Старые друзья

Е л и з а в е т а И в а н о в н а Ф е д о т о в а — учительница.

Т о н я — ее дочь.

В л а д и м и р Д о р о х и н.

А л е к с а н д р З а й ц е в.

С е м е н Г о р и н.

Т а м а р а С о л о в ь е в а.

А л е к с е й С у б б о т и н.

Я к о в Д а р ь я л о в.

Д у с я Р я з а н о в а.

С и м а.

А р к а д и й Л я с к о в с к и й.

Действие происходит в Ленинграде и 1941—1945 гг.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Комната Елизаветы Ивановны Федотовой. На стене — большой портрет Л. Н. Толстого. Круглый стол. Пианино. В комнате тот несколько подчеркнутый порядок, который бывает перед приходом гостей; его замечают и ценят только хозяйки. Налево — дверь в комнату Тони.

Стук в дверь.

В о л о д я (в дверях). Можно? Никого нет — значит, можно. (Входит.)

Ш у р а (в дверях). Тебе же не ответили.

В о л о д я. В комнату не входят тогда, когда говорят «нельзя» или «пошел вон». Входи и располагайся.

Ш у р а входит.

Что за манера — приглашать в гости и скрываться!

Ш у р а. Кто тебя приглашал?

В о л о д я. Сам себя пригласил. Елизавета Ивановна, наверное, хлопочет на кухне. А Антон, надо полагать, наряжается. Вообще у Антона за последнее время появилось очень много фасону. Закурим!

Ш у р а. Обожди — цветы прилажу.

В о л о д я. Кавалер. Что за цветочки?

Ш у р а. Незабудки.

В о л о д я. Ничего поумнее не придумал?

Ш у р а. Чтоб она меня не забывала.

В о л о д я. Дарить незабудки — пошлость.

Ш у р а. Это ты от зависти.

В о л о д я. Вообще мужчина с цветами выглядит глупо. С цветами должны ходить женихи.

Т о н я вбегает с белым платьем в руках.

Т о н я. Здравствуйте, мальчики!

В о л о д я. Здравствуй, Антон. Только мы сегодня уже виделись.

Т о н я. Посмотрите на платье. Хорошо?

В о л о д я. Произведение искусства!

Т о н я. Верно, нравятся?! Хотя — что вы понимаете!

В о л о д я. Невеста! Фату бы к такому платью. Шурку в женихи — с незабудками. А я шафером.

Т о н я. Такого балбеса и в шаферы?! Ни за что! Кучером!

В о л о д я. Кучеров теперь нет. Шофером. Ну что ж, не шафером, так шофером.

Т о н я. Очень остроумно!

В о л о д я. Трудно жить среди людей, лишенных юмора. Верно, Шурка?! (Стучит по столу.)

Ш у р а. Тоня, мы пришли поздравить тебя с днем рождения.

В о л о д я. С чем поздравлять — постарела на год!

Т о н я (Володе). Целуй руку!

В о л о д я. Иди ты…

Т о н я. Целуй руку — тебе говорят!

В о л о д я. Отстань!

Т о н я. Целуй руку… Шура, поцелуй руку! Я тебя прошу. Мне никто в жизни не целовал руку. Шура, я тебя прошу. Будь кавалером! Будь, наконец, товарищем!

Шура целует Тоне руку.

Теперь я ухожу наряжаться. Пойду к соседке — у нее зеркало большое. А вы пока поговорите обо мне. (Убегает.)

В о л о д я. Она все-таки дура.

Ш у р а. Не говори о ней так. Я ее очень уважаю.

В о л о д я. А я просто люблю. Но она все же полоумная. Полоумных нельзя уважать. В крайнем случае их можно только любить.

Ш у р а. Обо всем, кажется, мы с тобой говорили серьезно. А об Антоне почти никогда. Почему это, Володя?

В о л о д я. Не знаю.

Ш у р а. И я не знаю. Но догадываюсь.

В о л о д я. Мне она нравится. И тебе тоже. И я и ты это знаем. И она знает.

Ш у р а. Вообще все всё знают.

В о л о д я. И незачем хитрить! И если мы не говорим о каких-то вещах, значит, так проще. Закурим. Бери мои. Мы с тобой, слава богу, и дрались, и ссорились, и не разговаривали по месяцу…

Ш у р а. Это ты не разговаривал.

В о л о д я. Ну ладно… Но ты для меня первый человек в классе.

Ш у р а. В классе — это еще не много.

В о л о д я. Ты хочешь — в мире?!

Ш у р а. Хотя бы в районе.

В о л о д я. Сколько лет мы просидели с тобой на одной парте?! Это не забудется. И я нашу дружбу из-за какой-то девчонки ломать не стану.

Ш у р а. Из-за какой-то? Я просил бы…

В о л о д я. Понятно, ты целовал руку и защищаешь честь прекрасной дамы! Рыцарь! А жалко, черт побери, что отменены дуэли! Вот бы мы с тобой схватились из-за Антона. Оружие холодное?!

Ш у р а. Оружие холодное… Ты верно сказал — не забудется. Чувство локтя. Я чувствую твой локоть на парте. Но мы были в классе сегодня в последний раз. Завтра выпуск. Если вдуматься, — это грустный вечер. Очень жаль школу — дружные у нас были ребята. Были… Послезавтра мы разойдемся по разным дорогам! А хорошо бы и дальше мы были все вместе. И Елизавета Ивановна с нами.

В о л о д я. Маниловщина!

Ш у р а. Правильно! Нельзя оставаться юношей. Будем учиться дальше — появятся новые друзья. А помнишь, Володя, в пионерлагере мы уходили вдвоем в лес и мечтали дружить до старости? И всегда быть вместе! Неужели это только детство и сейчас об этом даже неловко вспоминать?! Стоит подумать!.. Мы слишком много шутим в последнее время и ни разу не поговорили серьезно о будущем.

В о л о д я. Верно. Всем, конечно, ерунда, а нам с тобой нужно быть вместе. И мы с тобой поговорим. Только знаешь, Шурка, я все еще не определился. Я последнее время в моряки хочу. Интересное дело — по свету бродить. И форма красивая. Ты не смейся, в ней есть что-то благородное. Но ты ведь не пойдешь в моряки?

Ш у р а. Я человек сухопутный.

Входит Е л и з а в е т а И в а н о в н а.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Ребята! Вы, наверное, умираете от голода?

В о л о д я. Как воспитанные вами ученики, мы должны ответить: что вы? что вы?! Но, как прямые и честные люди, мы скажем: да, мы умираем от голода.

Ш у р а. Елизавета Ивановна! Я принес вам в подарок пепельницу.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Это не самый нужный предмет в нашем доме.

Ш у р а. Пусть это будет моя пепельница. Мы, выпускники, курим теперь открыто. Разрешите мне пользоваться у вас моей пепельницей.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Неплохо придумано!

В о л о д я. К пепельнице нужны папиросы. Шура, сходи.

Ш у р а. Есть папиросы.

В о л о д я. Про запас нужно иметь.

Ш у р а. Хватит.

В о л о д я (вполголоса). Ты стал каким-то бестолковым! Иди, Шура, а то магазины закроют.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Только быстро.

Шура уходит.

В о л о д я. Погода сегодня просто праздничная…

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Издалека начинаешь?

В о л о д я. Елизавета Ивановна! Я к вам имею серьезный разговор.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Так по-русски не говорят.

В о л о д я. Елизавета Ивановна! Мы же не в классе! Мне с вами надо поговорить серьезно, а вы обращаетесь со мной, как с учеником.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. А ты что думаешь — выпускник, и моя власть над тобой кончилась? Да ты для меня на всю жизнь останешься учеником. Пройдет двадцать лет, может, большим человеком станешь, а я все равно буду говорить тебе «ты», а ты изволь величать меня «вы». Иначе поставлю плохую отметку за поведение. Ну, будем разговаривать серьезно?!

В о л о д я. Не знаю, с чего начать?..

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Начинай опять с погоды… Хорошо, я начну. Кончил школу, потанцуешь завтра на выпускном вечере. А потом что будешь делать? Ведь не каникулы начинаются, молодой человек! Пора бы подумать. Я вот слежу за тобой. Переменчивый ты. И никак не могу понять, что тебя интересует.

В о л о д я. Путешествия.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Это не профессия.

В о л о д я. Вы нас учили: человек — хозяин вселенной. Надо же осмотреть свое хозяйство.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Осматривают туристы. Учиться надо.

В о л о д я. Учиться… Я вот о чем думал — все глупости, конечно… Почему никто не придумает какую-нибудь прививку, чтобы в короткий срок усваивать все знания. Мне вот в Публичной библиотеке показывали библиотеку Вольтера. Сколько ему нужно было прочитать! Мать честная! А мне еще больше — сколько после Вольтера написано! Хорошо еще, многое утеряно — до нас не дошло.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Тебя больше бы устроила жизнь в каменном веке?!

В о л о д я. Это уже крайность! А вот в средние века я бы хотел. И сколько было неизвестных земель! Открывай да открывай!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Дорохин! Ты, кажется, хотел разговаривать серьезно.

В о л о д я. Дорохин! Совсем как в классе. Вы говорите правильно — надо решать. И надо посоветоваться с вами, пока мы еще ваши ученики. И очень трудно решить. Не думайте, Елизавета Ивановна, что я хвастаюсь. Но у меня такое чувство, что мир принадлежит мне, и мне надо выбирать в моем мире.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. И выбирай!

В о л о д я. Я вечером засыпаю — буду геологоразведчиком. А утром проснусь — инженером, железные дороги строить. А к вечеру — моряком!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. А футболистом не хочется?

В о л о д я. И футболистом хочется. Легко сказать — решать на всю жизнь. Жизнь дается раз — надо прожить ее интересно. И я поднатужусь, чтоб не сплоховать. Но я хотел поговорить с вами о другом. Посоветоваться. Не смотрите на меня так подозрительно, а то я покраснею.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Ты уже покраснел. Не смущайся, это свойство кожи.

В о л о д я. Сущность вопроса заключается в том, что есть, в общем, одна девушка. Она, как бы сказать, мой друг. Вернее, я считаю ее своим другом. Да и она меня.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Я ее знаю?

В о л о д я. Вы? Впрочем, это неважно… Она очень хорошая девушка. Конечно, она немного псих, но все же таких мало. И я ее… я к ней очень хорошо отношусь.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Есть такое слово — люблю.

В о л о д я. Есть такое слово — люблю. Ей я не могу сказать, а вам можно.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. По-моему, ей-то как раз и нужно это сказать.

В о л о д я. Ну да… Я скажу ей: я тебя люблю. А она мне: и я тебя люблю. Тогда что?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Положение трудное.

В о л о д я. Вам со стороны легко рассуждать. Жениться сейчас я не имею права. Надо определиться в жизни. Как ни крути — учиться придется. Вот мы учились вместе. А теперь все в разные стороны. И вообще дружба с детства до старости — это все романтика.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. А любовь?

В о л о д я. Любовь — другое дело. И вот мы с ней будем врозь. Ну, изредка сходим в кино. А в ее институте будут вокруг нее другие. Она ведь хорошенькая. И вот какой-нибудь парень побойчее уговорит ее и уведет к себе. Да зачем побойчее? Вот тот же Шурка Зайцев — вы не смотрите, что он мой друг и тихий, — он первый и уведет. Он даже в один институт поступит, чтобы легче уводить было. И на свадьбу не позовет.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Если ее уведут, в этом будет виновата не она, а ты.

В о л о д я. Ну, а какая мне радость? Все равно я буду в дураках!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Но еще обиднее любить девушку, которую никто не хочет увести.

В о л о д я. Уведут!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Ты раздумываешь — жениться тебе или подождать. А в ее согласии ты абсолютно уверен?

В о л о д я. А чего ей не согласиться? Я не урод, парень веселый, со мной ей скучно не будет. И в жизни я своего добьюсь…

Стук в дверь.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Да.

Входит С е н я Г о р и н.

С е н я. Здравствуйте, Елизавета Ивановна. А я думал, пир уже в полном разгаре.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Какой тут пир — хозяйка сидит и разговоры разговаривает. Пойду на кухню, там у меня пирог. (Уходит.)

В о л о д я. Закуривай.

С е н я. Спасибо. Бросил.

В о л о д я. Уже? Чего?

С е н я. Денег нет ни шиша. А на чужих проезжаться неохота.

Пауза.

В о л о д я. Слушай, Сеня… ты был когда-нибудь влюблен?

С е н я. Влюбленный в очках — персонаж для комедии. Но я-то был ли, нет ли, а ты-то уже готов.

В о л о д я. А ты откуда знаешь?

С е н я. Влюбленный никого не замечает… Его замечают все.

В о л о д я. Непонятное слово — любовь. Я вот знаю ее несколько лет. Может, все это не любовь, а привычка. Может, я выдумал, что мне без нее скучно будет. Я еще не знаю, как будет, я без нее не жил. Может, я выдумал, что она лучше всех. Мир велик, и девушек много. Как быть, старик?

С е н я. Все довольно просто, Володя, когда смотришь сбоку. Но если сам — не помогут никакие товарищи. Надо решать самому или надеяться на бога. Гейне говорил…

Входят Т а м а р а С о л о в ь е в а и Ш у р а З а й ц е в.

В о л о д я. Тамара, ты вечно не вовремя.

Т а м а р а. Опоздала? Но еще…

В о л о д я. Не опоздала, а рано пришла. У нас тут мужской разговор…

Т а м а р а. Очень вежливо! Я не к вам пришла. (Кричит.) Тоня!

В о л о д я. Тоня просила ее не беспокоить. Она наряжается. А где Милочка?

Т а м а р а. Милочка с Бобочкой.

В о л о д я. Неужели их ждать придется? Есть охота — просто беда!

Т а м а р а. И мне!

Ш у р а. Ты, Тамара, насчет еды поосторожнее. Ох, и толстая ты будешь…

Т а м а р а. Не говорите, ребята. Люблю поесть. Я как расстроюсь, пока не наемся, успокоиться не могу. Я все, что угодно, есть люблю — и плохое и хорошее. Лишь бы побольше.

С е н я. У нас в Гомеле был учитель. Он говорил, что любит процесс еды.

Ш у р а. Тамара, есть такой Институт общественного питания. Вот бы тебе туда!

Т а м а р а. Нет, учиться я больше не собираюсь. Поиздевались надо мной — хватит! Я с одним проклятым «Фаустом» сколько ночей провела! Прочитаю страницу и ничего не понимаю. Ни одного слова!

Ш у р а. В доме выпускников об экзаменах не разговаривают…

С е н я. Тем более о «Фаусте». Не читать «Фауста» — преступление, а читать — наказание.

Ш у р а. «Фауста» лучше всего изучать в опере — она не требует большого напряжения мысли.

В о л о д я. Выходи, Тамара, замуж, и вопрос исчерпан. Присмотри какого-нибудь полковника…

Т а м а р а. Полковник меня не возьмет. Я на службу поступлю. Хорошо бы найти легкую службу!

В о л о д я. Правильно. Чтоб не переутомляться. А то морщины появятся раньше времени. Ты вот сниматься любишь, а с морщинами что за фотография.

Т а м а р а. Сниматься я люблю.

В о л о д я. Однако, ребята, хозяева ведут себя странно.

Ш у р а. Володя, запомни: гости критикуют хозяев, только когда идут домой.

В о л о д я. Но я есть хочу.

Т а м а р а. И я.

Вбегает Т о н я.

Т о н я. Ребята, очень хочется есть.

В о л о д я. Мы тоже говорим, а Тамара считает, что рано.

Т о н я. Кого мы ждем?

В о л о д я. Хозяев.

Т о н я (кричит). Мама!.. Кого нет, ребята?

Ш у р а. Мы же не знаем, кого ты звала.

Т о н я. Я никого не звала по обыкновению. Должны сами знать. А где Милочка?

Т а м а р а. Милочка с Бобочкой.

Т о н я. Тогда она не придет. Я сердита на Бобку.

С е н я. Сердиться — значит мстить себе за ошибки других, как сказал один мудрец.

Т а м а р а. Какой мудрец?

С е н я. Зачем тебе его имя? Ты все равно не запомнишь!

Т а м а р а. Кто сказал?

С е н я. Фауст. (Стучит по столу.)

Стук в дверь.

Т о н я. Неужели Милочка? Входи!

Входит Л е ш а С у б б о т и н. Он в военной форме ученика спецшколы.

Леша! Молодец! Не забыл!

Л е ш а. Забыл — слово для штатских.

Т о н я. Что так поздно?

Л е ш а. А побриться надо было? Хотя парикмахер уверял, что не надо. Нечего. Четыре волоса, да и те выросли, пока в очереди сидел.

В о л о д я. Лешка! Какой ты красивый! Прямо зависть берет.

Л е ш а. Не я красивый — форма. Не завидуй, Володя! Так трудно…

Ш у р а. Дисциплина?

Л е ш а. Этой радости хватает. Не забалуешься! Учиться заставляют. Я думал воевать, а тут соображать надо. Математика чертова! Артиллерия, оказывается, сплошная математика.

Ш у р а. А ты думал: прямой наводкой — огонь!

Л е ш а. Ничего я не думал. Я вообще живу не задумываясь. Была команда — курить!

Т о н я. Говорила тебе — пойдем в артисты. Не послушался.

Л е ш а. Не могу. В драму я не гожусь — курносый. А в комедии мне неинтересно — я человек серьезный.

В о л о д я. Тамара! Присматривайся — полковник растет!

Л е ш а. Иду я сейчас по Фонтанке, вот у самого вашего дома…

Т о н я. Потом расскажешь — тем более что никому не интересно… Садитесь, ребята, вот и мама идет.

В о л о д я. Поднялись, мальчики! Поднялись, девочки!

Все встают. Входит Е л и з а в е т а И в а н о в н а.

В с е (хором). Здравствуйте, Елизавета Ивановна!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а (в тон). Здравствуйте! На чем мы остановились прошлый раз?

В о л о д я. Прошлый раз мы остановились на пироге.

Т о н я. Ребята! Садитесь за стол. Уже поздно.

В о л о д я. А нам не к спеху.

Л е ш а. Дело субботнее… К Тоне, конечно, не подступись. Забронирована за Володей.

Ш у р а. Елизавета Ивановна! Чур, я с вами.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Я не знаю. Тоня должна была приготовить записочки.

В о л о д я. Она все наряжалась — ей некогда было. Самое обидное, что на платье никто не обращает внимания.

Т а м а р а. Не суди по себе! А почему плечики прямые? Лучше бы валиком. Мирра Семеновна шила?

Т о н я. Елизавета Ивановна. Во-первых, я наряжалась. А потом думала, с кем мне сидеть. Леша! Садись со мной!

Л е ш а. Желание дамы — для меня закон.

В о л о д я. Как сказал Александр Македонский. Тамара! Ко мне! Мы с тобой поближе к винегрету. Какое чудесное изобретение — круглый стол. Как, Антон, не отгораживайся, все равно ты с нами. У кого не налито? Поднимите руки! У всех? (Встает.) Леди и джентльмены!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Джентльмены!

В о л о д я. В общем, ребята. Подымем стаканы, содвинем их разом — за Антона!

Ш у р а. Друзья! Я хочу предложить другой тост.

В о л о д я. Грубовато.

Ш у р а. Обожди. Сегодня у Антона день рождения. И мы обязательно выпьем за Антона. Но сейчас я хочу предложить другой тост. Завтра у нас выпускной вечер. Я предлагаю выпить за здоровье учителей. За Елизавету Ивановну!

В о л о д я. Прямо как на собрании!

Ш у р а. Хватить острить! Надоело! (Пауза.) Здорово повезло нам, товарищи шутники, что попали мы к такому учителю.

Л е ш а. Тамара! Перестань есть!

С е н я. Ш-ш-ш!..

Л е ш а. Ты на нее не шикай: он говорит, а она ест.

Ш у р а. Предлагаю выпить за глубокоуважаемую и любимую Елизавету Ивановну!

В о л о д я. Поднялись, мальчики и девочки! До дна!

Пьют.

Л е ш а. Нормально!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Спасибо, друзья. Теперь вы уже не ученики мои. Завтра мы расстанемся. Разлука всегда грустна, ее окрашивает лишь надежда на будущие встречи. Каждый пойдет своей дорогой, но мне хотелось бы, чтобы лет через десять мы собрались вместе.

Л е ш а. Через десять лет — не согласен! Мы привыкли каждый год двадцать первого июня — в Антонов день — собираться здесь. На ближайшие пятьдесят лет сохраняется старый порядок. Двадцать первого июня сорок второго года в двадцать один ноль-ноль все обязаны быть на месте.

Т о н я. Я не буду. В будущем году я уеду в Крым.

Л е ш а. Попробуй только. Голову отвинчу.

Ш у р а. Я предлагаю выпить за то, чтобы в будущем году нам снова собраться здесь. Именно здесь, а не в бомбоубежище. И в этих же костюмах.

В о л о д я. Что за мрачный тост?!

Ш у р а. Будет большая война.

В о л о д я. Об этом мы поговорим завтра. Тост о бомбоубежище отменяется. Предлагаю выпить за здоровье Антона. За разговорами забыли этого неплохого парня.

Т а м а р а. Тоня! Не позволяй им называть тебя Антоном! Что за свинство! Слава богу, не маленькие.

Т о н я. Попробуй не позволяй. Очень они спрашивают. Давай, Тамара, выпьем с тобой без мальчишек. (Пауза.) А все-таки грустно, ребята.

Л е ш а. Будь мужчиной, Тоня!

Т о н я. Не хочу.

В о л о д я. Шурка! Ты о чем задумался? О бомбоубежищах? Брось!

Т о н я. А Милочка с Бобочкой?

Т а м а р а. С Бобочкой.

Т о н я. Тоже подруга называется… Шура! Почему ты не пьешь?

Ш у р а. Что ты спросила?

Т о н я. Который час?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Нет, братцы мои, что-то у вас сегодня не клеится…

Л е ш а. За что я люблю Елизавету Ивановну? За то, что она всегда веселая. Старики! Выше головы! Будем молодыми!

В о л о д я. Будем!

Ш у р а. Верно, ребята, давайте веселиться. Мир в основном прекрасен.

Т о н я. Наконец-то сказал путное. Пей за мое здоровье!

Ш у р а. Я пью за твое здоровье! Я хочу, чтобы ты была здорова, весела, счастлива, чтобы тебе все удавалось в жизни. Я верю в твою счастливую звезду. И мне от этого легче будет жить. Мне нужно только одно: чтобы тебе хорошо жилось.

В о л о д я. Сильно́. Похоже на объяснение в любви.

Ш у р а. Ты угадал. Я люблю тебя, Тоня, ты это знай и помни. Когда тебе что-нибудь понадобится, ты позови меня. Если сумею, сделаю.

Пауза.

Т о н я. Нахвастал! Сбегай сейчас к Аничкову мосту, залезь на пьедестал и поцелуй лошадь в морду. Вот тебе первое испытание.

Ш у р а. Иду.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Не выдумывай! Я не разрешаю вставать из-за стола.

Т о н я. Благодари маму, что заступилась. Сбегал бы как миленький. Или до старости дразнила бы тебя хвастуном. Ребята! Споем?

Л е ш а. Вот это мудро!

Т о н я. Завтрашнюю нашу кантату. Володя, затягивай!

В с е (поют на мотив «Варяга»).

Стук в дверь.

Т о н я. Наконец-то Милочка!

Входит Я к о в Д а р ь я л о в с букетом.

Д а р ь я л о в. Явление восьмое — те же и Яков Дарьялов. Только что кончился последний антракт. У нас, администраторов, не бывает свободных вечеров. Для всех искусство — радость, для нас оно — труд. А у вас, оказывается, театр на дому.

В о л о д я. Ансамбль песни и пляски.

Т о н я. Завтра у нас премьера. Яша, присаживайтесь к столу.

Елизавета Ивановна уходит.

Д а р ь я л о в. Слушаюсь. Заседание продолжается. Прошу слова для приветствия от работников искусств. Все знакомы? (Леше.) Ах, с вами не знакомы! Дарьялов.

Л е ш а. Субботин. Я вас знаю — вы прошлогоднего выпуска. И фамилию вашу помню — Салганик.

Д а р ь я л о в. В театре неловко работать с такой фамилией. Пришлось переменить.

Л е ш а. Для афиши Дарьялов будет позвучнее.

Д а р ь я л о в. Если работаешь в искусстве, надо и жизнь строить по законам эстетики.

Л е ш а. Тамара! Слыхала такое слово?

Т а м а р а. Отвяжись!

Л е ш а. Чего ты сердишься?! Я, например, первый раз слышу.

Т о н я. Яша! Догоняйте нас.

Д а р ь я л о в. Спасибо. Говорят, что пить вредно. Но разве можно думать об этом, когда пьешь за здоровье такой молодой, такой очаровательной, за здоровье такой…

В о л о д я. Здоровой.

Д а р ь я л о в. За здоровье здоровой. Хороший каламбур. И в особенности в такой день, когда она стоит на пороге жизни, когда…

Л е ш а. Братцы, он заводной. Он не остановится.

В о л о д я. За здоровье Тони!

Д а р ь я л о в. И не только за здоровье. За ваше блистательное будущее! Антонина Сергеевна, вам надо идти в актрисы. Жизнь легкая и красивая. Все знают. Все узнают. Поклонники. Слава. Деньги. У вас исключительные данные. Смешно и грешно с такой внешностью и голосом зарывать свой талант в землю. Попробуйте заройте — мы все равно откопаем. Наш долг — помогать талантам. Если не можешь быть светилом, будь спутником. Я буду вашим спутником. Я помогу вам выйти на сцену.

Л е ш а. Представляете, братцы, афишу. С участием Антонины Федотовой — «Дама с камелиями». Все билеты проданы. Хотя для афиши надо фамилию поинтереснее. Что-нибудь экзотическое — Тамара, слыхала такое слово? — вроде Казбековой.

В о л о д я. Казбекова! Красиво звучит!

С е н я. Казбекова — фамилия для оперетты.

Т о н я. А оперетта, по-твоему, не искусство?

Л е ш а. И будет она смотреть на нас сверху вниз.

В о л о д я. Положим, с галерки мы будем смотреть на нее сверху вниз. Я возьму и крикну: «Слышишь, Антон?!»

Л е ш а. А она ответит: «Не слышу!» Эх, Антон, была ты человеком, а станешь звездой.

Д а р ь я л о в. Антонина Сергеевна, почитали бы нам что-нибудь.

Т о н я. Вам — с удовольствием!

В о л о д я. Завела пластинку… Не пойму я, ребята, не то у нас вечеринка, не то урок литературы.

Т о н я (в слезах). Им бы только позубоскалить. (Убегает.)

Пауза.

Т а м а р а. Доострились, голубчики. (Стучит по столу.)

Д а р ь я л о в. Невоспитанно!

Володя хочет идти за Тоней. Ему навстречу идет Е л и з а в е т а И в а н о в н а.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Не подходи сейчас к ней.

С е н я. Да… Как писалось в одной заметке: побольше бы таких вечеров, — говорили рабочие, расходясь…

Та же комната. Проходит три-четыре часа. Входят Т о н я и В о л о д я. Тоня открывает окно.

Т о н я. И вот уже утро нашего последнего школьного дня. И все то, что здесь было, — это уже вчера. (Пауза.) Как ты меня разыскал?.. Откуда ты знал, куда я пошла?

В о л о д я. Знал.

Т о н я. А если знал, почему не пришел сразу?

В о л о д я. Я решил: раз ты ушла, значит, тебе хочется побыть одной.

Т о н я. Иногда соображаешь. (Пауза.) А тебе хочется побыть одному?

В о л о д я. Одному скучнее.

Т о н я. Не всегда. Садись. Что ты стоишь так, как будто приготовился объясняться в любви?

В о л о д я. Ничего я не приготовился.

Т о н я. Устала я. А ты устал?

В о л о д я. Нет. Я люблю ходить. Мне нужно обойти землю. Тренируюсь.

Т о н я. Планета небольшая — не Юпитер какой-нибудь.

В о л о д я. Ты все смеешься. А мне действительно везде побывать надо. И на Дальнем Востоке, и на Казбеке, и в Беловежской пуще, и на мысе Желания.

Т о н я. На мыс Желания я тоже хочу. И больше никуда! Я — человек ограниченный. Мыс Желания и Фонтанка.

В о л о д я. Когда мы учили про мыс Доброй Надежды, я подумал: мне надо обязательно увидеть мыс Доброй Надежды и погулять по этому самому мысу. Слова-то какие — мыс Доброй Надежды!

Т о н я. Больно широко размахнулся. Не стать бы тебе бухгалтером.

В о л о д я. Бухгалтером мне нельзя. Ты за бухгалтера не пойдешь!

Т о н я. Иди спать. Уходи!

В о л о д я. Не хочу я спать.

Т о н я. Я хочу.

В о л о д я. Ты и иди. Кто тебя держит? Это не твоя комната.

Т о н я. Ну и характер! Последний вечер вместе, а он все наперекор.

В о л о д я. Последний? С какой стати? Жили чуть ли не десять лет вместе и вдруг — врозь…

Т о н я. Тебе же надо в Беловежскую пущу!

В о л о д я. Съезжу и вернусь! А ты меня ждать будешь?

Т о н я. Как верная жена?

В о л о д я. Именно.

Т о н я. Не пойду я за тебя замуж.

В о л о д я. А за кого же?

Т о н я. Хоть за Шурку Зайцева.

В о л о д я. Шурка на тебе не женится.

Т о н я. Он меня любит. Слышал?!

В о л о д я. Любит… Для женитьбы этого маловато.

Т о н я. Много ты понимаешь. Женится…

В о л о д я. Он — меланхолик. Меланхолики умирают холостыми.

Т о н я. Ну за Дарьялова.

В о л о д я. Так тебе и надо!

Т о н я. В общем, выйду за кого-нибудь, кто не будет уезжать от меня в Беловежскую пущу.

В о л о д я. Споришь ты только из упрямства. Лучше меня тебе мужа не найти. Чего тебе еще надо? Любить тебя люблю, парень я такой — со мной не пропадешь…

Т о н я. Уговорил! Поезжай на Казбек! Буду ждать. Желаю тебе свернуть там голову. От чистого сердца!

В о л о д я. Мы все шутим. А ведь это, Антон, действительно вроде последнего вечера. И больше мы не будем с тобой в одном классе. Худо мне будет без тебя. Привык я к тебе — просто беда.

Т о н я. Привык? (Пауза.) А чего бы ты хотел больше всего в жизни?

В о л о д я. Хотел бы, чтобы по Волге ходил пароход под названием «Владимир Дорохин». Самый хороший пароход на Волге, чтобы все хотели попасть именно на него. (Пауза.) Как там ни шути, а я тебя люблю. Вот ты и не очень красивая как будто…

Т о н я. Володька!

В о л о д я. Хорошо, красивая. Но ведь не самая красивая в мире. И знаю я тебя наизусть. Ничего нет в тебе для меня нового, неожиданного. Я тебя за косы дергал и лупил не раз. И обидно, что ты про меня все знаешь… Рассказать нечего — все известно. И обидно, что мы никогда не говорили друг другу «вы» и уже не скажем, конечно. Вот мы с тобой шли и молчали. Я не знаю, о чем ты думала. А я думал, что ты моя жена. И я начал побаиваться. Ты — моя жена, а я тебе неинтересен, ты все про меня знаешь. Приходит другой, у него будет много интересного, неизвестного, таинственного, он будет говорить тебе сначала «вы», а потом «ты» и уведет тебя.

Т о н я. Спать ты, может, и не хочешь, а бред уже начинается. Иди домой!

В о л о д я. Поцелую тебя на прощанье и пойду.

Т о н я. Попробуй только! Я как стукну…

В о л о д я (целует ее). Бей!

Тоня плачет.

Антон, я не знал… Дала бы по морде — и дело в сторону. Антон, я не хотел тебя обидеть. Тоня! Тонечка моя!

Т о н я. Я — не твоя! Я — своя! Уходи!

В о л о д я. Ухожу, ухожу. Но я не могу тебя оставить в слезах, я спать не буду. (Обнимает ее.) Прости меня, Тоня. Это было по-дурацки…

Т о н я. Уходи, Володя! Дай я тебя поцелую! (Целует его в щеку.) Уходи.

Володя уходит.

(Сидит в кресле.)

Входит Ш у р а.

Кто там? Шура! Ты ничего… не слышал?

Ш у р а. Нет… А вы про меня говорили?

Т о н я. Про нас. Где ты был?

Ш у р а. На Аничковом мосту. Целовался с лошадью.

Т о н я. Молодец!

Ш у р а. Милиционер не одобрил. В отделение водил. Если бы, говорит, ты был пьяным, тогда все в порядке. А так — подозрительно. (Пауза.) А где Елизавета Ивановна?

Т о н я. Наверное, спит в моей комнате. У меня теперь своя комната. Со вчерашнего дня. Мы разделились. Со вчерашнего дня я взрослая. Слышишь, Шурка?

Ш у р а. Слышу, но не верю.

Т о н я. А мечтать уже стыдно…

Ш у р а. Почему?

Т о н я. Потому, что взрослая… И помнишь, докладчик из райкома говорил, что мечты должны быть целеустремленными. А у меня все какие-то не целеустремленные. Хочется, чтобы люди не воевали друг с другом. И чтобы было на всей земле счастье… Я сегодня почти не спала. Проснулась рано-рано и все думала — как я жила. И вышло все неправильно. С понедельника начну жить по-новому. Поиграем в правду?

Ш у р а. Идет.

Т о н я. Пять минут?

Ш у р а. Пять минут.

Т о н я. Кто спрашивает, кто отвечает?

Ш у р а. Как хочешь.

Т о н я. По очереди. Начали. Тебе весело?

Ш у р а. И да и нет.

Т о н я. Так не играют. Отвечай или «да», или «нет».

Ш у р а. Мне и весело и грустно. Сейчас мне хорошо.

Т о н я. Твоя очередь.

Ш у р а. Ты хотела бы, чтобы был одиннадцатый класс?

Т о н я. Да. Ты хотел бы, чтобы по Волге ходил пароход «Александр Зайцев»?

Ш у р а. Ни да ни нет.

Т о н я (кричит). Опять! Что это за игра? Все врешь — хотел бы!

Ш у р а. Не кричи — маму разбудишь! Предположим, хотел бы. Ходил бы пароход по Волге, и все спрашивали бы: «А кто такой Александр Зайцев?» Нет, не хотел бы! Позор на всю Волгу!

Т о н я. Отвечай «да» или «нет»: ты любишь меня?

Пауза.

Ш у р а. Моя очередь спрашивать.

Т о н я. Мало ли что твоя, раз ты не отвечаешь! Говори! Боишься?!

Ш у р а. Время кончилось.

Т о н я. Опять врешь. Можешь не отвечать — не любишь.

Ш у р а. Ты же знаешь, что я тебя люблю. Я и сегодня говорил…

Т о н я. Во-первых, не сегодня, а вчера. И при всех не считается.

Ш у р а. Я тебя очень люблю и даже не могу скрыть этого. А я совсем не знаю, как ты ко мне относишься. По-разному. Мне, кроме тебя, в жизни ничего не надо.

Т о н я. Это вы все говорите, чтобы нас обманывать.

Ш у р а. Обманывать?

Т о н я. И вообще неправильно — в жизни ничего больше не надо. Так жили старосветские помещики — друг для друга. (Пауза.) Шура! Я хочу с тобой поговорить: ты — настоящий товарищ. Ты давно дружишь с Володей. Он — хороший парень, но как-то не всегда соображает. Вы с ним обо всем говорите. Вы с ним обо мне говорили? Он меня любит? (Пауза.) Что же ты молчишь, Шура? Неужели вы обо мне не разговаривали?!

Ш у р а. Хороший товарищ не выдает тайны друга. Но тебе я могу сказать — мы не разговаривали на эту тему.

Т о н я. Странно. (Пауза.) Ты что заскучал?

Ш у р а. Спать хочется.

Т о н я. Не хитри.

Ш у р а. Я пошел.

Т о н я. Ну вот… Я хочу, чтоб всем было хорошо.

Ш у р а. Так и будет.

Т о н я. А так можно, чтоб всем было хорошо?!

Ш у р а. Можно.

Пауза.

Т о н я. Задумался. Значит, нельзя. Все ты врешь!

Ш у р а. Мне будет хорошо, когда тебе будет хорошо. Я пошел, Антон. Выспись как следует, чтобы на вечере ты была красивая.

Т о н я. Я — красивая?

Ш у р а. Ты самая красивая.

Т о н я. В классе или в школе?

Ш у р а. В мире.

Т о н я. Совсем изоврался.

Ш у р а. Спокойной ночи. Вернее, доброго утра.

Т о н я. До вечера.

Шура уходит. Пауза. Входит Е л и з а в е т а И в а н о в н а с посудой.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Я думала, что ты спишь.

Т о н я. А я думала, что ты спишь. (Задумавшись.) Как хочется, чтоб всем было хорошо!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а (убирая посуду). Ты со мной или с собой?

Т о н я. Угу.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Опять «угу»?!

Т о н я. Больше не буду. (Пауза.) Мама! Володя хороший?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Хороший.

Т о н я. Очень хороший или просто хороший?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а (улыбаясь). Это я тебя должна спрашивать. Он твой друг.

Т о н я. А Шурка все-таки ходил на Аничков мост целовать лошадь. Мальчишка!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Девчонка ты!

Т о н я. Извертелась я за день. И дурачилась много. Даже скулы болят. (Пауза.) Мама, а можно любить двоих?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а (в дверях). Не слышу!

Т о н я. Это значит не любить никого.

Пауза.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Что ты спросила?

Т о н я. Я уже ответила.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Спать не пора?

Т о н я. Пожалуй, уже вставать пора. И все-таки очень грустный вечер. Все говорят о любви, о разлуке, о встречах. Как будто собираются в дальнюю дорогу. И больше всего о любви. Отчего это, мама?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. От времени.

Т о н я. Весна?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Возраст.

Т о н я. Это пройдет?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Весна пройдет.

Т о н я. И возраст?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. И возраст пройдет.

Т о н я. А любовь?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Если не настоящая — пройдет.

Т о н я. А если настоящая? (Пауза.) Мама!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Что, девочка?

Пауза.

Т о н я. Мамочка! Хорошо быть замужем?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Мне было хорошо.

Т о н я. А вот Багрицкий писал: «Женаты мы, любовь нас не волнует».

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. А зачем все время волновать? Сначала пусть потревожит. А потом пусть успокаивает, радует. (Пауза.) Ты у меня сегодня такая красивая.

Т о н я. Это от платья. «Не я красивый — форма», — как сказал Леша. В белом платье кто угодно будет красивым. Тебе жалко было его переделывать?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Чиж! Для тебя мне ничего не жалко. И мне не ходить уже в этом платье.

Т о н я. Потому и жалко, что не ходить. В позапрошлом году в лагере я пошла в лес и забралась на березу. И подумала о том, что я, наверное, последний раз в жизни забираюсь на березу. Барышня — неловко! И стало мне так грустно, так грустно. Я даже поплакала там, сидя на сучке.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Раньше барышни плакали под березами.

Т о н я. На березе лучше — никто не увидит. А вообще не надо плакать. Все это от весны и от возраста. И от березы. И все пройдет. Поцелуй меня, мамочка. Мне вдруг захотелось стать маленькой, чтобы ты меня приласкала.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Ты становишься взрослой, чиж.

Т о н я. И чтоб я лежала в своей кроватке с сеткой. И чтоб ты и папа стояли надо мной. А я как будто сплю, а сама просто зажмурилась. И слышу — вы про меня разговариваете, как будто я сплю. Очень я любила эту игру… (Пауза.) А все-таки приятно быть артисткой. Я буду артисткой, мамочка?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а (улыбаясь). Будешь.

Т о н я. Ты сейчас сказала мне, как маленькой: спи, будет тебе кукла. Трудное это дело. Только если у меня выйдет и я стану артисткой, я не буду играть драматические роли. Я буду смешные. Жизнь ведь трудная, мамочка?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Трудная.

Т о н я. Надо, чтоб люди радовались. (Пауза.) Папа у нас был веселый. Ты его очень любила?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Очень.

Т о н я. Настоящая не проходит.

Задумываются.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Что ты сказала?

Т о н я. Ты и сейчас его любишь!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Его все любили. Когда он погиб…

Пауза.

Т о н я. Мама! Мы об этом никогда не говорили. Прошло столько лет! Ты ведь была совсем молодой. Ты и сейчас у меня молодая и красивая. Неужели ты не встретила ни одного достойного человека? Ты считаешь, что правильно прожила жизнь?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Не знаю. Может быть, и неправильно, но иначе я не могла. (Пауза.) Пойдем спать.

Т о н я. Угу.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Опять «угу»?!

Т о н я. Последний раз. Слушай, мама, последний раз в жизни — «угу». (Пауза.) Мама! А если человек говорит, что ему в жизни нужно только одно: чтоб мне было хорошо, — это и есть любовь?!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Это и есть любовь.

Т о н я. А если, чтобы ему самому было хорошо, — это уже не любовь?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Любовь к себе. Любовь — все для любимого.

Т о н я. Ты у меня умница. (Пауза.) Мама! А если человек говорит, что ему в жизни, кроме тебя, ничего не надо, это хорошо?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Хорошо, но это неправильно.

Т о н я. Я ему так и сказала.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а (улыбаясь). Ты у меня умница.

Пауза.

Т о н я. Все-таки очень хочется стать артисткой.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Пойдем спать, чиж.

Т о н я. Не хочется. Ты иди, мама. А я посижу — мне хочется побыть одной.

Грохот.

Что это? Стреляют?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Бог с тобой, девочка! Это гроза!

Т о н я (подходит к окну). Совершенно ясное небо.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Ложись, чиж… Сегодня долго спать грешно — день-то у тебя какой…

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Та же комната. Окно забито фанерой. В кресле сидит С и м а — девочка лет тринадцати. Разрыв. Чувствуется, что снаряд упал близко. В комнату врывается Д у с я Р я з а н о в а — девушка в военной форме, с вещевым мешком за плечами.

Д у с я (кричит). Есть кто? Кто дома? (Увидев Симу.) Кто ты? Где Елизавета Ивановна?

С и м а. Почему вы кричите?

Д у с я. Где Елизавета Ивановна?

С и м а. Почему вы кричите?

Д у с я. Я не кричу. Я так разговариваю. Что ты меня успокаиваешь? Где Елизавета Ивановна? Погибла?

С и м а. На огороде. Нет, вы не разговариваете, вы кричите.

Д у с я. Покричишь тут! На улицах такое делается…

С и м а. Но вы же военная…

Д у с я. Какая там военная! Я из Вологды.

С и м а. Из Вологды? Вы не от Тони?

Д у с я. От Антонины Сергеевны. Со специальным заданием.

С и м а. Садитесь, садитесь. Вот Елизавета Ивановна обрадуется! Присаживайтесь, она скоро будет.

Д у с я. Обожди, дай рассупониться.

С и м а. А Тоню не пустили?

Д у с я. То-то и горе — не пустили. Мало того, в медсанбат наладили. Хотя что ты понимаешь…

С и м а. Медсанбат я понимаю. На фронт.

Д у с я. Точно. А меня сюда — за ранеными. И попросила она меня к мамаше зайти.

Голос диктора: «Артиллерийский обстрел района продолжается». Разрыв снаряда.

Сами слышим, что продолжается. Уж очень он спокойно докладывает. Это надо подумать, такое в городе устроили!

С и м а. Это ведь фашисты устроили!

Д у с я. Я могла не ехать. Меня, дуру, раненые подбили. Поезжай — город посмотришь. Посмотришь тут бомбоубежища. Я сегодня уже в трех отсидела. Еще страшнее, чем на улице, — темно, народу нет, сидишь одна как дура. Теперь я до конца войны в Ленинград не приеду.

С и м а. Что же, по-вашему, здесь будут стрелять до конца войны?! Глупо.

Д у с я. Ты уж больно умна для своих-то лет!

С и м а. Меня мама учила глупости не говорить, а оставлять в уме.

Д у с я. Ты у меня поразговаривай!

С и м а. Я не у вас. Вы и с ранеными тоже так разговариваете?

Д у с я. Я их в строгости держу. Не твое дело. Больно бойкая. Иди по своим делам. Ты здесь чужая. Что ты тут делаешь? Иди домой.

С и м а. Нет у меня дома.

Д у с я. Не выдумывай! У каждого есть дом.

С и м а. Погиб мой дом. Двадцать четвертого апреля.

Пауза.

Д у с я. Дела! Значит, здесь с матерью проживаете?

С и м а. И мама моя погибла! Я за хлебом уходила. А она спала после ночной смены.

Д у с я. Отец-то воюет?

С и м а. Помер. Еще до Нового года.

Д у с я. Сирота! (Плачет.) Девонька ты моя…

С и м а. Я с Елизаветой Ивановной живу.

Д у с я. Родственница, значит.

С и м а. Нет. Она из нашей школы. И взяла меня к себе.

Д у с я. Чужая! Вот теперь народ пошел — последним делится.

С и м а. Вовсе я не чужая. Я ее тетей Лизой зову.

Д у с я. Понятно… Вот что, милая, я тебя сейчас салом накормлю…

С и м а. Не хочу я вашего сала…

Д у с я. Не сердись, милая. Мы сейчас вместе поедим. А то я с этими обстрелами умаялась. Мешок-то неподъемный — ползай-ка с ним по подвалам! Подвигайся! (Достает из мешка сало.) У меня отец говорил: ешь, пока не вспотеешь, работай, пока не озябнешь! Ешь! Что глаза-то воротишь?!

С и м а. Не хочу я вашего сала.

Д у с я. Гордости в тебе много. А тебе теперь гордой нельзя быть. Не с мамой живешь! Ешь сало, тебе говорят! Что молчишь?

С и м а. Не хочется мне с вами разговаривать.

Д у с я. Такая мозгля, и уже обижается! Ешь сало — последний раз говорю! Не выводи из терпения! Ешь! Входит Елизавета Ивановна.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Почему вы кричите? Что случилось?

С и м а. Она не кричит. Она так разговаривает.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Кто вы?

Д у с я. Ну и характер у девочки… Одно счастье, что не ваша она дочь, а то набедовались бы вы с ней под старость. С таких лет и такая… Избаловали ее…

Сима плачет.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Почему вы так разговариваете?

Разрыв снаряда.

Д у с я. Что за город?! Стреляют, кричат… Я им посылки волоку на своем горбу, девять штук, а они… (Плачет.)

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Откуда вы? Из Вологды? (Плачет.)

Д у с я (сквозь слезы). Точно. От Антонины Сергеевны.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Три бабы, три плаксы. Ну-ка, девочки, утирайте слезы, а то зайдет кто — просто срам! С обидами мы потом разберемся, а сейчас рассказывайте о Тоне. Как она там? Вы с ней вместе работаете? Как вас по имени-отчеству?

Д у с я. Дуся. Про вашу дочь одно могу сказать: золотой у нее характер. Не то что…

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Дуся!

Д у с я. Уж если она в госпитале свой характер не испортит, так судите сами. Я вам скажу, Елизавета Ивановна, насмотрелась я на этих раненых за восемь месяцев. Капризный народ. Они, конечно, не виноваты, но все равно надо себя соблюдать. Тем более военные. Я раньше в больнице работала. Больные — тоже не мед. Но они более сознательные. А эти?! С тяжелыми еще ничего. А легкие… они, дьяволы, здоровые, молодые, им бы только зубы почесать, или в город смыться, или вообще что-нибудь созоровать. Беда!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. А Тоня?

Д у с я. Тоня тоже мучается. Но она терпеливее. Я вам так скажу: лечить их не трудно, если, конечно, тебе образование позволяет. А ухаживать за ними… Он, главное, тебя болезнью не донимает — у него организм здоровый. У больного все как полагается, — с ним о температуре поговоришь, о лекарстве. А эти о болезни не говорят. У них свой разговор. Одному на фронте что-нибудь не нравится, сводка его не устраивает, без него, видите ли, не управляются… Другой из дома не такое письмо получил. А тот насчет второго фронта проезжается — что-нибудь Черчилль не так высказался. А главное — непослушные. Нам, говорят, команды и на фронте надоели. Я из-за чего так кричать стала? На работе все время сдерживаешься, нервы-то и сдают.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. А Тоня?

Д у с я. Тоне легче. Она подход к каждому знает. С одним о фронте, с другим — о жене, третьему — книжку почитает. Среднее образование. А мне трудно…

Голос диктора: «Артиллерийский обстрел района прекратился».

(С облегчением.) Прекратился!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Я за хлебом схожу. А потом устроим пир на весь мир. Сегодня ведь Тонин день.

Д у с я. Точно. Я потому к первой к вам.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Спасибо. Как все удачно получилось. Раньше у нас всегда в Тонин день молодежь собиралась. И в прошлом году. А нынче… Ну ничего, будем надеяться, что через год все соберутся вместе. А сегодня нам придется без Тони и без кавалеров. Я пойду, девочки, а вы здесь не ссорьтесь. (Уходит.)

Д у с я. А ты раньше знала Антонину Сергеевну?

С и м а. В школе видела, а знакома не была. Мы к выпускным не подходили. Они такие фасонистые — в модельных туфлях.

Пауза.

Д у с я. Давай-ка и мы делом займемся. Будем картошку жарить. Ты любишь картошку — так, чтобы сырую жарить на сале? С луком?! Ты как любишь: с луком или без лука?

С и м а. Я теперь все люблю.

Д у с я. А раньше, значит, капризная была. Я чувствую — балованная. Ну ладно, не надувай губы-то… Пойдем на кухню, может, там поладим.

Уходят.

Пауза. Стук в дверь. Входит Ш у р а З а й ц е в — он в военной форме, но без петлиц, с небольшим свертком.

Ш у р а (стучит в Тонину дверь). Елизавета Ивановна! (Кричит в коридор.) Елизавета Ивановна!

С и м а (входит). Она ушла за хлебом. Скоро будет.

Ш у р а. Тебя как зовут?

С и м а. Сима.

Ш у р а. А меня — Шура. (Протягивает ей левую руку.) Будем знакомы. Почему я тебя никогда не видел? Ты давно в этой квартире живешь?

С и м а (показывая на Тонину комнату). Я в этой комнате живу. Я здесь недавно.

Пауза.

Ш у р а. Дождь собирается.

С и м а. Это хорошо!

Ш у р а. Я в детстве тоже дождь любил. По лужам босиком бегать — красота!

С и м а. Я солнышко больше люблю. Только я так думаю: нам — дождь и фашистам — дождь. Они сидят под Ленинградом в траншеях, и заливает их наш ленинградский дождь. Наши-то к нему привыкли, а им плохо. (Пауза.) Вас на Ленинградском фронте ранило?

Ш у р а. На Ленинградском.

С и м а. Вы рядовой или начсостав?

Ш у р а. Рядовой. Что ты читаешь?

С и м а. Достоевский. «Униженные и оскорбленные». Вы читали?

Ш у р а. Читал.

Разрыв снаряда.

(Вздрагивает.) Близко положил.

С и м а. И вы не можете привыкнуть?

Ш у р а. К этому нельзя привыкнуть. На фронте еще так-сяк. А в городе уж очень дико.

С и м а. Днем ничего. А ночью я очень боюсь. (Пауза.) А вы, как угадали, сегодня пришли. Вы знаете, что сегодня Тонин день?

Ш у р а. Знаю.

С и м а. Тетя Лиза говорила — ни Тони, ни друзей Тониных. А почему вы меня не спрашиваете, как я сюда попала и где мои родители?

Ш у р а. Догадываюсь.

С и м а. А все спрашивают. И жалеют… Папа у меня был веселый… Мама у меня тоже хорошая была, но она как-то серьезнее. Она нас ребятами звала. У меня, говорит, двое ребят: старый да малый. Он был здоровый — чуть ли не вдвое больше вас. Ему еды много требовалось. Он утром целый батон съедал. А тут сами знаете, какие нормы… А он еще дома мало ел, все нам подкладывал. Говорил, ему на заводе завтраки дополнительные дают. Он как слег, мы пошли на завод в первый же день, оказывается, он придумал — никаких завтраков нет. Мы ему последнее отдавали, но было уже поздно. (Пауза.) Вы хорошо знаете Тоню?

Ш у р а. Она мой лучший друг.

С и м а. И у меня подруга в эвакуации. В городе Котельниче Кировской области. (Пауза.) Я о Тоне часто думаю: какая она? Тетю Лизу я узнала — она хорошая. Но я так думаю: взяла она меня к себе из жалости. А еще тоскливо ей. Она привыкла жить с Тоней, никогда с ней не расставалась. Приедет Тоня, будут они опять вместе жить-поживать, а я уж буду лишняя. (Пауза.) Как вы думаете, война скоро кончится?

Ш у р а. Кто ее знает… Не тем у тебя голова занята. Ты бы лучше за хлебом сходить догадалась. Сидишь тут и послевоенные планы строишь. А Елизавета Ивановна устает за день. Надо понимать — не маленькая!

С и м а. Она меня на улицу одну не отпускает. Я только домашнюю работу делаю.

Входит Д у с я.

Д у с я (в дверях). Сима! Давай, давай работать! (Шуре.) Дуся.

Ш у р а (протягивает левую руку). Шура.

Д у с я. Давно выписался?

Ш у р а. На прошлой неделе.

Д у с я. Тяжелый? Легкий?

Ш у р а. Средний.

Д у с я. Долго лежал?

Ш у р а. С января.

Д у с я. Попал бы к нам, быстрее бы вы́ходили. Тоню Федотову знаешь?

Ш у р а (улыбаясь). Знаю.

Д у с я. Может, ухаживаешь?

Ш у р а. Было дело.

Д у с я. Всерьез или для провождения времени?

Ш у р а. Сама видишь — человек серьезный.

Д у с я. Ну, парень, прямо скажу: плохо твое дело. За ней выздоравливающие увиваются, и такие, без изъяну, — и никакого толку. (Улыбаясь.) А ты, левша, ищи себе попроще и уговаривай. Сала хочешь?

Ш у р а. Спасибо, я недавно ел.

Д у с я. Режь и ешь! А мы пойдем картошку дожаривать. Живо!

Дуся и Сима уходят. Пауза. Стук в дверь. Входит С е н я Г о р и н.

С е н я. Шурка!

Ш у р а. Бледнолицый брат мой! (Обнимаются.)

С е н я. Как тебя угораздило?

Ш у р а. Первая война — сноровки мало! Обидно: обучали воевать полгода, а воевал я минуты три или четыре. В первом бою стукнуло. Здорово я разозлился. Попадись мне фашист, я бы его раненой рукой убил.

С е н я. Ничего. Писать научился, — значит, все в порядке. Что это — сало? Откуда?

Ш у р а. Какая-то Дуся угощает. Видимо, из Вологды, от Тони.

С е н я. А что Антон?

Ш у р а. Антон — молодец! Я с ней переписываюсь.

С е н я. И я изредка пишу. А что, Дуся эта угощает в порядке вежливости? Если она с серьезными намерениями, надо есть. Нельзя обижать хлебосолов.

Ш у р а. Не спеши. Сейчас придет Елизавета Ивановна. Жарится картошка. Будет мировой ужин. Потерпи немного.

С е н я. Это упражнение называется воспитанием воли.

Ш у р а. Тут будет девочка Сима. Она недавно осиротела. Ее приютила Елизавета Ивановна. Так ты ее не расспрашивай. Это вроде раны.

С е н я (стучит по столу). Ты считаешь, что у меня уже дистрофия мозга. Еще что нельзя делать? Объясняй сразу в популярной форме. «Да» и «нет» не говорить?

Ш у р а. Ладно, ладно… Расскажи лучше, что делаешь?

С е н я. Хвастаться нечем. Я — классический неудачник. Воевать не приняли — порок сердца. Я и выбрал работу, приличную неудачнику.

Ш у р а. Загадки не загадывай!

С е н я. Я — корректор. Это профессия неудачников. Они знают все, о них не знает никто.

Ш у р а. Переходишь на собственные афоризмы? Не нравится мне твое настроение.

С е н я. Мне тоже не нравится.

Ш у р а. Надо перестраиваться.

С е н я. Настроение вроде погоды: от тебя не зависит.

Ш у р а. Ерунда. Плохая погода — несчастье. Плохое настроение — это эгоизм. Но вот идут наши дамы с картошкой.

Входят Д у с я и С и м а.

Девушки, беда! Объявился еще один гость, и, как назло, отчаянный любитель картошки. Сеня! Кланяйся, да пониже.

С и м а. Картошки-то здесь порядочно. Да она стынет. А керосин кончился. Ничего, мы укроем ее подушкой.

С е н я. Воспитание воли продолжается.

Д у с я. Что он говорит?

С и м а. Хлопнула дверь! Никаких подушек не надо! Тетя Лиза идет!

Ш у р а. Сеня! Спрячемся на кухне (Симе.) А ты позови, когда сядут за стол.

Шура и Сеня уходят.

С и м а (взвизгивает). Вот будет весело! Тетя Лиза! Скорей, скорей! Картошка стынет! (Бежит к двери.)

В комнату входит фотокорреспондент А р к а д и й Л я с к о в с к и й. Сима с разбегу бросается к нему.

Л я с к о в с к и й. Осторожно, Сима!

С и м а (отпрянув). Откуда вы знаете, что меня зовут Сима?

Л я с к о в с к и й. Я все про тебя знаю. Ты — сирота. Тебя приютила учительница Елизавета Ивановна Федотова. (Дусе.) Фотокорреспондент Аркадий Лясковский. Мне надо снять вас в домашней обстановке. Срочное задание — идет в номер. Не будем терять драгоценного времени. Садитесь сюда. Темновато у вас. Сделайте более веселые лица. Улыбайтесь, улыбайтесь, надо, чтобы было естественно. Это уже слишком, надо, чтоб и грусть была. (Снимает.) Спасибо. Теперь проверим текстовку. С Симой все в порядке. А с вами что-то напутано. Понимаю, в прошлом учительница. Так и запишем: Елизавета Ивановна Федотова — до войны учительница, теперь…

Д у с я. Я не Елизавета Ивановна. Елизавета Ивановна ушла за хлебом.

Л я с к о в с к и й. Погубленный снимок. Надо понимать, девушка, я снимаю вас на пленку высокой чувствительности. Последняя кассета. Ловко у вас получается: девочку не усыновили, а сниматься рады. Культура!

Д у с я. Вы же сами…

Л я с к о в с к и й (роясь в записях). Постойте, постойте… Родная дочь — Антонина Федотова — медицинская сестра. Все в порядке! Оригинальный сюжет — родная дочь и приемная дочь, две сестры. Вы — родная дочь, Антонина Федотова?

Д у с я. Меня зовут Дуся. Дуся Рязанова.

Л я с к о в с к и й. Невозможно работать! Вместо матери лезет сниматься какая-то посторонняя Дуся. Бред! Ты сирота или не сирота? Отвечай, тебя спрашивают…

Входит Е л и з а в е т а И в а н о в н а.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Сима, тебя опять обижают. Почему вы так разговариваете с девочкой? Что вам от нее нужно?

Л я с к о в с к и й. Фотокорреспондент Лясковский. Простите, но в нашем деле нужна точность. У нас за каждую небрежность так греют!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. А за грубости у вас не греют?

Л я с к о в с к и й. За все греют. Фотограф в редакции остался я один, а работы? Сегодня с утра поехал на передовую, снимать фронтовые эпизоды. Тут, как назло, начался обстрел, и трамваи остановились. Извольте шагать пешком. Пока там снимал — опять обстрел. И опять пешком — с самой передовой. Два таких конца! А сейчас вас надо снять в домашней обстановке с приемной дочерью. В дни блокады строится новая семья. Счастливая сирота!

С и м а. Я не хочу сниматься.

Л я с к о в с к и й. Нет такого человека, который не хотел бы сниматься. И кто тебя спрашивает!

С и м а. Я не буду у него сниматься. (В слезах убегает.)

Л я с к о в с к и й (растерянно). Что же теперь делать?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Боюсь, что вам придется искать другую приемную дочь и снимать ее более деликатным способом.

Голос диктора: «Передаем письма из действующей армии. Елизавета Ивановна Федотова, вам пишет ваш ученик — фронтовик Владимир Дорохин!»

(Кричит.) Сима! Сима! Скорей!

Сима вбегает.

Голос диктора: «Дорогая Елизавета Ивановна! Я обратился с просьбой к редакции отдела писем передать вам мой сердечный привет именно двадцать первого июня. Надеюсь, что они уважат мою просьбу. Я представляю, как вы все сидите за круглым столом, если, конечно, не сожгли его зимой. Здесь и Шурка, и Сеня, и Леша Субботин, и Тамара, и Милочка, и вспоминаете Тоню, а может быть, и меня. Я сегодня выпью за ваше здоровье, если позволит обстановка, а вы…»

Пауза.

«Район подвергается артиллерийскому обстрелу».

С и м а. Договорить не дали…

Д у с я. Пошли в подвал!

С и м а. Зачем?

Дуся показывает на радио.

Нет… Там сыро… (Обнимает Елизавету Ивановну.) Тетя Лиза, вы что загрустили?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Кто тебе сказал?

Лясковский в это время снимает их.

Л я с к о в с к и й. Спасибо. Бегу.

Д у с я. Куда ты?! Стреляют.

Л я с к о в с к и й. Мне бомбежки и обстрелы не страшны. У меня постоянный пропуск. (Убегает.)

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Что ж поделаешь, война всех раскидала. А нас вместе собрала. И хватит грустить — давайте ужинать. Сядем за стол и вспомним Тоню и Володю и всех их товарищей. Еды много, накормлю вас сегодня досыта. Сима, приглашай нашу гостью к столу. Садитесь. Что ты ерзаешь?..

С и м а выбегает и появляется с Ш у р о й и С е н е й.

Ш у р а и С е н я (вместе). Здравствуйте, Елизавета Ивановна!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Молодцы, ребята! Оказывается, полон дом гостей. Здравствуйте! На чем мы остановились в прошлый раз?

Входит Л е ш а С у б б о т и н.

Л е ш а. Прошлый год мы остановились на том, что Тоня должна стать артисткой. И нахамили ей по этому случаю. Я без стука — слышу голоса, знакомые голоса. Я, признаться, не ожидал. Я рассчитывал увидеть Елизавету Ивановну и Антона. А тут все наоборот.

Ш у р а. Тебя не устраивает наше общество?

Л е ш а. Более или менее устраивает.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Леша! Держись в рамках! Знакомься!

Л е ш а. Младший лейтенант Субботин.

Д у с я. Дуся.

С и м а. Тетя Лиза, картошка стынет. Мы не накрыли ее подушкой.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. За болтовней забыли картошку.

Л е ш а. Как можно забыть картошку в эпоху Великой Отечественной войны? Давайте ее сюда, пока не набежали еще гости. Тамара, например. Кстати, где она?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. В ПВО. Давно уже не была.

Л е ш а. На всякий случай надо садиться. Не дай бог, подойдет — тут начнется такой процесс еды…

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Алексей!

С и м а. Тетя Лиза, он шутит.

Ш у р а. А у нас, Сима, была любимая песня:

Эта песня историческая. Вы уже не пели такие песни. Вы к картошке относились с презрением.

Л е ш а. Кончим войну, приглашу вас в самый шикарный ресторан. Оркестр заставлю весь вечер играть отбой воздушной тревоги. И закажу всю карточку. А рядом пусть стоит горшок с кашей. На всякий случай.

С и м а. А откуда взялся шоколад?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Леша!

Л е ш а. Шуркины штучки. Я втихомолку не умею. Заявляю официально: я принес галеты. Высокого качества — из настоящей фанеры.

Ш у р а. А картошка все стынет. Ты что смеешься, Сима?

С и м а. Весело.

Ш у р а. Надо серьезнее — не в школе. (Встает.) Леди и джентльмены! Я предлагаю выпить…

С и м а. Вы все любите шутить.

Л е ш а. Мы любим игры. Сама, наверное, до сих пор потихоньку играешь в куклы? Ну вот и мы. «Леди и джентльмены» — это игра. И выпить — тоже игра. К сожалению. Надо бы выпить за здоровье Антона и Володьки и всех, кто не дома. Такой тост пропадает! Обида.

Ш у р а. Доставай твою бутылку.

Сеня достает бутылку из сумки противогаза.

С е н я. Должен вас огорчить: это молоко. Я получаю его за ночную работу в типографии.

Л е ш а. И оно не от бешеной коровы?

Ш у р а. Увы, от самой обыкновенной.

С е н я. Если бы! От соевой.

Пауза. Дуся подходит к вещевому мешку и достает бутылочку.

Д у с я. Развести надо. Чистый.

Л е ш а. Дуся! Я сразу понял, что в твоей груди бьется великодушное сердце. Ты — благородный человек, Дуся. Как тебя по отчеству, Дуся?

Д у с я. Готово дело — на «ты».

Ш у р а. Дуся, положим, тоже не растерялась. Мне сразу «ты» стала говорить.

Д у с я. Ты — другое дело. Ты — раненый.

Ш у р а. Я — выздоравливающий.

Д у с я. Не зовут меня по отчеству. Вот Антонину Сергеевну… Ну, хватит разговаривать, люди ждут…

Елизавета Ивановна расставляет рюмки.

Л е ш а. Дуся, не кричи, здесь раненых нет. Тарой все обеспечены? (Отодвигая рюмки.) А эти лишние.

Ш у р а. Нет, не лишние. Это — Тонина рюмка, а это — Володина. И мы с ними чокнемся.

Л е ш а. Смешно чокаться с пустыми рюмками.

С е н я. К сожалению, это не смешно. Это только грустно. Симе налейте молока.

Ш у р а. Тост остается старый: за здоровье тех, кто не дома.

Л е ш а. Дуся! Это и за твое здоровье. Будем молодыми!

С е н я. За здоровье тех, кто в пути.

Пьют.

Ш у р а. За здоровье тех, кто в пути. Те, кто не дома, они в пути. И они все будут дома.

Л е ш а. За исключением законно отсутствующих. (Пауза.) Помню, в прошлом году…

Ш у р а. Воспоминания отменяются.

Пауза.

Д у с я (Леше). Разливай еще…

Л е ш а. Выдыхается?! Не допустим.

Разрыв снаряда.

С е н я. Ужин проходил в дружественной обстановке…

Д у с я. Пойдемте, братцы, в подвал.

Л е ш а. Это — наши!

С е н я. Ты уверен?

Л е ш а. Можешь не спорить. Не цитаты. (Пауза.) Выпили, друзья-товарищи!

Пьют.

Мы еще постреляем. (Пауза.) Прибыло к нам пополнение. Привезли ребят на позицию. Огляделся один боец вокруг и спрашивает: ребята, а где здесь дорога в Германию?

С е н я. Серьезный парень.

Пауза.

Л е ш а. Что за Антонов день — ни Антона, ни Володьки! Все равно что свадьба без жениха и невесты. Сенька! Ты что сидишь без работы — ни одной цитаты! Володьки нет. Золотой парень для компании!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Володя только что перед вашим приходом разговаривал с нами по радио.

Л е ш а. Молодец! Так и кричал — прямо с Волховского фронта?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Прочитали нам его письмо. Он обещал выпить сегодня за наше здоровье.

Ш у р а. А мы выпьем за его здоровье. Дуся! Разливайте остатки.

Л е ш а. За здоровье Володьки выпить необходимо. Парень больно горячий. Не свернул бы голову раньше времени.

Пьют. Пауза. В наступившей тишине слышен звук метронома.

Д у с я. Братцы, братцы ленинградцы! Невесело у вас.

С е н я (подходит к радио). Скоро ты перестанешь душу выматывать?

Голос диктора: «Артиллерийский обстрел района прекратился».

За что я тебя люблю, окаянный, — за отзывчивость!

Д у с я. Пойду, пока тихо.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Куда вы пойдете на ночь глядя. Оставайтесь.

Д у с я. У меня еще восемь адресов. Ежели в каждом доме ночевать — в неделю не управишься.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Вы не зайдете перед отъездом?

Д у с я. Забегу. Письмо готовьте, а о посылке и не думайте. Приказано строго-настрого ничего не брать. Прощайте, братцы.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Я вас провожу. Сима! Тебе тоже пора прощаться с гостями и укладываться спать.

Л е ш а (Дусе). Как прогоним фашистов, с первым поездом выезжаю за тобой в Вологду.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. И возьмемся тогда за среднее образование.

Д у с я. Куда там! Года вышли.

Л е ш а. Постыдилась бы говорить. Молодая, энергичная девица! Да ты у нас за два года без отрыва от производства станешь интеллигентной женщиной.

Д у с я. И звонарь же ты, как я погляжу. Желаю вам всем остаться живыми-здоровыми.

Дуся, Елизавета Ивановна и Сима уходят.

Л е ш а. Была команда — курить!

Курят. Молчат.

Я ее тогда обидел. Я и не видел ее с тех пор, как юна ушла обиженная. Это было в этот же день и в этот же час.

Ш у р а. Попозже.

Л е ш а. Но это она сдуру обиделась. Просто постучала бы мне по столу. И ты предлагал пить, чтобы через год нам собраться здесь, а не в бомбоубежище. И в тех же костюмах. Впрочем, в костюме мог бы явиться в синеньком. Фасонишь.

Ш у р а. Украли.

Пауза.

Л е ш а. Грустно, братцы! Сеня, цитату!

С е н я. Стендаль говорил, что грустный вид противоречит хорошему тону. Надо иметь скучающий вид.

Ш у р а. Плохо.

С е н я. По заказу всегда плохо.

Пауза.

Л е ш а. А кто говорил-то?

С е н я. Стендаль.

Л е ш а. Скажи пожалуйста! (Пауза.) Выпить бы. Пусто. А дамы наши разбежались.

С е н я.

Ш у р а. Год назад так и не состоялся у нас выпускной вечер.

С е н я. И не состоится. В школе теперь госпиталь.

Ш у р а. Война кончится — всех соберем!

С е н я. Соберешь, как же! Пашку Кузнецова убили. Милочка погибла…

Пауза.

Ш у р а. Были такие глаголы — несовершенного вида.

С е н я. Припоминаю.

Ш у р а. Мне кажется, что счастье несовершенного вида. Оно не имеет настоящего времени. Помните, мы сидели за этим столом. Антон был в белом платье. И цветы. И мы болтали разные разности. Говорили о любви и дружбе. Много вздора, но много и серьезного. Может, это и есть счастье. Мы расходились утром. Было чудесное утро. Мы думали, что будет отличный день и вечер, который мы запомним на всю жизнь.

С е н я. Мы запомнили этот полдень на всю жизнь.

Ш у р а. Мы возвращались домой и думали: сегодня наш день. И хотелось, чтобы он шел медленно-медленно. А уже шла война. Уже лилась кровь. И у нас уже стреляли зенитки, а мы думали, что это гроза. (Пауза.) Ты куда?

С е н я. У меня начинается работа.

Л е ш а. Обожди. Сейчас все пойдем.

Вбегает Т а м а р а.

Т а м а р а. Ребята! Я на минутку! Я в самовольной отлучке. (Здоровается.)

Л е ш а. Тамара! Сначала надо приветствовать старших по званию.

Т а м а р а. Раз я в самовольной отлучке, могу не соблюдать дисциплину.

Л е ш а. Отправлю я тебя сейчас к коменданту, он тебе разъяснит.

Т а м а р а. Не пугай. И так еле живая от страха. Капитана нет, подписать некому. Думала-думала и решила сбегать на минутку. По улице бегу, перед каждым военным вытягиваюсь, боюсь, остановят. Иду — патрули высматриваю, обхожу переулками.

Л е ш а. Применяешься к обстановке. Человеком становишься — образовали тебя.

Ш у р а. Беда, Тамара. Всё поели — придется без процесса еды.

Т а м а р а. Не хочу я есть. Да и некогда. А вы что скучные? Словно выпили и недопили…

Л е ш а. Угадала. Но будущее-то время все-таки есть?

Т а м а р а. Ты о чем?

Л е ш а. Если будущее есть, все в порядке.

Ш у р а. И мир в основном прекрасен.

Л е ш а. В основном прекрасен. Я сейчас пойду к своим артиллеристам. Веселым мальчикам из бессмертного племени «Прощай, молодость!». Я пойду к своей пушке. Я не могу вам сказать, где она стоит. Она стоит на окраине. Чтобы бить прямой наводкой по фашистским танкам, если они сунутся. Они могут сунуться — они нахальные… (Пауза.) По коням!

С е н я. Пошли, пошли!

Л е ш а. И ты, Тамара, с нами. А то еще попадешь в историю.

Т а м а р а. Дайте мне с Елизаветой Ивановной повидаться. Не на вас же я пришла смотреть.

Ш у р а. Грубо, мой друг.

Т а м а р а (кричит). Елизавета Ивановна!

Входит Е л и з а в е т а И в а н о в н а.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Кто меня зовет? Тамара! Я все-таки попробую организовать чай.

Т а м а р а. Елизавета Ивановна! Здравствуйте и прощайте! Поздравляю и ухожу. Я в самовольной отлучке.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Без чаю не отпущу.

Л е ш а. Чай для нас, военных, не напиток. Верно, Тамара?

Т а м а р а. Елизавета Ивановна! Только не обижайтесь. Вот каша в концентрате. Вы не обижайтесь, она вкусная, с маслом.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Ребята, у вас совести нет. Завалили меня подарками. Тонин день, а я за нее отдувайся.

Т а м а р а (у пианино, напевает).

Л е ш а. Тамара! Была команда — на выход.

С е н я. Побежали, ребята, я опаздываю.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Шура! Хоть ты оставайся. До десяти еще далеко.

Л е ш а. Верно, Шурка, оставайся. Куда тебе спешить?

Ш у р а. Мне спешить некуда.

Л е ш а. Елизавета Ивановна! Зайдем в будущем году в это же время. Антон чтоб был в полном параде — в белом платье. (Тамаре.) Концентраты в подарок приниматься не будут. Запомни.

Тамара, Леша и Сеня уходят.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Раньше, когда я читала про осаду в книгах, мне казалось, что люди сидят и ждут. А тут все спешат. И гражданские и военные. Вот твоя пепельница. Кури. (Пауза.) Что не куришь — не хочется?

Ш у р а. Табаку нет. А вы тоже спешите?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Начинаю. С осени у нас будут нормальные занятия.

Ш у р а. Если бы Антон был, все же подольше бы посидели. Ее все любят. Когда она нас с Володей провожала — мы и были-то вместе на вокзале каких-нибудь полчаса, — к ней некоторые ребята привязаться успели и потом вспоминали. Она была ласковая, веселая…

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Она ведь девочка хорошая, только взбалмошная. Я с ней не попрощалась. Я на оборонных работах была, когда их госпиталь эвакуировали.

Ш у р а. Она мне писала.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Она тебе часто пишет?

Ш у р а. Я ей часто пишу. Одно время не писал, когда правая вышла из строя, а левой еще не научился. Тогда она часто писала.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Про руку-то писал?

Ш у р а. Нет.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Так я и знала. (Пауза.) Думаешь, поправится рука-то?

Ш у р а. Не поправится.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Врачи-то хорошие ли? Может, ошибаются…

Ш у р а. Не ошибаются. Я смотрел по учебникам. Не поправится.

Пауза.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Посылку-то я раскрыла, а письмо напоследок оставила. Садись, будем читать. Читай, а то не справляюсь я с ее иероглифами.

Ш у р а (читает). «Мамочка. Подружка моя. Пишу, стоя на одной ноге. Сейчас выяснилось, что будет оказия в Ленинград. Посылаю тебе десять луковиц и десять самых нежных поцелуев…»

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Не торопись.

Ш у р а (читает). «Все это может попасть к двадцать первому, к моему дню. Лишь бы не опоздало… Я в этот вечер буду думать о тебе, мамочка! А ты обо мне. Вот мы и вместе. Только ты не вздумай плакать без меня. Мы встретимся и поплачем всласть вместе. Я только сейчас поняла, какая ты моя подружка. Главнее Милочки. Кстати, что с ней — она не пишет мне тысячу лет. Разыщи ее и покорми, если есть возможность. К будущему Антонову дню я буду на месте, без опоздания. Ты приготовь мне белое платье. Мне еще можно будет в нем ходить, я еще не буду пожилая? Интересно, придет ли кто-нибудь в этот вечер? Помнишь, Леша Субботин в прошлом году отдавал приказания. Хоть бы Тамара пришла — чем только ты ее кормить будешь?! Вот Шурка, если свободен, придет обязательно, он аккуратный. Очень беспокоюсь я за Володю. Я и за вас беспокоюсь, я знаю: у вас очень тревожно. Но вы как-то все вместе. А Володя неизвестно где, и неизвестно, что с ним… Меня зовут. Целую. Твой Антон. (Пауза.) Постскриптум: у нас формируется медсанбат на Волховский фронт. Меня приняли. Надеюсь, что ты не будешь меня отговаривать, тем более что уже поздно». (Пауза.) Самое важное в постскриптуме.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. За здоровье тех, кто в пути!

Пауза.

Ш у р а. Любит она Володю.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Она тебя тоже любит.

Ш у р а. Его любит, а меня тоже. (Пауза.) Я у нее каждую интонацию знаю. Я ее люблю и потому все про нее знаю. Я про нее поэму написал. И про него.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. И про себя?

Ш у р а. И про себя. Старая коллизия — любовь и дружба. Стихи, конечно, слабоватые, но на фронте бывает такое настроение.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Почитай.

Ш у р а. Я ее сжег. Вернее, раскурили — бумаги не было.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Наизусть почитай.

Ш у р а. Забыл.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Нехорошо. Свои стихи надо помнить. (Пауза.) Ты зря сказал, что забыл.

Ш у р а. Зря. Вспомню. В следующий раз. Я пошел.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Рано еще.

Ш у р а. Нет, надо идти.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Ты мне скажи, что делать собираешься? Как жить?

Ш у р а. Прошлогодние вопросы. Не рано ли?.. Война идет.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Ты свое отвоевал. Что же, будешь сидеть, думать и ждать конца войны?

Ш у р а. Что мне думать — я безрукий.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Припадок черной меланхолии?

Пауза.

Ш у р а. Плохое настроение — это эгоизм. Елизавета Ивановна! Я год назад, в это же самое время, на этом самом месте, одной нашей общей знакомой объяснял, что мне в жизни ничего, кроме нее, не нужно. Лежа в госпитале, я подумал — у меня время было. Я неправильно говорил. Мне многое нужно в жизни.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Вот это разговор!

Ш у р а. Но она для меня все-таки… первая величина… Я не хочу прожить жизнь даром. Но жениться я не женюсь… Такой мне не найти, я и искать не буду. Вам этого не понять…

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Мне не понять…

Ш у р а. Это я глупость сказал. Вообще все глупость. Женюсь — не женюсь… Припадок черной меланхолии. Елизавета Ивановна! Я вам это рассказал не как матери ее, а как учителю и другу. И забудем об этом разговоре.

Грохот.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Что это? Опять обстрел?

Ш у р а. Что вы, Елизавета Ивановна, это гроза.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Уговаривай. В прошлом году я тоже думала, что гроза.

Ш у р а. Смотрите — дождь!

Шум дождя.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а (подходит к окну). Дождь-то дождь, но это не гроза.

Голос диктора: «Район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение транспорта прекратить. Населению укрыться!»

Разрыв снаряда.

В комнату вбегает полуодетая С и м а.

С и м а. Что это — обстрел? Бомбежка?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Спи, девочка. Это гроза!

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Та же комната. В о л о д я Д о р о х и н — перед зеркалом. Он переодевается в парадный военный китель, убирает свои вещи, разбросанные по стульям. Стук в дверь.

В о л о д я. Одну минуту. Входите.

Входит Ш у р а З а й ц е в. Он обрадован и вместе с тем несколько растерян — и от неожиданной встречи и оттого, что Володя здесь расположился как дома.

Ш у р а. Володя!

Они долго жмут руки друг другу, хотят поцеловаться и не решаются, а потом все же целуются.

Я думал, ты скажешь: «Пошел вон!» Отвоевал наконец?

В о л о д я. Отвоевал!

Ш у р а. И навоевал?!

В о л о д я. Можно посмотреть и на правую и на левую стороны. А ты, брат, тоже орел!

Ш у р а. Обожди, не мни…

В о л о д я. Деликатный стал.

Ш у р а. Дай цветы прилажу.

В о л о д я. Всё как четыре года назад. Только теперь тебе потруднее прилаживать. Давай помогу.

Ш у р а. Управлюсь!

В о л о д я. Что я вижу? Наконец-то ты понял, что незабудки — пошлость.

Ш у р а. Просто нигде нет незабудок.

В о л о д я. Не держат. Нет спроса.

Ш у р а. Наоборот — расхватали.

В о л о д я. А ты все такой же — за словом в карман не полезешь.

Ш у р а. Безрукому-то неловко по карманам лазить.

Пауза.

В о л о д я. Мать померла?

Ш у р а. В сорок втором. Я в госпитале лежал. А твои все еще в Сарапуле?

В о л о д я. В Сарапуле. У родственников. Там хорошо. (Пауза.) А мы с тобой все такие же друзья?

Ш у р а. Теперь мы уже старые друзья.

В о л о д я. Нет, не такие же. Письма твои стали приходить все реже и реже.

Ш у р а. Есть такой закон: сколько пошлешь, столько и получишь.

В о л о д я. Наша жизнь — походная: не до писем. Да и неинтересно ее описывать.

Ш у р а. Описывать не хотел — рассказывать придется. Начинай с конца — с Берлина.

В о л о д я. Я и сам-то, Шурка, этот Берлин только по рассказам знаю.

Ш у р а. Не повезло тебе!

В о л о д я. Сидим, понимаешь, черт знает где, чуть ли не за тысячу километров от линии фронта, и мосты строим… Так и не видал я Германии. На финише мне не повезло. А так воевали — подходяще… Рассказывай, хвастайся, как живешь…

Ш у р а. В самый раз.

В о л о д я. Вот в педагогический ты зря пошел. Бабское занятие.

Ш у р а. Еще посмотрим.

Пауза.

В о л о д я. Чудно: четыре года не виделись… Я думал — встретимся, суток для разговоров мало будет…

Ш у р а. Ничего, разговоримся. Это от неожиданности.

В о л о д я. А здорово я нагрянул?! Не женился?

Ш у р а. Ищу невесту.

В о л о д я. Чудак, надо было торопиться.

Ш у р а. Это я не сообразил.

В о л о д я. Ребят видишь?

Ш у р а. Вижу, но редко.

В о л о д я. Антона?

Ш у р а. Тоже редко. Их перевели совсем недавно. И за городом — приезжает поздно. Она еще не приехала?

В о л о д я. Нет. Это ты для отвода глаз. Мы, фронтовики, народ прямой. Мы считаем, что нас обманывать нельзя.

Ш у р а. Володя! Я тебя уважаю, и воевал ты — знаю — хорошо. Но мне все время надо оправдываться…

В о л о д я. Ты прости и не обижайся! Ты и не имеешь права обижаться. А ты что, не воевал? Огрубел я, Шурка, отвык от таких разговоров.

Ш у р а. Были же и товарищи.

В о л о д я. Были. Столько лет нельзя без товарищей. Вообще были не только огонь и земля, было много и хорошего. И романы были, черт побери! Вернее, не романы, а новеллы. Тебе могу сказать — были. Только я тебя прошу — Антону ни гугу. Бабы этого не понимают и не прощают. Я, например, не ревнивый. А женщину скорее встретишь лысую, чем не ревнивую. Было всякое… Знаешь, Шура, жизнь тяжелая, солдатская. Радостей — никаких. Сегодня — здесь, завтра — там, а может, на том свете, да еще выпьешь с тоски и думаешь: пропади все пропадом… Да ты не думай, что все это под пьяную руку… Там тоже есть хорошие. Тут одна чудачка привязалась — просто жалко было расставаться. Ну да все это забыто! Антон для меня главный человек в жизни. Я ей исповедуюсь. Попозже, конечно. И ты для меня главный друг. И мы с тобой будем разговаривать нормально — просто я одичал. А ты мужчина интеллигентный, должен это понять. А понять — значит простить, как сказал кто-то, а кто именно, про то знает Сенька Горин. (Пауза.) А ты — неужели не влюблялся ни разу за это время? Скрываешь…

Ш у р а. Видишь, Володя… Когда полюбишь, так трудно влюбляться.

В о л о д я. Завидую вам, однолюбам. (Пауза.) Но я не хочу отставать от штатских кавалеров и сейчас же отправляюсь за цветами.

Ш у р а. Поищи незабудки.

В о л о д я. Нет, ромашки. И погадаю по дороге: любит — не любит. (Уходит.)

Пауза. Входит С и м а.

С и м а. Здравствуйте, Шура!

Ш у р а. Здравствуй, Сима! Мне уже неловко такой взрослой барышне говорить «ты».

С и м а. Нет-нет, обязательно «ты».

Ш у р а. Тогда и ты говори мне «ты».

С и м а. Я буду постепенно.

Ш у р а. Постепенно не выйдет.

С и м а. Я только что с огорода. Устала. Но выкупалась — и все прошло. Тетя Лиза, наверное, еще не приходила?

Ш у р а. Не видел.

С и м а. А Тоня?

Ш у р а. Тоня еще не приехала.

С и м а. Придут гости, а хозяев нет.

Ш у р а. Гостей никто не звал. Придут только свои. И что значит — нет хозяев? А ты?

С и м а. Я не хозяйка.

Ш у р а. Опять бедной родственницей прикидываешься? Зря я тебя барышней обозвал. Не поумнела нисколечко.

С и м а. Что вы, Шура! Для ваших товарищей я не хозяйка. Она придут к Тоне и к Елизавете Ивановне. А так я привыкла. Я и к Тоне привыкла. Она хорошая.

Ш у р а. И мне так показалось.

С и м а. Вы все шутите. Тоня, она душевная… она какая-то…

Входит Т о н я. Она в военной форме.

Т о н я. Какая она? Договаривай! Скажи что-нибудь неподходящее — и не возьму тебя в воскресенье в Тарховку. Шурка уже, понятно, на месте. Молодчина — я ценю внимание. Устала я… Мама не приходила?

С и м а. У них опять совещание. (Уходит.)

Т о н я. Шурка! Даже не верится. Снова я дома. И мой день. Как хорошо жить без войны! Ночью проснешься — нет войны. И сразу заснешь. И утром встанешь — опять нет войны. Меня всегда будило радио в шесть часов. Мне говорили — надо выключать, можно поспать подольше. Но я думала: настанет же когда-нибудь день, и он начнется не с оперативной сводки. Настанет же наконец этот долгожданный первый мирный день. И я его прозеваю. Я его дождалась. И буду рассказывать о нем своим внукам. О том, как мы жили годами без дома, без мамы, без друзей, я не буду рассказывать… Ты часто обо мне вспоминал, Шура?

Ш у р а. Для того чтобы вспоминать, надо забыть.

Пауза.

Т о н я. Хорошо без войны. Не просто хорошо, а очень хорошо. И очень хорошо жить дома. Вам, мужчинам, может, и нравится жить в палатках, а мы — слабый пол — созданы для дома.

Ш у р а. А помнишь пионерлагерь?

Т о н я. Сравнил — пионерлагерь и медсанбат! Плохо жить в палатках. Особенно во время бомбежки. Раненые начинают кричать. Больше всех боятся бомбежки раненые. Я тоже очень боялась — только никому не говорила. Когда дом — все-таки крыша. А тут как будто зонтиком закрываешься от осколков. Очень я люблю мирное время. Вот долечим раненых, и пойду учиться. Я еще не очень старая? Нет, я просто средних лет.

Ш у р а. И как раз театральный институт открыл прием.

Т о н я. Нет, артисткой я не буду.

Ш у р а. Чего это вдруг?!

Т о н я. Не вдруг. Я подумала. Это стать артисткой я решила вдруг. Мы болтаем, а мне ведь наряжаться надо. Еще минутку. Ладно? Мы с тобой еще не разговаривали, только «здравствуй» да «прощай». Я думаю, что артисткой стоит быть только хорошей. Очень хорошей.

Ш у р а. Так надо стать хорошей артисткой.

Т о н я. Надо… Вам надо, чтобы хвастаться: «Знаменитость, а я с ней на «ты», я ее за косы дергал…» Хорошей я бы согласилась. Но, понимаешь, нет во мне уверенности. Нет одержимости. Настоящие артистки как решали в молодости: или на сцену, или жизни нет — с обрыва в Волгу. А я вожусь с ранеными, и мне интересно. Возвращать людей к жизни! Ты бы видел их глаза… когда они приезжают и начинают оживать. Я поступаю в медицинский. Это мое призвание. Понял?

Ш у р а. Начинаю понимать.

Т о н я. А чего ты такой неразговорчивый? Экзамены?

Ш у р а. Угадала. Ты обходишься без моей помощи — и спрашиваешь и отвечаешь.

Т о н я. Это от одиночества. Я всю войну прожила сама себе — мама, сама себе — друг. Людей кругом много, и все откровенничают, а самой поговорить не с кем. (Пауза.) Сейчас забежала в школу — ты представить себе не можешь, до чего мне захотелось побывать в нашем классе. Нельзя! Неловко. (Пауза.) Шурка, мне наряжаться надо. Почему ты меня не гонишь?! Хорош друг! (Пауза.) Ты знаешь, я сегодня забралась на березу. Глупо, верно? Очень страшно было — вдруг кто-нибудь заметит! А ты мог бы забраться на березу?

Ш у р а. Пожалуй, не мог бы.

Т о н я. Дурости не хватает?

Ш у р а. Рук не хватает. (Пауза.) Иди наряжаться. Я тебя гоню. Ты слышишь?

Т о н я. Не слыхать! Ты — молодец, у тебя уже два курса позади… Скажи мне… ты решил стать учителем по призванию или…

Ш у р а. Как только я начинаю забывать о руке, мне сейчас же о ней напоминают.

Т о н я. Прости.

Ш у р а. Помнишь, мы играли в правду? Я спросил тебя, хотела бы ты, чтобы был одиннадцатый класс? Ты сказала — да. Я очень люблю школу. Я считаю, что лучшее помещение, которое придумало человечество, — класс.

Т о н я. Нет, коридор и спортивный зал.

Ш у р а. В общем, школа. Там кончается детство и начинается юность, начинается дружба и любовь.

Т о н я. Там иной раз и оканчиваются…

Ш у р а. Это уже зависит от нас. В чем же дело, подумал Шурка Зайцев, школу ты любишь, ребят любишь, литературу любишь, — значит, это и есть твое призвание. И будет тебе одиннадцатый класс, и двадцать третий, и тридцать седьмой. Словом, или в класс, или с обрыва в Фонтанку. Тебе нельзя больше бывать в школе, а мне можно.

Т о н я. О себе мы слишком много думали. А надо о людях подумать. Трудно живется народу, и надо ему помочь. А мы ведь можем, Шурка?!

Ш у р а. Сила у нас есть. А главное, мы уже взрослые и многое уже понимаем.

Т о н я. И я взрослая?

Ш у р а. Взрослая. Но ты только оставайся молодой.

Т о н я. А я красивая?

Ш у р а. Красивая.

Т о н я. Уже просто красивая. А раньше была очень красивая. Первая в мире. Грубеют люди. Ухожу. Только предупреждаю: наряжаться мне не во что. Мама обменяла все свои и мои вещи на продукты. Мне повезло — белое платье никто не хотел брать. Видно, плечики не понравились — не валиком. (Пауза.) А об экзаменах сегодня забудь, изволь улыбаться. (Уходит.)

Пауза. Входит С и м а.

С и м а. Оказывается, тетя Лиза давно уже на кухне. И картошка сейчас будет готова. Наварила на целую роту.

Ш у р а. Не волнуйся, Сима. Еще не было случая в истории человечества, чтобы картошки оказалось много.

С и м а. Можно мне сегодня выпить вина?

Ш у р а. При одном условии — если оно будет.

С и м а. Будет. Тетя Лиза хранит одну бутылочку третий год.

Ш у р а. Тогда обязательно выпьем. На «ты».

Входит В о л о д я с цветами.

В о л о д я. Мой веник не хуже твоего. Тоня не приезжала?

Ш у р а. Приехала.

В о л о д я. Что же ты не докладываешь? Где она?

Ш у р а. Одевается. (Пауза.) Пойду на Невский, поищу папиросы.

В о л о д я. Перемучаемся без папирос. Табак есть — будем крутить.

Ш у р а. Крутить-то мне неловко. И сегодня надо по-праздничному. Я скоро вернусь.

В о л о д я. Как знаешь.

Шура уходит. Пауза.

А тебя… а вас как зовут?

С и м а. Сима.

В о л о д я. Ты, видимо, ученица Елизаветы Ивановны?

С и м а. Ученица.

В о л о д я. Тебя пригласили сегодня?

С и м а. Нет, не приглашали.

В о л о д я. Видишь ли, Сима… Только ты не обижайся. Сегодня особый день. Собираются все свои. Ты меня поняла?

С и м а. Поняла. А вас как зовут?

В о л о д я. Скажем, Володя.

С и м а. Вы меня извините, Володя, я вас оставлю. Пойду поговорю с Елизаветой Ивановной, — может, она меня пригласит. (Уходит.)

Пауза. Вбегает Т о н я.

Т о н я. Шурка! Я по-военному — быстро!.. Володя!..

В о л о д я. Антон! И обнять неловко — какая ты белая, чистая, красивая. Не ждала?

Т о н я. Не ждала. Вернее, ждала, и долго. Но не сегодня.

В о л о д я. Значит, рано приехал?

Т о н я. Поздно.

В о л о д я. Ты — поздно. А я — утром. Вообще вовремя. Все идет по плану, предусмотренному командованием. Точно — в Антонов день.

Т о н я. Что ж ты так поздно?

В о л о д я. Нам, незаменимым, трудно. Не отпускают. Мосты строить надо.

Т о н я. Научился?

В о л о д я. Тяжелые танки проходят.

Т о н я. Землю еще не обходил?

В о л о д я. Еще много осталось.

Т о н я. А ты все такой же. И везучий. Ничего с тобой не случилось?

В о л о д я. Еще здоровее стал. Мне и война на пользу.

Т о н я. Видно. И медаль и орден.

В о л о д я. Говорят, продолжение следует. О себе расскажи. Как живешь? Как Елизавета Ивановна?

Т о н я. Мы с ней почти не видимся. Я ведь за городом — приезжаю поздно.

В о л о д я. Ты все с ранеными?

Т о н я. Угу.

В о л о д я. Ребят видишь?

Т о н я. Редко.

В о л о д я. Шурку?

Т о н я. Он почаще заходит.

В о л о д я. Ты… дружишь с ним?

Т о н я. Дружу…

Пауза.

В о л о д я. А Ленинград каков?

Т о н я. Я его толком и не видала.

В о л о д я. Квартира ваша не пострадала?

Т о н я. Нет. Только стекла.

В о л о д я. Я у себя еще не был. Может, дома и в живых нет.

Т о н я. Что-то мы не так разговариваем.

В о л о д я. Ты ни при чем. Я не так разговариваю. И Шурка заметил.

Т о н я. Все вокруг да около.

В о л о д я. Обживусь, сговоримся. Если, конечно, ты меня любишь по-прежнему.

Т о н я. А ты?

В о л о д я. Ты же знаешь, что я тебя люблю. (Пауза.) Я виноват перед тобой. Был невнимателен и так далее. Но я ведь воевал. Пойми, Антон, для мужчины главное — дело. Я не верю в равноправие. Для вас, женщин, любовь на первом плане.

Т о н я. Главное, не главное… Нельзя все разложить по полочкам. Может, и правильно, что для мужчины главное — дело. Ты — мужчина, тебе виднее. Но так не говорят девушке, которую любят.

В о л о д я. Антон! Мы свои люди. И можем разговаривать откровенно.

Т о н я. Свои… Но ты меня мало любишь.

В о л о д я. Много.

Т о н я. Для тебя много, а для меня мало. Разные у нас потребности. Себя любишь больше.

В о л о д я. Не виделись почти четыре года, двух слов не сказали, а она уже набросилась — выяснять отношения. Странный вы народ, женщины.

Т о н я. Я не народ. И не женщины! Я — девушка, хоть и зовут меня Антон. (Пауза.) Но ты прав, это невоспитанно.

В о л о д я. Просто не по-товарищески.

Пауза.

Т о н я. Я четыре года не праздновала свой день рождения. Не до праздников было. И без своих какой праздник! Я в этот вечер сидела и думала — и о тебе, и о себе, и о маме…

В о л о д я. Вечер воспоминаний.

Т о н я. Я и о будущем думала. О будущем даже больше. Я и сегодня подумала, меня на работе не задержали, я просто погуляла и подумала. Вечер воспоминаний.

В о л о д я. И мечтаний.

Т о н я. И мечтаний… и надежд…

Пауза.

В о л о д я. Давай, однако, поговорим, как мужчина с мужчиной.

Т о н я. Не хочу. Леша Субботин всегда говорил мне — будь мужчиной, Тоня! А я всегда отвечала — не хочу. Хочу как мужчина с женщиной. С девушкой… Нет, себя ты все-таки любишь больше.

В о л о д я. Уж очень ты быстро решила.

Т о н я. Я много думала.

В о л о д я. Целый вечер?

Т о н я. И еще четыре года.

В о л о д я. Но ты же не видела меня четыре года.

Т о н я. Я получала письма. Это вроде разговора. И я не раз начинала этот разговор. Но ты отмалчивался.

В о л о д я. Писал я редко. В этом виноват.

Т о н я. Ни в чем ты не виноват, Володя.

В о л о д я. Наша жизнь скучная, походная. Да и не мастер я писать.

Т о н я. Шурка тоже не литератор. И вообще…

В о л о д я. Вообще — это не точно.

Т о н я. А не всюду нужно точно. Это не мосты строить. (Пауза.) Когда любишь — все для любимого. Шурка очень старался выучиться писать левой рукой. Ему хотелось скорее написать мне письмо…

В о л о д я. Что-то ты часто Шурку вспоминаешь.

Т о н я. Попробуй его забудь. Он мне чуть ли не тысячу писем написал.

В о л о д я. Он тебе нравится?

Т о н я. Нравится. А тебе разве уже разонравился?

В о л о д я. Нет, я в другом смысле. Вообще многие нравятся. (Пауза.) Я тебе должен сказать — у меня там были кое-какие истории. Ты сама понимаешь, парень я молодой, прошло четыре года. Но все это несерьезно, и все прошло. Ты для меня главная.

Т о н я (кричит). Опять главная?! Единственная! (Пауза.) Вот что я тебе скажу, Володя, парень ты увлекающийся. Ты и мной увлекался, и совершенно искренне, а тебе показалось, что любишь. А сейчас ты ничего не знаешь. И это не недостаток. Это свойство характера. И ни в чем ты не виноват передо мной. Виновата я — я очень люблю постоянство. Слыхал такое слово — верность? Может, и не слыхал, оно старомодное. Но ты не расстраивайся. Было бы много хуже, если бы этот разговор вели не друзья, а муж и жена. Мы не сошлись характерами, и счастье, что выяснилось это сейчас, а не после.

В о л о д я. Значит, все кончено?

Т о н я. Наоборот. Еще ничего не начиналось. И только, пожалуйста, без трагического выражения лица. Ты парень здоровый, тебе это не идет. Сегодня мой день, и все должны быть веселыми. А самое главное — не надо сердиться. Сейчас тебе обидно, завтра будет беспокойно, а потом станет свободно. Жена у тебя будет красивая, спокойная. Требовать она будет мало и ждать терпеливо, пока ты будешь обходить землю.

Стук в дверь. Входит Ш у р а.

Ш у р а. Я вам не помешал?

В о л о д я. Помешал.

Т о н я. Глупости!

В о л о д я. А может, помог. Я все шучу.

Ш у р а. Я так и понял.

Т о н я. Ребята, я сейчас. (Выходит.)

В о л о д я. Интересно, кто же придет из наших? (Пауза.) Шурка, скажи мне честно: ты говорил ей… ну то, что я просил не рассказывать?

Ш у р а. Володя!

В о л о д я. Прости. Я так и думал. А почему ты вообще не сказал, что я приехал?

Ш у р а. Я решил, что она знает, раз ты к ней приехал. Я удивлялся, почему она ничего не говорит о встрече с тобой.

В о л о д я. Я неожиданно приехал. Никого не было, Елизавету Ивановну из школы вызвали.

Ш у р а. А вы что, схватились?! Готово дело?!

В о л о д я. Она все налетает.

Ш у р а. Девушкам надо уступать. Тем более что они слабый пол.

В о л о д я. Я считаю, что фронтовикам надо уступать.

Ш у р а. Она, по-моему, тоже с фронта вернулась.

Входят Е л и з а в е т а И в а н о в н а, С и м а и Т о н я с посудой.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Здравствуй, Шура. Как экзамены?

Ш у р а. Нормально.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. А ты, офицер, осваиваешься?

В о л о д я. Хороший блиндаж.

Входит С е н я.

С е н я. Антон! В штатском виде. Обидно. Хоть ты и в белом платье, я все же приветствую тебя как старого солдата, прибывшего наконец на побывку. Здорово, служивый. Как воевалось?!

Т о н я. Сеня! Иди я тебя поцелую. (Целует его.)

С е н я (Шуре и Володе). Вам небось не досталось? Смотрите и расстраивайтесь. (Тоне.) Я уже давно догадывался, что ты меня любишь. Зачем же было скрывать столько лет?

В о л о д я. Сенька! А на меня ты не обращаешь никакого внимания. И не удивляешься!

С е н я. Я удивился бы, если бы тебя не было. Двадцать первого июня все обязаны быть на месте, поскольку война окончилась. Ты, брат, всегда привык быть в центре. Сегодня не выйдет. Ты у нас герой, но сегодня Тонин день.

Ш у р а. До чего интересно, когда друзья собираются под одной крышей.

В о л о д я. Верно. Бродил, бродил, и по дорогам, и без дорог, сколько земли исходил. И вот опять дома. Со своими.

С е н я. В странствиях есть одна приятная вещь — возвращение домой.

Т о н я. Хорошо сказано!

В о л о д я. Меня не уговорите — я до мыса Доброй Надежды дойду. Жаль, попутчиков нет.

С и м а. А я бы хотела на мыс Доброй Надежды.

В о л о д я. Вот малознакомая барышня, а не бросила в трудную минуту.

С е н я. Ты где остановился?

В о л о д я. Пока здесь.

С е н я. Потом обживешься, привыкнешь. Вопросов больше нет. Везет тебе.

Т о н я. Ребята! Садитесь. Сима, иди ко мне.

Ш у р а. А я думал, это моя дама. Мы с ней условились выпить на «ты».

С и м а. Я и с тобой и с вами, Шура.

Т о н я. Сима, понятно, без Шуры не может. Ага, попалась, покраснела.

В о л о д я. Шурка устроился, а мы в дураках. Нет, Сенька, не хочу я с тобой, надоело мне пьянствовать с мужиками. Елизавета Ивановна, можно мне быть вашим кавалером?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Такой бравый офицер, весь в погонах и орденах, и еще спрашивает разрешения. Да я об этом буду тридцать лет вспоминать и на уроках рассказывать. Я пошла за картошкой. (Выходит.)

С е н я. Трое мужчин и три женщины. И все же мне не хватило дамы. Обидеться, что ли, и уйти? Обижусь, но не уйду, пусть вам будет хуже. А потом, чем черт не шутит, может быть, и Тамара подойдет.

В о л о д я. Поднялись, мальчики, поднялись, девочки!

Входит Е л и з а в е т а И в а н о в н а.

В с е (хором). Здравствуйте, Елизавета Ивановна!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Здравствуйте! На чем мы остановились в прошлый раз?

В о л о д я. На том, что Тоня должна стать артисткой.

Ш у р а. Ты пропустил один урок. Мы остановились на том, что вы собирались организовать нам чай.

С е н я. Но, помнится, вы его так и не организовали.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Нельзя быть таким злопамятным.

В о л о д я. Я поднимаю бокал за семью Федотовых. За Антона — поскольку нынче ее день, она идет первой…

Ш у р а. …за славного нашего фронтовика, она хлебнула столько горя и столько добра принесла людям…

В о л о д я. И за Елизавету Ивановну! Выпьем, товарищи!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. И за Симу, — если за нашу семью.

В о л о д я. За Симу обязательно.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. А ты уже успел ее полюбить?

В о л о д я. Нет, я просто успел ей нагрубить. И потом — она едет со мной на мыс Доброй Надежды.

Ш у р а. Мне с Симой следовало бы пить отдельно — на «ты». Но можно ее присоединить, тем более что она несовершеннолетняя и на отдельный тост не имеет права.

С и м а. Вы всё шутите.

Ш у р а. Во-первых, теперь уже не «вы», а «ты». А во-вторых, научишься ли ты понимать, когда с тобой говорят серьезно?

С и м а. А я и верно иной раз не понимаю — когда в шутку, когда всерьез.

Ш у р а. У меня и мама не всегда понимала. Такая школа.

С и м а. Какая школа?

Ш у р а. Сто девяносто вторая, Фрунзенского района.

В о л о д я. Тамару вспомнили, а про Лешку Субботина забыли. И вам не совестно, ребята? Такого парня забыли! Тоже товарищи! (Пауза.) Что вы молчите, ребята? Что вы молчите, черт побери!

С е н я. Леша Субботин погиб второго марта в районе Кенигсберга. (Пауза.) «Будем молодыми», — любил он говорить. Очень обидно уходить из этого мира такому молодому и накануне победы.

Пауза.

Т о н я. Славный был парень, хоть жил не задумываясь.

Ш у р а. Выпьем, ребята, на помин души Леши, сложившего за нас свою честную голову.

Встают. Пьют.

Т о н я. Сколько там ни мудри, а в жизни нужно одно: сделать доброе дело, чтобы тебя помянули хорошим словом.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Помянули — мало. Вспоминали.

Пауза.

Т о н я. Мы еще мало сделали. Но мы еще молодые. Мы еще молодые, ребята? Мы будем молодыми или мы уже были молодыми? Что вы молчите?

С е н я. Мы долго будем молодыми!

Ш у р а. Ребята! Я хочу произнести речь.

Стук в дверь.

Т о н я. Вот и Тамара!

Входит Я к о в Д а р ь я л о в.

Д а р ь я л о в. Явление девятое — те же и Яков Дарьялов.

Т о н я (вполголоса). Вот кого не ждала.

Д а р ь я л о в. Незваный гость?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Не незваный, а нежданный.

Д а р ь я л о в. Спасибо, Елизавета Ивановна, выручили. Все как в доброе старое время. Друзья! Я предлагаю выпить за здоровье наших дам — уважаемой Елизаветы Ивановны и очаровательной Антонины Сергеевны. (Володе.) Почему вы не пьете?

В о л о д я. Вы забыли одну даму — Симу. Мне показалось это обидным. А потом, мы только что выпили за здоровье очаровательной Антонины Сергеевны.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Вы отстали. Догоняйте.

Д а р ь я л о в. Охотно, Антонина Сергеевна. Война кончилась — пора приобщаться к искусству. Побыли сестрой милосердия — хватит. Пора становиться актрисой.

С и м а. Тоня! Я сегодня видела объявление — театральный институт открыл прием.

Д а р ь я л о в. Зачем театральный институт? При нашем театре открывается студия. Я помогу вам устроиться. У вас талант, но протекция никогда не вредила таланту.

В о л о д я. И не помогала.

Т о н я. Яша… Яков Борисович!.. Мне надо с вами посоветоваться.

Д а р ь я л о в. Завтра с утра я к вашим услугам.

Т о н я. Мне надо немедленно. Выйдем на минутку.

Тоня и Дарьялов выходят. Молчание.

В о л о д я. Почему все замолчали?

С е н я. Каждый думает, о чем они там секретничают.

В о л о д я. Шушукаются насчет своих театральных дел. Я предлагаю отомстить заговорщикам. Когда они войдут, будем две минуты молчать. Согласны?

Входит Т о н я.

Т о н я. Яков Борисович просит его извинить, он очень спешит.

С е н я. Тоня! Как ты сумела выпроводить этого пижона?

Т о н я. Глупо все получилось. Вернее, не глупо, а грубо. Я во всем виновата.

В о л о д я. Закурим по этому поводу. Шурка, доставай папиросы.

Ш у р а. Не достал я папирос.

В о л о д я. Обидно. Я тебе скручу.

С и м а (Шуре). Вот ваша… твоя пепельница.

Ш у р а. Спасибо и за пепельницу и за твою…

В о л о д я. А все-таки Шурка хитрый. Он еще четыре года назад захватил плацдарм здесь, на правом берегу Фонтанки. Плацдарм крохотный, а держится.

Ш у р а. Что моя пепельница против твоего чемодана?

С е н я. Опять склока? И они это называют — вместо выпускного вечера.

Т о н я. Шура, ты же хотел говорить речь!

Ш у р а. И еще не раздумал. Не было у нас выпускного вечера…

Стук в дверь.

Т о н я. Кто там еще?

Голос: «Я там еще».

Кто это я?

Т а м а р а. Я — это я. Ребята! Вы как будто не рады?

Т о н я. Мы рады. Но ты могла бы прийти пораньше.

Т а м а р а. Не могла. Володька! Какой ты! Тебе и Володька неудобно сказать. И на плечах звезды, и на груди звезды.

В о л о д я. На плечах — звезды, а на груди — звезда. Мы, военные, любим точность. Подожди, скоро дослужусь до полковника и начну тебя сватать.

Т а м а р а. Боюсь, что мне не дождаться. Тоня, можешь не ревновать.

Т о н я. Тамара! Садись, ешь и молчи. Шура, говори!

Ш у р а. На чем мы остановились?

С е н я. На выпускном вечере.

Ш у р а. Остановились мы на выпускном вечере.

Т о н я (задумчиво). Остановились мы на выпускном вечере.

Ш у р а. Не было, ребята, в нашей жизни выпускного вечера. Выпустили нас не вечером, а утром — прямо на войну. Мы не все, может, много навоевали и о нас не напишут в газетах…

С и м а. О некоторых уже написали. Например, о нас с тетей Лизой.

Ш у р а. Стоит только стать с человеком на равную ногу, он моментально начинает разговаривать свысока.

С и м а. Я же шучу.

Ш у р а. То-то. (Стучит по столу.) Мы пошли воевать не по мобилизации. Мы не ждали, когда нас вызовут. Пошли мы с Володей, и нас взяли. Пошел Сеня, и его не взяли.

С е н я. Взяли, но потом, как неполноценного, прогнали.

Ш у р а. И Антон пошел в госпиталь. И Тамара и другие ребята. Мы не могли поступить иначе. Нет среди нас Леши Субботина. Нет среди нас Милочки. Она была маленькой, хрупкой девушкой. Мы дразнили ее говорящей куколкой. Милочка погибла на посту во время дежурства на крыше, она защищала наш город. Ребята, я, кажется, в самом деле произношу речь…

В о л о д я. Да, занесся… наши дела маленькие…

Т а м а р а. Не мешайте ему, он складно говорит.

Ш у р а. Вот именно складно. Не буду.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Вы все честно воевали. И вы не подвели ни ваших товарищей, ни учителей. Прошло четыре года после вашей последней встречи. Много пролито крови и слез. Я встретила на днях вашего одноклассника — Борю Игнатьева. Кажется, вы его звали Бобочкой. У него уже появились седые волосы. Будем надеяться, что самое тяжелое в вашей жизни уже позади. Пусть седина не приходит к вам долгие годы. Но я хочу, чтобы вы и будучи седыми сохранили молодость и встречались как старые друзья.

В о л о д я. Как старые боевые друзья.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Я тоже, кажется, произнесла речь. Но зачтем ее за речь на выпускном вечере. Будем молодыми, как завещал Леша Субботин.

С е н я. И как он говорил — на ближайшие пятьдесят лет.

Ш у р а. Ребята! Мы будем стареть только для других. А так мы всегда будем молодыми. Ты, Тоня, будешь старушкой, а я буду говорить тебе: «Слушай, Антон!» И Елизавета Ивановна будет говорить «ты», а мы ей по-прежнему «вы». Ничто не меняется от времени, и каждый возраст прекрасен. Давайте выпьем, старые друзья!

С е н я. Подчеркиваю слово — друзья.

В о л о д я. А я подчеркиваю слово — старые.

Ш у р а. А я подчеркиваю слова — старые друзья. Леди и джентльмены! За молодость и за мир, который в основном прекрасен, в особенности когда он не находится в состоянии войны.

Т а м а р а. Тоня! Что ты задумалась?

Т о н я. Тебе показалось. Споем, ребята!

В с е (поют).

Т а м а р а. Ребята! А сегодня не просто Тонин день. Сегодня день особенный.

В о л о д я. Только без идиотских интриг.

Т а м а р а. Кто-то из ваших знакомых выходит замуж.

В о л о д я. Уж не ты ли?! (Стучит по столу.)

Т а м а р а. А почему бы не я? (Стучит по столу.) Именно я.

В о л о д я. Выходит, я действительно опоздал. Он, надеюсь, полковник?!

Т а м а р а. Он не военный. Вообще он парень хороший, только шалавый немного. Но он меня любит.

В о л о д я. Тамара, так нельзя. Пришла советоваться, а жениха не привела.

Т а м а р а. Да я не советоваться. И он не жених. Я уже давно замужем, мы только записались сейчас. Я подумала: война войной, а годы-то идут…

С е н я. Тамара! Наверное, он тебя не очень любит!

Т а м а р а. Почему ты решил?!

С е н я. Как же он тебя одну отпустил? К молодым людям.

Т а м а р а. Он и не отпускал. Мы с ним два часа ругались. Я говорю: день рождения подруги, Антонов день, а он — подруг Антонами не называют. Он и сейчас под окнами ходит — дожидается. Ребята, вы меня провожать не вздумайте.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Тамара, как тебе не стыдно! Веди его сюда!

Т а м а р а. Я — мигом! (Убегает.)

С и м а (у окна). Идут. Где-то я его видела?

Ш у р а. Опять хвастаться?

С и м а. Честное слово.

В о л о д я. Молодец, Тамара! Она не выясняла отношений.

С е н я. Военная хватка!

Звонок.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Сима, готовь места!

В о л о д я. Молодым — самые почетные.

Входят Т а м а р а и Л я с к о в с к и й.

Т а м а р а. Знакомьтесь. Мой муж.

Л я с к о в с к и й. Аркадий Лясковский.

С и м а. По-моему, мы с вами знакомы. Вы — фотокорреспондент. Я запомнила, как вы нас снимали и заставляли естественно улыбаться.

Л я с к о в с к и й. У нас тогда произошло какое-то недоразумение.

С и м а. Этого я уже не помню.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Садитесь, товарищи. Что вы вскочили?

С е н я. Не каждый день удается видеть молодых. Присматриваемся.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Вы держитесь, а то заклюют. Здесь народ зубастый. Вы, главное, не смущайтесь.

Т а м а р а. Он не смутится. Он только прикидывается таким.

В о л о д я. Здоровье молодых!

Пьют. Тамара и Лясковский целуются.

Т а м а р а! Я еще не успел крикнуть «горько».

Л я с к о в с к и й. Мне послышалось «горько».

В о л о д я. Он не смутится.

С е н я. Тамара! Расскажи нам, как это все получилось.

Т а м а р а. Он приехал к нам в ПВО снимать. Снял. Через день снова приехал. Снимок, оказывается, вышел неудачным. А мне, говорит, очень важен этот сюжет. А потом привез карточку показать. А потом еще что-то придумал. Девушки наши стали подсмеиваться — ему очень важен этот сюжет. А я и не заметила, как это вышло. Он меня снимал много, а я люблю сниматься.

В о л о д я. Знаем.

Т а м а р а. И он узнал. Аркаша, нельзя так много есть.

С е н я. В семье будет полнейшая гармония — процесс еды.

В о л о д я. Ты бы погулял столько по Фонтанке — тоже проголодался бы. (Лясковскому.) Вы не стесняйтесь! Ешьте на здоровье, теперь так трудно с продуктами.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Вы не обращайте внимания. Ешьте!

Л я с к о в с к и й. Накушался. Теперь начну обращать внимание.

В о л о д я. Сеня! Поправь галстук.

Л я с к о в с к и й. Смотрю я на вас — ребята вы как будто ничего.

С е н я. Это первое впечатление.

Л я с к о в с к и й. Но какие-то странные.

В о л о д я. Прикидываемся. Сговорились, пока Тамара за вами бегала.

Л я с к о в с к и й. Нет, серьезно, странные. Куда бы я ни пришел, меня прежде всего просят снимать. И так мне опротивело — сказать не могу. Я разговариваю и жду: ты мне туману не напускай, проси снять. А вы не просите.

В о л о д я. Тамара! Твой супруг — отгадчик мыслей. Я как раз хотел попросить снять нас.

Л я с к о в с к и й. Наконец-то!

Т а м а р а. Я тебе говорила — захвати с собой «лейку»!

С е н я. Тамара! Без семейных сцен.

Л я с к о в с к и й. Вас я как раз сниму с удовольствием. Я сбегаю за аппаратом. Я здесь рядышком живу. На улице Рубинштейна. (Убегает.)

В о л о д я. Как ты сказала — немного шалавый? Почему немного?

Т а м а р а. Полегче. Это только я могу говорить.

Пауза.

Т о н я. Мама!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Что, Тоня?

Т о н я. Я — дома?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Дома.

Т о н я. И все на месте?

С е н я. За исключением законно отсутствующих.

Т о н я. Ребята! Люблю я вас всех.

С е н я. Всех — это меня не устраивает.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Эх, ребята, молодые вы еще.

Т о н я. Значит, все еще глупые?

В о л о д я. Молодые — согласен, глупые — возражаю.

Т о н я. А я все-таки глупая. Выпьем за исполнение желаний!

Пауза.

Т а м а р а. Тоня, ты опять задумалась?!

Пауза.

Т о н я. Шура! Я тебя очень люблю! Четыре года назад ты при всех признался мне в любви. И я отвечаю тебе с небольшим запозданием. (Пауза.) Ребята! Что вы приумолкли? Выше бокалы! Я пью за первую любовь!

Ш у р а. И единственную!

Т о н я. Любовь бывает одна. Все остальное — увлечения.

С е н я. Кто это сказал?

Т о н я. Это сказала я.

Грохот.

Что это?

Т а м а р а. Гроза.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Вот это действительно гроза!

Т о н я. Побежали на улицу, девочки…

З а н а в е с.

1945