Статьи

4

Эволюционный процесс, описанный выше, может быть представлен как генезис нового биологического класса, принадлежащего к типу позвоночных. Возможно, через какое-то количество лет, четвертичный период – антропоген – будет рассматриваться не как завершение Кайнозоя, но как начало новой эры (если не эона) – времени разумной жизни.

В самом деле, насколько можно считать человека млекопитающим?

Плацентарная беременность уже сейчас должна рассматриваться как биологический предрассудок. Сочетание прямохождения матери и высокого объема головного мозга плода привело к тому, что беременность у людей протекает тяжело и оказывает негативное влияние на работоспособность матери. Роды болезненны и даже опасны, при этом ребенок все равно рождается биологически недоношенным. Наконец, плацентарный барьер не носит абсолютного характера: ребенок отравляет организм матери продуктами своей жизнедеятельности, но и сам получает с кровью матери вредные для его развития вещества (и это – не только алкоголь, табак и антибиотики). Следует учесть также, что плацентарная беременность накладывает принципиальные ограничения на размеры головы ребенка, что тормозит биологическую эволюцию.

Сочетание этих широко известных факторов с неизбежностью приведет к появлению биотехнологии внешней беременности. Технически, маточные репликаторы не слишком сложны и могут быть созданы уже сейчас. Биологически же их производство означает, что Homo Sapiens потеряет один из атрибутивных признаков класса млекопитающих.

Заметим, что отказ от вынашивания плода и родов по всей видимости приведет также к отказу от грудного вскармливания (или во всяком случае – к резкому ограничению его) – таким образом, будет утерян еще один атрибутивный для класса признак.

Сочетание маточного репликатора и процедуры клонирования расширит границы способа размножения вида Homo, который кроме обычного полового сможет использовать также вегетативное размножение (клонирование) и даже однополое размножение.

Управление геномом (что должно стать конечным результатом нынешней биологической революции) приведет к отказу от человеческого тела и видовой полиморфности человека. Заметим в этой связи, что при наличии искусственной среды обитания человек может отказаться даже от теплокровности.

Таким образом, эволюция Homo будет сопровождаться отказом от ряда (если не от всех) маммальных признаков. Если учесть, что атрибутивная характеристика данного вида – создание искусственной среды обитания – дает Человеку Разумному возможность выйти за границы земной атмосферы и расширить область своего существования до пределов Вселенной, мы с неизбежностью заключаем: антропогенез есть первый пример естественной сапиентизации, приводящей к созданию существ с внешней беременностью, социальной формой организации жизни, полиморфных, способных к конструированию собственной среды обитания. Представляется естественным отнести таких существ к новому биологическому классу – классу Разумных.

(4) Заключение: постиндустриальный барьер и принцип баланса технологий

Наш анализ «векторов развития», построенных «Суммой Технологии» в 1963 году, практически закончен. Разумеется, он неполон, но попытка оттранслировать на современный язык все Откровения «Суммы…» превратилась бы в переписывание учебника новейшей истории.

Из наиболее принципиальных для Ст.Лема тем мы не коснулись только двух.

Феноменология сверхцивилизаций заметно продвинулась за прошедшие десятилетия – больше усилиями фантастов, нежели футурологов, но наиболее интересным результатом, полученным на этом пути, стала гипотеза, согласно которой классические «сверхцивилизации Лема-Карташова» (оперирующие энергиями масштаба своей звезды или звездного скопления и занятые астроинженерной деятельностью) если и встречаются в Галактике, то как редчайшее исключение.

Дело в том, что классические «сверхцивилизации Лема-Карташова» должны принадлежать индустриальной фазе развития (это следует из «энергетической» ориентированности подобных культур и характера приписываемой им деятельности). Между тем, индустриальное общество, по-видимому, не способно к космической экспансии.

Индустриальное общество живет «в кредит» и, следовательно, на каждом этапе своего существования нуждается в свободных, не включенных в промышленный оборот территориях. После раздела мира и краткого (в исторической перспективе) этапа великих войн наступает еще более краткий этап глобализации. Его завершение ставит индустриальную цивилизацию перед лицом системного кризиса, который – в зависимости от тех или иных привходящих параметров – может восприниматься, как демографическая, экологическая, транспортная, промышленная, политическая, социальная или иная катастрофа.

Если индустриальное общество не в силах справиться с этим кризисом, оно «размонтируется», история откатывается назад. Преодоление кризиса означает наступление новой фазы развития. Эта фаза (назовем ее постиндустриальной за отсутствием лучшего термина) подчиняется своим собственным императивам развития и, во всяком случае, «классических астроинженерных культур» не образует.

В «модели постиндустриального барьера» «окно» космической экспансии практически отсутствует. Можно, конечно, придумать сочетание граничных условий (медленность процесса глобализации, опережающее развитие космических технологий, наличие естественного спутника на низкой орбите и т.п.), позволяющее цивилизации очень быстро развернуть промышленное освоение Космоса. Лишь в этом – крайне маловероятном – случае катастрофа откладывается на неопределенный срок, и может возникнуть промышленная сверхцивилизация.

Для Земли такой сценарий, во всяком случае, не реализовался. Может быть, именно поэтому «астроинженерные культуры» воспринимаются сейчас, как некая экзотика, лежащая вдали от магистрального направления развития.

Второе замечание касается фантоматики и всех производных от нее научных дисциплин. Сейчас, в связи с развитием вычислительной техники, идея создания искусственной игровой Вселенной (ВИРТУ[23]) выглядит весьма актуальной. По-видимому, рано или поздно будет построена «культура высокой виртуальности», и различие между «реальным» и «выдуманным» миром исчезнет: нельзя будет каким либо экспериментом различить, находитесь вы в данный момент в ВИРТУ или в Реальности.

Подобное общество столкнется с рядом проблем (некоторые из них намечены на страницах «Суммы Технологии»). Возможно, наиболее серьезной трудностью окажется «потеря идентичности» – разрушение личности в интенсивных информационных полях. Исследование этой темы приводит к необычной модели «социальной плазмы», анализ которой лежит вне рамок данного обзора.

Последнее замечание, которое необходимо сделать в рамках «современного прочтения» «Суммы…», касается проблемы баланса технологий. В своем труде Ст.Лем пользуется обыденным определением технологий и не проводит разграничения между различными их типами. Сейчас принято выделять технологии физические, работающие с физическим пространством-временем, объективными смыслами, вещественными результатами производства, и гуманитарные, соотнесенные с информационным пространством, внутренним временим, субъективными смыслами[24]. Физические (развивающие) технологии есть ответ Человека на вызов со стороны Вселенной, гуманитарные (управляющие) гармонизируют отношения между личностью и обществом.

Физические технологии задают Пространство «возможного Будущего».

Гуманитарные технологии управляют вероятностями реализации тех или иных версий этого Будущего.

По современным представлениям физическая и гуманитарная составляющие цивилизации «в норме» должны быть сбалансированы: возможность сформировать новую историообразующую тенденцию уравновешивается способностью управлять реализацией этой тенденции.

В течение всей истории человечества нарушения правила «технологического баланса» оборачивались катастрофами – тем более глобальным, чем ближе общество подходило к очередному фазовому барьеру. Причина этих катастроф может быть интерпретирована, как потеря социумом смысловой связности. Для Евро-Атлантической культуры (частью которой является Россия) данный процесс начался в 1960-е годы и дополнительно ускорился в новом тысячелетии.

Таким образом, проблема интеграции технологий, сформулированная Ст.Лемом на шестистах страницах «Суммы Технологии, ныне представляется даже более важной, нежели сорок лет назад.

[1] Р.Желязны. «Дворы хаоса». СПб, «Terra Fantastica», 1996.

[2] Речь идет о телепатии, психокинезе, ясновидении. И.Ефремов в «Часе Быка» назвал эти паранормальные явления «способностями Прямого Луча».

[3] Известно, что муравей, изолированный от своего муравейника, умирает, даже если все его витальные потребности удовлетворяются. Для человека воздействие «эффекта толпы» не столь наглядно, но вполне измеримо. Этот эффект может быть описан в терминах социоглюонного поля, создаваемого большими человеческими коллективами и оказывающего интегрирующее воздействие на поведение людей. Именно социоглюонными эффектами объясняется сравнительная простота массового гипноза по сравнению с индивидуальным. Способность человека улавливать социоглюонное поле, несомненно, носит паранормальный характер.

[4] Р.Уилсон Психология эволюции. СПб, Янус, 1999.

[5] Т.Лири «История будущего». СПб, Янус, 1999.

[6] Например, управляемое дыхание – ребефинг. (см. работы Ст.Грофа). Но, может быть, один из самых многообещающих способов оперирования пятым контуром предлагает Р.Бах («Рожден, чтобы летать», «Чужой на Земле», «Чайка по имени Джонатн Лингвистон»).

[7] Функции управления (администрирования) и познания не могут сочетаться в одной цивилизационной структуре, поскольку подразумевают несовместную организацию информационных потоков. Жизнесодержащая функция Управления носит с точки зрения Познания паразитный характер – и наоборот.

[8] У. Эко. Средние века уже начались, Иностранная литература, 1994, № 4.

[9] С точки зрения второго начала термодинамики следовало бы сказать «за счет взаимодействия с надсистемой «Вселенная».

[10] В.Налимов. Спонтанность сознания. М., Прометей, 1986

[11] В рамках построений В.Налимова аналитическую теорию S-матрицы можно считать примером «распаковки смыслов». Здесь роль онтологического пространства играет физический мир, а математика рассматривается как формальный «язык».

[12] В рамках теории информационных объектов Представлением называется метафора сложной системы в ином понятийном пространстве.

[13] А.Лазарчук. П.Лелик «Голем хочет жить». Официально опубликована только в 2001 году («Мир Интернет», № 9), однако с начала 1990-х годов представлена в сети Интернет.

[14] Административный Голем является информационным объектом, оперирующим бюрократическими смыслами. Продуктами его деятельности являются распоряжения, представленные в виде документов, оформленных соответствующим образом. Такая деятельность выглядит высокоразумной, однако, Голем не создает смыслы, он лишь перемешивает их, используя тот или иной конечный алгоритм. Как и любой информационный объект, Голем содержит рефлективную петлю, которая позволяет сравнивать Текущую Реальность с целевыми установками и при необходимости модифицировать алгоритм. Таким образом, развитие Голема сопровождается эволюцией программного кода. Заметим, что наиболее удачные алгоритмы могут быть включены в пространство бюрократических смыслов, то есть – в «область определения» административного Голема. Само собой разумеется, данная деятельность является творческой и осуществляется вне механизма Голема – юристами, историками, чиновниками, изучающими процесс администрирования.

[15] Данный кризис носил аномальный характер по целому ряду параметров. Например, его хронологическая развертка зеркальна по отношению к абсолютному большинству политических конфликтов: вместо быстрого нарастания и медленной релаксации постепенное развитие и почти мгновенная нормализация обстановки. При анализе последних суток кризиса возникает устойчивое ощущение, что сработала не зависимая от чьей либо сознательной воли «аварийная защита» военно-политического «реактора».

[16] Эту проблему Ст.Лем адресовал Будущему, наметив контуры ее исследования в главе, посвященной автоматическим регуляторам.

[17] Смотри Переслегин С. «История – метаязыковой и структурный подходы». В кн. К.Макси «Вторжение». М., Спб, АСТ, Terra Fantastica, 2001 г. Представлена в сети «Интернет» с середины 1990-х.

[18] Дихотомии онтологического и информационного пространства соответствует противопоставление «наблюдаемой» и «фундаментальной» структуры системы, причем считается, что «наблюдаемое» поведение определяется процессами в фундаментальной области. Примерами классических научных теорий могут служить ньютоновская механика, дарвинизм, исторический материализм с его сакраментальной формулой, связывающей общественное бытие (фундаментальный уровень) и общественное сознание (наблюдаемый уровень).

[19] Необходимым условием является модификация «классической теории» с привнесением в нее квантовомеханической составляющей. Проще всего добиться этого, рассмотрев формальное воздействие «наблюдаемого» уровня на «фундаментальный» и связав уровни мыследеятельностной процедурой «зашнуровки». См. Переслегин С. Институты развития. Доклад на методологической школе 24 августа – 2 сентября 2001 г. в г. Трусковец.

[20] Иными словами, элементами сюжета являются не сами люди, а определенные паттерны поведения этих людей. В том плане, в котором Голем или Эгрегор «паразитирует» над человеческим сообществом, Динамический Сюжет «паразитирует» над историей. Подробнее смотри Переслегин С. «Кто хозяином здесь?» В кн. Переслегин С., Переслегина Е. «Тихоокеанская премьера». М., Спб, АСТ, Terra Fantastica, 2001 г.

[21] Современные представления о палеонтологии изложены в книге К.Еськова «История Земли и жизни на ней». М.: МИРОС – МАИК «Наука/Интерпериодика», 2000. Материалы этого «учебного пособия для старших классов специализированных школ» широко использовались при комментировании «Суммы Технологии».

[22] Это было использовано в целом ряде компьютерных игр.

[23] Термин принадлежит Р.Желязны. («Доннерджек», М., АСТ, 1999).

[24] Переслегин С., Столяров А., Ютанов Н. «О механике цивилизаций». «Конструирование Будущего», Т.1., выпуск 1, 2000.

Демографическая теорема

Весьма важным следствием модели фаз развития является «демографическая фазовая теорема», носящая рамочный характер по отношению к геополитическим, геоэкономическим и даже геокультурным построениям.

В традиционной фазе развития общие биологические императивы («плодитесь и размножайтесь») соответствуют экономическим потребностям крестьянской семьи. Появление ребенка в такой семье почти никак не сказывается на финансовых затратах (просто в связи с тем, что традиционное хозяйство тяготеет к натуральности) и достаточно слабо – на общем потреблении. Уже с четырех-пяти лет ребенок может выполнять ряд дел, простых, но необходимых для нормального существования хозяйства: выпас скота, уборка помещений, валяние шерсти и т.п. Таким образом, он заменяет собой значительно более дорогого наемного работника. Вырастая, ребенок берет на себя все больший объем работ, способствуя процветанию хозяйства. Несколько упрощая, можно сказать, что каждый ребенок в патриархальной традиционной семье может рассматриваться как практически бесплатная рабочая сила. Соответственно, рост семьи означает рост числа работников, то есть увеличение зажиточности хозяйства.

Как следствие, демографическая динамика фазы носит экспоненциальный характер. Эффективное (с учетом детской смертности) число детей в крестьянской семье составляет 4-5 человек, что соответствует годовому приросту населения до 6% и даже до 10% в год[1].

Возникновение «торгового капитализма» приводит (даже в традиционной стадии) к быстрому сокращению прироста населения. Как только возникает возможность тратить деньги, ребенок из подспорья в производстве, бесплатного наемного работника, превращается в очень дорогостоющую игрушку. Во времена позднего Рима императоры прилагали титанические усилия к нормализации демографической динамики, однако вырождение сначала патрицианских, а затем и плебейских семейств продолжалось до падения империи.

В индустриальной фазе демографический кризис выступает с беспощадной остротой: рождение детей не только не выгодно индивидуальной семье, но и прямо приводит к ее непосредственному обнищанию.

«Невыгодность детей» проявляется тем сильнее, чем более развиты товарно-денежные отношения и индустриальная фаза в целом, и чем выше изначальный доход семьи. В рамках простейшей модели рождение первого ребенка отбрасывает семью к границе «своего» исходного имущественного класса, рождение второго – переводит в более низкий класс. Как правило, при трех детях или еще большем их количестве происходит деклассирование семьи.

Необходимо иметь в виду, что затраты на развитие, воспитание и образование ребенка в индустриальной фазе очень велики, и период детства продолжается до 16, 18-ти и даже 23-ти лет. Если учесть, что между 18 и 23 годами молодые люди создают собственные семьи, становится понятно, что родители не получают никакой непосредственной отдачи на свой огромный «вложенный капитал».

В результате демография индустриальной фазы определяется «точкой равновесия» двух противоположных императивов: биологического (инстинкт продолжения рода) и экономико-социального (инстинкт социального выживания). Опыт и моделирование показывают, что это равновесие наступает при среднем значении детей в семье между показателями «один» и «два». В современной России, например, он близок к единице и нигде не поднимается выше значения 1,2. Этот показатель соответствует сокращению индустриального населения на 3-5% в год. Всякие отклонения от этой цифры вызваны примесью традиционной фазы развития.

[1] Например, население Пакистана (страны полностью относящейся к традиционной фазе, по крайней мере, до 1970-х годов), увеличилось за период 1901-2001 г. с 16,6 до 148 миллионов человек, что соответствует эффективному линеаризованному росту на 7,9% в год.

Теорема о фазовом балансе

Демографическая ситуация устойчива лишь при вполне определенном равновесии между традиционной и индустриальной фазами развития. Преобладание традиционной фазы приводит к тому, что индустриальное производство не успевает ассимилировать поступающие кадры. Так создаются огромные города трущоб[1] с крайне низким жизненным уровнем и незначительным развитием индустрии (Бангладеш, в меньшей степени Бразилия). Напротив, подавление традиционной фазы приводит к сильнейшей концентрации населения вокруг индустриальных центров и возникновению вокруг них «антропологических пустынь»[2].

Это означает, что современное геополитическое/геоэкономическое/геокультурное управление с неизбежностью включает в себя конструирование миграционных потоков.

«Теорема о фазовом балансе» указывает, что «экономика человечества» с необходимостью носит многоукладный характер: в ней причудливо сочетаются объекты, принадлежащие к разным фазам развития.

[1] Социальное явление, которое может быть охарактеризовано как псевдоурбанизация.

[2] Тип территории, возникающей вследствие ухода человека с ранее освоенных им земель.

Сергей Переслегин, Елена Переслегина

Тихий океан

США и Япония разделены Тихим или Великим океаном.

Жорж Блон в своей книге "Великий час океанов" писал: "Что бы вы ни собирались сказать о Тихом океане, вам прежде всего нужно сказать о его величине. И потом вам опять придется вспомнить о ней, и так без конца. Это она определяет силу и направление его ветров и течений, особенности его климата, характерные черты островитян и жителей побережий"[1]. В еще большей степени определяет она характер, ход и исход боевых действий, тактику и стратегию сторон.

Стратегия есть превращенная форма географии (как тактика – топографии). В нашем случае место географии занимает океанография: описание Тихого океана, его окраинных морей и островных дуг, течений и противотечений, климата и рельефа. Глобальной тектоники его плит, определяющих сейсмику. Пропускной способности портов. Протяженности операционных линий. "На огромном пространстве Тихого океана могла бы разместиться вся суша Земли, материки и острова, и еще оставалось бы свободное место. Когда летишь на реактивном самолете с острова Таити в Лос-Анджелес, через двадцать минут после вылета внизу появляются острова Туамоту, а потом за весь восьмичасовой путь до самой посадки вы уже не увидите под собой ничего, ни единого клочка земли. А вот и еще более длинный перелет: Новая Зеландия-Сан-Франциско, 10.800 километров, свыше четверти земной окружности, но на протяжении половины этого пути вы не заметите внизу ничего – ничего, кроме водной пустыни"[2].

Проще всего почувствовать размеры Тихоокеанского театра военных действий, сравнив его с Европейским ТВД.

От мыса Лизард на западе Корнуолла до Сталинграда 2.100 морских миль. Если включить в орбиту боевых действий Исландию и Уральские горы (оба эти региона оказывали значительное воздействие на структуру войны, а при определенных обстоятельствах могли быть вовлечены в непосредственные боевые действия), протяженность европейского театра по широте составит 80 градусов, или 3.200 морских миль, считая по пятидесятой широте.

От мыса Нордкап до Каира 2.500 миль, еще 1.200 миль от Каира до южной границы Эфиопии.

Итак, в узком смысле Европейский ТВД имеет размеры 2.100 на 2.500 миль, в широком – 3.200 на 3.700 миль, 38.36 тыс. кв.км.

Между Токио и Сан-Франциско 4.550 морских миль (по дуге большого круга). И 4.400 миль отделяют Алеутские острова от островов Санта-Крус. Но Токио отнюдь не может считаться крайней западной точкой театра – боевые действия развертывались и в Японском море, и в Индонезии, и на Малаккском полуострове. Так что за характерное расстояние по широте следует взять пространство между Сингапуром и Панамой, превышающее 12.000 миль.

Распространяя "тень" зоны боевых действий на Австрало-Новозеландский регион (а лишь полуслучайным поражением Объединенного флота при Мидуэе можно объяснить то, что дыхание войны не коснулось Веллингтона, Окленда, Перта, Аделаиды, Брисбена), получаем протяженность по долготе 6.000 миль.

Исключая сравнительно узкую антарктическую полосу, боевые действия в 1941-1945 гг. прямо или косвенно захватили Тихий океан целиком. "Площадь Тихого океана равна 179.79 тыс. кв. км, что составляет половину площади мирового океана и более 1/3 поверхности земного шара"[3].

Но и эти цифры не окончательные. В начале 1941 года соединение Нагумо вырвалось в Индийский океан и атаковало Цейлон. Маршрут Сингапур – Коломбо составляет еще 1.570 морских миль.

Откройте карту Тихого океана, посмотрите на нее глазами ответственного командира тридцатых годов, и прежде всего вы увидите пустоту, подобную межзвездной.

Средиземное море стало ареной развертывания армий и флотов еще в античное время: столетиями и финикийцы, и греки, и римляне, и византийцы, и арабы, и венецианцы, и французы, и итальянцы, и – last, but not least – "просвещенные мореплаватели" обстоятельно и любовно подготавливали для будущих поколений "пространство войны".

Северная Атлантика была освоена по-другому. Почти сразу вслед за Колумбом десятки кораблей устремились через океан в обоих направлениях. Сначала это были "золотые" и "серебряные" флота и пиратские эскадры будущей "Владычицы морей", вдребезги разбивающие морское и экономическое могущество "жадной и фанатичной" Испании[4]. Потом шли корабли с пилигримами: галеоны, пакетботы и стимера. Три столетия Америка, САСШ, собирали с Европы "сливки", самую пассионарную часть населения. И вместе с промышленностью Нового Света рос трансокеанский грузо- и пассажиропоток, и вместе с лайнерами-трансатлантиками, "утюгами"-"угольщиками", "судами для доставки керосина" и "трампами" – перевозчиками генгруза Атлантику обживали военные корабли. В основном – английские.

Уже к середине XIX столетия острова и побережья покрылись сетью угольных станций. В кратчайший срок распространились они и на Южную Атлантику (чему не в последней степени способствовали якобы "игрушечные" южно-американские войны). Развитые экономики Великобритании, Франции, США да и латиноамериканских республик способствовали быстрому превращению портов и угольных станций в военно-морские базы.

… с углем исчезла красота,

Когда иду я в океан,

Рассчитан каждый взмах винта…[5]

– великий Атлантический океан, конечно, не стал ручным, безопасным, но к Первой Мировой Войне он, несомненно, был привычен, а сетка заправочных станций и оборудованных баз сделала это водное пространство обжитым – по крайней мере для одной из сторон.

Тихий океан очень долго – до самого конца прошлого века – казался безмерно далеким от центров цивилизации. Для Европы его западное побережье было Дальним Востоком (оба слова – обязательно с большой буквы). До открытия Суэцкого канала любые маршруты из Европы на Дальний Восток обозначались пятизначным числом, да и после 1868 года ситуация изменилась не принципиально.

"Грейт Истерн" великого Брунеля, спущенный на воду в 1860 году, был попыткой переориентировать восточные перевозки с паруса на пар[6]. Но и в конце столетия тон на дальневосточных и тихоокеанских маршрутах задавали "выжиматели ветра".

"К северу от экватора существует полоса штилей, наводившая некогда страх на парусники. Там почти всегда стоит изнурительная духота. Плотный пар висит над морем – облачное кольцо, говорят моряки, – и заволакивает горизонт. В странном рассеянном свете мерцает гладкая поверхность моря. Редко в такие дни неустойчивый шальной ветерок всколыхнет это оцепенение, и опять все застынет"[7].

Для американских поселенцев восточное побережье Тихого океана было Дальним Западом. В период Реконструкции[8], когда Вифлеемские сталелитейные заводы САСШ уже начали соперничать с Бирмингемом и Эссеном, Калифорния оставалась сельскохозяйственным придатком Восточных Штатов, а Сан-Франциско представлял из себя поселок золотоискателей.

Австралия была континентом-тюрьмой, населенной по преимуществу деклассированными элементами, которым не нашлось места внутри Британской Империи. Говорить об австралийской промышленности тех времен не приходится.

Новая Зеландия даже во времена "детей капитана Гранта" была дикой землей, населенной людоедами.

Китай и Япония, страны с древней и великой историей, по причинам, не вполне очевидным и для современной науки, замкнулись в собственных границах, не проявляя ни малейшего энтузиазма к делу колонизации Великого океана.

Был еще русский Дальний Восток с сомнительной (однако же, как выяснилось, неуязвимой) крепостью Петропавловск-Камчатский и гордым городом Владивосток, неизменно со дня основания и до нынешних времен исполняющим обязанности главной русской военно-морской базы на Дальнем Востоке.

Случись Вам попасть во Владивосток в начале семидесятых, город, ярусами вздымающийся над бухтой Золотой Рог, предстал бы перед Вами одним из красивейших уголков земного шара. Тайга начиналась в десятке метров от многоэтажек, а в магазинах продавались кедровые орехи, медвежатина и мясо изюбра. В музее Арсеньева оккупировали витрины ордовикские трилобиты, в центральном зале напружинил мягкие лапы уссурийский тигр.

Из Владивостока вела железная дорога на Хабаровск. Там она разделялась на ветку до Комсомольска-на-Амуре и Совгавани (и – паромом – на Сахалин) и основную ветвь Транссиба- на Читу – Иркутск и далее через Западную Сибирь и Урал в Европейскую Россию.

Эти магистрали – единственные. Даже центральный для всего Приморского Края аэропорт Артем не связан с Владивостоком железной дорогой, как и военно-морские базы в заливе Петра Великого, которые, кажется, и сейчас еще нельзя называть и обозначать на географической карте.

А в девятнадцатом веке на русском Дальнем Востоке не было ни одной железной дороги. На американском Дальнем Западе – одна.

Оперативная напряженность на Тихом океане с неизбежностью должна была нарастать. На севере стреляли друг в друга русские и американские китобои. Япония, претворившая себя в государство европейского типа, заинтересовалась Кореей, Китаем, да и русским Дальним Востоком. В Индонезии и Малайе, в Индокитае, на Филиппинах, на бесчисленных островах бесчисленных архипелагов сталкивались интересы колониальных держав – Великобритании, Испании, Голландии, Франции, Германии. Таким образом, и на этом Театре началось конструирование пространства войны.

Это произошло сравнительно недавно – в самом конце XIX столетия.

"Подробность и достоверность информации, представленной на картах атласа, неодинакова из-за различной степени изученности района Тихого океана (…) многие изолинии, как недостаточно достоверные, изображены пунктиром. В некоторых районах из-за отсутствия наблюдений специальная нагрузка не показана; такие места на картах имеют светло-голубую окраску"[9].

Во второй половине прошлого века визитной карточкой научно-технического прогресса, мерилом экономических и промышленных возможностей государства стал военный корабль. Броненосцы, затем дредноуты и, наконец, авианосцы были безумно дороги. Но многократно дороже были оборудованные военно-морские базы – с противоторпедными сетями, с углубленными фарватерами, с защищенными якорными стоянками, с могущественной береговой артиллерией, с сухими доками, способными вмещать крупные корабли с ремонтной и строительной базой, с развитой инфраструктурой, поддерживающей существования десятков тысяч моряков, гражданских специалистов и членов их семей. Даже богатые индустриальные области с большим трудом могут позволить себе создать "с нуля" подобную базу.

Берега Тихого океана представлялись европейцу далекими, как поверхность Луны.

И всё – кроме воды да некоторых сельскохозяйственных культур,- нужно было ввозить в эти земли из Европы (либо – с Атлантического побережья США). Япония не была исключением: ее экономика, по крайней мере до рубежа столетия, не могла обеспечить функционирование флота европейского уровня и соответствующих ему военно-морских баз.

В результате великая и могущественная Англия вынуждена была довольствоваться одной хорошо оборудованной базой – Сингапур на Малаккском полуострове стал символом Империи и оплотом ее могущества в дальневосточных водах. Флот САСШ базировался на Сан-Диего, но начиная с эпохи Теодора Рузвельта американские адмиралы все с большим вожделением засматриваются на Гавайские и Алеутские острова; в межвоенный период некие подобия баз создаются на Уэйке и Мидуэе. Впрочем, по критериям Атлантики, даже Перл-Харбор в сороковые годы может называться оборудованной базой лишь очень условно.

Китай и Россия делили почти непригодный для базирования кораблей Порт-Артур. Владивосток и Петропавловск (в межвоенный период также попавшие в сферу пристального интереса американцев, что характерно) замерзали зимой, да и оборудованы эти базы были немногим лучше Артура.

Великий Флот страны Восходящего солнца базировался на Сасебо и Майцзуру. Попытка построить что-то вроде базы на "подмандатных территориях" провалилась полностью: даже сами японцы называли эти пункты "якорными стоянками".

Была также удобная Манильская бухта (без всяких следов ремонтных мощностей) и еще менее пригодные для серьезных боевых кораблей порты Индонезии. И на 179.79 тыс. кв. км более не было ничего!

Со стратегической точки зрения такая необорудованность театра военных действий должна была привести, с одной стороны, к ожесточеннейшим сражениям за немногочисленные базы, якорные стоянки и угольные/нефтяные станции, а с другой – к необычайно маневренному характеру боевых действий.

Конечно, нельзя утверждать, что оборонительная стратегия на просторах Тихого океана обязательно обрекалась на поражение. Но, во всяком случае, она приводила к значительным трудностям, едва ли в полной мере преодолимым.

Оперативные линии Тихого океана скрещиваются под тупым углом.

Первая идет от Берингова пролива через побережье Камчатки, восточную Японию, Филиппины на Джакарту. Она задает естественное направление экспансии для Империи Восходящего солнца.

Вторая, соединяя Сан-Диего, Гавайи, Марианские острова, Филиппины и британский Сингапур, определяет вектор движения Империи Соединенных Штатов.

Линии пересекаются в британском Брунее (Калимантан, Индонезийский архипелаг). К югу от этой точки располагается Австралия – материк, который целиком находится внутри тупого угла, образованного скрещиванием силовых линий. В неэвклидовой геометрии войны огромная "тяготеющая масса" "зеленого континента" искривляет оперативные вектора, отклоняя их соответственно к востоку и югу. Потому считается, что контроль над Австралией, даже косвенный, дает решающее военное преимущество. (Суть дела не столько в дополнительной "точке опоры", сколько в возможности разрушать геометрию операций противника.) В 1941 – 1943 годах эта "модель первостепенной стратегической важности Австралии", вообще говоря, далеко не бесспорная, оказала определяющее воздействие и на ход, и на исход боевых действий.

Вновь раскроем карту Театра и изучим ее, следуя ходу силовых линий.

"Обрамление впадины Тихого океана образуют подводные окраины материков с их материковыми отмелями (шельфами) и склонами, а также со сложными комплексами островных дуг и связанными с ними глубоководными желобами, которые в свою очередь отделяют от океана котловины окраинных морей"[10].

"Японская" линия проходит по окраинным морям. Северный район образован Беринговым морем, которое отделено от океана стратегически непроницаемым барьером Алеутских и Комондорских островов. Значение этого региона во-первых, во-вторых и в-третьих в том, что через него идут самые короткие коммуникации между Азиатским и Американским материками, иными словами – между СССР/Россией и США. По сравнению с этим обстоятельством меркнет даже невероятное природное богатство Аляски и Чукотки, где добывается золото, серебро, полиметаллы, лес, пушнина, нефть.

До продажи Аляски весь этот регион находился в полном распоряжении России, что обеспечивало стране идеальные стартовые условия в предстоящей борьбе за Тихий океан (правда, лишь при наличии достаточной транспортной связности района с европейской Россией). После утраты "Русской Америки" в Беринговом море возник стратегический баланс, который благополучно пережил все мировые войны и просуществовал до распада СССР: две симметричные базы, расположенные всего в 1.250 милях друг от друга, то есть в масштабах Тихого океана очень близко, – Петропавловск и Датч-Харбор – нейтрализовывали друг друга.

К югу от Берингова располагается Охотское море, названное русским геологом и путешественником Обручевым скверным углом Тихого океана.

Военного значения этот район туманов, дождей, сильных и нерегулярных ветров не имеет, так как сколько-нибудь важные коммуникации в "колымском краю" напрочь отсутствуют, а от открытого океана море отделено цепочкой Курильских островов.

Охотским морем начинается Центральный район западной части Тихого океана. В конце XIX-начале XX века он был предметом спора трех держав, претендующих на будущее величие Китая, России и Японии. Китай, впрочем, уступил почти без борьбы. Тогда уступил…

Оперативные противоречия концентрировались в Японском море.

Для России, островная дуга Кюсю – Хонсю – Хоккайдо перекрывала выход в океан, обесценивая Тихоокеанский флот и его главную базу – Владивосток. Лишь слабая, более слабая, нежели Турция, а в идеале – зависимая Япония могла предоставить России свободу действий в Южных морях.

Для Империи Восходящего Солнца Россия была нестерпимой фланговой угрозой. Над экспансией в Китай и Корею нависали с севера русские сухопутные силы. Продвижение к югу контролировалось с запада русским флотом. При любом раскладе без нейтрализации Японского моря территориальное развитие Империи было исключено: история пересмотра Симоносекского мирного договора[11] продемонстрировала это достаточно наглядно.

Далее к югу Японские острова сменяются архипелагом Рюкю (Нансей), а на смену Японскому приходит следующее окраинное море – Восточно-Китайское. Северная часть его, более мелководная, традиционно называется Желтым морем. В 1904-1905 гг. оно было ареной сражений, определивших судьбу всего Центрального района.

К тридцатым годам Япония установила полный контроль над регионом. Все выходы в океан были в ее руках. И русский-то флот влачил жалкое существование, не говоря уже о китайском. Порт-Артур и Циндао были захвачены, Владивосток нейтрализован: отныне все значимые военно-морские базы и якорные стоянки Центрального района принадлежали Империи.

В Центральном районе сосредоточена аграрная и индустриальная база Японской державы. Сырьем и продовольствием острова метрополии снабжаются в основном с материка, поэтому Корейский пролив представляет собой важнейшую транспортную артерию Страны Восходящего Солнца. С проникновением американских подводных лодок в район островов Цусима война для Японии должна была закончиться.

Центральный район включает остров Тайвань (Формоза), экономическое значение которого убедительно проявилось в наши дни. До войны это был по преимуществу аграрный остров, военное значение которого исчерпывалось сомнительной якорной стоянкой и более убедительной базой ВВС.

Далее к югу морфология Тихого океана резко меняется. Если Филиппинский архипелаг, знаменитая "страна ста тысяч островов", сказочно богатая оловом, медью и другими цветными металлами, еще может рассматриваться как классическая островная дуга, отделяющая от открытого океана очередное окраинное море (Южно-Китайское), то Малаккско-Индонезийский барьер, образовавшийся в зоне взаимодействия австралийской плиты и евроазиатского суперконтинента, представляет собой причудливое нагромождение едва ли не всех известных геологических структур. "Здесь наблюдаются самые большие на планете контрасты рельефа: превышение горных вершин суши над близлежащими впадинами дна океана достигает почти 15.000 м"[12].

Южный район является драгоценным бриллиантом в короне Тихого океана, и трудно сказать, какими природными ресурсами он обделен. С военно-стратегической точки зрения особое значение имеют нефтяные поля Борнео – главная цель и одновременно необходимое средство войны для задыхающейся без топлива японской метрополии.

Именно здесь, в мешанине бесчисленных островов и проливов, сталкиваются "японская", "английская" и "американская" оперативные линии, что с неизбежностью превращает регион в арену кровопролитных боев.

Сказать, что Южный район плохо оборудован в военном отношении, значит, приукрасить реальность. В действительности он не оборудован никак, и даже гидрографическое описание его берегов и проливов оставляет желать лучшего.

Единственной настоящей военно-морской базой здесь является Сингапур. Впрочем, за отсутствием гербовой бумаги пишут на простой, и голландцы называли базой флота Батавию (Джакарту), американцы пользовались Манилой, а японцы довольно долго ориентировались на Рабаул и мечтали о Дарвине и Порт-Морсби.

Сингапур расположен на крайнем западе Тихого океана. К северо-востоку от этой крепости располагается Южно-Китайское море, отделенное от океана Филиппинским архипелагом и островом Борнео (Калимантан). К юго-востоку лежат Суматра и Ява.

Между Калимантаном и Зондскими островами находится Яванское море, господство в водах которого определяет судьбу голландской Ост-Индии. Двигаясь из Яванского моря на север (через Макасарский пролив) корабли попадают в цепочку морей Сулавеси и Сула и далее на Филиппины. Направление на восток – вдоль "американской" оперативной линии – приведет в причудливое переплетение почти не исследованных морей: Бали Флорес, Банда, Серам, Хальмахер, Молуккское море.

К югу от Зондского барьера (море Саву, Тиморское и Арафурское моря) ощущается сильное стратегическое влияние Австралии: эти акватории контролируются авиацией, базирующейся на Дарвин.

Мелководный и крайне опасный для мореплавания Торресов пролив отделяет Австралию от Новой Гвинеи и разграничивает Арафурское и Коралловое моря.

Новая Гвинея в известном смысле уникальна: опыт войны показал, что ее транспортная связность в меридиональном направлении строго равна нулю.

В течение почти всей войны северное побережье острова не только находилось в руках японцев, но и представляло собой их передовую базу. Южным же побережьем неизменно владели союзники. Однако ни той ни другой стороне не удалось преодолеть пятикилометровый горный хребет, заросший непроходимыми джунглями. Хотя попытки были.

Еще дальше к востоку располагаются Соломоновы острова и острова Санта-Крус, отделяющие (вместе с Новыми Гебридами) Коралловое море от Тихого океана. Здесь, вокруг небольшого острова Гуадалканал, вся "вина" которого заключалась в том, что на его побережье была расчищена от джунглей небольшая взлетно-посадочная площадка, разыгрались самые кровопролитные сражения войны.

Теперь мы окончательно покидаем "японскую" силовую линию, значительно отклонившуюся, как мы и предупреждали, к востоку. Но прежде чем, следуя "американской" линии, повернуть на север, скажем несколько слов о сейсмологии западной части Тихого океана.

"Тихоокеанский тектонический пояс, простирающийся от краевых океанических желобов до окраин древних материковых платформ, начал формироваться приблизительно 1,5 миллиарда лет назад". Здесь "происходит около 80% всех наиболее сильных поверхностных землетрясений мира, большая часть промежуточных и почти все сравнительно немногочисленные глубокофокусные землетрясения. Землетрясения с глубиной очагов более 300 км наблюдаются южнее островов Фиджи, в морях Банда, Яванском, Сулавеси и Южной Америке. Пояс глубокофокусных землетрясений проходит также через северную часть Японского и южную часть Охотского морей"[13]. Собственно, на всем Земном шаре лишь в этом регионе данные вулканологии и сейсмологии непосредственно учитываются при оперативном планировании.

Восточная часть Тихого океана устроена совсем иначе, нежели западная. Здесь нет окраинных морей и островных дуг: Кордильеры и Анды круто спускаются к открытому океану, и далее к западу на тысячи морских миль нет ничего, кроме воды.

На тихоокеанском побережье Америки всегда дуют ветра, разгоняя и обрушивая на берег огромные, длинные (с периодом до 60 секунд) волны. Они почти никогда не бывают ниже 1,5 – 2 метров, но нередко достигают высоты многоэтажного дома. В наши дни калифорнийское побережье – излюбленное место любителей серфинга.

Стабильные и сильные ветра порождают устойчивые течения и противотечения. Некоторые из них – южное пассатное и течение Куросао, прозванные "течениями смерти", поскольку рыбацкие лодки, бальсовые плоты и легкие парусники, попав в их объятия, уходили от родной земли и никогда уже не возвращались обратно, – вероятно, сыграли решающую роль в освоении Океании человеком.

Если ветра тропосферы как-то зависят от времени года и прочих привходящих и случайных причин, то на высотах 9-12 километров неизменно господствует струйное течение со скоростью ветра до 64 м/сек, называемое "западным переносом". Во время войны японцы сделали столь же оригинальную, сколь и бесполезную в оперативном отношении попытку использовать его для бомбардировки американского побережья с помощью воздушных шаров. В результате в штате Орегон, возможно, сгорело несколько гектаров леса.

Западное побережье США не слишком богато оборудованными портами, однако Сиэтл и Сан-Франциско уже к началу столетия играли существенную роль в международной торговле. Южнее Сан-Франциско располагается главная база американского тихоокеанского флота – Сан-Диего, отправная точка "американской" силовой линии.

Линия идет через весь океан к Филиппинам, пересекая Гавайские и Марианские острова.

Гавайи были аннексированы Соединенными Штатами в 1898 году. С 1908 года на острове Оаху начал создаваться Перл-Харбор, передовая база американского Тихоокеанского флота. Работы шли медленно, поскольку решительно все материалы приходилось доставлять с материка. Когда десятилетием позже непосредственно в гавани Гонолулу затонула подводная лодка, ее поднимали несколько месяцев, поскольку в крупнейшем порту архипелага не оказалось портовых кранов, газосварочных аппаратов, лихтеров, понтонов и водолазного снаряжения… К тридцатым годам положение несколько улучшилось, но все равно Перл-Харбор лишь с очень большой натяжкой можно было назвать вполне оборудованным военно-морским портом. Относительная слабость материальной и ремонтной базы Гавайских островов оказала значительное влияние на предвоенное планирование, прежде всего – японское.

Архипелаг, вытянувшийся на 3.600 километров с запад-северо-запада на восток-юго-восток, кажется земным раем. Среднемесячная температура меняется здесь от 18 градусов в феврале до 25 градусов в августе. На вершинах потухших вулканов зимой лежит снег. Осадки почти целиком сосредоточиваются на наветренных склонах гор (на острове Кауаи выпадает до 12.500 мм осадков в год), в то время как на остальной территории почти всегда стоит хорошая солнечная погода. На островах растут ананасы, кофе, сахарный тростник. Промышленность и в наши дни сводится к сахарной и фруктоперерабатывающей. Тогда, в тридцатые годы, острова не были туристской Меккой, но посещались уже изрядно, что при господствующей на островах атмосфере доверия, благожелательности и курортной суеты затрудняло сохранение в тайне хоть каких-то сведений, относящихся к тихоокеанскому флоту. Собственно, о перемещении американских боевых кораблей не знали на Гавайях только самые ленивые или совсем нелюбопытные.

После Оаху линия отклоняется к северо-западу, "притянутая" стратегическим "весом" Японской метрополии, и в 1.200 милях от Гавайского архипелага проходит через атолл Мидуэй, остров "на полпути". Трудно переоценить влияние, которое этот клочок земли, единственный между Токио и Гонолулу (Сасебо и Перл-Харбором), оказал на развитие Тихоокеанской войны.

От Мидуэя "американская" силовая линия сворачивает на юг и через Уэйк идет к Марианским островам. Здесь "геометрическая стратегия" начинает резко расходиться с "физической". Геометрия ведет американскую экспансию на запад – через Филиппинское море (арену ожесточенных морских битв в 1944 году), юг Филиппинского архипелага, Бруней – на Сингапур, оплот Британского владычества в Южных морях. Воздействие Австралийского континента, однако, отклоняет линию к югу, даже к юго-западу, заставляя сделать полупетлю к группе Соломоновых островов и Новой Гвинее, и лишь затем вернуться в русло "оперативной геометрии". Здесь, в Южном районе западной части Тихого океана, силовые линии противников, как мы уже отмечали, тесно переплетаются.

Привходящие обстоятельства (прежде всего участие Британской Империи в войне на стороне США, в то время как ее геополитические интересы требовали поддерживать Японию) привели к тому, что оказалась "незадействованной" южная, или "английская", операционная линия, протянувшаяся от Сингапура на Рабаул, Брисбен, (с возможным отклонением к Новой Зеландии), Фиджи, острова Общества, Панаму.

Природные условия вдоль "английской противолинии" примерно те же, что и на идущей ей антипараллельно американской. Следует упомянуть лишь Австралийский Большой Барьерный Риф, который затрудняет навигацию вдоль восточного побережья "зеленого континента", и Панамский канал, являющийся нервным центром американского военного организма.

Вся военно-морская стратегия США построена на возможности свободно маневрировать флотом между Тихоокеанским и Атлантическим Театрами Военных Действий. Почти вся судостроительная промышленность страны сосредоточена на Восточном побережье, и вновь построенные корабли могут в приемлемые сроки попасть в Калифорнию и на Гавайи только через Панамский канал. (Плавание вокруг американского континента с учетом особенностей южноамериканских портов и характерных для Огненной Земли погодных условий представляет собой мероприятие, сравнимое с походом русской Второй Тихоокеанской эскадры.) Поэтому выход Панамского канала из строя поставил бы США перед необходимостью разрабатывать – в условиях уже ведущейся войны – новую доктрину использования ВМС.

В 1941-1942 годах японцы пытались организовать диверсионный акт или набеговую операцию против шлюзов Панамского канала, но без особой настойчивости.

[1] Ж. Блон. Великий час океанов. Тихий океан. М.: Мысль, 1979.

[2] Ж. Блон.

[3] Ж. Блон

[4] "Он не позволил себе и своей команде бездельничать на Тортуге, решив сделать Испанию козлом отпущения за все свои муки. Это вело к достижению двоякой цели: удовлетворяло кипящую в нем жажду мести и приносило пользу – конечно, не ненавистному английскому королю Якову II, но Англии, а с нею и всей остальной части цивилизованного человечества, которая жадная и фанатичная Испания пыталась не допустить к общению с Новым Светом". – Сабатини Р. Одиссея капитана Блада. М., 1969.

[5] Киплинг Р. М., 1975

[6] "Грейт Истерн", водоизмещением 18.915 тонн (главные измерения 210,4х25,2х14,7х9,1 м) в течение полувека оставался крупнейшим из когда-либо построенных судов. При пассажировместимости, составляющей около 4.000 человек, "Грейт Истерн" мог принимать запасы угля на 22.000 миль. Серьезные затруднения, возникшие при спуске корабля на воду и последующей достройке, привели к смерти главного конструктора и разорению судовладельца. Новые хозяева поставили лайнер на трансатлантическую линию, позднее "Грейт Истерн" использовался как кабелеукладчик. (См. Белкин С. Голубая лента Атлантики. Л.: Судостроение, 1990 г.).

[7] Ж. Блон.

[8] 1865 – 1879 гг.

[9] Атлас океанов. Тихий океан. Главное управление геодезии и картографии при министерстве обороны СССР. М., 1974.

[10] Атлас океанов. Тихий океан.

[11] Симоносекский договор между Японской Империей и Китаем был заключен 17 апреля 1895 года. Потерпев поражение в войне, Китай был вынужден отказаться от своего сюзеренитета над Кореей и выплатить контрибуцию в размере 200 миллионов лянов. Японии передавались Формоза, Пескадорские острова (о-ва Пэнхуледао) и Ляодунский полуостров с военно-морской базой Порт-Артур. Уже 23 апреля Россия при дипломатическом содействии Франции и Германии потребовали вернуть Ляодунский полуостров Китаю (за дополнительные 30 миллионов лянов контрибуции). В благодарность китайское правительство передало Ляодун России на правах бесплатной и бессрочной аренды (очевидно, добровольно).

[12] Атлас океанов. Тихий океан.

[13] Атлас океанов. Тихий океан.

Сергей Переслегин, Елена Переслегина

Япония

Изо дня в день, как из вечности в вечность – раз за разом, обыденно и волшебно,- восходит солнце над маленькой страной, и лучи его, озаряя скудную землю, предвещают ей хотя бы одно – прекрасный рассвет…

Эстетику жизни Японии определила природа, монументально-суровая: дышащие огнем горы, узкие, иссеченные ветрами террасы, холодное бурное море. Мысли о тех, кто населяет внешний мир, туманила головы редко, когда приходили корабли и "земля полнилась слухами…" С древних времен японцы, словно дети, вынужденные расти без родителей, сверстников и старших по духу и знанию, формировали культуру интровертную, ориентирующуюся на внутренний опыт, да еще, при случае – на откровения Богов. Потратив немереные физические силы на добывание пищи и едва ли не большие – на соблюдение традиций и исполнение ритуалов, японец, будь он "пеший или конный", не спешил расширить орбиту приложения сил духовных. Потому что сил этих было уже неоткуда взять. Излишков энтузиазма для обеспечения экспансии, попросту не было, так что молодежь, вкусив соли земли, строила в недолгое свободное время изящные воздушные замки из обычных человеческих чувств, творила внутрь и вглубь, закрепляя почти прекраснодушное – в пересказах – самурайское бусидо, а позже – и сменившее его интеллигентное конфуцианство; украшая красноречивые сплетения мыслей и устоев чудными трехстишиями и танка, где сакура, цикады и непревзойденный восход над Фудзи завершали Круг от исчезающего к несбывшемуся.

Конечно, случались войны дворов и убеждений и подобно тому, как это делалось у нас в Европе, опустошали страну. И когда, наконец, низкородный Тоетоми Хидэёси завершил свою работу по созданию централизованного государства, интеграция японской жизни пошла опять-таки внутрь, лишь укрепив традиции и вновь напомнив о неисполненных обетах…

А на планете, частично уже обжитой, бушевала эпоха географических открытий. И, между прочим, японские мореплаватели достигали Европы. А Китай, Корея, Филиппины – к тому времени были для них уже чем-то хорошо изученным. Однако торговля – знак взаимного влияния миров – еще и два столетия спустя не окажет на Страну Рассветов никакого влияния. Закрытый для внешнего мира, японец унесет с собой знания, опыт и продукты чужого труда и искусства словно бы затем, чтобы положить это все на циновку перед дверью: видишь, женщина, был я в дальних странах, но все так же прекрасен твой сад…

Тремя веками позже японская разведка в отличие от подобных служб всего мира будет обладать невероятной особенностью – все, что нужно, чужое – взять и при этом ничего своего не потерять.

Бурное море, надежно ограждавшее Японию от внешнего мира, сделавшее ее во времена утлых суденышек недостижимым островом, сотворило единственное в мире воистину островное государство. Государство, в котором традиции, служившие прикрытием и от чужестранцев, и от их богов, и даже от самого времени, проросли как "крестоформ"[1] на поколения вперед, и нынешние японцы, радостно бросившиеся в американо-европейский рай, неизбежно несут на себе проклятие одухотворенных строгой культовой эстетикой предков. Как "Непрошеная повесть", история Японии, с большим или меньшим толком озвученная падкими на диковины европейцами, полна сокрытых от наших глаз внутренних таинств. Она – словно легенда о затонувшем корабле, вольно и вульгарно пересказанная пронырливыми газетчиками.

Порой, когда смотришь на Японию – в разрезе всех ее долгих времен и всех немногих земель,- приходит в голову провокационная для европейца мысль об особом назначении этого хрупкого шедевра, вобравшего в себя закостенелую в безупречных пропорциях Красоту. А если пойти в своих галлюцинациях немного дальше, то можно подсмотреть, как в театре Кабуки, торжественно соблюдая законы жанра, без устали проигрывается жизнь ушедшая, и под знаком этой жизни современность становится плохо отредактированной пьесой, и мертвые начинают незаметно и размеренно влиять на живых. На кругах культуры – от сливового календаря и прибауток Нидзё до Токутоми Роко, Акутагавы Рюноске и Юхио Мисимы – прорастает древняя суть японского мироощущения: жизнь трудна, смерть прекрасна, и лишь красота – вечна.

В правильных и объективных учебниках аналитики от истории сухо напишут: "Крах старой феодальной системы и перемены в жизни общества, последовавшие за революцией Мэйдзи, нанесли школам икэбаны серьезный удар…", а вневременная сказка добавит "… и город Осгилиат был разрушен до основания, и в его развалинах появились тени, призрачные ночью и прозрачные днем…"[2]

Историко-географический очерк, посвященный Японии, проще всего начать с цифр. Более 4 тысяч островов, протянувшихся на 3,5 тысячи километров с северо-востока на юго-запад. Невероятной длины береговая линия: более 30 тысяч километров при площади всего 372 тысячи кв. км (для сравнения: у США 22 тысячи километров береговой линии при площади 7,2 миллиона кв.км). Три четверти территории заняты горами. Японские низменности – край Канто и район Кинки открыты тайфунам с Тихого океана.

"Самый сильный тайфун в истории Японии разразился 26 сентября 1959 года на острове Хонсю. Город Нагоя, третий по величине в стране, оказался практически полностью разрушенным.

Все восточное побережье острова Хонсю, от Нагойи до Токио, было омыто десятиметровой волной, пришедшей со штормом. В Токио скорость ветра достигала 165 километров в час. Воздушное и железнодорожное сообщение было полностью остановлено. После этого тайфун повернул к северу, по направлению к центру Хонсю, пройдя через провинции Тойама, Ямагата, Акита и Ниигата.

В Нагойе, городе с населением более миллиона, скорость ветра превысила 200 километров в час. Объединенная сила волн и ветра выбросила на берег стоявшее в заливе судно “Шаншай” водоизмещением 7.000 тонн. (…) Жертвы тайфуна "Вера" составили 4.464 погибших, 2.000 пропавших без вести, 10.000 раненых и 400.000 оставшихся без крова."[3]

Ежегодно Япония встречает от 15 до 30 тайфунов. По преимуществу – в сентябре-октябре, когда на Дальний Восток приходит совершенно особенная – прозрачная – осень. Этот регион (Япония, Сахалин, русское Приморье) находится на границе континентального массива Евразии и чаши Тихого океана, отсюда – муссонный характер климата. Осенью материк быстро охлаждается, и над районом Оймякона формируется устойчивый и с каждым днем все более холодный Восточно-Сибирский антициклон. Ветра с северо-запада, прохладные и сухие, приносят звенящую тишину; воздух абсолютно чист; и горизонт отодвигается, кажется, на десятки километров; склоны гор, заросшие кустарниками, окрашиваются в кармин и золото, образуя невесомое цветное покрывало, складками спускающееся к морю. Здесь нет дождей, столь характерных для европейской осени, а все "положенные" осадки выливаются в один-два дня, когда приходит Тайфун.

А потом наступает зима, длинная, холодная и малоснежная. Еще и в конце XIX столетия каждая зима была для японских крестьян (по крайней мере на Хоккайдо и северном Хонсю) игрой в рулетку со смертью. Обледенелые горные склоны, ветер, вымерзшая и вымершая природа, невероятная нищета… Зимами в японские горные деревни, отрезанные друг от друга, от побережья и городов, возвращалась, спускаясь с вершин, носящих гордые имена: Асахи, Адзумо, Ивате, Абакума, – культура раннего неолита, и вновь и вновь, как десятки тысяч лет назад, старики уходили в горы и там умирали, увеличивая остальным шансы пережить зиму.

В марте погода меняется, теплые влажные ветры с Тихого океана несут туманы и частые моросящие "сливовые" дожди. Температура воздуха быстро переходит через ноль, а потом на два-три месяца замирает где-то около плюс десяти градусов. Так что сезоны на Дальнем Востоке сдвинуты: лето начинается в конце июня, уже после солнцестояния, и заканчивается не ранее равноденствия.

С геологической точки зрения Япония представляет собой типичную островную дугу, отделяющую континентальную евразийскую плиту от океанической коры Тихого океана. Соответственно, вся территория страны, вся без исключения, оказывается сейсмоопасной зоной. Япония уверенно держит первое место в мире по количеству землетрясений и действующих вулканов.

"Эпицентр землетрясения 1923 года в Токио (известного как Канто-даи-шинсаи – великое землетрясение Канто) находился в заливе Сагами рядом с островом Ошима, в 70 километрах южнее Токио. Как и в сицилийской Мессине, в Токио не произошло предварительных слабых, толчков. Основной толчок был зафиксирован в полдень, когда деловая активность сворачивалась и токийцы готовились к уик-енду, а тысячи домохозяек готовили субботний обед.

Жилища большинства людей в японской столице были выстроены из легкой древесины и картона и находились тесно друг к другу, что вполне разумно там, где существует постоянная сейсмическая нестабильность. Разрушенный дом легко восстановить, а жителям проще выбраться из под обломков. Но такие дома чрезвычайно пожароопасны. Сильные ветры, сопровождающие землетрясение, разносили пламя от кухонных плит, газ из разорванного газопровода подхватывал его, и в результате во многих точках города начались пожары, которые постепенно объединились в один большой погребальный костер. Нефтяные танки на морских базах в Йокогаме треснули, выливая тысячи галлонов горящей нефти на улицы города и в залив. Горящая масляная пленка превратила морскую поверхность в сущий ад, погубив множество людей, которые прыгали в воду, ища спасения от огня."[4]

В Йокогаме и Токио погибло 143.000 человек, а всего в краю Канто лишились жизни более 200.000 японцев. Этот рекорд не был перекрыт атомной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки.

Разрушительные силы природы господствуют на японской земле безраздельно, и если цивилизация есть ответ на вызов[5], то культура Ямато представляет собой ответ на вызов со стороны стихийных бедствий.

Во всяком случае, две черты японского национального характера, особенно резко проявившиеся в Тихоокеанской Войне, – фатализм и неприхотливость, доходящая до стоицизма, – обязаны своим происхождением сейсмической нестабильности страны.

С землетрясением нельзя бороться. От него невозможно спасти жизнь, не говоря уже о накопленных богатствах. И Япония не знала сокровищниц, циклопических стен, грандиозных дворцов и величественных храмов. Но равным образом Япония не знала героев бого- и тираноборцев, ее легенды не прославляли безумцев, дерзающих бросить вызов судьбе. Японцы точно знали, что непреодолимую силу нельзя преодолеть…

Это породило культуру утонченную и жестокую, ориентированную на смерть, а не на жизнь. Слов нет, и для европейца героическая смерть часто служит достойным завершением жизненного пути. Но для японца она представляет собой единственную возможность придать жизни высший смысл.

Р.Киплинг сказал: "Запад есть запад, Восток есть Восток, И вместе им не сойтись…" Но, однако, есть Японский Дальний Восток, где слиты в единой культуре "дао", пришедшее с материка, и "время", принесенное волнами Тихого океана; неизменность древней суровой природы гор и изменчивость тайфунов и землетрясений. В этом отношении современная Япония, в которой уживаются "сады камней" с парками аттракционов и сейсмоустойчивые небоскребы с бамбуковыми храмами, должна восприниматься, как причудливое переплетение знаковых структур Запада и Востока.

Конструкторы, создававшие перед Второй Мировой Войной японские ударные авианосцы, стремились воплотить в этих кораблях дух западного прагматизма и практицизма. Ни одной лишней тонны водоизмещения, ни одного "пустого" квадратного метра полезной площади. Все было направлено на обеспечение еще одного узла скорости или размещение дополнительного самолета на ангарной палубе… гигиену команды сводили к обливанию матросов водой из шланга, размеры камбуза ограничивали так, что "усиленный рацион" пилотов начинал напоминать паек заключенного в тюрьме умеренного режима. И, тем не менее, в проектах обязательно предусматривалось специальное помещение для медитации.

Жесткость природных условий объясняет японскую привычку довольствоваться малым и ставить духовное выше материального. Даже советские эсминцы и немецкие подводные лодки времен Второй Мировой Войны превосходили по обитаемости современные им японские линкоры и авианосцы (достаточно сказать, что рабочее межпалубное расстояние на семидесятитысячном линкоре "Ямато" нигде не превосходило 160 см). Великолепные боевые характеристики японских кораблей, прежде всего – тяжелых, так называемых "вашингтонских", крейсеров – были получены во многом за счет экономии на удобствах экипажа. С другой стороны, привычка недооценивать материальные факторы дорого обошлась японцам. В войне это проявилось и как неумение организовать сколько-нибудь приемлемое медицинское и вещевое обеспечение войск (офицеры-летчики в тропиках не имели противомоскитных сеток), и как патологическая склонность к атакам, не имеющим даже теоретических шансов на успех.

В отличие от США, население которых представляет собой сплав всевозможных национальностей и народностей, японский этнос подчеркнуто мононационален и оставался таковым на протяжении всей "видимой" истории страны.

Мы достаточно слабо представляем себе древнейшее население Островов. Принято считать, что это были айны, пришедшие, видимо, с севера – через Камчатку и Курильские острова, и полинезийцы, осколки великой Тихоокеанской цивилизации. Судя по малочисленности, Японию первого тысячелетия до нашей эры населяли, скорее всего, потомки рыбаков, унесенных от родных берегов течениями и ветрами.

В середине тысячелетия страна встречает первую и единственную в своей истории волну завоевания: с юга Корейского полуострова пришли племена, носители энеолитической Яеи-культуры. В дальнейшем будет возрастать мирное влияние материка на Японию: с Запада в страну проникнет буддизм и конфуцианство, железо, иероглифическое письмо, – но на протяжении двух с половиной тысячелетий Острова не испытают ужасов и "ломки" военных нашествий. Даже монголам, не привыкшим к поражениям, придется признать, что с военной техникой Средневековья десантные операции через Японское море и Корейский пролив не могут иметь успеха.

Японию принято сравнивать с Англией. Но с Дуврских скал в ясный день виден французский берег, что же касается пролива между Страной Восходящего Солнца и Страной Утренней Свежести, то он имеет в ширину около ста восьмидесяти километров и представляет собой "ворота", через которые тихоокеанские тайфуны прорываются в Японское море. В результате Япония как нельзя лучше была защищена от неприятельского нашествия, но вместе с тем была обречена на изоляцию. Только полинезийская тихоокеанская культура может рассматриваться как более яркий пример цивилизации-изолянта.

Японская мифология этно- и топоцентрична. Идзанаги, младший из пяти поколений Древних богов, стоя на небесном мосту со своей супругой, взбаламутил Океан длинным копьем; капли воды, стекающие с копья, породили Острова. Из левого глаза Идзанаги создал затем солнечную богиню Аматерасу, которая стала матерью первого японского императора Дзимму. С тех пор (VII столетие до н.э.) по глубочайшему убеждению японцев императорский род не прерывался: поныне страной правят прямые потомки Создателя Вселенной, его дочери – богини Солнечного Света и объединителя страны тенно Дзимму. Собственно, в очень хорошем приближении эта формула передает для европейца (но, конечно, не для японца) все содержание исконной религии народа Ямато – синтоизма.

Позднее "Путь местных богов" слился с буддизмом (в неортодоксальной традиции, близкой, насколько можно судить, к современному понятию "дзен"). Хотя лингвисты находят в японском языке какие-то следы синто-буддистского антагонизма, в душах японцах эти религии соединились вполне гармонично. Попытки великого Мейдзи запретить буддизм и полностью вернуться к вере предков встретили в народе не то чтобы противодействие, но полное непонимание того, о чем идет речь. Промучившись двадцать лет, живой бог махнул на все рукой и объявил свободу вероисповедания (1889 г.).

Если в истории Европы почти всегда можно разделить политические, религиозные, идеологические и культурные императивы (Испания при Филиппе II – исключение, которое лишь подтверждает правило), то японская картина мира удивительно синтетична. В декабре 1941 г. японские летчики плакали от счастья, узнав о предстоящем налете на Перл-Харбор. Им предстояло достичь просветления и погибнуть за Императора в одном из самых красивых сражений в Истории. И тогда на родине предков в их честь возведут храмы.

Историки связывают образование японского этноса с возникновением в III веке н.э. (через тысячу лет после Дзимму) племенного союза Ямато. Под влиянием ли Китая и Кореи, под давлением ли местных условий, но формирование государства пошло в Японии по феодальному (причем едва ли не западноевропейскому феодальному) типу. И дальше на протяжении тысячелетия с лишним в стране уживались черты раннего, развитого и позднего феодализма с элементами чего-то напоминающего не то ленную, не то номовую, не то полисную систему.

Тяжелые природные условия привели к тому, что в Японии прибавочный продукт был очень низок (по европейским или даже китайским меркам). Соответственно власть при всем желании не могла изымать много людей из производства и поддерживать огромные регулярные армии. В результате в стране выделился тонкий слой профессиональных воинов, вся жизнь которых в буквальном смысле от дня рождения до минуты смерти была связана с боевыми искусствами и подчинена строжайшему кодексу чести. Фатализм и бесстрашие, вообще свойственные японскому народу, развились в среде самураев в яростное пренебрежение к своей и чужой жизни.

Сеппуку есть не просто ритуальное самоубийство, но самоубийство, поставленное самураям в обязанность, и притом нарочито мучительное. И мальчиков-самураев в пятилетнем возрасте обучали, как не потерять сознание от боли, когда вспарываешь себе живот деревянным ножом.

(Заметим, однако, что самурайская практика ритуального самоубийства вкупе с непрерывными внутренними "разборками" отнюдь не привела к физическому уничтожению военной касты. В отличие, например, от Франции, где аристократическая культура дуэли всего за два столетия свела в могилу почти всю феодальную знать.)

После эпохи географических открытий Япония попала в сферу влияния европейских государств. Пытаясь сохранить неизменным жизненный уклад (прежде всего, конечно, свою власть), сёгуны из рода Токугава приняли в 1633, 1636 и 1639 годах три указа о "закрытии страны". Ограниченная торговля – с Китаем и Голландией – отныне была разрешена только в Нагасаки, под страхом смерти сёгунат запретил въезд иностранцев в Японию и выезд японцев за границу, равно как и строительство больших судов.

Как и предполагалось, эти меры привели страну к жесточайшему кризису, и двумя столетиями позже под дулами корабельных орудий эскадры коммандора Перри Япония была принуждена заключить соглашения, открывающее страну для американской и европейской торговли.

Здесь мы вступаем в эпоху Мейдзи и этап реконструкции Японии.

Менее чем за пятьдесят лет страна преодолевает трехвековое отставание. В 1895 году, разбив Китай, присоединив к себе Тайвань и начав проникновение в Корею, Япония вступает в неофициальный "европейский клуб".

Как и для САСШ, для Японии выделяются два направления экспансии – южное и западное. Первое следует тихоокеанской операционной линии, "продолжающей" дугу японских островов на север и на юг. Второе в каждой точке ортогонально этой линии и обращено к континенту, "естественной" сырьевой базе Империи.

К концу эпохи реконструкции в стране была построена индустриальная экономика европейского типа, которой требовались для дальнейшего развития рынки сбыта и источники сырья. В Японии эта обыденная капиталистическая проблема усугублялась острой нехваткой природных ресурсов: земли Островов по большей части не годятся для земледелия и почти не содержат полезных ископаемых.

К началу девяностых годов XIX века контроль над Кореей начал рассматриваться в Империи как "непременное условие" существования страны. Рано или поздно это должно было привести к конфликту с Китаем, а затем и с Россией, европейской державой первого класса. Трагедия Японии в том и заключалась, что к западу от Островов лежал не пустой мир американской Ойкумены, а богатые земли, принадлежавшие воинственным странам.

Япония была вынуждена развиваться через войну. Лишь после разгрома Китая она была причислена к государствам "европейского уровня развития". Только после победы над Россией Страна Восходящего Солнца была признана великой державой.

Исход войны с Россией определялся тем, обернутся ли все многочисленные "если…" в пользу Японской Империи. Чуть меньше везения на суше, на море, в "надсистемах" внешней и внутренней политики, и страна оказалась бы на краю гибели. Трудно сказать, насколько осознавали это рядовые исполнители, но, во всяком случае, ответственные командиры отдавали себе отчет в запредельности риска… Именно после Русско-Японской войны высшее руководство Империи приходит к выводу о непобедимости страны, находящейся, очевидно, под особым покровительством Богов и самой Судьбы.

Русско-Японская война предопределила характер политических процессов и военных столкновений в тихоокеанском регионе на четыре десятилетия вперед.

Для Японии победа означала нарастание милитаристских тенденций в политике, милитаризацию экономики и потерю ею сбалансированности, увеличение внутренней нестабильности и, как следствие, все более интенсивное вмешательство военных в вопросы управления государством.

Страна, получив преобладание в Корее и прибрежном Китае, начала проявлять внимание к немецкой военно-морской базе Циндао. Этот "интерес" привел Японию к вступлению в Первую Мировую Войну на стороне противников Германии. Под "шумок" общеевропейской войны Япония не только получила в свое распоряжение Циндао, но и, предъявив Китаю знаменитые "Двадцать одно требование", обеспечила себе юридическую и экономическую базу для дальнейшей экспансии на запад.

Приобретя опыт успешных действий на море и убедившись воочию, что они могут быть прибыльными,- японский флот за войну лишь усилился, Япония начала активное морское строительство, причем корабли, построенные на ее верфях, не уступали лучшим английским образцам. К концу Первой Мировой Войны Япония становится третьей морской державой мира.

Теперь японские крейсера и линкоры конструируют уже не для действий на ограниченном театре Японского и Желтого морей – после 1905 года руководство Флотом начинает ориентироваться исключительно на океанские корабли, на нефть и на южное направление экспансии.

Армия, однако, продолжает считать, что судьба страны решится на западе. С этого времени японская внешняя политика раздваивается, и вплоть до катастрофы 1945 года главным содержанием внутренней жизни страны оказывается перманентная борьба между Армией и Флотом.

На прилавках японских лавочек остались тени вещей и знаки культуры: нэцке и веера, маски богов и бамбуковые вазочки, шестиугольные блюда и, конечно, причудливые бансай. Японская йена, прежде устойчивая и даже взлетающая к высотам доллара стабильная валюта, ныне стремительно падает. Добрососедское братство японцев, скрепленное вековой необходимостью совместного противостояния грозной природе, превратилось в искусственное полусолдатское братство огромных фирм. Трехвековая японская сдержанность на примерках чужих одежд и чуждых культур сменилась бешеной активностью трудовых коллективов, дисциплинированно замирающих в музеях Европы у европейских шедевров. Что с нами делает время? – вопрос, характерный для всех народов, идущих вперед по цивилизационной спирали. Уходят в небытие традиции, ставшие сегодня оправданием бездействию, прикладное искусство, служившее прекрасным галлюциногеном, спасающим от трудностей жизни, литература, сменившая мифологичность на идеологичность. Так происходит с каждой культурой и в каждой стране. Но чем дольше эта культура существовала отдельно, изолированно, тем более собрала она в себе опыт несравненной самобытности, тем более она ценна как ритуальный знак уснувшего на время вселенского Хаоса, ресурса Силы, той Силы, которая только и определяет предназначение или миссию народа.

[1] См.: Симмонс Д. Гиперион (М., 1995).

[2] Дж. Р.Р.Толкиен М., 1982 г.

[3] XX век: от катастрофы к катастрофе. М., 1998

[4] ХХ век: от катастрофы к катастрофе.

[5] А.Тойнби.

Источник: "Конструирование будущего", 2001 г.

Сергей Переслегин, Николай Ютанов

Письмо первое. "Мировая динамика" в исторической ретроспективе.

Говорят, что "отшумевшие битвы, как и мертвые генералы, держат своей мертвой хваткой военные умы"[1]. Это в полной мере относится и к научным баталиям. Сегодня, когда "Мировой динамике" исполнилось тридцать лет, и эта работа стала классикой науки и ее историей, она оказывает большее влияние на практику, чем когда-либо.

– 1 -

Призрак "экологической катастрофы" бродит по дорогам глобализованного мира, предстает перед писателями и политиками, учеными и промышленниками, современной аристократией и обывателями. Массовые выступления "зеленой" общественности утратили первоначальный истерический характер и превратились в своего рода "политтехнологию". Озабоченные правительства и послушные парламенты штампуют постановления, направленные на охрану окружающей среды. Адвокаты защищают интересы "дикой природы" в Верховных Судах.

Возникла целая индустрия, удовлетворяющая потребности природоохранительного движения; ее оборот составляет ныне миллиарды долларов. Этим долларам нельзя сопоставить какие-то реальные произведенные ценности. Речь идет об административном контроле над финансовыми потоками, о возможности перераспределять заработанные другими деньги.

Как только сверхзвуковой "Конкорд" становится серьезным конкурентом другой, более традиционной пассажирской авиации, сразу же выясняется, что шум от его двигателей чрезвычайно беспокоит птиц. И почти все крупные международные аэропорты немедленно закрываются для "Конкордов". Сейчас, тридцать лет спустя, "нормы шумности" стали главным оружием борьбы крупных авиастроительных концернов Запада с дешевыми и надежными российскими самолетами[2].

Десять лет назад развернулась "мировая война" с фреонами, послужившая причиной передела рынка холодильных установок и аэрозолей различного назначения. Эта история заслуживает того, чтобы ее вспомнить.

Исследователи обнаружили над Антарктидой "озоновую дыру" – локальное уменьшение толщины озонового слоя, защищающего Землю от солнечной радиации. Немедленно была организована кампания в прессе: речь шла не более и не менее, как о гибели "всего живого" от ультрафиолетового облучения. Медики дисциплинированно предъявили статистику заболеваемости раком кожи. Заболеваемость, понятно, непрерывно росла, как это происходит со всеми редкими болезнями, неожиданно попавшими в поле зрения общественности[3]. Как-то очень быстро выяснилось, что озон разлагается фреонами, которые попадают в атмосферу при утилизации отслуживших свой срок холодильников (используются фреоны и в аэрозольных баллончиках). В результате и холодильники, и аэрозоли запретили. Какие-то концерны заработали очень хорошие деньги, а неизбежные потери других были компенсированы из государственных карманов.

Озон образуется в верхнем слое тропосферы в ходе реакции 3О2 = 2О3, протекающей под воздействием ультрафиолетового излучения. Вопрос для восьмого класса средней школы: что происходит с обратимой химической реакцией, когда уменьшается концентрация одного из находящихся в динамическом равновесии веществ? Правильно – равновесие смещается в сторону образования этого вещества. Иными словами, чем больше озона разлагается (например, фреонами), тем больше его производится в верхних слоях атмосферы. И ни реактивные самолеты, ни холодильники, ни аэрозольные духи не могут здесь ничего изменить.

Само собой разумеется, со временем выяснилось, что озоновый слой не постоянен: его толщина все время меняется. Зависит это от различных геофизических факторов (прежде всего, от текущей активности солнца), но никак не от человеческой деятельности.

На рубеже тысячелетий развернута новая кампания, еще более позорная для мыслящего человечества, нежели полузабытая теперь война с "озоновыми дырами". Я говорю о борьбе с глобальным потеплением, вызванным "парниковыми газами". Заметим в этой связи, что если фреоны в "Мировой динамике" никак не упоминались, то о возможном влиянии человеческой деятельности на климат в книге говорилось – и довольно много.

Эта очередная "экологическая тревога" привела к подписанию рядом правительств "Киотского протокола", регламентирующего тепловое загрязнение среды. В данном случае следует говорить о прямом обмане "лиц, принимающих решения", со стороны "экологического" экспертного сообщества.

Гляциологи в резкой форме возражали против самой концепции "глобального потепления", указывая, что вообще-то на Земле продолжается ледниковый период; текущая климатическая эпоха является межледниковьем, причем довольно холодным. К тому же это межледниковье заканчивается: последние четыре-пять тысячелетий назад началось новое наступление ледников. Небольшое повышение температур, фиксирующееся последние двести лет, носит локальный характер и связано с хорошо известным короткопериодическим климатическим циклом[4].

Палеонтологи попытались объяснить, что современное расположение материков соответствует в геологической истории Земли холодной криоэре, и никаких изменений в ближайшие миллионы лет не предвидится. Если бы, однако, криоэра внезапно сменилась термоэрой, это было бы не катастрофой, но благодеянием для человечества, поскольку потеря плодородных земель вследствие повышения уровня океанов более чем компенсируется увлажнением пустынь, полупустынь и степей: биологическая продуктивность Земли в термоэру заметно выше, чем в криоэру, климат – ровнее и с человеческой точки зрения – лучше.

Наконец физики доказывали, что пугающее обывателей таяние ледников (даже если оно каким-то чудом произойдет) – явление, отнюдь, не мгновенное. "Катастрофическая" его версия занимает около 5.000 лет, более взвешенные оценки дают 7 – 8 тысячелетий. Так что, вода будет прибывать, самое быстрое, по сантиметру в год, что, право же, не требует срочных административных решений.

Все было напрасно. "Защитники среды" в очередной раз настояли на своих ультимативных требованиях.

Экологическое движение с самого начала было "бегством от…", а не "движением к…", то есть его позиция всегда являлась "неконструктивной по построению". В настоящее время это движение следует рассматривать как основной источник инновационного сопротивления: именно защитники "окружающей среды" тормозят все сколько-нибудь "продвинутые" технологические разработки[5]. Они выступают за "глобальное равновесие" и совершенно не желают отдавать себе отчет в его недостижимости.

Современное экологическое движение: необразованное, уродливое, насквозь политизированное, давно купленное бизнесом и сцецслужбами, – находит оправдание своего существования и своей деятельности в пионерских работах "Римского клуба". Критический апостериорный анализ этих работ и основополагающего труда Д.Форрестера "Мировая динамика", лежащего в их основе, представляется ныне насущной необходимостью, поэтому я счел возможным обратиться к Вам с настоящим письмом.

– 2 -

Заслуги "Римского клуба" неоспоримы. Именно динамическая модель "мировой системы", выполненная Д.Форрестером по заказу группы А.Печчеи и представленная в популярной форме Д.Медоузом, ввела в политическое и экономическое обращение группу смыслов, связанных с понятием "среды обитания". Если сегодня восстановлена экология Великих Американских Озер, очищены Рейн, Дунай и Байкал, снабжены очистными сооружениями целлюлозно-бумажные заводы и химические комбинаты, то этим мы во многом обязаны Д.Форрестеру и Д.Медоузу.

Они же несут ответственность за природоохранительную истерию газет, парламентов и лабораторий. Именно "Римский клуб" построил и "засветил" информационную голограмму экологической катастрофы.

Возможно, экологическая обстановка, сложившаяся в конце 1960-х годов, оправдывала логику "алармистов" и их методы. Возможно даже, что все они какое-то время, а некоторые из них – все время верили в свои результаты. Но трудно предположить, что такой специалист по математическому моделированию, как Д.Форрестер, мог серьезно отнестись к "мировой системе" из пяти (!) динамических уровней.

Чем проще система, чем меньше у нее степеней свободы, тем примитивнее, в конечном счете, ее эволюция. Поставьте задачу на динамику численности человеческой популяции на бесконечной плоскости при неограниченном продовольствии, и вы получите классическую экспоненту. Теперь ограничьте пространство, и вместо экспоненциального возникнет логистическое решение. Введите в модель положительную обратную связь между численностью и смертностью, и появятся гармонические колебания. Каждое из этих решений "как-то" соотносится с Реальностью, но ни одно из них ее не отражает. Поэтому бесполезно спрашивать, какая кривая "правильная" (и, равным образом, какая из них "лучше").

Настоящая популяция неизмеримо сложней этих простейших динамических схем, хотя ее динамика может с хорошей точностью может какое-то время описываться любой из них. Потом расхождения теоретической кривой с данными наблюдений начинают быстро нарастать. Проблема системного моделирования в том и состоит, что всегда есть искушение экстраполировать модель на недопустимые значения параметров.

Модель при этом становится весьма "содержательной", но утрачивает смысл: ее выводы по-своему интересны, но заведомо неверны.

В простейших случаях можно с большой точностью установить границы применимости той или иной модели. В сложных задачах, таких как исследование "мировой системы", мы можем с уверенностью сказать лишь, что они наверняка есть. И если модель "вдруг" предсказывает катастрофическое поведение системы, то, скорее всего, это свидетельствует о непригодности модели именно в этой области параметров. Во всяком случае, эта версия наиболее вероятна: "если ваши вычисления показывают, что моделируемая система теряет устойчивость, это, прежде всего, повод усомниться в модели, а не в поведении реальной системы.

…К примеру, если исследователь, живущий во времена Менделеева, обнаруживает неограниченный рост параметра "количество органических отходов" системы "транспорт", то правильный вывод, который он обязан сделать, заключается в том, что источник этих отходов будет заменен (в силу малой экономической эффективности, конечно) на другое, более совершенное средство"[6].

В модели Д.Форрестера катастрофически ведут себя многие параметры, в частности – смертность. Между 2020-м и 2060-м годом численность населения Земли достигает максимума, который представляет собой очень острый, "резонансный" пик. Затем – вследствие нехватки ресурсов, загрязнения среды, нехватки продуктов питания или сочетания указанных причин происходит быстрое падение численности – в три-пять раз за время жизни поколения. Смертность достигает чудовищных величин, здание цивилизации разваливается. Грядущая катастрофа практически неизбежна: предотвратить ее созданием новых технологий или даже контролем рождаемости не удастся. Ее можно лишь оттянуть на некоторое время строжайшими экологическими мерами.

Из самых общих соображений понятно, что эта версия слишком проста и очевидна, чтобы реализоваться с заметной вероятностью. Динамика таких сложных систем, как мировая, отличается высокой неопределенностью: сведение всех вариантов Будущего к примитивной мальтузианской катастрофе противоречит всему накопленному аналитическому опыту. "Будущее не только сложнее, чем мы его себе представляем, но и сложнее, чем мы его можем представить".

Кроме того, предсказание о неизбежности экологической катастрофы, отнюдь, не было продуктом машинного моделирования "мировой системы". В действительности, это предсказание было введено в модель априори – при проектировании системы положительных обратных связей. Если численность населения зависит от рождаемости и смертности, обе эти величины зависят от загрязнения, а загрязнение – от численности населения, мы с неизбежностью получаем "резонансный пик" на демографической кривой.

Если вы закладываете в модель, ограниченную в пространстве, экспоненциальный пространственный рост какого-либо параметра, в этой модели с неизбежностью разовьются катастрофические напряжения, которые ее разрушат. Считать это с помощью ЭВМ совершенно не обязательно.

Задавая те или иные формы обратных связей, можно получить любые, наперед заданные, динамические соотношения для параметров модели. Для студентов третьего-четвертого курса такое упражнение является полезной практикой, но научное значение подобной деятельности, разумеется, равно нулю.

Наша критика носит направленный характер и относится не к конкретным результатам, полученным Д.Форрестером, даже не к самой модели, но к самой идеологии системного моделирования глобальных процессов. Несколько утрируя, можно сказать, что данная идеология порождает модели, которые тривиальны там, где они априори верны, и содержательны там, где они заведомо ошибочны.

Основные претензии к принятой "Римским клубом" схеме моделирования сводятся к следующему:

– Отсутствует определение и формальное описание исследуемой системы.

– Выбранное число параметров недостаточно для содержательного анализа этой системы.

– Обратные связи между параметрами и потоками (уровнями и темпами) задаются искусственно и не отражают ни общесистемных закономерностей, ни свойств конкретной исследуемой системы.

Как результат, границы применимости глобальных системных моделей не определены, статус возникающих в них расходимостей совершенно неясен, а прогнозы и рекомендации к действиям носят все черты "подгонки" под заранее заданный ответ.

– 3 -

Во второй половине 1970-х годов глобальное моделирование широко использовалось в качестве идеологического оружия. Поскольку "Мировая динамика" была первой альтернативной марксизму моделью, оперирующей нетривиальными смыслами Будущего, она пользовалась громадной популярностью среди советской интеллигенции. Эта популярность дополнительно подогревалась не совсем уверенными попытками КГБ внести работы Д.Форрестера и Д.Медоуза в реестр запрещенных книг.

Я далек от мысли обвинить "Римский клуб" в "заговоре с целью подрыва дела социализма", но его роль в идеологическом обеспечении заключительного этапа "холодной войны" еще ждет своего исследователя.

Примечательно, что советские исследования по экологическому прогнозированию вызвали гораздо меньший резонанс, нежели работы Д.Форрестера, хотя первые эскизные разработки появились в СССР на два года раньше. В 1968 году в журналах "Техника молодежи" и "Молодая гвардия" вышла сокращенная версия романа "Час быка", созданного писателем и ученым-палеонтологом И.Ефремовым. В этом романе анализировалось, в частности, поведение демографической статистики вблизи "пределов роста", рисовалась реалистическая версия переполнения экологической ниши вида Homo ("Век Голода и Убийств" на планете Торманс) и демонстрировались различные способы выхода из этой ситуации[7]. И.Ефремов рассмотрел механизмы обратной связи между системами "человек" и "природа", ввел принципиальное понятие "стрелы Аримана", обуславливающей преимущественное выживание вредных для человека биологических видов в условиях экологического "стресса" биоты, вызванного неконтролируемым ростом человеческой популяции.

Между прочим, в "Часе быка" была сделана попытка понять пределы применимости предположений, лежащих в основе концепции гипотезы глобального экологического кризиса. Оказалось, что принципиальное значение имеет культурная однородность: по И.Ефремову, Торманс, где произошла демографическая катастрофа с падением численности населения более чем на порядок, был искусственно заселенной монокультурной планетой и с этой точки зрения представлял собой систему, заведомо более простую, нежели Земля. Тем самым, ее динамика была примитивнее и "катастрофичнее". Для нашей планеты с ее огромными различиями в культуре и экономике, резонансные пики кривых, даже в моделях "пределов роста" оказываются сглаженными отрицательными обратными связями: кризисы перенаселенности, загрязнения и ресурсов, во-первых, не синхронизированы между собой и, во-вторых, носят локальный, а не глобальный характер – разнесены по месту и времени. Такая динамика тоже сулит мало радости, но, во всяком случае, она принципиально управляема.

В своих прогнозах И.Ефремов пользовался, видимо, не компьютерным, а обычным математическим моделированием, тем более что тенденции легко прослеживались на простейших моделях, а делать точные прогнозы с реальными датами не представлялось возможным ни аналитически, ни численно.

Позже Н.Моисеев предпринял попытку точно решить численную задачу, создав реалистическую модель "мировой системы". Оказалось, естественно, что поведение этой системы очень сложно и практически непредсказуемо; оно, однако, не носит катастрофического характера. Вернее, "мировую систему" можно "загнать" в форрестеровско-медоузский глобальный экологический кризис, но при очень специфическом подборе численных значений параметров[8]. И именно потому, что результаты не были катастрофическими, а, следовательно, сенсационными, они не получили широкой известности. Ни на Западе, где вовсю разворачивалось экологическое движение, ни в СССР, где всякое сомнение в неизбежности предстоящего кризиса воспринималось молодыми интеллектуалами как свидетельство работы на КГБ. Эпоха мировых войн заканчивалась. Мир вступал в век посттоталитарных демократий, и озабоченная страхом перед загрязнением среды общественность походила этому миру во всех отношениях.

После распада СССР на бывших советских территориях образовалось множество партий и группировок экологической направленности. Все они быстро продемонстрировали свою полную политическую и экономическую неэффективность. Рекомендации по немедленному закрытию "грязных" производств и атомных электростанций были хороши в теории, на практике же такие действия привели к экономическому коллапсу в масштабе регионов и целых независимых государств. В конечном счете, практически все выведенные из эксплуатации энергетические и производственные мощности пришлось задействовать вновь: полгода жизни без тепла и света ликвидировали у населения всякий страх перед "мирным атомом".

Ольгино, Ленинградская область, 2 июля 2001 года

[1] Б.Такман "Первый блицкриг: август 1914".

[2] Вопреки распространенному мнению, Ил-86 является на сегодня самым безопасным пассажирским самолетом в мире, да и Ту-154 последних модификаций по уровню надежности превосходит "евроаэробусы" всех модификаций.

[3] В действительности растет не число заболевших, а число зарегистрированных случаев заболевания.

[4] На XVII век приходится пик "малого ледникового периода". С конца этого столетия средние температуры начали возрастать, за триста лет они поднялись почти на градус. В конце XXII века начнется "малый климатический оптимум": средняя температура возрастет еще примерно на градус и, как и в "эпоху викингов" в Гренландии будут расти леса, а на Ньюфаундленде появятся виноградники. Затем температура снова начнет падать. Длительность этого цикла составляет 1.200 лет, амплитуда колебаний температуры от 2 до 2,5 градусов.

[5] Что не помешало им инициировать целый ряд откровенно уродливых и безумно дорогих проектов, вроде австралийской "солнечной башни": "Башня диаметром 130 метров [и высотой 1 километр] будет производить электричество, используя для этого восходящие потоки воздуха, нагреваемого лучами Солнца. У подножия башни раскинется огромная теплица диаметром семь километров; воздушные массы, нагретые в ней, будут устремляться в трубу, вращая попутно турбины электрогенераторов, установленные в ее основании. Благодаря теплозащитным материалам, использованным в конструкции теплицы, воздух будет продолжать нагреваться даже ночью. Мощность станции должна составить до 200 МВт. Ее гигантская башня, более чем в два раза превосходящая самые высокие в мире башни-близнецы Petronas Towers Городского центра в Куала-Лумпуре, будет видна с расстояния в 80 километров. Австралийская компания EnviroMission планирует построить очередное чудо света в пустыне на границе штатов Новый Южный Уэльс и Виктория. Стоимость проекта оценивается в $308 млн. (около €595 млн.)".

[6] Р.Исмаилов "Парадоксы когнитивизма".

[7] Кроме очевидной для советского исследователя идеи замены стихии рынка плановым хозяйством, была предложена совершенно неортодоксальная схема контроля численности населения. После Века Голода на Тормансе сложилась особая "посткатастрофическая" культура, с высокой статистической частотой молодежных самоубийств. Такая культура в условиях государственно-монополистического капитализма привела к созданию классового общества, причем низший класс – КЖИ (короткоживущие) в возрасте 26 лет уходили во Дворцы Нежной Смерти. Регулируя соотношение между КЖИ и долгоживущей интеллигенцией, правительство добивалось идеального демографического баланса, при этом рождаемость на планете оставалась на довольно высоком уровне, что позволяло в полной мере эксплуатировать "пирамиду таланта", где на одного гения "наверху" приходится миллиард новорожденных детей "внизу". В известном смысле, Торманс – идеальная реализация предложенной Д.Форрестером стратегии установления глобального равновесия. Другой вопрос, что это равновесие навсегда зафиксировало "посттравматический синдром" в масштабе целой планеты, а культура Торманса, отличающаяся замкнутостью, жесткостью, сравнительно низким уровнем жизни и неравномерностью в распределении материальных благ, вызывает мало позитивных эмоций.

[8] Позднее эта технология расчетов была использована для компьютерного моделирования термоядерного конфликта, что привело к созданию гипотезы "ядерной зимы".

Сергей Переслегин, Елена Переслегина

"Того, что достаточно для Геродота…"

"Такие проделки, царевна, и правда больше никому не

удаются, но я могу поклясться, что никакой он не бог еще и

потому, что все его чудеса не имеют никакого смысла. Он

нас поражает, но когда удивление проходит, мы

испытываем разочарование. В первые дни мы просили у

него все новых и новых чудес – нам было интересно; но

потом они нам приелись, и говоря по правде, нам даже

стало стыдно, да и ему тоже, потому что фокусы эти просто

забава и никакого толку от них нет. А разве бог станет

стыдиться своих чудес? Станет себя спрашивать, какой в

них смысл?"

Т. Уайлдер. "Мартовские иды".

(1) Шестидесятые и двухтысячные

"Сумма технологии" была создана в самом начале шестидесятых годов ХХ века и вобрала в себя мироощущение предыдущего десятилетия. Может быть, это было и самое счастливое время в долгой истории городской европейской культуры, но сегодня она кажется слишком уж простой – эпоха ламповой электроники и реактивной авиации.

Позитивистский подход господствовал безраздельно, хотя в построениях теоретиков проступали контуры совершенно иных Вселенных. "Ум истончался в преньях о вампире…" Все же, мир оставался четким, как черно-белая фотография. Прошлое было фиксировано, настоящее – известно, а неопределенность в картине будущего создавалась лишь угрозой термоядерной войны. Война была вероятной, и, следовательно, вероятностной: это слово должно было напоминать о волновой механике, квантовом дуализме, соотношении Гейзенберга, "копенгагенской трактовке", – о всем том понятийном аппарате, который архивирован нарративом "вероятность". Подобных параллелей, однако, не проводили. Наверное, потому, что техника анализа семантических спектров, позволяющая находить неочевидные метафорические соответствия, будет создана В.Налимовым лишь спустя два десятилетия.

"Сумма технологии", как и любая хорошая научная работа, в чем-то выходит за рамки своего времени, в чем-то соотносится с ним. "За первое – мое уважение, за второе – улыбка"[1].

Проблема состоит не в том, чтобы указать на те или иные ошибки Ст.Лема -это уже сделано в редакционных примечаниях. За сорок лет изменилось само "пространство решений", да и понятие истинности стало иным. В известном смысле, эта статья – просто добавочная глава к "Сумме…", призванная оттранслировать ее смыслы на язык нулевых годов XXI столетия.