Стальные когти

Глава первая

Окрашенный в защитный цвет «Опель Вандерер»[46], на котором фон Доденбург ехал из аэропорта «Уба», остановился, чтобы пропустить колонну низкорослых бойцов итальянской милиции, одетых в черное. Они шли по дороге, поднимая пыль своими потертыми сапогами. При этом они распевали по-итальянски:

Но в их голосах совсем не слышно было подлинного энтузиазма — в них сквозили лишь цинизм и бесконечная усталость от войны.

Когда они промаршировали мимо, высокий мощный парашютист, охранявший вход в немецкий штаб, сплюнул себе под ноги. Его презрение по отношению к итальянским союзникам немцев было совершенно очевидным.

— Проклятые макаронники, — хрипло бросил он, пока фон Доденбург вылезал из машины. Заметив в петлицах и на погонах Куно знаки различия оберштурмбаннфюрера и изображение мертвой головы на его фуражке, часовой вытянулся во фрунт.

— Доброе утро, господин офицер! — выпалил он.

Фон Доденбург осторожно приложил руку в околышу фуражки. Голова все еще болела после ранения.

— Доброе утро, обергефрайтер. Не могли бы вы мне помочь?

Парашютист вновь щелкнул каблуками сапог:

— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер!

— Я ищу штаб штурмового батальона СС «Вотан».

— Очевидно, вы имеете в виду боевую группу «Вотан», — поправил его часовой. — Ее штаб находится вон там — вам надо пересечь эту площадь и пройти по той улице, мимо трах-магазинов… ой, извините, итальянских борделей, господин оберштурмбаннфюрер.

Фон Доденбург улыбнулся ему холодной покровительственной улыбкой:

— Не стоило думать, будто я не знаю этот термин — «трах-магазин», обергефрайтер. Благодарю!

Он вновь приложил руку к околышу своей фуражки и, старясь держаться в тени, пошел в направлении, указанном ему часовым.

«Чертов эсэсовец, — пробормотал себе под нос парашютист и сделал непристойный жест. — Какие же они все надменные! Думают, что солнечный свет исходит исключительно из их задниц!»

Пока фон Доденбург следовал по направлению к штабу «Вотана», он везде видел парашютистов из 11-го воздушно-десантного корпуса генерала Курта Штудента. Видимо, их было так много потому, что высшее командование с минуты на минуту ожидало беды — то ли появления в Риме американских десантников, то ли самовольного выхода ненадежных союзников-итальянцев из «Стального пакта».

«Но даже если американцы будут продвигаться вперед по территории Италии еще медленнее, рано или поздно наступит момент, когда они все-таки окажутся здесь, — пронеслось в голове фон Доденбурга. — И тогда уже "Вотану" придется вступать в бой».

Когда фон Доденбург появился перед штабом «Вотана», стоявший в карауле гауптшарфюрер Метцгер звучно щелкнул каблуками:

— Рад снова видеть вас, господин оберштурмбаннфюрер!

— Благодарю за добрые слова, Метцгер. — Куно заметил новую награду на широкой груди Мясника. — Как я вижу, ты успел получить серебряный знак за ранение?

— Так точно! — Метцгер поднял вверх правую руку, затянутую в черную перчатку. — Видите, что сотворили со мной эти чертовы русские! Лекари сказали, что я никогда больше не смогу толком пользоваться своей клешней.

Фон Доденбург сочувственно прищелкнул языком:

— Мне очень жаль тебя, Метцгер.

— Ничего страшного, господин оберштурмбаннфюрер, — произнес Метцгер с наигранной скромностью. — Мне еще повезло. Многих ведь просто уже нет в живых. А я могу пока продолжать службу.

Фон Доденбург кивнул:

— Да, это все, что нам теперь остается — продолжать нашу службу. Но скажи-ка мне, Метцгер, я могу увидеть командира?

— Разумеется, господин оберштурмбаннфюрер. Разрешите, я доложу ему о вашем прибытии.

Метцгер приблизился к внутренней двери и очень громко постучал. Подождав несколько секунд, он приоткрыл ее, сунул голову в проем и громким голосом доложил:

— Оберштурмбаннфюрер фон Доденбург, господин оберфюрер!

— Пусть войдет, Метцгер! — послышался из-за двери знакомый голос Стервятника.

Дверь распахнулась еще шире, и из-за нее выскользнул невысокий, но исключительно изящно сложенный молодой лейтенант-итальянец. Несмотря на жару, он был в шинели.

— Чао! — пропел итальянец, блеснув белозубой улыбкой. Когда он вышел, после него остался сильный аромат одеколона.

— Что это, черт побери, за тип? — вопросительно посмотрел на Метцгера фон Доденбург.

Метцгер фыркнул.

— Такое впечатление, что у этого макаронника в шесть раз больше зубов, чем у любого человека, которого я когда-либо встречал. — Но больше он не добавил ничего, что могло бы хоть как-то просветить фон Доденбурга.

Куно вошел в кабинет Стервятника. Оберфюрер Гейер сразу поднялся ему навстречу. Фон Доденбургу показалось, что лицо командира было чуть зардевшимся. Гейер отчего-то одергивал свой безупречный мундир, словно его надо было привести в порядок.

— Мой дорогой фон Доденбург, очень рад увидеть вас снова! И поздравляю вас с повышением.

— Благодарю вас, господин оберфюрер!

— Как ваша голова?

— По свидетельству врачей, состояние головы постепенно улучшается. Хотя я ума не приложу, как меня могло ранить в этом месте. Ведь на мне был шлем.

Стервятник предложил ему сесть.

— Вы прекрасно проявили себя в сражении под Курском. Судя по тому, что рассказал обершарфюрер Шульце и тот второй парень, которым удалось выбраться из танка и спасти вас, ваш «тигр» получил прямое попадание. Вытащи они вас минутой позже, фон Доденбург, и уже ни о каком бы повышении не могло идти и речи…

— А что случилось обершарфюрером Шульце? Как он?

— Он был тяжело ранен. Когда этот здоровяк притащил вас, он сам был весь в крови. Мы погрузили всех раненых, в том числе вас и Шульце, в санитарную машину и немедленно отправили в тыл. — Стервятник пожал плечами и попытался незаметно застегнуть ширинку своих брюк. — Видимо, Шульце находится сейчас в каком-то госпитале и умоляет докторов выписать его. В данный момент, скажу вам прямо, фон Доденбург, мне нужен каждый опытный офицер и унтер-фюрер, чтобы успеть поставить на ноги нашу боевую группу прежде, чем американские войска окажутся в Риме. — Стервятник на мгновение замолчал, а затем продолжил: — Кстати, к нам снова вернулся Шварц. Правда, ему необходимо ежедневно бегать в военный госпиталь на обязательные медицинские процедуры. Ему повезло, что он лишился только левой руки — иначе я не смог бы зачислить его обратно.

— Да, ему действительно повезло, — с иронией в голосе согласился фон Доденбург.

— Я назначил Шварца своим адъютантом. Мне нужно иметь рядом с собой дельного помощника, потому что наша боевая группа будет очень быстро разрастаться. А вам, фон Доденбург, я хотел бы предложить командование панцергренадерским батальоном в составе нашей боевой группы.

— Благодарю вас, господин оберфюрер. Если дело пойдет так и дальше, мы не заметим, как превратимся в целую дивизию, — засмеялся Куно.

Однако Стервятник не поддержал его смех. Он посмотрел на фон Доденбурга с совершенно серьезным выражением лица.

— В этом-то и состоит мой план, фон Доденбург. Послушайте, что нам предстоит для этого сделать…

События в Италии начали развиваться так стремительно, что за ними едва можно было поспевать. Союзники высадились в Салерно вблизи Неаполя. Итальянского диктатора Муссолини свергли и посадили под арест. Он был освобожден группой немецких парашютистов под командованием Отто Скорцени. Связывавший Германию и Италию «Стальной пакт» распался, и расквартированные в Италии немецкие войска начали вступать в стычки со своими недавними союзниками. Американцы двинулись к Неаполю, намереваясь взять его штурмом. В этих условиях оберфюрер Гейер и его крошечный штаб делали все возможное и невозможное, чтобы укрепить боевую группу «Вотан», наполнить ее людьми и насытить военной техникой.

Однажды ночью Стервятник застал пьяным молодого гауптмана, который командовал ротой парашютистов, охранявших штаб немецких сил в районе расположения «Вотана». Этот гауптман получил значок парашютиста еще в 1941 году, но так и не успел поучаствовать ни в одной настоящей боевой операции. Стервятник разговаривал с ним всю ночь — а наутро гауптман вместе со всей своей ротой записался добровольцами в боевую группу «Вотан».

При помощи своего любовника, молодого итальянского лейтенанта, Стервятник пробрался на полигон итальянских горных стрелков под Римом. Там находился десяток «тигров», которые немецкое командование ранее передало итальянским горным стрелкам для обучения. Бойцы «Вотана» увели эти танки с полигона и пригнали в расположение своей боевой группы. Так «Вотан» пополнился десятью практически новыми «тиграми».

Далее Стервятник послал Шварца в печально знаменитую военную тюрьму в Торгау. Оттуда тот прилетел с полусотней «добровольцев», которые после беседы со Шварцем предпочли вместо прозябания в тюремных стенах с перспективой последующего направления в штрафной полк выбрать службу в Италии в составе «Вотана». Справиться с бандой этих головорезов было нелегко, но после того, как Стервятник собственноручно пристрелил перед строем одного из тех, кто, прибыв из Торгау, попытался сбежать и был пойман, остальные стали потихоньку подчиняться суровой дисциплине.

Фон Доденбург предпринял экспедицию в горную местность в районе североитальянского города Больцано и вернулся оттуда с полусотней крепких тирольских парней. Все они числились по документам итальянцами, но по крови были такими же немцами, как и сам фюрер, родившийся в соседней Австрии. Правда, когда они начинали говорить на своем родном диалекте, фон Доденбург уже не мог понять ни слова…

За счет этого боевая группа «Вотан» быстро разрасталась, хотя Метцгер и жаловался, что она превращается в подобие какого-то чертового Иностранного легиона, укомплектованного к тому же тюремным отребьем. Действительно, теперь «Вотан» представлял собой совсем иную картину, нежели в 1939 году, когда состоял из молодых немцев энтузиастов, безоговорочно веривших в идеи национал-социализма. У тех, кто маршировал в рядах «Вотана» сейчас — у всех этих вчерашних заключенных, ветеранов-парашютистов, тирольских крестьян и остатков прежнего «Вотана», уцелевших в той мясорубке, в которую превратилась операция «Цитадель» на Восточном фронте, — уже не осталось никаких иллюзий, никаких убеждений и никакой веры ни во что, кроме как в самих себя и в свою боевую группу.

Когда однажды утром фон Доденбург направлялся с Гейером на учебные занятия, Стервятник, поглядывая на новобранцев «Вотана», проронил:

— Перефразируя одного британского генерала[47], который помог нашему соотечественнику маршалу Блюхеру выиграть битву при Ватерлоо, мой дорогой фон Доденбург, я могу сказать об этих парнях следующее: не знаю, сумеют ли они устрашить противника, но лично у меня душа уходит в пятки, когда я вижу их перед собой.

Фон Доденбург лишь натянуто улыбнулся. Ему и самому становилось немного не по себе рядом с этими отъявленным громилами. Но у них уже не было времени заниматься улучшением личного состава. Вскоре их группу перевели на положение боевой готовности, и обучение новобранцев вообще прекратилась. По приказу Стервятника те из состава группы, кто умел водить танки и имел представление о том, как стрелять из танковой пушки, были сконцентрированы в составе танкового батальона «Вотана». Тех же, кто не умел ничего, отправили в панцергренадерский батальон под командованием фон Доденбурга. Стервятник прокомментировал это так:

— Не беспокойтесь, фон Доденбург, в конце концов они сами всему Научатся. Те, кому посчастливится выжить, станут опытными и хорошо обученными бойцами; ну а те, кому придется сложить свои головы, послужат хорошим примером для всех остальных: глядя на них, другие поймут, что имеет смысл добросовестно проходить курс обучения, если хочешь служить в СС и при этом уцелеть.

Фон Доденбургу не оставалось ничего, кроме как согласиться с таким циничным подходом. Ситуация в Италии стала слишком напряженной, чтобы беспокоиться о такой мелочи, как обучение личного состава. Весь немецкий фронт мог рухнуть в любую минуту.

— Кроме того, — добавил оберфюрер Гейер, — каждый знает, что томми и ами не умеют воевать по-настоящему. Стоит только убить их офицеров — и солдаты в панике разбегутся. Они совершенно не способны проявлять личную инициативу.

Но, несмотря на все это, фон Доденбург тем не менее старался изо всех сил, чтобы его бойцы были полностью обеспечены всем необходимым вооружением и боеприпасами. Из-за этого он каждый раз возвращался к себе очень поздно, едва не падая от усталости. А когда он уставал так, что это не давало ему спать, то шел в один из офицерских борделей на улице Марио ди Фьори и напивался там до бесчувствия с одной из итальянских шлюх.

В тот день, когда Восьмая британская армия соединилась с американскими силами восточнее Эболи, чтобы нанести завершающий удар по Неаполю и овладеть городом, Стервятник срочно собрал боевую группу «Вотан» и объявил:

— Завтра утром мы вступим в бой с противником.

Фон Доденбург посмотрел на своих пехотинцев. Объявленная Стервятником новость, казалось, не произвела на них никакого впечатления. Правда, большинство из них все еще чувствовали тяжелое похмелье после ночи, проведенной в местных кабаках, а плохо говорившие по-немецки тирольцы, очевидно, просто не поняли слов оберфюрера, произнесенных с сильным прусским акцентом.

«Но даже если они и поняли, что он сказал, — подумал про себя Куно, — пройдет еще целых полчаса, прежде чем слова Стервятника по-настоящему дойдут до их задубевших горных мозгов».

Гейер, стоявший на ящике из-под снарядов в центре небольшой площади, которую окаймляли со всех сторон живописные старые итальянские здания, поправил свой монокль и провозгласил:

— Сейчас мы будем собирать вещи и паковать все необходимое нам оружие и снаряжение. Весь остаток дня я отдаю в ваше полное распоряжение. Равно как и ночь. — Он ухмыльнулся, но никто опять не среагировал на его слова.

Краем глаза фон Доденбург увидел, как на площадь въехал небольшой желтый спортивный «фиат», в котором сидел лейтенант-итальянец — любовник Стервятника. Он помахал рукой оберфюреру; тот едва заметно покраснел и заговорил быстрее:

— В это время вы имеете право делать все, что хотите. Я ставлю лишь два условия. Во-первых, будьте осторожны, чтобы не подцепить никакой венерической болезни. Я буду рассматривать подобное заболевание как сознательно нанесенное самому себе ранение с целью добиться признания негодным к прохождению службы. А вы знаете, как по законам военного времени караются те, кто наносят себе такие раны. Во-вторых, вы обязаны прибыть в расположение части до шести ноль-ноль утра. — Он улыбнулся. — Итак, удачной охоты — и удачной стрельбы сегодня ночью. Разойдись!

Фон Доденбург быстро подошел к Стервятнику, чтобы выяснить, даст ли он ему какие-то поручения. Но у Гейера на это совершенно не было времени. Его глаза были прикованы к смазливому молодому итальянцу, который лениво развалился в своей броской спортивной машине.

— Меня ждет Лотарио, — произнес он слегка сдавленным голосом, — а времени так мало — так дьявольски мало. — Он быстро пошел к итальянцу, бросив через плечо: — Если у вас будут какие-то вопросы, фон Доденбург, обращайтесь к моему адъютанту Шварцу.

Фон Доденбург подошел к Шварцу. Но, заглянув в его глаза, он увидел там лишь сумасшедший блеск.

— Итак, Шварц… Если сам командир позволяет себе это, значит, то же самое можем позволить себе и мы. Как насчет того, чтобы выпить, а потом закатиться к девочкам на улице Марио ди Фьори?

— Все, что угодно, фон Доденбург! — Шварц похлопал рукой по кобуре. — Все, что угодно, пока мы вооружены. Ведь этим итальянцам доверять нельзя.

Фон Доденбург рассмеялся:

— Я всегда вооружен, Шварц, когда отправляюсь на улицу Марио ди Фьори, но немного по-другому.

По пути к своим квартирам, куда они поспешили, чтобы переодеться, офицеры встретили гауптштурмфюрера Метцгера. Он отдал им честь. Фон Доденбург заметил, что нагрудный карман Мясника топорщится от толстой пачки итальянских лир, на которые он собирался погулять в «веселом квартале».

— Разрешите сходить в увольнительную, господа офицеры? — пророкотал густым басом Метцгер.

Фон Доденбург взглянул на него с напускной строгостью.

— Сходить в увольнительную, Метцгер? Но хороший унтер-фюрер никогда не стремится отдыхать, особенно если служит в таком элитном подразделении, как «Вотан». Думаю, сегодня ты мог бы взять на себя руководство нашей канцелярией. В конце концов тебе и так крупно повезло — в отличие от остальных тебе не придется начиная с завтрашнего дня участвовать в активных боевых действиях из-за своего увечья. — Он показал на затянутую в перчатку руку Метцгера.

Метцгер вспыхнул, но ничего не сказал. Однако когда офицеры удалились, он разразился яростными ругательствами:

— Проклятые офицеры, срал я на все их племя! Кто они такие? Ублюдки, идиоты, надутые индюки, пригодные лишь для того, чтобы транжирить денежки! Дерьмо, а не люди!

В таком отвратительном настроении он ворвался в канцелярию «Вотана», чтобы задать писарям жару на весь этот длинный сентябрьский день.

Торговля живым товаром на улице Марио ди Фьори была в самом разгаре. Грудастые итальянские шлюхи, щеголявшие широкими бедрами и большими темными глазами, вместе со своими худощавыми сутенерами, одетыми в стандартные костюмы в полосочку, активно зазывали клиентов — мужчин в военной форме, которые, облизываясь, бродили взад-вперед по Марио ди Фьори в поисках развлечений. Перед борделями, которые были зарезервированы для нужд итальянской армии, выстраивались самые длинные очереди — здесь до сих пор сохранялись официальные низкие цены.

Напротив домов терпимости тоже вытянулись не менее длинные очереди — тех, кто уже посетил их. Здесь солдаты под присмотром бдительных чинов военной полиции проходили обязательную медицинскую обработку после посещения проституток. Им по очереди впрыскивали в мочеиспускательные каналы густо-алый раствор перманганата калия для того, чтобы убить все возможные инфекции.

Фон Доденбург и Шварц с трудом продрались сквозь густую толпу рядовых, вызвав несколько неодобрительных замечаний.

— Чего бы мне хотелось, — не обращая на них внимания, сказал фон Доденбург, — так это найти прелестную маленькую блондиночку — хрупкую и изящную, не такую мясистую, как все эти итальянки.

Они свернули за угол и наткнулись на целую толпу солдат, которые кольцом обступили трех женщин. Фон Доденбург взглянул на эту троицу — и обомлел. Он в жизни не встречал более безобразных созданий. Первая женщина была совершенно карликового роста, с бледным, как смерть, лицом, и остриженными под машинку черными волосами; казалось, ее только что выпустили из сиротского приюта. Вторая, напротив, была необъятных размеров, с огромными косящими глазами. Третья же обладала высоким ростом, а на правом виске у нее выросла огромная жировидная шишка, похожая на торчащий рог какого-то животного.

Однако фон Доденбурга поразил не столько отвратительный вид этих трех женщин, сколько показавшийся ему странно знакомым голос человека, который, судя по всему, являлся их сутенером.

Этот человек, одетый в темный костюм, сейчас стоял к ним спиной, продолжая красноречиво превозносить сексуальные таланты и умение своих «трех кобылиц», как он их ласково называл. Да, его голос, черт побери, было невозможно спутать ни с каким другим голосом на свете!

— Этих девочек, что стоят перед вами, зовут Вера, Надежда и Милосердие, — говорил сутенер. — Вера — эта та, которая ниже всех. Ее зовут Верой потому, что она раздвигает свои ноги не за деньги. Нет, совсем нет! Она больше похожа на — скажем так — благотворительное учреждение: она не желает, чтобы вы тратили свои денежки на спиртные напитки, которые, как известно, являются порождением дьявола. Поэтому она собирает их у вас и отдает папе римскому — притом лично! Что же касается Надежды — той, у которой все четыре глаза, — знаете ли вы, что она ждет, когда же наконец появится настоящий мужчина? Тот мужчина, который сможет доставить ей подлинное удовольствие? — Сутенер доверительно понизил голос: — Вы, может быть, не сразу поверите в это, но это действительно правда — она до сих пор девственница!

— Шульце! — громко закричал фон Доденбург.

Сутенер резко обернулся, точно от выстрела. Его рука, которой он энергично жестикулировал, описывая достоинства своих подопечных, так и застыла в воздухе. Над его правым глазом белел свежий глубокий шрам, но никаких сомнений не возникало: это был обершарфюрер Шульце собственной персоной.

Гамбуржец уставился на Куно и пробормотал:

— О, тысяча чертей! Это же сам фон Доденбург!

Шварц удалился наверх с проституткой по прозвищу Вера. Шульце сделал добрый глоток красного вина и, облизав неожиданно вмиг пересохшие губы, приступил к своему рассказу.

— Все случилось следующим образом… Кстати, позвольте поздравить вас с очередным повышением!

— Давай, Шульце, валяй, не заговаривай мне зубы, — угрожающе оборвал его фон Доденбург. — Ближе к теме.

— Ну, в общем, мы вытащили вас тогда из горящего «тигра». У вас на голове была сильная рана. Как только мы доставили вас в полевой госпиталь, врачи решили, что нам тоже нужно подлечиться. Ведь и меня, и Хартманна тоже серьезно ранило. Тогда для ускорения дела я вручил медикам пару золотых монеток. И нас всех троих отправили в главный военный госпиталь во Львов.

— Так вот, значит, где я пришел наконец в сознание, — сказал фон Доденбург. Наверху отчаянно скрипели пружины кровати, на которой занимались любовью Шварц с Верой. — Но тебя рядом не оказалось. Не оказалось там и Хартманна.

— Верно, господин офицер, нас там не было. Дело в том, что мы решили, что сумеем быстрее вылечиться — а значит, и быстрее вернуться в родной батальон, — если нам окажут медицинскую помощь дома, в рейхе. Вы же сами знаете, насколько выше уровень медицинского обслуживания в Германии… Мы прибыли в Мюнхен и решили там, что будет еще лучше, если мы двинемся куда-то южнее. Знакомый доктор из военного госпиталя «Швабинг» сказал, что для выздоровления нам потребуется чистый горный воздух Австрии. Если мы будем дышать им, то очень скоро вернемся в батальон. И направил нас в госпиталь в Бад-Ишль[48]. Там мы лечились и гуляли и однажды, гуляя, поняли, что заблудились. Выяснилось, что мы ненароком перешли границу и оказались на земле этих макаронников. Конечно, мы хотели вернуться немедленно. Но потом подумали, что если проведем в Италии денек или два, то это никому не повредит. Я всегда слышал, что Италия — это страна великой культуры. Сюда ведь не раз наведывался Шиллер, верно? — Он вопросительно посмотрел на фон Доденбурга.

— Гёте, — поправил его Куно.

— В общем, я знал, что это был кто-то из наших великих писателей и поэтов. И мы решили, что то, что оказалось так хорошо для них, должно было подойти и нам.

Яростное скрипение кровати над их головами прекратилось, но с потолка все еще продолжали сыпаться мельчайшие частицы побелки.

— Продолжай, Шульце. Каким же образом ваше культурное путешествие в Италию в конечном счете сделало тебя сутенером? — Он ткнул пальцем в потолок.

— Виной всему Хартманн, господин офицер. Этот ублюдок, если вы позволите мне так его называть. Ему вдруг захотелось посмотреть на лодки в Генуе.

— Ты имеешь в виду, что вы двое вздумали дезертировать, уплыв из Италии!

—Я бы не стал делать столь жесткие заявления, господин офицер. Скорее речь могла идти о том, чтобы съездить для лечения в Испанию… на какое-то время. Для ускорения процесса восстановления здоровья, естественно! Все, о чем мы думали, — это о том, чтобы как можно скорее поправиться и возвратиться в родной батальон, господин фон Доденбург! Или по крайней мере это было то, к чему всегда стремился лично я… С Хартманном, конечно, дело обстояло иначе.

— Что ты имеешь в виду?

Шульце коснулся глубокого свежего шрама у себя на лбу.

— В тот вечер, когда мы познакомились с одним испанским судовладельцем, этот ублюдок Хартманн незаметно исподтишка ударил меня по голове. Я пролежал без сознания целых двенадцать часов. Когда я очнулся, то обнаружил, что он исчез. И все мои золотые монетки тоже исчезли вместе с ним.

— Но почему же ты не сообщил об этом происшествии в ближайшее подразделение фельджандармерии? — жестко спросил фон Доденбург.

— Мне было стыдно заявлять об этом, господин офицер. — Шульце повесил голову. — Ведь я же только тем и занимался, что старался как можно быстрее вылечиться, чтобы поскорее вернуться в свою родную часть. А в результате я не только не вылечился, но и получил свежую травму — и оказался никому вообще не нужен.

Фон Доденбург услышал, как по шаткой лестнице вниз спускается Шварц. Ему надо было принять решение, и принять его очень быстро.

— Ну что ж, Шульце… ССманн Шульце! Все, на этом мы прекращаем разговор о твоем дезертирстве. Больше на эту тему не будет сказано ни слова. Ты возвращаешься в «Вотан» в качестве рядового бойца. Сейчас в «Вотане» полно негодяев, так что появление еще одного, думаю, не внесет никакой существенной разницы.

Шульце вскинул голову. Глаза его блистали прежним огнем.

— Вы не пожалеете об этом, господин оберштурмбаннфюрер! — с энтузиазмом произнес он.

— Знаю, что не пожалею, Шульце. В следующий раз с тобой будет разбираться уже расстрельный взвод. А теперь ты должен навсегда расстаться со своими тремя «кобылицами» и немедленно явиться в расположение части. Полагаю, гауптшарфюрер Метцгер с удовольствием встретится там с тобой.

— Можно попросить вас об одной вещи, господин оберштурмбаннфюрер, перед тем, как я вернусь в часть?

— Что такое? — нетерпеливо бросил фон Доденбург.

— Дело вот в чем, господин офицер… — В голосе Шульце

вдруг прорезалась странная неуверенность. — В прошлый месяц мне удалось сделать так, что мои девочки очень хорошо заработали. Я не думаю, что будет хорошо, если я возьму и брошу их прямо так. Это ведь будет неправильно, как вы считаете?

— Давай, Шульце, выкладывай быстрее, что ты хотел мне сказать!

— Думаю, господин офицер, мне надо бы напоследок разок трахнуть их. Не Веру, конечно, — ее только что трахнул сам гауптштурмфюрер Шварц. Но вот Надежду и Милосердие я должен трахнуть сам — вы просто не представляете себе, как они это обожают!

Фон Доденбург взорвался:

— Шульце, ты просто невозможный негодяй! А ну возвращайся в расположение части немедленно, пока я не передумал и не пристрелил тебя прямо здесь, на месте!

Неаполь пылал. С расположившейся в глубине Тирренского моря американской эскадры его обстреливали из огромных 16-дюймовых корабельных орудий. Бойцы «Вотана» не видели сами американские корабли, которые были слишком далеко, но каждый раз, когда раздавался выстрел, казалось, что на линии горизонта вспыхивает огнедышащее жерло вулкана.

Одновременно десятки двухмоторных «митчеллов»[49] бомбили все города и даже маленькие деревушки вдоль шоссе номер 6 — важной автомобильной дороги, которая вела из Неаполя до Кассино и оттуда продолжалась уже до самого Рима.

Но боевая группа «Вотан» надежно укрылась от вражеских бомбардировок, оборудовав глубокие окопы по обе стороны от шоссе. Там, где трасса переходила в мост, пересекавший реку Вольтурно, были вкопаны в землю «тигры» «Вотана». Танки тщательно замаскировали, и их практически невозможно было увидеть на фоне окружающей местности. Они должны были стать очень неприятным сюрпризом для американцев, если бы те вздумали двигаться дальше по шоссе в сторону Кассино.

Неожиданно на дороге показался один из пехотинцев, которые защищали шоссе в составе наспех собранных пехотных подразделений. Он бежал вперед с выпученными глазами, едва разбирая дорогу. Было видно, что солдат парализован животным страхом. Он промчался мимо окопов, в которых затаились бойцы «Вотана», крича:

— Они наступают! И их тысячи, тысячи!

Эсэсовцы даже не попытались остановить его. Этот человек окончательно обезумел и не представлял для них ровно никакой ценности. К тому же они знали, что представители фельджандармерии заблаговременно заблокировали шоссе сразу за мостом, чтобы отлавливать там подобных дезертиров. Они наверняка пристрелят его и бросят прямо на шоссе в назидание всем остальным, кто вздумает последовать его печальному примеру. А то, что таких будет немало, было тоже ясно. И действительно, вскоре мимо бойцов «Вотана» пробежало еще с полсотни пехотинцев. Они нелепо размахивали руками и швыряли на бегу свое оружие. Но эсэсовцы даже не шелохнулись. А один из бывших парашютистов, влившихся в состав боевой группы, презрительно сплюнул и пробормотал:

— Как это типично для пехоты Великой Германии — стоит противнику лишь один раз по ним выстрелить — и привет, у всех уже мокрые штаны!

Через пять минут начался обстрел позиций «Вотана» американской артиллерией. На них сотнями обрушивались снаряды. Казалось, запасы их были бесконечными — ами вели огонь непрерывно, лишь слегка изменяя направление обстрела. Они не оставили необстрелянным, казалось, ни одного квадратного метра территории. Но «Вотан» выдержал это: скорчившись на дне своих окопов, немцы благополучно переждали там артиллерийский налет. Осколки, толстым слоем усеявшие поверхность земли, не причинили им чересчур больших потерь.

Когда артиллерийский обстрел прекратился, эсэсовцы осторожно выглянули из окопов. Везде зияли воронки от разорвавшихся снарядов. Казалось, по всей местности вокруг них поработали сотни гигантских кротов. Но когда фон Доденбург решил выяснить размеры потерь, он с облегчением узнал, что они сводятся всего лишь к шести убитым и десяти раненым.

— Сложите убитых в одну из воронок. А раненых отправьте пешком в штаб части, — приказал он и вернулся в свой окоп, где устроился Шульце со своим тяжелым пулеметом.

Время двигалось невыносимо медленно. Впереди все было тихо. Было лишь видно, как к небу поднимается дым от пожаров.

— Я думаю, янки решили сделать паузу, чтобы перекусить и выпить один из своих любимых молочных коктейлей, — проронил Шульце, вытирая пот со лба. — Вы, конечно, помните довоенные фильмы, в которых они пили эти коктейли, господин офицер?

— Помню, — кивнул фон Доденбург. — Да, это интересная мысль, но мне все-таки кажется, что мистеры из Штатов довольно скоро нанесут нам визит. Не стоит расслабляться, Шульце.

— Все может быть, — мрачно проговорил Шульце. — Все может быть… — Вдруг его широкое лицо осветилось. — Господин оберштурмбаннфюрер, я рассказывал вам о бюстгальтерах, которые выдают «фронтовым подстилкам»? Ну, бабам, которые проходят службу во вспомогательных частях вермахта?

— Нет, — покачал головой фон Доденбург, не сводя глаз с широкой равнины, в центре которой текла река Вольтурно. — Не думаю, что ты когда-либо рассказывал мне об этом.

— Итак, господин офицер, им выдают бюстгальтеры пяти размеров — маленького, среднего, большого, а затем… — Он закатил глаза. — А затем следует… — Он сделал драматическую паузу, готовясь к взрыву смеха, — затем следует… нет, вы не поверите…

— Заткнись! — вдруг резко бросил фон Доденбург. — Вот они! — Он перевел дух и громко приказал: — Передай дальше остальным: пусть все приготовятся! Америкашки уже прибыли!

Все панцергренадеры «Вотана» тут же приготовили свое оружие к бою. А фон Доденбург пристально следил за тем, как на равнине появились первые одетые в форму цвета хаки фигурки американцев. Они осторожно двигались вперед, напряженно сжимая в руках винтовки и ступая на землю так, словно готовясь в любой момент развернуться и побежать назад. «Очевидно, это — разведчики», — решил Куно.

Постепенно фигурок в форме цвета хаки все прибавлялось. И в какой-то момент фон Доденбургу показалось, что вся равнина буквально кишит ими. Их действительно были тысячи, а может быть, даже десятки тысяч.

— О, дьявол! — выдохнул Шульце. Он плотно установил сошки пулемета на земле, проверил, хорошо ли вставлена патронная лента, а затем плотно упер деревянный приклад пулемета в свое мощное плечо. — Посмотрите на этих ублюдков — их же тысячи! Они везде, эти чертовы америкашки! Должно быть, они размножаются, как кролики, в своих проклятых Соединенных Штатах!

Фон Доденбург ничего не ответил на это. Неожиданно он почувствовал себя очень старым. За последние четыре года оберштурбаннфюрер уже столько раз сталкивался с этим! Сначала против них были бельгийцы, затем — французы. Потом — англичане, за ними — русские. А теперь к ним прибавились еще и американцы.

«Они размножаются, как кролики», — сказал Шульце. Да, похоже, что это было именно так. Казалось, ненависть к Германии и зависть к ней других государств порождала все новых и новых врагов рейха повсюду в мире. И, сколько бы их ни убивали, всегда на месте разгромленных армий возникали все новые и новые, готовые снова идти в поход против немцев. Фон Доденбургом овладело неистовое желание близко вглядеться в лица этих новых врагов Германии, которые проделали путь в пять тысяч километров — только за тем, чтобы быть убитыми на раскаленной итальянской равнине. Он схватил бинокль и навел его на передовую шеренгу американцев.

Они все были чистенькие, хорошо накормленные и разного роста. Большинство из них выглядели совсем юными. Двое хохотали, точно это наступление было для них чем-то вроде прогулки под жарким итальянским солнцем. Казалось, они думали, что настоящую войну за них будут вести какие-то механизмы или само их оружие. Фон Доденбург смотрел на них, пораженный. Он видел перед собой лица, на которых застыло выражение полной невинности, которые не знали ни компромиссов, ни жестокости, ни ужасов тотальной войны. Все это заставило фон Доденбурга почувствовать себя очень старым — и очень злым.

Он выпустил из рук бинокль и одним прыжком выскочил из траншеи. Встав так, чтобы все видели его, он взмахнул рукой в сторону американских солдат. Эсэсовцы взялись за оружие и прицелились в фигурки наступавших.

— Добро пожаловать в Европу, американцы! — в ярости прокричал фон Доденбург. И резко опустил вниз правую руку.

Шульце нажал на гашетку своего пулемета. Через всю долину протянулись очереди трассирующих пуль. Воздух загудел от свинца, пули безжалостно полосовали его во всех направлениях. Американские солдаты принялись валиться на землю. Их лица были искажены болью, ужасом и недоумением.

Началась новая битва «Вотана» с новым противником.