Иннокентий переглянулся с Вечным, и они рассмеялись.
— Всё-таки, Эльдар Матвеевич, вам не двадцать тысяч, а двадцать лет. Вы молоды и горячи. Я рад этому. Значит, вы действительно стали человеком, а не бездушной машиной по убийству миров. Мы хотим предупредить. Тот путь, на который вас выведут драконы, если вам удастся их уговорить — может оказаться дорогой в один конец. Вступив на него, вы сможете найти Ануку. Но при этом очень вероятно, что вы останетесь там навсегда. По крайней мере, те из нас, кто уходил туда — не возвращались.
— При этом ты наверняка найдёшь там ответы на все волнующие тебя — и нас — вопросы, — добавил Вечный.
Я кивнул.
— А прямо сейчас вы мне ответить на них не можете, так?
— Не можем, — покачал головой Иннокентий. — Вне нашей компетенции. И, по большей части, вне наших познаний. Мы лишь смутно догадываемся, где это место, и не хотим вас пугать.
Я усмехнулся.
— Получается, вы, Иннокентий, подчиняетесь, Вечным, они — подчиняются драконам, а драконы…
Иннокентий вздохнул.
— Не вполне точно, но примерно так. Кому подчиняются драконы — я не знаю. И знает ли мой коллега — тоже не знаю. Может, они подчиняются главному дракону, может, коллективному разуму, может — неким своим погонщикам, может, кому-то ещё. Драконы лишь транслируют нам эту волю.
— Хотя бы место назовите, чёрт возьми. И почему Анука так важна для вас?
— Если мы назовём место прямо сейчас — то, боюсь, ты не захочешь идти, — сказал Вечный, затянувшись трубкой.
— Боюсь⁈ Ты чего-то боишься, Вечный?
— Боюсь, что вот это всё никогда не кончится, — он тыкнул пальцем в небо. — А опыт нам подсказывает, что это всё неспроста. Что именно ты можешь это всё прекратить, потому что именно ты всё это и начал.
— Хорошо, хорошо. Допустим, могу прекратить. Но один из ваших тут заявил, что этот мир не спасти, — вспомнил я слова первого из встреченных мной Вечных. — И что плод должен быть сорван. Получается, я сорвал плод?
— Сорвал, — кивнул Вечный. — Кто-то уже сорвал плод. Может, и не ты.
— Кончайте говорить загадками, прошу.
Иннокентий обдумал и ответил.
— Это что-то вроде пророчества. Нам самим не нравится это «пророчество». Скажем, истории, передаваемой из уст в уста. Придёт вечный, древнее драконов, сорвёт плод, и мир падёт в бездну, стряхнув звёзды, как росу с листьев. Но упоминается, сорвавший плод может спасти мир, если сам того пожелает. И мы посчитали, что было бы лучше, если бы пророчество сбылось именно через тебя. Даже если первая часть исполнена не тобой.
— Насколько древнее пророчество?
— Очень древнее. Древнее меня. А мне тысяча шестьсот двадцать лет, — сказал Вечный, затянувшись трубкой.
— Вот же срань, — выругался я. — То есть вы… поручаете мне спасти мир? И погибнуть при этом?
Иннокентий помотал головой и заговорил резко, даже раздражённо.
— Внутри наших коллег существует противоречие по этому поводу. Вы — в прошлом Секатор, а теперь представитель нового, во многом конкурирующего с нами Общества. Молодого, дерзкого. Вы преследуете цели свои личные, цели Общества, да даже если и цели родной страны — но не стабильности мира целиком. Мои хозяева же хранили этот мир несколько тысячелетий, наблюдали, как наступают и отступают ледники, наблюдали гибель и рождение народов, рост и падение Империй. Я почти убеждён, что дело не в вас, и что дело не в Ануке, и не в поручении Елизаветы Петровны Годуновой. Вполне возможно, что всё сотворила Ольга, убившая вашего деда. Это она сорвала плод, это она уродила мир в бездну. Следовательно, она заманивает нас и вас, Эльдар Матвеевич, словно паук, при помощи приманки-Ануки в свои тенёты, чтобы завершить уничтожение мира.
— Либо — что это совершил кто-то третий, — добавил Вечный. — Либо совершил сам факт твоего прихода в наш мир, а эффект был отложенный. В этом случае ты — просто будешь сторонним наблюдателем. И нашим разведчиком.
— Очень похоже на почерк Секатора, — согласился я. — Что ж, я готов. Итак, как мы поступим? Вы приведёте к нам драконов, чтобы они меня проводили в то… секретное место, о котором нельзя говорить?
— Вы справитесь с вызовом драконов куда лучше и качественней, чем мы, — покачал головой Иннокентий. — И соблюдите, в конце концов, этикет с костром и тушей, который вы сами придумали — драконам он нравится. Мы можем лишь подсказать и предложить место для встречи. Маунга-Потай, она же — Лысая гора. Семьсот сорок километров к северо-западу отсюда. Соберитесь и экипируйтесь хорошо, Эльдар Матвеевич… Если вы, всё же, не вернётесь, если вы останетесь там навсегда — знайте, что я был искренне рад знакомству…
— Ой, да идите в жопу, — выругался я и зашагал обратно к вездеходу. — До встречи в аду.
— Что там? — спросил отец.
— Лысая гора, — сказал я. — Там с нами поговорят. Собираемся и едем.
Про то, что я отправляюсь в один конец — я отцу не сказал.
Всю дорогу обратно я думал, как поступить. А на базе следующие два дня писал письма — бумажные, потому что так надёжнее, и короткие, потому что времени было мало. Отцу, матери, Нинели Кирилловне, Сиду, Искандеру, Самире, Императору Всероссийскому Николаю IV и будущим мамочкам моих детей из того японского бункера. Про суть состоявшегося диалога я написал только отцу и императору, также отцу написал рекомендации в каком порядке раздавать письма. Затем я раздобыл металлических пластин от раздолбанных корпусов старых рихнеров, нарыл камни рядом с базой, обильно всё это облил сургучом и клеем и с третьей попытки соорудил сейф с простейшей артефакторной матрицей с временным замком сроком до первого января нового 2011 года.
Затем заявился в гости к господину Орлову и передал посылку.
— Пожалуйста, выполните для меня функцию курьера по особым поручениям. Если со мной что-то случится в ближайшей поездке — передайте эту посылку отцу. Заранее ничего говорить не нужно. Она вскроется первого января.
— Вы полагаете, что погибните в ближайшем рейсе? — догадался Орлов.
— Есть ненулевая вероятность. Также мне понадобится около шести сухпайков покомпактней…
Я собрал большую сумку с сухпайками и отнёс в вездеход, погрузились и поехали. Отец к тому времени уже почуял неладное и в дороге спросил:
— Значит, о чём-то ещё вы там говорили, так?
— Так. О чём-то, о чём они не хотят распространяться с другими членами Общества.
— Этот тип… второй, в полушубке. Я где-то видел его, — сказал отец. — Но я в упор не могу вспомнить.
— Давай я подскажу. Он работает в Тайной Полиции. Насколько я знаю, в Казани.
— Точно! Я же там бывал в гостях у покойного тестя, пусть земля ему пухом. И этот господин там был. То есть он…
— Из Центра Треугольника.
— Эльдар, они сказали, что ты должен будешь идти, и что ты не вернёшься?
Я промолчал. Большую часть дороги мы ехали молча — я не до конца понимал его молчания и не хотел разбираться, считает ли Матвей Генрихович Циммер меня своим сыном, переживает ли, и что будет потом. Наверное, переживал. Наверное, скорбел. Перед ответственным моментом я постарался включить уже знакомый и свежий цинизм, давно привычный по работе Секатора.
Конечно, половина меня хотела отказаться от всего, бросить поиски и остаться. Не рисковать. Вернуться домой, провалив задание, укатить оттуда в Питер, упасть в тёплые объятия Нинели Кирилловны. И пусть весь мир покатится в ад.
Но ведь он реально, судя по всему, катился в ад. Катился не то из-за моего пришествия, не то из-за моего поступка, не то из-за поступков и действий тех, кто пришёл вслед за мной.
А значит, что размотать весь этот клубок должен я сам.
Ехали к упомянутой Лысой Горе больше полутора суток. Отец знал про Лысую Гору от коллег, других «толмачей», но сам там ещё ни разу не бывал. Вечером первого дня выехали на чуть более удобную для передвижения старую грунтовую дорогу, ведущую к заброшенной базе РосКОНа. А затем, разогнавшись на ровном участке, не менее удачно «повстречались» с перебегавшим дорогу здоровенным зверем.
Я не сразу понял, кого мы сбили, а когда мы спешились, чтобы затащить тушу на решётку у кормы — мурашки пробежали по спине.
Это снова был единорог. Как тогда, в Аустралии, с Самирой, перед тем, как я повстречался с Первичным Источником, а затем угодил в плен к сиамцам. Только в тот раз мы повстречали белоснежного единорога, напоминавшего лошадь, а здесь был чёрный, как смоль, огромный зверь, больше напоминавший помесь шерстистого носорога с оленем.
— Индрик чёрный. Редкий, — почесал голову отец. — Большая удача.
Пока всё выглядело идеально — нам в руки упала добыча. Если прикинуть, какая была вероятность того, что на абсолютно безлюдном маршруте нам под колёса угодит краснокнижный зверь… В общем, снова приходилось задуматься о предназначении, жизненном пути и прочих категориях, которыми я мыслил, когда был Секатором.
Мы прибыли к горе через семь часов, на рассвете двадцать четвёртого октября — это оказалась столовая гора, скорее, даже небольшое горное плато, возвышавшееся над рельефом на метров двести. Склоны шли под приличным углом, а жидкий лесок заканчивался на первом десятке метров. Ничего, подходящего под нормальную дорогу здесь не обнаруживалось.
— Припоминаю, — нахмурился отец. — Андрей Петрович говорил, что сюда огромная проблема затащить добычу. Благо, мы с тобой два кинетика.
Машину оставили внизу. Начался мелкий, противный дождь, но нас это не остановило. Пока большая часть солдат и тонмаори сооружали костёр и переносили вещи наверх для временного лагеря, мы с отцом при поддержке двух солдат в течение двух часов практиковались в кинектировании. Вооружились двумя аккумуляторами, солдаты подкладывали брёвна для волочения, а мы, словно два Сизифа, толкали наверх тонну мёртвого индрика.
Наконец, добыча была наверху, оставалось дотащить её метров тридцать до ровного места, где уже разгоралось пламя костра.
— Всё идёт по плану, — проговорил я.
И устало присел на землю, чтобы восстановить силы, как вдруг под мягким местом что-то больно зажгло и закололо. Пригляделся — вся верхушка Лысой Горы была усеяна маленькими полупрозрачными кактусами, напоминавшими стеклянный репейник. Многие из них цвели разными цветами, от розового до синего.
— Осторожнее. Они слабоядовитые, аллергию вызывают, — предупредил отец и осторожно сорвал один. — Реликтовые. И в них пол-кейта на центнер размазано, текила из них стоит целое состояние, хотя по вкусу ничем не отличается от мексиканской или туранской…
Подлечился, мы приготовились перекусить, как вдруг один из солдатов привлёк наше внимание.
— Смотрите, там!..
У противоположного дальнего конца горы появились три тёмные фигуры, стремительно увеличивающиеся в размерах.
Солдаты начали стрелять раньше, чем я понял, кто это, и что происходит.
Это были три здоровых зверя, похожие на гибрид жирафа и гиены — поджарые, пятнистые, с длинными клыкастыми мордами, напоминавшими пёсьи. От жирафов они унаследовали короткие рога, удлинённые шеи и общие размеры тела. Я даже вспомнил название, прочитанное где-то в энциклопедиях — лешии.
Пули из автоматов их не брали, лишь слегка затормозили ход. Хотя неясно, что больше — стрельба или поросль кактусов, по которым приходилось идти осторожнее.
Туша лежала перед нами, а костёр был перед зверьми. Нет уж, решил я. Я не намерен тратить ещё сутки на то, чтобы ловить добычу, а затем доставлять на место.
Звери неспеша обходили костёр, клацая зубами. Я вышел вперёд и призвал, швырнул всполох пламени в их сторону.
Вышло, честно говоря, слабо. Два часа применения навыка, даже с учётом использования аккумулятора — слишком много, чтобы быстро переключить навык. Семейка леших остановились, недоумённо переглянувшись.
— Пошли вниз, Даря. Отдай им добычу, — сказал отец. — Это банда холостяков. С ними лучше не спорить.
— Нет, нифига, — поддался я взыгравшему максимализму, а затем рявкнул на зверей. — Пошли прочь!
Им было хоть бы хны. Снова всполох, ещё слабее. На помощь пришёл отец, продемонстрировав то ли незнакомый мне ранее навык, то ли задействовав артефакт — перед глазами у двух стоящих рядом зверюг рванули яркие вспышки света, на короткое время их ослепившие.
Солдаты, спустившиеся по склону горы, продолжали посылать пули из укрытий — похоже, в совокупности со вспышкой света это подействовало, и один из леших поменьше хрипло заорал, отступив назад.
Вожак, самый крупный, меж тем решил действовать. Он в три прыжка обогнул костёр, оказавшись всего в паре метров от нас. Вцепился в голову единорога, потащил за собой. Я снова попробовал снова отогнать его пламенем, но это было ошибкой.
— Назад! — заорал отец.
Секунда — и челюсти щёлкнули в каких-то сантиметрах от моего лица.
Азарт и запал — как рукой сняло. Инстинкт самосохранения включается иногда слишком поздно, но лучше поздно, чем никогда. Я отступил на пару метров, скатился по сыроватой земле по склону горы.
Леший продолжал наступать. Пули били по нему, но не брали — кожа была со способностью, с «природным матрицированием». Такое чувство, что он играл со мной, или хотел приучить, умный и жестокий хищник.
А раз умный — может, с ним удастся договориться? Я вспомнил всё, чему учил отец в части разговора с драконами. Вся антарктическо-аустралийская «магическая» фауна, в общем-то, дальние родственники драконов. А значит что-то из «драконьего» языка могло помочь.
— Это не твоё, — твёрдо повторил я. — Это подарок дракону. Отдай это мне.
Зверь наклонил голову на бок, совсем по собачьи. А потом странно покачал головой, словно смеясь, высоко задрав свою могучую шею. А после описал головой полукруг, целясь сбить меня.
Я прыгнул в сторону, успел уклониться. Посмотрел на отца — он стоял в десятке метров сбоку, за валунами, за которыми крался второй, оставшийся целым после вспышки зверь.
— Па, осторожно! — крикнул я, но секунда, когда я отвлёкся, не прошла даром для противника.
Ударом головы он сбил меня с ног. Я пролетел метра три вбок и вниз по склону, в голове помутнело, я попытался встать, цепляясь за колючий кустарник, успел увидеть раскрытую пасть лешего прямо перед моей головой…
И услышал крик:
— Летит! Летит!
Быстрая тень закрыла небо, в глазах лешего на миг отразился испуг. Он начал поворачивать голову, кашлянул, и его потащило вверх.
На краю вершины горы сидел дракон. Белоснежный, в жёлто-бурых переливающихся пятнах, словно конь в яблоках. Он был значительно меньше тех, что я видел ранее, каким-то коренастым, даже полноватым и отдалённо напоминавшим крылатую черепаху. Но его прыти и ширины его пасти хватило, чтобы перекусить половину лешего, смяв его худые конечности, как ножки у креветки.
Я поднялся, отряхнулся. И поклонился своему крылатому спасителю.
Солдаты мигом испарились. Было немного страшно, сердце всё ещё билось полученного от адреналина. Но вид обедающего моим недавним врагом дракона показался неожиданно очень спокойным и одновременно торжественным.
«Думай, что говоришь! Поздоровайся!» — напомнил мне телепатический голос отца.
Не припомню, чтобы он когда-либо разговаривал со мной телепатически.
«Кто это?» — спросил я, поймав его взгляд.
«Феба, самая маленькая! Вторая по возрасту…»
— Здравствуй, Феба, — начал я, подкрепив разговор рукопожатием. — Я рад встречи с тобой.
Отец тоже что-то шептал, глядя на дракониху — я знал, что он с драконами общался телепатически, беззвучно, не подкрепляя устной речью.
В голове у меня звучал какая-то зубодробительная викинг-полька, которую слушая Амелия на той злосчастной яхте перед битвой. Видимо, это и есть мой мотив навыка? Слова, произнесённые также и мысленно, сами собой начинали звучать в голове по-другому. Дракониха не ответила, не прерывая паузу, но я заметил, что она взглянула на меня.
Не на отца.
— Я ученик. Я ещё плохо говорить на твоём языке, — сказал я, намеренно исковеркав слова.
У драконов есть чувство юмора, вспомнил я наставления. Очень странное, но во многом совпадающее с нашим.
— Дай поесть даме, — вслух сказал отец и направился вниз по склону. — Она сказала, что хочет поговорить с тобой. А я пойду к машине.
Мне пришлось ждать ещё минут пять, прежде чем дракониха прожевала тушу лешего, поковырялась когтями в зубах, расправила-сжала крылья, а затем повернулась ко мне.
«Здравствуй, новичок. Тебя зовут Эльдар?» — услышал я в голове.