Ставка на бандитов

ГЛАВА 9

Монах, обнажив торс, покрытый замысловатыми фиолетовыми татуировками, азартно колол дрова во дворе дачи, укладывая их в ровные поленницы.

Неожиданно за забором послышался шум приближающегося автомобиля. Оторвавшись от своего дела, Фомин утер ладонью пот, воткнул топор в чурбан и поднял голову: во двор через загодя распахнутые Буром ворота въезжал роскошный черный «мерс», сверкая на солнце новым лобовым стеклом.

Дверка открылась, и из машины вылез молодой парень, на вид — не больше двадцати пяти лет. Открытое смуглое лицо, темные брюки и такого же цвета футболка, светлые коротко остриженные волосы — такие люди, как правило, ничем не выделяются на московских улицах.

Раскинув в стороны руки, вновь прибывший искренне улыбнулся и направился к Монаху.

— Привет, пахан.

— Здорово, Шило, здорово, друг, — Фомин крепко прижал к себе гостя, похлопывая того по плечу.

— Вот удивительная картина, — Шило окинул взглядом высокую стопку нарубленных дров, недоуменно посмотрев на хозяина, — пахан трудится не по специальности. А мне сказали, здесь газ и горячая вода, — заметил гость, — «развели», значит?

— Все правильно, — улыбнулся авторитет, — у нас никто лажево не свистит. Просто я решил баньку истопить, погреть косточки, — объяснил вор предназначение дров. — Ну ладно, пойдем в дом, чего на жаре маяться. Девчонки сейчас стол накроют.

— Чьи девчонки, — не понял Шило, — этих, что ли, балбесов?

— Да как тебе сказать? — замялся Монах, следуя рядом с гостем по направлению к веранде. — Сложно понять наскоком.

— Ну понятно, понятно, — согласился собеседник, — наскоком хорошо только кассы брать, а тут, как я понял, моего скромного умишка маловато будет. — Говорящий откровенно дурачился.

Поднявшись на первую ступеньку, авторитет обернулся и уже серьезно произнес:

— Не гони гусей. Со временем все узнаешь. А пока познакомься, — пахан указал на сестер, поднявшихся навстречу гостю, — Даша и Маша, смотри не попутай. А это Боря, — на этот раз сказанное относилось к близняшкам, — прошу любить и жаловать.

— Первое необязательно, — пошутил Шило, — очень приятно.

Девушки вежливо улыбались, с интересом рассматривали гостя. Затем, решив, что смотрины окончены, принялись накрывать на стол.

В это время из двери, ведущей в дом, показалась щуплая фигурка пожилой женщины — по всему было видно, что она успела не только обосноваться на даче, но и познакомиться с девушками поближе.

Обращаясь к ней, Фомин спросил:

— Мама, ты помнишь Шило? Он несколько раз привозил тебе от меня весточки.

Всмотревшись в лицо молодого человека, старушка просияла:

— Как же, как же, Боря, — она назвала имя гостя, — очень вежливый молодой человек. Еще бы не помнить. Я хоть и старая, но склерозом не страдаю.

И гость, и хозяин улыбнулись, присели к накрытому столу.

— Ну, прошу отобедать чем Бог послал, — вор сделал приглашающий жест. — Угощайся…

После обеда мужчины направились в баньку, прихватив с собой несколько бутылок пива. То ли Фомин действительно постарался с дровами, то ли банька хорошо протопилась, но парок вышел отменный.

Рассевшись на полке, они с наслаждением хлестали друг друга березовыми вениками, дурачились, плескали на раскаленные камни пиво, а затем, фыркая и отдуваясь, попеременно окатили друг друга ледяной водой из деревянного ушата.

Развалясь в тесном предбаннике и потягивая из горлышка пиво, Монах спросил у Шила:

— Как здоровье Артамона? Как дела? Какие новости на зоне?

— Артемий велел тебе низко кланяться и передал малявку, — степенно ответил гость, доставая из внутреннего кармана висевших на примитивной вешалке брюк запечатанный серый конверт.

Неспешно взяв послание и распечатав его, авторитет углубился в чтение. При этом никто из присутствующих не проронил ни звука.

Дочитав до конца и засунув письмо обратно в конверт, Монах произнес:

— Значит, зону принял Вист. Я так и предполагал. Артамон пишет, что намечается крупная сходка, а место ты должен мне передать на словах, — говорящий не мигая посмотрел на Шило.

Тот, в свою очередь, ответил:

— Артемий просил меня обсудить этот вопрос с тобой и еще несколькими авторитетами. Я уже успел кое с кем переговорить, но им вроде бы все равно. — Борис вопросительно взглянул на пахана. — Что ты скажешь?

— Я думаю, правильно будет забить стрелку там, куда сможет подтянуться Артамон, да и те воры, которые сейчас висят. — Было видно, что данное решение родилось у него давно.

— Тогда надо лететь в Свердловск, или как он сейчас называется? — Шило на минуту задумался, силясь вспомнить новое название города. — Вспомнил, Екатеринбург. Артамона должны перевести туда. Можно ускорить этап и для остальных.

— Екатеринбург, так Екатеринбург, — согласно кивнул Монах, — мне до фонаря. Только сообщишь за пару дней до сходняка точное время и место.

— Естественно, — произнес Борис, подведя черту в обсуждении темы.

В предбаннике воцарилась тишина.

Первым нарушил молчание гость. Бросив мимолетный взгляд на опорожненную бутылку и поставив ее под стол, обернулся к Фомину:

— Я не знаю, что написал тебе Артемий, сам понимаешь, дело коня за дорогой пасти, только вот на словах он велел тебе еще передать: не жмись с бабками и обустройся поприличней, возможно, в скором времени тебе предстоит много всяких важных встреч. Еще он велел подтянуть человек десять бойцов для охраны. Кого — сам решай.

— Точно, — вставил свое веское слово Бур, — давно пора. Сейчас не конец семидесятых, когда шпанку нахрапом брали. Теперь у любого ссыкуна под клифтом «волына» болтается. Особенно после сегодняшнего.

Монах неодобрительно посмотрел на подручного — тот, видимо, уже пожалел о ненароком вылетевших словах.

Шило понимающе перехватил взгляд авторитета и спросил, обращаясь к Буру:

— А что случилось?

Рома понял, что напрасно затронул эту тему, и попытался отшутиться:

— В очереди за шаничками чуть не разорвали. Оборзели совсем…

— Ладно, Бур, говори, не съезжай с базара, — серьезно протянул Фомин, прикладываясь к горлышку бутылки с пивом, — давай, мечи дальше, раз не можешь метлу на привязи держать. Только покороче, а то парок стынет.

Поставив пивную бутыль на стол, сколоченный из дубовых досок, авторитет прошел в парилку. Прикрывая за собой дверь, он услышал, как Роман принялся обстоятельно пересказывать гостю утренние события, красочно живописуя подробности и пересыпая все крепкими словечками в адрес пассажиров вишневой «девятки»…

Моторная лодка, привязанная к небольшому причалу у поместья Зеленцова, переваливалась с борта на борт, рискуя оборвать швартовый трос. Огромные волны заливали палубу, достигая порога дома.

Казалось, еще один такой шквал — и суденышко разнесет вдребезги о кирпичную стену особняка.

Дюк, стоя на крыльце, с изумлением наблюдал, как обычно спокойная и прозрачная гладь подмосковного озерца превратилась в штормовое море, изрыгающее из себя мутную, темную воду.

Небо покрыли грозовые тучи, время от времени рассекаемые зигзагами молнии. Свистящий ветер пронзал насквозь.

Почти у самой воды кружили беспокойные чайки, едва не задевая крыльями ошеломленного Зеленцова.

Вдруг человеку почудилось, будто птицы кричат нежными женскими голосами. Ему даже удалось разобрать отдельные звуки, похожие на слова: «Ле-лик, Ле-лик…»

— Лелик, Лелик, проснись…

Зеленцов открыл глаза и обнаружил, что лежит на мягком диване в собственном кабинете, а его энергично трясет Светлана, постоянно повторяя:

— Лелик, проснись. К тебе только что Паша пришел. Он увидел, что ты спишь, и попросил меня разбудить.

Опустив ноги с дивана на мягкий ворс ковра, Дюк сладко потянулся и протер заспанные глаза.

— Слушай, Светик, — задал он неожиданный вопрос, — а к чему снятся чайки?

— Не знаю, — ответила блондинка, — я в сны мало верю.

Мужчина, окончательно стряхивая с себя остатки дремоты, прошел к небольшому холодильнику и достал пластиковую бутылку с минеральной водой. С наслаждением сделав несколько жадных глотков, он вновь обратился к собеседнице:

— Светлана, а вода к чему снится?

Девушка на секунду задумалась и нерешительно протянула:

— Насколько я помню, если чистая вода, то к радости, а грязная — к неприятностям. Да брось ты впадать в цыганщину, тебя Паша ждет. У него, как всегда, что-то срочное.

— Ну так пусть зайдет, — ответил Зеленцов слегка раздраженным тоном, — а то в последнее время взял за моду тебя подсылать. У него что, языка нет или я разорву его?

Девушка поспешила выйти из комнаты.

Не успела она прикрыть за собой дверь, как в кабинет ввалился здоровенный Паша.

Получив предупреждение от Светланы о дурном настроении шефа, он постарался придать лицу смиренное выражение, впрочем, ему это плохо удалось.

Дюк, выведенный из равновесия неприятным сновидением, хотел пропесочить своего помощника. Однако, взглянув на того, лишь криво ухмыльнулся и спросил:

— Ну что у тебя?

Паша уселся в кресло и принялся рассказывать:

— Грыжа встречался с этим «бобром», который предлагает купить «дурь». Зовут его Степан, и у него действительно имеется килограмм кокса. Он хочет сто баксов за грамм. Грыжа говорит, его можно швырнуть. — Говорящий вопросительно уставился на патрона.

— Можно, так кидайте, — спокойно ответил Дюк, — только смотрите, легавых не наведите. Как он думает пробросить этого Степана? — Шеф имел в виду дальнейшие действия Грыжи.

— В наглянку отъем сделать, — произнес Паша, удивленный вопросом, — ты же знаешь, Лелик, Грыжа не «кукольник» и не «ломщик». Ему проще в бубен зарядить, чем лапшу на уши вешать кому-то.

— Ладно, — устало отозвался Зеленцов, продолжая размышлять о сновидении, — только передай ему, если запорет бок, пусть потом мне на глаза не попадается. И чтобы без лишнего шухера, а то я его знаю.

— Передам, — отозвался громила, направляясь к выходу.

Как только за ушедшим затворилась дверь, Дюк забыл о состоявшемся диалоге, снова вспоминая недавний сон.

В голове прочно засели слова, сказанные девушкой: «…а грязная — к неприятностям».

Какого рода неприятности готовит ему судьба?

Зеленцов терялся в догадках, даже не подозревая, что в самое ближайшее время получит ответ на свой вопрос.

— Значит, так, все смотри сюда, — сидящий на заднем сиденье джипа «чероки» Грыжа разложил перед собеседниками карту. — Ты, Окатыш, со своими пацанами станете вот здесь, на пересечении Сосновой улицы и Академика Курчатова, — говорящий ткнул толстым пальцем в указанное место на плане, — а Кузьма перекроет с Додиком выезд на Пехотную. Я же с этим лохом добазарился встретиться на стоянке у роддома. Со мной в машине будет Костоправ, а рядом попасутся Рыжий и Микола.

— Будем его глушить, — спросил Окатыш, — или обойдемся без шума?

— Как придется, — ответил старший, убирая карту в карман чехла водительского кресла, — думаю, все обойдется тихо. Этот фраерок, как «дуру» увидит, сам все отдаст, даже жопу будет готов подставить, только бы его не продырявили.

Присутствующие криво ухмыльнулись, а Грыжа продолжил:

— Если товар не фуфло какое-нибудь, тогда светим куклу, и как только он начнет пересчитывать и обнаружит бумагу, наводим на него стволы. Слышишь, Андрюша? — Говорящий уставился на Костоправа. — Смотри, только не перепутай, раньше не дернись, а то вдруг он коку где-нибудь в другом месте оставит.

— Да ты не ссы, не перепутаю, — отозвался угрюмый молодой человек.

— Я даю по газам, — стал объяснять дальнейший ход операции Грыжа, — и выскакиваю на Сосновую. Там мы этого барана выбрасываем и делаем ноги. А вы, — старший обратился к сидящим впереди Кузьме и Окатышу, — если услышите какой-нибудь шухер, сразу подъезжайте, дальше по ходу пьесы. Только своих не перешмаляйте, но и не дайте кому-то из них уйти.

— Это если Степа окажется не один, — вставил слово Костоправ, — а скорее всего он придет с каким-нибудь чертом, ну, максимум с двумя.

При таком раскладе Рыжий с Миколой их приберут сами, имея по автомату.

— Да, — вспомнил Грыжа, — все возьмем «АКСУ» и напялим бронежилеты. Береженого Бог бережет. Все, — подвел итог старший, — сейчас поедем осмотримся на месте, а через часик на расстановку. Мы с Андрюшей должны подрулить вовремя, даже чуть припоздать, чтобы лошара не напрягся.

План по выставлению «бобра» казался превосходным, и ничто не должно помешать его осуществлению…

Спустя час к подъезду родильного дома подкатил темно-синий «чероки», в котором сидели Грыжа с Костоправом.

Едва автомобиль затормозил, из стоящего тут же красного «опеля-омега» вылез среднего роста мужчина лет тридцати в джинсовых брюках черного цвета и такой же рубашке. Он держал в руке аккуратный кожаный кейс.

Садясь на переднее сиденье джипа, сдержанно поприветствовал недавних знакомых.

— Кто это у тебя там в тачке? — обратился Грыжа к вновь прибывшему.

— Ну ты ведь тоже не один приехал, — парировал тот, — на всякий случай и я с собой человечка прихватил, чтобы вы грешным делом не подумали меня кинуть.

Приятели усмехнулись, а Костоправ спросил:

— Товар привез? Или приехал в крутых поиграть? Если так, то нам некогда.

— Не волнуйся, — ответил мужчина, — привез. Держи! — Он передал кейс на заднее сиденье и, в свою очередь, поинтересовался: — А деньги?

Грыжа перегнулся через спинку кресла и положил на колени соседу почти такой же «дипломат», только светло-серого цвета. Открыв крышку, произнес, не скрывая пренебрежения:

— Считай, Степа.

Мужчина взял в руки одну из десяти плотно перевязанных пачек стодолларовых купюр и неторопливо сорвал упаковку — она тут же рассыпалась аккуратно нарезанной цветной бумагой.

— Это что? — Степан вопросительно уставился на собеседника.

Однако вместо лица Грыжи его взгляд уперся в маленькое отверстие пистолетного ствола.

Отвечая на вопрос, сидящий за рулем крепыш с улыбкой протянул:

— Это «вальтер» с глушителем. А ты что думал? — Затем, указав кивком головы в сторону «опеля», где Рыжий и Микола держали под прицелом автоматов приятеля наркодельца, добавил: — А это мои пацаны, они наделают гораздо больше дырок в твоем корешке, чем у него зубов, если только он не дружит с головой.

— Все-таки кинули, да? — унылым голосом произнес Степан, спокойно глядя на наведенное на него оружие и вопреки предположению Грыжи не проявляя никаких признаков страха.

— Как видишь, — ответил Грыжа, продолжая гнусно улыбаться.

В это время из парадного входа родильного дома вывалила веселая компания, состоящая из пяти мужчин и женщины с огромным букетом бордовых роз. Один из них нес на руках новорожденного младенца, завернутого в белоснежную пеленку, перевязанную алой шелковой лентой.

Когда процессия достигла красного «опеля», женщина, как бы о чем-то вспомнив, слегка хлопнула себя по лбу и вернулась в здание.

Дальнейшие события развивались молниеносно.

Воспользовавшись тем, что Грыжа отвлекся, рассматривая шумную процессию, Степан, резко распахнув дверь, вывалился из машины, на ходу доставая из прикрепленной на щиколотке кобуры пистолет Макарова.

Два выстрела слились в один — Рыжий с Миколой, отброшенные ударами пуль, растянулись на асфальте, уставившись остекленевшими глазами в голубую высь московского неба. Из виска Миколы тонкой струйкой потекла темно-красная кровь, расплываясь под головой покойника в бесформенное пятно.

Рыжий в момент падения слегка повернул голову набок, и теперь на том месте, где еще недавно находился коротко остриженный затылок, зияла огромная дыра.

В мгновение ока мужчина, несший на руках новорожденного, сорвал мнимые пеленки, под которыми скрывался короткоствольный автомат.

Наведя ствол в сторону джипа, он с двумя также вооруженными товарищами громко выкрикнул:

— Бросай оружие! — Фраза относилась к сидящему на переднем сиденье Грыже, продолжающему сжимать рукоятку пистолета, не совсем понимая происходящее. — Быстро, я сказал!

Тем временем двое, застрелившие автоматчиков, бросились к темно-синему джипу. Держа пистолеты обеими руками, они уже были готовы распахнуть дверцы «чероки», когда раздался пронзительный визг шин.

На большой скорости во двор влетел серебристый «мерседес». Сбив на ходу одного из нападавших, который, нелепо кувыркнувшись через капот автомобиля, разбил головой лобовое стекло и выронил короткий автомат, машина резко затормозила.

Из окон «мерседеса» вырвался сокрушительной силы огненный шквал, сотрясая район стрельбой.

Двое, державшие под прицелом Грыжу и Костоправа, в предсмертных судорогах бесформенной массой свалились под колеса джипа.

Воспользовавшись замешательством, Грыжа до отказа вдавил в пол педаль акселератора и рванул вперед, рискуя врезаться в серебристый «мерс» с сидящими в нем Кузьмой и Додиком.

На секунду, наехав колесами на мертвые тела автоматчиков, джип, надсадно ревя мотором, замер. Однако, преодолев преграду, автомобиль неловко подпрыгнул и, оставляя под собой кровавое месиво, рванулся к воротам.

Степану, только что поднявшемуся на ноги, пришлось вновь упасть, увлекая за собой одного из приятелей. Сделав несколько почти цирковых кульбитов, пытаясь уйти от автоматного огня, Степан прицельно высадил в серебристую машину всю обойму, до последнего патрона.

На несколько секунд выстрелы прекратились. Из полуоткрытой дверцы «мерседеса» выпал окровавленный Кузьма. Не в силах подняться, он безуспешно пытался проползти хотя бы несколько сантиметров. В отчаянии раненый последним усилием воли нажал на спусковой крючок зажатого в правой руке автомата и потерял сознание.

Мужчина, которого только что Степан спас от неминуемой гибели, пытался попасть в удаляющийся джип. Методично, выстрел за выстрелом, он всаживал пули в темно-синий кузов автомобиля, не обращая внимания на автоматную пальбу.

Додик, покинув водительское кресло, выскочил из «мерса» и навскидку выпустил короткую очередь по ближайшему противнику, упорно старающемуся достать «чероки».

Одна из пуль мягко вошла в не защищенные бронежилетом ткани шеи. Выронив оружие и громко вскрикнув, человек медленно опустился на серый асфальт. Последнее, что он ощутил в этой жизни, — нестерпимая боль. В этот миг он забыл, что он профессионал, что он муж и отец, что он достаточно молод, чтобы умирать, — только боль, жуткая, невыносимая, унизительная.

С обеих сторон по Сосновой улице мчались трое «жигулей» с сотрудниками ФСК, одетыми в пуленепробиваемые шлемы и тяжелые армейские бронежилеты. Они спешили на помощь к своим товарищам — впрочем, некоторым из них она уже была не нужна…

Разбор неудачно проведенной операции с подсчетом трупов с той и другой стороны еще предстоял. А пока из автомобилей, резко затормозивших у ворот роддома, выскакивали разгоряченные профессионалы.

Додика убили первым же выстрелом в голову. Больше никого не осталось.

И тут несказанно обрадованный подошедшему, хоть и с опозданием, подкреплению Степан закричал:

— Где вы носитесь, бля… джип… уйдет, а там кокаин…

Одна из спецмашин ФСК, взревев форсированным мотором, резво сорвалась с места, устремляясь в погоню за темно-синим «чероки».

К этому времени Грыжа уже успел пересечь

Щукинскую улицу, пытаясь во что бы то ни стало прорваться к Волоколамскому шоссе. Положив на соседнее сиденье автомат Калашникова, он время от времени посматривал в зеркало заднего вида, пытаясь обнаружить погоню.

Углядев сзади неприметный в московской автомобильной массе белый «жигуленок», он еще сильнее вцепился в баранку. Не обращая внимания на перекрестки и правила движения, Грыжа выскочил на Волоколамку, свернув влево через осевую полосу.

Движущиеся по трассе машины шарахались от безумного водителя джипа в разные стороны, рискуя столкнуться между собой.

Несколько секунд спустя, мигая синими маячками и включив сирену, вслед за Грыжей на шоссе выехал «жигуленок» с находящимися в нем комитетчиками.

Пытаясь повторить маневр преследуемого, «жигули» на полном ходу пересекли сплошную полосу, истошно визжа резиной по асфальту. Автомобиль оперативников оказался уже на противоположной стороне дороги, когда из-за притормозившего «КамАЗа» с прицепом-рефрижератором, пропускающего спецмашину, выскочил тяжело груженный самосвал «ЗИЛ».

Не успев затормозить, водитель «ЗИЛа» с изумлением обнаружил, что мчится прямо на белые «жигули».

Страшной силы дар пришелся в правую стойку легкового автомобиля. Оперативники еще не поняли, что же произошло, когда их машина перевернулась на крышу и продолжила движение в таком положении, скользя на встречную полосу.

В довершение ко всему в них врезался старенький «запорожец», водитель которого, пожилой инвалид, разбил головой лобовое стекло, едва не вылетев из машины.

Не замечая ничего и никого вокруг, Грыжа повернул джип на асфальтированную дорожку, ведущую в сторону Ленинградского шоссе.

Миновав спортивный комплекс ВМФ, он остановился и только сейчас вспомнил о сидящем сзади Костоломе, за все время не проронившем ни слова.

— Андрюха, — позвал приятеля Грыжа, — ты не обосрался, что все время молчишь?

Дернув за плечо скрючившегося Костолома, он перевернул его на бок и ошалел от представшей неприглядной картины: вместо кадыка у Андрея зияло черное отверстие с запекшейся по краям бурой кровью. Лицо покойника застыло в страшной судороге, черты обострились.

По телу Грыжи пробежала дрожь. Однако, мгновенно подавив эмоции, он выдернул из-под трупа черный кейс с наркотиками и кинулся в зеленые насаждения, бросая автомобиль с Костоломом на произвол судьбы.

Приветливо кивнув охране у входа в палату реанимации, Монах со вздохом переступил порог и плотно прикрыл за собой дверь.

Сидящая у кровати больного медсестра тихо приподнялась и, не говоря ни слова, вышла в коридор.

Гладышев, превозмогая боль, обернулся к вошедшему и чуть заметно улыбнулся, насколько позволяли бинты. Недавние раны стали постепенно превращаться в подтеки и ссадины. Одна щека раненого имела лиловато-синий цвет. Но в целом он выглядел гораздо лучше прежнего.

Фомин не преминул отметить это вслух:

— Да ты молодцом, Игорек. Скоро вообще на поправку пойдешь. — Больной попытался что-то сказать, но авторитет остановил его: — Ты пока молчи. Успеешь наговориться. Я тут фруктов принес, хотя знаю, тебе нельзя жевать. Но не с цветами же к мужику являться? А фруктики пусть потрут на терочку или угостишь какую-нибудь красотку из медперсонала.

— С-па-сии-и-и-бо, — с огромным усилием вымолвил Гладышев.

— Да не напрягайся ты, — сказал Монах и предупредил на будущее: — Если попытаешься еще раз заговорить, уйду.

В это время в палату вернулась медсестра. Извинившись за внезапное вторжение, она спросила, обращаясь к авторитету:

— Простите, а Валера — это вы?

— Да, — удивился Фомин, — а в чем дело?

Девушка достала из кармана белого халата небольшой листок бумаги, вырванный из школьной тетрадки, и протянула его мужчине.

— Вот, — промолвила она, — это записка Игоря Ивановича.

Развернув листок, Монах обнаружил несколько фраз, выведенных аккуратным почерком, насколько позволяла больному твердость руки.

В записке сообщалось следующее:

«Валера!

Завтра прилетает моя жена. Нужно ее встретить в Шереметьеве-2. Самолет из Мадрида. Ее фотографию возьми у меня в квартире. Ничего не говори о случившемся. Скажи — улетел в командировку, когда буду — не знаешь.

Заранее благодарен. Игорь».

Дочитав до конца, Фомин спрятал записку в карман и произнес:

— Не волнуйся. Все сделаю. Правда, насчет «командировки» не гарантирую. Думаю, лучше ей все честно рассказать.

Гладышев лишь отрицательно покачал головой, кривясь от боли.

— Ладно, — согласился Монах, — как скажешь. Главное — поправляйся быстрей, а все остальное мелочи. Если я тебе срочно понадоблюсь — напиши записку охране. Договорились?

Банкир прикрыл глаза в знак согласия.

— Ну, — Фомин вздохнул, — мне пора. На днях подскочу. А о семье не переживай, присмотрим.

Пахан вышел в коридор, еще раз кивнул охранникам, на этот раз прощаясь.

Усаживаясь в машину Музыканта, он обронил на ходу:

— Поехали.

«Мерседес» плавно тронулся с места, сопровождаемый зеленым «СААБом», где со вчерашнего дня находилась подобранная Буром охрана.

— Рома, — обратился Монах к подручному, — ты мне так и не рассказал, откуда откопал за день столько бойцов, да еще и с «волынами»?

— Разрешение получить сегодня не проблема, — отозвался Бур, — надо только знать, где подмазать. А пацаны надежные. Двое, кстати сказать, парились в нашей зоне. Оба за незаконное преподавание карате. Остальные — это их заслуга. Вроде бы вместе тренировались, точно не знаю.

Главное — Брюс с Удавкой за них поручились головой.

Фомин задумался, силясь вспомнить, кто из них Брюс, а кто Удавка. Не сумев определить самостоятельно, он задал этот вопрос Буру.

Тот объяснил, кивая головой в сторону следующей за ними машины:

— За рулем Брюс. Его зовут Дима, он старший в своей тройке. А Удавка — это такой длинный верзила, его сегодня нет. Они договорились дежурить по очереди.

— А как зовут того, который отдыхает? — задал очередной вопрос Монах.

— Витя, — отозвался Роман.

Авторитет какое-то время молчал, затем обратился к Музыканту:

— Ну а тачку где откопали? Или вы такие богатые, что можете себе позволить менять машины как перчатки? — В словах послышалась легкая ирония, смешанная с любопытством.

Приятели молчали, не зная, что ответить. Им не хотелось посвящать пахана в это дело. Однако, немного помявшись, Музыканту с Буром все же пришлось открыть, откуда появился зеленый «СААБ».

Оказывается, после отъезда Шила они отправились в больницу к банкиру с просьбой либо ссудить их деньгами, либо одолжить на время какую-нибудь машину.

Тот, внимательно выслушав просьбу, даже не поинтересовавшись, для чего понадобился людям Фомина автомобиль, просто написал записку своему заместителю, приглашая срочно приехать к нему в больницу.

Когда подчиненный прибыл, Гладышев с помощью ручки и тетрадного листа приказал ему оформить документы одного из имеющихся в распоряжении банка автомобилей на того человека, которого укажет Музыка. Не споря и не возражая, заместитель выполнил все требования Игоря Ивановича.

В результате к вечеру того же дня в распоряжение охраны Фомина поступил почти новенький «СААБ».

Выслушав их рассказ, Монах разозлился:

— Кто вам разрешил обращаться к Игорю? — Он метал громы и молнии. — Меня что, нет или я вам тля капустная? А может, вам в падлу со мной перебазарить было? Какого хера вы делаете из моего кореша «терпилу»? — Под последним словом в криминальном мире, как правило, подразумевается «жертва». — Совсем опаскудили меня в его глазах, как фуцина позорного. Он еще подумает, будто это я вас послал.

— Но мы же только в долг, — попытался возразить Бур.

— Я не въезжаю, — скривился пахан, — или ты действительно тупоголовый, или только косишь? О каком долге ты мне трешь? Закон наш забыл, или мозги отморозил, что рамсы попутал? Сидишь, мне фуфло прогоняешь, как дешевой хуне. Торчать можно только по зависанию в стары, — несомненно, пахан имел в виду карточные долги. — Вот передернем с тобой в очко партейку, тогда будешь должным, если на месте краями не разойдемся. А в кабалу лезть самому — это паскудство сплошное.

— Пахан, — попытался вставить слово Музыкант, — так ведь не у блатного брали…

— Тем более крохоборство, — перебил его вор, — или ты не догоняешь, что долг придется отдавать? А теперь Игорь может и не взять «капустой», а попросить об одолжении — имеет право. И нам с тобой волей-неволей придется это одолжение рассматривать как приказ. Надеюсь, до этого не дойдет. Теперь догоняешь?

— Ну так что нам делать, — обескураженно спросил Бур, — попытаться в обрат крутануть?

— Думай. Башка тебе для чего дана, чтобы картуз носить да берлять ею? — Монах отвернулся, не желая обсуждать эту тему дальше.

В салоне автомобиля зависла гнетущая тишина. Слышалось только шуршание шин по асфальту да свист ветра, влетающего в полуоткрытое окно.

Наконец Музыкант решился прервать затянувшееся молчание. На миг оторвавшись от дороги, он бросил на Фомина мимолетный взгляд и произнес:

— Пахан, в натуре, не в кипиш, ну вернем мы банкиру лавэ. В конце концов, не «динамо» же мы решили ему прокрутить? Сядем с Буром в поезд Москва — Владивосток и раскатаем на двоих парочку богатых фраеров. Или на крайняк обнесем три-четыре хаты. А сейчас столько жирных жлобов развелось, их выставлять — одно удовольствие.

— Можно с гопниками на юга прокатиться, — поддержал друга Бур, — там недельку погастролируем и настрижем «капусты» на две такие лайбы. Выйдем с Гладышевым по нулям еще до того, как он с больнички выкатит.

— А потом мне дачки вам собирать на отсидку, — пробурчал законник, — хотя мне не в падлу грев вам возить, только вы подумали о том, с кем я потом останусь? Сиплому еще два года зону топтать, цистерну баланды выхлебать, Куш вообще загрузился на пятерку, а Бесу самому впору в законе становиться — он уже почти год, как в Сибири на «строгаче» масть держит. Мне что, одному это говно хавать или с «апельсинами», — конечно же, Монах имел в виду не южный фрукт, а вора-скороспелку Дюка, — в подельниках быть? Так я лучше на этап в столыпинском вагончике пойду. Тоже мне, скокари выискались.

Переведя дух, Фомин понял, что слегка пережал, поэтому поспешил добавить уже более спокойным тоном:

— Ладно, я вас не гружу и не наезжаю на вас. В конце концов, вы такие же воры, как и я. Только вот форсу в вас что-то многовато. Любите вы понты заколотить. Спишем этот прикуп на «незнайку», — пахан имел в виду незнание ситуации. — С Игорем я перетру и тему закрою. Рассчитаемся с ним погодя. Но чтобы больше такого не повторялось.

Приятели понуро молчали, радуясь, что на этот раз все обошлось. Они понимали: пахан прав, но считали на данный момент свой поступок хотя и неправильным, но вполне оправданным.

Между тем «мерседес» выехал на Профсоюзную улицу, минуя район Черемушек. Авторитет вдруг сообразил, что не знает, куда они едут.

Как бы между делом он спросил, обращаясь к Музыканту:

— Сашок, а куда мы прем? Что-то я не помню, разве у нас здесь есть дела?

— А я совсем забыл тебе сказать, — отозвался Музыка. — Шило просил навестить его сестру. У нее сегодня день рождения, надо передать подарок.

— А от нас подарок приготовил? — Фомин спрашивал просто так, заранее зная ответ.

Музыкант, не отводя взгляда от дороги, слегка наклонился, протягивая руку к бардачку. Нажав кнопку и откинув крышку, он извлек оттуда красную коробочку с духами, упакованную в прозрачный целлофан.

Захлопнув бардачок, он произнес:

— А шампанское и цветы купим по дороге. — Повернувшись к сидящему сзади Буру, Музыка спросил: — Рома, ты как будто знаешь, где эта улица?

— Академика Пилюгина, что ли? Знаю. У метро «Новые Черемушки» свернешь сразу направо, на Гарибальди, а потом, после кинотеатра «Черемушки», налево. Там уж сам смотри.

Музыкант, не отрываясь от баранки, кивнул.

Вскоре приятели уже входили в подъезд пятиэтажного дома. Еще на площадке первого этажа они услышали громкую музыку и звонкие женские голоса.

Дверь скромной двухкомнатной «хрущевки» оказалась не только незапертой, но, наоборот, распахнутой настежь. За длинным, празднично накрытым столом сидела разношерстная компания, в основном женщины, старшей из них едва ли исполнилось больше двадцати пяти.

Единственный мужчина, присутствующий здесь, — субтильного вида человек лет пятидесяти с водруженными на нос очками и взъерошенной, как у воробья, шевелюрой, одетый в строгий костюм черного цвета и синий в белый горошек галстук-бабочку, придававший ему сходство с опереточным героем.

Девушка во главе стола, по-видимому, и являлась именинницей — сестрой Шила. Заметив нежданных гостей, она замерла с фужером в руке.

Заметив ее жест, остальные обернулись к входной двери и на миг прекратили все разговоры. Только продолжал истошно вопить магнитофон, пока одна из девушек, нажав на кнопку, не прервала извержение звуков.

В воцарившейся тишине прозвучал низкий голос Бура:

— Здравствуйте. У кого здесь день рождения? Признавайтесь.

Невольно взгляды пирующих обернулись к девушке, так и не выпустившей из рук хрустальный бокал. Теперь лица всех гостей казались слегка встревоженными, даже испуганными.

Обладатель галстука-бабочки еле слышным шепотом попытался задать вопрос:

— А вы, собственно… — окончания фразы никто не расслышал, так как Бур, окинув того быстрым взглядом, переспросил:

— Что?

— Ничего, — поспешно ответил мужчина, уткнувшись в фигурный узор на залитой вином скатерти.

Тем не менее Бур во второй раз задал первоначальный вопрос:

— Так у кого же из вас день рождения? — Его взгляд остановился на имениннице.

Девушка медленно поднялась из-за стола, обнаружив высокий рост и стройную фигурку, обтянутую в плотно облегающее желтое платье с черными бутонами роз.

Привычным жестом поправив опустившуюся на лоб челку ярко-рыжих волос, она несмело произнесла:

— У меня.

Монах сразу понял, какое смятение в ряды веселящейся компании внес их неожиданный визит. Доброжелательно улыбнувшись, он сказал:

— Незваный гость — хуже татарина. Мы друзья вашего брата. А вы, значит, и есть Наташа…

Именинница слегка оживилась и улыбнулась в ответ. Только сейчас она заметила в руках у вновь прибывших огромный букет алых роз и две небольшие коробочки.

Выйдя к гостям, она приняла поздравления. Музыкант, поочередно вручая ей подарки, перечислял:

— Это от Шила, то есть я хотел сказать от Бориса, — он по привычке назвал кличку приятеля, но вовремя поправился, — а это от нас.

— Спасибо, — просто ответила девушка и добавила, — присаживайтесь к столу.

— Да мы на минутку, — возразил сначала Бур, но, окинув оценивающим взглядом столь приятное общество, согласился: — Если вы так настаиваете, почему не присесть? Правильно я говорю, Валера?

— Точно, — улыбнулся Фомин, без труда разобравшись в истинных причинах, побудивших товарища переменить первоначальное решение. Бросив многозначительный взгляд на Бура, авторитет добавил: — Невозможно отказать таким приятным дамам.

Девушки слегка засуетились. Кто поправлял прическу, кто смотрелся в зеркало, а одна, бросая в сторону мужчин кокетливые взгляды, подкрашивала губы.

Примерно через полчаса все уже перезнакомились. Вновь зазвучала музыка, посыпались тосты в честь именинницы. Время от времени, разбиваясь на маленькие группки, гости выходили покурить на балкон, хотя хозяйка настойчиво протестовала:

— Да боже мой, что вы ходите, дымите здесь.

Воспользовавшись одной из таких пауз, Монах обратился к Буру со словами:

— Рома, сходи вниз, отправь пацанов. Чего им зря париться в машине? Пусть едут домой.

Подручный утвердительно кивнул и пошел выполнять распоряжение.

Когда за окном сгустились вечерние сумерки, присутствующие были изрядно навеселе.

Одна из девиц, крашеная блондинка с сильно подведенными ресницами, в короткой узкой юбочке, сверкая белизной крутых бедер, плотно приклеилась к Музыканту. Положив руки на плечи мужчины, она что-то яростно пыталась втолковать тому.

В магнитофоне закончилась кассета, и в наступившей внезапно тишине прозвучало громкое требование крашеной блондинки, обращавшейся к Музыке:

— Ну поехали покатаемся, Саша. Обещаю, ты не пожалеешь.

Все обернулись на голос и уставились на парочку. Музыкант смутился, но быстро взял. себя руки:

— Ладно, пойдем, дам тебе прокатиться, только я в машину не сяду. Поедешь одна.

— Хорошо, — обрадовалась девушка и добавила: — Я тебя даже поцелую.

Гости заулыбались, а уже через секунду вернулись каждый к своим делам.

Выходя из подъезда, Музыкант на ходу отключил сигнализацию и протянул ключи большегрудой блондинке:

— Сама сможешь завести? — спросил он.

— Конечно, — поспешно отозвалась девушка, — не волнуйся. Я до конца дома и обратно. Но только потом ты меня прокатишь с ветерком. И мы с тобой где-нибудь уединимся.

— Хорошо, — пообещал Музыкант.

Слегка пошатываясь, она грациозно, насколько позволяло количество съеденного и выпитого, подошла к машине. Захлопнув дверцу, девушка вставила ключ в замок зажигания. Мотор мерно заработал — Музыка с улыбкой наблюдал эту сцену.

И вдруг грянул взрыв, оторвавший «мерседес» от земли. Ослепленный вспышкой, Музыкант влетел обратно в подъезд, подхваченный силой взрывной волны. Последнее, что он запомнил, — это миловидное личико в обрамлении коротких белокурых волос и звук бьющегося стекла, дальше наступила беспроглядная мгла…