США после второй мировой войны: 1945 – 1971

Глава 6. Движения протеста

Несколько сот бородатых ветеранов войны в истрепанной и запыленной солдатской форме вопреки запрету местных властей разбили лагерь в Банкер-Хилле. В отличие от американских фермеров, когда-то сражавшихся против тирании далекой Англии в битвах у Конкорда и Лексингтона, это были ветераны войны во Вьетнаме, возникшей почти через 200 лет после Войны за независимость США. Они выступали против тирании у себя дома и против агрессии США за границей.

30 мая 1971 г. (в День памяти погибших в войнах) вернувшиеся из Вьетнама ветераны протестовали против продолжения войны в Юго-Восточной Азии. Они были частью массового, разрозненного и противоречивого движения в послевоенной Америке, — движения, в котором участвовали мужчины и женщины, белые и черные, люди разных поколений, представители самых различных слоев общества. Все они, несмотря на исключительно неблагоприятные условия, стремились изменить социальные институты, взгляды и всю систему общественных отношений, давно укоренившихся в США.

Послевоенные годы положили начало некоторым знаменательным событиям в Соединенных Штатах, где стало формироваться широкое, хотя и разрозненное движение. В начале 70-х годов это движение окрепло и расширилось, хотя и оставалось все еще неорганизованным, распыленным, слабым, не имевшим четкого представления о справедливом обществе и о путях его построения.

В прошлом в США не раз велась борьба за реформы и даже за радикальные преобразования, однако за всю свою историю страна никогда еще не была охвачена подобным движением: в течение каких-нибудь 10 лет протесты против расизма, войны, неравноправия женщин, взаимно усиливая друг друга, вылились во всеобщую уверенность в том, что традиционного либерального решения всех этих проблем уже явно недостаточно. Многие стали понимать, что нужны радикальные перемены в политических и экономических устоях Соединенных Штатов Америки, в производственных отношениях и личных контактах, во взаимоотношениях полов, а также в отношении американцев к самим себе как нации в целом и друг к другу в отдельности.

Помимо чисто политической стороны вопроса, существует еще одна, связанная со все более ощутимым проявлением глубокого недовольства основами существующего строя в США. Американцы стали открыто подвергать сомнению истинность усвоенного ими с детства представления, будто США — это земля обетованная. Писательница Джоун Дидион писала: «Центр не выдержал натиска… Соединенные Штаты Америки стали ареной открытой революции. В конце холодной весны 1967 г. Соединенные Штаты Америки еще не были в осадном положении. Цены на рынках были устойчивыми, валовой национальный продукт — высоким, и многие трезво мыслящие люди, по-видимому, испытывали чувство высокого общественного долга. Та весна могла бы стать весной больших надежд и ожиданий для всей нации, однако этого не произошло, и все больше американцев испытывали тревожное предчувствие, что этого так и не будет. Казалось, что ни у кого не вызывало сомнений лишь одно чувство, будто на каком-то этапе мы сами себя обесплодили, убили в себе все живое». Другая женщина, молодая мать, продавщица дешевого универсального магазина, высказалась иначе. Она чувствовала, что потеряла всякий интерес к жизни: недавно она пережила смерть близкой ей старой женщины, которая свои последние дни провела в одной из тех жутких городских больниц, похожих на универсальные магазины смерти, где люди, лишенные всякого присмотра, буквально гниют заживо, дожидаясь своего конца. В один из дней 1970 г. среди груды дешевых товаров, разложенных на прилавках магазина, и целого моря ценников она нашла клочок коричневатой оберточной бумаги и нацарапала на нем следующие слова: «Я так зла, черт возьми, так зла! Как мне ненавистны мысли, которыми полна голова, как же мне отвратительно все вокруг! Как это жестоко, я никогда не видела ничего более жестокого — человек так жесток в этом проклятом современном мире из пластмассы. О боже, ты только взгляни — все вокруг чересчур современно, слишком уж много пластмассы!»

В течение первого десятилетия после второй мировой войны в США было сравнительно спокойно. Ни война в Корее, ни маккартизм, ни продолжавшееся унижение черных, ни все более широкое использование национальных богатств на гонку ядерных вооружений не вызывали широкого движения протеста. В обстановке всеобщей самоуспокоенности, основывающейся на благополучии средних и апатии низших классов, на признании коммунизма злейшим врагом, а также на вере в двухпартийную систему, происходили лишь незначительные вспышки недовольства.

После второй мировой войны небольшая группа демобилизованных военнослужащих создала новую организацию, противостоявшую таким ура-патриотическим и консервативным организациям, как Американский легион и Ветераны иностранных войн. Это был Комитет американских ветеранов войны, который выдвинул лозунг: «Мы прежде всего граждане, а потом уже ветераны!» Его программа требовала расширения жилищного строительства, установления контроля над ценами, предоставления гражданских прав неграм, сокращения расходов на вооружение. Комитет проводил активную работу и ставил актуальные проблемы, однако ему так и не удалось привлечь на свою сторону значительное число ветеранов войны. Ослабленный внутренней борьбой, он утратил свое значение после нескольких лет активной деятельности.

Бросив вызов двухпартийной политике холодной войны, Генри А. Уоллес в 1948 г. выдвинул свою кандидатуру на пост президента страны от Прогрессивной партии. В течение одного срока он занимал пост вице-президента в правительстве Ф. Д. Рузвельта и поэтому пытался представлять в своем лице проводившуюся Рузвельтом политику социальных реформ и более сдержанную внешнюю политику. Поскольку третья партия не сумела заручиться поддержкой широких масс, Уоллес едва набрал 1 млн. голосов, в то время как Трумэн одержал неожиданную победу над Томасом Э. Дьюи, кандидатом от республиканской партии.

Создание атомного оружия вызвало мучительную реакцию в некоторых кругах. В 1946 г, Джон Хирсей написал книгу «Хиросима», в которой рассказал американской общественности об ужасных разрушениях и страданиях, выпавших на долю японских мужчин, женщин и детей в результате взрыва атомной бомбы, а также от тепловой и радиоактивной радиации. Однако репортаж Хирсея не вызвал сколько-нибудь значительного движения за прекращение гонки ядерного вооружения. Когда же Дж. Роберт Оппенгеймер, поддержавший испытание атомной бомбы над Хиросимой, выступил, однако, против разработки гораздо более смертоносной водородной бомбы, подозрения в его неблагонадежности еще более усилились и привели к тому, что в 1954 г. он был лишен доступа к секретной работе в правительственных учреждениях.

Небольшие группы отважных мужчин и женщин все же продолжали выступать против разработки ядерного оружия, однако их выступления не привели к массовому движению протеста. Некоторые из них отправлялись на парусных лодках в районы испытаний атомных бомб в Тихом океане. Элберт Бигелоу, командир корабля во время второй мировой войны, был потрясен разрушениями в Хиросиме; вернувшись домой, он пригласил к себе на несколько месяцев двух японских девушек, изуродованных от взрыва атомной бомбы. В начале 1958 г., готовясь к отплытию на парусной лодке в район атомных испытаний, он вспоминал об их визите так: «У нас гостили две девушки, пережившие бомбардировку Хиросимы. В 1945 г. одной из них было 9 лет, а другой — 13. Разве есть такое преступление, которое они могли бы совершить и за которое так называемое правосудие могло бы потребовать кару, хоть отдаленно напоминавшую то суровое испытание, через которое прошли они и сотни им подобных? Чего хорошего можно было ожидать от такого деяния рода человеческого, как война, которая принесла такие страшные плоды? Разве не богохульство считать эти действия хоть в какой-то мере нравственными или христианскими?» Элберт Бигелоу и его экипаж были арестованы, когда готовились к отплытию. Другие пацифисты выражали протест против проведения ядерных испытаний и гонки вооружений, совершая акты гражданского неповиновения. Однако и в этом случае их действия не пользовались массовой поддержкой. Пацифисты оставались малочисленной, хотя и целеустремленной группой.

Выступления против маккартизма были также эпизодическими. Одни попали в тюрьму за отказ давать показания в комиссиях конгресса, другие же продолжали устраивать пикеты и демонстрации. Отмечались отдельные выступления и против расовой сегрегации, однако они не подняли на борьбу широкие негритянские массы и не вызвали никакой реакции среди белого населения. По существу, серьезного влияния на американское общественное мнение не оказал ни один из видов протеста, включая выступления против войны, против расовой сегрегации, против накопления ядерного оружия, против охватившей всю страну погони за наживой, против двуличия и коварства правительства, а также против нарушений конституционных прав человека.

Однако в конце 1955 г. произошло событие, которое можно считать началом длительного периода протестов и борьбы в послевоенной Америке. Это был объявленный неграми бойкот городских автобусов в Монтгомери (штат Алабама). Роза Паркс, 43-летняя негритянка, швея, была арестована за то, что заняла место в той части автобуса, которая предназначалась «только для белых». Позже она, объясняя свой отказ подчиниться местному закону, предусматривавшему сегрегацию на городских автобусах, рассказывала:

«Я целый день была на работе и очень устала. Я шью одежду для белых. Тогда мне это не приходило в голову, но я хотела бы знать, когда и каким образом нам удастся добиться прав, достойных человека?.. А получилось так, что водитель попросил меня освободить место, а мне просто не захотелось подчиниться его требованию. Он подозвал полицейского, меня арестовали и посадили в тюрьму. Позже меня освободили до суда под залог в 100 долл., а 5 декабря 1955 г. состоялся суд. В тот день негры Монтгомери решили отказаться от услуг городского транспорта. С тех пор и по март 1956 г. продолжался массовый бойкот, в котором участвовало почти все негритянское население Монтгомери… Теперь наш город совершенно не похож на тот, которым он был в прошлом году…»

Черные жители Монтгомери с большим энтузиазмом откликнулись на призыв своих руководителей бойкотировать городские автобусы. Владельцы автомобилей объединились в группы, чтобы возить друг друга на работу, однако большинство негров ходили туда пешком, Городские власти арестовали около 100 руководителей бойкота и многих из них отправили в тюрьму. Некоторые сторонники сегрегации из числа белых стали применять насилие; в четырех негритянских церквах взорвались бомбы. Ружейный выстрел продырявил входную дверь дома д-ра Мартина Лютера Кинга, 27-летнего священника из Атланты, одного из руководителей бойкота. Затем в его дом была брошена бомба. Однако черные не дрогнули, и в ноябре 1956 г. Верховный суд отменил сегрегацию на городских автобусных линиях как неконституционную.

События в Монтгомери, их общая направленность и методы борьбы были лишь началом массового движения протеста, которое в течение последующих 10 лет охватило весь Юг США и проявлялось в бурных церковных службах, в исполнении религиозных гимнов, в разочаровании в американских идеалах, в требованиях отказа от применения насилия, в твердой решимости бороться и идти на жертвы. Корреспондент газеты «Нью-Йорк тайме» Уэйн Филлипс так описывал один из массовых митингов, на котором выступал Кинг:

«Обвиняемые негритянские лидеры один за другим поднимались на трибуну в переполненной баптистской церкви, чтобы призвать своих сторонников не пользоваться городскими автобусами и «ходить пешком с думой о боге».

Более 2 тыс. негров заполнили церковь от подвальных помещений до балкона, а те, кому не хватило места, стояли на улице. Они пели, кричали, молились, падали в проходах, изнемогая от 30-градусной жары. Они снова и снова торжественно клялись оказывать «пассивное сопротивление». Под этим знаменем в течение 80 дней они продолжали бойкот городских автобусов…»

Кинг сказал собравшимся, что бойкот — это протест не против случайного инцидента, а против явлений, которые своими корнями уходят «далеко в глубь истории».

«Мы узнали, что такое унижение, — сказал Кинг, — мы услышали в свой адрес множество оскорблений, нас подвергли самому невероятному угнетению. И мы решили восстать, избрав своим оружием протест. Право на протест — одно из самых великих завоеваний Америки.

Если нас будут арестовывать каждый день, если нас будут эксплуатировать каждый день, если нас будут унижать каждый день, все равно не допускайте, чтобы кто-то вынудил вас пасть столь низко и возненавидеть его. Мы должны применять оружие любви. Мы должны с состраданием и пониманием относиться к тем, кто нас ненавидит. Мы должны понимать, что многих из них воспитывают в духе ненависти к нам и что поэтому они не несут за это полной ответственности. Однако мрачное время для нас заканчивается, теперь мы стоим на пороге новой эры».

После событий в Монтгомери у черного населения стала крепнуть решимость покончить с сегрегацией, положить конец длительному унижению, проявить собственную инициативу в решении расовой проблемы. Как всегда, недостатка в примерах угнетения черных белыми американцами не было, а это еще более усиливало гнев негритянского населения. В октябре 1958 г. два негритянских мальчика, Дэвид Симпсон (7 лет) и Хэновер Томпсон (9 лет), из штата Северная Каролина были арестованы за то, что играли в «семью» с белыми детьми, и одна из игравших белых девочек сидела у маленького Томпсона на коленях и целовала его в щеку. Узнав об этом, мать девочки забилась в истерике и вызвала полицию. Оба мальчика были арестованы и брошены в местную тюрьму по обвинению в изнасиловании. В течение нескольких дней родители мальчиков ничего не знали о местонахождении своих детей. После короткого судебного заседания местный судья приговорил мальчиков к 14 годам заключения в исправительной колонии для малолетних преступников. Скандальное «дело о поцелуе» вскоре стало достоянием общественности, и через несколько месяцев, — уже после вмешательства президента Эйзенхауэра, губернатор штата распорядился освободить детей.

За год до этого в Монро (штат Северная Каролина) действия белых расистов вызвали открытый гнев черного населения. Когда вооруженная банда куклуксклановцев подъехала на мотоциклах к дому д-ра Элберта Перри, вице-президента местного отделения Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, с целью совершить нападение, члены этой организации, вооружившись ружьями, заставили банду ретироваться. (Примерно в то же время куклуксклановцы пытались напасть на индейскую общину в штате Северная Каролина, однако индейцы отразили нападение, применив огнестрельное оружие.)

В начале 1960 г. возник и получил широкое распространение новый вид движения за равноправие негров — «сидячие демонстрации» («сит-инз»). 1 февраля 1960 г. в Гринсборо (штат Северная Каролина) четыре молодых студента сели за стойку кафетерия в универсальном магазине «Вулворт» в самом центре города. Обслуживать их отказались, поскольку вход туда неграм был запрещен. Кафетерий закрыли на целый день, и студенты ушли домой. Однако на следующее утро они пришли снова. Через две недели этим видом борьбы были охвачены 15 городов в пяти южных штатах. Руби Дорис Смит, 17-летняя студентка второго курса Спелмановского колледжа в Атланте (штат Джорджия), узнав в тот вечер о событиях в Гринсборо, тут же побежала домой, чтобы посмотреть телевизионный репортаж об этих событиях. Она рассказывала:

«Мне сразу же пришла в голову мысль об организации аналогичных демонстраций в Атланте, однако я не была готова выступить с инициативой. Когда же в университетском центре Атланты был создан студенческий комитет, я попросила свою старшую сестру, которая была членом студенческого совета в колледже Морриса Брауна, включить в список и меня. И когда для проведения первой демонстрации были выбраны 200 студентов, я была в их числе. Вместе с шестью другими студентами я встала в очередь в ресторане самообслуживания в здании законодательного собрания штата. Когда мы подошли к кассе, кассир отказалась взять у нас деньги и побежала наверх жаловаться губернатору. Спустился его заместитель и попросил нас уйти. Однако мы отказались и вскоре оказались в окружной тюрьме».

В течение последующих 12 месяцев более 50 тыс. человек, в основном негров, участвовало в том или ином виде демонстраций в 100 городах; из них более 3600 человек были брошены в тюрьмы. Однако «сидячие демонстрации» дали все же положительные результаты — многие кафетерии на Юге стали обслуживать негров. Даже кафетерий в магазине «Вулворт» в центре Гринсборо был в том же году открыт для черных.

Через несколько месяцев после первой «сит-ин» в Гринсборо черные студенты, участники аналогичных выступлений в других городах, собрались в Роли (штат Северная Каролина) с целью создания Студенческого координационного комитета ненасильственных действий (СККНД). Негритянка Элла Бейкер, ветеран борьбы за свободу, работавшая в Южной конференции христианского руководства (ЮКХР) оказала им содействие. ЮКХР была создана Кингом и другими негритянскими лидерами после бойкота городских автобусов в Монтгомери с целью организации общенационального движения за равные права. В течение последующих четырех лет СККНД был боевым отрядом движения за гражданские права. Его ударная сила состояла из черных студентов и небольшого числа белых, которые бросили колледж, чтобы посвятить все свое время организации выступлений черного населения южных районов страны за гражданские права. Живя на скудное пособие (10 долл. в неделю), выплачиваемое небольшой штаб-квартирой СККНД в Атланте, эти деятели развернули широкую и оперативную деятельность в юго-западных районах штатов Джорджия, Алабама и Миссисипи, подняв на борьбу местных жителей, которые стали широко использовать свои избирательные и другие конституционные права. Активистов преследовали, избивали и бросали в тюрьмы, однако это не помешало им проделать огромную работу, опираясь на собственную инициативу.

Через год после событий в Гринсборо возник еще один вид борьбы за равноправие негров. Речь идет о так называемых «рейсах свободы». Этот вид борьбы, инициатором которого был Конгресс расового равенства (КРР), был направлен против сегрегации на автобусах и автобусных линиях. 4 мая из Вашингтона (федеральный округ Колумбия) в Новый Орлеан направились первые два «автобуса свободы» с черными и белыми пассажирами. Однако к месту назначения они так и не пришли. В штате Южная Каролина пассажиров избили, а в Алабаме один из автобусов был подожжен. Когда подошел второй автобус, на его пассажиров набросились расисты, вооруженные железными прутьями. Согласно отчету Южного регионального совета, одной из научно-исследовательских организаций Атланты, полиция «оставалась пассивной или прибывала к месту происшествия слишком поздно либо вообще отсутствовала». Автобусы застряли в Бирмингеме, поскольку водители дальше ехать отказались.

После этого молодые активисты СККНД решили организовать новый рейс «автобуса свободы» из Нашвилла в Бирмингем. Перед тем как отправиться в путь, два члена СККНД позвонили в министерство юстиции. Об этом телефонном разговоре Руби Дорис Смит, активистка негритянского движения, рассказывала так: «Оба они просили федеральное правительство обеспечить безопасность пассажиров «автобуса свободы» на всем пути их следования. Но представитель министерства юстиции заявил, что оно не может обеспечивать безопасность каждого пассажира, однако, если что-нибудь произойдет, министерство проведет расследование. А вы сами знаете, как оно расследует…» В Бирмингеме пассажиров «автобуса свободы» арестовали, бросили на ночь в тюрьму, а затем в сопровождении полиции отвезли к границе штата Теннесси. Оттуда они добрались до Бирмингема, а затем на автобусе приехали в Монтгомери, где были встречены группой белых, набросившихся на них с кулаками и дубинками. Джеймс Цверг, белый пассажир «автобуса свободы», не хотел защищаться и был жестоко избит. Затем расисты принялись за черных. Руби Дорис Смит вспоминает:

«Кто-то из толпы закричал: «Они хотят удрать!» И тогда расисты стали избивать всех подряд. Я видела, как били Джона Льюиса[10] и как у него изо рта текла кровь. Люди сбегались со всех сторон. Ни одному из участников «рейса свободы» не удалось уклониться от ударов. Кое-кто пытался укрыться в здании почты, однако туда не пускали… Мы видели, что некоторые из наших лежали на земле. Среди них был и Джон Льюис, из головы которого струилась кровь». Через несколько дней вместе с группой членов КРР они возобновили поездку и направились из Монтгомери в Джексон, где их снова арестовали и избили. Около двух месяцев они просидели в тюрьмах «Хайндс» и «Парчмен».

Аресты и тюрьмы, несомненно, стали той решающей силой, которая изменила психологию десятков тысяч людей, принявших участие в негритянском движении 60-х годов. Тюрьма заставила людей по-иному взглянуть на вещи. В тюрьме они узнали, что такое страдание и товарищество. Они также потеряли уважение ко всей системе американского правосудия и укрепили свою решимость сопротивляться. Стокли Кармайкл, один из участников рейса «автобуса свободы», брошенных в тюрьму «Парчмен», впоследствии так описывал эти дни:

«Я никогда не забуду шерифа Тайсона из-за его огромных сапожищ. Он обычно говорил: «Эй ты, черномазый! Какого черта ты так нагло ведешь себя? Вот увидишь, я сделаю все, чтобы ты отсюда никогда не вышел». Однажды они решили отобрать у нас матрацы, потому что мы пели… Они стали вытаскивать матрац из камеры Хэнка Томаса, но тот крепко уцепился за него. Тогда они подняли его вместе с матрацем и бросили на пол — раздался громкий стук… Затем они надели на руки Фредди Ленарда специальные наручники, которые причиняют невыносимую боль… При этом Тайсон сказал: «Ты хочешь меня ударить, не так ли?» — но Фредди лишь безучастно посмотрел на него и ответил: «Нет, я просто хочу, чтобы ты сломал мне руку». Эти слова произвели на шерифа впечатление, и он приказал своему помощнику: «Отпусти его!» Я тоже вцепился в свой матрац и сказал: «По-моему, я имею на него право и думаю, что вы несправедливы». На что он ответил! «Что за чепуху ты несешь, черномазый?» — и стал надевать на меня наручники. Я не шелохнулся и запел: «Я поведаю богу, как ты относишься ко мне». Все тут же подхватили знакомый мотив, и на сей раз Тайсон уже окончательно потерял контроль над собой. Он крикнул своим помощникам: «Отведите его в камеру»! — и вышел, громко хлопнув дверью. У всех остальных заключенных остались матрацы…»

Выйдя из тюрьмы, члены СККНД стали проводить работу по всему Югу. Некоторые из них оказались в Олбани, где в декабре 1961 г. произошло первое массовое выступление черного населения со времени бойкота городских автобусов в Монтгомери. Это было началом целого ряда таких выступлений, продолжавшихся несколько лет во многих городах на Юге. Из 22 тыс. черных жителей Олбани, участвовавших в маршах протеста против сегрегации, более тысячи было брошено в тюрьму.

В 1963 г. десятки тысяч негров вышли на улицы Бирмингема и были встречены полицейскими дубинками, слезоточивым газом, собаками и брандспойтами. События в этом городе, контролируемом полицейским комиссаром Юджином Коннором (по прозвищу Бык), особенно наглядно продемонстрировали, что самыми активными участниками борьбы за перемены были молодые негры. Бэйард Растин, один из руководителей движения за гражданские права, писал:

«Самым знаменательным моментом событий в Бирмингеме была утрата всякого чувства страха: даже шестилетние дети спокойно расхаживали по улицам, в то время как против них применялись полицейские дубинки, брандспойты и собаки. Женщин сбивали с ног и беспощадно избивали. Тысячи подростков стояли у церквей, не боясь, что и на их головы обрушатся дубинки полицейских Быка Коннора, известных своей жестокостью всей стране. Взрывались дома и другие сооружения. Зверства и аресты продолжались изо дня в день. А у церквей сотни дисциплинированных детей все время терпеливо ждали своей очереди».

Демонстрации и массовые аресты происходили и в других городах Юга. В 1964 г. в Миссисипи произошло объединение усилий всех организаций движения за гражданские права, включая как радикально настроенных членов Студенческого координационного комитета ненасильственных действий, Конгресса расового равенства и Южной конференции христианского руководства, так и более умеренных членов Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. С помощью почти тысячи белых студентов с Севера названные организации решили сообща провести регистрацию черных избирателей, организовать «школы свободы» и провести кампанию протеста против сегрегации. Однако насилие расистов продолжалось. Федеральное правительство проявляло пассивность, государственные политические деятели занимались более срочными делами, поэтому к 1965 г. негритянское население испытывало сильное разочарование как тактикой ненасильственных действий, так и существующей политической системой.

За этим последовали массовые выступления жителей черных гетто на Севере, которые продолжались с 1964 по 1968 г. Идеи движения «Власть — черным!», призывы Малколма Икса, бунтарские настроения в отношении не только сегрегации на Юге, но и всей американской системы расизма, казалось, пронизали всю культуру США, ее социальные институты, идеологию, поведение людей в быту, их наиболее либеральные выступления.

Новые настроения среди черного населения проявлялись самым различным образом; особенно яркое выражение они нашли в активных действиях молодежи. В негритянских колледжах конца 60-х годов царило кажущееся затишье, отличавшееся от брожения, которым они были охвачены ранее, при проведении «сидячих демонстраций». Однако за этим кажущимся спокойствием скрывался все усиливавшийся гнев черных студентов, недовольных всей американской системой. И это чувство гнева было глубже, распространеннее и весомее, чем чувства, переживаемые в начале 60-х годов. Молодежь подавала пример старшим и, возможно, осуществляла то, что было не под силу старшему поколению, более сдержанному в своих поступках. Джером Сколник в своем исследовании усиления негритянского движения, подготовленном для Национальной комиссии по изучению причин и предотвращению насилия, писал: «Имеющиеся данные дают основание полагать, что мы являемся свидетелями рождения нового поколения черных борцов, которые пользуются широкой поддержкой местных жителей, твердо отстаивают принципы местного самоуправления и культурной автономии. Они разочарованы методами мирных протестов, связанных с движением за гражданские права в 50-х годах».

Это не было отказом от ненасильственных действий как одного из главных принципов — новые настроения пока еще не вылились в открытое насилие, и акты насилия со стороны черных носили лишь эпизодический характер. Активизация негритянского движения скорее означала готовность к самозащите, готовность прибегнуть к насилию лишь в том случае, если это будет продиктовано тактической необходимостью и если нельзя будет принять альтернативное решение. Еще более важно то, что черные теперь уже не ограничивались лишь политическими реформами (гражданское законодательство, постановления исполнительных органов, судебные решения) или широко разрекламированными привилегиями для некоторых негров, занимающих прочное положение в обществе. Теперь главный упор делался не на законодательство по гражданским правам, а на изменение существующей системы власти и собственности. Для осуществления этой цели необходима революция, коренной пересмотр как белыми, так и черными своих взглядов на проблему расовой принадлежности, своего отношения к расовым вопросам.

Впервые за послевоенный период в США происходил пересмотр либеральных традиций, в соответствии с которыми расовое равенство было обещано либо устно, либо на бумаге; при этом необходимых радикальных преобразований в экономической и политической структуре общества не проводилось, равно как и не осуществлялась необходимая переоценка системы культурных ценностей. Лозунг «Власть — черным!» означал, что равенство не может быть даровано, а должно быть завоевано сильной и хорошо организованной негритянской общиной. Лозунг «Черное — это прекрасно» означал, что черный цвет кожи и принадлежность к негроидной расе должны теперь рассматриваться не как недостатки, а как предмет гордости; угнетение является позором для угнетателя, а не для угнетенного; сила, смелость и все другие благородные качества человечества были порождены не более высоким положением на искусственно созданной социальной лестнице, а волей к борьбе независимо от социального положения того или иного человека.

Идеологические разногласия между представителями различных группировок негритянского движения были менее важны, чем тот факт, что, несмотря на тактические различия, все они были носителями новых настроений среди черного населения. Многие негры оказали решительную поддержку «черным мусульманам» не потому, что они тоже верили в коран, в лидера «черных мусульман» Илайджу Мухаммеда или в отдельные проповеди ислама, а потому, что «черные мусульмане» высоко ценили чувство гордости, независимость и дисциплину. Не столь важно, оставался ли Малколм Икс верным мусульманству или порывал с ним, гораздо важнее то, за что он боролся. А он решительно выступал против старой либеральной тактики ожидания, пока власти соблаговолят сделать очередной «подарок» неграм. Появление «черных пантер»[11] в конце 60-х годов было также обусловлено скорее этими новыми настроениями негритянского населения, чем политическими доктринами, излагаемыми такими руководителями «черных пантер», как Элдридж Кливер, Бобби Сил и Хыо Ньютон.

Выступая с показаниями перед Национальной консультативной комиссией по расследованию гражданских беспорядков, один негр сказал! «В любом негритянском квартале вы обязательно встретите черных парней со значками, на которых либо изображен портрет Хью П. Ньютона, либо написано: «Свободу Хыо!» Хотя многие из них официально не связаны с «черными пантерами», они все равно носят их униформу. Все мы преклоняемся перед Хью. Это бесспорно. Мы просто без ума от него. Я говорю это не ради красного словца, а потому, что так оно и есть».

Малколм Икс был убит при невыясненных обстоятельствах во время одного из публичных выступлений в Нью-Йорке в феврале 1965 г. После гибели этого деятеля его влияние возросло еще больше. Сотни тысяч людей, белых и черных, читали его «Автобиографию», в которой был показан постепенный рост боевого самосознания самого обычного черного человека, выросшего в условиях негритянского гетто, то есть в условиях нищеты, воровства, проституции и наркомании, и восставшего против общества, которое породило такие условия. В конце 1964 г., выступая в отеле «Тереза» перед группой черных студентов из Миссисипи, Малколм сказал:

«Вы добьетесь свободы лишь в том случае, если дадите своему врагу понять, что ради этого вы готовы на все. В этом, и только в этом случае вы действительно добьетесь свободы. Когда враги поймут это, они станут называть вас «сумасшедшими неграми», вернее, «сумасшедшими черномазыми», поскольку слово «негр» они не употребляют. Или же они станут называть вас экстремистами, подрывными элементами, бунтарями, красными или радикалами. Однако, если вы достаточно долго будете выдвигать радикальные требования и привлекать в свои ряды достаточное число своих единомышленников, вы добьетесь желанной свободы».

Осси Дэвис, другой представитель нового радикального направления в негритянском движении, выступая на похоронах Малколма Икса, сказал: «Малколм, как вы знаете, был для нас волнующим и поучительным примером. Он заставил всех нас очиститься от скверны врожденной осторожности, лицемерия в присутствии белых и застывшей на лице улыбки». Дэвис особо подчеркнул, что Малколм олицетворял собой отказ негров от либеральных традиций покровительственного к себе отношения:

«Обычай и «здравый смысл» требуют, чтобы мы пропускали вперед белого, который бы говорил за нас, защищал нас и руководил нашей борьбой из-за кулис. На этом строилась тактика негров. Но Малколм сказал неграм: «Довольно, хватит! Встаньте на ноги и сами ведите свою борьбу. Только так можно добиться самоуважения, только так можно заставить белых уважать негров».

На протяжении всей истории США белые и черные были морально ответственны друг перед другом, даже если они и были разделены физически и даже если они играли разные роли: одни — начальников, другие — подчиненных. Рост сознания черных в 60-х годах, их активность, боевитость и решительность не могли не оказать воздействия на настроения белых, многие из которых были вынуждены (одни легко, а другие чрезвычайно болезненно для себя) пересмотреть не только свое отношение к черному населению, но и все свое поведение. Любые конфликты всегда подрывают основы старого и приводят к переоценке ценностей. Расовые же конфликты послевоенного периода носили довольно острый характер. Трудно сказать, сколько белых стало понимать несостоятельность старых либеральных традиций в отношении негров: упор на законодательные реформы, подачки, обещания. Однако процесс пересмотра старых взглядов продолжался.

Выступления негров оказали, по-видимому, самое непосредственное воздействие на белых студентов. Активное студенческое движение не было чем-то новым для американского общества. Однако студенческие протесты в 60-х годах носили качественно иной характер. Они отличались отсутствием прочного и хорошо организованного отряда левых студентов, как это было в 30-х годах, когда Американский союз студентов был мощной организацией, а коммунистическая партия оказывала значительное влияние на многих студентов. Новый студенческий радикализм отличался тем, что был более аморфным, более стихийным, менее приверженным к какой-либо идеологии или партии, более скептическим в отношении всех национальных правительств. Он начал укреплять свою базу (особенно после эскалации войны во Вьетнаме) среди миллионов студентов, а затем учащихся средней школы.

Среди организаций радикально настроенного студенчества самую видную роль играло объединение «Студенты за демократическое общество». Сначала это была небольшая организация студентов из университетов среднезападных штатов. Затем ее влияние возросло в результате студенческих волнений в различных учебных заведениях в период с 1964 по 1968 г. Однако разногласия между отдельными группировками организации привели к ее распаду. В 1964 г. съезд организации «Студенты за демократическое общество» в Порт-Гуроне (штат Мичиган) опубликовал заявление, в котором, в частности, говорилось: «Когда мы были детьми, Соединенные Штаты считались самой богатой и самой сильной страной в мире; единственным государством, имевшим атомную бомбу; страной, наименее пострадавшей от войны; инициатором создания Организации Объединенных Наций, которая, как нам казалось, равномерно распределит влияние по всему миру. Свобода и равенство всех людей, правительство из народа и для народа — вот те американские идеалы, которые представлялись нам великими, вот те принципы, которые позволяли нам чувствовать удовлетворение и самоуспокоенность.

Однако в период возмужания наш покой был нарушен событиями слишком значительными, чтобы их можно было не заметить. Это прежде всего мучительная для всех и глубоко укоренившаяся практика унижения человеческого достоинства, нашедшая свое отражение в борьбе жителей Юга против расового фанатизма. Она заставила многих из нас перейти от пассивности к активным действиям. К тому же вокруг нас царил дух «холодной войны», символизируемый наличием атомной бомбы. Он помог нам осознать, что мы сами, наши друзья и миллионы абстрактных «других людей», с которыми мы сблизились перед лицом общей угрозы, могли умереть в любое время».

В заявлении, принятом в Порт-Гуроне, говорилось о парадоксах США: обещанное равенство и фактическая дискриминация негров; провозглашение мирных намерений Соединенных Штатов и милитаризация страны в период «холодной войны»; потенциальная возможность современной техники улучшить жизнь людей и использование этих возможностей в разрушительных и иных пагубных целях; нищета в большинстве стран мира и процветание высших и средних классов в США. В заявлении осуждалось отсутствие действенного стремления к поиску новых идей в затхлой, бюрократической атмосфере университетов, подвергалось сомнению значение таких понятий, как «старый либерализм», и выражалось неудовлетворение «американской демократией», а также методами руководства национальных лидеров, добившихся своих постов путем продвижения по партийной иерархической лестнице. Оно призывало к «участию в демократическом процессе» и требовало, «чтобы каждый человек участвовал в принятии тех социальных решений, которые определяют содержание и целенаправленность его жизни, чтобы общество имело такую организационную структуру, которая способствовала бы развитию чувства независимости в людях и обеспечивала бы возможность их совместного участия в социальных процессах».

Немногие из миллионов студентов колледжей и университетов в 60-х годах читали заявление, принятое в Порт-Гуроне. Однако десятки тысяч из них показали своими действиями, что они разделяли содержавшиеся в нем положения, поддерживали критику американского общества и международных отношений, а также требование вести образ жизни, более достойный человека. Идеи этого заявления разделяло большинство участников студенческих выступлений по всей стране, начиная с Университета в Беркли (штат Калифорния) в 1964 г. и кончая Колумбийским университетом в Нью-Йорке в 1968 г. Различались лишь конкретные требования студентов: в Беркли студенты требовали свободы слова, в Колумбийском университете они осуждали отношение университетских властей к жителям Гарлема. В других учебных заведениях студенты выступали против отказа властей расширить прием негритянских студентов, требовали расторгнуть правительственные контракты или отказаться от программы подготовки офицеров-резервистов, а также предоставить студентам право голоса в решении университетских проблем.

Когда Корпорация по исследованию проблем урбанизации провела исследование студенческого движения протеста, ограничившись при этом только первым полугодием 1968 г. и охватив лишь 232 из 2 тыс. высших учебных заведений страны, она обнаружила, что в выступлениях приняло участие по меньшей мере 215 тыс. студентов, из них 3652 человека было арестовано, а 956 — временно отстранено от занятий или отчислено. По данным ФБР, в течение 1969/70 учебного года произошло 1785 студенческих демонстраций, включая 313 случаев захвата студентами учебных корпусов. Исходя из результатов анализа, проведенного Корпорацией по исследованию проблем урбанизации и охватившего часть 1969 г., а также сведений ФБР за конец 1969 г. и начало 1970 г., можно предположить, что в 1964–1970 гг., в период эскалации войны во Вьетнаме, в то время, когда полиция в США стала применять дубинки против мирных демонстрантов, в движении протеста приняли участие несколько миллионов юношей и девушек, десятки тысяч человек были арестованы, а число временно отстраненных от занятий или отчисленных достигло нескольких тысяч. Так или иначе, значительная, хотя и меньшая часть студенчества страны принимала активное участие в движении протеста против университетских властей или против американского правительства.

Джеймс Кьюнен, студент Колумбийского университета, бывший военнослужащий, подчеркивая, что выступления студентов этого университета в 1968 г. были вызваны действиями «воротил», писал: «Воротилы» — это небольшая группа мужчин. Больше о них почти ничего не известно. Скорее всего, это старики. Они обладают огромным богатством, размеры которого не поддаются воображению… На своих советах «воротилы», вероятно, принимают такие решения (сама возможность которых просто немыслима для всех других людей), как: «Купи Уругвай», «Продай Боливию», «Попридержи Индию», «Загрязни Нью-Йорк». Их решения носят самый разнообразный характер, однако они обладают одним общим свойством — они быстро выполняются и неизменно бьют по Маленькому Человеку…

«Воротилы» лгут. Они кричат направо и налево, что препарат «Вайталис» включает в себя «V7», однако при этом они не говорят, что такое «V7». Они утверждают, что средство «аррид» предупреждает потение, однако не объясняют, зачем это нужно. (Я сам могу придумать множество способов предупреждения различных функций организма, помимо потения.) Они лгут нам в малом (названные и подобные им мелочи) и в большом (Вьетнам, гетто, демократия)…»

Далее он, объясняя причины выступлений студентов Колумбийского университета, писал:

«В то время как я пишу эти строки, а вы их читаете, умирают люди. Поэтому, как вы понимаете, рассматриваемая проблема не является предметом светского разговора или темой журнальной статьи. Эта проблема требует своего, решения. Именно с нею связаны события в Колумбийском университете, где происходит не революция, а контрнаступление. Мы боремся за то, чтобы отвоевать это учебное заведение у бизнеса и войны и вернуть его к проблемам реальной действительности, к проблемам обучения. В данный момент никто не контролирует Колумбийский университет, и, если нам удастся установить свой контроль, мы никогда уже от него не откажемся. 5 млн. американских студентов следят за ходом нашей борьбы. Причем многие из них уже по горло сыты деятельностью «воротил».

Восставшим студентам Колумбийского университета, конечно, пришлось оставить захваченные учебные помещения. Они продержались одну неделю, но вскоре явились усиленные наряды полиции, вооруженной дубинками. В результате кровавой расправы 150 студентов и 10 преподавателей были ранены, а 711 человек арестованы.

Как же это отразилось на взглядах, системе ценностных оценок, отношении к американской демократии и культуре со стороны студентов, которые выступали против «воротил», принимали личное участие в демонстрациях, подвергались избиению и заключению в тюрьмы? Есть все основания утверждать, что, когда так много людей открыто выступает против властей, борется с ними и подвергается за это репрессиям, в сознании участников таких выступлений происходят радикальные перемены».

Другой студент Колумбийского университета следующим образом описал происшедшую с ним перемену после подавления студенческих волнений: «Расправа, конечно, все в нас перевернула. Она поставила все точки над «и». Речь идет не только о полицейских, избиении, крови, бегстве и общей панике. Мне никогда не приходилось видеть, как орудуют полицейские. Но это произвело на меня гораздо меньшее воздействие, чем простое понимание того, что Керк [Грейсон Керк, ректор университета. — Авт.], попечители и Линдсей [Джон Линдсей, мэр города. — Авт.] избрали именно такой путь расправы с нами, что они решили именно таким образом ответить на требования студентов, жителей Гарлема, части сочувствовавших нам преподавателей, то есть всех нас, в том числе и меня. Вот что заставило меня в корне изменить свои взгляды, вот что помогло мне понять, что радикалы говорили сущую правду, когда раскрывали механизм работы существующей в США системы, когда показывали, каким образом используется власть в тех случаях, когда борьба за перемены достигает определенного накала».

Недовольство, охватившее привилегированные университеты и мелкие колледжи как на Севере, так и на Юге, приобрело небывалый размах. В одном из сообщений «Нью-Йорк тайме» от 3 ноября 1969 г. говорилось о перемене ориентации студенческой газеты «Гарвард кримсон»: «В 1954 г. газета печатала передовые, направленные против двух студентов юридического факультета, которые были членами коммунистической партии. Две недели назад она опубликовала передовую статью в поддержку Фронта национального освобождения — политической организации Вьетконга». Студенческие демонстрации были организованы в негритянском колледже Боуи в штате Мэриленд; руководство Оклахомского университета отменило общее собрание из-за пикетов, устроенных против приезда почетного гостя, сенатора от штата Луизиана Алана Дж. Эллендера. Студенты Университета штата Флорида в г. Тэлахэси организовали 10-дневную «лежачую демонстрацию»; а участники студенческой демонстрации в Университете штата Айова измазали своей кровью ступеньки мемориального центра в знак протеста против присутствия на территории университета вербовщиков в морскую пехоту.

Весной 1970 г. произошло американское вторжение в Камбоджу. Демонстрация протеста студентов Кентского университета штата Огайо привела к тому, что 4 мая солдаты национальной гвардии убили четырех студентов. Учащиеся 400 колледжей и университетов страны объявили в знак протеста всеобщую забастовку. Это была первая в истории Америки всеобщая забастовка студентов, охватившая практически все крупные высшие учебные заведения страны. Один из студентов Бостонского университета говорил: «4 мая я вынужден был окончательно прервать занятия по всем дисциплинам… Это ни в коей мере не было сознательным решением — скорее, это была инстинктивная реакция на события в Индокитае… Как и многие другие студенты, я просто утратил способность к беспристрастному и абстрактному мышлению, лежащему в основе процесса обучения…

Боюсь, что фактические последствия событий прошлой недели придают любому виду деятельности, кроме политической, банальный и бессмысленный характер. Мне кажется, что, если бы я продолжал с должным усердием учиться и выполнять другие формальные обязанности, такое поведение было бы бесчувственным или просто ненормальным. Мне представляется бесполезным и абсурдным изучать абстрактные или мертвые проблемы по гуманитарным дисциплинам, когда сама логика и уже обветшавшая система рушатся вокруг тебя, а вопросы чрезвычайной важности, от которых буквально зависит жизнь и смерть, требуют от тебя каких-то действий».

После убийства студентов Кентского университета актовый день в американских университетах проходил уже не так, как всегда. В двух сообщениях газеты «Бостон глоуб» говорилось: «Вчера почти весь выпуск Университета Тафта бойкотировал актовый день, устроив собственную студенческую церемонию в Медфорде…

Декан старших курсов Ричард Джакетти объяснил это следующим образом: «Мне кажется, что, по мнению большинства, эта церемония не имела большого значения». В сообщении из Эмхерста (штат Массачусетс) говорилось: «100-й актовый день, состоявшийся вчера в Массачусетском университете, принял форму протеста, призыва к миру.

2600 юношей и девушек под траурный барабанный бой приняли участие в марше «отчаяния, страха и разочарования».

На черных мантиях выпускников были изображены красные кулаки протеста, белые эмблемы мира и голубые голуби; почти все студенты старших курсов надели нарукавные повязки, символизирующие призыв к миру».

Большинство студентов, конечно, не принимало активного участия в политической борьбе на протяжении значительной части конца 60-х годов. Даже среди активистов наблюдались заметные проявления эскапизма или цинизма. Один студент, прочитавший о борьбе радикалки Эммы Гольдман в конце прошлого и начале нынешнего столетия, писал в газете: «Сейчас распространено мнение, будто происходит «сближение» людей, будто сейчас, как никогда, велико число людей, которые встают по меньшей мере на полурадикальные позиции. Это звучит ободряюще, в это хочется верить. Странно, однако, что еще в 1913 г. Мейбл Додж высказала то же мнение, когда отмечала, что «новые настроения, распространившиеся за границей, охватили и нас всех до единого», повсюду «рушились барьеры, и люди, которые раньше ничего не знали друг о друге, теперь протягивали друг другу руку». Неужели всякое радикальное движение отличается ложным чувством уверенности, прогресса и надежды?»

Студенческое движение протеста принесло весомые плоды. Резко возрос прием черных студентов во многие учебные заведения, в учебные программы было включено изучение истории и культуры негритянского народа, в более чем 40 колледжах и университетах были отменены программы подготовки офицеров-резервистов, учебные программы были пересмотрены с учетом современных требований; студентам были предоставлены более широкие полномочия в руководстве работой университетов. Однако самым значительным результатом этого движения было осознание студентами истинной природы современного общества, подлинного характера системы образования, преимуществ протеста и сопротивления и силу тех, кто на первый взгляд ее не имеет.

В конце 60-х годов этот психологический процесс стал охватывать также средние и даже неполные средние школы. Школьники устраивали демонстрации и митинги протеста; настаивали на своем праве одеваться так, как хотят, и носить волосы такой длины, какая им нравится; критиковали своих учителей; стремились избавиться от строгой регламентации, столь свойственной системе школьного обучения; пытались доказать, что имеют право не давать клятву верности флагу и не петь национальный гимн. В течение 1968–1969 гг. в американских средних школах выпускалось более 500 подпольных газет. В них печатались статьи против методов направленного обучения, в соответствии с которыми дети бедняков вынуждены были учиться по программам, ориентировавшим их на дальнейшее обучение не в колледжах, а в техникумах. Эти газеты выступали против школьной цензуры, оспаривали существующую систему школьных оценок и экзаменов, выступали против призыва в армию, критиковали присутствие в школах вербовщиков из Корпуса подготовки офицеров-резервистов, требовали, чтобы полицейские и агенты секретной службы покинули помещение и территорию школ, выступали за предоставление школьникам более широких прав и демократизацию всей школьной системы.

Учащийся одной из средних школ штата Висконсин был отстранен от занятий, потому что во время инструктажа подверг сомнению важность занятий спортом. Два школьника в Миннеаполисе были также отстранены от занятий за участие в антивоенных выступлениях. Три школьника из г. Де-Мойн понесли такое же наказание за употребление черных нарукавных повязок в знак протеста против войны во Вьетнаме.

60-е годы были бурным десятилетием. Самым мощным по своему размаху явилось движение против войны во Вьетнаме. В 1964 г. в нем участвовала лишь небольшая группа американцев, а в 1971 г. оно уже охватило миллионы. Эта война, как ничто другое во всей истории США, обнажила огромную пропасть между политическими декларациями и реальной политикой страны. Война подвергла испытанию основы либеральных традиций и обнаружила, что многие американцы считают их подорванными. Война не только оказала огромное воздействие на внешнюю политику, но и потрясла сами основы американских политических институтов, культуры и системы ценностей.

Антивоенные выступления случались и раньше в истории Америки. Фактически под их знаком проходили все войны, особенно война против Мексики, испано-американская и первая мировая войны. Однако лишь выступления против войны во Вьетнаме охватили столь большое число американцев, приобрели чрезвычайно широкий размах и вылились в небывало большое число демонстраций. Опросы, проведенные институтами Гэллапа и Харриса по изучению общественного мнения, показали, что в конце 60-х годов число американцев, выступавших за вывод войск Соединенных Штатов из Вьетнама, неуклонно возрастало и к 1970 г. составило большинство населения. В городах, где вопрос об американской интервенции во Вьетнаме дискутировался во время выборов, в период с 1967 по 1970 г. произошла заметная перемена общественного мнения. Если, например, в Дирборне (штат Мичиган) в 1967 г. за немедленный вывод американских войск из Вьетнама проголосовал 41 % избирателей, то в 1970 г. в ряде городов Западного побережья и в Мэдисоне (штат Висконсин) за немедленный и полный вывод войск или за вывод в течение года проголосовало от половины до двух третей избирателей. В то же время опрос показал, что большинство американцев не верило заявлениям правительства о положении во Вьетнаме.

Размах антивоенного движения объяснялся, с одной стороны, исключительно жестоким характером войны во Вьетнаме (использование напалма против женщин и детей, бомбардировка деревень и селений, насильственное изгнание миллионов вьетнамских жителей из родных мест, использование химических средств с целью уничтожения лесного покрова и посевов, разрушение древней культуры Вьетнама, вызванное вторжением 500 тыс. американских солдат и ассигнованием 150 млрд. долл. на войну, которая велась вопреки нормам международного права и американским законам с одной лишь целью — удержать у власти то один, то другой диктаторский режим в Сайгоне). С другой стороны, размах этого движения объяснялся неравенством сил противников — самая мощная держава в мире обрушивала миллионы тонн бомб и снарядов на одну из самых слабых стран.

В начале 1965 г., когда Соединенные Штаты приступили к систематическим и планомерным бомбардировкам Северного Вьетнама под предлогом, будто силы ДРВ атаковали два американских эсминца в Тонкинском заливе, всего несколько сот человек в различных районах США приняли участие в демонстрациях протеста. Четыре года спустя в антивоенных демонстрациях, охвативших в День памяти погибших в войнах всю страну, участвовало уже два миллиона американцев. Масштабы выступлений были беспрецедентными за всю историю Америки.

И не удивительно, что американские негры, в памяти которых были еще свежи недавние столкновения с правительством и которые были разочарованы так и не выполненными обещаниями свободы, с неодобрением отнеслись к войне во Вьетнаме. Когда произошел «инцидент» в Тонкинском заливе в августе 1964 г., состоялись похороны негра Джеймса Чейни, участника движения за гражданские права, убитого вместе с двумя белыми молодыми людьми бандой расистов, которые воспользовались заявлением федерального правительства о том, что оно не может обеспечить всем должную защиту закона. Контраст был разителен. В одной из газет в Джексоне (штат Миссисипи) был помещен следующий заголовок; «Джонсон говорит: «Стреляйте и убивайте в Тонкинском заливе». Хотя правящие круги Соединенных Штатов были готовы предпринять агрессивные военные действия за 10 тыс. миль от своих границ, они не были готовы защитить негритянских граждан от насилия у себя дома.

В середине 1965 г. черные жители Мак-Кома (штат Миссисипи), узнав, что один из их товарищей был убит во Вьетнаме, распространили листовку, в которой говорилось: «Ни один негр из штата Миссисипи не должен воевать во Вьетнаме до тех пор, пока не добьется свободы все негритянское население Миссисипи.

Негритянские юноши из штата Миссисипи не должны являться на призывные пункты. Матери должны отговаривать их от этого…

Никто не имеет права требовать, чтобы мы рисковали собственной жизнью и убивали других цветных в Санто-Доминго и Вьетнаме только для того, чтобы богатые белые американцы становились еще богаче. Цветное население всего мира будет считать нас, негров, предателями, если мы будем по-прежнему сражаться и погибать за чужое дело».

В начале 1965 г. Студенческий координационный комитет ненасильственных действий заявил, что «Соединенные Штаты проводят агрессивную политику, противоречащую нормам международного права», и призвал вывести войска из Вьетнама. В то лето шесть членов СККНД были арестованы за незаконное вторжение в помещение призывного центра в Атланте и через некоторое время приговорены к нескольким годам тюремного заключения. Когда министр обороны Роберт Макнамара посетил г. Джексон и выступил там, он сам недвусмысленно связал вопрос о гражданских правах с проблемой Вьетнама, когда хвалил Джона Стениса, сенатора от штата Миссисипи, одного из самых ярых сторонников расовой сегрегации, назвав его «человеком подлинного величия… смелым и самоотверженным деятелем». Проведя в центре города демонстрацию под лозунгом: «В память сожженных детей Вьетнама», белые и черные студенты устроили пикеты в знак протеста против приезда министра.

Хотя слова Элдриджа Кливера были слишком смелыми, настроения этого лидера «черных пантер» разделяло большинство негритянской молодежи. В своем послании «Моим черным братьям во Вьетнаме» он напомнил об убийстве полицией спящего Фреда Хэмптона, одного из лидеров «черных пантер» в Чикаго, и писал: «Мы призываем вас, наши братья, прийти на помощь вашему народу. Либо бросайте армию сейчас же, либо начинайте ее разрушать изнутри. Все другое — та или иная форма компромисса, та или иная форма предательства вашего народа. Прекратите убивать вьетнамцев. Вам следует начать убивать озверевших расистов, которые живут рядом с вами и командуют вами. Убивайте… командиров, убивайте… офицеров. Взрывайте боеприпасы и военную технику или передавайте ее в руки вьетнамского народа. Расскажите об этом другим братьям и воодушевите их». История со знаменитым боксером США Мухаммедом Али (прежнее имя Кассиус Клей) показывает, насколько широкой была оппозиция черного населения войне во Вьетнаме и как сильно изменились взгляды негров после окончания второй мировой войны. Али пришел на смену Джо Луису, очень популярному боксеру, чемпиону мира в тяжелом весе в годы второй мировой войны. В свое время Луис призывал черных сражаться за свою родину. А Мухаммед Али, подавая пример другим неграм, отказался быть солдатом в «войне белого человека», рискуя при этом на несколько лет угодить в тюрьму. К 1967 г. уже мощно звучал голос Мартина Лютера Кинга, который выступал против войны во Вьетнаме. В апреле того года в одной из церквей Нью-Йорка он заявил: «Это безумие должно наконец прекратиться. Мы должны положить ему конец сейчас же. Я говорю как сын господний и как брат бедных мучеников Вьетнама. Я говорю от имени тех, чью землю превращают в бесплодную пустыню, чьи дома уничтожаются и чья культура подвергается надругательству. Я говорю от имени бедняков Америки, которые расплачиваются вдвойне за разбитые надежды у себя дома и за смерть и коррупцию во Вьетнаме. Я говорю как гражданин мира и от имени мира, который в ужасе взирает на избранную нами стезю. Я говорю как рядовой американец, обращающийся к руководителям своей страны. Инициатива развязывания этой войны исходила прежде всего от нас, поэтому мы и должны выступить с инициативой ее прекращения…» Антивоенные выступления негров еще более оттолкнули их от белого населения и политического курса США. Они не стыдились своего «антипатриотизма», Одной из самых последовательных и эффективных форм антивоенных выступлений был отказ от службы в армии. Большинство белых и черных бедняков не участвовало в таких выступлениях — они либо сами находили способы уклонения от призыва, либо шли в армию, несмотря на отсутствие какого-либо интереса к войне. Они поступали так либо потому, что от них именно этого и ожидали, либо потому, что многим из них служба в армии давала возможность получить специальность и улучшить свое материальное положение, чего в другом случае они добиться не могли.

Лозунг «Мы не пойдем!» появился еще в мае 1964 г., уже в следующем году юноши, отказавшиеся явиться на призывные участки, сели на скамью подсудимых. В течение следующих нескольких лет решительный отказ от участия в войне принял форму публичного сожжения повесток, что привело к усилению репрессий. В октябре 1967 г. по всей стране проходила организованная кампания по возврату призывных повесток. В одном лишь Сан-Франциско были возвращены 300 повесток. Накануне состоявшейся в том месяце массовой демонстрации протеста у здания Пентагона, в которой приняли участие десятки тысяч человек, министерству юстиции был передан мешок призывных повесток, как символ неповиновения. Это была одна из акций, приведших в следующем году к аресту таких деятелей, как Бенджамин Спок, детский врач и писатель; Уильям Слоун Коффин-младший, капеллан Йельского университета; Митчел Гудман, писатель; Маркус Раскин, сотрудник института по исследованию вопросов политики, и Майкл Фербер, выпускник Гарвардского университета. Все они обвинялись в нарушении закона о воинской повинности.

По сведениям министерства юстиции, за год с середины 1964 г. против тех, кто отказался от службы в армии, было возбуждено 380 уголовных дел; к середине 1968 г. эта цифра возросла до 3305. У призывных пунктов проводились массовые демонстрации протеста, сопровождавшиеся массовыми арестами участников и расправами полиции. Число тех, кто пытался под тем или иным предлогом избежать призыва, значительно превышало число подвергшихся судебному преследованию. В мае 1969 г. призывной пункт в Окленде, юрисдикция которого распространялась на всех призывников северных районов штата Калифорния, сообщал, что более половины (2400 из 4400) молодых людей, получивших повестки, не явились по вызову, а 11 % явившихся отказались служить в армии. Один выпускник исторического факультета Бостонского университета 1 мая 1968 г. писал призывной комиссии в Таксона (штат Аризона) следующее:

«Высылаю вам обратно повестку, предписывающую мне явиться для прохождения медицинской комиссии перед призывом на службу в вооруженных силах. Я совершенно не намерен ни являться на медосмотр, ни идти в армию, ни каким-либо иным образом помогать военным действиям США против народа Вьетнама.

Я полностью сознаю последствия своего решения — я предстану перед судом, а затем попаду в тюрьму. Очень жаль, что этим я причиняю страдания своей семье и друзьям. Но я слишком хорошо понимаю, что означает эта война для вьетнамского народа. Она означает шесть лет непрекращающегося и бессмысленного убийства, в основном гражданского населения. Она означает мучительный голод, страх, невероятную жестокость и неописуемые страдания, обрушившиеся на народ, который мечтает лишь о Земле, Воссоединении и Независимости…

…Надеюсь и молюсь о том, чтобы вскоре наступил справедливый мир.

Искренне Ваш,

Филип Д. Супина»

Его приговорили к четырем годам тюремного заключения.

По мере продолжения войны усиливалось движение за отказ от службы в армии и росла его массовая поддержка. Опрос выпускников Гарвардского университета, произведенный в феврале 1968 г., показал, что 40 % студентов были готовы либо попасть в тюрьму, либо покинуть пределы Соединенных Штатов в случае призыва в армию. Опрос службы Харриса, проведенный среди выпускников университета, обнаружил резкую перемену мнений в течение лишь одного года. Если в 1969 г. 50 % опрошенных заявили, что не уважают лиц, отказавшихся идти в армию, то в 1970 г. такое заявление сделали лишь 34 % опрошенных, причем число лиц, которые с уважением отнеслись к отказавшимся служить в вооруженных силах, значительно возросло.

К 1970 г. становилось все более очевидным, что страх перед войной был в значительной мере вызван «либеральным» политическим руководством США. Слова Карла Оглсби, одного из руководителей организации «Студенты за демократическое общество», произнесенные им во время антивоенной демонстрации в Вашингтоне 27 ноября 1964 г., через пять лет уже звучали более убедительно. Сказав тогда, что война была не отклонением от традиционного американского либерализма, а его выражением, Оглсби подчеркивал; «Президент Трумэн, подписавший первый закон о гражданских правах, был первым президентом, связавшим себя с Вьетнамом. Затем эта связь была укреплена умеренным либералом, президентом Эйзенхауэром, который использовал отряды национальной гвардии для интеграции учащихся центральной средней школы в Литл-Роке, и еще более усилена президентом Кеннеди, который основал «Корпус мира» и «Союз ради прогресса» и приступил к осуществлению программы по борьбе с бедностью. Теперь вспомните тех, кто руководит этой войной, изучает карты, отдает приказы, нажимает на кнопки, ведет подсчет убитых: Банди, Макнамара, Раск, Лодж, Голдберг, сам президент. Они не аморальные монстры. Все они уважаемые люди. Все они либералы. Однако я уверен, что многие из собравшихся сегодня здесь являются такими же людьми. Поэтому, чтобы понять причины, толкнувшие нас на войну, следует, по-видимому, более пристально взглянуть на этот американский либерализм. Возможно, нас ожидают сюрпризы. Возможно, мы имеем дело с двумя совершенно различными видами либерализма: подлинно гуманным и совершенно негуманным…»

Как показали опросы и референдумы в городах, пассивная поддержка антивоенных выступлений усилилась во всех уголках страны. Помимо этого, к выступлениям отдельных активистов в 1965 г. теперь присоединились самые различные категории людей, которые ранее не имели никакого отношения к открытому протесту. В августе 1965 г. в антивоенной демонстрации в Вашингтоне участвовало лишь несколько сот человек. Они примкнули к Дэвиду Делинджеру, сформировавшему Национальный мобилизационный комитет за прекращение войны во Вьетнаме, историку Стотону Линду и руководителю Студенческого координационного комитета ненасильственных действий Роберту Мозесу. По пути к зданию Капитолия демонстрантов обливали красной краской. К маю 1971 г. уже 20 тыс. демонстрантов приехали в Вашингтон, чтобы совершить акты гражданского неповиновения в знак протеста против продолжения войны.

К концу 60-х годов голоса американцев, осуждавших войну, раздавались по всей стране. Сотни добровольцев из «Корпуса мира» протестовали против войны. В Чили директор «Корпуса мира» пригрозил 92 добровольцам карательными мерами, если они не отрекутся от листовки, содержавшей протест против войны во Вьетнаме. 800 бывших членов «Корпуса мира» также осудили войну. Поэты и писатели отказывались ходить на приемы в Белый дом. Среди них были Роберт Лоуэл и Артур Миллер. Последний направил в Белый дом телеграмму, в которой говорилось: «Когда говорят пушки, музы молчат». Певица Эрта Китт вызвала скандал в вашингтонском обществе, когда стала критиковать войну во время одного из приемов в Белом доме. Юноши и девушки, приглашенные в Белый дом для получения призов «Клуба четырех «Эйч»»[12] выразили несогласие с продолжением войны. В Голливуде местные артисты соорудили двухметровую «башню протеста» на бульваре Сансет, которая символизировала их антивоенные настроения. На состоявшейся в Нью-Йорке церемонии вручения национальной премии за лучшую книгу 50 писателей и издателей вышли из зала, когда на трибуну поднялся вице-президент Хэмфри. Тем самым они выразили свой гнев по поводу его неприглядной роли в войне.

В Лондоне два молодых американца тайно прошли на роскошный прием, устроенный послом США по случаю Дня независимости, и, попросив слова, предложили тост: «За всех мертвых и умирающих во Вьетнаме». Охрана поспешила выставить их за дверь. В Тихом океане два молодых американских моряка захватили судно США с боеприпасами и в знак протеста против войны решили доставить захваченные бомбы не в Таиланд, а в Камбоджу. (В то время Камбоджа, правительство которой возглавлял принц Нородом Сианук, оказывала поддержку коммунистам.) В течение четырех суток они контролировали судно и командовали экипажем.

Представители «среднего класса» и свободных профессий, которые прежде не участвовали в открытых движениях протеста, также включились в борьбу. В мае 1970 г. газета «Нью-Йорк тайме» поместила статью под заголовком: «Тысяча юристов истэблишмента включается в антивоенные выступления». Юристы направлялись в Вашингтон, чтобы потребовать немедленного вывода войск США из Индокитая. Лишь усилившиеся протесты общественности заставили конгресс приступить к принятию более или менее конкретных антивоенных мер. На рассмотрение обеих палат были внесены резолюции с целью определить конкретные сроки вывода американских войск, хотя в июне 1971 г. эти резолюции все еще не были одобрены.

Резкое ослабление поддержки правительства нашло свое отражение и в движении «отступничества» со стороны бывших правительственных чиновников. Оказавшись не у дел, они стали, когда война уже стала непопулярной, критиковать курс на продолжение войны, который поддерживали или замалчивали, когда занимали правительственные должности. К таким деятелям относились Хэмфри, советник президента Макджорж Банди, профессор Роджер Хилсман, представитель США в ООН Артур Голдберг и посол Эдвин Райшауэр. К этому времени относится еще одно событие, имеющее гораздо более важное значение. Речь идет о человеке, который занимал высокое положение в военной бюрократической системе, затем бросил работу и не только стал критиковать курс на продолжение войны, но и превратился в активного участника антивоенного движения, не остановившегося перед совершением акта гражданского неповиновения. Это был Даниэл Элсберг, бывший помощник министра обороны Макнамары, который многие годы проводил для правительства военные исследования в «РЭНД корпорейшн» и был два года во Вьетнаме, участвуя в осуществлении программы умиротворения. Вместе с ним против военной машины выступил также и его бывший коллега по работе в «РЭНД корпорейшн» Энтони Руссо.

В июне 1971 г. Элсберг, не побоявшись возможного многолетнего тюремного заключения, передал в редакцию «Нью-Йорк тайме» и других газет США часть большого (объемом 10 тыс. страниц) исследования истории американского вмешательства во Вьетнаме, над которым он работал в «РЭНД корпорейшн». Оно составлялось по заказу Пентагона и имело гриф «Совершенно секретно». Публикация отрывков этого исследования в «Нью-Йорк тайме» подняла целую бурю в стране, и правительство тут же обвинило Элсберга в «подрывной деятельности». Однако в данном случае речь шла не о какой-то подрывной деятельности, а о замешательстве правительства в связи с разоблачением его тайных замыслов и лживой политики: планирования военных действий еще в середине 1964 г., когда Джонсон в ходе своей предвыборной кампании разглагольствовал о мире; установления контроля над сай-гонским правительством; нежелания начать мирные переговоры; использования бомбардировок в пропагандистско-политических целях; нарушения Женевских соглашений; тайных военных операций против Северного Вьетнама задолго до эскалации в 1965 г.

Осенью 1967 г. в антивоенное движение включился новый отряд борцов — католические священники и монахи, а также рядовые верующие. Это вновь подтвердило, что война во Вьетнаме вызвала бурные перемены во всех слоях американского общества. 27 октября священник Филип Берриген, ветеран второй мировой войны, служитель церкви св. Иосифа, мучительно переживавший истребительную войну во Вьетнаме, проник вместе с Дэвидом Эберхардтом, Томасом Льюисом и Джеймсом Менгелем в помещение призывного пункта в Балтиморе. Испачкав кровью папки с делами, они дождались ареста, за которым последовал суд, а затем и приговор к тюремному заключению сроком от двух до шести лет.

В мае следующего года, выйдя из тюрьмы под залог, Берриген вместе со своим братом Дэниелем, священником церкви иезуитов, и семью другими священниками и верующими уничтожил папки с делами на призывном пункте в Кейтонсвилле (штат Мэриленд). «Кейтонсвиллская девятка», как их потом стали называть, была привлечена к уголовной ответственности и приговорена к тюремному заключению. Двое из них, Мэри Мойлен (бывшая монахиня) и Дэниел Берриген, отказались явиться в суд и стали «лицами, скрывающимися от не-правосудия». После четырех месяцев пребывания в несколько необычном подполье, поскольку он продолжал выступать с проповедями в церкви, давать интервью журналистам и встречаться с другими людьми для бесед о войне и гражданском неповиновении, Дэниел Берриген был схвачен агентами ФБР. Мэри Мойлен продолжала оставаться на свободе.

Война отразилась и на церкви. Протестовавшие священники и монахини поколебали веру целого поколения католиков, особенно молодежи, которая стала задумываться над наследием Христа, истинным смыслом патриотизма, крестовым знамением и значением сопротивления. Дэниел Берриген сказал: «Безумие продолжается, расцветая махровым цветом. За фасадом сдержанности и умеренности культивируются, поощряются и широко распространяются самые низменные инстинкты человека. Немыслимая война в Азии, которая в свое время была всего лишь небольшой язвочкой на теле США, простой царапиной, никем не замечаемой и ни у кого не вызывавшей ни малейшего беспокойства, постепенно стала гноиться и перерастать в изнурительную лихорадку, в чуму, в кошмар, продолжавшийся изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, все безумие и ужас которого могли по достоинству оценить лишь Иеремия и Кафка».

В своем последнем слове после вынесения приговора на суде в Кейтонсвилле Филип Берриген пытался объяснить суду, почему он и Льюис, отпущенные под залог после суда в Балтиморе, вновь нарушили закон. Он сказал: «Как христианин, я должен любить и уважать всех людей, любить добро, которое любят они, и ненавидеть зло, которое ненавидят они. Насколько мне представляется, зверство, нищета и отчаяние других людей будут унижать мое достоинство и нарушать мой покой, если я не буду бороться против их источника. Вот, вероятно, почему мы с Томом Льюисом и нашими друзьями решили продолжать действовать…»

Сопротивление католиков (к которым иногда присоединялись протестанты и евреи) ширилось. Налеты на призывные участки совершались по всей стране: бостонская двойка; 14 из Милуоки; девятка из Федерального округа Колумбия; тройка из Пасадены; тройка из Силвер-Спрингс; 15 из Чикаго; женщины против «папаши Уорбакса»[13]; нью-йоркская восьмерка; бостонская восьмерка; заговор Восточного побережья во имя спасения жизней; заговор «города-цветка». Кто-то попал в тюрьму, кто-то избежал ее. Так называемое «ультрасопротивление» олицетворяло драматические перемены в бывшей твердыне американского консерватизма — католической церкви и ее прихожанах.

Таким образом, гневный протест против войны охватил все слои американского общества: все религиозные группы, классы, расы, богатых и бедных. К 1969–1970 гг. решительные протесты стали раздаваться и среди тех, кто был непосредственно связан с войной, — среди солдат регулярной американской армии, особенно среди солдат и моряков, сражавшихся во Вьетнаме, вернувшихся с войны и ставших ветеранами. Независимо от того, остались ли они целыми и невредимыми или вернулись калеками, все они изменились внутренне. Подобного еще не случалось за всю американскую историю: солдаты и ветераны выступали теперь против войны, которая еще не кончилась.

Сначала протесты носили эпизодический и индивидуальный характер. Еще в июне 1965 г. Ричард Стайнке, выпускник военной академии в Уэст-Пойнте, находясь во Вьетнаме, отказался сесть в самолет, который должен был доставить его в далекую вьетнамскую деревню, где орудовали подразделения американских войск специального назначения. «Вьетнамская война, — сказал он, — не стоит жизни даже одного американца». Стайнке был отдан под трибунал и разжалован. На следующий год три солдата, получившие приказ следовать во Вьетнам, отказались лететь, назвав войну «аморальной, незаконной и несправедливой». Военный трибунал приговорил их к тюремному заключению.

В начале 1967 г. капитан Говард Леви, военный врач из Форт-Джексона (штат Южная Каролина), отказался обучать «зеленые береты» — отборные войска специального назначения. Леви назвал их «преступниками», которые «убивают крестьян, женщин и детей». Он был отдан под трибунал на том основании, что пытался своими заявлениями о войне вызвать недовольство личного состава. Полковник, который председательствовал на суде, отклонил доводы защиты о том, что Леви говорил правду. «Правдивость его заявлений не является предметом нашего разбирательства», — сказал он. Леви был признан виновным и приговорен к тюремному заключению.

Были и другие случаи: в Окленде солдат-негр отказался сесть в военный транспортный самолет, направлявшийся во Вьетнам, хотя и рисковал получить 11 лет тюрьмы. Лейтенант военно-морского флота медсестра Сюзан Шнэль предстала перед военным судом за то, что, будучи в офицерской форме, участвовала в антивоенной демонстрации и сбрасывала с самолета, пролетавшего над военно-морскими объектами, антивоенные листовки. В Норфолке матрос протестовал против войны во Вьетнаме, считая ее аморальной. В начале 1968 г. в Вашингтоне (федеральный округ Колумбия) был арестован лейтенант, который участвовал в пикетировании Белого дома и нес плакат, на котором было написано: «За что убито и ранено 120 тыс. американцев?» Два черных солдата морской пехоты, Джорж Дэниелз и Уильям Харвей, были приговорены к длительному тюремному заключению (на шесть и десять лет каждый, хотя в дальнейшем эти сроки были сокращены) за антивоенную пропаганду среди черных морских пехотинцев.

По мере продолжения войны массовый характер приобрело дезертирство из вооруженных сил США. Тысячи дезертиров укрылись в Западной Европе, число же солдат, скрывшихся в Канаде, составляло примерно 50— 100 тыс. Некоторые солдаты дезертировали демонстративно: они, например, открыто избирали местом своего «убежища» церковь и в окружении своих друзей и единомышленников ждали ареста и военного трибунала. 1000 студентов Бостонского университета в течение пяти дней и ночей дежурили в небольшой церкви, где скрывался 18-летний Рэй Кролл, которого местный судья обманным путем заставил записаться в армию, когда юношу привели в суд. В воскресенье утром к церкви подъехали агенты ФБР. Разогнав студентов, столпившихся в проходах, они взломали двери и забрали Кролла.

По мере своего роста антивоенное движение американских солдат становилось все более организованным. Одни предприимчивые молодые люди открыли недалеко от Форт-Джексона первое солдатское кафе под названием «ЮФО»[14]. Солдаты могли заказать там чашку кофе, а заодно познакомиться с литературой о войне и текущих событиях. Это была тонкая, продуманная попытка поощрять дискуссии на военную тему среди солдат. Протесты местных властей и судебное преследование привели к тому, что владельцев кафе обвинили в «нарушении общественного порядка», и кафе было закрыто. Однако идея создания подобных солдатских кафе становилась все популярнее, и вскоре в стране было открыто с полдюжины таких кафе и два книжных магазина: один близ Форт-Девенса (штат Массачусетс), а другой недалеко от военно-морской базы в Ньюпорте (штат Род-Айленд). (Книжные магазины, а не только кафе пришлось открывать потому, что власти могли ликвидировать кафе под предлогом содержания их в «антисанитарных условиях».)

На многих военных и военно-морских базах США стали появляться подпольные газеты. К 1970 г. их уже насчитывалось более 50. Можно назвать некоторые из них: «Эбаут фейс» (Лос-Анджелес), «Фед ап!» (Тахома), «Шорт тайме» (Форт-Джексон), «Вьетнам джи-ай» (Чикаго), «Грэффити» (Хайдельберг, ФРГ), «Брэгг брифс» (штат Северная Каролина), «Лэст хэрес» (Форт-Гордон, штат Джорджия), «Хэлпинг хэнд» (военно-воздушная база в Маунтин-Хоум, штат Айдахо). В них печатались антивоенные материалы, сообщались случаи преследования солдат, давались практические советы о юридических правах находящихся на действительной службе солдат, рассказывалось о том, как бороться с произволом командования. В июне 1970 г. 28 кадровых офицеров сухопутных войск, ВВС, ВМС и морской пехоты, в число которых входило несколько ветеранов войны во Вьетнаме, представлявших, как они утверждали, примерно 250 офицеров, объявили о создании антивоенной организации «Движение обеспокоенных офицеров».

Гнев военнослужащих, вызванный войной во Вьетнаме, дополнялся горечью и негодованием, порожденными жестокостью и бесчеловечностью условий военной службы. В 1968 г. в тюрьме «Призидио» в Калифорнии надзиратель убил заключенного за то, что тот самовольно покинул место работы. 27 заключенных, возмущенных этим произволом, прекратили работу и запели «Мы победим». Их предали военно-полевому суду, обвинив в мятеже, и приговорили к различным срокам тюремного заключения (до 14 лет). Позже, после широкой огласки, эти сроки были сокращены.

Антивоенные настроения распространились до самой линии фронта. Когда 16 октября 1969 г., в день всеобщего протеста против войны, состоялись крупные антивоенные демонстрации, некоторые американские солдаты во Вьетнаме в знак солидарности носили черные нарукавные повязки. Один фоторепортер сообщал, что почти половина патрульного взвода близ Дананга носила такие повязки. Один солдат, находившийся вместе со своей частью в районе Ку-Ши, писал своему другу 26 октября 1970 г., что из тех солдат, которые отказывались идти на передовую, формировались отдельные роты. Он подчеркивал, что «отказ от участия в боевых действиях теперь уже стал здесь весьма обычным явлением». В начале 1970 г. корреспондент газеты «Монд» в Сайгоне писал: «Безразличие, озлобленность, отвращение, враждебность — вот те чувства, которые испытывают американцы, участвующие в войне. За четыре месяца 109 солдат 1-й воздушно-десантной дивизии были обвинены в отказе воевать. В Сайгоне, как и в Дананге, служба безопасности преследует дезертиров. В большинстве подразделений свыше половины солдат курят марихуану. Черный солдат с поднятой вверх левой рукой, сжатой в кулак в знак протеста против войны, которую он никогда не считал своим кровным делом, — теперь уже обычное явление…»

В районах расположения воинских частей все чаще стали происходить случаи подкладывания солдатами осколочных бомб под палатки офицеров, которые приказывали им идти в бой или каким-либо другим образом вызывали их недовольство. По сведениям Пентагона, только в 1970 г. во Вьетнаме произошло 209 таких случаев.

В начале 1970 г. значительная часть ветеранов, вернувшихся из Вьетнама, объединилась в группу «Ветераны войны во Вьетнаме против войны». В декабре 1970 г. сотни ветеранов отправились в Детройт для участия в расследовании, проводимом антивоенной организацией «Уинтер соулджер». Они выступали там с публичными заявлениями о преступлениях американских войск во Вьетнаме, рассказывали о конкретных случаях, в которых сами принимали участие или свидетелями которых являлись. В апреле 1971 г. более тысячи ветеранов отправились в Вашингтон (федеральный округ Колумбия), чтобы принять участие в антивоенной демонстрации и отказаться от своих боевых наград, полученных за участие в войне во Вьетнаме. Проходя мимо проволочного ограждения вокруг Капитолия, они бросали медали за ограду, проклиная войну. Один из них, Джон Керри, бывший лейтенант ВМС, воевавший в дельте реки Меконг, выступил с показаниями в сенатской комиссии по иностранным делам. Он рассказал обо всем, что видели американские солдаты во Вьетнаме: об изнасилованиях, расстреле гражданских жителей и военнопленных, уничтожении животных, пытках, сожжении и разграблении деревень, о насильственном переселении гражданского населения. «Мне кажется, — сказал Керри, — будто каждый день кто-то должен умирать лишь для того, чтобы Ричард Никсон не стал первым президентом, проигравшим войну». Вспышки антивоенных выступлений солдат не прекращались до 1971 г., до Дня памяти погибших в войнах. Тысячи американских военнослужащих, находившихся в Англии, заявили протест против войны в петициях, переданных в посольство США. Широкое распространение среди них получила подпольная военная газета «ПИС»[15].

Именно в тот День памяти погибших несколько сот выступавших против войны ветеранов разбили лагерь на зеленой лужайке в Лексингтоне (штат Массачусетс), в колыбели первой американской революции. К ним присоединились 300 местных жителей. Однако вскоре за отказ освободить лужайку все они были арестованы. Выйдя из тюрьмы, ветераны направились на Банкер-Хилл, где переночевали, а на следующий день организовали антивоенный митинг. Этот отказ от насилия и войны, протест против власти, недоверие к правительству, независимость духа проявились через 25 лет после безразличного отношения американских солдат к использованию в 1945 г. атомной бомбы против мужчин, женщин и детей в Хиросиме и Нагасаки. В умонастроениях многих людей в Соединенных Штатах происходили важные перемены.

Имела ли место революция (или по меньшей мере ее зачатки) в послевоенных США? Многие исследователи, пристально следящие за ходом истории, сомневались в этом. В 50-х годах такие историки, как Ричард Хофстэдтер и Луис Хэртц, подчеркивали преемственность американской политики и системы ценностей, несмотря на реформы в области экономики, внутренней и внешней политики, гражданских свобод. Не вернутся ли США после войны во Вьетнаме к своей обычной (хотя и несколько завуалированной) реакционной внутренней политике и более умеренному империалистическому внешнеполитическому курсу?

И все же на этот раз произошло нечто качественно отличное от событий прошлого времени. Возможно, это случилось потому, что американцы уже пережили период реформ в связи с политикой «нового курса» и теперь знали, что эти реформы были неспособны решить проблемы, связанные с бездумным использованием и истощением ресурсов. Возможно, это произошло потому, что американцы уже приняли различные законы о гражданских правах и теперь пришли к заключению, что они так и не затронули существа расовой проблемы. Возможно, это произошло потому, что американцы, хотя и пережили эпоху маккартизма и добились множества процессуальных изменений в сфере правосудия, все же понимали, что вся американская общественная система до сих пор остается в значительной мере порочной. Это было особенно понятно тем многим тысячам американцев, которые прошли через суды и тюрьмы.

Короче говоря, в 60-х годах американцы, вероятно, уже потеряли всякую веру в куцые внутриполитические реформы; а война во Вьетнаме помогла многим из них достаточно хорошо разобраться в вопросах внешней политики и уже не удовлетворяться старыми объяснениями причин войны или военного и экономического господства США в других районах мира.

В 1971 г. в США появились признаки обнадеживающих перемен. Они стали заметны прежде всего среди негритянского населения, которое так часто в американской истории играло ключевую роль в определении степени человечности или бесчеловечности политики господствующих кругов страны. В 60-х годах негры добились законов о гражданских правах, которые, однако, носили лишь символический характер. Именно в то время они поднялись на невиданное в истории страны движение протеста, а затем приступили к осуществлению своего рода культурной революции. Они хотели, чтобы черные и белые по-иному стали относиться к расовой проблеме, стремились изменить основу имущественных отношений и всю политическую систему и добиться этого не путем принятия различных законов и символических решений, а как-то иначе.

Появились признаки того, что такой более радикальный подход к переустройству американского общества (пусть даже он и носил лишь предварительный, зачаточный характер) стал применяться и в отношении других проблем, помимо расовой. В течение лишь одного десятилетия было необходимо решать множество важнейших проблем: расовых отношений, образования, войны и мира. Возможно, именно поэтому и стали более остро ставиться многие вопросы, именно поэтому страна оказалась охваченной мощным движением протеста не против какого-то конкретного политического решения, а против всей идеологии, против всего образа жизни.

Тщательному анализу стали подвергаться самые сокровенные стороны человеческих отношений. Была сделана попытка проникнуть сквозь многочисленные наслоения «цивилизации» и заново открыть коренные потребности человека, заново ощутить неистребимую необходимость свободы. Все это подавлялось современной техникой, ненужными вещами, лживыми отношениями, деньгами, погоней за успехом, положением в обществе, привилегиями, которые заменили подлинную человечность. В период, когда США добились невиданных успехов (колоссальные богатства, мощь, ресурсы), американцы вдруг почувствовали, что общество насквозь прогнило. Некоторые из них были разочарованы и огорчены, другие стали испытывать смутное и противоречивое чувство неудовлетворенности, однако все они были озабочены тем, что происходит и куда они идут.

Между отцами и детьми возник конфликт. Некоторые утверждали, что это извечный «конфликт поколений», однако на этот раз он отличался от всех предшествующих своей глубиной. Он не только усилил чувство враждебности, но и ускорил перемены в умонастроениях, что свойственно всем кризисам и конфликтам. В 1967 г. некая Марина Маттеуцци в своем письме в редакцию газеты «Бостон глоуб», сообщая о том, как этот конфликт изменил ее взгляды, писала: «На прошлой неделе мой 20-летний сын ушел из дома. Он надел какое-то старье, бусы и старушечьи очки и не взял с собой никакого багажа, прихватив лишь немного денег. Попрощавшись со мной, он сказал, что направляется в Сан-Франциско, чтобы повидаться там с прекрасными людьми. И добавил: «Не плачь, мама». И я не плакала. Заплакала я лишь на другой день. Я плакала о своих несбывшихся мечтах и о том, что мой единственный сын решил «бродяжничать» (как он сам выразился). Я хотела, чтобы он стал врачом или учителем — тем, кем сама я так и не смогла стать». Затем, рассказав о своем знакомом негре, которого собирались отправить во Вьетнам и который искал жилье для своей жены и двух детей, но все время получал отказ, куда бы ни обращался, она писала: «Я очень злилась, как и он. Наша страна похожа на Южную Африку в подполье. У нас безумно боятся безбожников-коммунистов, в то время как сами являются безбожными христианами.

Сейчас я уже не плачу о том, что мой сын бродяжничает. Пускай бродяжничает. Хочу вот написать ему и спросить, смогут ли 300 тыс. ему подобных хиппи принять в свои ряды меня, 43-летнюю женщину».

Как отцы, так и дети говорили о «больном обществе», однако восстала лишь молодежь, вероятно потому, что она более подвижна и чувствует себя свободнее. Молодежь пока еще не занимала определенного места в сформировавшемся обществе, терять ей предстояло меньше, и она была ближе не только к своему детству, но и к идеалам человечества.

Движение хиппи (юноши и девушки, оставившие семью, родной город, школу) вскоре получило широкое распространение среди значительной части молодежи. Они стали скапливаться не только в городах и городских центрах по всей стране (Сан-Франциско, Манхэттен, Кембридж), но и в сельской местности (штаты Вермонт и Нью-Мексико). Новая музыка послевоенного периода в стиле «рок», «фолк», «кантри») связывала их эстетическими и какими-то другими едва уловимыми нитями в обществе, из которого они так отчаянно хотели уйти.

Возможно, разница между безобидными песенками о сентиментальной любви, которые доминировали в эстрадном репертуаре 30-х годов, и более «зубастыми», злободневными и серьезными песнями 60-х годов в стиле «фолк-рок», в какой-то мере отражает то обстоятельство, что политическое недовольство 30-х годов теперь переросло в гораздо более широкое социальное явление. Боб Дилан стал героем потому, что в своих песнях он выражал чувства многих людей, когда пел:

Почему восстала молодежь? Вряд ли в результате какого-то разумного политического анализа. Она восставала под влиянием неопределенных факторов, которые действовали на нее в тот сложный период истории, пробуждая в ней внутреннее сознание того, что жизнь должна была бы быть совершенно иной, если бы соблюдались заповеди и принципы, изложенные в Библии и Декларации независимости. Молодежь видела по телевизору, как плакали вьетнамские женщины, когда американские солдаты сжигали их хижины или целились в их детей. А раньше эта молодежь видела, как полиция разгоняла брандспойтами и дубинками демонстрации негров на улицах Бирмингема.

Новый дух свободы и неповиновения заставил молодежь пересмотреть свои взгляды на жизнь. Она хорошо помнила (ведь это было еще совсем недавно) свои занятия в школе, которые, даже по признанию пожилого и бесстрастного наблюдателя, в течение трех лет изучавшего систему школьного образования, вселяли ужас. Социолог Чарлз Силбермен писал: «Невозможно хоть сколько-нибудь длительное время находиться в государственной школе и не заметить, что повсюду происходит страшное надругательство: над непосредственностью учащихся, радостью познания, счастьем творчества, чувством собственного достоинства человека… Какими мрачными и безрадостными предстают в большинстве своем американские школы, какими унизительными и никчемными являются правила, которыми они руководствуются, какой духовно пустой и эстетически бесплодной является их атмосфера, как невежественны многие учителя и директора школ, какое презрение они бессознательно проявляют по отношению к детям…»

Протест молодежи был самым заметным и самым беспокойным, но не единственным проявлением протеста против существующего порядка. Старшее поколение также нарушило свой привычный образ жизни и своими действиями затрагивало столь важные сферы американской культуры, что их выступления нельзя было рассматривать как преходящие или поверхностные. Когда католические монахи и священники нарушили установившиеся традиции, их примеру последовали молодые члены «Клуба четырех «Эйч», когда молодые врачи и адвокаты образовали коммуны, это было уже нечто серьезное. Даже «суперзвезды» из мира американского футбола и бейсбола стали бросать вызов своим тренерам и публике, культу конкуренции, долларов и успеха. Профессиональный футболист, Чип Оливер из команды «Окленд рейдерз», ушел из футбола и стал жить в одной из коммун в Калифорнии. При этом он заявил:

«Профессиональный футбол — глупая игра. Она убивает в людях все человеческое. Набрали игроков и превратили их в живые куски мяса, которые научились нападать и избивать друг друга. А куда девалась их живая душа, их уверенность в том, что они способны на более благородные дела?…

Я ушел из профессионального футбола, поскольку понял, что не делаю ничего для того, чтобы сделать этот мир более приспособленным для жизни человека. Тот мир, в котором я жил, — мир погони за деньгами, привел меня в тупик…»

В конце 60-х годов на социальной сцене появилась новая сила, вступившая в противоборство с властями и включившаяся в поиски новых человеческих отношений. Речь идет о движении за равноправие женщин, которое включало в себя как бурные демонстрации протеста против угнетения со стороны мужчин, так и более сдержанные выступления за равноправие. Всего за несколько лет это движение пробудило миллионы американцев, осознавших, что «второй пол» находится в зависимом положении.

Движение за эмансипацию было направлено против таких видов эксплуатации женщин, как: лишение возможности получить должное образование и применить его в практической жизни, отведение роли домашней прислуги, лишение права выполнять «мужскую работу», более низкая по сравнению с мужчинами оплата за одну и ту же работу; возложение на них всей ответственности за рождение и воспитание детей на том основании, что это якобы является исключительно женским делом, в то время как мужчины отправляются либо на работу, либо на отдых и развлечение. Активисты борьбы за равноправие женщин также подчеркивали, что современная культура отравляет умы как мужчин, так и женщин, поскольку уже с детских лет их приучают к тому, что женщины являются объектом сексуальных вожделений, слабым и зависимым полом, в то время как мужчины — лидерами, вожаками, смелым и сильным полом. Эвелина Лио так описывала результат этого социального явления: «Ход всей сознательной жизни женщины с начала и до конца определяется выбором мужа, потому что она социально обязана предоставить ему возможность самому решать вопрос о дальнейшей карьере, выбирать место жительства, друзей, виды развлечений, определять круг интересов и характер так называемых жизненных благ.

Что-то здесь не так, в этом зависимом положении женщин кроется нечто ужасное. Они связаны с другим человеческим существом тесными, взаимно переплетающимися узами и все же влачат паразитическое существование, так и не раскрыв до конца всех своих потенциальных возможностей, так и не воспользовавшись случаем сделать свободный выбор или стать полноправным членом семьи. Необходимо что-то сделать, чтобы изменить это неравноправное, несправедливое и унизительное положение женщин в семье».

И вот женщины объединились для организованной борьбы. У них не было центрального руководства. Формы организации, идеологии, тактики и выбора первоочередных задач носили самый разнообразный характер. По-видимому, они специально старались избежать авторитарного и элитистского руководства, как будто хотели на деле показать, что значит освободиться от ненавистной власти мужчин. Стремясь добиться реформ и признания, пытаясь заставить людей думать, женщины устраивали пикеты во время проведения конкурсов на звание «Мисс Америка», проводили собрания в различных организациях, выпускали подпольные газеты, устраивали «сидячие демонстрации».

В Америке развивалась контркультура, нечто носящее более глубокий революционный характер, чем политические перемены, вызванные Войной за независимость США и Гражданской войной. В стране развивалась политическая борьба против расизма, войны и жестокости полиции. Некоторые сторонники культурных перемен подчеркивали, что изменение взглядов людей имеет принципиально большее значение, чем простое участие в политических выступлениях, поскольку эффективность последних может быть легко сведена на нет в условиях глубоко реформистской Америки. Историк Теодор Рожак в своей работе «Создание контркультуры» утверждает, что «отвоевать людей у технократии никогда не удастся путем суровой, упорной и самовосхваляемой воинственности, которая в лучшем случае отвечает интересам и задачам узкой борьбы. Помимо тактики борьбы должно быть какое-то жизненное кредо, которое всегда определяет эту тактику и ставит своей целью не просто мобилизовать силы на борьбу против злодеяний, совершаемых в обществе, а изменить само отношение людей к реальной действительности».

Сквозь эти различные течения проглядывались смутные контуры некоего будущего мира, хотя о нем уже и говорилось не в одной декларации и не в одном манифесте…

Вопрос о том, как построить такое общество, учитывая реальную расстановку сил в данное время и нынешний уровень сознательности, является гораздо более сложным. Однако многие пришли к выводу, что дело упирается не в теоретические рассуждения, а в принятие первых практических мер. Тактика осуществления таких перемен (и даже первые шаги в этом направлении) должны определяться как пониманием принципов будущего общества, так и четкой оценкой структуры существующего строя. Понимание сложившейся обстановки может служить по меньшей мере ключом к пониманию необходимости осуществления тех или иных перемен.

В условиях послевоенных США стало более очевидным, что структура американского общества отличается от структуры традиционных обществ (например, царской России или Древнего Китая) не самим фактом власти олигархии, а методами осуществления такой власти. В традиционных обществах революция предотвращалась комбинацией силы, традиций и простой веры масс в необходимость повиновения и подчинения власти. В Соединенных Штатах сама власть опирается на ту же комбинацию, однако ее составные части отличны от вышеупомянутых и характеризуются более высокой степенью изощренности. Современное общество и поныне держится на силе (причем на такой, какую трудно было представить себе в прежние времена), однако теперь оно отличается гораздо более сложной и эффективной структурой обмана, чем в традиционных обществах. Власть теперь опирается на массы, которые внутренне скованы набором убеждений, насаждаемых с самого детства путем широкого применения современных методов образования и средств массовой информации.

Современное либеральное общество отличается гибкостью; оно признает отдельные недостатки, коль скоро вся система считается законной и здоровой. Каждую группу населения, видевшую темную сторону социальной действительности, учат, что все другие ее стороны безупречны. Но что самое важное, современное общество преувеличивает жестокость прошлых времен путем использования искуснейшей системы лжи и обмана для умиротворения достаточно образованных, мыслящих и потенциально опасных групп населения.

Например, экономическая эксплуатация в условиях либерального капитализма не была столь очевидной, как в феодальном обществе, когда помещик просто отбирал у крестьянина половину урожая. Теперь она замаскирована сетью контрактных обязательств и рыночных связей, которые ставят в тупик даже экономистов. Политическая тирания маскируется за ширмой представительных органов, регулярных выборов и разглагольствований о свободном выборе. Свобода слова, дарованная теоретически, дозируется в соответствии с размером состояния, а в критические моменты вообще ликвидируется. Бессильным предоставлено право кричать сколько душе угодно — их все равно никто не услышит; всесильные имеют право на то, чтобы их мнение было доведено до сведения каждой американской семьи. Установленный законодательный процесс и процедура отправления правосудия скрывают неравноправие богатых и бедных, черных и белых, правительственных чиновников и простых граждан,

Весь этот обман насаждается через систему обязательного образования и закрепляется семьей и церковью. Таким образом школа, церковь и семья становятся орудием власти. Такое средство человеческого общения, как язык, контролируется школой и средствами массовой информации, точно так же как рыночные цены контролируются и определяются мощными корпорациями и правительством. Такие слова, как «насилие», «патриотизм», «честь», «национальная безопасность», «ответственность», «демократия», «свобода», получили значение, которое трудно изменить.

Главная проблема, стоящая перед теми, кто стремится осуществить коренные перемены в либеральном обществе с рассмотренной структурой власти, заключается не в организации боевых отрядов для осуществления насильственной революции в классическом смысле этого слова, а в разрыве паутины лжи и обмана. Необходим набор таких тактических решений, которые обнажили бы пропасть между словами и реальной действительностью, доказали бы, что либеральная система не выполнила задач, которые сама же поставила; уничтожила ценности, которые сама же утверждала; разрушила то, что ценила превыше всего; растратила то, чем дорожила.

События послевоенных лет показали, что реальная действительность познавалась американцами не дома, не в классе, не в воскресной школе, не на лекциях и не при анализе политических платформ. Процесс познания протекал наиболее динамично, быстро и эффективно в тех случаях, когда люди принимали практические меры против реакционной политики, добиваясь осуществления поставленных целей. Такие меры неизбежно приводили к борьбе против режима, в ходе которой разоблачалась ложь, обнажалась реальная действительность и появлялись новые социальные силы. Эта борьба могла побудить людей начать поиски новых форм общества и трудовой деятельности, заложить основы будущего общества. Движение за гражданские права, выступления студентов, антивоенное движение, движение за эмансипацию женщин показали, что американцы могут очень быстро познавать действительность.

Обмануть всех в таком богатом либеральном государстве, как США, не удалось. Многие прекрасно понимали, что американское государство — это государство богачей, что в политике процветает коррупция, а правосудие — просто фарс. И все же американцы хранили молчание и продолжали игру, потому что были очень практичными людьми: они понимали свое бессилие и бессмысленность неповиновения. Однако организованные выступления могли бы вселить в таких людей уверенность, а отдельные, пусть даже незначительные, победы могли бы убедить их в том, что сопротивление не всегда бесполезно. Действия могли бы раскрыть потенциальные возможности тех, кто считает себя бессильным. Они могли бы показать, что деньги и пушки не являются единственной основой власти, ибо, какой бы прогресс ни был достигнут в мире, каким бы (хотя бы и временным) успехом ни завершались революции или борьба за преобразования, в основе всего этого лежала какая-то особая, неисчерпаемая сила, порожденная волей и самопожертвованием простого народа.

Движение протеста в 60-х годах по меньшей мере выявило скрытые возможности этой силы. Организованные отряды негритянского населения добивались определенных успехов. Студенты заставили отменить программы подготовки офицеров-резервистов в 50 высших учебных заведениях, а также пересмотреть многие учебные программы. Антивоенные демонстрации сделали жизнь американских президентов Джонсона и Никсона невыносимой, стали определять место их публичных выступлений и заставили их постепенно пересмотреть военную политику США в Азии. Можно привести следующие примеры, свидетельствующие о том, что действия, хотя и не всегда заканчивавшиеся достижением поставленных целей, все же имели большое значение:

В восточной части Гарлема группа пуэрториканских борцов («Молодые лорды») захватила передвижную рентгеновскую установку и перебросила ее в район, где был высокий процент туберкулезных заболеваний.

В Бостоне пожилые граждане объединились для совместных действий и настояли на своем участии в решении вопроса о сокращении для престарелых стоимости проезда на городском транспорте.

В штате Мичиган неуловимой группе «рекламных разбойников» удалось убрать 167 рекламных щитов, установленных вдоль автомобильных дорог, и восстановить первозданную красоту природы центральной части штата.

На севере штата Нью-Йорк небольшая группа добровольцев взяла под свою охрану дом, в котором жила семья американских индейцев, которых преследовали соседи, стремясь заставить эту семью уехать из данного района.

10 матерей, живущих на пособие, устроили в универсальном магазине «Мэйси» в Нью-Йорке оригинальную демонстрацию протеста: они стали открыто брать с прилавков товары, отказываясь платить за них и подчеркивая таким образом, что у них нет денег, чтобы оплатить эти товары.

Группа участников антивоенного движения устроила налет на местное отделение ФБР в г. Мидиа (штат Пенсильвания) и передала представителям прессы документы, свидетельствующие о том, что ФБР, нарушая принципы демократии, подавляет гражданские свободы.

Группы бедняков проникали на щедро финансируемые национальные конференции по вопросам вспомоществования, пытаясь прервать традиционные речи и потребовать практических действий.

На собраниях акционеров появлялись люди, требовавшие, чтобы автомобильные компании приняли меры против загрязнения воздуха, чтобы банки изъяли свои капиталы из Южной Африки и чтобы компания «Доу кемикл» прекратила производство напалма.

Бедняки-негры в Гринвилле (штат Миссисипи), заняв пустовавшую военно-воздушную базу, показали, что они нуждаются в улучшении жилищных условий, работе и земле.

Врачи не подчинились приказу закрыть больницу в южной части Бронкса и организовали клиники на добровольных началах; позже жители этого района захватили больницу и вновь открыли ее, чтобы дать возможность двум врачам принимать пациентов, нуждающихся в неотложной помощи.

На Западном побережье индейцы захватили остров Алькатрас, чтобы показать нерешенность проблем индейцев; в штате Южная Дакота индейцы обосновались на вершине мемориала на горе Рашмор[16] с целью заставить правительство соблюдать договор 1858 г., предоставляющий землю индейским племенам сиу.

В Бэркли (штат Калифорния) радикалам удалось добиться избрания половины своих кандидатов в городской совет.

В Милуоки члены союза квартиросъемщиков самовольно пришли на заседание домового управления и добились отмены решения о выселении двух семей.

Значение этих действий не ограничивается их конкретными результатами. Они представляли собой попытки добиться более полной формы демократии, которая не ограничивалась бы избирательной системой или какой-либо политической партией и при которой пострадавшие могли бы обращаться прямо к народу и непосредственно ему излагать свои требования. В одних случаях это приводило к открытым столкновениям, в других — означало тактику булавочных уколов. Коренные перемены, однако, требовали более надежных форм борьбы и организации, при которых предпринимались бы совместные действия, но не в рамках иерархической системы. Необходимо было привлечь на свою сторону, организовать и вовлечь в борьбу широкие слои трудящихся, которые не принимали участия в движении 60-х годов.

Некоторые американцы пришли к выводу о необходимости искать новые формы социальной жизни, новые возможности сотрудничества. Поэтому примерно в 1970 г. в США стали создаваться коммуны, получившие широкое распространение и принявшие самые различные формы с точки зрения условий общественной жизни и труда. Десятки тысяч американцев пытались доказать, что люди вовсе не должны конкурировать друг с другом, что не нужно жить в узком и замкнутом семейном кругу, что понятие «семья» может быть истолковано в более широком смысле, что детей можно воспитывать лучше, а взрослые могут вести более плодотворный и свободный образ жизни.

Некоторые из этих коммун строились по принципу совместного проживания на кооперативных началах (днем члены коммуны отправлялись на свою обычную работу). Другие коммуны строились по принципу совместной работы: несколько адвокатов или врачей, продолжая жить в разных местах_; создавали кооперативные рабочие группы и руководствовались в своей деятельности не погоней за прибылью, а общественными интересами.

В декабре 1970 г. в стране насчитывалось по меньшей мере 2 тыс. коммун. Газета «Нью-Йорк тайме», проводившая их исследование, отмечала, что коммун было, вероятно, гораздо больше. В коммуны объединялись участники движения за эмансипацию женщин. Так же действовали и радикально настроенные политические деятели, которые стали вместе жить и работать. По данным газеты «Нью-Йорк тайме», в коммунах жили; сотрудники отдела здравоохранения в г. Цинциннати, которые выступали за более эффективную систему управления; жители района Аппалачей; семьи шахтеров в горах штатов Кентукки и Теннесси; молодежь в штате Мэн, которая разрабатывала программы защиты открытых участков местности и побережья штата. Во многих городах в состав коммун обычно входили и представители редакции местной подпольной газеты. Неподалеку от ряда военных баз совместно проживали и работали организаторы антивоенных выступлений (как гражданские, так и военные), которые содержали маленькое кафе или книжный магазин. Сельские коммуны появились в штате Вермонт, в штатах расположенных в районе Скалистых гор, на Западном побережье.

В тактическом плане движение за социальные преобразования в послевоенных США постоянно сталкивалось с серьезной проблемой: как добиться немедленного осуществления важнейших реформ, не перейдя на свойственный американской системе путь замены радикальных преобразований половинчатыми мерами, направленными на умиротворение населения. Теоретического ответа на этот вопрос, вероятно, не было. Требовалось много работать, не теряя при этом из виду перспективу более широких преобразований. Некоторым это удалось. В 1969 г. в Дорчестере, одном из районов Бостона, где жили белые рабочие, восемь юношей и девушек различной социальной принадлежности (включая бывшего студента Гарвардского университета, недавно вернувшегося из Вьетнама парня, и девушку, бросившую среднюю школу после активного участия в антивоенном движении) переехали в один из домов этого района, сделали витрину и открыли продовольственный кооператив, в который вступили многие местные жители. Они собрали тысячи подписей под петицией с требованием сместить местного судью, который отличался особой жестокостью, и стали издавать районную газету под названием «TPF»[17]. Газета рассказывала о спорах между домовладельцами и квартиросъемщиками, обсуждала причины, побуждавшие жителей этого района нанимать полицию и контролировать ее деятельность; уделяла особое внимание проблемам женщин; давала практические советы тем, кто жил на пособие; рекламировала продовольственный кооператив; объясняла влияние войны во Вьетнаме на стоимость жизни в Дорчестере.

Эти восемь человек хотели осуществить революционные преобразования в американском обществе. Они рассчитывали добиться этого не путем какого-то решительного военного столкновения в Вашингтоне, а в результате деятельности аналогичных групп, которые действовали бы по всей стране с целью объединения разрозненных усилий населения и превращения их в такую многоплановую, широко разветвленную силу, которая уходила бы своими корнями в народ и поэтому была бы неистребима. Стабильность старого порядка, основанная на всеобщем повиновении, требует, чтобы каждый знал свое место. Может быть, со временем удастся повлиять на мироощущение достаточного числа людей, вселить в них достаточную уверенность, с тем чтобы люди, действуя совместно, отказались бы подчиняться, отказались бы работать на поточной линии насилия и расточительства и создали бы свои собственные организации по месту работы или жительства. В этом случае правительство, несмотря на всю свою военную и финансовую мощь, окажется бессильным. И тогда наконец восторжествует демократия, обеспеченная свободным объединением народа, в течение длительного времени самоотверженно боровшегося с отчаянно сопротивлявшейся властью.

В послевоенных США небольшая, но растущая часть населения начала понимать, что современная либеральная система осуществляет свой контроль особыми методами, которые настоятельно требуют ведения решительной революционной борьбы и принятия инициативных решений. Эта борьба должна быть достаточно длительной и упорной, чтобы изменить взгляды людей, заставить их всемерно стремиться к построению нового общества. Борьба за осуществление великих целей Декларации независимости, борьба за новую жизнь, свободу, счастье не означает, что нужно ждать, пока все это придет само собой. Такая борьба предполагает немедленные действия, направленные на осуществление названных целей.