ступеньки — применительно к нашей национальной экономике.
Тем не менее было бы ошибочным полагать, что конкуренция со стороны других стран или чрезмерный вывод производств являются фундаментальной проблемой американской экономики.
Во-первых, вывод производств за рубеж снижает цены на потребительские товары, и это в какой-то мере содействует поддержанию на определенном уровне или даже росту заработной платы в реальном выражении. Планшеты iPad достаточно дешевы, частично именно благодаря низкой заработной плате тех, кто занят на их производстве. В долгосрочной перспективе планшеты iPad помогут развитию наших сфер здравоохранения и образования. (А кроме того, они — замечательные игрушки).
Вывод производств является пока гораздо менее масштабным феноменом, чем это многим представляется. В настоящее время на импорт из Китая приходится около 2,7% потребительских расходов в США. Более того, на каждый доллар китайского импорта приходится почти 55 центов расходов в США, которые были потрачены на подготовку к доставке импортируемых товаров. То есть в действительности на китайские товары приходится около 1,3% потребительских расходов. Конечно, по некоторым категориям товаров эта процентная доля гораздо выше (игрушки или общая сборка электронных изделий). Вполне логично полагать, что китайские товары и инвестирование в производство на территории Китая ограничивают инвестирование в американские рабочие места, однако масштабы вывода производств не настолько велики, чтобы быть причиной застоя уровня заработной платы. Скорее, это одна из причин того, почему низкооплачиваемым американским трудящимся стало тяжелее найти работу.
Позволить аргументу о том, что «нам теперь приходится конкурировать с 2,5 млрд индийцев и китайцев», увести себя далеко, совсем несложно. Американцы уже давно имеют дело с зарубежной конкуренцией. Например, период 1948-1973 гг. зачастую рассматривается в качестве золотого века американской промышленности. Однако именно в этот период западноевропейские страны поднялись из руин военного времени, а уровень жизни их населения сравнялся с показателями Соединенных Штатов. Быстрый рост экономики наблюдался и в Японии. Эти страны напрямую соперничали с США во множестве крупнейших отраслей, включая автомобильную и электронную промышленности. Соперничество это создавало определенные проблемы для ряда американских отраслей, однако в целом экономика Соединенных Штатов в указанный период процветала. На 18801929 гг. пришелся период феноменального расцвета той части мира, который мы относим к развивающимся странам, включая государства Латинской Америки. Многие страны, состоявшие из изолированных сельскохозяйственных областей, застроились настоящими городами, создали настоящую промышленность и по-настоящему включились в мировую экономику. Лучшим примером здесь может служить Аргентина, но то же самое можно сказать и о Мексике. В тот период американская экономика также чувствовала себя прекрасно, несмотря на то что это было время интенсивной глобализации и интенсивной конкуренции со стороны других стран с выводом за рубеж части американских производств.
В эти периоды процветания мы занимали в мире лидирующие позиции в сфере образования, как среднего, так и высшего. В то время разница между квалификацией, которая требовалась от работников, занятых в производстве продуктов с высокой добавленной стоимостью, и квалификацией, которой американские трудящиеся обладали, была не столь уж и велика. Сегодня требования по работе с оборудованием — включая навигаторы — растут быстрее, чем человеческие способности. Машинам дается более качественное, быстрое и дешевое «образование», чем их коллегам или потенциальным коллегам из числа людей. Это и является корнем проблемы для многих работников.
Многие миллионы людей в состоянии орудовать отверткой на сборочной линии, работать на токарном станке или справиться с телефонным коммутатором. Но немногие могут составить эффективную связку с программой Rybka или, если говорить в более широком смысле, с умными машинами, используемыми, например, в сферах финансов, обслуживания или здравоохранения. Ругать китайцев или вывод производств — все равно что тыкать пальцем в игру теней, путая поверхностные процессы с главной причиной замедления роста зарплат.
Кстати, лучшие американские шахматисты зачастую являются в определенном смысле иностранцами: многие из них — выходцы из Израиля и бывшего СССР. Вы можете решить, что они «отобрали места» у американских игроков, однако более глубокий взгляд на реальную картину позволяет говорить о том, что наличие множества хороших шахматистов у вас в стране, независимо от их происхождения, повышает — или снижает — ваши шансы стать чемпионом мира. В любом случае, чтобы добиться этого, вам потребуется победить лучших игроков, а игра против них уже в юном возрасте — большое этому подспорье.
Когда речь заходит о выводе производств, необходимо учитывать три факта.
Во-первых, запретить американцам инвестировать в зарубежные производства невозможно. Поэтому, вместо того чтобы закрываться от мира, нам следует сосредоточиться на повышении внутренней производительности и усовершенствовать систему образования в целях подготовки большего числа трудящихся, отличающихся большей производительностью, включая тех, кто будет способен работать в соответствии с принципами стиля «адванс».
Во-вторых, на фундаментальном уровне моральных принципов создание рабочего места для «иностранца» является столь же достойным результатом, что и создание рабочего места для «настоящего американца». Если китайские зарплаты будут расти, а американские останутся практически неизменными — что, кстати, и происходит, — то остается только сказать «Отлично!» и воспользоваться этим. Международные торговля и инвестиции по-прежнему крайне выгодны для мировой экономики в целом. Это может не нравиться американским избирателям, но от этого оно не перестает быть правдой.
В-третьих, если вас беспокоит проблема вывода производств, то вам, вероятно, стоит занять более, а не менее либеральную позицию в вопросах иммиграции. Если США будет принимать больше иммигрантов, то экспорт американских рабочих мест из регионов, где эти иммигранты заняты, наверняка уменьшится. Иммиграция позволяет сохранить эти рабочие места дома. В действительности, чем большей угрозой становится вывод производств, тем больше роль иммиграции в поддержании нашей конкурентоспособности и сохранности дополнительного числа наших рабочих мест.
Когда компании переносят производства за рубеж, ими экспортируются не только низкооплачиваемые рабочие места, но и соответствующие должности, такие как должности высококвалифицированных управленцев, ремонтников и т. п. Наем же иммигрантов на низкооплачиваемые места позволяет сохранить указанные должности в Соединенных Штатах. На самом деле при возрастании доли иммигрантов среди занятых в экономике лиц наблюдается ослабление тенденции вывода производств за рубеж, и наоборот. Это означает, что иммигранты зачастую конкурируют с зарубежными работниками, а не с американскими трудящимися.
Рассмотрим еще одну точку зрения, позволяющую взглянуть на проблему по-новому. Значительная часть экономической активности стремится обосноваться в самых густонаселенных, богатейших и важнейших регионах, наиболее приближенных к «нервному центру» нашего мира. Однако далеко не каждый регион может претендовать на то, чтобы быть центром мировой экономики, поэтому немногих работников и инвесторов интересует, скажем, Небраска. Китай же отличается многочисленностью населения и экономической активностью и в определенном смысле отбирает часть центральной роли у Запада, включая и США. Частью решения проблемы конкуренции для Соединенных Штатов стало бы развитие своих собственных значимых экономических и культурных кластеров. Это означает потребность в большем числе трудящихся и рост числа иммигрантов, как высоко- так и низкоквалифицированных.
Станут ли северные равнины Китая вместе с рядом его южных портовых городов доминирующим экономическим кластером? Или им станут два океанских побережья Северной Америки, опирающиеся на внутренние территории в вопросах развития сельского хозяйства и добычи полезных ископаемых? Или же в мире будет два, а может, и три доминирующих кластера, одним из которых станут страны Северо-Западной Европы?
Частью сегодняшних мировых экономических процессов является переориентация экономической деятельности на наиболее густонаселенные регионы, а такими, разумеется, являются регионы азиатского континента. Азия уже давно отличается многочисленностью населения, но сегодня уровень дохода на душу населения там высок как никогда. Один из способов, позволяющих успешно конкурировать с Азией и оставаться мировым центром экономической активности, состоит в том, чтобы развивать более обширный и мощный кластер, отличающийся как многочисленностью населения, так и высокими производственными показателями. Если мы желаем, чтобы Северная Америка была мировым лидером, нам требуется привлекать в Соединенные Штаты большее число людей. Мы же не хотим, чтобы Соединенные Штаты и либеральные ценности, которые они (иногда) проецируют, превратились во второстепенную экономическую или политическую силу на мировой арене?
Иммиграция жизненно необходима для экономической жизнеспособности Соединенных Штатов в будущем. Если основную долю иммигрантов будут составлять выходцы из Латинской Америки, что сегодня и наблюдается, то долгосрочной задачей должно стать развитие предпринимательства и демократических ценностей в других государствах нашего полушария. За последние двадцать лет благосостояние большинства государств Латинской Америки повысилось, и, за исключением Кубы и Венесуэлы, они отличаются более развитой и более стабильной демократией. Трудно сказать, насколько велика в этих процессах роль Соединенных Штатов, но мы должны способствовать дальнейшему развитию демократии в этих странах, а это означает, что мы должны предоставить возможность большему числу латиноамериканцев жить и работать в нашей стране, зарабатывать деньги и в целом пропитываться как демократическими, так и либеральными ценностями.
Мировая географическая тенденция
Наш кластер составляют не только основные города Соединенных Штатов; в более широком плане им является все наше полушарие, включая Канаду и Мексику. Китайский кластер объединяет обширные регионы Азии, и мы уже видим, как части Юго-Восточной Азии превращаются в экономических сателлитов Китая. Задача заключается не в том, чтобы вести экономическую войну между «нами» и «ними», а в привлечении инвестиций и внимания к нашему кластеру, что означает, что Соединенные Штаты имеют значительный интерес в судьбе Латинской Америки. Нам следует не отгораживаться от нее, а сотрудничать. Иммиграция из стран Латинской Америки несет с собой деловые контакты, способствует преодолению языкового барьера и создает чувство общности нашей судьбы. Мы, североамериканцы, должны быть весьма довольны тем, что прошедшее десятилетие оказалось крайне успешным для большей части латиноамериканских стран.
Точно так же, как большинство перспектив на рынке труда будут сдвигаться в сторону двух полюсов — «очень хорошо» или «очень плохо», — того же следует ожидать и применительно к экономической ситуации во многих городах, штатах, регионах и государствах.
Мы наблюдаем картину, когда люди с высшим образованием стремятся в районы, где уже живет большое число людей с высшим образованием. В числе наиболее привлекательных городов можно назвать Роли (Северная Каролина), Сан-Франциско и Стэмфорд (Коннектикут), где более 40% взрослого населения — люди с высшим образованием. Сюда же можно добавить отдельные районы Нью-Йорка, Чикаго и Лос-Анджелеса, хотя доля людей с высшим образованием в общем числе жителей этих городов значительно ниже. Среди городов с худшими показателями можно назвать Бейкерсфилд, Калифорния, и Янгстаун, Огайо, где жители с высшим образованием составляют менее одной пятой общего числа. Логично, что города, отличающиеся высоким уровнем образованности населения, испытывают наименьшие проблемы с безработицей. Кроме того, имеющиеся данные свидетельствуют о том, что более бедные регионы США уже не в состоянии сравняться с более богатыми по показателям дохода на душу населения.
Это существенно отличает сегодняшнюю Америку от того, что было раньше. В начале 1970-х разрыв между городами, имевшими наибольшую и наименьшую долю жителей с высшим образованием, составлял примерно 16%, а по большинству городских агломераций показатель отличался от среднего по стране не более, чем на 5%. Сегодня этот разрыв почти удвоился, и только около половины американских городов имеют показатель доли лиц с высшим образованием, отличающийся от среднего по стране не более, чем на 5%.
Сегодня амбициозная и талантливая молодежь предпочитает относительно небольшое число городов и регионов, а не расселяется повсеместно, как раньше. Вот почему Бруклин, относительно недорогая часть Нью-Йорка, становится центром технической инновации.
Не менее интересно взглянуть и на географическую концентрацию роста зарплат, связанного со сферой Интернета. Инвестирование в Интернет соотносится с ростом зарплат и рабочих мест в округах, где проживает примерно 42% населения США. В других районах деятельность, связанная с Интернетом, какого-либо влияния на рост зарплат не оказывает, поэтому можно говорить о том, что Интернет способствует росту регионального неравенства в США. Это сильно отличает реальную ситуацию от утопических мечтаний о ранних днях информационной экономики.
Думаю, стоит более подробно рассмотреть новые тенденции, для которых расстояние является или не является принципиальным. Благодаря Интернету и Amazon — среди прочих интернет-проектов — во многих точках земного шара получить самообразование стало гораздо проще. Благодаря технологиям проще стало и вести «достаточно качественную» или малобюджетную (но при этом счастливую) жизнь в еще большем числе регионов мира. Однако если вы нацелены много зарабатывать и учиться у других высокообразованных специалистов, географическая близость имеет все большее значение — идет ли речь о работе в одной с ними компании или проживании в удобных для жизни городах, а скорее всего — и о том и о другом сразу.
Схожие тенденции наблюдаются и в Европе. Лондон и большая часть юга Англии на протяжении уже долгого времени процветают, в то время как большая часть северной половины Англии испытывает определенные трудности. Если вы родились в Англии или желаете переехать туда жить, и вы — человек амбициозный, то, скорее всего, вы предпочтете искать работу в Лондоне или в южной части Англии, неподалеку опять же от Лондона. Если же вы — пенсионер, то вы вряд ли найдете жизнь в Лондоне столь же привлекательной, поскольку его коммерческий успех делает жизнь в столице более дорогой и, соответственно, проблематичной. Более того, чтобы вырасти в математических гениев, вашим детям не обязательно жить в Лондоне.
Схожий процесс географического разделения на богатые и бедные регионы возможен и на европейском континенте, хотя он займет гораздо больше времени в силу языковых барьеров и юридических трудностей, связанных с перемещением больших масс экономически активного населения в другие страны. Южная Бавария отличается высочайшим уровнем производительности, и можно ожидать, что в будущем ее население и показатели производительности только увеличатся. Благодаря привлекательности ведущих немецких фирм карьерные пути многих специалистов принимают порой самые причудливые изгибы. Если вы — отличный инженер из Испании, то не стоит считать, что вам следует оставаться в Испании. Вполне возможно, ваш труд будет гораздо более продуктивным в Штутгарте или Мюнхене. Что в действительности и происходит: испанские инженеры переезжают в более богатые части Европы, прежде всего — в Германию, и, судя по всему, многие из них там и останутся. Население Германии вдруг вновь начинает расти, и это происходит за счет миграции, а не за счет роста рождаемости среди немецких граждан.
Не думаю, что Испания обезлюдеет, но скоро многие начнут понимать, что «экономическая интеграция» работает совсем не так, как им это обещали. Если что население и ожидало от экономической интеграции, так это более процветающей и этнически более разнообразной версии того, что у него уже было десять-пятнадцать лет назад. В действительности же люди станут свидетелями масштабных перемещений трудовых ресурсов в наиболее богатые фирмы и наиболее экономически богатые регионы. Другие же регионы «опустеют», во всяком случае — потеряют значительное число высокообразованных и высокооплачиваемых специалистов, и далеко не все от этого процесса выиграют. Многие регионы преобразуются в туристические направления, а в их населении станут преобладать пенсионеры и группы, живущие на социальные пособия.
Высказанная точка зрения предлагает более широкий взгляд на экономический кризис еврозоны. Большая часть обсуждений кризиса сосредоточивается на вопросах долгов, банках на грани банкротства, последствиях вызванной бегством капитала дефляции, обреченных на провал мерах жесткой экономии и т. д. Все эти вопросы актуальны, однако у этих проблем есть и более глубокий контекст. В Европе происходит пусть и не идеальный, но вполне реальный процесс экономической интеграции, и от этого процесса кто-то многое приобретает, а кто-то — многое теряет. Здесь и проблемы долга, и высокая доходность облигаций, и прочие свидетельства кризиса — несмотря на то что наши финансовые рынки возвещают о грядущих серьезных изменениях в экономической географии. Теперь значительно большая часть средиземноморских регионов Европы будет напоминать Южную Италию и Сицилию: почти полное отсутствие экономически успешных предприятий. Зависимость данных регионов от туризма усилится, как усилится и их зависимость от переезжающих жить в них пенсионеров и государственных субсидий. В целом финансовые проблемы этих территорий усугубятся, и им грозит утрата части политической самостоятельности. В любом случае их текущие и будущие проблемы, связанные с недостаточностью доходов, найдут свое выражение в растущих рыночных ценах, прежде всего — рынка капитала, что означает кризис рынка облигаций, который мы и так уже наблюдаем.
Поразительно, насколько часто в обсуждениях еврозоны всплывает термин «периферия». Он здесь абсолютно уместен, и лишь немногие стесняются употреблять его в отношении значительных частей региона, приверженного идеалу экономической интеграции. Настало время думать о прочих последствиях происходящего, в частности — усилении географической и корпоративной концентрации коммерческого таланта.
Польза от иностранцев
Само собой разумеется, что общественное мнение не всегда отличается рассудительностью, поэтому большинство не видит в иммиграции способ решения проблемы вывода производств за рубеж. Многие люди настроены против иностранцев, и подобное отношение настраивает их скептически как в отношении вывода производств, так и в отношении иммиграции, поскольку иностранцы имеют отношение к обоим феноменам. Люди заражаются общими настроениями против чужеземцев и начинают относиться соответствующим образом ко всему без разбору. Тот факт, что иммиграция является определенным противоядием против вывода производств и, вероятно, помогает сохранить рабочие места в США, от внимания многих ускользает. Помогает она и сохранению в долгосрочной перспективе позиции Соединенных Штатов в качестве ведущей мировой экономической, политической и культурной державы.
Я не ожидаю значительных протекционистских мер ни в США, ни в мире в целом. Недавнее исследование Майкла Спенса, лауреата Нобелевской премии в области экономики, и Сандиле Хлатшвайо демонстрирует, что почти все созданные у нас за последнее время рабочие места (массовые — в ряде секторов) были созданы в секторах, не связанных с внешней торговлей, таких как здравоохранение и государственное управление. Лица, занятые в сферах здравоохранения, государственного управления и образования, обеспокоены зарубежной конкуренцией и даже выводом производств в гораздо меньшей степени, чем остальные.
Большинство из нас только приветствует подобную защищенность данных секторов, однако необходимо понимать, что она ведет к тому, что большинство людей, занятых на вновь создаваемых рабочих местах в США, не проходят ежедневной проверки на соответствие требованиям рынка. Большая часть наших рабочих мест создается в секторах, которые я называю секторами с низкой подотчетностью. Работники данных секторов получают деньги за производство товаров или услуг, но мы не можем знать точно, насколько ценен их производственный вклад: вклад этот или его отсутствие никогда не подвергаются проверке рынком. И это вряд ли можно рассматривать в качестве доброго знака для нашей способности повышать производительность в будущем, даже если сегодня вклад значительной части этих работников в производимые товары и услуги и высок.
Положительным моментом, если можно так выразиться, является то, что сейчас число противников свободной торговли — по сравнению с, например, настроениями 80-х гг. прошлого столетия — практически сошло на нет. Рабочие места, исчезнувшие в результате свободной торговли, уже стали историей, поскольку большое число рабочих мест в промышленности переместилось в страны с более дешевой рабочей силой или же было упразднено как следствие большей производительности машинного оборудования.
Хорошей новостью для американцев является то, что долгосрочные тенденции, судя по всему, помогут Соединенным Штатам сохранить свои позиции в мировой экономике. Лидирующая роль в применении искусственного разума, скорее всего, останется у США, а это поможет сцементировать рост американской экономики в долгосрочной перспективе.
Одной из причин подобного оптимизма является то, что Америка продает свои изделия, использующие принципы искусственного разума, остальному миру. Однако здесь задействован и более глубокий механизм. Если на предприятии или в проекте не задействовано много работников, то его вывод за рубеж не принесет много дивидендов в качестве сэкономленной зарплаты. На практике мы наблюдаем возвращение некоторых производств в США, и это производства, где массово используются роботы и искусственный разум. Большая часть роботизированных производств и так сосредоточены в странах Запада, и тем не менее данные предприятия будут косвенным образом содействовать появлению рабочих мест в США — посредством строительства требующейся инфраструктуры, обслуживания и дистрибуции — даже если число работников, занятых на конкретном предприятии, и невелико. Мексика благодаря близости к Соединенным Штатам и относительно высоким показателям производительности также превращается в одно из основных направлений новых производственных инвестиций. Канада же способствует новому экономическому ренессансу Северной Америки, предоставляя свои природные ресурсы и людской талант.
Вместе с началом добычи сланцевого газа и возрастающими объемами разработки нефти и природного газа на территории североамериканского континента это позволяет говорить о том, что страны Северной Америки сохранят свои позиции ведущих экспортных держав. Кроме того, экспортный потенциал Северной Америки обеспечивается соответствующими транспортными возможностями и вооруженными силами, способными отстоять ее торговые интересы. Вполне возможно, мы станем свидетелями нового Американского Столетия, или же, скорее, — Североамериканского Столетия, и если кому из-за этого и следует беспокоиться, так это странам с дешевой рабочей силой, включая Китай. Если только эти страны не совершат очередной скачок по технологической лестнице, оставаясь конкурентоспособными не только благодаря дешевизне, но и благодаря квалификации своих трудовых кадров, то растеряют многие из своих нынешних конкурентных преимуществ.
10. Какое образование нам нужно?
Мы размышляем об образовании, толком не зная, что именно нам от него нужно. Хотим ли мы, чтобы оно давало нам всесторонне образованную молодежь? Или добропорядочных граждан? Личностей, которых можно ставить другим в пример? Эти цели кажутся вполне разумными, но что они означают? В контексте данной главы, да и самой книги, я выберу достаточно простую цель. Одна из целей хорошего образования состоит в обеспечении хорошего заработка. Вопрос в том, как нам этого добиться.
Удастся ли нам остаться обществом среднего класса или нет, зависит прежде всего от того, как много людей смогут эффективно управлять умными машинами. Один процент населения? Десять? Пятьдесят? Во-вторых, это зависит от числа людей, которые будут непосредственно или удаленно обслуживать категорию высокооплачиваемых специалистов, и от уровня заработной платы, которой они смогут добиться.
Ответ на этот вопрос будет во многом зависеть от уровня их образования. В частности, сколько людей смогут получить высококлассное — по мировым стандартам — или, по крайней мере, удовлетворительное образование, которое позволит им претендовать на высокую или по меньшей мере приличную зарплату?
Чтобы понять данную проблему, простого взгляда на конкурентную борьбу за рабочее место между человеком и машинным разумом будет недостаточно. Умными машинами производятся и новые и значимые товары и услуги, что способствует росту заработной платы в реальном выражении, даже если работодатель и не поднимает ее официально. Более того, эти товары и услуги могут помочь работникам зарабатывать больше в будущем, особенно когда речь идет об образовательных услугах. Поэтому давайте взглянем, как именно изменится образование, памятуя о том, что, образно говоря, у ножниц два лезвия, а в буквальном смысле — о том, что машинный разум в состоянии как заменять труд человека, так и повышать ценность труда многих работников.
Интернет-образование — одна из сфер, где рождаются новые информационные технологии. Например, миллионы людей учатся на массовых отрытых онлайн-курсах или смотрят бесплатные образовательные фильмы производства Академии Салмана Хана, посвященные вопросам математики и прочим образовательным дисциплинам. В 2013 году никого уже не удивляет, что программа зарубежной помощи может состоять в том, чтобы сбросить партию планшетов iPad в сельской местности в Эфиопии и дать детям возможность самим разобраться, как они работают.
Онлайн-образование выходит за пределы своей первоначальной ниши, однако порою мы не в состоянии распознать даже самые важные изменения как очевидный результат образования. Какую наиболее распространенную форму принимает экономическая мысль в той области экономики, в которой я работаю, чтобы быть доведенной до широкой публики? Это уже не курс основ экономики, а, скорее, экономические блоги, которые ежедневно читаются сотнями тысяч человек. Я считаю, что «диалог между блогами», как я это называю, представляет для многих более удобный образовательный метод, чем скучные лекции, презентации в Power Point и сухие, чрезмерно усредненные, задуманные-так-что-бы-никого-не-обидеть учебники. Образовательные учреждения должны быть пристойными и политически корректными, однако иногда рассматриваемый вопрос запоминается лучше всего тогда, когда Пол Кругман называет кого-нибудь идиотом в своем популярном блоге и поясняет почему — независимо от того, согласны ли вы с Кругманом или с (предполагаемым) идиотом. Блоги должны бороться за интерес публики, поскольку конкуренция между ними крайне велика. И задача конкурирующих блогов — заручиться вниманием максимального числа людей.
Речь идет не только об официальном образовании посредством Интернета или блогов. Мобильные приложения, лекции некоммерческого фонда TED на YouTube, сервис коротких сообщений Twitter, интернет-энциклопедия Wikipedia или просто настройка iPad — все это и есть проявления нового мира конкурирующего образования, основанного на взаимодействии с машинным разумом. Все эти новые методы обучения основаны на принципах временного смещения (смотри и слушай, когда тебе удобно), контроля за процессом со стороны пользователя, прямых замечаний и комментариев, создания интернет-сообществ и представление информации в гораздо более компактном виде, чем в традиционных лекциях или главах учебников. Многие из нас находят данные особенности онлайн-образования весьма привлекательным набором качеств, и именно поэтому данный вид образования пользуется такой популярностью, с которой не смогла бы сравниться популярность когда-то модных образовательных курсов на видеокассетах.
Онлайн-образование уже дополняет собой среднее образование, а то и вовсе замещает его. Во второй половине 2011 г. число школьников, получающих полный объем образования в виртуальных школах, составило примерно 250 000 человек. И около двух миллионов школьников изучают посредством Интернета по крайней мере один предмет.
Степень общения с реальными учителями в этих онлайн-школах разнится. Преподаватели могут отвечать на вопросы посредством электронной почты, телефона или видеоконференций. Это дополняется периодическими встречами лицом к лицу, совместными поездками класса и «живыми» экзаменами в аудитории. И обходится это зачастую более чем в два раза дешевле обучения учащегося в обычной школе.
Мир еще ждет систематических и тщательных (с произвольным распределением объектов по контрольным группам) исследований этих образовательных методик, поэтому слишком рано говорить о том, какие из них эффективны, а какие нет. Тем не менее две вещи нам точно известны. Во-первых, онлайн-методики, как правило, дешевле и универсальнее предыдущих альтернатив. Во-вторых, некоторым из обучающихся — вполне возможно, что таких меньшинство — нравятся именно онлайн-методики. Поэтому следует ожидать, что Интернетобразование в том или ином виде будет в будущем представлять собой довольно существенную долю сферы образовательных услуг. Большая часть онлайн-методик будет по-прежнему уступать более качественной очной форме обучения, однако множество рыночных сражений были выиграны за счет более выгодных ценовых предложений. Уже сейчас можно говорить о том, что многие из обучающихся делают выбор как раз не в пользу качественного обучения, предусматривающего общение лицом к лицу с преподавателем. Среднее школьное образование посредством Интернета имеет будущее во многом по тем же причинам, по которым McDonald’s стал успешной корпорацией, несмотря на подозрения в том, что бигмак все-таки уступает лучшему блюду лучшего местного ресторана.
Давайте рассмотрим ряд черт экономики онлайн-образования, которые зачастую игнорируются, и попробуем определить, почему экономическая составляющая данного вида образования действительно важна.
Во-первых, интернет-образование будет крайне дешевым. После запуска онлайн-курса работа с дополнительными студентами обойдется относительно дешево, а зачастую и вовсе без каких-либо затрат. (Мы можем даже представить день, когда сочинение будет оцениваться искусственным разумом, и, надо отметить, что удачные примеры схожего применения искусственного разума уже наблюдаются.) Со временем конкуренция приведет к тому, что стоимость обучения будет снижаться, стремясь к уровню себестоимости. Однако сегодня это еще невозможно, поскольку затраты на запуск курса остаются высокими, а большинством хороших колледжей и университетов полные курсы онлайн-обучения пока не предлагаются. Еще одним препятствием является трудность с официальной аккредитацией таких курсов.
После запуска онлайн-материалов и их соответствующей проверки на эффективность следующим шагом для ряда образовательных учреждений станет задача повышения объемов продаж за счет приобретения их онлайн-материалов другими образовательными учреждениями, и вот здесь-то конкуренция и должна будет заставить цены существенно снизиться. Это будет эпоха грубой конкуренции между хорошими и посредственными образовательными учреждениями, сбивающими друг у друга цены и, соответственно, подрывающими доходы. Если себестоимость преподавания курса одному учащемуся составляет 200 долларов, сколько времени пройдет прежде, чем конкуренты собьют цену у образовательного учреждения, взимающего за такой курс 2000 долларов? Я не думаю, что цена упадет до 200 долларов, поскольку хорошие учебные заведения будут стремиться поддерживать свое реноме в том числе и за счет более высоких цен, и, возможно, прибыль как таковая их интересовать не будет, но все же я считаю, что по сравнению с нынешним их уровнем цены значительно снизятся, особенно у учреждений, не входящих в число ведущих. И, естественно, цены на наиболее успешные курсы можно будет снизить за счет общего объема продаж на обширном международном англоязычном рынке образовательных услуг.
Во-вторых, онлайн-образование отличается большей универсальностью и гибкостью, чем это может показаться. Многие считают, что преподавание урока компьютером или другим аппаратным средством не может обеспечить необходимого уровня концентрации учащихся, однако существует много способов сделать интернет-курс недорогим, но при этом способным удерживать внимание учащегося на должном уровне. Представьте, что студенты живут в студенческом городке, а на занятия приходят в строго установленное время, что мы сейчас и наблюдаем. Или же представьте, что им позволено приходить на занятия, когда они этого пожелают. Возьмите достаточно большое число студентов и разместите их в огромном ангаре, и пусть они учатся онлайн, а небольшое число (внештатных) преподавателей пусть ходит между рядами и помогает с возникающими вопросами.
Звучит как сцена из произведений Оруэлла? Однако именно это уже и практикуется Политехническим университетом Вирджинии для преподавания некоторых курсов математики, и результаты весьма обнадеживающие. Данная модель получила название «Эмпо-рийская модель» и используется уже по крайней мере в сотне учебных учреждений. Что же касается ее применения в Политехническом университете Вирджинии, то она рассчитана на курсы с числом студентов от 200 до 2000. По последним сведениям, в помещении установлено 537 компьютеров, а открыто оно круглые сутки семь дней в неделю. Само же помещение представляет собой бывший супермаркет и располагается в торговом центре по соседству с Muzak и другими магазинами. А теперь представьте, что к указанным мощностям прибавляется способность машинного разума контролировать и докладывать об успеваемости студентов. Естественно, что затраты на оплату труда инструкторов и преподавателей, занятых в данном помещении, относительно невелики.
Трудно сказать, получит ли Эмпорийская модель повсеместное распространение или же ей будет отведена лишь небольшая ниша на рынке образования, но важно здесь то, что большей частью необоснованной критики онлайн-образования («Да кому это нужно?») недооценивается гибкость применяемого принципа и его гибридная совместимость с принципами очного преподавания, по крайней мере — по необходимости.
В-третьих, еще одним серьезным отличием от сегодняшнего дня станет то, что прибыль от разработки обучающих материалов значительно возрастет. Скажем, сегодня или, скорее, в образовательном мире, предшествующем появлению интернет-образования, мною был выявлен гораздо более эффективный способ преподавания экономических принципов, например идеи «альтернативных издержек» (невозможность выполнения двух или большего числа задач одновременно). Я могу попытаться написать хороший учебник, однако добиться успеха на данном рынке нелегко — здесь требуется умение представлять множество идей ясным образом. В отсутствие перспектив учебника для массового рынка, я работаю ради того, чтобы донести свои новаторские идеи до относительно небольшого числа студентов, а заодно и ради одобрительного похлопывания по спине — когда дело дойдет до оценки моей преподавательской работы. Но когда курсы помогают в обучении десятков или сотен тысяч, а может, и миллионов студентов, финансовая прибыль образовательных разработок будет видеться в новом свете. Представьте себе возможность создания мобильного приложения по «альтернативным издержкам» и его включения в экономические курсы, преподаваемые по всему земному шару. Как общество мы будем стремиться к совершенствованию преподавания. Несмотря на все достоинства очного преподавания, оно малоэффективно для одновременного обучения огромных масс учащихся.
В-четвертых, онлайн-образование позволяет проводить более точную оценку усвоенных знаний. Возьмем, к примеру, видеоматериалы Академии Салмана Хана, размещенные в сети Интернет. Академией уже проводится оценка того, какие из видеоматериалов помогают добиться лучших результатов в ответах на проверочные вопросы, какие видеоматериалы требуют более чем одного просмотра, когда при просмотре материалов пользователи перестают ставить видео на паузу или возвращаться к уже просмотренным частям и т. п. Нами создается сокровищница данных по реальной картине процесса обучения, и мы только приступаем к разработке этого рудника.
Если учащийся отличается низкой успеваемостью или отказывается участвовать в проверочных работах, первым об этом станет известно программному обеспечению. Мы уже вот-вот начнем применять к студентам «Большие данные», а человек и машина совместно займутся совершенствованием качества образования. В несколько более отдаленном будущем возможно подключение компьютеров к датчикам пульса и сканерам выражения лица, как вариант — с целью определения скучно ли учащемуся, отвлекся ли он или же просто не в состоянии понять материал.
Обучающие игры
Компьютеры обучили большое число людей, как молодых, так и возрастных, лучше играть в шахматы. Можно даже говорить о том, что компьютеры произвели революцию в обучении игре в шахматы.
Начинающие и игроки среднего уровня могут обучаться ходам, тактике, стратегии, а также дебютам и эндшпилю. Программами предлагаются этюды, более быстрые тренировочные упражнения, упорядоченные по категориям задачи и оценка выполнения заданий — и все это либо как дополнение к обучению с преподавателем, либо для самостоятельного изучения. Для детей (а иногда — и для взрослых) предназначены программы с привлекательной видеографикой, персонажами (среди популярных игр можно назвать, например, Fritz and Chesster), а иногда — с агрессивными хрустящими звуками, означающими, что фигура «съедена». Обучение шахматам основывается на возможностях программ, однако при этом используются и сильные стороны компьютерных и видеоигр. Некоторые программы способны задавать проверочные вопросы относительно правильности того или иного хода, а также ставить оценки за ответы.
Однако самой важной обучающей функцией является то, что у игрока имеются партнер и аналитик, готовые служить ему в любое время дня и ночи. Программы в состоянии анализировать шахматные партии, включая те, что сыграны самим пользователем. Достаточно просто ввести в программу ходы и запросить комментарии программы в форме анализа и рекомендаций по отдельным ходам. Интересно здесь то, что данная функция используется примерно одинаково как гроссмейстерами, так и начинающими шахматистами, хотя и при разном уровне понимания. Другими словами, начинающие и более слабые игроки могут перейти к изучению лучших стратегий, применяемых мастерами, уже в самом начале обучения.
Сейчас широко обсуждается проблема поиска соответствующих примеров для подражания в образовании, однако немногие специалисты уделяют в этом вопросе внимание игровой индустрии, включая, среди прочих, шахматные игры. А между тем роль индустрии игр, особенно ее интернет-составляющей, в обучении нас играм трудно переоценить. Конечно, здесь не обходится без заинтересованности со стороны самой индустрии: как результат, производители игр способны продавать нам еще больше своей продукции. Однако обучающие и интеллектуальные достижения впечатляют. Пройти многие из ролевых игр с продолжительным сюжетом и большим количеством игроков крайне тяжело, или, во всяком случае, кажется, что тяжело. В них участвуют сотни или тысячи людей, стоящие за сотнями или тысячами виртуальных персонажей, не всегда напоминающих своей внешностью человека, проживающие в разных точках мира, участвующие на протяжении игры в торговых операциях, сражениях, выборах и множестве других видов деятельности, действующие в соответствии со сложными правилами игры и руководимые сложным программным обеспечением на уровне игрового интерфейса. И тем не менее люди способны учиться играть в них, а зачастую — и успешно проходить.
В число многих миллионов людей, которых данные игры обучили, входят и миллионы тех, кого в противном случае нельзя было бы причислить к лицам, способным добиться успехов в образовании или на рынке труда. Это самая потрясающая образовательная история успеха нашего времени, а стоят за ней коммерческие стимулы и желание превратить обучение в забаву. Взаимодействие на основе игр, как правило, отличается практическим характером и пошаговостью. Игра усложняется поэтапно и содержит определенные поощрения для того, чтобы поддержать заинтересованность игроков. Конечно, эти игры интересны далеко не всем, но не кажется ли вам, что было бы забавно, если бы мы уже выявили проблему, мешающую добиться эффективного обучения для всех, даже не подозревая об этом?
Если сегодня кто и понимает динамический потенциал игр, то это Джейн Макгонигал, игровой дизайнер и автор книги «Разрушенная реальность, или Почему игры делают нас лучше и помогают изменить мир» (Reality Is Broken: Why Games Make Us Better and How They Can Change the World). Ее мечта, на мой взгляд — абсолютно разумная, это чтобы кто-то из игровых дизайнеров был номинирован на Нобелевскую премию мира.
Несмотря на все успехи игр, они дают основания говорить и об определенных недостатках образования, получаемого посредством компьютера, во всяком случае — образования в существующем на настоящий момент виде. Обучение играм работает отлично, но работает лишь для тех, кто хочет обучиться видео- и компьютерным играм. Шахматные компьютеры не в состоянии улучшить игру неуверенных в себе игроков, отказывающихся от продолжительной практики в компании машины. Игра ничем уже не сможет увлечь тех, у кого нет стимула, или тех, кто нашел себе новые интересы.
Некоторые студенты могут быть заинтересованы в получении хороших оценок, но не в том, чтобы должным образом усвоить материал и перейти к следующему этапу. Тренер по шахматам Питер Сноу отмечает, что некоторым из его юных учеников нравится играть против компьютера, однако они умышленно устанавливают параметры программы на минимальный уровень для того, чтобы можно было побеждать компьютер снова и снова. Им следовало бы поднять уровень мастерства программы для того, чтобы их задача усложнилась, однако они не всегда охотно делают это. То же самое можно сказать и об орфографических олимпиадах: лучшие результаты показывают не те, кто упорно занимается, а те, кто готовится по определенным методикам, которые не всегда означают глубокое знание орфографии.
То же самое наблюдается и с онлайн-курсами и видео: они являются отличным подспорьем для тех, кто настроен узнать новое и кто испытывает интерес к «игре» по усвоению предлагаемого материала, идет ли речь об астрономии, современной поэзии или квадратных уравнениях.
Новые модели высшего образования
Если компьютерные игры столь хороши в обучении, особенно молодежи, то где же результаты? Наиболее заметны они у тех, кто добился наибольших успехов. Например, средний возраст шахматных дарований, как, впрочем, и большинства дарований в тех или иных видах игр, снижается, и здесь велика заслуга обучения посредством компьютеров.
В 50-х гг. прошлого столетия тот факт, что Бобби Фишер получил звание мастера в возрасте тринадцати лет, был воспринят как сенсация. Дэвид Пруэсс, один из авторов шахматного портала Chess.com, остро подметил: «Сегодня семи- и восьмилетние дети подготовлены лучше, чем был Бобби Фишер поколение тому назад». Здесь характерен один из случаев из жизни гроссмейстера Джесса Краайя, которому на описываемый момент было двадцать восемь лет. Во время турнира в Рено ему пришлось сыграть четыре из шести матчей против детей, средний возраст которых составлял тринадцать лет. По историческим меркам, это — исключительный показатель. И наблюдается это не только в шахматах. Программирование и социальные сети стали теми сферами, где легко проявить себя на фундаментальном уровне в относительно юном возрасте, как это удалось основателю Facebook Марку Цукербергу. В целом же недавнее исследование проблемы молодых дарований за авторством Джонатана Вайя, Марты Путаллас и Мэттью Мэйкела подтверждает, что умные действительно становятся все более умными и при этом — во все более юном возрасте.
Суперталантам покорятся более высокие и впечатляющие высоты — и в более юном возрасте. Магнус Карлсен является на настоящий момент шахматистом с самым высоким мировым рейтингом и, возможно, самым талантливым молодым дарованием в истории шахмат, получившим звание гроссмейстера в возрасте тринадцати лет и возглавившим официальный рейтинг ФИДЕ в возрасте 19 лет — последнее является рекордом. Карлсен — уроженец Тёнсберга, Южная Норвегия, и до наступления эпохи компьютеров выдающихся шахматистов Норвегия миру не давала. Даже столица страны, Осло (в одном из пригородов которого теперь проживает Карлсен),— относительно небольшая по мировым меркам городская агломерация с населением менее 1,5 миллиона человек. Естественно, что у юного Карлсена была возможность практиковаться в шахматах в интернет-матчах.
Еще большее число молодых шахматистов появляются в отдаленных уголках мира, включая провинциальные части Китая и Индии. Лучшие индийские и китайские игроки обучались игре, играя против компьютеров, учась у компьютеров и участвуя в онлайн-матчах.
Когда-то на шахматном Олимпе доминировали игроки из Советского Союза. И дело было не только в государственном финансировании шахмат в СССР и не в ограниченных возможностях посвятить свои умственные способности деловой активности или творчеству (для многих талантливых людей шахматы оказались оптимальным или, возможно, единственным вариантом приложения своих способностей). В большей же части остального мира профессиональные шахматы особого развития не получили. Теперь же вы можете вырасти в выдающегося игрока, проживая фактически в любой точке земного шара. В шахматных олимпиадах 2008 и 2012 г. приняли участие игроки из небольшого государства Армения, и, в отличие от предыдущей эпохи, чтобы попасть на олимпиаду, им не потребовалось переезжать в Москву. Игроки, представляющие страну с тремя миллионами жителей, являются постоянными претендентами на высшие шахматные награды.
И вновь можно провести аналогию с онлайн-образованием. Когда Себастьян Трун, на тот момент преподаватель Стэнфордского университета, начал вести онлайн-курс по вопросам искусственного разума, лучшими учащимися оказались вовсе не студенты Стэнфорда. Лучшими были студенты из-за рубежа, зачастую — из бедных стран, прежде всего — Индии. Этим людям вдруг выпал шанс обойти доморощенную американскую элиту. Поэтому ничего удивительного, что встал вопрос о том, что технологическим и прочим компаниям стоит заниматься поиском талантов посредством организации подобных онлайн-курсов.
Таким образом, онлайн-образование может отличаться исключительной эгалитарностью, но это особый вид эгалитарности. Благодаря онлайн-образованию умные, амбициозные, но не принадлежащие к классу элиты индивиды могут взлететь выше тех, кто к классу элиты принадлежит. А вот равнодушным студентам на первых местах не быть. Это еще один пример проявления идеи гипермеритократии в нашем будущем.
Выводы просты. Практическое применение машинного разума означает, что получение хорошего образования более не зависит от проживания вблизи крупного города. Знакомство с представителями элиты уже не имеет такого значения, что и раньше, если только вы не рассматриваете в качестве новой элиты сами программы. Реальность такова, что, сотрудничество человека с компьютером вознаграждает прежде всего талантливых людей, а не тех, у кого хорошие связи. Машинный разум — друг выскочки, обязанного своему взлету новой системе образования, хотя речь идет о дисциплинированном и отважном выскочке с высоким уровнем интеллекта.
Если брать абсолютные показатели успеха, то образование посредством машин позволит добиться его многим представителям самых разных слоев населения. В том же, что касается относительных показателей успеха, то здесь большего добьются люди с меньшими образовательными достижениями, поскольку наиболее талантливые способны привлекать повышенное внимание и получать отличное образование в рамках любой системы — как при компьютеризованном, так и традиционном образовании. А многие так и не смогут ничего добиться — просиживать перед экраном они не станут.
Удивительно, насколько быстро компьютерная революция добралась до шахмат и системы обучения шахматам. Повсеместно доступные и недорогие шахматные программы появились лишь в конце 1990-х гг. С тех пор обучение игроков стало вотчиной программ, которые изменили и то, каким образом лучшие шахматисты совершенствуют свою игру.
Скоро мы узнаем, добьется ли столь же стремительного распространения и онлайн-образование, но, скорее всего, нет. Главная проблема заключается в том, что университеты — это прежде всего бюрократические системы. Преподаватели зачастую опасаются, что конкуренция со стороны онлайн-образования приведет к тому, что они потеряют работу, их статус и значимость снизятся, или же им придется обучаться фундаментально новым методам преподавания — ни одна из данных перспектив не является привлекательной, особенно для класса лиц, которые привыкли к защищенности своих рабочих мест, гарантирующих им определенную самостоятельность и даже приучивших их к изнеженности.
Однако преподаватели — далеко не единственное препятствие. Один из центральных вопросов заключается в оперативности одобрения качественных онлайн-курсов аккредитующими органами. Я ожидаю определенного прогресса в данной области, однако аккредитующие органы зачастую защищают прежде всего интересы учреждений высшего образования. В какой-то момент они могут решить, что допускать излишнюю конкуренцию на рынке образовательных услуг не следует, поскольку она приведет к падению доходов образовательных учреждений — колледжей и университетов,— которыми оплачиваются поступающие в аккредитующие органы сборы и взносы. Я подозреваю, что «джин уже вырвался из бутылки», однако битву за аккредитацию еще только предстоит выиграть. Обратите внимание, что после успеха эксперимента по ведению курса в Интернете Себастьян Трун решил покинуть должность преподавателя в Стэнфорде и основать свою собственную образовательную компанию.
В случае с шахматами переход к компьютерному обучению не сталкивался с чьими-то корпоративными интересами. Никакие аккредитующие органы не требовали от шахматных «движков» доказательства своей эффективности. Тут не было устаревших, «штатных» компьютеров, которые необходимо было вытеснять и отправлять на пенсию или ждать пока они скончаются. Вся работа была выполнена конкуренцией. Переход к компьютерному обучению занял всего несколько лет и столкнулся с минимальным противодействием. Это одна из самых впечатляющих историй из сферы образования, но она почему-то не стала частью нашей общенациональной дискуссии по образовательным вопросам.
В случае с компьютерами и обучением шахматам компьютеры и программы — это не какие-то аксессуары. Они не наглядное пособие, которое преподаватель достает из кармана, чтобы сделать урок более интересным или для экзотичности (что, впрочем, тоже случается). Шахматные программы являются самим центром процесса обучения, а для особенно одаренных учащихся они становятся самыми важными тренерами. Компьютер становится центром, а человек — неужели я осмеливаюсь на подобное заявление? — становится аксессуаром, пусть и весьма важным, но все же аксессуаром.
Сами понимаете, что клубу преподавателей это придется не по душе.
Планшеты iPad и прочие связанные с компьютерами устройства и программы также играют все возрастающую роль в компьютеризованном самообразовании. Дети, которые только учатся пользоваться планшетом, идут путем проб и ошибок, давая возможность учить их самому планшету. Буклет с инструкцией к iPad не прилагается. Вы можете загрузить инструкцию из Интернета или ознакомиться с ней в режиме онлайн, но этого почти никто не делает.
Данный вид компьютеризованного обучения основан на тяге к знаниям, а не желании покрасоваться своими талантами или, как мы, экономисты, выражаемся, «послать сигнал». Если вы — посредственный игрок, то тот факт, что вы занимались с одним из лучших шахматных тренеров, не имеет никакого значения. Это никого не впечатлит, и никто не захочет, чтобы вы выступали за их команду. Ничего сравнимого с блеском гарвардского диплома в шахматном образовании не существует. Если вы заявите: «Я обучался с программой Rybka» — это лишь вызовет безудержный смех, поскольку обучение с помощью этой программы доступно каждому. Реальность такова, что даже лучший тренер по шахматам возьмется за обучение любого желающего, и у него будет множество аргументов за то, чтобы именно так и поступать. Компания, продающая программу Rybka, пытается сделать свою продукцию воспроизводимой и универсальной, в то время как Гарвард стремится к тому, чтобы его продукт был в максимальной степени эксклюзивным. А теперь сами подумайте, какая модель получит распространение и станет влиятельной в долгосрочной перспективе?
Конечно, Гарвард, Массачусетский технологический институт, Стэнфорд и прочие вузы подобного калибра могут в итоге ввести онлайн-образование. Массачусетский технологический институт и Стэнфорд уже выступили пионерами в данной области, и, принимая во внимание уровень предлагаемого ими образования и их преподавательского состава, будет неудивительно, если им удастся сохранить свою лидирующую роль. Однако не обошлось и без ложки дегтя в бочке меда, и только будущее покажет, будут ли предлагать онлайн-образование вузы вроде Гарварда. Сегодняшняя бизнес-модель Гарварда и Принстона заключается в продаже эксклюзивности предлагаемого ими образования и призывов к своим выпускникам делать денежные пожертвования столь замечательным и эксклюзивным учебным заведениям. С течением времени число принимаемых ими абитуриентов почти не увеличивается, хотя число желающих получить образование сильно выросло. Этого не дает сделать пресловутая исключительность.
Смогут ли Гарвард и Принстон при подобной бизнес-модели стать вузами, присваивающими зачетные единицы за прохождение онлайн-курсов, скажем, тысячам талантливым учащимся из Бангладеша? Вообразите себе семнадцатилетнего юношу из Дакки, разгуливающего с победной улыбкой на устах благодаря тому, что ему были присвоены три зачетные единицы за прохождение гарвардского — гарвардского! — подготовительного курса по экономике. (Соответствующий сертификат наверняка оказался бы хорошим подспорьем при поступлении в вуз в Бангладеше или какой-нибудь другой стране.) Я не уверен, что такой день скоро настанет, поскольку мне не кажется, что Гарвард так просто откажется от своей эксклюзивности. Только представьте себе, сколько в этом случае появилось бы «половинчатых гарвардских выпускников».
Но, скажем, ваш вуз — вовсе не Гарвард и занимает тридцать второе место в рейтинге американских вузов, желая при этом Гарвард опередить. Это не самый престижный университет, но он отличается талантливыми кадрами и пользуется отличной репутацией. Возможно, подобный вуз предложит три зачетные единицы за окончание своего онлайн-курса намного раньше, чем это сделает Гарвард. Что в существующей ситуации выберут жители Бангладеша? Курс от Гарварда и одобрительное похлопывание по плечу? Или курс и три зачетных единицы от, скажем, Нью-Йоркского университета? Думаю, что большинство учащихся выберут второе.
Очное образование
В начале настоящей главы я отметил, что компьютеризованное обучение изменит — скорее, чем подменит собой — очное образование. Так какую форму примет это новое очное образование?
Именно благодаря компьютерам тренеру по шахматам не требуется уделять столько же времени, как раньше, чтобы научить своего ученика анализировать позиции: эту работу за него делает компьютер. Тренер по шахматам более не является для слабого игрока его единственным шансом разобраться в игре более сильного и одолеть его: компьютер справится и с этим. Компьютер в состоянии предложить целый репертуар дебютов и выполнить множество прочих функций, которые ранее требовали работы тренера. Теперь одна из задач тренера состоит в том, чтобы обучить своего подопечного использованию шахматных программ. Важность роли тренера также возросла в таких компонентах, как мотивация, психологический настрой, темпы обучения и выявление психологических слабостей соперников. В случае с юными и более слабыми игроками его задача также заключается в том, чтобы помочь игроку сохранять хладнокровие и концентрацию и не допускать, чтобы более опытные или сильные соперники разгадали игру его подопечного или смутили его. Данные способности крайне важны, но еще более они важны вне шахматного мира.
Следующий шаг работы тренера заключается в компьютерном анализе ошибок его подопечных. Даже если оценка ошибок и производится машинами — как уже рассматривалось ранее, — тренер по-прежнему может оказаться единственным, кто может разобраться в анализе, донести до своего ученика соответствующую информацию (разумеется, таким образом, чтобы зарядить его на дальнейшую работу) и определить пути совершенствования.
Если тридцатилетний тренер по шахматам или любой другой игры обучает десятилетнего новичка, то он выступает прежде всего в роли примера для подражания и мотиватора, а в определенной мере — и шоумена. Он — пример из плоти и крови. Он демонстрирует, что успех возможен. Он источает страсть к знаниям. Иначе из него не выйдет хорошего тренера, каким бы мастерством он ни обладал.
В силу всех этих причин шахматные уроки по Skype, которые можно заказать у тренеров из Индии, не получили популярности, несмотря на то что они обходятся дешевле, чем обучение у местного тренера. Программы заставили профессию тренера эволюционировать, причем в сторону улучшения, а также (что самое главное) заставили ее эволюционировать таким образом, что зарубежным тренерам претендовать на нее стало сложнее. Чтобы научить ученика таким человеческим качествам, как добросовестность, и должным образом мотивировать его, тренер должен быть рядом с ним.
В формальных системах образования, таких, например, как колледжи и университеты, преподаватель является центром процесса обучения, а компьютер — аксессуаром. Напишите преподавателю электронное сообщение. Посмотрите дополнительную лекцию нобелевского лауреата на YouTube. Практикуйте решение домашних заданий с помощью Aplia, веб-сайта, который подскажет, правильно ли вы расположили кривые предложения и спроса. Данные особенности современного образования говорят только в его пользу, однако, кроме этого, они еще и показывают, как далеко компьютерной революции еще предстоит идти в сфере образования.
Будет ли экономическое образование сведено к тому, чтобы сидеть за компьютером и общаться с ним? Студент мог бы работать с моделями и устными задачами, рассматривающими реальные ситуации из мира экономики. Он мог бы решать задачи, вводить ответы или отвечать вслух. Компьютер мог бы исправлять его и демонстрировать правильные ответы или же выказывать свое одобрение сообразительности учащегося. И данный процесс мог бы продолжаться часами и даже годами. А на выходе мы получили бы специалиста, способного составить экономическую связку «человек—компьютер» по типу команд стиля «адванс». Программа повышает вашу производительность, а носить ее с собой не столь уж и обременительно. Во время встречи по вопросам стратегического развития предприятия или во время выполнения своей работы в качестве эксперта вы могли бы дать своему компьютеру задание проанализировать определенный экономический вопрос, рассмотрели бы полученный ответ и, откорректировав его, вернули бы на повторный анализ и проверку компьютеру. Таким образом вы смогли бы научиться весьма эффективной работе с программой.
Думаю, что однажды высшее образование будет во многом сведено именно к этому. Но это еще не всё.
На протяжении процесса обучения будущий экономист мог бы заниматься вместе с инструкторами из числа людей, задача которых состояла бы в том, чтобы научить его оптимальной образовательной работе с компьютером. Задачи инструкторов также заключались бы в мотивации студента, в том, чтобы служить для него примерами для подражания и в том, чтобы «оживить» преподаваемый предмет, превратив экономику из теоретической науки в нечто осязаемое и живое. Другими словами, в долгосрочном плане роль преподавателей будет в значительной степени сводиться к роли тренеров по мотивации и миссионеров. Лучшие из преподавателей уже давно поняли это, и именно это они и дают студенту с самого начала его обучения. Однако в гораздо меньшей степени присутствует понимание того, что совершенствование искусственного разума приведет к тому, что это будут единственные оставшиеся роли у тех, кого мы называем «преподавателями». Чтобы выжить, профессии преподавателя придется взять на себя задачи мотиватора и инструктора и сделать их главными своими функциями, а не выполнять их лишь ненароком или в свободное от занятий время.
В хорошем учебном заведении преподаватель не только ведет уроки, но и периодически организует для небольших групп учащихся ужины у себя дома. По мере того как конкуренция со стороны онлайн-курсов будет снижать значимость первой из указанных функций, роль второй будет становиться все более доминирующей. Компьютерная программа не в состоянии устроить непринужденный и неформальный ужин столь же хорошо, как это удается человеку. Грядущую функциональную модель преподавателя можно рассматривать как преподаватель в роли импресарио. В некоторых своих важных проявлениях образовательная модель очного образования будет напоминать древнегреческую — с ее дружескими философскими беседами и выступлениями на рыночных площадях.
В дальнейшем будет становиться все более очевидной зависимость современного образования от человеческих недостатков, в частности — неспособности большинства учащихся просто сесть и самостоятельно выучить что-то. Считается, что преподавателя нельзя подменить даже лекциями лауреатов Нобелевской премии на YouTube, поскольку для мотивации большинства учащихся требуются преподаватель и, возможно, атмосфера аудитории. Вполне вероятно, но давайте отнесемся к данному вопросу с должной серьезностью. Итак, получается, что преподаватель — это прежде всего мотиватор. Так давайте принимать на работу хороших мотиваторов. Давайте обучим наших преподавателей искусству мотивации. Давайте судить о них на основе данного показателя. Давайте относиться к преподавателям скорее как к спортивным тренерам, личным терапевтам и проповедникам, поскольку именно к этому эволюция роли преподавателя и приведет.
Мормонская церковь показала себя достаточно успешной в обращении большого числа людей в свою религию. Отложим в сторону вопросы теологии и разберемся, не могут ли их методы мотивации новообращенных научить нас чему-нибудь полезному в том, что касается совершенствования образования. В Интернете предлагается большое число DVD-дисков мормонской церкви, причем по доступной цене, однако большинство обращений в мормонскую религию происходит благодаря деятельности самих мормонов, либо в качестве миссионеров, либо в качестве примеров для подражания в повседневной жизни. Каждый мормон значим в качестве живого, ходячего образца того, на что может рассчитывать новообращенный.
Разумеется, образовательные учреждения не согласятся с утверждением о том, что у них много общего с религиями. Эти храмы светского образования не признают того, что их задачи предельно просты: мотивировать лентяев или прививать учащимся трудовые привычки и социологические ожидания так называемого «образованного класса». Существующая же ситуация способствует тому, что нами игнорируется реальное сравнительное преимущество очной формы высшего образования. Это было допустимым, когда зарплаты преподавательского и административного состава были низкими, а государственные бюджеты обладали определенными резервами, однако теперь образовательная система становится все более затратной.
Мы предпочитаем делать вид, что наши преподаватели способны обучать столь же хорошо, как и шахматные компьютеры, хотя зачастую они слишком далеки от подобного идеала. Они — нечто гораздо менее величественное, нечто, что мы опасаемся называть его настоящим именем, нечто вполне обычное: они — смесь образцов для подражания, рабочих лошадок и миссионеров, упакованных в красивую маркетинговую обертку, подчеркивающую их величие, и в финансовую модель, хорошо оплачивающую их труд и окружающую их заботой административных работников. Ничего удивительного в том, что это чисто людское предприятие не всегда в своей работе эффективно.
Само собой разумеется, что далеко не всех учащихся или работников можно приравнивать к шахматистам, способным к самостоятельному обучению и отличающимся усидчивостью и высокой самомотивированностью — ведь никто не заставляет их играть. В отличие от них студентам требуется значительное стороннее мотивирование, а также деликатная в своих формулировках, но предельно честная оценка их достижений. На самом деле мы запросто могли бы сделать так, чтобы лучшее в мире образование было представлено в виде интернет-курсов, бесплатных либо доступных по цене нескольких мобильных приложений, и при этом у большей части населения мира, прежде всего малообразованных людей, это не вызвало бы ни интереса, ни беспокойства.
Что же будет представлять собой полученная модель образования? К лучшим студентам будет проявлено повышенное внимание в той же степени, что оно проявляется сегодня к шахматным дарованиям. Для занятий им будут предоставляться компьютерные программы при периодическом присутствии преподавателей в целях осуществления руководства, проведения оценки и перевода учащихся на более сложные программы. К концу обучения образовательный процесс будет подразумевать совместное изучение студентами ряда вопросов. Их добросовестность и понимание того, что за стенами университета их ожидает высокая зарплата, заставят их проявлять в учебе должные упорство и дисциплину.
Студентам с худшей успеваемостью будет уделяться большее внимание с точки зрения их мотивирования. Для них обучение будет чем-то напоминать армейскую службу, основывающуюся на дисциплине и коллективном духе. Далеко не каждым из родителей будет применяться так называемый стиль «тигрицы-мамы», или азиатская традиция воспитания, но польза от него будет все более очевидной. Многие из родителей с мягким характером будут прибегать к услугам школ и воспитателей, которые будут способны заняться подобным воспитанием их детей вместо них. Строгий стиль английской школы-интерната XIX века в той или иной форме возродится. Если ваш одиннадцатилетний сын не справляется со школьной программой, вы можете задуматься об отправке его в потогонный Тренировочный Лагерь для Будущих Специалистов по Страховым Расчетам. Дело до триумфа неовикторианских социальных идей может и не дойти, но они станут гораздо более влиятельной силой среди трудящихся с небольшим уровнем дохода.
У нас уже есть так называемые школы KIPP, аббревиатура которых означает: Программа «Знания — Сила» (Knowledge Is Power Program). На территории Соединенных Штатов действует целая сеть подобных школ, открытых для всех желающих, прежде всего — для детей из малообеспеченных семей. Обучение в данной школе длится дольше, чем в обычной: с 07:30 до 17:00 с понедельника по пятницу и с 08:30 до 13:30 в отдельные субботы. Зачастую в данных учебных заведениях предусмотрена обязательная летняя школа, а уроки в целом гораздо сложнее, чем в обычных школах для выходцев из малообеспеченных семей. Подавляющее большинство учащихся — латиноамериканцы или афроамериканцы. Ребенок принимается только после обязательного посещения его семьи сотрудниками школы, по результатам которого учащимся и его родителями подписывается договор, в котором они обязуются сделать все возможное для оказания поддержки программе школы, а по окончании обучения отправить ребенка в высшее учебное заведение.
Исследования показывают, что школы KIPP обеспечивают своим учащимся прекрасную стартовую площадку в жизни, и это — даже с поправкой на тот факт, что данные школы привлекают прежде всего амбициозных школьников. Школы KIPP подойдут не для всех учащихся, а лишь для некоторых. Помните: среднего более не дано.
Наряду с «тренировочным лагерем» для учащихся растет и роль «тренировочных лагерей» для преподавателей. В рамках бостонской программы «Готов ли ты стать учителем» выпускники вузов, желающие посвятить себя преподаванию в низкобюджетных школах, проводят сотни часов, тренируясь обучению виртуальных школьников. Вот что об этом пишет Аманда Рипли в журнале Atlantic:
Институтом моделирования и подготовки обеспечивается функционирование виртуальной классной комнаты в 12 колледжах в разных городах США при использовании искусственного интеллекта, пяти детских аватаров и скрывающегося за ними актера. Некоторые из стажеров находят моделирование учебного процесса столь сложным, что решают, что преподавание — это все-таки не их призвание.
Компьютерное моделирование и прочие проявления искусственного разума вовсе не облегчают процесс движения к жизненным вершинам. Но они улучшают результаты, как учащихся, так и преподавателей.
В новой системе труда особый успех — и высокая зарплата — будет ожидать преподавателей с харизмой. В Гонконге уже появились яркие репетиторы-знаменитости, которых называют «королями репетиторов» и которые помогают учащимся готовиться к важнейшим школьным экзаменам. Эти репетиторы отличаются привлекательной внешностью и фотогеничностью, а их личная жизнь становится темой обсуждения в прессе, смакующей подробности светских сплетен. Гламурные репетиторы женского пола носят подчеркнуто стильные наряды и макияж и никогда не появляются в одной и той же одежде дважды. Ходят слухи, что Ричард Йенг, один из самых популярных «королей репетиторов», зарабатывает 1,5 миллиона долларов в год. Его лицо можно встретить на рекламных плакатах, а сам он водит «Ламборгини» с регистрационным знаком, на котором написано просто Richard. Достаточно серьезных исследований эффективности данных репетиторов не проводилось, однако считается, что они способны повысить внимание учащихся к преподаваемому материалу. Разве кто-нибудь смог бы проявить небрежность в присутствии Натали Портман или Леброна Джеймса? В Гонконге от результатов оценок школьных экзаменов, которые вы сдаете в возрасте шестнадцати лет, зависит, сможете ли вы поступить в престижный университет или вам придется довольствоваться средней профессиональной карьерой.
В целом чем выше в денежном выражении ценится труд хорошо образованных специалистов, тем больше людей будут готовы преодолевать трудности учебы и проявлять жесткую дисциплинированность или же тратить большие суммы, лишь бы преодолеть социальный барьер и влиться в ряды высокообразованных профессионалов. Способность вывести свои амбиции на новый уровень означает для этих людей высокие зарплаты и гораздо более высокий социальный статус в будущем. Родители все чаще будут предоставлять своим детям возможность уже с самого юного возраста пользоваться компьютерами и прочими умными устройствами в целях определения учебных методик, которые подходят им лучше всего.
Вопрос о том, в какой мере образование может развить врожденные способности человека или его коэффициент интеллекта, остается открытым, однако наличие такой черты характера, как добросовестность, является стабильной гарантией успехов в учебе и профессиональной деятельности, а также высоких показателей в личной оценке своей удовлетворенности жизнью. По мере доступа к информации роль добросовестности будет только возрастать. Значимость таких факторов, как способность родителей послать свое чадо учиться в Гарвард или произвести благоприятное впечатление на приемную комиссию, снизится. Зато повысится значимость способности просто взять и выучить учебный материал. В связи с этим значительная часть усилий образовательной сферы будет направлена именно на развитие добросовестности, хотя и с переменным успехом.
Когда кто-то не делает того, что от него ожидается, кому-то другому следует должным образом донести до него это. Приходи вовремя! Не занимайся покупками в Интернете в рабочее время! Продавай больше нашей продукции! Более внимательно прислушивайся к потребностям клиентов! Все это осложняется тем, что, с одной стороны, вам следует пристыдить нерадивого работника, а с другой — зародить в нем желание добиться большего. В связи с этим следует ожидать роста числа специалистов, занимающихся вопросами консультирования и мотивирования работников, и повышения конкуренции между ними.
Подобно росту значимости такого качества, как добросовестность на рынке труда, произойдет и усиление роли методов, позволяющих привить добросовестность, в экономике в целом, что было описано Дэниелом Акстом в его блестящей, но не получившей заслуженного внимания книге 2011 г. «А вот и враг: самоконтроль в эпоху неумеренности» (We Have Met the Enemy: Self-Control in an Age of Excess). Множество новых рабочих мест будет связано именно со специализацией в вопросах мотивации. Данная специализация потребует наличия весьма серьезных навыков, но это не будут навыки, связанные со знанием высоких технологий, или навыки, которые можно в достаточной мере развить, обучаясь в наших сегодняшних колледжах и университетах. И, хочу подчеркнуть еще раз, эти рабочие места высококвалифицированных личных консультантов не подлежат экспорту в другие страны.
Высококвалифицированные специалисты, включая работников руководящего звена, будут пользоваться услугами некоего подобия личных консультантов. На кон будет поставлено слишком многое, чтобы позволить ведущим сотрудникам выполнять свою работу без постоянных советов стороннего специалиста, даже если советам этим необходимо будет следовать с предельной осторожностью. Точно так же, как сегодня услугами личных консультантов пользуются ведущие игроки в теннис (и даже некоторые посредственные), в будущем к услугам данных специалистов будут прибегать и ведущие врачи. Сегодня в качестве личных консультантов руководителей высшего звена выступают их супруги, личные помощники и даже подчиненные, а иногда — кто-то из членов совета директоров предприятия. Институт личных консультантов уже обрел существенную значимость в нашей экономике, а требования к производительности высокооплачиваемых специалистов приведут к тому, что он будет играть одну из ключевых ролей.
На разных этапах своей карьеры специалистам, взаимодействующим с гениальными машинами, будет требоваться переподготовка и обучение работе с новыми системами. Некоторые из них будут делать выбор в пользу самообразования, дополненного использованием соответствующего программного обеспечения и помощи со стороны экспертов — как это можно наблюдать в случае с уникальными шахматистами. Лица с меньшей долей самомотивации будут впадать в крайние формы самодисциплины на непродолжительные периоды времени с целью получения нового набора навыков и умений. Третьи же предпочтут мир, который я охарактеризовал как мир лиц с доходом «порогового» уровня, которым достаточно средств, позволяющих удовлетворять минимум жизненных потребностей. Лучшие на сегодняшний день игроки стиля «адванс» не обучались данному виду игры в учебных заведениях, но, кроме того, что они невероятно умны, у них имеется, как правило, техническое образование и сильная самомотивация. До того как заняться разработкой дебютного справочника для своей команды стиля «адванс» Нельсон Эрнандес, которому сейчас около пятидесяти пяти лет, успел поработать в качестве десантника, биржевого брокера хедж-фонда и финансового аналитика (его нынешняя должность). Он считает, что ему хорошо даются «скучные, однообразные задачи» и что он «настроен на победу», что и делает его отличным кандидатом для участия в данном виде игры. Это качества, наличие которых будет требоваться специалистам будущего.
Ларри Кауфман, разработчик функции оценки для программы Rybka и один из разработчиков шахматного «движка» Komodo, окончил в 1968 г. Массачусетский технологический институт с дипломом бакалавра экономики. По окончании института он начал работать в должности брокера на Уолл-стрит и вскоре занялся разработкой своей собственной версии теории опционного ценообразования, работая независимо от Фишера Блэка и Майрона Шоулза. Позднее Шоулз стал лауреатом Нобелевской премии за работу в данной области. Теория Кауфмана основывалась на принципах броуновского движения и логистического уравнения; последнее было им взято из формул расчета шахматных рейтингов. В 1970-е гг. он сумел заработать, применяя свои наработки в области опционного ценообразования в одном из трейдерских домов. После снижения прибыли Кауфман оставил работу, посвятив свою жизнь шахматам и шахматным программам, включая разработку программ Rybka и Komodo. Он живет в хорошем доме в престижном районе одной из городских агломераций Мэриленда вместе со своей красавицей женой и молодой дочкой. Здесь мы вновь наблюдаем смесь скромного уровня элитного образования и интенсивного самообразования на протяжении многих лет. Несмотря на то что Кауфману уже давно за шестьдесят, он продолжает вносить революционный вклад в теорию и практику умных машин. Он и Нельсон Эрнандес — отличные примеры качеств, которые позволят добиться успеха в будущем. В первую очередь Кауфман и Эрнандес — мастера переподготовки.
Мы размышляем об образовании, толком не зная, что именно нам от него нужно. Хотим ли мы, чтобы оно давало нам всесторонне образованную молодежь? Или добропорядочных граждан? Личностей, которых можно ставить другим в пример? Эти цели кажутся вполне разумными, но что они означают? В контексте данной главы, да и самой книги, я выберу достаточно простую цель. Одна из целей хорошего образования состоит в обеспечении хорошего заработка. Вопрос в том, как нам этого добиться.
Удастся ли нам остаться обществом среднего класса или нет, зависит прежде всего от того, как много людей смогут эффективно управлять умными машинами. Один процент населения? Десять? Пятьдесят? Во-вторых, это зависит от числа людей, которые будут непосредственно или удаленно обслуживать категорию высокооплачиваемых специалистов, и от уровня заработной платы, которой они смогут добиться.
Ответ на этот вопрос будет во многом зависеть от уровня их образования. В частности, сколько людей смогут получить высококлассное — по мировым стандартам — или, по крайней мере, удовлетворительное образование, которое позволит им претендовать на высокую или по меньшей мере приличную зарплату?
Чтобы понять данную проблему, простого взгляда на конкурентную борьбу за рабочее место между человеком и машинным разумом будет недостаточно. Умными машинами производятся и новые и значимые товары и услуги, что способствует росту заработной платы в реальном выражении, даже если работодатель и не поднимает ее официально. Более того, эти товары и услуги могут помочь работникам зарабатывать больше в будущем, особенно когда речь идет об образовательных услугах. Поэтому давайте взглянем, как именно изменится образование, памятуя о том, что, образно говоря, у ножниц два лезвия, а в буквальном смысле — о том, что машинный разум в состоянии как заменять труд человека, так и повышать ценность труда многих работников.
Интернет-образование — одна из сфер, где рождаются новые информационные технологии. Например, миллионы людей учатся на массовых отрытых онлайн-курсах или смотрят бесплатные образовательные фильмы производства Академии Салмана Хана, посвященные вопросам математики и прочим образовательным дисциплинам. В 2013 году никого уже не удивляет, что программа зарубежной помощи может состоять в том, чтобы сбросить партию планшетов iPad в сельской местности в Эфиопии и дать детям возможность самим разобраться, как они работают.
Онлайн-образование выходит за пределы своей первоначальной ниши, однако порою мы не в состоянии распознать даже самые важные изменения как очевидный результат образования. Какую наиболее распространенную форму принимает экономическая мысль в той области экономики, в которой я работаю, чтобы быть доведенной до широкой публики? Это уже не курс основ экономики, а, скорее, экономические блоги, которые ежедневно читаются сотнями тысяч человек. Я считаю, что «диалог между блогами», как я это называю, представляет для многих более удобный образовательный метод, чем скучные лекции, презентации в Power Point и сухие, чрезмерно усредненные, задуманные-так-что-бы-никого-не-обидеть учебники. Образовательные учреждения должны быть пристойными и политически корректными, однако иногда рассматриваемый вопрос запоминается лучше всего тогда, когда Пол Кругман называет кого-нибудь идиотом в своем популярном блоге и поясняет почему — независимо от того, согласны ли вы с Кругманом или с (предполагаемым) идиотом. Блоги должны бороться за интерес публики, поскольку конкуренция между ними крайне велика. И задача конкурирующих блогов — заручиться вниманием максимального числа людей.
Речь идет не только об официальном образовании посредством Интернета или блогов. Мобильные приложения, лекции некоммерческого фонда TED на YouTube, сервис коротких сообщений Twitter, интернет-энциклопедия Wikipedia или просто настройка iPad — все это и есть проявления нового мира конкурирующего образования, основанного на взаимодействии с машинным разумом. Все эти новые методы обучения основаны на принципах временного смещения (смотри и слушай, когда тебе удобно), контроля за процессом со стороны пользователя, прямых замечаний и комментариев, создания интернет-сообществ и представление информации в гораздо более компактном виде, чем в традиционных лекциях или главах учебников. Многие из нас находят данные особенности онлайн-образования весьма привлекательным набором качеств, и именно поэтому данный вид образования пользуется такой популярностью, с которой не смогла бы сравниться популярность когда-то модных образовательных курсов на видеокассетах.
Онлайн-образование уже дополняет собой среднее образование, а то и вовсе замещает его. Во второй половине 2011 г. число школьников, получающих полный объем образования в виртуальных школах, составило примерно 250 000 человек. И около двух миллионов школьников изучают посредством Интернета по крайней мере один предмет.
Степень общения с реальными учителями в этих онлайн-школах разнится. Преподаватели могут отвечать на вопросы посредством электронной почты, телефона или видеоконференций. Это дополняется периодическими встречами лицом к лицу, совместными поездками класса и «живыми» экзаменами в аудитории. И обходится это зачастую более чем в два раза дешевле обучения учащегося в обычной школе.
Мир еще ждет систематических и тщательных (с произвольным распределением объектов по контрольным группам) исследований этих образовательных методик, поэтому слишком рано говорить о том, какие из них эффективны, а какие нет. Тем не менее две вещи нам точно известны. Во-первых, онлайн-методики, как правило, дешевле и универсальнее предыдущих альтернатив. Во-вторых, некоторым из обучающихся — вполне возможно, что таких меньшинство — нравятся именно онлайн-методики. Поэтому следует ожидать, что Интернетобразование в том или ином виде будет в будущем представлять собой довольно существенную долю сферы образовательных услуг. Большая часть онлайн-методик будет по-прежнему уступать более качественной очной форме обучения, однако множество рыночных сражений были выиграны за счет более выгодных ценовых предложений. Уже сейчас можно говорить о том, что многие из обучающихся делают выбор как раз не в пользу качественного обучения, предусматривающего общение лицом к лицу с преподавателем. Среднее школьное образование посредством Интернета имеет будущее во многом по тем же причинам, по которым McDonald’s стал успешной корпорацией, несмотря на подозрения в том, что бигмак все-таки уступает лучшему блюду лучшего местного ресторана.
Давайте рассмотрим ряд черт экономики онлайн-образования, которые зачастую игнорируются, и попробуем определить, почему экономическая составляющая данного вида образования действительно важна.
Во-первых, интернет-образование будет крайне дешевым. После запуска онлайн-курса работа с дополнительными студентами обойдется относительно дешево, а зачастую и вовсе без каких-либо затрат. (Мы можем даже представить день, когда сочинение будет оцениваться искусственным разумом, и, надо отметить, что удачные примеры схожего применения искусственного разума уже наблюдаются.) Со временем конкуренция приведет к тому, что стоимость обучения будет снижаться, стремясь к уровню себестоимости. Однако сегодня это еще невозможно, поскольку затраты на запуск курса остаются высокими, а большинством хороших колледжей и университетов полные курсы онлайн-обучения пока не предлагаются. Еще одним препятствием является трудность с официальной аккредитацией таких курсов.
После запуска онлайн-материалов и их соответствующей проверки на эффективность следующим шагом для ряда образовательных учреждений станет задача повышения объемов продаж за счет приобретения их онлайн-материалов другими образовательными учреждениями, и вот здесь-то конкуренция и должна будет заставить цены существенно снизиться. Это будет эпоха грубой конкуренции между хорошими и посредственными образовательными учреждениями, сбивающими друг у друга цены и, соответственно, подрывающими доходы. Если себестоимость преподавания курса одному учащемуся составляет 200 долларов, сколько времени пройдет прежде, чем конкуренты собьют цену у образовательного учреждения, взимающего за такой курс 2000 долларов? Я не думаю, что цена упадет до 200 долларов, поскольку хорошие учебные заведения будут стремиться поддерживать свое реноме в том числе и за счет более высоких цен, и, возможно, прибыль как таковая их интересовать не будет, но все же я считаю, что по сравнению с нынешним их уровнем цены значительно снизятся, особенно у учреждений, не входящих в число ведущих. И, естественно, цены на наиболее успешные курсы можно будет снизить за счет общего объема продаж на обширном международном англоязычном рынке образовательных услуг.
Во-вторых, онлайн-образование отличается большей универсальностью и гибкостью, чем это может показаться. Многие считают, что преподавание урока компьютером или другим аппаратным средством не может обеспечить необходимого уровня концентрации учащихся, однако существует много способов сделать интернет-курс недорогим, но при этом способным удерживать внимание учащегося на должном уровне. Представьте, что студенты живут в студенческом городке, а на занятия приходят в строго установленное время, что мы сейчас и наблюдаем. Или же представьте, что им позволено приходить на занятия, когда они этого пожелают. Возьмите достаточно большое число студентов и разместите их в огромном ангаре, и пусть они учатся онлайн, а небольшое число (внештатных) преподавателей пусть ходит между рядами и помогает с возникающими вопросами.
Звучит как сцена из произведений Оруэлла? Однако именно это уже и практикуется Политехническим университетом Вирджинии для преподавания некоторых курсов математики, и результаты весьма обнадеживающие. Данная модель получила название «Эмпо-рийская модель» и используется уже по крайней мере в сотне учебных учреждений. Что же касается ее применения в Политехническом университете Вирджинии, то она рассчитана на курсы с числом студентов от 200 до 2000. По последним сведениям, в помещении установлено 537 компьютеров, а открыто оно круглые сутки семь дней в неделю. Само же помещение представляет собой бывший супермаркет и располагается в торговом центре по соседству с Muzak и другими магазинами. А теперь представьте, что к указанным мощностям прибавляется способность машинного разума контролировать и докладывать об успеваемости студентов. Естественно, что затраты на оплату труда инструкторов и преподавателей, занятых в данном помещении, относительно невелики.
Трудно сказать, получит ли Эмпорийская модель повсеместное распространение или же ей будет отведена лишь небольшая ниша на рынке образования, но важно здесь то, что большей частью необоснованной критики онлайн-образования («Да кому это нужно?») недооценивается гибкость применяемого принципа и его гибридная совместимость с принципами очного преподавания, по крайней мере — по необходимости.
В-третьих, еще одним серьезным отличием от сегодняшнего дня станет то, что прибыль от разработки обучающих материалов значительно возрастет. Скажем, сегодня или, скорее, в образовательном мире, предшествующем появлению интернет-образования, мною был выявлен гораздо более эффективный способ преподавания экономических принципов, например идеи «альтернативных издержек» (невозможность выполнения двух или большего числа задач одновременно). Я могу попытаться написать хороший учебник, однако добиться успеха на данном рынке нелегко — здесь требуется умение представлять множество идей ясным образом. В отсутствие перспектив учебника для массового рынка, я работаю ради того, чтобы донести свои новаторские идеи до относительно небольшого числа студентов, а заодно и ради одобрительного похлопывания по спине — когда дело дойдет до оценки моей преподавательской работы. Но когда курсы помогают в обучении десятков или сотен тысяч, а может, и миллионов студентов, финансовая прибыль образовательных разработок будет видеться в новом свете. Представьте себе возможность создания мобильного приложения по «альтернативным издержкам» и его включения в экономические курсы, преподаваемые по всему земному шару. Как общество мы будем стремиться к совершенствованию преподавания. Несмотря на все достоинства очного преподавания, оно малоэффективно для одновременного обучения огромных масс учащихся.
В-четвертых, онлайн-образование позволяет проводить более точную оценку усвоенных знаний. Возьмем, к примеру, видеоматериалы Академии Салмана Хана, размещенные в сети Интернет. Академией уже проводится оценка того, какие из видеоматериалов помогают добиться лучших результатов в ответах на проверочные вопросы, какие видеоматериалы требуют более чем одного просмотра, когда при просмотре материалов пользователи перестают ставить видео на паузу или возвращаться к уже просмотренным частям и т. п. Нами создается сокровищница данных по реальной картине процесса обучения, и мы только приступаем к разработке этого рудника.
Если учащийся отличается низкой успеваемостью или отказывается участвовать в проверочных работах, первым об этом станет известно программному обеспечению. Мы уже вот-вот начнем применять к студентам «Большие данные», а человек и машина совместно займутся совершенствованием качества образования. В несколько более отдаленном будущем возможно подключение компьютеров к датчикам пульса и сканерам выражения лица, как вариант — с целью определения скучно ли учащемуся, отвлекся ли он или же просто не в состоянии понять материал.
Обучающие игры
Компьютеры обучили большое число людей, как молодых, так и возрастных, лучше играть в шахматы. Можно даже говорить о том, что компьютеры произвели революцию в обучении игре в шахматы.
Начинающие и игроки среднего уровня могут обучаться ходам, тактике, стратегии, а также дебютам и эндшпилю. Программами предлагаются этюды, более быстрые тренировочные упражнения, упорядоченные по категориям задачи и оценка выполнения заданий — и все это либо как дополнение к обучению с преподавателем, либо для самостоятельного изучения. Для детей (а иногда — и для взрослых) предназначены программы с привлекательной видеографикой, персонажами (среди популярных игр можно назвать, например, Fritz and Chesster), а иногда — с агрессивными хрустящими звуками, означающими, что фигура «съедена». Обучение шахматам основывается на возможностях программ, однако при этом используются и сильные стороны компьютерных и видеоигр. Некоторые программы способны задавать проверочные вопросы относительно правильности того или иного хода, а также ставить оценки за ответы.
Однако самой важной обучающей функцией является то, что у игрока имеются партнер и аналитик, готовые служить ему в любое время дня и ночи. Программы в состоянии анализировать шахматные партии, включая те, что сыграны самим пользователем. Достаточно просто ввести в программу ходы и запросить комментарии программы в форме анализа и рекомендаций по отдельным ходам. Интересно здесь то, что данная функция используется примерно одинаково как гроссмейстерами, так и начинающими шахматистами, хотя и при разном уровне понимания. Другими словами, начинающие и более слабые игроки могут перейти к изучению лучших стратегий, применяемых мастерами, уже в самом начале обучения.
Сейчас широко обсуждается проблема поиска соответствующих примеров для подражания в образовании, однако немногие специалисты уделяют в этом вопросе внимание игровой индустрии, включая, среди прочих, шахматные игры. А между тем роль индустрии игр, особенно ее интернет-составляющей, в обучении нас играм трудно переоценить. Конечно, здесь не обходится без заинтересованности со стороны самой индустрии: как результат, производители игр способны продавать нам еще больше своей продукции. Однако обучающие и интеллектуальные достижения впечатляют. Пройти многие из ролевых игр с продолжительным сюжетом и большим количеством игроков крайне тяжело, или, во всяком случае, кажется, что тяжело. В них участвуют сотни или тысячи людей, стоящие за сотнями или тысячами виртуальных персонажей, не всегда напоминающих своей внешностью человека, проживающие в разных точках мира, участвующие на протяжении игры в торговых операциях, сражениях, выборах и множестве других видов деятельности, действующие в соответствии со сложными правилами игры и руководимые сложным программным обеспечением на уровне игрового интерфейса. И тем не менее люди способны учиться играть в них, а зачастую — и успешно проходить.
В число многих миллионов людей, которых данные игры обучили, входят и миллионы тех, кого в противном случае нельзя было бы причислить к лицам, способным добиться успехов в образовании или на рынке труда. Это самая потрясающая образовательная история успеха нашего времени, а стоят за ней коммерческие стимулы и желание превратить обучение в забаву. Взаимодействие на основе игр, как правило, отличается практическим характером и пошаговостью. Игра усложняется поэтапно и содержит определенные поощрения для того, чтобы поддержать заинтересованность игроков. Конечно, эти игры интересны далеко не всем, но не кажется ли вам, что было бы забавно, если бы мы уже выявили проблему, мешающую добиться эффективного обучения для всех, даже не подозревая об этом?
Если сегодня кто и понимает динамический потенциал игр, то это Джейн Макгонигал, игровой дизайнер и автор книги «Разрушенная реальность, или Почему игры делают нас лучше и помогают изменить мир» (Reality Is Broken: Why Games Make Us Better and How They Can Change the World). Ее мечта, на мой взгляд — абсолютно разумная, это чтобы кто-то из игровых дизайнеров был номинирован на Нобелевскую премию мира.
Несмотря на все успехи игр, они дают основания говорить и об определенных недостатках образования, получаемого посредством компьютера, во всяком случае — образования в существующем на настоящий момент виде. Обучение играм работает отлично, но работает лишь для тех, кто хочет обучиться видео- и компьютерным играм. Шахматные компьютеры не в состоянии улучшить игру неуверенных в себе игроков, отказывающихся от продолжительной практики в компании машины. Игра ничем уже не сможет увлечь тех, у кого нет стимула, или тех, кто нашел себе новые интересы.
Некоторые студенты могут быть заинтересованы в получении хороших оценок, но не в том, чтобы должным образом усвоить материал и перейти к следующему этапу. Тренер по шахматам Питер Сноу отмечает, что некоторым из его юных учеников нравится играть против компьютера, однако они умышленно устанавливают параметры программы на минимальный уровень для того, чтобы можно было побеждать компьютер снова и снова. Им следовало бы поднять уровень мастерства программы для того, чтобы их задача усложнилась, однако они не всегда охотно делают это. То же самое можно сказать и об орфографических олимпиадах: лучшие результаты показывают не те, кто упорно занимается, а те, кто готовится по определенным методикам, которые не всегда означают глубокое знание орфографии.
То же самое наблюдается и с онлайн-курсами и видео: они являются отличным подспорьем для тех, кто настроен узнать новое и кто испытывает интерес к «игре» по усвоению предлагаемого материала, идет ли речь об астрономии, современной поэзии или квадратных уравнениях.
Новые модели высшего образования
Если компьютерные игры столь хороши в обучении, особенно молодежи, то где же результаты? Наиболее заметны они у тех, кто добился наибольших успехов. Например, средний возраст шахматных дарований, как, впрочем, и большинства дарований в тех или иных видах игр, снижается, и здесь велика заслуга обучения посредством компьютеров.
В 50-х гг. прошлого столетия тот факт, что Бобби Фишер получил звание мастера в возрасте тринадцати лет, был воспринят как сенсация. Дэвид Пруэсс, один из авторов шахматного портала Chess.com, остро подметил: «Сегодня семи- и восьмилетние дети подготовлены лучше, чем был Бобби Фишер поколение тому назад». Здесь характерен один из случаев из жизни гроссмейстера Джесса Краайя, которому на описываемый момент было двадцать восемь лет. Во время турнира в Рено ему пришлось сыграть четыре из шести матчей против детей, средний возраст которых составлял тринадцать лет. По историческим меркам, это — исключительный показатель. И наблюдается это не только в шахматах. Программирование и социальные сети стали теми сферами, где легко проявить себя на фундаментальном уровне в относительно юном возрасте, как это удалось основателю Facebook Марку Цукербергу. В целом же недавнее исследование проблемы молодых дарований за авторством Джонатана Вайя, Марты Путаллас и Мэттью Мэйкела подтверждает, что умные действительно становятся все более умными и при этом — во все более юном возрасте.
Суперталантам покорятся более высокие и впечатляющие высоты — и в более юном возрасте. Магнус Карлсен является на настоящий момент шахматистом с самым высоким мировым рейтингом и, возможно, самым талантливым молодым дарованием в истории шахмат, получившим звание гроссмейстера в возрасте тринадцати лет и возглавившим официальный рейтинг ФИДЕ в возрасте 19 лет — последнее является рекордом. Карлсен — уроженец Тёнсберга, Южная Норвегия, и до наступления эпохи компьютеров выдающихся шахматистов Норвегия миру не давала. Даже столица страны, Осло (в одном из пригородов которого теперь проживает Карлсен),— относительно небольшая по мировым меркам городская агломерация с населением менее 1,5 миллиона человек. Естественно, что у юного Карлсена была возможность практиковаться в шахматах в интернет-матчах.
Еще большее число молодых шахматистов появляются в отдаленных уголках мира, включая провинциальные части Китая и Индии. Лучшие индийские и китайские игроки обучались игре, играя против компьютеров, учась у компьютеров и участвуя в онлайн-матчах.
Когда-то на шахматном Олимпе доминировали игроки из Советского Союза. И дело было не только в государственном финансировании шахмат в СССР и не в ограниченных возможностях посвятить свои умственные способности деловой активности или творчеству (для многих талантливых людей шахматы оказались оптимальным или, возможно, единственным вариантом приложения своих способностей). В большей же части остального мира профессиональные шахматы особого развития не получили. Теперь же вы можете вырасти в выдающегося игрока, проживая фактически в любой точке земного шара. В шахматных олимпиадах 2008 и 2012 г. приняли участие игроки из небольшого государства Армения, и, в отличие от предыдущей эпохи, чтобы попасть на олимпиаду, им не потребовалось переезжать в Москву. Игроки, представляющие страну с тремя миллионами жителей, являются постоянными претендентами на высшие шахматные награды.
И вновь можно провести аналогию с онлайн-образованием. Когда Себастьян Трун, на тот момент преподаватель Стэнфордского университета, начал вести онлайн-курс по вопросам искусственного разума, лучшими учащимися оказались вовсе не студенты Стэнфорда. Лучшими были студенты из-за рубежа, зачастую — из бедных стран, прежде всего — Индии. Этим людям вдруг выпал шанс обойти доморощенную американскую элиту. Поэтому ничего удивительного, что встал вопрос о том, что технологическим и прочим компаниям стоит заниматься поиском талантов посредством организации подобных онлайн-курсов.
Таким образом, онлайн-образование может отличаться исключительной эгалитарностью, но это особый вид эгалитарности. Благодаря онлайн-образованию умные, амбициозные, но не принадлежащие к классу элиты индивиды могут взлететь выше тех, кто к классу элиты принадлежит. А вот равнодушным студентам на первых местах не быть. Это еще один пример проявления идеи гипермеритократии в нашем будущем.
Выводы просты. Практическое применение машинного разума означает, что получение хорошего образования более не зависит от проживания вблизи крупного города. Знакомство с представителями элиты уже не имеет такого значения, что и раньше, если только вы не рассматриваете в качестве новой элиты сами программы. Реальность такова, что, сотрудничество человека с компьютером вознаграждает прежде всего талантливых людей, а не тех, у кого хорошие связи. Машинный разум — друг выскочки, обязанного своему взлету новой системе образования, хотя речь идет о дисциплинированном и отважном выскочке с высоким уровнем интеллекта.
Если брать абсолютные показатели успеха, то образование посредством машин позволит добиться его многим представителям самых разных слоев населения. В том же, что касается относительных показателей успеха, то здесь большего добьются люди с меньшими образовательными достижениями, поскольку наиболее талантливые способны привлекать повышенное внимание и получать отличное образование в рамках любой системы — как при компьютеризованном, так и традиционном образовании. А многие так и не смогут ничего добиться — просиживать перед экраном они не станут.
Удивительно, насколько быстро компьютерная революция добралась до шахмат и системы обучения шахматам. Повсеместно доступные и недорогие шахматные программы появились лишь в конце 1990-х гг. С тех пор обучение игроков стало вотчиной программ, которые изменили и то, каким образом лучшие шахматисты совершенствуют свою игру.
Скоро мы узнаем, добьется ли столь же стремительного распространения и онлайн-образование, но, скорее всего, нет. Главная проблема заключается в том, что университеты — это прежде всего бюрократические системы. Преподаватели зачастую опасаются, что конкуренция со стороны онлайн-образования приведет к тому, что они потеряют работу, их статус и значимость снизятся, или же им придется обучаться фундаментально новым методам преподавания — ни одна из данных перспектив не является привлекательной, особенно для класса лиц, которые привыкли к защищенности своих рабочих мест, гарантирующих им определенную самостоятельность и даже приучивших их к изнеженности.
Однако преподаватели — далеко не единственное препятствие. Один из центральных вопросов заключается в оперативности одобрения качественных онлайн-курсов аккредитующими органами. Я ожидаю определенного прогресса в данной области, однако аккредитующие органы зачастую защищают прежде всего интересы учреждений высшего образования. В какой-то момент они могут решить, что допускать излишнюю конкуренцию на рынке образовательных услуг не следует, поскольку она приведет к падению доходов образовательных учреждений — колледжей и университетов,— которыми оплачиваются поступающие в аккредитующие органы сборы и взносы. Я подозреваю, что «джин уже вырвался из бутылки», однако битву за аккредитацию еще только предстоит выиграть. Обратите внимание, что после успеха эксперимента по ведению курса в Интернете Себастьян Трун решил покинуть должность преподавателя в Стэнфорде и основать свою собственную образовательную компанию.
В случае с шахматами переход к компьютерному обучению не сталкивался с чьими-то корпоративными интересами. Никакие аккредитующие органы не требовали от шахматных «движков» доказательства своей эффективности. Тут не было устаревших, «штатных» компьютеров, которые необходимо было вытеснять и отправлять на пенсию или ждать пока они скончаются. Вся работа была выполнена конкуренцией. Переход к компьютерному обучению занял всего несколько лет и столкнулся с минимальным противодействием. Это одна из самых впечатляющих историй из сферы образования, но она почему-то не стала частью нашей общенациональной дискуссии по образовательным вопросам.
В случае с компьютерами и обучением шахматам компьютеры и программы — это не какие-то аксессуары. Они не наглядное пособие, которое преподаватель достает из кармана, чтобы сделать урок более интересным или для экзотичности (что, впрочем, тоже случается). Шахматные программы являются самим центром процесса обучения, а для особенно одаренных учащихся они становятся самыми важными тренерами. Компьютер становится центром, а человек — неужели я осмеливаюсь на подобное заявление? — становится аксессуаром, пусть и весьма важным, но все же аксессуаром.
Сами понимаете, что клубу преподавателей это придется не по душе.
Планшеты iPad и прочие связанные с компьютерами устройства и программы также играют все возрастающую роль в компьютеризованном самообразовании. Дети, которые только учатся пользоваться планшетом, идут путем проб и ошибок, давая возможность учить их самому планшету. Буклет с инструкцией к iPad не прилагается. Вы можете загрузить инструкцию из Интернета или ознакомиться с ней в режиме онлайн, но этого почти никто не делает.
Данный вид компьютеризованного обучения основан на тяге к знаниям, а не желании покрасоваться своими талантами или, как мы, экономисты, выражаемся, «послать сигнал». Если вы — посредственный игрок, то тот факт, что вы занимались с одним из лучших шахматных тренеров, не имеет никакого значения. Это никого не впечатлит, и никто не захочет, чтобы вы выступали за их команду. Ничего сравнимого с блеском гарвардского диплома в шахматном образовании не существует. Если вы заявите: «Я обучался с программой Rybka» — это лишь вызовет безудержный смех, поскольку обучение с помощью этой программы доступно каждому. Реальность такова, что даже лучший тренер по шахматам возьмется за обучение любого желающего, и у него будет множество аргументов за то, чтобы именно так и поступать. Компания, продающая программу Rybka, пытается сделать свою продукцию воспроизводимой и универсальной, в то время как Гарвард стремится к тому, чтобы его продукт был в максимальной степени эксклюзивным. А теперь сами подумайте, какая модель получит распространение и станет влиятельной в долгосрочной перспективе?
Конечно, Гарвард, Массачусетский технологический институт, Стэнфорд и прочие вузы подобного калибра могут в итоге ввести онлайн-образование. Массачусетский технологический институт и Стэнфорд уже выступили пионерами в данной области, и, принимая во внимание уровень предлагаемого ими образования и их преподавательского состава, будет неудивительно, если им удастся сохранить свою лидирующую роль. Однако не обошлось и без ложки дегтя в бочке меда, и только будущее покажет, будут ли предлагать онлайн-образование вузы вроде Гарварда. Сегодняшняя бизнес-модель Гарварда и Принстона заключается в продаже эксклюзивности предлагаемого ими образования и призывов к своим выпускникам делать денежные пожертвования столь замечательным и эксклюзивным учебным заведениям. С течением времени число принимаемых ими абитуриентов почти не увеличивается, хотя число желающих получить образование сильно выросло. Этого не дает сделать пресловутая исключительность.
Смогут ли Гарвард и Принстон при подобной бизнес-модели стать вузами, присваивающими зачетные единицы за прохождение онлайн-курсов, скажем, тысячам талантливым учащимся из Бангладеша? Вообразите себе семнадцатилетнего юношу из Дакки, разгуливающего с победной улыбкой на устах благодаря тому, что ему были присвоены три зачетные единицы за прохождение гарвардского — гарвардского! — подготовительного курса по экономике. (Соответствующий сертификат наверняка оказался бы хорошим подспорьем при поступлении в вуз в Бангладеше или какой-нибудь другой стране.) Я не уверен, что такой день скоро настанет, поскольку мне не кажется, что Гарвард так просто откажется от своей эксклюзивности. Только представьте себе, сколько в этом случае появилось бы «половинчатых гарвардских выпускников».
Но, скажем, ваш вуз — вовсе не Гарвард и занимает тридцать второе место в рейтинге американских вузов, желая при этом Гарвард опередить. Это не самый престижный университет, но он отличается талантливыми кадрами и пользуется отличной репутацией. Возможно, подобный вуз предложит три зачетные единицы за окончание своего онлайн-курса намного раньше, чем это сделает Гарвард. Что в существующей ситуации выберут жители Бангладеша? Курс от Гарварда и одобрительное похлопывание по плечу? Или курс и три зачетных единицы от, скажем, Нью-Йоркского университета? Думаю, что большинство учащихся выберут второе.
Очное образование
В начале настоящей главы я отметил, что компьютеризованное обучение изменит — скорее, чем подменит собой — очное образование. Так какую форму примет это новое очное образование?
Именно благодаря компьютерам тренеру по шахматам не требуется уделять столько же времени, как раньше, чтобы научить своего ученика анализировать позиции: эту работу за него делает компьютер. Тренер по шахматам более не является для слабого игрока его единственным шансом разобраться в игре более сильного и одолеть его: компьютер справится и с этим. Компьютер в состоянии предложить целый репертуар дебютов и выполнить множество прочих функций, которые ранее требовали работы тренера. Теперь одна из задач тренера состоит в том, чтобы обучить своего подопечного использованию шахматных программ. Важность роли тренера также возросла в таких компонентах, как мотивация, психологический настрой, темпы обучения и выявление психологических слабостей соперников. В случае с юными и более слабыми игроками его задача также заключается в том, чтобы помочь игроку сохранять хладнокровие и концентрацию и не допускать, чтобы более опытные или сильные соперники разгадали игру его подопечного или смутили его. Данные способности крайне важны, но еще более они важны вне шахматного мира.
Следующий шаг работы тренера заключается в компьютерном анализе ошибок его подопечных. Даже если оценка ошибок и производится машинами — как уже рассматривалось ранее, — тренер по-прежнему может оказаться единственным, кто может разобраться в анализе, донести до своего ученика соответствующую информацию (разумеется, таким образом, чтобы зарядить его на дальнейшую работу) и определить пути совершенствования.
Если тридцатилетний тренер по шахматам или любой другой игры обучает десятилетнего новичка, то он выступает прежде всего в роли примера для подражания и мотиватора, а в определенной мере — и шоумена. Он — пример из плоти и крови. Он демонстрирует, что успех возможен. Он источает страсть к знаниям. Иначе из него не выйдет хорошего тренера, каким бы мастерством он ни обладал.
В силу всех этих причин шахматные уроки по Skype, которые можно заказать у тренеров из Индии, не получили популярности, несмотря на то что они обходятся дешевле, чем обучение у местного тренера. Программы заставили профессию тренера эволюционировать, причем в сторону улучшения, а также (что самое главное) заставили ее эволюционировать таким образом, что зарубежным тренерам претендовать на нее стало сложнее. Чтобы научить ученика таким человеческим качествам, как добросовестность, и должным образом мотивировать его, тренер должен быть рядом с ним.
В формальных системах образования, таких, например, как колледжи и университеты, преподаватель является центром процесса обучения, а компьютер — аксессуаром. Напишите преподавателю электронное сообщение. Посмотрите дополнительную лекцию нобелевского лауреата на YouTube. Практикуйте решение домашних заданий с помощью Aplia, веб-сайта, который подскажет, правильно ли вы расположили кривые предложения и спроса. Данные особенности современного образования говорят только в его пользу, однако, кроме этого, они еще и показывают, как далеко компьютерной революции еще предстоит идти в сфере образования.
Будет ли экономическое образование сведено к тому, чтобы сидеть за компьютером и общаться с ним? Студент мог бы работать с моделями и устными задачами, рассматривающими реальные ситуации из мира экономики. Он мог бы решать задачи, вводить ответы или отвечать вслух. Компьютер мог бы исправлять его и демонстрировать правильные ответы или же выказывать свое одобрение сообразительности учащегося. И данный процесс мог бы продолжаться часами и даже годами. А на выходе мы получили бы специалиста, способного составить экономическую связку «человек—компьютер» по типу команд стиля «адванс». Программа повышает вашу производительность, а носить ее с собой не столь уж и обременительно. Во время встречи по вопросам стратегического развития предприятия или во время выполнения своей работы в качестве эксперта вы могли бы дать своему компьютеру задание проанализировать определенный экономический вопрос, рассмотрели бы полученный ответ и, откорректировав его, вернули бы на повторный анализ и проверку компьютеру. Таким образом вы смогли бы научиться весьма эффективной работе с программой.
Думаю, что однажды высшее образование будет во многом сведено именно к этому. Но это еще не всё.
На протяжении процесса обучения будущий экономист мог бы заниматься вместе с инструкторами из числа людей, задача которых состояла бы в том, чтобы научить его оптимальной образовательной работе с компьютером. Задачи инструкторов также заключались бы в мотивации студента, в том, чтобы служить для него примерами для подражания и в том, чтобы «оживить» преподаваемый предмет, превратив экономику из теоретической науки в нечто осязаемое и живое. Другими словами, в долгосрочном плане роль преподавателей будет в значительной степени сводиться к роли тренеров по мотивации и миссионеров. Лучшие из преподавателей уже давно поняли это, и именно это они и дают студенту с самого начала его обучения. Однако в гораздо меньшей степени присутствует понимание того, что совершенствование искусственного разума приведет к тому, что это будут единственные оставшиеся роли у тех, кого мы называем «преподавателями». Чтобы выжить, профессии преподавателя придется взять на себя задачи мотиватора и инструктора и сделать их главными своими функциями, а не выполнять их лишь ненароком или в свободное от занятий время.
В хорошем учебном заведении преподаватель не только ведет уроки, но и периодически организует для небольших групп учащихся ужины у себя дома. По мере того как конкуренция со стороны онлайн-курсов будет снижать значимость первой из указанных функций, роль второй будет становиться все более доминирующей. Компьютерная программа не в состоянии устроить непринужденный и неформальный ужин столь же хорошо, как это удается человеку. Грядущую функциональную модель преподавателя можно рассматривать как преподаватель в роли импресарио. В некоторых своих важных проявлениях образовательная модель очного образования будет напоминать древнегреческую — с ее дружескими философскими беседами и выступлениями на рыночных площадях.
В дальнейшем будет становиться все более очевидной зависимость современного образования от человеческих недостатков, в частности — неспособности большинства учащихся просто сесть и самостоятельно выучить что-то. Считается, что преподавателя нельзя подменить даже лекциями лауреатов Нобелевской премии на YouTube, поскольку для мотивации большинства учащихся требуются преподаватель и, возможно, атмосфера аудитории. Вполне вероятно, но давайте отнесемся к данному вопросу с должной серьезностью. Итак, получается, что преподаватель — это прежде всего мотиватор. Так давайте принимать на работу хороших мотиваторов. Давайте обучим наших преподавателей искусству мотивации. Давайте судить о них на основе данного показателя. Давайте относиться к преподавателям скорее как к спортивным тренерам, личным терапевтам и проповедникам, поскольку именно к этому эволюция роли преподавателя и приведет.
Мормонская церковь показала себя достаточно успешной в обращении большого числа людей в свою религию. Отложим в сторону вопросы теологии и разберемся, не могут ли их методы мотивации новообращенных научить нас чему-нибудь полезному в том, что касается совершенствования образования. В Интернете предлагается большое число DVD-дисков мормонской церкви, причем по доступной цене, однако большинство обращений в мормонскую религию происходит благодаря деятельности самих мормонов, либо в качестве миссионеров, либо в качестве примеров для подражания в повседневной жизни. Каждый мормон значим в качестве живого, ходячего образца того, на что может рассчитывать новообращенный.
Разумеется, образовательные учреждения не согласятся с утверждением о том, что у них много общего с религиями. Эти храмы светского образования не признают того, что их задачи предельно просты: мотивировать лентяев или прививать учащимся трудовые привычки и социологические ожидания так называемого «образованного класса». Существующая же ситуация способствует тому, что нами игнорируется реальное сравнительное преимущество очной формы высшего образования. Это было допустимым, когда зарплаты преподавательского и административного состава были низкими, а государственные бюджеты обладали определенными резервами, однако теперь образовательная система становится все более затратной.
Мы предпочитаем делать вид, что наши преподаватели способны обучать столь же хорошо, как и шахматные компьютеры, хотя зачастую они слишком далеки от подобного идеала. Они — нечто гораздо менее величественное, нечто, что мы опасаемся называть его настоящим именем, нечто вполне обычное: они — смесь образцов для подражания, рабочих лошадок и миссионеров, упакованных в красивую маркетинговую обертку, подчеркивающую их величие, и в финансовую модель, хорошо оплачивающую их труд и окружающую их заботой административных работников. Ничего удивительного в том, что это чисто людское предприятие не всегда в своей работе эффективно.
Само собой разумеется, что далеко не всех учащихся или работников можно приравнивать к шахматистам, способным к самостоятельному обучению и отличающимся усидчивостью и высокой самомотивированностью — ведь никто не заставляет их играть. В отличие от них студентам требуется значительное стороннее мотивирование, а также деликатная в своих формулировках, но предельно честная оценка их достижений. На самом деле мы запросто могли бы сделать так, чтобы лучшее в мире образование было представлено в виде интернет-курсов, бесплатных либо доступных по цене нескольких мобильных приложений, и при этом у большей части населения мира, прежде всего малообразованных людей, это не вызвало бы ни интереса, ни беспокойства.
Что же будет представлять собой полученная модель образования? К лучшим студентам будет проявлено повышенное внимание в той же степени, что оно проявляется сегодня к шахматным дарованиям. Для занятий им будут предоставляться компьютерные программы при периодическом присутствии преподавателей в целях осуществления руководства, проведения оценки и перевода учащихся на более сложные программы. К концу обучения образовательный процесс будет подразумевать совместное изучение студентами ряда вопросов. Их добросовестность и понимание того, что за стенами университета их ожидает высокая зарплата, заставят их проявлять в учебе должные упорство и дисциплину.
Студентам с худшей успеваемостью будет уделяться большее внимание с точки зрения их мотивирования. Для них обучение будет чем-то напоминать армейскую службу, основывающуюся на дисциплине и коллективном духе. Далеко не каждым из родителей будет применяться так называемый стиль «тигрицы-мамы», или азиатская традиция воспитания, но польза от него будет все более очевидной. Многие из родителей с мягким характером будут прибегать к услугам школ и воспитателей, которые будут способны заняться подобным воспитанием их детей вместо них. Строгий стиль английской школы-интерната XIX века в той или иной форме возродится. Если ваш одиннадцатилетний сын не справляется со школьной программой, вы можете задуматься об отправке его в потогонный Тренировочный Лагерь для Будущих Специалистов по Страховым Расчетам. Дело до триумфа неовикторианских социальных идей может и не дойти, но они станут гораздо более влиятельной силой среди трудящихся с небольшим уровнем дохода.
У нас уже есть так называемые школы KIPP, аббревиатура которых означает: Программа «Знания — Сила» (Knowledge Is Power Program). На территории Соединенных Штатов действует целая сеть подобных школ, открытых для всех желающих, прежде всего — для детей из малообеспеченных семей. Обучение в данной школе длится дольше, чем в обычной: с 07:30 до 17:00 с понедельника по пятницу и с 08:30 до 13:30 в отдельные субботы. Зачастую в данных учебных заведениях предусмотрена обязательная летняя школа, а уроки в целом гораздо сложнее, чем в обычных школах для выходцев из малообеспеченных семей. Подавляющее большинство учащихся — латиноамериканцы или афроамериканцы. Ребенок принимается только после обязательного посещения его семьи сотрудниками школы, по результатам которого учащимся и его родителями подписывается договор, в котором они обязуются сделать все возможное для оказания поддержки программе школы, а по окончании обучения отправить ребенка в высшее учебное заведение.
Исследования показывают, что школы KIPP обеспечивают своим учащимся прекрасную стартовую площадку в жизни, и это — даже с поправкой на тот факт, что данные школы привлекают прежде всего амбициозных школьников. Школы KIPP подойдут не для всех учащихся, а лишь для некоторых. Помните: среднего более не дано.
Наряду с «тренировочным лагерем» для учащихся растет и роль «тренировочных лагерей» для преподавателей. В рамках бостонской программы «Готов ли ты стать учителем» выпускники вузов, желающие посвятить себя преподаванию в низкобюджетных школах, проводят сотни часов, тренируясь обучению виртуальных школьников. Вот что об этом пишет Аманда Рипли в журнале Atlantic:
Институтом моделирования и подготовки обеспечивается функционирование виртуальной классной комнаты в 12 колледжах в разных городах США при использовании искусственного интеллекта, пяти детских аватаров и скрывающегося за ними актера. Некоторые из стажеров находят моделирование учебного процесса столь сложным, что решают, что преподавание — это все-таки не их призвание.
Компьютерное моделирование и прочие проявления искусственного разума вовсе не облегчают процесс движения к жизненным вершинам. Но они улучшают результаты, как учащихся, так и преподавателей.
В новой системе труда особый успех — и высокая зарплата — будет ожидать преподавателей с харизмой. В Гонконге уже появились яркие репетиторы-знаменитости, которых называют «королями репетиторов» и которые помогают учащимся готовиться к важнейшим школьным экзаменам. Эти репетиторы отличаются привлекательной внешностью и фотогеничностью, а их личная жизнь становится темой обсуждения в прессе, смакующей подробности светских сплетен. Гламурные репетиторы женского пола носят подчеркнуто стильные наряды и макияж и никогда не появляются в одной и той же одежде дважды. Ходят слухи, что Ричард Йенг, один из самых популярных «королей репетиторов», зарабатывает 1,5 миллиона долларов в год. Его лицо можно встретить на рекламных плакатах, а сам он водит «Ламборгини» с регистрационным знаком, на котором написано просто Richard. Достаточно серьезных исследований эффективности данных репетиторов не проводилось, однако считается, что они способны повысить внимание учащихся к преподаваемому материалу. Разве кто-нибудь смог бы проявить небрежность в присутствии Натали Портман или Леброна Джеймса? В Гонконге от результатов оценок школьных экзаменов, которые вы сдаете в возрасте шестнадцати лет, зависит, сможете ли вы поступить в престижный университет или вам придется довольствоваться средней профессиональной карьерой.
В целом чем выше в денежном выражении ценится труд хорошо образованных специалистов, тем больше людей будут готовы преодолевать трудности учебы и проявлять жесткую дисциплинированность или же тратить большие суммы, лишь бы преодолеть социальный барьер и влиться в ряды высокообразованных профессионалов. Способность вывести свои амбиции на новый уровень означает для этих людей высокие зарплаты и гораздо более высокий социальный статус в будущем. Родители все чаще будут предоставлять своим детям возможность уже с самого юного возраста пользоваться компьютерами и прочими умными устройствами в целях определения учебных методик, которые подходят им лучше всего.
Вопрос о том, в какой мере образование может развить врожденные способности человека или его коэффициент интеллекта, остается открытым, однако наличие такой черты характера, как добросовестность, является стабильной гарантией успехов в учебе и профессиональной деятельности, а также высоких показателей в личной оценке своей удовлетворенности жизнью. По мере доступа к информации роль добросовестности будет только возрастать. Значимость таких факторов, как способность родителей послать свое чадо учиться в Гарвард или произвести благоприятное впечатление на приемную комиссию, снизится. Зато повысится значимость способности просто взять и выучить учебный материал. В связи с этим значительная часть усилий образовательной сферы будет направлена именно на развитие добросовестности, хотя и с переменным успехом.
Когда кто-то не делает того, что от него ожидается, кому-то другому следует должным образом донести до него это. Приходи вовремя! Не занимайся покупками в Интернете в рабочее время! Продавай больше нашей продукции! Более внимательно прислушивайся к потребностям клиентов! Все это осложняется тем, что, с одной стороны, вам следует пристыдить нерадивого работника, а с другой — зародить в нем желание добиться большего. В связи с этим следует ожидать роста числа специалистов, занимающихся вопросами консультирования и мотивирования работников, и повышения конкуренции между ними.
Подобно росту значимости такого качества, как добросовестность на рынке труда, произойдет и усиление роли методов, позволяющих привить добросовестность, в экономике в целом, что было описано Дэниелом Акстом в его блестящей, но не получившей заслуженного внимания книге 2011 г. «А вот и враг: самоконтроль в эпоху неумеренности» (We Have Met the Enemy: Self-Control in an Age of Excess). Множество новых рабочих мест будет связано именно со специализацией в вопросах мотивации. Данная специализация потребует наличия весьма серьезных навыков, но это не будут навыки, связанные со знанием высоких технологий, или навыки, которые можно в достаточной мере развить, обучаясь в наших сегодняшних колледжах и университетах. И, хочу подчеркнуть еще раз, эти рабочие места высококвалифицированных личных консультантов не подлежат экспорту в другие страны.
Высококвалифицированные специалисты, включая работников руководящего звена, будут пользоваться услугами некоего подобия личных консультантов. На кон будет поставлено слишком многое, чтобы позволить ведущим сотрудникам выполнять свою работу без постоянных советов стороннего специалиста, даже если советам этим необходимо будет следовать с предельной осторожностью. Точно так же, как сегодня услугами личных консультантов пользуются ведущие игроки в теннис (и даже некоторые посредственные), в будущем к услугам данных специалистов будут прибегать и ведущие врачи. Сегодня в качестве личных консультантов руководителей высшего звена выступают их супруги, личные помощники и даже подчиненные, а иногда — кто-то из членов совета директоров предприятия. Институт личных консультантов уже обрел существенную значимость в нашей экономике, а требования к производительности высокооплачиваемых специалистов приведут к тому, что он будет играть одну из ключевых ролей.
На разных этапах своей карьеры специалистам, взаимодействующим с гениальными машинами, будет требоваться переподготовка и обучение работе с новыми системами. Некоторые из них будут делать выбор в пользу самообразования, дополненного использованием соответствующего программного обеспечения и помощи со стороны экспертов — как это можно наблюдать в случае с уникальными шахматистами. Лица с меньшей долей самомотивации будут впадать в крайние формы самодисциплины на непродолжительные периоды времени с целью получения нового набора навыков и умений. Третьи же предпочтут мир, который я охарактеризовал как мир лиц с доходом «порогового» уровня, которым достаточно средств, позволяющих удовлетворять минимум жизненных потребностей. Лучшие на сегодняшний день игроки стиля «адванс» не обучались данному виду игры в учебных заведениях, но, кроме того, что они невероятно умны, у них имеется, как правило, техническое образование и сильная самомотивация. До того как заняться разработкой дебютного справочника для своей команды стиля «адванс» Нельсон Эрнандес, которому сейчас около пятидесяти пяти лет, успел поработать в качестве десантника, биржевого брокера хедж-фонда и финансового аналитика (его нынешняя должность). Он считает, что ему хорошо даются «скучные, однообразные задачи» и что он «настроен на победу», что и делает его отличным кандидатом для участия в данном виде игры. Это качества, наличие которых будет требоваться специалистам будущего.
Ларри Кауфман, разработчик функции оценки для программы Rybka и один из разработчиков шахматного «движка» Komodo, окончил в 1968 г. Массачусетский технологический институт с дипломом бакалавра экономики. По окончании института он начал работать в должности брокера на Уолл-стрит и вскоре занялся разработкой своей собственной версии теории опционного ценообразования, работая независимо от Фишера Блэка и Майрона Шоулза. Позднее Шоулз стал лауреатом Нобелевской премии за работу в данной области. Теория Кауфмана основывалась на принципах броуновского движения и логистического уравнения; последнее было им взято из формул расчета шахматных рейтингов. В 1970-е гг. он сумел заработать, применяя свои наработки в области опционного ценообразования в одном из трейдерских домов. После снижения прибыли Кауфман оставил работу, посвятив свою жизнь шахматам и шахматным программам, включая разработку программ Rybka и Komodo. Он живет в хорошем доме в престижном районе одной из городских агломераций Мэриленда вместе со своей красавицей женой и молодой дочкой. Здесь мы вновь наблюдаем смесь скромного уровня элитного образования и интенсивного самообразования на протяжении многих лет. Несмотря на то что Кауфману уже давно за шестьдесят, он продолжает вносить революционный вклад в теорию и практику умных машин. Он и Нельсон Эрнандес — отличные примеры качеств, которые позволят добиться успеха в будущем. В первую очередь Кауфман и Эрнандес — мастера переподготовки.
11. Конец средней науки
Многие из нас хотели бы посвятить себя работе, которая не только хорошо оплачивается, но еще является содержательной и важной. Мы желаем, чтобы наша работа отличалась значимостью. Одни из нас захотели стать учителями, другие — врачами, третьи — специалистами в области физики частиц. В огромном сонме профессий легко не обратить внимания на тот факт, что все современные специальности в той или иной мере зависят от научных разработок. А как обстоят дела у науки? Можно ли говорить о том, что среднего более не дано и в ней?
Наука представляет собой общую систему прогнозов, контроля за нашей средой обитания и понимания нашего мира. Тем не менее я считаю, что в практическом применении и понимании науки назревают существенные перемены. И причина этого вряд ли кого удивит: машинный разум. В конце концов мы придем к тому, что более не сможем понимать значительные области науки, на которых зиждется наша работа и наша жизнь — а многие этого не понимают уже сейчас. Нелогичность и неспособность понимать — уже не редкость в квантовой механике. И эта тенденция непонимания продолжится.
Мы находимся на необычном этапе в истории науки: многие из важных научных результатов все еще могут быть поняты людьми с хорошим образованием и, само собой, хорошо подготовленными, эрудированными учеными. Множество научно-популярных книг достаточно информативны. Возможно, они не наделяют вас способностью судить о потенциальных направлениях развития в той или иной области или понять все детали. Тем не менее многие американцы, не будучи учеными, способны следить за некоторыми из основных направлений развития, скажем, эволюционной биологии или общей теории относительности Эйнштейна.
Нам, однако, не следует принимать нынешнее состояние нашего понимания науки как данность. Речь идет не о снижении образованности как таковой, а о том, что наука сама по себе во многих областях выходит за рамки понимания обычным человеком. Большая часть науки станет более трудной для понимания, по крайней мере в силу трех причин:
1. В некоторых (не во всех) научных областях рассматриваются все более сложные проблемы, не поддающиеся простым, основанным на логике, прорывным решениям.
2. Работа научного специалиста становится все более специализированной. Это тенденция, которая наблюдается в течение столетий и которая вряд ли прервется.
3. Уже недалек тот день, когда умные машины сами станут высококлассными учеными.
Общая обескураживающая картина позволяет говорить о неспособности отдельного человеческого мозга понять науку функционирования нашего мира.
Специализация
По мере развития науки каждое новое открытие второстепенного характера является скорее результатом специализированных исследований, а не следствием общих научных прорывов — в отличие от того, что наблюдалось прежде. Скорее всего, у нас уже не будет нового Исаака Ньютона, Адама Смита или Евклида, поскольку наиболее фундаментальный вклад в исследовавшиеся ими области науки уже сделан. Новые фундаментальные открытия еще впереди, однако делаться они будут черепашьим шагом и, скорее всего, целыми исследовательскими коллективами, а не гениями-одиночками, открытия которых отличаются масштабностью и неожиданностью. Ничего плохого в этом нет. В действительности, это лишь является отражением некоторых положительных особенностей, присущих науке, таких как быстрота и интенсивность обмена информацией, наличие большого числа очень талантливых людей, работающих над крупными, еще не решенными проблемами, и того факта, что значительная часть фундаментальных открытий уже сделана. Наука стала в значительной мере более коллективным занятием, чем это было когда-то: личный вклад отдельного исследователя теперь существенно меньше, даже в периоды значительного научного прогресса.
Мы уже оказались на таком этапе, когда не существует общего понимания того, что следует рассматривать в качестве «доказательства» математической теоремы. Крупная по значимости теорема может занимать десятки или сотни страниц и основываться на сотнях предыдущих решений из различных областей математики. Разрабатываемые сегодня теоремы основываются на разделении труда: ни один человек в буквальном смысле слова не знает, верна ли та или иная теорема; вместо оценки одним человеком отдельные части теоремы распределяются между соответствующими математиками. Решение о том, доказана теорема или нет, является коллективным, а полезность теоремы становится очевидной уже потом — при ее практическом применении.
В 2010 г. сотрудник исследовательской лаборатории Hewlett-Packard Винэй Деолаликар заявил о доказательстве знаменитой математической проблемы о равенстве классов сложности P и NP, одной из знаменитых математических задач тысячелетия, за решение которой назначена премия в миллион долларов США. Даже сам Деолаликар поначалу не мог сказать, верно ли его доказательство. Он выложил предполагаемое решение в форме стостраничного документа в сети Интернет для того, чтобы с ним могли ознакомиться другие ученые. Но даже через год после публикации в Интернете вопрос о правильности доказательства оставался открытым. Многие математики были настроены скептически, а сам Деолаликар признал, что в первоначальной версии решения содержались ошибки. Доказательство было им пересмотрено, после чего он заявил об успешности решения. Каждая из частей доказательства была подвергнута анализу отдельными специалистами, по результатам которого скептицизм только усилился. На момент, когда я пишу эти строки, вопрос о верности доказательства остается открытым, а математическое сообщество все больше склоняется к тому, что решение, предложенное Деолаликаром, неверно.
Григорию Перельману повезло больше. В марте 2010 г. ему была присвоена премия в один миллион долларов за доказательство одной из математических задач тысячелетия, гипотезы Пуанкаре, формулируемой следующим образом: «Всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере». Если вы считаете, что подобную формулировку трудно понять, представьте, насколько тяжело для понимания само доказательство. Оригинал доказательства был представлен гораздо раньше — в форме серии публикаций в 2002-2003 гг., но, конечно, определить сразу, что доказательство верно, было нельзя. (Кстати, Перельман отказался от премии, заявив, что ни деньги, ни слава его не интересуют.)
Когда речь идет о сложных доказательствах, никто не в состоянии понять значение или суть теоремы в одиночку, даже если ее концепция и определена достаточно ясным образом.
Специализация видоизменяет также и прикладную науку и сферу научно-технических разработок. В прошлом исследователь или потенциальный изобретатель был способен за несколько лет узнать все об интересующей его научной или прикладной сфере, в полной мере овладеть тематикой и достаточно быстро предложить собственные изобретения, работая в одиночку или с небольшим числом соавторов. Так, многие из крупных изобретений, легших в основу Промышленной Революции, были сделаны любителями. Сейчас это сделать гораздо сложнее, поскольку развитые сферы науки отличаются огромными объемами знаний. Освоение многих научных областей требует десяти, а то и более лет изучения, и к тому моменту, как вы его завершите и придумаете что-то новое, может получиться так, что ваш вклад окажется второстепенным либо несколько устаревшим. Пока вы пытались познать соответствующую область науки, границы ее знаний сдвинулись. Если вам удастся внести что-то новое, вам будет понятно, в чем именно предложенное вами решение предпочтительнее тех, что были до вас, однако ваше общее представление о предложенном решении может быть достаточно примитивным, поскольку в основе вашего понимания будут лежать знания других людей.
Исключением из правил являются новые области науки и технологий. Как уже было отмечено выше, Марк Цукерберг проявил себя пионером в разработке программного обеспечения для социальных сетей еще будучи студентом Гарвардского университета. Чтобы разобраться в технологиях функционирования социальных сетей, ему понадобилось не слишком много времени, и вскоре он уже сам видоизменил пределы данной области фундаментальным образом. Получая при создании Facebook достаточную поддержку со стороны, Цукерберг опирался на решения для более ранних социальных сетей, таких как Friendster и Myspace, однако Facebook в значительной мере явился отражением его собственных взглядов и опыта. В течение по крайней мере первых лет существования своего детища Цукерберг самым внимательным образом продумывал программу развития Facebook. В то время социальные сети были новым явлением, поэтому сделать фундаментальный вклад в их развитие было достаточно несложно.
Способность «пройти путь в одиночку» годится для быстро развивающихся технологических областей и работы энтузиастов-любителей. Отдельные лица и небольшие коллективы способны внести существенный вклад в развитие той или иной области, обходя бюрократические и регламентирующие препоны. Цукербергу требовались начальная помощь и стартовый капитал, однако немногие люди были в состоянии отсоветовать ему браться за эту затею. После первоначального успеха Цукерберг доказал способность видеть пути развития своего продукта в долгосрочной перспективе, а при необходимости — вносить оперативные изменения. Таковы преимущества работы над технологическими новинками небольшими коллективами. Сегодня «разработка хорошего программного обеспечения для социальных сетей» стала более зрелой областью, поэтому разработчики все в большей степени специализируются на совершенствовании уже существующих технологий. Социальные же сети в целом становятся все менее доступными для всеобъемлющего понимания отдельными специалистами, включая и самого Цукерберга.
Большая часть областей науки и прикладных технологий не дождутся своих Марков Цукербергов, поскольку фундаментальные прорывы в них — дело прошлого. Довольно трудно придумать новую конструкцию автомобиля сидя у себя в гараже или комнате студенческого общежития. Тем не менее в настоящее время наблюдается некое подобие гонки. Хотя научный прогресс и делает вклад со стороны одиночек делом сложным, машинный интеллект предоставляет новые возможности для энтузиастов-любителей и нонконформистов. Гениальные машины способны сыграть роль целого научного коллектива. Предположим, что вы не в состоянии проверить свою идею, касающуюся усовершенствованной конструкции шин для мокрой дороги, с помощью опытного водителя и снабженного соответствующими шинами автомобиля. Но, возможно, вы сможете добиться результатов с помощью компьютерного моделирования, даже если в вашем распоряжении и не будет ресурсов компании General Motors.
В любой исторический момент времени будут возникать новые научные и технологические области, в которых специалистами будут предлагаться не только новые, но и фундаментальные решения, способные преобразовать целые области знаний довольно быстро, и, возможно, данные специалисты будут способны держать полные объемы этих знаний у себя в голове. Тем не менее в связи с накоплением человечеством огромных объемов знаний подобные инновационные области будут представлять собой лишь небольшую часть нашего научного понимания мира. Наука все больше напоминает собой государственный бюрократический аппарат, а государственный бюрократический аппарат отличается тем, что никто не имеет о нем полного представления. В моей профессиональной области, экономике, коллективные публикации с большим числом соавторов встречаются все чаще. То же самое можно сказать и о прочих областях науки.
Осмелюсь предположить, что однажды наука будет еще больше напоминать собой религию с колдовством — вследствие того, что она становится все менее доступной пониманию человеческим разумом. Рабочие части науки будут скрыты от посторонних глаз точно так же, как скрыты функциональные части iPhone, без знания которых понять принципы работы устройства невозможно. При взгляде на научное сообщество вам предстанет бюрократический аппарат, проявления же науки в вашей повседневной жизни и трудовой деятельности будут напоминать собой волшебство.
Неразрешимые задачи
Существует еще одна причина того, почему многие из областей науки станут еще более сложными для понимания.
Лет тридцать-сорок назад было логичным предполагать, что для таких сложных областей науки, как космология, фундаментальная физика, генетика и даже макроэкономика будут найдены достаточно простые, легко объяснимые, вполне наглядные подходы. Например, общая теория относительности Эйнштейна, кажущаяся на первый взгляд нелогичной, отличается достаточно простой структурой. Как только вы разобрались в ней, вы начинаете ее понимать и в состоянии мыслить соответствующим образом. Вы оказываетесь в состоянии рассуждать о парадоксах путешествия во времени, понимать некоторые трюки из научно-фантастических фильмов и даже определять, когда эти трюки плохо соотносятся с научными принципами. А некоторые из нас способны даже вывести это в виде формул.
Уже в наше время надежды на относительно простые с точки зрения понимания научные прорывы во многих областях науки разбиваются о скалы разочарования. Несмотря на многочисленные достижения науки, объяснение мира, с концептуальной точки зрения, выглядит еще более запутанным, чем раньше. Объяснения человеческого поведения на основе генетических особенностей множатся, а связь между генами и внешностью и физическими данными становится все менее внятной и все более запутанной. Даже рост человека — без сомнения, наследственная характеристика — зависит от десятков различных генов, и по мере продолжения исследований их число постоянно увеличивается. Нам не найти «ген гомосексуальности» или «ген аутизма», даже несмотря на то что и в гомосексуальности и в аутизме гены играют первостепенную роль.
Или взять, к примеру, недавнее обнаружение бозона Хиггса. С одной стороны, его обнаружение обещает доработку предыдущих теорий элементарных частиц и эмпирическую проверку ждущих подтверждения предположений. С другой стороны, исследователи уже ломают головы над более глубокими принципами «Теории великого объединения», которые мы пока не понимаем. Предполагаемые решения не отличаются ни простотой, ни логичностью, и нет никакой уверенности в том, что со временем они поддадутся всеобщему пониманию.
Возможно, в ряде ключевых областей науки мы просто достигли таких высот, где объяснения неподвластны человеческому уму. Даже уму нобелевских лауреатов. Вполне возможно, что ведущие ученые превратятся в конце концов не столько в специалистов, которые «знают», сколько в тех, кто владеет общими туманными представлениями об изучаемом вопросе. Вопросы, постановка которых происходит сегодня на передовом крае космологии, эпигенетики или макроэкономики, отличаются большей глубиной и сложностью, чем вопросы, которые стояли перед этими областями сорок и даже двадцать лет назад. Нет никаких гарантий того, что будущие достижения науки вернут нам более простые концепции мироустройства. Наоборот, все позволяет говорить как раз о противоположном. Однако, принимая во внимание тот факт, что в обработке информации мы все более полагаемся на гениальные машины вместо построения собственной простой и внятной всеобъемлющей системы понимания мира, так уж ли это и плохо?
Вследствие тех высот, что достигла математика, мы уже разрабатываем теории, которые поддаются пониманию лишь небольшим числом людей, если их вообще кто-либо способен понять. Теория струн, ставшая известной широкой публике благодаря научно-популярной книге Брайана Грина «Элегантная Вселенная» (The Elegant Universe), далека от логического понимания. Вполне вероятно, никто толком и не знает, что именно означает наличие десяти или более гипотетических измерений. Мы в состоянии разобраться с этими измерениями с помощью высшей математики, однако это — один из примеров того, как научная теория может развиться до такой степени, что она не поддается пониманию. Попробуйте понять следующее описание с сайта интернет-энциклопедии Wikipedia, которая, естественно, старается подавать материал в как можно более доступной форме:
Согласно теории струн, электроны и кварки внутри атома представляют собой не безмерные объекты, а состоят из одномерных струн. Данные струны колеблются, придавая наблюдаемым частицам соответствующие форму, заряд, массу и вращение. Одно из проявлений колебания струн — гравитон, безмассовая частица с вращением типа 2. Существование данного состояния в виде гравитона и тот факт, что описывающие теорию струн формулы включают в себя формулы общей теории относительности Эйнштейна, говорят о том, что теория струн представляет собой квантовую теорию всемирного тяготения. Поскольку признается, что теория струн с математической точки зрения верна, многие надеются, что она полностью описывает нашу вселенную, что делает ее теорией, описывающей всё. Рядом вариантов теории струн описываются все наблюдаемые фундаментальные силы и материи, кроме тех, что характеризуются космологической константой, равной о, и наблюдаемых в ряде новых областей. Другие варианты используют отличные значения космологической константы, которая в данных вариантах отличается метастабильностью, но продолжительными периодами существования. Это дает многим основания предполагать существование по крайней мере одного решения метастабильности, количественно совпадающего со стандартной моделью и характеризующегося наличием малой космологической константы, темной материи и внятного механизма расширения космоса. Пока неизвестно, содержит ли теория струн такое решение и какая свобода в выборе составляющих ею допускается.
Это было самое простое. Читаем дальше:
Кроме собственно струн, теории струн предполагают наличие других объектов, известных как браны. Термином «брана», производным от слова «мембрана», обозначается целый ряд взаимозависимых объектов, таких как D-браны, черные p-браны и 5-браны Неве-Шварца. Браны представляют собой обладающие зарядом протяженные объекты, позволяющие разрабатывать различные концептуальные обобщения потенциально-векторных электромагнитных полей. Среди данных объектов выделяется целый ряд пар. Так, сообразные с черной дырой черные р-браны составляют пару с D-бранами, представляющими собой концы струн. Данная парность (дуальность) получила название «дуальность калибр—тяготение». Исследования данной эквивалентности привели к новому пониманию квантовой хромодинамики — фундаментальной теории, описывающей сильное взаимодействие элементарных частиц. Струнами формируются закрытые петли, за исключением случаев, когда им попадаются D-браны. В этом случае они преобразуются в однопространственные линии. Окончания струны не в состоянии оторваться от D-браны, но они способны огибать ее поверхность.
Цитирование данного малопонятного описания никоим образом не призвано принизить достоинство теории. Наоборот, им подчеркивается, каким образом некоторые передовые подходы способны помочь нам понять теории, которые иначе были бы вне понимания большинством из нас, практически — всеми нами. Не будь высшей математики, не была бы сформулирована и теория струн.
В наши дни исследователи различных областей науки составляют формулы, которые понятны очень небольшому числу людей. И трудно назвать «скачком» тот момент — который, возможно, уже наступил,— когда новые формулы не понимает уже никто. Разумеется, существуют разные степени понимания, поэтому несложно представить, что в будущем ведущие ученые будут понимать все меньшие доли получаемых ими результатов. В этом нет ничего удивительного, принимая во внимание тот факт, что результаты эти — следствие работы целого коллектива специалистов. Части общей картины будут содержаться в умах отдельных членов коллектива либо будут результатами, производимыми интеллектуальными машинами. Это схоже с ситуацией, когда никто из работников сборочной линии не имеет полного представления о функционировании автомобиля. Но от них этого и не требуется. Адамом Смитом, Фридрихом Хайеком и Майклом Полани подчеркивалось, что рыночная экономика достигнет этапа, когда станет крайне трудно понимать общие взаимоотношения отдельных составляющих производства. То же самое может быть сказано и о многих областях науки.
В целом трудности понимания общей картины нашли отражение в возрастной структуре научных достижений. Как правило, с возрастом ученые отличаются меньшей самоуверенностью, способны выдвигать меньшее число инновационных решений и предпочитают придерживаться уже устоявшихся концепций. Эйнштейн как-то заметил: «Тот, кто не сделал великих открытий до тридцати лет, не сделает их уже никогда». Это более не является истиной (если вообще когда-либо ею было), однако кое в чем Эйнштейн прав. Ученые и исследователи отличаются свежестью и революционностью взглядов именно в молодости. С возрастом мы приобретаем мудрость, однако теряем долю концептуальной остроты и желание низвергнуть устоявшиеся понятия. В итоге мы получаем ученых и исследователей, не отличающихся революционностью подходов, за исключением, повторюсь, Интернета и связанных с ним технологий — областей знаний, осваиваемых молодыми специалистами в сжатые сроки. И все же на долю исследователей пожилого и среднего возраста приходится большая часть инновационных решений, поскольку именно они владеют объемами знаний, достаточными для понимания общей картины.
Исследователями Брюсом Уайнбергом и Бенджамином Джоунсом был проанализирован возрастной состав лауреатов 525 Нобелевских премий по физике, химии и медицине, присужденных с 1900 по 2008 г. Выявленная ими тенденция указывает на то, что по прошествии десятилетий средний возраст ученых во всех указанных областях, выдвигающих революционные решения, достойные получения этой награды, увеличивается.
В 1905 г. средний возраст физика, удостоившегося Нобелевской премии, составлял 37 лет, увеличившись к 1985 г. до 50 лет. В тот же период возраст удостоившихся награды химиков увеличился с 36 до 46 лет, а специалистов в области медицины — с 38 до 45. До 1905 г. 20% лауреатов из указанных областей были удостоены награды за открытия, сделанные ими до тридцатилетнего возраста, но к 2000 г. таких юных гениев почти не осталось. Нравится нам это или нет, но революционные научные решения стали уделом ученых среднего возраста.
Подобная тенденция может оказаться проблематичной для таких областей, как математика, которая в значительной степени полагается именно на молодые таланты. Доступность знаний означает, что сегодня гораздо легче обладать объемом знаний, позволяющим причислить вас к молодому дарованию, однако быть молодым дарованием, способным одарить мир революционными решениями, стало гораздо сложнее. Вполне возможно, что, когда к тридцати годам вы изучите все из области вашей специализации, ваше мышление растеряет часть своей остроты.
Нам следует смириться с данными тенденциями. Возможно, мы не можем повернуть их вспять и, наверное, нам и не стоит пытаться это сделать. Как я уже сказал, в пользу существующего положения вещей и его вероятного сохранения в будущем говорят многие факторы, в том числе — упрощенность обмена научной информацией и научного сотрудничества, возросшая доступность научных материалов, растущие компьютерные мощности, распространенность умных машин и возрастающее число людей, у которых появился шанс посвятить себя науке, включая жителей Китая и Индии. В абсолютном выражении польза от подобных тенденций способна сгладить проблемы, являющиеся следствием возрастающей специализации. В любом случае нам уже невозможно вернуться в эпоху Евклида, когда целая отрасль науки могла быть создана или трансформирована одной лишь книгой или собранием лекционных записей. В целом это — история прогресса, но это не будет прогрессом в традиционном виде, так как его продвижение по большей части окажется за пределами привычных нам форм понимания.
Одна из проблем, связанных с подобной формой прогресса, заключается в том, что его будет сложно регулировать. Под этим я понимаю не столько сложность регулирования со стороны государства, сколько в более широком смысле. Руководителям научно-исследовательских учреждений, филантропам и государственным чиновникам будет все сложнее понимать происходящее во многих областях науки. Малопонятность науки будет представлять все большую проблему в вопросах доверия, будет ли речь идти о доверии к тому или иному научно-исследовательскому учреждению, ученому или принципам присуждения наград, таких как Нобелевская премия. А как насчет доверия к Google? Всеобъемлющая мудрость станет достоянием системы науки, а не отдельных умов, однако это будет представлять определенные проблемы, когда отдельным умам потребуется принимать решения о распределении средств внутри системы. Наука будущего будет в гораздо большей степени отличаться спонтанностью, и в меньшей — представлять собой поддающуюся планированию и несложную для понимания среду с легко выразимыми или объяснимыми принципами.
Наукотворчество машин
Бóльшая часть сегодняшних научных исследований выглядит следующим образом: «человек направляет компьютер для того, чтобы он помогал человеку в проведении исследований». Однако мы продвигаемся в направлении, где «человек дает компьютеру указания проводить свои собственные исследования», и «человек пытается понять результаты проведенных компьютером исследований». Значимость компьютера в качестве центральной составляющей самой исследовательской работы и даже ее планирования будет возрастать, а человеку будет уготована скорее роль прислуги, чем двигателя прогресса.
Одной из умных машин может быть предложена новая теории космологии, и, возможно, никто из людей не сможет понять или ясным образом выразить ее. Может быть, эта теория будет касаться не поддающихся умственному представлению измерений космоса или парадоксального понимания времени. Машина заверит нас, что выдвинутая ею теория позволит делать качественные прогнозы, и за неимением лучшего нам придется использовать одну из гениальных машин для проверки прогнозов, предлагаемых другой. При этом, будучи людьми, мы не сможем полностью понимать значение теории, и даже лучшие ученые умы смогут понимать теории и прогнозы машин лишь частично. Это будет все равно что попытаться объяснить периодическую систему химических элементов пятилетнему ребенку. Вероятно, это и можно будет объяснить человеческому уму, но это вряд ли будет легко понятным и логическим пониманием происходящего.
Стимулы к движению в направлении более качественной науки будут лишь способствовать этому возрастающему непониманию с нашей стороны. Значимость машинного разума для выполнения задач и расчетов, в которых люди уже достаточно хорошо разбираются, невелика. Машины в состоянии выполнять подобные задачи быстрее, однако гораздо большая польза заключается в использовании машин в выполнении задач, которые люди не в состоянии выполнить или понять вовсе. Здесь вам и разделение труда, и взаимодополняемость, способные вывести научные результаты за рамки всеобщего понимания, как только гениальные машины вступят в игру.
Соответствующая степень непонимания будет зависеть от конкретной области науки. В некоторых дисциплинах, таких как космология, делаются попытки (среди прочего) создать широкомасштабные и всеобъемлющие теории. Существует вероятность того, что ни один человек не сможет понять лучшую из готовых к применению масштабных теорий вследствие ее сложности или глубины либо вследствие того, что ее категории слишком выходят за рамки нашего повседневного существования.
Бóльшая часть традиционной науки в эту схему не вписывается — например, если речь идет о сборе и уточнении данных по пищеварительной системе отдельного вида морской звезды или изучении движения вулканической лавы. В этом случае ни человек, ни гениальная машина, скорее всего, не смогут предложить сколько-нибудь значимую новую теорию. Вместо выработки новой теории, речь будет идти о сборе дополнительных данных, новых проверках гипотез и постепенном уточнении и совершенствовании существующих знаний. Знания будут становиться все более специализированными. Одному специалисту будет все труднее владеть всей полнотой информации по пищеварительной системе морских звезд, хотя благодаря Интернету найти любую требующуюся информацию по данному вопросу будет проще. Неспециалистам же будет доступно множество разрозненных сведений по той или иной проблеме, но меньше — понимания ее общей картины.
Прочие научные знания человека будут знаниями практического характера, они будут направлены на выработку прогнозов и улучшение условий жизни. Все это, конечно, — позитивная сторона научного развития. Однако с точки зрения общего представления о мире картина будет столь оптимистичной и вдохновляющей далеко не всегда. Образованные люди в большинстве своем окажутся отрезанными от научного понимания мира, и существует риск, что их долгая приверженность научным объяснениям мира окажется утерянной.
Положительным же из наблюдаемых феноменов здесь является то, что в наукотворчество вновь возвращаются энтузиасты-любители, даже несмотря на то, что непрофессионалы могут не иметь достаточно обширного представления по тому или иному вопросу. Любители активно используют свои телескопы и компьютеры для изучения глубин космоса, пусть и не обладая всеобъемлющими знаниями о сверхновых звездах и черных дырах. Значимость любителей в орнитологических наблюдениях и сборе информации трудно переоценить. Любители предоставляют часть мощностей своих домашних компьютеров для расчетов, проводимых в рамках научных проектов — да, это уже реалии сегодняшнего дня. Кроме того, обычные люди делятся используемой для проведения научных и медицинских исследований информацией личного характера о своем здоровье, питании, поведении домашних питомцев. Сбор и обработка огромных объемов данных, получаемых в рамках подобных проектов, получили название «гражданская наука» и представляют собой возрастающую в своих масштабах тенденцию. Подобная наука от полного понимания участниками проверяемых гипотез не зависит.
Если говорить о нашей взаимосвязи с наукой в качестве мыслящих граждан, то мы все чаще будем выступать в роли практиков и участников, а не пытающихся лишь что-то понять сторонних наблюдателей.
Применительно же к настоящему времени можно говорить о том, что интеллектуальные способности человека препятствием в разработке революционных теорий пока не являются. Поскольку пока теории выдвигаются только людьми, уже в силу самого своего рождения теории эти поддаются пониманию по крайней мере некоторыми из нас, хотя здесь, как правило, речь идет о наиболее умных и образованных людях. Как только новые теории начнут выдвигаться гениальными машинами, данное интеллектуальное преимущество одних над другими исчезнет, и однажды настанет момент, когда понимание будет казаться достоянием весьма далекого прошлого. Не стоит полагать, что мы уже сейчас знаем, какие именно области науки будут заниматься сбором данных с привлечением энтузиастов-добровольцев, а в каких гениальными машинами будут выдвинуты гениальные теории. Пищеварительная система морских звезд вполне может оказаться той областью, где машины способны будут подметить закономерности, ускользающие от нашего внимания, и предложить достаточно сложные, для нас же — и вовсе непонятные, теории.
Нам же все в большей степени будет доступна та часть науки, которая занимается сбором информации с привлечением энтузиастов. Видимой частью науки будут ее административная составляющая и система сбора данных, а также волшебные технические устройства, которыми мы будем пользоваться. Что же касается, условно говоря, «средней» прослойки знаний — науки как общего способа понимания образованными гражданами устройства мира посредством теорий,—то пик ее расцвета придется на двадцать первый век.
Куда движется экономика?
Ученые, как правило, страдают комплексом провинциальности, когда речь заходит об их собственных областях науки и специализации, но все же имеет смысл уделить внимание и той науке, которой занимаюсь я сам и которую с легкой руки Томаса Карлейля называют «мрачной».
За последние десять лет в экономической науке наблюдается значительный сдвиг в вопросах, которым уделяется первостепенное внимание. И вызван он деятельностью интернет-компаний, а не прихотью ученых-экономистов. При разработке своих бизнес-моделей и продаже своей продукции потребителям интернет-компании зачастую пользуются непроверенными и в значительной мере неструктурированными данными. Делают они это просто потому, что могут себе это позволить. В распоряжении Facebook, Google, Amazon и прочих компаний находятся невероятные объемы высококачественной информации — большие, чем в распоряжении большинства ученых-экономистов. И при обработке данных они идут путем, имеющим мало общего с теоретической работой. Они просто грубо «перемалывают» данные, и теперь мы имеем дело с тем, что получило название больших данных. Данное понятие является предвестником грядущей бизнес-революции и означает использование статистики по данным, производимым электронными средствами общения.
В своем подходе к работе с этими данными указанные компании избегают структурных теоретических моделей. Ими предпринимаются попытки соответствующего кодирования и организации данных, однако они избегают начинать эту работу с «модели Джонса, объясняющей, почему люди пользуются поисковиком Google», или «модели Брауна, позволяющей выявить, какие книги покупают на Amazon». Компании эти берутся сразу за цифры и пытаются выявить благоприятные возможности, где только можно.
Экономика в качестве области исследований в последнее время идет тем же путем, что и интернет-компании: множество данных и относительно слабая структура теоретического характера. Мощное «перемалывание» данных и тщательный сбор информации отодвигают теоретическую составляющую на второй план. Совсем от теоретических моделей мы еще не отказались, поскольку мы придаем ряду из них огромное значение, например модели, согласно которой повышение цены при неизменности прочих критериев ведет к снижению потребления соответствующего товара или услуги. Однако это — далеко не новые теории, реальные же действия и добавочная стоимость проистекают из данных и их обработки, включая данные полевых исследований, лабораторных экспериментов и опытов с произвольным распределением объектов по контрольным группам. Используемые модели совершенствуются в недостаточной степени, а их сложность зачастую отпугивает многих ученых-экономистов.
Я резюмировал бы наблюдаемую картину следующим образом: (а) значительно более качественные данные; (Ь) более высокие стандарты для эмпирических опытов; (с) большое число новых сложных теорий, не находящих соответствующего практического применения. Развитие таких направлений, как математическая экономика, экономический инжиниринг, экономика сложных систем и теория игр продолжается — чего и следовало бы ожидать от многосторонних и специализированных дисциплин, однако свое относительное влияние данные дисциплины утрачивают. Экономика все в меньшей мере напоминает работу Эйнштейна и Евклида и все в большей — исследования пищеварительной системы морских звезд.
Если сегодня и есть экономисты, работы которых имеют значительное влияние, то это Эстер Дуфло и Абхиджит Банерджи, а также их коллеги из Лаборатории проблем бедности Массачусетского технологического института. Однажды мне довелось посетить один из их исследовательских проектов в Хайдарабаде, Индия. Исследованием были охвачены десятки тысяч человек, одни из которых имели возможность воспользоваться услугами микрокредитования, а другие — нет. В исследуемые группы вошли жители сопоставимых районов, задача же проекта заключалась в определении положительного эффекта микрокредитования или же отсутствия такового. Десятки добровольцев проекта помогали в сборе информации о заемщиках до и во время их участия (или неучастия) в программе микрокредитования. Эта информация включала данные о доходе, новой работе или начале предпринимательской деятельности, невозможности погасить кредит и прочих аспектах повседневной жизни экономического характера. Основной вопрос, на который требовалось найти ответ, был предельно простым: изменилась ли к лучшему жизнь тех, кто воспользовался микрокредитами? Выяснилось, что представители данной категории чаще начинали собственную предпринимательскую деятельность, что и позволило авторам проекта написать свой ставший классическим труд. Некоторые специалисты рассматривают данный проект наряду со схожим экспериментом, проведенным в Йельском университете под руководством Дина Карлана, в качестве самого значимого исследования проблемы микрокредитования. Данные проекты не имеют ничего общего с проектами, где у государственного агентства запрашиваются открытые данные и проводится регрессионный анализ без особого внимания к качеству или значению представленных цифр. Организация и проведение полноценного эксперимента в полевых условиях возможны исключительно человеком и не могут быть выполнены умными машинами.
Используемые вне экономической науки компьютерные программы способны анализировать огромные объемы числовых данных и выявлять закономерности гораздо более совершенным образом, чем это в состоянии сделать сегодняшние эмпирические исследователи. Способны они и представлять результаты своей работы. Программа способна, к примеру, обработать информацию по множеству пользователей социальных сетей и выявить влияние пола, возраста и места жительства на музыкальные предпочтения. Данные программы будут в состоянии подтвердить наличие связей, в существовании которых мы уже убеждены, выявить связи, которые нам пока не видны и, может быть, предложить гипотезы, о которых мы не подозреваем. Экономическая наука к этому пока не пришла, но, возможно, в ближайшие пятьдесят лет подобные решения заменят собой зависимость нынешних экономистов от теоретических моделей. Мощность и качество данных, скорее всего, будут расти быстрее мощности и качества наших самых передовых моделей.
Нынешняя система построения моделей в социальных науках аналогична «логике гроссмейстеров в эпоху, предшествующую появлению компьютера Deep Blue». Построение моделей являлось и по-прежнему остается крайне удобным подходом, поскольку социальные науки еще только ждут появления своего аналога Deep Blue.
С началом использования машинного разума в экономике мы будем в состоянии усовершенствовать свои представления о некоторых фундаментальных закономерностях, свойственных экономическим феноменам. Благодаря машинному анализу мы сможем лучше понять причины финансовых кризисов, выявить факторы, свидетельствующие об избыточной доходности акций, или культурные предпосылки экономического развития. Нам будет комфортно осознавать, что знания, которыми мы уже владели, были подтверждены, за исключением незначительных поправок, машинным разумом. В более долгосрочной перспективе, по мере совершенствования качества данных и роста числа используемых параметров, машинный разум будет в состоянии указать нам, какое сочетание нормативно-правового режима и монетарной политики приведет нас к финансовому кризису (с определенной долей точности, конечно), а мы даже не сможем понять, на чем подобные выводы основаны. Мы будем пытаться разобраться в логике машины, но объемы данных и сложность моделей окажутся за пределами нашего понимания. Мы будем знать, каким образом представлять данные, требующиеся для машинного анализа, как проверять результаты анализа одних машин с помощью других и каким образом данные результаты использовать. Однако настанет момент, когда мы перестанем понимать все составляющие науки, как перестанем понимать и то, каким образом прогнозы сочетаются друг с другом. Лишь машина сможет — на свой собственный манер — владеть полнотой теории и результатов ее проверки.
В конце концов машины окажутся в состоянии посягнуть на все или большинство функций, выполняемых экономистом. Социолог же будущего более не будет представлять собой независимого специалиста, формулирующего теории, проверяющего их относительно имеющихся данных и публикующего полученные результаты. Социолог будущего будет все в большей мере опираться на мощь компьютера и дополнять своей работой деятельность компьютерных программ. Некое подобие публикаций, возможно, и будет существовать, однако главенствующий внешний формат исследовательской информации будет представлен в стандартизированном, удобном для работы машин виде. Вместо «чтения статей» мы будем обращаться к машинам за результатами их метаисследований, суммирующими последние достижения их работы, подобно тому, как сегодня можно запросить анализ шахматной позиции у программы Rybka. То, что раньше было отдельной журнальной статьей, станет информационными данными для программ. «Специалистами» будут считаться специально подготовленные работники, способные разобраться в выводах программы или перевести данные в пригодный для ввода в компьютер формат, а не лица, собственно и выполняющие аналитическую работу.
Это крупнейшее отдельно взятое преобразование в экономической науке, которое мы можем ожидать в ближайшие пятьдесят лет. Когда речь заходит о «новой парадигме», многие ожидают появления очередного Маркса, Кейнса или Хайека. Однако грядущие изменения будут более радикальными и ими будет поставлена под сомнение сама взаимосвязь между ученым и его областью науки. Реальным же преобразованием станет подчиненное положение отдельно взятого ученого.
Я уже наблюдаю начальные проявления данных тенденций в экономике, одной из тех областей социальных наук, где влияние компьютеров наиболее сильно. Новоявленные кандидаты наук весьма ловко управляются с данными, но многие из них не разбираются в проблемах микроэкономики. Если вы зададите им какой-нибудь простой вопрос из области микроэкономики, подобный тем, что когда-то были включены в программу Чикагского университета, то вряд ли получите более-менее удовлетворительный ответ. Если вы спросите соискателей на рынке труда, ставших вчера кандидатами наук: «При каких условиях разрешение производителям выкупать места на полках в супермаркетах в отличие от запрета подобной практики будет выгодно потребителю?» — то вряд ли добьетесь чего-то большего, чем удивленный взгляд. Это вопрос логики исключительно микроэкономической природы и крайне примитивен по своей структуре (что вовсе не означает то же самое, что и простой вопрос), однако данные навыки почти нигде более не преподаются. При этом те же самые люди, не способные ответить на вопрос микроэкономического характера, могут легко справляться с компьютерным программированием и преобразованием данных в удобную для использования форму. В целом происходит появление большего числа первоклассных эмпириков, чем когда-либо прежде, однако существенного прогресса в экономической теории за последние лет двадцать не наблюдается. Теории уделяется все меньше и меньше внимания.
За неимением лучшего новаторская работа в таких областях, как экономика развития и экономика труда — двух сферах, зависящих от статистических данных и возрастающих в своей важности,— предполагает использование более простых теорий, чем двадцать-тридцать лет назад. Именно более простые теории позволяют нам поставить себе на службу способность компьютеров анализировать данные или проводить эксперименты в полевых условиях. В этом плане направление развития экономики сильно отличается от того, что происходит в теоретической физике или космологии. Именно более простые экономические теории имеют наибольшее влияние, в то время как сложные теории, не исчезнув еще полностью, свое влияние утрачивают.
Сегодня авторы большей части передовых исследований в макроэкономике не стали бы относить свои работы ни к «кейнсианскому», ни к «монетаристскому» течению, ни к какой бы то ни было иной школе или направлению. Во главу угла поставлены данные, а излишняя привязанность к какой-либо отдельной модели экономической структуры видится чем-то недопустимым.
Если мне попадается важная экономическая публикация, датируемая 2013 годом, то я готов поспорить, что в ее основе лежит нетривиальный подход к поиску и воспроизводству данных, а не новаторская теоретическая идея. Разумеется, анализ данных невозможен без их сбора, а последнее машинному разуму пока неподвластно. Компьютер не в состоянии пообщаться с жителями руандийской деревни или понять, какие именно вопросы следует задать, не говоря уже о документировании ответов и их конвертации в доступный ему формат.
Чтобы лучше понять происходящее с кадрами теоретической науки, достаточно обратиться к профессиональной деятельности ведущих теоретиков современности. Работы американского экономиста Стивена Левитта посвящены проблеме имен, которые дают детям, спорту, недобросовестности преподавателей, классическим вопросам социологического образования и т. п. Еще один экономист, нобелевский лауреат Гэри Беккер, посвятил десятилетия изучению проблем поведения в семье и дома, даже если эти проблемы никоим образом с экономикой не связаны. Психолог Даниэль Канеман получил Нобелевскую премию за работы в области экономики. Вопросами экономики занимаются и выпускники юридических вузов. Экономистом Полом Кругманом было недвусмысленно заявлено о своей приверженности простым моделям. Значительная часть новаторской работы в политологии проделывается экономистами под вывеской «общественный выбор» или «политическая экономика». Мы уже недалеки от фактически единой, более-менее цельной эмпирической социальной науки. В рамках такой социальной науки исследователи тщательнейшим образом осваивают эмпирические методики, но в гораздо меньшей степени — простые теории, относящиеся к области их специализации. Наконец, их собственно исследовательская деятельность состоит в поиске новых массивов данных или их создании — путем разыскивания данных или проведения лабораторных и полевых экспериментов.
Экономисты, предпочитающие более логические подходы, пойдут другим курсом, который позволит им не вымереть окончательно. Они в гораздо меньшей степени будут заниматься оригинальными исследованиями, а возьмут на себя роль информационно-оценочной службы для других специалистов. Они будут в состоянии перекладывать результаты деятельности других специалистов в понятную не только широкой публике, но и другим представителям своей профессии форму. Специалисты эти, вооружившись компьютерами, будут фактически выполнять те же функции, что и игрок стиля «адванс» Энсон Уильямс, «переваривая» поступающую из разных источников информацию и отшлифовывая навыки ее поиска, усвоения и оценки. В анализе предлагаемых экономических решений, или, если проводить аналогию с шахматами, «ходов», данными специалистами будет проявлен крайне высокий уровень мастерства, более высокий, нежели у многих нобелевских лауреатов, несмотря на отсутствие у них значимых исследовательских достижений. На них будет возложена роль переводчиков истин, поступающих к нам от нашего сонма машин.
Данными исследователями, работающими в стиле шахмат «адванс», будет проторен фундаментально новый путь «занятия» экономической наукой и предложено фундаментально новое понимание того, что значит быть экономистом и даже ученым. Данные специалисты смогут зарабатывать хорошие деньги и получат свою долю публичной славы, а их число будет расти по мере того, как их повседневная работа будет все меньше и меньше напоминать собой традиционное занятие наукой, свойственное их областям специализации.
По крайней мере на какое-то время они останутся единственными людьми, еще имеющими четкое представление о происходящем.
Многие из нас хотели бы посвятить себя работе, которая не только хорошо оплачивается, но еще является содержательной и важной. Мы желаем, чтобы наша работа отличалась значимостью. Одни из нас захотели стать учителями, другие — врачами, третьи — специалистами в области физики частиц. В огромном сонме профессий легко не обратить внимания на тот факт, что все современные специальности в той или иной мере зависят от научных разработок. А как обстоят дела у науки? Можно ли говорить о том, что среднего более не дано и в ней?
Наука представляет собой общую систему прогнозов, контроля за нашей средой обитания и понимания нашего мира. Тем не менее я считаю, что в практическом применении и понимании науки назревают существенные перемены. И причина этого вряд ли кого удивит: машинный разум. В конце концов мы придем к тому, что более не сможем понимать значительные области науки, на которых зиждется наша работа и наша жизнь — а многие этого не понимают уже сейчас. Нелогичность и неспособность понимать — уже не редкость в квантовой механике. И эта тенденция непонимания продолжится.
Мы находимся на необычном этапе в истории науки: многие из важных научных результатов все еще могут быть поняты людьми с хорошим образованием и, само собой, хорошо подготовленными, эрудированными учеными. Множество научно-популярных книг достаточно информативны. Возможно, они не наделяют вас способностью судить о потенциальных направлениях развития в той или иной области или понять все детали. Тем не менее многие американцы, не будучи учеными, способны следить за некоторыми из основных направлений развития, скажем, эволюционной биологии или общей теории относительности Эйнштейна.
Нам, однако, не следует принимать нынешнее состояние нашего понимания науки как данность. Речь идет не о снижении образованности как таковой, а о том, что наука сама по себе во многих областях выходит за рамки понимания обычным человеком. Большая часть науки станет более трудной для понимания, по крайней мере в силу трех причин:
1. В некоторых (не во всех) научных областях рассматриваются все более сложные проблемы, не поддающиеся простым, основанным на логике, прорывным решениям.
2. Работа научного специалиста становится все более специализированной. Это тенденция, которая наблюдается в течение столетий и которая вряд ли прервется.
3. Уже недалек тот день, когда умные машины сами станут высококлассными учеными.
Общая обескураживающая картина позволяет говорить о неспособности отдельного человеческого мозга понять науку функционирования нашего мира.
Специализация
По мере развития науки каждое новое открытие второстепенного характера является скорее результатом специализированных исследований, а не следствием общих научных прорывов — в отличие от того, что наблюдалось прежде. Скорее всего, у нас уже не будет нового Исаака Ньютона, Адама Смита или Евклида, поскольку наиболее фундаментальный вклад в исследовавшиеся ими области науки уже сделан. Новые фундаментальные открытия еще впереди, однако делаться они будут черепашьим шагом и, скорее всего, целыми исследовательскими коллективами, а не гениями-одиночками, открытия которых отличаются масштабностью и неожиданностью. Ничего плохого в этом нет. В действительности, это лишь является отражением некоторых положительных особенностей, присущих науке, таких как быстрота и интенсивность обмена информацией, наличие большого числа очень талантливых людей, работающих над крупными, еще не решенными проблемами, и того факта, что значительная часть фундаментальных открытий уже сделана. Наука стала в значительной мере более коллективным занятием, чем это было когда-то: личный вклад отдельного исследователя теперь существенно меньше, даже в периоды значительного научного прогресса.
Мы уже оказались на таком этапе, когда не существует общего понимания того, что следует рассматривать в качестве «доказательства» математической теоремы. Крупная по значимости теорема может занимать десятки или сотни страниц и основываться на сотнях предыдущих решений из различных областей математики. Разрабатываемые сегодня теоремы основываются на разделении труда: ни один человек в буквальном смысле слова не знает, верна ли та или иная теорема; вместо оценки одним человеком отдельные части теоремы распределяются между соответствующими математиками. Решение о том, доказана теорема или нет, является коллективным, а полезность теоремы становится очевидной уже потом — при ее практическом применении.
В 2010 г. сотрудник исследовательской лаборатории Hewlett-Packard Винэй Деолаликар заявил о доказательстве знаменитой математической проблемы о равенстве классов сложности P и NP, одной из знаменитых математических задач тысячелетия, за решение которой назначена премия в миллион долларов США. Даже сам Деолаликар поначалу не мог сказать, верно ли его доказательство. Он выложил предполагаемое решение в форме стостраничного документа в сети Интернет для того, чтобы с ним могли ознакомиться другие ученые. Но даже через год после публикации в Интернете вопрос о правильности доказательства оставался открытым. Многие математики были настроены скептически, а сам Деолаликар признал, что в первоначальной версии решения содержались ошибки. Доказательство было им пересмотрено, после чего он заявил об успешности решения. Каждая из частей доказательства была подвергнута анализу отдельными специалистами, по результатам которого скептицизм только усилился. На момент, когда я пишу эти строки, вопрос о верности доказательства остается открытым, а математическое сообщество все больше склоняется к тому, что решение, предложенное Деолаликаром, неверно.
Григорию Перельману повезло больше. В марте 2010 г. ему была присвоена премия в один миллион долларов за доказательство одной из математических задач тысячелетия, гипотезы Пуанкаре, формулируемой следующим образом: «Всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере». Если вы считаете, что подобную формулировку трудно понять, представьте, насколько тяжело для понимания само доказательство. Оригинал доказательства был представлен гораздо раньше — в форме серии публикаций в 2002-2003 гг., но, конечно, определить сразу, что доказательство верно, было нельзя. (Кстати, Перельман отказался от премии, заявив, что ни деньги, ни слава его не интересуют.)
Когда речь идет о сложных доказательствах, никто не в состоянии понять значение или суть теоремы в одиночку, даже если ее концепция и определена достаточно ясным образом.
Специализация видоизменяет также и прикладную науку и сферу научно-технических разработок. В прошлом исследователь или потенциальный изобретатель был способен за несколько лет узнать все об интересующей его научной или прикладной сфере, в полной мере овладеть тематикой и достаточно быстро предложить собственные изобретения, работая в одиночку или с небольшим числом соавторов. Так, многие из крупных изобретений, легших в основу Промышленной Революции, были сделаны любителями. Сейчас это сделать гораздо сложнее, поскольку развитые сферы науки отличаются огромными объемами знаний. Освоение многих научных областей требует десяти, а то и более лет изучения, и к тому моменту, как вы его завершите и придумаете что-то новое, может получиться так, что ваш вклад окажется второстепенным либо несколько устаревшим. Пока вы пытались познать соответствующую область науки, границы ее знаний сдвинулись. Если вам удастся внести что-то новое, вам будет понятно, в чем именно предложенное вами решение предпочтительнее тех, что были до вас, однако ваше общее представление о предложенном решении может быть достаточно примитивным, поскольку в основе вашего понимания будут лежать знания других людей.
Исключением из правил являются новые области науки и технологий. Как уже было отмечено выше, Марк Цукерберг проявил себя пионером в разработке программного обеспечения для социальных сетей еще будучи студентом Гарвардского университета. Чтобы разобраться в технологиях функционирования социальных сетей, ему понадобилось не слишком много времени, и вскоре он уже сам видоизменил пределы данной области фундаментальным образом. Получая при создании Facebook достаточную поддержку со стороны, Цукерберг опирался на решения для более ранних социальных сетей, таких как Friendster и Myspace, однако Facebook в значительной мере явился отражением его собственных взглядов и опыта. В течение по крайней мере первых лет существования своего детища Цукерберг самым внимательным образом продумывал программу развития Facebook. В то время социальные сети были новым явлением, поэтому сделать фундаментальный вклад в их развитие было достаточно несложно.
Способность «пройти путь в одиночку» годится для быстро развивающихся технологических областей и работы энтузиастов-любителей. Отдельные лица и небольшие коллективы способны внести существенный вклад в развитие той или иной области, обходя бюрократические и регламентирующие препоны. Цукербергу требовались начальная помощь и стартовый капитал, однако немногие люди были в состоянии отсоветовать ему браться за эту затею. После первоначального успеха Цукерберг доказал способность видеть пути развития своего продукта в долгосрочной перспективе, а при необходимости — вносить оперативные изменения. Таковы преимущества работы над технологическими новинками небольшими коллективами. Сегодня «разработка хорошего программного обеспечения для социальных сетей» стала более зрелой областью, поэтому разработчики все в большей степени специализируются на совершенствовании уже существующих технологий. Социальные же сети в целом становятся все менее доступными для всеобъемлющего понимания отдельными специалистами, включая и самого Цукерберга.
Большая часть областей науки и прикладных технологий не дождутся своих Марков Цукербергов, поскольку фундаментальные прорывы в них — дело прошлого. Довольно трудно придумать новую конструкцию автомобиля сидя у себя в гараже или комнате студенческого общежития. Тем не менее в настоящее время наблюдается некое подобие гонки. Хотя научный прогресс и делает вклад со стороны одиночек делом сложным, машинный интеллект предоставляет новые возможности для энтузиастов-любителей и нонконформистов. Гениальные машины способны сыграть роль целого научного коллектива. Предположим, что вы не в состоянии проверить свою идею, касающуюся усовершенствованной конструкции шин для мокрой дороги, с помощью опытного водителя и снабженного соответствующими шинами автомобиля. Но, возможно, вы сможете добиться результатов с помощью компьютерного моделирования, даже если в вашем распоряжении и не будет ресурсов компании General Motors.
В любой исторический момент времени будут возникать новые научные и технологические области, в которых специалистами будут предлагаться не только новые, но и фундаментальные решения, способные преобразовать целые области знаний довольно быстро, и, возможно, данные специалисты будут способны держать полные объемы этих знаний у себя в голове. Тем не менее в связи с накоплением человечеством огромных объемов знаний подобные инновационные области будут представлять собой лишь небольшую часть нашего научного понимания мира. Наука все больше напоминает собой государственный бюрократический аппарат, а государственный бюрократический аппарат отличается тем, что никто не имеет о нем полного представления. В моей профессиональной области, экономике, коллективные публикации с большим числом соавторов встречаются все чаще. То же самое можно сказать и о прочих областях науки.
Осмелюсь предположить, что однажды наука будет еще больше напоминать собой религию с колдовством — вследствие того, что она становится все менее доступной пониманию человеческим разумом. Рабочие части науки будут скрыты от посторонних глаз точно так же, как скрыты функциональные части iPhone, без знания которых понять принципы работы устройства невозможно. При взгляде на научное сообщество вам предстанет бюрократический аппарат, проявления же науки в вашей повседневной жизни и трудовой деятельности будут напоминать собой волшебство.
Неразрешимые задачи
Существует еще одна причина того, почему многие из областей науки станут еще более сложными для понимания.
Лет тридцать-сорок назад было логичным предполагать, что для таких сложных областей науки, как космология, фундаментальная физика, генетика и даже макроэкономика будут найдены достаточно простые, легко объяснимые, вполне наглядные подходы. Например, общая теория относительности Эйнштейна, кажущаяся на первый взгляд нелогичной, отличается достаточно простой структурой. Как только вы разобрались в ней, вы начинаете ее понимать и в состоянии мыслить соответствующим образом. Вы оказываетесь в состоянии рассуждать о парадоксах путешествия во времени, понимать некоторые трюки из научно-фантастических фильмов и даже определять, когда эти трюки плохо соотносятся с научными принципами. А некоторые из нас способны даже вывести это в виде формул.
Уже в наше время надежды на относительно простые с точки зрения понимания научные прорывы во многих областях науки разбиваются о скалы разочарования. Несмотря на многочисленные достижения науки, объяснение мира, с концептуальной точки зрения, выглядит еще более запутанным, чем раньше. Объяснения человеческого поведения на основе генетических особенностей множатся, а связь между генами и внешностью и физическими данными становится все менее внятной и все более запутанной. Даже рост человека — без сомнения, наследственная характеристика — зависит от десятков различных генов, и по мере продолжения исследований их число постоянно увеличивается. Нам не найти «ген гомосексуальности» или «ген аутизма», даже несмотря на то что и в гомосексуальности и в аутизме гены играют первостепенную роль.
Или взять, к примеру, недавнее обнаружение бозона Хиггса. С одной стороны, его обнаружение обещает доработку предыдущих теорий элементарных частиц и эмпирическую проверку ждущих подтверждения предположений. С другой стороны, исследователи уже ломают головы над более глубокими принципами «Теории великого объединения», которые мы пока не понимаем. Предполагаемые решения не отличаются ни простотой, ни логичностью, и нет никакой уверенности в том, что со временем они поддадутся всеобщему пониманию.
Возможно, в ряде ключевых областей науки мы просто достигли таких высот, где объяснения неподвластны человеческому уму. Даже уму нобелевских лауреатов. Вполне возможно, что ведущие ученые превратятся в конце концов не столько в специалистов, которые «знают», сколько в тех, кто владеет общими туманными представлениями об изучаемом вопросе. Вопросы, постановка которых происходит сегодня на передовом крае космологии, эпигенетики или макроэкономики, отличаются большей глубиной и сложностью, чем вопросы, которые стояли перед этими областями сорок и даже двадцать лет назад. Нет никаких гарантий того, что будущие достижения науки вернут нам более простые концепции мироустройства. Наоборот, все позволяет говорить как раз о противоположном. Однако, принимая во внимание тот факт, что в обработке информации мы все более полагаемся на гениальные машины вместо построения собственной простой и внятной всеобъемлющей системы понимания мира, так уж ли это и плохо?
Вследствие тех высот, что достигла математика, мы уже разрабатываем теории, которые поддаются пониманию лишь небольшим числом людей, если их вообще кто-либо способен понять. Теория струн, ставшая известной широкой публике благодаря научно-популярной книге Брайана Грина «Элегантная Вселенная» (The Elegant Universe), далека от логического понимания. Вполне вероятно, никто толком и не знает, что именно означает наличие десяти или более гипотетических измерений. Мы в состоянии разобраться с этими измерениями с помощью высшей математики, однако это — один из примеров того, как научная теория может развиться до такой степени, что она не поддается пониманию. Попробуйте понять следующее описание с сайта интернет-энциклопедии Wikipedia, которая, естественно, старается подавать материал в как можно более доступной форме:
Согласно теории струн, электроны и кварки внутри атома представляют собой не безмерные объекты, а состоят из одномерных струн. Данные струны колеблются, придавая наблюдаемым частицам соответствующие форму, заряд, массу и вращение. Одно из проявлений колебания струн — гравитон, безмассовая частица с вращением типа 2. Существование данного состояния в виде гравитона и тот факт, что описывающие теорию струн формулы включают в себя формулы общей теории относительности Эйнштейна, говорят о том, что теория струн представляет собой квантовую теорию всемирного тяготения. Поскольку признается, что теория струн с математической точки зрения верна, многие надеются, что она полностью описывает нашу вселенную, что делает ее теорией, описывающей всё. Рядом вариантов теории струн описываются все наблюдаемые фундаментальные силы и материи, кроме тех, что характеризуются космологической константой, равной о, и наблюдаемых в ряде новых областей. Другие варианты используют отличные значения космологической константы, которая в данных вариантах отличается метастабильностью, но продолжительными периодами существования. Это дает многим основания предполагать существование по крайней мере одного решения метастабильности, количественно совпадающего со стандартной моделью и характеризующегося наличием малой космологической константы, темной материи и внятного механизма расширения космоса. Пока неизвестно, содержит ли теория струн такое решение и какая свобода в выборе составляющих ею допускается.
Это было самое простое. Читаем дальше:
Кроме собственно струн, теории струн предполагают наличие других объектов, известных как браны. Термином «брана», производным от слова «мембрана», обозначается целый ряд взаимозависимых объектов, таких как D-браны, черные p-браны и 5-браны Неве-Шварца. Браны представляют собой обладающие зарядом протяженные объекты, позволяющие разрабатывать различные концептуальные обобщения потенциально-векторных электромагнитных полей. Среди данных объектов выделяется целый ряд пар. Так, сообразные с черной дырой черные р-браны составляют пару с D-бранами, представляющими собой концы струн. Данная парность (дуальность) получила название «дуальность калибр—тяготение». Исследования данной эквивалентности привели к новому пониманию квантовой хромодинамики — фундаментальной теории, описывающей сильное взаимодействие элементарных частиц. Струнами формируются закрытые петли, за исключением случаев, когда им попадаются D-браны. В этом случае они преобразуются в однопространственные линии. Окончания струны не в состоянии оторваться от D-браны, но они способны огибать ее поверхность.
Цитирование данного малопонятного описания никоим образом не призвано принизить достоинство теории. Наоборот, им подчеркивается, каким образом некоторые передовые подходы способны помочь нам понять теории, которые иначе были бы вне понимания большинством из нас, практически — всеми нами. Не будь высшей математики, не была бы сформулирована и теория струн.
В наши дни исследователи различных областей науки составляют формулы, которые понятны очень небольшому числу людей. И трудно назвать «скачком» тот момент — который, возможно, уже наступил,— когда новые формулы не понимает уже никто. Разумеется, существуют разные степени понимания, поэтому несложно представить, что в будущем ведущие ученые будут понимать все меньшие доли получаемых ими результатов. В этом нет ничего удивительного, принимая во внимание тот факт, что результаты эти — следствие работы целого коллектива специалистов. Части общей картины будут содержаться в умах отдельных членов коллектива либо будут результатами, производимыми интеллектуальными машинами. Это схоже с ситуацией, когда никто из работников сборочной линии не имеет полного представления о функционировании автомобиля. Но от них этого и не требуется. Адамом Смитом, Фридрихом Хайеком и Майклом Полани подчеркивалось, что рыночная экономика достигнет этапа, когда станет крайне трудно понимать общие взаимоотношения отдельных составляющих производства. То же самое может быть сказано и о многих областях науки.
В целом трудности понимания общей картины нашли отражение в возрастной структуре научных достижений. Как правило, с возрастом ученые отличаются меньшей самоуверенностью, способны выдвигать меньшее число инновационных решений и предпочитают придерживаться уже устоявшихся концепций. Эйнштейн как-то заметил: «Тот, кто не сделал великих открытий до тридцати лет, не сделает их уже никогда». Это более не является истиной (если вообще когда-либо ею было), однако кое в чем Эйнштейн прав. Ученые и исследователи отличаются свежестью и революционностью взглядов именно в молодости. С возрастом мы приобретаем мудрость, однако теряем долю концептуальной остроты и желание низвергнуть устоявшиеся понятия. В итоге мы получаем ученых и исследователей, не отличающихся революционностью подходов, за исключением, повторюсь, Интернета и связанных с ним технологий — областей знаний, осваиваемых молодыми специалистами в сжатые сроки. И все же на долю исследователей пожилого и среднего возраста приходится большая часть инновационных решений, поскольку именно они владеют объемами знаний, достаточными для понимания общей картины.
Исследователями Брюсом Уайнбергом и Бенджамином Джоунсом был проанализирован возрастной состав лауреатов 525 Нобелевских премий по физике, химии и медицине, присужденных с 1900 по 2008 г. Выявленная ими тенденция указывает на то, что по прошествии десятилетий средний возраст ученых во всех указанных областях, выдвигающих революционные решения, достойные получения этой награды, увеличивается.
В 1905 г. средний возраст физика, удостоившегося Нобелевской премии, составлял 37 лет, увеличившись к 1985 г. до 50 лет. В тот же период возраст удостоившихся награды химиков увеличился с 36 до 46 лет, а специалистов в области медицины — с 38 до 45. До 1905 г. 20% лауреатов из указанных областей были удостоены награды за открытия, сделанные ими до тридцатилетнего возраста, но к 2000 г. таких юных гениев почти не осталось. Нравится нам это или нет, но революционные научные решения стали уделом ученых среднего возраста.
Подобная тенденция может оказаться проблематичной для таких областей, как математика, которая в значительной степени полагается именно на молодые таланты. Доступность знаний означает, что сегодня гораздо легче обладать объемом знаний, позволяющим причислить вас к молодому дарованию, однако быть молодым дарованием, способным одарить мир революционными решениями, стало гораздо сложнее. Вполне возможно, что, когда к тридцати годам вы изучите все из области вашей специализации, ваше мышление растеряет часть своей остроты.
Нам следует смириться с данными тенденциями. Возможно, мы не можем повернуть их вспять и, наверное, нам и не стоит пытаться это сделать. Как я уже сказал, в пользу существующего положения вещей и его вероятного сохранения в будущем говорят многие факторы, в том числе — упрощенность обмена научной информацией и научного сотрудничества, возросшая доступность научных материалов, растущие компьютерные мощности, распространенность умных машин и возрастающее число людей, у которых появился шанс посвятить себя науке, включая жителей Китая и Индии. В абсолютном выражении польза от подобных тенденций способна сгладить проблемы, являющиеся следствием возрастающей специализации. В любом случае нам уже невозможно вернуться в эпоху Евклида, когда целая отрасль науки могла быть создана или трансформирована одной лишь книгой или собранием лекционных записей. В целом это — история прогресса, но это не будет прогрессом в традиционном виде, так как его продвижение по большей части окажется за пределами привычных нам форм понимания.
Одна из проблем, связанных с подобной формой прогресса, заключается в том, что его будет сложно регулировать. Под этим я понимаю не столько сложность регулирования со стороны государства, сколько в более широком смысле. Руководителям научно-исследовательских учреждений, филантропам и государственным чиновникам будет все сложнее понимать происходящее во многих областях науки. Малопонятность науки будет представлять все большую проблему в вопросах доверия, будет ли речь идти о доверии к тому или иному научно-исследовательскому учреждению, ученому или принципам присуждения наград, таких как Нобелевская премия. А как насчет доверия к Google? Всеобъемлющая мудрость станет достоянием системы науки, а не отдельных умов, однако это будет представлять определенные проблемы, когда отдельным умам потребуется принимать решения о распределении средств внутри системы. Наука будущего будет в гораздо большей степени отличаться спонтанностью, и в меньшей — представлять собой поддающуюся планированию и несложную для понимания среду с легко выразимыми или объяснимыми принципами.
Наукотворчество машин
Бóльшая часть сегодняшних научных исследований выглядит следующим образом: «человек направляет компьютер для того, чтобы он помогал человеку в проведении исследований». Однако мы продвигаемся в направлении, где «человек дает компьютеру указания проводить свои собственные исследования», и «человек пытается понять результаты проведенных компьютером исследований». Значимость компьютера в качестве центральной составляющей самой исследовательской работы и даже ее планирования будет возрастать, а человеку будет уготована скорее роль прислуги, чем двигателя прогресса.
Одной из умных машин может быть предложена новая теории космологии, и, возможно, никто из людей не сможет понять или ясным образом выразить ее. Может быть, эта теория будет касаться не поддающихся умственному представлению измерений космоса или парадоксального понимания времени. Машина заверит нас, что выдвинутая ею теория позволит делать качественные прогнозы, и за неимением лучшего нам придется использовать одну из гениальных машин для проверки прогнозов, предлагаемых другой. При этом, будучи людьми, мы не сможем полностью понимать значение теории, и даже лучшие ученые умы смогут понимать теории и прогнозы машин лишь частично. Это будет все равно что попытаться объяснить периодическую систему химических элементов пятилетнему ребенку. Вероятно, это и можно будет объяснить человеческому уму, но это вряд ли будет легко понятным и логическим пониманием происходящего.
Стимулы к движению в направлении более качественной науки будут лишь способствовать этому возрастающему непониманию с нашей стороны. Значимость машинного разума для выполнения задач и расчетов, в которых люди уже достаточно хорошо разбираются, невелика. Машины в состоянии выполнять подобные задачи быстрее, однако гораздо большая польза заключается в использовании машин в выполнении задач, которые люди не в состоянии выполнить или понять вовсе. Здесь вам и разделение труда, и взаимодополняемость, способные вывести научные результаты за рамки всеобщего понимания, как только гениальные машины вступят в игру.
Соответствующая степень непонимания будет зависеть от конкретной области науки. В некоторых дисциплинах, таких как космология, делаются попытки (среди прочего) создать широкомасштабные и всеобъемлющие теории. Существует вероятность того, что ни один человек не сможет понять лучшую из готовых к применению масштабных теорий вследствие ее сложности или глубины либо вследствие того, что ее категории слишком выходят за рамки нашего повседневного существования.
Бóльшая часть традиционной науки в эту схему не вписывается — например, если речь идет о сборе и уточнении данных по пищеварительной системе отдельного вида морской звезды или изучении движения вулканической лавы. В этом случае ни человек, ни гениальная машина, скорее всего, не смогут предложить сколько-нибудь значимую новую теорию. Вместо выработки новой теории, речь будет идти о сборе дополнительных данных, новых проверках гипотез и постепенном уточнении и совершенствовании существующих знаний. Знания будут становиться все более специализированными. Одному специалисту будет все труднее владеть всей полнотой информации по пищеварительной системе морских звезд, хотя благодаря Интернету найти любую требующуюся информацию по данному вопросу будет проще. Неспециалистам же будет доступно множество разрозненных сведений по той или иной проблеме, но меньше — понимания ее общей картины.
Прочие научные знания человека будут знаниями практического характера, они будут направлены на выработку прогнозов и улучшение условий жизни. Все это, конечно, — позитивная сторона научного развития. Однако с точки зрения общего представления о мире картина будет столь оптимистичной и вдохновляющей далеко не всегда. Образованные люди в большинстве своем окажутся отрезанными от научного понимания мира, и существует риск, что их долгая приверженность научным объяснениям мира окажется утерянной.
Положительным же из наблюдаемых феноменов здесь является то, что в наукотворчество вновь возвращаются энтузиасты-любители, даже несмотря на то, что непрофессионалы могут не иметь достаточно обширного представления по тому или иному вопросу. Любители активно используют свои телескопы и компьютеры для изучения глубин космоса, пусть и не обладая всеобъемлющими знаниями о сверхновых звездах и черных дырах. Значимость любителей в орнитологических наблюдениях и сборе информации трудно переоценить. Любители предоставляют часть мощностей своих домашних компьютеров для расчетов, проводимых в рамках научных проектов — да, это уже реалии сегодняшнего дня. Кроме того, обычные люди делятся используемой для проведения научных и медицинских исследований информацией личного характера о своем здоровье, питании, поведении домашних питомцев. Сбор и обработка огромных объемов данных, получаемых в рамках подобных проектов, получили название «гражданская наука» и представляют собой возрастающую в своих масштабах тенденцию. Подобная наука от полного понимания участниками проверяемых гипотез не зависит.
Если говорить о нашей взаимосвязи с наукой в качестве мыслящих граждан, то мы все чаще будем выступать в роли практиков и участников, а не пытающихся лишь что-то понять сторонних наблюдателей.
Применительно же к настоящему времени можно говорить о том, что интеллектуальные способности человека препятствием в разработке революционных теорий пока не являются. Поскольку пока теории выдвигаются только людьми, уже в силу самого своего рождения теории эти поддаются пониманию по крайней мере некоторыми из нас, хотя здесь, как правило, речь идет о наиболее умных и образованных людях. Как только новые теории начнут выдвигаться гениальными машинами, данное интеллектуальное преимущество одних над другими исчезнет, и однажды настанет момент, когда понимание будет казаться достоянием весьма далекого прошлого. Не стоит полагать, что мы уже сейчас знаем, какие именно области науки будут заниматься сбором данных с привлечением энтузиастов-добровольцев, а в каких гениальными машинами будут выдвинуты гениальные теории. Пищеварительная система морских звезд вполне может оказаться той областью, где машины способны будут подметить закономерности, ускользающие от нашего внимания, и предложить достаточно сложные, для нас же — и вовсе непонятные, теории.
Нам же все в большей степени будет доступна та часть науки, которая занимается сбором информации с привлечением энтузиастов. Видимой частью науки будут ее административная составляющая и система сбора данных, а также волшебные технические устройства, которыми мы будем пользоваться. Что же касается, условно говоря, «средней» прослойки знаний — науки как общего способа понимания образованными гражданами устройства мира посредством теорий,—то пик ее расцвета придется на двадцать первый век.
Куда движется экономика?
Ученые, как правило, страдают комплексом провинциальности, когда речь заходит об их собственных областях науки и специализации, но все же имеет смысл уделить внимание и той науке, которой занимаюсь я сам и которую с легкой руки Томаса Карлейля называют «мрачной».
За последние десять лет в экономической науке наблюдается значительный сдвиг в вопросах, которым уделяется первостепенное внимание. И вызван он деятельностью интернет-компаний, а не прихотью ученых-экономистов. При разработке своих бизнес-моделей и продаже своей продукции потребителям интернет-компании зачастую пользуются непроверенными и в значительной мере неструктурированными данными. Делают они это просто потому, что могут себе это позволить. В распоряжении Facebook, Google, Amazon и прочих компаний находятся невероятные объемы высококачественной информации — большие, чем в распоряжении большинства ученых-экономистов. И при обработке данных они идут путем, имеющим мало общего с теоретической работой. Они просто грубо «перемалывают» данные, и теперь мы имеем дело с тем, что получило название больших данных. Данное понятие является предвестником грядущей бизнес-революции и означает использование статистики по данным, производимым электронными средствами общения.
В своем подходе к работе с этими данными указанные компании избегают структурных теоретических моделей. Ими предпринимаются попытки соответствующего кодирования и организации данных, однако они избегают начинать эту работу с «модели Джонса, объясняющей, почему люди пользуются поисковиком Google», или «модели Брауна, позволяющей выявить, какие книги покупают на Amazon». Компании эти берутся сразу за цифры и пытаются выявить благоприятные возможности, где только можно.
Экономика в качестве области исследований в последнее время идет тем же путем, что и интернет-компании: множество данных и относительно слабая структура теоретического характера. Мощное «перемалывание» данных и тщательный сбор информации отодвигают теоретическую составляющую на второй план. Совсем от теоретических моделей мы еще не отказались, поскольку мы придаем ряду из них огромное значение, например модели, согласно которой повышение цены при неизменности прочих критериев ведет к снижению потребления соответствующего товара или услуги. Однако это — далеко не новые теории, реальные же действия и добавочная стоимость проистекают из данных и их обработки, включая данные полевых исследований, лабораторных экспериментов и опытов с произвольным распределением объектов по контрольным группам. Используемые модели совершенствуются в недостаточной степени, а их сложность зачастую отпугивает многих ученых-экономистов.
Я резюмировал бы наблюдаемую картину следующим образом: (а) значительно более качественные данные; (Ь) более высокие стандарты для эмпирических опытов; (с) большое число новых сложных теорий, не находящих соответствующего практического применения. Развитие таких направлений, как математическая экономика, экономический инжиниринг, экономика сложных систем и теория игр продолжается — чего и следовало бы ожидать от многосторонних и специализированных дисциплин, однако свое относительное влияние данные дисциплины утрачивают. Экономика все в меньшей мере напоминает работу Эйнштейна и Евклида и все в большей — исследования пищеварительной системы морских звезд.
Если сегодня и есть экономисты, работы которых имеют значительное влияние, то это Эстер Дуфло и Абхиджит Банерджи, а также их коллеги из Лаборатории проблем бедности Массачусетского технологического института. Однажды мне довелось посетить один из их исследовательских проектов в Хайдарабаде, Индия. Исследованием были охвачены десятки тысяч человек, одни из которых имели возможность воспользоваться услугами микрокредитования, а другие — нет. В исследуемые группы вошли жители сопоставимых районов, задача же проекта заключалась в определении положительного эффекта микрокредитования или же отсутствия такового. Десятки добровольцев проекта помогали в сборе информации о заемщиках до и во время их участия (или неучастия) в программе микрокредитования. Эта информация включала данные о доходе, новой работе или начале предпринимательской деятельности, невозможности погасить кредит и прочих аспектах повседневной жизни экономического характера. Основной вопрос, на который требовалось найти ответ, был предельно простым: изменилась ли к лучшему жизнь тех, кто воспользовался микрокредитами? Выяснилось, что представители данной категории чаще начинали собственную предпринимательскую деятельность, что и позволило авторам проекта написать свой ставший классическим труд. Некоторые специалисты рассматривают данный проект наряду со схожим экспериментом, проведенным в Йельском университете под руководством Дина Карлана, в качестве самого значимого исследования проблемы микрокредитования. Данные проекты не имеют ничего общего с проектами, где у государственного агентства запрашиваются открытые данные и проводится регрессионный анализ без особого внимания к качеству или значению представленных цифр. Организация и проведение полноценного эксперимента в полевых условиях возможны исключительно человеком и не могут быть выполнены умными машинами.
Используемые вне экономической науки компьютерные программы способны анализировать огромные объемы числовых данных и выявлять закономерности гораздо более совершенным образом, чем это в состоянии сделать сегодняшние эмпирические исследователи. Способны они и представлять результаты своей работы. Программа способна, к примеру, обработать информацию по множеству пользователей социальных сетей и выявить влияние пола, возраста и места жительства на музыкальные предпочтения. Данные программы будут в состоянии подтвердить наличие связей, в существовании которых мы уже убеждены, выявить связи, которые нам пока не видны и, может быть, предложить гипотезы, о которых мы не подозреваем. Экономическая наука к этому пока не пришла, но, возможно, в ближайшие пятьдесят лет подобные решения заменят собой зависимость нынешних экономистов от теоретических моделей. Мощность и качество данных, скорее всего, будут расти быстрее мощности и качества наших самых передовых моделей.
Нынешняя система построения моделей в социальных науках аналогична «логике гроссмейстеров в эпоху, предшествующую появлению компьютера Deep Blue». Построение моделей являлось и по-прежнему остается крайне удобным подходом, поскольку социальные науки еще только ждут появления своего аналога Deep Blue.
С началом использования машинного разума в экономике мы будем в состоянии усовершенствовать свои представления о некоторых фундаментальных закономерностях, свойственных экономическим феноменам. Благодаря машинному анализу мы сможем лучше понять причины финансовых кризисов, выявить факторы, свидетельствующие об избыточной доходности акций, или культурные предпосылки экономического развития. Нам будет комфортно осознавать, что знания, которыми мы уже владели, были подтверждены, за исключением незначительных поправок, машинным разумом. В более долгосрочной перспективе, по мере совершенствования качества данных и роста числа используемых параметров, машинный разум будет в состоянии указать нам, какое сочетание нормативно-правового режима и монетарной политики приведет нас к финансовому кризису (с определенной долей точности, конечно), а мы даже не сможем понять, на чем подобные выводы основаны. Мы будем пытаться разобраться в логике машины, но объемы данных и сложность моделей окажутся за пределами нашего понимания. Мы будем знать, каким образом представлять данные, требующиеся для машинного анализа, как проверять результаты анализа одних машин с помощью других и каким образом данные результаты использовать. Однако настанет момент, когда мы перестанем понимать все составляющие науки, как перестанем понимать и то, каким образом прогнозы сочетаются друг с другом. Лишь машина сможет — на свой собственный манер — владеть полнотой теории и результатов ее проверки.
В конце концов машины окажутся в состоянии посягнуть на все или большинство функций, выполняемых экономистом. Социолог же будущего более не будет представлять собой независимого специалиста, формулирующего теории, проверяющего их относительно имеющихся данных и публикующего полученные результаты. Социолог будущего будет все в большей мере опираться на мощь компьютера и дополнять своей работой деятельность компьютерных программ. Некое подобие публикаций, возможно, и будет существовать, однако главенствующий внешний формат исследовательской информации будет представлен в стандартизированном, удобном для работы машин виде. Вместо «чтения статей» мы будем обращаться к машинам за результатами их метаисследований, суммирующими последние достижения их работы, подобно тому, как сегодня можно запросить анализ шахматной позиции у программы Rybka. То, что раньше было отдельной журнальной статьей, станет информационными данными для программ. «Специалистами» будут считаться специально подготовленные работники, способные разобраться в выводах программы или перевести данные в пригодный для ввода в компьютер формат, а не лица, собственно и выполняющие аналитическую работу.
Это крупнейшее отдельно взятое преобразование в экономической науке, которое мы можем ожидать в ближайшие пятьдесят лет. Когда речь заходит о «новой парадигме», многие ожидают появления очередного Маркса, Кейнса или Хайека. Однако грядущие изменения будут более радикальными и ими будет поставлена под сомнение сама взаимосвязь между ученым и его областью науки. Реальным же преобразованием станет подчиненное положение отдельно взятого ученого.
Я уже наблюдаю начальные проявления данных тенденций в экономике, одной из тех областей социальных наук, где влияние компьютеров наиболее сильно. Новоявленные кандидаты наук весьма ловко управляются с данными, но многие из них не разбираются в проблемах микроэкономики. Если вы зададите им какой-нибудь простой вопрос из области микроэкономики, подобный тем, что когда-то были включены в программу Чикагского университета, то вряд ли получите более-менее удовлетворительный ответ. Если вы спросите соискателей на рынке труда, ставших вчера кандидатами наук: «При каких условиях разрешение производителям выкупать места на полках в супермаркетах в отличие от запрета подобной практики будет выгодно потребителю?» — то вряд ли добьетесь чего-то большего, чем удивленный взгляд. Это вопрос логики исключительно микроэкономической природы и крайне примитивен по своей структуре (что вовсе не означает то же самое, что и простой вопрос), однако данные навыки почти нигде более не преподаются. При этом те же самые люди, не способные ответить на вопрос микроэкономического характера, могут легко справляться с компьютерным программированием и преобразованием данных в удобную для использования форму. В целом происходит появление большего числа первоклассных эмпириков, чем когда-либо прежде, однако существенного прогресса в экономической теории за последние лет двадцать не наблюдается. Теории уделяется все меньше и меньше внимания.
За неимением лучшего новаторская работа в таких областях, как экономика развития и экономика труда — двух сферах, зависящих от статистических данных и возрастающих в своей важности,— предполагает использование более простых теорий, чем двадцать-тридцать лет назад. Именно более простые теории позволяют нам поставить себе на службу способность компьютеров анализировать данные или проводить эксперименты в полевых условиях. В этом плане направление развития экономики сильно отличается от того, что происходит в теоретической физике или космологии. Именно более простые экономические теории имеют наибольшее влияние, в то время как сложные теории, не исчезнув еще полностью, свое влияние утрачивают.
Сегодня авторы большей части передовых исследований в макроэкономике не стали бы относить свои работы ни к «кейнсианскому», ни к «монетаристскому» течению, ни к какой бы то ни было иной школе или направлению. Во главу угла поставлены данные, а излишняя привязанность к какой-либо отдельной модели экономической структуры видится чем-то недопустимым.
Если мне попадается важная экономическая публикация, датируемая 2013 годом, то я готов поспорить, что в ее основе лежит нетривиальный подход к поиску и воспроизводству данных, а не новаторская теоретическая идея. Разумеется, анализ данных невозможен без их сбора, а последнее машинному разуму пока неподвластно. Компьютер не в состоянии пообщаться с жителями руандийской деревни или понять, какие именно вопросы следует задать, не говоря уже о документировании ответов и их конвертации в доступный ему формат.
Чтобы лучше понять происходящее с кадрами теоретической науки, достаточно обратиться к профессиональной деятельности ведущих теоретиков современности. Работы американского экономиста Стивена Левитта посвящены проблеме имен, которые дают детям, спорту, недобросовестности преподавателей, классическим вопросам социологического образования и т. п. Еще один экономист, нобелевский лауреат Гэри Беккер, посвятил десятилетия изучению проблем поведения в семье и дома, даже если эти проблемы никоим образом с экономикой не связаны. Психолог Даниэль Канеман получил Нобелевскую премию за работы в области экономики. Вопросами экономики занимаются и выпускники юридических вузов. Экономистом Полом Кругманом было недвусмысленно заявлено о своей приверженности простым моделям. Значительная часть новаторской работы в политологии проделывается экономистами под вывеской «общественный выбор» или «политическая экономика». Мы уже недалеки от фактически единой, более-менее цельной эмпирической социальной науки. В рамках такой социальной науки исследователи тщательнейшим образом осваивают эмпирические методики, но в гораздо меньшей степени — простые теории, относящиеся к области их специализации. Наконец, их собственно исследовательская деятельность состоит в поиске новых массивов данных или их создании — путем разыскивания данных или проведения лабораторных и полевых экспериментов.
Экономисты, предпочитающие более логические подходы, пойдут другим курсом, который позволит им не вымереть окончательно. Они в гораздо меньшей степени будут заниматься оригинальными исследованиями, а возьмут на себя роль информационно-оценочной службы для других специалистов. Они будут в состоянии перекладывать результаты деятельности других специалистов в понятную не только широкой публике, но и другим представителям своей профессии форму. Специалисты эти, вооружившись компьютерами, будут фактически выполнять те же функции, что и игрок стиля «адванс» Энсон Уильямс, «переваривая» поступающую из разных источников информацию и отшлифовывая навыки ее поиска, усвоения и оценки. В анализе предлагаемых экономических решений, или, если проводить аналогию с шахматами, «ходов», данными специалистами будет проявлен крайне высокий уровень мастерства, более высокий, нежели у многих нобелевских лауреатов, несмотря на отсутствие у них значимых исследовательских достижений. На них будет возложена роль переводчиков истин, поступающих к нам от нашего сонма машин.
Данными исследователями, работающими в стиле шахмат «адванс», будет проторен фундаментально новый путь «занятия» экономической наукой и предложено фундаментально новое понимание того, что значит быть экономистом и даже ученым. Данные специалисты смогут зарабатывать хорошие деньги и получат свою долю публичной славы, а их число будет расти по мере того, как их повседневная работа будет все меньше и меньше напоминать собой традиционное занятие наукой, свойственное их областям специализации.
По крайней мере на какое-то время они останутся единственными людьми, еще имеющими четкое представление о происходящем.
12. Новый общественный договор?
Что станет с Америкой в целом в ближайшие двадцать-сорок лет? Какова будет наша политика в новой системе труда?
Тут стоит вспомнить старое изречение, приписываемое Йоги Берре: «Прогнозы — дело нелегкое, особенно когда речь идет о будущем». Тем не менее оно может быть нам полезно в том, чтобы разобраться в настоящем и сделать предположения о возможных тенденциях развития в будущем. У некоторых предположения по данным тенденциям вызовут острейшее неприятие. Что ж, пускай. Но давайте поначалу разберемся в возможных причинах данных тенденций.
Описанные в настоящей книге силы, особенно силы, действующие на рынке труда, приведут к тому, что общественный договор будет переписан, пусть даже в качестве такого его и не всегда будут признавать. Мы отойдем от общества, где мы притворяемся, что всем нам обеспечен приемлемый уровень жизни, к обществу, где людям придется заботиться о себе еще больше, чем им приходится это делать теперь. Мне видится мир, в котором, скажем, 10-15% граждан — это крайне обеспеченные люди, ведущие невероятно комфортную и приятную жизнь и являющие собой эквивалент сегодняшнего миллионера, только при более высоком уровне медицинских услуг.
Значительная часть остального населения страны будет довольствоваться не растущей, а, может быть, даже снижающейся заработной платой при более широких возможностях проведения недорогого досуга и получения недорогого образования. Многие из представителей данной категории населения смогут жить достаточно качественно за счет того, что будут в состоянии извлекать выгоды из бесплатных или почти бесплатных услуг, обеспечиваемых современными технологиями. Других же ждет прозябание.
Девиз «Нас 85%!» вряд ли сможет соперничать в популярности с лозунгом «Захвати Уолл-стрит!». На «меритократию» будут все чаще ссылаться в качестве главного довода в пользу системы неравенства доходов», а вот то, следует ли ее рассматривать в качестве объяснения, обоснования или оправдания существующего порядка вещей, будет оставлено на ваше личное усмотрение. Поскольку добиться успеха целеустремленным людям будет проще, чем когда бы то ни было, на самый верх социальной лестницы сможет проложить себе путь новая когорта представителей малообеспеченных слоев населения. Истории, сошедшие со страниц книг Горацио Элджера, найдут свое воплощение в реальности — но только для тех людей, кто обладает соответствующими навыками и взглядами на жизнь, в частности — инициативой и способностью дополнять собой новые технологии. Лучше всего данную тенденцию демонстрирует появление нового среднего и высшего классов в Индии и Китае.
В пользу обоснования неравенства доходов с помощью меритократии будет говорить наглядность примеров. На вершину социальной лестницы будут регулярно возноситься достойные представители неимущего класса, что облегчит задачу игнорирования интересов тех, кто из нужды вырваться так и не смог. Представители зажиточного класса будут проявлять все большую инициативу и целеустремленность, их число со временем будет увеличиваться, а влияние — именно в силу того, что отбор будет происходить на основе инициативности — возрастать. Именно их ценности будут определять общественное мнение, что означает повышенное внимание к вопросам персональных амбиций и инициативы. Степень целеустремленности молодого человека станет лучшим показателем его возможности подняться вверх по социальной лестнице.
Станем мы и свидетелями гораздо более частых проявлений сегодняшнего лицемерия. Например, сегодня преподаватели экономики в престижных университетах зачастую объявляют свою приверженность либерально-демократической политике и таким ее проявлениям, как система социальной защиты. Между тем те же преподаватели на просьбу объяснить свой выбор кандидатов при приеме в штат учебного заведения или выбор студентов, которым они готовы оказать протекцию на рынке труда, зачастую обосновывают свои ответы как раз понятиями меритократии. Если студент выпускного курса не в состоянии представить свою работу по вопросам рынка труда к пятому курсу обучения, причина в том, что «данный студент не обладает достаточной трудовой дисциплиной», или в чем-то подобном. Однако тот же преподаватель будет крайне осторожным в своих оценках системы социальной защиты из страха прослыть критиком либеральных ценностей, подобно, скажем, Чарльзу Мюррею. Когда речь заходит о системе ценностей и принципах повседневной жизни, разница между консерваторами и либералами в большинстве вопросов оказывается не столь существенной, как может показаться на первый взгляд.
Но что подобное смешение ценностей означает для решений, имеющих реальные последствия для общества? Мы будем отчислять на развитие государства всеобщего благоденствия столько средств, сколько можем себе позволить, но не более того.
Мы уже стали свидетелями реализации некоторых составляющих данной картины, таких как поляризация на рынке труда и удешевление образования. А теперь рассмотрим роль государства. Начнем с государственного бюджета, отражающего суть деятельности государства — сбор и расходование денежных средств.
Бюджетный кризис
Исходный вопрос предельно прост: если зарплаты большинства, хотя и не всех американцев, перестанут расти, как американское правительство будет сводить концы с концами? С самого начала обсуждения проблемы долгового потолка и кризиса бюджетного дефицита, а может быть, и ранее, все говорят о нагрузке на бюджет и рассуждают о том, что предпочтительнее — повышение налогов или снижение государственных расходов? Большинству из нас понятно, что понадобится и то и другое и что в любом случае свести концы с концами правительству будет крайне тяжело.
Издержки системы здравоохранения до недавнего времени увеличивались в среднем на 5 и более процентов в год, хотя в силу последней рецессии данная тенденция несколько замедлилась. Несмотря на все разговоры, что однажды рост расходов прекратится, он продолжается полным ходом, а затраты на здравоохранение угрожают поглотить экономику. Если какая-то сумма увеличивается на 5% в год, то примерно каждые четырнадцать лет она вырастает вдвое. Понять, почему этот рост издержек трудно остановить, несложно. Американское население стареет и все в более раннем возрасте выходит на пенсию, а средняя продолжительность жизни увеличивается. Даже самый жесткий план по контролю за расходами на систему здравоохранения обречен идти против сильного течения. Проблема только усугубится, если средняя продолжительность жизни превысит сегодняшние прогнозы или если экономическому росту будут препятствовать финансовые кризисы, вооруженные конфликты, проблемы окружающей среды и прочие масштабные бедствия и катастрофы.
Есть еще одна потенциальная опасность. В 2012 г. в США были установлены крайне низкие ставки государственных займов, и резкое их повышение грозило бы усугублением бюджетных проблем. Существует серьезный риск падения бюджетных доходов, и длится он уже не первый год. Прошу учесть, что на тот момент, когда я пишу эти строки, в каждом долларе бюджетных расходов сорок центов приходится на взятые американским правительством в долг деньги, но так не может продолжаться вечно.
Рано или поздно что-то в существующей системе даст слабину.
Экономисты и специалисты по бюджетным вопросам бьются над проблемой, решение которой им не дается. Многие из них не понимают, насколько необходимо снизить расходы и повысить налоги, чтобы добиться ее решения. Для этого потребовалось бы снизить расходы на федеральную систему медицинского страхования Medicare и социальное обеспечение либо повысить налоги до грабительского уровня, однако ни то ни другое широкой политической поддержки не получит, даже если вы и придерживаетесь мнения, что подобные «ходы» — отличная мысль. Однако дефолт тоже не выход из ситуации, поскольку это спровоцировало бы крупнейший финансовый кризис в истории мировой экономики и привело бы к еще одной Великой депрессии. Наши валютные рынки и банки рухнули бы, безработица резко пошла бы вверх, а в итоге все равно пришлось бы существенно снижать расходы.
Широко распространено мнение, что «1% самых богатых граждан» может профинансировать или профинансирует эти грядущие расходы за счет выплаты более высоких налогов. Но в силу ряда причин мне это представляется маловероятным, хотя я и считаю, что состоятельным гражданам придется платить более высокие налоги. Так почему бы им не оплатить весь чек? Во-первых, в перспективе число богатых людей превысит отметку в 1%. Их число возрастет, и это означает, что возрастет и их влияние. Представьте, что миллионеры составляют 10% населения. Это сделало бы их необыкновенно влиятельной и могущественной в политическом плане группой населения — гораздо более могущественной, чем сегодняшние миллионеры. Вы можете представить себе, чтобы данная группа согласилась финансировать будущее всей страны путем увеличения своих налогов? Лично я не могу.
Во-вторых, заставить богачей раскошелиться не всегда легко. В их распоряжении — налоговые убежища, списание долгов, налоговые послабления, не подлежащие налогообложению бонусы неденежного характера для сотрудников и зарубежные счета. И все это — под прикрытием лучших юристов и бухгалтеров, которых только можно позволить себе, а в какой-то момент, как мне представляется, и компьютерных юристов и бухгалтеров. Вы можете полагать, что их можно будет лишить всех этих «лазеек», однако этого никогда не было сделано в прошлом, и я не думаю, что подобное может произойти в ближайшем будущем. Конечно, лица, располагающиеся ниже самой зажиточной группы населения, доступа к подобным «лазейкам» не имеют, однако в силу ряда причин возможности по повышению их налогообложения также будут ограниченны. Например, если вы — хорошо зарабатывающий юрист из Нью-Йорка, платящий в дополнение к федеральным налогам налоги в казну штата и города, а также налог с продаж, вы уже отдаете более 50% своего заработка в виде налогов. При дальнейшем повышении налогообложения доходы многих людей либо снизятся, либо перестанут расти.
Ключевым же вопросом здесь является то, что экономисты называют «распределением налогового бремени». Данное понятие предполагает следующее: вы можете повысить налоги для состоятельных граждан, но нет никаких гарантий, что именно на них фактическое налоговое бремя и ляжет. Предположим, мы повысили налоги для Джоан Роулинг, автора книг о Гарри Поттере. В ответ она может потребовать лучших контрактных условий от своего издателя, и в итоге розничная цена ее книг возрастет. То, каким образом налоги находят свое конечное выражение в зарплатах, ценах и окупаемости капиталовложений, представляет собой сложную проблему, уже давно находящуюся в сфере внимания экономистов. Мы по-прежнему не знаем всех ответов, но нам отлично известно, что многие налоги в итоге перекладываются на чужие плечи. Кроме того, в будущем мы ожидаем высокого спроса на талантливых работников верхнего сегмента зарплат. Этот спрос будет существовать несмотря ни на что, и работодателям придется отвечать на повышение налогов путем увеличения зарплат данных специалистов. Так какой смысл повышать налоги работников верхнего сегмента зарплат, если значительная часть налогового бремени будет переложена на плечи простого гражданина?
Итак, налоги несколько повысятся, главным образом для состоятельных лиц и владельцев капиталов, а наш налоговый кодекс подрежет наиболее возмутительные из существующих на сегодняшний день налоговых льгот. Однако повышения налогов для решения наших бюджетных проблем в будущем окажется недостаточно.
А как насчет снижения расходов? Их снижение также не даст необходимого решения, хотя я и ожидаю снижения ряда расходов и считаю, что некоторые расходы действительно необходимо снизить. Но давайте взглянем на бюджет: каковы три крупнейшие проблемы на сегодняшний день? Это социальное обеспечение, федеральная система медицинского страхования Medicare и программа медицинской помощи малообеспеченным Medicaid. При этом по уровню расходов Medicare вот-вот выйдет в этом списке на первое место. Первые из двух указанных статей расходов предназначены исключительно для престарелых (и некоторых категорий инвалидов), плюс к этому примерно треть расходов в рамках программы Medicaid также идет на оказание медицинской помощи престарелым. Лица преклонного возраста проявляют высокую активность на выборах, и в сокращении данных программ не заинтересованы. Различные сферы медицинской системы, представляющей сегодня почти одну пятую экономики США, в сокращении расходов также не заинтересованы. Число пожилых людей будет только расти, как будет расти и сфера медицинских услуг. Так почему мы думаем, что, если мы не снижаем расходы на данные программы сегодня, мы вдруг снизим их через десять-пятнадцать лет?
Но самое важное — объемы снижения расходов, способные ликвидировать бюджетный дефицит, слишком велики. Чтобы ликвидировать бюджетный дефицит сегодня, нам пришлось бы практически закрыть программы соцобеспечения, Medicare и Medicaid. И речь здесь идет о полном упразднении данной категории расходов, а не об их перераспределении. Существует множество проектов приватизации ряда данных программ, и не все они достаточно хороши, но всех их объединяет одно: ими предусматривается перераспределение издержек программ, но не устранение этих издержек.
Осмелюсь предположить, что средние объемы помощи, оказываемой пожилым, малообеспеченным и ряду других категорий граждан, не снизятся, независимо от того, одобряем мы это или нет. Мы можем снизить часть расходов за счет отказа от финансирования помощи некоторым лицам (иммигрантам) или отказа от финансирования ряда услуг (скажем, операций на коленных суставах и позвоночнике — до тех пор пока они не станут более эффективными). Однако общие расходы на медицинские услуги престарелым будут расти — как в абсолютном выражении, так и в выражении на душу населения,— а не снижаться. Это общая тенденция, наблюдаемая в странах Запада со второй половины XIX века, и ни один реформатор, включая Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана, не брался со всей серьезностью за социальные расходы и не смог существенно их сократить. Проблема в том, что это затрагивает интересы слишком значительной части населения.
Благодаря всем этим программам наш альтруизм не пострадает, а в своем абсолютном выражении, возможно, и разрастется. Однако многие из все разрастающихся притязаний на государственную помощь окажутся без ответа, поэтому неравенство будет все более однозначно признаваться в качестве нормы. В процентном выражении альтруизм государства применительно к неудовлетворенным потребностям и громогласным притязаниям будет только снижаться. Это произойдет независимо от того, кто победит на американских выборах: левые прогрессивисты, так называемое Движение чаепития или какое-либо другое политическое объединение. Дело здесь не в идеологии, а в умении складывать числа. Лет через десять старение американского населения и растущие издержки здравоохранения вынудят нас пойти на весьма радикальные изменения в бюджетной системе.
Я прогнозирую целый ряд следующих изменений, начиная с самых очевидных и заканчивая гораздо менее вероятными:
1. Налоги будут повышены, особенно для лиц с высокими доходами.
2. Расходы на программу Medicaid в той части, которая касается оказания медуслуг малообеспеченным лицам, будут сокращены (но в гораздо меньшей степени — расходы на медицинское обслуживание престарелых) за счет ужесточения требований по категориям лиц, которые подпадают под программу, и за счет регулирования ставок денежной компенсации работы участвующих в программе врачей, которые станут обслуживать участников программы далеко не в первую очередь.
3. Одним из источников бюджетного дефицита станут реальные зарплаты, поскольку бремя различных издержек перекладывается на плечи работающих посредством условий трудовой занятости, включая высокие издержки обязательного медицинского страхования работников.
4. Еще одним источником бюджетного дефицита станет снижение поступлений от земельной ренты; другими словами, стоимость жизни снизится, поскольку население будет предпочитать более дешевое жилье.
5. Часть бюджетного дефицита будет покрыта за счет снижения нашего расточительного потребления и приобретения бесполезных товаров.
Все эти предположения основаны на довольно простой теории, бытующей в американской политике: «Старики своего добьются». Здесь можно добавить: «В будущем они добьются еще большего». Их будет больше, и они крайне заинтересованы в голосовании по вопросам, касающихся льгот для престарелых. К 2030 г. примерно одна пятая населения США будет столь же стара, что и одна пятая сегодняшнего населения Флориды: шестьдесят пять лет и старше. Как правило, немногим из тех политиков штата Флорида, кто выступает за сокращение расходов на соцобеспечение и медицинское страхование, удается добраться до вершин политического Олимпа и добиться переизбрания.
А вот добиться сокращения расходов на программу Medicaid гораздо проще, и большинство штатов уже пытаются уклониться от финансового участия в программе, которая финансируется совместно федеральным правительством и штатами. Программа Medicaid предназначена для финансирования медицинской помощи малообеспеченным, а малообеспеченные ходят на выборы не так охотно, как старики. Малообеспеченное население не пользуется сопоставимым влиянием и в гораздо меньшей степени участвует в различных политических процессах. Бедняки слишком заняты тем, чтобы свести концы с концами. Правительства штатов пытаются снизить расходы на программу Medicaid не столько за счет крупных сокращений, сколько за счет изменения ее структуры таким образом, чтобы получить доступ к участию в ней стало более затруднительным.
Чтобы понять, как именно будет произведено сокращение расходов на программу Medicaid, можно обратиться к типичному бюджету правительства штата. Основные статьи расходов — это образование, транспортная система, судебная система и правоохранительные органы. Расходы на Medicaid мешают финансированию данных программ, и это притом, что программы эти гораздо популярнее расходов на здоровье бедняков.
А теперь обратимся к снижению бюджетных поступлений вследствие сокращения зарплат и доходов от земельной ренты.
Когда перед правительством встает проблема бюджетного дефицита или ему требуется сбалансировать бюджет, оно прибегает к предписаниям — в самом широком смысле этого слова. Например, если правительство не в состоянии оплачивать медицинское страхование каждого гражданина, оно может обязать предприятия предоставлять медицинскую страховку всем или части своих работников. Именно это и было сделано в рамках реформы здравоохранения, предпринятой Бараком Обамой: предприятиям с числом работников выше определенного уровня предписано предоставлять медицинскую страховку сотрудникам, занятым полный рабочий день. Самозанятым и прочим категориям трудящихся предписано покупать медицинскую страховку на собственные средства, хотя и в сочетании с государственными субсидиями.
Чем выше стоимость обязательного медицинского страхования, тем меньше будет у бизнеса желания нанимать дополнительных работников. Обязательное медицинское страхование просто-напросто снижает спрос на наемный труд и общий уровень заработной платы. Если вам указывают, как именно вам следует тратить свои деньги — что и происходит в случае с обязательным медицинским страхованием,— это ведет к снижению достающейся вам в итоге суммы.
Независимо от того, насколько удачным или неудачным с точки зрения социальной политики может оказаться законодательство в области здравоохранения, разрабатываемое по поручению Барака Обамы, для многих оно осложнит положение вещей на рынке труда, да и уже осложнило одними своими перспективами принятия. Решением Верховного суда, подтверждающим легитимность обязательного медицинского страхования, предусматриваемого новой законодательной инициативой, косвенно признается обрисованное мною положение вещей. Принимая во внимание то, откуда начинается американский бюджет, обойтись без обязательности социальных гарантий крайне сложно. При этом необходимо отметить, что той частью законодательства, относительно которой Верховным судом были выражены сомнения, стала часть, предусматривающая расширение программы Medicaid, и со временем именно в отношении этой программы будут предприняты попытки урезания бюджетных средств.
Отметим, что у престарелых избирателей — в силу отсутствия личной заинтересованности — оснований ненавидеть обязательное медицинское страхование нет, ведь их медицинское обслуживание финансируется в рамках программы Medicare. Более того, не будь Medicare, им бы пришлось приобретать медицинскую страховку в той или иной форме. Престарелые либо не работают, либо обязательное медицинское страхование не отражается на их заработной плате, поскольку их оно не касается. С большой долей вероятности можно прогнозировать, что в той или иной форме обязательное медицинское страхование сохранится, а его издержки будут в основном покрываться за счет реальной заработной платы трудящихся и отражаться на состоянии рынка труда. Будущее представляется мне временем, когда у обычного работника будет больше гарантий доступа к услугам здравоохранения на бумаге, но не обязательно на практике, и меньше денег, которые он мог бы потратить на что-то еще.
Каким образом грядущие бюджетные проблемы могут быть, по крайней мере частично, решены с помощью более низкой арендной платы?
Решение здесь также является предельно простым, хотя и малопривлекательным. Если у вас не слишком много денег, переезжайте в более дешевое жилье. Это ответ, к которому рано или поздно приходят те, у кого не растут или падают зарплаты, те, у кого были урезаны государственные пособия, или те, кто оказался их лишен.
Именно это уже повсеместно и происходит.
Чтобы заглянуть в будущее, можно обратиться к статистике переездов на новое место жительство. А точнее — посмотреть, в какие именно штаты переезжают американцы, что является показателем того, к чему люди в действительности стремятся. В настоящее время наблюдается переезд большого числа американцев и иммигрантов в Техас. Так, в 2008-2009 гг. население Техаса только за счет вновь прибывших увеличилось на более чем 147 тысяч человек.
Почему Техас настолько популярен? Уже долгое время Техас входит в число штатов с самым высоким уровнем убийств. Велико в нем и число преступлений против частной собственности. В Техасе теплый климат, однако погода изобилует штормами и торнадо. Зачастую в Техасе слишком жарко. Так в июле-августе 2011 г. на протяжении тридцати пяти дней подряд температура в районе Далласа и Форт-Уэрта не опускалась ниже 37°C. И это еще не рекорд. Техас не слишком щедр на социальные пособия и финансирование программы Medicaid, а 27% его населения не имеют медицинской страховки. Техас славится как штат с одной из худших образовательных систем, по крайней мере по такому параметру, как число школьников, получающих полное среднее образование, — в Техасе этот показатель ниже 70%.
Чем Техас может похвастаться, так это крайне дешевым жильем и довольно большим числом новых рабочих мест (но в этом нет особой заслуги никого из губернаторов штата, как нет и их вины в высоком уровне убийств). Другими словами, если вы живете в Техасе, на особый уровень государственных услуг вам рассчитывать не приходится, но зато в карманах у вас, возможно, больше наличных, чем у жителей многих других штатов. Здесь у вас больше шансов найти работу и уж точно — найти недорогое жилье. А если высокая влажность вас не пугает, так еще лучше.
Разница цен на жилье невероятна. Например, типичное жилье в Бруклине стоит более полумиллиона долларов, и в 85% случаев — это квартиры, а не индивидуальные дома. Они не всегда отличаются хорошей сантехникой и системой кондиционирования. В Хьюстоне же жилье стоит в среднем 130,100 долларов. И речь здесь, как правило, идет об индивидуальных, более современных домах.
Причина дешевизны жилья в Техасе не только в огромной протяженности штата. Еще одна причина — отсутствие жесткого городского планирования. Например, в Хьюстоне планирования в традиционном его виде нет. По соседству с вашим домом могут оказаться многоэтажное офисное здание, магазин подержанных музыкальных дисков и публичный дом. Хьюстонцы к подобному положению вещей привыкли, а поскольку стоимость жилья сравнительно невелика, то относительно состоятельные люди могут позволить себе избежать подобного соседства. Как бы то ни было, отсутствие планирования делает жилье более доступным. Я не ожидаю распространения подобной практики на всю Америку, поскольку ассоциации владельцев пригородных домов обладают значительным политическим влиянием. Планирование может стать менее строгим в большем числе американских городов. Тем временем люди голосуют ногами и переезжают жить в Техас.
Напрашивающийся же вывод указывает на то, что многим другим частям Америки следует ослабить требования по городскому планированию и таким образом снизить цены на землю. Мэтью Иглесиасом написана отличная книга, «Аренда чертовски дорога» (The Rent Is Too Damn High), в которой и рассматривается эта проблема. Я еще вернусь к этой теме, но независимо от того, будут ли в Америке предприняты новые реформы в сфере недвижимости, существует фундаментальная, очевидная, но при этом не получившая достаточной доли внимания истина: люди действительно хотят иметь больше денег. И они стремятся к этому больше, чем это нравится нашим политикам. Вы можете считать, что подобное стремление благородно и вполне в духе Айн Рэнд или, наоборот, что оно эгоистично и неэтично. В любом случае мне хотелось бы более подробно остановиться на том, что именно эта любовь к «презренному металлу», которая никак не проходит, значит для нашего будущего.
Большие объемы притока населения в Техас позволяют заключить, что более качественным государственным услугам многие американцы предпочитают деньги. Другими штатами, где наблюдается значительный приток населения, являются юг США и менее дорогие для проживания районы запада. По большей части эти штаты отличаются невысокой стоимостью жизни и относительно высоким числом новых рабочих мест, не слишком хорошими государственными услугами и дешевым жильем. Но подобное сочетание нравится далеко не всем, в чем вы и сможете убедиться, если опросите состоятельных представителей верхней прослойки среднего класса, проживающих в Бруклине, Массачусетсе или по соседству со мной в Северной Вирджинии. Тем не менее население страны в целом следует указанной тенденции.
Какие штаты отличаются высшим качеством госуслуг? Если говорить об объемах государственного финансирования, то первенство здесь удерживают Калифорния и северо-восточные штаты, однако, как правило, это именно те штаты, откуда наблюдается исход населения. Дороговизна государственной системы на уровне штата проверку конкурентоспособностью не выдерживает.
Вы ведь видели эти списки городов мира с наиболее комфортными условиями для проживания? На вершине списка можно постоянно встретить Ванкувер и Цюрих, и любой турист знает, насколько они красивы и удобны. Однако в Ванкувере (собственно городе) проживает около 603 тысяч человек, а в Цюрихе — примерно 372 тысячи. Сюда можно приплюсовать и население пригородов, однако даже в данном случае по общему числу жителей они не смогут тягаться с Сан-Паулу или Токио. Мое мнение таково, что города, оккупировавшие верхние строчки этих списков, не столь уж и хороши для проживания. Хорошо в них живется представителям элитных СМИ, состоятельным космополитам и туристам. Что же до обычного парня Джо, то Джексонвилл, Флорида — пусть и лишенный альпийских красот и европейской утонченности — более пригоден для проживания, чем города из подобных списков. В 2006 г. население Джексонвилла составило 794 555 человек. Для меня это — лучшее доказательство.
В конце концов многие американцы переедут в районы с более дешевым жильем и менее качественными государственными услугами — хотя бы для того, чтобы в карманах у них оседало немного больше денег. Районы эти могут оказаться не слишком милыми глазу — но такова уж плата за меньшую стоимость жизни. По мере того как миграция населения продолжается, изменяя то, чем мы являемся, Соединенные Штаты в целом окажутся очень похожи на то, что можно увидеть сегодня в Техасе.
Эта тенденция преобразует наш мир, независимо от того, подходят ли города с более низкой стоимостью жизни именно вам.
Насколько далеко зайдет данная тенденция? Этого не знает никто. Ответ дадут бюджетные трудности американского правительства и поляризация уровня зарплат.
Когда я бываю в странах Латинской Америки, меня поражает, сколько людей живут там на сравнительно небольшие деньги. Например, в Мексике мне довелось познакомиться с большим числом людей, живущих менее чем на 10 тысяч, а то и менее чем на 5 тысяч долларов в год. Людьми с достатком их не назовешь, но зато в их распоряжении — недорогие продукты питания и очень дешевое жилье. Позволить себе что-то еще они не могут. У них зачастую не хватает денег, чтобы показать ребенка врачу или купить новую одежду. Но их жилищные условия вполне удовлетворительны, хотя и не отличаются роскошью, и немалую роль здесь, конечно, играет теплый климат.
Предположим, вы — американский пенсионер с ежегодным доходом в 22 тысячи долларов и бесплатным медицинским обслуживанием в рамках программы Medicare. Данный уровень дохода может показаться небольшим, однако это — типичный доход человека со страховкой Medicare; при этом необходимо учитывать, что Medicare покрывает далеко не все медицинские расходы. С другой стороны, следует принимать во внимание и то, что многие престарелые получают помощь от родственников или владеют ценным имуществом, однако среднестатистическая чистая стоимость находящихся в их распоряжении средств и имущества составляет 137,349 долларов — или лишь немногим более 20 тысяч долларов, если вычесть стоимость недвижимости.
Многие ли лица с данным уровнем дохода согласились бы, чтобы цены на жилье и продукты питания соответствовали мексиканским, но при этом чтобы и качество жилья и продуктов питания было соответствующим? Подобный обмен может вас не прельщать, однако его возможность ценна сама по себе. Так, сокращение доходности инвестированных вами средств может привести к снижению уровня вашего дохода до 22 тысяч долларов в год, а то и ниже, что заставит вас пересмотреть свое мнение и переехать на юг. В любом случае, если бы я был пенсионером, я бы скорее переехал жить в Мексику, чем жил на 22 тысячи в год в предместье одного из американских городов.
Разумеется, большинство американцев переезжать в Мексику не собираются. Тем не менее, если бы подобные цены на жилье и продукты питания существовали где-то в Соединенных Штатах, это могло бы привлечь гораздо большее их число. Гипотетичность подобных вариантов приведет к попыткам добиться их воплощения в жизнь на территории США по тем же причинам, по которым американцы переезжают жить в Техас.
Причины, вынуждающие американцев переезжать в районы с более дешевым жильем, уже достаточно серьезны, и поляризация уровней доходов приведет к их дальнейшему усилению. Повышение доходов довольно многочисленной группы экономически активного населения подстегнет цены в наиболее престижных районах. Найти жилье в престижных частях Лос-Анджелеса или округа Ориндж будет все затруднительнее — даже в менее престижных их районах, например все еще отличающемся своими высокими ценами Анахайме. Потребность переезжать в районы с более дешевой стоимостью жизни будет только возрастать. Тем временем благодаря Интернету некоторым трудящимся стало проще найти удаленную работу, а пенсионерам — общаться с внуками по системе Skype.
Кстати, поляризация уровня доходов окажется более катастрофичной для чистой стоимости средств и имущества отдельных лиц, чем может поначалу показаться. Ко времени выхода на пенсию люди начинают жить не за счет своего дохода, а за счет своего состояния. Если взять две группы населения с разным уровнем дохода, то окажется, что разница в стоимости их состояния обычно существенно выше, чем разница в уровне доходов. Лицам с более высоким уровнем дохода удается скопить больше денег, начать большее число собственных коммерческих предприятий, избежать накопления долговых обязательств и, возможно, более разумно инвестировать свои средства. Они получают необходимые медицинские услуги, что помогает им поддерживать свою производительность на должном уровне. Другими словами, начальное неравенство в уровне доходов со временем усугубляется, а неравенство имущественного положения в США (и других странах) гораздо выше неравенства в уровне доходов. Это только увеличивает стремление к проживанию в престижных районах. Повторюсь: менее состоятельные люди будут вынуждены покидать подобные районы, что будет обусловлено рыночными ценами в сочетании с жесткими требованиями городского планирования.
Рассмотрим бюджет среднестатистического пенсионера, живущего на 22 тысячи долларов в год. Предположим, что он проживает в городе Ноксвилл, Теннесси, представляющимся мне достаточно типичным городом нашей страны, если к ее отдельным частям вообще применим термин «типичный». Двух-или трехкомнатная квартира в не самой лучшей части города обойдется в сумму от 700 до 1200 долларов в месяц, что легко может составить до половины ежемесячного бюджета и, скорее всего, именно на это большая часть средств рассматриваемой категории граждан и уходит. Пока эта проблема остается проблемой материального положения, данный вид расходов поддается контролю.
Что, если кто-то выступит с предложением создания в ряде районов страны, в южных ее штатах, пригородов с более низкой стоимостью жилья? Их можно было бы застроить «мини-домами». Площадь мини-домов могла бы составить порядка 37 квадратных метров, а стоимость — в пределах 20-40 тысяч долларов. Эти районы могли бы быть застроены довольно скромным жильем, подобно тому, как это делалось в 20-х гг. прошлого века. Кроме того, там можно было бы строить и временные здания, подобно более удобному жилью, встречающемуся в фавелах Рио-де-Жанейро. Возможно, качество водо- и электроснабжения по американским меркам в этих районах будет невысоко, однако мы могли бы обеспечить их бесплатной муниципальной сетью беспроводной связи (а современной версией приписываемой Марии-Антуанетте фразы станет: «Пусть смотрят Интернет!»). Hulu и прочие телевизионные операторы, вещающие в сети Интернет, могли бы заменить жителям данных районов более дорогое кабельное телевидение. После чего американцам была бы предоставлена возможность селиться в подобных районах. По существу, речь идет о воссоздании мексиканских или бразильских условий на части территории Соединенных Штатов, хотя и с использованием ряда технологических решений и при более высоком уровне безопасности.
Многих подобное предложение ужаснет. Как можно предлагать отправить стариков в трущобы? Вполне возможно, у данных претензий и есть основания, но прошу заметить, что насильственно никого переселять в подобные районы не будут. Некоторые просто предпочтут жить там. Я мог бы предпочесть жить там, если бы уровень моего дохода вынудил меня к этому. Возмущаться против причин низкого уровня доходов — это одно, а возмущаться против того, как люди с низким доходом приспосабливаются к соответствующей жизни — уже совсем другое; такая приспособляемость может привнести в их жизни положительные моменты, даже если вы считаете, что низкие доходы — это в первую очередь пережиток прошлого и зло. (Мы можем попытаться справиться с причинами низкого уровня доходов — этому посвящена глава о системе образования — вместо того чтобы запрещать его проявления).
Но представим, что идея строительства условно говоря «трущоб» противодействия не вызывает. Как следствие нормального течения политических процессов и, в действительности, по чистой воле случая отдельные части страны приходят в упадок. Система государственных услуг в этих районах ухудшается, а цены на недвижимость соответствующим образом падают. Никто не желает тратить деньги на то, чтобы вдохнуть в пришедшие в упадок территории новую жизнь — будь то частный бизнес или государство. Сюда перебирается все больше малообеспеченных людей, включая малообеспеченных стариков. Бесплатных беспроводных сетей здесь нет. Некоторые наши города совершенно естественным образом превращаются в подобие трущоб, пусть даже это определение в отношении их мы и не используем. То, что мы получаем в конечном результате, не столь уж и отличается от трущоб, которые предлагается возводить.
Мы уже наблюдаем попытки снизить стоимость жизни в наших ведущих городах. Эль-Пасо занимает тридцать второе место (согласно данным за 2000 г.) среди американских мегаполисов по численности населения, а если прибавить сюда население находящегося прямо через границу мексиканского города Сьюдад-Хуарес, — то и вовсе пятое. Эль-Пасо можно рассматривать в качестве городской агломерации с приданными ей огромными трущобами. В действительности же дело обстоит так, что эти трущобы и являются ключевым фактором успеха Эль-Пасо. Эль-Пасо живет за счет промышленного производства на той стороне границы, поскольку сам он свою собственную промышленную базу некоторое время назад утратил. Уровень образовательной системы города невысок. Город также живет за счет военной базы, охраны границы и наркоторговли. Антрополог Новард Кэпмбелл отмечает, что именно Эль-Пасо паразитирует на Сьюдад-Хуаресе, а не наоборот. Эль-Пасо процветает за счет того, что «взял в оборот» соседа с гораздо более дешевым жильем и с гораздо худшего качества инфраструктурой. Несмотря на все проблемы, которые могут перекинуться на их сторону, и на то, что Сьюдад-Хуарес является одной из мировых столиц наркоторговли и насильственных смертей, немногие жители Эль-Пасо были бы за то, чтобы Сьюдад-Хуарес исчез.
Еще один успешный мегаполис с низкими ценами на жилье — это Берлин, ставший европейской столицей современного искусства и самым привлекательным городом для молодежной богемы Старого Света. Низкая стоимость берлинского жилья вызвана не столько ухудшением состояния жилых зданий (хотя это и можно наблюдать в восточной части города), сколько переизбытком жилых площадей. Когда-то Берлин был главным «мотором» немецкой экономики, однако при нацистах и коммунистах он им быть перестал. Это крупный город, задуманный как деловая столица, однако деловую столицу он более ничем не напоминает. Это означает переизбыток зданий и бросовые цены, по крайней мере — по европейским меркам. Тут довольно просто найти неплохое жилье не на окраине города и рядом со станцией метро или трамвайной остановкой всего за несколько сотен долларов в месяц. Цены на еду здесь тоже гораздо ниже, чем в остальной Западной Европе, и даже ниже цен в других частях Германии. Благодаря дешевому жилью тысячи людей в Берлине способны жить, ничем особенно на жизнь не зарабатывая. Это город абсолютных бездельников.
Наиболее радикальным решением удешевления жилья является отказ от водо- и электроснабжения. Несмотря на достижения современных технологий, все большее число американцев отказываются от традиционных видов водо- и электроснабжения и живут независимой жизнью, зачастую — в самостоятельно построенных домах, микродомах, трейлерных парках, лодках или в менее привлекательных палаточных городках, разбросанных по территории Соединенных Штатов, включая Портленд, Сиэтл и Лос-Анджелес. Зачастую условия жизни в подобном жилье ужасают, однако многие люди делают сознательный выбор в его пользу. Подобное независимое существование облегчают новые технологии, такие как мощные компактные генераторы и использование солнечной энергии.
На мой взгляд, переезд в районы с более низкой стоимостью жилья является для многих американцев главным решением по адаптации к неравенству уровней дохода и грядущему урезанию бюджетных расходов. Более низких цен на землю нам не избежать. Речь не о Манхэттене, не о западной части Лос-Анджелеса, не об округе Фэрфакс, Вирджиния, и не о стране в целом, а о некоторых ее частях. Некое подобие наблюдаемого в Техасе и его варианты — таково будущее для многих из нас. Более низкие цены — которыми пользуются получатели государственной помощи — приводят к ее удорожанию и дальнейшему урезанию расходов на соцобеспечение. Это одно из решений для расходной части нашей бюджетной дилеммы. Отсутствие роста социальных выплат или их снижение заставит получателей социальной помощи переезжать в районы с более дешевым жильем.
В своем романе 1952 г. «Механическое пианино» Курт Воннегут также предвидел, что технологии и эволюция рынка труда усугубят жилищную сегрегацию. Роман начинается со следующих строк:
Город Иллиум, штат Нью-Йорк, разделен на три части.
На северо-западе проживают менеджеры, инженеры, госслужащие, а также специалисты; северо-восточная часть города — обиталище машин; на юге, на противоположной стороне реки Ирокез, известной местным как «Усадьба», ютятся остальные жители.
Ну и, наконец, приспособиться к неравенству зарплат нам помогут наши вкусы. Многие люди с низким уровнем доходов пересмотрят свои вкусы — а им придется их пересмотреть — в сторону более дешевых удовольствий. Черная икра — это дорогое удовольствие, а вот консервированные бобы марки Goya — относительно дешевое. Только не надо морщиться при слове «бобы»: при доходе выше среднеамериканского я получаю больше удовольствия именно от бобов, которые я готовлю вместе со свежемолотыми семенами зиры и пюре из перца чили. Лепешки тако, кесадилья и тамал — не менее вкусные и при этом дешевые кулинарные изыски. И это одна из причин их популярности в бедных странах.
У меня для вас есть плохая новость: американцы покупают слишком много вещей, без которых вполне могли бы обойтись. У каждого есть наготове любимая история о приятеле, который бог знает на что тратит деньги. Но есть и хорошая новость, и — вот ведь странное дело — заключается она также в том, что американцы покупают много вещей, без которых вполне могли бы обойтись. Многие из тех граждан, кого их снижающийся уровень доходов заставит потреблять более дешевые изделия и услуги, особой разницы не заметят именно потому, что они и так покупают много дешевых, низкокачественных вещей.
Можно предположить, что бюджетный дефицит, а заодно — и машинный разум, будут тянуть нас в одном направлении, а именно — заставят нас отказаться от чрезмерного потребления. Представьте, что ваш потребительский бюджет год от года сокращается и что каждую неделю вы получаете от своего смартфона следующий отчет: «Это покупки, которые действительно вас порадовали» — сопровождаемый списком данных покупок. Затем еще один отчет: «Это покупки, которые вы отложили, которыми больше никогда не пользовались и которые, скорее всего, ничем вас не порадовали» — сопровождаемый соответствующим перечнем. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что к чему, и соответствующим образом скорректировать свои расходы.
Однако такая экономия сильно ударит по прекрасному полу. Перед недавним исследованием, предпринятым Исследовательским центром Фонда Пью, была поставлена задача выяснить, кто именно в современной Америке по тем или иным причинам выбывает из категории «средний класс». Исследование показало, что большую часть данной группы людей составляют разведенные, овдовевшие или живущие отдельно от супруга женщины. А наличие детей ложится на бюджет матерей-одиночек дополнительным бременем. Воспитание детей в одиночку может видеться чрезмерно расточительным выбором, но это выбор, который многие будут делать снова и снова. Вероятно, хуже всего здесь придется молодым женщинам с низким уровнем, особенно если у них есть непреодолимое желание родить много детей еще в молодости. Многим из этих женщин будет нелегко решиться переехать в районы с более дешевым жильем, но и худшей инфраструктурой, поскольку они могут желать, чтобы их дети посещали хорошую школу, особенно если их дети не стремятся к самообразованию с помощью учебных материалов из Интернета. Людей с высоким достатком все эти проблемы не касаются. Желание вести не слишком затратный образ жизни может заставить еще большее число мужчин с низким уровнем дохода отказаться от участия в воспитании детей или по крайней мере уменьшить их денежную поддержку. Данная проблема достаточно подробно разбирается в книге консервативного критика Чарльза Мюррея «Грядущее разделение: Государство белой Америки, 1960-2010 гг.» (Coming Apart: The State of White America, 1960-2010).
Точно так же как одни люди с низким уровнем дохода будут обходиться без достаточно качественной инфраструктуры, так и другие будут обходиться без достаточно качественных медицинских услуг. Поскольку мы будем против того, чтобы оплачивать из своего кармана полную стоимость медицинских услуг в рамках программ Medicare и Medicaid для всех их участников, для многих получение медицинского обслуживания в рамках этих программ окажется урезанным или же число врачебных приемов, на которые они имеют право,— нормированным. Наша политическая система постарается реализовать подобное нормирование на практике таким образом, что избиратели будут винить скорее врачей, чем политиков, однако тем или иным образом, но нормирование будет ужесточено. В итоге мы придем к тому, что миллионы людей вынуждены будут ждать недели и даже месяцы, чтобы получить возможность посетить врача.
Неравенство доступа к услугам здравоохранения в зависимости от уровня дохода и образования увеличится. Мир будет казаться гораздо менее справедливым и в гораздо меньшей мере равным для всех, и именно таким он на самом деле и будет.
Звучит пессимистично, и, возможно, картина действительно будет выглядеть достаточно пессимистичной. Но будут здесь и некоторые компенсирующие факторы. Во-первых, как уже было сказано, большему числу людей будут оказываться большие, чем когда бы то ни было, объемы медицинской помощи, хотя о ее качестве и периоде ожидания сказать что-либо будет сложно.
Во-вторых, если вы поговорите со специалистами в области здравоохранения, вас поразит их скептицизм относительно значимости небольших повышений расходов на здравоохранение. Состояние здоровья человека зависит от многих факторов, включая физические нагрузки, питание, соблюдение правил гигиены, возможно — того, как человек относится к жизненным проблемам, его принадлежности к определенной группе населения и т. д. Если вы спросите: «Какова в процентном выражении роль такого фактора, как медицина?» — предложенные цифры будут достаточно скромными. Мне приводились цифры не более 10-15%. Может быть, это недооценка реальной роли медицины, и в действительности цифры должны составлять 30-40% — точно нам это не известно. В любом случае из этого следует, что некоторые люди будут в состоянии компенсировать недостатки медицинского обслуживания за счет лучшей заботы о собственном здоровье.
Предположим, вы участвуете в программе медицинской помощи малообеспеченным Medicaid, но правительство сокращает размеры покрытия предоставляемых вам услуг на 40%. В зависимости от вашего возраста и состояния здоровья вы можете компенсировать часть урезанных средств или даже всю сумму, изменив свой образ жизни. Больше занимайтесь спортом. Откажитесь от вредной еды. Если вы мужчина, то, скорее всего, вы проживете дольше, если вы в браке. Так что давайте доставайте свое лучшее фото и марш регистрировать свое пятидесятитрехлетнее тело на сайте знакомств Match.com.
Однако данным образом на урезание страховых средств отреагирует далеко не каждый. В итоге мы получим общество, где люди с достаточной силой воли смогут отвоевать часть потерянного в результате сокращения страховых средств за счет изменения образа жизни. А вот те, у кого силы воли нет, останутся в еще большем проигрыше, чем раньше. Они потеряют значительную часть своего страхового покрытия, но на велосипед не пересядут.
В мире будущего такие черты характера, как целенаправленность и добросовестность, принесут свои заметные плоды. Это уже находит свое отражение в цифрах. Люди, выбывающие из категории «средний класс»,— это чаще всего люди разведенные, с невысоким образованием, показывающие невысокие результаты в интеллектуальных тестах или принимающие наркотики.
Политика будущего
Какой будет наша политика в эпоху, когда значительная часть престарелых и малообеспеченных будут проживать в районах с низкой стоимостью жилья?
В свете событий в рамках акции «Захвати Уолл-стрит!», появления Движения чаепития и возрастающего неравенства в уровне доходов многие специалисты предрекают Америке мощные протесты и, возможно, акции политического насилия. Думаю, мы действительно станем свидетелями определенных всплесков недовольства, однако в целом картина в долгосрочной перспективе выглядит достаточно спокойной и серьезных гражданских волнений не предполагает. Я ожидаю, что общество в еще большей мере сдвинется в сторону консервативных ценностей, как политических, так и понимаемых в буквальном смысле этого слова.
Независимо от того, каким именно будет будущее Америки, самое важное — и легче всего поддающееся предсказанию — заключается в том, что возраст среднестатистического американца значительно увеличится. Это означает, что мы станем придерживаться более консервативных взглядов, понимаемых скорее в буквальном, чем политическом смысле этого слова. Революции и протесты — для молодых и горячих голов, а не для умудренных (или утомленных) жизнью шестидесятичетырехлетних пенсионеров. Неожиданные революции и крупные политические перемены происходят в обществах с большим количеством неженатой молодежи. В эту модель отлично вписываются многие страны арабского мира, именно поэтому мы и наблюдаем «арабскую весну», однако мы, американцы, движемся другим путем.
Как уже было сказано, в настоящее время 19% населения Флориды составляют люди в возрасте старше шестидесяти пяти лет. К 2030 г. люди в возрасте старше шестидесяти пяти лет будут составлять 19% населения уже всех Соединенных Штатов; другими словами, в том, что касается возрастного состава населения, мы будем сегодняшней Флоридой, а население будет стареть и дальше. Мы будем более осторожны и менее предрасположены к быстрым изменениям. Кроме того, мы, возможно, будем менее способны быстро менять наш мир. Люди будут весьма консервативны в своих взглядах и образе жизни, расходы на помощь престарелым будут отбирать значительную долю государственного бюджета, а лица с высоким уровнем дохода превратятся в доминирующую экономическую, социальную и политическую силу.
Специалистами часто высказывается предположение о том, что поляризация зарплат будет означать конец либерализма, под которым понимается в целом терпимое общество с широкими свободами и защитой права на частную жизнь, или же конец демократии. Нетрудно вообразить себе, как малоимущие разрушают американский аналог Бастилии и экспроприируют собственность лиц с высокими доходами. Весьма заманчивые предположения, однако в их пользу говорит не так уж много свидетельств. Общества стремятся к сохранению существующего положения вещей, особенно если их статус по сравнению с другими странами мира высок. Вряд ли у кого-то есть основания быть недовольным тем, что он — американец, и не думаю, что за двадцать ближайших лет это положение вещей изменится. В ближайшем будущем Америке по-прежнему уготована роль мирового лидера, на худой конец — соперничающей с Китаем за господство в двухполярном мире державы. Соперничество с Китаем приведет по крайней мере к цементированию американского национализма и закреплению упорядоченного положения вещей точно так же, как это сделала холодная война с Советским Союзом. Каким бы такое будущее вам ни виделось с точки зрения человека 2013 года, люди будут понимать, что Америка — по-прежнему одно из лучших мест в мире. А подобное понимание и революционный запал плохо совместимы.
Чтобы определить масштабы или потенциал возможных социальных волнений, можно обратиться к уровню преступности. В США уровень преступности снижается на протяжении уже десятилетий, а в последнее время темпы его снижения превзошли ожидания специалистов. Однако одновременно с этим в течение тех же самых десятилетий в США растет и неравенство доходов и имущественного положения населения. Нравится нам это или нет, но, судя по всему, усиливающееся неравенство и укрепляющееся гражданское спокойствие друг с другом вполне совместимы. Я часто встречаю заявления о том, что неравенство доходов приведет к обществу, в котором бедняки отбирают силой то, что не могут получить на рынке труда. Однако подобные предсказания не выдерживают элементарной эмпирической проверки, в частности в том, что касается уровня преступности.
Последний раз демонстрации и беспорядки сотрясали американское общество в 60-х и 70-х гг. прошлого столетия. В то время США были втянуты в войну при большом числе убитых и раненых американских солдат, обязательном призыве на военную службу, крупных расовых беспорядках, полном или частичном захвате протестующими территорий крупнейших университетов и молодом, легко возгорающемся различными идеями населении. Дни эти давно канули в Лету, и движение «Захвати Уолл-стрит!» ни размахом, ни ожесточенностью протестов сравниться с описываемыми событиями не может. Следует отметить, что 1960-е годы стали чем-то вроде золотого века равенства доходов, развития американской промышленности, растущих зарплат и общего ощущения процветающей страны. В действительности те годы — последние, когда средний доход американских домохозяйств стабильно повышался. В то время было принято рассуждать о притеснениях и несправедливости, однако самая богатая прослойка населения, тот самый пресловутый «1 процент богачей», не имела такого влияния, которым пользуется сегодня, а управляющие инвестиционных банков зарабатывали не более 100 тысяч долларов в год — возможно при более низких потребительских ценах, однако это все равно не идет ни в какое сравнение с неравенством зарплат, который мы наблюдаем сегодня.
Многие специалисты, главным образом придерживающиеся прогрессивных левых взглядов, упорно высказываются против роста неравенства доходов и имущественного положения. Но даже если они правы с моральной точки зрения, они слишком быстро заключают, что усугубляющееся неравенство приведет к целому ряду потрясений, таких как революция, экспроприация собственности и разрушение общественных устоев. Ничего подобного из неравенства доходов не вытекает. Я же частенько задаюсь вопросом, не идет ли здесь речь о некоем внутреннем психологическом механизме, заставляющем данных специалистов чуть ли не желать наказания состоятельных граждан за их грехи. Мой скептицизм относительно данных гипотез о грядущих беспорядках основывается не только на старении населения или снижении уровня преступности. В прошлом было немало периодов, включая Средние века, которые отличались высокой степенью неравенства населения, отсутствием достаточных возможностей для социального роста и относительной стабильностью общественных устоев, пусть даже мы, как представители более поздних времен, и находим некоторые аспекты данных устоев неприемлемыми.
Я задаюсь вопросом, не является ли эта «угроза революцией» подменой возможности предложить какую-нибудь реалистичную реформу. Я часто слышу рассуждения представителей левых сил о том, что, если мы не «сделаем что-нибудь» для ликвидации неравенства доходов, граждане сами возьмутся за дело. В этих рассуждениях звучит смутный намек на возможность насильственных действий без собственно выражения их поддержки (или осуждения). Высказывающиеся в подобном ключе не желают, чтобы их слова звучали так, будто они признают насилие, но при этом жаждут риторического преимущества, которое дает оперирование данной угрозой, представляемой в качестве вселенского наказания за неприемлемое неравенство. Простой вопрос: а могли бы высказывающиеся в подобном ключе лица, если они так боятся взрыва насильственных действий, уверять своих сограждан в том, что им не стоит бояться этого неравенства? Думаю, что нет, и принимаю это в качестве показателя того, что предсказания насилия способны рассказать нам больше о самих предсказателях, чем собственно о вероятных путях развития американского общества в будущем. Неравенство может быть чревато негативными последствиями, и мы, скорее всего, не избежим их, однако подобные предсказания длительных и значимых социальных волнений представляют собой одни из хуже всего продуманных и хуже всего подкрепленных фактами, но имеющих широкое хождение аргументов.
Более обоснованным предположением является то, что американцы станут более консервативными, как в политическом, так и буквальном смысле этого слова. Они будут больше озабочены низкими налогами или их снижением, а то, что налоги трудно удерживать на низком уровне все время — это уже будет не их забота. Будут хотеть, чтобы им обещали что-нибудь, не требуя ничего взамен. Будут в большей степени озабочены построением соседских общин и укреплением связей между их членами — в качестве средства защиты от экономических рисков. В отличие от предсказываемого разрушения общественных устоев, данные тенденции уже проявляются в сегодняшней Америке.
Одновременно с этим мы станем свидетелями ожесточенных споров, усиливающейся поляризации мнений в конгрессе и самых неприглядных сторон политических войн. Снижение роли традиционных СМИ и возможность обсуждать вопросы на пространствах Всемирной сети приведут к росту политических пристрастий и еще большему очернительству противников. Все это может напоминать клеветнические кампании, развернувшиеся в газетах во времена президента Джексона, или беспрерывное нагнетание скандалов и слухов, свойственное большей части политической истории США. Относительно умеренные в своих высказываниях ведущие СМИ 50-х и 60-х гг. прошлого века стоят здесь особняком, и полемика уже возвращается к своим историческим нормам.
Реформирование порядка финансирования избирательных кампаний поставило партии, политиков и сами кампании в еще большую зависимость от партийной базы и спонсоров, придерживающихся относительно крайних взглядов. Это парализовало деятельность конгресса, однако нам не стоит путать ожесточенность полемики с лежащими в ее основе настроениями американского избирателя. Американские избиратели по большей части придерживаются достаточно умеренных взглядов, они разочарованы как в демократах, так и в республиканцах и ждут не дождутся появления третьей силы, способной наконец-то «сделать что-нибудь стоящее» или «объединить нацию». Это не те настроения, что ведут к революционным потрясениям, и в них нет ничего сколько-нибудь необычного, чтобы говорить о них на телевидении, радио или в политических блогах. Наиболее вероятным победителем в политической жизни Америки будущего выглядит довольно малопривлекательная коалиция подобных умеренных сил, пенсионеров и части элиты, ориентированной главным образом на сохранение существующего положения вещей.
Думаю, следует обратиться к тому, что происходит — в политическом плане — в тех частях Соединенных Штатов, где уровень доходов населения практически не растет. Политический консерватизм находит самую благодатную почву в наиболее бедных, экономически неблагополучных штатах, отличающихся невысоким уровнем образования населения, большую часть экономически активного населения в которых составляют рабочие. Если вы в этом сомневаетесь, знайте, что согласно опросам населения по состоянию на 2011 г. наиболее консервативными в политическом отношении штатами являются Миссисипи, Айдахо, Юта, Арканзас, Южная Каролина, Северная Дакота, Луизиана и Южная Дакота. Как сказал Ричард Флорида: «Консерватизм во все большей и большей степени превращается в идеологию малообеспеченных слоев населения».
Перечисленные штаты превратились в форпосты Движения чаепития. Вы не встретите электорат данных штатов на передовой борьбе за прогрессивное налогообложение или идеи политического деятеля либерального толка Джорджа Макговерна. Население с наиболее либеральными взглядами — это жители городов и пригородов из числа высокооплачиваемых специалистов. Место, где проживаю я,— округ Фэрфакс, Вирджиния — в начале 1980-х гг., когда я только поселился здесь, отличался сильными настроениями консервативного толка. Избиратели округа выказывали твердую поддержку консерваторам и республиканцам или придерживающимся консервативных взглядов демократам. Округ отличался довольно высоким уровнем дохода населения, но в качестве бастиона богачей не рассматривался. Не редкостью в нем были и бедные районы. Сегодня, по состоянию на 2012 год, округ Фэрфакс является богатейшим округом Соединенных Штатов по показателям дохода на душу населения. Он оказал значительную поддержку Бараку Обаме на выборах 2008 и 2012 г., и большинство его избирателей поддерживает демократов, а не республиканцев, хотя сам округ еще не подвержен более радикальным проявлениям левых настроений, свойственных, скажем, городу Беркли, Калифорния.
Или взять, к примеру, регионы, где движение «Захвати Уолл-стрит!» получило наиболее мощную поддержку. Это движение отличается наибольшей привлекательностью для молодежи из семей, относящихся к верхней прослойке среднего класса, особенно для не получивших признания студентов старших курсов гуманитарных факультетов, лишенных перспектив найти высокооплачиваемую, способную поднять их на верх социальной лестницы работу. Настроения рабочих портовых доков г. Элизабет, Нью-Джерси, бедствующих горных районов Огайо или дающих детям домашнее образование религиозных сектантов из Айдахо всеамериканским феноменом не стали.
Если спроецировать данные тенденции на будущее, то можно предположить, что лица с высоким уровнем зарплат будут придерживаться ценностей, проповедуемых сегодняшними умеренными демократами. Их знаменами будут прогресс, разнообразие и социальная справедливость, хотя они вряд ли будут горячими приверженцами прогрессивного налогообложения. Некоторых из них можно будет отнести к «либертарианцам с маленькой буквы», но этим самым либертарианцам будут нравиться те же анекдоты и телешоу, что и умеренным демократам из среды хорошо зарабатывающих специалистов. Лица с меньшим уровнем заработной платы разделятся на две группы — придерживающихся более радикальных взглядов консерваторов и получателей помощи в рамках социальных программ, поддерживаемых умеренными демократами. Я вовсе не намекаю, что последние будут цинично голосовать за умеренных демократов только для того, чтобы и дальше получать пособия. Голосовать за них они будут потому, что умеренными демократами будет предлагаться картина мира, где этим людям найдется место, картина мира, обещающая им высокий статус и уважение, что и поможет заручиться их политической лояльностью. Лица же, придерживающиеся религиозных и националистических взглядов консервативного толка, станут еще более радикальными в своих убеждениях. Подобное описание уже в значительной мере соответствует картине американского политического спектра и сообразуется с миром, где наблюдается растущая поляризация доходов и перспектив на рынке труда.
Если вдуматься, то можно прийти к выводу, что, в действительности нам не стоит ожидать того, что рост неравенства доходов и имущественного положения приведет к революции и восстаниям. И это — в силу весьма простой психологической причины: большая часть людской зависти направлена на знакомых и коллег. По крайней мере в США значительная часть злобы, имеющей денежную подоплеку, направлена не на миллиардеров или играющих чужими деньгами финансистов, пусть даже нечистых на руку. Она направлена на парня, работающего в другом конце офиса и получившего большую прибавку к зарплате. Она направлена на мужа сестры вашей супруги, потому что он зарабатывает на 20% больше вас. Она направлена на ваших бывших одноклассников. Поэтому-то многих и не беспокоит неравенство доходов и имущественного положения на макроэкономическом уровне: большинство из нас не сравнивают себя с миллиардерами. Гор Видал высказался по этому поводу предельно откровенно: «Как только один из моих друзей добивается успеха, маленькая часть меня умирает». В настоящее время крупнейший предмет зависти в США — это, наверное, страницы пользователей в Facebook, а не яхтенный причал или довольно популярные телешоу о жизни богатых и знаменитых.
Иногда я мучаюсь вопросом, почему такое число относительно состоятельных интеллектуалов ведут эгалитарную атаку против привилегий богатых граждан. Общественное положение одной группы определяется деньгами, другой — интеллектом, так, может быть, они соперничают друг с другом за общее общественное уважение? В этом соперничестве, по крайней мере — в Соединенных Штатах, общественное положение интеллекта верх одержать не может. Возможно, именно в силу этого высокий статус состоятельных граждан, а если уж на то пошло, и высокий статус знаменитостей, так сильно раздражает наш класс интеллектуалов. Однако класс этот невелик числом, поэтому само по себе растущее неравенство доходов к политической революции, воображаемой самими интеллектуалами, не приведет.
Политическое устройство США вряд ли рухнет, но тем не менее мы все будем рассматривать послевоенный период в качестве особого времени. В нашем будущем будет больше состоятельных людей, чем когда-либо раньше, но также — и гораздо больше малоимущих, включая тех, у кого не всегда будет возможность воспользоваться самыми элементарными государственными услугами. Вместо того чтобы выровнять наш бюджет за счет повышения налогов и снижения социальных выплат, мы просто позволим реальным зарплатам многих трудящихся упасть и таким образом будем способствовать созданию нового подкласса. По-настоящему остановить этот процесс мы не пытаемся. Тем не менее по удивительному стечению обстоятельств это не вызовет классовых потрясений вследствие общего старения американского общества и доступности большего числа недорогих развлечений. Возможно даже, что однажды недорогих или даже бесплатных развлечений будет столько, что время это будет чем-то напоминать коммунистическую утопию Карла Маркса, хотя и созданную в рамках капиталистической системы. Это и есть настоящий свет в конце туннеля. Однако если мы однажды к этому и придем, это произойдет уже после периода, охватываемого настоящей книгой.
А пока — готовьтесь. Основы нашей жизни и наша физическая среда не претерпевала революционных изменений на протяжении уже сорока-пятидесяти лет — просто посмотрите телепередачи 1970-х годов и убедитесь, что тогда мир выглядел довольно привычным сегодняшнему взгляду. Но грядут перемены. Это пугает, но одновременно и выглядит многообещающе.
Грядущую эру можно назвать эрой гениальных машин, а главными победителями в ней станут те, кто сумеет поставить гениальные машины на свою службу. Однажды мы бросим взгляд назад и нашему взору предстанут две нации: с одной стороны — фантастически успешная нация, занятая в быстро развивающихся в технологическом плане отраслях, с другой стороны — все остальные. Среднего более не дано.
Что станет с Америкой в целом в ближайшие двадцать-сорок лет? Какова будет наша политика в новой системе труда?
Тут стоит вспомнить старое изречение, приписываемое Йоги Берре: «Прогнозы — дело нелегкое, особенно когда речь идет о будущем». Тем не менее оно может быть нам полезно в том, чтобы разобраться в настоящем и сделать предположения о возможных тенденциях развития в будущем. У некоторых предположения по данным тенденциям вызовут острейшее неприятие. Что ж, пускай. Но давайте поначалу разберемся в возможных причинах данных тенденций.
Описанные в настоящей книге силы, особенно силы, действующие на рынке труда, приведут к тому, что общественный договор будет переписан, пусть даже в качестве такого его и не всегда будут признавать. Мы отойдем от общества, где мы притворяемся, что всем нам обеспечен приемлемый уровень жизни, к обществу, где людям придется заботиться о себе еще больше, чем им приходится это делать теперь. Мне видится мир, в котором, скажем, 10-15% граждан — это крайне обеспеченные люди, ведущие невероятно комфортную и приятную жизнь и являющие собой эквивалент сегодняшнего миллионера, только при более высоком уровне медицинских услуг.
Значительная часть остального населения страны будет довольствоваться не растущей, а, может быть, даже снижающейся заработной платой при более широких возможностях проведения недорогого досуга и получения недорогого образования. Многие из представителей данной категории населения смогут жить достаточно качественно за счет того, что будут в состоянии извлекать выгоды из бесплатных или почти бесплатных услуг, обеспечиваемых современными технологиями. Других же ждет прозябание.
Девиз «Нас 85%!» вряд ли сможет соперничать в популярности с лозунгом «Захвати Уолл-стрит!». На «меритократию» будут все чаще ссылаться в качестве главного довода в пользу системы неравенства доходов», а вот то, следует ли ее рассматривать в качестве объяснения, обоснования или оправдания существующего порядка вещей, будет оставлено на ваше личное усмотрение. Поскольку добиться успеха целеустремленным людям будет проще, чем когда бы то ни было, на самый верх социальной лестницы сможет проложить себе путь новая когорта представителей малообеспеченных слоев населения. Истории, сошедшие со страниц книг Горацио Элджера, найдут свое воплощение в реальности — но только для тех людей, кто обладает соответствующими навыками и взглядами на жизнь, в частности — инициативой и способностью дополнять собой новые технологии. Лучше всего данную тенденцию демонстрирует появление нового среднего и высшего классов в Индии и Китае.
В пользу обоснования неравенства доходов с помощью меритократии будет говорить наглядность примеров. На вершину социальной лестницы будут регулярно возноситься достойные представители неимущего класса, что облегчит задачу игнорирования интересов тех, кто из нужды вырваться так и не смог. Представители зажиточного класса будут проявлять все большую инициативу и целеустремленность, их число со временем будет увеличиваться, а влияние — именно в силу того, что отбор будет происходить на основе инициативности — возрастать. Именно их ценности будут определять общественное мнение, что означает повышенное внимание к вопросам персональных амбиций и инициативы. Степень целеустремленности молодого человека станет лучшим показателем его возможности подняться вверх по социальной лестнице.
Станем мы и свидетелями гораздо более частых проявлений сегодняшнего лицемерия. Например, сегодня преподаватели экономики в престижных университетах зачастую объявляют свою приверженность либерально-демократической политике и таким ее проявлениям, как система социальной защиты. Между тем те же преподаватели на просьбу объяснить свой выбор кандидатов при приеме в штат учебного заведения или выбор студентов, которым они готовы оказать протекцию на рынке труда, зачастую обосновывают свои ответы как раз понятиями меритократии. Если студент выпускного курса не в состоянии представить свою работу по вопросам рынка труда к пятому курсу обучения, причина в том, что «данный студент не обладает достаточной трудовой дисциплиной», или в чем-то подобном. Однако тот же преподаватель будет крайне осторожным в своих оценках системы социальной защиты из страха прослыть критиком либеральных ценностей, подобно, скажем, Чарльзу Мюррею. Когда речь заходит о системе ценностей и принципах повседневной жизни, разница между консерваторами и либералами в большинстве вопросов оказывается не столь существенной, как может показаться на первый взгляд.
Но что подобное смешение ценностей означает для решений, имеющих реальные последствия для общества? Мы будем отчислять на развитие государства всеобщего благоденствия столько средств, сколько можем себе позволить, но не более того.
Мы уже стали свидетелями реализации некоторых составляющих данной картины, таких как поляризация на рынке труда и удешевление образования. А теперь рассмотрим роль государства. Начнем с государственного бюджета, отражающего суть деятельности государства — сбор и расходование денежных средств.
Бюджетный кризис
Исходный вопрос предельно прост: если зарплаты большинства, хотя и не всех американцев, перестанут расти, как американское правительство будет сводить концы с концами? С самого начала обсуждения проблемы долгового потолка и кризиса бюджетного дефицита, а может быть, и ранее, все говорят о нагрузке на бюджет и рассуждают о том, что предпочтительнее — повышение налогов или снижение государственных расходов? Большинству из нас понятно, что понадобится и то и другое и что в любом случае свести концы с концами правительству будет крайне тяжело.
Издержки системы здравоохранения до недавнего времени увеличивались в среднем на 5 и более процентов в год, хотя в силу последней рецессии данная тенденция несколько замедлилась. Несмотря на все разговоры, что однажды рост расходов прекратится, он продолжается полным ходом, а затраты на здравоохранение угрожают поглотить экономику. Если какая-то сумма увеличивается на 5% в год, то примерно каждые четырнадцать лет она вырастает вдвое. Понять, почему этот рост издержек трудно остановить, несложно. Американское население стареет и все в более раннем возрасте выходит на пенсию, а средняя продолжительность жизни увеличивается. Даже самый жесткий план по контролю за расходами на систему здравоохранения обречен идти против сильного течения. Проблема только усугубится, если средняя продолжительность жизни превысит сегодняшние прогнозы или если экономическому росту будут препятствовать финансовые кризисы, вооруженные конфликты, проблемы окружающей среды и прочие масштабные бедствия и катастрофы.
Есть еще одна потенциальная опасность. В 2012 г. в США были установлены крайне низкие ставки государственных займов, и резкое их повышение грозило бы усугублением бюджетных проблем. Существует серьезный риск падения бюджетных доходов, и длится он уже не первый год. Прошу учесть, что на тот момент, когда я пишу эти строки, в каждом долларе бюджетных расходов сорок центов приходится на взятые американским правительством в долг деньги, но так не может продолжаться вечно.
Рано или поздно что-то в существующей системе даст слабину.
Экономисты и специалисты по бюджетным вопросам бьются над проблемой, решение которой им не дается. Многие из них не понимают, насколько необходимо снизить расходы и повысить налоги, чтобы добиться ее решения. Для этого потребовалось бы снизить расходы на федеральную систему медицинского страхования Medicare и социальное обеспечение либо повысить налоги до грабительского уровня, однако ни то ни другое широкой политической поддержки не получит, даже если вы и придерживаетесь мнения, что подобные «ходы» — отличная мысль. Однако дефолт тоже не выход из ситуации, поскольку это спровоцировало бы крупнейший финансовый кризис в истории мировой экономики и привело бы к еще одной Великой депрессии. Наши валютные рынки и банки рухнули бы, безработица резко пошла бы вверх, а в итоге все равно пришлось бы существенно снижать расходы.
Широко распространено мнение, что «1% самых богатых граждан» может профинансировать или профинансирует эти грядущие расходы за счет выплаты более высоких налогов. Но в силу ряда причин мне это представляется маловероятным, хотя я и считаю, что состоятельным гражданам придется платить более высокие налоги. Так почему бы им не оплатить весь чек? Во-первых, в перспективе число богатых людей превысит отметку в 1%. Их число возрастет, и это означает, что возрастет и их влияние. Представьте, что миллионеры составляют 10% населения. Это сделало бы их необыкновенно влиятельной и могущественной в политическом плане группой населения — гораздо более могущественной, чем сегодняшние миллионеры. Вы можете представить себе, чтобы данная группа согласилась финансировать будущее всей страны путем увеличения своих налогов? Лично я не могу.
Во-вторых, заставить богачей раскошелиться не всегда легко. В их распоряжении — налоговые убежища, списание долгов, налоговые послабления, не подлежащие налогообложению бонусы неденежного характера для сотрудников и зарубежные счета. И все это — под прикрытием лучших юристов и бухгалтеров, которых только можно позволить себе, а в какой-то момент, как мне представляется, и компьютерных юристов и бухгалтеров. Вы можете полагать, что их можно будет лишить всех этих «лазеек», однако этого никогда не было сделано в прошлом, и я не думаю, что подобное может произойти в ближайшем будущем. Конечно, лица, располагающиеся ниже самой зажиточной группы населения, доступа к подобным «лазейкам» не имеют, однако в силу ряда причин возможности по повышению их налогообложения также будут ограниченны. Например, если вы — хорошо зарабатывающий юрист из Нью-Йорка, платящий в дополнение к федеральным налогам налоги в казну штата и города, а также налог с продаж, вы уже отдаете более 50% своего заработка в виде налогов. При дальнейшем повышении налогообложения доходы многих людей либо снизятся, либо перестанут расти.
Ключевым же вопросом здесь является то, что экономисты называют «распределением налогового бремени». Данное понятие предполагает следующее: вы можете повысить налоги для состоятельных граждан, но нет никаких гарантий, что именно на них фактическое налоговое бремя и ляжет. Предположим, мы повысили налоги для Джоан Роулинг, автора книг о Гарри Поттере. В ответ она может потребовать лучших контрактных условий от своего издателя, и в итоге розничная цена ее книг возрастет. То, каким образом налоги находят свое конечное выражение в зарплатах, ценах и окупаемости капиталовложений, представляет собой сложную проблему, уже давно находящуюся в сфере внимания экономистов. Мы по-прежнему не знаем всех ответов, но нам отлично известно, что многие налоги в итоге перекладываются на чужие плечи. Кроме того, в будущем мы ожидаем высокого спроса на талантливых работников верхнего сегмента зарплат. Этот спрос будет существовать несмотря ни на что, и работодателям придется отвечать на повышение налогов путем увеличения зарплат данных специалистов. Так какой смысл повышать налоги работников верхнего сегмента зарплат, если значительная часть налогового бремени будет переложена на плечи простого гражданина?
Итак, налоги несколько повысятся, главным образом для состоятельных лиц и владельцев капиталов, а наш налоговый кодекс подрежет наиболее возмутительные из существующих на сегодняшний день налоговых льгот. Однако повышения налогов для решения наших бюджетных проблем в будущем окажется недостаточно.
А как насчет снижения расходов? Их снижение также не даст необходимого решения, хотя я и ожидаю снижения ряда расходов и считаю, что некоторые расходы действительно необходимо снизить. Но давайте взглянем на бюджет: каковы три крупнейшие проблемы на сегодняшний день? Это социальное обеспечение, федеральная система медицинского страхования Medicare и программа медицинской помощи малообеспеченным Medicaid. При этом по уровню расходов Medicare вот-вот выйдет в этом списке на первое место. Первые из двух указанных статей расходов предназначены исключительно для престарелых (и некоторых категорий инвалидов), плюс к этому примерно треть расходов в рамках программы Medicaid также идет на оказание медицинской помощи престарелым. Лица преклонного возраста проявляют высокую активность на выборах, и в сокращении данных программ не заинтересованы. Различные сферы медицинской системы, представляющей сегодня почти одну пятую экономики США, в сокращении расходов также не заинтересованы. Число пожилых людей будет только расти, как будет расти и сфера медицинских услуг. Так почему мы думаем, что, если мы не снижаем расходы на данные программы сегодня, мы вдруг снизим их через десять-пятнадцать лет?
Но самое важное — объемы снижения расходов, способные ликвидировать бюджетный дефицит, слишком велики. Чтобы ликвидировать бюджетный дефицит сегодня, нам пришлось бы практически закрыть программы соцобеспечения, Medicare и Medicaid. И речь здесь идет о полном упразднении данной категории расходов, а не об их перераспределении. Существует множество проектов приватизации ряда данных программ, и не все они достаточно хороши, но всех их объединяет одно: ими предусматривается перераспределение издержек программ, но не устранение этих издержек.
Осмелюсь предположить, что средние объемы помощи, оказываемой пожилым, малообеспеченным и ряду других категорий граждан, не снизятся, независимо от того, одобряем мы это или нет. Мы можем снизить часть расходов за счет отказа от финансирования помощи некоторым лицам (иммигрантам) или отказа от финансирования ряда услуг (скажем, операций на коленных суставах и позвоночнике — до тех пор пока они не станут более эффективными). Однако общие расходы на медицинские услуги престарелым будут расти — как в абсолютном выражении, так и в выражении на душу населения,— а не снижаться. Это общая тенденция, наблюдаемая в странах Запада со второй половины XIX века, и ни один реформатор, включая Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана, не брался со всей серьезностью за социальные расходы и не смог существенно их сократить. Проблема в том, что это затрагивает интересы слишком значительной части населения.
Благодаря всем этим программам наш альтруизм не пострадает, а в своем абсолютном выражении, возможно, и разрастется. Однако многие из все разрастающихся притязаний на государственную помощь окажутся без ответа, поэтому неравенство будет все более однозначно признаваться в качестве нормы. В процентном выражении альтруизм государства применительно к неудовлетворенным потребностям и громогласным притязаниям будет только снижаться. Это произойдет независимо от того, кто победит на американских выборах: левые прогрессивисты, так называемое Движение чаепития или какое-либо другое политическое объединение. Дело здесь не в идеологии, а в умении складывать числа. Лет через десять старение американского населения и растущие издержки здравоохранения вынудят нас пойти на весьма радикальные изменения в бюджетной системе.
Я прогнозирую целый ряд следующих изменений, начиная с самых очевидных и заканчивая гораздо менее вероятными:
1. Налоги будут повышены, особенно для лиц с высокими доходами.
2. Расходы на программу Medicaid в той части, которая касается оказания медуслуг малообеспеченным лицам, будут сокращены (но в гораздо меньшей степени — расходы на медицинское обслуживание престарелых) за счет ужесточения требований по категориям лиц, которые подпадают под программу, и за счет регулирования ставок денежной компенсации работы участвующих в программе врачей, которые станут обслуживать участников программы далеко не в первую очередь.
3. Одним из источников бюджетного дефицита станут реальные зарплаты, поскольку бремя различных издержек перекладывается на плечи работающих посредством условий трудовой занятости, включая высокие издержки обязательного медицинского страхования работников.
4. Еще одним источником бюджетного дефицита станет снижение поступлений от земельной ренты; другими словами, стоимость жизни снизится, поскольку население будет предпочитать более дешевое жилье.
5. Часть бюджетного дефицита будет покрыта за счет снижения нашего расточительного потребления и приобретения бесполезных товаров.
Все эти предположения основаны на довольно простой теории, бытующей в американской политике: «Старики своего добьются». Здесь можно добавить: «В будущем они добьются еще большего». Их будет больше, и они крайне заинтересованы в голосовании по вопросам, касающихся льгот для престарелых. К 2030 г. примерно одна пятая населения США будет столь же стара, что и одна пятая сегодняшнего населения Флориды: шестьдесят пять лет и старше. Как правило, немногим из тех политиков штата Флорида, кто выступает за сокращение расходов на соцобеспечение и медицинское страхование, удается добраться до вершин политического Олимпа и добиться переизбрания.
А вот добиться сокращения расходов на программу Medicaid гораздо проще, и большинство штатов уже пытаются уклониться от финансового участия в программе, которая финансируется совместно федеральным правительством и штатами. Программа Medicaid предназначена для финансирования медицинской помощи малообеспеченным, а малообеспеченные ходят на выборы не так охотно, как старики. Малообеспеченное население не пользуется сопоставимым влиянием и в гораздо меньшей степени участвует в различных политических процессах. Бедняки слишком заняты тем, чтобы свести концы с концами. Правительства штатов пытаются снизить расходы на программу Medicaid не столько за счет крупных сокращений, сколько за счет изменения ее структуры таким образом, чтобы получить доступ к участию в ней стало более затруднительным.
Чтобы понять, как именно будет произведено сокращение расходов на программу Medicaid, можно обратиться к типичному бюджету правительства штата. Основные статьи расходов — это образование, транспортная система, судебная система и правоохранительные органы. Расходы на Medicaid мешают финансированию данных программ, и это притом, что программы эти гораздо популярнее расходов на здоровье бедняков.
А теперь обратимся к снижению бюджетных поступлений вследствие сокращения зарплат и доходов от земельной ренты.
Когда перед правительством встает проблема бюджетного дефицита или ему требуется сбалансировать бюджет, оно прибегает к предписаниям — в самом широком смысле этого слова. Например, если правительство не в состоянии оплачивать медицинское страхование каждого гражданина, оно может обязать предприятия предоставлять медицинскую страховку всем или части своих работников. Именно это и было сделано в рамках реформы здравоохранения, предпринятой Бараком Обамой: предприятиям с числом работников выше определенного уровня предписано предоставлять медицинскую страховку сотрудникам, занятым полный рабочий день. Самозанятым и прочим категориям трудящихся предписано покупать медицинскую страховку на собственные средства, хотя и в сочетании с государственными субсидиями.
Чем выше стоимость обязательного медицинского страхования, тем меньше будет у бизнеса желания нанимать дополнительных работников. Обязательное медицинское страхование просто-напросто снижает спрос на наемный труд и общий уровень заработной платы. Если вам указывают, как именно вам следует тратить свои деньги — что и происходит в случае с обязательным медицинским страхованием,— это ведет к снижению достающейся вам в итоге суммы.
Независимо от того, насколько удачным или неудачным с точки зрения социальной политики может оказаться законодательство в области здравоохранения, разрабатываемое по поручению Барака Обамы, для многих оно осложнит положение вещей на рынке труда, да и уже осложнило одними своими перспективами принятия. Решением Верховного суда, подтверждающим легитимность обязательного медицинского страхования, предусматриваемого новой законодательной инициативой, косвенно признается обрисованное мною положение вещей. Принимая во внимание то, откуда начинается американский бюджет, обойтись без обязательности социальных гарантий крайне сложно. При этом необходимо отметить, что той частью законодательства, относительно которой Верховным судом были выражены сомнения, стала часть, предусматривающая расширение программы Medicaid, и со временем именно в отношении этой программы будут предприняты попытки урезания бюджетных средств.
Отметим, что у престарелых избирателей — в силу отсутствия личной заинтересованности — оснований ненавидеть обязательное медицинское страхование нет, ведь их медицинское обслуживание финансируется в рамках программы Medicare. Более того, не будь Medicare, им бы пришлось приобретать медицинскую страховку в той или иной форме. Престарелые либо не работают, либо обязательное медицинское страхование не отражается на их заработной плате, поскольку их оно не касается. С большой долей вероятности можно прогнозировать, что в той или иной форме обязательное медицинское страхование сохранится, а его издержки будут в основном покрываться за счет реальной заработной платы трудящихся и отражаться на состоянии рынка труда. Будущее представляется мне временем, когда у обычного работника будет больше гарантий доступа к услугам здравоохранения на бумаге, но не обязательно на практике, и меньше денег, которые он мог бы потратить на что-то еще.
Каким образом грядущие бюджетные проблемы могут быть, по крайней мере частично, решены с помощью более низкой арендной платы?
Решение здесь также является предельно простым, хотя и малопривлекательным. Если у вас не слишком много денег, переезжайте в более дешевое жилье. Это ответ, к которому рано или поздно приходят те, у кого не растут или падают зарплаты, те, у кого были урезаны государственные пособия, или те, кто оказался их лишен.
Именно это уже повсеместно и происходит.
Чтобы заглянуть в будущее, можно обратиться к статистике переездов на новое место жительство. А точнее — посмотреть, в какие именно штаты переезжают американцы, что является показателем того, к чему люди в действительности стремятся. В настоящее время наблюдается переезд большого числа американцев и иммигрантов в Техас. Так, в 2008-2009 гг. население Техаса только за счет вновь прибывших увеличилось на более чем 147 тысяч человек.
Почему Техас настолько популярен? Уже долгое время Техас входит в число штатов с самым высоким уровнем убийств. Велико в нем и число преступлений против частной собственности. В Техасе теплый климат, однако погода изобилует штормами и торнадо. Зачастую в Техасе слишком жарко. Так в июле-августе 2011 г. на протяжении тридцати пяти дней подряд температура в районе Далласа и Форт-Уэрта не опускалась ниже 37°C. И это еще не рекорд. Техас не слишком щедр на социальные пособия и финансирование программы Medicaid, а 27% его населения не имеют медицинской страховки. Техас славится как штат с одной из худших образовательных систем, по крайней мере по такому параметру, как число школьников, получающих полное среднее образование, — в Техасе этот показатель ниже 70%.
Чем Техас может похвастаться, так это крайне дешевым жильем и довольно большим числом новых рабочих мест (но в этом нет особой заслуги никого из губернаторов штата, как нет и их вины в высоком уровне убийств). Другими словами, если вы живете в Техасе, на особый уровень государственных услуг вам рассчитывать не приходится, но зато в карманах у вас, возможно, больше наличных, чем у жителей многих других штатов. Здесь у вас больше шансов найти работу и уж точно — найти недорогое жилье. А если высокая влажность вас не пугает, так еще лучше.
Разница цен на жилье невероятна. Например, типичное жилье в Бруклине стоит более полумиллиона долларов, и в 85% случаев — это квартиры, а не индивидуальные дома. Они не всегда отличаются хорошей сантехникой и системой кондиционирования. В Хьюстоне же жилье стоит в среднем 130,100 долларов. И речь здесь, как правило, идет об индивидуальных, более современных домах.
Причина дешевизны жилья в Техасе не только в огромной протяженности штата. Еще одна причина — отсутствие жесткого городского планирования. Например, в Хьюстоне планирования в традиционном его виде нет. По соседству с вашим домом могут оказаться многоэтажное офисное здание, магазин подержанных музыкальных дисков и публичный дом. Хьюстонцы к подобному положению вещей привыкли, а поскольку стоимость жилья сравнительно невелика, то относительно состоятельные люди могут позволить себе избежать подобного соседства. Как бы то ни было, отсутствие планирования делает жилье более доступным. Я не ожидаю распространения подобной практики на всю Америку, поскольку ассоциации владельцев пригородных домов обладают значительным политическим влиянием. Планирование может стать менее строгим в большем числе американских городов. Тем временем люди голосуют ногами и переезжают жить в Техас.
Напрашивающийся же вывод указывает на то, что многим другим частям Америки следует ослабить требования по городскому планированию и таким образом снизить цены на землю. Мэтью Иглесиасом написана отличная книга, «Аренда чертовски дорога» (The Rent Is Too Damn High), в которой и рассматривается эта проблема. Я еще вернусь к этой теме, но независимо от того, будут ли в Америке предприняты новые реформы в сфере недвижимости, существует фундаментальная, очевидная, но при этом не получившая достаточной доли внимания истина: люди действительно хотят иметь больше денег. И они стремятся к этому больше, чем это нравится нашим политикам. Вы можете считать, что подобное стремление благородно и вполне в духе Айн Рэнд или, наоборот, что оно эгоистично и неэтично. В любом случае мне хотелось бы более подробно остановиться на том, что именно эта любовь к «презренному металлу», которая никак не проходит, значит для нашего будущего.
Большие объемы притока населения в Техас позволяют заключить, что более качественным государственным услугам многие американцы предпочитают деньги. Другими штатами, где наблюдается значительный приток населения, являются юг США и менее дорогие для проживания районы запада. По большей части эти штаты отличаются невысокой стоимостью жизни и относительно высоким числом новых рабочих мест, не слишком хорошими государственными услугами и дешевым жильем. Но подобное сочетание нравится далеко не всем, в чем вы и сможете убедиться, если опросите состоятельных представителей верхней прослойки среднего класса, проживающих в Бруклине, Массачусетсе или по соседству со мной в Северной Вирджинии. Тем не менее население страны в целом следует указанной тенденции.
Какие штаты отличаются высшим качеством госуслуг? Если говорить об объемах государственного финансирования, то первенство здесь удерживают Калифорния и северо-восточные штаты, однако, как правило, это именно те штаты, откуда наблюдается исход населения. Дороговизна государственной системы на уровне штата проверку конкурентоспособностью не выдерживает.
Вы ведь видели эти списки городов мира с наиболее комфортными условиями для проживания? На вершине списка можно постоянно встретить Ванкувер и Цюрих, и любой турист знает, насколько они красивы и удобны. Однако в Ванкувере (собственно городе) проживает около 603 тысяч человек, а в Цюрихе — примерно 372 тысячи. Сюда можно приплюсовать и население пригородов, однако даже в данном случае по общему числу жителей они не смогут тягаться с Сан-Паулу или Токио. Мое мнение таково, что города, оккупировавшие верхние строчки этих списков, не столь уж и хороши для проживания. Хорошо в них живется представителям элитных СМИ, состоятельным космополитам и туристам. Что же до обычного парня Джо, то Джексонвилл, Флорида — пусть и лишенный альпийских красот и европейской утонченности — более пригоден для проживания, чем города из подобных списков. В 2006 г. население Джексонвилла составило 794 555 человек. Для меня это — лучшее доказательство.
В конце концов многие американцы переедут в районы с более дешевым жильем и менее качественными государственными услугами — хотя бы для того, чтобы в карманах у них оседало немного больше денег. Районы эти могут оказаться не слишком милыми глазу — но такова уж плата за меньшую стоимость жизни. По мере того как миграция населения продолжается, изменяя то, чем мы являемся, Соединенные Штаты в целом окажутся очень похожи на то, что можно увидеть сегодня в Техасе.
Эта тенденция преобразует наш мир, независимо от того, подходят ли города с более низкой стоимостью жизни именно вам.
Насколько далеко зайдет данная тенденция? Этого не знает никто. Ответ дадут бюджетные трудности американского правительства и поляризация уровня зарплат.
Когда я бываю в странах Латинской Америки, меня поражает, сколько людей живут там на сравнительно небольшие деньги. Например, в Мексике мне довелось познакомиться с большим числом людей, живущих менее чем на 10 тысяч, а то и менее чем на 5 тысяч долларов в год. Людьми с достатком их не назовешь, но зато в их распоряжении — недорогие продукты питания и очень дешевое жилье. Позволить себе что-то еще они не могут. У них зачастую не хватает денег, чтобы показать ребенка врачу или купить новую одежду. Но их жилищные условия вполне удовлетворительны, хотя и не отличаются роскошью, и немалую роль здесь, конечно, играет теплый климат.
Предположим, вы — американский пенсионер с ежегодным доходом в 22 тысячи долларов и бесплатным медицинским обслуживанием в рамках программы Medicare. Данный уровень дохода может показаться небольшим, однако это — типичный доход человека со страховкой Medicare; при этом необходимо учитывать, что Medicare покрывает далеко не все медицинские расходы. С другой стороны, следует принимать во внимание и то, что многие престарелые получают помощь от родственников или владеют ценным имуществом, однако среднестатистическая чистая стоимость находящихся в их распоряжении средств и имущества составляет 137,349 долларов — или лишь немногим более 20 тысяч долларов, если вычесть стоимость недвижимости.
Многие ли лица с данным уровнем дохода согласились бы, чтобы цены на жилье и продукты питания соответствовали мексиканским, но при этом чтобы и качество жилья и продуктов питания было соответствующим? Подобный обмен может вас не прельщать, однако его возможность ценна сама по себе. Так, сокращение доходности инвестированных вами средств может привести к снижению уровня вашего дохода до 22 тысяч долларов в год, а то и ниже, что заставит вас пересмотреть свое мнение и переехать на юг. В любом случае, если бы я был пенсионером, я бы скорее переехал жить в Мексику, чем жил на 22 тысячи в год в предместье одного из американских городов.
Разумеется, большинство американцев переезжать в Мексику не собираются. Тем не менее, если бы подобные цены на жилье и продукты питания существовали где-то в Соединенных Штатах, это могло бы привлечь гораздо большее их число. Гипотетичность подобных вариантов приведет к попыткам добиться их воплощения в жизнь на территории США по тем же причинам, по которым американцы переезжают жить в Техас.
Причины, вынуждающие американцев переезжать в районы с более дешевым жильем, уже достаточно серьезны, и поляризация уровней доходов приведет к их дальнейшему усилению. Повышение доходов довольно многочисленной группы экономически активного населения подстегнет цены в наиболее престижных районах. Найти жилье в престижных частях Лос-Анджелеса или округа Ориндж будет все затруднительнее — даже в менее престижных их районах, например все еще отличающемся своими высокими ценами Анахайме. Потребность переезжать в районы с более дешевой стоимостью жизни будет только возрастать. Тем временем благодаря Интернету некоторым трудящимся стало проще найти удаленную работу, а пенсионерам — общаться с внуками по системе Skype.
Кстати, поляризация уровня доходов окажется более катастрофичной для чистой стоимости средств и имущества отдельных лиц, чем может поначалу показаться. Ко времени выхода на пенсию люди начинают жить не за счет своего дохода, а за счет своего состояния. Если взять две группы населения с разным уровнем дохода, то окажется, что разница в стоимости их состояния обычно существенно выше, чем разница в уровне доходов. Лицам с более высоким уровнем дохода удается скопить больше денег, начать большее число собственных коммерческих предприятий, избежать накопления долговых обязательств и, возможно, более разумно инвестировать свои средства. Они получают необходимые медицинские услуги, что помогает им поддерживать свою производительность на должном уровне. Другими словами, начальное неравенство в уровне доходов со временем усугубляется, а неравенство имущественного положения в США (и других странах) гораздо выше неравенства в уровне доходов. Это только увеличивает стремление к проживанию в престижных районах. Повторюсь: менее состоятельные люди будут вынуждены покидать подобные районы, что будет обусловлено рыночными ценами в сочетании с жесткими требованиями городского планирования.
Рассмотрим бюджет среднестатистического пенсионера, живущего на 22 тысячи долларов в год. Предположим, что он проживает в городе Ноксвилл, Теннесси, представляющимся мне достаточно типичным городом нашей страны, если к ее отдельным частям вообще применим термин «типичный». Двух-или трехкомнатная квартира в не самой лучшей части города обойдется в сумму от 700 до 1200 долларов в месяц, что легко может составить до половины ежемесячного бюджета и, скорее всего, именно на это большая часть средств рассматриваемой категории граждан и уходит. Пока эта проблема остается проблемой материального положения, данный вид расходов поддается контролю.
Что, если кто-то выступит с предложением создания в ряде районов страны, в южных ее штатах, пригородов с более низкой стоимостью жилья? Их можно было бы застроить «мини-домами». Площадь мини-домов могла бы составить порядка 37 квадратных метров, а стоимость — в пределах 20-40 тысяч долларов. Эти районы могли бы быть застроены довольно скромным жильем, подобно тому, как это делалось в 20-х гг. прошлого века. Кроме того, там можно было бы строить и временные здания, подобно более удобному жилью, встречающемуся в фавелах Рио-де-Жанейро. Возможно, качество водо- и электроснабжения по американским меркам в этих районах будет невысоко, однако мы могли бы обеспечить их бесплатной муниципальной сетью беспроводной связи (а современной версией приписываемой Марии-Антуанетте фразы станет: «Пусть смотрят Интернет!»). Hulu и прочие телевизионные операторы, вещающие в сети Интернет, могли бы заменить жителям данных районов более дорогое кабельное телевидение. После чего американцам была бы предоставлена возможность селиться в подобных районах. По существу, речь идет о воссоздании мексиканских или бразильских условий на части территории Соединенных Штатов, хотя и с использованием ряда технологических решений и при более высоком уровне безопасности.
Многих подобное предложение ужаснет. Как можно предлагать отправить стариков в трущобы? Вполне возможно, у данных претензий и есть основания, но прошу заметить, что насильственно никого переселять в подобные районы не будут. Некоторые просто предпочтут жить там. Я мог бы предпочесть жить там, если бы уровень моего дохода вынудил меня к этому. Возмущаться против причин низкого уровня доходов — это одно, а возмущаться против того, как люди с низким доходом приспосабливаются к соответствующей жизни — уже совсем другое; такая приспособляемость может привнести в их жизни положительные моменты, даже если вы считаете, что низкие доходы — это в первую очередь пережиток прошлого и зло. (Мы можем попытаться справиться с причинами низкого уровня доходов — этому посвящена глава о системе образования — вместо того чтобы запрещать его проявления).
Но представим, что идея строительства условно говоря «трущоб» противодействия не вызывает. Как следствие нормального течения политических процессов и, в действительности, по чистой воле случая отдельные части страны приходят в упадок. Система государственных услуг в этих районах ухудшается, а цены на недвижимость соответствующим образом падают. Никто не желает тратить деньги на то, чтобы вдохнуть в пришедшие в упадок территории новую жизнь — будь то частный бизнес или государство. Сюда перебирается все больше малообеспеченных людей, включая малообеспеченных стариков. Бесплатных беспроводных сетей здесь нет. Некоторые наши города совершенно естественным образом превращаются в подобие трущоб, пусть даже это определение в отношении их мы и не используем. То, что мы получаем в конечном результате, не столь уж и отличается от трущоб, которые предлагается возводить.
Мы уже наблюдаем попытки снизить стоимость жизни в наших ведущих городах. Эль-Пасо занимает тридцать второе место (согласно данным за 2000 г.) среди американских мегаполисов по численности населения, а если прибавить сюда население находящегося прямо через границу мексиканского города Сьюдад-Хуарес, — то и вовсе пятое. Эль-Пасо можно рассматривать в качестве городской агломерации с приданными ей огромными трущобами. В действительности же дело обстоит так, что эти трущобы и являются ключевым фактором успеха Эль-Пасо. Эль-Пасо живет за счет промышленного производства на той стороне границы, поскольку сам он свою собственную промышленную базу некоторое время назад утратил. Уровень образовательной системы города невысок. Город также живет за счет военной базы, охраны границы и наркоторговли. Антрополог Новард Кэпмбелл отмечает, что именно Эль-Пасо паразитирует на Сьюдад-Хуаресе, а не наоборот. Эль-Пасо процветает за счет того, что «взял в оборот» соседа с гораздо более дешевым жильем и с гораздо худшего качества инфраструктурой. Несмотря на все проблемы, которые могут перекинуться на их сторону, и на то, что Сьюдад-Хуарес является одной из мировых столиц наркоторговли и насильственных смертей, немногие жители Эль-Пасо были бы за то, чтобы Сьюдад-Хуарес исчез.
Еще один успешный мегаполис с низкими ценами на жилье — это Берлин, ставший европейской столицей современного искусства и самым привлекательным городом для молодежной богемы Старого Света. Низкая стоимость берлинского жилья вызвана не столько ухудшением состояния жилых зданий (хотя это и можно наблюдать в восточной части города), сколько переизбытком жилых площадей. Когда-то Берлин был главным «мотором» немецкой экономики, однако при нацистах и коммунистах он им быть перестал. Это крупный город, задуманный как деловая столица, однако деловую столицу он более ничем не напоминает. Это означает переизбыток зданий и бросовые цены, по крайней мере — по европейским меркам. Тут довольно просто найти неплохое жилье не на окраине города и рядом со станцией метро или трамвайной остановкой всего за несколько сотен долларов в месяц. Цены на еду здесь тоже гораздо ниже, чем в остальной Западной Европе, и даже ниже цен в других частях Германии. Благодаря дешевому жилью тысячи людей в Берлине способны жить, ничем особенно на жизнь не зарабатывая. Это город абсолютных бездельников.
Наиболее радикальным решением удешевления жилья является отказ от водо- и электроснабжения. Несмотря на достижения современных технологий, все большее число американцев отказываются от традиционных видов водо- и электроснабжения и живут независимой жизнью, зачастую — в самостоятельно построенных домах, микродомах, трейлерных парках, лодках или в менее привлекательных палаточных городках, разбросанных по территории Соединенных Штатов, включая Портленд, Сиэтл и Лос-Анджелес. Зачастую условия жизни в подобном жилье ужасают, однако многие люди делают сознательный выбор в его пользу. Подобное независимое существование облегчают новые технологии, такие как мощные компактные генераторы и использование солнечной энергии.
На мой взгляд, переезд в районы с более низкой стоимостью жилья является для многих американцев главным решением по адаптации к неравенству уровней дохода и грядущему урезанию бюджетных расходов. Более низких цен на землю нам не избежать. Речь не о Манхэттене, не о западной части Лос-Анджелеса, не об округе Фэрфакс, Вирджиния, и не о стране в целом, а о некоторых ее частях. Некое подобие наблюдаемого в Техасе и его варианты — таково будущее для многих из нас. Более низкие цены — которыми пользуются получатели государственной помощи — приводят к ее удорожанию и дальнейшему урезанию расходов на соцобеспечение. Это одно из решений для расходной части нашей бюджетной дилеммы. Отсутствие роста социальных выплат или их снижение заставит получателей социальной помощи переезжать в районы с более дешевым жильем.
В своем романе 1952 г. «Механическое пианино» Курт Воннегут также предвидел, что технологии и эволюция рынка труда усугубят жилищную сегрегацию. Роман начинается со следующих строк:
Город Иллиум, штат Нью-Йорк, разделен на три части.
На северо-западе проживают менеджеры, инженеры, госслужащие, а также специалисты; северо-восточная часть города — обиталище машин; на юге, на противоположной стороне реки Ирокез, известной местным как «Усадьба», ютятся остальные жители.
Ну и, наконец, приспособиться к неравенству зарплат нам помогут наши вкусы. Многие люди с низким уровнем доходов пересмотрят свои вкусы — а им придется их пересмотреть — в сторону более дешевых удовольствий. Черная икра — это дорогое удовольствие, а вот консервированные бобы марки Goya — относительно дешевое. Только не надо морщиться при слове «бобы»: при доходе выше среднеамериканского я получаю больше удовольствия именно от бобов, которые я готовлю вместе со свежемолотыми семенами зиры и пюре из перца чили. Лепешки тако, кесадилья и тамал — не менее вкусные и при этом дешевые кулинарные изыски. И это одна из причин их популярности в бедных странах.
У меня для вас есть плохая новость: американцы покупают слишком много вещей, без которых вполне могли бы обойтись. У каждого есть наготове любимая история о приятеле, который бог знает на что тратит деньги. Но есть и хорошая новость, и — вот ведь странное дело — заключается она также в том, что американцы покупают много вещей, без которых вполне могли бы обойтись. Многие из тех граждан, кого их снижающийся уровень доходов заставит потреблять более дешевые изделия и услуги, особой разницы не заметят именно потому, что они и так покупают много дешевых, низкокачественных вещей.
Можно предположить, что бюджетный дефицит, а заодно — и машинный разум, будут тянуть нас в одном направлении, а именно — заставят нас отказаться от чрезмерного потребления. Представьте, что ваш потребительский бюджет год от года сокращается и что каждую неделю вы получаете от своего смартфона следующий отчет: «Это покупки, которые действительно вас порадовали» — сопровождаемый списком данных покупок. Затем еще один отчет: «Это покупки, которые вы отложили, которыми больше никогда не пользовались и которые, скорее всего, ничем вас не порадовали» — сопровождаемый соответствующим перечнем. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что к чему, и соответствующим образом скорректировать свои расходы.
Однако такая экономия сильно ударит по прекрасному полу. Перед недавним исследованием, предпринятым Исследовательским центром Фонда Пью, была поставлена задача выяснить, кто именно в современной Америке по тем или иным причинам выбывает из категории «средний класс». Исследование показало, что большую часть данной группы людей составляют разведенные, овдовевшие или живущие отдельно от супруга женщины. А наличие детей ложится на бюджет матерей-одиночек дополнительным бременем. Воспитание детей в одиночку может видеться чрезмерно расточительным выбором, но это выбор, который многие будут делать снова и снова. Вероятно, хуже всего здесь придется молодым женщинам с низким уровнем, особенно если у них есть непреодолимое желание родить много детей еще в молодости. Многим из этих женщин будет нелегко решиться переехать в районы с более дешевым жильем, но и худшей инфраструктурой, поскольку они могут желать, чтобы их дети посещали хорошую школу, особенно если их дети не стремятся к самообразованию с помощью учебных материалов из Интернета. Людей с высоким достатком все эти проблемы не касаются. Желание вести не слишком затратный образ жизни может заставить еще большее число мужчин с низким уровнем дохода отказаться от участия в воспитании детей или по крайней мере уменьшить их денежную поддержку. Данная проблема достаточно подробно разбирается в книге консервативного критика Чарльза Мюррея «Грядущее разделение: Государство белой Америки, 1960-2010 гг.» (Coming Apart: The State of White America, 1960-2010).
Точно так же как одни люди с низким уровнем дохода будут обходиться без достаточно качественной инфраструктуры, так и другие будут обходиться без достаточно качественных медицинских услуг. Поскольку мы будем против того, чтобы оплачивать из своего кармана полную стоимость медицинских услуг в рамках программ Medicare и Medicaid для всех их участников, для многих получение медицинского обслуживания в рамках этих программ окажется урезанным или же число врачебных приемов, на которые они имеют право,— нормированным. Наша политическая система постарается реализовать подобное нормирование на практике таким образом, что избиратели будут винить скорее врачей, чем политиков, однако тем или иным образом, но нормирование будет ужесточено. В итоге мы придем к тому, что миллионы людей вынуждены будут ждать недели и даже месяцы, чтобы получить возможность посетить врача.
Неравенство доступа к услугам здравоохранения в зависимости от уровня дохода и образования увеличится. Мир будет казаться гораздо менее справедливым и в гораздо меньшей мере равным для всех, и именно таким он на самом деле и будет.
Звучит пессимистично, и, возможно, картина действительно будет выглядеть достаточно пессимистичной. Но будут здесь и некоторые компенсирующие факторы. Во-первых, как уже было сказано, большему числу людей будут оказываться большие, чем когда бы то ни было, объемы медицинской помощи, хотя о ее качестве и периоде ожидания сказать что-либо будет сложно.
Во-вторых, если вы поговорите со специалистами в области здравоохранения, вас поразит их скептицизм относительно значимости небольших повышений расходов на здравоохранение. Состояние здоровья человека зависит от многих факторов, включая физические нагрузки, питание, соблюдение правил гигиены, возможно — того, как человек относится к жизненным проблемам, его принадлежности к определенной группе населения и т. д. Если вы спросите: «Какова в процентном выражении роль такого фактора, как медицина?» — предложенные цифры будут достаточно скромными. Мне приводились цифры не более 10-15%. Может быть, это недооценка реальной роли медицины, и в действительности цифры должны составлять 30-40% — точно нам это не известно. В любом случае из этого следует, что некоторые люди будут в состоянии компенсировать недостатки медицинского обслуживания за счет лучшей заботы о собственном здоровье.
Предположим, вы участвуете в программе медицинской помощи малообеспеченным Medicaid, но правительство сокращает размеры покрытия предоставляемых вам услуг на 40%. В зависимости от вашего возраста и состояния здоровья вы можете компенсировать часть урезанных средств или даже всю сумму, изменив свой образ жизни. Больше занимайтесь спортом. Откажитесь от вредной еды. Если вы мужчина, то, скорее всего, вы проживете дольше, если вы в браке. Так что давайте доставайте свое лучшее фото и марш регистрировать свое пятидесятитрехлетнее тело на сайте знакомств Match.com.
Однако данным образом на урезание страховых средств отреагирует далеко не каждый. В итоге мы получим общество, где люди с достаточной силой воли смогут отвоевать часть потерянного в результате сокращения страховых средств за счет изменения образа жизни. А вот те, у кого силы воли нет, останутся в еще большем проигрыше, чем раньше. Они потеряют значительную часть своего страхового покрытия, но на велосипед не пересядут.
В мире будущего такие черты характера, как целенаправленность и добросовестность, принесут свои заметные плоды. Это уже находит свое отражение в цифрах. Люди, выбывающие из категории «средний класс»,— это чаще всего люди разведенные, с невысоким образованием, показывающие невысокие результаты в интеллектуальных тестах или принимающие наркотики.
Политика будущего
Какой будет наша политика в эпоху, когда значительная часть престарелых и малообеспеченных будут проживать в районах с низкой стоимостью жилья?
В свете событий в рамках акции «Захвати Уолл-стрит!», появления Движения чаепития и возрастающего неравенства в уровне доходов многие специалисты предрекают Америке мощные протесты и, возможно, акции политического насилия. Думаю, мы действительно станем свидетелями определенных всплесков недовольства, однако в целом картина в долгосрочной перспективе выглядит достаточно спокойной и серьезных гражданских волнений не предполагает. Я ожидаю, что общество в еще большей мере сдвинется в сторону консервативных ценностей, как политических, так и понимаемых в буквальном смысле этого слова.
Независимо от того, каким именно будет будущее Америки, самое важное — и легче всего поддающееся предсказанию — заключается в том, что возраст среднестатистического американца значительно увеличится. Это означает, что мы станем придерживаться более консервативных взглядов, понимаемых скорее в буквальном, чем политическом смысле этого слова. Революции и протесты — для молодых и горячих голов, а не для умудренных (или утомленных) жизнью шестидесятичетырехлетних пенсионеров. Неожиданные революции и крупные политические перемены происходят в обществах с большим количеством неженатой молодежи. В эту модель отлично вписываются многие страны арабского мира, именно поэтому мы и наблюдаем «арабскую весну», однако мы, американцы, движемся другим путем.
Как уже было сказано, в настоящее время 19% населения Флориды составляют люди в возрасте старше шестидесяти пяти лет. К 2030 г. люди в возрасте старше шестидесяти пяти лет будут составлять 19% населения уже всех Соединенных Штатов; другими словами, в том, что касается возрастного состава населения, мы будем сегодняшней Флоридой, а население будет стареть и дальше. Мы будем более осторожны и менее предрасположены к быстрым изменениям. Кроме того, мы, возможно, будем менее способны быстро менять наш мир. Люди будут весьма консервативны в своих взглядах и образе жизни, расходы на помощь престарелым будут отбирать значительную долю государственного бюджета, а лица с высоким уровнем дохода превратятся в доминирующую экономическую, социальную и политическую силу.
Специалистами часто высказывается предположение о том, что поляризация зарплат будет означать конец либерализма, под которым понимается в целом терпимое общество с широкими свободами и защитой права на частную жизнь, или же конец демократии. Нетрудно вообразить себе, как малоимущие разрушают американский аналог Бастилии и экспроприируют собственность лиц с высокими доходами. Весьма заманчивые предположения, однако в их пользу говорит не так уж много свидетельств. Общества стремятся к сохранению существующего положения вещей, особенно если их статус по сравнению с другими странами мира высок. Вряд ли у кого-то есть основания быть недовольным тем, что он — американец, и не думаю, что за двадцать ближайших лет это положение вещей изменится. В ближайшем будущем Америке по-прежнему уготована роль мирового лидера, на худой конец — соперничающей с Китаем за господство в двухполярном мире державы. Соперничество с Китаем приведет по крайней мере к цементированию американского национализма и закреплению упорядоченного положения вещей точно так же, как это сделала холодная война с Советским Союзом. Каким бы такое будущее вам ни виделось с точки зрения человека 2013 года, люди будут понимать, что Америка — по-прежнему одно из лучших мест в мире. А подобное понимание и революционный запал плохо совместимы.
Чтобы определить масштабы или потенциал возможных социальных волнений, можно обратиться к уровню преступности. В США уровень преступности снижается на протяжении уже десятилетий, а в последнее время темпы его снижения превзошли ожидания специалистов. Однако одновременно с этим в течение тех же самых десятилетий в США растет и неравенство доходов и имущественного положения населения. Нравится нам это или нет, но, судя по всему, усиливающееся неравенство и укрепляющееся гражданское спокойствие друг с другом вполне совместимы. Я часто встречаю заявления о том, что неравенство доходов приведет к обществу, в котором бедняки отбирают силой то, что не могут получить на рынке труда. Однако подобные предсказания не выдерживают элементарной эмпирической проверки, в частности в том, что касается уровня преступности.
Последний раз демонстрации и беспорядки сотрясали американское общество в 60-х и 70-х гг. прошлого столетия. В то время США были втянуты в войну при большом числе убитых и раненых американских солдат, обязательном призыве на военную службу, крупных расовых беспорядках, полном или частичном захвате протестующими территорий крупнейших университетов и молодом, легко возгорающемся различными идеями населении. Дни эти давно канули в Лету, и движение «Захвати Уолл-стрит!» ни размахом, ни ожесточенностью протестов сравниться с описываемыми событиями не может. Следует отметить, что 1960-е годы стали чем-то вроде золотого века равенства доходов, развития американской промышленности, растущих зарплат и общего ощущения процветающей страны. В действительности те годы — последние, когда средний доход американских домохозяйств стабильно повышался. В то время было принято рассуждать о притеснениях и несправедливости, однако самая богатая прослойка населения, тот самый пресловутый «1 процент богачей», не имела такого влияния, которым пользуется сегодня, а управляющие инвестиционных банков зарабатывали не более 100 тысяч долларов в год — возможно при более низких потребительских ценах, однако это все равно не идет ни в какое сравнение с неравенством зарплат, который мы наблюдаем сегодня.
Многие специалисты, главным образом придерживающиеся прогрессивных левых взглядов, упорно высказываются против роста неравенства доходов и имущественного положения. Но даже если они правы с моральной точки зрения, они слишком быстро заключают, что усугубляющееся неравенство приведет к целому ряду потрясений, таких как революция, экспроприация собственности и разрушение общественных устоев. Ничего подобного из неравенства доходов не вытекает. Я же частенько задаюсь вопросом, не идет ли здесь речь о некоем внутреннем психологическом механизме, заставляющем данных специалистов чуть ли не желать наказания состоятельных граждан за их грехи. Мой скептицизм относительно данных гипотез о грядущих беспорядках основывается не только на старении населения или снижении уровня преступности. В прошлом было немало периодов, включая Средние века, которые отличались высокой степенью неравенства населения, отсутствием достаточных возможностей для социального роста и относительной стабильностью общественных устоев, пусть даже мы, как представители более поздних времен, и находим некоторые аспекты данных устоев неприемлемыми.
Я задаюсь вопросом, не является ли эта «угроза революцией» подменой возможности предложить какую-нибудь реалистичную реформу. Я часто слышу рассуждения представителей левых сил о том, что, если мы не «сделаем что-нибудь» для ликвидации неравенства доходов, граждане сами возьмутся за дело. В этих рассуждениях звучит смутный намек на возможность насильственных действий без собственно выражения их поддержки (или осуждения). Высказывающиеся в подобном ключе не желают, чтобы их слова звучали так, будто они признают насилие, но при этом жаждут риторического преимущества, которое дает оперирование данной угрозой, представляемой в качестве вселенского наказания за неприемлемое неравенство. Простой вопрос: а могли бы высказывающиеся в подобном ключе лица, если они так боятся взрыва насильственных действий, уверять своих сограждан в том, что им не стоит бояться этого неравенства? Думаю, что нет, и принимаю это в качестве показателя того, что предсказания насилия способны рассказать нам больше о самих предсказателях, чем собственно о вероятных путях развития американского общества в будущем. Неравенство может быть чревато негативными последствиями, и мы, скорее всего, не избежим их, однако подобные предсказания длительных и значимых социальных волнений представляют собой одни из хуже всего продуманных и хуже всего подкрепленных фактами, но имеющих широкое хождение аргументов.
Более обоснованным предположением является то, что американцы станут более консервативными, как в политическом, так и буквальном смысле этого слова. Они будут больше озабочены низкими налогами или их снижением, а то, что налоги трудно удерживать на низком уровне все время — это уже будет не их забота. Будут хотеть, чтобы им обещали что-нибудь, не требуя ничего взамен. Будут в большей степени озабочены построением соседских общин и укреплением связей между их членами — в качестве средства защиты от экономических рисков. В отличие от предсказываемого разрушения общественных устоев, данные тенденции уже проявляются в сегодняшней Америке.
Одновременно с этим мы станем свидетелями ожесточенных споров, усиливающейся поляризации мнений в конгрессе и самых неприглядных сторон политических войн. Снижение роли традиционных СМИ и возможность обсуждать вопросы на пространствах Всемирной сети приведут к росту политических пристрастий и еще большему очернительству противников. Все это может напоминать клеветнические кампании, развернувшиеся в газетах во времена президента Джексона, или беспрерывное нагнетание скандалов и слухов, свойственное большей части политической истории США. Относительно умеренные в своих высказываниях ведущие СМИ 50-х и 60-х гг. прошлого века стоят здесь особняком, и полемика уже возвращается к своим историческим нормам.
Реформирование порядка финансирования избирательных кампаний поставило партии, политиков и сами кампании в еще большую зависимость от партийной базы и спонсоров, придерживающихся относительно крайних взглядов. Это парализовало деятельность конгресса, однако нам не стоит путать ожесточенность полемики с лежащими в ее основе настроениями американского избирателя. Американские избиратели по большей части придерживаются достаточно умеренных взглядов, они разочарованы как в демократах, так и в республиканцах и ждут не дождутся появления третьей силы, способной наконец-то «сделать что-нибудь стоящее» или «объединить нацию». Это не те настроения, что ведут к революционным потрясениям, и в них нет ничего сколько-нибудь необычного, чтобы говорить о них на телевидении, радио или в политических блогах. Наиболее вероятным победителем в политической жизни Америки будущего выглядит довольно малопривлекательная коалиция подобных умеренных сил, пенсионеров и части элиты, ориентированной главным образом на сохранение существующего положения вещей.
Думаю, следует обратиться к тому, что происходит — в политическом плане — в тех частях Соединенных Штатов, где уровень доходов населения практически не растет. Политический консерватизм находит самую благодатную почву в наиболее бедных, экономически неблагополучных штатах, отличающихся невысоким уровнем образования населения, большую часть экономически активного населения в которых составляют рабочие. Если вы в этом сомневаетесь, знайте, что согласно опросам населения по состоянию на 2011 г. наиболее консервативными в политическом отношении штатами являются Миссисипи, Айдахо, Юта, Арканзас, Южная Каролина, Северная Дакота, Луизиана и Южная Дакота. Как сказал Ричард Флорида: «Консерватизм во все большей и большей степени превращается в идеологию малообеспеченных слоев населения».
Перечисленные штаты превратились в форпосты Движения чаепития. Вы не встретите электорат данных штатов на передовой борьбе за прогрессивное налогообложение или идеи политического деятеля либерального толка Джорджа Макговерна. Население с наиболее либеральными взглядами — это жители городов и пригородов из числа высокооплачиваемых специалистов. Место, где проживаю я,— округ Фэрфакс, Вирджиния — в начале 1980-х гг., когда я только поселился здесь, отличался сильными настроениями консервативного толка. Избиратели округа выказывали твердую поддержку консерваторам и республиканцам или придерживающимся консервативных взглядов демократам. Округ отличался довольно высоким уровнем дохода населения, но в качестве бастиона богачей не рассматривался. Не редкостью в нем были и бедные районы. Сегодня, по состоянию на 2012 год, округ Фэрфакс является богатейшим округом Соединенных Штатов по показателям дохода на душу населения. Он оказал значительную поддержку Бараку Обаме на выборах 2008 и 2012 г., и большинство его избирателей поддерживает демократов, а не республиканцев, хотя сам округ еще не подвержен более радикальным проявлениям левых настроений, свойственных, скажем, городу Беркли, Калифорния.
Или взять, к примеру, регионы, где движение «Захвати Уолл-стрит!» получило наиболее мощную поддержку. Это движение отличается наибольшей привлекательностью для молодежи из семей, относящихся к верхней прослойке среднего класса, особенно для не получивших признания студентов старших курсов гуманитарных факультетов, лишенных перспектив найти высокооплачиваемую, способную поднять их на верх социальной лестницы работу. Настроения рабочих портовых доков г. Элизабет, Нью-Джерси, бедствующих горных районов Огайо или дающих детям домашнее образование религиозных сектантов из Айдахо всеамериканским феноменом не стали.
Если спроецировать данные тенденции на будущее, то можно предположить, что лица с высоким уровнем зарплат будут придерживаться ценностей, проповедуемых сегодняшними умеренными демократами. Их знаменами будут прогресс, разнообразие и социальная справедливость, хотя они вряд ли будут горячими приверженцами прогрессивного налогообложения. Некоторых из них можно будет отнести к «либертарианцам с маленькой буквы», но этим самым либертарианцам будут нравиться те же анекдоты и телешоу, что и умеренным демократам из среды хорошо зарабатывающих специалистов. Лица с меньшим уровнем заработной платы разделятся на две группы — придерживающихся более радикальных взглядов консерваторов и получателей помощи в рамках социальных программ, поддерживаемых умеренными демократами. Я вовсе не намекаю, что последние будут цинично голосовать за умеренных демократов только для того, чтобы и дальше получать пособия. Голосовать за них они будут потому, что умеренными демократами будет предлагаться картина мира, где этим людям найдется место, картина мира, обещающая им высокий статус и уважение, что и поможет заручиться их политической лояльностью. Лица же, придерживающиеся религиозных и националистических взглядов консервативного толка, станут еще более радикальными в своих убеждениях. Подобное описание уже в значительной мере соответствует картине американского политического спектра и сообразуется с миром, где наблюдается растущая поляризация доходов и перспектив на рынке труда.
Если вдуматься, то можно прийти к выводу, что, в действительности нам не стоит ожидать того, что рост неравенства доходов и имущественного положения приведет к революции и восстаниям. И это — в силу весьма простой психологической причины: большая часть людской зависти направлена на знакомых и коллег. По крайней мере в США значительная часть злобы, имеющей денежную подоплеку, направлена не на миллиардеров или играющих чужими деньгами финансистов, пусть даже нечистых на руку. Она направлена на парня, работающего в другом конце офиса и получившего большую прибавку к зарплате. Она направлена на мужа сестры вашей супруги, потому что он зарабатывает на 20% больше вас. Она направлена на ваших бывших одноклассников. Поэтому-то многих и не беспокоит неравенство доходов и имущественного положения на макроэкономическом уровне: большинство из нас не сравнивают себя с миллиардерами. Гор Видал высказался по этому поводу предельно откровенно: «Как только один из моих друзей добивается успеха, маленькая часть меня умирает». В настоящее время крупнейший предмет зависти в США — это, наверное, страницы пользователей в Facebook, а не яхтенный причал или довольно популярные телешоу о жизни богатых и знаменитых.
Иногда я мучаюсь вопросом, почему такое число относительно состоятельных интеллектуалов ведут эгалитарную атаку против привилегий богатых граждан. Общественное положение одной группы определяется деньгами, другой — интеллектом, так, может быть, они соперничают друг с другом за общее общественное уважение? В этом соперничестве, по крайней мере — в Соединенных Штатах, общественное положение интеллекта верх одержать не может. Возможно, именно в силу этого высокий статус состоятельных граждан, а если уж на то пошло, и высокий статус знаменитостей, так сильно раздражает наш класс интеллектуалов. Однако класс этот невелик числом, поэтому само по себе растущее неравенство доходов к политической революции, воображаемой самими интеллектуалами, не приведет.
Политическое устройство США вряд ли рухнет, но тем не менее мы все будем рассматривать послевоенный период в качестве особого времени. В нашем будущем будет больше состоятельных людей, чем когда-либо раньше, но также — и гораздо больше малоимущих, включая тех, у кого не всегда будет возможность воспользоваться самыми элементарными государственными услугами. Вместо того чтобы выровнять наш бюджет за счет повышения налогов и снижения социальных выплат, мы просто позволим реальным зарплатам многих трудящихся упасть и таким образом будем способствовать созданию нового подкласса. По-настоящему остановить этот процесс мы не пытаемся. Тем не менее по удивительному стечению обстоятельств это не вызовет классовых потрясений вследствие общего старения американского общества и доступности большего числа недорогих развлечений. Возможно даже, что однажды недорогих или даже бесплатных развлечений будет столько, что время это будет чем-то напоминать коммунистическую утопию Карла Маркса, хотя и созданную в рамках капиталистической системы. Это и есть настоящий свет в конце туннеля. Однако если мы однажды к этому и придем, это произойдет уже после периода, охватываемого настоящей книгой.
А пока — готовьтесь. Основы нашей жизни и наша физическая среда не претерпевала революционных изменений на протяжении уже сорока-пятидесяти лет — просто посмотрите телепередачи 1970-х годов и убедитесь, что тогда мир выглядел довольно привычным сегодняшнему взгляду. Но грядут перемены. Это пугает, но одновременно и выглядит многообещающе.
Грядущую эру можно назвать эрой гениальных машин, а главными победителями в ней станут те, кто сумеет поставить гениальные машины на свою службу. Однажды мы бросим взгляд назад и нашему взору предстанут две нации: с одной стороны — фантастически успешная нация, занятая в быстро развивающихся в технологическом плане отраслях, с другой стороны — все остальные. Среднего более не дано.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги