Старшая школа Йокай 2

Глава 7

— Между прочим, в баню натощак не ходят, — я быстро набирал себе пирожков. Скатерть-самобранка махнула кисточкой, приглашая всех последовать примеру.

— Фкуфнятина, — Кавагути оценил перекус.

— Здесь дрожжевое тесто как будто чуть грубее, чем его делают у нас, — Уэно нацеливалась на следующий пирожок, запивая крупными глотками сбитня. — Опять же, куда больше вкуса и запаха.

— Конфтантин-кун, — Томоко здоровалась за кисточку с очень общительной скатертью, — а почему не сходить в баню после ужина, раз натощак нельзя?

Я осилил пирожок с печенью и, хватив полстакана кваса, соизволил пояснить:

— Здесь всё сложно. С одной стороны, на голодный желудок в парной лучше не появляться: говорят, организму нужна сила. С другой, наедаться тоже плохая идея: в бане жарко, и высокие температуры способствуют процессам брожения в кишечнике. Поэтому рентабельнее всего перекусить.

— Да чтоб вас, — Изаму ломал голову, сколько пирожков вместится в понятие «перекусить». — А еще правила будут?

— Конечно, — я подобрал крошки с тарелки и с признательностью пожал кисточку. — Спасибо, скатерть, очень вкусно, ты просто молодец. Волосы нужно оставлять сухими, а лучше обмотать полотенцем или нацепить шапку. Первый раз заходим на пять минут, лежим на нижней полке, греемся, выходим, остываем. Потом на десять минут, потом на пятнадцать, а потом до вас доходит, что такое русская баня, и вы начинаете париться по-настоящему. Я покажу. Девы, вот только…

— А с девами я пойду, — на кухне появилась тетя Ада. — Причем сначала мы, а потом вы. А то, как всегда, весь пар на вас уйдет, а я мерзни как дура.

— Тетя Ада, — спросила Уэно. — Я извиняюсь, а «весь пар» — это сколько?

— Это девяносто градусов и девяносто процентов влажности, зайка, — дружелюбно пояснила Аделаида Кощеевна. — Иначе что ж в бане вообще делать?

Томоко воодушевилась. Уэно побледнела. Кощейка, заметив замешательство, потрепала ее по плечу:

— Да не боись. К концу лета будешь выдерживать сто десять градусов. Ида температуру под гостей сегодня рассчитывала.

Девы появились через два часа. Кожу на мощных плечах великанши украшал узор в березовый листочек. Все трое загадочно улыбались.

— С легким паром! — приветствовал их я. — Нам можно идти, хотя бы шестьдесят градусов осталось?

— Шестьдесят и осталось. А выносливы наши гостьи, — похвалила компанию тетя Ада.

Девушки зарделись. Получилось пятнами.

— Так, Костя, хочу пояснений, — с Изаму ручьями лился пот. — Почему на Томоко появился странный узор, и зачем в бане столько средств уборки?

— Наивный, — заржал я, — это веники. Ими не убираются. Ими друг друга бьют.

— Я был уверен, что баня — это место, где отдыхают, а не сражаются, — Кавагути уже забрался на верхнюю полку, и ему там явно было нормально. — Давай рассказывай подробности, где мы находимся. Сам знаешь, в Японии только горячие источники.

Мы сидели четвертый заход, поэтому можно было и языками почесать.

— Ты учти, рассказ большой, — предупредил я.

— Мы же никуда не торопимся, — Изаму взял третью сухую простынь, потому что первые две вымокли в хлам. — Рассказывай давай.

— Баня, — начал я, — для русских некое место силы, точка перехода. Оно не для жилья и не для чужих. Считается, что энергия в ней переходная, из мира духов в мир живых.

— Мы же и так в «тонком месте», — удивился крысенок.

— Верно, но не все же бани только у нас. Царство Кощеево — скорее исключение, бани были во всех крупных русских хозяйствах. В бане соединяются все стихии: огонь дает жар, вода очищает человека, землю представляют камни, — я махнул рукой, показывая каменку, — и, конечно, воздух.

— А дерево — это сруб бани, дрова, лавки и веники?

— Можно и так сказать. Так вот, исходя из вышесказанного, человек не является полноценным хозяином бани. Здесь и стихии, и энергия из иного мира. Все это наделяло посещение бани особым смыслом, обрастало ритуалами и поверьями. Раньше без бани не обходилась ни одна инициация, то есть обряд, который предполагал переход из одного статуса в другой, из одной роли в другую. В бане принимались роды, здесь лечили заболевания вроде водянки, а также делали ладки и правки.

Я наморщил лоб, пытаясь сформулировать всю эту мистику как можно более понятно. Друзья молчали. Изаму выжимал третью простынь.

— Еще есть такая штука, как ладки-правки. Это изначально было что-то вроде массажа, но комплексного, где было задействовано не только тело, но и душа, и разум. Предки считали, что в бане тело становится мягким, душа — открытой, а ум — свободным и чистым. В этом состоянии можно работать с внутренними установками, лечить душу, оздоравливать физическое тело. Смысл — наладить и поправить в человеке все, что в этом нуждается. Сюда же относятся и банные чистки: тело мы очищаем от грязи и верхнего слоя кожи, а душу — от негатива, от застоявшихся обид и вредных отношений и от ненужных связей и мыслей. Как говорили раньше, «от всего отжившего».

Я замолчал на секунду, прицеливаясь, какой бы веник взять, березовый или дубовый.

— Именно по этим причинам в нормальной русской бане не пьют алкоголь. В состоянии искаженного сознания можно почистить что-нибудь не то.

— К тому же высокая температура и алкоголь в принципе так себе сочетание, — Кавагути слез с нижней полки. — Жажду биться на вениках.

— Ну, — нехорошо улыбнулся я, — ложись, покажу.

Вечернее застолье удалось. После него мы выкатились на большую веранду.

— Если вам так комфортнее, вы можете до конца каникул принять обычный облик, — я утащил стакан с квасом, благо набраться от него мне не грозило: мой конструкт пьянеть не мог технически.

— Я бы с удовольствием, — признался крысенок. — Никого здесь не напугаю, а перемещаться так всё-таки удобнее.

— Я, наверное, откажусь, — девушки как синхронизировались в бане, так до сих пор хором и разговаривали. — Мне и так хорошо.

— Я подумаю, — Изаму снова, кажется, завис, подсчитывая, сколько часов он не читал книги. — А у вас библиотека есть?

— Конечно, есть, — подтвердил я. — Завтра с утра покажем обязательно.

Кажется, мы его теряем… Впрочем, если захочет, сам решит, чем ему интереснее заниматься.

Утром мы собрались на кухне. Скатерть приветственно махала нам кисточкой, намекая, что без стопки блинов сегодня мы никуда не пойдем. На кухне появилась Анфиса. Скромно одетая, она буквально распространяла вокруг себя атмосферу домашнего уюта. На ее ногах были войлочные мягкие тапки, которые она на досуге валяла чуть ли не из собственной шерсти.

— Друзья, это Анфиса.

— Привет, Анфиса, — хором сказали мы.

— Как вы заметили, она не кощейка, у ее рода звериное происхождение, — продолжал я. — Она заведует запасами в доме и даже умеет в инвентаризацию.

— А еще я единственная женщина, которой под силу запомнить, где чье белье, поэтому забота о вещах тоже на мне. Привет, молодежь, — улыбнулась она, цепляя себе пару блинов на тарелку. — Какие планы на день? Есть шмотки в стирку?

Я начал загибать пальцы:

— Шмотки сдали, спасибо большое. Во-первых, нужно пойти искупаться. Во-вторых, нужно поваляться в стогу. В-третьих…

— Костя, извини, — Изаму отчаянно принюхивался. — Анфиса, вы очень, очень вкусно пахнете. И я не о пирожках.

Анфиса чуть нахмурилась, а потом догадалась, в чем дело. Из-под запашной юбки показался серый хвост, а нижняя челюсть чуть заметно выдвинулась. Сходство с Изаму было видно невооруженным глазом.

— Я родственница Серого Волка, — сообщила она. — В царстве мирно живет очень много видов нечисти, и мой предок, устав возиться с царевичами, когда-то тоже здесь поселился. Может, в этом дело?

Изаму смотрел на нее одновременно смущенно и с восхищением.

— Мне подумалось, что так бы пах кто-то родной для меня.

Анфиса, поняв, что перед ней чуть ли не сирота, по-дружески обняла парня руками и хвостом. Инугами уткнулся в ее передник.

— Если надумаешь пообщаться — заходи, мы на одном языке разговариваем. Кстати, кто из вас вчера хотел в библиотеку? Весь вечер об этом за столом трещал.

— Я и хотел, — проговорил Изаму из фартука.

— Доедай, и пойдем.

Уэно облачилась в грубые камуфляжные шорты и какую-то свободную майку, на ее шее висело полотенце. Томоко неизвестно откуда добыла узелок, в который сложили питье и остальные полотенца, и была похожа на большого-большого ежика в тумане. Кавагути так и не принял человеческую форму, и его длинные костистые пальцы заканчивались огроменными когтями. Легкий белый дзюбан, который обычно приличные люди надевали под кимоно, не был схвачен даже мелким поясом, и выглядел недзуми как последний раздолбай.

— А где Изаму-кун? — вопрос интересовал, наверное, всех, кроме Томоко. Она до сих пор мучилась приступами совести из-за Тугарина, которого унесли в первый же день невесть куда.

— Особо на него не рассчитывайте, — Анфиса протянула нам небольшой бумажный кулек с леденцами. — Я отвела его в библиотеку. Он был настолько увлечен, что сразу весь пол хвостом подмел. Оставила ему там самую крошечную скатерть-самобранку. От голода не умрет, за остальное не отвечаю.

— Эх, друг, ты был дорог нам, — скептично заметил я, про себя поминая пропавшего до конца каникул. — Ну, пора.

— Так, если я не могу это перепрошить, то никто не может это перепрошить. Эй, Лика, инженер ты на удаленке! — позвала сестрица Олена, высунувшись в коридор. — Хелп!

Лика, лениво вынимая из уха гарнитуру, приблизилась к комнате.

— Что верещишь как оглашенная? Али код не компилится?

— Да хуже, — Олена показала рукой на скатерть-самобранку. — Думаю, кому нужно душу продать, чтобы она не только русскую кухню готовила.

— А, тебе инженерная мысль нужна, — догадалась Лика. — Задачу опиши. Нет ТЗ — что получишь, хз.

— Смари. У нас есть приспособление.

Скатерть бодро махнула кисточкой, понимая, что речь о ней.

— Работает понятно. Раскладываешь, говоришь волшебное слово, и она выдает готовый набор блюд русской кухни. И он не меняется. Блины и каши по утрам, суп-мясо-гарнир на обед, пирожки на перекус и несколько блюд на ужин. Так?

Лика кивнула с серьезным видом.

— А мне нужно, чтобы ее разложил, сказал что надо и получил готовый набор, например, японской кухни. И как это перепрошить, я понять не могу. Ничегошеньки не выходит, — Олена развела руками.

— Ты не туда усилия применяешь, — дошло до Лики. — У тебя даже если прошивка от плеера встанет на калькулятор, от этого он Бетховена играть лучше не станет. Откуда у них в Японии еду достают? Если у нас берут узелок, который потом раскладывают в скатерть, то…

— У них есть коробка с бенто, — наморщила лоб Олена. — Ты говоришь, калькулятор не играет? То есть если накрафтить подходящий вид, то…

— Именно, — подтвердила Лика. — Создаешь коробку бенто, да покрупнее. Они явно должны быть нескольких калибров. И вот у тебя есть сконструированная по японскому канону большая коробка. Потом подгружаешь классические рецепты в прошивку. А дальше как со скатертью: ставишь, говоришь волшебное слово, и в ней появляется еда. Доставай да ешь.

— Прояснилось, спасибо, — Олена выдохнула. — Инженер друг человека.

— А зачем тебе? — полюбопытствовала Лика.

— В августе в Японии отмечают Обон, день мертвых. Самый важный день для йокаев. И на праздник нужна гора японского аутентичного хавчика, — пояснила программистка. — Не будешь же ты вручную всё это готовить?

Я лежал на кромке озера и задумчиво жевал травинку. Вода накатывалась на голые ноги и убиралась обратно. Томоко уже полчаса прыгала бомбочкой с невысокого обрыва. Кавагути дрейфовал в десяти метрах от берега, лежа в центре надувного круга. Уэно ныряла и иногда пугала его, резко показывая хвост то слева, то справа. По небу медленно текли облака, комары не считали меня живой целью и облетали, не замечая моего существования. Жизнь казалась прекрасной.

— Эй, ты так всё озеро расплескаешь, — раздался веселый незнакомый голос.

Крысенок заорал дурниной.

— Кощейчик, скажи ему, чтобы не верещал, я его не режу, — кто-то побрызгал на меня прохладной водой. — Ты спишь, что ли?

— Не сплю, — я открыл левый глаз. — И тебе привет, мавка.

Русалочья голова высовывалась из озера. С длинных зеленых волос стекала вода. Кавагути перестал дрейфовать. Все собрались у берега.

— Познакомьтесь, это мавка, — представил я утопленницу. — Им не положено находиться на свету, так что пойдем в тень, иначе ей будет не очень.

— Спасибо, Костян, — мавка переместилась под сень огромной ивы. — Лето жаркое, мне и правда тяжко под солнцем.

Я представил компанию.

— Здравствуй, мавка, — обратилась к водяной деве великанша, — а у тебя есть какое-нибудь имя?

— У меня нет имени, мы все просто мавки. А откуда вы? Японцы, что ли? — русалка недоверчиво прищурилась. — А у вас водятся такие как я?

— Что-то вроде, — подтвердила Уэно. — Их называют нингё. Рассказать тебе легенду?

— Расскажи, — попросила мавка.

— Старые истории говорят, что русалки водились в морях, у них были человечьи лица, обезьяний рот, полный мелких зубов, рыбий хвост, а покрыты они были блестящей золотой чешуей. Они пели тихим голосом, и их часто путали с пением жаворонка или со звучанием флейты. Хотя и рассказывали, что мясо русалки имеет приятный вкус и дает отведавшему необычайное долголетие, поимка нингё всегда приносила бури и неудачу. Если вдруг рыбаки вылавливали такое существо, они сразу отпускали их обратно в море, чтобы не накликать беду. Если вдруг нингё выбрасывалась на берег, это было предзнаменованием войны или бедствия.

Уэно сделала одухотворенное лицо, чтобы быть убедительнее.

— А однажды у побережья Восточно-китайского моря недалеко от города Хиго возникли странные огни. Один местный чиновник решил посмотреть, что там происходит, и подошел к берегу. К нему вышло существо: с длинными волосами, клювом вместо рта, с чешуей по всему телу, а еще у него было три ноги. Обратившись к чиновнику, существо назвало себя Амабиэ и сказало, что обитает в открытом море. Затем оно сказало чиновнику пророчество: «Хороший урожай, по сравнению с текущим годом, будет продолжаться в течение шести лет. А если возникнет эпидемия, нарисуйте меня и покажите мою картинку тем, кто болеет, и они вылечатся». После оно вернулось в море. Чиновник поклонился этому нингё и ушел. С тех пор появления русалок понималось как признак будущего процветания. Порой, наоборот, оно интерпретировалось как предзнаменование надвигающейся катастрофы: тайфуна, землетрясения или цунами. В любом случае считалось, что нингё обладают огромной силой, и даже один взгляд на них — редкостная удача.

Мавка слушала внимательно, не перебивая, иногда всплескивая хвостом. Когда история закончилась, она захлопала в ладоши:

— Лисы знают толк в сказках! Мы правда сильны и приносим удачу. Хотите, покажу кое-что?

— Вы соглашайтесь, — я улыбался, зная, что в озере много интересного. — Просто так экскурсию мало кто проводит. Обычно всё как в Кремле: дорого и по дорожкам. А здесь бесплатно и никаких газонов.

— Я бы с удовольствием посмотрела, но не умею дышать под водой, — напряглась Томоко.

— Умеешь, — возразила мавка. — Ныряйте ко мне.

В толще воды лениво плавали водоросли. Большие карпы обгладывали мягкие молодые побеги.

Я засмотрелся на ершей, которые гоняли какую-то мелкую живность. Топорща колючки, они раздувались и изображали рыбу фугу, хотя вряд ли знали о ее существовании.

Мы приближались к центру озера. Мавки, чьи прозрачные силуэты мелькали среди падающих лучей солнца, иногда проявлялись, проплывали с нами несколько метров и, пощекотав тонкими пальчиками на прощание, снова растворялись в воде. Я улыбался, отшучивался жестами и махал им рукой. Хотя мы и были знакомы с детства, я давно здесь не плавал.

Глаза Кавагути распахнулись.

В центре большого лесного озера находился огромный плоский камень. Посреди него виднелся исполинский меч, просто лежащий плашмя. На середине его лезвия навеки сомкнулись призрачные женские пальцы, но руки не было видно: ее заменяла неоформленная тень. Тонкий луч полуденного солнца падал прямо в крупный драгоценный камень на рукояти, рассыпая вокруг зеленые и синие искорки.

…А обнажившись над его главою,

Луна златая вышла из-за тучи

И, покатившись по небу, легонько

По рукояти чиркнула лучом.

И рукоять алмазами сверкнула,

Бесчисленными искрами топазов

И гиацинтов сказочной работы.

Мы вынырнули. Все, кроме нас с мавкой, были под впечатлением.

— Это то, о чем я думаю?! — Кавагути был буквально не в себе.

Конечно, одно дело — слушать про байки из сокровищницы, а другое…

— Это то, о чем ты думаешь, — мавка пощекотала его одним пальцем по мокрой шерсти на ребрах. — Его вообще-то пытались оставить в кощеевой казне. Но он упорно оказывался в озере — видимо, привык. Видишь ли, крысик, в европейских водоемах в свое время обнаружили прямо-таки дохрена оружия. Крутые археологи — или кто там по озерам ползает, уж не знаю — предположили, что существовал целый обычай затопления оружия после смерти воина. Поэтому, наверное, он после гибели хозяина упорно полз в ближайшую воду. Решили, что раз ему тут нравится, что б его не оставить?

Я заметил, что русалке становилось трудно с нами находиться.

— Мавка, солнце почти полуденное, — отметил я. — Если хочешь, мы еще придем в обозримом будущем, но ближе к вечеру.

— Было бы здорово, — призналась мавка. — Лисик, и ты как-нибудь приходи, у тебя хорошо получается рассказывать.

— Обязательно приду, ты ведь приносишь удачу! Хочешь леденец? — предложила Уэно. — Нам целый сверток с собой дали. Вкусные.

Мавка получила свой леденец и, напоследок махнув хвостом, ушла на глубину.

На обратной дороге я заметил, что Ханаваро Кавагути был непривычно тих и погружен в себя. То, насколько я успел узнать характер и личность приятеля, наталкивало на мысль: я догадывался, о каком другом артефакте он думает.

Впрочем, вмешиваться я не собирался. Пусть сам решает, что для него важно.