Старгородские Тайны

Глава двенадцатая,

Спал я беспокойно. Отвратительно, надо признать спал. Таких ярких, подробных и продолжительных кошмаров мне уже давненько видеть не приходилось. Не удивительно, что сон свой я целиком почти запомнил.

Первым делом очутился я в сытном ряду на слободском торжище и возле лавки со сладостями нос к носу с воеводою столкнулся. Увидев меня, Ярополк Судиславич вдруг затрясся и на глазах у всего честного народа принялся василиском оборачиваться. Не дожидаясь, пока у него змеиный хвост, чешуя и клюв отрастут, я со всех ног прочь кинулся. Но куда бы я ни сворачивал, во след мне холодный, замогильный голос воеводы летел:

– Стой, Емеля! Обернись и в глаза мои посмотри!

Я знал, что слушаться его нельзя, но какая-то сила упорно мою голову назад поворачивала. В последнюю секунду успевая отвести глаза от убийственного взгляда василискова, я продолжал петлять между лавками. А за спиной у меня тяжёлые шаги чудовища грохотали.

"Отчего же так тихо вокруг? – не сбавляя шага, подумал я. – Почему никто не кричит и не убегает вместе со мной?"

После ещё одного поворота причина всеобщего молчания объяснилась. Видимо, я успел сделать круг по торжищу и вновь в сытном ряду оказался. Здесь по-прежнему было многолюдно, но ни один из торговцев не пытался нахваливать свой товар, а покупатели не старались попробовать его на вкус. Все стояли неподвижно, как… окаменевшие?!

Ошеломлённый таким ужасным открытием, я на миг перестал за дорогой следить и тут же пребольно с кем-то столкнулся. Упал, измазал в грязи новую рубаху и оглянулся на того, кто так несчастливо мне дорогу заступил. И если бы уже не лежал на земле, там же от ужаса и отчаяния оказался бы. Передо мной, наполовину засунув в кошёлку свежекупленный калач, стояла моя хозяйка, бабка Милонега. Каменная, если кто ещё не догадался. Стояла и улыбалась навеки застывшей улыбкой.

Не знаю, как пережил бы я такое потрясение, но тут, к счастью для рассудка моего, первая часть сна оборвалась.

Следующее видение. Огороженная частоколом поляна в Древнем бору, мне уже знакомая. Правда, раньше я её издали видел, а теперь внутри изгороди очутился. Рядом со мной косматые лешаки растерянно в кучку жмутся. Перепуганы они настолько, что даже трескотню свою малопонятную прекратили. И было с чего оробеть! Вокруг них, тяжело ступая и внимательно оглядывая каждого тусклыми, серыми, немигающими глазами, с кнутами в руках гороподобные волоты бродят. И я догадываюсь, кого они ищут. Меня, кого же ещё! А чуть в стороне с магическим кристаллом в руках Севка стоит, в глубину камня смотрит и приговаривает:

– Ищите, где-то здесь он должен быть!

А с небес на всё это беззаконие великий бог Сварог, ликом князя Владимира напоминающий, со вздохами взирает и приговаривает:

– Ох, как тут у вас не ладно! Надо бы всё исправить.

А сам с места не двинется и перстом единым не пошевелит.

А я на самом виду стою, ни кустика какого, ни ямки, чтобы схорониться, рядом нет. Сейчас заметят меня и всё! Через ограду мне не перебраться. Хоть бы среди лешаков затеряться, что ли?

Подбегаю я к толпе лесных обитателей и пытаюсь в самую середину её пролезть. А дед Радим, (как он-то здесь оказался?!), меня не пускает и ехидно этак приговаривает:

– Ты, паря, когда дньгу с мня брал, не пряталсь, дк и теперь, ёнть, не стесняйсь! Чо зслужил, то и в кошель пложил.

И выталкивает меня прямо перед неспешно обходящим толпу пленников волотом. А тот под ноги не смотрит, меня по сторонам выискивает. Вот он делает ещё шаг, и огромная, покрытая трещинами пятка приближается к моей голове. А я не в силах не то, что сдвинуться с места, но даже закричать.

Потом наступила темнота. Конец второй части.

Ёще в моём сне была наша изба в Беловодье. В углу три чернобородых упыря хлещут плетьми батюшку моего, верёвками к лавке привязанного. При каждом ударе он вздрагивает всею окровавленной спиной, но молчит упрямо, ничего мучителям своим не говоря. А у окна за столом купец Скоробогатов, Тарас Будилихо и русалка Дина преспокойно сидят, попивают чай, играют в дурня и лениво за поркой наблюдают. А купец ещё и упырей поучает:

– Бейте сильней! Всё он знает, просто сына выдавать не хочет!

Тут уж я не сдержался. Чтобы у меня на глазах над родителем там измывались? Не бывать тому! Я закричал, нет, скорее, зарычал во всё горло, кинулся батюшке на выручку… и проснулся.

Уже рассвело. В лесу вовсю птицы щебетали. В окно первый нерешительный луч солнца пробивался. У стола, словно в продолжение сна, стоял Тарас и в чашку себе из самовара чай подливал. А рядом на лавке спиной ко мне сидел какой-то человек в дорогом алом кафтане и тоже чайком баловался. К скамье той возле его ног тросточка была приставлена. Знакомая такая, кленовая, с узором травяным.

Ещё не до конца понимая, что происходит, я прямо-таки выпрыгнул из постели. Но даже шага единого в сторону двери сделать не успел. Гость обернулся и усмехнулся тонкими, чуть синеватыми губами, гоблинской бородкой обрамлёнными.

– До чего ж беспокойный ты парень, Емеля Перечин! Целыми днями где-то бегаешь, людей от важных дел отрываешь. И ночью тоже никак угомониться не можешь. А по утру, глянь-ка, снова куда-то собрался. Сел бы ты лучше, – воевода показал глазами на лавку рядом с собой и уже без улыбки добавил: – Всё одно – отбегался.

Я растерянно посмотрел на Будилихо, но тот лишь виновато руками развёл:

– А шо я мог зробить, хлопче, колы сам у воеводы в услужении. Хиба ж вин мени дав иначе в Старгороде так развернуться?

Что ж, теперь понятно, как Ярополк Судиславич здесь оказался. Не иначе, зеркальце Тараса ему помогло. Долго ли пару слов сказать?! А сам воевода, небось, и так в Древний бор собирался, беглеца разыскивать. Только что ж он меня ещё спящего не схватил? Не торопится, значит, уверен, что никуда я от него не денусь.

Я ещё раз оглянулся на дверь. За ней слышался шорох чьих-то тяжёлых шагов. Стерегут, стало быть.

– Правильно, не дёргайся понапрасну, – сказал воевода, мой взгляд перехватив. – Вокруг избушки полно моих ребят. В другой раз тебе уйти не дадут. Ты и так успел ещё один мой секрет выведать.

Я невольно глаза отвёл – уже и про это знает.

– Да, шустрый ты малый. Я вот думаю: может, взять тебя к себе. Богатырей у меня на службе множество, а вот тех, кто головой думать умеет – раз-два и обчёлся. Так ты ж, небось, от предложения моего откажешься? – Воевода Садок посмотрел на меня пристально и невесело кивнул головой. – Сам знаю – не согласишься. И напрасно. Ты ведь думаешь, я против князя что-то злое замышляю. А я его, напротив, поддерживаю всячески. Это Радька Тырин хочет княжеский венец своим богатством добыть. Да ещё боярин Осинский народ мутит, небылицы про князь-Владимира и сподвижников его рассказывает. Я же к власти не стремлюсь, мне и на своём месте привольно. Князюшка наш и так под мою дудку пляшет и души во мне не чает. И я за то его люблю искренне и от всех напастей оберегаю. А тех же василисков содержу на случай, если Тырины всё же верх возьмут. Вот тут-то я их в дело и пущу, и посмотрим, как тогда Радька запоёт.

– Ну, да тебе, я вижу, не любопытно всё это слушать, – воевода допил чай и с лавки поднялся. – И то верно, есть у тебя и поважней дела. Сказать по правде, я бы тебя всё одно не взял. Гордый ты больно, и себе на уме. Вот рыжий твой на всё готов, лишь бы позволили ему с кристаллом побаловаться. Он у меня ещё до чинов высоких дослужится. А с тобою, друг Емеля, мне проститься придётся.

От того, как спокойно он всё это говорил, у меня по спине мурашки поползли. Ведь не пугает меня воевода, так и сделает. И ничего изменить не возможно. Не с голыми же руками на него бросаться?! Сам-то Ярополк Судиславич хлипкий, не сильнее меня, но с ним рядом Тарас стоит. Эту скалу и дубиной прошибёшь. И вокруг избы Мор знает сколько молодцев гуляет. Видать, и в самом деле, отбегался ты, Емеля!

– Осталось нам с тобою одну загадку вместе разгадать, – продолжал воевода, зачем-то к двери подойдя. Как же ты из-под замка-то удрал? Сам наволховал, али помог кто? Нет, должен у тебя помощник сыскаться. Не мог же ты один всю стражу зельем сонным опоить?! У тебя его при себе и не было. Так как, мил человек, будешь сознаваться, или память твою просветлить надобно? Есть у меня один умелец – Добрыня Перстокрут. Очень любо ему с упрямцами по душам разговаривать. На другой день молчальники сами ко мне на беседу просятся. Всю правду выкладывают, даже то, о чём их и не спрашивали. Ну так что, – он открыл дверь и поворотился ко мне, – звать Добрыню-то?

А я всё молчал. И от страха, и оттого, что правду открыть никак не мог. Хоть и завлекла меня Дина в ловушку, и поклялся я навсегда её из сердца своего выкинуть, но предавать её не стану. Она ведь потом раскаялась и бежать мне помогла. И не её вина, что я снова в руках воеводы оказался. Сам попался, самому и отвечать. А ей и без того не сладко придётся. Не такой простак Ярополк Судиславич, чтобы дочку свою не заподозрить!

– А и не торопился бы ты, батюшка! – послышался вдруг ниоткуда звонкий девичий голос. – Ещё не все песни спеты, не все сказки рассказаны.

Прямо на пороге, словно бы из воздуха, русалка моя вдруг объявилась. Всё в том же синем сарафане, только платок лазоревый, шерстяной на плечи накинут. И в руках у неё шапочка кожаная, с крохотным камнем-яхонтом на маковке. А вокруг него руны начертаны. Тут уж не надо ни волхвом, ни даже учеником его быть, чтобы шапку-невидимку признать.

– Дина, доченька, как же ты здесь очутилась? – ласково произнёс воевода, не желая показать, что он раздосадован её появлением. – Ты ж спала.

– Спала батюшка, – кивнула русалка, в мою сторону так ни разу и не взглянув. – Спала, пока действие зелья сонного не закончилось. А потом отправилась тебя искать.

– И зачем же я тебе понадобился, Динушка? – Яроплк Судиславич продолжал из себя заботливого отца изображать. Но тревожный прищур серых глаз сразу его подозрения к дочери своей выдал. – И как это ты про зелье вызнала?

– Полно тебе, батюшка представления устраивать! – холодно ответила Дина. – Али я не знаю тебя?! Сразу ведь догадался, что я Емелю вызволила.

Воевода деланно изумился. И я тоже, только уже искренне. Зачем она призналась? Мне она ничем помочь не сможет, а на свою голову беду непременно накличет. Но дочь воеводы, похоже, по-иному думала.

– Пусть мордоворот твой за дверь выйдет, – она коротко в сторону Тараса кивнула. – Разговор у нас будет долгий и для чужих ушей не предназначенный.

Будилихо аж взвился весь, не привык гроза слободского торжища к такому обращению. Но стерпел и лишь на воеводу вопросительно посмотрел. А тот ему молча на дверь указал. Не время, конечно для злорадства, но и я над Тарасовым унижением в душе посмеялся. Как ни крути, предал он меня и вот что в награду получил.

– Ну и что ты мне сказать собиралась, доченька? – спросил, едва закрылась дверь, воевода. И ни голос, ни глаза его ничего хорошего не предвещали. – Только постарайся покороче. Не видишь разве, – поворот головы в мою сторону, – занят я.

– Нет, уж, – холодно улыбнулась она, – позволь, батюшка я всё тебе выскажу. А там, глядишь, и дело твоё уже не таким срочным покажется.

– Да ты никак спорить со мной решилась, доченька?

Глаза воеводы уже молнии метать начинали.

– И не только спорить, батюшка, а и приказывать тебе.

– Вот как?!

– Именно так.

Про меня, похоже, они позабыли. Стояли один против другой и в гляделки играли. И что удивительно, Ярополк Судиславич первый взгляд отвёл.

– Ну, говори, коли так.

– Я, батюшка, для тебя за этот год много разговоров чужих подслушала, – начала Дина, словно и не заметив своей маленькой победы. – А вот ты, видать, подзабыл, что и твои беседы тайные мне также слышны. И мне о делах твоих многое известно. Разговор твой ночной с Тарасом этим я тоже слышала, и как только ты уехал, за тобой поспешила. Потому что не позволю я тебе Емелю моего погубить!

Я вздрогнул, словно на меня ушат холодной воды вылили. Она сказала: "моего". Значит… Нет, не может быть. Ведь она же меня воеводе и выдала. А с другой стороны, если я ей безразличен, зачем Дина мне бежать помогала?

Мысли мои перепутались. Про все свои обиды и про нынешнее положение незавидное я уже позабыл. Выходит, я ей тоже люб. Что ж она молчала? Может, всё бы по-иному сложилось. Эх, чего уж теперь!

Ярополк Судиславич тоже был ошарашен, но совсем не теми её словами.

– Не позволишь? Ой ли, деточка? Мне ведь и твою жизнь забрать – что на одуванчик дунуть.

– Знаю, батюшка, – не моргнув глазом, ответила русалка. – Ты у нас злодей, каких свет не видывал. Потому и пришла я сюда, подготовившись. С помощью гребня своего, (помнишь, небось, подарок матушкин?), я с дедушкой своим, Тритоном Поликарповичем поговорила. И все твои преступления ему пересказала. Зачем, спрашиваешь? А затем, чтобы, коли я с ним за три дня ни разу не переговорю, дедушка про них по всему миру раструбит – и эльфам, и гномам, и кто там ещё на земле обитает. Хоть и странными те новости будут, но ему поверят. Как-никак, царь морской! А от них слух и до князя Владимира дойдёт. Он, поди, сильно удивится, узнав, чем его воевода занимается. А уж как бояре Тырин с Осинским обрадуются, и говорить нечего. Ты ведь для них, словно кость в горле. Ну как, батюшка, – Дина с вызывающей усмешкой подперла рукой щёку, – убедила я тебя?

На бедного воеводу больно было смотреть. Он кусал губы, хрустел костяшками пальцев и всё никак примириться не мог с тем, что родная дочь ему условия ставит. Но ничего поделать не мог. Сила, как ни странно это звучит, не на его стороне была.

– Хорошо, – сказал он, наконец, хриплым, напряжённым голосом. – Пусть убирается отсюда твой Емеля… Где он там живёт? Но чтобы завтра же духу его в Старгороде не было! А с тобой мы дома поговорим.

– Э нет, Ярополк, свет, Судиславич, – ехидно ответила девушка. – А как же я узнаю, что с ним твои добры молодцы ничего не сделали? Или мне на твоё честное слово положиться?

– Так чего ж ты добиваешься, змея морская? – вскричал воевода, окончательно терпение потеряв.

А у Дины решение, оказывается, уже готово было. И она его, ни мгновенья не сомневаясь, выложила:

– Мы вот как сделаем. Ты, батюшка, в Академию Чародейства Емелю определишь. Безо всяких экзаменов, сразу на вторую ступень. И не смотри на меня, аки агнец, ты и не таких назначений одним лишь намёком добивался. Пусть живёт там на полном обеспечении. А в город ты ему, для своего же спокойствия, выходить запрети. И самому чародею нашему такое заточение на пользу пойдёт. Больше будет над книгами сидеть, а не на девиц заглядываться, – тут девушка в первый раз за весь разговор на меня взглянула и тёплой, озорной улыбкой расцвела. – А навещать его мне дозволь и ещё двоим-троим, кого он сам выберет. А через два года, когда срок моего служения закончится, мы вместе из Старгорода уедем. И больше ты о нас не услышишь. Хорошо бы, чтоб и мы о тебе ничего с тех пор не слыхали. Как, батюшка, – она снова к воеводе повернулась и взгляд её ледяным сделался, – согласен ты на моё предложение?

– Ладно, доченька, – скрипнул зубами воевода, – будь по-твоему. Но уж ты мне эти два года за троих отработаешь. А клятву молчать обо всём, что обо мне вызнали, я с вас возьму такую, чтоб и мысли не возникло её нарушить. Страшную клятву, смертельную. От которой только смерть, моя или ваша, освободить сможет. И даже если дедушка твой случайно кому о делах моих проговорится, ждёт вас погибель неминучая. Дорого мне чародейские услуги обойдутся, но я уж разорюсь ради такого случая. А после того – глаза бы мои вас не видели. И в Лукоморье показываться, пока я жив, не советую.

– На всё воля твоя, батюшка, – притворно потупилась Дина, а потом мне опять улыбнулась. – А ты, любый мой, доволен ли? Прощаешь ли невольную вину мою?

Как, скажите можно сердиться на того, кто твою шею дважды из петли вытаскивал?! Закралась, правда, в мою голову мыслишка: а не сую ли я её в другую ловушку. Больно уж крутой нрав у моей разлюбезной оказался. Хотя подчиняться такой умной и красивой девушке по-своему приятно. И посмотрим мы ещё, кто в доме хозяин. Да и не настолько часто в ближайшие два года я русалку свою видеть буду, чтобы опека её мне надоела.

Вот и сбылась моя мечта в Академию поступить. Только мне что-то от такого её исполнения не больно радостно. Ну, да ладно! Отмучаюсь, сколь положено. А потом вместе с Диной либо к батюшке моему в Беловодье направимся, либо к ней на море Междуземное. Лишь бы подальше от воеводы оказаться. Не по мне все эти тайны Старогородские!