Стандинг, или Правила хорошего тона в изложении главного инспектора полиции Александра-Бенуа Берюрье (Курс лекций).

Глава 8 Второй урок Берюрье: как воспитывать детей, принятие причастия

Конец дня проходит без происшествий. Мы с интересом слушаем лекции об итальянской забастовке, о регулировании движения на перекрестках, о неисправностях свечи зажигания, об усиленных полицейских нарядах, о поддельных чеках, о правилах стрельбы из пистолета. Я слежу за поведением каждого, но не замечаю ничего необычного. Я и так, и эдак пережевываю странные события прошедшей ночи, но не могу прийти ни к чему определенному. В школе царит полнейшее спокойствие.

После ужина народ изменяет своим привычкам. Никто, как обычно, не идет в телевизионную комнату, хотя сегодня по телеку показывают вымаранный (касторовым маслом) вариант фильма "Рука Насера чувствуется в ударе смельчака", все устремляются в конференц-зал, чтобы послушать вторую лекцию Берюрье. Молва о выразительности стиля лектора разнеслась по всей школе, поэтому сегодня на нее явились и те несколько человек, которые отсутствовали вчера. Все скамейки заняты. Пришлось принести стулья.

Когда мы заявились. Толстяк был уже около своего рабочего места. Я это говорю к тому, что он сидит на стуле и дрыхнет, как сурок, уткнув лицо в согнутый локоть. Шляпа съехала на затылок, и он так громко храпит, что от зависти могут позеленеть все домны фирмы Крезо.

Все чинно сидят на местах, а его Высочество продолжает храпеть. Кто-то громко спрашивает, не наглотался ли он наркотиков или, может быть, его укусила муха це-це. Я советую своим товарищам сымитировать лай собаки, и скоро вся аудитория начинает во весь голос оправдывать свою кличку «легавых». От этого собачьего гама Доктор наконец выходит из обалделого состояния. Он открывает свои гляделки и некоторое время отупело пялится на нас, пытаясь уяснить, где он находится.

Он улыбается нам, сдвигает с затылка на лоб свой картуз и так широко зевает дважды, что у нас при виде его воспаленных миндалин начинает кружиться голова.

— Привет, ребята, — бодрым голосом обращается он к нам. — Я тут вздремнул немного в ожидании вас. Человек дела должен уметь моментально отключаться. Как только зад касается табурета, мои глазенки уже закрываются.

Я прекрасно знаю Берюрье, и по такому началу речи я могу , вам совершенно точно сказать, что он прилично принял на грудь. По-моему, он целых день шатался во кабакам Сен-Сира. У Толстого портвейн всегда увеличивает напряжение в цепи. От него исходят тлеющие разряды.

Сегодня он принял меры предосторожности: под столом стоят три бутылки любимого божоле. Вечер обещает быть интересным.

— Я надеюсь, — говорит он, отпивая свой первый глоток, — что вы повторили вчерашний урок, а?

Мы ему говорим, что да, но он, как Фома Неверующий, продолжает — Я должен в этом убедиться. Поэтому я сейчас кого-нибудь спрошу.

Взглядом орла с циррозной печенью он оглядывает присутствующих. Сейчас начнется операция «сдержите неудержимый смех».

Он показывает на маленького юркого корсиканца.

— Ваша кличка, товарищ?

— Тоначчини, господин преподаватель!

— Прекрасно. Зачитайте мне ваш вариант уведомления о рождении ребенка!

Тот встает, смотрит на нас, еле удерживаясь от распирающего его смеха.

— «Господин и госпожа Генрих Четвертый с радостью сообщают вам о рождении их сына Людовика Тринадцатого, внезапно родившегося в Фонтэнбло», — наизусть зачитывает он.

— Кое-что в этом есть, — наставительно заявляет он, — но я предпочитаю что-нибудь подушевнее. Кто может мне выдать вариант поприличнее?

Я поднимаю палец.

— Я, мсье!

Он с благосклонной улыбкой дает мне разрешение.

— Я весь внимание, друг мой! Я весь внимание!

И я декламирую прилежным голосом:

— "Маман, которая выполнила заказ папы, выдала меня Обществу со всеми моими причиндалами.

Подпись: Селестэн Дюбуа".

— Этот правильно понял, — одобрительно говорит Чудовище., — Как ваша фамилия, парень?

— Нио-Санато, мсье.

Берю достает из своей распоротой папки прекрасный новенький блокнот, на обложке которого изображена цветная фотография скромно одетой девицы, вся одежда которой состоит из ее скрещенных рук.

— Я вам поставлю хорошую оценку, — решает он.

Он раздумывает, высовывая язык и, глядя на меня, принимает окончательное решение.

— За такой ответ я ставлю «четыре с плюсом», чтобы у дилетанта не пропал стимул к дальнейшему совершенствованию. Ну, а теперь давайте продолжим!

Он закрывает блокнот и открывает свою доблестную энциклопедию.

— Мы остановились в прошлый раз на крещении. Молокосос скоро вступит в жизнь. И то, что из него получится позднее, поверьте мне, уж опыт у меня есть, будет зависеть от того, как он будет воспитан. Чтобы направить пацана в нужное русло, я знаю только одну систему. Используйте ее без всяких раздумий, она запатентована под грифом БПГ, т.е. без правительственной гарантии, я имею в виду подзатыльники. Что есть пацан в начале своей жизни? Маленький противный зверек, который размазывает ложкой манную кашу по обоям, кидает на пол тарелки, ломает мебель, свои игрушки и путается у всех под ногами. Родители со слабым характером находят это забавным, но я категорически против! Надо проявлять строгость еще тогда, когда малец совсем крохотный. Если по ночам он хнычет в своей люльке, никакой жалости: заткните уши гигиеническим тампоном, и пусть он себе орет на здоровье. Или сделайте, как моя маман: налейте полную бутылочку кальвадоса и пусть себе сосет, пока его не свалит сон! А отдельные недалекие родители, которые разыгрывают из себя святую Веронику, месяцами качая по ночам люльку и распевая своему горлопану колыбельные песни, так они просто преступники. И если потом от этого у них бицепсы качания скрутит ревматизм, так им и надо.

Выдав эту тираду, Берюрье отпивает со стакан красного и указывает на свою книжку.

— Начиная с этого раздела, все, что касается младенца, надо рассматривать пункт за пунктом, иначе все перепутается. Возьмем, например, туалет ребенка. В книжке рекомендуется купать ребятишек каждое утро.

Его лицо искажает страшная гримаса.

— Я не согласен. Мы рискуем сделать из них неженок и превратить в маменьких сыночков. Туалет, я имею в виду полный туалет, можно делать раз в месяц, я думаю, этого вполне достаточно. Перед Новым годом, во всяком случае, обязательно. В остальное время — ополаскивать по утрам мордочку, чтобы, согнать с сорванца сон, и, естественно, ручонки, когда он приходит из уборной с пальцами, испачканными при устранении технических неисправностей.

С другой стороны, их надо чаще причесывать и раз в неделю менять рубашку. Опрятная внешность — залог успеха. Не позволяйте ребенку ходить с расстегнутыми штанами. Хотя у бамбино сливной крантик маленький, не больше брелка, все равно ни к чему выставлять его на обозрение окружающего населения.

Он листает свою библию, слюнявя время от времени указательный палец.

— В разделе о форме одежды надо было поговорить также о том, как следует высмаркивать нос. Я считаю, что нет ничего более безобразного, чем торчащая из носа коза. В учебнике говорится, что ребенок должен постоянно носить в кармане носовой платок и что его нужно учить им пользоваться. Я с этим совершенно согласен. Но если мы хотим сделать для него доброе дело, мы должны его тем не менее научить высмаркиваться пальцами. Жизнь длинная и полна обстоятельств, парни. С вами случалось и еще не раз случится оказаться без платка и с насморком! Мужик, который не умеет чистить свои конюшни без носового платка в такого рода непредвиденных случаях, оказывается в затруднительном положении.

Толстяк снимает свой котелок с головы, кладет его на стол и поднимается во весь рост.

— Для тех, кто, может быть, не знает, я объясню, как это делается. Вы выбираете самую забитую ноздрю. Большим пальцем нажимаете на другую ноздрю и блокируете ее. Затем делаете глубокий вдох, закрываете рот и дуете из всех сил, чтоб затрещало в затылке.

Свои объяснения он сопровождает соответствующими жестами, а в конце, для большей доходчивости, высмаркивается.

— Толковый препод, — шепчет кто-то из моих коллег, — правильно показывает.

Берю небрежно машет рукой.

— Благодаря этому нехитрому приему ваш пацан никогда не будет застигнут врасплох!

Он снова, довольный сам собой, усаживается на стул и заявляет, пошевеливая пальцами правой пятерни:

— Вот ваша главная носовыбивалка! Само собой разумеется, ей нельзя пользоваться на светских раутах по причине того, что козявка как-то неприлично смотрится на тегеранских коврах. Ну а для тех случаев, когда вам будет нужно прочистить ноздри на людях при отсутствии в наличии носового платка, у меня для вас есть особый рецепт, о котором я вам расскажу на другом уроке. Идем дальше!

Он в очередной раз ковыряет в пупке ногтем, который уже позабыл о своем визите к маникюрше, и продолжает:

— Пацан должен рано ложиться спать. Во-первых, лучше, если он будет давать храпака, пока папа-мама на пусковом столе играют известную сцену из лирической драмы в трех актах или с одним павшим в бою «Не уезжай без меня». А, во-вторых, если он не будет спать, значит будет смотреть телек, а если будет смотреть телек, то быстро станет таким же подкованным, как вы, а это чревато. Больше всего подрывают моральный дух те ребятишки, которые уже все знают и принимают вас за недоразвитых! Поэтому, как ни крути, в обоих случаях их надо укладывать в постель как можно раньше.

Он делает очередной глоток, смакует его и продолжает.

— Остановимся на их поведении за столом. Некоторые родители кичатся тем, что заставляют своих детей есть ножом и вилкой. Это просто смешно. Как можно сделать из них гастрономов, если жратва становится для них цирковым номером, а? Не говоря уж о том, что они могут пораниться! Нет, поверьте моему слову, но нижнюю часть куриной ноги, баранье ребрышко или даже пирожное с кремом лучше смаковать пальцами.

Постарайтесь, насколько это возможно, не делать из них ученых мартышек. Мне стыдно за этих бледных доходяг, которые с возраста восьми лет лобызают ручки дамам и отставляют мизинец, когда намазывают на хлеб икру. Ребенок должен жить раскрепощенным, граждане! Он еще успеет поносить нарядную одежду, научиться хорошим манерам, стать снобом, повыпендриваться, выучить согласование времен и спряжение глаголов. Он должен все взять от молодости, иначе всегда будет заторможенным. Но, разумеется, есть такие случаи, когда ребятишки вынуждены рубать за столом в компании взрослых персон, например, во время семейных праздников. И вот тут я рекомендую вам хорошенько готовить их к этой штуке, иначе не избежать крупного скандала. Всегда помните, что дети — это хуже бабок-повитух и все такое прочее! Они только кажутся безобидными, а на самом деле эти бестии могут устроить вам такой кавардак, что хоть стой, хоть падай. И с самым невинным видом. Послушайте, в прошлом году я был на свадьбе своей племянницы Жермен. Девица еще та, скажу я вам: глаза у нее были такие, что даже столетнего старика могло в краску бросить, и такой балкончик, что этот старик, будь он даже одноруким, тут же стал бы дирижировать обеими руками. Она выходила замуж за одного хорошего парня. Он был чиновник и совсем не дурак. Родители — люди, как люди: отец банковский служащий и при всем при этом, честный человек, а мать — ханжа, и совсем этого не скрывала. Прекрасная церемония! В церкви священник произнес глубоко прочувствованную речь, вроде того, что он считает Жермен милой, серьезной, верной и т.д. и т.п.! Потом была гулянка по высшему классу в ресторане «Постоялый двор Великого кондора при демократии». Все шло, доложу я вам, как по маслу! И тут, вдруг, когда все умолкли и занялись едой, Мими, братишка Жермен, прохиндей шести годков от роду, громко спрашивает на весь зал: «Скажи, Жермен, а как звали того высокого блондина, который был в твоей комнате в прошлый вечер?»

Это же портативная катастрофа! Все позеленели, а Жермен с испуга стала смеяться жиденьким смешком.

«Ты что это, миленький, несешь?» — говорит она этому поганцу Мими, а бабка под столом стала лупить нахала полотенцем по ногам. Но негодник Мими не успокаивается.

«Да что ты притворяешься, — говорит он. — Вы лежали оба голые, и он мне даже сделал задом знак, чтобы я ушел!» Все присутствующие от этих слов пришли в полное замешательство.

Берю хлопает себя по ляжкам.

— Представляете, какая паника началась на борту! Я сразу усек, что сейчас будут спускать шлюпки на воду. Дядя Мишю, который приготовился было забаритонить арию из «Севильского брадобрея» и хорошо закрепил во рту по этому случаю свои обе вставные челюсти, не смог выдавить ни одной ноты! Папа Мими стал лупцевать своего паршивца, несмотря на крики бабки, которая обзывала его убийцей. Жених рыдал на свою манишку и на свои утраченные иллюзии, а тесть со свекровью истошно вопили, выкрикивая страшные проклятия. Хорошо, что я там оказался и спас положение. Я подошел к молодому супругу и сказал ему: «Люлю (его Люсьеном звали), тебе же страшно подфартило, сынок! Из-за того, что такая симпатичная девушка, как Жермен, предпочла тебе какого-то красавчика блондина, ты совершишь свадебное путешествие в мягком вагоне, со всем комфортом! Никаких сверхусилий: тебе не нужно будет протаптывать лыжню, парень! Ты только вдумайся! В итоге не этот тип тебе наставил рога, а ты ему, ведь он же для тебя каштаны таскал из огня, и теперь, благодаря ему, мосье будет ими объедаться!»

Молодожен моментально перестал рыдать. Драма мужчин в том, что они сразу не могут оценить хорошую сторону плохих вещей. А когда им все объяснишь, до них все доходит, но сами они на ото не способны. Кто-то быстренько сообразил и врубил маг. Начались танцы. А трухнули все прилично, скажу я вам.

Толстый улыбается своей находчивости.

— Если я рассказал вам этот анекдот, друзья мои, то только для того, чтобы обратить внимание на то, какую опасность малец представляет за столом. Чтобы держать карапуза в поле зрения, не сажайте его рядом с бабушкой, которая ему во всем потакает, посадите его рядом с энергичным мужиком и дайте ему все полномочия и булавку. Его задача будет состоять в том, чтобы, как только этот умник начнет нести чепуху, в самом начале фразы ткнуть его в самое мягкое место булавкой. Это радикальная мера. Пока он будет реветь и пока его будут успокаивать, глядишь — гроза прошла стороной.

Толстяк массирует пропитавшиеся вином щеки.

— С другой стороны, с детьми следует вести себя корректно. И никогда не насмехаться над ними. Я не раз слышал, как некоторые отцы из моих знакомых говорили своим супругам в присутствии своего чада: «Какой же он страшный, этот несчастный ребенок, просто до невозможности. Не иначе, как ты меня прокинула с шимпанзоидом!» Или такое: «Когда я смотрю на убогую рожу этого мальчика, то задаю себе вопрос, уж не читала ли ты, часом, „Фантомаса“, когда его вынашивала?»

Но самое последнее дело — это смеяться над калеками. Некоторые родители не могут смириться с тем, что их наследник еле таскает ноги. Мы смеемся над шуткой «Возьми свой берет и сходи купи десять кило картошки», но при всем при этом, я клянусь, что именно так и говорят! В моем квартале есть один несчастный парнишка, который волочит при ходьбе ногу. Глядя на него, можно подумать, что мамаша не успела его доделать. У него, помню, болталась левая ходуля. Если бы вы только слышали, какие мерзости говорили ему его предки. Например: «Эй, Клеклек, забрось ногу на плечо, быстрее будешь идти!» Или такое: «А вот и четыре плюс три будет пять, он приперся опять, со своим костылем, который не может его догнать!» А бывало: «Эй, Мишель Жази, ты что не можешь поднять свою золотую медаль?» Такие родители не достойны жить на свете, господа.

После этих прочувствованных слов Берюрье вытирает вспотевший лоб. Затем он снова надевает свой картуз, поскольку он очень уважительно относится к своей иконографии. Он нутром понимает, что Берю без шляпы — это незавершенный образ. Это все равно, что Карл Великий без бороды, Жанна д'Арк без зова небес, папа Павел VI без «Боинга»!

Вернув себе шляпой полную значимость, он продолжает плыть по течению своей лекции.

— Но не следует при этом впадать и в обратную крайность, т.е. расхваливать их по поводу и без повода. Они меня прямо против шерсти гладят, эти родители, которые поют дифирамбы своим чадам, чтобы убедить себя, что их дети вылупились из задницы Гулливера! Послушаешь их, так выходит, что их недоносок заслуживает право на двойную порцию серого вещества. Они пересказывают их остроты, рассказывают о четверке с плюсом по арифметике, о похвальных отзывах учителякоторыйвжизниневиделтакогоспособногоученика! Все это враки! Остроты они прочитали в «Бабьих сплетнях», хорошие оценки получили не их чада, а они сами за решение задачек для них, а школьный учитель имел в виду не себя, а доктора Швейцера, который в далекой Африке учил умственно отсталых детей! Я вам, парни, подкину совет: когда вы будете иметь дело с родителями какого-нибудь вундеркинда, которые начнут вам заливать насчет успехов в школе своего парнишки, попросите показать его табель, и вы увидите, как у этих производителей гениев сразу поубавится спеси! Они моментально станут сдержаннее, потому что я скажу вам по правде: хороших во всех отношениях табелей не существует в природе. Либо его обладатель — просто больной пацан, у которого слабинка в гормонах, а щитовидная железа является питательной средой для посева бактерий. Безусловно, одни ученики сильны в математике, и для них нет секретов в извлечении корней; другие, еще безусловнее, пишут по-французски, не хуже, чем в программе радио на неделю «Говорит Париж»; третьи — могут наизусть рассказать о столице Ниагары — все это так. Но нормальный ребенок не может быть чокнутым по всем предметам, я это категорически утверждаю!

Сложив руки на груди, я слушаю его, смеюсь вместе со всеми над его каламбурами и при этом восхищаюсь силой его здравого смысла. Какой неудавшийся мыслитель в своем роде! И как он прав, до самой глубины своих крайностей!

А он продолжает вещать со своей эстрады.

— У меня разрывается сердце, когда я вижу, как бессердечно мамаши силком тащат в школу обливающихся слезами малышей. Те даже пятки вместе соединяют, как в мультфильмах, . лишь бы не идти в школу. Но безжалостные матери кричат: «А ну, иди!» И что удивительного в том, если в один прекрасный день они откажутся идти на войну? Ведь матери силой волокли их на нее, когда они еще были совсем пацанами?

Не надо, — с дрожью в голосе восклицает он, — не заставляйте их! Хотя мы живем в развитую эпоху, к счастью, еще остались профессии, где не обязательно уметь читать: например, заправщик на бензоколонке. И такие, где совсем не обязательно уметь писать: депутаты и маникюрши.

Он собирается развить свою мысль, но тут открывается дверь и входит директор. Все встают. Все, кроме Берюрье, естественно.

Босс извиняется перед господином преподавателем за то, что прервал его урок. Но ему нужно сделать важное сообщение.

— Господа, — говорит он, — президент Республики Рондурас, его Превосходительство Рамира Рамирес, находящийся в настоящее время с официальным визитом во Франции, изъявил желание посетить нашу школу, что является большой честью для нашего заведения.

Все громко аплодируют.

Но директор охлаждает энтузиазм слушателей:

— Это посещение из-за плотной программы пребывания президента состоится в эту субботу. Следовательно, все выходы в город в этот день отменяются. Извольте принять все необходимые меры, — говорит он.

И выходит.

— Извольте принять все необходимые меры! — скалится один южанин приятной внешности по фамилии Балошар. — А какая необходимость приводить к нам этот племенной скот, если мы сами могли сходить посмотреть на него?

Товарищи недовольны. На кой черт им сдался этот Рамирес. У некоторых жены живут в отеле «Нервная блоха», и они ломают головы над тем, хватит ли у его благоверной деньжат, чтобы оплатить гостиницу до следующего воскресенья. Женщины, которые не обладают достаточной финансовой дальностью плаванья, просто будут вынуждены зайти в промежуточный порт, либо дозаправиться в пути!

— Заткнитесь, мужики! — вдруг взревел потерявший терпение Берю. — Книга жалоб в соседней комнате, первая дверь налево. Завтра среда, поэтому, чтобы ваши легкомысленные жены могли совершить плавание без лоцмана, пошлите им НЗ, на случай стихийного бедствия!

Остудив таким образом разгоряченные головы. Толстяк отпивает из бутылки стакан мудреца и продолжает.

— Я хочу перейти к сложному разделу детства: дружбе.

Предки всегда стараются подыскать вам в качестве товарища по играм какого-нибудь типчика одного с вами пола, чтобы вы не скатились на тропу распутства. Но, по моему мнению, они попадают пальцем в небо по самый локоть. Если бы мальчику сразу объяснили, чего не хватает у девочки, а девочке — что за багаж сверх установленной нормы носит при себе мальчик, все было бы гораздо проще, и в будущем у детей не развились бы достойные сожаления наклонности. Сколько женщин пристрастились к задним ножкам по-лесбийски и сколько мужчин превратилось в гомозадиенсов только потому, что, когда они были пацанами, свои первые контакты они имели с индивидами и индивидицами своей категории?

Возьмем пример, который я хорошо знаю. Мои родители, я вам на это уже указывал, были людьми скромных экс-традиций, но у них хватало ума не знать, куда его девать, этот ум. Они мне позволяли шататься с местными девахами столько, сколько я хотел.

Поэтому вы можете констатировать, что я остался нормальным мужиком.

У меня девиз бойскаутов, ребята, — всегда готов! Наряду с этим у меня были соседи Ланфутре, которые регулярно совершали омовение в церковной кропильнице. Цвет лица, как у не совсем свежей рыбы, взгляд, как шлейф подвенечного платья невесты, шмотки цвета замшелой стены, вы усекаете?

Они запрещали своему отпрыску Франсису гулять с девочками. Я помню однажды отец Ланфутре застукал его за беседой с дочкой почтальона, и из-за этого в святозадой семейке произошла чудовищная коррида! Отец драл его, как жакову козу. Вопли Франсиса было слышно на другом конце деревни! Он, наверное, все четки перебрал, читая на коленях молитвы в погребе! Его окропили святой водой. Эти Ланфутре даже вызвали дежурного священника, как для соборования умершего. Из этого дряного мальчишки, из этого похотливого распутника нужно было изгнать дьявола! Иначе — в ад без пересадки! Прямым рейсом кампании Эр-Сатана. Я не знаю, удалось ли славному кюре вытащить из Франсиса дьявола за хвост. Аббат Мишю совсем не походил на охотника на демонов. Его больше всего интересовала обильная и изысканная жратва типа куропатки с тушеной капустой и рагу из телятины под белым соусом по-домашнему. Но поскольку Ланфутре имели связи в епархии, там были вынуждены выказать семье свою симпатию. И немножко пропесочили мальчишку. Что-то вроде маленького благословения накоротке! Так вот, после этого печального события Франсис Ланфутре никогда больше на девок не глядел. Он стал похожим на старую восковую свечу из склепа. Когда он ходил делать пипи, то надевал боксерские перчатки и обращал взор к небу, глаза в глаза, пока опорожнялся его чудаковатый, на букву "м", мочевой пузырь. Короче, в прошлом году я встретил его у мадам Артура, где он исполнял номер травести. Шарахаясь от женщин, как черт от ладана, он сам стал как женщина. Пусть этот урок послужит вам примером.

Нравоучитель долго всматривался в нас створоженным взглядом.

— Вы улавливаете мою мысль, ребята? — обеспокоенным голосом справляется преподаватель хороших манер.

— Да, мсье! — во все глотки вопим мы.

Толстяк снимает свой левый ботинок, помогая себе правым ботинком. Он потирает ушибленное колено, скривив сверх всякой меры в гримасе лицо, — Что-то у меня с ногой не ладится! — ворчливо произносит он. — Нет среди вас какого-нибудь головастого, который изучал медицину?

Ни секунды не раздумывая, я поднимаюсь.

— Есть, мсье преподаватель.

Он хлопает ресницами.

— Посмотрите, что с ней, — с теплотой в голосе говорит он.

Как и сегодня утром в кабинете директора, Немыслимый спускает штаны. Смех в зале. Видение Апокалипсиса! Вид Берю со спущенными штанами, в застегнутом на все пуговицы пиджаке, со смятой шляпой, в серо-белых (или бело-серых) длинных трусах с заплаткой из сатина в цветочек приводит всех в шоковое состояние! Сетчатка вашего глаза не может выдержать этого! Она застигнута врасплох, бедняжка! Она трепещет! Она восстает! Она хочет понять!

Толстый показывает на огромное, распухшее, посиневшее, вздувшееся, глянцевое, водянистое, пористое, раздутое, круглое, как подушка, и увеличенное в десять раз колено:

— Вот предмет, — говорит он мне. — Что скажете?

Я рассматриваю колено. Берю рассматривает меня. Мы оба задумываемся.

— Следовало бы сделать прокол! — заявляю я. — Там полно воды!

Он нахмуривается.

— Я не туалетный бачок, — мрачно произносит он. — Я воду люблю в анисовом ликере, и точка!

Затем он внезапно замолкает. Один глаз у него становится больше другого! Он медленно, не спуская с меня глаз, почесывает колено.

— Снимите-ка ваши окуляры, дружище, — просит он.

Я подчиняюсь. Толстый качает головой.

— Хорошо, благодарю вас, вы можете вернуться на место!

Я было подумал, что он узнал меня, но нет. Цвет кожи и усы сбили его с толку.

Берю медленно натягивает штаны. Под его взглядом императора Рэкса кудахтанье в зале прекращается; он гасит его, как струей из брандспойта.

Большим и указательным пальцем он потирает мочку уха. Ураганный гнев Берюрье выходит из-под контроля. Усмирить его не сможет никакая система защиты.

— Что же это такое, стоит сделать паузу, — взрывается он, — и вы тут же начинаете бузить! В вашем-то возрасте! И вам не стыдно! Достаточно показать вам мое колено, и начинается черт знает что! Вы мне просто противны. Если бы у меня до такой степени не было развито чувство долга, я бы собрал манатки, и тогда вы бы стали изучать прекрасные манеры с моей ж…!

Он успокаивается, обрадовавшись вдруг какой-то мысли.

— Вы, как дети, — с нежностью произносит он. — Самые настоящие. Покажи вам палец, и вы будете смеяться. Все еще дети! Им говорят о серьезных вещах.. А стоило мне показать им мое колено, как на них будто чума напала. Послушайте, парни, я, конечно, не из похоронного бюро, но мне же надо соблюдать свой стандинг преподавателя. А что сказал бы директор, если бы увидел такой бардак? А я, как бы я объяснил ему такую недисциплинированность?

Умиленные и побежденные, мы хором скандируем:

— Простите, мсье.

Берю подмигивает нам.

— 0'кей, я отпускаю грехи. А теперь давайте рассмотрим, как должен себя вести ребенок в классе.

Он листает свою книгу и время от времени иронически произносит: «Не согласен! Не согласен!», что предвещает нам радость послушать его поправки к тексту.

— Послушайте это, — говорит он, — не отрывая своего здоровенного рубильника от книги. И зачитывает следующий приятный текст:

"В ряде случаев преподаватель, называемый тогда воспитателем или учительницей, прикрепляется к дому.

Его комната располагается рядом с комнатой ребенка, которым он руководит; он вместе с ним ест, прогуливает его и почти всегда не расстается с ним.

За столом или на обеде его обслуживают после других, но перед ребенком.

Правила приличия требуют, чтобы мать присутствовала на уроках своей дочки, если преподаватель мужчина; она также может присутствовать на некоторых уроках своего сына, чтобы повысить свое образование и в случае необходимости помочь сыну при приготовлении домашнего задания.

Нет ничего более прекрасного, чем молодая мама, с трудом осваивающая систему склонения по падежам в латыни, чтобы оказаться полезной своему ребенку.

Эти усилия не напрасны, так как сыновья сохраняют в душе уважение и почтение к своей матери, которые ничего не может замарать"[14].

Берю останавливается, чтобы перевести дыхание.

— Вы сами видите, что не нужно принимать за чистую монету все, что написано в книжках! Один воспитатель для одного единственного ученика, да это же скандал в нашу эпоху, когда система образования докатилась до того, что школьных учителей стали набирать из полковников! Хотя, с другой стороны, это прекрасно характеризует менталитет этих ушедших времен. Учитель, который на краю стола трескает объедки! А мадам, которая присутствует на уроках, чтобы защитить девственность так называемой мадемуазель! Вы представьте только, как, должно быть, блестели гляделки у этой дамы, когда она смотрела на этого красавчика лиценциата в то время, когда он вел урок. А какие сногсшибательные вещи творились в соседнем будуаре, когда у пацана была перемена. Малого виконта отправляли в сад пожевать бутерброды и проветрить легкие. А ловкий учитель, в то время как слуги скребли полы, а месье хозяин жарил в городе свою танцовщицу, заставлял хозяйку повторять на своей манер склонение падежей в латыни и в дополнение к программе глаголы первой группы: я тебя люблю, я тебя целую, я тебя ля-ля-ля! Неплохое местечко для смекалистых мужиков, у которых немножко жжет внизу живота, я думаю!

Он пожимает своими мощными плечами кетчиста и со смаком еще раз читает последний абзац:

«Эти усилия не напрасны, так как сыновья сохраняют в душе уважение и почтение к своей матери, которые ничего не может замарать».

Он долго и мрачно смеется, от чего его физиономия теряет свою привлекательность.

— Моя старушка не только не знала, что такое склонение в латыни, но даже не умела читать по-французски. И при всем при этом я не перестал ее уважать, парни. И хотя она не помогала мне делать уроки, я ее по-прежнему почитаю. Да, по-прежнему.

Он вытирает две крупные мужские слезинки честного человека, высмаркивается и продолжает с пафосом:

— Если верить этим Учебникам, то выходит, что только в свете умеют любить себя и вести себя. И если вы хотите быть культурным, надо нанять воспитателя. Чепуха! В деревне у меня была славная учителка. Ее муженек учил больших ребят, а она недомерков. Право принести ей цветы мы завоевывали кулаками. Раннюю клубнику приносил ей тот, кто первым набирал лукошко. Я даже кролика свистнул для нее из родительского крольчатника, когда однажды ее улыбка ударила мне по мозгам, как сенная лихорадка. Что доказывает, что в деревенской школе, как и в другом месте, тоже умеют играть в деликатность, и часто даже лучше!

Он вздыхает, устремив взгляд в прошлое:

— Я до сих пор ее вижу, эту славную учительницу. Брюнетка, а взгляд такой, что у меня слезы на глаза наворачивались. Однажды она забеременела, и весь класс стал как бы рогатым. Наша печаль возрастала по мере того, как округлялся ее живот. Малыш, которого она вынашивала, был своего рода новеньким, которого она предпочла всем остальным. Своего мальчишку она родила в четверг, потому что была очень добросовестной училкой. На несколько дней два класса объединили вместе, и с нами занимался ее муж. Моя мать испекла торт для дамы. Когда я принес его учителю, он сказал мне: «Дорогой Александр-Бенуа, поднимись к ней и сам преподнеси торт». Я ног под собой не чувствовал от радости, пока поднимался на второй этаж. Тем более, что это было первое мое посещение их квартиры. Для меня это было таинство. Я постучал, она крикнула, чтобы я входил.

«Сюда!» — позвала она каким-то ватным голосом.

Я толкнул другую дверь, в ее комнату. Если бы вы только видели, какая она была бледненькая в своей постели! Ее сосунок сосал ее грудь. Я чуть было в обморок не упал, когда увидел, с каким остервенением этот обжора впился в эту прекрасную с синеватым оттенком сиську. По позвоночнику прошел озноб.

Ничего не соображая, я положил торт на кровать. Меня качало, как пьяного. Я запомнил только запах, запах только что родившихся крольчат.

«Очень мило, Александр-Бенуа. Передай спасибо твоей маме».

«Да, мдам».

«Садись».

Какой кошмар! Я сел прямо на торт. Шоколадный торт с кремом. А тогда мне показалось, что я сел на перину.

«Ты хорошо выучил таблицу умножения?» — спросила она меня, пока ее ненасытный сынок доил ее, как дикарь.

«Да, мдам».

«Расскажи ее мне!»

В таблице умножения, за исключением цифры "5", я никогда не был суперменом. Ну, я и стал рассказывать на цифру "5". Она рассмеялась. Она догадалась, что я выбрал самое легкое, но со своим дитем у груди она была сама благожелательность. А я, еле ворочая языком, блеял, что пятью пять будет тридцать пять! Я хотел ей выдать что-нибудь по первому классу, самое трудное, например, таблицу на "9". Но это было бы слишком рисково!

«Очень хорошо, Александр-Бенуа».

Мне захотелось стать ее дитем и присосаться к другой груди. Не потому, что я развратный человек, нет, а потому, чтобы стать ближе к ней, стать ее вещью, иметь больше права любить ее.

Я пробормотал «до свиданья». Ноги у меня дрожали, когда я спускался по лестнице. И тем не менее я гордился, что мне оказали такую честь. Я возвращался в класс гордый, как вша. Я говорил себе, что я их всех переплюнул, моих дружков-приятелей, что я навсегда обеспечил себе положение вожака. Я уже посматривал на них свысока. От гордости у меня мутилось в глазах. Но когда я вошел в класс, они стали тянуть вверх руки, щелкать пальцами и вопить во все горло: «Мсье, мсье! Берюрье нас… в штаны».

Торт!

Он улыбается, вспоминая те далекие дни, и прочищает горло.

— Я немного уклонился от темы, но я хотел вам сказать, что для формирования индивидуума нет ничего лучше, чем деревенская школа. Это единственный момент в жизни, когда люди по-настоящему равны, за исключением небольшого умственного неравенства, которое их разделяет. У меня не было способностей. Однако я сохраняю самые теплые воспоминания об этом времени. Я очень любил свой класс с развешанными по стенам картами Франции и высушенными травами, наклеенными на черный картон. Я помню, что у нас было дежурство по чернильницам. Чернила в то время были фиолетовыми. Однажды подошла моя очередь доливать в чернильницы. Я не был таким ловким, как бармен, поэтому все время переливал, и при неосторожном движении чернильницы могли пролиться. Поэтому лишние чернила я отпивал. И рот у меня был весь фиолетовый. Когда я в тот день пришел из школы домой, моя мать подумала, что я подцепил какую-то ужасную болезнь. В то время как раз много болтали о голубой болезни. Чтобы привлечь к себе интерес, я сделал вид, что мне плохо. Отец быстро запряг лошадь и, повез меня к врачу. Мой папаша представлял себя Бен Гуром[15] и во всю мочь гнал лошадей, опасаясь, что я могу испустить дух в дороге. Доктор Сильвэн, со своей седой козлиной бородкой и окулярами, был малый не дурак, и нечего было надеяться на то, что он примет чечевицу за фасоль.

Он сразу все усек с одного взгляда.

«Твой кретин напился чернил», — сказал он моему папахену. В то время лекари еще не покупали себе спортивные автомобили, поэтому денег за прием он с нас не взял. И тем не менее, едва мы вышли из кабинета, отец мне устроил порку по-домашнему. Кнутом! Больше всего мне доставалось от кончика кнута. Он при ударе обвивался вокруг ног и оставлял кровавые пунктиры на нежной коже икр.

Берюрье мощно ударяет кулаком правой руки в ладонь левой.

— Я дам вам один хороший совет, еще раз. Никогда не злитесь на учителей и учительниц. Они знают свое дело. Если ваш малый приносит из школы единицы, значит он заслужил их. Не уподобляйтесь тем скандальным типам, которые после уроков спорят и лезут в драку с учителями из-за того, что те не признают в их чаде гения. Не нужно силком заставлять работать ребенка и даже ходить в школу, если у него нет желания. А уж если он ходит в школу, дайте учителю полную свободу действий и не мешайте ему.

Прежде чем перейти к главе «Первое причастие», я хотел бы поговорить об уважительном отношении детей к старикам. Не позволяйте им дурачиться над ними, показывать им язык или таскать их за бороду, короче, изводить их. Если вы проявите в этом вопросе слабость, это вам аукнется в будущем, и не мудрено, если ваши дети будут прикладывать к вам руки. А между тем оплеуха — это не лосось, здесь нельзя плыть против течения.

Он срывает с головы шляпу и обмахивается ею, как веером. Потом откупоривает вторую бутылку. Пока он пьет, дверь приоткрывается, и в нее просовывается огненная физиономия Матиаса. Рыжий оглядывает аудиторию. Такое впечатление, что он ищет меня. Я привстаю, чтобы обратить на себя его внимание. Он замечает меня и энергичными жестами делает мне знаки выйти к нему. Ну-ка! Ну-ка! Уж не случилось ли что-то наподобие Трафальгарского сражения?

Долго не думая, я поднимаюсь и иду к выходу. Но преподаватель Берюрье имеет на этот счет иное мнение и резко окликает меня.

— Эй, Подснежник, кто вам разрешил выйти из класса?

— Меня вызывает преподаватель пулевых отверстий, — оправдываюсь я.

Толстяк, который еще не знает, что Матиас работает в этой школе, взрывается:

— Да что вы говорите! Это надо же, оказывается, в этой школе коллеги позволяют себе вносить мастурбацию на моем уроке! Придется мне их тоже поучить хорошим манерам.

Он, взбешенный, опережая меня, бросается к двери.

При виде Матиаса у него от изумления широко раскрываются глаза.

— Почему, почему, — заикаясь произносит Распухший. — Ты здесь!

Друг Матиас делает еще более удивленный вид, и оба господина делятся друг с другом новостями о своих новых назначениях.

Я, как воспитанный слушатель, ожидаю окончания взаимных поздравлений, стоя в двух шагах позади Берюрье.

Обнаружив меня за своей спиной, Берюрье качает головой.

— Так это он тебе нужен. Рыжий? — обращается он с вопросом к своему достопочтенному коллеге.

— На два слова, если позволишь, — отвечает Матиас.

Толстый с недовольной миной утвердительно кивает головой.

Он говорит «до завтра» своему рыжему товарищу, поворачивается и, прежде чем подняться на эстраду, говорит мне прямо в лицо:

— Послушай, Сан-А. Я пока не просекаю, что значит весь этот шахер-махер, но у меня такая мысль, что здесь попахивает дерьмом. Если ты не хочешь, чтобы я умер жестокой смертью от чрезмерного любопытства, приходи сегодня вечером в мою конуру и объясни, в чем здесь дело.

Он с важным видом поднимается на эстраду, а я с идиотским видом остаюсь на месте.

— А я-то верил в силу своего преображения, — вздыхаю я, чтобы скрыть свое огорчение.

Но Матиасу не до смеха.

— Что новенького? — интересуюсь я.

Он морщится.

— Мне домой названивал целый день какой-то тип. Он сказал жене, что позвонит еще, ровно в десять. Ей показалось, что у него иностранный акцент и резкий голос.

— И от этого ты такой расстроенный! — говорю я немного сбитый с толку его паническим видом.

По-моему, вся эта история достала его до копчика, и он того и гляди совсем потеряет рассудок от страха!

— Меня больше всего беспокоит, — шепчет Рыжий, — что они принялись за мою жену. А в ее положении…

Я его успокаиваю с раздражением в голосе.

— Да никто за нее не принимается, идиот! Ведь они просто попросили тебя к телефону, а это, насколько я знаю, нельзя назвать насильственными действиями! Кроме того, ничто не подтверждает, что лицо, которое желает с тобой поговорить, имеет дурные намерения. Напротив, его настойчивость успокаивает меня. Кто будет целый день названивать человеку, которого они уже дважды пытались отправить на тот свет!

Он соглашается с этими доводами.

— Все же, — вздыхает будущий папа, — у меня, господин комиссар, есть задняя мысль. И достаточно хорошо зная вас, я думаю, что она у вас тоже есть, — добавляет хитрец.

Я смотрю на свои золотые. Они показывают 9 часов 10 минут.

— Сколько до тебя добираться, мэн?

— Минут пятнадцать.

— Хорошо. Я досижу до конца лекции, чтобы не вызывать подозрений, и поедем к тебе.

Его сияющая физиономия расплывается в улыбке.

— Какой вы хороший, господин комиссар.

Я прощаюсь с ним и возвращаюсь на свое место.

Его Высочество с упоением рассказывает о первом причастии. И изредка в упор смотрит на меня. Своим презрением он хочет наказать меня. Он полон решимости проучить меня за мою скрытность.

— Господа! — с пафосом взывает он, — я снова ссылаюсь на мой учебник, и вот что я читаю по поводу праздничного обеда по случаю первого причастия.

Он прочищает голосовые связки и зачитывает:

"Скатерть и салфетки на столе должны быть белыми, посуда, хрусталь все белое. Цветовое убранство должно быть девственным и весенним: цветущие ветки яблонь, черешни, боярышника.

Очень мило будет выглядеть на столе большой лебедь из белого фарфора, спина которого сделана о виде кашпо. Туда вставляют ветку белой азалии. Блюда тоже белые. Вот некоторые блюда, которые можно подавать к столу по такому случаю: суп из устриц, редиска, рыба в белом соусе, курица в белом соусе, творог и взбитые яйца"[16].

Уязвленный до глубины души, он отбрасывает в сторону свою книгу.

— Вот здесь, ребятки, нельзя перегибать палку. Девственные тона годятся только для рассказа «Ночное бдение в хижине», Многие первопричастники еще до того, как забраться на алтарь, уже не раз забирались на свою горничную или обследовали шахты для размещения ракет у приятельниц маман. Если говорить обо мне, то я сводил своего Ваньку-Встаньку в цирк на премьеру мирового масштаба ровно за неделю до причастия. Он прищуривает свои милые детские глаза. В этот вечер он определенно настроен на волну воспоминании.

— Это произошло так, — говорит он. — После уроков я собирался прошвырнуться к сараю на берегу реки, где мясник пускал кровь своей скотине. Меня всегда тянуло к мясу. Я подавал этому живодеру инструменты, а он в знак благодарности давал мне выпить кружку теплой крови, что для детей является самым лучшим тонизирующим средством! Как-то он просит меня сходить к нему домой за фонарем «Летучая мышь», потому что стало уже темнеть. Я лечу в мясную лавку. За прилавком никого. Я прохожу за прилавок внутрь, стучу никто не отвечает. Тоща я одним мигом поднимаюсь на второй этаж, и что же я вижу? Мадам Мартинет, жена мясника, стоит голая перед зеркалом и принимает позы на манер Брижит Бардо. Прекрасная женщина, хотя и усатая. Задок как багажник у американского лимузина, волосатые ляжки, и цицки, как два холма, хоть палатку между ними разбивай! Она не слышала, как я вошел, и продолжала изображать из себя кинозвезд; вполне возможно, что она представляла себя Марлен Дитрих, выгибаясь перед трюмо, или видела себя между ног красавчика капитана полка спаги из фильма «Ворота в пустыню». У меня, Берю, язык отвис на метр двадцать! Я так тяжело задышал, что она в конце концов меня заметила. Сначала она прикинулась возмущенной и хотела хорошенько отодрать меня за уши за то, что, я, дескать, маленький развратник и только притворяюсь паинькой, и что я любитель подглядывать в замочную скважину и вообще. Но по выражению моих моргал она вычислила, до какой степени я был потрясен увиденным. Женщины, будь то жена мясника или сама Симона де Бовуар, на расстоянии улавливают дрожь, которая пробегает по нашей коже.

«Ты что, в первый раз видишь обнаженную женщину, маленький разбойник?» — заворковала она.

«Да, мдам,» — бормочу я, еле ворочая языком, потому что говорить членораздельно я не мог из-за нехватки слюны.

«И что же ты ощущаешь, негодник ты эдакий?»

А так как я не мог выдавить из себя ни одного слова, она захотела сама проверить, что я ощущаю. И сразу же стала называть меня мужчинкой. А я повел себя так, как будто я на самом деле был им. Разве это не похвально, в двенадцать-то лет, а?

Когда я принес мяснику его «летучую мышь», он в знак благодарности подарил мне рог телки, с которой он перед этим содрал шкуру. С тех пор я храню его, как память.

Так вот, несколько дней спустя меня причастили. Но я не исповедовался. Потому что вы должны сами догадаться, что я не мог все это рассказать священнику, который тоже был своим человеком в мясной лавке! Вы только на минутку вообразите, что могло произойти, если бы мадам моя мать всю эту церемонию обставила по-девственному и по-весеннему! О чем напоминали бы мне, удальцу-молодцу, цветущий боярышник, белый лебедь с веткой азалии в заду и непорочная жратва, хотел бы я у вас спросить? С другой стороны, белая жратва, по моему мнению, — это не цимус. Меня просто ужас берет от бледноватой жратвы. Обед без красного мяса и без винного соуса, парни, это уже диета, а на обеде по случаю первого причастия диету не соблюдают.

Давайте вкратце рассмотрим конец застолья.

Что касается сальных шуток, их можно рассказывать только после того, как ребенок отправится на вечерню. Вечерня, как я себе мыслю, и была придумана специально для того, чтобы после десерта гости могли почесать языки, не шокируя причастника.

Берю вытирает пот со лба.

— Не забывайте, что это очень серьезная церемония. Например, в церкви не следует шутить над ребенком, когда он возвращается после причастия на свое место, протискиваясь мимо вашего стула. Не говорите ему: «Ну что, винца испил, Теофил», даже если его зовут Теофил, что хорошо рифмуется с «испил».

Теперь церковь не запрещает завтракать до причастия, но я рекомендую не выходить за рамки. Если только самую малость: пару яиц с ветчиной или холодную отбивную на скорую руку и стаканчик водки, для храбрости и прочистки внутренностей. Давайте не будем забывать, что причастие — это таинство, и если вы хотите заработать себе премиальные талоны в рай, на будущее, лучше все делать с чистой совестью.

Помимо всего прочего, — продолжает Неистощимый, — какие подарки можно дарить первопричастнику?

Он снова хватается за свою книгу.

— Вот, что они говорят об этом: «Набожные книги: Подражание Иисусу Христу, Подражание Пресвятой Деве Марии, Введение в набожную жизнь. Гимны великомученика и т.д.».

Оторвав шнобель от книги, Берю недовольно и энергично кривятся:

— Слишком серьезно! Первопричастник — это ребенок, не надо иссушать его молодые годы грустным чтивом. Я так мыслю, что ребенку будет гораздо интереснее возиться с игрушечным набором «Сделай сам», настольными играми «Зорро» или «Кто быстрее».

Его Высочество спускается с эстрады, засунув руки в карманы и слегка припадая на одну ногу из-за своего травмированного колена. И начинает прохаживаться между рядами, как Наполеон по лагерю накануне сражения.

— Недалекие люди, — заявляет он, — так и норовят споить первопричастника за обедом. Это подло. У первопричастника очень напряженный день, и он должен воздерживаться от спиртного. Следовательно, ему можно выпить только вечером. Но даже и в этом случае не угощайте его коктейлями, которые не переносят его внутренности. Если это происходит в семье буржуазии, надо накачивать его шампанским. В простых семьях лучше подойдет столовое красное. Но только не белое: оно нервирует. А когда парнишка назюзюкается, не говорите ему с издевкой: «Послушай, дурачок, хорошо, что Иисус умел ходить по воде, иначе от той дозы, которую ты принял, его бы хватил водяной удар». Ведите себя достойно до самого конца!

Толстяк замирает, как изваяние, напротив меня и долго смотрит на меня грозовым взглядом. Затем вскидывает вверх руки красноречивым жестом «яваспонял»

— Я подведу итог, ребята.

По аудитории проносится ветерок разочарования.

— Уже, — все разом вздыхают слушатели.

Славный Берю смотрит на свой будильник.

— Я мог бы еще долго чесать языком по этому поводу, но надо уметь обрезать тему.

Резюме: мужчину делает ребенок, — возвещает он. — Поэтому хорошо дрессируйте своих пацанов и будьте терпимы к чужим пацанам. Не бойтесь лишить их десерта, тем более, если его не очень много, и вы сами его любите! Постоянно вдалбливайте им в голову, что жизнь — для всех, и для того, чтобы жить хорошо, надо быть свободным и иметь что пожрать. Лучше не иметь рыбный сервиз, а иметь рыбу, не иметь в буфете серебряных вилок для бараньей ножки, а иметь эту ножку на столе. Научите их, парни, ничего не бояться: ни холодной воды, ни девчонок, ни китайцев. Не давайте им слишком много бабок, не разодевайте их в пух и прах. Пусть они верят в бога: вдруг он есть на самом деле. А глазное — и я на этом настаиваю — помогайте им развлекаться: как они хотят и как могут. Не надо быть скрягами. Пусть они ругаются по-матерному, подсыпают в еду чихательный порошок, привязывают кастрюли к собачьим хвостам, плавят в ложке свинец, устраивают соревнование, кто громче пернет, читают книжки Сан-Антонио, ходят в зоопарк Жана Ришара, засовывают в конфеты чеснок, рассказывают анекдоты о мальчике, который приходит в аптеку купить презервативы и говорит: «Дайте мне всех размеров — это для моей старшей сестры, которая едет отдыхать на море на попутных», говорят каламбуры, играют в клоунов, в министров, выступающих по телеку, короче: нужно использовать все юморное для увеселения их селезенки.

После сердца у мужчины самая ценная вещь — селезенка! На этом я сматываю удочки. Чао, мужики! И до завтра!