Статский советник Евграф Тулин [сборник]

© Георгий и Ольга Арси, 2020

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От авторов

Сюжет детектива затрагивает события, относящиеся к XVIII и XIX векам. Поиск убийц известного ювелира Москвы погружает читателя в историю смуты, бунтовщика и самозванца Емельяна Пугачёва, на Южном Урале. В ходе розыска сыщику, московской сыскной части, удаётся распутать историю убийства и пресечь деятельность фальшивомонетчиков. Книга является четвёртой из серии книг авторов, повествующих о жизни и быте общества этого периода, однако полностью самостоятельна в сюжете.

В книге наряду с вымышленными героями присутствуют реальные исторические фигуры, активно влиявшие на развитие общества того времени. Однако авторы не дают им оценки, в отличие от выдуманных героев. Они только констатируют их историческую роль и события, связанные с ними, импровизируя и предполагая их поведение в духе и нравах того времени.

Авторы не ставили цель создать историческое произведение. В связи с этим, степень ответственности за историческую ценность книги весьма условна. Они создали художественное время-пространство, ограничили его чёткими рамками, в которых исторические сюжеты имеют прикладное значение для раскрытия замысла книги.

Авторы признательны и благодарны огромному историческому наследию, которое оставил потомкам великий русский писатель и поэт Александр Сергеевич Пушкин. На основе его описаний событий Пугачёвского бунта создана данная книга.

Книга посвящается старому и надёжному другу семьи Ю. И. К. в знак признательности за более чем десятилетнюю дружбу и взаимное уважение. Текст печатается в авторской редакции и пунктуации.

Пролог

Глубокой, летней московской ночью 1883 года, трое неизвестных прохожих подошли к небольшому двухэтажному дому, что стоял на улице Тверской, в Тверской части города Москвы. Одной из семнадцати городских частей. Каждый из ночных посетителей на голове имел картуз с козырьком, был одет в особый лёгкий, тонкого сукна зипун-татарку до колен и шаровары, заправленные в хромовые сапоги. Это говорило о том, что гости явно имели хороший коммерческий доход, чтобы одеваться добротно и достойно выглядеть в обществе. Возраст ночных гостей Белокаменной был разный. Самому старшему можно было дать лет сорок, остальным двум по тридцать. Все трое имели благочестивые бороды и усы. Старший внимательно осмотрел дом, затем улицу, переводя взгляд с правой стороны на левую, по всему пространству, прилегающему к дому. Аккуратный и не броский кирпичный особнячок выделялся скромностью. Но это только на первый взгляд, да и для того, кто не знал цен на подобные строения в Москве. Располагался он в Белом городе, то есть недалеко от Кремля, сердца Москвы. Часть дома была окружена красивым садом, на деревьях которого уже распустились почки. На улице был май. Первый этаж здания имел два входа, над одним из них имелась красивая, броская взгляду обывателя, вывеска:

«Ювелирная лавка Финагенова. Изделия из золота, серебра и других металлов. Работы с бриллиантами и жемчугом. Всё что угодно дамам и господам. Быстрые сроки изготовления».

На двери второго входа имелась красивая табличка с замысловатыми буквами, выполненными старославянской вязью: «Финагенов И. П.».

– Вот сюда нам и надо, – тихо заявил старший и уверенно постучался, условным знаком, в дверь.

В окно с кованной решёткой, из-за дорогих штор, первого этажа здания, выглянуло сонное лицо. В течении одной минуты человек оглядывал ночных гостей и после этого закрыл шторы. Через несколько минут дверь без всякого шума и скрипа открылась. Как будто бы в доме этих поздних посетителей ждали. По крайней мере знали. Трое ночных посетителей, вновь осторожно осмотревшись по сторонам, вошли в ювелирную лавку.

– Входите, только тихо. Не шумите, наверху приказчик спит. Запозднились вы. Как добрался, Бажен Василич? – сказал человек в ночном халате, видимо, хозяин.

– Бог не без милости, человек не без счастья. Добрались по дороге. Она путь завсегда каждому укажет, кто ходить по ней желает и умеет. Мало-маненько устали, но к делу это не относится. Мы от его степенства Кита Юрьевича к тебе, Илья Прокопыч. Просит он объясниться, что за причуды такие? Три месяца мы на месяце[110] сидели и ждали. Все песни в ожидании твоей доброй воли и обещанного слова возгудали. Получили обещанное, только не обрадовались подарку. Всё думали и думали, может, перепутал нас с музланами московскими, степенный Илья Прокопыч? Может, не уважает нас? Может, прогневили мы его чем плохим, ненароком? Но не могли поверить в эту грусть-печаль! Поэтому Кит Юрьевич и говорит: «Навестите-ка его степенство. Спросите, чем мы перед ним провинились? Чем неудовольствие вызвали? Вроде не поперешничали, договор исполняли полностью». Вот мы и прибыли в намеченный день. Может, ответишь, хозяин? – тихо, но угрожающе, спросил один из трёх гостей, стоящих в лавке.

– Не могу понять, о чём вы говорите? Вины моей никакой нет перед вами. Перед уважаемым Китом я не виноват. За прошлый заказ с вами полностью рассчитался. Тридцать тысяч отдал, как и договаривались. Неужто не доставили? Самый доверенный приказчик прибыл и сказывался, что деньги в руки Киту Ивановичу отдал. Он их принял и расписку дал. Она у меня имеется, в надёжном месте схоронена. Так что, какие ко мне претензии? Или вы шутите? – уточнил хозяин, бегающие и испуганные глаза которого выдавали испуг.

– Нашей вины, Илья Прокопович, перед тобой тоже нет. Я тебе в прошлый раз товар доставил сполна. Договор мы с тобой обсудили. Нашли общее понимание. Но не всё получилось, как хотелось. Жизнь по-другому приказала думать. Так что твоя вина, на сегодня, перед нами имеется. Правильно ты говоришь, что деньги привезли. Так и было. Но только беда одна с ними, с этими деньгами. Когда мы дождались денег от тебя, взяли их в горсть, а в горсти дыра. Ошибка вышла. Деньги-то фальшивые прибыли. Мы, когда в Уфу их отвезли, по указу Кита Юрьевича, хотели в коммерческое дело вложить, чуть-чуть под полицмейстера не попали. Еле уговорили знакомого купца шум не поднимать. Что на это скажешь? – спросил старший, внимательно смотря в глаза хозяина.

– Не может быть этого, Бажен. Враньё и поклёп! Я честно коммерцию веду! Меня вся Москва знает, как добросовестного и порядочного коммерческого человека. Не желаете вести торговлю и торговый интерес со мной, тогда убирайтесь. Ступайте рыбу ловить на свой Ай. Дела с вами больше не веду, – ответил ювелир, тихо и медленно делая движения к лестнице, на второй этаж дома.

– Да ты не кипятись, Илья Прокопович. Мы тебе эти деньги обратно привезли. Вот, полюбуйся. А нам отдай Катькины золотые империалы. Тогда и обиды ни у кого не будет. Каждый при своём интересе останется. Мы согласны уйти со своим товаром. А тебе твои бумажки рисованные отдать, – с этими словами, старший, по имени Бажен, вытащил из-за пазухи свёрток и бросил его на высокий чайный столик, стоявший в гостиной, возле стены.

– Откуда я вам золотые монеты обратно возьму? Они же уже проданы! Чего мелите! – закричал ювелир.

– А нам это зачем знать? Ты нам деньгу обратно отдай и останемся в друзьях, – спокойно заявил гость по имени Бажен.

– Пошли вон отсюда, лапотники! Вы кому условия ставите? Я к самому обер-полицмейстеру вхож. Меня вся Москва знает! Попрошу кого надо и в порошок вас сотрут. Васька, иди сюда, встреть этих неуёмных гостей! – закричал хозяин.

На его широком, бабьем лице отразился гнев, жадность и страх одновременно. Прокричав свои слова, брызгая слюной, он медленно отодвигался от ночных гостей, всё ближе к лестнице второго этажа. При этом пытаясь запахнуть халат на огромном животе. Однако не получалось. Руки не слушались. Сам он был напуган и терял самообладание. Ювелир больше не пытался любезно разговаривать с гостями, как при начале встречи. Со второго этажа, по лестнице, сбежал приказчик, с револьверами в обоих руках и направил их на гостей. Все трое посетителей стояли спокойно и уверенно, внимательно смотря на хозяина лавки и приказчика. В глазах ночных гостей не было ни страха, ни удивления. Возможно, они ожидали подобную встречу. Только старший, из ночных гостей, посмотрел внимательно в глаза каждому из сопровождающих его товарищей, а затем перевёл взгляд на хозяина лавки.

– Пошли вон! Иначе застрелим всех и скажем, что ограбить пытались. Вот и всё. Это вам не у себя порядки строить. Пугачёвщину затеяли! Здесь порядки Московские, кто с деньгой, тот и человек! Империалы вам подавай. Я с вами сполна расплатился. Откуда я знаю, когда вы деньгу подменили и офальшивили, – вновь крикнул Илья Прокопыч, ободрённый появлением верного приказчика с револьверами.

– Вот ты как заговорил? А раннее любезный был, уважительный. Хлебом и солью встречал. Сейчас как бальчик по лавке разошёлся, стыдь у тебя в сердце и в душе.[111] Совести совсем нет. Предлагаю миром разойтись, а то плохо будет! – спокойно сказал старший ватаги.

– Не знаю, что такое бальчик и стыдь! Хватит мне здесь ваши сказки сказывать. Дома на своём ломаном языке говорить станете. У нас здесь Москва, а не таёжное сельцо. Пошли вон, по добру и по здорову. Последний раз прошу. Иначе худо будет. Считаю до десяти, затем Васька стреляет, – заявил ювелир, подавая знак приказчику.

– Может, последний раз поговорим как люди? – спросил Бажен, обращаясь к хозяину ювелирной лавки.

– Раз, два, три, четыре, пять, – начал считать Илья Прокопич.

Потом остановился и закричал: «Нет, так дело не пойдёт! Никуда вы не уйдёте. Сейчас полицию будем вызывать. В участок вас, наглецов. Сообщу, что ограбить хотели меня ночные воры и фальшивомонетчики. Да просчитались. Мне поверят. А при вас как раз фальшивые деньги. Вот вы и попали. Вам ничего не остаётся, только молчать. Там, в участке, если признаетесь в изготовлении империалов, тогда вам каторга. Хотя вам всё равно каторга, при вас воровские фальшивые деньги. А мне поверят, я человек степенный и знатный. Всё против вас. Надолго проучу Кита Юрьевича. Что бы больше и думать не смог присылать ко мне таких гостей. На каторге и сгниёте. Васька, дай мне один револьвер и стреляй в потолок, свисти в свисток. А я пока их постерегу».

Ювелир взял у приказчика один из револьверов и наставил его на гостей. Но приказчик выстрелить не успел. Два остро отточенных ножа, виртуозно брошенные помощниками Бажена, вошли в горло хозяину и его верному приказчику. Оба беззвучно рухнули на пол. Кровь хлынула и медленно залила пол вокруг бездыханных тел, жадных до денег ювелиров.

– Что делать дальше будем, Бажен Василич? – уточнил один из помощников.

– А ничего не будем делать. Нам чужого не надо. Копаться в его вещах нам не с руки. Да и Кит Юрьевич наказывал, по добру разойтись. Если не отдаст настоящие деньги ювелир, тогда только монеты наказывал забрать. Но по добру не получилось. Вот ведь, какая мразь, этот ювелир. Бумажки фальшивые здесь пусть валяются. Поживём в Белокаменной, подождём. Через день, другой брата его навестим. Или настоящие деньги пусть отдадут, или наши монеты вернут. Видно будет. Ножи забирайте и револьверы. Пригодятся в хозяйстве. Пойдём, – спокойно ответил старший ватаги.

Оба помощника хладнокровно подошли к трупам, вытащили ножи, вытерли их об одежду покойников и спрятали у себя в рукавах одежды. Один из них забрал револьверы. Старший ватаги огляделся по комнате, затем подошёл к столику, взял лежащий на нём карандаш и что-то написал прямо на стене, большими буквами. Затем достал из кармана какую-то вещицу и бросил её рядом с трупами.

– Может не надо, Бажен Василич, бахвалиться? Опасно это. Итак за убийство ювелира и приказчика Кит Юрьевич по головке не погладит. Он завсегда против убийств. Без его воли грех на душу взяли. Дюже недоволен будет! – заявил один из подручных, укоризненно покачав головой.

– Пусть знают наших. Бояться будут. А что Кита касаемо, то не вашего ума дело. Меня поболе слушайте. Может, в скорости, я вам самым главным Китом стану. Его жизнь не вечна. Пора нам с вами вместе в свои руки дела брать. Перечить станете и с вами будет так, как с ювелиром, – ответил тот.

– Воля ваша, Бажен Василич! – ответил подручный, Бажена.

Все трое вышли из ювелирной лавки, хорошенько прикрыли дверь и нырнули в подворотню. Тёплая и ласковая майская ночь укрыла грешников от людских глаз.

Глава 1 Убийство известного ювелира

Майским утром 1883 года, не успев расположиться в рабочем кабинете после прибытия на службу, Евграф Михайлович Тулин был вызван к начальнику. Получив приказ явиться немедля, сыщик тотчас последовал к коллежскому советнику,[112] Николаю Никифоровичу Струкову, начальнику сыскной полиции Москвы. В приёмной находился дежурный надзиратель Фёдор Фёдорович Плашкин, по случаю исполнявший обязанности секретаря.

– Как дела по утру, уважаемый Фёдор Фёдорович? Не знаете, зачем я понадобился ни свет ни заря нашему уважаемому начальнику? Неужели, что стряслось настолько ужасное, что Николай Никифорович изменил план обычных, утренних докладов, – уточнил, с улыбкой, сыщик.

– Ваше высокоблагородие, откуда же мне знать. Это вы, коллежский асессор[113] и приятель господина начальника, а я вот сижу здесь и лишних людишек в кабинет без спроса не пускаю, да бумажки туда-сюда отношу и приношу. Вот отдежурю и опять на сыскные дела. Единственное, что могу вам ради уважения сказать, что рано утром, два часа назад, из управления обер-полицмейстера Москвы, от самого генерала-адъютанта Козлова, какую-то промеморию доставили нарочным. Николай Никифорович уже был на месте, значит сразу и прочёл. Потом раза два о вас спрашивал. Прибыли ли вы на службу или нет. Видимо, очень видеть вас желал.

– Спасибо вам, Фёдор Фёдорович. Как детишки, как супруженька? – уточнил Тулин.

– Благодарствую за заботу, Господа Бога незачем гневить, всё удачно, – ответил надзиратель.

Московская сыскная часть была создана сравнительно недавно, в 1881 году. В штате было всего тридцать восемь чиновников, надзирателей и помощников на всю, почти семисот шестидесяти тысячную, Москву. Всё друг друга знали очень хорошо, относились к коллегам с глубоким уважением, независимо от чинов. Так как совместные рискованные дела по розыску всяких злодеев, убийц и прочих криминальных личностей сопутствовали взаимопомощи и товарищеской поддержке. Высокомерие и презрение к младшим чинам было не допустимым. При поимке преступника все равны и от каждого полицейского чина зависит жизнь того, кто этим занимается. Все в сыскной части прекрасно понимали, что только соседнее плечо напарника спасет от пули или ножа криминального завсегдатая злачных мест. Уточнив ещё небольшие детали личной жизни у Федора Фёдоровича, сыщик вошёл в кабинет, предварительно постучавшись.

– Позвольте войти, ваше высокоблагородие? Прибыл по вашему вызову, незамедлительно, как Конёк-горбунок. Как только вы изволили сказать: «Встань передо мной, как лист перед травой», я тут, как тут, – весело заявил Тулин.

– Зайдите, ваше высокоблагородие, давно жду! Всё вас, милейший Евграф Михайлович, тянет на запрещённые цензурой сказки и книги. Кстати, вы же знаете, что сказка про Конька-горбунка, с 1830 года, запрещена цензурой для публики. Чего только не читаете, страшно подумать. Прыжова, члена организации «Народная расправа», революционная кличка – Благовещенский, находящегося в ссылке, читаете. Нигилиста Нечаева, анархиста и террориста, читаете. На лекциях демократичного Чичерина, вместе с графиней Бобринской-Брежнёвой[114] были замечены. Да и приятель ваш, граф Бобринский, брат Ольги Владимировны, весьма либерален и отличается свободой суждений. Что от вас далее, батенька, ждать? – совсем не зло, с улыбкой, произнёс Струков.

– Вам не угодить! Николай Никифорович! Вы сами требуете, чтобы любой служащий сыскной части был не только порядочным в отношении обывателя, но грамотен и образован. Как нам бороться с угрозами престолу, если мы сами не будем знать, что пишут наши недоброжелатели? Прыжов кроме участия в различных революционных кружках, ещё и историк. Автор многих работ по народному быту и жизни. А уж в отношении Бориса Николаевича, вы совсем загнули. Кто же знал, что господин Чичерин, голова города Москвы, избранный год назад, с разрешения и благоволения императора Александра III, государю дерзить станет. Пятнадцатого мая присутствовал на императорской коронации, а шестнадцатого мая выступая на обеде городских губернских голов, по случаю принятия монархом всей полноты власти, высказался за конституцию. За что, видимо, и отстранён от управления Белокаменной. Ольга Владимировна обожает его лекции, ничего не могу поделать. Желание женщины, тем более графини, закон для настоящего дворянина, – спокойно ответил Евграф.

– Не злитесь, я шучу. Присаживайтесь. Имеется очень серьёзное поручение обер-полицмейстера. Доставили поутру, – сказал Струков и пригласил сыщика к столу.

Николаю Никифоровичу Струкову было за пятьдесят лет. Свою государственную службу он начал с уездного землемера в Малоярославце Калужской губернии, где собственно и родился. Дослужился до частного пристава одного из семнадцати районов Москвы. При создании в 1881 году Московской сыскной полиции стал первым, кто её возглавил. Начальником был строгим и требовательным. Однако, исходя из того, что карьеру свою сделал трудом и риском, самодурством и высокомерием не страдал. Порядки завёл строгие. Требовал от всех на службе, и вне службы, вести себя скромно и прилично. Быть уживчивым по отношению к товарищам. С публикой и обывателем быть вежливым, предупредительным, готовым всегда помочь пострадавшим, в особенности от действий злонамеренных лиц и всякого рода злодеев. Вознаграждения и подарки принимать от частных лиц, которым была оказана помощь или содействие в достижении правоты, запретил. Бесплатно ходить в увеселительные учреждения, где обычно собиралась всякая праздная публика, если это не вызвано делами розыска, поиска преступников и всяких злонамеренных лиц, тоже не разрешал. Приказал использовать извозчиков только на основе специальных служебных билетов и в целях служебной надобности.

Тулин и Струков были знакомы около пяти лет. После ухода с военной службы, в звании штабс-капитана, Евграф был принят на службу в управление Московского обер-полицмейстера, а затем перешёл в сыскную часть под руководство Николая Никифоровича. Общались они без условностей, на товарищеской ноте. Кроме того, были почти земляками. Струков с Калужской губернии, а Тулин с Тульской.

Присев к столу, напротив Тулина, Николай Никифорович налил холодного чаю себе и Евграфу. После этого начал разговор: «Вчера, до полуночи, был убит ювелир с Малой Бронной. Некий Финагенов Илья Прокопыч. Вместе с ним убит и приказчик. В лавке ничего не тронуто. Скорее всего, убийцы даже ничего и не искали. Рано утром дворник, по привычке, решил поприветствовать хозяина. Но тот по своему обыкновению, в установленное время, лавку не открыл. Дворник заподозрил неладное, начал стучать в дверь. Не дождавшись ответа после длительного стука, вызвал городового. Тот по прибытию вошёл в лавку, увидел два трупа и раскрытый свёрток с деньгами, о чём сообщил в полицейское управление. Затем, прибыл околоточный надзиратель и частный пристав района. Трогать ничего не стали. Сообщили в управление обер-полицмейстера, а оттуда нарочным прибыла промемория. Вот, прочтите».

С этими словами, Струков передал документ Евграфу Михайловичу. Тот развернул лист бумаги и начал читать: «Управление обер-полицмейстера города Москвы. Секретно. Приказываю немедля приступить к расследованию злодейского убийства ювелира Финагенова и его приказчика. Определить для расследования и сыска лучших сыщиков. Группу возглавить непременно одному из помощников по особым поручениям начальника сыскной части. Убийство имеет большую общественную огласку, в связи с тем уважением, которое имел покойный в московской публичной жизни. О ходе расследования докладывать еженедельно, прибытием лично начальника сыскной части коллежского советника Струкова, непосредственно мне, по понедельникам в пятнадцать часов. Отсутствие результатов дела может привести к негативным служебным перспективам, вплоть освобождения от должности. Обер-полицмейстер г. Москвы, генерал от кавалерии А.А.Козлов».

– Прочёл? – уточнил Николай Никифорович.

– Прочёл. То, что этим должна заниматься сыскная часть, в связи с дерзким убийством, не вызывает никаких нареканий. А вот озабоченность обер-полицмейстера весьма удивительна. Что ж за человечище такое, покойный ювелир? Если лично генерал Козлов о нём так беспокоиться? Что о нём известно? – уточнил сыщик.

– На место преступления я направил старшего надзирателя Кротова Егора Егоровича. До вашего прибытия он будет находиться при ювелирной лавке. Проведёт первичный осмотр места преступления, опрос соседей и свидетелей. Кстати, вы с ним старые приятели и у вас вдвоём очень хорошо получается работать. Поэтому отдаю его к вам в группу по розыску убийц ювелира. Кроме того, надзиратель Фёдор Фёдорович Плашкин, поступает к вам в распоряжение. Он сегодня служит дежурным надзирателем. Что касаемо личности убитого, то разные слухи ходят по Москве. Некоторые людишки болтают что они скопцы[115] или очень близкие к ним товарищи. Другие говорят, что тайные старообрядцы и ростовщики. Третьи связывают их с кругом спиритистов высших слоёв московского общества. Денег уж больно много для их профессии. Разбогатели сравнительно недавно и очень быстро. Видимо и на взятках не экономят. Значительные фигуры в нашем городском «beau monde» – бомонде. Вхожи в высший свет, несмотря на свою незначительную профессию.

– Почему они? – уточнил сыщик.

– Потому что их два брата Финагеновых. Убитый – старший из них. Оба именитые ювелиры. Богаты, имеют хорошую клиентуру. Младший брат в Арбатской части ювелирную лавку содержит. Там же у него и квартира имеется. Приступайте, Евграф Михайлович, немедля к расследованию и сыску убийц. Информируйте хотя бы через день. Видите, как обер-полицмейстер закусил. Возраст у меня уже. На моё место много желающих. Любая ошибка и в миг отправят в отставку. С чего начнёте?

– Всё предельно ясно. Сейчас от вас поеду на Малую Бронную, в дом ювелира. Всё сам, своими глазами осмотрю. Затем навещу второго брата в лавке на Арбатской части. Там уже и выводы буду делать, что и как.

– Слышал я, что венчание назначено у вас с графиней, на месяц июнь. Правда или нет? – уточнил Струков.

– Ничего от вас не скроешь, Николай Никифорович. Думаем об этом. В течение недели примем решение. Вас, милостивый государь, обязательно пригласим. Позвольте откланяться.

– Желаю удачи, Евграф Михайлович. Жду с хорошими новостями.

После того, как сыщик вышел от начальника сыскной полиции, путь его следовал на Малую Бронную. С собой он забрал и надзирателя Фёдора Фёдоровича Плашкина. Дело ему представлялось лёгким и необременительным по срокам.

Глава 2 Год 1773. Бунт Пугачёва. Оренбург

Оренбургский губернатор, Иван Андреевич Рейнсдорп, находился в весьма подавленном состоянии. Генералу-поручику доносили, ежедневно, о страшной смуте, происходившей в землях под его подчинением и надзором. Вольном и зловеще смелом движении «Императора-самозванца», Емельки Пугачёва, на город Оренбург. В тягостном настроении он сидел за двухтумбовым столом в своем кабинете. Молча и сосредоточенно, устремив тяжёлый взгляд на красивый серебряный прибор с чернильницей. Сзади, со спины, на него, на Оренбургского губернатора, гордо и жёстко смотрел портрет государыни – Императрицы, Екатерины II.

Иоганн Генрих Рейнсдорп, по-русски, Иван Андреевич, удручённо думал: «Это надо же придумать. Самозванец Емелька, мужик-лапотник, хоть и казак, возомнил себя государем Петром III. Уму не постижимо, как может беглый донской казак возомнить о себе такое? Какая бесподобная наглость! Да, в родной Дании такое невозможно! Несмотря на то, что с семнадцати лет я на российской военной службе, но привыкнуть к огромным территориям этой страны и к загадочному характеру русской души никак не могу. С начала сентября самозванец беспокоит территории вокруг Оренбурга. Собрал, говорят, больше пятисот казаков и где-то в ста верстах кочует. Разбойник захватил Илецкий городок. Преклонил к себе тамошних казаков, привёл их к присяге своему безродному имени. Повесил начальствующего атамана Портнова. Казаки выдали ему Портнова, а вора встретили колокольным звоном и хлебом-солью. Пьёт и гуляет от души. Зверствует, казнит верных слуг государыни, празднует победы. Народец его поддерживает, участвует в казнях и подрыве устоев власти. Пользуясь случаем, мстит вечным обидчикам – дворянам. Пограбить купцов и богатый люд тоже не забывает. На сторону самозванца перешёл казачий полк атамана Ивана Творогова. В разгулах своих, самозванец, похваляется взять крепости Рассыпную, Нижнеозёрную, Татищеву и Чернореченскую. Переписку ведёт с киргиз-кайсацким ханом Нурали. Требует от хана в заложники сына и вспомогательное войско. Хан киргизский, как в пословице, и вашим, и нашим. Всем пытается угодить. Просит, в письмах ко мне, вернуть аманаты, бежавших рабов, помочь деньгами, вернуть скот. Да много чего, пользуясь бедой в государстве Российском, просит. Крепостёнки эти, Рассыпная, Нижнеозёрная, Татищево, да и все остальные, и не крепости совсем. Так, деревни с плетнями, да двумя-тремя пушками. Мятежник Пугачёв их возьмет без всяких трудностей. Сегодня уже двадцать седьмое сентября, должны доставить записку от преданных людей о поведении бунтовщика Пугачёва. Вот напасть! Итак не лучшая земелька для губернаторства, а тут ещё и эти беды. Откуда взялся на мою голову? Надо решение принимать. Конечно, в городе почти три тысячи войска и семнадцать пушек. Однако риск большой при применении против бунтовщика всех скопом, потерять такие силы. На казаков и башкирцев надежды нет. Если потеряю всех враз, то чем город защищать буду? Как поступить, чтобы город не сдать врагу и самозванца изловить? Ничего умного в голову не приходит. Нет, надо командами действовать, частью сил. Это будет правильнее».

Приняв решение, генерал встал и подошёл к большому зеркалу, стоящему в углу. Осмотрел фигуру, отражаемую в нём. Отражение представляло вельможу с благородным и высокомерным лицом. Участника многих войн, заслуженно получившего все звания и награды.

«На войне всё проще. Вот он враг, а вот он друг. А здесь всё не ясно. Ещё несколько месяцев назад бунтовщики были покорны, являлись законопослушными слугами империи. А сегодня враги престола. Теперь надо принуждать казаков идти против единокровных. Солдат выступить против крестьян и башкирцев. Сложно это, не желает народ, особо, сам промеж собой воевать и грызца. В прошлом году разогнали Яицких казаков-бунтовщиков, провели следствие. Наказали зачинщиков, сослали на каторгу. Вроде бы навели порядок. Ай нет, снова бунт против трона, против государыни. Появился раскольник Пугачёв, поднял народ», – продолжал думать губернатор, подойдя к резным шахматам, стоящим на столике.

– Разрешите войти, выше высокопревосходительство? – уточнил помощник губернатора, он же адъютант.

– Заходите. Что у вас нового? Не поступало ли донесение о движениях и зверствах разбойника?

– Эстафета, выше высокопревосходительство, прибыла. Пугачев разбил бригадира, барона Билова и полковника Елагина. Захватил крепость Татищеву. Солдаты, барон и полковник оборонялись отчаянно, но казаки перешли на сторону самозванца. Билову отсекли голову. С полковника Елагина, с живого, содрали кожу. Доносят, что из него вынули сало и этим салом бунтовщики мазали свои раны. Жену Елагина изрубили. Дочь, Пугачёв, взял в наложницы. Офицеров повесили. Многих солдат и преданных престолу башкир расстреляли картечью в поле. Жён офицерских снасильничали и удавили. Четыреста солдат с конницей, которые были с бароном, уничтожены или рассеяны. Калмыки, татары, башкиры, для борьбы с самозванцем, так и не собрались. Приказы и предписания не выполнили. Гарнизон крепости Татищевой тоже порублен или разбежался. Всего бунтовщики захватили тридцать пушек. Многие десятки и сотни казаков и солдат примкнули к войску самозванца. Хан Нурали активно поддерживает Пугачева. Правда, воинов не даёт. Выжидает, пока побаивается. Везде самозванец выставляет себя истинным государем. Глупый народ верит, что он царской крови. Во многих избах накрывают столы, располагают ковры. Звонят колокола. Народ встречает с преклонёнными непокрытыми головами, падает на колени. Везде он слушает людей, приводит их к присяге, вешает непокорных. Назначает атаманов. Самыми известными и преданными являются: казак Зарубин, по прозвищу Чика, он же фельдмаршал армии. Самозванец, при народе, называет его графом Чернышёвым. Казак Шигаев, является у них графом Воронцовым. Казаки Овчинников и Чумаков, графом Паниным и Орловым, соответственно, – доложил адъютант.

– Откуда новости? – уточнил встревоженный губернатор.

– От майора Крузе, из крепости Чернореченской, коменданта крепости. Прислал с надёжным человеком. Просит помощи.

– Сейчас все просят помощи. Каков же подлец, этот Пугачёв! Своих друзей-разбойников и воров именами первых вельмож государства назвал. Креста на нём нет. А многому народу всё едино, где белый лебедь, а где грязная скотина. Небось, не все верят? Что скажешь?

– Верят те, тот кто вообще неграмотен. Остальные делают вид, что верят. Выгоду чувствуют в нарушении порядка власти. Обогащения и свободы желают. С врагами квитаются. Злобу удовлетворяют, – ответил адъютант.

– О переписке самозванца с киргизами мне известно. Собирай воинское присутствие. Всё обсудим. Новости плохие, хуже нет.

Через некоторое время в кабинете губернатора собрались военные и гражданские чины губернаторства.

– Рад приветствовать вас, господа! Простите великодушно за вечернее беспокойство. Дело не терпит отлагательств. Емелька Пугачёв идёт на Оренбург. Того и гляди, возле города будет. Грозится все крепости взять по дороге. Верных слуг государыни Екатерины повесить. Многих уже живота лишил. Никого не жалеет. Ни героических офицеров, ни жён, ни детей. Да и нас с вами не пожалеет. Больше тысячи казаков с ним, много беглых каторжан, восставших крестьян, башкирцев. А ну, прочти эстафету, – сердито и строго заявил губернатор, приказывая адъютанту прочесть донесение, в слух.

После прочтения тревожных новостей в зале совещаний присутствия воцарилась гробовая тишина. Военные и гражданские чины управления губернией задумались. Многие прятали глаза от губернатора. Никто не желал высказываться первым. Обеспокоенность за свою жизнь, жизнь семей и город была в мыслях каждого, но ответственность брать на себя мало кто желал.

– Что делать будем? – прервал тихое сидение высоких чинов губернии Иоганн Генрих Рейнсдорп, он же Иван Андреевич.

Начали поочерёдно высказываться. Вначале робко, но затем всё активнее. В ходе совета выработали многие решения. Разломать мосты через реку Сакмару и пустить вниз по реке, чтобы остановить скорое движение бунтовщиков. Привлечь обывателей для защиты города. Поправить старые оборонительные сооружения, построить новые. Собрать артиллерию в единый кулак, для лучшего применения. Многие другие решения, имеющие своей целью обезопасить город от захвата самозванцем и его шайками. Когда большинство присутствия покинуло зал совещания, по собственной воле остались двое из близких к губернатору гражданских чинов управления, коллежские советники Мясоедов и Тимашев.

– Вы что не покинули собрание? Неужели, есть ещё предложения? – удивлённо уточнил губернатор.

Оба кивнули головами. После некоторых раздумий, один из них робко предложил: «Есть у нас мыслишки. Не знаем, умные или нет, но смелости набрались донести их до вас. Может быть, выше высокопревосходительство, направить в шайку Пугачёва увещевательные манифесты. Письма специальные. Объявить народу правду надо. Многие и не знают, что Емелька самозванец. Никак не государь Петр III, а беглый донской казак. Авось и поможет, чем чёрт не шутит. Отколем от него народец. Всё проще будет справиться с ним! По частям к закону привести и обуздать».

– Мысль в этом есть. Но кого пошлём? Кто сможет пробраться и распространить правду? Да сам при этом не попасться? За какие награды? Говорят, что самозванец крут. За малейшую провинность жёстко карает. Жизнь людишек не жалеет, – уточнил губернатор, досадно махнув рукой.

– Есть у нас каторжный. Двадцатый год законы государевы нарушает. В Оренбургском остроге сейчас. В оковах сидит, под надзором. Он сможет пробраться. А вы ему прощенье и хороших денег пообещаете! А там, дальше, видно будет. Отдать или нет?

– Кто таков? – вяло спросил генерал.

– Каторжный и клеймёный, сиделец Хлопуша! Бывший крестьянин тверского уезда. Промышлял с шайкой в Москве. Там был пойман, бит и отправлен в солдаты. Со службы бежал, занимался конокрадством. Вновь был пойман, бит неоднократно кнутом, сослан на житьё в Оренбург. Тут женился, проживал в Бердской слободе, что недалече от Оренбурга. Пять лет назад опять попался на грабеже богатого местного татарина. После этого был опять бит кнутом. Ноздри за преступления вырваны. На лице знаки поставлены. Трижды бежал с Сибирской каторги, с Тобольска. Пойман был, опять бит кнутом. Приговорён к Оренбургскому острогу, вечно. Сын у него здесь прижит, в Бердской слободе. И жена там же. Окрестности и дороги знает, не заблудится. Есть о чём думать и для кого стараться. Если не заслужит прощенья, то сгниёт в остроге. А ему уже шестьдесят лет. Последний шанс ему Господь Бог даёт прощенье заработать.

– Ну что же, есть в этом мысль! Готовь письма и манифест. Сам его и научишь, как и что делать. Если и пропадёт, то невелика потеря. А если и предаст нас, перейдёт на сторону бунтовщика, то польза от него самозванцу Пугачёву невелика. Дрянь и грязь, а не человечишка. Вечный каторжник без судьбы и счастья. В шестьдесят лет какая от него польза. Изрезан, поломан жизнью и каторгой. На ладан, небось, дышит, после стольких темниц и каторг. Сам потом посмотрю на него. Действуете, одобряю! – устало ответил губернатор.

– Подготовим и вам доложим, – ответил Мясоедов.

– Да, вот что ещё. Если сможет, пусть подожжёт порох и пушки из полезного боя выведет. Коней потравит. Если сделает, тогда не только прощение заслужит, но денежное вознаграждение хорошее получит. А если самого самозванца покалечит, отравит или убьёт, тогда денег втройне ему достанется, – добавил губернатор и махнул рукой, показывая, что аудиенция закончена.

Оба чиновника поклонились и довольные тем, что угодили начальству вышли из кабинета. Высокомерно осмотрев адъютанта, гордо направились по домам. Им уже, в мыслях, представились награды и благоволения за столь удачливую мысль по пресечению бунта и смуты.

Глава 3 Красная подушечка. Фальшивые деньги

Прибыв на Малую Бронную, сыщик остановил извозчика, не доезжая до дома Финагенова. Далее, вместе с надзирателем Плашкиным, Евграф пошёл пешком, с целью осмотреть улицу и прилегающие дома. Возле дома убитого присутствовала небольшая толпа обывателей. Медленно подойдя к ним, сыщик подал секретный знак надзирателю вести себя тихо и незаметно, чтобы не мешать досужей болтовне собравшихся. Полицейские пополнили группу зевак и прислушались к разговору.

– Подхожу я утром к дому, осмотрел как обычно ювелирную лавку. Все замки на месте. Убрался возле неё и пошёл к следующему крыльцу. Подхожу и вижу, что дверь, вроде как, приоткрыта. Я стучать начал, вначале потихоньку, затем сильнее. Однако, на стук никто не отозвался. Тогда я дверь толкнул и в прихожую вошёл. Кричать начал, хозяев звать. Что, думаю, за чертовщина, не может быть, чтобы никого не было. Набрался смелости и вошёл в гостиную. Ба, а там два трупа лежат! Сам ювелир и помощник его, бедняги! Я бегом к околоточному надзирателю, рассказал ему про беду. А дальше уже и полиция приехала. Грозный такой дядька, Егором Егоровичем зовут. Строгий, жуть. Как меня допрашивал, страх один. Думал, не отпустит, в тюрьму отправит. Жаль Илью Прокопыча. Какой редкой души был человек. Курицу обидеть не мог. На каждый большой праздник подарок жаловал. И приказчика, Мишку, жаль! – делился своими мыслями, вздыхая, дворник.

– Так и есть. Добрый был человек. Всегда вовремя расплачивался за молоко, – добавил один из горожан, по виду молочник. Такой вывод можно было сделать по тому, что рядом с ним стояла телега с тарой для молочной продукции. Все обыватели закивали, в знак согласия, головами.

– Одна моя знакомая, Анастасия, кухарка у господ, что через два дома живут, видела убийц. Сказывала она мне, что ночью заприметила она, издали, трёх мужиков. Больно быстро проходивших по улице, только лиц из окна не разглядела, – поделилась своей новостью одна из стоящих бабёнок.

– Вот и свидетель появился. Это хорошо! А то обычно попридумывают, кто во что горазд. Было или не было, всё в одну кучу. Народ у нас такой, балабольный. Полиция найдёт преступников. Что думаете, никто ничего не видел? Так не бывает! Кто-нибудь да что-то расскажет. Зови Анастасию, соседка. Пусть правдой поделиться. Ей зачтётся. Вот полицейские, с самого раннего утра, чего-то ищут. Никого не допускают, лавка так и осталась закрытая. Надо им помочь. Я уже на допросе был. Страху натерпелся. После меня сторожа вызвали. Потом и вас всех допросят. Анастасию, кухарку, надо в первую очередь допросить. Ежели она видела чего, пусть обязательно сообщит. А вот полчаса назад и брат его прибыл, Афанасий Прокопыч, – вновь заявил дворник.

Но зеваки уже не слушали дворника, после предложения о допросе кухарки, многие решили разойтись. Связываться с полицией у многих горожан, желания не было. Евграф кивнул надзирателю Плашкину и они незаметно отделившись, от оставшейся кучки людей, последовали на место преступления.

Войдя в дом Финагенова, Евграф увидел следующую картину. Трупы были накрыты простынями, за высоким круглым чайным столиком сидел надзиратель Кротов, его подчинённый и хороший товарищ по службе. Напротив него расположился человек невысокого роста с круглым животиком, кудрявыми волосами и рыхлым, похожим на женское, лицом. Вид у него был испуганный, глаза отдавали краснотой. Скорее всего, он недавно плакал. Рядом, недалеко от столика, стояли двое. Полицейский в форменном обмундировании, по-видимому, околоточный надзиратель и доктор, вызванный Кротовым для констатации смерти.

– Ну, что тут у нас? – уточнил сыщик.

– Доброе утро, ваше высокоблагородие! Вернее, здравия желаю. Утро-то совсем и не доброе. Допрашиваю уважаемого Афанасия Прокопыча, брата убиенного. Надо мне вам доложить кое-что отдельно, – заявил Кротов, вставая и кивая, в знак приветствия, сослуживцу Плашкину.

– Давайте отойдём в сторонку, – предложил Евграф.

Они отошли в дальний угол комнаты. И тихо начали разговаривать.

– Евграф Михайлович, дело-то совсем не простое. По приказу Струкова я прибыл сюда. Первым делом осмотрел место убийства. Сам хозяин убит в ночной одежде, прямо в халате. Значит или спал, или собирался на отдых. А вот приказчик найден мёртвым прямо в одежде. Возможно, находился на втором этаже дома и был вызван хозяином для защиты. Но, можно предположить, что пытался убежать на второй этаж. Положение его тела говорит о том, что это могло быть именно так. Но гостей ювелир, в любом случае, ждал и знал, – доложил Егор Егорович сыщику и Плашкину.

– Почему так решил? -уточнил сыщик.

– Сами посмотрите. Входная дверь имеет два внутренних замка и два запора. Открыть её убийцам, самостоятельно и без помощи из дома, было просто невозможно. А вот дальше ещё большие странности. Покойные были убиты скорее всего ножами прямо в горло. Умельцы! Не простые босяки. Думаю, что убийц было не меньше двух. Доктор сказал, что смерть, у обоих убиенных, наступила одновременно. Да и нельзя одному человеку нанести похожие удары одновременно двум людям. О знакомстве с хозяином дома говорит и надпись. На стене обнаружил при обыске и осмотре. Написано: «Отдайте то, что взяли не по праву». Предполагаю, что сделал её один из убийц. Доктор уже не нужен, предлагаю отпустить его. Брат убитого сказывает, что в доме ничего не взято. На столе имелся свёрток. Я посмотрел, там деньги, тридцать тысяч. Однако все фальшивые, – закончил надзиратель.

– Больше ничего странного не заметил? – уточнил сыщик.

– Да как сказать. Толи странное, толи нет. Подушечку маленькую нашёл, красного цвета. Такие для иголок применяются. Рядом с трупами валялась. Может убитого, а может нет? – ответил Кротов.

При этом он достал из кармана очень маленькую, аккуратно сшитую, иголочную подушечку, ярко-красного цвета и показал её Тулину.

– Интересно, зачем эта вещица и без иголок валялась рядом с трупами, – задумчиво сказал сыщик.

– Спасибо, Егор Егорович. Давай, я сам допрошу брата, а ты опроси местных жителей. Они там, возле крыльца, собрались. Сплетничают. Доктора отпускай и скажи околоточному, что бы далее распоряжался по своему усмотрению, как полагается по инструкции. А ты, Фёдор Фёдорович, посмотри рядом с домом, может, найдёшь чего необычного. Поговори с прислугой в соседних домах. Анастасия, кухарка у господ, что через два дома живут, якобы видела подозрительных людей. Дворовых мальчишек опроси, они до поздней ночи по улице шастают. Сам знаешь, чем заняться, не в первой, – задумчиво заявил Евграф.

Уточнив задачи подчинённым, сыщик подошёл к столу и сел напротив брата убитого.

– Здравствуйте, Афанасий Прокопыч. Соболезную вам, в связи трагической смертью вашего брата. Мы обязательно разыщем убийц. Но хотелось бы узнать у вас некоторые детали. Может, вы знаете, кто угрожал Илье Прокопычу? Возможно, он задолжал кому? Что вы скажите про эти фальшивые деньги, оказавшиеся на столе? В общем, расскажите всё, что вы знаете, без утайки. Это поможет найти злоумышленников, – уточнил сыщик у испуганного ювелира.

– Ничего не знаю, у моего брата не было врагов. По крайней мере, я о таких не знаю. Деньги это не его, он фальшивками не занимался, – ответил Афанасий Прокопыч.

– Возможно, у вас были дела с братом. Или общие клиенты? Может, кто-то долги вернул, этими деньгами? – вновь уточнил сыщик.

– Нет, никаких общих дел не было. Мы находились в хороших семейных отношениях, но коммерческие дела строили каждый самостоятельно. Мне, право, совсем нечего добавить. К сожалению, я не знаю убийцу. Поймите меня. Потеря брата – удар для всей семьи. Он был старшим и обучил меня ювелирному делу. Я благодарен ему, что стал на ноги, – ответил ювелир и на его глазах появились слёзы.

– А что, ваш брат жил без жены? – уточнил сыщик.

– Так и есть. Мы оба не женаты. Деток нет. Родителей Бог прибрал. Только дальние родственники имеются. Всё не досуг. Всё время посвящаем коммерции, – ответил Афанасий Прокопыч, вновь прослезившись.

– Мы сделаем всё возможное. Однако, мой долг предупредить вас. Если вам что-то известно, лучше было бы поделиться. Если убийство произошло из-за коммерческих интересов и дел, тогда смертельная опасность угрожает и вам. Вот эта надпись на стене: «Отдайте то, что взяли не по праву», наталкивает меня на тревожную мысль, что убийство произошло по причине финансового конфликта, – сказал сыщик, не веря, что младший брат не знал о финансовых делах старшего.

– Нет, я ничего не знаю, – слезливо ответил Афанасий Прокопыч, пряча взгляд от сыщика.

– Хорошо, тогда более не задерживаю вас. Буквально через несколько десятков минут мы покинем дом вашего покойного брата. Переписку вынуждены будем изъять, в интересах розыска. В остальном, вы вольны в своих распоряжениях. Поступайте по совести и закону, – подвел итог разговора Евграф и встал.

Тщательно осмотрев дом и место убийства, он вышел на улицу. Там его ждали оба надзирателя, по видимому, окончившие свои дела. Сыщик внимательно заслушал обоих. К сожалению, ничего нового они не узнали.

– Вот что, господа. Коль вы оба поступили ко мне в распоряжение, тогда получайте розыскные задачи. Ты, Фёдор Фёдорович, используя свои знакомства в различных кругах общества, изучи деятельность ювелирных предприятий обоих братьев. Чем торговали, каких клиентов имели. Сколько подмастерьев трудилось. Какой финансовый оборот лавок. Были ли враги и опасные конкуренты? Ну, в общем всё, что связано с коммерческой стороной жизни братьев. Кроме того останься, на некоторое время, и изыми всю переписку ювелира. На месте, в сыскной части, изучим. Вдруг там, что интересное? Вдруг там, в деловых бумагах, какая-нибудь нить найдётся по убийцам? Понял? – уточнил сыщик, у Плашкина.

– Так точно, ваше высокоблагородие, – ответил бывалый надзиратель.

– Ты, Егор Егорович, подними все учёты по сектантам. Поговори с нашими осведомителями в этих кругах. Разберись, может Финагеновы связаны с сектой скопцов или хлыстов, или ещё с кем. Проверь связи с нашей голытьбой, может с криминальными людишками дела имеют. Узнай о ростовщичестве. Мне об этом рассказал Николай Никифорович. Есть подозрения, что они активные члены секты и криминальными делишками могли промышлять. Больно быстро разбогател убитый. Откуда-то шальные деньги к нему пришли. Сами знаете, сколько денег у сектантов. Куры не клюют. В общем, узнай всё, что касается их личной жизни. Опыт по скопцам у тебя достаточный. Негласно проверь, являлся ли сам покойный скопцом. Ты же помнишь, как у них всё распределяется по посвящениям. Привлеки к этому доктора, под каким-то предлогом, не говоря истинной причины младшему брату. Он может не позволить. Хотя, я думаю, ему сейчас не до того, чтобы труп контролировать. Что-то мне подсказывает, что дело это очень непростое. Кажется мне, что Афанасий Прокопыч скрывает от нас истинную причину убийства. Коли это так, то не миновать следующих жертв. И по подушечке этой поспрашивай. Может, символ какой. Встречаемся вечером, около семи часов в моём кабинете.

Отдав распоряжения обоим подчиненным, сыщик направился к одному своему приятелю, который хорошо ориентировался в мире ювелирных коммерческих интересов. Тот мог внести небольшую ясность в это дело, так как занимался продажей золота-сырца и знал всю тайную жизнь ювелиров Москвы, а также нравы чёрного рынка драгоценных металлов.

Глава 4 Лагерь «Императора-самозванца». Каторжник Хлопуша

На высоком мысу, возле реки Сакмары, на расстоянии тридцати вёрст от Оренбурга, раскинулся Сакмарский городок. Крепостица Оренбургского казачества. Среди красивых и хлебородных мест. Среди богатых зверем и вольными припасами лесов. Несмотря на светлый день, вся округа замерла в тишине. Все жители, общим числом семьсот шестьдесят, кроме совсем малых и совсем старых, а также убогих, стояли на центральной улице. Возле главной станичной избы. Все сто пятьдесят дворов казачьего городка встречали «Императора Петра III». Люди стояли насупившись, не зная, чем всё это закончится. Бабы-казачки молчали, прижимая детей к подолам. Старухи собрались в сторонке, перешёптываясь. Казаки нервно топтались с одной ноги на другую, крякая и потирая бороды. Тут же стоял и местный батюшка с иконами и в облачении. На дворе был октябрь. Не вольготно было на улице, холодно. Вчера вечером в городок прискакали атаманы царя, с охраной. Объявили указ, на казачьем кругу. Дали право подумать до утра, с кем казаки? Кому подчиняться будут? Губернатору и Императрице Екатерине или «Императору Петру III»? Казаки на кругу подумали, поспорили до хрипоты и решили принять великую руку «Императора». Екатерина далеко, а он рядом. Норов у него строгий, чуть что – так виселица. Атаманы предупредили, что если не подчинятся, тогда пусть готовятся на тот свет. Никого в живых не оставят. Особого выбора и не было!

– Едут, едут! Император впереди! – закричал дозорный, прискакавший на коне к станичной избе.

Тотчас запели колокола, извещая о прибытии высокого гостя. Появился Пугачёв, с ближней охраной и атаманами-полковниками. Народ снял шапки и поклонился. Пугачёв начал сходить с коня, с помощью двух ближних казаков охраны.

– Слава государю! – крикнул кто-то из толпы, и народ пал ниц.

Физически крепкий и коренастый человек, около тридцати лет, подошёл и остановился вблизи выборных старшин. Был он среднего роста, строен и широкоплеч. Жилистые руки заканчивались крепкими, привыкшими к воинской науке, кулаками. Волосы пострижены в кружок. Властное и строгое лицо, с выражением плутовского задора, было приятным. Бегающие и пытливые глаза осматривали присутствующий народ. Одежда его отличалась от прочих сопровождавших казаков. Имела вид не уральский, а донской. На ногах красовались сафьяновые сапожки жёлтого цвета. Вначале старшины заробели, не увидев на его одежде царских знаков. Но затем, подумав и переглянувшись, рискнули.

– Отведай, государь, хлеб-соль. Прими нас под свою руку. Верны будем тебе, – сказал священник Иван Михайлов,[116] один из выборных, подойдя к Пугачёву.

– Вставайте, детушки. Как ранее отцы ваши служили отечеству, так и вы мне, Императору Петру Фёдоровичу, послужите. Во всех винах прощаю вас и жалую своей любовью, – поприветствовал народ Пугачёв, потрогав правой рукой чёрную бороду с проседью.

– Прошу, батюшка, на обед. Отведай чем Бог послал. Недалече, у отца местного атамана, – пригласил священник.

– Что ж не отведать, отведаем. Что, господа, поедем или нет? – уточнил Пугачёв у ближних полковников.

– Что же, батюшка-Император, не отведать, коли приглашают от души. Надо идти! – ответил Максим Шигаев, он же граф Воронцов.

– Уговорили, только войскам дайте наказ. Пусть переходят речку Сакмару и становятся полевым, походным станом на другом берегу.

Весело гуляли весь остаток дня. Ближние атаманы, которые при народе оказывали царские знаки внимания Пугачёву, в домашней обстановке не стеснялись. Пили и отдыхали вольно. Сидели за столами в одних рубахах, называли «Императора» Емельяном. Обнимали его и трепали за плечи. Иногда и подвергали наказам и критике. За всё это время, Емельян Иванович, миловал и жаловал хозяев. Однако и без казусов не обошлось. Узнав, что часть казаков из Сакмарского городка ушла в Оренбург, а часть спряталась неизвестно где, дюже разозлился. Приказал схватить отца атамана и на утро казнить. Однако к утру отошёл в своём гневе и всех простил. Человек шесть за различные прегрешения лишил жизни на берегах башкирской реки Сакмары, что в переводе на этот язык означает: «Слушать». Кого повесил. Кого приказал расстрелять. На следующий день «Император» приказал сделать обход войск. Вдруг при обходе к нему подошёл старый и сутулый невзрачный мужичок, со рваными ноздрями и клеймами на лице. Волосы его были спутаны. Одно ухо изорвано и имело необычную, для облика людей, форму. Одежда на худом и измождённом теле превратилась в лохмотья. На ногах еле-еле держались изношенные и рваные лапти. Только глаза выдавали в нём битого жизнью человека, уверенного в себе, не сломленного тяжёлой жизнью загнанного зверя. Посмотрел вокруг и вдруг смело и живо, для своих лет, низко поклонился.

– Выслушай, батюшка-государь, прими исповедь! – смело и нагло сказал человечишка.

– Что за человек? Кто таков будешь? Откель? – уточнил «Император» удивлённо.

– Да это Хлопуша, ваше величество. Самый бедный человек в округе. Знаю я его хорошо. В одной тюрьме сидел с ним. В Оренбурге. Было времечко. Каторжный, рваный тюремными палачами. Пострадал от несправедливости. Сам с Бердской слободы, – ответил за Хлопушу Максим Шигаев.

– Зачем здесь? Кто направил? Или в войско пришёл, послужить мне? – уточнил «Император».

Хлопуша почесал немытый, грязный затылок и начал весело рассказывать: «Всё просто, ваше Величество. Призвал меня губернатор, Оренбургский, и говорит: «Не желаешь ли ты, каторжанин и пропащий человек, оправдание заработать? Тебе шестьдесят годков, одной ногой в могиле уже. Семью имеешь, ребёнка. Так и сгниёшь в остроге, без света и покоя. Предлагаю заработать прощение грехов своих. Хочу послать тебя на службу, в толпы бунтовщиков с государственным заданием. Выполнишь, моё генеральское слово, будешь прощён и помилован. А если ещё умудришься порох у неприятеля поджечь, пушки испортить или главного бунтовщика Пугачёва убить, то и денег заработаешь. Желаешь ли, спросил он меня?».

– А ты что? – хмурясь, уточнил «Император».

Я ему отвечаю: «Желаю, отчего не послужить за прощенье. Тем более за деньги. А что сделать нужно?»

Он мне говорит: «Возьми четыре моих указа и следуй в толпу Пугачёва. Один отдашь Яицким казакам. Второй Илецким. Третий Оренбургским. Четвёртый самому Пугачёву. При встрече с казаками расскажи им, что Пугачёв, этот человечишка, не истинный государь, а самозванец. Порох сожги, лошадей потрави и убей или порань Пугачёва. Тогда и прощенье тебе, и деньги будут».

Я ему отвечаю: «Согласен, давайте указы. Отпускайте меня, всё выполню в лучшем виде. Послужу вашей милости. Спасу оренбургский народец, себя не пожалею. Верьте мне, как себе. В тюрьмах и на каторгах исправился я, стал правильным, честным и праведным. Обязательно пушки испорчу, коней потравлю и другие подвиги совершу! Дайте только возможность показать свою натуру!».

Хлопуша сделал паузу. Глаза его загорелись лукавством и озорством. Пугачёв внимательно слушая каторжного сердито насупился. На его лице отразился гнев. Казаки, охраны «Императора», начали тихо роптать. Кто-то взялся за сабли.

– Что далее, не томи душу Хлопуша. Докладывай Императору побыстрее, а то повесит, устав слушать твою сказку. Да не наглей, а то перестараешься! – улыбаясь, подбодрил каторжного Максим Шигаев.

– Дальше было так. Дал он команду и меня из Оренбурга вывезли и выпустили в чистое поле. Начал я искать ваш стан. Встретил по дороге знакомого кузнеца из Берд. Он мне и подсказал, что стоите вы на самом берегу Сакмары. Что возле городка. Знаком для дороги в вашу сторону являются три виселицы с покойниками. Я и пошёл к Сакмарскому городку, увидел виселицы и нашёл вас. Вот они, эти указы, ваше высочество. Никому я их не показывал. Да и не собирался. Душа моя с вами. За праведное дело желаю голову сложить! Возьмите губернаторские записки, – с этими словами, Хлопуша достал из-за пазухи бумаги и передал Пугачёву, с поклоном.

– Ишь каков! Смел ты, лапотник! Язык твой, как помело. Когда-нибудь, за брехню твою, повесят тебя. А что тебе имя, Хлопуша, отец при рождении дал? – уточнил «Император», передав указы ближнему казаку из охраны.

На его лице отразилась лукавая улыбка.

– Нет, ваше высочество. Народ пожаловал. По отцу, я Соколов Афанасий Тимофеевич. Тверской я, крестьянин бывший. Только уж забыл я, как по отцу меня кличут. Всё больше к тюремному привык, к каторжному, – ответил, кланяясь каторжник.

– То-то и оно. А на Урале как говорят? Хлопуша – это пустомеля, врун, балагурный человечек. Посмотрим, может и ты таков. Может, заговорить меня решил? А потом дело своё чёрное исполнишь. Ну, расскажи, как раньше жил. Чем знаменит твоей жизни путь? Только не ври, всё одно узнаю. За враньё повешу, – сказал, ухмыльнувшись, Пугачёв, буравя пронзительными глазами незваного гостя.

– Да мало что хорошего в моей жизни. Хотя не жалею. Погулял вдоволь. Почти сорок пять лет с царями-императорами враждую. Не понимают они мыслей моей души. Правда ли, государь, послушать жизнь мою хочется?

– Говори, коль приказано! – строго прикрикнул один из ближних атаманов.

– Тогда слушайте, ваше высочество. Расскажу, как всё было:

«Жизнь я начал в вотчине архиерея Митрофана, что в Тверских краях. До пятнадцати лет отцу да матери помогал по хозяйству. Потом по оброку в Москву меня отправили, извозом заниматься. Там я и сошёл с крестьянской дорожки. Нашли меня люди лихие и приучили к лёгким деньгам. Обучили, новые друзья-товарищи, грабить по ночам. Я пьяненьких бар, богатых да упитанных, к себе приглашал, в колясочку, потом куда надо и подвозил. Там друзья-товарищи удавочку на шейку купцу какому или другому богатею, и в воду. Всё, что было при нём, всё наше. Жили хорошо и сытно. Пьяненькие богатеи не заканчивались, одного удавим, другой подвернется. Охота долго продолжалась, нагулялись и наохотились вдоволь. Жаль, поймали со временем. Назвался я солдатиком, что бы на каторгу не идти. Бит был много, жестоко и сильно. После исправления такого, оправили меня в солдаты, дослуживать. Только я же не солдат, зачем мне служба. Я волю люблю. Сбежал я, спрятался в родных краях. Жил, где придётся вначале. Года три власти за нос водил. Забыли про меня. Потом, вроде бы к нормальной жизни вернулся. Да только не повезло мне. Лошадку решил выменять на пожитки, да обвинили меня в краже животины этой. Кнутом опять били и отправили в местные края на вечное житьё. Поселился в Бердской слободе. Женился на хорошей бабе, Анне Ивановне. Сына прижил. На всех заводах в округе работал, по найму. Да только, знамо же, что трудом счастливую жизнь не заработать. Графья да бароны, всякие вельможи и сами когда-то грабили. А теперь праведные. Решил и я потрудиться, как они. Опять по дорогам деньги начал собирать, у богатого люда. В пятьдесят четыре года от роду, поймали меня на очередном деле. Опять кнутом били. Но того зверства мало судебным показалось. Ноздри мне вырвали и клеймили лицо. Сделав это, судейские, направили меня сначала в Тобольск, потом в Омскую крепость, в каторгу. Оттудова бежал я. Но пойман был возле Сакмары казаками. Где меня опять били кнутом. А исходя из того, что всё, что можно, уже было вырвано давно, постановили оставить в остроге вечно на работы. С прошлого года сижу, с крысами тюремными милуюсь и дружу!».

– А чего бежал? Чего не хватало, в каторге? – спросил Пугачёв, улыбнувшись и поглаживая седеющую бороду.

– Так жена, любимая, у меня здесь, в Бердах, и сын родной. Десять лет пареньку малому будет. Как я без родимых сгину? Так бы не сбежал. А зачем? В остальном, в каторге, всё хорошо. Бьют вовремя, мордуют как положено. Нары имеются. Лохмотья с дырами, для воздуха, у каждого арестанта. Это для жизни в помощь. Если жрать не дают, так это же ради людей. А то вдруг затолстеет кто, из сидельцев, ненароком, двигаться перестанет. Кандалы таскать не сможет, – смело ответил каторжный старик.

– Балагур! Накормите его покуда. Письмена эти на столе оставите, до моего возвращения. А я пока в степь, на лошадях побегаю с молодыми казаками. Прибуду – призову к себе опять. Желаю поговорить с тобой. Интересная у тебя жизнь. А сейчас дела есть, – подвёл итог «Император».

После этого шепнув на ухо одному из казаков что-то тайное, направился к табуну коней, которые паслись недалеко от лагеря. Вслед ему раздался весёлый хохот казаков, которые продолжали слушать байки вечного сидельца Хлопуши.

Глава 5 Марьина Роща. Мастер Чан

С некоторых пор Евграф Михайлович увлекался китайскими боевыми искусствами. Вот и сейчас, Тулин направился к своему приятелю и учителю одновременно. В определённые дни он принимал уроки науки побед, над противником, без оружия. Уи, по-китайски. Таким словом назывались все боевые науки и искусства в этой далёкой восточной стране. Сыщик решил кое-что узнать по своему расследованию. Тулин подумал, что мастер Чан дома и не обидится, если он появится неожиданно, без приглашения. До вечера, когда должны были прибыть помощники с информацией, было достаточно времени.

Вот уже больше года сыщик занимался у мастера, изучая китайские премудрости. Более того, немного изучил родной язык Чана и традиции этого народа. Китаец появился в Москве не давно, в прошлом году. Знакомство с ним было случайным. Год назад, по делам службы, Евграф отправился в Марьину Рощу, для встречи с агентом из постоянных обитателей этого криминального района Москвы. Надо отметить, что район был особым ещё со времён Божедомских кладбищ при убогих домах. Каждый такой «Божий дом» был приписан к какой-то церкви. Имел, при своих строениях, холодную постройку с ямой для складирования найденных бездомных трупов людей, умерших неправильной смертью. К такому виду смерти народ относил самоубийц, утопленников, замерзших на улице, пропойц, младенцев, убитых родителями и брошенных на улице. Не крещённых и других неправедно умерших, от которых отказались близкие. Два раза в год, в четверг седьмой недели после Пасхи и на Покров, проводились отпевания усопших, после чего их хоронили в общей могиле, на кладбище. Такая божедомка-скудельница имелась до 1771 года и в Марьиной роще, на Лазаревском кладбище. На этом месте был отведён целый большой участок для самоубийц. Со времён Императрицы Екатерины II там собирался отчаянный народ для празднования всяких тёмных праздников. Например, празднества русалок. В простонародье существовало поверье, что девушки-самоубийцы превращаются, по какой-то непонятной причине, именно в них. Неизвестно, верила ли публика всерьёз или нет, только эта округа стала со временем излюбленным местом всяких шумных пьяных компаний и всяких шалопаев, решивших бравировать своей смелостью. Хватало здесь и доходных домов, и «убогих домов». Имелись и ночлежки для нищих, бродяг и всякого криминального населения империи. Не брезговали этим местом и цыгане, беглые каторжные, проститутки и всякие пропавшие, для общества, люди.

Проведя встречу с агентом и узнав всё, что было нужно, сыщик уже собрался уходить к экипажу, в котором сидел трясущийся от страха кучер, ни за какие деньги вначале не соглашавшийся вести сыщика в эту опасную часть Москвы. Только служебный документ полицейского, двойной тариф и обещание барина, то есть Евграфа, находиться в видимости кучера, удерживало того, что бы не рвануть немедленно с этого шального места. Вдруг сыщик увидел интересную картину. Из глубины тёмной улицы быстро бежал низкорослый, сухощавый человек в приличной европейской одежде. К нему, с разных сторон, бросились несколько местных обитателей, с явными намерениями не только вытрясти из него деньги, но и по меньшей мере, позабавиться избиением несчастного. Нападавшие перекрыли все пути отхода. Поняв, что убежать не удастся, этот маленький человечек остановился, скинул верхнюю одежду в виде пальто. Аккуратно положил пальто на землю. Взял трость и начал очень быстро крутить тростью вокруг своего тела. Евграф решил остаться и с интересом стал наблюдать, из-за угла покосившегося нежилого дома, за развивающимися перед ним событиями. Преследователям, видимо, забава понравилась. Восемь босяков, с хохотом и криками, окружили несчастного. Первые двое бросились немедля, со звериным рыком людей, опустившихся до бесчеловечности. Однако этот маленький и сухощавый человек не испугался, а сделал несколько непонятных движений руками и ногами, подпрыгивая и подскакивая. После его ударов и подножек, нападающие оказались на земле с недоумёнными выражениями лиц. Это только раззадорило остальных. Трое бродяг, разразившись матом, в котором они отразили всё свое отношение к роду человеческому, бросились к нему. Однако опять, применяя свою трость, подскоки и удары, неизвестный, смог уложить их на марьинскую весёлую землю, нанеся им нешуточные удары тростью по голове и телу. Видимо, привлечённое интересным зрелищем, к нападавшим прибыло пополнение в лицах ещё десятка бродяг разного возраста, от мала до велика. Что сейчас произойдёт, Евграфу было понятно. Бродяги будут прибывать и прибывать, не давая чужаку уйти, пока не успокоятся, убив его. Пока не насладятся его предсмертной агонией. И не важно, сколько их, местных, останется умирающими на земле, главное победить этот мир в лице непонятного человека, рискнувшего тягаться со знаменитой Марьиной рощей. Этим людям было наплевать на то, чем жило сытое общество, как равно сытому обществу было наплевать на то, как умирали от голода и болезней они.

«Надо спасать, а то забьют насмерть!» – подумал Евграф и достал револьверы.

В такие криминальные места он обязательно брал два. Первый, Смита и Вессона, шестизарядный с укороченным стволом, так называемый, Вессон для полиции. Этот револьвер сыщик предпочитал применять в местах, где было много обывателей и публики, а значит мало маневра для действий при задержании. Благодаря укороченному стволу возрастала возможность применения револьвера и уменьшалась возможность поражения невинного человека. Второй – французский револьвер системы Шарль-Франсуа Галана: «Tue Tuе». В переводе – «убить-убить». Он остался у него еще с войны на Кавказе.

Сыщик вышел из тени и произвёл выстрел вверх. Это образумило нападавших. Потом Евграф крикнул неизвестному, что бы тот немедля бежал к нему, а сам нацелился в толпу из обоих револьверов. Человек хотел подхватил пальто, но его уже не оказалось на месте. Кто-то позаимствовал, без гарантии возврата. Поняв, что его вещь украли, он махнул рукой, и бросился бегом к неожиданному защитнику. В сопровождении толпы оборванцев, держащихся на некотором отдалении, Евграф и неизвестный человек быстрым шагом дошли до экипажа, прыгнули в него и немедля укатили. Так он познакомился с китайцем по имени Чан. Как он оказался в таком криминальном месте, китаец говорить отказался, несмотря на любопытство сыщика. Он очень долго благодарил его за спасение и предложил свои услуги, которые Тулин принял. Со следующего дня китаец Чан начал обучать сыщика искусству китайского боя без оружия. Чан долгое время прожил в Приамурье и достаточно сносно разговаривал на русском. Каждый год господин Чан платил пошлину один рубль тридцать копеек государству, и имел полное право целый год жить в России. Китаец снял помещение у одного московского мещанина за небольшую плату и открыл школу китайского языка. Кроме этого, он начал преподавать науку побед над противником без оружия, по-ихнему – Уи, а также лечить массажем и травами. За целый год учитель Чан учеников больше так и не нашёл. Евграф Михайлович являлся им в единственном числе. Сыщику, впрочем, показалось, что мастер Чан и не стремится к поиску учеников, так как совсем не прилагал к этому усилий. Тулин решил, что китайцу был просто нужен напарник для тренировок. Благодаря судьбе, Евграф помог китайцу, а тот в свою очередь, в благодарность, обучал сыщика совершенно бесплатно. В своём деле китаец был признанным мастером. Новый знакомый посвящал сыщика в историю своей родной страны и истоки зарождения военных искусств. Так, например, китаец рассказал ему, что первые ниндзя появился не в Японии, а в Китае. Назывались они Лин Куэй, в переводе – лесные призраки и Мошух Нанрен, то есть рыцари тьмы. Кроме того, он поделился, что сам является учеником мастера, долгое время тренировавшего охрану Императрицы Китая – Цыси. Китаец рассказывал, что давным-давно в древности, в лесах Китая жили свободные воины, которые нанимались к императорам как телохранители и наёмные убийцы. Имели хорошую сноровку, опыт в военном деле и многие способности, недоступные простому человеку. Так вот, эти лесные отшельники при смене правящей власти устраняли всех, кто был неугоден новому правителю, а также выполняли многие другие поручения. Для чего новый друг приехал в Москву, сыщик со временем выяснил. В верховьях Амура, в районе реки Желтуги, по-китайски Мохэ, имелись золотые прииски. Именно там русские и китайские бродяги и всякие искатели приключений организовали Желтугинскую республику. С выборной властью и собственными начальниками, назначенными на общем сходе. Население было небольшим, человек двести, но золота добывали достаточно. Это золото полузаконно продавалось скупщикам как с российской, так и с китайской стороны. Продажа золотишка на территории России, с одной стороны, возможно и была незаконной, но в то же время находилась под контролем высокого уровня чиновников. Поэтому полиция в эти дела свой нос не совала. Чан был представителем этого прииска в Москве. Регулярно получал партии этого золота и занимался их реализацией. Этого он не скрывал, видимо, покровители были близки к самой верхушке власти империи. Благодаря своей коммерческой деятельности, китаец был прекрасно осведомлён обо всех ювелирах города и движениях драгоценного металла. Знал всех основных скупщиков, которыми и являлись, в основном, сами ювелиры. Сыщик собирался его хорошенько порасспросить о братьях Финагеновых и черном рынке торговли золотом.

Глава 6 Будущий полковник Хлопуша

Хлопуша сидел у костра и ел вместе со всеми казаками густую наваристую похлёбку. К этому отряду его привёл один из ближних людей «Императора». С приказом накормить досыта, не обижать, и присматривать за ним до возвращения его «Величества» с конных упражнений. На душе у бывшего каторжного было спокойно. Вначале казаки обращали внимание на странный вид, рваные ноздри и уши неизвестного гостя. Затем привыкли, забалагурили, расспрашивая его о жизни. Он рассказал им о своём житие-бытие, с красочными подробностями, перемешивая разговор шутками и прибаутками. Узнав о госте, всё что им хотелось, они и сами начали делиться жизнью и разными случаями, смешными и грустными, поучительными и весёлыми. Костёр горел, давая тепло вору и разбойнику Хлопуше, а разговоры и балагурство грели душу. Давно уже он так не сиживал, в хорошей и доброй компании.

– Кто тут Хлопуша с Оренбурга? – спросил казак, прибывший видимо, от «Императора».

– Я, Хлопуша, – заявил каторжный, вскочив на ноги.

– Коль ты, то пошли. Его Величество к себе зовёт, – ответил посыльный и, не дожидаясь ответного слова, зашагал в центр лагеря.

Хлопуша последовал за ним. Они подошли к кибитке «Императора». Казак, что сопровождал Хлопушу, подтолкнул его ко входу. Он вошёл. Пугачёв сидел на ковре, среди своих атаманов. Трапезничал.

– Садись, друг Хлопуша, – сказал «Император», указав место невдалеке от себя.

Хлопуша сел, приготовясь слушать и отвечать.

– А что, братец, у губернатора лучше тебя никого не нашлось? Посерьёзнее и помоложе гонцов не выявилось? Ты самый смелый и лучший оказался? – уточнил Пугачёв, внимательно наблюдая за бродягой.

– Я не знаю, видимо, нет, – ответил Хлопуша.

– Ох уж эти губернаторы, больше нет у них заботы, кроме той, что ноздри рвать. Любят они людей кнутьём бить, – спокойно заявил «Император» и распечатал переданные указы.

Посмотрел то один, то второй. Затем взял третий и четвёртый. Некоторое время подержал их в руках и вызвав ближнего человека, приказал их сжечь без остатка.

– Ну и что, Хлопуша, как поступим? В Оренбург вернёшься, к губернатору, с докладом о нашем войске или мне служить будешь? – уточнил Пугачёв, переглянувшись с одним из атаманов.

– Нет, ваше Величество, в Оренбург не вернусь. Зачем мне, батюшка, обратно? Повесят! Желаю вашему Величеству служить!

– Ну, что? Дельно. Оставайся, пригодишься. Послужишь свободному народу. Деньги-то у тебя есть на жизнь? – уточнил «Император», довольно улыбнувшись.

– Четыре алтына имею. Губернатор жаловал перед отправкой на войну с вами. Сказывал, ни в чём себе не отказывать! Тратить не жалея и с размахом. Сказал так: «На один алтын найми войско против бунтовщиков, на пол алтына – одень, обуй войско. На пол алтына вооружи и пушек прикупи, на третий алтын напои и накорми. Четвёртый алтын на всякий случай, особо не трать. После победы, остатки от него, в казну вернёшь», – очень серьёзно ответил каторжный.

– Вот балабол! – заявил Пугачёв, под смех сидящих, рядом с ним, атаманов.

– Есть такой грешок, не скрою, – с улыбкой заявил Хлопуша.

– На вот семь рублей. Купи одежонку. Если деньга кончится и хлеба не будет у тебя, приходи. Всё пока. Ступай с Богом. Найди себе место в войске, – сказал «Император» и приказал одному из атаманов взять Хлопушу к себе в порядки.

Прошло несколько дней. За это время войско переместилось ближе к Оренбургу. Да так, что город был как на ладони. Хлопуша от нечего делать слонялся по лагерю, ища себе достойное применение. Вдруг к нему подбежал один из атаманов «Императора». Приказал схватить его и привязать к пороховым ящикам, обвинив его в том, что тот ходит и вынюхивает сколько в войске пороху и пушек. Приказал соорудить виселицу, с тем, чтобы немедля повесить предателя и лазутчика. При этом его неоднократно ближние казаки атамана просили сознаться в своих злых и предательских намерениях. Однако Хлопуша не стал даже разговаривать с палачами. Дерзко плюнул себе под ноги, не соглашаясь с обвинением. Но оправдываться не стал, посчитав оправдания ниже своего достоинства. Несколько часов его держали на привязи, пугая страшными карами и угрозами. Вначале, каторжник, материл своих охранников, пускаясь во все тяжкие. Затем замолчал, устав от злобства. Но перед тем, как прекратить свой матерный разговор, гордо и независимо сказал: «Вот что, братушки, делайте, как душа ваша желает. Уже и не знаю, где на этом свете правда есть. Губернаторские слуги ноздри выдрали и клейма на мне поставили, как на собаке. Вы вешаете, почём зря. Поступайте, как вам совесть позволяет. Больше мне нечего сказать вам. Бог вас рассудит, зверей».

Или его слова сыграли роль, или это была проверка, но вскоре его развязали. Вместо виселицы привели к «Императору». Тот приказал обыскать его. Ближние казаки всё исполнили как требовалось. Только нашли при нём пять рублей, из тех денег, которые ему дал сам Пугачёв. Два рубля Хлопуша уже потратил на одежду и еду. Вновь его отпустили в лагерь. Такое недоверие присутствовало ещё несколько дней. Хлопуша спиной и звериным чутьём чувствовал постоянное наблюдение за ним. Но вот, однажды, был он вызван опять к «Императору», в кибитку. Возле Пугачева сидели всё те же атаманы-полковники. Из всех атаманов каторжник знал только одного, старого приятеля по тюрьме, Максима Шигаева. Теперь прилюдно к нему было положено обращаться как к графу Воронцову.

– Знаешь, кто такие возле меня сиживают? – спросил Пугачёв, приказав ему присесть рядом с собой.

– Имён и фамилий не знаю. Откуда мне знать. Да и зачем? А так, это полковники, ваше Величество. Первые вельможи государства и войска. Опора власти и трона, – ответил, удивлённый приглашением, Хлопуша.

– Думаешь правильно! Сейчас представлю тебе, Афанасий Тимофеевич, первых вельмож моего войска. Знать их надобно в лицо, – заявил Пугачёв, улыбнувшись.

Хлопуша не ожидая обращения к нему по имени и отчеству, вначале закрутил головой в поиске Афанасия Тимофеевича. Затем поняв, что это к нему обращаются, заёрзал на своём месте, от неожиданного уважения и почёта. Он понял, что обвинения в предательстве с него сняты. А впереди появляется какой-то новый этап его замысловатой жизни.

Пугачёв, устроившись поудобнее, начал медленно и гордо говорить: «Все, кто здесь присутствуют, действительные члены Военной коллегии. Возглавляю сие правящее собрание я сам. Многих вельмож нет, воюют. Неприятеля бьют. Народ к присяге приводят. Воинскими делами занимаются. Но некоторые из моих верных подданных здесь. Поэтому ты не зря сюда попал. Тебе их знать надобно для предстоящих славных дел. Надо тебе, Афанасий Тимофеевич, познакомится с каждым. Это граф Чернышев,[117] он в скорости на Уфу пойдёт. Брать её будет. Так же назначен, моим повелением, правителем Нагайбацких земель. Станет штабом в Арси или Фершампенуазе. Будет там, в тех местах, среди местных казаков-нагайбаков, мою волю проводить. Следующий, рядом с графом, это будущий фельдмаршал, граф Панин.[118] Он со мной Оренбург брать будет. Здесь мне необходим, при мне служит. Я ему верю, как себе. Очень известный полководец. Вот князь Исетский.[119] Вскорости вместе с бригадиром, Иваном Степановичем Кузнецовым,[120] на Челябу, Чебаркуль, Златоуст, Сатку и Юрюзань с войском направится. Навстречу графу Чернышеву. Возьмёт эти крепостицы и к присяге народец приведёт. Иван Степанович и отдельное повеление от меня имеет. В Юрюзанском, Саткинском, Усть-Катавском и Златоустовском заводских округах, на заводах, должен он порядки навести, на пример казачьих. Из приписных крестьян, рабочих этих заводов казаков сделает и самоуправление назначит, по примеру выборного. Как на казачьих кругах. Пушками и пушечным припасом графа Чернышева и князя Исетского обеспечить должен, с этих заводов».

Высказавшись, «Император» внимательно посмотрел в глаза Хлопуши, как бы проверяя, удивлён он или нет. Верит тому, что говорит ему Пугачёв или нет. Поняв, что тот слушает с интересом, продолжил: «А это вот, граф Орлов,[121] командующий артиллерией, слыхал, небось, такую знаменитую фамилию? Известная в нашем государстве».

– Слыхал, батюшка Император. Как не слыхать? – ответил смущённо Хлопуша, которого впервые за сорок лет назвали Афанасием Тимофеевичем.

– Это вот известный атаман и полковник Иван Александрович Творогов.[122] Он из Илецких казаков. Сильный начальник в своем воинстве. Он за наше дело жизнь отдаст. Правда, Иван Александрович? – уточнил Пугачёв у Творогова, хитро прищурившись.

– Не сомневайся, батюшка. Всю кровь отдам до капли, и за дело, и за тебя. Верен я делу нашему! Служить буду тебе до смерти, каждую каплю крови тебе дарю, благодетелю, – напыщенно ответил Творогов.

– Вот, представляю тебе моего второго заместителя, Ивана Яковлевича Почиталина.[123] Моего личного секретаря. Все указы он готовит. Ведает переговорами с иноземцами, союзниками и прочими замысловатыми делами. Весьма умён, – с уважением представил, «Император», ещё одного «вельможу».

Хлопуша понять не мог, зачем всё это Пугачёв рассказывает ему. Мысли бегали у него в голове. Удивлению не было предела.

«Конечно, они никакие не вельможи, графья, князья, полковники, а обычные казаки и простой народ. Каторга по ним плачет и виселица. Да мне всё едино, кто они. Среди них я свой. Мне здесь тепло и сытно. Да только зачем мне он всё это рассказывает? Мудрёно!» – думал ошарашенный каторжник

– Граф Воронцов[124] тебе хорошо известен. Он вместе с тобой в тюрьме сиживал под фамилией Шигаев, именем Максима. Скрывать был должен, до поры, своё высокое рождение. Прятал, от врагов, титул и предназначение. При моей особе является первым заместителем и первым заместителем в военной коллегии. Дюже тебя любит и ходатайствует, чтобы присвоил я тебе, Хлопуша, звание полковника. Что скажешь? – весело усмехнулся Пугачёв.

– Мне, каторжному, полковника присвоить! Как же так? Счастье и милость великая! Что сказать и не знаю. Ваше Величество, батюшка Император, не подведу! Не продам и не предам! Век буду помнить и молить за тебя! Отбатрачу высокое доверие, только дай возможность показать себя! – взволнованно закричал Хлопуша и упал на колени, головой в пол.

– Встань, Афанасий Тимофеевич, не дело это, будущему императорскому офицеру и атаману в ногах валяться, – заявил Пугачёв.

Хлопуша поднялся с колен. Встал перед «Военной коллегией», выпрямившись и не понимая, что с ним? В мыслях он дал зарок никогда не предавать благодетеля. Ему было всё равно, «Император» он или беглый раскольник-казак с Дона, как говорили в лагере, по большому секрету. Он был обласкан «его царским Величеством» и собирался служить хозяину верой и правдой, как верный дворовой пёс.

– Утром указ получишь. Иван Яковлевич подготовит. Соберёшь охотников, человек сто. Граф Воронцов тебе поможет, на первых порах. Выйдешь на металлоплавильные заводы, на притоках реки Белой, Авзяно-Петровские. Доведёшь сии указы до заводских приказчиков и заводских работных людей. Займёшься литьём пушек для войска. Готовые изымешь. Дюже они нам нужны. Если пороха или оружие найдёшь, тоже изымай. Сам себе полк наберёшь из работных людей. Если всё выполнишь, как я наказываю, станешь полковником. При всех обещаю. Ну а сегодня раздели с нами трапезу. Отдохни среди равных.

– Может, рано ему, отец-государь, с нами сиживать? Не проверен в преданности тебе. Пока не по чину, не заслужил ещё! – уточнил атаман Творогов, переглянувшись с атаманом Чумаковом.

– Да бросьте вы плетень городить. Он нам предан, как и вы мне. Даже сомнений нет. Столько лет за волю бьётся. Все каторги и тюрьмы знает. У него одна дорога теперь, с нами! До самого конца! – ответил Емельян Иванович, ухмыльнувшись.

Гуляли до утра. Хлопуша сидел равным среди равных. Весело смеясь слушая чужие сказки и рассказывая свои. Иногда он забывал про свои рваные ноздри и исковерканное тюрьмами лицо. Когда вспоминал, от неудобства старался сидеть в пол бока к остальным или прикрывать рукавом одежды свои увечья. Впрочем, на них никто и внимания не обращал. Все, в весёлой компании, пили и гуляли от души.

Глава 7 Тонкости ювелирного дела. Империалы

Подъехав к дому китайца, Евграф вышел из пролётки и подошёл к двери. Постучался. Через некоторое время дверь открыл учитель Чан. Увидев Тулина, он пригласил его жестом пройти во внутрь помещения. Сыщик поклонился и вошёл.

– Здравствуй, уважаемый господин Евграф, молодой и мудрый мастер правды. Ни хао ма? – поприветствовал мастер Чан сыщика, при этом поклонившись ему. Чан всегда так высокопарно обращался к Евграфу. Добавляя к словам высокие характеристики человека. Видимо, так было заведено у него на родине, согласно правил этикета общения. Разговаривал он на китайском и ломанном русском языке. При чем так, что было понятно о чём он говорит. Это было приветствие по-китайски. Оно означало: «Хорошо ли вам?».

– Хао! Сесе, уважаемый учитель Чан. Хотел увидеть вас, – ответил Тулин, на смеси китайского и русского языка.

– Проходите, господин Евграф, время к гунгфу-ча. Составьте мне компанию, – ответил китаец и пригласил сыщика войти во внутрь дома.

Чайная церемония, гунгфу-ча, являлась одной из важных традиций того народа, откуда прибыл Чан. На взгляд сыщика, она была очень замудрённой и сложной. В России было проще. Но вслух он этого никогда не говорил, что бы не обидеть хозяина дома. Они вошли. Большое помещение, которое снимал китаец, напоминало зал для занятий. На одной из стен висели различные виды оружия: самострелы, пики, топоры, секиры. Некоторые из них были с одним, а некоторые с двумя острыми лезвиями. Имелись вилы, со странным названием – ча, похожие на обычную русскую рогатину. Различные мечи и сабли. Имелся молот – чуй, на ремённой рукоятке. Палка-копьё – шу. Кистень, цянь, похожий на небольшую железную палку. Плеть – бянь, с небольшим железным шариком на конце. Лук – гун, ничем особым не отличавшийся от русского старинного лука. Аркан – суо, мягкая, легко гнущаяся верёвка. Палки, имевшие несколько металлических колен, соединённых между собой цепями под названием – цзе бянь. Верёвки, длиной до шести аршин, с грузами – лю син чуй. Верёвки, длинной до двенадцати аршин, с крюками – фэй гоу. Имелись на стенах и вертикальные свитки, вместо картин. С изображениями замысловатых драконов, красивой и необычной природы, и иероглифами на китайском языке. В углу комнаты, за ширмой, располагалась бамбуковая циновка для сна. Чан спал практически на полу, и без подушки. Когда Тулин в первые дни знакомства выразил непонимание такой традицией, то тот объяснил это связью человека и земли. «Когда человек спит рядом с землёй, то она своей энергией наводит порядок в теле и мыслях человека. Совершенствует его, добавляет здоровья и мудрости», – пояснил китаец.

Вообще, в помещении, где жил, принимал гостей и тренировался мастер Чан, всё было устроено по китайскому принципу фэн-шуй. Философской практики размещения предметов, устройства быта человека с целью получения положительной энергии вселенной, энергии – ци. Китаец рассказывал, что раньше эти знания были доступны только Императорам, которые держали их в тайне для простых людей. Поэтому, согласно фэн-шуй, оружие размещалось только на одной стене, той которая соседствовала с оживлённой улицей. По фен-шую и словам Чана, оно защищало от негативных сил извне. В другом углу имелось ограниченное перегородкой место для питания. Там тоже лежали циновки. Вот туда и прошли Евграф и Чан.

– Для вас, господин Евграф, великий поборник правды, я заварю любимый чай императоров Китая, Си-Ху Лун-Цзин. Как вы знаете, в переводе это означает: «Колодец дракона с озера Си-Ху». Вы уважаемый и радостный гость для меня! – сказал Чан и приступил к подготовке чая.

Подготовка к чаепитию и само чаепитие являлось целой церемонией. В ходе которой нельзя было задавать вопросы, чтобы не оскорбить гостеприимного хозяина дома. Поэтому, сыщику пришлось ждать с вопросами о нелегальной торговле золотом. Евграф присел поудобнее и начал молча наблюдать за ритуалом. Он уже знал, как положено его проводить. За тот срок, который он общался с китайцем, это стало традицией. Но каждый раз сыщика поражало, с каким вниманием и уважением мастер Чан относится к традиции. Чан взял небольшой глиняный чайничек-гайвани, поставил его на чабань, чайную доску с поддоном для сбора воды. Затем налил в него горячей воды, подготовленной заранее. После этого вылил воду из чайника в чахай, специальный сосуд в виде кувшинчика, имеющего имя на китайском – море чая. Далее перелил воду, из чахая, в две чашки, стоящие на чабани. Взяв вначале одну глиняную чашечку, затем вторую, последовательно вылил воду из них на чайник сверху. Это было сделано, чтобы прогреть его. Взяв специальную чайную кисть, протер чайник по часовой стрелке, для привлечения внимания чайника к церемонии. Подождав немного, насыпал чай в чахэ, специальную посудинку для знакомства с чаем. Поглядел на него, поднёс к лицу и подышал.

– Познакомитесь с чаем, уважаемый господин Евграф, самый смелый из слуг справедливости и порядка, – сказал Чан и предложил гостю.

Сыщик, взяв предложенное чахэ с чаем, сделал всё тоже, что и хозяин дома. Китаец через несколько минут принял предмет из рук сыщика назад, и засыпал чай в чайник. Потом взяв полотенце, обернул его вокруг чайника и начал похлопывать по чайничку. Это действие делалось для того, что бы выхлопать чайную пыль, которая образуется при перевозке чая. Поставив чайник на чайный поднос, с высоты залил кипяток, для того, чтобы чай и вода подышали воздухом. Сделав все эти действия, вновь вылил воду в чахай, а из него в другую посудину, так как первая заварка, по китайским обычаям, не пьётся. Затем Чан налил воду в чайник второй раз и присел, в ожидании насыщения воды ароматом чая, на циновку рядом с Евграфом. Немного подождав, вновь вылил заваренный чай в чахай, но уже через ситечко. Подождав ещё с полминуты, разлил чай по специальным длинным и высоким чашкам, вэнь сян бэй, отвечающих за аромат чая. Затем накрыл высокие чаши, широкими и низкими, пинь мин бэй, отвечающими за вкус чая. Перевернул одну чайную пару и передал её спокойно и молчаливо сидящему сыщику.

– Примите Си-Ху Лун-Цзин, уважаемый молодой мастер правды, – впервые за всё время церемонии сказал Чан.

Тулин сжал правую руку в кулак, тыльной стороной к верху и легонько трижды постучал сомкнутыми пальцами по столу. Это означало уважение и восхищение человеком, угощающим его чаем. Таким образом, показывалось почтение к человеку старше себя. Пять сжатых пальцев, на языке символов, означали позу человека, упавшего ниц и делающего земные поклоны. Затем, Евграф вынул высокую чашку из широкой и начал вдыхать аромат чая. Такие же действия начал делать и Чан. Насладившись запахом, они оба приступили к чаепитию из широких чашек, предварительно внимательно осмотрев цвет напитка. Выпив вторую чашку чая, Тулин решил приступить к разговору по интересующему его делу.

– Уважаемый учитель Чан. Я восхищён вашими занятиями и вашей мудростью. Вы хранитель древних традиций. Мне очень нравиться учиться у вас мастерству побед без оружия, но сегодня я прибыл не за этим. Хотел бы, чтобы вы помогли мне, – вежливо начал сыщик общаясь в манере китайца.

– Когда покупаешь коня, смотри на его зубы, когда находишь друга, изучай его сердце. Я готов помочь вам, господин Евграф. Я знаю, что у вас хорошее сердце. Вы прямой человек и это радостно. Прямое дерево нужно всем, так и прямой человек имеет много друзей, – ответил Чан, внимательно смотря на Тулина.

– Спасибо, мудрейший учитель Чан. Хотел бы спросить вас о купцах Финагеновых. Вы занимаетесь продажей золота с приисков. Не являются ли они вашими клиентами?

– Говорите, господин Евграф. Не бойтесь сказать плохо, бойтесь сделать не хорошо. Спросите всё, что вас интересует, и я отвечу вам, – ответил китаец.

– Сегодня утром одного из братьев убили, старшего. Илью Прокопыча. Он был ювелиром на Малой Бронной. Вместе с ним погиб приказчик. Младший брат тоже в Москве по ювелирному делу служит, в Арбатской части лавку содержит. Обстоятельства смерти весьма загадочные. Грабители или убийцы ничего не взяли. На стене имелась странная надпись: «Отдайте то, что взяли не по праву». Вот мне бы и хотелось узнать, не имеется ли какая-нибудь информация у вас? Вы хорошо знаете всех, кто интересуется золотом. Расскажите мне, помогите найти правду, – уточнил Тулин.

Всё время пока сыщик говорил, Чан сидел молча и качал головой в такт словам. На языке жестов это означало: «говорите, говорите». После слов сыщика он задумался. Евграф не торопил. Наконец-то китаец начал говорить: «Да, я знаю двух братьев-ювелиров. Тех, которые проживают в Москве. Вернее, знал раньше, до гибели старшего брата. Если вы говорите, что один из них убит, тогда теперь знаю только одного. Это очень прискорбно. Господин ювелир Афанасий Прокопыч, младший брат, тоже мой клиент. Они постоянно покупали у меня золото-сырец для ювелирных изделий. То золото, которое прибывает из Желтуги. Они приобретали всякое золото, белое, красное, жёлтое, лиловое, синее и зелёное, чёрное. Им было надо много сырца. Торговля с ними давала хороший доход. Но в последнее время заказов от них стало меньше. С чем это связано, я не знаю. Всегда платили исправно, – ответил китаец Чан.

– А что, уважаемый учитель Чан, есть и другие цвета у золота, кроме жёлтого и белого. Даже чёрное? – удивился Евграф.

– Конечно, уважаемый господин Евграф. Всё зависит от разной лигатуры, то есть состава примесей других металлов, находящихся в самородках и золотом песке. Вот, например, белое золото – это сплав золотого метала с палладием, платиной, серебром или никелем. В красном золоте – сплаве, преобладает медь. В жёлтом, медь почти в равных пропорциях с золотом. Лиловое – это смесь с алюминием. Синее – это смесь с кобальтом и железом. Зелёное – это смесь с серебром и кадмием. Чёрное золото – это лигатура кобальта и хрома. Для того, чтобы получить золото, этот состав необходимо подвергнуть определённой обработке. Поэтому, те ювелиры, которые знают это, всегда покупают сырец кобальта и хрома. Именно этот сырец мы называем чёрным золотом. Об этом есть старинная история. Если желаете, я расскажу, – многозначительно спросил китаец.

– С удовольствием послушаю, – ответил сыщик из интереса и из уважения к говорившему.

– Наверное, вы слышали о великом полководце Александре Македонском. Однажды, он вторгся с войском на территорию Индии. Разведчики донесли ему о том, что в одном древнем храме имеется древняя корона богов и она чёрного цвета. Великий воин прибыл к храму и потребовал водрузить корону на его чело. Жрецы предупредили царя о том, что если корону оденет простой человек, то он потеряет на некоторое время память. Если её оденет потомок бога, тогда его мысли и разум станут быстрее. К нему придёт неизведанная мудрость. Самонадеянный воин одел корону и тотчас забыл про свои планы. Находясь в расстройстве, он повернул войска обратно.

– Удивительная история. Уважаемый учитель Чан, а что ещё известно о ювелирах? Может быть, вы знаете какую-нибудь тайну о них? Откуда у них большой доход? Каковы связи? По закону живут или нет? – уточнил сыщик в надежде на получение дополнительной информации.

– Некие люди говорили, что они торгуют старинными монетами, империалами и нидерландскими дукатами времён вашей великой Императрицы Екатерины II. И этих монет у них было достаточно. Законно это или нет, вам решать. Как у вас, в стране, говорят: «Для дураков и беззаконных закон не писан, для свиньи молитва не дана». Я вот тоже продаю золото. Законно это или нет, не знаю. Кто законы пишет, тот их и ломает. Лучшие одежды новые, лучшие друзья старые. Я рассказал вам всё что знаю, уважаемый господин Евграф. Я сделал это в знак нашей дружбы, – ответил китаец и продолжил чайную церемонию.

Вновь отведав чая в обществе Чана, Евграф вежливо простился с ним и отправился в полицейское управление. Информация, полученная от приятеля китайца, была важной. Империалы, имперские золотые монеты, уже давно не чеканились. Евграф по долгу и опыту службы знал, что их чеканка производилась с 1755 по 1805 годы.

«Кроме того, откуда у ювелиров могли быть империалы и дукаты таких древних лет, ценностью в десять рублей по тем временам. Обладавшим большим содержанием золота. Вес одного империала составлял три полных золотника и три четвёртых от целого.[125] Коммерческая цена, за чистое золото, содержащееся в монетах, составляла примерно двадцать пять рублей. А если учитывать историческую ценность этих денег, то и больше. Клиент, купивший подобную монету, должен быть достаточно богатым. Не могли же они чеканить их сами. За изготовление фальшивых денег такого мастака-злоумышленника ждала каторга в Сибирь, от десяти до двенадцати лет. За участие в этом незаконном действии или ввоза фальшивых денег из-за границы присуждалось наказание каторгой, от восьми до десяти лет. Кроме того, преступника ждало лишение всех прав и всякого состояния. За изменение только вида монеты, скупку монетных обрезков, наказание предусматривало помещение в смирительный дом на один или три года. Не могли же ювелиры заниматься незаконной чеканкой, это слишком рискованно для них!» – думал Евграф, возвращаясь в рабочий кабинет.

Глава 8 Авзяно-Петровские заводы. Личный монетный двор «Императора-самозванца»

Стоял октябрь. В дорогу на Авзяно-Петровские заводы полковник Хлопуша собирался за один день. Впрочем, ему самому, собирать было и нечего, только подпоясаться. Главной задачей являлось формирование отряда, сбор охотников и назначение бывалых казаков в помощь Хлопуше. Граф Чернышев помог старому приятелю. За сутки было выбрано из желающих и назначено без их воли сто человек. Костяк отряда составили мужики из крестьянского сословия. Они и представляли основу будущего полка атамана Хлопуши. До заводов было не много, по уральским меркам, но и не мало, больше двухсот вёрст. Ехали три дня. Все эти дни Хлопуша неутомимо следовал впереди своей ватаги. Гордясь своим начальствующим видом и атаманским положением. Наконец-то прибыли. Хлопуша посетил верхний и нижний чугуноплавильные и железнодельные заводы лично. Верхний был главным, а нижний вспомогательным. На верхнем заводе имелось две доменных печи для выплавки чугуна из породы, десять горнов и расковочных молотов. На нижнем четыре пудлинговые печи для плавки чугуна, двенадцать горнов и шесть расковочных молотов. Хлопуша из любопытства осмотрел каждую печь, заглянул в каждую щель, чем несказанно порадовал и позабавил работный люд.

Новый атаман встретился с заводскими крестьянами, зачитал им указ «Императора». Ощутил поддержку в лице заводского народца, который с любопытством и интересом рассматривал необычайного атамана с рваными ноздрями и исковерканным ухом. Почти все, из пяти тысяч взрослого люда приписных заводских крестьян, замученных выжигом угля, добычей глины и работами на заводах, его поддержали. К радости Хлопуши, послужить «Императору Петру Фёдоровичу» решили многие из живших и работавших в округе. Семнадцать человек, на которых указал рабочий народ, скрутили и посадили под караул. Это были приказчики и близкие к ним люди. Дальше решили их забрать с собой, чтобы представить кровопийц и злыдней, наживавшихся на людском труде, перед очами «Императора». Атаман-каторжанин, без труда, нашёл людей, которые согласились лить пушки и ядра. К концу третьего дня пребывания в этих местах остался очень рад и доволен собой. Было о чём доложить «его Величеству». К убытию приготовили обоз для перевозки шести пушек, большого количества ядер. Кроме того, уговорил Хлопуша вступить в войско «Императора Петра III» пятьсот приписных заводских крестьян. Вооружил их оружием, найденным в округе. Полк был готов. Приготовил сто двадцать лошадей, стадо быков и коров для нужд лагеря. Собрал и другой съестной припас. Наказы «Императора» были все выполнены. Можно было надеяться, что в ставке Пугачёва, под Оренбургом, ждало его звание полковника.

Остановился Хлопуша в избе одного смышлёного приказчика с верхнего завода, Лысого Ивана Трофимовича. Он единственный, кто был не скручен по причине своей незлобивости и отсутствия к нему претензий от заводского народца. Приказчик сам его пригласил поселиться. Все дни нахождения Хлопуши на заводах оказывал помощь советами и делом. Когда Ивану Трофимовичу было предложено вступить в войско, хитро улыбнувшись, попросил время для раздумий. Хозяин избы был гостеприимен и любезен. Вот и сейчас, к вечеру, ждал Хлопушу хороший стол и штоф водки. Каждый вечер сиживали они до утренней зари, вчетвером. Хлопуша, приказчик, да два казака, из старших его сотни. Точили лясы, делились жизнью и опытом. Мечтали, что будет, когда Пётр Фёдорович разобьёт всех недругов и взойдёт на престол в Петербурге. Вот и как обычно, в этот вечер, приказчик встретил его у крыльца, но тихо сказал: «Афанасий Тимофеевич, уезжать тебе вскорости. Поговорить хотел один на один, не откажи, батюшка».

Хлопуша ещё толком и не привык к такому обращению. Его уже десятки лет называли в лучшем случае Хлопушей. А всё чаще рвань, оборвыш, тварь каторжная, мразь безухая, гниль вшивая. Много каких прозвищ ему присваивали тюремщики и благородный люд. Такое обращение, как Афанасий Тимофеевич и батюшка, ему льстило и нравилось.

– Хорошо. Коли желаешь посекретничать, давай, – так же тихо сказал Хлопуша и обратился к сопровождающим его казакам. – Вы уж, братушки, сегодня не обессудьте, занят буду. Подсчитать всё, что собрали и приготовили, надобно. Завтра увидимся. До утра.

Казаки недовольно переглянулись, вежливо попрощались и направили коней к себе на постой, по дороге смеясь и обсуждая Хлопушу за его уродства, пользуясь тем что он не слышит. Вслух подобное говорить побаивались. В лагере «Императора» уже все знали, что граф Чернышев его друг-товарищ по тюрьмам. А сам «Император» с ним за единым столом сиживает и не гнушается. А с батюшкой, Петром Фёдоровичем, «Императором Всероссийским», шутки плохи. Чуть что, за непослушание, виселица или картечь в морду. За воровство сразу отсечение пальца или руки. За предательство отсечение головы.

Оставшись одни, они прошли в избу и не торопясь сели за стол. Предварительно помолившись и приготовив съестной припас.

– А что, Афанасий Тимофеевич, победит ли Пётр III своих врагов? Или нет? – спросил приказчик, Иван Трофимович, после первой выпитой чарки водки.

– Почему сомненья гложут? Откуда такая забота? В чём ты не уверен? Войско большое и дело правое, – спокойно уточнил Хлопуша, закусывая чарку солёным огурцом.

– Да уж больно неспокойно, тревожно. Вон, у вельмож сколько денег. Войск тоже много. Как пойдут полки с Москвы и Петербурга, так и хана нам всем. Сложно больно всё, боязно, – ответил приказчик, наливая ещё по чарке и смотря в глаза Хлопуши, пытливым взглядом.

– У меня сомнений особых нет, но если честно и сам не знаю, Иван Трофимович. Мне один чёрт, обратного пути нет. С ним я человек. Вернусь в Оренбург, сгнию в кандалах или повесят. Каторжный я, грехов на мне много. А он меня привечает, доверяет. Полковника своего войска присвоить обещал.

– Давайте, Афанасий Тимофеевич, ещё по одной. Спасибо за правду, – ответил приказчик и дождавшись, пока гость опрокинет рюмку с водкой в горло, сделал тоже самое.

– А что, Афанасий Тимофеевич, правда, что он царь-государь? – опять задал вопрос хитрый приказчик.

– Опять сомневаешься? И меня в сомнения вводишь! Да чёрт его знает! Мне всё равно, по той же причине, что и раньше тебе сказал. Каторжный я и моя дорога только с ним, – заявил Хлопуша, хорошенько закусывая.

Теперь он ел много и часто, вспоминая свои голодные дни и годы. Наслаждался своим положением начальствующего человека. Внешне он значительно пополнел. Лицо разгладилось и помолодело. Чему он был несказанно доволен. Потому как, по мнению и мыслям Хлопуши, будущий полковник должен быть не только умён, но красив и дороден собой.

– Наливай, Иван Трофимович. Какая разница, царь или не царь. Везде своя выгода должна быть. Но и честь тоже. Честь- то она не только господская, наша крестьянская тоже имеется. Я вот уже больше сорока лет ворую, но у друзей ничего не брал. Приятелей не обманул. Благодетелей своих помню и никогда не предам. Мне вот деньги нужны, но у него воровать не буду. Тебе того же желаю. Что ты всё выспрашиваешь, как будто бы спросить что—то важное желаешь или сказать? Только боишься, – заявил Хлопуша, беря в руку очередную чарку.

– Выпьем, Афанасий Тимофеевич, за Императора Петра III. Дай Бог ему здоровья! Глядишь и мы с ним в люди выбьемся! – заявил приказчик, встал, перекрестился и опрокинул чарку.

Выпив, оба тщательно закусили. За столом стояла тишина. В избе находились вдвоем. Приказчик был не женат, а прислугу, крестьянскую бабу, выгнал сразу по приходу атамана Хлопуши.

– Вот что хочу вам доверить, Афанасий Тимофеевич. Тайну! Особый разговор у меня имеется, весьма денежный. Доверяю я вам! Только поклянитесь, что треть мне, – серьёзно заявил приказчик, решившись на откровенный разговор.

– Чего треть? – уточнил Хлопуша, смотря на него пьяными глазами.

– Поклянитесь, что не обидите меня, не обманите, а потом расскажу, – вновь серьёзно заявил приказчик.

– Ну, хорошо! Не обижу, по совести поступлю. Только я свою долю Пугачёву отдам. Я же сказал, что не предам его! – ответил Хлопуша.

– Тогда по рукам! – заявил приказчик.

Они пожали друг другу руки. Лысый Иван Трофимович налил себе одному ещё одну чарку, опрокинул, и начал рассказ:

«Заводы наши принадлежат Евдокиму Никитичу Демидову. Сыну Никиты Никитича и внуку знаменитого Никиты Демидова. Сам он редко здесь бывает, в Москве проживает. А теперь, может, и вообще не появится. Дед его знаменитый человек, при Петре Великом сильно поднялся. Сам знаешь, весь Урал, да и не только, в его заводах стоит. Так вот, хозяин, Евдоким Никитич, видимо знал секреты деда. Про Никиту Демидова давно слухи по Уралу ходят, что он в Невьянске деньгу чеканил. Год назад приказал хозяин секретно смастерить устройства всякие для чеканки медной, серебряной и золотой монеты. Мы с тремя рабочими всё исполнили. Только не воспользовался Евдоким Никитич устройствами, бунт начался на Урале. Вначале Яик поднялся, а потом вот Император Пётр III под Оренбург пришёл. На этих станках и прессах любую монету можно чеканить. Из любого металла. Однако медная монета затратная. Мороки больно много, а толку особо и нет. Лучше серебряная или золотая. Но здесь ни меди, ни серебра нет. А уж золота подавно. Вот если бы батюшка Император подкинул бы, своим повелением, меди, серебра и золота, то можно было бы начеканить монету. Только как договаривались, мне треть. Не обманите уж, Афанасий Тимофеевич, обещали. Надеюсь на вас, батюшка, – этими просительными словами закончил свой разговор приказчик и выжидательно посмотрел на Хлопушу.

– Ваня, ну ты наглый. Треть конечно, много. Эко ты загнул. Но что-то получишь, обещаю. Расскажу батюшке Государю-Императору. Что решит, то и будет. А где это всё хранится?

– Недалече здесь. В пещере, – ответил приказчик.

Глава 9 Доклады надзирателей

Прибыв на рабочее место, в сыскную часть, в ожидании прибытия двух надзирателей, Евграф ознакомился со свежими газетами. Самой популярной с прошлого года была газета: «Московский телеграф». В ней можно было узнать все новости из столицы с опозданием всего на один день. Эта газета имела свой телефонный провод с Санкт-Петербургом. Статьи были резкими, на различные темы, не щадили ни один слой общества. Правда общество поговаривало, что вскоре газету прикроют, за неподчинение цензуре и своеволие. Но для сыщика, в настоящий момент, это было не главным. Дело в том, что в последнее время газеты стали для уголовного сыска надёжным и проверенным товарищем. Из них можно было узнать многое. Что произошло в коммерческом и политическом мире. Кто кого через эти газетные полосы «кушает». Какие политические, общественные или денежные силы выходят вперёд. Анализ газет иногда помогал расследовать преступление. Просмотрев газету, сыщик для себя ничего нового не обнаружил. Взял следующую: «Современные известия». Единственную ежедневную газету. Имела она два направления, публиковала российские и иностранные новости. В ней уже было опубликовано краткое сообщение о трагическом и жестоком убийстве ювелира. Вывод по произошедшему событию газета не делала, ограничилась констатацией фактов. Евграф внимательно просмотрел газету, прочёл все объявления. Прибыли надзиратели. Вошли оба в кабинет. Евграф предложил им присесть, налил холодного чая, отложив прессу в сторону.

– Рассказывайте, чего узнали? Надеюсь, что есть новости! – сказал сыщик, приготовившись слушать.

Первым начал Фёдор Фёдорович Плашкин. Прокашлявшись, он рассказал: «В общем, узнал я следующее. Занимаются они изготовлением ювелирных изделий на заказ. Клиентура хорошая, сказал бы, что слишком хорошая. Постоянным клиентом старшего брата являлся граф Слуцкий, а также многие дворянские дома Москвы, люди из сената. Младший брат имеет клиентуру не хуже. Составил список, посмотрите сами. Но судя по размаху жизни, они имеют доход гораздо больший, чем от торговли ювелирными побрякушками. За последний год семьёй Финагеновых в Москве приобретено два дорогих доходных дома. На доходах от ювелирной деятельности таких домов не приобрести. Свои дома неплохо обустроили и отремонтировали. Сдаётся мне, что деньги они имеют большие и не совсем законные. Конкурентов особых, затаивших злобу, нет. Всё богобоязненно и разумно, дорогу ни кому не переходили».

– Возможно, возможно. А что у тебя, Егор Егорович? – уточнил сыщик.

– У меня кое-что тоже имеется. Поговорил я с агентурой, дворниками и прочим людом. И вот что узнал. Со всякими скопцами и хлыстами они не замечены. По крайней мере, такой информации нет. Да и осмотр доктором показал, что покойный ни к каким огненным крещениям отношения не имеет. Ритуальных воздействий на теле нет. Ведут братья образ жизни спокойный, уравновешенный, богобоязненный. Только вот легковой извозчик, что вблизи дома убитого постоянно стоит, показал, что часто отвозил старшего ювелира в один дом. Я метнулся туда, поговорил с дворником и прислугой. Действительно, покойный и брат его, по описанию, там бывали. В этом доме уже как четыре-пять месяцев снимает большую квартиру некая графиня Мария Ивановна Келлер со своим мужем. Якобы, они прибыли из Италии. Слуги, обслуживающие квартиру, хозяев страшно боятся. По их мнению, в этом доме черти бывают. Гости всё больше купцы, офицеры среднего положения. Именитых гостей там не встречали. Пока всё, – закончил Егор Егорович.

– Да, это меняет дело, – заявил Евграф.

– Почему? – в один голос спросили надзиратели.

– А вот сейчас расскажу. Дайте только газетку посмотрю. Кое-что я там недавно читал, – отрывисто сказал Евграф и протянул руку за газетой «Современные известия».

Развернув их, Евграф вновь вернулся к полосе на которой указывались новости. Вернее, объявления о прибытии в Москву или убытия из неё особ высокого общественного положения. Найдя необходимое объявление, среди прочих, сыщик, прочёл его в вслух: «К сведению уважаемой Московской публики. К концу недели убывает к месту постоянного проживания, в Италию, в местечко Сан-Марино, графиня, Мария Ивановна Келлер, маркиза д, Альвейдром. Сеансы спиритизма вызвали большое внимание общества. Возле дома, где проживала графиня, очень часто можно было увидеть многих знаменитых людей. Сегодня последний, заключительный сеанс. Как и прежде встречи бесплатны, но по персональному приглашению. Пожелаем ей доброго пути и удачи».

– Кто такая эта графиня? – уточнил Егор Егорович.

– О, это известная особа, в том числе и при дворе. В своё время историю её жизни обсуждал весь высший свет. Исключительно умна и красива. В возрасте пятьдесят одного года она развелась с мужем, графом Келлером и вновь вышла замуж. Её избранником стал чиновник министерства внутренних дел Франции, Жозеф Александр Сент-Ив. Он моложе графини на пятнадцать лет. Потом она приобрела поместье в местечке Сан-Марино, в Италии, и стала маркизой д, Альвейдром. По названию этого поместья. Она действительно увлекается мистикой и различными модными оккультными науками, потому как супруг преуспел в этом. Он пишет книги по мистике и занимается практикой оккультизма. Однако ей сейчас уже около шестидесяти лет. Более того, как было известно, эта семья, безвыездно живёт в Италии. У дочери Марии Ивановны прекрасный дом в Санкт-Петербурге. И уж если бы она приехала в Россию, то уж точно остановилась бы в столице. Кроме того, мало вероятно, что эта семья даёт сеансы спиритизма обычной публике. У них имеется возможность общаться с высшим светом, императорским двором, – закончил рассуждения Евграф.

– Тогда кто же эта графиня? Та, к которой ездили Финогеновы? – уточнил надзиратель Кротов.

– Во это и придётся выяснить. Ума не приложу, причём здесь наши ювелиры и маркиза д, Альвейдром. Что-то здесь не так. Может и мошенники. Надо доложить и посоветоваться со Струковым. А вам задачи такие. Установите слежку за вторым ювелиром, вторым братом, Афанасием Прокопычем и этим непонятным домом. Нашему ювелиру может угрожать опасность. Поэтому, заодно со слежкой, агенты и обеспечат защиту. Направьте лучших агентов. Этим займётся Фёдор Фёдорович. А ты, Егор Егорович, жди меня от начальника. Пойду обсужу все эти непонятные и подозрительные случаи со Струковым, – задумчиво сказал сыщик и направился к кабинету начальника сыскной части.

Николай Никифорович принял сразу. Евграф доложил ему о всех выявленных в ходе расследования фактах. В том числе о встрече с китайцем и докладах надзирателей. Некоторое время тот молча думал и наконец-то вымолвил: «Много странностей. И что вы предлагаете? Каков ваш план?».

– Брат покойного наотрез отказывается помогать полиции. Возможно, чего-то боится. Хотя я уверен, что он знает причину смерти. Сегодня последний сеанс спиритизма у графини Келлер, маркизы д, Альвейдром. Я уверен, что эта мнимая графиня совсем и не графиня. Ну и конечно, никакого отношения к Келлер-Альвейдром не имеет. Это мошенники. Надо пробраться на сеанс и разобраться, какое отношение к ним имеет ювелир. Заодно и посмотреть, чем они там занимаются. Что вы на это скажите? – доложил, чётко по-военному, сыщик.

– Согласен с вами. Только откуда вы возьмёте именное приглашение? Скорее всего, если это действительно мошенники, подписывали и рассылали их они сами. Поэтому неизвестных для них лиц быть на сеансе просто не может.

– Зачем мне брать приглашение у них? У нас имеется свой человек среди слуг, вот он-то и расскажет, каков круг этого салона. Потом я определюсь со своим положением и титулом. После сам напрошусь в гости и направлю им визитку. Ну, а если не получится, тогда будем действовать как обычно. Применим права полиции. Риска никакого нет, – ответил Тулин.

– Всё-таки поосторожней. Вдруг это реальная графиня. Мне так же мало верится в это, как и вам. Но всё же! Её дочь, Мария Эдуардовна, имеет весьма близкие отношения с Марией Сергеевной Анненковой, фрейлиной великой княгини Александры Иосифовны, жены великого князя. Так вот, Анненкова заядлая спиритка. Люди поговаривают, что в эти сеансы втянут и сам великий князь, Константин Николаевич. А он генерал-адмирал, младший брат Императора Александра II. Говорят даже, что Мария Сергеевна утверждает о своём родстве с Людовиком XVI, французским королём. Якобы, это ей стало известно во время одного из сеансов. Более того, эта красивейшая и умнейшая дама убедила в этом итальянского герцога Гаэтано де Феррари и стала его женой. С таким кругом опасно играть и шалить, – с некоторой опаской высказал Струков свои мысли.

– Всё будет аккуратно. Слугу сыграет Егор Егорович. Он на все руки мастер.

– По империалам и дукатам я вот что скажу! Это или фальшивомонетчики, или какой-то большой клад. Надо искать, кто обладает этим богатством. Если фальшивомонетчики, тогда откуда столько золота? За такое воровское дело светит бессрочная каторга, а может и смертная казнь. Начинай, Евграф Михайлович, распутывать, дальше видно будет, – задумчиво закончил разговор Николай Никифорович.

Евграф вышел и в раздумьях двинулся по коридору сыскной части в направлении кабинета.

«Зачем всё усложнять? Уточнять каков круг общения у этих спиритов? Прибуду и всё, не съедят. Скорее всего, они сами и написали объявление в газету, чтобы привлечь гостей. Возможно, какой-то ход затеяли по обогащению и добровольному изъятию деньжат у богатых клиентов. Достаточно той информации, которую добыл надзиратель Кротов. Рискнём и всё! Впрочем, риска и нет. При необходимости представлюсь. Уверенность, что это люди не те, за кого себя выдают, полная», – думал сыщик, следуя по коридору.

– Вот что, Егорыч, поезжай-ка ты в Молочный переулок, к этому дому. Обрядись, как полагается приказчику хорошего купца, вызывающе богато. Передай письмо графине. Сделай так, чтобы оно оказалось у неё обязательно. Ты хвастался, что у тебя имеются в этом доме знакомые слуги, так вот пусть они расскажут какой ты важный и дельный. А если ты такой гусь, значит хозяин итого лучше. Понял? – с порога кабинета весело заявил сыщик.

– Будет сделано. А где оно, письмо? – уточнил надзиратель.

– Сейчас будет!

Евграф сел за стол. Достал дорогую писчую бумагу, с бордюром, и принялся писать: «Графине Келлер, маркизе д, Альвейдром в собственные руки. Ваша светлость, примите самые низкие поклоны и знаки уважения. Пусть вашу жизнь украшает радость и удача. Узнав, из газеты «Современные известия», о том, что вы проводите сеансы, не смог не напроситься к вам на последний. Искренне интересуюсь всякой мистикой. Огорчён вашим отъездом из России. Примите покорнейше. Проездом в Москве. Готов оказать любую материальную помощь вам, так как известность о вашем таланте и особых знаниях следует далеко впереди вас.

С глубочайшим уважением, нижегородский купец первой гильдии, заводчик и лесоторговец, Михаил Потапов. Жду ответа. Надеюсь на благосклонность и вашу милость. Проживаю в гостинице Париж, что на углу Тверской».

– Обязательно примет. Обязательно. Народ знает, что нижегородские купцы богаты. Погулять любят, да и щедры, – сказал Кротов, внимательно прочтя письмо.

– Вот и поезжай. После того, как письмо передашь, запишись в Париже. Закажи самый дорогой номер. Деньги заплати вперёд за два дня. Ничего не говори про полицию, вдруг у них кто-нибудь куплен там, из слуг. Скажи метрдотелю что-нибудь важное. К примеру: «Смотрите у меня! Барин мой денежный, не осрамитесь. Сегодня в ресторациях гуляет. К ночи будет. Сделка у него больно крупная». Потом, после всех дел, деньги обратно заберём. Если паспорт спросят, дай ещё денег. Скажи, у него мол, у барина, этот паспорт. А номер надо загодя найти. По прибытию, мол, представит свои документ. Сам возьми номер подешевле, под своим паспортом, но достойный. Поселись. Да, обязательно сходи в ресторацию. Распусти там про нас слухи. Чем больше будешь болтать, тем больше нам это на руку. Выпей немного. В общем, веди себя как надо. Скажи, что если ответ придёт, пусть немедля доставят тебе в номер. Понаглее будь, посмелее. Как полагается приказчику богатого купца.

– Как прикажете, ваше степенство, – с ухмылкой, ответил надзиратель.

Ему было не впервой заниматься розыском в одной «упряжке» с Тулиным. Они понимали друг друга с полуслова. Кротов очень пунктуально выполнил все инструкции и поселился в назначенной гостинице. В двадцать один час Егора Егоровича, задремавшего после обильного ужина в ресторации, разбудил гостиничный слуга. Передал записку. В ней было изложено всего две строчки: «Жду вас милейший, в двенадцать! Маркиза д, Альвейдром, с уважением к вам».

Кротов без промедления, через агента дежурившего возле гостиницы, направил записку Тулину.

Глава 10 Золотые палаты в Бердах

Хлопуша вернулся в лагерь «Императора» в начале ноября. Возвращаться пришлось в Бердскую слободу, что недалеко от Оренбурга. В семи верстах. Стояли холода. Поэтому «военная коллегия» располагалась в этой деревушке. Насчитывалось в деревне-столице войска бунтовщиков около двухсот дворов. Пригнав обоз с пушками, ядрами, припасами и пленными, он немедля направился к Пугачёву. Бывший каторжник, ныне атаман войска, проходя по лагерю в поисках стана «Императора», заметил много пьяных и развязанных в своём поведении людей. Везде в избах раздавались пьяные крики мужиков и баб. Горели огни внутри домов и факела на улицах. Где-то кричали весело, а где-то от страха и насилия. Знакомый казак рассказал ему, что казни происходят каждый день. Казнят и пойманных неприятелей, казнят и своих, нарушивших указы «Государя». Много трупов валяются в оврагах вокруг слободы. Многие висят на виселицах не снятыми и не преданными земле, так как до них дела нет никому. Всё по тому, как в слободе много соблазнов. Лагерь полон женщин, большое количество которых – это жёны и дочери офицеров, купцов, приказчиков, городских господ, захваченных в походах и набегах. Всех их пригнали сюда и отдали на поругание войскам. Кроме того, полно вина, пить которое никто не воспрещает. От него Хлопуша узнал, что сам Пугачёв размещается в избе одного из зажиточных казаков. Военная коллегия недалеко от него, в соседних избах.

– Увидишь издали. Иди прямо по улице. Там, на доме, большущий флаг желтого цвета с черным орлом. Это и есть золотые палаты, его Императорского Величества, – сказал ему казак и направился по своим делам.

Хлопуша вскоре нашёл избу. На охране находилось шесть казаков, из яицкой гвардии. Называлась она гвардион. Возле ворот стояло четыре больших бочки, видимо с вином. Хотел он без спроса пройти, однако был остановлен охраной.

– Кто таков? Чё тебе здесь надобно? Не для твоей хари это место, – сказал, со злобой, один из казаков охраны.

– Да стой ты, Ефим. Не рычи как пёс. Это Хлопуша, ближний Государя, – ответил казаку подошедший сотник Яким Давилин, командир гвардиона.

– Здорово, Афанасий Тимофеевич. С прибытием. Удачно аль нет за припасом сходил? – спросил он у Хлопуши.

– Удачно, Яким. Припас есть. Полк привёл. Пленные тоже имеются, – ответил ему Хлопуша, здороваясь.

– Ну тогда обратно полковником выйдешь. Государь тебя давно ждёт. Каждый день, последнее время, спрашивает. А то, что пленные есть, то тоже хорошо. Он сейчас любит вешать. Каждый день забавляется. Проходи в палаты. Они с графом Воронцовым, другом твоим, одни сидят. Может и скучают. Рады будут тебе. Скоро коллегия прибудет. Народу набьётся, не расскажешь про своё бытие спокойно, – смеясь во весь рот, непонятно чему, заявил сотник.

Хлопуша вошёл в избу и сразу поразился, даже рот открыл от удивления. Изба внутри блестела в свете свечей. Была она золотая. Присмотревшись, он понял, что всё немного проще, изба просто оббита по стенам жёлтой шумихой. Сусальным золотом.

– Что рот раскрыл, как свинья на яблоки. Удивлён? – весело загоготал «Император».

– Так и есть, ваше Императорское Величество. Удивлён! Никогда такой красоты не видел! Прибыл с полком, как и обещал. Припас привёз. Всё сделал, как вы велели, – ответил Хлопуша, кланяясь.

– Так уж и всё? – с удивлением уточнил, слегка пьяный, Пугачёв.

Хлопуша рассказал, без прикрас и выдумок, всё что он сделал за эти дни. Закончив скромно замолчал, ожидая слова Пугачёва.

– Вот, Максим, тьфу, граф Воронцов, молодец твой товарищ! Не ошиблись мы с тобой в нём. Сегодня коллегия соберётся, объявлю тебя полковником. Коли полк привёл, то и командуй своим мужичьём. Казаки тебе, мужику крестьянскому, подчиняться не будут. Не с руки, казаку, мужику подчиняться. Ну что, выпьем за такую новость. А пленные, это хорошо. Повесим завтра и послезавтра, – смеясь, заявил «Император».

– Это ещё не всё. Хотел, батюшка ещё одну тайну поведать, один на один, – молвил Хлопуша, переминаясь с ноги на ногу.

– Вот дурень, хоть и полковник, и атаман. У меня секретов от графа Чернышева нет. Говори всё при нём, – заявил Пугачёв, внимательно осмотрев Хлопушу.

– На заводах пристал ко мне один приказчик, местный. Долго ходил возле и около. Наконец-то признался, что имеются в тайном месте устройства особые. Те устройства для чеканки монеты, хозяин приказал сделать. А бывший хозяин у него – это богатей Демидов. Был я с ним в этом месте. В пещере одной. Расположена она недалече от Верхнего Авзяна. Имеется там малая плавильная печь, изложница, обрезной и гуртильный станок, винтовой пресс для чеканки монет с формами Екатерины. Приказчик рассказал, что вначале драгоценный металл плавят, потом в формы разливают. Как остынет он в слитках, то их пилят. Потом плющат и вырубают из полос заготовки для монет. Когда же всё готово, наносят особый, монетный узор на бока, гур. Потом и на обе стороны.

– Во как! Дело интересное. И что же он желает за такую тайну? К чему он тебе душу излил? – задумчиво спросил Пугачёв.

– Желает приказчик, Государь, денег третью часть от чеканки. Кроме того, ни меди, ни серебра, ни золота у него нет. Надеется, что ты дашь, – ответил Хлопуша.

– Вот теперь всё ясно. Жаден твой приказчик. Может повесить его и дело с концом. Сами напечатаем, как желаем, – ответил, Пугачёв, ухмыльнувшись.

– Никак нельзя. У нас таких мастеров нет. Повесим, без монет останемся, – не поддержал слова Пугачёва Максим Шигаев.

– Ну так садитесь. Подумаем все вместе. Что нам делать? Как нам быть? Как выполнить обещание, что Хлопуша дал приказчику, по пьяному делу. Так, я говорю, Афанасий Тимофеевич. Давал слово по пьяному делу, от моей персоны? – задал вопрос Пугачёв, жестко посмотрев на каторжного.

Все трое сели за большой стол на лавки. Изба была только по стенам обшита золотом, а в остальном была как все крестьянские избы. С ушатами, рукомойниками, полотенцами. Печкой и шестком с горшками, половиками на полу. Только иконы были старообрядческими. «Император» был раскольником.

– Нет, Государь, от вас ничего не обещал. А от себя сказал, что сообщу, а там как Император решит. Я вам верен и благодарен по гроб жизни. Не предам ни в мыслях ни в делах, – спокойно и уверенно ответил Хлопуша, смотря прямо у глаза Пугачёву.

– Хорошо, коли так. Ладно, Максим, скажем и наши тайны Афанасию Тимофеевичу, коль он нам свою поведал. Вроде бы надёжный человек. Так вот, братец, денег-то у нас в достатке. Имеются французские франки, турецкие лиры, польские злотые. Всё, чего душе захотелось. Надо будет – ещё привезут. А ты думаешь, откуда в войске плата за службу? Помогли добрые люди, не оставили без хлеба. Вот сегодня на военную коллегию нерусь придёт. Увидишь сам, что за птица. Удивлён? – довольно спросил Пугачёв, Хлопушу.

– Удивлён, батюшка. Удивлён! Слов нет! За что же платят, нехристи? – не понимающе уточнил каторжный.

– Вот ты и корыто деревянное. Платят, потому как друзья мы им. Катька-то, Императрица Петербургская, сейчас с Турцией бьётся. Все войска там на войне. На морях и полях. Не на жизнь, а насмерть воюют. Ей Чёрное море нужно. Французы – друзья турецкого султана, да и многие вельможные поляки тоже. А значит, Катькины враги. Уразумел, деревня? Мы здесь своей войной против бар и вельмож им хорошо помогаем. Вот они нам и платят. За каждое сражение. За каждую взятую крепость. Если подумать хорошенько, с нами уже тысяч десять солдат воюет. Понял? А для того, чтобы не обмануться им в расчётах, своего доверенного прислали. Сегодня увидишь. По-нашему немного балакает. Но свои деньги нам нужнее. Народу эти французские, польские и турецкие монеты непонятны, не в любви они у них. Что делать будем, Максим? – уточнил Пугачёв у графа Воронцова-Шигаева, не обращая внимания на то, что давно уже не называет его графом.

– Я своим умишком, Государь, так думаю, – начал говорить Максим Шигаев, но Пугачев перебил его.

– Пока никого нет, давай проще, по-свойски!

– Хорошо, Емельян Иванович, так вот я своим умишком думаю так. Надо нам свои деньги начеканить, бочек семнадцать. Медных, народу будете разбрасывать. Все Императоры так делают. Пусть Хлопуша этим и займётся. А на монетах надо изложить, к примеру, так: «Воскрес и мщу». Дюже ладно было бы на латинском что-нибудь изобразить. Так умнее будет и загадочнее, – ответил смышлёный казак.

– Согласен. Ты, Афанасий Тимофеевич, уразумел? Меди, серебра и золота в изделиях возьми в обозе столько, сколько тебе надо. Максим тебе поможет и прикажет. Поезжай обратно на Авзяно-Петровские заводы. Чекань монету, – согласился «Император».

– Но это не всё, Емельян Иванович. Я тут разговаривал с полковником Анжели, что из французов. Он мне рассказал интересную новость. Говорит он, что Катька-Императрица печатает не только русские империалы, но и нидерландские дукаты. Тайно, для закупки товара для нужд армии и флота. Пусть Хлопуша и этим займётся, – добавил Шигаев.

– Быть по сему. Тайну эту никому. Понятно? Только мы трое знаем. Приказчика с его обученными людьми, когда надобно будет, под нож. Ясно?

– Как в могиле всё будет, никто не прознается, – одновременно ответили Шигаев и Хлопуша.

– Через два дня выходи, а для виду пушки и ядра продолжай лить. Ну всё, решено. Так тому и быть. Языки на замки. Сейчас народ будет собираться, на военный совет.

Пугачёв подошёл к портрету своего придуманного сыночка, Павла Петровича, сына Петра III от брака с Екатериной II, расположенному на стене избы. В избу стали прибывать атаманы и полковники войска. Видя, что Пугачёв стоит у портрета, проходили тихо, с уважением. Разошлись по стенам, в ожидании повеления сесть за стол.

«Император», стоя у портрета и не обращая внимания на входивших, прослезился, не стесняясь. Погладил поверх рисунка, с заботой и лаской. Затем вытер глаза, якобы от слёз, и внимательно начал его рассматривать в ожидании полного сбора своих «полководцев и вельмож». Наконец-то прибыли все. Среди них Хлопуша заметил и нового человека. Как он понял, это и был французский полковник Анжели, новый советник «Императора». Был он одет по-казацки, однако навыков ношения подобной одежды не имел. Угловатость движений выдавала его. Наконец-то, Пугачёв отошёл о стены с портретом и приказал присаживаться. Все члены «военного совета» рассаживались строго по своим местам, которые соответствовали их чину и статусу в войске. Полковник Анжели расположился рядом с Пугачёвым. Началось обсуждение предстоящих военных действий. Все атаманы и полковники выступали по очереди. Предлагали разные пути движения войск, выходы к крепостицам, хитроумные манёвры. Емельян Иванович всех внимательно слушал, не перебивал. В конце всех выступлений сказал: «Всех я, братцы мои, выслушал. Всех послушал. А теперь желаю слово дать полковнику Анжели. Пусть расскажет, что он думает. Он большой знаток иноземной воинской науки. Может и в его словах толк имеется, который приведёт нас к победе».

Анжели встал, достал большую диковинную сумку из-под стола. Из неё вынул большие и правильной формы листы твёрдой бумаги. Расстелил их на столе. После этого начал говорить, на ломанном русском языке, указывая в листы пальцем. Все атаманы склонили головы над этими листами. Наклонил и Хлопуша. На этих бумажных листах он увидел дороги и леса, реки и селения. Потом он узнал, что это были карты Оренбургской губернии.

Глава 11 Спиритисты – мошенники

Около полуночи, как и было предписано в обратной записке «графини», экипаж с нижегородским купцом Михаилом Потаповым, в лице Тулина, подъехал к парадной двери дома в Молочном переулке. Купца сопровождал приказчик. Экипаж был дорогим, лакированным, с двумя красивыми белыми лошадьми запряжёнными в коляску. Имел модный откидной верх и шины-дутики. Лихач, управлявший экипажем, несмотря на глубокую ночь и практическое отсутствие обывателей на улице, подъехал к дому под звон колокольчиков. Приятно звеневших при езде, развлекающих своим звоном клиента в коляске, заодно отпугивающих возможную публику. Впрочем один пьяный прохожий на улице имелся. Расслышав звон колокольчиков он пытался ускориться в своем движении по проезжей части, но не справился со скоростью своих ног, и упал к стене оного из домов. Ещё издалека, при подъезде к дому, лихач зычно закричал: «Эх, кони-голуби, не подведите, с ветерком прокатите! Барину угодите». Это был специальный извозчик, нештатный агент сыскной части. Евграф иногда привлекал его для особых дел, взамен помогая по мелочам в тяжёлой уличной жизни. Весь этот маскарад был затеян только с одной целью, показать пассажира, расположившегося в экипаже, настоящим заносчивым купцом. Выставиться, так сказать, на вид общества. В манере, свойственной людям с недалёким умом, но тщеславным. Сыщик вышел из экипажа и последовал к парадному входу. За ним семенил Егор Егорович, держа в руках огромную корзину с цветами.

Вид Тулина полностью соответствовал заявленному образу. Он был одет по-купечески, с некоторым фарсом и роскошью. Выглядел безупречно. Одежда представляла смешанный стиль между старым купеческим и новым, модным. На стройном и спортивном торсе имел строгий серый дорогой сюртук из шерстяной ткани с четырьмя пуговицами. Строго по современной моде. По отвороту лацкана сюртук был обшит шёлком. Жилет был штучным, с красивым теснённым узором и перламутровыми пуговицами. Под ним имелась атласная, вышитая по вороту, косоворотка белого цвета. На голове надет дорогой картуз из люстрина, шерстяной ткани с хлопком. На ногах были «крюки», сапоги у которых головка составляла единое целое с сапогом. Было слышно, как они скрипели при ходьбе. Это означало, что обувь была заказана у серьёзных мастеров и за немалые деньги. На правой руке имелись два фальшивых перстня-печатки, под золото. На левой ещё один. Относительная молодость для подобного показного богатства, а возраст сыщика перевалил за тридцать лет, внушали любопытство и уважение. Благодаря постоянному занятию гимнастикой и физическим тренировкам, Евграф был хорошо сложен. Придерживался современной строгой моды в причёске и ношении бороды. Внешний вид, рост выше среднего, уверенное и волевое лицо, небольшие раскосые глаза, правильные черты носа и строгие брови могли бы привлечь внимание окружающих. Однако в это время суток на улицах никого не было, кроме одного пьяного прохожего, валявшегося под стеной соседнего дома и верного надзирателя Кротова. Поднявшись по парадной лестнице вверх, на второй этаж, Тулин и Кротов оказались перед массивной дверью. Возле которой красовалась временная табличка с фамилией и инициалами маркиза и маркизы д, Альвейдром. Аккуратно и скромно позвонив в колокольчик, сыщик остановился в ожидании перед дверью. Она открылась немедленно, как будто бы его ждали. Стройный и крепкий мужчина, в хорошем костюме, выйдя на площадку, подозрительно уточнил: «Простите, что будет угодно господам? С кем имею честь разговаривать?».

– Мне назначено в полночь! Графиня ждет меня! Знаете ли, я нижегородский купец Потапов, – самодовольно заявил сыщик, высоко и гордо подняв голову.

Лицо встречающего, имеющее достаточно свирепое и хитрое выражение, вдруг изменилось и стало весьма любезным.

– Что вы говорите, Михаил Альбертович! Что вы говорите! Рады вас видеть-с! Имею честь представиться, камердинер маркизы, Берзин. Альфред Берзин. Проходите, покорнейше приглашаем-с! Только вот одно недоразумение, помощника вашего-с, приказчика Егора Егоровича, при всём уважении, никак пропустить нельзя. Графиня против сопровождающих. Да впрочем, не она против, а духи-с против. Никак не любят гостей не по делу и не по чину! Нельзя-с! А вас ожидаем и рады принять. Очень рады! – с умилённым лицом заявил камердинер.

«Значит, заинтересовались и уже уточнили в гостинице моё отчество. Именно так я там и зарегистрирован. Проверили, разместился ли приказчик в ожидании хозяина или сам по себе. Разведали, как вел себя? Как зовут и величают? Вообщем, молодцы, активно действуют. Значит, в гостинице у них свои люди имеются», – подумал Евграф.

Глупо и самодовольно улыбаясь, сказал: «Конечно, неожиданно! Да ничего. Ты, Егор, будь милостив. Ступай, поезжай в гостиницу. Можешь выпить за наше здоровье. Если так положено, то спорить не будем. Духам не нравится? Тогда уступим им! Итак, какая радость, какое счастье лицезреть знаменитую маркизу. Какая честь!».

Егор передал корзину цветов камердинеру, поклонился и направился вниз. Подобный расклад, как вероятность поведения мошенников, был так и запланирован. Поэтому не вызвал нарушения планов сыщика и надзирателя, а в целом и полицейской операции. Надзиратель спустился вниз, но в гостиницу не поехал. Он остался в помощь четырём агентам сыскной части, двое из которых сторожили парадный вход, а остальные двое – чёрный. Обычно, в подобных схемах мошенничества всё очень просто. Компания для спиритизма, как правило, насчитывает не более шести человек. Трое или четверо должны быть мошенниками, подсадными. Один из участников, реальным глупцом, попавшим в сети. Вот этим глупцом и предполагался стать Тулин, он же нижегородский купец Потапов.

– Пойдёмте, милейший, пойдёмте скорее! Не могу удержаться от радости увидеть маркизу, – заявил сыщик.

– Конечно, конечно. Не смею задерживать. Прошу вас, – с лицемерной улыбкой заявил камердинер и пригласил Тулина пройти в квартиру.

Они, наконец-то, вошли во внутрь. В парадной прихожей было темно, только одинокая свечка освещала комнату.

– Позвольте, как же темно, – возмутился Тулин.

– Тише, тише, умоляю вас! Уже двенадцать часов! Духи активизируются! Они не любят недовольных и не принимают шума. Снимайте верхнюю одежду и головной убор тоже. Пройдёмте в залу, – шёпотом заявил лже-камердинер.

– Ну хорошо, делаю так, как вы предлагаете. Извините за шум. Раньше никогда не встречался с духами! Нет опыта общения, – так же шёпотом заявил сыщик и последовал за ним.

– Надеюсь, вы знаете правила и не употребляли спиртного, не кушали лишнего? – уточнил камердинер.

– Боже упаси! – ответил незадачливый купец.

– Немедля прекратите! Нельзя вспоминать Бога! Это же духи! Вы не в церкви! – строго заявил камердинер, шёпотом.

– Молчу, молчу! И не знал совсем! Думал, что одни другим не мешают, – притворившись испуганным, заявил сыщик.

– Кроме того, надеюсь вам известно, что сеанс не может длиться более полутора часа. Нельзя вызывать более трёх духов. В ходе сеанса вам обязательно предложат спросить то, что вы пожелаете. Подготовьтесь. Если вы понравитесь, тогда дух вам укажет путь для достижения ваших целей. Кого вы хотите вызвать? – уточнил камердинер, продолжая тихо инструктировать сыщика.

– Даже не знаю, кого вызвать. Я в первый раз. И сразу к такому известному медиуму. Польщён, очень польщён. Предложите сами кого-либо из духов. Меня все духи устраивают. Давайте вызовем дух Джузеппе Калиостро. Говорят, что он хорошо во всяких денежных делах разбирался. Был известным пройдохой и хитрецом! Хотя нет, надо по важнее чином! Давайте вызовем дух Императора Наполеона. Сколько это будет стоит? – уточнил Тулин, еле сдерживая улыбку.

– Сущие пустяки, всего пять рублей в фонд маркизы. Но о деньгах позже. Не стоит сейчас об этом говорить, духи всё слышат. Они не любят разговоры о деньгах, – вновь заявил камердинер.

Они вошли в залу. Как и положено по правилам, в зале как и в первом помещении, было полутемно. Минимум свечей освещали помещение. Насколько позволяла видимость, можно было оценить, что комната богатым убранством не отличалась. Окно было открыто, создавая призрачную возможность, вызываемому духу появиться в помещении. Обстановка в комнате соответствовала всем правилам проведения сеанса по спиритизму. Вокруг круглого стола уже расположились трое присутствующих. Евграф оглядел их. По внешнему виду возможно было сделать вывод, что все они представляют собой господ в возрасте от тридцати до сорока лет. Практически, его ровесников. Достаточно прилично одетых. Лица у них были строги и сосредоточены. Было совершено очевидно, что это подсадные, а все эти действия чистой воды мошенничество. Однако, сыщик решил узнать, чем всё это закончится и только после этого подать сигнал о задержании. Ранее, в этот же вечер, через местного дворника, они с Кротовым узнали необходимую информацию. Дворник показал, что в зале во время сеанса постоянно открыто окно во двор улицы. Мужичок по ночам, в силу своего любопытства и желания выслужиться перед полицией, постоянно подслушивал крики и возгласы со второго этажа. Так продолжалось уже около месяца. Об этом дворник сообщал городовому. Но тот в силу или своей тупости, или возможной коммерческой заинтересованности, внимания этим фактам не придавал. Вот через это окно Тулин и собирался вызвать агентов при необходимости. Криком или выбросив из него какой-либо предмет. Как раз возле этого окна, на небольшом расстоянии, незаметно располагался Егор Егорович, с двумя филёрами.

– Прошу вас, присаживайтесь, Михаил Альбертович. Сейчас выйдет маркиза. Она знает, что вы прибыли, – тихо заявил камердинер, устанавливая корзину с цветами на специальный столик стоящий у стены.

– Откуда? Милейший! – удивлённо заявил сыщик.

– Графиня знает всё! Ей известны многие тайны простых людей! В течении дня она не раз общается с духами и раскладывает карты, – уверенно и пафосно заявил камердинер.

Сыщик прошёл к столу и присел на указанное место. Посредине стола имелся спиритический круг с буквами алфавита. Внутри круга с буквами, располагался малый круг с цифрами. От нуля до девяти. А также слова «да» и «нет», размещённые в положении на двенадцать и восемнадцать часов, соответственно. Справа и слева от этих слов имелись знаки: восклицания и вопроса. Находившиеся в положении восьми и пятнадцати часов. В центре малого круга лежало блюдце с нарисованной стрелкой. По всему столу, в подсвечниках, были расставлены столовые ароматизированные свечи, витой и цилиндрической формы. Их присутствие придавало мистический фон всему происходящему. Как понял Евграф, медиумом являлась сама маркиза-самозванка, как и было заявлено в газете.

– Напомню правила, господа. Это очень и очень важно, – заявил камердинер, став посредине комнаты.

После чего сделал паузу и тихим голосом, не лишённым мистики, продолжил: «Нельзя ничего спрашивать о загробной жизни. Это запрещено! Дух может обидеться и навлечь на вас беду. Надеюсь, у вас нет амулетов или украшений. Это запрещено! Денег тоже не должно быть. Если есть деньги или другие ценности, прошу всё сдать мне на хранение. При общении с духом соблюдайте вежливость. Между собой разговаривать запрещено! Ни в коем случае не перебивайте медиума. Это запрещено! Если появится дух, постарайтесь не паниковать, а поступать так, как прикажет медиум. Пожалуй, вот и всё, господа».

Сыщик достал большой и толстый кошель с фальшивыми денежными знаками, оставшимися у него после осмотра дома покойного ювелира, в качестве доказательств преступления. Снял перстни-печатки и отдал всё это камердинеру. Кроме него таким же образом поступили все трое сидящие за столом. Каждый из них снял по перстню и достал кошелёк, важно, по очереди, передав это камердинеру.

«Вот таким образом эта группа и наживалась на глупости незадачливых клиентов. Дождёмся развязки! Начало есть! Подсадные играют прекрасно, за столом создаётся некое пространство доверия и общности. Но главное, надо понять связь этих мошенников с братьями-ювелирами. Скорее всего, главные здесь это камердинер и маркиза-медиум. Остальные сидящие ничего не знают, просто наняты для антуража. Скорее всего, безработные неудачники-артисты или мелкие аферисты», – думал сыщик, отдавая фальшивое золото и деньги.

Убедившись, что всё готово, лже-камердинер подошёл к двери соседней комнаты и тихо постучал.

Затем, приоткрыв дверь негромко сказал: «Всё готово, госпожа! Гости и духи ждут вас!».

После этого почтительно стал возле стены, вытянувшись. Всем своим видом он показывал уважение и преданность лже-маркизе.

Вышла дама среднего роста, лет двадцати четырёх. Её красивые длинные волосы прикрывала плотная и тёмная вуаль, спадающая на плечи и ниже, к локтям рук. Лица в свете свечей, в темноте комнаты, разглядеть было практически невозможно. Но кое-что было видно. На очаровательной шейке, виднелась золотая цепочка. Возможно, с неким кулоном или эгреткой. Однако, что имелось на цепочке определить было невозможно. Цепочка пропадала в разрезе платья, утопая в начале очаровательных женских грудей. Маркиза была весьма стройна. Под шерстяным платьем, со сдержанными коричневыми оттенками, угадывалась стройная фигура. Платье было особенным, дорогим и сочетало в себе все модные тенденции. Было видно, что шито на заказ. Однако оно являлось, по внешней оценке сыщика, одновременно платьем для визитов и платьем для путешествий. Так как было несколько просторнее, чем этого требовала фигура. Свобода платья для поездок позволяла женщине чувствовать себя в дороге более удобно и активно. Быть подвижной. С приходом лже-маркизы по комнате распространился аромат дорогих духов и еле уловимый запах не менее дорогих папирос.

«Явно это не маркиза д, Альвейдром. Конечно, этой милой даме совсем не пятьдесят шесть. Я был прав – это группа мошенников!» – подумал Тулин.

– Здравствуйте, господа. Я рада вас видеть! Вижу здесь некоторые знакомые лица и нового друга. Всех вас я пригласила сама, стараясь помочь вам в ваших мыслях и делах. Это посоветовали мне потусторонние силы. Важно вам самим узнать, от духов, о ваших проблемах и житейских невзгодах. Попросить своевременной помощи у духов и получить её, – мило, красивым и томным голосом сообщила маркиза.

Приглашенные гости, с добрыми улыбками, закивали головами в знак согласия. Что бы не быть не учтивым, закивал и Тулин. Графиня осмотрелась по комнате. Обратила внимание на цветы стоящие на столике и сделала несколько шагов вперёд, к столу с гостями.

– Большое спасибо за цветы Михаил Альбертович. После сеанса я обязательно уделю внимание лично вам. Мы сможем всё обсудить тет-а-тет. Уважаемые друзья! Это наш новый друг, нижегородский купец, Потапов Михаил Альбертович. Настоял на приглашении сам. Прошу, господа, любить и жаловать. Надеюсь, не разочарую вас, Михаил Альбертович, – заявила графиня, обращаясь к гостям и прошла к столу.

Все гости встали и по очереди поцеловали ручку дамы, с глубоким уважением и почтением. Поцеловал её руку и Евграф. Что-то неуловимо знакомое промелькнуло у него в голове. Он начал искать в памяти, откуда ему знаком силуэт этой лже-маркизы и манера поведения. А самое главное – низкий грудной голос и не мог припомнить. Однако, подойдя к столу, маркиза не спешила садиться. Постояв и посмотрев из-под вуали на присутствующих гостей и подельников, это преступное очарование мило заявило: «Господа, к сожалению, очень плохо себя чувствую. Возможно, повлияло ежедневное общение с духами. Простите меня. Арнольд, мой камердинер, проведёт сеанс. Я выйду к окончанию и поддержу его. Отвечу на все вопросы. Поверьте, он прекрасный медиум. Приступайте, господа, не ждите».

Затем спокойно и грациозно, не ожидая ответа, удалилась к себе в комнату. Арнольд приступил. Вначале он зажёг ещё несколько свечей. Однако, они были особенными. Как понял Евграф, знающий об этом только понаслышке, это были специальные свечи для спиритических упражнений.

– Господа, я зажигаю свечи оранжевого цвета. Свечи-дароприношения. Это цвет влечения и он поможет нам привлечь духов. Затем, я зажгу астральные. Видите, они значительно длиннее свечей дароприношения. Каждому из вас соответствует цвет, по знаку рождения. Прошу вас выбирайте, – с этими словами он протянул всем присутствующим набор разноцветных свечей.

После того, как выбор состоялся, Арнольд вставил их в канделябры. Затем поставил выбранные свечи рядом с каждым из присутствующих, вблизи уже стоящих свечей-дароприношения. Зажёг новые и затушил прежние, столовые. За исключением одной. Потом взял блюдце и немного нагрел его внутреннюю часть на пламени оставшейся свечи. Затем положил в центр спиритического круга. Все сидящие за столом положили кончики пальцев на блюдце таким образом, что они касались друг друга.

– Господа, сегодня мы начнём с приглашения духа Императора Наполеона. Мы сделаем это по просьбе нашего гостя из Нижнего Новгорода. Затем, я исполню ваши просьбы. Но помните, господа. Нельзя вызывать более трёх духов. Прошу вас делайте и говорите, как я.

Медиум сосредоточился, понял глаза выше сидящих за столом, затем глубоким и страшным голосом, начал говорить: «Взываю к тебе дух Императора Наполеона. Посети нас. Дух Императора Наполеона, приди!».

Вслед за медиумом, все присутствующие, трижды проговорили: «Дух императора Наполеона, приди!».

Однако ничего не получалось. Дух не приходил и блюдце оставалось недвижимым. Медиум, Арнольд, вновь начал вопрошать к «духу». За ним слова повторяли все присутствующие. Вдруг, сыщик, ощутил, что сознание затуманивается. Ему показалось, что блюдце приподнялось вместе с пальцами присутствующих, а затем опустилось и начало крутиться и метаться по столу. Медиум задал вопрос в пустоту: «Дух императора Наполеона, ты здесь?».

Голова Евграфа всё более и более проваливалась в пустоту. Ему стало приятно в этом забытье. Заботы и недоверие к присутствующим отступили. Однако сыщик решил не поддаваться этому неизвестному состоянию. Собрав остатки воли, он сосредоточился и начал понимать, что скорее всего, всех присутствующих обкурили неизвестным веществом. Вдруг он вспомнил эту даму – медиума.

«Это же Нина Асмайлова, она же Нина Ломакина, она же Нина Астебная, она же проститутка Нина-Красотуля из Скуратова Тульской губернии. Преступница в имперском розыске, по каторжным статьям. А это её подельник. Где-то должен быть ещё и муж или любовник. Попалась, наконец-то. Чёрт бы их всех побрал!» – подумал сыщик.

Он из последних сил вскочил и бросился к открытому окну комнаты. Глоток свежего воздуха отрезвил его. Выхватив револьвер из потайного кармана, он направил его на сидящих за столом. Одновременно, сыщик громко закричал: «Сидите на местах, господа. Это сыскная часть! Полиция!».

Немного повернувшись к окну, крикнул: «Егорыч, ко мне!».

Через пять минут Кротов с двумя агентами-филёрами был в комнате. Они вышибли дверь, даже не удосуживаясь её вскрыть. Хотя Егор Егорович был виртуозом по вскрытию дверей и пользованию отмычкой, но он предпочёл не церемониться. Присутствующие в зале сидели молча, наблюдая испуганными глазами за действиями, разворачивающимися в комнате. После того как в комнату вбежали агенты полиции, Евграф бросился к двери ведущей в комнату лже-маркизы. Скорее всего, за ней, по его подозрению, укрылись мошенники. Но дверь была заперта. Приказав филёрам держать под прицелом револьвера четверых участников сеанса спиритизма, сыщик вскрыл дверь отмычкой вместе с Кротовым. В комнате никого не было. Это помещение было проходным и вело в смежную комнату. Бегом проследуя через неё, Тулин и Кротов оказались в следующей. Она оказалась так же закрыта. Вскрыв и эту комнату, они вышли на площадку чёрного входа. Спустившись на первый этаж и выйдя на улицу, к своему удивлению не нашли ни одного агента.

– А где же филёры? – раздражённо спросил надзирателя Кротова, Тулин.

– Не готов ответить, ваше высокоблагородие! – сконфуженно доложил надзиратель, – было приказано здесь стоять!

Вдалеке послышался выстрел, затем ещё один. Стреляли из Смита и Вессона, шестизарядного револьвера с укороченным стволом. Так называемого Вессона для полиции.

– Это наши стреляют! – или спросил, или подтвердил ситуацию Евграф.

– Так и есть, наши, – ответил надзиратель.

– Давай туда, к ним. На звук выстрелов, поможешь. А я в квартиру, допрос устрою.

– Понятно, Евграф Михайлович, – ответил надзиратель и побежал, что есть сил в направлении стрельбы.

Глава 12 Семнадцать бочек звонкой монеты

Наступил март 1774 года. В столице «Империи», Бердской слободе, было относительно тихо. «Император» бился в сражениях под Татищевой крепостью, в шестидесяти верстах от Оренбурга. Знающие люди говорили, что туда пришло больше семи тысяч регулярных войск под предводительством двух генералов Екатерины. Прям из Санкт-Петербурга. Основные силы «Императорского» войска ушли под стены крепостицы. Там решалась судьба «Империи». Хлопуша оставался в слободе на хозяйстве и был первым по положению в «столице». После тайного поручения по чеканки денег, которое он выполнил в срок, отношение к нему со стороны Пугачёва-«Императора» улучшилось. Он доверял ему полностью. Постоянно привлекал на все посиделки, военные советы и присутствия. Начеканить удалось и золотых червонцев, и империалов достойно. Однажды, полковник Хлопуша под покровом ночи тайно привёз и особый груз. Для народа. Семнадцать бочек медных монет. На каждой имелась надпись на латыни: «Воскрес и мщу». «Государь» их разбрасывал народу, не жалея. Чем вызывал особую любовь и веру у необразованного люда. Многие в народе считали, что если есть своя деньга у «Государя», тогда он точно настоящий «Император». Потому, как только у императора может быть своя монета и свой чеканный двор. Эти медные деньги никогда не заканчивались. Как только запас подходил к концу, Хлопуша ездил на Авзяно-Петровские заводы и привозил новую партию. Там монеты не прекращая чеканил бывший заводской приказчик Лысый с подручными, в тайной пещере. Ему платили исправно, золотом. Своим положением Лысый был доволен, предан делу Пугачёва. Кроме того, свою грань он уже перешёл сполна. Деваться ему было некуда. Для одного государства-империи являлся преступником, а для другого – управляющим монетным двором. Хлопуша, каждый раз приезжая к нему гостил по долгу. Наслаждаясь беседами, хорошей водкой и покоем. Лысого он считал своим надёжным другом и об этом не раз говорил Пугачёву, убеждая его в преданности бывшего приказчика делу «Императора». Если бы не Хлопуша, может и не было бы того в живых. Потому как знал Ванька Лысый большую тайну. За такие знания обычно голову теряют быстро. Кроме того, полковнику Хлопуше несколько раз удалось обеспечить войско огненным припасом и пушками с многих заводов Урала. За что он был неоднократно похвален, награждён и обласкан. Сейчас, в период больших боёв, его оставили в столице, завоёванной «Империи» – Бердской слободе, доверив охрану окрестностей. Его полк стоял в караулах вокруг слободы и в самих Бердах.

Все ждали новостей. Но их всё не было. К вечеру на улицах слободы раздался шум. В дверь избы, где проживал Хлопуша, громко постучались.

– Чего надо? Сейчас открою. Кого чёрт принёс, на ночь глядя? – громко крикнул Хлопуша, вставая с кровати и быстро направляясь к двери.

Полковник открыл дверь и в избу вошёл один из доверенных полковых солдат. Был он с Авзяно-Петровских заводов. Бывший приписной крестьянин бар и заводчиков Демидовых. Звали его Матвей. Росточка малого, но ответственностью великий.

– Это я, батюшка. Не ругай. Доложиться хочу, – ответил запыхавшийся крестьянин, войдя во внутрь маленькой избы.

Его Хлопуша привечал за преданность. Полк у бывшего каторжника был сплошь из работных людей, воинскому делу не обученный, поэтому особой дисциплиной не отличался. Пока казаки воевали на передовых рубежах, его людишки охраняли награбленное и припасы, обеспечивая надёжный тыл.

– Говори, что случилось. Ты же на посту должен стоять. Как здесь оказался? – спросил удивлённый атаман-полковник Хлопуша.

– В село въехала полусотня гвардионов во главе с сотником Якимом Давилиным, командиром гвардиона. За ней вошла ещё одна, обычная, но казацкая. Люди усталые и злые. Кони измотаны долгой и тяжёлой дорогой. Со всех постов в Бердах наших полковых палками выгнали. Другие на караулы стали. Яицкие казаки, что особо к Государю приближены. Приказали по избам идти нам. Сказывали, что боле хлопушины солдаты без надобности. Мы с постов и ушли. Я вот к тебе, батюшка, доложиться. Может, что не так сделали? – ответил испуганный крестьянин.

– Всё так, Матвей. Всё правильно ты сделал. Если Яицкие здесь, тогда и Государь прибыл. Иди, я сам разберусь, – сказал полковник Хлопуша, сам особо не понимая в чём дело.

– Что, мы больше и не нужны совсем? А как же быть? – вновь спросил, не желающий уходить без ответа, крестьянин Матвей.

– Иди, сказал. Сам разберусь. Не твоего ума дело. Так Государь приказал, – с этими словами Хлопуша проводил сослуживца и стал собираться к «Императору».

Через четверть часа он пришёл в избу, где располагался «штаб военной коллегии». На удивление атамана Хлопуши, там никого не было, кроме одного писаря. Обычно, штабная изба всегда была полна людей. Всегда в этом присутственном месте было шумно. Народ входил и выходил. Прибывали и убывали атаманы и начальствующие люди. Получали указы и докладывали о выполнении приказов военной коллегии. Писаря вели записи. Один специальный писарь вёл учет по провианту для войска, кормам для лошадей. Другой ведал деньгами, платил за службу, выдавал средства для закупок чего-либо по распоряжению «Императора» или его ближних помощников. Третий вел учет стоящих на котловом довольствии служивых войска, их размещении по избам. Четвёртый заведовал всеми челобитными к «Императору» и жалобами. Правильно их оформляя со слов неграмотных жалобщиков, а затем представляя эти письмена Ивану Яковлевичу Почиталину, личному секретарю «Государя». А уж тот нес их лично «Императору». Был и пятый, по учету всякого оружия, пушек, ядер и огненному припасу к ним. Всем этим руководил писарский старшина Васильев. Был он особо нагл, общался на равных с многими атаманами и полковниками. Кроме управления писарской братией, он занимался яицкими и илецкими казаками, отдельно, так как они были на отдельном счету «Императора Петра Фёдоровича». Деньги получали эти казаки особые, да и во всём остальном стояли на отдельной статье и счету. Личной охране-гвардионам платил даже не он, а кто-то из ближних «Императора», может и граф Воронцов-Шигаев. Теперь никого не было, кроме старшего писаря. Хлопуша удивлённо осмотрелся и только хотел спросить: «Где все?».

Старший писарь, Васильев, не ожидая вопроса сам ответил: «Что тебе, Афанасий Тимофеевич, надо здесь? Ты же ближний к Государю, вот и иди к нему. Зачем сюда пришёл, по какой великой нужде? Иди к нему, ты там сейчас нужен. Все ближние и доверенные у него в палатах. Я тебе ничего сказать не могу, не моё это дело».

– Да спросить хотел, как там под крепостницей дела? – лукавя, уточнил Хлопуша.

– Да никак. Беда пришла, открывай ворота. Говорят, больше тысячи мы потеряли в бою. Тысячи четыре, Екатериновские генералы, взяли в плен. Да чёрт с ним, с этим сбродом. Жаль, что много полегло казаков яицких и илецких. Около трёхсот в полон попало. Что теперь с казачками вольными будет. Повесят, расстреляют, удушат. Вот беда, так беда! Ильюшку Арапова убили. Сам знаешь, как его Государь уважал. Один из любимых атаманов. Вот горе, так горе. А ты, Афанасий Тимофеевич, здесь шляешься. Иди к нему, там ты нужнее.

Хлопуша чертыхнулся и немедля вышел из избы. Пока он шёл в палаты, повсюду ему встречались возы. На них казаки укладывали нажитое добро. Уже светили факела. Паники не было, но напряжение присутствовало во всём. Когда Хлопуша пришёл в избу «Императора» там уже были некоторые члены «военной коллегии», в том числе Максим Шигаев и атаман Творогов.

– Слушай, Афанасий Тимофеевич, ты случаем секретные дороги в обход крепости Татищевой не ведаешь? На Сакмару надо тайно пройти, – спросил Пугачёв, не здороваясь.

– Нет батюшка, не знаю. Таким путём не бывал, не хаживал, – ответил Хлопуша.

– Да и чёрт со всем этим, разберёмся. Давай, помянем служивых наших, кто погибли. Армия наша частью бита и пленена, а частью разбежалась. Ничего, новую наберём! Казну раздайте тем, кто здесь со мной остался. Собирайтесь, скоро в дорогу. Медные монеты тоже раздайте. Все, до единой монеты, – громко и уверенно заявил Пугачёв, приказав налить всем вина.

Выпили, налили ещё. Помянули погибших. Выпили снова. После этого все приступили к исполнению указов «Императора». Остались только Пугачёв, Шигаев и Хлопуша.

– Дозволь, государь, семью забрать. А потом за тобой в Сакмару поспешу, – обратился к «Императору» атаман Хлопуша.

Пугачев немного подумал и строго сказал: «Делай как знаешь. Смотрите только, оба. И ты Хлопуша. И ты Максим. Ни под какими пытками про наш двор монетный, на Авзяновских заводах, не говорите. Это мы временно в ущербе и битву проиграли. Наберём ещё армию. Пойдём на Челябу, Уфу, Самару и Пензу. А оттуда на Москву. Дело наше не пропало, а только начинается. На ошибках умнее будем. За одного битого, трёх небитых выменять можно. Только казаков жалко. Остальные как пришли, так и ушли. Господь дал, Господь и взял. А там, на заводах, запас золота у нас лежит. Если на Челябу пойдём, а дальше на Уфу, с собой надо взять все эти устройства для чеканки монет. Все станки с собой возьмём. Без своих денег плохо. Всё, давайте. Каждый по своему месту. Если, что случится, тайну не выдавать. Помните это!».

Поговорив, ещё выпили не по одной кружке вина и каждый занялся своим. «Император» вместе с Шигаевым начал готовиться к отступлению с остатками войска. Хлопуша собрался за семьёй.

Тайной располагали трое, не считая государственного преступника и изменника, Лысого Ивана Трофимовича, бывшего приказчика с Авзяно-Петровских заводов, да двух его подручных. Семнадцать бочек монет, стоящих в лагере, под охраной, никто так и не взял. Хотя опустошили их на половину. Отступающим они были в тягость, многие уже не верили в «Императора». А многие боялись, что при поимке с этими монетами будет верная каторга, так как эти деньги с надписью по-латыни впрямую указывали на участие в бунте. Возможно, многих просто не устраивала медь. Медь, это же не золото и даже не серебро.

Глава 13 Тульские актёры-неудачники

Вернувшись в гостиную, Евграф первым делом приказал агенту загасить горящие на столе астральные свечи и свечи дароприношения. Вместо них зажечь обычные, столовые. Он полагал, что ранее горевшие свечи имеют особый состав, который влияет на мышление и реакцию человека, приводит к временной потере активности и нарушению координации движений. Возможно, именно так мошенники и управляли сознанием жертв. Затем, приступил к проверке документов. У всех четверых, горе-спиритистов, никаких документов не оказалось. Поручив одному из агентов провести обыск в комнатах, он начал беседовать с задержанными.

– Советую вам, господа, представиться и не испытывать судьбу. Если у нас не получится договориться здесь, на месте, потом будет сложнее. Тогда попрошу вас потрудиться одеться и мы последуем в сыскное. Так что, господа, предлагаю не кочевряжиться, а честно всё рассказать. Итак, кто вы? – уточнил сыщик, сидя на стуле напротив четверых мошенников, по-прежнему сидящих за столом для спиритического сеанса.

– Помилуйте, что за наглость? Вы нас пугаете? Напрасно! Вы вначале представьтесь, кто вы? А уж затем спрашивайте нас! Это гости салона маркизы. А я вам известен. Я камердинер её светлости. Вы будете наказаны. Ворвались, угрожали револьвером достойным гражданам. Мы непременно напишем жалобу обер-полицмейстеру Москвы, – нагло заявил Альфред.

– Коллежский асессор Тулин, Евграф Михайлович. Чиновник по особым поручениям начальника сыскной части полиции Москвы. Вот мой служебный билет, – с этими словами сыщик представил документ.

В данном документе было изложено: «Департамент государственной полиции. Сыскная часть. Тулин Евграф Михайлович. Коллежский асессор сыскной части Московской полиции. Чиновник по особым поручениям при начальнике сыскной части. Именем его Императорского величества обладает полномочиями: Арестовывать. Допрашивать. Конвоировать. Всем государственным служащим и гражданам империи оказывать сему лицу всякое содействие».

Внизу стояла гербовая печать и подпись Московского обер-полицмейстера, генерал-майора Свиты его Величества А. А. Козловского. Внимательно рассмотрев печати, прочитав содержание, рассмотрев гербы, изучив кем и когда выдан документ, задержанные заметно приуныли.

– Вот что, милейшие. Попробуем побеседовать с вами по отдельности. Прошу вас, Альфред, пройдёмте в отдельную комнату. У меня есть что вам сказать, – заявил Евграф.

Альфред встал и прошёл за сыщиком в смежную комнату. Там сел на предложенный стул с независимым и невозмутимым видом невинно пострадавшего.

– Я, конечно, пока не знаю кто вы! Так же не знаю, кто эти трое господ! Однако вскорости узнаю. Как только мы окажемся в сыскной части, это через некоторое время станет известно. Полагаю, что вы мошенники не высокого полёта, коль мне, лично, неизвестны. Предлагаю вам сделку. Если вы честно и полностью всё расскажите, то будете подвержены наказанию всего лишь за мошенничество. При условии, что это именно так, как я предполагаю. Возможно, вам известно, что согласно некоторых разделов «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных Российской Империи», мошенничество приравнивается к воровству. А воровством признаётся всякое, посредством какого-либо обмана учинённое похищение чужих вещей, денег или движимого имущества. Это самое малое, что вас ждёт с подельниками. В противном случае, вы подвергнетесь наказанию за фальшивомонетничество. Хотелось бы напомнить, за изготовление фальшивых денег ждёт каторга. От десяти до двенадцати лет. За участие в ввозе фальшивых денег из-за границы каторга от восьми до десяти лет. Кроме того, вас ждёт лишение всех прав и всякого состояния. Что скажите?

Камердинер Альфред засуетился и испуганно затараторил: «Какое-такое фальшивомонетничество? Ничем таким не занимался. Прошу вас, ваше высокоблагородие, мне такого не шить. Да, мы с моими приятелями помогали проводить сеансы спиритизма, только и всего! Все мы, здесь присутствующие, бывшие актёры театра с Тулы. Уволены со службы за пьянство. Искали работу в Москве, подали объявление в газету. О чём имеется статейка, месяца три назад. В одно прекрасное время одного рокового дня, как я теперь понимаю, появилось прелестное создание. Незнакомка назвалась Ангелиной Ржевуски, дворянкой польского происхождения. С ней был прилично одетый молодой человек, муж или сожитель. Предложила работу, обозначать клиентов на сеансах спиритизма. Причину объяснила просто желанием зарабатывать. В Москве сейчас это модно. За такие сеансы неплохо платят. Тем более, интересно было самим, появятся духи или нет? Та, что назвалась маркизой д, Альвейдром, объяснила выбором псевдонима. Мы, артисты, к такому привычные. Клиентов никто не грабил. Все они записаны в моей тетради, можете проверить. У меня память хорошая на лица и слова. Я же театральный! Скандалов не было, кроме вчерашнего. Вчера был, но мирно закончился. Без полиции. Ну да, в свечи добавляли чего-то, мы это и сами понимали. Голова кружилась с непривычки, спать хотелось. Разум уплывал и внимание терялось. Потом привыкли. Может, морфий или кокаин в малых дозах. Делалось это только для того, чтобы клиент невнимательный был. Но мы этим не занимались. Это она, Ангелина Ржевуски, с мужем своим, сама нам свечи выдавала. Ваши побрякушки тоже в целости и сохранности, в ящике стола. Заберите, ради Бога. На самом деле никакой я не Альфред, а Иван Васильевич Берзин».

Выпалив в один миг всё, что знал, артист успокоился. Он сидел как побитый «кот» и жалобно смотрел на Евграфа.

– Может быть, господин Берзин, расскажет, что был за скандал вчера и это вызовет ещё большее уважение и доверие? Вдруг, что-то важное? – спросил Евграф и протёр слипающиеся глаза. На улице было уже три часа ночи.

– С большим удовольствием. Только знаю я мало. Вчера днём, около восемнадцати часов, в квартиру постучался один человек. Я его впустил, он ранее бывал у нас. Только не помню, как фамилия, надо в тетради посмотреть. Был вне себя, гневен. С порога начал вызывать Ангелину, злобно кричать. Грозить полицией. Она вышла и провела его, не раздевая, к себе в комнату. Оттуда, из-за закрытой двери, некоторое время были слышны скандальные крики. Затем стихли. Обратно он не выходил, возможно, вывели через чёрный выход. После этого мадемуазель дала нам полный расчёт. Сегодняшний сеанс должен быть последним. Закрыла она эту лавочку, – ответил Иван Берзин, уже более спокойно.

– Поверю вам. Однако, неужели вы даже и не подслушали о чём шла речь? Вы же артист, значит дух авантюры вам присущ!

– Подслушал, конечно! Ваша правда, ваше высокоблагородие. Только не всё услышал, две фразы. Потом её сожитель вышел. Еле успел от двери отскочить.

– Каковы эти фразы? Будьте добры, поведайте! – уточнил сыщик.

– Человек этот кричал: «Вы же обещали, вернее, ваш дух, что вскорости придёт человек и купит всю партию старых денег! Он пришёл и купил, только деньги оказались фальшивкой. Вы обманули моего несчастного брата, а он вам верил. Он убит, бедняга! Его не вернуть! Возможно, это вы всё провернули! Я вас подозреваю! Отдавайте золото или деньги! Иначе дело пахнет полицией!».

– А что же ему ответили?

– Мадемуазель ответила: «Мы здесь не причём. Мы только проводим сеансы. Мне жаль вашего достойного брата, однако выйдите вон. Я не желаю слушать ваших истерик. Полиция нам не угроза, в наших действиях нет ничего противозаконного. Половина Москвы этим занимается. Прекратите ныть, слизняк». Потом было какое-то примирение. Громкие голоса стихли. Возможно, посетитель ушёл. Вот и всё, – ответил неудавшийся артист.

– А что, эта дама, разрешала вам вести тетрадь?

– Конечно, нет! Я прячась писал. Но это не просто тетрадь. Я описывал там кого и что видел. Кто приходил. Как прошёл вечер. В общем, это дневник. Понимаете, ваше высокоблагородие, пьесу желаю написать. Как у незабвенного Александра Сергеевича Пушкина. На манер «Пиковой дамы». Я же артист, надеюсь вернуться на службу в театр. Для меня это большая практика общения с людьми. Я же поэтому и согласился участвовать в сеансах. Такого насмотришся! – высокопарно заявил бывший артист.

– А как клиенты появлялись, по какому принципу выбора? Из какой среды и сословия? Кто их находил?

Артист улыбнулся и как на сцене начал излагать свои мысли, закатив глаза к потолку: «Всё очень просто. Как я понял, этим занимался этот муж-сожитель. Видимо, он общался с кем-то на улицах, узнавал про людей. Наблюдал за ними. Потому как все на подбор одинаковы. Умом особо не блистали. Купцы, зажиточные мещане, был один пьяный офицер. Но ему было сразу отказано в сеансе по причине весёлого вида. Он перепил и прибыл пьян в доску. Этим людям нравилось, что их знаменитая маркиза принимает на сеанс. Самолюбие тешили. Большинство верило, спрашивали всякое личное. Все всем говорили только хорошее и многое обещали. Люди – мистики, в общем, слабые на голову. Обычно кто-то из моих приятелей отвозил приглашение на дорогой и надушенной духами бумаге в дом кандидата. Приглашал, говоря высокие слова лести. И ждал ответа. Если ответ положительный, то ждали в полночь на сеанс. Если нет, то ехали к следующему. У него таких пригласительных было с десяток. Бывало часто, что и не получалось. Тогда отдыхали. Не все соглашались, даже среди глупцов находились трезвомыслящие. Не желали участвовать в спиритических сеансах, отказывали».

– А как выглядел этот муж Ангелины?

– Мужик как мужик. Внешне достоин барышни. Крепок в теле. Немного отдаёт деревенщиной. Смел, решителен. Всё, что она скажет, немедля выполняет. Наверное, если бы приказала нас убить, то убил бы и не задумался. Больно её любит, прям как богиню какую. Она, да и мы тоже, звали его Мишелем. Но это с её слов, а на самом деле, откуда я знаю его имя. Но её и не любить нельзя, красива, умна. Дерзкая, бойкая, а как замурлычет, то всё для неё хочется сделать. Чёрт, а не девка. По виду всё-таки не из дворян она, не балована. Хотя и порода видна, – проговорил с улыбкой бывший артист.

«Да уж, в глубокой деревне Прилепы, что находится в Туле, откуда взяться особому образованию. Это точно, по описанию, Прохор Александров, бывший табунщик конезавода», – подумал Евграф.

– А что, приходили духи? – уточнил, ради любопытства, Тулин.

– Нет, ни разу, к сожалению! – огорчённо заявил артист.

– Пойдёмте к вашей тетради. Я выполню своё обещание. Если всё, что вы сказали правда, тогда получите наказание по минимуму. Если, конечно, вы те, за кого себя выдаёте, – с этими словами сыщик поднялся и проследовал в комнату для сеансов вместе с Берзиным.

В комнате они подошли к шкапу. Лже-камердинер взял тетрадь, с минуту листал её и наконец-то совершенно уверенно сказал: «Вот, пожалуйте, полюбуйтесь. Вчера сделал запись, со слов клиента. Финагенов Афанасий Прокопыч. Но он и раньше бывал».

– Что вы о нем написали, прочтите, – попросил сыщик.

– С удовольствием прочту. Мне очень лестно, ваше высокоблагородие, что вы интересуетесь моими писульками. Только вчера я о нём ничего не написал. А вот ранее кое-что пометил, набросал, – заявил Иван Берзин, бывший актёр.

Встав строго и прямо, как на сцене, начал декламировать:

«Однажды ночью заявился толстый гражданин. По виду купец, аль ювелир. На нём одежка не простая, вся дюже расписная. Мордаха глупая, как у пенька, а задница толста как у свинка. Глазёнки жадные, ручонки потные, так выглядят сельские животные. Всё духа ждал всю ночь, однако, от таких свиней, все духи сбежали прочь. Как много дурней в этом мире, не хватит сил, подвергнуть всех сатире!».

Сыщик еле-еле удержался от смеха. Вместе с ним заулыбались все находящиеся в комнате.

«Точно, он не виноват. Верится мне, не могут такие оболтусы быть уголовными прохиндеями. Да ладно, проверим в сыскном, а потом и вообще отпустим», – подумал сыщик.

В это время в комнату вошёл Кротов, а с ним двое агентов с сконфуженным видом.

– Пройдем в другую комнату, – сказал Евграф и пригласил жестом надзирателя.

– Говори, не тяни душу! – спросил он Кротова, когда они уединились вдвоём.

– Да что говорить. Проморгали по глупости. Один агент стоял между первым и вторым этажом, второй на улице чуть дальше выходной двери. Не спали, глядели. Тот, что внутри дома был, вдруг увидел, как спускаются две женщины. Одна пожилая, горбатая, с палкой. Другая молодая. Та, что горбатая еле-еле спускалась. Постоянно останавливалась, через две-три ступени. Отдохнёт и дальше понемногу идёт. Молодая рядом спускается. Под ручку поддерживает. Всё твердит: «Мамочка, ну куда же вы на ночь глядя? Ну куда же вы на ночь глядя, себя мучите и людей? Давайте завтра доктора вызовем. Сейчас недосуг, наверное, ему». А старая отвечает: «Молчи, Марья, не прекословь матери. Ишь, научилась языком болтать в своих институтах. Дура ты, может и не доживу до утра». Поравнялись с филёром. Тот их рассматривает, понять ничего не может. Кто такие в час ночи в город идут и зачем? Тут старая, с верхней ступени лестницы, быстро развернулась и схватила его за шею. Чуть придушила, он и опомниться не успел. Ни одного голоса не подал, обмяк и впал в бессознательное состояние. С получаса лежал, как кукла мертвая. Молодой, всего полгода как на службе. Не научен ещё уловкам уголовных дел мастеров.

– А что, второй, тот же вроде давно на службе? Он-то что? Тоже проворонил? – сердито спросил, сыщик.

– Нет. Когда увидел, что с чёрного выхода вышли две женщины, с минуту понаблюдал. Затем приблизился на безопасное расстояние и потребовал от них остановиться. Они не подчинились. Старая, горбатая, закричала: «А ну, отстань от нас, сейчас полицию вызову. Полиция! Полиция! Грабят!». Но, филёр опытный, внимания крику не придал. Пошёл следом и опять потребовал остановиться. Они опять не подчинились. Тогда он достал револьвер и выстрелил в воздух. Старуха распрямилась и оказалось, что это не женщина, а мужчина. Обе они бросились бежать отстреливаясь. В общем, не удалось ни задержать, ни подстрелить. Ушли, одним словом.

– Понял я тебя, Егорыч. Я знаю эту даму и её сожителя или мужа. И ты знаешь тоже. Догадайся, кто? – хмуро спросил Евграф.

– Понятия не имею, ваше высокоблагородие. Так кто же?

– Это та самая проститутка, которая к нам приходила в Скуратовском трактире. В Туле. Это Нина. Только она совсем не жрица свободной любви. Ты помнишь, что она проходила по делу банды грабителей почтовых экипажей на Орловском тракте? Всё это мы раскрутили, когда занимались делом конокрадов в тульских Прилепах, Суходольского прихода. А сегодня она была под вуалью. Я её сразу и не узнал. А она меня узнала, поэтому и покинула сборище за столом. Как раз ей хватило времени, чтобы собрать вещи. Затем тайно скрыться. Я поздно в ней признал нашу старую знакомую. Опоздал, – с сожалением, сказал сыщик.

– Вон оно как! Чудеса! Что будем делать дальше? – удивлённо уточнил надзиратель.

– Берём задержанных и в сыскную часть. Для выяснения личностей. Но этим пусть займутся филёры. А мы с тобой к ювелиру на Арбатскую сторону рванём. Финагенова Афанасия Прокопыча навестим. У нас есть, что ему предъявить!

Глава 14 Гибель атамана Хлопуши

Забрав жену и одиннадцатилетнего сына, полковник Хлопуша направился в след за «Государем» на Сакмару. По дороге он заехал в Сеитову слободу, которая располагалась в двадцати верстах от Оренбурга. Там он нашёл дом атамана и полковника войска «Государева», Мусы Улеева. Тот входил в военный совет и был хорошо знаком Хлопуше по совместным посиделкам в золотой избе. Оставив жену и ребёнка на возе с вещами, сам пошёл уточнить, пойдёт ли полк Мусы вслед Пугачёва? Подойдя к дому, постучал в калитку. На крыльцо вышел Муса Улеев.

– Это ты, Хлопуша? Как здесь очутился? Какими судьбами? Прости в дом не приглашаю, без предупреждения ты появился, – подозрительно уточнил у незваного гостя Муса.

– Раньше был для тебя Афанасий Тимофеевич! А сейчас Хлопуша? Как живёшь, поживаешь? Вот, мимо проезжал и решил заскочить. Хочу спросить у тебя. Что думаешь со своими старшими? Собираетесь на Сакмару? Если вы пойдёте полком, то и я с вами. У меня один воз. Жена и ребёнок, – ответил Хлопуша, удивлённый негостеприимным приёмом бывшего сослуживца.

– Извини, Афанасий Тимофеевич! Не думал я об этом. Может пойдём, а может погодим. Жизнь покажет. Видишь, как оно перевернулось. Разбито войско. Екатериновские полки всё ближе и ближе. Чем закончится – неизвестно. Плохо всё. О себе и о семье подумать нужно, спасаться нужно. В дом не приглашаю, вдруг заметит кто, что я тебя привечаю. Ты всё-таки полковник мятежного войска! – ответил Муса.

– Эх! Вот так дело! Ты же Муса тоже полковник. На всех военных советах сиживал, а теперь в кусты. Меня боишься! От соседей хоронишься! Плохо это. Надо идти за Государем, вместе с полком. Смотри у меня, Муса, когда увижу в Сакмаре Емельяна Ивановича, доложусь о твоих сомнениях. Не простит он, – строго подвёл итог разговора Хлопуша, развернулся и пошёл к возу.

– Эй, Афанасий Тимофеевич, а что один ты едешь? Где охрана твоя? Где полк? – вслед уходящему Хлопуше, крикнул Муса.

Сев на повозку, Хлопуша не ответил. Тронул лошадей и поехал по слободе в сторону Сакмары, не отвечая на вопросы жены, взволнованной настроением своего бесшабашного мужа.

«Вот так вот. Предательство кругом. Клялись все царю-батюшке в преданности, а как жареным запахло, враз разбежались. Но нет, напрасно предаёте, подлые души. Это ещё не конец. Пугачёв вновь соберёт силу и тогда Муса на коленях приползёт», – думал Хлопуша, следуя по слободе.

Однако атаман просчитался в отношении себя. Зря он останавливался в слободе. После его отъезда Муса быстро вызвал к себе ближних людей. Кратко переговорив, они решили схватить ближнего человека Пугачёва и доставить губернатору. Взамен получить прощение за своё участие в бунте против престола. Не успел Хлопуша выехать за пределы слободы, как был схвачен предателями. Потом помещен под охрану, в одном из сараев слободы. В дальнейшем доставлен вместе с семьёй в Оренбург, к генерал-губернатору Рейнсдропу. Вновь Хлопуша оказался там, откуда был отпущен. В остроге. Около четырёх месяцев шёл допрос полковника мятежного войска, Хлопуши. Он честно рассказывал следствию про своё житьё бытие. Про друзей и товарищей ни слова лишнего не сказал. Ни с кем не спорил, никого не клял, не ругал. Унижения терпел, оскорбления не воспринимал. Жил в остроге, как будто бы и не было никогда Хлопуши на этой земле. Своими мыслями питал и разум, и волю. Однажды его вызвали на особый допрос. За столом допросной комнаты сидел важный человек, незнакомый по прежнему дознанию. На столе стояла водка, две чарки и несколько тарелок с пирожками, картошкой, варёным мясом и соленьями.

– Садись к столу, Афанасий Тимофеевич. Изголодался, небось, в остроге. Харчи в тюрьме скудные, хлеб да вода, вот и вся еда, – заявил неизвестный господин.

Хлопуша присел осторожно на замурованный в пол табурет, за край стола. Человек улыбнулся и продолжил свою речь.

– Наслышан о тебе, наслышан. Ты, Афанасий, герой. Давай познакомимся. Я из Санкт-Петербурга прибыл. Из главной следственной комиссии. Являюсь коллежским асессором. Зовут меня Скворец Иван Михайлович. По твою душу персонально отправили. Разговор особый имеется. Вот видишь, как тобой интересуются в Петербурге. Известная ты личность, поэтому и подход к тебе особый, уважительный. Давай-ка выпьем и поговорим по душам, – мило улыбаясь, предложил незнакомец.

– Отчего же не выпить. К разговору всегда готов, коли меня в самой столице уважают. Даже и представить не мог, что я такая известная фигура, – ответил Хлопуша, изголодавшийся по еде и водке, сидя в остроге.

Коллежский асессор и государственный преступник, Афанасий Тимофеевич Соколов, он же каторжный Хлопуша, выпили. Затем Хлопуша хорошо закусил. Он понимал, что добром эта встреча не закончится. Не зря по его душу приехал чиновник, к предательству склонять будет. Но решил насладиться хорошей едой, возможно, в последний раз.

– Афанасий Тимофеевич, правду говорят, что ты в войске мятежника и самозванца всем обозом заведовал? Пушки и пороха с заводов доставал. Правда, что самозванец тебе доверял, как ближнему человеку? Любил тебя и на военные советы приглашал, – уточнил Скворец, наливая следующую чарку.

– Было дело, – кратко ответил Хлопуша и не дожидаясь разрешения, выпил налитую чарку.

– Молодец, что не врёшь. Но об этом я всё знаю, это мне не интересно. Расскажи-ка мне, как ты деньгу чеканил и где. Многие бунтовщики на допросах показали, что имел ты свой монетный двор. Если честно расскажешь и покажешь, где тот монетный двор стоит, то заслужишь себе прощение. Я сделаю так, чтобы ты сбежал по дороге. Искать тебя не станем. Тайга и просторы наши большие, укроешься, если захочешь. Навыки у тебя имеются, всю жизнь по тюрьмам и каторгам. Народ говорит, что только трое знали об этой тайне. Сам самозванец, Максим Шигаев и ты, – хитро заявил коллежский асессор, наливая вновь водки.

– Расскажу. Но и вы мне ответьте. А что, правду говорят, что графа Воронцова-Шигаева поймали и содержат здесь, в Оренбургском остроге? – уточнил Хлопуша, выпив и не забывая закусывать.

– Полная правда. В апреле разбил генерал-поручик, князь Голицин Петр Михайлович, самозванца под Сакмарой. Как ты говоришь, граф Воронцов, он же Максимка Шигаев, бежал с казаками. Да потом, через неделю, этот Максимка Шигаев, главный судья Пугачёва, атаман и яицкий казак, был схвачен. Затем доставлен сюда, в Оренбург. В остроге содержится. А что? Зачем тебе об этом знать? Сильно дружны были? – уточнил, нахмурившись Скворец.

– Соображаю я, что если вы меня господин, коллежский асессор, про монетный двор спрашиваете, то тайну Максим не выдал. Так ли это? – уточнил Хлопуша, наливая себе водки собственноручно.

– Какое тебе дело до этого. Я тебе жизнь предлагаю. Если нет, будешь казнён. Да не просто казнён, а страшной смертью, – ответил Скворец, не мешая Хлопуше выпить чарку.

– Я, конечно, жить хочу. Всё вам расскажу и покажу. Только я знаю не всё. Половину тайны знает только сам Максим. Он тайное место знает, новое. Ему Император приказал в новое место переместить монетный двор, когда из Берд уходили. Позовите его. Я его уговорю всю правду рассказать. Только дайте нам вначале вдвоем пошептаться. Вы за дверью постойте, – ответил Хлопуша, выпивая вновь.

– Хорошо. Но смотри, не сносить тебе головы, если смеяться вздумал, – подозрительно ответил Скворец и отдал распоряжение нижнему чину привести в комнату для допросов Шигаева.

Через некоторое время привели Максима Шигаева. Был он худ и весь в синяках от избиения на допросах. Осмотрев Хлопушу за столом с едой и водкой, Шигаев закричал: «Что, пёс бездомный, в предатели заделался? Забыл клятвы. Ух ты! Иуда». Коллежский асессор вышел. Было слышно, что он находится за дверью и подслушивает.

– Подойди, Максимушка, дело есть, – сказал Хлопуша, не отвечая на оскорбления.

Шигаев подошел. Было видно, что каждый шаг ему даётся с трудом.

– Вот что, брат мой. Давай выпьем напоследок и обнимемся. А тайна пусть с нами умрёт. Верны будем своему слову. Зачем мне предавать? Просто решил в последний раз брата и друга увидеть. Да и поесть всласть и выпить за счёт Императрицы и губернатора, – заявил Хлопуша.

Два мятежника быстро налили водки, выпили и обнялись. Затем повторили. Хорошенько закусили. Вошёл коллежский асессор с помощником.

– Ну что, надумали, каторжане? – угрюмо уточнил он у бунтовщиков.

– Надумали мы тебя послать к едрене фене. Не знаем мы ни про какие монетные дворы. Сказки это всё. Дурень ты и есть дурень, хоть и из столицы. Морда у тебя тупая, свиная. Свинья не родит бобра, а сова не высиживает орла. Ничего у тебя не получится. Ишь ты, за секретами и тайнами приехал! Водкой и свободой решил предательство купить. Пугачёвские полковники предателями быть не могут, – улыбаясь, ответил Хлопуша.

– Коли так, готовьте к казни бунтовщика и мятежника Хлопушу. Шигаева под конвоем в Москву. Там генеральное следствие учиним. Всё узнаем. Казнить этого каторжного завтра же, голову отсечь! – раздражённо закричал Скворец, приказывая помощнику.

– Зря зверствуешь Иван Михайлович! Добром это не кончится, – заявил Хлопуша, посмотрев озорными и пьяными глазами на Скворца.

– Не тебе грязному лапотнику меня учить! Не тебе крысе подземельной, мне советы давать! Молчи, подлая собака, пока все ногти из пальцев не вырвали! – злобно закричал Скворец, – уведите его, а завтра голову с плеч!

Когда Хлопуше зачитали постановление Оренбургской секретной комиссии, он только и подумал: «Спасибо тебе, Господи, за подарок твой. Жил я всю жизнь как собака уличная. Все меня пинали и били. Объедки доедал и в грязи спал. Жену мою вновь замуж выдали, пока я по тюрьмам шлялся и содержался. Дал ты мне, Господи, счастье человеком побыть в конце жизни. Спасибо тебе. Спасибо и Императору, Емельяну Ивановичу. Господи, как произвел ты меня на свет свой, так и прими меня обратно. Если ты есть, то за жизнь каждого, кого ты на свет выпустил, несёшь ответственность, сам перед собой».

Восемнадцатого июля атамана, каторжника и полковника мятежного войска, бунтовщика Афанасия Тимофеевича Соколова-Хлопушу казнили в Оренбурге.

В постановлении было определено: «Одеть на него погребальный саван. Вести его в оном к эшафоту на городской площади. Отсечь голову. Для вечного зрения посадить на кол. После оного, тело предать земле».

После казни ещё некоторое время голова ближнего человека «Императора Петра Фёдоровича» смотрела на жителей Оренбурга, находясь отдельно от своего тела, со спокойным выражением лица. Пугая прохожих и напоминая о бренности жизни. На лице не было ни сожаления, ни горести. Оно было уравновешенным и спокойным. Устала голова от этой тяжёлой жизни. От скитаний, несправедливостей и горестей.

На следующий день, после казни, проходя мимо, остановился рядом с ней коллежский асессор Скворец Иван Михайлович, что прибыл из из Санкт-Петербурга для допроса бывшего атамана Хлопуши. Стал важно, опираясь на трость, посмотрел презрительно и важно. Плюнул и растер правой ногой, свой плевок. Погрозил тростью отрубленной голове.

Только вдруг глаза его расширились от испуга, руки задрожали, а сам он упал на колени и завопил: «Свят, свят! Голова улыбнулась мне. Спасите люди добрые, помогите!»

После чего он начал кататься по грязной земле и кричать непонятные вещи с пеной у рта. Так и катался пока не забрали его служивые люди губернаторской стражи, и не унесли в общественное присутствие. Долго его обхаживали доктора, да всё безрезультатно, не помогало ему ничего от падучей и болезней в голове. Церковь привлекли, но и та не помогла. Так и оправили коллежского асессора обратно, в Санкт-Петербург, под конвоем. Говорили многие, что блаженным он стал. Вырубил из чурбака деревянную голову, и ходил с ней по улицам Северной столицы. Так и ходил, как нянька с младенцем, пока Господь его не прибрал.

Глава 15 Тайна Финагеновых. Незаконная коммерция

Взяв полицейского извозчика, Тулин и Кротов направились на Арбатскую сторону. Там располагалась лавка ювелира и дом где он жил. Необходимо было учинить допрос по новым обстоятельствам. Прибыв на место, заслушали надзирателя, обеспечивающего охрану дома. Тот заверил, что накануне вечером, свою лавку, Финагенов прикрыл на час раньше. Закрылся в доме один. Посетителей у него не было. Дом младшего брата был похож на тот, что принадлежал старшему. Хотя был несколько меньше и более скромен. Первый этаж здания также имел два входа. Над одним из них висела вывеска, как две капли воды похожая на вывеску в Тверской части: «Ювелирная лавка Финагенова. Изделия из золота, серебра и других металлов. Работы с бриллиантами и жемчугом. Всё что угодно дамам и господам».

На двери второго входа имелась красивая табличка с замысловатыми буквами, выполненными старославянской вязью: «Финагенов А. П.» Видимо, таблички и вывески заказывались у одного и того же мастера. Евграф и Егор Егорович переглянулись. На улице было раннее утро. Сыщик подошёл к дверям и позвонил в колокольчик. Никто не отозвался. После долгого и продолжительного стука, шторка окна отодвинулась. Выглянуло заспанное и помятое от переживаний лицо ювелира. Увидев Евграфа, хозяин лавки очень удивился. Через несколько минут дверь открылась. Оба ранних гостя не медля вошли во внутрь. Ни Евграф, ни Кротов не заметили, что кто-то очень внимательно за ними наблюдает на улице, спрятавшись за угол соседского дома.

– Что вам угодно, господа? – недовольно уточнил ювелир, встретив гостей в ночном халате.

– Правды и только правды, Афанасий Прокопыч! Позвольте, мы пройдём. Я знаю всё, что связано с мошенницей и призрачной маркизой. Вашим посещением её дома после трагической гибели брата. Требованием золота и денег. Думаю, что пахнет уголовным преступлением, и вы в нём участвуете. Поэтому, вам не стоит отпираться. Вы понимаете, насколько опасны обвинения в изготовлении фальшивых денег? Если мы с вами не найдём взаимного понимания, вас придётся арестовать именно за это и прямо сегодня.

– Хорошо, я всё расскажу, проходите, – испуганно ответил ювелир, бледнея и хватаясь за сердце.

Тулин и Кротов прошли в дом. Разговор состоялся в гостиной. Афанасий Прокопович понуро расположился за столом и начал рассказывать: «Мой покойный брат никогда не занимался ничем противозаконным. Он всегда честно трудился по ювелирному делу. Мало кто знает, что мы не родные, а сводные братья. Поэтому мы жили каждый своей жизнью. Однако он мне очень сильно помогал и опекал, но в свою жизнь особо не посвящал».

– Тогда почему у вас одинаковые отчества? – уточнил Евграф.

– Просто так совпало, что имена покойного отца Ильи Прокопыча и моего отца, одинаковые. Они оба были Прокопычи! Получается, что и отчества у нас одинаковые. Простое совпадение. Родителей уже давно нет, поэтому мы жили как родные. Во всём помогая друг другу, – огорчённо вздохнув ответил ювелир.

– Продолжайте, прошу вас! – попросил сыщик.

– Отец Ильи был родом с Урала. Кажется, с местечка Сатка. Есть такой небольшой городишко. Год назад прибыл человек с тех мест, с реки Ай. Его направил к моему брату дальний родственник или знакомый семьи Ильи. Он проживал в тех местах и знал, что Илья успешный московский ювелир. Он прибыл не просто. Этот человек предложил реализовать золотые деньги. Империалы и нидерландские дукаты времён великой Императрицы Екатерины II. Посулил хорошую выгоду.

– Но, позвольте! Вы же знаете, как ювелир, что имперские золотые монеты уже давно не чеканятся. Так что, они были поддельными? – уточнил сыщик.

– В том-то и дело, что нет. Они были старой чеканки. Это я вам говорю, как ювелир с большим опытом работы. Но в то же время абсолютно новыми. По их внешнему виду можно было определить, что они не были в обращении. Последние подобные монеты были изготовлены в конце 1805 года. Особая ценность этих денег в том, что в них огромное содержание золота старой пробы. Такого уже встретить труднее и труднее в современной жизни. При Императрице всего было изготовлено около шестнадцати миллионов золотых монет.

– Что ваш брат делал с ними? Как это всё происходило? В чём суть договора? – уточнил Тулин.

– Вначале, он не желал связываться с этим непонятным золотом. Однако жадность взяла своё. Я отговаривал его. Но он не слушал меня и начал с ними работать. Суть договора была следующей. Всего партий было три и ожидалась четвёртая. Первую и вторую тысяча империалов и дукатов, ценой более тридцати рублей за каждый, он реализовал по старым знакомым из высшего общества. Занимался этим он более двух лет. Очень долго. Доход был огромен. Продавая монеты, своим клиентам, по тридцать рублей поставщикам он отдавал половину. Деньги с первой партии были поделены пополам. Деньги со второй партии полностью, по просьбе Ильи, остались у него на развитие ювелирного дела и обустройство наших домов. Он и мне помог построить дом. Оба наших дома похожи как капли воды. Деньги с третьей партии Илья должен был полностью направить на Урал. Он смог реализовать третью партию несколько месяцев назад. Дал депешу. Не знаю куда, может быть, в Уфу. Отправил деньги сам, через своих людей. С Урала, вновь, должны были прибыть курьеры. Как вы понимаете, брат должен был получить новую партию имперских монет. По-прежнему одну тысячу. Опять их реализовать и расплатится. Возможно, они прибывали, а возможно только должны прибыть. Но его убили. Кто и за что, не известно! Я могу догадываться, что это связано с третьей партией! – со слезами на глазах, проговорил несчастный ювелир.

– Продолжайте, прошу вас. Очень важно разобраться в жизни вашего брата. Как ваш покойный брат объяснял наличие таких монет своим клиентам? – вновь уточнил сыщик.

– Очень просто, он реализовал их по своим связям. Многие господа, из высшего общества, с удовольствием приобретали. Никто ни о чём и не спрашивал. Это хорошее вложение средств. Но затем желающих становилось всё меньше и меньше. Перед ним стал вопрос, каким образом продолжать сбыт монет? Тем более, у него были обязательства по третьей партии, деньги за которую нужно было отдать полностью людям с Урала. Свободных денег у него не было. Все средства были потрачены или на строительство домов, или вложены в коммерцию. Он очень переживал и не спал ночами. Потом ударился в мистику, увлёкся спиритизмом.

– Получается, что партий денег было три. И все по одной тысячи монет. Огромные деньги. Из этого следует, что неизвестные курьеры увезли на Урал капитал равный капиталу купца первой гильдии, а ваш брат прикарманил ещё один подобный капитал.

– Получается, что так. Только закончилось это могилой, – горестно вздохнул ювелир.

– Когда вы узнали о его трудностях? – уточнил Тулин.

– Недавно, неделю назад. Он вдруг начал испытывать странное беспокойство, очень переживать. Поэтому пригласил меня и поделился своими подозрениями и переживаниями.

– В чём они? – вновь спросил Евграф.

– Дело в том, что большую часть этих имперских денег он продал благодаря именно маркизе д, Альвейдром. Её салону. Практически всю третью партию империалов. Он их продал благодаря потусторонним духам и колдовству маркизы. Она во время сеанса обещала ему помощь потусторонних сил. У него всё получилось, вдруг появился неожиданный и хороший покупатель. Этот покупатель купил всю партию. Даже переплатил сверху достаточно хорошую сумму. Илья был доволен вначале, а затем начал волноваться, – ответил ювелир, вытирая глаза от слёз.

– Почему? – кратко уточнил сыщик, стараясь не перебивать ювелира.

– Среди денег, которые отдали за эту партию империалов, нашлись фальшивые деньги. Совершенно случайно, к тому же после того, как все вырученные средства отправились на Урал, курьерами.

– Как ваш брат узнал об этом? О наличии фальшивых денег?

– Совершенно случайно, как я сказал. При какой-то сделке со знакомым купцом. Оставалась сумма денег от продажи империалов. Именно тех, которые переплатил за старинные монеты покупатель. Он решил расплатится с купцом за какое-то дело. Через несколько дней тот вернулся со скандалом и отдал назад несколько купюр. Деньги оказались фальшивыми. Им удалось договориться и не поднимать шуму. Но Илья начал беспокоиться, нет ли среди тех денег которые были направлены на Урал, фальшивых? Он очень боялся. Долг было отдавать не чем! Да и не собирался он ничего отдавать. Не в его правилах! Он был жаден по отношению к чужим людям и обществу.

– Не знаете ли вы, откуда курьеры? Кто исполнял эту работу? – уточнил Евграф.

– Этого я не знаю. Знаю только, что самым главным ездил убитый приказчик. Он и подбирал людей. Это был самый близкий человек к Илье. Вместе с ним и умерли все тайны, – сказал ювелир, глубоко вздыхая.

– Расскажите, а как ваш брат познакомился с этой маркизой? И в чём её помощь? – уточнил Кротов, молчавший всё это время.

– Очень просто. Мой брат получил приглашение на сеанс спиритизма. Некая особа, российская графиня, Мария Ивановна Келлер, она же итальянская маркиза д, Альвейдром, пригласила его. Надо добавить, что он очень верил в мистику. Приглашение принял. Затем ездил ещё несколько раз. Ему очень нравилось и льстило, что он знаком с подобной женщиной. Она просто обворожила его своим вниманием. Он очень доверял ей. В одну из ночей он решился задать вопрос духу по возможности реализации имперских денег. Сеанс проходил в присутствии самой графини и её мужа. Лишних людей не было, они были втроём. Именно это его и сподвигло на такой откровенный поступок. Дух, вызванный в ходе сеанса, обещал скорейшее решение вопроса и обратил внимание, что к нему вскорости прибудет человек в чёрном. Через день к нему приехал неизвестный господин и попросил продать все монеты разом. Он продал.

– Всё ясно! Скажите, а как возможно найти этих людей с Урала? – уточнил Евграф.

– Я их ни разу не видел и совершенно не знаком. Всеми этими делами занимался покойный брат. Помочь не могу. Вы знаете, я вчера был у этой маркизы. Привела меня к ней моя жадность. Признаюсь честно. Подумал: «А может отдаст деньги? Хотя бы часть. Брату всё равно уже». Она совершенно спокойно ответила мне: «Мы здесь не причём. Мы только проводим сеансы. Причём здесь ваши дела. Выйдите вон». Выгнала меня, хорошо, что не избила. Что мне делать? – удручённо спросил ювелир.

– Даже и не знаю, Афанасий Прокопыч. За изготовление фальшивых денег, светит каторга. Конечно, вы здесь не причём. Но это может показать только дальнейшее следствие. Надеюсь, что вы были искренны. Вот что, Афанасий Прокопыч, оставлю я у вас в доме двух надзирателей, во главе с Фёдором Фёдоровичем Плашкиным. Могут нагрянуть к вам нежданные гости. Уж больно в опасном деле вы замешаны. Много знаете. Из дома не выходите. Вот вам мой совет.

– Как долго? – спросил обеспокоенный ювелир.

– Как понадобится, если жизнь дорога! – ответил Тулин

– Как прикажете! Неужели так всё опасно? Я всегда боялся опасностей. Они не по моему характеру! Всё выполню! Всё, что вы приказали и рекомендовали! – ответил удручённый ювелир.

– Вот и отлично. Удачи вам. Поехали в сыскное. Доложим Струкову, – обратился Евграф к Кротову, встал и попрощавшись с хозяином, вышел.

– Ну что, Егор Егорович, как ты думаешь по всему этому? – уже на улице спросил Тулин.

– А что тут думать. Всё очень просто. Обманули Финагенова. Деньги, империалы и дукаты, взяли. Фальшивые деньги подсунули. Старо как мир, – ответил надзиратель.

Глава 16 Городишко Сатка. «Император Пётр Фёдорович»

Выйдя из Чебаркуля, «Император Пётр Фёдорович» последовал в сторону Сатки и Уфы. С ним было от силы чуть больше двухсот казаков. Последнее время сильно не везло. Правительственные войска сокрушили более чем десятитысячное войско. Много было убитых и раненых, взятых в плен. Большое количество людей разбежалось во все стороны, кто куда. На подъезде к саткинским местам его встретил атаман и полковник Кузнецов, отвечающий за эти края ещё с прошлого года. Здесь он устанавливал, вместо крестьянского и работного быта, казачий порядок. Кроме того, готовил пушки, оружие и различные припасы для отрядов, сражавшихся с правительственными войсками под Челябой и Уфой. Знали они друг друга давно, доверяли. Поэтому, без лишних людей, говорили откровенно и обращались друг другу просто, без условностей.

– Что скажешь, Иван Степанович, долго нам осталось жить? Опять Михельсонишка нас разбил! Иван Иванович Михельсон, генерал знатный. Человек, смелый и умный. Хороший генералишка. Не чета многим, Катькиным дармоедам и ворюгам. Не зазорно от него и поражение принять, – уточнил Пугачёв у атамана Кузнецова, следуя по дороге на Уфу, минуя Миасс.

– Да ладно тебе, батюшка, горевать. До Москвы ещё дойдём. Через тридцать верст будем у малого городишки Сатка. Там нас обогреют, напоят и накормят. К тому же, по докладу и эстафете, недалече войско нас ждёт. Салават Юлаев[126] обещал подойти с башкирцами. Они воины сильные, без страха. Казакам ровня. Повоюем ещё. Салават две тысячи всадников выставляет. Сам я подготовил из Саткинских, Юрюзанских, Миасских и Златоустовских ещё пятьсот. Готовы уйти с тобой в любую местность.

– Я, братик мой, не горюю. Я знаю, что бить нас дело невыгодное. Пока люд будет вельможами недоволен, до тех пор и у нас армии будут. Главное, самим в беду не попасть и голову не потерять. Неужто ты думаешь, что, когда я против царского трона пошёл, не знал, что в любой момент меня повесить могут? Конечно, знал. Также знаю, что может и не осилим мы Катьку, зато погуляем в волю. Если что, то в Турцию уйдём, денег хватит. Жить надо так, чтобы душа развернулась. Хороший день сегодня, теплеет с каждым днем. Так уже и конец мая. Начало новой жизни, весна на Урале. Нам с тобой жизнь надо не по годам считать, а по месяцам. Сколько предлагаешь в Сатке стоять? – весело спросил Пугачёв.

– Думаю, на три-четыре дня остановиться надо. Округа спокойная, тебя поддерживает. Правительственные войска ушли. Казачества, правда, мало в городке. Остальные из приписных заводских крестьян. Но боевые, готовы сражаться. Даже вешать некого. Все, кому положено, уже повешены, некоторые под стражей, – ответил атаман и лихо приуздил коня.

– То, что ты, Иван, перестроил народец под наш лад, это хорошо. Только вешать всегда есть кого. На этом дисциплина и страх держится. Тут, в твоих краях, недавно Михельсонишка был с войсками. Он их тоже небось перестроил. Вот и посмотрим, кто кого? Кто у тебя под стражей сейчас? – уточнил Пугачёв.

– Купчишка один. Народ поговаривает, что Михельсону помогал. Супротив нас воевал, но доказательств нет. Да пара приказчиков с завода. Вот и все пленники.

– Вот их и повесим сегодня. Купцов положено вешать. Приказчиков тоже, они первые помощники всяких бар и вельмож. Если их не вешать, как крестьянам угодить? Никак! Только так и можно повеселить народец – бар и купцов повесить. Крестьяне от этого в хорошее расположение духа входят. У них настроение поднимается. Вот ведь этот городишко, Чебаркуль, не покорился. Пришлось вешать и жечь. А раньше тоже вроде покорный был. Народ он такой, кто лучше скажет и кто больше пообещает, тому и первая любовь. Ну, пять человечков, для порядка повесили, зато остальные за нами подались. Домов-то у них, в Чебаркуле, больше нет. Сожгли. Войско наше с тобой их дом родной. Так-то! А что за городок этот, Сатка?

– Да так, особого ничего нет. Строгоновы там завод поставили чугуноплавильный и железоделательный. Потом продали тульскому купцу Лугинину. Вот и всё. Жители сплошь приписные к заводам. По округе много старообрядцев проживает в тайге, тайно. Беглые каторжники встречаются. Разве что девки тут красивые.

– Откуда знаешь? Ты же не особо по этому делу, не любитель. Брешешь небось. Меня хочешь развеселить? Да ты не беспокойся, у меня волюшки да силёнок хватит, чтобы не горевать, – ответил «крестьянский Император».

– Ты вот, Емельян Иванович, говоришь, что главное самим бы в беду не попасть! Тогда зачем геройствуешь, рискуешь? Везде ведь первый. И в сабельном бою норовишь неприятеля порубить. И на взятие крепостиц бросаешься в первых рядах. Так и до греха недалече. Ненароком убьют тебя, что с нашей правдой будет? – спросил Кузнецов.

– Это дело второе. Судьба моя не в моих руках. Если Господь сподобил меня на войну с Катькой, то он мне и жизнь определит. От пули погибнуть, от ядра или четвертованным быть, это он сам решит. Каждому своя судьба, Господом Богом, определена. А что, Салават, башкирский царь, где с нами встретится желает?

– Эстафету прислал, что предлагает в башкирском селе Верхние Киги. От городца Сатки вёрст шестьдесят. По внутренним дорогам, башкирским. Что ответить? – уточнил Кузнецов.

– Придём в Сатку, осмотримся и гонца пошлём. Может там, а может посередине встретимся. А может и в самом городке, определимся. А что, говоришь, девки красивые там, в том городишке?

– Красивые, батюшка, очень. Спасу нет. Сам увидишь, – ответил Кузнецов.

– Девки – это хорошо! Да только, небось, слухи всякие по войску ходят, что жён у меня больно много? Что гуляю часто? Небось сплетни ходят, что и не царь я? Что скажешь, Иван?

– За болтливым языком не поспеть и босиком. Кто мудр, тот не болтает и за чужим не смотрит. Дураки, конечно, имеются, да только они в одиночестве. Таких учить, что мёртвых лечить. Что девок касается, то это дело ваше, Емельян Иванович. Народу служите, можете позволить. Никого не насильничаете, не обижаете. Всё по согласию. А девку и мужика Господь создал друг для друга. Зла в этом не вижу. Нам казакам можно, по любви сколько хошь. Что сана вашего касается, то мало кто языки чешет. Если услышим, мигом на виселицу. Если только в тайне балагурят! Да вам зачем об этом кручиниться? Каждому дурню рот не закроешь! – уверенно ответил Кузнецов.

– Хорошо, коли так! Предателей у нас много. Только тайные, до поры до времени. Вон как с Хлопушей! Жаль обезглавили. Вот ведь был человек, гора. Предали с…, не благодарные. А ведь помнишь, этот полковник, Мусу Улеева, с Сеитовой слободы, в преданности мне клялся. Присягу принимал! Как жареным запахло – сразу предал. Свою свободу на Хлопушину жизнь выменял, – злобно сказал Пугачёв, вспомнив о казни атамана Хлопуши.

– Даст Бог, достанем и покараем. А если не достанем, то память людская его как иуду запомнит. На чужом хребте в рай не въедешь. Пусть земля Хлопуше пухом будет. Намаялся человек при жизни, может, хоть на том свете отдохнёт, – ответил Кузнецов и перекрестился.

– Согласен! Иуде нет прощения. Вечная память Афанасию Тимофеевичу! – заявил Пугачёв, размашисто крестясь.

– А что слышно о Максимке Шигаеве? – уточнил Кузнецов у «Императора».

– Да особо ничего. В Оренбурге, в остроге, содержится. Как попал в плен в боях, когда из-под Оренбурга уходили, так там и сидит. Но, слава Богу, не казнили пока Максимушку. Может и выручим. Посмотрим, как судьба да жизнь повернёт. Придёт ещё удача на нашу сторону, – ответил Пугачёв.

– Ты вот что, Иван Степанович, не знаешь ли здесь местную пещеру хорошую. Такую, что бы неприглядная для людей была, но большую и сухую. Схоронить кое-что нужно от людского глаза. Сам видишь, гоняет нас Михельсон. Спасу нет, а со мной тайна одна важная, на трёх возах, – уточнил «Император» у атамана, строго посмотрев на него.

– Отчего не найти. Пещер здесь много. Не боишься мне тайну доверить, Емельян Иванович?

– Чего мне бояться? Тебя знаю давно. Да и тайна особая у меня. Имею я в обозе свой монетный двор, для чеканки монет приспособленный. Медные, серебряные и золотые можно чеканить. В Бердах, после отступления, аж семнадцать бочек с медными деньгами бросил. Да и чёрт с ними, ещё найдём серебришко и золотишко. Не жалко. А вот двор монетный, что стоял спрятанный на Авзяно-Петровских заводах, с собой вожу. Это покойный Хлопуша расстарался. Пусть ему земля пухом будет. Надо здесь добро схоронить, в этих местах. Пригодится ещё, – задумчиво ответил «Император».

– Всё сделаю, коли так. Никому не скажу, – ответил удивлённый атаман.

– Тогда слушай. Монетный двор, что в обозе, аккуратно под охраной поставь в городке. Надо думать, где его оставить. Когда сообразишь куда и мне покажешь, спрячем его. Монету чеканить пока не будем. Мороки с ней много. На Оренбург и Авзяно-Петровск больше не вернёмся. Дорога наша теперь на Поволжье. Если в Сатке оставим, тогда приказчика и подручных, что умеют монету делать, в реку, в кулях. Приказчик этот всё равно уже один раз хозяина предал. Если один раз предал, значит и второй предаст. Да и жадный больно. И помощники жадные. Им свобода, за которую мы бьёмся, совсем не нужна. Им деньга нужна. Поищи пещеру хорошую. Тайно захороним, до лучших времён. Тяжко с ним таскаться. Три воза занимает. Приказчика с помощниками этими возами и управляют, тайну берегут. Если что, то новых ремесленных найдём для чеканки монеты. Не великая наука. Понял меня, Степан Иванович? – уточнил Пугачёв.

– Чего не понять! Всё понял. Приказчика в куль и в реку. Подручных тоже. Монетный двор в Сатке схоронить. Будет всё сделано. Те, кто помогать мне будут, в первый бой пошлём, глядишь и не выживут. А если выживут, в следующий пошлём. И так, пока Господь не приберёт. Не велика наука, – спокойно ответил атаман.

Через четыре часа были в Сатке. На час задержались у Вилесовой горы, что на подходе к городу. Разведали, есть ли в городе правительственные войска или нет. Послали охотников. Оказалось, что нет никого. Вступили смело. На въезде в город «Императора» ждали атаманы Чумаков и Грязнов, он же князь Исетский. Некоторый люд, узнав о подходе «Императора Петра Фёдоровича» разбежался в страхе за свою жизнь, и не желая идти в его армию. Но таких было немного. Сатка бунтовщика ждала. Надежд на новую жизнь было много. Люду казалось, что с приходом Пугачёва заживут они свободно и справедливо, без бар и начальных людей. Народ частью сам собрался, частью его согнали по приказу атамана Кузнецова. Палили пушки, стреляли из ружей. Звонили колокола Троицкой церкви, построенной хозяином заводов, Лугининым. Виселица на заводской площади уже стояла, по приказу Пугачёва, переданному через гонца. Принесли из обоза походный трон «Императора» и установили в центре площади.

Один из казаков-гвардионов, в красивой и новой одежде, вышел по центру площади и громко начал читать с узорчатой широкой бумаги, которую он предварительно достал из резной деревянной шкатулки: «Божиею поспешествующею милостию, Петр Третий, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, и Дитмарсенский, Граф Ольденбургский и Дельменгорстский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и всея Северныя страны Повелитель и Государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских Царей, и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных наследный Государь и Обладатель».

Народ слушая громкие титулы, притих. Пугачёв молча и чинно подошёл к трону, сел на него в окружении гвардионов из Яицких казаков. Был он в новом кафтане, трезв, молчалив и сосредоточен. Строго посматривал на народ, обступивший площадь и стоящий за спинами казаков. Рядом с троном стоял поп-расстрига Евлампий, сопровождающий Пугачёва во всех походах.

– Что, Иван Никифорович, оставил тут Иван Степанович Кузнецов врагов наших в здоровье или нет? Кто из местных купцов и приказчиков жив? Торжествует ли справедливость в этих местах? – уточнил Пугачёв у мятежного «полковника» Грязнова, при скоплении народа.

Спросил строго и громко, как и положено царю. При этом грозно осмотрев толпу саткинцев. Жители городка, от жёсткого и надменного взгляда, не успев оправиться от всех озвученных титулов, суетливо прижались друг к другу. Многие явно испугались. Однако все присутствующие, без исключения, жадно смотрели на живого «Императора», поедая его глазами. Не каждый день в городок такая особа приезжает и суд правит.

– Не знаю, батюшка. Здесь Иван Степанович голова. Сам недавно прибыл, за три часа до вашего царского въезда, – ответил, покорно поклонившись, «князь Исецкий».

– Ну, Иван Степанович, рассказывай. Да не вздумай лукавить! Если соврёшь что, то народ правду мне доложит! Народ всё видит! От его глаз никто и ничто не скроется. А мы все должны служить народу и правде! Для этого и призваны стоять над Россией, над нашим народом и беречь государство, – строго спросил Пугачёв у своего атамана, поставленного править в этих местах.

Толпа, услышав подобные слова, одобрительно зашушукалась, повеселела, начала переговариваться и весело топтаться на месте.

– Как вам, ваше Императорской Высочество, докладывал я в дороге, предателей здесь нет. Из купцов только Ширинкин под стражей сидит. Правда, люди говорят, что у Михельсона он служил. Против нас воевал. Сами решайте, что с ним делать, – спокойно, без подобострастия, ответил Кузнецов.

– Как, что делать? Судить надо за участие в войне против нас. Без этого никак, ежели моё Императорское слово нарушено. Я в своих манифестах всё растолковал. Где друзья и где враги рассказал. Ежели он против меня, законного Императора, воевал – это предатель и враг нашему трону. Начинаем суд. Прикажи привести его. Будем милостливы, но справедливы. Мы, Император и Самодержец Всероссийский, Петр Фёдорович, беззакония не творим, – громко сказал «Император».

Привели купца Ширинкина Кондратия Николаевича. Связанного. Его грузная фигура была ссутулена. Лицо измождено. Одежда грязна от сидения в подвале. Однако глаза его были смелы и прямо, с дерзостью, смотрели на «Императора». Купца поставили на колени перед троном.

– Что, купец, признавайся! Воевал против своего законного Государя? – спросил «Император», немного нагнувшись к купцу, связанному и поставленному у трона, под охраной казаков.

– Какой ты мне законный Государь! Вор ты и разбойник. Мятежник ты. Кровь везде льется рекой, где ты проходишь со своими ворами и бунтовщиками. Одно насилие от тебя и твоих помощников-собак, – спокойно ответил купец Ширинкин.

– Значит, не желаешь подчиняться своему законному Государю и служить не желаешь мне? – вновь уточнил Пугачёв.

– Тьфу на тебя. В аду гореть будешь, – завил купец и смачно плюнул, стараясь попасть как можно ближе к трону «Императора».

– Коли так, повесить его при всём народе. Что бы неповадно было нарушать мои манифесты и волю, – спокойно сказал Пугачёв.

Народ, в большинстве, ужаснулся. Начал креститься. Некоторые обрадовались злому и постыдному развлечению. К Кондратию Ермолаевичу подошли два казака и потащили его к виселице. Надели на шею верёвку. Поставили на табуретку. Поп расстрига перекрестил его и казаки выбили табурет из-под ног. Кто-то в толпе ахнул, кто-то заголосил. Послышался мат. Кто-то радостно засмеялся. Люди начали креститься и творить молитвы.

Затем были казнены ещё двое, оба приказчики.

– Есть ли жалобы у народа? Может, некоторые людишки беззакония творили, над людьми потешались? Если есть такие – то покажите. Его Императорское Высочество устроит справедливый суд. Зло будет наказано и правда восторжествует, – громко закричал один из ближних казаков.

Тот самый, который зачитывал титулы «Императора».

– Есть жалоба! Желаю справедливости! – закричала молодая девка, выйдя из-за спин людей, стоящих в первых рядах.

– Выходи и говори! Не бойся, – сказал Пугачёв.

Из толпы, к трону, вышла молодая и красивая девушка, в простом крестьянском платье. Гордо осмотрела народ, смело взглянула на «Императора», на его окружение.

Затем, немного подумав, заявила: « Да я и не боюсь. Казачка я, или нет? Чего мне бояться. Желаю я, чтобы вы, ваше Императорское Величество, казнили Ваську Ураскина. Снасильничать меня желал. Да не далась я. Он, подлец, ходит и насмехается. Обещает всё равно свой срамной умысел исполнить. А у меня защитников нет, отец сгинул давно, а мать больная. Накажи, государь, охальника!».

Пугачёв повел одним глазом и тотчас два казака нырнули в толпу.

– Кто такая? – тихо спросил Емельян Иванович, у атамана Кузнецова.

– Дунька Невзорова, Евдокия. Смелая девка. Отец сгинул не знамо где. Из бывших беглых семья. Никто не знает, откуда они и кто, – ответил Кузнецов.

– Не только смелая, но и красива больно! Прав ты был в дороге! Девки в городке хороши! – тихо заявил Пугачёв, рассматривая первую городскую красавицу.

Приволокли Ураскина. Пугачев подал знак рукой. Без всякого суда и дознания пойманного жителя города, по повелению Государя, повесили. Особо и не спрашивая о его явной или придуманной вине. Пытался Ураскин кричать, да ему быстро рот закрыли, забив в него грязную тряпицу. Девица смотрела, не отрываясь, за ходом приготовления к казни, а затем и за самой казнью. Как только труп обидчика закачался на виселице, развернулась и уверенно скрылась в толпе. Народ перед ней в страхе расступился, образуя коридор. Многие крестились, испуганно смотря в след лихой девки. Многие плевались и грозили проклятиями. Но большинство людей шептали молитвы от чертей и демонов, сглазу и ведьм, и всякой нечистой силы, обитающей случайно или надолго, в обычных, на первый взгляд, людях. Крестясь, просили что бы их эта чёрная сила не коснулась. В девке было что-то одновременно страшное и прекрасное. Она была выше крестьянской и работной толпы. Как будто бы судьба ей нарекла великое будущее.

Вновь вышел прежний казак и громко закричал: «Есть ли жалобы у народа? Может, некоторые людишки беззакония творили, над людьми потешались? Если есть такие – то покажите. Его Императорское Высочество устроит справедливый суд. Зло будет наказано и правда восторжествует!»

Больше не нашлось ни одного, кто бы попросил суда. Видимо справедливости в этот день было больше, чем достаточно. Четыре дня простоял Пугачёв в Сатке. После первого дня больше не вешал. Гонцы ускакали во все направления собирать народ в мятежное войско. Тяжёлые вести доходили до городка. Якобы генерал Михельсон развернул отряд и направляется вновь к Сатке, узнав, что там ставкой стоит Пугачёв.

Глава 17 Тайный выезд на Урал

Прибыв на доклад, Тулин немедля был допущен к начальнику сыскной части Струкову. Евграф всё подробно и красочно доложил, вместе с выводами и предположениями. Коллежский советник его внимательно и не перебивая выслушал.

– Значит, концы на Урале запрятаны. Вот как получается. Надо ехать на Урал, Евграф Михайлович. Надо ехать. До конца задуманное и начатое необходимо довести. Собирайся в дорогу. Доложу сегодня же обер-полицмейстеру. А там на его решение. Но, думаю, что он меня поддержит. Дело государственное и не терпящее отлагательств. Шутка ли – фальшивомонетчики! Вернее, даже и не подходит это слово к ним. Здесь всё гораздо сложнее, милостивый государь. Получается, что где-то, в уральском городке, который и на карте Российской империи не виден вообще, золотые империалы чеканят. Причём старой чеканки. Сколько же у них золота должно быть? Да и откуда станки и прочие устройства? Это уже пахнет не только незаконной чеканкой монеты, а государственным преступлением. Подрывом основ трона и империи. Что касается поиска этой дамы, ряженой маркизы д, Альвейдром, со всеми её фамилиями, то это и без вас в розыск будет подано. Главное сейчас – империалы. Скорее всего, его высоко превосходительство, московский обер-полицмейстер, будет просить у министра внутренних дел особых полномочий для вас. Понимаю, что у вас на носу венчание, но что поделать. Ничем помочь не могу. Придётся перенести день венчания. День вам на сборы. Места далёкие. До Самары на поезде доберётесь. От Самары до Уфы железнодорожного сообщения ещё нет, только в планах. Так что через Башкирию придётся перекладными. День вам на сборы и вперёд. Что скажете? Кого возьмёте с собой? – закончил свой долгий монолог Струков.

– Что мне сказать? Совершенно нечего. Сегодня соберусь. Поеду домой, предупрежу Ольгу Владимировну. Возьму Кротова. Вечером прибуду к вам, получу дополнительные распоряжения и вперёд. Какое прикрытие посоветуете?

Струков задумался и вдруг оживился и предложил: «Трудно дать совет. Там торговля и коммерция не подойдёт. Места своеобразные, все друг друга знают. Коммерция тоже особая, всё больше рыба, пушнина, лес да всякий камень. Поезжайте вы на ревизию. У них там в городке, если мне память не изменяет, заводишко имеется. Пушечные лафеты выпускает и снаряды для нужд армии. Раньше частный был, сейчас казённый. Лет шестьдесят назад император Александр I их посетил. После этого жизнь у них наладилась. Домны поставили, рельсовые пути проложили. Заказы для армии определили. Вам эта тема хорошо известна по тульскому оружейному заводу. Два года назад, при расследовании дела о секте скопцов, вы многому в артиллерийском деле нахватались. Генерал Бестужев-Рюмин Василий Николаевич, начальник императорского оружейного завода в Туле, вам лично знаком. Об генерал-лейтенанте фон Нотбеке, инспекторе оружейных и патронных заводов империи, вы достаточно наслышаны. Так что, если будет необходимо, прикроетесь этими двумя известными фамилиями и их расположением к вам. До вечера постараемся выправить документы на ревизоров от инспекции оружейных и патронных заводов за подписью фон Нотбека. Проедете по всей Башкирии с комфортом и непременным уважением, как государевы люди. Не розыск, а отдых!».

– Мысль, Николай Никифорович, неплохая. Только ревизором я ещё не был, даже и не знаю, с чего начать? – совершенно серьёзно заявил Тулин.

– Это очень просто быть ревизором. Вспомните комедию господина Гоголя: «Настоящий ревизор» и всё получится. Пейте, гуляйте, берите взятки по мелочам. В общем – отдыхайте. Насчет мздоимства, я, конечно, шучу! Главное, дело сделайте, разберитесь, кто и где чеканит государственные империалы в этих местах. Если сможете, то орден Святого Станислава третьей степени вам обеспечен. Конечно, самый младший и первый в иерархии, из восьми орденов, но с чего-то же надо начинать.[127] Да и пенсия в восемьдесят шесть рублей не помешает. Так что, готовьте петлицу под золотой крест. Да и Кротову твоему обещаю серебро: «За беспорочную службу в полиции».[128] Так что надеюсь на вас.

– Спасибо, Николай Никифорович, – ответил Евграф.

– Не ерничай. Всё, нечего болтать более. Поеду докладывать, медали и ордена выбивать и документы выправлять. Чай не пьём, нет времени. До вечера, – с этими словами, Струков встал и начал собирать бумаги для доклада обер-полицмейстеру Москвы.

Тулин, не прощаясь, вышел. Затем нашёл Кротова, сообщил ему решение начальника сыскной части. Тот особо не удивился и они оба направились по домам, готовиться в розыск, на Урал.

Следуя на нанятом извозчике домой на съемную квартиру, мысли сыщика были заняты только одним. Предстоящим объяснением с графиней. Прибыв и поднявшись на второй этаж доходного дома, Евграф, с некоторым внутренним колебанием, вошёл в квартиру. На встречу, с весёлым лаем, бросилась японская собачка Сиба-Ину. Подошла Ольга Владимировна.

– Наконец-то ты появился, Евграф. Ужин, наверное, уже остыл, – сказала Ольга, встречая его.

Она улыбнулась, обняла и поцеловала сыщика. Евграф, сняв верхнюю одежду, прошёл в гостиную. На столе располагались приборы на двоих, сухое французское вино и лёгкие закуски.

– Я уже заждалась тебя. Что там у вас нового произошло? Как продвигается дело об убийстве ювелира? Всё-таки какой ужас. Убили не в чём не повинного человека – уточнила Ольга Владимировна.

– Некое странное дело образовалось. Не совсем он уж и не виноват, – ответил сыщик и рассказал ей последние новости по делу.

Через некоторое время разговор перешёл на семейные проблемы. Они мирно расположились за столом с бокалами вина. Рядом попрошайничала собачка.

– Ты знаешь, дорогой, я подготовила список приглашённых на наше венчание. Думаю, что учла всех. Посмотри, может кого-то забыла. Много гостей с Тулы и Венёва, – сказала девушка передовая список Евграфу.

– Список хорош. Много добрых и весёлых гостей. Только вот нельзя ли перенести это мероприятие на месяц? Мы же ещё не объявляли официальную дату венчания. Никто не знает нашего решения, – сконфуженно уточнил Евграф.

– На месяц? Почему? Ты что, передумал, Евграф Михайлович! – удивлённо спросила графиня.

– Конечно, нет! Не говори глупостей. Я же люблю тебя. Просто Струков настаивает на поездке на Урал, Она займет месяц. Отказать ему я никак не могу. Тем более, он уже подал мою фамилию московскому обер-полицмейстеру. Жаль обижать старика. Его снимут, если это дело не распутать. Возраст у него очень близок к отставке. Желающих на эту должность много. Завистников и недоброжелателей у него еще больше. Давай перенесём? – уговаривающее, ответил Евграф.

– Да ну, Евграф, это совершенная глупость. Мы можем решить всё сами, напрямую с обер-полицмейстером. Я попрошу отца. Не забывай, что я графиня Бобринская. Направят другого человека.

– Так-то это так. Однако Струкову это не поможет. Его снимут, если он сейчас не распутает дело. Кроме того, как я ему скажу об этом, мы же старые друзья! – удручённо ответил Евграф.

– Надо больше беспокоиться о себе. Тебе давно пора занять место начальника сыскной части. Ты способен и все тяжкие и известные преступления распутал ты. Если и снимут Струкова, просто займёшь его место. А старику выбьешь дополнительную пенсию и хорошее выходное пособие. Кроме того, будешь его уважать на протяжении жизни и помогать, – строго проговорила девушка.

– О чем ты говоришь, Ольга? Где же твои принципы? Так же нельзя. Раньше подобных взглядов за тобой не водилось, – ответил раздосадованный Евграф.

Разговор в этот вечер был долгим. В результате, Ольга Владимировна заперлась у себя в комнате и пообещала, что как только Евграф покинет Москву, она немедленно убудет в Италию, в Сан-Марино. Возвращение её будет долгим, а может быть и невозможным. Размолвка продолжалась до глубокой ночи и не закончилась и рано утром следующего дня. Евграф убыл на Урал с плохим настроением и в сметённых чувствах.

Со своей будущей супругой и её братом он познакомился в Туле, два года назад, при проведении сыска по одному запутанному делу. Судьба у этой семьи была необычной. Прадедушка Бобринских являлся незаконнорожденным ребёнком, появившимся на свет от взаимной любви двух знаменитых, для России, государственных особ. Его назвали Алексеем. Чтобы избежать молвы и преследования, маленького ребёнка отдали на воспитание в семью камердинера матушки новорожденного. В ней он долгое время воспитывался совместно с родными детьми верного слуги. В тысячу семьсот семидесятых годах, Алексею Григорьевичу присвоена фамилия Бобринский. В дальнейшем, ему был пожалован графский титул. Закончил он службу генерал-майором, удалившись от суеты в свое имение в Богородицк, Тульской губернии. У Алексея Григорьевича от счастливого брака было четверо детей. Все прожили достойно и с пользой для Отечества. Одним из них являлся Алексей Алексеевич Бобринский, внук императрицы Екатерины II, зачинатель сахарной промышленности в России. У него в браке родилось трое мальчиков, одним из которых и являлся отец Петра и Ольги, граф Владимир Алексеевич Бобринский. В своё время граф занимал большой пост в министерстве путей сообщения. Имел чин генерал-майора и действительного тайного советника. В 1861 году, находясь по делам в Туле, Владимир Алексеевич Бобринский встретил Марию Гавриловну Брежнёву, дочь купца из Венева. В дальнейшем сочетался браком. Брак изначально был мезальянсом, неравным по сословному признаку. В супружестве они прожили недолго, три года, в дальнейшем развелись. Он рано ушел в отставку, занялся сельским хозяйством и развитием сахарной промышленности. Построил пять сахарных заводов, один из которых в селе Михайловском в Тульской губернии. Занимался добычей угля с земель своего имения в Бобриках и поставкой его в Пруссию. Сам, в данное время, проживал в Киеве, в местечке Смела, занимаясь развитием сахарного производства. Так что можно было сказать, что Бобринские-Брежнёвы являлись праправнуками великой правительницы России. В прошлом году Ольга переехала в Москву. Вначале они жили по отдельности, а в последние шесть месяцев вместе. Дело шло к венчанию и свадьбе. Чувства были глубокими и взаимными. Ольга Владимировна отличалась свободой в политических взглядах и либерализмом. Поэтому подобные разногласия были первыми. Евграф глубоко сожалел, но поступить по другому не мог.

Тысячу вёрст от Москвы до Самары Тулин и Кротов преодолели почти за сутки, в комфортном вагоне первого класса. Служебные поездки, для выполнения заданий полицейского управления, оплачивались только согласно табелю о рангах. Тулину был положен первый класс, а Кротову второй. Однако в связи с дальностью дороги и давней дружбой, Евграф доплатил за своего давнего товарища, хоть и нижнего полицейского чина. Егор Егорович, находившийся впервые в первом классе, с удовольствием расположился в купе. Даже в ходе следования поезда, на всём остальном пути, он часто трогал расшитые занавески купе, полированное красное дерево дивана. Особо его поразило большое сверкающее зеркало. Газеты и книги, предлагаемые бесплатно. Чай, который он вместе с Евграфом пил, сидя на мягком удобном диване, располагал к беседе. Однако, всю дорогу Тулин отнекивался и всё больше молчал, переживая семейную драму. Поэтому, поездка прошла комфортно, но не весело. Однако, оба выспались на неделю вперёд. Остальные, более чем семьсот вёрст, до Саткинского завода они проделали на курьерских лошадях. Этих лошадей им меняли на почтовых станциях, согласно подорожным. У сыщиков в них имелись серьёзные записи о государственных поручениях и проведении ревизии, поэтому сложностей не возникло. Чины, указанные в документах, вызывали уважение и страх. Пять раз они ночевали на почтовых станциях, а пять в придорожных трактирах. Через двенадцать дней, после выезда из Москвы, к вечеру, они были на заводе. Перед въездом в городишко, Кротов спросил у Тулина: «Евграф Михайлович, как-то мы за двенадцать дней и не обсудили, как розыск будем проводить? Понимаю вас, недосуг вам было. Сильно вас Ольга Владимировна расстроила. Вон всю дорогу молчали. Что делать-то будем? Как искать фальшивомонетчиков станем? Полиции нет, только один урядник и тот, небось, куплен на сто лет вперёд. Скорее всего, на поборах и мздоимстве сидит. До уездного города, Златоуста, больше сорока вёрст. До губернского, Уфы, больше двухсот. Тёмные края».

– Егор Егорович, сам не знаю. Здесь места особые. Люди на слова прижимистые. Болтать не любят. Вклинимся к ним, как в пешей атаке, а там разберёмся. Ты, главное, вид посвирепей делай, построже. Об артиллерийском деле и припасе не разговаривай. Будь злым и наглым. Всё остальное мне предоставь. К вечеру, после первого знакомства с управляющим, и посмотрим, как нам себя вести. На том и порешали.

Глава 18 Любовь «Императора». Княжна Карагайская

Закончив судебные дела, Пугачёв с атаманом Иваном Степановичем Кузнецовым и Грязновым Иваном Никифоровичем направился в дом заводчика и купца Лугинина. На обед и ужин одновременно. После бегства купца, этот дом приспособила под себя новая власть, в лице атамана Кузнецова. Прибыв, расположились в одной из комнат, где устроили малый военный совет. Втроём. Некоторое время обсуждали воинские дела и прикидывали, как дальше действовать. Наконец-то «Император», устав от военных разговоров, сказал: «Ну что, Иван Степанович, когда обед-ужин будет? Душа желает праздника».

– Да всё готово уже, батюшка. Столы накрыты. Начальные и старшие казаки собраны. Все старшины, сотники, есаулы, хорунжие уже в столовой. Несколько человек местных из главных старост на приисках и работах тоже приглашены. Одно твоё слово и праздник начнётся! – ответил Кузнецов.

– Девицы приглашены? – уточнил «Государь-Император».

– Есть и девицы. Если пожелаешь, тогда и пригласим.

– Приглашай, да не забудь ту, которая сегодня на площади была. Больно смела и красива. Зови её. А мы пока начнём праздник, – ответил Пугачёв и с атаманом Грязновым направился в столовую господского дома.

Праздник начался с первого тоста и объявления Грязнова. Атаман вышел на середину столовой. По стенам жались в испуге местные старшие работники. Старшие казаки стояли вольготно в ожидании начала праздника. Они собрались компаниями, весело и заливисто смеялись, посматривая на заводских крестьян. Им было не впервой.

Грязнов осмотрелся, люди притихли. Атаман, дождавшись полной тишины, начал говорить: «Государь-Император желает вам оказать великую милость. Приглашает всех присутствующих в зале на званый обед. Вы послужили ему честно, он тоже хочет уважить вас. Слава Императору».

– Слава, слава, слава Императору, – послышалось со всех сторон.

Под крики приглашённых гостей вошёл Пугачев. «Государь-Император» слегка поклонился присутствующим и пригласил всех за стол. Начался пир. Через некоторое время к пирующим присоединился атаман Кузнецов. Все гуляющие расположились на втором этаже дома горнозаводчика Лугинина. Сам Пугачёв у открытого окна. Затем привезли девиц. Начались хороводы, танцы, песни перед окном во дворе дома. Песни пели хором, пели песни и казаки, сидящие за столами. Везде было весело и шумно. Отдыхали на славу. Пугачёв смотрел вниз, во двор, на пляшущих казаков и крестьян, стараясь увидеть Дуняшу Невзорову. Однако ему никак не удавалось её заприметить.

– Иван Степанович, а где Евдокия Невзорова? Неужто отклонила моё приглашение? – сердито уточнил Пугачёв у «полковника» Кузнецова.

– Да как же можно, Емельян Иванович. Вон она, – весело ответил атаман и показал рукой во двор.

Наконец-то Пугачёв её увидел. Она танцевала вместе со всеми. Длинные чёрные волосы выбились из-под платка, лицо было покрасневшим и озорным. Стройный стан просто извивался как змея, вытанцовывая с одним из казаков плясовой танец. Красивые руки, с длинными и тонкими пальцами, то взвивались вверх, то опускались вниз. Из-под платья то и дело появлялись стройные девичьи ноги. Плясала она самозабвенно, не обращая внимания на окружавший её народ. Пугачёв немедля встал и, пройдя через комнаты, спустился по лестнице во двор. Вместе ним прошли и атаманы. Разгорячённый танцами и спиртным народ закричал: «Давай, батюшка, в круг! Ждём не дождёмся. Уважь отец родной. Войди в круг!».

– А что, может и спляшем, правда, Иван Степанович? – обратился «Император» к атаману.

– А что не сплясать? Сейчас покажем удаль, – с радостью ответил Кузнецов.

Но Пугачев плясать не торопился. Он подошёл к красавице Дуняше и, обняв её, крепко поцеловал в губы. Все вокруг замолчали. Установилась тишина. Девушка не сопротивлялась. Она обвила Емельяна Ивановича своими руками и с удовольствием ответила на поцелуй.

– Горько, горько, – закричал Кузнецов.

– Горько, горько, – подхватила толпа.

Пугачёв с Дуняшей плясать не стали, поднялись на второй этаж. Там сели к столу и долго разговаривали. В этот вечер «Император» нарушил правила, он ушёл с пира раньше времени, прихватив с собой Дуняшу. Перед уходом прилюдно он присвоил ей титул княгини Карагайской.

На второй день Пугачёв встал поздно. Завтракал без атаманов, с Дуняшей. Затем отдал распоряжения о поиске сокровищ заводчика Лугинина. По его приказу обыскали весь дом и приступили к обыску близлежащих пещер. Лично допросил слуг Лугинина. О возможном тайном кладе ему поведала Дуняша. Во второй половине дня, ближе к вечеру, он отправился на гору вблизи речки Карги. Сопровождали его близкие люди. Сотня охраны и молодая красавица Дуняша, теперь уже княжна Карагайская. На горе ожидалась встреча с давним другом и военным товарищем, башкирским «полковником» Салаватом Юлаевым. Но была у «Императора» и ещё одна задумка, о которой знали только ближние люди. С утра на горе готовили столы. Варилось и жарилось мясо. Готовились башкирские и уральские блюда. Пеклись разные пироги. Корчмушники Сатки гнали самогон весь день, который в большом количестве был отправлен на гору. К вечеру «Государь-Император» прибыл и сам. Там уже находились Салават Юлаев с башкирскими старейшинами и старшими воинств. Так же, все старшины, сотники, есаулы, хорунжие прибывшие с Пугачёвым и старшие из Сатинского заводского округа. Пугачев обнялся с Салаватом, немного поговорил, отойдя в сторону, затем все сели за столы. Слово взял атаман Кузнецов: «Хорошо, что мы собрались, други. Есть нам что вспомнить и обсудить. Есть о чем планы сверстать. Но вначале нашего общения должен объявить волю нашего Государя. Желает он пожениться на Евдокии Невзоровой, княжне Карагайской. С этого дня именовать её только Императрицей Всероссийской, во всех указах и обращениях. Такова воля Государя. Кто замечен будет в непочтении к Императрице, подвергнется наказанию до смертной казни. Степень вины и будет определять силу наказания».

После слов атамана установилась тишина. У многих гостей лица выражали неподдельное удивление. Это была уже третья жена Пугачёва, причём ни с одной из прежних жён, он особо и не расставался. Затем начались поздравления и нескончаемые тосты. До утра шёл пир. Было всё съедено и всё выпито. Кто-то из местных назвал гору, в этот вечер, пьяной. Это название приклеилось к ней немедля. Салавату Юлаеву, Пугачёв присвоил чин и звание бригадира. Многих из его старших также повысил в чинах. Гулянья продолжились и на следующий день. Только Салават Юлаев покинул гору, ему надо было готовить войско в дальний поход.

На четвёртый день пребывания в Сатке, рано утром, «Император» выступил из города в направлении башкирской деревни Верхние Киги, для встречи с войском «бригадира» Салавата Юлаева. Он перешёл реку Ай, разрушив за собой мосты. Вместе с ним покинула город и красавица Дуняша, «княжна» и «Императрица». Во всех походах девушка сопровождала Пугачёва, находясь при нём неотлучно. Сам «Император» настолько был привязан к своей новой и молодой жене, что приказал написать её портрет в царском платье. Для этих целей нашли в одном из городков, захваченных бунтовщиками, испуганного художника. Он и создал удивительной красоты холст, который Емельян Иванович подарил Дуняше. Все без исключения относились к новой жене «Императора» с глубоким уважением. Прилюдно называя её «Императрицей». Да и её характер не позволял относится к ней по-иному. Была она не только красива, но и дерзка, самолюбива и отличалась природной гордостью. Умение отлично ездить на коне позволяло ей везде сопровождать «Государя-Императора». Научилась она и хорошо стрелять и владеть саблей. Ближние атаманы и старшие в войске побаивались Евдокию, помня, с какой простотой она отправила на виселицу односельчанина. Идиллия любви длилась несколько месяцев. Вместе с Пугачёвым, Дарья Невзорова ходила под Казань, участвовала в сражениях под Симбирском и Пензой. Штурмовала Царицын. К концу лета 1774 года правительственные войска разбили самозваного «Императора» около села Черный Яр, на Волге. Поражение было сильным. Нависла угроза свободе и жизни «Государя-Императора». Ночью состоялся разговор Пугачёва с Дуняшей.

– Вот что, любовь моя, уходить тебе надобно. Близится мой час поражения. Да и ребёнка надо спасать. Может, удастся сохранить. А здесь и я, и ты, и наш ребёнок пропадёт. Припас я тебе денег. Золота и серебра. Завтра по утру возвращайся на Урал. Четыре надёжных и ближних казака тебя сопроводят. Укройся в тайге. Поселись где нибудь под хребтом Нургушем. Там много старообрядцев живут. Казаки тебе дом справят. Жив останусь, найду тебя там. Посмотришь, как жизнь повернётся. Глядишь и останешься в живых. В твоих местах имеется и тайна одна. Тебе её подарю. На всю жизнь денег хватит. Нашим потомкам ещё останутся, – сказал «Император», затем склонился к уху девушки и долго о чем-то ей рассказывал.

После бурной ночи любви Карагайская княжна и «Императрица» тайно покинула лагерь.

Глава 19 Купец Китовый

Иван Юрьевич Китовый, купец второй гильдии, ходил по своему большому и богатому дому, что стоял в Сатке на берегу пруда, в хорошем настроении. Осматривал порядок. Пруд тот, в свое время, соорудили для нужд завода. Скупил он у приписных крестьян несколько домов, прикупил земли у казённого завода и построил свою усадьбу. Центральный дом усадьбы был не прост. С замысловатыми и тайными лабиринтами подвалов, выходом к пристани, стоящей на берегу пруда, малой ресторацией и гостиными номерами, хорошей баней. Повара держал не простого, китайца. Гости у него были частые с Уфы, Челябы, Екатеринбурга, Самары. Да и из Москвы и Санкт-Петербурга заезжали. Бывало и такое. Кто проездом из знатных и властных людей мимо проезжал, все у него останавливались. Через них он связи в столице держал, не говоря о местных начальниках, с которыми он хлеб-мёд постоянно поддерживал, с праздниками поздравлял, не забывал. Был купец роста ниже среднего, крепкий и сбитый. Лицо отличали волевые черты, глаза были проницательными и живыми. Периодически в них сверкали «черти», особенно тогда, когда кто-то делал не по его разумению. Ходил Китовый в сшитом, в собственной мастерской, сюртуке и шароварах. Добротных и из дорогой шерсти. На ногах имел хромовые сапоги тонкой кожи, также выполненные своими мастерами. Мысли его, как обычно, были направлены на одно и тоже: расширение коммерции и своей собственной власти в этих краях. Такой, как у купцов Строгановых. Такой, как у заводчиков Демидовых. Он был человеком очень богатым для этих мест. Под ним торговали три крупные бакалейные лавки в самом городке и по одной во всех городках и сёлах, в округе. Имелась большая кузня, швейная мануфактура, цех выделки пушнины. Свой рудник на Карагайской горе. Похоронная лавка. Единственные трактиры в городке, на въезде и выезде, принадлежали также ему. Почти все нужды по обеспечению двенадцатитысячного населения городка удовлетворяли его лавки. Все местные жители, покупая керосин, спички, муку, отрезы сукна и многое, многое другое из мелочных товаров, ежедневно отправляли часть своих денег в карман Китовому. В городах Уфе и Челябе тоже имелась большая коммерция. По две лавки в каждом городе. В Башкирии на сочных кормах росли стада овец, коров и башкирских лошадей. Рыбаки ежедневно ловили рыбу на жемчужине Урала, озере Зюраткуль. Рыбу сушили, вялили, коптили и отправляли в Уфу и Челябу. Особые команды охотников били зверя зимой и летом в тайге, добывая мясо и пушнину. Пушнину выделывали и отправляли в Самару, Уфу, Челябу и Екатеринбург. Имелась артель ювелиров, работающая с полудрагоценными камнями, добытыми в богатых Уральских горах. Везде трудились преданные приказчики, грамотные и расторопные, по первому слову хозяина готовые удавить любого. Потому как в этом далёком от Санкт-Петербурга и Москвы городишке главной силой и властью был купец Китовый. Да и собственная охрана имеется, приказчиками оформленная. Пять дюжих молодых мужиков. Иной человечек скажет что не так или сделает плохо и вдруг пропадёт в огромной и непроходимой тайге, скрывающей все тайны жизни людей. Да и Зюраткуль озеро горное, глубокое. Иной раз такие волны бывают, что и моря не надо. Решится какой человек порыбачить и вдруг волна, так может и не выплыть на лодочке. Урал, батюшка, шуток не любит. Пустозвонства не признаёт. Да и народ в городке не простой, жесткая рука нужна постоянно. Много старообрядцев и раскольников всех толков и мыслей. Беглых много. Приходили общинами, семьями селились. Так по верованиям многие артелями и работают. Место больно уж удачное для тихой и незаметной жизни, подальше от властей и всяческого надзора. До Челябы больше ста пятидесяти вёрст. До Уфа больше двухсот. До Екатеринбурга почти так же, как и до Уфы. Кругом горы и тайга. Других больших городов поблизости и нет.

«Если так дальше дело пойдёт, то можно будет заводец по изготовлению орудийных лафетов и снарядов под себя взять у государства, в аренду. Конечно, взятку придётся в Санкт-Петербург отвезти, в главное артиллерийское управление. Да не беда, не в первой. В Челябе, Уфе, Екатеринбурге по мануфактуре поставить. Деньги есть и ещё будут. Хорошего я старшего приказчика назначил. Малый не промах, с руками и с головой дружит. Радостно, что племянник. Радостно, что фамилия одна. Звучит гордо – Китовый», – подумал купец, войдя в кабинет и остановился у старинного портрета молодой и красивой женщины. Посмотрел на изображение, перекрестился. Любовно и уважительно очистил угол старинного холста от небольшой пыли. Портрет был написан маслом на холсте и располагался рядом с ещё с двумя, другими. Рамки у всех были резными и дорогими в исполнении. Видно, что не местный мазила нарисовал, а кто-то поумнее. Раздался стук в дверь, вслед за стуком открылась и дверь.

– Дозволь, Иван Юрьевич, или не ко времени? – уточнил вошедший молодой мужчина, крепкий фигурой и хитрый на лицо.

– Было времечко, ела …опа семечко. Если по делу, тогда всегда ко времени. Входи, Макар, чего надо? – строго спросил Иван Юрьевич у вошедшего молодого мужика в аккуратной и чистой одежде.

– Новость одна. Иван Юрьевич, беда случилась, две артели рыбаков передрались на Зюраткуле. Покалечили друг друга. Смертным боем бились, рыбу не поделили. Но убиенных нет, – доложил помощник, он же и начальник собственной охраны.

– Вот тебе грудь ежа, а хвост моржа! Чьи будут? – уточнил, раздосадованный купец, ударив себя руками по бокам.

– Одни Филлиповцы,[129] а другие Выговские, поморцы. Веру не поделили и рыбу тоже. Началось с рыбы, закончилось верой. Вначале одни других упрекали в краже сетей. Потом слово за слово и поспорили. Кто правильнее? У кого вера вернее? Спорили, спорили, слов мало показалось. Начали драться смертным боем, – ответил первый приказчик-помощник.

– Вот дурни! Знамо всем, что у того вернее, у кого хр… длиннее. Чего это они? И те и другие беспоповцы. Вот дела! Да ладно, не нашего ума дело, это их дела греховные. Сами разберутся. Они все перекрещенцы и беспоповцы. Они же без священников службы служат. Самыми умными себя чтят и мыслят. А вот всё туда же, драться! Как обычные людишки. Неймётся бедолагам! А как на охотных промыслах? Там хоть ладят меж собой? – уточнил Китовый.

– Там ладят. Там же Аристовцы[130] промышляют. Они свободу любят, им лес, как дом родной. Они власти и за людей не считают. Бабы им особо и не нужны, по стольку, по скольку. Всё равно едят и спят отдельно друг от друга. Молятся порознь, в церковь не ходят, икон не принимают. У каждого свои молитвенные образа, им и молятся. Вы же знаете, Иван Юрьевич, они же считают, что горевать о смерти ближнего, что зла ему желать. По-ихнему, человек после смерти без расспросов и высших судов сразу в тихую обитель пойдёт. У них даже молений об умершем не существует. Поэтому, чего им скандалить меж собой, они разговаривают и то редко. Им лесной промысел, как раз угода в душу. Спросить хотел, если дозволите?

– У каждой пташки, свои за… Лишь бы им было хорошо, а наше дело деньгу делать. Что на швейной мануфактуре? Как там дела? – уточнил Китовый, не слушая вопроса племянника.

– Там тоже всё в порядке, в настроении трудятся. Там же любушкино согласие царит.[131] Всей общиной работают от души, песни поют. Любо-дорого посмотреть. Вчерась там был. У них всё хорошо, можно по любви и с любой жинкой встретиться. Не возбраняется, ежели по обоюдному согласию. Думаю, может мне туда вступить. Водку пить у них можно, чай, кофу тоже, – сказал с улыбкой приказчик.

– Вот, дурень ты. Сам не понимаешь, чего городишь! У дедушки чай горячий, а у внука… стоячий. Детей уже у тебя двое, а всё туда же, в разгул.

– Ладно вам меня ругать. Я, вообще-то, по делу. Про Филлиповцев, просто так, чтобы вы знали. На самом деле спросить желаю, о важном деле. Дозволяете? – уточнил, нисколько не обиженный плохим словом хозяина, старший приказчик.

Ничего не ответил купец, махнул в сторону приказчика правой рукой, вздохнул, повернулся к иконам и начал молиться.

«Кого только нет в городке и в округе. Старообрядцы поповцы. Старообрядцы беспоповцы. Филлиповцы, Выговцы, Аристовцы, Любушкины, Спасовцы. Рябиновцы, отрицающие иконы и молящиеся на восьмиконечный рябиновый крест, так как, по их мнению, Иисуса Христа распяли на рябине. Дырники, так же отрицающие иконы и молящиеся строго на восток, через дыры, сделанные в домах. Средники, считающие среду первым днём, вместо воскресенья. Прости их всех Господи. Дай им разума опомниться и к истинной вере приобщиться. Но ладить и дружить со всеми надо. Люди они. Все они пользу приносят и деньгу для моей коммерции зарабатывают», – думал он.

– Так дозволите слово сказать? Или нет? – вновь спросил старший приказчик, тоже перекрестившись на иконы.

– Чего орёшь. Кто тебе мешает сказать? Говори, Макар, говори! Язык у болтуна бежит впереди… и ума, – ответил Китовый, повернувшись к нему лицом и улыбнувшись.

– Человечек один на работу к вам наняться хочет, старшим артели. И артель привести. Их десять семей, год назад пришли. Откуда – никто и не знает. Поселились на окраине. Вначале две избы прикупили развалюхи. Поправили, подняли избы. Ещё три поставили. Так-то работящие, плохого никто не скажет. Просит, что бы вы работу дали, промысел какой или ремесло. Старший обратился. Что сказать ему?

– Из чьих будут, чему верят? – уточнил задумчиво купец.

– Не признаются. Но народ говорят, что может Душители, – тихо сказал приказчик.

– Вот оно как? Их ещё не хватало у нас в городишке, в таком количестве! Василич, старшой дверник-охранник, как раньше наши предки говорили, тоже из них, из подушечников. И оба его брата, что у меня в личной охране. Из бл.. не бывает лебедей. Опасные это людишки, не оставить бы муд… Давай поручим их Василичу. Что сам думаешь? – спросил, совсем не удивлённый услышанным, Иван Юрьевич.

– Думаю, нанять надо. Нам-то от них какая беда? Никакой? Пусть сами меж собой и живут, по своим законам. А вот их умения могут пригодиться. Если вы не возьмёте артель к себе, то другой кто возьмёт. У них там десять взрослых мужиков, к работе готовы. Может валкой леса пусть займутся, отдельной артелью. Заказы с Уфы хорошие, на поставку. Вот пусть и валят тайгу и вывозят на продажу. А может и ещё чем пригодятся. Пути Господни не исповедимы, – хитро ответил приказчик.

– Хочешь и щей хлебнуть, и кухарку увильнуть. Бери, коли так. Это их Василич, небось, притащил. В скорости он свой круг здесь иметь будет. Тогда нам диктовать условия станет. Он и так знает много, а после того, как единоверцев притащил, вообще петухом ходить начнет. Нанимай, да посмотри за ними, и за старшим. Приглядись, воли им давать нельзя, съедят нас. Приготовь коляску, поеду по трактирам. Посмотрю, как коммерция идёт. Проверю, как приказчики дело исполняют, хозяйское добро стерегут. К обеду буду, если хорошую бабу не раздобуду.

– Какие ещё указания будут? – уточнил приказчик, весело засмеявшись, очередной скабрезной шутке хозяина.

– За городком приглядывай. Не забывай. Что бы лишних никого не было. Если какой новый человек появится, сразу мне докладывай и немедля изучай. Кто таков и чей? За чем пожаловал? За урядником тоже присматривай. Не забывай ему водки и разносолов направлять. Что бы нам не мешал. Пьяный работе не товарищ! С управляющим заводом мы сейчас во вражинах немного. За ним глаз, да глаз, тоже нужен. Понял? – строго напомнил купец приказчику и пригрозил пальцем.

– Да урядник пьёт, как за ухо льёт! Водки не хватит! – весело заявил Макар.

– Не мели попусту. На чужой каравай, рот не разевай. Пораньше свой… поднимай и свой хлеб затевай. Не своим добром распоряжаешься, а моим пока. То что указал, то и делай!

– Как прикажете, ваше степенство, – с ухмылкой ответил Макар.

– А что, Макар, если нам так извернуться, что посреди этого пруда остров построить? Осилим или нет? Малые корабли пустим, крепостицу с пушками построим. Диковинных людей выпишем. Карликов, всяких чудных, там поселим. А? Что скажешь? Народ удивим и себя потешим! – примерительно заявил Китовый.

– Если так сделать, вот чудеса будут! Только труда много, – ответил Макар и открыл от удивления рот.

– Если да кабы, да во рту росли бобы – был бы и не рот, а целый огород. Жарить пчёлку, мало толку! Тут думать надо, мозгом шевелить. Вон, Акинфий Демидов, Невьянскую башню соорудил. Почти триста тридцать саженей, без малого. А мы, что, хуже? И мы можем Урал и матушку Россию удивить. Всё, хватит балагурить. Тебе самое главное не работать, а лясы точить. По твоему всегда одно, кто работал, да трудился – давно п… накрылся. Иди, исполняй, – заявил купец, махнув рукой на приказчика.

Через час Иван Юрьевич вышел на крыльцо, вздохнул свежего воздуха и направился к экипажу, запряжённому парой красивых коней. Сел в коляску, и отдал команду на выезд.

Глава 20 Гости из Санкт-Петербурга

Купец Китовый сидел в собственном кабинете и считал доходы. На улице начинался вечер, поэтому на стенах горели канделябры с большим количеством свечей. Перед ним была огромная конторская книга. Кабинет поражал своей роскошью и не отличался от кабинета губернатора Уфы, Оренбурга или Екатеринбурга. На центральной стене, над креслом хозяина, имелся портрет Государя-Императора. В углу большие напольные, немецкие, часы. По одной из стен располагались несколько портретов. Под ними стояли большие сундуки с книгами и рукописями. Страстью хозяина являлся сбор различных писаний и книг глубокой древности. Поэтому книги были не только в сундуках, но и на стульях, на диване и на рабочем столе. В углу кабинета стоял диковинный железный рыцарь, непонятно какой армии и национальности. Лицо у него было монголоидное, а доспехи европейские.

Настроение у хозяина было отменным. Днём раньше он объехал все свои трактиры имеющиеся в Сатке, числом два. Осмотрел строения, посмотрел на работу половых. Заглянул на кухни. Коммерцией остался доволен.

– Иван Юрьевич, к вам подручный управляющего заводом. Доверенный его, Филиппка Берёзкин. По срочному делу. Копытами бьёт, впрямь как бравый конь. К вашему степенству просится, – доложил ближний помощник, Макар.

– Приходи Маруся с гусем, кувыркнёмся и закусим! Кто его просил или приглашал, этого чёрта, на ночь глядя придти? Всё настроение испортил. Ну и чего ему? – сердито уточнил купец.

– Говорит, что дело срочное, ну никак ожидания не терпит!

– Ой, гады. У кого как! У кого праздник, а в нашей избушке, живут только одни проб… Впусти, послушаем, заводского дурня. Что, этот управляющий, передать хочет? Если им обоим невмоготу, пусть хоть прикроют наготу. Что за дело на ночь глядя.

Посыльного впустили. Тот сняв шапку, уважительно поклонился. Кашлянул. Переступил с ноги на ногу. Не зная с чего начать разговор.

– Говори, коли припёрся. Где больше двух – говорят в слух, а не ловят ртом навозных мух, – заявил купец, весело ухмыльнувшись.

– Извините, ваше степенство, за позднее прибытие. Но управляющий прислал. Дело уж больно важное, без вас никак. Ревизоры у нас на заводе. С самого Санкт-Петербургу, прямо с инспекции оружейных и патронных заводов. Неожиданно, как снег на голову. Управляющий сам не свой, от переживаний и волнений. Документ-предписание предъявили. Один из них, артиллерийский офицер, а другой, значит, коллежский секретарь, по-военному цехвайтер – начальник арсенала. Так вот, просит управляющий пособить ему. Помогите уж, ваше степенство, не откажите. В ноги падает! – чуть не плача, попросил посыльный.

– Да чем я вам, дурья башка, помогу? Слышишь, Макар, опять к нашему берегу брёвна не плывут, а одно гавно, да щепки. Нам бы кто помог. Ревизоры ваши к нам какое отношение имеют? Никакого! Филиппка, я же снаряды не выпускаю, – спокойно уточнил купец у подручного управляющего заводом.

Он сидел за столом спокойно и уверенно. Нисколько не волнуясь и не переживая, только насмехаясь в душе над бедой, постигшей управляющего. Развалившись в кресле и невозмутимо смотрел на просителя. В углу кабинета, привалившись к стенке, стоял Макар. С ухмылкой наблюдая за хозяином и просителем, получая удовольствие от игры прожжённого жизнью хитреца. Смеясь в кулак от его пошлых пословиц и поговорок, но зная, что хозяин просителю поможет. В душе он был человеком незлобивым и добрым. Но покуражиться любил по всякому поводу и без него.

Преданный слуга управляющего сделал паузу и с новой силой завопил плаксивым голосом: «Вы, батюшка, только и можете помочь! Боле никто другой. Ревизоры эти, как звери сущие. Прибыли, пачпорта предъявили, а потом предписания на проверку завода. Строгие ужасно. Знаться не желают, разговаривают сквозь зубы. Прежде всего заявили, что с утра кассу снимать будут, с рабочими беседовать, а потом проверку устроят по всем местам. Так и сказали, с утра проверим: содержание плотины, доменный корпус, кричные, молотовые, якорную и пильные фабрики. Потом арсенал и цеха по изготовлению лафетов. Дальше видно будет. Если воровство, казнокрадство какое, лихоимство и мздоимство, то каторга и непременно Сибирь. Ни чаю ни водки, как обычно, в таких случаях. Сразу в оборот. Старший, тот еще молодой, а вот младший, как черт. Кряжистый, кулачищи как молоты. Лицо в бороде, до глаз. Взгляд, упаси Боже. Сущий разбойник. От такого на большой дороге не уйти. Фамилия, под стать, Кротов. Говорят они управляющему: «Ни сегодня, ни завтра, ни до конца государевой службы здесь, у вас, оставаться не желаем. Поселимся отдельно. Столоваться будем тоже отдельно. Что бы вы не заподозрили нас в мздоимстве. Не вздумайте куш какой подсунуть, немедля развернёмся на Уфу и обратно прибудем с конвоем». Разговор всё больше младший по возрасту ведет, а этот зверь поддакивает и ладони протирает. Как будто уже на каторгу управляющего отправляет. Хоть в петлю. Помоги, батюшка, спаси родненький! Управляющий просил и передать: «Сочтемся, если живы будем!».

– Да уж, без меня никуда. Я вам в волости, прям как царь Кир, голублю весь уральский мир. Так надо-то чего? Говори по человече, ноешь и ноешь!

– Посели у себя. Управляющий просит. Больно важные они. У тебя и ресторация есть. Баня хороша. Негде боле у нас. А взятку давать боязно. Через час и урядник с управляющим подъедет. Вместе поужинаете, под наливочку. Может отойдут они, подобреют. А? Иван Юрьевич, слёзно просим, выручай, – проговорил доверенное лицо управляющего.

– А помнишь, на днях, твой управляющий на всю волость кричал про меня. Чайка изрядная бля…, нельзя ей и червячка доверять. Обсуждал меня и мои нравы в своем правлении, на заводе, при старших цехов. А мне добрые люди передали, слово в слово! Чего боитесь, наворовали? Лихоимцы, вот вам государь шкуру-то спустит на сумочки для Санкт-Петербургских дам. Будут они по столице ходить и говорить: «Смотрите-ка, даже как-то неожиданно, какая мягкая кожа у саткинского управляющего!», – весело проговорил купец, рукой указывая на портрет государя-императора, висевший над его креслом.

– Прости, батюшка. Управляющий не со зла, а с пьяну. Кается в своей глупости, – упавшим голосом заявил Филиппка.

– Ладно, поможем. Что сделаешь. К чужому берегу плывут гуси, да галки, а к нашему всё одно, гавно, да палки. Правда, Макар? А в каком звании, чине, старший-то? – уточнил Китовый.

– Майор от артиллерии, ваше степенство. Да ещё похваляется, что родственник начальника инспекции генерала фон Нотбека. Может, зять? – ответил, обрадованный поддержкой, Филиппка.

– Великая птица и на человека срать не боится. Да, у нас таких гостей, со времён Емельки Пугачёва, не было. Аж целый коллежский асессор пожаловал. Вот тебе и цыганка Аза, нет и ж…, нет и глаза! Примем друзей. Ждём через час, – ответил Китовый и приказал выпроводить гонца за дверь.

– Что, Макар? Как думаешь, нужны эти гости нам? – спросил Иван Юрьевич у первого приказчика, после того, как дверь за Филиппкой Берёзкиным закрылась.

– Приятно гостей принимать. Вы же любите с барами поговорить. Новости узнать. Не жалеете угощения. Да и не убудет от вашего богатства помочь управляющему. Глядишь, чем и пригодится! – ответил Матвей.

– Богат Ермошка, полон амбар… и кошка. Ты мои деньги не считай. Дурень ты, Макарушка. Ох и дурень. Я как медведь, люблю поп… На самом деле, зри в корень. Заводишка этот казённый. Только власти далеко. Зачем он им, надобно что бы продали они заводишко мне. Или в аренду отдали. В своё время Кнауф, московский купец первой гильдии, за двести тысяч завод в аренду брал. Да только не сумел поднять деньгу, под чистую прогорел. Опять государству отдал. А мы не прогорим. Понял теперь? Бог даст, управляющего сковырнём. Тебя управляющим поставим. Сможешь управлять заводишком?

– Теперь понял, батюшка. А заводишком, что не управлять? У вас, Иван Юрьевич, хозяйство больше, чем заводишко. Справляюсь, нареканий нет, – ответил племянник и старший приказчик.

– Без труда не проживёшь, только чирей на жопе наживёшь. Когда уже мозгами думать будешь. Скоро уже дети у тебя подрастут, а ты всё бестолочь бестолочью, – сердито отчитал, Макара, купец.

– Исправлюсь, дайте время, – ответил тот.

– Исправлюсь, дайте время! Лошадь идет поперёк борозды, ей до п… и мне до п… Если не исправишься, то заменю. Найду кого наследством порадовать. А вторая выгода, бестолочь, в том, что рудник наш, на Карагайской горе, всё больше и больше открывается. Год-другой и заводские рудники к нему в плотную подойдут. Тогда что? Пропало дело? А у нас там магнезит, о котором эти дурни и не знают. А при магнезите и драгоценный опал появляется. Да и остальное, ты знаешь! Лучше быть малоимущим, чем малоеб… Поэтому, куда не кинь, везде клин. Выкупать заводишко надо. Или в аренду брать, – спокойно пояснил Китовый незадачливому племяннику.

– Это точно! – засмеялся, Макар.

– Вот нравишься ты мне весёлым нравом. Другой обиделся бы, а ты знай скалишься. Бранить тебя – осердишься. Бить тебя – обосрешься. Разве самому обосрать, да в Миасс послать. Дай мой приказ, Марфе-поварихе. Всё лучшее на стол. Как тогда, когда сенатского члена из Петербурга проездом привечали. Пусть из подвалов, ледников и погребов всё лучшее достаёт. Девок сгони, помогать. Заплачу потом. Повару, китайцу, скажи, чтобы не подкачал. Лучше нищему не подать, а солдату из под подола достать и дать. Да, вот ещё, дай приказ заимку на Зюраткуле готовить для праздника и для гостей. Авось и уговорю. Если уговорю, то этот майор артиллерийский, генералу своему столичному доложить сможет. Мол заводишка не нужный, совсем пропащий. А мы тут как тут, в аренду его. Деньжат майоришке на лёгкую жизнь выдадим. И генералов не забудем. А управляющего, кошке под хвост. Там и будет стоять во весь рост, задницу нюхать. Понял? – уточнил Иван Юрьевич.

– Понял, чего тут не понять, – ответил, ухмыляясь, племянник.

– Если понял, то ступай. Чего стоишь, как хр… на морозе. Выпрямись и бегом!

После того, как все приказы были розданы, Иван Юрьевич, углубился дальше в конторскую книгу. Но вначале встал и помолился на образа. До прибытия гостей ещё был целый час, надо было подвести дебет с кредитом за день.

Глава 21 Ужин с необычным хозяином

Евграф и Егор Егорович Кротов находились в здании правления заводом. Сидя за столом, на котором были сложены горой конторские казённые книги, они пили чай с баранками. По одной книге, из этой большой стопки, у них лежало в развёрнутом виде, перед глазами. На всякий случай. Кабинет был не богат, как и положено кабинету управляющего казённым заводом. Книги читать они и не собирались. Лежали эти деловые книги для введения в заблуждение управляющего о занятиях ревизоров. Выработки у него страха и почтения к высоким начальникам, прибывшим из столицы.

– Что, ваше высокоблагородие, может, обыск устроить на заводе? Или припереть к стенке местного урядника? Глядишь и признается, кто здесь монеты чеканит. Кроме волостного начальника, управляющего, местного урядника, здесь другой власти нет. Чего церемониться, – уточнил Кротов, хрустя баранкой.

– Тише ты, Егорыч. На Урале уши везде есть, не балагурь. А то, ненароком, раньше времени, отпущенного Богом, жизни наши закончат, – или полушуткой, или всерьёз ответил сыщик.

– Как это? Мы власть представляем. Видели, как они лебезят? – удивился Кротов.

– Ой, Егорыч! Ты здесь шутки не шути. Урал, батюшка, их не любит. А то, что внешне все любезны, так на мой взгляд, это не от глупости, а от хитрости. Историю Невьянской башни знаешь? Как Демидов расправлялся с ревизорами, вроде нас. Так их привечал, что кости потом по всем дорогам волки да лисы растаскивали!

– Нет, не слышал, – признался Кротов, с удивлением.

– Тогда слушай: «Без малого, почти двести лет назад, построил Акинфий Демидов, в городе Невьянск, башню. Высота большая, сейчас не вспомню какова. Башня имела часы и комнаты для его личного проживания. Но не это её главное чудо. На одном из этажей, в некоторых из комнат, отверстия для вентиляции были устроены тайным образом. Если говорить в особой комнате, даже очень тихо, то за стеной, в другой комнате, всё было слышно. Вот по приезду всяких контрольных государственных людей, накрывал он в этой комнате богатый стол. Потчевал, а когда нежеланные гости напивались, то слушал в смежной комнате, о чем пьяные языки болтают. Если узнавал, что худое замыслили в Санкт-Петербурге по приезду доложить, принимал меры. Редко, кто из этих гостей, желающий ему погибели, в здравии в столицу прибывал. Всё больше в дороге, по неизвестным причинам, оставались на всегда. На радость местным волкам и лисам, да прочему зверью».

В дверь вначале постучались. Затем вошёл управляющий.

– Позвольте, ваше высокоблагородие, это я, управляющий, – уточнил входящий.

– Чего вам, Фрол Ипатьевич? – нарочито строго ответил Тулин, делая вид что роется глазами в записях конторских книг.

– Прошу милостиво простить меня, если помешал. Да только время уже позднее, не рабочее. Организм отдыха требует. Позвольте, ваше высокоблагородие, ужин предложить. Да и отдых затем. А уж с утра и приступите к проверке, полным ходом. Видит Бог, ничего от вас скрывать не станем, – ответил управляющий, внимательно осматривая канцелярские книги, лежащие перед проверяющими.

– Что ты говоришь? Время позднее. У нас времени мало всё проверить и правду донести в артиллерийское управление. Всю ночь будем работать. Правильно я говорю, Егор Егорович? – обратился к Кротову, Тулин, подмигнув одним глазом.

– Как прикажите, ваше высокоблагородие. Однако откушать не мешало бы. С дороги голодны и вы, и я. Может, прислушаемся к уважаемому управляющему? А завтра с новыми силами и начнём, – ответил Кротов, поняв замысел начальника.

На лице Тулина отразилась задумчивость. Он некоторое время молча посидел за столом, почесывая затылок. Внимательно посмотрел на Кротова, а затем на управляющего. И наконец-то произнёс: «Ну что ж, Фрол Ипатьевич, соглашусь на ужин. Только смотрите у меня. Ни каких подкупов или разложений мужского организма. Девок чтобы не было, наливки в меру. Предложений по лихоимству и казнокрадству не высказывать. А где вы нас потчевать собрались?».

– Как можно, ваше высокоблагородие. Как можно, меня, вашего слугу, в таких мерзостях заподозрить. Всё по-домашнему, по-деревенски. У нас ведь здесь захолустье. Глушь. Приглашает вас купец один на ужин. Добрейшей души человек. Большую торговлю в округе держит, артели рыбацкие и таёжные снаряжает. Рыбу и зверя добывает. Дом у него справный. Гостиница при доме. Ресторация лучшая в этих местах. Китайский повар имеется, готовит вкусно. После столиц, вас не удивим, конечно, но может чем и порадуем. Там и отужинаем, там и спать остановитесь. Всё равно, больше и негде в нашей глуши расположиться. К заводу никакого отношения не имеет. Поэтому проживание у него и столование никак подкупом считать нельзя! Позвольте убедить вас принять моё приглашение? – ответил, нисколько не смущённый подозрениями, управляющий.

– Если не подкуп, если просто чужой человек, из уважения, приглашает нас новости ему столичные рассказать, тогда можно. Это не мздоимство! Это дружба! Если китаец-повар, тогда надо ехать. Откуда у вас такие чудеса, в этом захолустье? Убедил Фрол Ипатьевич, убедил. Дай нам несколько минут и идём.

Как только управляющий вышел, Тулин подошёл к Кротову и нагнувшись к нему, прошептал: «Вот и началось. Давай таким образом поступим. Я буду строгим, а ты погуляй, поболтай. Да так, чтобы из-за стола вынесли прямо в номер. Завтра с утра на завод не прибывай. Тайно выйди, походи среди народа, поговори. Расспроси про всех главных людей, про все сельские дела. Только смотри, осторожно, здесь без слежки за тобой, не обойдётся. За нами с тобой постоянно шныри таскаться будут. Не мне тебя учить. Вечером, следующего дня, встретимся и всё обсудим. Если, что важное будет, тогда прямо на завод прибывай. Понял?».

– Всё понял, как не понять, – тихо ответил Егор Егорович.

Через несколько минут они вышли из здания правления заводом и в экипаже, запряжённом двумя рысаками, в сопровождении управляющего, направились на званый ужин. В дороге молчали. Евграф Михайлович создавал вид строгий и неприступный. Кротов, наоборот, был весел. Активно смотрел по сторонам и тайно показывал успокоительные жесты Фролу Ипатьевичу. Через некоторое время прибыли к большому купеческому дому. Был он необычным, состоявшим как бы из трёх домов с совмещёнными стенками. По обеим сторонам имелись высокие двухэтажные дома, а между ними один трёхэтажный. Фасады были отделаны местным камнем. Дом стоял под железной крышей. Окна имели кованые решётки. Кованым было и крыльцо. Над правым крылом дома висела вывеска: «Ресторация купца Китового. Лесная лагуна. Милости просим дорогие гости».

Как только коляска с гостями остановилась возле входа, тотчас навстречу бросился молодой парень крепкого вида. Не добежав до экипажа несколько шагов, встал вначале как вкопанный, а затем поклонился и громко заявил: «Его степенство, Иван Юрьевич ждёт вас. Очень рад, что вы решились посетить его. Благодарен вам несказанно. Прошу пройти в залу, ресторации. Там всё уже накрыто, лучшим видом. Я старший приказчик. Макаром кличут».

– Ну что же, коли просят, то пройдём, – решительно заявил Евграф, спрыгнув с экипажа и направился к входной двери дома.

Поднявшись по ступенькам кованого крыльца, вместе со спутниками, Тулин оказался в большой прихожей. Пол в ней был особый. Под толстым стеклом в средине комнаты, имелся небольшой грот наполненный монетами, кувшинами, слитками золота и украшениями из золота и серебра. Сыщик, с удивлением, остановился ровно посредине этого грота, став обоими ногами на стекло. Опустил голову и с интересом начал рассматривать диковину. В прихожую вошел хозяин дома, купец Китовый. Сделав несколько шагов навстречу гостям, он радостно развёл руки, весело и быстро проговорил: «Хорошо в гостях тому, кому дома скучно. Шучу, шучу. Рад, что не отказали. Милости прошу. Меня зовут Иваном Юрьевичем. Буду местный купец. Прошу в столовую. Там и познакомимся, и наговоримся вдоволь. Позволю спросить, что, заинтересовали мои чудеса?».

– Так и есть, поражён! Что, настоящие слитки золота? – удивлённо спросил Тулин.

– Богат Ермошка, есть ебл… козел да паскудная кошка. Нет, конечно. Мишура да краска. Если бы я был так богат, разве бы я жил в этой глуши. Давно бы в Петербург укатил, по бульварам с дамами хаживал и мудрёно под ручку кавалерствовал. Для интересу сделал. Народ поражается и удивляется, а мне дураку смешно и приятно, – заявил Китовый и с удовольствием рассмеялся.

Управляющий заводом, напыщенно и высокомерно, представил гостей. После этих слов и представления все направились в столовую. Китовый сам лично указывал направление. Не забывая, по дороге к комнате, сыпать как из ведра поговорками и пословицами на разные темы. Сзади всех гостей следовал управляющий с хитрой улыбкой на лице. Возможно, он улыбался замыслу купца. А возможно тому, что все поговорки и пословицы были, в отличие от обычных похабных, благопристойными. Дом был отделан по купеческому, но с признаками изящества и моды. В столовой был накрыт большой стол, на пять персон. Видимо, ждали ещё кого-то. На столе имелись многие холодные закуски. Сервирован он был по-городскому, с соблюдением всех последних требований этикета приёма гостей.

– Прошу вас, присаживайтесь. Без соли, да без хлеба – худая беседа. Куда ваш глаз захочет, туда и садитесь. Гостям везде почёт, – проговорил гостеприимный хозяин.

Тулин с напыщенным видом присел напротив купца, Кротов поступил так же. Его место оказалось напротив Фрола Ипатьевича. Появились две красивые девицы и принялись ухаживать. Первым делом налили красивые серебряные рюмки до краёв красной жидкостью из графинов, стоящих на столе. Затем, по желанию гостей, начали накладывать на тарелки угощение. Кому дичь, кому грибочки под соусом, кому рыбки или солений. На некоторое время наступила тишина.

– Ну что, гости дорогие! Приветствуем вас на нашей уральской земле. Говорят, Урал холодный, не верьте. Он мудрый и благородный. Давайте, поднимем сей тост за батюшку нашего, Императора Всероссийского, Александра III. Дай бог ему здоровья и долгих лет, во славу Отечества и семье его и всем близким, – с этими словами купец торжественно встал и зорко осмотрел присутствующих, высоко подняв вместительную рюмку.

– За Императора Всероссийского, царя Польского, великого князя Финляндского, с пожеланием долгих лет жизни, троекратное ура! – громко, по-военному, закричал Тулин, немедленно вставший вслед за купцом.

Все остальные последовали их примеру, встав из-за стола. Вытянувшись во-фрунт, высоко подняли рюмки. При этом держа их в правых руках, строго параллельно пола и при остром сгибе локтей. Выпили, Евграф невольно крякнул. Наливка была хороша, но очень крепкая. Да и рюмка была достаточно вместительна. После ритуала присутствующие, молча, закусили. Иван Юрьевич вновь приказал, жестом, налить рюмки до краёв.

– Дорогие гости, между первой и второй, промежуток малый. Предлагаю слово предоставить нашим дорогим и уважаемым гостям. Будьте милостивы, Евграф Михайлович, скажите слово, – заявил купец, вновь встав.

– Соглашусь с вами, Иван Юрьевич. Скажу слово. Прибыли мы по приказу главного инспектора оружейных и патронных заводов империи, генерал-лейтенанта фон Нотбека Владимира Васильевича, с беспристрастной проверкой. Я являюсь любимый учеником генерала Бестужева-Рюмина Василия Николаевича, начальника императорского оружейного завода в Туле. Без излишней скромности заявлю, что нас связывают родственные связи. В артиллерийском деле мы понимаем. Всё досконально проверим и изучим. После этого подготовим правдивую докладную. Заверяю вас, что если выявим казнокрадство, тогда спуска не будет. Но все мы люди государевы, поэтому найдём общий язык и взаимопонимание. За Урал, друзья, за артиллерию – бога войны! – напыщенно сказал тост Тулин и пригубил рюмку.

– Нет, нет! Пейте, ваше высокопревосходительство, до дна, как полагается. Не обижайте нас! – закричал Китовый, сам демонстративно выпив рюмку и поставил её на стол в перевёрнутом виде.

Тулину ничего не оставалось, как последовать примеру хозяина дома. Настойка была крепкой. Сыщик начал беспокоиться, как бы не опьянеть. Хотя в этом ничего опасного не было. От них и ждали того, что бы они напились и сменили гнев на милость при проверке. Так как проверка, в своей сути, сыщика не интересовала, возможно и стоило уступить гостеприимным хозяевам. Интересовало другое, скрытая и незаконная чеканка золотых монет. А этот промысел требовал другого подхода в поиске. Явно на заводе тайных цехов и мест изготовления денег быть не могло. Евграф решил следовать плану придуманному управляющим заводом и купцом.

– А что у вас здесь диковинного имеется, в вашем захолустье? Какой план на завтра предлагаете? – напыщенно заявил сыщик.

– Все представим в лучшем виде, ваше высокоблагородие. Ни в чем в обман не введём. Всё честно расскажем и доложим. Сразу скажу, нет ни единого шага в казнокрадстве. Честно Государю-батюшке служим. А уж коли приехали к нам, то конечно надо осмотреть окрестности. У нас здесь красиво. Когда ещё на Урал попадёте? – заявил управляющий заводом, с пьяну, даже прослезившись при этом.

– Предлагаю с дорожки отдохнуть, хорошенько выспаться, после вечернего ужина. У меня хорошие палаты для гостей имеются. Завтра предлагаю осмотреть наше поселение, горы посмотреть. Производства. Диковинно у нас, красиво. В том числе и рудники изучить. Озеро Зюраткуль посетить, на белые горы полюбоваться, а потом плавно и к самому заводу перейти. Не пожалеете, красоты удивительные. В баньку на озере сходим. Может и хозяйки медных гор нас навестят, – хитро улыбаясь, заявил Китовый.

– Ну что, разумно говорите. Соглашусь с вами. Выспимся хорошенько, а уж потом приступим к ревизии. Наливайте бокалы и предлагаю слово предоставить уважаемому управляющему Саткинским заводом, дорогому Фролу Ипатьевичу, – пьяно и развязано заявил Тулин, подморгнув надзирателю Кротову.

Радостный, от прилюдного уважения, управляющий поднял рюмку за счастье и редкую возможность познакомиться с такими образованными и столичными господами, как Тулин и Кротов. Выпили. Кротов понял намёк сыщика и начал болтать всякую ерунду. В большинстве своём хвастаясь положением в обществе и важностью персоны, майора от артиллерии, Тулина. Его связями в высоком обществе, в светских салонах, среди делового купеческого мира и знакомствами с высокопоставленными военными. Через некоторое время принесли горячее и прибыл испуганный урядник, скромно присев в углу стола. Вечер набирал обороты. Пили много и под тосты. Купец представил повара, китайца, который плохо разговаривал на русском языке, но готовил отменно. К концу вечера прошло круговое братание и обнимание, как это бывает в русских компаниях. Управляющий и урядник поклялись в вечной преданности и любви к Евграфу Михайловичу и Кротову. Купец неоднократно, в пьяных разговорах, пытался вытащить из Тулина информацию о будущем завода. На что сыщик отвечал замудрённо, затуманено и глубокомысленно. Когда купец однажды отлучился по нужде, Евграф внимательно осмотрел его рюмку и пришёл к выводу, что наполовину она залита серебром. Да так искусно, что сразу и не заметишь. Это только подтвердило его суждение и мысли об особой хитрости хозяина дома. Впрочем, его это не расстроило, сам он старался всячески избегнуть лишнего употребления настойки. После того, как он согласился на следующий день осмотреть окрестности, контроль за ним вначале ослаб, а затем и вовсе прекратился. Внимание переключилось на Кротова, который пил и болтал много, не останавливаясь. Это поведение весьма радовало местных жителей, которые пришли к выводу, что начало общения удалось и у них появилась надежда на некий подкуп ревизоров. Сами они также набрались изрядно. Только Китовый оставался практически трезвым и внимательно наблюдал за действиями, происходящими в столовой. Кроме этого со стороны имелся и наблюдатель, приказчик Макар. Он периодически появлялся в комнате и получал некие знаки от купца. Видимо, это касалось действий на следующий день в отношении гостей. Наконец-то всё было окончено и около полуночи все разошлись по комнатам. Сильно пьяные и довольные жизнью, уверенные в хорошем будущем общении с ревизорами, управляющий и урядник убыли по домам. Евграфа с почётом, до лестницы, проводили в спальню, на второй этаж. Поднимаясь к себе в комнату, он заметил по пути, что недалеко от его спальни расположен кабинет хозяина. Поняв это, он поймал себя на мысли, что неплохо было бы осмотреть его. Для интереса. Возможно, повлиял алкоголь, снизив порог осторожности. Дождавшись, когда дом окончательно успокоится и заснёт, сыщик встал, взял отмычки, которые имелись при нём, горящую свечу в канделябре и направился к нужной двери. Двигался он очень осторожно, не создавая шума. Полы дома были сделаны добротно, поэтому ни раздалось ни одного скрипа. Подойдя к нужной двери, он аккуратно вскрыл её отмычкой. Вошёл, при свете свечи, осмотрел помещение. Все в кабинете напоминало о роскоши и богатом доходе. Из сумрака кабинета на сыщика тяжёлым взглядом смотрел портрет Государя-Императора. Евграфа передёрнуло от этого взгляда. Он вдохнул воздух старых книг и вещей, которые были повсюду и посмотрел на диковинного железного рыцаря, стоящего в углу комнаты. Стало не по себе! Набрал в лёгкие воздуха, несколько раз вздохнул и выдохнул, и приступил к работе. Эта внешняя красота и роскошь совсем не интересовала Евграфа. Он хотел ознакомиться с канцелярской книгой. Именно там, как правило, все купцы ведут расход и приход денежных средств. Тулин подошёл к столу и начал просматривать купеческие записи. Аккуратно перевернул несколько листов на тот период времени, когда произошло убийство ювелира. На листах того времени значилось, что выдавалась сумма денег на обзаведение одеждой и поездку в Москву. Напротив, графы «кому» и «остаток» имелся прочерк. Вся описанная сумма была умножена на троих. Аккуратно пролистав листы книги вперёд, Евграф не нашёл более ни одной записи по этому случаю.

«Странно, зачем купцу было посылать доверенных людей в Москву. С какой целью? В ходе сегодняшней беседы он рассказал с кем и где торгует. В списке его компаньонов московских купцов не значилось. Надо присмотреться повнимательней к хитрецу. Возможно, он тот, кого мы ищем – главный фальшивомонетчик!» – подумал Тулин.

Повернувшись, он уже решил уйти из кабинета, но его внимание привлекли несколько портретов, висящих на стене. Все портреты были написаны маслом по холсту. Видимо, это были предки купца. Ни один из портретов не вызывал никаких эмоций. Кроме одного. Это был портрет красивой женщины. Лицо её было простым, но очень милым. Но не это привлекало внимание. Данный портрет имел шторы, но сейчас он был открыт. Видимо, купец забыл его прикрыть. Дама, изображённая на нём, была одета в платье, похожее на коронационное. Особый наряд, который изготавливался для императриц, для коронации при восшествии на престол государства.

«Да нет, такого быть не может! Откуда в роду купца такие особы. Наряд девушки напоминает царский. Скорее всего и был царским. Он совсем не сочетался с простым и юным лицом, несколько жестоким, но очень милым и красивым. Интересно, откуда в этом кабинете такой портрет? Что связывает Китового с этим изображением?» – подумал Евграф и аккуратно вышел, закрыв кабинет купца.

Повернувшись, он неожиданно увидел китайца-повара, который молча смотрел на него. Китаец мог вызвать прислугу или хозяина. Надо было что-то делать. Грозил скандал.

Евграф скрепил руки перед грудью и поприветствовал жестом неожиданного свидетеля, поклонившись ему. Раскрытая ладонь левой руки охватила сжатый кулак, а большой палец левой руки был зажат в сжатой ладони правой. Этот жест имел особый смысл, ему сыщика научил китаец Чан, показав и заставив разучить ещё с десяток подобных. Учитель по Уи, китайскому бою без оружия. По словам учителя, этот жест говорил о том, что человек не желает наносить удар первым из-за уважения к противнику. И вообще, демонстрирует всяческое уважение и почитание, просит его понять и простить. Китаец был удивлён и это отразилось на его лице. Он тоже сделал некий жест правой рукой. Приложил подушечку большого пальца к верхней фаланге мизинца. Это означало недостойное поведение того, к кому жест был адресован и просьбу объясниться. Евграф ещё раз поклонился и решил продолжить разговор жестами. Далее, сыщик, тихо приблизил ладонь правой руки к левой, а затем развёл руки. После этого, он поднял обе руки к ушам и опустил их, проделав это несколько раз. Это означало, что он находится в затруднении и просит извинений за ситуацию. Но просит дать ему больше времени для объяснения. Китаец понял его и повторив первый жест Евграфа, поклонившись, повернулся и не говоря ни единого слова, растворился в темноте. Китайский повар, прислуживая за столом, слышал, что гости ревизоры, а не простые люди. Кроме того, он, наверное, понял, что эти два гостя имеют государственные полномочия. Поэтому, видимо, решил не ввязываться в мутную и непонятную историю. Немалую роль, возможно, сыграло знание Тулиным китайских традиционных жестов. У сыщика отлегло от сердца. Он аккуратно вернулся в свою гостевую комнату, прилёг на кровать и моментально заснул. Он был рад, что наука, изученная им у мастера Чана, спасла его от неминуемой огласки. Хотя, со стороны закона, он особо ничего плохого не сделал, купец находился под подозрением. А он, сыщик, разыскивал преступников – фальшивомонетчиков. Однако преждевременное раскрытие было бы явно ни к чему. В эту ночь ему снилась чёрная пещера, страшные и кричащие демоны, свисающие со стен. Взрывы и пожары, кровь и слёзы. Странные статуи в золоте и серебре, среди которых он увидел и каменную фигуру купца Китового, с золотым плащом на плечах.

«Видимо, всё таки перепил!» – под утро подумал Тулин, переворачиваясь с бока на бок.

Глава 22 Карагайский рудник

Утром следующего дня Тулин встал достаточно поздно, оделся и немедленно прошёл в комнату Егора Егоровича Кротова. Тот так же уже встал.

– Как спалось, Евграф Михайлович? – задал вопрос надзиратель первым, увидев сыщика.

– Здравствуй, Егор Егорович. Спалось неплохо. Отдохнул. хотя сны снились кошмарные. Взяли нас в оборот не на шутку. Голова трещит от наливки. Сейчас спустимся, если ты готов, вниз. Затем попросим показать окрестности. В дороге я прикажу тебе вернуться на завод для продолжения ревизии. Наймёшь любого первого попавшегося извозчика и отъедешь от нас. Только ты туда не возвращайся, походи и поговори с местным народом. Может, чего узнаешь. Оденься попроще. Я, в свою очередь, постараюсь приказчика или какого другого сопровождающего разговорить. Посмотреть, как хозяйство Китового устроено. Вечером обменяемся услышанным и увиденным, – тихо проговорил Тулин, склонившись над Кротовым.

Затем он рассказал ему о ночном похождении. Тот был не сказано удивлён. Собравшись, они спустились на первый этаж. Там их уже ждали. Внизу стоял всё тот же приказчик, Макар. Широко улыбнувшись, он громко проговорил: «Его степенство на лесные промыслы с утра убыли. Решил посмотреть, Иван Юрьевич, как заготовка леса проходит. Артели охотников проверить. Велел вас накормить и развлечь. Завтрак уже готов. После, как откушаете завтрак, предлагаю поехать на наши чудные места. У нас их несколько. Можно осмотреть Чёртову яму на Порогах. Это недалеко от сельца Бердяуш, от нас вёрст пятьдесят с небольшим будет. Там действительно черти водятся, плохих людей собирают себе в компанию. Поближе располагаются Кургазакские пещеры, в долине реки Ай, соляные. С полверсты под землёй расходятся. Красота неописуемая. Вёрст сорок до них. Река Ай, кстати в переводе на башкирский язык, называется Лунная река. Можно осмотреть места, где бунтовщик и самозванец Емельян Пугачёв бывал. На пьяную гору подняться, там Емелька со своим другом Салаватом Юлаевым пировал и планы сражений обговаривал. Вечером на озеро Зюраткуль отправимся, в баньку и на ужин. Что скажете, барин?».

– Вот что, Макар, давай-ка мы на рудники направимся. Какие из них главные для завода? – уточнил сыщик.

– Кисяганский и Умерский, верст пятнадцать и тридцать. Как скажите, барин, – весело ответил Макар.

Эту весёлость, Тулин, заприметил. Он понял, что ехать туда не надо, потому как для купца, видимо, было выгодно направить его подальше от своих интересов.

– А что, рудников нет поближе? – уточнил, строго смотря на приказчика, сыщик.

– Есть, Карагайский, новый. Но там особо ничего интересного нет. Недавно разрабатывать стали, – ответил приказчик, уже без всякой весёлости.

– Вот туда и поедем, – твёрдо заявил Тулин, со строгим видом.

Через час, после обильного завтрака, они втроём в экипаже Китового направились на рудник. Там Тулин с важным видом, вдвоём с приказчиком, начал обходил рудник. Вскорости прибыл и управляющий заводом с помощником. Евграф Михайлович задавал каверзные вопросы с серьёзным и умным видом. При этом строго посматривая на управляющего. Тот вид имел испуганный и растерянный, видимо не ожидал, что после обильной попойки ревизор пожелает проверить рудники. Пользуясь этим, Кротов пропал из компании и растворился в среде рабочих. Осмотрев рудник, Евграф Михайлович потребовал следовать на следующий. Вся компания на двух экипажах последовала на Кисяганский и Умерский рудники. Приказчик Макар вначале спохватился, что нет второго ревизора, Кротова. Но жёсткий и требовательный тон Евграфа его быстро охладил и он, прыгнув в коляску, покорно последовал вместе со всеми. Лицо его при этом выражало вид задумчивый и злой. Видимо, Макар находился в раздумьях, как и что докладывать Китовому по прибытии. Весь день прошёл в поездках. Тулин изучил все приёмы добычи и доставки руды. Добывалась она по-разному. В некоторых местах почти с поверхности, а в некоторых из глубины шахт. Переносилась всё больше вручную, в мешках и корзинах. Перевозилась на грубых и примитивных тачках и деревянных вагонетках, по дощатым полам. Такие приспособления назывались «собаками». Из глубоких шахт руда поднималась в бадьях, кусками, которые набивали рабочие внутри пещер. Отчитав управляющего за плохие условия работ, особо ничего не понимающий в горном деле сыщик к вечеру приказал следовать к дому купца. Подъехав к усадьбе, сославшись на усталость, от встреч с компанией урядника и управляющего, отказался. Отдав распоряжения управляющему о планах на следующий день, попрощался с ним до следующего дня. Отведя в сторону приказчика Макара, сказал, что выйдет к ужину. Попросил его передать купцу, что желает отужинать втроём. Он лично, помощник-ревизор, по-военному цехвайтер Кротов и уважаемый Иван Юрьевич, но без выезда на озеро Зюраткуль. Сам же направился в комнату, в надежде немедленно увидеть Егора Егоровича. По дороге в пустынном коридоре увидел повара-китайца. Тулин вновь поприветствовав его, скрепив руки перед грудью. А затем поклонился, сделав лёгкий наклон головы и тела вперёд на прямых ногах. Что означало искреннюю благодарность по отношению к собеседнику. На удивление, повар кивнул головой и улыбнулся. Евграф понял, что его ночные приключения остались в тайне. Подойдя к комнате помощника, он застал его на месте. Закрыв за собой дверь, сыщик присел на стул и пододвинулся к красивому круглому столику с чайными приборами, самоваром, пряниками и баранками. Кротов сделал тоже самоё. Наклонив головы друг к другу, они начали разговор, максимально тихо обращаясь к друг к другу.

– Ну что, Егор Егорович? Что удалось узнать, разнюхать? – уточнил Тулин.

– Кое-что есть. Не знаю, правда ли это, пригодится нам или нет. Может правда, а может сказки. Вот слушайте. Проболтался я по руднику. Как только вы уехали, народ стал попроще. Работа тяжёлая и отдыха просит. С одним поговорю, с другим. Сигареткой угощу, слово доброе скажу. В общем, разговорил горных людей. Многое они мне поведали. Кто живет в селе, чем занимается. Чем промышляют, какого зверя добывают. А уж к вечеру, познакомился я с дедом одним, великим сказочником. Он учётчиком на руднике служит, «собак» и корзины с рудой считает. Прикупил я штоф наливки у местных продавцов и к нему подсел. Поведал он мне удивительные истории про местные дела. Не знаю, верить или нет. Все истории касаются времён самозванца Пугачёва и купца Китового.

– Не томи душу, Егорович. Рассказывай, – нетерпеливо прошептал сыщик.

– Узнал я необыкновенную историю. Рассказывал дед, что Пугачев в Сатке был несколько дней. Повесил некоторых жителей, но как без этого во время бунта. Но суть не в этом. Влюбился он в девушку одну, местную. Звали её Дуняшей Невзоровой. Красавица была необыкновенная. Так влюбился, что даже нарёк её княгиней Карагайской и никак расстаться с ней не мог. Дед рассказал, что ему его дед совершенно серьёзно об этом говорил. Поэтому в правде этот старик не сомневается. Потом Пугачев решил жениться на ней. Свадьбу справил Емельян Иванович на пьяной горе, что расположена здесь недалече. Два дня гуляли всей Саткой. Там же встретился со своим верным полковником Салаватом Юлаевым и присвоил ему звание бригадира своих войск. Так вот, этой Дуняше, после свадьбы ещё один титул присвоили. Не мало, не много, а Императрицы Всероссийской.

– Что ты за бред несёшь Егорыч. Уймись, наливки с дедом перепил? – укоризненно уточнил сыщик.

– Не перебивайте. Слушайте далее. Так вот, когда Пугачёва разбили и доставили в Москву, Дуняшу не поймали. Говорят, что удалось ей с надёжными казаками скрыться. Местный народ поговаривает, что вновь видели её в местной округе. То ли в Башкирии скрывалась, то ли в тайге, у старообрядцев. В общем, не нашли, а может и не искали. Где Москва и Санкт-Петербург, а где Сатка. Да, видимо, и денег при ней было много, может и откупилась. Поговаривают, что доверил ей Емельян Иванович многие тайны. В том числе и клады свои, что по дороге припрятал. Считают местные жители, что в районе Златоустовского уезда и посёлка Сатка таковые клады имеются. Говорят, что и детки у неё имелись, а уж от кого неизвестно. Кто такие и где живут не известно. Скорее всего фамилии поменяли, что бы избежать преследования. Ещё дед рассказал, что Карагайских рудников два. Один заводу приписан, а другой самому Китовому принадлежит. Гора вся в деревьях, соснах, да лиственницах. В переводе с башкирского, так и звучит: «Гора-сосна, лиственница». Места там непроходимые, мало обхожие. Якобы, по словам этого деда, бывали случаи, когда терялись на горе козы. Найти их не могли, как не искали. А через несколько дней появлялись они в районе местечка Айлино, что возле реки Ай. Больше двадцати вёрст от горы. Примерно там, где Емельян Пугачёв реку Ай переходил, с войском. Кроме того, замечали местные, что по ночам на горе свет иногда виднеется. Как от факелов. Но народ суеверный. Всё чертям да нечистой силе приписывают. Вот такая история.

– А что про купца говорят? – уточнил Тулин.

– А про него особо никто и не знает ничего. Появился лет двадцать назад. С большими деньгами. Откуда – никому не известно. Всё под себя подмял. У него здесь целая империя. И охрана, и артели. В общем, всем заведует. Тайно всем управляет. Уважаемый человек. Народ не обижает. Работу даёт, платит изрядно. Только без него в округе ничего не делается. Урядник и управляющий в рот ему смотрят, – окончил свой рассказ надзиратель.

– Интересная сказка. Про эту Дуняшу никто и слыхом не слыхивал. Известно, что после казни Пугачёва, все его родственники фамилии поменяли. Стали Сычёвыми. Первую его жену, трёх детей и вторую жену содержали в Кексгольмской крепости, что в Выборгской губернии. Там более тридцати лет прожили вначале в крепостном заключении, а потом на свободном поселении. Там и умерли. А вот про третью жену ничего не известно. Так ты считаешь, что она сбежала и осталась на свободе, затем воспользовалась деньгами самозванца? Кому-то эти деньги передала со временем, своим потомкам. Так? – задумчиво, уточнил Тулин.

– Чем чёрт не шутит, когда Господь Бог спит. Именно так. Да тому же Китовому. Чем он не потомок Пугачёва и красавицы Дуняши. Знамо не сама передала, а через поколения. Да и больше здесь некому чудеса творить с чеканкой монет. Может, на горе пещеры подземные, там и чеканят золотые империалы. Тайно и тихо. Сами видите, он здесь за главного. Только таится тщательно. Сами говорите, людей в Москву отправлял. А может портрет-то этот чудесный и необычный, что в его кабинете имеется, и написан с этой самозванной императрицы, Дуняши? А Китовый и является её потомком? Как вам такая версия? – тихо сказал Егорович.

– Чудеса! Всё это на сказку похоже, – ответил Тулин, – Давай-ка мы обследуем эту гору.

– Сказки, они тоже, не с проста рождаются. За каждой сказкой правда стоит. Мне верится. Что касается пещеры, как это сделаем? Привлекать внимание не с руки. Может ночью, в тайне? – предложил Кротов.

– Только не ночью. Сгинем мы там ночью. Завтра с утра рванём на гору. Никого в известность ставить не будем, чтобы не спугнуть. А сегодня на ужин к купцу пойдём. Смотри, вида не покажи, что нам что-то известно. Я сам разговор заведу, невзначай! – ответил сыщик.

– Но это ещё не всё, – хитро заявил Кротов.

– Что ещё? Не томи. Рассказывая свои сказки, – внимательно посмотрев на надзирателя, уточнил Тулин.

– Здесь в округе много старообрядцев живёт. Кого только нет. Всяких верований и направлений. Есть простые старообрядцы. Есть беспоповцы. Есть и давние беглые. Есть всякие пришлые, с тёмными житейскими историями. Но нам всего не узнать, как не хотелось бы. Да и не надо это нам. Но одна новость меня поразила. Оказывается, здесь прижилась одна община. Человек двадцать, а может и больше. Они душители-подушечники. Работают у Китового на лесных работах, лес заготавливают. Без него здесь никто не селится, только он разрешение даёт. А некоторые из них числятся его ближними людьми. Что-то вроде личной охраны. Заведует этими людьми приказчик Бажен Василич Лапотный, – заявил Кротов.

– Это кто такие, душители? – удивлённо спросил Тулин.

– Я сам раньше никогда не слышал. Вера такая, как дед рассказал. Они раскольники, беспоповцы. У них такие правила. Никто из общины, не должен умирать своей смертью. Всех перед смертью душат подушкой. Поводом является любая серьёзная болезнь. Если община видит, что больной не излечим. Тогда его душат красной подушкой и труп увозят в самую непроходимую глубину леса. Там хоронят. Да так хоронят, что найти потом могилу невозможно. Они эту могилу забрасывают лесным хворостом, листвой, ветками. Это у них называется – мученический венец. Такие действия по переходу в мир иной строго обязательны. Потому как считается, что если не задушить человека, то он не сможет перейти в мир иной. То есть не сможет принять мученический венец, а значит не будет достоин царства небесного. Душа мучиться будет, неприкаянная. Знаком у них в общине является малая, совсем крохотная, красная подушечка. Как раз такая, какую мы нашли на месте убийства ювелира. К себе, в общину, они никого не пускают. Очень свирепые люди. Вот такие чертяки служат нашему купцу!

– Да, новость, так новость! Значит можно предположить, что в убийстве ювелира замешаны душители. Но улика маленькая, незначительная. По ней никаких веских обвинений предъявить нельзя. Только повнимательнее надо быть к этим людям. Проверить их на нахождение в Москве, во время убийства, необходимо. Чем чёрт не шутит, – задумчиво ответил Евграф.

Ещё немного поговорив, они разошлись. Договорившись встретиться через час, внизу. Никто из них и не расслышал, как из соседней комнатушки тихо вышел человек в валенках, одетых на ноги летом для тишины хода. Это был приказчик Макар. Вышел он из специальной комнаты, которая была всего-то по размеру, два на два аршина. Но оборудованной специальным и незаметным глазком – отверстием в стене. А так же табуретом, прикрученным к полу, чтобы не шуметь, для удобства наблюдения и прослушивания разговоров.

Глава 23 Неожиданный свидетель

Китовый прибыл с промыслов довольный. Лес валили и готовили к отправке на Челябу исправно. Артели рыбаков улов имели изрядный. Рыба солилась, вялилась и коптилась прямо на берегу озера Зюраткуль. Затем оттуда вывозилась на Уфу и Екатеринбург. Дела шли. Пройдя к себе в кабинет, по дороге приказал вызвать к себе старшего приказчика.

– Позвольте, Иван Юрьевич, – не постучавшись и резко открыв дверь, заскочил в кабинет купца взъерошенный Макар.

– Заходи. Быстёр ты, только приказал вызвать тебя, а ты тут как тут. Прёшься в кабинет, как генерал. Без стука. Сейчас щёлкну в бестолковый лоб, вот будет и наука. Помни, что генерал без звезды, как лошадь без узды. А что бы была хорошая звезда, в душе нужна хорошая узда. Смотри, не будь без меры важным, а то станешь хр… бумажным. Говори, чего наработали, где были, как себя гости вели. Чего хотели, желали. Чего замышляли, – весело спросил купец у приказчика.

Тот, привыкший к поговоркам и пословицам хозяина, на них даже внимания не обратил. Серьёзно и спокойно всё подробно рассказал о коммерческих делах. Затем, приблизившись в плотную к Китовому, тихо прошептал: «В чёрной комнате я посидел. Послушал, посмотрел. Говорили тихо, не расслышать о чём. Только если по губам читать, то можно было понять, что про гор и рудники обсуждают. Может, и про деньги. Про тайны всякие. Но боком ко мне сидели. Плохо было видно губы. Может, по нашу душу?».

Купец задумался, а затем начал говорить: «Вот хорошо, что по моему приказу, научился ты понимать язык глухонемых. Читать по губам. Всегда надо иметь сметку, любить жену и не забывать соседку. Говоришь, про горы и деньги судачили. Может, взятки обсуждают, сколько с управляющего заводом слупить? Да, интересно получается, … стоит, а головка качается. При чем тут мы? Мы то от них не зависим! Хотя в голову к ним не залезешь, откуда знать о чём они думают. Может и у нас, заодно, нарушения хотят найти, а потом взятку попросить».

Приказчик молчал, осмысливая сказанное.

– Что, Макар, скажешь? – озабоченно уточнил Китовый.

– Мы же их поим, кормим. Не справедливо это, не по совести и не по божески, – ответил приказчик.

– Эх, Макар! Простая ты душа! Деньги они с совестью не дружат. Деньги есть и девки любят, даже спать с собой кладут! Денег нет, и… отрубят, и собакам отдадут! Коли к нам в глухомань прибыли, должны с денежками уехать. Так все делают, они не первые, не последние. Они здесь в тайге великие начальники. А там, в Петербурге, как кошек серых этих майоришков. Их там никто и не считает, сами собой размножаются. Сами собой мрут. Им цена там, как плохой невесте. Помойное ведро, да веник, и пятиалтынный денег. Одна возможность в глухомани деньжат собрать. Вот то, что один из них пропал и с народом тарахтел, это уже плохо. Зачем и почему, не узнал? Если нет, то узнай, немедля. А если про нас что затеяли, то так скажу: «Ежа голой жопой не раздавишь». Посмотрим, кто кого. Вот что, убери людей из пещерки. Пусть в тайгу уйдут, затаятся. Укрой там всё хорошенько, завали камнем. Понял? – приказал Китовый.

– Понял, отчего не понять. На всякий случай схоронимся, – ответил старший приказчик.

– Да, давай-ка схоронимся, Макар. Сколько волка не корми, а у медведя всё равно… толще.

– Это вы о чём, Иван Юрьевич? – уточнил старший приказчик.

– А вот о чём. А вдруг они не ревизоры вообще?

– А кто? – с удивлением спросил Макар.

– Кто-кто? Коза-дереза в гусарском мундире, с… на груди. Может, полиция? – задумчиво заявил купец.

– Откуда она здесь? Почему урядник не знает? – удивлённо спросил старший приказчик.

– Урядник не знает! Он кто? Он бестолочь местная. С ним водиться, всё равно, что в крапиву срать садиться. Кто ему серьёзные вещи доверит. Вот Бажен Лапотный сегодня прибыл с ватагой и сказывал, что в Москве не всё удачно провернули. Монет не привезли. Ювелир отказался с нами работать, больше не желает. К его брату он соваться не стал, побоялся. Прибыл с пустыми руками и злой как собака. По глазам вижу, затеял что-то не ладное. Ладно, с ним мы раздерёмся. Понаблюдай за ним покуда. Так что, потеряли мы тридцать тысяч навсегда. Да чёрт с ними, с этими деньгами. Лишь бы ювелир по нашему следу полицию не запустил.

– Будет сделано, Иван Юрьевич. За Баженом я лично понаблюдаю. Есть у меня один человече в его окружении. Всё узнаю, постараюсь, – ответил приказчик.

– Вот ещё что. Думаю я, что мало людей из пещеры убрать. Надо на всякий случай проверить и пороха. Зайца ноги кормят, волка-зубы, а лисицу хитрый хвост бережёт. Палка она о двух концах, туда и сюда бьёт. Если что, взорвём пещеры и знать ничего не знаем. Была простая ж…, а стала загадочная, как у бабы Яги – сказочная. Вызови Бажена, пусть посмотрит на гостей, может, узнает кого из них. Чем чёрт не шутит. Он в Москве был, всякого понавидался. Понял? – хитро уточнил купец.

– Понял-то понял, да только жалко дело. Может, как по-другому? Вы же здесь полный хозяин, – уточнил приказчик.

– Не надо жалеть, когда жизнь под угрозой. Какая барыня не будь, всё равно её… Делай, как приказал. Да, ещё иди и пригласи на ужин гостей. Коли не желают на Зюраткуль, здесь посидим, поквакаем, – приказал купец.

Через час все встретились в столовой. В этот раз кухня Китового превзошла все ожидания. Стол был заставлен пирогами и пирожками. Имелись грибы различного посола. Холодная дичь и различная рыба. Евграф с удовольствием присел к столу, вместе с Егор Егоровичем.

– Ну что же, гости дорогие. Если не желаете на Зюраткуль, то и не надо. На нет и суда нет. Баба с возу, кобыле легче. Если не захотели на озеро, тогда здесь повечеряем. Вот, угощайтесь, это шаньги. Такие пироги, уральские. Они без начинки, только сверху картошечка и грибочки. Вот посикунчики, малые пирожки с медвежьим мясом, крольчатиной и лосятиной. К ним сейчас бульончик принесут. Вот курники, уральские. Грибочки пробуйте. Рыбку с Зюраткуля. Но сегодня угощу вас пельменями. У нас их видов десять, а может и больше. Под каждый стопочку надо поднять. Иначе обидится батюшка Урал. Гость он во власти хозяина, сколько прикажут, столько и должен есть и пить. Первое слово вам, Евграф Михайлович! – весело сказал хозяин дома.

– Спасибо, ваше степенство, за приют. Хорошо у вас здесь спится. Хорошо живётся. Сегодня вот рудники посетили с Егором Егоровичем. Видно, что не зря завод стоит. Руду добывают, государево дело исполняют. Желаю рюмку поднять за Урал. Пусть процветает край и радует нашу отчизну, – торжественно сказал Тулин, затем пригубил рюмку и поставил на стол.

– Так не пойдёт, – шумливо и громко заявил купец, – надо как я, до конца.

С этими словами он выпил полностью, свою рюмку с залитым серебром внутри и поставил на стол.

– Я за его высокоблагородие выпью по полной и ещё налью. Он при деле, а я при нем. Мне можно и отдохнуть с разрешения начальства, – сказал Кротов и полностью осушил серебряную рюмку с наливкой.

– Неси первые ушки, с говядиной, баранинкой и поросём, – приказал Китовый.

Внесли племени в малых глиняных горшочках. Вся компания с удовольствием приступила к еде. Попробовав пельменей, купец продолжил беседу, но вначале приказав налить рюмки. Хитровато улыбнувшись, он начал говорить: «Вы кушайте, гости дорогие. А я пока вам сказку расскажу. Так вот, есть у нас на Урале сказка про друзей. Подружился змей с лисом. Решили они вместе путешествовать. Шли, ползли по тайге и по горам, не разлей водой. Мило беседовали. Мило любезничали. Клялись друг другу в дружбе. Но вот, дошли они до нужного места и пришлось им в одном месте реку переплыть. Змей и говорит лису: «Я плавать не умею. Помоги мне. Давай я к тебе прицеплюсь, а ты меня переправишь на другой берег». Лис согласился. Прицепился змей к лису, обвился вокруг него и начали они плыть. Как только доплыли до берега, змей начал душить лиса. Лис его и спрашивает: «Зачем ты меня душишь, мы же друзья?». А тот отвечает: «Не могу иначе, я так воспитан и обучен. Терпел, терпел больше невмоготу терпеть. Должен я тебя задушить. Не обижайся. Да и в нужное место мы уже дошли. Зачем ты мне теперь!». Лис подумал, подумал и решил перехитрить змея. По-другому никак не спастись. Обратился он к змею со словами: «Если так воспитан, тогда души. Только дай посмотреть последний раз на тебя, моего друга». Змей поднял голову, чтобы проститься с другом, товарищем, а лис её и откусил со словами: «Если ты друг так воспитан и обучен, тогда и мне надо своё воспитание и обучение вспомнить!».

– Поднимаю бокал, друзья мои, за воспитание и долг, которое не должно мешать настоящей дружбе. Не надо выбирать себе друзей, которые извиваются, как змеи. Как раз под наливочку и вторые ушки опробуем, из петуха, – весело заявил купец.

– Спасибо за мудрость. Надо будет запомнить, интересная история. Говорят, Иван Юрьевич, что Пугачёв большие клады закопал в здешних местах? – уточнил Евграф, отведав наливки за тост, произнесённый купцом.

– Говорят, ваше высокоблагородие, что в Челябе кур доят, а в Сатке пошли и сисек не нашли. Какие клады, болтовня людишек, неумных и серых. Бывал здесь Пугачёв в старые времена. Но откуда у него столько серебра или золота? Поговаривают, что когда его поймали, то нашли всего четыре червонца зашитых в одежду на чёрный день. Старые люди рассказывали, что когда он в бой шёл, то парадную одежду на старую менял. Жалко ему было трепать хорошую одежонку.

– Может и сказки, согласен. Но народ ваш саткинский верит. Поговаривают, что третья жена бунтовщика Пугачёва с ваших мест. Некая Дуняша Невзорова. Не слышали про такую? – уточнил сыщик, у Китового, внимательно наблюдая за его реакцией и выражением лица.

Купец на минуту задумался, а затем весело ответил: «Язык без привязи, что сундук без замка. Спьяну местный народец много может напридумывать. Это вам небось дед- учётчик наболтал на руднике. Вы ему если штоф поставите, то он вам и не то расскажет. Балагурный человечек. Хлопуша одним словом. У нас, на Урале, так сказочников, да весёлых пустомель называют. Слышал я эти сказки. Не серьёзные они. Лучше скажите, какие планы на завтра у вашего высокоблагородия?».

– В уезд поедем, в Златоуст. Там дела у нас имеются. К вечеру будем. Давайте завтра в баньку на озеро. Как вам наше предложение? – спросил Тулин, широко улыбнувшись.

– Вот это дело. Согласен. Банька не нянька, хоть кого ублажит. Отдам указ готовить, – с радостью сказал Китовый, – да и разговор у меня к вам имеется дельный.

– О чем? – уточнил сыщик.

– Завтра доложусь. Выгодный для всех. По заводу речь буду держать. Есть предложение как батюшке царю угодить и себя не обидеть, – хитровато отетил Иван Юрьевич.

Разговор ещё продолжался около трёх часов. Успели под наливочку попробовать пельмени с медвежатиной, мясом рыбы-сома, лосятиной, грибами, редькой. Больше сил не хватило. В хорошем настроении расстались. Гости не заметили, как очень осторожно, через приоткрытую дверь их внимательно осмотрел незнакомый человек. Перед убытием в спальни, Евграф на ухо шепнул Кротову: «Ну и хитёр купец. Но мы его обхитрим. Завтра всё делаем как обговаривали. С утра на рудник».

Глава 24 Загадочная пещера. Взрыв

Утром следующего дня, Иван Юрьевич встал рано. Немедленно вызвал к себе старшего приказчика.

– Что, соня, спишь без задних ног? Дело надо делать, пока наши гости в Златоуст собрались. Давай-ка сегодня взорви грот, где станки стоят. Бажен вчера вечером признал их. По его словам, видел он их у дома брата ювелира. Поэтому и отказался от мыслей наведаться к нему, побоялся. Они точно из полиции и по нашу душу. Признался он мне, лихоимец, что пришлось убить ювелира. Иначе никак не спастись им было. Чувствовал я, что не так что-то в этой истории. Видишь, врать стал Бажен, обманывать. Опасен он нам, веры к нему нет. Но пока не до него. Вот разберёмся с полицией, потом подумаем, что с ним делать. Возьми его и вместе с ним это дело проверните.

– А если догадаются, что тогда? – спросил Макар.

– Не ходите, девки, в лес, кто-то на гору залез. Весь он белый, как мука, … стоит, как у быка. Если, да кабы. Нет станков, нет и преступления. Всё равно со стороны входа на рудник в этот грот не пройти. Там, сам знаешь, всё давно завалено. Рабочие в шахте пусть работают. Их этот взрыв не достанет, слишком далеко до них. Так убедительнее. А нам они больше ни к чему. Да и запасы золота и серебра закончились. Все, что было, уже в монеты перечеканили. А станки – это угроза нашей свободе. Так что, взрывай без остатка. Сам понимаешь, полиция не на тебя, блаженного дурачка, посмотреть приехала. Если обоср… рыжая лиса, то пропала вся её краса. Богатый тужит, что хрен не служит, а бедный плачет, что хрен не спрячет. Всех денег не собрать. Надо себя спасать. Нам добра хватит на сто лет вперёд. Людей убрал из пещерок? – уточнил купец.

– Ещё вчера ночью должны были уйти в тайгу. К ним Бажен ездил, предупредил.

– Вот молодцы. Давай, иди по делам. Я гостей провожу, – сказал купец и направился вниз дома, выйдя из кабинета.

Он спустился в столовую и приказал принести чаю с вареньем. Кухарка исполнила просьбу, внеся и поставив на стол горячий самовар. Затем принесла поднос с несколькими чашечками, в которых имелось различное варенье и другие сладости. Китовый довольно осмотрел столовую и с настроением ущипнул девицу за мягкое место. Та с весёлым смехом и визгом убежала. В это время в столовую вошли Тулин и Кротов.

– Доброе утро, Иван Юрьевич. Вижу, у вас с утра хорошее настроение? – спросил Евграф, пожимая руку хозяину.

– Главное, что всё хорошо в Российской Империи. Я пошутить люблю. Как без них, без шуток. Без них жизнь скучна. Как у нас поют мужички-рыбачки. Мимо соседского домишки я без шуток не хожу. Или в окошко… засуну, или жопу покажу. Вот так, ваше высокоблагородие. Мы люди простые, вот и шутки у нас простые, народные. Не обессудьте уж. По реке течет вода, из колодца сочится. Несмотря на жизнь плохую посмеяться хочется. Планы ваши не изменились? – весело проговорил Китовый.

– Что вы, Иван Юрьевич, планы у нас прежние, в уезд поедем, – ответил Тулин.

– Тогда завтракайте, я чайку выпью и по делам. Вечерком встретимся, в баньку мы с вами определялись. В силе договор? – уточнил Китовый.

– Как решили, так и сделаем, – ответил Евграф.

Некоторое время посидели вместе за чаем. Гости завтракали. Затем Китовый оставил гостей и убыл из дома. Евграф и Кротов приказали нанять извозчика, из вольных, до Златоуста. До уезда было около пятидесяти вёрст. Сделано это было с целью хоть как-то обмануть бдительность Китового и управляющего заводом. Купца уже не было, поэтому спорить с ними никто не стал. Прибывший извозчик на стареньком экипаже даже рот раскрыл от удивления, что его заказали на Златоуст господа из дома богатого и именитого купца. Но вслух ничего не сказал, только хлопал глазами. У купца экипажей было три или четыре, на каждый день. Свою конюшню держал и специально нанятых кучеров. Погрузившись в экипаж, вместе с Егором Егоровичем, Тулин дал команду на выезд. Отъехав от дома Китового, верст пять и не заметив слежки, сыщик приказал удивлённому извозчику следовать на гору Карагай. К руднику купца Китового. Подъехав по разбитой дороге к руднику, сыщик заплатил извозчику двойную цену и приказал ждать, а сам вместе с Кротовым направился на гору. Гора была не высокой, однако, полностью заросшей деревьями. Сыщик с надзирателем без труда нашли вход в рудник на склоне возвышенности. Осторожно и тихо полицейские остановились недалеко от склона.

– Давай, на всякий случай, достанем оружие, Егор Егорович. Мало ли что? – сказал Тулин, доставая револьвер Смита и Вессона, шестизарядный, с укороченным стволом.

Подготовив оружие, они приблизились, а затем и вошли во внутрь. С собой они приготовили две керосиновых лампы, предусмотрительно прихваченные из дома Китового. Взяли они их из спален, в которых их гостеприимно расположил хозяин. Вход был достаточно большим, в рост человека. Пройдя с десяток метров, они заметили следы работ. У стен пещеры аккуратно стояли корзинки для добычи руды. Возле них имелись сложенные инструменты. Через некоторое время увидели и людей. Несколько человек работало, добывая породу. Сыщик и Кротов поздоровались с ними.

– Бог в помощь! Что мужички, пещера большая? Или нет? – уточнил Тулин.

– Пещера хорошая, далеко идёт. Около версты, точно. Мы так глубоко не ходим. Незачем, порода она вот и при выходе имеется. Потом пещера разветвляется. Левый проход побольше и повыше, а правый малый. В нём только на коленях можно двигаться. А вам, барин, зачем? Это рудник купца Китового, разрешение надо иметь, – уточнил один из мужичков-рудокопов.

– У нас всё имеется. Для интереса хотим осмотреть, – ответил сыщик и пошёл вперёд, освещая дорогу керосиновой лампой.

Чем дальше они уходили от входа, тем заметнее уменьшалась высота и ширина прохода. Если вначале они могли идти рядом друг с другом, то через полверсты только один за другим. Пройдя ещё, полицейские, подошли к разветвлению пещеры на два хода.

– Куда пойдём, вправо или влево? – уточнил Тулин у Егора Егоровича.

– Мне всё равно, ну давайте пойдем влево. Мужичок советы нам дал. Не хочется на коленках ползать. Давайте вначале левый проход осмотрим, а потом и правый. Если надобность в этом будет, – ответил надзиратель.

Выбрав левый ход, они направились по нему. Пришлось идти слегка согнувшись. Пройдя несколько десятков шагов, Тулин повернувшись к Кротову сказал: «Скоро придется идти на коленках. Но обследовать, для успокоения души надо». Ответ он не получил. Раздался взрыв, с потолка посыпались камни. Лампа, которую держал Кротов, выпала из рук. Стекло разбилась о каменный пол. Они изумлённо повернулись, и сквозь пыль увидели, что проход, через который они вошли, завалило отколовшимися от стен камнями. Обратное возвращение, через прежний путь, от прогремевшего взрыва, стало невозможен. Каменная пыль медленно оседала к полу. Оба полицейских, в стахе и смятении, сели прямо на каменный пол.

Глава 25 Старая пристань. Поиск полицейских

Китовый с удовольствием рассматривал гладь пруда, стоя на пристани у воды. Вдали пруда виднелся островок, еле-еле торчащий из воды. Да и то только к концу лета. Тогда, когда пруд терял воду от жары.

«Вот немного поднатужусь и построю настоящий остров. С домами и необыкновенными дворцами. Корабли срублю. Трактир с гостинными номерами открою. Будет для губернии забава», – думал купец, загадывая желание.

Вдруг он увидел бегущих Макара и Бажена. Они неслись «сломя голову» напрямую к нему. Подбежав, остановились. Сняли картузы. Глаза у обоих были испуганными, лица бледными. Губы дрожали.

– Беда, батюшка. Беда! Сами не знаем, как случилось. Погубили мы гостей-ревизоров. Насмерть погубили. Что теперь будет? Каторга! – запыхавшись, суетливо озираясь, тихо сказал Макар.

– Что за беда? Беда, батюшка, беда. Сидит белка на суку, зад свой кажет барсуку. Барсучонок, барсучок, хоть уср… не залезешь на сучок. Такая, что ли беда? Как у барсука. Говорите внятно, лихоимцы. Что натворили? – злобно передразнил своих помощников Китовый.

– Как ты и приказал, взорвали мы пещерки. Всё обвалилось, больше нет следов. Никому не найти. Нас никто не видел. А потом пошли проверить, как там рабочие. Что слышали, что говорят? Подъехали мы к руднику, а там извозчик стоит, нанятый ревизорами. Их дожидается. Работники в страхе. Оказывается, эти гости с дороги, тайно для нас, свернули на рудник. Поговорили с этими рабочими и после этого внутрь пещеры ушли. Несколько часов, по словам мужиков, уже отсутствовали, ко времени взрыва. Мы на всякий случай вперёд пошли, за ними по проходу. Прошли с версту, а там всё завалено. Не пройти. Получается, что завалило их после взрыва. Камни можно было бы убрать, но скала сошла с места. Её никак ни разрушить, ни разбить. Работники взрыва почти и не слышали. Кто же знал, что они вглубь пещеры попрутся. Там руду не добывают. Что делать будем? – со страхом проговорил, Макар.

– Ох и дурень ты Макар. Ты почему за ними слежку не устроил? Надо было проверить, точно ли они в Златоуст поехали или нет. Почему, куриная ты голова? Надо же иметь сметку. Ну почему я тебя старшим приказчиком сделал? Эх, лихоимцы. Сидели два медведя на одном суку, один чесал свою зад, а другой месил муку. Ничего доверить нельзя, злыдни!

– Так ведь, кто ожидал этого? Вы мне с раннего утра приказали пещерки взорвать. Мы, с Баженом, ещё до того, как ревизоры проснулись, на гору направились. Не причём я ваше степенство, не виновен в смерти этих людей, – быстро проговорил приказчик, оправдываясь.

– Дадут дураку честь, так и не знает где присесть. С умом ты Богом задуман, да без ума отцом сделан. Ты мне брось ерунду пороть, про гибель гостей. Может, живы ещё. Думать надо, как выручить их, – сердито проговорил Китовый.

– А может и к лучшему, ваше степенство, что завалило их? – спокойно сказал Бажен, – туда и дорога.

– Не зли и ты меня. Я грех на душу не возьму. Ты лихоимец известный, тебе человека погубить, что по ветру сходить. Одно дело, ювелира ты порешил. Деваться тебе было некуда. Другое дело, концы в воду спрятать, взорвав пещерки со станками по изготовлению монет. А погубить людей ни за что, ни про что, грех великий. Надо спасать. Думайте, как. А про грот никто не слыхивал и ничего не знаете. Поняли меня, лихоимцы? Если что и узнают, то не признаваться. Если в оборот возьмут и в острог посадят, не признаваться. Выкуплю, – уверенно проговорил Китовый.

– Так что делать? – одновременно спросили оба помощника.

– Собирайте людей. Попробуйте камни убрать. Днём и ночью надо работу вести. Пусть работники меняют друг друга. Ни на минуту не прекращайте разборку камней. Урядника ко мне вызови. Я ему сейчас скажу про взрыв. Пусть ищет, кто его устроил и зачем? Даже собака помнит, кто бьёт её, а кто кормит. Мы ему денег достойно даём. Вот и пусть землю роет, злодеев ищет. Пришла честь и про свиную шерсть. К управляющему заводом сам поеду. Вместе с ним начнём искать и спасать. Пусть работниками поможет. Ему не сносить головы, если гости пропадут. Из него самого деревянный лафет сделают, – уверенно заявил купец, намечая план действий.

«По словам Иван Юрьевича получается, что виноват урядник и управляющий заводом, что не доглядели за порядком в округе и гостьями. Хитро придумал, Китовый. Как всегда, Ваньке за труды – лягушкины муды, а Маньке за лежание на печи – вкусные калачи. Ох и ум у Иван Юрьевича! Вот у кого учиться и учиться всю жизни, и всего не перенять», – подумал Макар, удивляясь уму и сноровке хозяина.

– Что ему будет? Управляющему? – уточнил Макар, теперь уже в слух.

– Что? Что? Не дрогнет государева рука, разя Фрола-говнюка. Посадила баба старика, на мудреного быка. Бык так задом завертел, что мужик с быка к… слетел. Не по Сеньке шапка. Не быть Фролу управляющим. Но пока он нужен. Подумаю, что ещё сделать. Понято?

– Всё понятно, ваше степенство, – ответил Макар и быстро направился исполнять указания купца, за ним последовал и недовольный Бажен.

Эпилог

Тулин находился в кабинете Струкова. Сидя за столом с чайным набором. Время было вечернее. Он только что закончил доклад о событиях на Урале, прибыв всего час назад в управление сыскной полиции. Отсутствовал он практически два месяца. С вокзала поспешил обо всём доложить начальнику.

– Так что получается, вы с Кротовым почти двадцать вёрст проползли по пещере и вышли к реке Ай? – удивлённо спросил Николай Никифорович.

– Ну не всё же время ползли. После взрыва шли версты три согнувшись, затем на четвереньках. Уже и не знали, выживем или нет. По утру вышли к реке. Из тайного и заросшего ущелья выход имелся. А там нас уже искали. Местный народ давно говорил о том, что выход из пещеры имеется у реки Ай. Только не знал, где? Теперь это место известно.

– Да, вот это приключение, всем приключениям нос утрёт. Ну, а что же купец, не признался в воровском деле? Чеканке монет, – уточнил Струков.

– Нет, не признался. Концов не осталось. Не зря же они взорвали какой-то грот или пещеру, где имелись станки. Всё шито-крыто. Опрос местного населения тоже ничего не дал. Все молчали, как в рот воды набрали. Я арестовал Китового, Бажена и двух его подручных. Задержал их по подозрению в изготовлении денег и убийства ювелира, отвёз в Уфу, к местному полицмейстеру, в сопровождении урядника из этого же городка. Только Китовый этого полицмейстера кормит и ублажает. Тот ему плохого не сделает. Да и местную уфимскую власть он знает. Так что, думаю, скоро выйдет. Ничего не получилось. Ни вас не спас от отставки, ни Ольгу под венец не привёл, – с сожалением, ответил Тулин.

– Купец твой уже вышел из-под надзора. Давай-ка выпьем вина. Сейчас приготовлю всё для этого. Есть у меня хорошая бутылочка французского. А ты, ожидая меня, прочти пока, – сказал Струков и передал Евграфу официальный документ.

Евграф развернул письмо и начал читать: «Весьма секретно. Обер-полицмейстеру города Москвы. Его высоко превосходительству генералу Козлову.

С почтением, сообщаю вам о результатах следствия по купцу второй гильдии Китовому. Обвинения в фальшивопечатании золотых денег не подтвердилось. Обыски и дознания, проведённые в Саткинском заводском округе, результатов не дали. Свидетелей нет. Данный купец является благотворителем и награждён наградами общества. Неделю назад высочайшим повелением, из Санкт-Петербурга, ему присвоен орден Святого Станислава третьей степени. Данная высочайшая награда сняла с него любые подозрения. Задержанные по делу, приказчик Бажен и двое его помощников, свою принадлежность к общине душителей отрицали. Свидетели показали, что они не являются раскольниками и беспоповцами. Церковь посещают. Православные праздники соблюдают. О чем заявил опрошенный местный священник и духовное правление Миасского уезда. Однако после дознания, свободный крестьянин Бажен Лапотный с товарищами пропал. Возможно ушёл в тайгу. Возможно покинул губернию. Соседи показывают, что на сезон охоты, для добычи пушнины. При выявлении будет вновь опрошен. По факту взрыва на рудниках виновники не определены. Возможен природный взрыв, по случаю выхода горных газов. По всем фактам безобразий на заводе меры приняты. Управляющий Фрол Ипатьевич Рудаков, за безобразия на рудниках и недосмотр, с должности смещён. Вместо него назначен Макар Юрьевич Китовый, из приписных крестьян Саткинского заводского округа. Урядник Саткинского заводского округа проявил верность долгу при спасении служащих Московской полиции. Благодаря его героическим действиям были обнаружены помощник по особым поручениям при начальнике сыскной части Московской полиции, Тулин Е. М. и надзиратель Кротов Е. Е. За данные заслуги урядник награждён серебряной медалью: «За беспорочную службу в полиции».

Прошу вас снять с контроля данное поручение.

Далее шла подпись, и печать уфимского полицмейстера.

– Вот так новости. Этот Макар Юрьевич раньше старшим приказчиком у купца Китового был. А теперь, значит, уже управляющим заводом стал. Я и говорил, что купец откупится. Вот оно как. Пока мы ехали, всё стало наоборот. Значит хорошие деньги, вперёд нас, в Санкт-Петербург отправлены, – спокойно заявил Евграф Михайлович.

– Ты не горюй. Всё получилось. Главное, этот фальшивый монетный двор уничтожили. Обратно его уже не вернуть. Доложу завтра обер-полицмейстеру, в последний раз. Я, конечно, направлен в отставку, но с почётом и уважением. Хорошей пенсией и выходным пособием. Мне уже пора, возраст. Орденов и прочих знаков отличия вы с Кротовым, естественно, не ждите. Сам понимаешь, что твой орден отдали Китовому, а медаль Кротова – уряднику. Но за службу – личное спасибо. Что могу! Работу вы провели большую. Империя наша бескрайняя, всей правды не сыщешь. Но общий порядок поддерживать надо, – с улыбкой заявил Струков, наливая вино в высокие бокалы.

– Так-то так, – удручённо ответил Евграф.

– А насчёт графини не беспокойтесь. Вернулась Ольга Владимировна с половины дороги. Не поехала в Сан-Морино. Решила вас ждать. Я уже за ней экипаж отправил. Вот будет рада. Так что, будет ещё венчание, – хитро улыбаясь, заявил Струков.

«Есть же, хоть что-то хорошее в этой жизни», – подумал Тулин выпивая бокал вина.