1. Понятие социосистемы
Отправным пунктом наших построений является понятие социосистемы. Подобно тому, как жизнь существует в виде экосистем, разум с момента своего возникновения структурируется в социосистемы. Иными словами, социосистема есть специфическая форма организации носителей разума, подобно тому, как экосистемы суть форма организации биологических сообществ.
Понятно, что в зависимости от поставленной задачи под социосистемой может пониматься любая совокупность разумных особей – от семьи до Человечества. Потребуем, однако, чтобы социосистемы отвечали обычным системным требованиям (положительная энергия связи, наличие корреляций в динамике элементов). Потребуем также, чтобы социосистемы обладали всеми атрибутивными признаками человеческого общества, а именно:
наличием единого хозяйственного механизма;
развитым разделением труда;
функционированием подсистем познания, обучения, управления;
"фрейдовским" расслоением психических процессов на сознательные и подсознательные (на уровне, как самой системы, так и любых ее подсистем, включая элементы);
обязательным наличием трансцендентной социальной и индивидуальной деятельности.
Таким образом, мы будем рассматривать только достаточно сложные социосистемы, способные поддерживать и неограниченно долго воспроизводить специфически человеческие формы существования[1].
Социосистема, будучи дуальным (материально-информационным) объектом, "привязана к местности" и имеет границу. Такая граница, обычно, представляет собой замкнутую не самопересекающуюся кривую, но возможны и более сложные версии, когда социосистема разбивается на несвязные области.
Назовем социосистему закрытой, если для данной задачи потоки через границу социосистемы (информационные/материальные/человеческие) пренебрежимо малы по сравнению с внутренними.
Назовем социосистему равновесной, если ее макроскопические параметры принимают близкие значения в разных областях системы. Для абсолютного большинства социосистем предположение о равновесности является чрезмерной идеализацией[2], [3], тем не менее, мы будем им пользоваться для большей прозрачности выстраиваемых термодинамических аналогий.
2. Описание социосистемы с помощью термодинамических параметров. Социальная температура и социальная энтропия
Состояние социосистемы может быть представлено в виде точки в некотором формальном пространстве параметров {Pi}. Будем называть социальным процессом (социальным движением) изменение со временем хотя бы одного из параметров. Понятно, что социальные процессы изображаются в виде кривых в пространстве параметров. Если кривая замкнута (система возвращается в исходное состояние), процесс называется социальным циклом.
Опишем параметры, которыми характеризуется всякая социосистема.
Прежде всего, таким параметром является число носителей разума – N. Понятно, что речь идет об аналоге полной физической массы термодинамической системы. Следует, однако, иметь в виду, что величина N дискретна.
Термодинамическому объему V соответствует площадь V, занимаемая социосистемой в физическом пространстве.
Введем понятие обобщенной силы, как меры взаимодействий внутри социосистемы и между социосистемой и окружающей средой. Отношение обобщенной силы, действующей на ту или иную границу (самой социосистемы, ее областей, ее подсистем), к длине границы назовем социальным давлением Р.
Социомеханика [4] – наука о наиболее общих законах динамики социосистем разделяется, как и физическая механика, на кинематику и динамику. Следуя классической диалектике, социомеханика считает источником социального движения взаимодействие (наличие нескомпенсированных обобщенных сил), а причиной взаимодействия – противоречия внутри социосистемы, а также между социосистемой и окружающей средой.
Анализируя социосистему, можно выделить произвольное число "структурообразующих противоречий". Фиксируя уровень исследования (то есть, принимая те или иные факторы за "несущественные в рамках поставленной задачи"), мы ограничиваем количество источников движения. Однако и в этом случае возникает проблема "принципиальных" и "непринципиальных" противоречий: первые из них вызывают макроскопические социальные движения, вторые же – не вызывают. Или, точнее: в каких-то случаях вызывают, в каких-то – нет.
Таким образом, социомеханика подразумевает необходимость социальной термодинамики – науки об источниках социального движения. В идеале социальная термодинамика должна не только давать ответ на вопрос, какие противоречия наиболее существенны для описания развития данного состояния социосистемы, но и позволять проектировать "социальные тепловые двигатели", то есть, социосистемы, способные совершать за счет своих внутренних ресурсов ту или иную полезную деятельность.
Интеграл обобщенной силы вдоль параметрической кривой будем называть социальной работой А. Если работа за социальный цикл равна нулю, можно ввести понятие потенциальной энергии состояния U и потенциала состояния f =U /N. В этом случае работа по переводу социосистемы из состояния (1) в состояние (2) равна U 1-U 2.
Большинство социальных процессов относятся к диссипативным (вихревым). Для таких процессов характерно превращение потенциальной энергии во внутреннюю или тепловую, иными словами – упорядоченного движения социосистемы, как целого, в беспорядочное "тепловое" движение отдельных ее элементов.
Будем называть социальной температурой Т меру беспорядочности социального движения. Данное определение носит интуитивный характер, однако, физический смысл понятия достаточно прозрачен.
Сунь-цзы сказал: "Путь – это когда достигают того, что мысли народа одинаковы с мыслями правителя, когда народ готов вместе с ним умереть, готов вместе с ним жить, когда он не знает ни страха, ни сомнения". Подобное состояние общества, характеризующееся практически полным отсутствием хаотических процессов, будем называть переохлажденным. Заметим, что в переохлажденных социосистемах группы низшего по отношению к обществу ранга (семья, цех, клан и т.п.) неустойчивы и легко разрушаются внешним воздействием. Заметим также, что предметом социальных утопий, а равным образом, и антиутопий, обычно оказываются переохлажденные социосистемы.
Напротив, общество, в котором любое упорядоченное социальное движение (например, вызванное внешним воздействием) рассыпается на беспорядочные вихревые процессы, является перегретым. К этой категории относятся социосистемы, находящиеся на грани структурных фазовых переходов или, в другой терминологии, революционных преобразований. Перегретые социосистемы в принципе не поддерживают существования любых упорядоченных структур, включая семью. "Брат встает на брата, сын на отца…"
Введем интуитивно понятный термин "нормальные условия". Для социосистемы, находящейся в таких условиях, характерна упорядоченная деятельность ("Путь") в масштабах семьи, домена, цеха, политической партии, но, как правило, не общества в целом.
Иными словами, "норма" это общество, состоящее из "кирпичиков" – социальных блоков. Переохлажденное общество – "человеческий муравейник", перегретое – собрание крайних индивидуалистов.
Большинство современных человеческих обществ лежит в зоне нормальных условий. Для таких обществ "социальный нагрев", вызванный внешним воздействием или внутренними процессами, сопровождается негативно окрашенными последствиями. Эффект нагрева измеряется по росту бытового, экономического и политического насилия (спровоцированного и не спровоцированного), увеличению частоты самоубийств, прогрессирующему разрушению института брака и снижению рождаемости.
Всякое отклонение от нормальных условий (и, прежде всего, нагрев) приводит к нарушению псевдогауссовой структуры "возрастно-половой пирамиды". Тем самым, изменение социальной температуры может быть формально вычислено через отношение площади "разностной пирамиды" к площади исходной пирамиды. Разумеется, при современном уровне социальной статистики проводить такие вычисления в реальном времени невозможно.
"Социальный нагрев" затрудняет управление обществом, способствует росту заболеваемости, усугубляет демографический кризис, наконец, просто повышает сумму человеческого страдания. Нельзя недооценивать и влияние этого фактора на производительность труда.
Понятие температуры, в том числе – социальной температуры, не применимо к системам, далеким от равновесия. Развивая термодинамические представления, введем понятие социальной энтропии (инферно) S как меры социальной энергии, связанной диссипативными процессами. Иными словами, инферно есть социальное движение, превращенное в беспорядочную (тепловую) форму. Как и физическая энтропия, социальная энтропия не измеряется, но вычисляется.
На практике определять инферно через соотношение беспорядочного/упорядоченного социального движения затруднительно, и мы будем использовать альтернативное определение социальной энтропии через затраченную, но не реализованную на достижение какой-либо конечной цели социальную работу.
Социальная энтропия возрастает:
при попытке добиться физически или социально невозможного результата (экономика на алхимическом золоте, энергетика на вечных двигателях первого или второго рода или на "торсионных полях", "мир без наркотиков", "честная политика" и т.п. программы);
при наличии "конфликта интересов", когда в рамках индивидуального или группового тоннеля реальности, не существует такого конечного состояния системы, при котором все конфликтующие стороны осуществили свои намерения (двое добиваются должности, которая может достаться только одному из них – вся деятельность проигравшего пошла на увеличение социальной энтропии);
при "ошибках перевода", когда получаемая перпациентом информация существенно отличается от той, которую индуктор намеривался передать;
при трансляции окружающим негативных эмоций (гнев, раздражение, зависть, обида).
Все перечисленные механизмы роста социальной энтропии допускают управление со стороны общества. Используя гуманитарные технологии социотерапии, можно минимизировать возрастание инферно в социосистеме.
Здесь, однако, необходимо иметь в виду, что в замкнутых социосистемах социальная энтропия не убывает в процессе динамики. Это суждение является простой метафорой второго начала термодинамики. Оно следует из опыта, но может также быть обосновано принципиальным отсутствием в замкнутых социосистемах механизмов, понижающих инферно.
Разумеется, за редкими исключениями социосистемы являются открытыми. Это позволяет регулировать социальную энтропию данной социосистемы, но всегда за счет неких "внешних" социосистем. Этим объясняется склонность переохлажденных обществ, поддерживающих у себя низкую температуру и стремящихся к наименьшему приросту энтропии, создавать внутреннего или внешнего "врага", которому передается отводимое из системы "тепло". Примерами таких "врагов" являются евреи в Третьем Рейхе, "буржуи" в СССР, исламские террористы в нынешних Соединенных Штатах, коммунисты в сегодняшней российской Думе.
Не во всех случаях энтропия отводится из социосистемы столь явно, тем не менее, следует отдавать себе отчет в том, что всякое социальное конструирование создает структуры, "отягощенные злом".
3. Социоглюонное взаимодействие. Стэнфордский эксперимент
"Термодинамический" анализ общественных явлений позволяет получать практически полезные результаты и даже конструировать простейшие социальные "тепловые машины" – турбодетандеры (смотри Приложение). Дальнейшее развитие естественнонаучного подхода в социологии приводит к построению некоторого аналога "молекулярно-кинетической теории".
Если термодинамика (как физическая, так и социальная) не делает никаких предположений о структуре исследуемой системы и характере взаимодействия между ее элементами, то "молекулярно-кинетический формализм" эксплуатирует определенные модели системы. Тем самым, "молекулярный подход" выигрывает в конструктивности, но проигрывает в общности построений.
Социосистему нельзя рассматривать как аналог "идеального газа" (ни в каком приближении). Речь идет даже не о том, что межличностное взаимодействие носит дальнодействующий характер и не сводится к парным "столкновениям". Эффекты переохлаждения и существование упорядоченных (когерентных) социальных процессов указывает на существование особого информационного поля, присущего социосистемам.
Будем понимать под социоглюонным взаимодействием поле, связывающее эволюционно эгоистичных крупных приматов в ту или иную единую общественную структуру – племя, народ, государство, секту и пр. Характер этого взаимодействия нам пока не ясен: возможно, оно имеет химическую (феромонную) природу, подобно соответствующему механизму у общественных насекомых. Типичными социоглюонными эффектами является "чувство локтя", "атмосфера осажденной крепости" или "братство демонстрантов". Отметим, что во всех перечисленных случаях социосистема оказывается способной на значительную "отдачу", причем для этого ее не требуется дополнительно "подогревать". Вполне очевидна связь социоглюонных процессов с пассионарностью (эффектом перехода социальных движений в когерентное состояние).
Сформулируем гипотезу, согласно которой характер социоглюонного взаимодействия в социосистеме может быть изменен за счет механизма преобразования Идентичностей. Исходной точкой этой гипотезы является известный Стэнфордский тюремный эксперимент 1971 г. В ходе этого опыта в группе, разделенной случайным образом на "правых" и "виноватых", начался интенсивный "разогрев", причем в обеих подгруппах наблюдались ярко выраженные социоглюонные эффекты. Следует подчеркнуть, что никаких реальных противоречий между подгруппами не было, а рациональные интересы участников эксперимента требовали максимальной толерантности.
4. Понятие идентичности. Идентичности как источники социального движения
Стэнфордский эксперимент стал одним из тех факторов, которые привели нас к парадоксальному на первый взгляд выводу: причина "конфликта идентичностей" обычно представляется ничтожной внешнему наблюдателю.
Попыткой решить проблему границы пространства идентичностей (иными словами, ответить на вопрос, какие убеждения образуют идентичности, а какие являются "просто убеждениями") стала "релятивистская модель идентичностей", различающая понятия "идентичность в себе" и "проявленная идентичность". Первая предполагает отсутствие внешнего наблюдателя и, следовательно, не может быть им измерена. Она не влияет на какие-либо макроскопические социальные процессы и лишена всякого интереса для социолога.
"Идентичность в себе" связана с понятиями души, миссии, сущности, то есть – описывается преимущественно в психологических и экзистенциальных терминах. Возможно, "идентичность в себе" было бы правильнее называть "аутентичностью".
"Проявленная идентичность" (далее, будем называть ее просто Идентичностью) существует только в процессе взаимодействия.
Разные взаимодействия проявляют разные Идентичности. Тем самым, исходный вопрос: какие из убеждений формируют Идентичность, – лишается смысла. Формируют те, которые конфликтны (образуют противоречия) в рамках данного взаимодействия.
Рассмотрим процесс формирования "идентичности в себе".
Ребенок рождается и формируется в некотором информационном поле, образованном текущим социумом. Его близкие (прежде всего, мать) являются проводниками этого поля. В процессе социализации ребенок сталкивается с "правилами игры", принятыми в текущем социуме. Их совокупность образует первичную онтологию ребенка (простейшие ответы на вопросы: "как устроен мир вокруг меня?", то есть, "что меня окружает?", "что я делаю?", "что я уже умею?", "что можно, что нельзя?").
Экзистенциальное обоснование первичной онтологии создает картину ценностей – первичную аксиологию ребенка.
Первичная онтология ребенка связана с повседневной жизнью родителей и определяется:
языком (знаковой системой, поддерживающей социальные процессы познания и обучения);
статусом родителей в социосистеме;
местом родителей в разделении труда (профессией, родом занятий).
Идентичность есть "идентичность в себе", проявленная в процессе взаимодействия с инаковостью (иной Идентичностью).
При взаимодействии людей с одинаковой аксиологией Идентичность не проявляется. При взаимодействии людей с различной аксиологией Идентичность проявляется тем сильнее, чем меньше аксиологических различий, и чем эти различия онтологически существеннее.
Дело в том, что взаимодействие носителей различных аксиологий порождает пространство сравнения ценностей (оказывается, можно разбивать яйца с другого конца). Тем самым, ценности оказываются под сомнением, попадают в "зону риска". Поскольку неуверенность в аксиологии есть одновременно и сомнение в онтологии, всякое взаимодействие с носителем "чужой" аксиологии трактуется личностью как угроза своей "самости". Однако не все ценности одинаково важны для обоснования картины мира. Некоторые представляют собой стержень личности и почти "непременное условие" ее существования, другие же – не столь фундаментальны и (в принципе) могут изменяться без полного разрушения "личной Вселенной". Понятно, что угроза "стержневым ценностям" воспринимается более серьезно, нежели угроза периферии ценностного пространства.
С другой стороны, первичная аксиология всегда неполна и, тем самым, подразумевает существование других аксиологий. Именно поэтому, слишком многочисленные ценностные различия препятствуют отчетливому конфликтному проявлению Идентичности. Внешний по отношению к взаимодействующим сторонам наблюдатель не видит (точнее, не видит непосредственно) в отношениях сторон момента предъявления самости, как силы, противопоставленной инаковости. При более внимательном рассмотрении он заключает, что такое предъявление есть, но оно разваливается на серию несвязанных между собой личностных реакций, среди которых превалирует удивление (формула: в каком странном мире живет этот ненормальный) и даже жалость (формула: он же, как ребенок – простейших вещей не знает). Аксиология, не имеющая или почти не имеющая точек соприкосновения с текущей, не вызывает гнева или его превращенной формы – обиды; партнер воспринимается как глупец, не понимающий реального устройства мира. При подобном взаимодействии возможен вполне бесконфликтный обмен ("стеклянных бус" на "золотые браслеты").
Существенной угрозы ценностям не возникает, пространство сравнения необозримо и не рефлектируется.
Напротив, если не совпадает только одна ценность, проблема сравнения встает со всей остротой, и эта ценность оказывается под реальной угрозой. Причем демонстративную "аморальность" партнера нельзя свалить на его глупость или неосведомленность. Ведь все остальное-то, он понимает! Следовательно, он нарочно ведет себя так! Следовательно, "на самом деле" он проявляет враждебность! Следовательно, он угрожает моим ценностям, и я должен дать ему отбор. Или в ситуации конструктивного подхода: нужно скорее переманить его на свою сторону, он уже почти со всем согласен, иначе наделает глупостей в нашем общем деле! Активно приступаем к аргументированию, убеждению, манипулированию партнером для его же блага! В обоих случаях идентичность проявляется явно и видна внешнему наблюдателю.
Подведем некоторые итоги:
1. "Идентичность в себе" есть функция первичной аксиологии.
2. Идентичность есть "идентичность в себе", проявленная в процессе взаимодействия.
3. Идентичности существуют на уровне убеждений. Идентичность всегда отвечает на вопрос "кто ты?".
4. Идентичность всегда отвечает на этот вопрос: "я – тот-то".
5. Идентичности проявляют себя превращением аксиологии в деятельную форму (идеологию).
6. Идентичности есть превращенная (деятельная) форма тех ценностей, которые различаются у взаимодействующих сторон.
7. Идентичности проявлены тем сильнее, чем уже канал их актуализации.
8. Идентичность проявляются тем сильнее, чем выше онтологическое значение той ценности, "вдоль" которой она актуализирована.
Дальнейший анализ позволяет расширить эти выводы следующим образом:
9. Проявление Идентичности есть процесс спонтанного нарушения симметрии. Если в двух- или многостороннем взаимодействии один из участников проявит свою идентичность (переведет свои ценности в деятельную форму), то с неизбежностью Идентичность – не обязательно та же самая – будет проявлена и у остальных участников.
Примером спонтанного проявления Идентичностей, безусловно, является Стэнфордский эксперимент. Другим очевидным случаем является олимпиада в Солт-Лейк-Сити и реакция россиян на нее.
10. Усредняя Идентичности по разным социальным группам (с учетом ценностных "знаков") получаем три возможных результата:
социосистема не обладает Идентичностью ни на каком уровне;
малые группы в социосистеме обладают Идентичностью, общество в целом ее лишена. Такую социальную Идентичность будем называть микроскопической;
общество, как целое, обладает макроскопической Идентичностью.
11. Общество с проявленной макроскопической Идентичностью не может быть стабильным (это следует из законов диалектики).
12. В обществе с проявленной микроскопической Идентичностью развиваются вихревые процессы, сопровождающиеся социальным нагревом.
13. Таким образом, всякое проявление Идентичности вызывает социальное движение, и мы вправе рассматривать идентичности как социальное "топливо".
14. В процессе деятельности (макро- или микроскопической), вызванной некоторой проявленной Идентичностью, эта Идентичность затрачивается и, в конечном счете, исчерпывается, то есть – перестает проявляться. Поэтому состояние текущего социума с проявленной макро- или микро- Идентичностью является "возбужденным".
Иначе говоря, если некая нация ведет многолетнюю борьбу, например, за цивилизационные ценности, она лишается их всех, потому что они утратились, истончились в борьбе. И результатом такой борьбы может стать изменение уровня Идентичностей, как "вниз" (расслоение) так и "вверх" (укрупнение, слияние). В применении к национальной динамике этот механизм был частично исследован В.Бранским (модель имперских ритмов[5].
Одной из гипотез, объясняющих процесс истончения Идентичности при расходовании, является потеря некоторым аксиологическим принципом "стержневого характера": дрейф аксиологии.
К сожалению, наше понимание процесса "расходования социальной Идентичности" пока не позволяет перейти к конструктивным решениям.
15. Более всего социальной энергии выделяется при "плавлении Идентичности": когда социальное движение, порожденное некоторой идентичностью, приводит к полному изменению аксиологии, то есть, к уничтожению исходной "идентичности в себе".
Механизм "плавления идентичностей" приводит к схеме социальной "тепловой машины", способной работать по замкнутому контуру, то есть – многократно используя одних и тех же людей в качестве "топлива" (смотри Приложение).
Приложение: простейшие социальные "тепловые двигатели"
Простейшей "тепловой машиной", позволяющей производить полезную (с точки зрения конструктора или пользователя) работу за счет "тепла", накопленного обществом, является турбодетандер.
Искусственно создадим замкнутую социосистему и "перегреем" ее тем или иным способом до социальной температуры, при которой социосистема не может поддерживать даже простейшие способы общественной организации. В такой системе мера индивидуального человеческого страдания будет очень велика. Самая жизнь, являясь невыносимой, потеряет значительную часть своей ценности.
Теперь создадим в оболочке (границе) такой системы "выход", канализируя всю накопленную социальную энергию в определенном направлении. Говоря иначе, инсталлируем в системе возможность целенаправленной общей деятельности, направленной вовне и имеющей своей целью определенный значимый результат.
Опыт показывает, что при определенном подборе параметров такая схема может произвести значительную работу, причем по мере ее совершения социальная температура будет быстро падать. В некоторых случаях система может даже перейти в переохлажденное (когерентное) состояние.
У-цзы сказал: "Предположите, что Вы спрятали на обширной равнине всего одного разбойника, но готового умереть. Тысяча человек станут ловить его, и все будут озираться во все стороны, как совы, оглядываться по сторонам, как волки. Ибо каждый из них будет бояться, что тот внезапно выскочит и убьет его. Поэтому достаточно одного человека, решившего расстаться с жизнью, чтобы нагнать страх на тысячу человек. А я сейчас таким решившимся на смерть разбойником сделаю всю массу в пятьдесят тысяч человек. Если я поведу их и ударю с ними на противника, ему будет поистине трудно устоять".
Подобный же механизм был реализован и в знаменитых сталинских "шарашках". Его основными недостатками являются принципиальная незамкнутость цикла, критичность к "рабочему материалу" и сравнительно низкая удельная мощность. Последнее обусловлено большим временем "нагрева", в течение которого никакой полезной деятельности не совершается.
Некоторые из этих недостатков устранены в практике организационно-деятельностных игр, предложенных Г.П.Щедровицким и использующих механизм преобразования Идентичностей[6].
В ОДИ эффект плавления Идентичностей достигается за счет жесткого модерирования транзакций, резкого ограничения времени на сон и отдых, многократного насильственного перемешивания составов подгрупп общения и совместной деятельности. За счет прогрессирующего изменения Идентичности начинается "разогрев", достигающий своего максимума к концу вторых суток игры.
Возникает рабочая среда с высокой социальной температурой и низким инновационным сопротивлением – оба эффекта достигаются за счет плавления идентичности. В этой среде происходит спонтанная генерация новых смыслов. Модераторы игры выстраивают вокруг некоторых из этих смыслов канал актуализации, то есть формируют рабочий механизм турбодетандера. На третьи сутки игры совершается полезная работа; температура группы падает ниже исходной, вследствие чего Идентичности играющих кристаллизуются вновь (иногда – с незначительными вариациями относительно первоначальных). При подведении итогов игры предъявление Идентичностей модераторами способствует небольшому социальному нагреву: социосистема приводится к нормальным условиям, и цикл замыкается.
Основными недостатками этого типа социального двигателя являются:
высокая ресурсоемкость;
постепенное истончение Идентичности модератора, что со временем приводит к уменьшению КПД "цикла Щедровицкого"
необходимость очень тонкой, ручной, регулировки параметров игры (подготовка игромастера требует нескольких лет);
высокий риск, как для участников, так и для игромастеров.
ОДИ-технология была создана вне представлений о социальной термодинамике. Использование "модели Идентичности" позволяет существенно упростить "цикл Щедровицкого" за счет отказа от силового разрушения Идентичностей в пользу более тонких психологических, конфликтологических и информационных методов. В настоящее время идет работа над схемами компактных, безопасных и надежных "социальных тепловых машин".
2002 г.
[1] Моисеев Н.Н. "Человек, среда, общество". М.; 1982.
[2] Пригожин И. "От существующего к возникающему". М.; 1971.
[3] Пригожин И. Стенгерс И. "Порядок из хаоса". М.; 1986.
[4] Переслегин С., Столяров А., Ютанов Н. "О механике цивилизаций". НТР № 7 (51) 2001 – 1 (52) 2002.
[5] Бранский В.П. Социальная синергетика и теория наций: Основы этнол. акмеологии. – СПб.: С.-Петерб. акмеол. акад., 2000.
[6] Щедровицкий Г.П. Организационно-деятельностная игра как новая форма организации и метод развития коллективной мыследеятельности. Опубликовано: Системные исследования. Ежегодник. М.:1986.
Сергей Переслегин, Николай Ютанов
Письмо третье. От "системной модели" к структуродинамике
Смысл нашей критики системного подхода в версии Д.Форрестера заключается, конечно, не в перечне формальных неточностей, допущенных при проектировании моделей "Мир-1" – "Мир-3". Гораздо больше возражений вызывает сама идеология моделирования.
Хотя автором неоднократно подчеркивается, что предметом описания является "мировая система", "как она есть и безо всяких ограничений", предложенные им уравнения справедливы только для индустриальной фазы развития (и даже не для всех периодов этой фазы). Используемая Д.Форрестером методология не позволяет преодолеть эту ограниченность, поскольку неявно предполагает, что структура модели неизменна.
В рамках подхода И.Пригожина модель, не включающая в себя автокаталитических петель, является термодинамически мертвой: она замкнута на сделанные априорные предположения, и ее содержание ими полностью исчерпывается. Иными словами, модель позволяет красиво обосновать те или иные гипотезы, придать им убедительность в глазах публики, но предсказывать будущее она не может. В действительности, расходимости, отмеченные Д.Форрестером, вовсе не требуют развернутого анализа: что они значат, и как ведут в себя при варьировании исходных параметров. Расходимость просто является императивным требованием перейти к другой модели.
Итак, простейшим обобщением "мировой динамики" является модель, которая является собственным динамическим уровнем: при определенных значениях параметров меняется ее структура и "генерал-закон", описывающий систему логических взаимосвязей.
Попытка создать такую модель привела нас к разработке структуродинамики, теории, представляющей собой своеобразный синтез системного подхода и классической диалектики.
– 1 -
Определим понятия системы и структуры системы.
Совокупность элементов является системой, если она имеет положительную энергию связи или если в динамике составляющих её объектов существуют корреляции.
Любое противоречие внутри системы или между системой и окружающей средой будем называть структурным фактором. Совокупность всех структурных факторов, порожденных отношениями внутри системы, является её in-структурой, остальные факторы образуют out-структуру. In- и out-структуры вместе составляют структуру системы.
Поскольку количество противоречий в любой системе бесконечно, данное определение подразумевает выбор определенного уровня исследования, фиксируя который мы абстрагируемся от большинства структурных факторов, сосредотачивая своё внимание на немногих оставшихся.
Практически, в модели Д.Форрестера рассматривается только один структурный фактор: противоречие между практической ограниченностью обобщенного ресурса и теоретической неограниченностью обобщенного потенциала развития.
Концепция уровней исследования позволяет корректно ввести важные понятия изо- и гомоморфизма: системы называются изоморфными на определенных уровнях исследования, если совпадают их структуры, и гомоморфными – если одна структура образует подмножество другой.
Существует естественный изоморфизм, облегчающий анализ разнообразных системных моделей природы и общества: на определенном уровне исследования системы, описывающие личность и социум, изоморфны.
В этой связи представляет интерес приложение модели Д.Форрестера к ребенку. Маленький ребенок питается молоком, которое представляет собой некий ограниченный ресурс. При этом он растет, по мере увеличения размеров ему требуется все больше молока. Продуктами своей жизнедеятельности он загрязняет пеленки, количество которых в помещении конечно. Составив и численно решив систему уравнений, мы выясним, что ребенок неминуемо умрет – или оттого, что кончится молоко, или ввиду прогрессирующего загрязнения комнаты отходами его жизнедеятельности, или, наконец, из-за того, что позвоночник не выдержит растущей массы тела.
Пример удачен в том отношении, что ясно видна принципиальная ошибка системного моделирования по Д.Форрестеру: подобно маленькому ребенку, общество проходит в своем развитии определенные фазы, и динамические законы, управляющие разными этапами, вообще говоря, совершенно различны. Иначе говоря, "мировая динамика" принципиально игнорирует то обстоятельство, что ребенок рано или поздно становится подростком, а затем и взрослым. И, например, взрослые не растут.
В предложенной системе определений классические законы диалектики записываются следующим образом:
– Структурность системы на данном уровне исследования представляет собой необходимое и достаточное условие её динамичности на том же уровне (закон единства и борьбы противоположностей, закон динамики системы);
– Структурные факторы системы квазиустойчивы: если ti – время жизни i-того структурного фактора, а Т – время существования системы, то для любого i ti/T много больше нуля, близко к единице, но всегда меньше ее (закон взаимного перехода количества и качества, закон динамики структуры);
– Структурность системы, то есть мера количества противоречий в ней, не убывает в процессе динамики (закон отрицания отрицания, закон сохранения структурности).
Из системы законов диалектики могут быть выведены закон всеобщей связи явлений, закон взаимного превращения противоположностей, а также принцип изоморфизма.
Можно так выбрать уровень исследования, что любой фазовый переход в системе окажется несовместным ее существованием. Такие системы называются примитивными: они слишком просты для системного подхода, поскольку их динамика может быть вычислена обычными аналитическими приемами. Любая система может быть редуцирована до примитивной, но, обычно, с потерей содержания.
В модели Д.Форрестера "мировая система" рассматривается, как примитивная. Это означает, во-первых, что все ее нетривиальные выводы ошибочны: они связаны с особенностями механизма моделирования, а не самой системы. Во-вторых, что эта модель может быть точно исследована аналитически, причем для этого не обязательно делать априорные предположения об обратных связях в системе.
Предположив, что единственным фазовым переходом в "мировой системе" является смена фаз развития, мы получим модель, способную к некоторым формам нетривиального поведения. Так, в ней зависимость величины фондов от численности населения носит сложный характер и определяется показателем глобализации, равным отношению экономически освоенного пространства к общему объему доступного для хозяйственной деятельности пространства. Такая модель предсказывает серьезные изменения динамических зависимостей по мере приближения показателя глобализации к единице. Таким образом, в простейшей структуродинамической модели системный кризис наступает на тридцать – пятьдесят лет раньше, чем в схеме Д.Форрестера, и носит несколько иной характер. Так, причиной демографического регресса оказывается не перенаселенность / голод / нехватка ресурсов, а банальные людские потери в перманентной борьбе за передел глобализованного мира[1].
– 2 -
Структуродинамический подход позволяет подойти к поиску обратных связей в сложных системах с несколько иных позиций, чем это происходит в системном моделировании. Структуродинамика полагает, что поведение произвольной системы сводится к диалектическому единству двух разнонаправленных процессов – гомеостаза и индукции.
– Динамика всякой системы, находящейся вблизи равновесного состояния, подчиняется обобщенному принципу Ле-Шателье – Брауна: система препятствует любому изменению своего состояния, вызванному как внешним воздействием, так и внутренними процессами, или, иными словами, любое изменение состояния системы, вызванное как внешними, так и внутренними причинами, порождает в системе процессы, направленные на то, чтобы скомпенсировать это изменение.
Интересно проанализировать, исходя из принципа Ле-Шателье, процесс перехода к новой структуре. Понятно, что качественный скачок является значительным и, строго говоря, бесконечным, изменением состояния. Следовательно, он должен вызывать сравнимое по величине противодействие. Поскольку качественные изменения всё-таки происходят, приходится заключить, что по мере приближения качественного скачка устойчивость системы уменьшается. Это явление можно интерпретировать, как возрастание времени жизни флуктуации – отклонений от состояния равновесия. Постепенно оно оказывается сравнимым со временем нахождения системы в основном состоянии: в системе возникают точки "как бы равновесия". В какой-то момент асимметрия системы, вызванная существованием выделенного основного состояния, пропадает, и, соответственно, исчезают силы Ле-Шателье. Именно тогда и происходит смена структуры, после чего создается новое состояние равновесия. Как и всякий процесс изменения симметрии, описанный переход носит скачкообразный характер.
Согласно закону Ле-Шателье-Брауна, решающую роль в изменении структуры системы играют флуктуации. Этот вывод находится в полном соответствии с результатами, полученными И. Пригожиным:
"За пределами линейной области устойчивость уже не является следствием общих законов физики. Необходимо специально изучать, каким образом стационарные состояния реагируют на различные типы флуктуаций, создаваемых системой или окружающей средой. В некоторых случаях анализ приводит к выводу, что состояние неустойчиво. В таких системах определенные флуктуации вместо того, чтобы затухать, усиливаются и завладевают всей системой, вынуждая её эволюционировать к новому режиму, который может быть качественно отличным от стационарных состояний…"
Процессы Ле-Шателье носят в устойчивых системах самодовлеющий характер. Это означает, что система сама ограничивает свое развитие. Применительно к "мировой системе" это надо понимать как отсутствие демографической расходимости и вообще любых разрывов первого рода (сингулярностей). Разрывы второго рода (бифуркации) возможны, но лишь в области растущих флуктуаций, то есть вблизи фазового перехода.
При всей важности гомеостатических процессов такие процессы не исчерпывают эволюции сложных систем. Диалектический характер развития подразумевает, что стремление к равновесию не является абсолютным: наряду с устойчивостью существует также изменчивость, наряду с отрицательными – положительные обратные связи. Как указывает Н. Н. Моисеев:
"… понимание того, что развитие, эволюция организационных структур любой физической природы определяется противоречивыми тенденциями, прежде всего двумя основными типами обратной связи (…) является, безусловно, одной из важнейших характеристик мирового процесса самоорганизации".
Мы будем говорить, что система S1 имеет большую структурность, нежели система S2, если они рассматриваются на одном уровне исследования и выполняется хотя бы одно из следующего набора требований:
– структура системы S2 гомоморфна, но не изоморфна структуре системы S1;
– удельная энергия связи системы S1 много больше удельной энергии связи системы S2;
– все структурные факторы S1 суть внешние по отношению к соответствующим структурным факторам S2[2].
Разумеется, в процессе развития уровень структурности системы может меняться. Так, вблизи точки фазового перехода резко падает удельная энергия связи.
Общая формулировка закона, обеспечивающего возникновение положительных обратных связей в процессе взаимодействия систем, имеет следующий вид:
– Более структурная система индуцирует свою структуру в системы, с которыми она взаимодействует.
Назовем данное утверждение, образующее диалектическое единство с принципом Ле-Шателье – Брауна, законом индукции структур. Примеры индукционных явлений широко известны в науке. Так, именно индукцией обусловлены корреляции между солнечными ритмами и процессами в биосфере, а также существование в природе недавно обнаруженного глобального 90 минутного цикла[3].
В физике четко выраженным примером индукции служат фазовые переходы. Они возможны лишь при наличии зародышей новой фазы, которые, будучи при данных условиях энергетически более выгодными, начинают развиваться за счет старой, индуцируя в неё свою структуру. Аналогичным образом происходит рост кристаллов, перемагничивание ферромагнетиков, переориентация сегнетоэлектриков. Индуктивными являются также процессы распространения волн.
В термохимии примером действия интересующего нас закона служат автокаталитические реакции вида А 2Х ® 3Х. В таких реакциях, как указывает И. Пригожин, "…нам необходимо иметь X, чтобы произвести ещё X".
И. Пригожину удалось разрешить кажущееся противоречие между законом индукции, действие которого, обычно, приводит к усложнению структуры системы, и вторым началом термодинамики, постулирующие деградацию структуры и переход системы к равновесному стационарному состоянию. "Разрушение структур, – подчеркивает он, – наблюдается, вообще говоря, в непосредственной близости к термодинамическому равновесию. Напротив, рождение структур может наблюдаться /при определенных нелинейных кинетических закономерностях за пределами устойчивости т.д. ветви". Причем: "устойчивости стационарных состояний могут угрожать только стадии, содержащие автокаталитические петли, т.е. такие стадии, в которых продукт реакции участвует в синтезе самого себя"[4].
Иными словами, усложнение организации происходит исключительно путем индукции структур. Напомню, что, определив структурный фактор, как динамическое противоречие, мы тем самым постулировали, что структурные системы термодинамически неравновесны даже в основном состоянии.
И. Пригожину принадлежат многочисленные примеры индукции структур в биологии. Так, синтез АТФ представляет собой типичную автокаталитическую реакцию: "…молекула аденозинтрифосфата, необходимая для метаболизма живых систем, является конечным продуктом последовательности реакций в гликолитическом цикле, в самом начале которой находится молекула АТФ. Чтобы получить АТФ, нам необходима АТФ!" Аналогично, "чтобы получить клетку, необходима клетка".
Заметим, что с позиции закона индукции может быть легко объяснена наблюдающаяся повторяемость организационных форм материи, распространенность в природе явления изоморфизма между различными системами.
Заметим, что с точки зрения построенного понятийного аппарата модель Д.Форрестера вообще не системна: отрицательные обратные связи вводятся в нее априори и не поддерживают гомеостаз, положительные обратные связи не носят индуктивного характера. Пожалуй, из всех системных рамок эта модель удерживает лишь рамку развития, и то, понимаемого лишь как количественное изменение параметров.
– 3 -
Структуродинамика позволяет ввести принципиально новую классификацию систем по степени их устойчивости.
Выше было дано определение примитивной системы, для которой изменение любого структурного фактора подразумевает разрушение. Примитивные системы изучаются классической наукой и не нуждаются в специфическом аппарате теории систем.
Если в какой-то системе происходит лишь счетное количество фазовых переходов, будем называть ее аналитической. Такие системы почти все время жизни имеют фиксированную структуру: S dti ‹‹ T, где dti – время i-того фазового перехода.
В очень сложных системах количество противоречий может быть столь велико, что, хотя каждый структурный фактор, по-прежнему, остается квазиустойчивым, в каждый момент времени совершается хотя бы один фазовый переход. Такие системы разумно назвать хаотическими.
"Мировая система" Д.Форрестера считается в моделях "Мир-1" – "Мир-3" примитивной системой. В действительности, даже представление ее в качестве аналитической является чрезмерным и неоправданным упрощением. Современный мир обретает все черты системного хаоса, и в этой связи особенности дискретных демографических моделей с их непредсказуемостью на больших временах, получают внятное объяснение.
Представление о хаотических системах приводит к весьма нетривиальной трактовке "форресторовского кризиса", навязчиво возникающего во всех версиях "мировой динамики между 2020 и 2060 годами. Фазы развития можно маркировать самыми различными способами[5], но при любом разумном их описании длительность фазы со временем падает. Простейшая экстраполяция позволяет вычислить предельную точку эволюции, в которой длительность фазы стремится к нулю. Разумеется, эта сингулярность является точкой бифуркации и маркирует переход системы из аналитической в хаотическую стадию развития. Мы не можем сегодня судить, какие изменения произойдут с социумом, но полагаем, что они будут носить фундаментальный характер.
Американский математик и писатель В.Виндж называет "точку сгущения" фазовых сдвигов Переходом и указывает, что осуществившая Переход цивилизация становится Силой космического масштаба. Так вот, все формальные расчеты момента Перехода дают результаты, попадающие все в тот же "форресторовский" промежуток 2020 – 2060 гг[6].
Цахкадзор, Республика Армения, 30 октября 2002 года
[1] Понятно, что это суждение, подобно прогнозам Д.Форрестера, носит сугубо модельный характер. Реальная динамика "мировой системы", намного сложнее.
[2] В данном определении использована простая классификация структурных факторов системы. Структурные факторы могут быть подразделены на стационарные существование которых обусловлено самим определением данной системы, способом вычленения её из окружающего мира, и динамические – изменяющиеся в ходе эволюции. Структурные факторы, образованные противоречиями между совокупностями элементов системы, называются конкретными, остальные – абстрактными. Например, в модели Д.Форрестера противоречие между промышленным и сельскохозяйственным капиталом образует конкретный, а противоречие между качеством жизни и загрязнением среды – абстрактный структурный фактор. Пусть система S разбита на две подсистемы S1 и S2, противоречие между которыми порождает структурный фактор А, а S1 – в свою очередь – на подсистемы S11 и S12, противоречие между которыми порождает структурный фактор В. Тогда фактор А называется внешним по отношению к В.
[3] Анализируя подобные соответствия, В. М. Сарычев сформулировал общее утверждение: "…ритмические процессы, происходящие в масштабах времени T0ёТ, индуцируют процессы соответствующих ритмов в системе". См. И.Пригожин, И.Стенгерс, "Порядок из хаоса", М., 1986. С.259
[4] И.Пригожин. "От существующего к возникающему". М.
[5] Через характерные скорости, через формы производства, через господствующие информационные модели и т.п.
[6] Скорее всего, цифра очень сильно занижена. Расчет Перехода экстраполяцией срока жизни фаз носит все черты "форресторовского" подхода, то есть, не учитывает гомеостатических процессов. В данном случае речь идет даже не о гомеостазе фазы, но о сохранении типа системы и характерных законов ее динамики. Учет процессов Ле-Шателье отдаляет момент перехода и растягивает его.
Сергей Переслегин, Николай Ютанов
Письмо второе. "Демографическая теорема" в контексте фаз развития.
В этом письме речь пойдет о демографической статистике.
Как известно, исходное уравнение имеет вид dN/dt = (b – d)N, где N – текущая численность населения, b – рождаемость, d – смертность. Если рождаемость и смертность постоянны, решением этого уравнения является экспонента: N = N0exp((b – d)t). Этому закону, отвечает, например, рост населения Пакистана в XX столетии[1].
Если предположить, что смертность есть возрастающая функция суммарной численности или плотности населения, динамика приобретает более сложный вид. В линейном приближении, когда d = d0 cN, получаем логистическое решение: N = Nlim/(1 exp(-(b-d0)t), где Nlim – установившееся значение численности.
В предположении, что существует биологический вид, паразитирующий на человеке и обладающий способностью к практически неограниченному росту популяции (этим условиям обладает любой возбудитель инфекционного заболевания, если заболевание не поддается этиотропному лечению и не предотвращается вакцинированием[2]), получаем цепочку сцепленных уравнений "хищник – жертва", где человек оказывается в несвойственной ему роли жертвы:
dN1/dt = (r1 – 1N2)N1
dN2/dt = (r2 2N1)N2
(здесь r1 и r2 – "естественный" прирост видов 1 и 2: ri = bi – di; 1N2 2N1 – соответственно – прибавка к смертности вида 1 за счет паразитирующего вида 2 и прибавка к рождаемости вида 2 за счет изменения его кормовой базы – вида 1). Эти уравнения[3] исследованы, при "правильных" знаках параметров они имеют колебательные решения.
Понятно, что во всех трех случаях речь идет о грубых моделях, которые, однако, удовлетворительно описывают динамику популяций. В работах Д.Форрестера считалось, что динамика "мировой системы" может быть построена подобным же образом. В действительности, оказалось, что это не так.
– 1 -
Суть проблемы заключается в том, что человек является существом социальным, и демографические модели должны учитывать эту степень свободы: в противном случае модель дает ошибку не только в величине, но и в знаке изменения численности, предсказывая прирост, в то время как население сокращается.
Простейшим образом эффект социальности учитывается через рамку фазы развития [4].
В архаичной фазе формами экономической жизни являются охота и собирательство: пищевой ресурс добывается обычными в животном мире способами с тем существенным различием, что, если как субъект охоты человек остается животным, то объектом ее он быть перестает.
Неолитическая революция отделяет архаичную фазу от традиционной, в которой основой хозяйствования становится производящая экономика: земледелие и скотоводство. Человеческие сообщества, находящиеся в этой фазе, вытесняют или преобразовывают классические природные экосистемы, формируя в них новый управляющий уровень.
Традиционная фаза включает в себя несколько общественно-экономических формаций (типов хозяйствования): первобытнообщинную, рабовладение, феодализм. Важно иметь в виду, что вне всякой зависимости от общих тенденций экономической жизни в данном обществе, индивидуальное крестьянское хозяйство всегда относится к традиционной фазе развития.
Особенностью современной индустриальной фазы развития является фабричное производство. Это означает не только физическое изобретение машин, но и господство их в промышленности, то есть обязательное разделение экономики на "группу А" и "группу Б", причем первая использует машины и создает их, а вторая – только использует. В этом смысле коэффициент полезного действия индустриальной экономики всегда меньше единицы: часть производительных сил расходуется во "внутреннем круге кровообращения", где делаются машины, предназначенные для того, чтобы делать машины. "Кровью" экономики становится уже не зерно, а энергоносители: на первом этапе каменный уголь, затем нефть.
Индустриальная фаза подразумевает возникновение общепланетной системы обмена. Это означает, в свою очередь, неизбежность появления мировой валюты, соответствующих расчетных центров и плотной коммуникационной сети. Эмблемой фазы становятся железные дороги и суда с механическими двигателями.
Модель, предложенная Д.Форрестера в "Мировой динамике", "по построению" описывает индустриальную фазу развития. Однако рассматриваемые в модели демографические уравнения относятся к традиционной фазе, что приводит к ряду принципиальных ошибок.
В традиционной фазе развития биологический императив: "плодитесь и размножайтесь", соответствуют экономическим потребностям крестьянской семьи. Появление ребенка почти не сказывается на материальном положении семьи (так как традиционное хозяйство тяготеет к натуральности) и достаточно слабо – на потреблении продуктов питания. Уже с четырех-пяти лет ребенок может выполнять ряд работ, простых, но необходимых для нормального существования хозяйства: выпас скота, уборка помещений, валяние шерсти и т.п. Таким образом, ребенок заменяет наемного работника, затраты на которого превышают стоимость содержания ребенка в несколько раз. Вырастая, ребенок берет на себя все больший объем работ, способствуя процветанию хозяйства. Несколько упрощая, можно сказать, что каждый ребенок в патриархальной традиционной семье может рассматриваться как практически бесплатная рабочая сила. Соответственно, рост семьи означает рост числа работников, то есть увеличение зажиточности хозяйства.
Демографическая динамика фазы носит (при отсутствии пространственных ограничений[5]) экспоненциальный характер. Эффективное, с учетом детской смертности, число детей в крестьянской семье составляет 4-5 человек, что соответствует годовому приросту населения до 6% и даже до 10% в год[6].
Как только возникают реальные товарно-денежные отношения и возможность тратить деньги, ребенок из подспорья в производстве, бесплатного наемного работника, превращается в обузу. В индустриальной фазе демографический кризис выступает с беспощадной остротой: рождение детей не только не выгодно индивидуальной семье, но и прямо приводит к ее непосредственному обнищанию.
"Невыгодность детей" проявляется тем сильнее, чем более развиты товарно-денежные отношения и индустриальная фаза в целом, и чем выше изначальный доход семьи. В рамках наиболее простой модели рождение первого ребенка отбрасывает семью к границе "своего" исходного имущественного класса, рождение второго – переводит в более низкий класс. Как правило, при трех детях или еще большем их количестве происходит деклассирование семьи.
Необходимо иметь в виду, что затраты на развитие, воспитание и образование ребенка в индустриальной фазе очень велики, и период детства продолжается до 16, 18 и даже 23 лет. Если учесть, что между 18 и 23 годами молодые люди создают собственные семьи, становится понятно, что родители не получают никакой непосредственной отдачи на свой огромный "вложенный капитал".
В результате демография индустриальной фазы определяется "точкой равновесия" двух противоположных императивов: биологического (инстинкт продолжения рода) и экономико-социального (инстинкт социального выживания). Опыт и моделирование показывают, что это равновесие наступает при среднем значении детей в семье между показателями "один" и "два". В современной индустриальной России он близок к единице и нигде не поднимается выше значения 1,2. Такой показатель соответствует сокращению титульного индустриального населения на 0,7% в год в линеаризованной модели, и на 3-5% в год в модели, учитывающей старение населения и соответствующее повышение смертности.
– 2 -
Литургийно простая демография Д.Форрестера с экспоненциальным ростом и перспективой кризиса перенаселенности заменяется совсем другой моделью, в котором увеличивается население традиционной Периферии, а в индустриальной Ойкумены идет совершенно противоположный процесс демографической деградации.
Понятно, что такая ситуация не может быть устойчивой. Следовательно, модель должна учитывать антропоток[7] направленный из областей с преобладанием традиционного хозяйства в индустриальные регионы. Тогда фазовая структура региона (и, тем самым, его демографическая статистика) определяется масштабом антропотока, скоростью социокультурной переработки[8], темпами роста/деградации населения соответственно в традиционной/индустриальной фазах развития. Вместо статического равновесия рождаемости и смертности в модели "пределов роста" получаем динамический фазовый баланс.
Преобладание традиционной фазы приводит к тому, что индустриальное производство не успевает ассимилировать поступающие кадры. Так создаются огромные индустриальные застройки (городами они, разумеется, не являются) с крайне низким жизненным уровнем и незначительным развитием индустрии: Бангладеш, в меньшей степени Бразилия, Пакистан, Нигерия. Нехватка традиционной фазы приводит к сильнейшей концентрации населения в индустриальных центрах и возникновению вокруг них "антропологических пустынь"[9].
Итак, фазовый демографический анализ приводит к иным выводам, нежели экспоненциальная гипотеза "мировой динамики". Прежде всего, становится понятно, что численность населения не может расти беспредельно. Индустриальная фаза развития сама по себе понижает численность населения: в исходной модели Д.Форрестера должна, как минимум, присутствовать отрицательная обратная связь между рождаемостью и фондами. Далее, оказывается, что рождаемость не является гладкой функцией своих аргументов: при изменении фазы развития она меняется скачкообразно, поэтому об изменении рождаемости на 30% при росте качества жизни в пять раз не может быть и речи.
"Фазовая модель" содержит две бифуркации. Во-первых, теоретически мыслимо полное перерождение традиционной фазы в индустриальную. В этом случае общество целиком попадает под действие теоремы о демографической деградации и, видимо, постепенно вымирает. Однако длительность такого процесса заведомо выходит за "область определения" исходной модели.
Во-вторых, возможно разрушение и деградация индустриальной фазы. Это вызовет быстрый рост смертности (отсутствие лекарств, нехватка продовольствия), после чего традиционные общества перейдут к апробированным формам контроля численности населения.
Этот вариант является катастрофическим, но падение численности населения начинается много раньше "предельных цифр", полученных "Римским клубом".
– 3 -
В последние годы появились исследования, указывающие, что фазовый подход, хотя он и значительно точнее уравнений, используемых в "Мировой динамике", также содержит принципиальную ошибку. Дело в том, что в действительности демографическая динамика описывается не дифференциальными уравнениями, а уравнениями в конечных разностях: поколения дискретны.
Это обстоятельство было, конечно, хорошо известно, но до недавнего времени считалось, что различие между непрерывной и дискретной демографическими моделями не носит принципиального характера. При небольших значениях времени они практически совпадают. Однако когда было проведено исследование асимптотики, оказалось, что при некоторых значениях параметров дискретная модель начинает вести себя хаотически: численность населения, казалось бы, установившаяся на определенном уровне, внезапно начинает резко и совершенно непредсказуемо меняться[10]. Есть основания полагать, что такое поведение отражает какие-то стороны действительности, а не является артефактом модели. Если это так, то "точки равновесия" в модели Д.Форрестера не существует вообще, а в модели фазового баланса равновесие является нестабильным. Перефразируя начало предыдущего письма: демография человека не только сложнее, чем мы ее себе представляем, но и сложнее, чем мы ее можем себе представить.
Телецкое озеро, Алтай, 7 июля 2002 года
[1] 1901 г. – 16,6 млн., 1947 г. – 46,5 млн., 1971г. – 65,5 млн., 1992 г. – 117 млн.1999 г. – 146,5 млн., 2001 г. – 148, 0 млн. человек, линеаризованный рост составляет 7,9% в год.
[2] СПИД и другие ретроинфекции, рак, если считать его инфекционным заболеванием с чрезвычайно низкой заразностью (как, видимо, полагал И.Ефремов). В этом случае рост числа раковых заболеваний должен коррелировать с плотностью населения, что похоже на правду. Другой вопрос, что с этой плотностью коррелирует и загрязнение среды так называемыми канцерогенами".
[3] Уравнения Вольтерра-Лотки.
[4] Фазы развития маркируют различные типы связей между человеческим обществом и объемлющим биогеоценозом. С практической точки зрения фазы различаются характером взаимодействия человечества с окружающей средой, иными словами, местом Homo Sapiens в трофической пирамиде и способом присвоения пищевого ресурса.
[5] Если такие ограничения есть, традиционное общество вводит строжайший контроль над рождаемостью. В Японии вплоть до последних десятилетий XIX столетия в некоторых областях убивали новорожденных девочек, а старики, не способные работать, принуждались к самоубийству. Эти жесткие меры стабилизировали численность населения.
[6] В линейном приближении число детей в семье связана Антропоток: проблематизация понятия
Переслегин Сергей Борисович,
cоциолог, критик, историк, публицист, эксперт исследовательской группы "Конструирование будущего" (Санкт-Петербург).
1. Как Вы относитесь к понятию "антропоток"?
Моя первоначальная реакция была, скорее, ехидно-отрицательной, но со временем я убедился, что термин очень удачен. Сейчас я широко использую его в собственных публикациях (со ссылкой на С.Н. Градировского).
Вносит ли это понятие новый смысл по отношению к принятым в науке понятиям "миграция", "перемещение людей"?
Разумеется. Антропоток в наиболее широком смысле этого понятия есть изменение любого параметра, значимого для исследователя. Например, старение населения или повышение его образовательного потенциала. Я, обычно, понимаю антропоток несколько уже – как перенос идентичности. Но и в этом узком определении антропоток не сводится к миграциям (смотри, например, христианизацию Римской Империи). То есть понятие миграции есть частный случай антропотока. Замечу в связи с этим, что революционные социальные изменения всегда сопровождаются антропотоками, но далеко не всегда соответствующими по масштабу миграциями.
Какие виды управленческой деятельности должна, на Ваш взгляд, использовать политика по управлению антропотоками?
Конструирование антропотоков. Конструирование контекста естественных антроптоков.
2. В какой мере правильно организуемая и осуществляемая миграционная политика может представлять ресурс для развития государства?
Практически, у индустриального государства нет другого ресурса для поддержания численности своего населения. Необходимо также иметь в виду, что миграции с обобщенного геоэкономического Юга и Востока, как правило, несут с собой новую пассионарность, а миграции на обобщенный Запад создают новые связности. Более того, даже "неправильно организуемая" миграция, лучше чем запретительные меры. Миграционные потоки есть дыхание нации.
3. Каково, по Вашему мнению, должно быть оптимальное направление российской миграционной политики? К какому варианту она должна тяготеть – либеральному (ориентированному на поощрение миграции), консервативному (ориентированному на сдерживание миграции), стабилизационному (направленному на поддержание миграционного притока на определенном уровне)?
К максимально либеральному варианту, предусматривающему развитие как иммиграции, так и эмиграции, работу в рамке "Русского Мiра", институт двойного гражданства.
4. Нужно ли учитывать при разработке миграционного законодательства и планировании миграционной политики идентичность принимающей страны?
Вопрос непонятен. Если можно ее отрефлектировать и учесть, то, конечно, да.
Может ли считаться одной из приоритетных целей данной политики сохранение социокультурного ядра страны?
Я не знаю (пока), что такое социокультурное ядро. Интуитивный ответ, "да".
Как Вы относитесь к перспективе формирования вокруг российского государства особого геокультурного мира по типу британского Содружества наций?
Это – очевидная задача, которую нужно решать. И как можно быстрее.с рождаемостью простой формулой: r =(n/2T)100%, где r – рождаемость (отношение числа родившихся детей к численности населения, выраженное в процентах), n – среднее число детей в семье, T – средняя продолжительность репродуктивного периода жизни женщины. Для традиционной фазы n принимаем за 4,5; T считаем равным 30 лет. Тогда характерная рождаемость составляет 7.5%, а прирост населения (при смертности 2,4%) – 5,1%.
[7] Термин введен С.Градировским. См. www.antropotok.archipelag.ru. Вообще говоря, антропоток не сводится только к миграциям и включает также перенос идентичностей без непосредственного перемещения людей.
[8] Речь идет, разумеется, о переработке "традиционного" кадрового сырья в индустриальных работников.
[9] Тип территории, возникающей вследствие ухода человека с ранее освоенных им земель. Заметим, что в России, да и в некоторых государствах Европы антропопустыни являются гораздо более насущной проблемой, нежели загрязнение среды.
[10] М.Н.Либенсон, ГОИ, Санкт-Петербург. Частное сообщение на Второй междисциплинарной конференции СПб Союза Ученых 10 -12 апреля 2002 г.
Антропоток: проблематизация понятия
Переслегин Сергей Борисович,
cоциолог, критик, историк, публицист, эксперт исследовательской группы "Конструирование будущего" (Санкт-Петербург).
1. Как Вы относитесь к понятию "антропоток"?
Моя первоначальная реакция была, скорее, ехидно-отрицательной, но со временем я убедился, что термин очень удачен. Сейчас я широко использую его в собственных публикациях (со ссылкой на С.Н. Градировского).
Вносит ли это понятие новый смысл по отношению к принятым в науке понятиям "миграция", "перемещение людей"?
Разумеется. Антропоток в наиболее широком смысле этого понятия есть изменение любого параметра, значимого для исследователя. Например, старение населения или повышение его образовательного потенциала. Я, обычно, понимаю антропоток несколько уже – как перенос идентичности. Но и в этом узком определении антропоток не сводится к миграциям (смотри, например, христианизацию Римской Империи). То есть понятие миграции есть частный случай антропотока. Замечу в связи с этим, что революционные социальные изменения всегда сопровождаются антропотоками, но далеко не всегда соответствующими по масштабу миграциями.
Какие виды управленческой деятельности должна, на Ваш взгляд, использовать политика по управлению антропотоками?
Конструирование антропотоков. Конструирование контекста естественных антроптоков.
2. В какой мере правильно организуемая и осуществляемая миграционная политика может представлять ресурс для развития государства?
Практически, у индустриального государства нет другого ресурса для поддержания численности своего населения. Необходимо также иметь в виду, что миграции с обобщенного геоэкономического Юга и Востока, как правило, несут с собой новую пассионарность, а миграции на обобщенный Запад создают новые связности. Более того, даже "неправильно организуемая" миграция, лучше чем запретительные меры. Миграционные потоки есть дыхание нации.
3. Каково, по Вашему мнению, должно быть оптимальное направление российской миграционной политики? К какому варианту она должна тяготеть – либеральному (ориентированному на поощрение миграции), консервативному (ориентированному на сдерживание миграции), стабилизационному (направленному на поддержание миграционного притока на определенном уровне)?
К максимально либеральному варианту, предусматривающему развитие как иммиграции, так и эмиграции, работу в рамке "Русского Мiра", институт двойного гражданства.
4. Нужно ли учитывать при разработке миграционного законодательства и планировании миграционной политики идентичность принимающей страны?
Вопрос непонятен. Если можно ее отрефлектировать и учесть, то, конечно, да.
Может ли считаться одной из приоритетных целей данной политики сохранение социокультурного ядра страны?
Я не знаю (пока), что такое социокультурное ядро. Интуитивный ответ, "да".
Как Вы относитесь к перспективе формирования вокруг российского государства особого геокультурного мира по типу британского Содружества наций?
Это – очевидная задача, которую нужно решать. И как можно быстрее.
Андрей Столяров, Сергей Переслегин
В защиту тени
Нынешняя российская экономика полна загадок. Не будем касаться сейчас наиболее сенсационных из них – тех, которые прежде всего будоражат общественное внимание: загадок быстрого обогащения, итогом которого стало возникновение множества «русских миллионеров», загадок крупных аукционов, загадок перемещения громадных денежных средств в зарубежные страны. Это – тайны не столько экономики, сколько политики. Их анализом будут заниматься историки, основываясь, вероятно, на материалах ныне скрытых архивов.
Однако существуют тайны гораздо менее очевидные, тайны, не бросающиеся в глаза и не находящиеся в фокусе прессы, тайны, о которых мало кто даже подозревает, но касающиеся зато глубинных закономерностей жизни и деятельности современного общества. Раскрытие этих тайн не породит череду громких судебных процессов, по результатам своим почти всегда являющихся деструктивными, но оно способно обозначить те внутренние резервы, которыми сейчас располагает Россия. Оно способно продемонстрировать реальный исторический вектор развития, скрытый от современников, и сопоставить его с тенденциями, только еще начинающими проявлять себя в постиндустриальной эпохе.
Эти тайны, на наш взгляд, гораздо важнее.
Суть дела заключается в следующем.
Классическая рыночная экономика принципиально не способна погасить автоколебания системы после мгновенного и сильного вывода этой системы из равновесия. Экономическая катастрофа (дефолт) 18 августа 1998 г. носила глобальный характер: прежде всего была уничтожена громадная «пирамида» ГКО (государственных краткосрочных обязательств), составляющая основу финансовой «пищевой цепи»: деньги, которые вкладчик нес мелкой кампании, та – крупной фирме, последняя – в банк, а он, в свою очередь, – в банк рангом выше, в конечном итоге всегда оказывались вложенными опять-таки в ГКО, как максимально ликвидный, обеспечивающий их оборот, краткосрочный и среднесрочный актив. «Замораживание ГКО», объявленное правительством С. Кириенко, обязано было обернуться мгновенным кризисом всей банковской системы страны и вылиться в нарастающую лавину банкротств и общий распад финансового оборота России. Такова, по крайней мере, была в те дни точка зрения работников крупных и средних банков, специалистов в области финансовой сферы. Преобладало мнение, что это конец и что от такой катастрофы Россия, скорее всего, уже не оправится.
Общий кризис ликвидности совпал с острым кризисом доверия всех ко всем: если уж государство не платит по своим обязательствам, то чего можно требовать от простых физических и юридических лиц? Им уже сам бог велел никому ничего не платить. А кризис доверия, в свою очередь, привел к вполне прогнозируемой взрывной инфляции «третьего типа», когда спрос на валюту увеличивается пропорционально ее цене, то есть включается на полную мощность уже не рыночный, а антирыночный, скорее психологический, механизм. И вот здесь обнаруживается первая тайна.
Инфляция «третьего типа» должна была поднять цену доллара по крайней мере в раз десять, однако вопреки всем прогнозам он вырос «только» в четыре раза. После этого взрывная энергия «долларового цунами» иссякла, и инфляционный процесс вернулся в рамки обычных параметров.
Впрочем, для полного разорения российских граждан и коллапса платежеспособного спроса на рынке должно было с избытком хватить и этого. Достаточно вспомнить, что цены на товары первой необходимости при сохранении той же зарплаты выросли за несколько дней тоже в четыре-пять раз. Теоретически следовало ожидать, что покупаться в ближайшие месяцы будут только продукты питания, кое-какие необходимые медикаменты и сигареты. Остальная же продукция осядет невостребованной на складах, что обратным ударом приведет к параличу как легкой, так и тяжелой промышленности.
Однако в действительности ничего подобного не случилось. Более того, реакция социума на «дефолт» была просто парадоксальной. Произошло, скорее, оздоровление ситуации, нежели прогнозируемый по аналогии с Мексикой и Индонезией социальный взрыв. Во всяком случае, баррикады на улицах и проспектах столицы не выросли, продовольственных магазинов в крупных городах и промышленных центрах никто не громил, многочисленные толпы не собирались на Красной площади и не требовали отставки правительства и президента. Более того, социальная дисциплина даже несколько стабилизировалась: прекратились забастовки и акции гражданского неповиновения, население перестало выходить на рельсы, останавливая поезда, и – что кажется уж вовсе невероятным – увеличилось заполнение театров и концертных залов.
Далее восстановление первичного уровня жизни, если судить об этом по спросу на книги, вычислительную технику, электронику, элитные пищевые продукты, по посещаемости ресторанов и дорогих мест развлечений, произошло удивительно быстро и заняло, по разным оценкам, от трех месяцев до полугода.
Официальные показатели экономического возрождения были, конечно, значительно ниже, но едва ли кто-нибудь, кроме правительства, обращал на это внимание.
То есть, перед нами – проявление некоего особого экономического (социально-экономического) механизма, вероятно, способного вывести социум из кризисного состояния. Этот механизм, очевидно, не носит рыночного характера, так как весь опыт истории показывает, что рынок не способен подавить инфляционные процессы «третьего типа». Но он точно так же не связан ни с плановым хозяйством, которое к моменту дефолта было полностью демонтировано, ни с государственными методами регулирования экономики, которых в данном случае просто не было.
Исторический анализ позволяет привести еще ряд примеров такого рода, однако не будем сейчас останавливаться на этом слишком подробно. Важен вывод: подобный экономический механизм существует, он никем не создан и никем сознательно не управляется. Включается он, по-видимому, самопроизвольно и выключается также – когда критическое состояние социума преодолено. Его возможности, тем не менее, велики: без всяких чрезвычайных усилий глобальная экономическая катастрофа превращается в кризис, окрашенный скорей позитивно.
Вот – действительная загадка, ответ на которую много значит как для России, так и для всего мира.
Не меньшую тайну, если судить беспристрастно, представляет собой и современная экономика США.
Правда, здесь дело обстоит несколько иначе.
Государственный бюджет ничем не отличается от семейного. Доходная часть его определяется тем, как человек работает (для страны – это уровень производительности труда), а расходная часть состоит из «необходимых затрат», «затрат желательных» и – уже в незначительной степени – «затрат на отдых и развлечения». Остаток, если он есть, идет в фонд накопления. Тратить больше, чем зарабатываешь, можно, лишь взяв кредит, что в перспективе всегда чревато банкротством. Для государства, правда, существует возможность «нарисовать» лишние деньги, то есть их напечатать, что однако приводит к скачку инфляции – к тому же банкротству только в больших масштабах. Ну, есть еще доходы от международной торговли и от торговли сырьем, за счет которой обычно развертывается начальная экономика. Однако невосполнимые ресурсы рано или поздно заканчиваются, а торговый баланс при международном торговом обмене опять-таки определяется производительностью труда.
Короче, экономического «вечного двигателя» в природе не существует.
Правда, принято полагать, что государственная валюта обеспечивается «всем достоянием нации». Вместе с тем, кто и когда видел или подсчитывал это мифическое достояние? Наверное, только в приключенческих фильмах о Джеймсе Бонде можно всерьез утверждать, что в подвалах Форт Нокса действительно лежат пронумерованные золотые слитки. Современные финансы – это вовсе не золото, которое ныне играет роль лишь вспомогательного инструмента. Современные государственные финансы – это прежде всего динамическая категория, устойчивая только при равновесии производства и потребления. И вот это равновесие в экономике США давно и необратимо нарушено.
Производительность труда в Соединенных Штатах заведомо уступает японской, держащей сейчас пальму первенства, и, по крайней мере, не превосходит нынешнюю западноевропейскую. Так что уровень государственных доходов на душу населения в США и, скажем, в Великобритании (или другой высоко развитой европейской стране) должен быть примерно сравним – каковым он в действительности и является. Зато с государственными расходами дело обстоит совершенно иначе.
Флот США отвечает требованиям так называемого «мультидержавного стандарта»: он превосходит флота всех остальных развитых государств вместе взятые. Только одних ядерных авианосцев у США девять штук – с полными авиагруппами, с системой базирования во всему миру, с высоко оплачиваемыми наемными экипажами. Причем характерно, что последняя серия из пяти таких кораблей строилась, если можно так выразиться, «в пустоту», строилась уже после распада СССР, строилась, когда стало ясно, что реального боевого применения этим авианосцам в ближайшем будущем не найдется. Строили, потому что были «лишние деньги». Строили, чтобы продемонстрировать всему миру растущую боевую мощь новой империи. И по масштабу затрат – с учетом технического и экономического прогресса – такая гонка вооружений сопоставима с известной «дредноутной гонкой» начала прошлого века. Однако «дредноутная гонка», в которой участвовало тогда большинство развитых западных стран, была обусловлена хотя бы наличием реальных противников: австро-германского блока с одной стороны и англо-французского блока – с другой. И вместе с тем, как это сейчас уже более-менее очевидно, она привела к разорению и упадку громадной Британской империи.
Кроме надводного флота американцы полностью переоснащают подводный флот, и он тоже становится сопоставимым с суммарным подводным флотом лидирующих держав. Одновременно авиация США переходит на новые типы боевых самолетов, созданных по стеллс-технологии, и уже приступает к развертыванию качественно новой системы ПРО. Резко усиливается техническое обеспечение «классических» сухопутных сил, и растут количественно и качественно «силы быстрого реагирования». Затраты же на содержание громоздких спецслужб США вообще превосходят любые мыслимые пределы. Все это требует колоссальных денег, которые изымаются из экономики страны, и, – учитывая высокий уровень жизни в Соединенных Штатах, – заметной доли оплаты труда в общем объеме расходов.
Однако только военными тратами дело не ограничивается. Соединенные Штаты также несут громадное бремя расходов по освоению космоса. Здесь и «шаттлы», каждый запуск которых обходится в 500 млн. долларов, и беспилотные аппараты для дальней разведки, и масштабное наземное обеспечение, и чрезвычайно затратная орбитальная станция «Альфа». А президент Клинтон даже говорил что-то американским трудящимся насчет планируемой экспедиции на Марс.
Кроме того, в США весьма дорогое и, если верить исследованиям ЮНЕСКО, исключительно не эффективное школьное образование. Не случайно там так высоко ценятся российские специалисты. Кто-нибудь подсчитывал доллары, проваливающиеся в эту финансовую трясину?
И, наконец, самый поразительный факт. Бензин в Америке – почти в два раза дешевле, чем в большинстве западноевропейских стран. И это при том, что привозная нефть стоит здесь примерно столько же, а переработка ее – чуть выше, поскольку сказывается все тот же чуть более высокий уровень жизни. Та же часть нефти, которую США добывают на своей территории, превосходит по ценам (и по тем же причинам) нефть привозную. Вот великая экономическая загадка: сырая нефть в США дороже, чем в других развитых странах, переработка – тоже, свое сырье не слишком рентабельно, а вот очищенный товарный бензин оказывается гораздо дешевле.
Заметим, кстати, что дешевый бензин Соединенным Штатам необходим, поскольку вся их территориальная связность основана на автомобильном транспорте. Но ведь даже страны-экспортеры нефти, как правило, разорялись, если пытались поддерживать у себя цены на топливо ниже, чем мировые. Пример СССР здесь достаточно показателен.
Сверх того, в США чрезвычайно высокие и совершенно непроизводительные расходы на медицинское обслуживание населения, на его страхование и на поддержание безбедного существования всякого рода «паразитических» страт: юристов, психоаналитиков, безработных. А если еще учесть раздутость американской администрации, дублирующей на уровне Штатов и Федерации все основные органы управления, то нельзя не признать вполне очевидный факт: непроизводительные расходы в Соединенных Штатах выше всяких разумных пределов. Такая экономика не может существовать даже в принципе, и тем не менее она существует, более того – представляет собой одну из самых мощных мировых экономик.
Вот – вторая историческая загадка, ответ на которую, вероятно, тоже многое означает для человечества.
Свободный рынок как стихийная сила, регулирующая экономику, образовался вовсе не в древности, когда великие деспотии Востока и Юга – Древний Шумер, Древний Египет, Древний Китай, Древний Вавилон и другие – самым тираническим образом регламентировали не только хозяйственную, но и бытовую деятельность человека. В этих великих цивилизациях у человека в принципе не было ничего своего: и земля, которую он обрабатывал, и результаты его труда, и его дом, и он сам принадлежали государству в лице обожествленного правителя.
Подлинно свободный рынок в глубокой древности возникнуть не мог, потому что тогда государству пришлось бы торговать самому с собой.
Подлинно свободные рыночные отношения начали по-настоящему возникать только с появлением демократии: сначала в Греции, а потом – в воспринявшей эллинизм Римской империи. Не случайно обе эти страны сразу же выделились среди других древних народов.
Однако собственно рынок – то, что мы сейчас под ним понимаем, – образовался лишь после распада Католического мира в Европе, в результате религиозных войн, вызванных движением Реформации, в результате духовного освобождения человека, названного Возрождением. Протестантское мировоззрение, которое отрицало как церковь, регламентирующую повседневную жизнь, так и цеховые структуры, регламентирующие, а в действительности уже давно сковывающие экономику, очистило поле деятельности для социальных пассионариев. Впервые в истории человечества образовалось пространство индивидуальной свободы, где человек мог почти без препятствий реализовать практически любые свои намерения. Это был колоссальный толчок прогресса, открывший дорогу Новому времени. Это был решающий мировоззренческий поворот от государственных интересов к интересам личности. С этого момента европейская цивилизация перешла к стремительному технологическому развитию и начала заметно опережать «застывшие» этнические культуры Востока и Юга.
Наиболее благоприятные условия для такого развития сложились на Северо-Американском континенте. В отличие от Европы, где даже после образования мощного Протестантского мира, человек был все равно погружен в незыблемые традиции прошлого, которые форматировали, а, в сущности, и законодательно, и психологически ограничивали его жизнедеятельность, первые поселенцы на пустынных землях Америки оказывались людьми «без корней», людьми, фактически, «без законов», людьми в новом мире, который даже еще не был ими назван. Здесь все нужно было начинать заново: устанавливать правила, по которым им придется существовать, создавать и организовывать власть, пекущуюся о них, а не о своих интересах, строить дома, молиться, растить детей, зарабатывать деньги. Меньше рассуждать – больше действовать, меньше мечтать – больше предсказывать, меньше верить – зато больше знать.
Благодаря изоляции от Европы, Америка обрела групповую солидарность в борьбе за свое величие и процветание. Люди, избавленные от тягот традиционных социальных программ, наделенные огромной землей и необыкновенной свободой, создали на слабо заселенном материке форму цивилизации, основанную только на двух экзистенциальных базисах: эрзаце религии, способствующем необходимости выжить, и необходимости выжить, способствующей эрзацу религии. Обременительные комплексы европейской культуры их больше не мучили. Американцы уехали с древней земли, где жил бог, в землю обетованную, где бога как такового еще не было. Католицизм Европы мог вызывать любые нарекания в доктринальной жестокости, но он породил Боттичелли и Микеланджело, Рафаэля и Тинторетто, блестящую литературу и гениальную музыку, он породил величественную архитектуру, даже у атеистов вызывающую преклонение перед богом. Культура Европы существовала в сомнениях и противоречиях, в сублимации страха, в медленном философском осознании реального и ирреального. Она вдохновляла человека на великие творческие свершения, но она же и обессиливала его, ставя в иерархии ценностей ту жизнь выше этой. Культура Америки же родилась как прикладная необходимость первооткрывателей, только как ремесло, а не как экстатическое служение непостигаемой вечности. Подобно древним художникам, создавшим наскальную живопись во имя удачной охоты, творцы Американского континента смогли создать, в основном, только массовую культуру, культуру, потребляемую, а не сопереживаемую, культуру конкретного результата, а не обманчивых и бесплодных мечтаний. Первопоселенцы Америки не просто заменили землю с корнями предков на пустынные и безымянные территории, не обладающие для них никаким «внутренним содержанием», но и небо с сияющим Иисусом – на холодный, рассудочный космос, который управляется прагматичным богом, приветствующим лишь деятельность и здравый смысл. Искусство было почти полностью замещено технологиями, экзистенция – товарным, то есть продаваемым, результатом труда.
Аналогичным образом строилась и первоначальная американская экономика. Она исходила не из традиций, которые были порождены сомнительными трансцендентными смыслами, практически не переводимыми в сферу материальных благ, а из вещественной пользы, определяемой, прежде всего, земными потребностями человека. Это была действительно «новая» экономика, и темпы роста ее ограничивались лишь темпом человеческой жизни. Отсутствие накладных, «духовных» и «социальных», расходов сделало ее одной из самых производительных экономик мира, а наличие громадных неосвоенных территорий позволило ей развиваться свободно, то есть наиболее естественным образом. Вероятно, ранее ни одна экономика мира не находилась в таких благоприятных условиях, и, вероятно, более никогда история не ставила подобный эксперимент, овеществивший экономическую свободу в форме прогресса. В результате возникла огромная Северо-Американская цивилизация, по своей технологической мощи превосходящая целые континенты. В этом, несомненно, заслуга именно рыночной экономики, впервые получившей возможность самой определять ход развития.
По аналогии с быстро растущими камбиальными клетками высших растений, из которых путем дальнейшей специализации образуются затем соответствующие тканевые системы, мы можем назвать такой тип экономики «камбиальным» и с достаточной уверенностью предположить, что именно «камбиальная», то есть по-настоящему свободная экономика представляет собой источник всех «специализированных» экономик мира. И «плановая экономика» СССР, где ни о каких свободах даже не помышляли, и «регулируемая экономика» современных западных стран, и «государственная экономика» Китая или Северной Кореи являются лишь производными от экономики «камбиальной». Разница заключена только в специализации камбиальных структур, каковая, по-видимому, и определяет конечное состояние национального хозяйствования. Все экономики, по сути, едины. Их отличия созданы лишь культурой – как регулятором первичных экономических отношений. Проще говоря, каково национальное самосознание данного государства, какой тип культуры и фундаментального знания ему исторически соответствует, какую конфигурацию психики оно в тот или иной период порождает, таковой и будет в конечном счете его экономика.
Итак, формат экономики определяется типом культуры. Американская массовая культура, ориентированная на потребление, идеально соответствовала стихийно сложившемуся в ранний период истории США «камбиальному состоянию» экономики. Она не ставила практически никаких ограничений хозяйственной деятельности человека, и «чувство собственности» – животный инстинкт агрессии, переведенный в экономические координаты – мог быть реализован здесь целиком и полностью. Именно эта экономическая свобода, сопряженная со свободами политическими и духовными, и привлекала в Америку такое количество иммигрантов.
Однако подобная свобода существования имеет и обратную сторону. Всякая неравновесная, стихийно развивающаяся система испытывает неизбежное структурирование, которое пытается перевести ее в стабильную форму. Она начинает постепенно дифференцироваться внутри себя, приобретает гетерогенность и устойчивые функциональные связи между различными своими частями. Эта закономерность является отражением фундаментальной особенности развития, именно движения от простого к сложному. Причем, если эта структуризация не конвергируется оператором с некоего более высокого функционального уровня – богом, например, или самим человеком (в данном случае это не важно) – то она приобретает тоже стихийный, как правило, диспропорциональный характер.
Первичная структуризация «камбиальной экономики» США также происходила в значительной мере стихийно. Одни ее части были регламентированы целиком, так что дальнейшее их развитие было уже невозможно без ломки существующих юридических норм, другие оставались абсолютно свободными и развивались без всякого соответствия с первыми, третьи же были регламентированы лишь частично, но таким странным образом, который противоречил и «структурному», и «свободному» состояниям.
Наконец, дело зашло так далеко, что различные экономические образования начали разрушительно «втискиваться» друг в друга, и тогда разразился Великий экономический кризис 1929 – 1933 гг. Промышленное производство в Соединенных Штатах сократилось в этот период почти в два раза, а количество безработных только по официальной статистике достигло 14 млн. человек.
Мировая депрессия 1929 – 1933 гг. ясно продемонстрировала, что «камбиальная экономика», то есть экономика абсолютно свободная, экономика, развивающаяся стихийно, может регулировать самое себя только одним-единственным, катастрофическим образом – разрушая не только уродливые структуры, мешающие развитию, но и, фактически, весь сопровождающий их социум.
С этого момента начались попытки сознательного регулирования экономики, попытки создания такого постоянно действующего мета-оператора в лице, например, государства, который мог бы и согласовывать специализирующиеся экономические структуры, и в значительной степени направлять стихию «свободного рынка». И теорию Дж. М. Кейнса, который впервые оценил роль субъективного фактора в развитии экономических отношений, и теорию «рациональных ожиданий» М. Фридмена, основанную на разности информационных потоков между субъектами экономики, и современную практику «таргетирования» (то есть, установление целевых ориентиров общей денежной массы), и «рейганомику», и «тетчеризм» можно рассматривать именно как разного рода попытки «договориться с камбием». Нельзя сказать, что такие попытки были полностью безуспешными. Напротив, и в Европе, и в США они способствовали значительной стабилизации рыночного развития. Они обозначили некоторые экономические «приоритеты устойчивости» и создали механизм компенсации экстремальных рыночных дисбалансов. Иными словами возник тот тип экономики, который принято называть «либеральной». Эта «либеральная экономика» преобладает сейчас практически во всех развитых западных странах, и именно она, вероятно, и обеспечивает технологическое преимущество Запада перед цивилизациями Востока и Юга.
Однако у либеральной экономики есть одна существенная особенность. Дело в том, что независимые параметры, образующие ее функциональную сущность: собственно потребление, производство средств потребления и производство средств производства – не могут быть сбалансированы одновременно. Расширение производства, освоение новых промышленных территорий, внедрение инноваций (новых видов товаров и форм услуг) неизбежно требует предварительных капиталовложений: деятельность, которая может принести прибыль лишь в перспективе (а может, кстати, и не принести), должна быть оплачена уже сейчас. В «либеральном формате» товар приобретает стоимость раньше, чем полезность. Это означает, что либеральная экономика просто обречена быть кредитной. Рост промышленного производства не может превышать ставки рефинансирования. Это означает также ее принципиально инфляционный характер: всякое развитие здесь приводит к возрастанию совокупной денежной массы, а она, в свою очередь, требует реального товарного обеспечения. То есть, либеральная экономика в принципе нестабильна. Она либо коллапсирует, что приводит к депрессии или кризису, либо должна экспоненциально расти, вовлекая в себя все больше сырьевых территорий и рынков сбыта. «Инфляционный зазор» покрывается за счет освоения нового экономического пространства и поэтому либеральная экономика может существовать исключительно в форме экспансии.
Вторая мировая война была не только противостоянием двух принципиально не совместимых социальных систем: демократической и тоталитарной, она еще обусловила и слияние множества самостоятельных регионов в единый индустриальный рынок. Нынешняя глобализация, осуществляемая Западом, прежде всего – США, преследует те же цели: ввести единые правила производства и потребления во всем мировом пространстве.
Фактически, это – попытка продлить агонию западной экономики.
В значительной мере огосударствив «камбий» (свободную рыночную стихию), а также армировав ее вертикалями транснациональных корпоративных структур, либеральная экономика может развиваться теперь только за счет агрессии, и вся мощь ее в последние годы отдана достижению именно этой цели. Однако пределы самой мировой экономики достаточно ограничены, и нарастающая экспансия, отразившись от реальных планетарных границ, образовывает в настоящее время нечто вроде «стоячей волны». Инфинитное движение становится полностью завершенным, экспоненциальное развитие превращается в синусоиду, свидетельствующую о тотальном кризисе. Те силы, которые раньше придавали либеральной экономике пассионарность, теперь эту экономику разрушают.
Плановое социалистическое хозяйство, существовавшее в СССР, представляло собой следующую за «либеральной моделью» попытку создать работающий мета-экономический регулятор. Сутью ее являлось полное огосударствление рынка, по крайней мере в пределах «мира социализма», и тотальный контроль плановых органов за экономической, в том числе бытовой (потребительской), деятельностью человека. Таким образом «стихийность», свойственная «камбиальной составляющей» экономики, исключалась как факт, а «экономическое бессознательное» самыми жесткими средствами приводилось в соответствие с «научной моделью».
Подобная экономика не могла реально существовать по вполне очевидным причинам.
Во-первых, характерное время получения исходной экономической информации для построения «хозяйственной матрицы», то есть действенного и разумного «плана», соответствующего реальности, было здесь много больше, чем время, отпущенное для принятия нужных решений. «Сознательное» всегда работает медленнее «инстинктивного», и социалистический план неизменно опаздывал по отношению к стихийно возникающим явлениям в экономике.
Во-вторых, размерность системы уравнений, требующихся для внятной экономической аналитики «бессознательного», была слишком уж велика, чтобы ее можно было решить вычислительными средствами того времени. Даже современные компьютерные системы, обрабатывающие в секунду невероятное количество единиц информации, не в состоянии точно исчислить и вывести результирующую всех стихийных процессов, образующихся в экономике. Возможно, эта задача даже в принципе невыполнима. А уж что говорить о техническом оснащении «зрелого социализма». Безумная попытка исчислить сразу всю картину хозяйства привела лишь к патологическому разрастанию учитывающих и контролирующих инстанций. Это тяжелым бременем ложилось на экономику и делало ее еще более громоздкой и неэффективной. Идея социалистического планирования опережала эпоху.
В-третьих, данные «на вводе» в систему были, как правило, ненадежны. В худшем случае значительная их часть была либо заведомо ложной, либо отсутствовала вообще, поскольку в экономике есть зоны, «непрозрачные» для человека, но даже при самой тщательной подготовке исходных данных погрешность требуемых параметров все равно была достаточно велика, чтобы «облако» возможных решений заполнило собой все фазовое пространство. В обоих случаях мета-экономический оператор переставал выдавать однозначные предписания исполнительным органам, нарастали те же самые диспропорции, и система постепенно теряла управление.
«Инфляционный зазор» в социалистической экономике также никуда не исчез. Только если в экономике либеральной, где «камбий» все-таки сохранялся, этот зазор покрывался за счет экспансии и потому ведущие страны Запада уже с момента образования подлинного рыночного пространства сидели на «игле агрессии»: они были вынуждены непрерывно расширять поле индустриального мира, то в экономике «зрелого социализма», откуда «камбий» был вытеснен и которая для настоящей торговой экспансии была слишком слаба, тот же зазор покрывался за счет доходов от экспорта необработанного сырья: уже в семидесятых годах Советский Союз прочно сел на «нефтяную иглу» и как только мировые цены на нефть упали ниже определенного уровня, советское плановое хозяйство было ввергнуто в необратимый коллапс.
Теперь становятся понятными загадки двух экономик. Именно наличие мощного «камбия» – «стихийной экономики», «экономики естественного развития» – поддерживало опережающие темпы индустриальной эволюции США в течение почти двух столетий, компенсируя даже колоссальные непроизводительные расходы, которых никакая другая страна, вероятно, просто не выдержала бы, и именно наличие такого же мощного «камбиального слоя», проще говоря, «теневой экономики», образовавшейся после крушения социализма, позволило современной России пережить грандиозный дефолт практически без ощутимых социальных коллизий. «Теневая экономика» составляет сейчас в России, по разным данным, от 40 до 60% всей торговли и производства, это и есть классический «камбий», во всяком случае в значительной своей части, и его динамическая устойчивость, обусловленная устойчивостью «естественных» стихийных процессов, вероятно, и помогла в данном случае избежать катастрофы континентальных масштабов.
Отсюда следует весьма важный вывод. Наличие в экономике «камбия» – неорганизованной, свободной стихии, которая внутри определенных границ развивается как бы «сама по себе», – обеспечивает такой экономике устойчивые количественные и, что важнее, качественные темпы роста, компенсируя те отклонения, которые привносятся в нее «гуманизирующим» человеческим фактором. Структурирование же свободного «камбиального слоя» – государственно-корпоративное, как в экономике либеральной, или государственно-административное, как в экономике социалистической, приводит к вытеснению «камбия» из реального экономического пространства и тяжелому социальному кризису всего государства.
Вероятно, сохранение «камбия» и даже сознательное культивирование его будет представлять собой одну из главных задач складывающейся сейчас экономики будущего.
С момента возникновения настоящего свободного рынка, который ныне, в общем, не без оснований называется «диким», все государства мира, по крайней мере так называемые «цивилизованные государства», стремились к тотальному уничтожению теневой экономики. Считается, и опять таки не без оснований, что экономика, находящаяся «в тени», порождает теневые же социальные, сильно криминализованные образования и уже одним этим разрушающе воздействует на социум. Борьбу с «теневой экономикой ведут все нынешние правительства и многочисленные межправительственные организации. Сведение ее к минимуму рассматривается как победа культуры над варварством, законности над преступностью, порядка над хаосом и так далее. По степени подавления «теневой экономики» мировое сообщество судит о «цивилизованности» государства.
Это в значительной степени правильно. Являясь «внегосударственным социумом», то есть системой, которая в принципе развивается вне официальных законов, «теневая экономика» действительно порождает преступность. Она порождает ее хотя бы в силу того, что само ее скрытое существование является внезаконным. Ни одно государство не хочет, чтобы внутри него действовали полностью независимые структуры и пытается их подавить, руководствуясь просто инстинктом самосохранения.
Вместе с тем, «камбиальная экономика» имеет ряд очевидных преимуществ перед экономикой официальной. Она гораздо более динамична, поскольку мгновенно реагирует на любые изменения социальных потребностей, она сверхэффективна, поскольку обходится не только без документов, но и без разорительных бюрократических процедур – накладные расходы в теневой экономике сведены к минимуму – и она гораздо ближе к собственно человеку, поскольку ориентирована именно на него, а не на удовлетворение «мертвых», часто противоестественных интересов государственного аппарата. Конечно, прибыль, образующаяся в теневой экономике, как правило, не досягаема для государства, что, по-видимому, и составляет главный источник его раздражения. Однако довольно существенная часть «теневой» прибыли тратится на производство и потребление, то есть остается в стране, и потому играет заметную роль в увеличение национального достояния. Рост доходов российских граждан за последние годы обусловлен в первую очередь ростом скрытого сектора экономики.
К тому же криминальность теневых отношений сильно преувеличена. Теневые структуры, возникнув именно как структуры, обеспечивающие строго технологические процессы, рождающие сверхприбыль, быстро социализируются, вписываясь в окружающие их «бытовые понятия», и от агрессии переходят к защите существующего порядка. Они вовсе не заинтересованы ни в открытых криминальных разборках, снижающих их доходы, ни в нестабильности общества, грозящей их «мирному» существованию. Напротив, именно организованный криминалитет является наиболее последовательным и упорным противником «стихийной преступности». Там, где есть мафия, там мало уличных инцидентов. Мафии нужен порядок, а не дебильное, разрушительное хулиганство. Если в современной России криминальные, в том числе и уличные, катаклизмы составляют пока значительную и тревожную часть повседневной жизни, то это лишь потому, что российский экономический криминалитет еще далеко не полностью осознал свои интересы. Как только в российской теневой экономике возникнут по-настоящему иерархические структуры, как только они поделят зоны влияния и установят между собой «нормальные» горизонтальные связи, как только будут прояснены «понятия», по которым внутри этой зоны можно работать, уровень «дебильной преступности», кстати, больше всего пугающей обычных законопослушных граждан, резко уменьшится и приблизится к «цивилизованным» показателям. Причем, «анархический беспредел» будет подавлен не средствами государства – милиции или других внутренних органов – а средствами, прежде всего, самого «организованного криминала», который гораздо лучше, чем государство, ориентируется в этих вопросах и которому анархическая преступность просто мешает.
Сказанное, разумеется, не означает какое-либо оправдание криминала. Не означает оно и попытку легализовать существующую экономическую преступность в России. Вопрос здесь стоит несколько шире. Стихийность, рождающая «камбиальную экономику», лежит, вероятно, в основе всех процессов развития. Стихийным является мутационный процесс, определяющий эволюцию жизни на нашей планете. В значительной мере стихийна история, складывающаяся как из сознательных действий людей, так и из «естественного», непредусмотренного развертывания событий. Стихийна, наконец, личность самого человека, образуемая, с одной стороны, свободой и возможностью выбора, а с другой стороны – природной или социальной необходимостью.
Вероятно, без «камбиальной», то есть собственно рыночной экономики человечеству не обойтись. Это та имманентная область экономических отношений, где зарождается все остальное. Попытки жестко ее структурировать или даже вовсе исключить из хозяйственной жизни приводят к стагнации, уродливому развитию и последующей катастрофе. Энергия природной стихийности, энергия первоначального хаоса пробьется сквозь любые государственные препоны.
Это – оборотная сторона свободы. Тотальное государство, разумеется, может практически полностью подавить экономическую и бытовую преступность. Однако при этом оно само действует незаконными, репрессивными средствами и в глазах человека становится преступником номер один. Если же мы вводим демократические свободы, пусть даже в уродливой форме, как это сейчас происходит в России, то должны отчетливо понимать, что пользоваться ими будут все, в том числе и преступники. Солнце не выбирает, кто лучше. Оно светит каждому – и полезным растениям, и чертополоху.
«Камбиальная экономика» будет существовать всегда. Всегда будет существовать область экономических отношений, где люди станут действовать не по законам, а «по понятиям». Это – в природе вещей, противиться такому порядку бессмысленно. И, видимо, здесь остается только одно: цивилизовать сами «понятия», чтобы избавить их от насильственной, собственно криминальной начинки.
Это, конечно, задача достаточно трудная. Не огосударствить «камбий», который при этом просто прекращает существование, не уничтожить его, а – гуманизировать теневую часть экономики. Создать принципиально новый сектор экономического развития – такой, где действуют не государственные, а исключительно «человеческие» законы. Государству не следует вмешиваться в данный сектор, пытаясь взять его под контроль, но ему точно также не следует и предоставлять этому сектору никаких социальных гарантий. Это та область экономических отношений, где человек действует только на свой страх и риск: сам устанавливает правила жизни и сам соблюдает их, пока они себя не исчерпывают.
Единственное, что государство может себе позволить – это следить, чтобы «правила» и «понятия» не переходили в прямое насилие. Все остальное должно находиться вне его компетенции, формируя абсолютно свободную, действительно рыночную экономику.
Может быть, подобная экономика явится прообразом «свободной экономики» будущего. Может быть, она образует собой переходный период к тому, о чем у нас еще нет никаких представлений.
Во всяком случае, энергия «камбия» выглядит пока очень заманчивой, и, скорее всего, может оказаться источником быстрого и устойчивого развития.
Источник: Журнал «Знамя» № 12, 2002 г.
Сергей Переслегин
"Того, что достаточно для Геродота, мало для Герострата…"
«Такие проделки, царевна, и правда больше никому не удаются, но я могу поклясться, что никакой он не бог еще и потому,
что все его чудеса не имеют никакого смысла. Он нас поражает, но когда удивление проходит, мы испытываем разочарование.
В первые дни мы просили у него все новых и новых чудес – нам было интересно; но потом они нам приелись,
и говоря по правде, нам даже стало стыдно, да и ему тоже, потому что фокусы эти просто забава и никакого толку от них нет.
А разве бог станет стыдиться своих чудес? Станет себя спрашивать, какой в них смысл?»
Т. Уайлдер. «Мартовские иды»
(1) Шестидесятые и двухтысячные
«Сумма технологии» была создана в самом начале шестидесятых годов ХХ века и вобрала в себя мироощущение предыдущего десятилетия. Может быть, это было и самое счастливое время в долгой истории городской европейской культуры, но сегодня она кажется слишком уж простой – эпоха ламповой электроники и реактивной авиации.
Позитивистский подход господствовал безраздельно, хотя в построениях теоретиков проступали контуры совершенно иных Вселенных. «Ум истончался в преньях о вампире…» Все же, мир оставался четким, как черно-белая фотография. Прошлое было фиксировано, настоящее – известно, а неопределенность в картине будущего создавалась лишь угрозой термоядерной войны. Война была вероятной, и, следовательно, вероятностной: это слово должно было напоминать о волновой механике, квантовом дуализме, соотношении Гейзенберга, «копенгагенской трактовке», – о всем том понятийном аппарате, который архивирован нарративом «вероятность». Подобных параллелей, однако, не проводили. Наверное, потому, что техника анализа семантических спектров, позволяющая находить неочевидные метафорические соответствия, будет создана В.Налимовым лишь спустя два десятилетия.
«Сумма технологии», как и любая хорошая научная работа, в чем-то выходит за рамки своего времени, в чем-то соотносится с ним. «За первое – мое уважение, за второе – улыбка»[1].
Проблема состоит не в том, чтобы указать на те или иные ошибки Ст.Лема -это уже сделано в редакционных примечаниях. За сорок лет изменилось само «пространство решений», да и понятие истинности стало иным. В известном смысле, эта статья – просто добавочная глава к «Сумме…», призванная оттранслировать ее смыслы на язык нулевых годов XXI столетия.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги