Стеклянное проклятие

13

Лондон, неделей позже Фехтовальный клуб королевских стрелков считался одним из старейших в Лондоне. Основанный во времена лорда Нельсона и его легендарной победы в битве при Трафальгаре, клуб необычайно строго относился к соблюдению своих правил и к составу членов. Быть принятым туда означало обзавестись связями в высших кругах, близких к королевскому двору. Можно даже сказать, что этот клуб предназначался исключительно для представителей высшего общества и тех, кто стремился в него войти.

Круглое кирпичное здание с позолоченным куполом и беломраморной колоннадой возвышалось на берегу Темзы неподалеку от Вестминстерского собора. Колонны были увиты плющом, а платаны, росшие рядом, отбрасывали на фасад густые тени. Из недр здания беспрестанно доносился звон клинков.

Макс Пеппер никогда не любил шпаг. И не только их. Он испытывал острую неприязнь к любому оружию. Стремление иметь при себе шпагу или револьвер журналист считал признаком инфантильности. По его мнению, того, кто вечно кичится длиной клинка или калибром ствола, Господь лишил уверенности в себе или большей части мозгов. А чаще, и того, и другого сразу.

Зато себя он считал человеком, способным справиться с любой ситуацией силой собственного разума и крепостью духа. К тому же, он вовсе не был беззащитной жертвой. В Андах, в Городе Заклинателей Дождя, он не раз доказывал, на что способен. Но убивать ему никогда не нравилось.

– Лорд Уилсон всегда в это время тренируется.

Патрик О’Нил, ассистент ученого, оказался симпатичным рыжеволосым ирландцем, болтавшим и смеявшимся без устали. Похоже, сэр Уилсон, что бы о нем ни говорили, должен быть приличным парнем, если рядом с ним такой славный человек. С другой стороны, кто может поручиться? Что ж, поживем – увидим.

Так оно и оказалось, и опасения Пеппера вовсе не были напрасными. О’Нил провел журналистов в клубную раздевалку и попросил переодеться.

– Что мы должны сделать? – вытаращился Макс на ассистента, который уже стоял в одних кальсонах.

– Вы должны снять свою одежду и облачиться в специальные костюмы для фехтования. Этого требуют правила клуба, – пояснил О’Нил. – Без спортивной одежды вход сюда воспрещен.

– Тогда я подожду снаружи.

– Однако сэр Уилсон ясно дал понять, что ожидает вас внутри, господа. Полагаю, было бы нецелесообразно…

– Но ведь я не собираюсь ни с кем сражаться, – гнул свое Пеппер. – Просто тихо посижу в уголке и поглазею.

– Это не имеет значения. Может случиться так, что вам бросят вызов. Поверьте, если нечто подобное случится, вы будете только рады, что на вас фехтовальный костюм.

О’Нил натянул брюки, достал мягкий, подбитый ватой жилет и с улыбкой натянул на себя.

– Кроме того, это выглядит весьма элегантно, не так ли? – с этими словами ирландец широко развел руки.

– Ну, давай, Макс, не робей! – похлопал журналиста по спине Босуэлл. – Ты же не хочешь, чтобы нас приняли за каких-то там молокососов. Если мистер Уилсон ждет нас внутри, не стоит его разочаровывать.

– Совершенно правильное решение, – подхватил О’Нил. – Сэр Уилсон предпочитает беседовать с теми, кого нанимает на службу, в необычной обстановке. Ведь только за пределами привычного круга человек показывает свое истинное лицо.

– Его самого это тоже касается?

О’Нил ничего не ответил, но улыбка, появившаяся на его губах, сказала многое.

Пеппер натянул фехтовальную униформу.

– Ходят слухи, что сэр Уилсон родом из простой рабочей семьи. Правда ли, что его отец работал в шахте?

О’Нил только испуганно взглянул.

– Откуда вам это известно?

Макс пожал плечами.

– У меня было достаточно свободного времени во время путешествия через океан, чтобы навести кое-какие справки. Искать информацию – мое призвание.

– Если дорожите здоровьем, не касайтесь этого. Реакция сэра Уилсона на упоминание о его прошлом может оказаться весьма резкой. Лучше забудьте все, что когда-либо слышали или читали. – Он оценивающе оглядел журналистов: – Ну что, костюмы сидят хорошо, нигде не жмет? Вот и отлично, можно идти.

Тренировочный зал Фехтовального клуба королевских стрелков имел впечатляющие размеры. Круглое помещение имело в диаметре метров тридцать и достигало двадцати метров в высоту. В сущности, оно было уменьшенной копией знаменитого Альберт-холла, тем более, что его построил тот же архитектор. Этот зодчий так гордился самым удачным из своих проектов, что решил воплотить его в жизнь еще раз.

Теплый полуденный свет проникал сквозь узкие, как амбразуры, окна, и косыми лучами освещал помещение. Воздух был полон звона клинков и возгласов фехтовальщиков. Сейчас здесь их было полтора десятка – крепкие, сосредоточенные и очень уверенные в себе джентльмены, с глубокой серьезностью занятые своим делом. Узнать среди них Джейбса Уилсона было легко – он был самой импозантной фигурой. Длинные густые волосы астронома были собраны на затылке в хвост, на лбу от усилий выступил пот. Каждое движение свидетельствовало о недюжинной силе и выносливости. Выпад, удар, обманный маневр, перемена позиции. Точный расчет, молниеносные атаки.

Его противник был чуть ли не на голову ниже и значительно стройнее Уилсона. Волосы у него были коротко подстрижены, под кустистыми бровями поблескивали стального цвета глаза. Длинный бледный шрам пересекал его лицо от виска к подбородку. Оба бойца фехтовали без масок.

Едва Пеппер и Босуэлл вступили в зал, как Уилсон их заметил. Он поднял шпагу, отдал честь своему партнеру и направился к ним.

– Ага, вот и джентльмены из Нью-Йорка, – проговорил он, слегка запыхавшись. – Подходите-ка поближе. Рад возможности наконец-то познакомиться с вами лично.

Макс пожал крепкую руку охотника за метеоритами, не в силах оторвать взгляд от его невероятного иридиевого глаза.

– Для меня это большая честь, сэр Уилсон.

– И для меня также, – добавил Босуэлл. – Мы чрезвычайно рады возможности отправиться в экспедицию вместе с вами.

– Рановато радоваться, – ответил Уилсон. – Это далеко не увеселительная прогулка. У вас имеется опыт работы за рубежом?

Взяв у О’Нила полотенце, он вытер пот со лба.

– Гарри Босуэлл, пожалуй, опытнее меня, – ответил Макс. – Он немало путешествовал по Европе и Азии. Я же побывал только в Перу.

– А в Африке вам не случалось бывать?

– Нет, – Макс покачал головой.

– А вам, мистер Босуэлл?

Гарри пожал плечами:

– Только проездом. Южная Африка и Намибия. Ничего особенно интересного.

Уилсон улыбнулся:

– Не беда. Займемся вашим перевоспитанием. К тому времени, как наша экспедиция завершится, вы превратитесь в заправских бедуинов. Вы правши или левши?

– Оба правши. А разве это имеет значение?

Уилсон обернулся:

– Джонатан, принесите нам пару шпаг, клинки номер три, для правшей.

Человек со шрамом направился к оружейному шкафу и вскоре вернулся с двумя шпагами. Вблизи он выглядел даже старше, чем казался, – минимум сорок пять, а то и все пятьдесят, но был жилистым и поджарым. Такого человека не хотелось бы иметь среди врагов.

– Позвольте представить вам моего адъютанта – мистера Джонатана Арчера. Превосходно зарекомендовавший себя офицер британской пехоты в Индии, имеющий отличия за битву при Кандагаре. Ему я обычно передаю руководство своей оперативной группой.

Мужчина едва заметно поклонился и протянул журналистам шпаги. Макс взглянул на оружие так, словно оно было переносчиком опасной заразной болезни.

– И что нам с ними делать?

– Естественно, защищаться! – с усмешкой ответил Уилсон. – Посмотрим, как вы владеете клинком. Насколько я успел понять, вам потребуется несколько тренировок до того, как мы погрузимся на судно, отплывающее в Сенегал.

Пеппер рассек воздух клинком. Оружие великолепное, отлично сбалансировано, рукоять и эфес удобные.

– Хорошо, – согласился он. – С кем вы предпочитаете начать?

– С вами обоими, – последовал ответ.

Ослепительно белые зубы сэра Уилсона сверкнули.

14

Когда сани добрались до Шпандау, давно минуло одиннадцать. Окрестности окутывал густой туман.

Оскар радовался, что они наконец-то на месте. Из-за метелей и снежных заносов, сопровождавших их в этой поездке, лошади двигались с трудом. В последние несколько дней выпала масса снега. Берлин был буквально погребен под толстым белым покрывалом.

Судя по грохоту и скрежету, сани с поклажей следовали вплотную за ними. И это хорошо. Если бы что-нибудь сломалось, устранить неполадку в темноте и лютом холоде было бы непросто.

Элиза и Шарлотта спали, прижавшись друг к другу и закутавшись в одеяла и пальто. Взглянув на них, Оскар не смог удержаться от улыбки. Хорошо тому, кто спит таким безмятежным сном. Сам он еще не вполне пришел в себя после бурных событий той новогодней ночи. Невероятное преображение Беллхайма и допросы в полиции не выходили у него из головы.

Комиссар уголовной полиции Обендорфер – маленький жилистый человек с внимательными светлыми глазами и аккуратно подстриженной бородкой, похоже, знал свое дело. Он опросил их спокойно и тщательно, добросовестно записав каждую деталь. Со стоическим спокойствием комиссар собрал воедино все невероятные детали происшествия, сравнил и оценил их, и пришел к выводу, что случай Беллхайма объяснения не имеет. Газеты, правда, утверждали, что это всего лишь одна из версий, но факт оставался фактом – криминалисты не смогли установить, что же произошло на самом деле. Убийство исключалось. С Гумбольдта и его спутников были сняты все подозрения, и они снова могли вздохнуть свободно.

Два вечера Гумбольдт провел с Гертрудой Беллхайм, убеждая ее в том, насколько важно сейчас действовать быстро, чтобы разобраться в трагической судьбе ее мужа. Бедная женщина все еще была потрясена. Рыдая и обвиняя себя во всем случившемся, она все же согласилась отдать ученому дневник мужа – ведь именно в нем могла содержаться разгадка тайны. Она даже заявила о готовности организовать экспедицию и оплатить большую часть возможных расходов.

С этого момента события начали развиваться стремительно. Гумбольдт, взяв руководство на себя, следил за подбором приборов и технических приспособлений и занимался подготовкой «Пачакутека» к длительному перелету. Элиза засыпала разнообразными поручениями Вилли, Берта, Лену и Мышонка, а сама занялась заготовкой провианта. И девятого января, то есть сегодня, они оказались на пути в Шпандау – то есть, к новому приключению.

Оскар открыл глаза. В темноте впереди замерцали огни. Факелы отбрасывали на снег желтоватый свет и указывали дорогу. Чуть в стороне, на краю леса, виднелся стог сена. Его темный силуэт возвышался на добрых пятнадцать метров. Рядом маячили фигуры нескольких мужчин. Кажется, их уже поджидают. Оскар окликнул Шарлотту и Элизу:

– Просыпайтесь! Мы прибыли.

Вилма, тоже в конце концов задремавшая, вынула замерзший клюв из перьев.

– Большая птица? – донесся голос из портативного лингафона, прикрепленного к ее спине.

Оскар погладил Вилму по голове:

– Да, малышка. Большая птица тебя ждет. Полезай в корзину, я тебя понесу.

Киви не требовалось повторять дважды. Она мигом спрыгнула с рук Шарлотты и забралась в корзину. Шарлотта моргала и щурилась спросонья.

– О, уже приехали, – пряча зевок, проговорила девушка. – Который час?

Оскар поднес поближе к глазам карманные часы:

– Одиннадцать тридцать.

– Полчаса до полуночи, – снова зевнула Шарлотта. – При такой погоде просто чудо, что мы вообще добрались. Наконец-то попадем в теплую, уютную каюту.

Вилли, восседавший на козлах, спрыгнул и помог пассажирам выйти. Оскар придержал дверцы саней, и только после того, как дамы покинули сани, достал оттуда корзину с Вилмой. Тем временем подкатили Берт и Мышонок на грузовых санях. Лена сидела рядом с Мышонком, но ничего, кроме лохматой меховой шапки и рукавиц разглядеть было нельзя. Гумбольдт распорядился относительно разгрузки и заговорил с поджидавшими их мужчинами.

Огромные ворота ангара, тщательно замаскированного под стог, распахнулись, и перед ними предстал воздушный корабль. Свет факелов бодро заплясал на его ярко раскрашенных бортах. Всякий раз, когда Оскару приходилось видеть «Пачакутек», он поражался мощи и изяществу этого детища индейских инженеров. Благородные обводы пассажирской гондолы, огромный баллон, наполняемый газом, подвесные моторы и воздушные винты просто поражали. «Пачакутек», подарок народа, который другие племена называли «заклинателями дождя», был расписан древними символами – змеями и драконами. Те, кто видел его впервые, испытывали понятную робость, но люди, которым Гумбольдт поручил охранять корабль и следить за его готовностью, уже привыкли к этому фантастическому зрелищу. Поговаривали, что граф Фердинанд фон Цеппелин близок к тому, чтобы построить подобный летательный аппарат, но на это уйдут еще годы и годы.

Сани уже разгрузили, а поклажу перенесли в багажные отсеки. Гумбольдт поднялся на борт и запустил горелки. Часть водорода, хранившегося под давлением в емкостях на корабле, устремилась в оболочку баллона, другая привела в действие моторы. Корабль вздрогнул, как застоявшаяся молодая лошадь.

Когда все механизмы были проверены, прозвучал сигнал. Гумбольдт сложил ладони рупором и крикнул:

– Все в порядке! Поднимайтесь на борт!

Оскар подышал на пальцы. Ну и закоченели же они! Наконец-то он окажется в теплой утробе воздушного корабля!

Он простился с друзьями, поднялся по веревочной лестнице и помог подняться женщинам. Канаты были отпущены, и «Пачакутек» под мелодичное урчание двигателей взмыл в небо. Оскар, Шарлотта и Элиза свернули причальные концы и устремились в тепло. Гумбольдт установил автоматический гирокомпас и последовал за ними.

Оскар еще раз напоследок помахал друзьям и присоединился к остальным. Несмотря на ледяной встречный ветер, воздушный корабль легко развернулся на девяносто градусов и поплыл на юго-запад – прямо в звездную ночь.

15

На следующее утро. Столовые горы Бандиагара Солнце уже поднялось над горизонтом, когда Йатиме достигла края утеса и оказалась прямо над ущельем. До плато на его противоположной стороне оставалось не больше пятидесяти метров, но нужно было стать птицей, чтобы преодолеть глубокую расщелину. Лишь узкий каменистый карниз вел к Запретному городу, а мост, созданный самой природой на головокружительной высоте, соединял два песчаниковых массива.

Девушка из племени догонов знала, что поступает вопреки воле отца, ступив на этот мост, но у нее были на то особые причины. Сегодня ее отец, деревенский кузнец, попытается раздуть свой горн, но не найдет для этого ни дров, ни древесного угля. Из-за нескончаемой засухи топлива в округе становилось все меньше, и собирать его становилось все труднее. У подножий гор почти не осталось деревьев, а те, что были, принадлежали другим хозяевам. Как только они замечали, что у них воруют хворост, то сразу же бежали с жалобами к старейшине деревни. Поэтому чтобы раздобыть дрова приходилось либо отправляться далеко в глубь Сау – пустынной местности, поросшей кустарником, либо с большим риском подниматься в горы. Пребывание на плато было строжайше запрещено. С тех пор, как много сотен лет назад таинственный народ теллем доставил в Запретный город тот самый камень, над этим местом тяготело проклятие. Согласно преданию, из-за этого обитатели города изменились, превратившись в чудовищ. Догонам пришлось вступить с ними в кровопролитную войну, и лишь одержав победу, они положили конец угрозе с гор.

С тех пор догонов считают хранителями великой тайны. Они следят за тем, чтобы никто не поднимался на плато, какими бы безобидными ни были его намерения и какие бы дары он не преподносил старейшинам. Того, кто, вопреки запрету, все же решался на это, навсегда изгоняли из сельской общины. Но такого еще никогда не случалось. Безумцев, желающих добровольно подняться на гору Теллем, среди их народа не находилось. Тем более, что живущие там духи предков превращают всякого, кто осмелится приблизиться к их обиталищу, в камень.

Йатиме считала все это вздором. Люди просто боятся гор и ищут оправдание своим пустым страхам. История о таинственном камне наверняка выдумана.

Ей уже исполнилось двенадцать лет, она была второй дочерью кузнеца. В сообществе, где ей приходилось жить, Йатиме находилась на самой низкой ступени – даже ниже, чем ее старшая сестра. А ведь та была просто пустышкой и не интересовалась ничем, кроме собственной красоты. Наверняка не от большого ума она хвастала всем и каждому, что в один прекрасный день выйдет замуж за мясника и нарожает ему кучу детишек.

Йатиме считала это несправедливым.

Едва научившись думать, она почувствовала себя совсем другой. В деревне ее считали чудаковатой. И не только потому, что по ночам она пела звездам и разговаривала с животными. Нет, она вдобавок видела сны о том, чего еще не было. И совсем недавно ей снова приснился такой сон. Она видела людей со светлой кожей, спустившихся с неба на огромном животном, – а ведь именно об этом говорилось в древнем пророчестве. Но мать, как всегда, отвесила ей основательный подзатыльник и проворчала, что в нее вселился дух женщины из народа теллем.

Другие дети тоже ее дразнили, но Йатиме это было безразлично. Она избегала их и предпочитала проводить время в зарослях кустарников. Она любила тишину и уединение, когда никто не мешает думать. И, между прочим, никогда не оставалась одна – рядом всегда был Джабо. Джабо – дворняжка, помесь собаки и шакала, которого Йатиме нашла еще совсем щенком. Целую неделю ей пришлось выхаживать раненую псину. У Джабо уцелел только один глаз, уши у него скорбно висели, вдобавок он заметно прихрамывал. Но это не имело никакого значения. Он был лучшим защитником, которого только можно пожелать. Чуткий, с отменным нюхом, бдительный и отважный, как лев. Другие дети Джабо не жаловали из-за его безобразия, агрессивности и обидчивости, но Йатиме его просто обожала, и пес отвечал ей взаимностью. Похоже, он чувствовал, что эта девочка – такая же отверженная, как и он сам.

Йатиме храбро ступила на узкий каменный мост. Она бы охотно делала шаги пошире, но мешала длинная юбка. Девочка остановилась и подвязала подол юбки к поясу, а затем сунула в рот два пальца и отрывисто свистнула.

Из кустарника появился Джабо. Он трусил, свесив язык на сторону и зорко обозревая окрестности единственным глазом.

– Где ты пропадал? – Йатиме погладила друга по голове и потрепала висячее ухо. – Снова охотился на кроликов? Ты же знаешь – эта мелюзга слишком проворна для тебя. Но не огорчайся: у меня всегда найдется для тебя кусочек вяленого мяса, – девочка похлопала по сумке, висевшей на ее плече. – Но тебе придется его заслужить. Я хочу сходить в Запретный город. Ты со мной?

Джабо вопросительно склонил голову набок.

– Это недалеко. Он начинается за теми зелеными кустами. Там есть тень. Идем!

Джабо коротко тявкнул и захромал к мостику. Йатиме подхватила сумку и поспешила за ним.

16

Путешествие «Пачакутека» проходило благополучно. Попутный ветер помог дирижаблю быстро преодолеть альпийские хребты и понес его дальше на юг. Справа осталась Монте Лимидарио, слева – Монте Тамаро. Обе вершины достигали высоты более двух тысяч метров. Между ними тянулась синяя лента озера Лаго Маджоре. Впереди уже можно было разглядеть полноводную По, самую длинную реку Италии, а дальше голубело Адриатическое море.

Хотя светило солнце и небо было чистым, воздух все еще оставался холодным. Оскар стоял, укутавшись в толстую зимнюю куртку, в носовой части воздушного корабля и наблюдал за Гумбольдтом, который возился с измерительными приборами.

– Рад, что хотя бы ты составляешь мне компанию, – проговорил ученый. – На остальных рассчитывать не приходится. Сегодня я их даже не видел.

– Кажется, наши дамы уютно устроились в кают-компании с чашечкой чаю, – ответил Оскар. – Если не ошибаюсь, они изучают дневник Беллхайма. Шарлотта говорит, что поднимется на палубу гондолы только тогда, когда температура достигнет десяти градусов.

– Ждать придется недолго, – заметил исследователь. – Мы уже в Италии. Впереди Милан, а там и до Итальянской Ривьеры рукой подать.

– А мне нравится здесь, на большой высоте, – сказал Оскар. – Солнце и совершенно чистый воздух. Эти берлинские туманы кого угодно сведут с ума.

Юноша машинально потер предплечье. После схватки с Беллхаймом там постоянно чувствовался какой-то зуд.

– Если хочешь, можешь помочь мне с измерениями, – предложил Гумбольдт. – Хотелось бы точно определить, с какой скоростью мы сейчас движемся.

– И что мне делать?

– Возьми хронометр с секундомером. Он лежит в деревянном футляре. И поосторожнее – это очень ценный прибор. А я займусь теодолитом.

– Но каким образом мы определим скорость «Пачакутека»?

– Примерно следующим образом, – пояснил ученый. – Я выбираю две точки на карте и отмечаю их. Вот, например, соборы в городках Луино и Вальтавалия. Согласно карте, колокольни обоих расположены на расстоянии 5,4 километра одна от другой. Как только мы окажемся точно над первой колокольней, ты нажмешь кнопку секундомера и остановишь стрелку над второй. Зная время и расстояние, мы легко вычислим нашу скорость. Но поторопись, мы уже приближаемся до Луино.

Оскар направился к рундуку, в котором Гумбольдт хранил измерительные приборы. Шкатулка с хронометром оказалась на самом верху. Он открыл ее и достал инструмент – восхитительный образец мастерства швейцарских часовщиков, сверкающий золотом и бронзой. На пестром циферблате располагались дюжины стрелок, двигавшихся с различной скоростью и отсчитывавшие время в разных точках мира. Прибор жужжал и подрагивал, как живой.

– Готов?

– Готов!

– Начинаем, – Гумбольдт поднял указательный палец. – Три… два… один… Нажимай!

Оскар надавил на кнопку и стал сосредоточенно следить за тем, как секундная стрелка медленно описала полную окружность. Затем еще одну, и еще. Когда почти истекла четвертая минута, ученый вскинул руку, помедлил и скомандовал:

– Стоп!

Оскар снова нажал кнопку.

– Четыре минуты пять секунд, – доложил он.

Гумбольдт взялся за карандаш и принялся вычислять. Получив результат, он улыбнулся.

– Восемьдесят километров в час, – произнес он. – Неплохо, а?

– Как это нам удается развивать такую скорость, если моторы выключены?

– Дело в том, что сейчас мы движемся вместе с воздушным течением. Оседлали ветер, так сказать. И до того, как стихнуть, это течение доставит нас к самому морскому побережью. Потом мы запустим двигатели. В остальном погода продолжает нам благоприятствовать.

– И сколько еще осталось до нашей цели?

Гумбольдт бросил взгляд на карту.

– Всего нам необходимо пролететь около четырех тысяч километров. Восемьсот уже позади. Разделим три тысячи двести на нашу скорость… – Он черкнул на листке блокнота несколько цифр и удовлетворенно кивнул. – Почти два дня. Но не похоже, чтобы мы могли держать такую скорость на протяжении всего полета, поэтому – дня три. И это очень неплохой темп, скажу я тебе.

– Три дня! – Оскар просто не мог поверить своим ушам.

Всего три дня, чтобы попасть из Берлина в самое сердце Африки! Невероятно! От одного только слова «Африка» по спине начинают бегать мурашки. Колыбель человечества, край миллионов диких животных и сотен тайн, остающихся неразгаданными. События, описанные в одной из самых любимых им книг – романе «Копи царя Соломона», вышедшем из-под пера Генри Райдера Хаггарда, разворачивались именно здесь. В романе отважный и хитроумный Алан Квотермейн обнаруживал легендарные алмазные россыпи и счастливо избегал всевозможных опасностей.

А что ждет впереди их экспедицию?

Тем временем Гумбольдт аккуратно сложил навигационные инструменты и спрятал в рундук. Вернувшись, он уселся рядом с Оскаром, раскурил трубку и выпустил в воздух облачко синеватого дыма.

– Хочу потолковать с тобой кое о чем, Оскар.

– Слушаю, отец.

Гумбольдт бросил быстрый взгляд в сторону кают-компании, чтобы удостовериться, что их никто не слышит.

– Это несколько щекотливый вопрос. Дома, в Берлине, творилась такая суматоха, и вечно кто-то вертелся рядом. Но здесь нам ничто не помешает.

– Интригующее начало.

Гумбольдт потер подбородок:

– Даже не знаю, как начать. Дипломат из меня посредственный, поэтому сразу перейду к главному.

Оскар удивленно вскинул брови. Он еще никогда не видел отца в таком замешательстве.

– Это касается твоей кузины… и тебя.

– Шарлотты и меня?

– Возможно, тебе не слишком приятно касаться этой темы, – продолжал ученый. – Скорее всего, так оно и есть. Но я считаю своим долгом поговорить с тобой об этом. Как старший друг, но прежде всего – как твой отец.

– И… и в чем же дело? – Оскару внезапно стало жарко.

– От меня не укрылось, что вы с Шарлоттой испытываете друг к другу известные чувства. Более, чем дружеские. Я заметил это еще в Перу и во время нашего путешествия ко Дворцу Посейдона. Но во время инцидента с Беллхаймом это проявилось особенно явно. – Он откашлялся. – Я не обсуждал этого с Элизой, потому что она смотрит на некоторые вещи совсем иначе, чем я.

У Оскара пересохло горло.

– Очевидно, что вас тянет друг к другу, – продолжал Гумбольдт. – Я долго думал, стоит ли вмешиваться, но после новогодней ночи считаю своим долгом…

– Что ты имеешь в виду?

Лицо ученого скрылось за очередным облаком табачного дыма.

– Да ладно, ты ведь и сам знаешь, о чем я говорю. Танцы, прикосновения, обмен взглядами… Видел бы ты лицо Шарлотты, когда она смотрела на твою схватку с Беллхаймом! Еще немного, и она сама бросилась бы в бой.

У Оскара слегка закружилась голова. Зачем отцу понадобилось вмешиваться? Ведь он и сам до конца не понимает, что происходит между ним и Шарлоттой. В том, что он влюблен, сомнений быть не могло, а вот в чувствах Шарлотте он вовсе не был уверен. Она гораздо лучше умела скрывать свои чувства.

– При всем уважении к тебе… – негромко проговорил он. – Знаешь, мне кажется, что это касается только меня и Шарлотты.

– Теперь уже не совсем, – Гумбольдт печально улыбнулся. – Пока ее мать в санатории и девушка находится под моей опекой, я несу за нее ответственность. Это касается и тебя, и всех наших домашних. И как ответственное лицо, я считаю своим долгом предотвращать любые глупости.

«Вот, значит, как, – подумал Оскар. – Теперь, официально став моим отцом, он будет диктовать мне, с кем мне любезничать, а с кем нет!». Нужна ли ему такая жесткая опека? И если таковы последствия его усыновления, то – извините, и до свиданья!

Похоже, Гумбольдт прочитал его мысли.

– Тебе, конечно, непросто с этим смириться, – мягко проговорил он. – Но я желаю вам обоим только добра. Я совершенно не представляю, как должен вести себя отец. Долгие годы я жил сам по себе, занимаясь своими исследованиями и изобретениями и не подозревая о твоем существовании. А теперь у меня появились не только сын, но и дочь. Думаю, ты понимаешь, что ситуация непростая, даже для меня, но мы не должны ее запутывать еще больше.

– Не знаю даже, что сказать, – кровь бросилась в лицо Оскару, горло перехватил спазм, и стало невероятно трудно говорить. – Думаю, Шарлотте я не очень-то и нравлюсь, – пробормотал он. – После новогодней ночи она меня просто избегает. Без конца торчит на чердаке, а если я хочу поговорить с ней, отмалчивается и уходит.

– В самом деле? – удивился Гумбольдт. – А я и не знал. Жаль, конечно, но это меняет дело. Но что ей понадобилось на чердаке?

– Даже не представляю, – с трудом выдавил Оскар. – Возможно, это связано с письмом, которое она недавно получила. Однажды я застал ее с заплаканными глазами. – У него самого на глазах стояли слезы – попытка справиться со своими чувствами ничем не кончилась. – Короче, в последнее время мы почти не говорили и не виделись с глазу на глаз, – закончил он.

Ученый снова потер подбородок.

– Весьма странно. Ну да ладно, разберемся с этим по возвращении в Берлин. – Он с облегчением перевел дух. – Значит, я могу быть спокоен, что дело не зашло слишком далеко. За вами, молодыми, не уследить, и путь от заинтересованных взглядов до страстных поцелуев и объятий часто оказывается очень коротким… – Он смущенно прочистил горло. – Я, как ты понимаешь, не специалист в подобных вопросах, но хорошо знаю, чем это может закончиться. И не смотри на меня с таким разочарованием – существуют и другие девушки. Ты хорош собой и неглуп. Тебе будет легко найти другую, – он с видом заговорщика покосился на Оскара. – А как насчет Лены? Мне кажется, ты ей нравишься. И она то и дело тебе улыбается.

– Лена… – пренебрежительно обронил Оскар. – Но ведь она еще совсем ребенок!

Черт побери, неужели отец и в самом деле считает, что он способен включать и выключать свои чувства, как какой-нибудь электрический прибор в лаборатории? Упоминание Лены прозвучало просто насмешкой. Но как бы там ни было, у него нет ни малейшего желания продолжать эту беседу.

– Это и все, что ты хотел мне сказать? – спросил юноша.

– Все, – Гумбольдт глубоко затянулся напоследок и подошел к краю палубы, чтобы выколотить пепел из трубки.

Оскар поднялся и молча поспешил на корму.

17

Йатиме наконец вступила в пределы Запретного города. Вокруг высились одни руины. Темные, покрытые пятнами лишайников глинобитные постройки, крыши которых, казалось, тянутся к золотистым песчаниковым скалам. В темных оконных проемах зияла пустота. Словно ослепшие глаза, они следили, как одинокая путница, вооруженная только палкой, в сопровождении искалеченной собаки шагает по некогда оживленным улицам.

Чем дальше она продвигалась, тем яснее понимала, что свое имя это место получило не без причины. В мертвом городе царила невероятная тишина. Везде чувствовалось дыхание смерти. Кроме шагов девочки и фырканья Джабо, не доносилось ни звука. Ни стрекотания кобылок и сверчков, ни щебета птиц, ни шелеста травы. Как будто духи жизни раз и навсегда покинули эти руины.

Она остановилась и положила ладонь на ствол граната. У каждого живого существа, будь то человек, животное или дерево, есть свой голос. Деревья говорят с деревьями, львы со львами, а догоны – с догонами. И если люди обычно слышат и понимают только людей, Йатиме понимала всех без исключения. Она всегда знала, что хочет сказать растение, едва коснувшись его пальцами.

И теперь ей тоже это удалось. Дерево было старым, кора толстой и потрескавшейся, но она услышала, как оно беззвучно предостерегло ее. «Уходи отсюда, – говорило гранатовое дерево. – Возвращайся. Это место не для таких, как ты. Возвращайся и больше никогда не приходи сюда».

Йатиме вздрогнула. Слова были произнесены намного громче, чем обычный шепот деревьев. Это был почти крик. Прищурив глаза, она взглянула на солнце и обнаружила, что оно словно затянуто сумрачным покрывалом. Джабо взволнованно повизгивал.

– Не бойся, – шепнула Йатиме. – Дерево тревожится, но теперь все снова в порядке. Идем дальше, – успокаивая, она погладила своего верного спутника, но в ее голосе уже не было прежней уверенности.

Покрепче сжав палку, девочка двинулась дальше.

Спустя короткое время она уже стояла посреди площади. Руины зданий расступились, и перед ней открылось почти уцелевшее строение, которое могло быть только храмом или святилищем.

Джабо казался перепуганным насмерть. Поджав хвост, он тихонько скулил, однако продолжал бежать за девочкой. Йатиме улыбнулась. У этого песика больше храбрости, чем у десятка воинов-догонов. Если бы понадобилось, он преградил бы путь даже льву.

Внезапно она остановилась. На песчаной почве прямо перед ней отчетливо виднелись следы. Йатиме хорошо разбиралась в следах, и сразу поняла, что им не меньше полугода. Дождя не было уже несколько месяцев, а окрестные скалы защищали город от ветров, поэтому отпечатки неплохо сохранились. А самое главное – они не принадлежали человеку из ее народа!

Ей удалось различить насечки на толстой подошве и оттиски подковок. Такие следы оставляют ботинки белых людей: искателей древних сокровищ, землемеров или солдат. Но как этому незваному гостю удалось миновать посты, выставленные догонами? Единственный подъем на плоскогорье находился к востоку отсюда и строго охранялся. Конечно, можно было проникнуть в Запретный город по узкому каменному карнизу, как это сделала сегодня она, но о его существовании нужно было заранее знать. Другой дороги не было. Или все-таки была?

Она вспомнила свой сон. Прилетели белые люди, а за ними пришла смерть.

Это открытие необычайно взволновало ее. Поднявшись на ноги, девочка направилась туда, куда вели следы. Отпечатки обогнули храм, а затем поднялись по широкой лестнице ко входу в него.

Сердце у нее бешено колотилось, когда она взяла пса на руки и поднялась на самый верх. Дверь храма осталась приоткрытой, и можно было без труда заглянуть внутрь.

– Не трусь, малыш, – шепнула она на ухо Джабо. – Это всего лишь заброшенный дом. Не надо ничего бояться. Следы ведут прямо туда. Что здесь искал чужестранец?

Наверху она спустила Джабо на каменные плиты и сразу же почувствовала: с этим местом явно что-то не так. Такое чувство, будто за ней следит целая дюжина недобрых глаз. Какое-то зло обитало в этом святилище, и оно было живым. Поэтому никакие силы не смогли бы заставить ее переступить порог здания, за которым ветер намел немало песка – такого же, как и снаружи.

Откуда-то прилетела пустынная саранча и опустилась на порог прямо перед ней. Насекомое расправило крылья и пошевелило усиками. А затем двинулось в поисках тени вглубь храма. Внезапно песок под его лапками пришел в движение. Раздался шелест, и саранча исчезла.

Джабо взвизгнул и отступил на несколько шагов. Йатиме застыла, не в силах отвести взгляд от того места, где только что сидела саранча. От нее не осталось ни следа: ни ножки, ни усиков, ни крылышка. Но в глубине песка что-то продолжало шевелиться, и это невозможно было не заметить. Насекомое, тщетно пытающееся выбраться на поверхность, или нечто, сейчас пожирающее это насекомое?

Йатиме собралась было ковырнуть песок концом палки, но тут в нос ей ударил странный запах. Резкий и отталкивающий.

И тут же на поверхности песка возникла исчезнувшая саранча. Но теперь она была значительно крупнее. Вернее сказать, это существо только очертаниями напоминало саранчу, однако прозрачные, как стекло усики, лапки, брюшко, а главное – челюсти насекомого, заставили Йатиме вскрикнуть от ужаса. Стеклянное существо поползло по песку, оглянулось на девочку и отвратительно запищало.

Девочка инстинктивно отпрыгнула. Ее нога соскользнула со ступеньки, она потеряла равновесие и покатилась по ступеням. К счастью, руки и ноги остались целы, но она получила несколько болезненных ушибов. Волосы, лицо и одежда покрылись песком. Вскочив на ноги, она начала судорожно отряхиваться. Затем схватила Джабо, зажала его подмышкой и со всех ног бросилась обратно – к каменному мосту.

18

Три дня спустя Ботинки Макса Пеппера громыхали по стальной палубе грузового судна. Узкий коридор, ведущий к каюте Босуэлла, был выкрашен в грязно-серый цвет. Пароход сильно качало, и Максу приходилось то и дело хвататься за поручни.

«Хелена» была небольшим пароходиком, совершающим регулярные рейсы между Лондоном и Дакаром. Они шли уже третий день, и сейчас судно находилось примерно на траверзе Португалии. Взглянув в иллюминатор, можно было различить вдали крутые горы в окрестностях Лиссабона. Но Максу было не до пейзажей. То, что он обнаружил, требовало немедленного обсуждения.

Наконец он постучал в дверь каюты Босуэлла:

– Гарри!

– Кто там?

– Это я, Макс. Позволишь войти?

– Дверь заперта. Погоди, я открою.

Через несколько секунд перед ним предстал бледный и осунувшийся Гарри Босуэлл.

– Боже правый, – поразился Макс. – Что это с тобой?

Гарри вытер рот тыльной стороной ладони.

– Проклятая морская болезнь.

– А мне-то казалось, что у тебя нет этой проблемы.

Гарри покачал головой.

– Меня воротит от одного вида волн. Вообще-то говоря, я рассчитывал провести остаток дня в постели. Что тебе понадобилось?

– Ты не смог бы пойти со мной? Хочу кое-что тебе показать.

Гарри опустил глаза, и только теперь Макс сообразил, что друг стоит перед ним в одном нижнем белье. Репортер улыбнулся. Тонкие ноги, бледная кожа, намечающееся брюшко, – вид у фотографа был довольно плачевный. И все-таки то, о чем он хотел ему сообщить, не терпело отлагательства.

– Одевайся быстрее, – сказал он. – Буду ждать тебя в коридоре.

Через некоторое время Гарри появился – теперь уже в своих техасских штанах и вельветовой рубахе. Мокрые волосы фотографа были зачесаны за уши.

– Неужели это так важно, что нельзя было подождать до завтра?

– Решишь сам. Мне показалось, что тебе будет интересно.

– Ты обнаружил в трюме сокровища?

– Что-то в этом роде, – сухо ответил Макс.

Вместе они спустились в трюм, и Пеппер внимательно осмотрелся, чтобы убедиться, что за ними никто не следит. Экспедиция Уилсона в большинстве состояла из крайне вспыльчивых наемников, которые заводились с пол-оборота, если им казалось, что кто-то посторонний сует нос не в свое дело.

– Это здесь, – произнес Макс.

Он открыл засов и толкнул тяжелую железную дверь. Раздался скрежет. В нос ударил горячий, насыщенный нефтяными парами воздух. Шум двигателя стал громче. Макс щелкнул выключателем, и вспыхнуло несколько тусклых ламп. Помещение имело около десяти метров в длину и не меньше четырех в ширину. Кроме обычного груза тут находилось несколько деревянных ящиков, на которых были проставлены черной краской инициалы Уилсона.

Гарри разочарованно фыркнул.

– Ты это хотел мне показать? Так я уже видел. Принимал участие в погрузке, ты забыл?

Макс иронически склонил голову к плечу:

– А ты, случайно, не поинтересовался, что там внутри?

Гарри наморщил лоб, припоминая.

– Я видел список. Палатки, кипятильники, продовольствие и оружие. Все, что необходимо для экспедиции.

Макс многозначительно поднял палец.

– Если ты знаком со списком, то тебя ждет забавный сюрприз.

Он обошел два первых же ящика и остановился с их тыльной стороны. Одна из планок расшаталась, поэтому понадобилось совсем немного усилий, чтобы снять крышку. Проделав эту манипуляцию, Макс жестом подозвал друга поближе.

– Взгляни-ка!

Когда фотограф понял, что находится в ящике, у него округлились глаза. Он сунул руку внутрь и извлек продолговатый предмет, упакованный в коричневую промасленную бумагу.

– Что это, ради всего святого?

– Поосторожнее! – торопливо предупредил Пеппер. – Откуда нам знать, как эта штука реагирует на тряску и толчки!

– Ты думаешь, это…

– Ни малейших сомнений. Динамит. Поэтому на твоем месте я бы вернул его на место.

На лице Гарри мелькнул испуг. Он осторожно уложил сверток обратно в ящик и перевел дух.

– Что еще Уилсон здесь прячет?

– Винтовки со штыками, револьверы и боеприпасы к ним. И еще кое-что весьма хрупкое. Тебе станет еще интереснее.

Макс указал на толстую трубу, оканчивающуюся металлическим коробом с двумя рукоятками. Конструкцию дополняли два небольших колеса со спицами и поворотное устройство.

– Да ведь это же… – Босуэлл тут же прикусил язык.

– Верно, пулемет системы Хайрама Максима с водяным охлаждением. Скорострельность – пятьсот выстрелов в минуту. Последняя новинка американской военной промышленности. Недавно мне довелось писать об этом оружии. Британцы собираются применить их в Судане. Жуткая штука!

Гарри недоуменно покачал головой.

– Взрывчатка, пистолеты, пулеметы… Похоже, Уилсон собрался не в научную экспедицию, а на войну.

– У меня тоже сложилось такое впечатление, – согласился Макс. – Вопрос только в том, против кого?

Он не успел ничего добавить, потому что снаружи раздался грохот.

– Вниз! Быстро! – шепнул Макс.

Оба репортера моментально вернули крышку ящика на место и нырнули в тень. И как раз вовремя.

В дверном проеме возникла подтянутая фигура Джонатана Арчера. За ним появились еще пара таких же сухощавых и мускулистых парней: Хорэйс Баскомб и Мелвин Паркер – самые отпетые головорезы из свиты Уилсона.

– Эй? – крикнул Арчер. – Есть тут кто-нибудь?

Молниеносно приняв решение, Макс покинул свое убежище. Стараясь казаться невозмутимым и расслабленным, он небрежно помахал рукой:

– Это мы, Джонатан. Уже собирались отправиться на палубу.

– Что вы здесь искали? – в голосе Арчера звучало недоверие.

– Ничего особенного, – Пеппер прилагал огромные усилия, чтобы его голос звучал нормально. – Маленькая ревизия. Проверили, хорошо ли закреплены ящики, а теперь поднимаемся наверх.

– Да и ноги хотелось немного размять, – с улыбкой добавил Босуэлл. – Не знаю, как у вас, но у меня такое чувство, что я без движения скоро заржавею на этой барже.

– Хм, – Арчер смерил обоих подозрительным взглядом. Похоже, он не поверил ни единому слову, но, за неимением улик, предпочел оставить репортеров в покое. – Мы вас повсюду искали, – недовольно проворчал он. – Сэр Уилсон хочет вас видеть. Следуйте за нами.

Наемники уже были в сборе. Джейбс Уилсон приветствовал американцев кивком и сцепил руки за спиной, покачиваясь с пяток на носки.

– Теперь, когда все собрались, я хотел бы посвятить вас в истинную цель нашего предприятия, – коротким жестом он пригласил всех присутствующих подойти поближе к столу. На разложенной здесь карте западного побережья Африки Макс различил очертания Мавритании, Сенегала и Гамбии. За ними лежал Французский Судан. Уилсон указал на тонкую ленту, как бы опоясывающую эту страну.

– Здесь находится нагорье Бандиагара, – начал он, тыча указкой в белое пятно на карте. – Арабские купцы рассказывают о длинной горной цепи столовых гор, носящей название Гомбори. У ее подножия живет народ догонов. На юге этой территории преобладают сухие саванны, на севере – заросли колючих кустарников, переходящие в мертвую пустыню. В этом месте мы и начнем свои поиски.

Макс достал блокнот, чтобы сделать пометки.

– Что мы намерены там искать?

Уилсон полез в карман жилета и вытащил три пожелтевших листка бумаги. Они выглядели грязными и были сильно измяты, но охотник за метеоритами обращался с ними так, словно в руках у него был драгоценный пергамент.

– Вот сообщение, которое французские геодезисты отправили своему начальству лет десять назад. В нем излагается содержание предания, которое уже много столетий передается из уст в уста в этой местности. Якобы несколько тысяч лет назад здесь произошла катастрофа вселенского масштаба. Нечто ворвалось из околосолнечного пространства в атмосферу Земли и достигло ее поверхности примерно там, где сейчас расположена пустыня Сахара. Наскальные рисунки коренных жителей этого региона подтверждают, что у объекта имелся огромный хвост – примерно такой же, как у кометы. Он тянулся по всему небосводу, но что интересно, предание не упоминает ни о взрыве, ни о сотрясении почвы. Нет в этой области и крупных ударных кратеров. Место падения объекта так и не было обнаружено, и официальная наука вскоре забыла об этой истории. Тем не менее, именно этот объект стал причиной того, что некогда зеленая, цветущая, богатая водоемами и реками Северная Африка превратилась в самую обширную пустыню на планете. Позже там поселился народ, называвший себя теллем. Эти люди жили в Сахаре за тысячу лет до нашей эры, именно они обнаружили там необычный метеорит и перенесли его в другое место. Зачем они это сделали, никому не известно. Но камень якобы и сегодня покоится в надежном месте на вершине одной из столовых гор. Позже, уже во втором тысячелетии нашей эры, эту территорию заселили догоны, спустившиеся с соседних гор. Там они обнаружили существ, внешне напоминавших людей, но кошмарных по своей сущности. Эти «стеклянные люди» обладали способностью как бы заражать обычных людей, и те превращались в таких же чудовищ, как и они сами. Когда догоны поняли, что происходит, то решили защищаться. Они напали на теллем, осадили и разрушили их город, а затем заблокировали все подступы к нему. И до сих пор никто не может подняться на запретную гору без их согласия. То, что люди народа теллем принесли из пустыни, до сих пор находится там. Возможно, в храме или каком-либо святилище. Догоны даже дали название этому объекту – «Стеклянное проклятие».

Пеппер улыбнулся.

– Да, история действительно потрясающая. И прекрасно подходит для книги.

– Я рад, что она вам понравилась.

– И вы в это действительно верите?

Уилсон удивленно поднял бровь.

– Почему бы и нет? В Африке полным-полно легенд, но ни одна из них не прожила столько столетий. Французские геодезисты, похоже, пришли к тому же мнению, если записали эту историю и отправили записи в Париж. – Уилсон сунул руки в карманы брюк и выпятил широкую грудь. – Нам предстоит получить ответы на ряд вопросов. Во-первых: действительно ли существует метеорит или иной космический объект, и если да, то почему отсутствует кратер от его падения? Во-вторых: кто такие теллем и зачем они переместили камень? – Глава экспедиции сделал паузу, и его серебристый незрячий глаз испытующе уставился на собравшихся в каюте. – Лично я не верю в басни о привидениях, но не сомневаюсь, что теллем обнаружили нечто совершенно необыкновенное. Несомненно одно – мы вышли на охоту за самым загадочным метеоритом, когда-либо падавшим на поверхность нашей планеты. Остается только надеяться, что он все еще покоится в Запретном городе и ждет нас там.

Воцарилась тишина. Должно быть, все мысленно подсчитывали, сколько может стоить такая находка. Не говоря уже о той славе и признании, которые ждут людей, совершивших эпохальное открытие.

Единственным, кто не помышлял ни о славе, ни о деньгах, оказался Макс Пеппер.

– У меня еще один вопрос, сэр!

Уилсон едва заметно улыбнулся:

– И какой же?

– Как вышло, что французы расстались с этими ценнейшими документами? И почему они не отправили туда собственную экспедицию? Ведь нагорье Бандиагара частично находится на территории их колонии – Французского Судана.

– На что вы намекаете?

Макс пожал плечами:

– Я просто реально смотрю на вещи и удивляюсь. Ведь документы в течение многих лет находились у французов. Почему они уступили их вам?

Взгляд Уилсона стал жестким и непроницаемым:

– Мне не нравится этот вопрос. Не хотите ли вы сказать, что я похитил документы?

– Разумеется, нет. Я…

– Собирайте информацию, это ваша профессия, но избавьте меня от нелепых подозрений. Факт остается фактом: мы здесь, а французы – нет. Все остальное несущественно. От вас требуется одно: документально фиксировать все этапы работы экспедиции и сопровождать ваши репортажи как можно более эффектными фотографиями. Это отчет для любителей читать о приключениях, а не министерства иностранных дел Франции. Если вы смотрите на свою задачу иначе, вы и ваш коллега можете пересесть в Дакаре на корабль, возвращающийся в Европу.

Макс закашлялся. Такой бурной реакции на свои слова он совершенно не ожидал. Как будто угодил рукой прямиком в осиное гнездо.

– Я бы предпочел остаться и делать свое дело, если не возражаете. Возможно, вы и правы. Освещение этого вопроса может сделать мой репортаж неоправданно длинным.

– Хорошо, – процедил Уилсон. – Тогда перейдем к деталям нашего путешествия.

Макс многозначительно взглянул на Гарри. Интуиция подсказывала ему, что впереди их ждет немало интересного. Гораздо более интересное, чем какой-то там допотопный метеорит.

19

Словно хищная птица «Пачакутек» прорезал тонкий слой облаков и ринулся вниз. Он спускался все ниже и ниже, пока не завис в сотне метров над землей.

Вечерело, низкое солнце окрашивало саванну в теплые охристые тона. Во всех направлениях разворачивался один и тот же однообразный пейзаж. Сухую землю бороздили рвы и трещины, сплетающиеся в сети и лабиринты. Кое-где виднелись отдельно стоящие скалы или деревья. Животных почти не было, только стадо мелких антилоп унеслось прочь при виде снижающегося воздушного корабля.

Оскар стоял у поручней, глядя вниз и задумчиво потирая руку. То место, которого коснулся своим стеклянным языком Беллхайм постоянно зудело. На коже даже появилось темное пятно. Трудно понять – это синяк или результат того, что он постоянно почесывается. С уверенностью можно было сказать только то, что кожа в этом месте загрубела, а под ней чувствовалась припухлость. Можно было бы обратиться с этим к Гумбольдту, но после недавней беседы у юноши не было желания ни говорить, ни видеться с отцом. Между ними словно выросла стена молчания. На его стороне была только Вилма. Птице было безразлично, как он жил раньше и что с ним случалось в прошлом. Она принимала его таким, каким он был. А вот Гумбольдт так не мог. С какой стати он вмешивается в дела Оскара?

Вилма внимательно уставилась на него своими черными глазами-пуговками. Ей даже не надо было говорить, чего ей хочется – настолько выразительными они были.

– Иди сюда, малышка, – сказал Оскар. – Нечего топтаться внизу, если наверху гораздо интереснее.

Он поднял птицу и усадил на фальшборт рядом с собой.

– Теперь видишь?

Вилма задумчиво взглянула вниз и произнесла:

– Земля, сухо.

– Еще бы, – согласился Оскар. – Это Сахель. Самая большая степь на Земле. В такое место без солидного запаса воды лучше не попадать.

«Пачакутек» опускался все ниже и ниже. Внезапно горячий шквал подхватил корабль и понес на небольшой высоте. Гумбольдт из всех сил пытался удержать «Пачакутек» на курсе. Канаты стонали и скрипели, воздушное судно раскачивалось. Внизу ветер подхватывал песок и вихрями вздымал его вверх, отчего воздух казался пылающим. Наконец вдали из-за завесы песчаной мглы проступили странные очертания. Над саванной, словно призраки, высились на полкилометра странные прямоугольные силуэты. Как туземное ожерелье, они тянулись с запада на восток.

Гумбольдт их тоже заметил. Сверившись с картой, ученый кивнул.

– Это, должно быть, горы Гомбори. Западнее находится плато Бандиагара. Мы почти у цели.

Обе женщины уже вышли на палубу.

Шарлотта прищурилась.

– Видишь эти силуэты на горизонте? – проговорил ученый, указывая на запад.

– Да. Похожи на разрушенную крепостную стену. И долго нам еще до них лететь?

Гумбольдт, снова сверившись с картой и взглянув на компас, сказал:

– Осталось километров тридцать. Но эти чертовы песчаные вихри… В общем, сложно сказать.

Тем временем силуэты горных массивов стали отчетливее. Ученый поманипулировал рулями высоты, и воздушный корабль пошел на снижение.

– Ты собрался приземляться здесь? – удивилась Шарлотта.

– А я-то думал, что мы сядем прямо у подножия Гомбори! – добавил Оскар.

Гумбольдт покачал головой:

– Это слишком опасно. Помните, что Беллхайм писал в своем дневнике про эти горы? На их склонах и в узких долинах живут догоны, гордый и своеобразный народ. Они никогда не видели воздушных судов, и нам не следует их пугать. Вступим в контакт, и если между нами завяжутся дружеские отношения, переберемся поближе. – Он взглянул на небо. – Да и погода меня тревожит. Ветер с каждой минутой становится все сильнее. Он может понести нас прямо на песчаниковые утесы, и если мощности двигателей окажется недостаточно, мы разобьемся о скалы. А этого я допустить не могу.

Горы проступали все четче. Уже можно было различить кусты и деревья, росшие в складках и трещинах отвесных утесов.

Новый порыв ветра резко встряхнул «Пачакутек». Исследователь беспокойно оглянулся на рундук с инструментами и приборами.

– Все в порядке? – спросил Оскар.

Гумбольдт покачал головой:

– Не нравится мне атмосферное давление, – сказал он. – И показатели ионизации воздуха крайне неблагоприятные. Похоже, в ближайшее время нас изрядно поболтает. Пора бросать якорь и сажать корабль на грунт.

– Не лучше ли подняться повыше и переждать непогоду там?

Ученый указал прямо в зенит.

– Видишь те тонкие перистые облака? Это означает, что на больших высотах сейчас сильный ветер и адский холод. И чем выше мы будем подниматься, тем сильнее будет воздушный поток. Нас может отнести за сотни километров от цели. Уж лучше приземлиться. Держитесь все, спускаемся!

Вилма спрыгнула на палубу и прижалась бочком к ботинкам Оскара. Гумбольдт повернул штурвал, и «Пачакутек», кренясь, совершил полный разворот на сто восемьдесят градусов. Ветер свирепо рвал такелаж. Гумбольдт нажал на рычаг и дал полный вперед. Моторы взвыли. Скорость резко упала; еще секунда, и все, кто находился на палубе, поняли, что мощи моторов не достаточно, чтобы сопротивляться ветру. Воздушный корабль начало снова разворачивать.

– Якорь! – рявкнул Гумбольдт. – Бросьте якорь! Элиза, необходимо как можно быстрее уменьшить давление газа в баллоне!

– Бежим, Шарлотта! – Оскар бросился в носовую часть корабля. Они не раз тренировались бросать якорь в самых различных условиях, но сейчас опасность была более чем реальной, и каждое движение должно быть точным. Пока Шарлотта фиксировала цепь на барабане лебедки, Оскар начал отвязывать конец, которым якорь крепился к борту. Якорь «Пачакутека» напоминал плуг с четырьмя лемехами, а узел был затянут намертво, и юноше понадобились немалые усилия, чтобы развязать упрямую веревку. Но в конце концов якорь свободно висел на цепи.

– Готово! – крикнул он и поднял вверх большой палец.

Шарлотта нажала рычаг. С воем и дребезжанием цепь устремилась вниз. Тридцать метров… сорок… Снизу донесся глухой удар.

Оскар перегнулся через фальшборт и выругался. Проклятие! Якорь плясал над самой землей, ударяясь о камни и стволы деревьев, пока наконец-то не застрял в расселине между двух скал. Шарлотта зафиксировала цепь. Металлический стержень с хрустом остановил вращение шестерни, и мотор лебедки умолк.

Последовал толчок. Цепь туго натянулась, и воздушный корабль остановился. Ученый отвел рычаг назад и перевел моторы на самый малый ход. А затем поспешил к своей команде.

– Превосходно! – похвалил он, оценивающе взглянув вниз. – Теперь осталось только дождаться подходящего ветра и развернуть «Пачакутек».

20

Когда слабина цепи была выбрана, пассажирская гондола оказалась на высоте всего десяти метров от поверхности земли. Вскоре вниз удалось спустить веревочную лестницу и закрепить швартовы. Шарлотта взглянула на прибор, показывающий температуру двигателей. Ей было поручено следить, чтобы моторы ни в коем случае не перегревались, но и не заглохли.

Гумбольдт вскинул руку.

– Пока все идет нормально! – крикнул он. – Выключай подачу водорода, а мы попробуем посадить корабль вручную.

Шарлотта нажала педаль. Кашляя и хрипя, двигатели умолкли. Она вздохнула с облегчением: первый этап позади.

Оставалось как можно более надежно закрепить «Пачакутек» и опустить его на грунт. К счастью, ветер начал как будто слабеть. Оскар выбросил швартовочные тросы за борт. Необходимо зафиксировать корабль на земле как минимум в четырех точках. Только тогда ему не будут страшны порывы ветра. Но ветер с новой силой обрушился на воздушное судно, якорная цепь натянулась. Гумбольдт второпях бросился к лестнице, позвав с собой Элизу и Шарлотту.

– Скорее! – крикнул он. – Цепь не сможет долго удерживать корабль. Вы нужны внизу, чтобы помочь натянуть канаты. На счету каждая секунда!

С этими словами он перебрался на веревочную лестницу. Шарлотта последовала за ним. Держась за поручни, она ступила на тонкую деревянную ступеньку. Корабль сильно качало. Рядом оказалась Элиза.

– У тебя все отлично получится, – стоя у борта, ободряюще проговорила она. – Только не смотри вниз.

Шарлотта собралась с духом и отпустила поручни. Лестница беспорядочно болталась в воздухе. Ступенька, еще одна, еще полдесятка – и вот она уже почти внизу. Сердце колотится, дыхание прерывается. Наконец под ногами снова твердая почва.

Вскоре спустилась и Элиза.

– Странно, что это с ветром? – Гумбольдт озадаченно озирался.

Воздух вдруг стал совершенно спокойным. Трава, которая еще мгновение назад стелилась по земле, выпрямилась. Песок и пыль покрывали землю тонким равномерным слоем. Над саванной висела глубокая тишина. Только якорная цепь «Пачакутека» негромко позвякивала, все еще раскачиваясь.

Гумбольдт сорвал несколько сухих стебельков и отбросил, бормоча:

– Очень, очень странно… Этот внезапный штиль…

– Что тебя смущает? – спросила Шарлотта.

– Я уже видел нечто подобное в пустыне Гоби много лет назад.

– И что за этим последовало?

– Нечто кошмарное! – Гумбольдт вытащил из сумки с инструментами барометр. Стрелка колебалась у нижнего деления шкалы. Он недоверчиво постучал по корпусу и приложил прибор к уху. – Очень интересно… – Сложив ладони рупором, ученый крикнул вверх: – Оскар!

Над фальшбортом появилась голова юноши:

– Да?

– Ты видишь что-нибудь необычное?

– Что именно я должен видеть?

– Какие-нибудь атмосферные явления. В особенности в той стороне, откуда дул ветер.

– Но ведь он прекратился!

– Это-то меня и беспокоит. Внимательно осмотрись и доложи, если что-то заметишь.

– Хорошо.

Шарлотта нахмурилась:

– Я не понимаю…

В этот момент с палубы «Пачакутека» донесся возглас. Оскар указывал на восток:

– Там… вот оно!

Головы тех, кто находился на земле, повернулись, как по команде.

– Что? – крикнул Гумбольдт. – Что ты видишь?

– Я… я не знаю… это трудно описать… Очень жутко!

Шарлотта взглянула на восток. Горизонт окрасился в мрачные тона. Высотные слои облаков приобрели оттенок горючего сланца и продолжали темнеть. Там, где кончались облака, небо было тусклого зеленовато-бирюзового цвета, а дальше становилось почти черным.

Девушка прислушалась.

Ей почудилось, или это действительно раскаты грома?

– Что это? – прошептала она.

Ученый поднялся на несколько ступеней по веревочной лестнице. Прикрыл глаза ладонью, как козырьком, и вгляделся в северную часть небосклона. После чего процедил сквозь зубы:

– Боже правый! Только этого нам и не хватало!..

Беда приближалась со скоростью железнодорожного состава. Темная полоса на севере вскоре превратилась в мрачную стену. Оскар наблюдал за этими изменениями с затаенным страхом. Казалось, что над саванной катился гигантский вал, постепенно поглощающий дневной свет. В недрах облачной стены все кипело и клокотало. Там сверкали молнии, доносилось глухое урчание грома.

– Быстро спускайся вниз! – распорядился Гумбольдт.

– Почему вниз? – крикнул в ответ Оскар. – Может быть, мы еще успеем взлететь и уйти от бури!

– Поздно! – прокричал ученый. – Пока мы снимем судно с якоря, нас накроет шквал. Надо немедленно найти какое-нибудь укрытие. Поторопись!

– А «Пачакутек»?

– Забудь о нем! Нам еще повезет, если мы останемся в живых. Уцелеть в песчаной буре очень трудно. Быстрее! Бросай рюкзаки через борт и спускайся!

Тон, каким отец произнес эти слова, свидетельствовал, что ситуация крайне серьезная. Оскар уже собрался спуститься за борт, но вдруг вспомнил о Вилме.

Киви уже давно не было видно. Должно быть, она спряталась в своем излюбленном месте – темной каморке рядом с постом рулевого на мостике.

Буря была уже совсем рядом. Оскар мог разглядеть, как клокочут массы песка в недрах тучевой стены. Он бегом пересек палубу и поднялся на мостик. Каморка была пуста. Куда же подевалась эта птица?

– Вилма!

В бушующем воздухе его голос прозвучал слабее комариного писка. В центре палубы находился люк, ведущий в трюм. Оскар на ходу заглянул туда – в глубине мелькнула длинноклювая головка Вилмы. Юноша скатился по трапу, сгреб киви в охапку и прижал к груди.

Но времени оставалось чертовски мало. Небо превратилось в ад. Песок, смешавшись с воздухом, окончательно затмил солнце и погрузил саванну в глубокий мрак.

Юноша перекинул ногу за борт и шагнул на ступеньку. Ветер бешено трепал веревочную лестницу. Внизу Гумбольдт отчаянно пытался удержать ее за конец.

– В чем дело? Почему ты… Впрочем, сейчас это неважно. Бросай Вилму вниз – я ее поймаю. Мы все-таки нашли укрытие.

Оскар сделал так, как было сказано, взглянул напоследок на палубу и начал спускаться. Бешеный шквал налетел на «Пачакутек». Тонны песка обрушились на корабль, и юноша мгновенно оказался в самом центре бушующей стихии. Гумбольдт сейчас казался ему всего лишь темной тенью, беспорядочно размахивающей руками и что-то кричащей. Кажется, отец хочет, чтобы он спрыгнул, но до земли еще оставалось не меньше трех метров. Однако времени на размышления и колебания уже не было: над его головой раздался жуткий треск, за которым последовал металлический лязг. «Пачакутек» дрогнул – вдруг сдвинулся с места и начал набирать высоту.

Якорная цепь, она лопнула! Корабль поднимался все выше и выше. Теперь он был настолько высоко, что и думать нечего спрыгнуть.

Оскара окутала тьма. Песок забил глаза и уши. Крохотные песчинки, несущиеся с огромной скоростью, впивались в кожу, словно жала. Ослепленный, оглушенный и до смерти испуганный, он едва сумел заползти обратно на палубу и забиться под брезент, которым был покрыт брашпиль. Конечно, брезент – неважная защита от песчаной бури, но все же лучше, чем ничего. Всхлипывая и дрожа, он подтянул колени к груди, обхватил их руками и стал прислушиваться к реву бури.

21

Шарлотта и Элиза сидели на корточках между выступающими из земли корнями баобаба. Ветер гудел так, будто норовил с корнями вырвать тысячелетнее дерево из земли. Огромные массы песка, поднятые с места бурей, обрушивались на его ствол дерева, а там, где имелась хоть малейшая преграда, песок скапливался, образуя песчаные сугробы – барханы. Даже почва вздрагивала под яростными ударами стихии.

Шарлотта сжала губы. Где Гумбольдт, где Оскар? Им уже давно пора появиться. Она взглянула на свою спутницу. Лица Элизы почти не было видно в темноте, но в глазах блестела тревога.

Спустя минуту до них донесся крик. Долгий отчаянный звук, перекрывший завывание ветра.

Крик оборвался так же неожиданно, как и возник. Сердце Шарлотты бешено заколотилось. Испуганная донельзя, она выглянула из убежища.

Видимость не превышала трех метров. Девушка нацепила защитные очки, закрыла рот носовым платком и начала всматриваться в окружающий хаос. Но так и не сумела ничего разглядеть, кроме желтоватой песчаной мглы.

Внезапно в этой мгле возникло нечто, напоминающее человеческую фигуру.

Гумбольдт!

Зажимая рот и нос платком, исследователь медленно приближался. Подмышкой у него было нечто вроде сумки, из которой торчал длинный клюв.

Шарлотта переместилась на подветренную сторону и помогла дяде забраться в углубление между корнями. Он был весь засыпан песком. Обессиленно опустившись на сухую траву, ученый поставил перед собой сумку с Вилмой. Птица дрожала и попискивала.

– Где Оскар?

Гумбольдт убрал с лица носовой платок. В считанные минуты его губы обветрились и растрескались, а сам ученый выглядел сникшим и мгновенно постаревшим. Вместо ответа он горестно покачал головой, но не проронил ни слова.

– Почему ты молчишь? – спросила девушка. – Что-то случилось?

Оскар оказался во власти песчаной бури. «Пачакутек» метался, как мышь в когтях чудовищной кошки, трещал, стонал и мало-помалу разрушался. Вокруг сверкали молнии, то и дело гремели оглушительные раскаты грома. Спрятав голову между коленей, Оскар каждую минуту ждал конца. Либо буйства стихий, либо собственного.

Брезент над ним яростно бился и хлопал на ветру. Юноша проверил карманы, но не нашел в них ничего особенного. Нож, платок, защитные очки и карандаш в нагрудном кармане. На всякий случай он достал очки. К латунной оправе был прикреплен кожаный ремешок, стекла затемнены, чтобы оберегать глаза от ослепительных лучей африканского солнца. Гумбольдт утверждал, что в пустыне вероятность так называемой «снежной слепоты» так же велика, как в горах и в арктических снегах. Но у этих очков было еще одно важное достоинство: они защищали от песка.

Оскар натянул очки и быстро выглянул наружу. Мягкие края оправы идеально прилегали к лицу. Затем юноша достал носовой платок, плотно прикрыл им нижнюю часть лица и затянул концы узлом на затылке. Теперь он мог свободно дышать. Понадобилось некоторое время, чтобы глаза привыкли к темным стеклам, но в конце концов он и с этим освоился. Выполз из-под брезента и встал на ноги. Буря тут же вцепилась в него своими острыми песчаными когтями и принялась терзать одежду юноши.

Оскар ухватился за деревянные поручни, с трудом удерживаясь вертикально. Видимость не превышала нескольких метров, и сориентироваться было почти невозможно. Куда бы он ни взглянул, повсюду было одно и то же – желтая мгла и сумасшедший рев ветра.

Его единственный шанс заключается в том, чтобы попытаться вывести корабль из опасной зоны. А для этого надо поднять «Пачакутек» как можно выше. А когда ветер утихнет, он спустится и разыщет своих спутников.

К счастью, он знал, как управлять «Пачакутеком» – в этом ему помогли не только пояснения Гумбольдта, но и его собственная острая наблюдательность. Первым делом надо выровнять корабль. Если это ему удастся, то он окажется на пути к победе.

На четвереньках добравшись до трапа, ведущего на мостик, он вскарабкался по нему наверх. Здесь повсюду лежал песок, да и весь остальной корабль был им покрыт. Брошенный штурвал беспорядочно вращался сам по себе. Горизонтальные и вертикальные рули болтались, как крылья подбитой птицы, и скрипели на ветру, но, кажется, были в порядке. Даже если бы тонкая кожа, которой они были обтянуты, местами порвалась, Оскар все равно бы справился.

Преодолеть последние метры до штурвала оказалось труднее всего. Буря словно почувствовала, что у нее хотят отнять добычу, которую она уже считала своей. Она ярилась и завывала, раскачивая воздушный корабль с боку на бок.

Оскар изо всех сил навалился на штурвал и попытался удержать корабль против ветра. Тут же раздались скрип и скрежет. Могучая сила, действующая на рули, не собиралась отступать. Юноше пришлось пошире расставить ноги, упереться в палубу и мобилизовать всю свою энергию до последней капли. Только тогда ему удалось развернуть «Пачакутек». Рев ветра стал как будто тише, и болтанка уменьшилась.

Еще тяжело дыша, Оскар принялся осматривать навигационное оборудование. Все приборы и рычаги были покрыты песком, и их пришлось срочно очищать. Вскоре все регуляторы и переключатели снова были в рабочем состоянии. Легкое движение рычага вперед – и главный двигатель заработал. Завращались винты, и корабль начал неторопливо подниматься все выше и выше.

Оскар встряхнул головой, вытряхивая песок из волос. Нет, еще не все потеряно!

Он дал полный вперед и встал к штурвалу. Внезапно вокруг еще больше потемнело. Судно накрыла огромная тень.

Оскар отчаянно вскрикнул.

Стена! Скалистая стена!

Она была совсем рядом. Трещины и расщелины бороздили поверхность песчаникового массива, делая ее похожей на чешую сказочного дракона. От испуга он выпустил штурвал – и тут же последовал удар, от которого юноша перелетел через весь мостик и ударился о фальшборт. Сверху на него посыпались небольшие камни и галька. Он вскочил на ноги, а от скалы отделилась огромная глыба горной породы и рухнула на палубу рядом с ним. Доски затрещали, палубный настил проломился. «Пачакутек» охнул, застонал и начал крениться.

Совсем рядом с бортом пронесся еще один валун, повредив один из рулей. Что же теперь делать?

Корабль снова ударился о скалу. Раздался треск рвущейся ткани. Газ начал со свистом вытекать из баллона. В этот момент поблизости сверкнула молния. В воздухе запахло озоном. Водород и электрический разряд – несовместимые вещи. Или чересчур совместимые. Достаточно одной искры, и все взлетит на воздух.

Оскар затравленно озирался.

Нужно убираться отсюда, и как можно скорее.

Пошатываясь и спотыкаясь, он бросился в противоположный конец корабля. Внизу виднелась земля, но до нее было далеко – метров десять или даже пятнадцать. Вполне достаточно, чтобы сломать себе шею. Мимо, свистя, пролетали камни, ветки и обломки стволов. Воздушный корабль еще раз ударился об эти проклятые скалы. Новый удар был так силен, что Оскара опять швырнуло на фальшборт. Ему удалось вцепиться в поручень и удержаться, но «Пачакутек» так накренился, что он практически повис над пропастью. Теперь Оскар боролся за жизнь, цепляясь за латунный стержень побелевшими от напряжения пальцами. Сил для того, чтобы подтянуться, не оставалось, и он с ужасом ожидал нового удара, который либо расплющит его, либо сбросит вниз.

В этот момент он принял решение – пожалуй, самое безумное из тех, которые ему когда-либо приходилось принимать. Но другого выхода не было. Внизу находился крутой склон – скала переходила в длинную осыпь, состоявшую, в основном, из песка и гальки. На осыпи росло несколько чахлых деревьев и кустарников, которые могли затормозить и смягчить его падение.

Оскар закрыл глаза и разжал пальцы. Ветер засвистел в ушах. Желудок сжался, словно его изо всех сил ударили кулаком в живот.

Падение продолжалось целую вечность. Когда он уже решил, что оно никогда не закончится, его подошвы коснулись земли. Удар был так силен, что ноги отнялись. Юноша упал, дважды перевернулся через голову и покатился по крутому склону.

Песок и пыль запорошили глаза. Он ничего не видел и не понимал, где верх, а где низ. Все на свете поменялось местами. Оскар чувствовал лишь острую боль в груди, толчки и удары. У самого подножия склона он налетел на угловатую каменную глыбу и потерял создание. Последним, что он запомнил, были неизвестно откуда взявшиеся листья и ветки. Шум, треск, шелест – и весь мир поглотила тьма.

22

Спустя несколько часов Шарлотта сидела, прижавшись к стволу могучего дерева и вглядываясь в ночь. Ей было холодно. Песчаная буря закончилась, небо расчистилось, на нем высыпали звезды. Над саванной повисла тишина.

Гумбольдт развел небольшой костерок. Элиза опустилась на корточки рядом с ним, согревая руки у огня. Слышалось только стрекотание сверчков и потрескивание валежника в пламени.

– Надо надеяться, что Оскару все-таки удалось приземлиться, и теперь он ждет нас, – сказала Шарлотта. – Мы должны начать поиски.

Гумбольдт отложил прутик, которым пошевеливал угли, в сторону.

– И как ты это себе представляешь? Отправиться куда глаза глядят по саванне, в которой царит полная темнота? Мы даже не знаем, в каком направлении его унесло. – Он покачал головой. – Нет, это не годится.

– Но должны же мы сделать хоть что-нибудь! – Шарлотта до боли стиснула зубы. – Это лучше, чем просто сидеть и ждать.

Рука ученого легла на плечо девушки. В неверном свете костра лицо его казалось скорбным и бесконечно усталым.

– Мне очень жаль, – проговорил он. – Если бы мы могли что-то сделать, я бы не мешкал ни минуты, поверь. Передо мной все еще стоят его лицо и глаза в ту минуту. Никогда этого не забуду!

– А если он ранен? – не унималась Шарлотта. – Лежит где-нибудь в одиночестве и ждет помощи. – Она посмотрела на Элизу, словно ища поддержки. – А что если попробовать установить с ним контакт? У тебя же не раз получалось. Ты могла бы найти его и передать короткое послание.

Элиза сокрушенно покачала головой.

– Я пробовала. Ничего не выходит. Только тишина.

Темнокожая женщина крепко сжала свой амулет.

– А может попробовать снова?

– Нет. В некоторых случаях связь просто невозможно установить. Это дар, которым невозможно управлять по желанию. Но не будем терять надежды. Рано или поздно я его отыщу. А сейчас я чувствую кое-что другое… – Гаитянка прикрыла глаза. Ее губы шевелились, но с них не слетело ни звука.

Шарлотта не сводила от нее глаз.

– Что ты слышишь?

Довольно долго Элиза молчала, потом снова открыла глаза.

– Пение, – прошептала она.

– Пение?

Элиза кивнула:

– Словно кто-то проводит влажным пальцем по краю хрустального бокала. Печальная мелодия. Необычная и полная одиночества. Слышу ее всякий раз, как закрываю глаза.

– Ты определенно знаешь, что это не Оскар?

– Никаких сомнений. Я никогда еще не слышала ничего подобного. Это не из нашего мира.

Шарлотта нахмурилась. Что Элиза имеет в виду?

Вопрос уже был у нее на языке, но в этот момент Гумбольдт поднялся и отряхнул песок с колен.

– Я знаю, как мы можем помочь Оскару, – объявил он.

– И как же?

– Мы подадим ему знак, – ученый утомленно улыбнулся. – Давайте разведем огонь на какой-нибудь ближайшей возвышенности. Пусть он послужит ему маяком в ночи. В саванне большой костер виден на многие километры. А днем мы можем сделать дым погуще. Как вам эта идея?

– А догоны? – возразила Шарлотта. – Если огонь заметит Оскар, то они и подавно.

– Придется рискнуть. У нас осталось всего две фляги воды, а все продовольствие – на борту «Пачакутека». Без посторонней помощи нам не выжить.

Шарлотта кивнула, соглашаясь.

– Чего же мы тогда ждем?

23

Оскар открыл глаза. Золотой шар солнца уже поднялся над горизонтом. Его лучи залили саванну теплым светом, подчеркивая сдержанную красоту ландшафта: несколько скал, в тени которых прятались чахлые кустарники и трава, огромные песчаные плеши и бескрайнее небо, в западной части которого еще мерцали последние звезды.

Некоторое время юноша лежал неподвижно, потом поднялся и сел. Буря миновала. Над саванной дул легкий утренний ветерок. Его одежда оказалась мокрой и тяжелой, кожу покрывал слой песка. Дрожа от холода, Оскар ощупал себя. Голова была тяжелой и словно набитой ватой, но все остальное как будто в порядке, не считая нескольких синяков на бедрах и здоровенной шишки на голове.

Что произошло вчера?

Он вспомнил, как буря швырнула воздушный корабль на скалы. Этот толчок, вероятно, и выбросил его за борт. Он попытался собрать воедино обрывки воспоминаний, но думать было трудно. Наконец он сдался и стал прислушиваться к звукам саванны.

Слева в траве послышалось негромкое стрекотание, затем позади прозвучал хриплый лай. Когда он умолк, ему ответило отдаленное уханье совы. Справа что-то шелестело в кустах. А тем временем к нему начала возвращаться память.

Оскар оглянулся – позади грозно вздымались отвесные склоны гор. Окрашенные утренним светом, они поднимались высоко к небу. «Пачакутек» бесследно исчез. Должно быть, судно унес ветер.

Юноша неуверенно поднялся на ноги. Бог ты мой, как же они дрожали! Он принялся оглядывать окрестности. Где теперь искать друзей? Может, они по-прежнему скрываются в каком-нибудь убежище и ждут его возвращения? Столовые горы были здесь единственным ориентиром, и спустя некоторое время ему удалось примерно определить направление, в котором должно находиться место, где они пытались совершить посадку.

Оскар с трудом двинулся вдоль крутого склона, но с каждым следующим шагом силы возвращались к нему. А немного позже и мысли пришли в порядок.

Сейчас самое главное – вода. С тех пор, как началась песчаная буря, во рту у него не было ни капли. Он наклонился и подобрал гладкий камешек. Вытер о брюки и сунул за щеку. Вскоре жжение в горле исчезло. Этот фокус он вычитал в одной из своих приключенческих книжек.

– Отлично, парень, – сказал он сам себе. – А теперь еще раз осмотримся!

Продолжая спускаться по каменистому склону, он наконец добрался до места, откуда можно было подняться на одну из отдельно стоящих скал. Воздух был еще прохладным, подъем дался ему без труда, и вскоре он оказался на плоской вершине.

У подножия столовых гор простиралась сухая равнина. Ни реки, ни озера. И ни малейших признаков жилья. Не считая нескольких кривых акаций и колючих кустарников, местность была абсолютно пустынной. На горизонте воздух уже начинал дрожать, разогреваясь. Солнце поднялось заметно выше. Все цвета поблекли, зато очертания предметов стали отчетливее. Оскар достал из сумки защитные очки и надел. Левое стеклышко треснуло при падении, но в целом очки вполне еще могли послужить.

Как же найти дорогу в этой пустыне, где нет никаких ориентиров?

Он попытался вспомнить, с какой стороны нагрянула песчаная буря, но чем дольше вглядывался в равнину, тем больше сомнений его одолевало. Все вокруг было одинаковым. Он помнил, что они прибыли к подножию гор с севера. Если встать спиной к восходящему солнцу, то север должен оказаться справа. Где-то там они и высадились. Столовые горы – единственный ориентир в этих местах. Если он отклонится от предгорий, то рискует заблудиться. Воды у него нет, поэтому он должен точно знать, куда двигаться.

Оскар присел на корточки и задумался. Друзья понятия не имеют, куда его унесло, и не знают, что «Пачакутек» разбился о скалы. Он не может подать им сигнал, так как у него нет ни спичек, ни увеличительного стекла, чтобы развести костер. Костер?

Глаза юноши обшарили горизонт. Это обман зрения, или он действительно видит дым? Точно! Посреди пустынной саванны к небу поднималась тонкая струйка дыма. Несколько левее, чем он предполагал. Кто-то пытался подать ему знак.

Оскар почувствовал, как жизнь возвращается к нему.

24

– Нужно добавить зелени – что-то дыма становится все меньше, – Гумбольдт подтащил к огню ветку, которую только что с большим трудом выломал в кроне баобаба. Несколькими ударами ножа он отделил от нее сочные побеги и бросил в огонь. Костер затрещал, дым повалил с новой силой.

– Думаешь, этого достаточно, чтобы указать Оскару дорогу сюда? – спросила Шарлотта.

– Надеюсь. Вероятность довольно велика. Небо ясное, дым поднимается почти вертикально. Его должно быть видно на большом расстоянии.

«Конечно, если он остался в живых», – промелькнуло у него в голове.

Никогда еще ученый не чувствовал себя таким беспомощным и бессильным. И почему он не почувствовал приближение опасности раньше? Ведь налицо были все признаки: резкое падение давления, высокая концентрация электричества в атмосфере… Нужно было просто сложить один и один, чтобы понять, какая угроза над ними нависла. Но теперь уже поздно. Оскар затерян посреди саванны, совершенно один в этом диком краю.

– Дядя?

Гумбольдт вздрогнул от неожиданности.

– Я слушаю.

Рядом стояла Шарлотта, опираясь на палку. Кожа девушки блестела от пота.

– У меня вопрос. Если мы найдем Оскара, то что делать дальше? Ты думал об этом?

Ученый потер небритый подбородок.

– Разумеется, – ответил он. – Учитывая, насколько ограничены наши запасы воды и продовольствия, остается всего два варианта. Первый: мы ищем и находим «Пачакутек», а затем поднимаем его в воздух. Второй: нам необходимо найти более надежное убежище и воду. – Гумбольдт подбросил в огонь еще одну ветку. – Вероятно, ты помнишь запись в дневнике Беллхайма, где говорится о голландских миссионерах, которые будто бы обосновались на южном склоне этой горы. Я сверился с картой и пришел к выводу, что это место находится на расстоянии однодневного перехода отсюда. Если повезет, мы их найдем.

– Я совсем забыла о них, – Шарлотта сорвала с ветки несколько побегов и бросила их в костер. Повалил едкий белый дым. – Отличная мысль! А вдруг мы раздобудем там и воду, и продовольствие!

– Непременно, – вставила Элиза. – Это приветливые люди, всегда готовые прийти на помощь.

Гумбольд бросил на нее скептический взгляд.

– Тебе приходилось часто общаться с миссионерами?

– На Гаити они занимаются благотворительностью, оказывают медицинскую помощь и открывают школы.

– А еще, – добавил Гумбольдт, – искореняют местные религиозные культы и содействуют европейской колонизации. В особенности здесь, в Африке. – Он вздохнул. – Ты знаешь мое мнение на этот счет. Я убежден, что вмешательство в чужую культуру недопустимо, но сейчас речь не о том. У нас есть гораздо более важные проблемы.

Время шло к полудню, и температура в тени достигла тридцати градусов. Солнце беспощадно жгло пыльную землю. Цикады наполняли воздух оглушительным стрекотом. И где-то там, на раскаленной равнине, находился Оскар, который мог рассчитывать только на себя.

Внезапно Гумбольдт принял решение. Направившись к рюкзакам, он отыскал и прикрепил к поясу свою флягу с водой.

– Что ты задумал? – спросила Шарлотта.

– А ты как полагаешь? – он проверил, при нем ли карта и компас, и наклонился за своей тростью. – Я отправляюсь на поиски.

– Но ведь ты сам говорил, что это опасно!

– Да, но сидеть здесь сложа руки я больше не могу. Мне необходимо действовать. Кроме того, сейчас светло, а я хорошо ориентируюсь на местности, – он похлопал по сумке, где лежали компас и карта.

Элиза кивнула:

– Только обещай быть осторожным. Обойдись без лишнего риска, ладно?

– Обещаю! А вы ни при каких обстоятельствах не двигайтесь с места. Я скоро вернусь, и если повезет – вместе с Оскаром.

Поцеловав Элизу, он круто повернулся и направился на юг, к горам.

25

Оскар с трудом продвигался вперед. Шаг за шагом – все дальше и дальше на север. Горы постепенно становились ниже и ниже. Вокруг расстилался все тот же унылый пейзаж. Песок, камень, глина, чахлые кустарники, иногда – баобаб. А в промежутках – ничего. Где сейчас находится замеченный им со скалы столб дыма, он мог только догадываться. Конечно, можно было бы взобраться на дерево и осмотреться, но на это у него уже не было сил.

Сейчас, должно быть, часов одиннадцать. Жара просто невыносимая. Она не только раскалила саванну, но и лишила его ощущения времени. Ни ручья, ни лужи, – только трещины, сетью покрывающие почву. Некоторые из них достигали полуметра в глубину, и нужно было постоянно следить за тем, чтобы не оступиться и не угодить в одну из них ногой. И вдобавок этот оглушительный стрекот насекомых! С каждой минутой цикады и кобылки распевали все громче и громче, мешая сосредоточиться и выбрать верное направление.

Может, он движется по кругу? По крайней мере, некоторые кусты казались Оскару очень знакомыми. Влезть на дерево? Но этому мешает рука. Зуд под кожей превратился в невыносимое жжение, а кожа предплечья загрубела, став похожей на чешую какой-то рептилии.

Оскар взглянул на небо.

Солнце стояло почти в зените. Его собственная тень превратилась в небольшое темное пятно у ног. Еще час-другой, и он просто сгорит, как саванна вокруг.

Усталый и обессиленный, он поплелся дальше, не обращая внимания на странный шум – сначала едва слышимый, но становящийся все более явственным. Поначалу юноша решил, что это все те же цикады, но затем обнаружил, что незнакомые звуки складываются в странную мелодию. Это был голос, и он пел.

Оскар остановился, вслушиваясь.

Вот опять – но теперь уже совсем ясно и отчетливо. Причем кажется, что голос не доносился извне, а звучит прямо у него в голове.

Он потер виски. В этой мелодии было что-то неуловимое и прозрачное, словно ее издавали стеклянные голосовые связки.

«Сосредоточься! – приказал он себе. – У тебя уже начинаются галлюцинации. Музыка в голове, стеклянные голоса… Так ты вскоре увидишь танцующих маленьких человечков. Думай только о дыме, который указывает тебе цель!»

С огромным трудом ему удалось разорвать гипнотические чары стеклянного голоса и двинуться дальше. Спустя какое-то время голос начал затихать. Еще несколько минут – и он окончательно умолк. Оскар взглянул вперед.

Перед ним были заросли баобабов. Серая кора и толстые, причудливо искривленные стволы делали их похожими на каких-то доисторических существ из тех времен, когда люди еще считали животных своими предками. По собственной воле в такое место он ни за что не сунулся бы, но тут выбирать не приходилось. Оскар вступил под своды таинственного леса, с трудом преодолев внутреннее сопротивление.

Огромные деревья отбрасывали жидкую тень, но не позволяли сориентироваться. Ему снова и снова приходилось обходить исполинские морщинистые стволы и змеящиеся корни, то и дело меняя направление. Прошло всего несколько минут, а юноша уже не понимал, где находится.

Преодолев внезапно нахлынувшее отчаяние, он все-таки продолжал идти. Все баобабы были похожи друг на друга. Их голые ветви, похожие на костлявые руки скелетов, смыкались над его головой, жидкая листва трепетала на горячем ветру.

Оскара охватила паника. Надо немедленно выбираться отсюда. Интуиция подсказывала: что-то подстерегало его среди этих стволов. Оскар споткнулся о корень и остановился.

Впереди, шагах в двадцати от него, возникло небольшое животное. Четыре лапы, широкий череп, уши торчком. Похоже на собаку. Шерсть клочковатая, желтая с темными полосами. На боках у зверя имелись проплешины, сквозь которые сквозила черная кожа, а в нижней челюсти угрожающе поблескивали сахарно-белые зубы. Вытянутая морда устремлена к Оскару, а из пасти доносится злобное рычание.

Хотя животное было невелико – не выше колена юноши, вид у него был весьма грозный. Неподалеку Оскар заметил высохший сук и уже собрался было его схватить, когда заметил еще одну желто-полосатую тварь. Она пряталась за деревом, следя за ним крупными, непроницаемо черными глазами.

Оскар подхватил сук и торопливо обломал мелкие веточки. Древесина оказалась прочной, и он повертел своим оружием в воздухе, прикидывая вес. Оставалось надеяться, что его дубинка внушит страх этим дворняжкам.

Он собрался было продолжать путь, но заметил еще одну собаку, слева, и еще одну – позади, и похолодел. Среди стволов возникали все новые черные морды.

В общей сложности их было не меньше восьми. И все твари смотрели на него так, словно он был привидением, и располагались в зарослях так, что ему просто некуда было бежать.

Он окружен!

Странная собака, которую он заметил первой, была, вероятно, вожаком стаи. Она была заметно крупнее других, а в ее глазах светились ум и хитрость.

Не успела эта мысль промелькнуть в сознании Оскара, как она подняла голову и испустила короткий гортанный вой.

Охота началась.

26

Сверившись с компасом, Гумбольдт зашагал дальше. Голову он повязал носовым платком и засучил рукава рубашки. То, что его ботинки изготовлены из самой грубой кожи, только радовало ученого – здесь то и дело попадались змеи и крупные скорпионы.

В эти минуты он не анализировал, что же в конце концов толкнуло его отправиться на поиски Оскара. Скорее всего – слепая надежда в сочетании с нечистой совестью. Но здесь, в безграничной саванне, попытка отыскать сына выглядела чистым безумием.

Вдали тянулись к небу грозные скалы, за которыми стеной возвышался горный массив, на склонах которого жили догоны. Кто они, по каким законам живут? Не отнесутся ли враждебно к людям, оказавшимся в беде, только из-за цвета их кожи? Скоро все это станет известно, а сейчас главное – выяснить, что же случилось с Оскаром.

Полный решимости, ученый продолжал идти, пока не услышал странные звуки – что-то отдаленно напоминающее перезвон колоколов.

Колокола? Это немыслимо. Голландская миссия находится в сутках пути отсюда. Звук мог принадлежать только животному, но какое животное способно издавать такие звуки?

Он порылся в памяти и внезапно застыл, охваченный ужасом.

Теперь Гумбольдт знал, что это такое, и его сердце стиснула ледяная рука.

Собаки, похожие на небольших гиен, обступали юношу все теснее, и ближе всех теперь находилось чудище с угловатым черепом и торчащими ушами – вожак. Морда его хищно тянулась вперед, с отвислых губ капала слюна, за ними белел ряд клыков, способных в два счета разгрызть бычью лопатку.

Оскар с силой рассек воздух своей дубинкой. Ближайшие собаки вздрогнули и слегка отступили, но этого оказалось недостаточно, чтобы их прогнать.

– Назад! – крикнул Оскар. – Убирайтесь прочь, грязные твари!

Он сделал шаг и снова взмахнул дубинкой.

Никакой реакции. Наоборот: одна из тварей решилась атаковать и цапнула его сзади за икру. Юноша потерял равновесие и едва не упал.

– Проклятая зверюга! – импровизированная дубинка снова просвистела в воздухе и обрушилась на морду нахальной собаки. Раздался глухой удар, ушастая тварь заскулила, метнулась прочь и исчезла между деревьями. Ее место тотчас заняла пара других.

От них не отделаться, нечего и думать.

«Успокойся! – твердил голос в его голове. – Возьми себя в руки. Не происходит ничего такого, чего следовало бы бояться».

– Легко тебе советовать, – произнес Оскар громко, словно возражая реальному собеседнику. – Эти дворняги жутко настырные. И, кажется, не ели целую вечность.

Он смахнул пот со лба. От жары и напряжения мысли путались. Предплечье горело огнем.

Снова одна из собак попыталась схватить его за лодыжку, он нанес еще один меткий удар, и животное с визгом скрылось. Но долго такого напряжения ему не вынести. Каждый шаг давался с трудом, движения становились все медленнее. Но, как ни странно, страха он совершенно не чувствовал. Голос в его голове звучал успокаивающе, но говорил странные вещи. «Прекрати сопротивляться, – говорил он. – Это бессмысленно. Ты только заставляешь их нервничать».

– А как же я? Что тогда будет со мной?

«Чертовщина, – подумал Оскар. – Я беседую сам с собой. Похоже, я просто схожу с ума!»

«Перестань с собой бороться, – без конца гнул свое голос. – С тобой ничего не случится, поверь, прошу тебя!»

– Вранье! – не сдавался Оскар. – У нормальных людей никаких голосов в голове не бывает. Исчезни!

Голос умолк.

И сразу же вожак изготовился к нападению. Не обращая внимания на дубинку, он бросился на юношу. Его зубы впились в ботинок и оторвали кусок подошвы. Оскар потерял равновесие и упал на пыльную землю. И тут же вокруг него сомкнулось кольцо ушастых тварей. Две собаки вцепились в его ботинки, челюсти остальных сомкнулись на брюках и рубашке. Вожак, самый сильный в стае, схватил его за воротник рубахи и поволок по земле.

Оскар барахтался, отбивался и пытался встать на ноги, но ничего не выходило. Наконец, отчаянно вскрикнув, он взмахнул дубинкой и опустил ее на угловатый череп вожака. Животное отпрыгнуло, но уже через секунду его зубы щелкнули у самой шеи Оскара. Острые, как лезвия, они всего лишь на несколько миллиметров не достигли цели. Пес застыл над юношей, уставившись ему прямо в глаза. С его губ падали клочья пены, а в глазах горела жажда убийства.

Мысли Оскара спутались. Боль и жара стали почти невыносимыми. Он понимал, что сопротивление бессмысленно, и ему все равно предстоит умереть. Стоит ли защищаться? Но если уж умирать, то так, чтобы противник знал, с кем имеет дело.

Он поднял руку, выставив вперед локоть, чтобы защитить лицо.

И тут произошло нечто совершенно неожиданное. Вожак вздрогнул и подался назад, словно получил удар электрического тока. Его испуганный взгляд не отрывался от руки Оскара. Другие собаки тоже отступили, опустив головы и поджав хвосты. Кажется, у него появился какой-то шанс!

В голове юноши снова зазвучал голос.

«Подними руку, – проговорил он. – Если поднимешь руку, станешь свободным».

Оскар с трудом верил происходящему. Словно видишь страшный сон и не можешь проснуться. Собаки, которые минуту назад были готовы разорвать его в клочья, все до единой с визгом прижались к земле. Что случилось? Рука… Ах да, рука…

«Все будет хорошо, вот увидишь».

Медленно, превозмогая боль, Оскар поднял руку. Длинноухие псы завизжали и заскулили. Извиваясь от ярости и страха, они жались друг к другу. Оскар подполз к вожаку. Тот сначала глухо зарычал, а затем отрывисто залаял, донельзя испуганный. Когда же Оскар приблизился к животному на расстояние вытянутой руки, пес стремительно развернулся и бросился прочь. Стая последовала за ним.

Юноша некоторое время провожал их помутневшим взглядом, а затем ничком рухнул на пыльную землю.

Элиза застонала от ужаса. Ее глаза закатились так, что видны были только полоски белков.

– Нет, нет! Убирайся, не смей! Оставьте его в покое… Уходите! Прочь отсюда!

– Что случилось? – Шарлотта схватила ее за руку. – Что-то с Гумбольдтом? Ты видишь Оскара?

Элиза не отвечала, покачиваясь из стороны в сторону, как огорченный и растерянный ребенок.

– Все… будет… в… порядке, – пробормотала она, и голос у нее стал каким-то чужим. – Ты станешь свободным.

– Свободным? – Шарлотта окончательно запуталась. – От чего?

– Все будет хорошо, вот увидишь…

Гумбольдт остановился. Доносившееся издали агрессивное тявканье сменилось трусливым воем. В нем звучал панический страх. В чаще послышался шум и треск ветвей, потом все стихло. Ученый увидел, как из зарослей баобабов выскочила смутная тень. За ней другая, потом еще и еще.

То, от чего убегали животные, очевидно, находилось в гуще зарослей. Гумбольдт прикинул, стоит ли рискнуть и взглянуть на это собственными глазами, но решил воздержаться. Столкновение с неизвестной опасностью не входило в его планы.

Он уже собрался повернуть, когда до него донесся новый звук. Его источник находился где-то поблизости.

Человеческий стон!

Ученый выхватил шпагу из ножен. На отполированном клинке сверкнул луч солнца. Крепко сжимая оружие, он осторожно вошел под лесной свод. Деревья здесь росли так тесно, что продвигаться вперед Гумбольдту приходилось очень медленно. Сердце бешено стучало. Он был готов к тому, что в любую секунду на него может броситься гиеновая собака – однако ничего такого не произошло. Вокруг стояла тишина, не было слышно сверчков и цикад, умолк птичий щебет.

Внезапно он увидел нечто, лежащее в пыльной сухой траве. С первого взгляда ученый решил, что это труп мертвого животного, но подойдя поближе понял, что перед ним человек. Убитый или тяжело раненный.

В следующую секунду у него перехватило дыхание.

– Бог мой! – только и смог прошептать он, поняв, кто перед ним. – Оскар!..

27

Макс Пеппер никогда раньше не попадал в такие места. Телеграфная станция в Дакаре оказалась крохотной лачугой, в которую набивалось столько народу, что едва можно было дышать. Люди вплотную друг к другу сидели на табуретах и ящиках, на полу, на подоконниках и, не отрывая взгляда, смотрели в соседнее помещение, где в поте лица трудились начальник телеграфа и оба его служащих.

Толпы посетителей являлись сюда вовсе не затем, чтобы отправить телеграмму, а для того, чтобы хоть одним глазком взглянуть на волшебные машины и ленты с сообщениями, которые выползали из двух блестящих металлических ящиков. Местный телеграф обладал такой силой притяжения, что даже начальник не мог прогнать темнокожих зрителей из своего офиса. Единственное, чего ему удалось добиться, – соблюдения полной тишины.

Пеппер едва отыскал местечко между двумя очень разными людьми. Слева от него восседала пышная темнокожая женщина, закутанная в пеструю национальную одежду. Женщина беспрестанно грызла слоеное печенье. Справа оказался низенький пожилой мужчина в чалме и с реденькой бородкой. Женщина шепотом предложила Максу угощаться, но он вежливо отказался.

Воздух здесь был таким спертым, что хоть топор вешай. Через открытую дверь можно было видеть обоих операторов и их старые телеграфные аппараты с начищенными до блеска бронзовыми и латунными деталями. Один из операторов сидел за аппаратом, усердно колотя по клавишам, другой вытягивал бумажную ленту из приемного устройства и зачитывал то, что было на ней написано.

Макс взглянул на часы. Ну почему они там так возятся?

Ему едва удалось оторваться от сопровождавших обоих журналистов наемников под предлогом, что на корабле промокли все его запасы бумаги. Гарри вызвался проводить Макса в квартал, где торговали принадлежностями для письма. Убедившись, что за ними не увязались люди Уилсона, оба круто изменили маршрут и со всех ног пустились на телеграфную станцию. Пеппер благоразумно рассудил, что им с Гарри будет спокойнее, если охотник за метеоритами не будет знать об этом.

К счастью, об американцах на некоторое время забыли. Весь отряд был занят перегрузкой багажа и снаряжения экспедиции в поезд. Экспресс Дакар-Нигер отходил в три часа, и в их распоряжении оставалось чуть меньше часа.

Макс снова посмотрел на циферблат. Уже около получаса они торчат в этом переполненном помещении, чтобы отправить его коллеге Малкольму Эрнстону из «Лондон Таймс» телеграмму с просьбой проверить, не было ли в последнее время каких-либо происшествий или недоразумений с участием французских и английских ученых. Шансы получить ответ столь быстро ничтожны, но здесь, в Дакаре, у них был последний шанс раздобыть эти сведения. Как только они сядут в вагон поезда, то окажутся отрезанными от всего остального мира на несколько недель.

Малкольм был давним другом Пеппера. Они с Максом вместе учились в колледже и порой обменивались информацией. Правда, сейчас Макса одолевали сомнения. Малкольм был британским подданным и патриотом. Станет ли он делиться сведениями, которые могут дискредитировать его отечество?

Внезапно заработала машина, принимающая сообщения. Между резиновых валиков появилась бумажная ленточка. Оператор вскочил и направился к аппарату. Прочитал начало и кивнул Пепперу:

– Мсье, это для вас!

По толпе зевак пронесся шелест. На Макса устремились десятки любопытных взглядов. Тощий старичок в чалме одарил его беззубой улыбкой.

Когда оператор убедился, что сообщение получено полностью, он оторвал ленточку, разделил на строки и приклеил к чистому телеграфному бланку. Затем сложил листок, запечатал в конверт и передал его своему начальнику. Макс торопливо поднялся, уплатил по счету, забрал сообщение и покинул здание телеграфа.

Босуэлл торчал на углу улицы под пальмой, дымя своей зловонной сигарой.

– Слишком долго, – укоризненно заметил он. – Если до сих пор Уилсон ни о чем не подозревал, то теперь у него будут основания для подозрений. Удалось что-нибудь выяснить?

Макс устало улыбнулся.

– Мы получили ответ, а это главное, – он помахал конвертом.

– Что там?

Макс вспорол конверт длинным ногтем мизинца и вытащил бланк.

– «Привет, Макс, – прочитал он. – Точка. Получил твою просьбу. Точка. Найти информацию оказалось непросто. Точка. Дело окружено завесой секретности. Точка. Французский астроном Франсуа Лакомб убит дуэли Джейбсом Уилсоном. Точка. Ее высочество назначила судебное разбирательство. Точка. Газеты молчат. Точка. Дипломатические отношения между Францией и Англией прохладные. Точка. Вы должны быстрее покинуть Дакар. Точка. Всего наилучшего. Точка. Малкольм».

– Дай взглянуть! – Босуэлл выхватил бланк из рук Макса. – Не может быть! – взволнованно продолжал фотограф. – Ведь Франсуа Лакомб был одним из корифеев астрономической науки наших дней! Он совсем недавно прибыл в Лондон из Парижа, чтобы прочитать свой доклад…

– И чем все это для него закончилось? – мрачно заметил Макс. – Но как такое дело могло сойти с рук Уилсону? В Соединенных Штатах его бы задержали до тех пор, пока не были бы выяснены все обстоятельства дела.

– Но ведь речь идет о Великобритании, дружище, – в словах Гарри прозвучала нескрываемая гордость. – Это означает, что тут замешаны очень высокопоставленные лица. И не забывай, Уилсон обладает громадным авторитетом. Малкольм пишет, что состоялась дуэль, а в таких случаях следствие часто становится в тупик, а за ним и суд. Хотя это и варварский способ разрешения споров, в таких странах, как Англия, Франция и Испания, к дуэли все еще относятся с почтением. Вопросы чести – что тут скажешь!

– Ты и вправду считаешь, что здесь все дело в задетой чести? – Макс покачал головой. – Уилсон хотел получить информацию, и он это сделал. Говорю тебе, этот человек крайне опасен.

Босуэлл угрюмо кивнул.

– Вопрос в том, как нам поступить с тем, что мы выяснили? Не собираешься же ты предъявить Уилсону эту телеграмму?

– Этого только не хватало! Конечно, нет. Жить мне еще не надоело. Мы должны помалкивать и наблюдать. Кроме того, необходимо попытаться найти союзников среди участников экспедиции. Может, в конце концов отыщется пара человек, которым мы сможем открыться.

– Сомневаюсь, – усмехнулся Босуэлл. – Все они в его власти и безоговорочно преданы хозяину. Одним он спас жизнь, другим дал денег взаймы, третьих вытащил из тюрьмы. Одно неосторожное слово и… – он резко чиркнул ребром ладони по своему острому кадыку.

– Но должны же мы хоть что-нибудь сделать! – От ярости у Макса перехватило горло. – Ведь из сообщения Эрнстона вытекает, что Уилсон убил Лакомба, чтобы завладеть информацией о метеорите. Он убийца!

– Это-то и делает его столь опасным. Убивший один раз, убьет снова. Советую вести себя потише. Вот что самое главное.

Макс еще раз пробежал глазами телеграмму:

– А что может означать совет как можно быстрее покинуть Дакар?

– Сенегал управляется французской администрацией. Если факт получит огласку, всех нас ждет тюрьма, – Гарри глубоко вздохнул. – Я скажу тебе, что нам следует делать. Сейчас мы купим эту чертову писчую бумагу и помчимся на вокзал. Экспресс отходит через полчаса. Понадеемся, что подозрительность Уилсона еще не проснулась. А телеграмму надо сжечь. В конце концов, это просто слова, за которые Вандербильт нам не заплатит ни цента.

28

Оскар открыл глаза. Он лежал на белых простынях, под головой была подушка. Над ним висела москитная сетка, а на стене напротив кровати – большое распятие. Сквозь небольшое окно в комнату проникал рассеянный свет, на полке под распятием виднелись статуэтки святых.

На стуле рядом с кроватью лежали его вещи, выстиранные, выглаженные и аккуратно сложенные. Он приподнял простыню и осмотрел себя: на нем только тонкая рубашка и полотняные штаны, предплечье туго забинтовано, из-под повязки выглядывают только пальцы. Он поднял руку, пошевелил пальцами и с облегчением понял, что она его слушается. Но главное – не было ни зуда, ни боли.

На ночном столике рядом с кроватью стоял кувшин с водой. Он приподнялся, откинул москитную сетку, наполнил стакан и с жадностью осушил. Вода показалась ему невероятно вкусной.

Открылась дверь, и в комнату вошла девушка в простой белой одежде. Увидев, что Оскар пришел в себя, она моментально исчезла.

Через пару минут дверь снова распахнулась, и на пороге появились Гумбольдт, Шарлотта и Элиза. На руках у девушки сидела Вилма.

– К тебе можно?

Не успел Оскар ответить, как птица вырвалась из рук Шарлотты, пересекла комнату и вспрыгнула к нему на кровать. Юноша улыбнулся.

– Кажется, кто-то по тебе очень соскучился, – заметил ученый.

– Оскар проснулся, – донеслось из динамиков портативного лингафона.

– Да-да, конечно проснулся, – он погладил оперение киви, похожее на шерстку. – Если бы вы знали, как я рад снова вас видеть!

– Выбирайся из гнезда! – птица нетерпеливо клюнула москитную сетку.

– Не торопи его, Вилма! – усмехнулся Гумбольдт. – Еще рановато. Прежде чем поднимать больного с постели, надо убедиться, что он в полном порядке. – Он присел на край кровати. – Как ты себя чувствуешь, мой мальчик?

Наклонившись, Гумбольдт взял руку Оскара и сжал его. На глазах ученого блеснули слезы. Впервые Оскар видел отца таким, и это его смутило.

– Мы уже опасались, что ты никогда не очнешься. Ты очень долго был без сознания.

Оскар удивленно поднял бровь:

– Действительно долго?

– Больше двух суток. Мы пытались привести тебя в чувство, но без всякого успеха.

– Двое суток? – Оскар не мог поверить. – Но что, собственно, случилось? Я помню, как повернул от гор и двинулся туда, где заметил дым. Потом все как-то смутно.

– Ты хоть что-нибудь припоминаешь? – спросила Элиза.

Оскар задумался, но воспоминания давались ему с трудом. Словно в памяти возникла запертая дверь, которая ни за что не хотела открываться.

– Мне кажется, я видел каких-то ушастых собак… – проговорил он. – Но я не очень уверен. И еще я слышал голос у себя в голове. Как когда-то с Элизой, но звучал он совсем по-другому.

– Похоже, ты немного заблудился, – вставил Гумбольдт. – Я нашел тебя в часе ходьбы от нашего лагеря. Воды у тебя не было. Еще немного – и ты бы умер от обезвоживания. К счастью, вода была у меня во фляге. Я взвалил тебя на плечи и принес в лагерь. Ты чертовски крупный парень, тебе это известно? – Ученый усмехнулся. – У меня и сейчас ноет каждая мышца. Похоже, стряпня Элизы идет тебе на пользу.

Оскар молча смотрел на отца и улыбался. У него не было слов – его захлестнула волна нежности и благодарности. Этот человек рисковал жизнью, чтобы его спасти. Разве поступил бы он так, если бы не испытывал подлинных отцовских чувств? Едва ли. Может, Оскар ошибался, считая его бесчувственным сухарем, и им просто нужно было больше времени, чтобы привыкнуть друг к другу?

– Где мы находимся? – наконец спросил юноша. – Когда я увидел всех этих святых, то решил, что я уже на небесах.

– Ты не слишком ошибся, – рассмеялся Гумбольдт. – Но тебе следует все увидеть своими глазами. Как по-твоему, ты в состоянии встать?

Оскар кивнул.

– Чувствую себя, как новорожденный младенец. И, к тому же, голодный как волк.

– Тогда следуй совету Вилмы: выбирайся из гнезда! Твоя одежда здесь. Мы подождем снаружи.

Когда все вышли из комнаты, Оскар вскочил и торопливо оделся. Затем подошел к двери и толкнул ее.

Перед ним находилось несколько светлых деревянных построек, расположенных по периметру ухоженного сада. Пахло розами и тимьяном, плоские кроны акаций отбрасывали на траву мягкую тень, а скамьи, расположенные по обе стороны посыпанной гравием дорожки, словно приглашали присесть и передохнуть. За постройками виднелся белый шпиль колокольни, а дальше вздымалась могучая стена столовых гор.

– Что это такое? – пробормотал Оскар. – Похоже на монастырь…

Гумбольдт кивнул.

– Беллхайм упомянул об этой миссии в своем дневнике. Она расположена у самого подножия гор, гораздо ближе к ним, чем я предполагал. Я был очень удивлен, обнаружив здесь столь благоустроенное миссионерское поселение, но это далеко не первая моя ошибка, – с улыбкой добавил он. – Поначалу я был против того, чтобы мы направились именно сюда, но теперь рад, что мы так поступили. Местный настоятель производит впечатление уравновешенного и разумного человека. Он француз по происхождению, но по-немецки говорит совсем неплохо. Хочешь с ним познакомиться?

– С большим удовольствием.

– Отлично, – кивнул ученый. – Тогда идем к нему.

29

Дом настоятеля располагался справа от церкви. Это было великолепное двухэтажное белое здание с широкой лестницей и резными балюстрадами из эбенового дерева по обе стороны от входа. Гумбольдт, шедший впереди, первым поднялся по ступеням и уже собрался было постучать, как дверь распахнулась, и на пороге появился худощавый мужчина в черной сутане. На вид ему можно было дать лет шестьдесят с лихвой, а его волосы были совершенно седыми. Высокие скулы и крючковатый нос делали приора похожим на ястреба, но улыбка оказалась дружелюбной и приветливой.

– Добрый день, друзья мои! – он по очереди пожал всем руки. – Этот молодой человек, должно быть, Оскар, и я рад видеть его снова здоровым и бодрым. Думаю, он даже не представляет, как мы беспокоились за него и сколько молитв вознесли.

Голос настоятеля был глубоким и мелодичным, а рукопожатие теплым. И Оскару он сразу же понравился.

– Я чувствую себя замечательно, большое спасибо, – сказал он.

– С вашей рукой все в порядке?

– Да, – Оскар взглянул на настоятеля с удивлением. – Почти не болит.

– В нее угодил осколок стекла, – пояснил приор. – Началось заражение, которое вызвало что-то вроде столбняка. Мы удалили осколок и очистили рану. Скоро все заживет, и через несколько недель вы забудете об этом. Вы уже завтракали? Нет? – Настоятель улыбнулся. – Тогда позвольте предложить вам дары нашего сада и монастырского хозяйства – спелые плоды, хлеб и яйца, напитки. – Он широким жестом пригласил всех к столу в гостиной, где уже было сервировано скромное угощение.

Оскар благодарно улыбнулся. Похоже, приор из тех людей, которые сразу располагают к себе. И едва они оказались в гостиной, как юноша схватил тарелку и наполнил ее поджаренным хлебом, беконом и яйцами.

Приор рассмеялся.

– Приятного аппетита, друзья мои! Прошу вас, присаживайтесь и угощайтесь без всякого стеснения, а я пока выпью чашку чаю.

Пока все отдавали должное чудесному завтраку, в гостиной царила тишина, нарушаемая лишь позвякиванием посуды и вилок. Оскар ел за двоих и чувствовал себя на седьмом небе.

– Восхитительно, – бормотал он, накладывая себе очередную порцию. – Просто божественно!..

– Мы сами печем хлеб, сбиваем масло, варим варенье и пиво, делаем ветчину. Все, что вы видите на столе, – результаты трудов нашей братии.

Гумбольдт промокнул уголки рта салфеткой.

– Почему вы приняли решение основать свою миссию в столь отдаленных местах? Вероятно, ее содержание обходится невероятно дорого?

– Недаром сказано: неисповедимы пути Господни, – приор наполнил чашки гостей душистым чаем. – У моего отца было небольшое хозяйство в Бамако, я вырос в этих местах. История моей семьи тесно связана с Африкой, и решение основать здесь миссию для меня было совершенно естественным. – Он отпил глоток и продолжал: – Первые годы были самыми трудными. Мы жили и работали в очень жестких условиях. Рыли колодцы, налаживали орошение полей, сажали деревья, строили дома. Все это требовало не только усилий, но также знаний, опыта, а главное – людей, готовых посвятить этому всю свою жизнь. Первое наше поселение состояло из двух бараков и крошечной церквушки. Мы жили только тем, что приносили нам в дар туземцы. Стоит ли говорить, что эти дары были крайне скудными, так как здешнее население постоянно живет на грани голода. Но мы не сдавались. А со временем наши поля начали приносить щедрые урожаи, поголовье скота и птицы умножилось, и мы наконец-то смогли вернуть людям то, что они давали нам по своей доброте. Словно сам Господь простер над нами свою благословляющую длань.

– Но почему именно здесь? – спросил Гумбольдт. – Разве нет других мест, где жизнь значительно легче?

– Конечно, есть. Но мы обосновались здесь неспроста. И главная причина этого – догоны.

Оскар с любопытством прислушался к словам настоятеля.

– Я поставил перед собой цель – привести этот таинственный народ к Богу, – на губах приора появилась печальная улыбка. – Мне казалось, что если я справлюсь с этим, то смогу добиться чего угодно. Но мои надежды оказались призрачными.

– Почему?

– Племена, живущие на равнине, охотно внимают слову Божьему, но догоны крепко держатся за свои традиции и верования. Дошло до того, что их старейшины запретили своим соплеменникам общаться с нами. – Он пожал плечами. – И это несмотря на то, что раньше мы вели с ними торговлю. Они приносили глиняную посуду, резные деревянные украшения, изделия кузнецов, а мы расплачивались с ними козами, хлебом и пивом. Балюстрада у входа в этот дом – работа догонских резчиков.

– Я сразу обратил на нее внимание, – заметил Оскар. – Удивительно красивая!

– Да, но теперь приобрести нечто подобное совершенно невозможно. После запрета наши отношения прервались. Но я не жалуюсь. Начало было положено: мы завоевали их доверие. И если я не ошибаюсь, принятие догонами Слова Божьего – всего лишь вопрос времени. Капля камень точит, как говорится, – улыбнулся настоятель.

– По крайней мере, вам удалось создать здесь настоящий оазис, – сказал Оскар. – Здесь все так благоустроено и чисто, словно только вчера построено. Даже дома выглядят как новые.

– Вы, молодой человек, весьма наблюдательны.

Настоятель снова улыбнулся.

– За минувшие полгода мы все отремонтировали – покрасили, починили крыши, привели в порядок сады. Работы завершились всего несколько недель назад. Словно специально к вашему прибытию, – в глазах приора заплясали теплые огоньки.

– Какое совпадение! – удивилась Шарлотта.

– О, это больше, чем совпадение, – возразил настоятель. – Здесь явно видна рука провидения. Господь послал мне знак.

Гумбольдт откашлялся.

– Я не совсем понимаю…

– Это довольно необычная история, – приор поднялся из-за стола и подошел к окну. – Однажды утром, примерно полгода назад, я работал в саду, и мне было видение. Сначала я увидел нечто подобное вспышке молнии. Затем небо наполнилось трубными звуками, а земля задрожала. В этот момент мысленным взором я увидел новую миссию, гораздо больше и прекраснее, чем эта. Я видел, как туда приходили люди и внимали Слову Божьему. И каждый, на кого я возлагал руку, становился служителем Господа, словно я обладал огромной, почти сверхчеловеческой силой. – Он снова обернулся к гостям. – В тот день я словно заново родился…

В гостиной повисла неловкая тишина. Никто не знал, что на это сказать. Лишь Оскар, намазывая маслом очередной ломтик поджаренного хлеба, размышлял о том, что видение, посетившее настоятеля, как раз совпадает по времени с пребыванием в этих краях Рихарда Беллхайма. В конце концов общее молчание стало тяготить юношу, и он спросил:

– А что, пиво у вас получается неплохое?

Настоятель буквально просиял:

– О, да! Это наша особая гордость. Если хотите, вечером можете попробовать, но немного, потому что оно очень крепкое. И, разумеется, с согласия вашего отца.

– Не возражаю, – заметил Гумбольдт. Кажется, он тоже был рад, что неловкий момент остался позади.

– Просто великолепно! – настоятель даже захлопал в ладоши. – Тогда больше ничто не может нам помешать устроить маленький праздник. Но прежде я попрошу вас хоть немного рассказать о себе, друзья мои! У меня к вам накопилось множество вопросов.

– С удовольствием на них ответим, – Гумбольдт сложил салфетку и поднялся. – С еще большим удовольствием принимаем ваше любезное приглашение.

– Ну что ж, тогда не стану вас задерживать. Возможно, вы хотели бы заняться поисками вашего воздушного корабля. Если я смогу быть чем-то полезен, немедленно дайте знать. Прощайте, и надеюсь видеть вас у себя снова сразу после вечерней службы!..

30

В этом унылом и диком пейзаже поезд был чужим. Хотя, если взглянуть сверху, он мог бы показаться всего лишь крохотной щепочкой, затерянной посреди бескрайней африканской саванны.

Две тысячи километров песка, гальки и зарослей кустарника разделяли Дакар и Тимбукту. Две тысячи километров изнурительного безделья, когда остается только читать, курить, спать и потеть. Макс Пеппер и вообразить не мог, что эти края окажутся такими скучными и безлюдными. Ни земледельцев, ни пастухов, ни торговцев – на протяжении многих часов пути. Не было и животных; лишь изредка в кронах мертвых деревьев можно было заметить стервятников или коршунов, выжидающих, пока какой-нибудь грызун не высунется из норы. Над равниной переливалась жара. Воздух был неподвижен, и даже небо словно выгорело и поблекло. Ветер, врывавшийся в открытые окна купе, приносил не прохладу, а перестук колес, запах гари и сажу.

Внезапно откуда-то донеслась ирландская мелодия. Гарри Босуэлл, сидевший напротив Пеппера, углубившись в старый номер «Геральд Трибун», навострил уши. Макс также оторвался от своих заметок.

– Это, случайно, не голос Патрика О’Нила?

– А заодно и Уилсона, – добавил фотограф, пряча газету в карман. – Идем посмотрим. Я давно хотел немного размять ноги.

Пеппер снял очки, отложил блокнот и авторучку и выпрямился, хрустя суставами. Он пытался работать, но монотонность пути лишала его всякого вдохновения. Хоть какое-то разнообразие сейчас весьма кстати.

За дверью купе в нос обоим ударил запах пота, черного табака и дешевого одеколона. Поезд был набит битком. В первом классе было немного свободнее, зато второй и третий заполняли мелкие торговцы и рабочие. Были среди них и туземные головорезы, скрывавшиеся от полиции и решившие попытать счастья в чужих краях. Макс еще никогда не видел такого пестрого смешения лиц и племен. То, что у него на родине называли «Диким Западом», по сравнению с экспрессом Дакар-Нигер было просто детским садом.

Гарри направился прямиком к купе Джейбса Уилсона. К его удивлению, оно оказалось пустым. Никого не было и в соседних купе. Он остановил кондуктора и спросил, куда подевались англичане. Тот скроил гримасу и указал куда-то вверх.

Гарри удивленно поднял брови.

– На крыше вагона?

Пеппер не мог поверить.

– Что им там понадобилось? Разве это не опасно?

Выражение лица у кондуктора стало горестным. Босуэлл, наоборот, заухмылялся до ушей.

– Ох уж этот О’Нил! Вечно он что-нибудь выдумает. Жаль, что нас не позвали. Идем скорее, Макс! Такое зрелище нельзя пропустить.

Пеппер не успел возразить, как Босуэлл оказался в конце вагона и толкнул дверь тамбура. Пришлось последовать за ним.

Горячий ветер сразу растрепал волосы. Мимо стремительно неслась саванна. Странное дело – если смотреть из окна купе, скорость поезда казалась гораздо меньшей.

В тамбуре Босуэлл уставился куда-то наверх и объявил:

– Да вот же она, чертова лестница! Сейчас увидим, насколько я был прав.

Он потянул к себе металлическую раскладную лестницу и начал подниматься.

– Ты же знаешь, что я терпеть не могу высоты, – начал было Макс, намекая на их приключения в Перу, но Босуэлл уже исчез. Спустя несколько секунд в проеме крыши снова показалась его взлохмаченная голова.

– Поднимайся скорее! – крикнул он. – Они здесь – и О’Нил, и Уилсон. Похоже, они совсем неплохо устроились.

Затем фотограф снова исчез.

– Неплохо… – с сомнением пробормотал Макс. – Ну почему всем так не терпится сломать себе шею?

Он бросил взгляд на проносящиеся внизу шпалы, собрался с духом и последовал за приятелем.

Уилсон и его команда топтались на крыше вагона. К ним присоединились и местные жители, хлопая в ладоши и одобрительно покрикивая. Макс подошел поближе. Железная крыша оказалась скользкой и покатой. Ветер с силой бил в лицо. Не было ни поручней, ни другой опоры, за которую можно было бы ухватиться.

Теперь Макс понял, откуда доносятся ирландские напевы. Патрик О’Нил наигрывал на гитаре, а Джонатан Арчер и кое-кто еще из людей Уилсона отбивали ритм и приплясывали на раскаленной крыше. Казалось, что высота и скорость их ничуть не смущают.

– А вот и наш Пеппер! – воскликнул Уилсон при виде журналиста. – Отлично, что вы решили к нам присоединиться. Нам стало невмоготу торчать в душных купе, и мы решили устроить себе небольшой праздник. Присоединяйтесь!

Макс вовсе не был расположен что-либо праздновать, но прослыть нелюдимым мизантропом ему тоже не хотелось.

– Хотите пива, Пеппер?

– Пиво? – удивился Макс. – Где, ради всего святого, вы раздобыли пиво?

– У бельгийского торговца, который попытался заломить за него астрономическую сумму, – посмеиваясь, ответил Уилсон, похлопывая по деревянному ящику. – Отведайте этого пойла! Теплое, как коровья моча, но мы у себя в Англии к такому привыкли. – Раздался дружный смех. Уилсон передал Максу бутылку и приподнял свою: – За успех экспедиции!

– С удовольствием! – Макс сделал большой глоток.

Пиво оказалось неожиданно хорошим и, несмотря на свою температуру, освежало.

Еще пару добрых глотков, и Макс уже держался гораздо увереннее. Больше того – он даже получал удовольствие от пребывания на крыше вагона. Солнце обжигало кожу, пиво веселило душу, а страх куда-то испарился.

– Прямо как в Индии, – со смешком заметил Арчер. – Там мы только так и путешествовали. Однажды попробуешь, и ездить по-другому уже не захочется.

Патрик О’Нил сделал паузу, чтобы промочить горло, и снова взялся за гитару. Откуда-то появилась скрипка, и два голоса затянули веселую ирландскую песенку «Каменистая дорога». Макс знал и любил ее с детства и с воодушевлением подхватил припев.

Затем, допив пиво, он швырнул бутылку в саванну, где она со звоном разлетелась на тысячу осколков. Все вокруг хохотали и горланили, отбивали по железу ритм, да так, что ноги сами просились в пляс.

Гарри взглянул на него с улыбкой.

– Ну, что? Похоже, тебе здесь уже нравится!

– Еще бы! – ответил Макс. – Просто здорово! Это самое лучшее, что случилось за всю эту поездку! Присоединяйся!

– Ну уж нет, дорогой. И тебе советую быть поосторожнее. Поезд может резко затормозить, и тогда ты отправишься прямиком на обед к гиенам.

Но Макс уже не слушал. Музыка гремела вовсю, его волосы развевались по ветру. Давно уже он так не веселился. В нью-йоркских тавернах журналист был хорошо известен своей джигой, старинным ирландским танцем, и даже несколько раз побеждал в танцевальных состязаниях. Сейчас у него не было подходящей обуви, но дело все равно ладилось.

Очень скоро все заметили, что репортеришка из Нью-Йорка мастак отплясывать джигу, и стали ободрять его возгласами и хлопками. Джонатан Арчер танцевал рядом с ним до тех пор, пока не понял, что тягаться с Максом ему не под силу. Ноги журналиста взлетали все выше, прыжки становились все рискованнее.

Темп пляски стремительно ускорялся, пальцы Патрика О’Нила летали над струнами.

Тут-то все и произошло. Макс оказался слишком близко к краю вагонной крыши. Зацепив носком башмака ее жестяной край, он покачнулся и судорожно замахал руками, пытаясь избежать падения. Но было слишком поздно. Пеппер успел заметить, как окаменела улыбка на лице Босуэлла, как в ужасе расширились его глаза, – и начал падать.

Внезапно его подхватила и удержала сильная рука. Рядом стоял Уилсон.

Все произошло слишком быстро, почти неуловимо для глаза. Он почувствовал только острую боль в локте, железную хватку на запястье и снова ощутил под ногами крышу вагона.

Музыка оборвалась.

Все ошеломленно молчали, уставившись на него.

Гарри заговорил первым.

– Господи, Макс! Еще миг, и ты свернул бы себе шею! Я же тебя предупреждал!

– Я круглый идиот, – Пеппер отбросил со лба мокрую прядь волос. Он мгновенно протрезвел, только ноги продолжали дрожать в коленях так, что ему пришлось опуститься на ржавое железо.

В следующую секунду Гарри оказался рядом.

– С тобой все в порядке?

– Да. Просто хочу немного перевести дух, – Макс оглянулся на своего спасителя.

Уилсон стоял рядом с ним, спиной к солнцу. Журналисту пришлось прищуриться, чтобы разглядеть лицо охотника за метеоритами. Но все равно он ничего не увидел, кроме блеска серебристого искусственного глаза.

– Благодарю, – проговорил Макс. – Вы спасли мне жизнь. Я у вас в неоплатном долгу.

– Не стоит благодарности, – обронил Уилсон с загадочной улыбкой. – Просто помните об этом, когда в следующий раз решитесь за мной шпионить.

31

На следующий день около десяти утра Оскар и его спутники уже направлялись к западной границе столовых гор. Ехали они верхом на мулах, предоставленных главой миссии, и в седельных сумках каждого мула находился солидный запас воды и продовольствия. Значительная часть их пути представляла собой довольно крутой подъем, тропа была усеяна щебнем и камнями покрупнее, поэтому путникам порой приходилось покидать седла и вести терпеливых животных в поводу.

Оскар и Гумбольдт помалкивали, а женщины обсуждали подробности разговора, который состоялся накануне вечером во время ужина у настоятеля. Как только они оказались на возвышенности, перед ними как на ладони открылась вся долина. Ее противоположный склон круто взмывал вверх. Скальная стена была отполирована свирепыми ветрами и, на первый взгляд, казалась совершенно неприступной.

Глядя на нее, Оскар с трудом мог представить истинные масштабы здешних гор – вокруг не было ни одного подходящего ориентира для сравнения. Разве что рощица пальм, сиротливо жавшихся у их подножия, позволяла глазу хоть за что-то зацепиться. Но как здесь пустынно и одиноко! Словно они остались единственными людьми на планете. До них доносился только клекот хищной птицы.

– Невероятно, правда? – Шарлотта прикрыла глаза рукой. – Словно заглянул в доисторические времена!

Ее щеки раскраснелись, на лбу выступил пот. Оскар бросил на нее быстрый взгляд и улыбнулся. Перед ним снова была прежняя Шарлотта, которая ему отчаянно нравилась. В горных ботинках, коротких брюках и широкополой шляпе. Как же она отличается от той строптивой и капризной молодой дамы в Берлине!

– Если верить дневнику Беллхайма, где-то там должна быть дорога, – сказала она, указывая наверх. – Но точных указаний в его тексте нет.

– Там сказано, что это тайная дорога, – заметил Гумбольдт. – Найти ее будет не так-то просто. И ты не права – Беллхайм все-таки оставил указания, но они почему-то зашифрованы. Осталось только добраться до скал и попытать счастья у их подножия.

Однако отыскать тропу, ведущую на плато, оказалось намного сложнее, чем они ожидали. Добрых полчаса путники провели в поисках хоть каких-то зацепок: характерных трещин, расселин или уступов, но так ничего и не обнаружили. В конце концов Гумбольдт решил сделать привал.

– Так дело не пойдет, – заявил он. – Надо поработать головой, а не ногами. Давайте еще раз заглянем в записи Беллхайма. – Он вытащил из кармана сюртука пухлую книжицу в кожаном переплете, раскрыл на заложенной странице и передал племяннице. – Пожалуйста, прочитай еще раз то, что там написано.

Шарлотта сдвинула брови к переносице:

– «Пять пальцев правой руки вдоль каменного желоба, – начала она. – Далее – слоновий хобот».

Оскар заглянул через плечо девушки:

– И это все? Никакого рисунка или чертежа?

Гумбольдт покачал головой:

– Согласен, не так уж и много. Есть карта на той же странице, но она нам не помощник. Это просто грубый эскиз местности. Никаких пометок, ничего такого, что позволило бы помочь расшифровать то, что кроется за этими двумя строчками.

– Ох, уж мне эти ученые с их пристрастием к секретности! – недовольно проворчал Оскар. – Вечно они опасаются, что кто-то только и ждет, чтобы украсть у них открытие. Что же теперь делать?

– Я ломал над этим голову с самого отъезда, – проговорил Гумбольдт. – Хотя больше надеялся на то, что решение придет, когда мы окажемся на месте.

– Пять пальцев правой руки… – Оскар уставился на свою руку. – Что он мог иметь в виду?

– Может быть, форму скалы, напоминающей растопыренные пальцы, или что-то в этом роде? – предположила Элиза.

– Не думаю, – возразил Гумбольдт. – Возможно, догонам известно, где начинается тропа, но к моменту открытия Беллхайм еще не сталкивался с ними, а следовательно, отыскал тропу самостоятельно. Да и от догонов нам вряд ли удалось бы чего-нибудь добиться. Если верить главе миссии, они крайне сдержанны в отношениях с чужестранцами.

– А может, Беллхайм все это сочинил только для отвода глаз! – брякнул Оскар. – И все-таки предлагаю разделиться и поискать скалу, хоть немного похожую на пятерню.

Поскольку других идей не было, путешественники разошлись и принялись осматривать окрестности. Спустя десять минут все снова были на прежнем месте, не обнаружив нигде ничего подобного.

– Холостой выстрел, – вздохнул Гумбольдт. – Все скалы похожи одна на другую. Крутые и гладкие, словно их сработали в шлифовальной мастерской. О том, чтобы взобраться по их склонам не может быть и речи.

– А что, если мы ошиблись? – предположила Шарлотта. – Горы тянутся на десятки километров. Может, тропа расположена в совершенно другом месте?

Гумбольдт молча указал на набросок, где Беллхайм схематически изобразил очертания гор и предгорий:

– Видишь стрелку? Подъем должен находиться на западной стороне, примерно там, где с главной долиной сливаются ее боковые ответвления. Эти ответвления вы можете видеть невооруженным глазом прямо отсюда, а значит, никакой ошибки нет. – Он скрестил руки на груди. – Но я не понимаю…

– Боковые ответвления? – пробормотал Оскар. – Те, что похожи на узкие каньоны?

– Именно их я и имел в виду, – подхватил ученый, – но это нам ничем не поможет. Какое из боковых ответвлений – вот в чем вопрос. Только справа их три, а слева, за скальными выступами, я насчитал шесть. Это древние каньоны, образовавшиеся в результате эрозии там, где еще в незапамятные времена текли водные потоки. Все они довольно глубокие.

– Пять пальцев правой руки… – у Оскара зачесался затылок. Знакомое чувство. Так бывает, когда чувствуешь, что совсем рядом с разгадкой тайны. – Может, Беллхайм, написав «правая рука», просто хотел сказать – «справа»?

– И какой нам от этого толк?

– Значит, искать надо только справа от того места, которое он называет «пять пальцев».

Юноша отошел на несколько шагов и остановился, глядя на рощицу пальм, тесно прижавшихся друг к другу. Он машинально пересчитал их – и замер. Боже правый!

– Я знаю, что он хотел сказать! – закричал Оскар. – Идите сюда, скорей!

Схватив мула за повод, он направился к пальмам.

От тряски проснулась Вилма, выставила длинный клюв из седельной сумки и осмотрелась.

– Уже пришли? – протрещало в динамике.

– Еще нет, малышка! – бросил на ходу Оскар. – Но уже скоро!

Через несколько минут путешественники стояли прямо перед рощицей. Юноша указал на деревья:

– Глядите – пять стволов! – он резко вскинул руку с растопыренными пальцами. – И все они находятся справа от нас. А за ними скрывается устье одного из каньонов.

– О, небо! Да ты, кажется, прав! – Глаза Гумбольдта заблестели от волнения. – Все так просто.

– Если, конечно, знаешь ответ, – улыбнулась Элиза. – Молодчина, Оскар!

Гумбольдт, посмеиваясь, хлопнул сына по плечу:

– Присоединяюсь к Элизе!

Он провел своего мула к рощице и привязал к стволу одной из пальм.

– Каньон слишком тесен, а подъем по нему слишком крут для мулов, – проговорил ученый. – Поэтому дальше придется идти пешком. Берите все самое необходимое – и вперед.

Повсюду скалы поднимались почти вертикально. Каньон же представлял собой узкую и глубокую щель, прорубленную в доисторические времена мощными потоками, стекавшими в дождливый сезон с плато. Вода проложила себе дорогу в мягком красноватом песчанике, а заодно принесла сюда множество подхваченных по пути каменных глыб и обломков. Кое-где они образовывали завалы и лабиринты, пробраться сквозь которые можно было только с огромным трудом. Гумбольдт оказался прав: мулы бы здесь не прошли, да и без них было нелегко.

Поднявшись повыше, путешественники остановились, чтобы осмотреться. Шарлотта сделала глоток из фляги.

– Не знаю, – задумчиво произнесла она. – У меня большие сомнения насчет этого каньона. Выше он обрывается, не доходя до края плато, а мы все еще не обнаружили ни тропы, ни лестницы. По отвесным склонам без альпинистского снаряжения нам, конечно, не подняться и на сотню метров.

Гумбольдт взглянул наверх. Небо из глубины каньона казалось узкой синей полоской.

– Не забывай, мы так и не расшифровали вторую часть указаний Беллхайма, – сказал он. – Там сказано: «Далее – слоновий хобот».

– Я полагала, что каньон – это и есть «хобот», – возразила Шарлотта. – Он такой же узкий и извивающийся.

– Каньон? Вряд ли, – ученый покачал головой. – Беллхайм загадал непростую загадку. Думаю, нам следует искать то, что хотя бы косвенно можно соотнести со слонами.

– Может, он имел в виду какую-нибудь глыбу особой формы, – предположил Оскар. – Правда, единственная глыба, смахивающая на лежащего слона, находится в самом низу, у тропы, по которой мы сюда пришли. Она расположена вплотную к склону горы, и мы с трудом протиснулись мимо нее, помните?

– Верно, – в глазах Гумбольдта вспыхнул знакомый блеск. – Идем, посмотрим на нее повнимательнее.

Он повернулся и начал спускаться. Оскар, охваченный азартом поисков, последовал за ним.

Через четверть часа они снова стояли у тропы. Глыбу выветрившегося песчаника причудливой формы не пришлось долго искать – она резко выделялась среди окружающих скал. Гумбольдт обошел вокруг в поисках подходящего выступа, который помог бы ему взобраться, и вскоре уже стоял наверху. Едва он выпрямился, чтобы окинуть взглядом окрестности, как раздался его крик:

– Прямо в точку, Оскар! Поднимайтесь скорее ко мне!

Один за другим путешественники вскарабкались по крутому боку скалы. И еще не успев отдышаться, все поняли. Прямо перед ними в скальной стене, к которой была обращена «голова» слоноподобной глыбы, зияла темная дыра. Расстояние между глыбой и горным склоном не превышало полуметра.

– Похоже, это он и есть – слоновий хобот, – Гумбольдт указал на пещеру.

Оскар приблизился и заглянул внутрь:

– Эй, да здесь сквозит! Похоже, у этого тоннеля есть другой выход… – Он неожиданно запнулся. – Смотрите, что я нашел! – Юноша наклонился и поднял обрывок промасленной бумаги, застрявший между камней. – Что это такое?

Гумбольдт взял находку и поднес поближе к глазам.

– Это, если не ошибаюсь, часть упаковки от магниевого факела. – Он открыл свою наплечную сумку и вынул оттуда прямоугольный пакет. – Примерно такого же, как этот. Входит в комплект снаряжения любой серьезной экспедиции, потому что могут гореть не только на воздухе, но и под водой… Глядите-ка, здесь сохранилась даже часть этикетки и печать!

– «Берлинский университет, – шепотом прочитала Шарлотта. – Профессор Рихард Беллхайм».

– Еще какие-нибудь доказательства требуются? – спросил исследователь. – Нет? Тогда вперед. Оскар, как ты думаешь, мы протиснемся в эту дыру?

– Проще пареной брюквы, – небрежно махнул рукой юноша.

– Будем надеяться, что так оно и есть.

С этими словами Гумбольдт зажег факел, и все четверо двинулись вглубь скалы.

32

Впереди мерцало крохотное светлое пятнышко. Сердце Оскара бешено колотилось от напряжения. Факел Гумбольдта погас минуту назад, и в туннеле стало совершенно темно. Оскар не любил темноты и терпеть не мог находиться в замкнутом пространстве, не иметь точки опоры, не понимать, где находятся верх и низ. Такое чувство, будто тебя похоронили заживо.

– Осталось совсем немного, – раздался голос ученого. – Метров тридцать-сорок.

В ушах эхом отдавался стук его подкованных металлом сапог. Сверху сыпались мелкие камни. Пыль забила нос и рот. Кашляя и пыхтя, он стрался не отставать от своих спутников.

Постепенно светлое пятно начало увеличиваться. Гумбольдт и Шарлотта, шедшие впереди, уже выбрались наружу и теперь помогали Элизе. Приближаясь к выходу из тоннеля, Оскар видел их лица. Рюкзак с Вилмой и сосудами с водой, казалось, весит полтонны. Он тянул его вниз, словно неведомая сила старалась удержать его во тьме и не позволяла снова увидеть солнечный свет. Юноша стиснул зубы и рванулся вперед. Еще несколько метров. Солнце на миг ослепило его. Он почувствовал, как его обхватили сильные руки, подняли из отверстия в скале и снова опустили на землю.

– Отлично, мой мальчик! Ты в порядке? – голос Гумбольдта вернул его к действительности.

Оскар кивнул.

– Без проблем, – с трудом улыбнулся он. – Только малость наглотался пыли!

– Мы тоже, – Элиза расстегнула его рюкзак и выпустила на волю Вилму. Киви тут же отправилась исследовать окрестности. – Не заходи слишком далеко, слышишь? – добавила женщина, обращаясь к птице. – И будь осторожна, чтобы нам не пришлось вытаскивать тебя из какой-нибудь трещины!

Вилма возмущенно пискнула и исчезла за ближайшим кустом.

– Очень не любит, когда ей указывают, – заметила Элиза. – Всегда делает только то, что ей хочется. В этом отношении она похожа на своего хозяина. – Она кивнула в сторону Гумбольдта, который взобрался на большой валун и смотрел в бинокль на юг.

Оскар рассмеялся и начал карабкаться вслед за отцом.

Хорошо укрытый лабиринтом крутых скал и нагромождениями песчаниковых глыб, там лежал город, в центре которого возвышалась башня странной формы. Между домами росли раскидистые деревья, дающие тень. Отсюда, с высоты, город больше всего напоминал детские постройки из влажного песка, возведенные с помощью ведерка и лопатки.

Оскар надвинул шляпу на брови и спросил:

– Это город догонов?

Гумбольдт не отрывался от бинокля.

– Догонов? Нет. Они селятся в других местах. Здесь когда-то жили теллем, но покинули свой город много столетий назад.

– Ты в этом уверен?

– Убедись сам, – Гумбольдт протянул бинокль Оскару.

Внешне город выглядел вполне сохранившимся, за исключением того, что его улицы были совершенно пусты на всем протяжении. Отец был прав. Здесь больше никто не жил. Оскар вернул бинокль Гумбольдту, и четверо путешественников направились к обиталищу легендарных теллем.

Городские ворота оказались первым свидетельством того, что некогда здесь произошла жестокая битва. Их створки были разбиты в щепы руками человека и свисали на кованых петлях, как крылья подбитой птицы. Многие здания носили следы пожаров. Вокруг царила абсолютная, противоестественная тишина.

У Оскара заныло сердце.

Этот город отличался от всех виденных им раньше. Здесь не было прямых линий и вертикальных плоскостей. Ни один дом не походил на другой – эти параллелепипеды со скругленными углами, конические башни, цилиндры, полусферы, кегли и пирамиды имели самые разнообразные размеры и когда-то были окрашены в различные цвета. Некоторые здания рухнули от старости, но большая часть сохранилась. Судя по всему, здесь обитали чрезвычайно низкорослые люди: дверные проемы едва доходили Оскару до плеча, а внутри невозможно было выпрямиться, не ударившись об потолок. Это еще больше усиливало сходство с детскими игрушечными постройками.

По мере того, как они углублялись в хитросплетение улиц и проходов, постройки поднимались все выше на скалы. Они лепились к песчаниковым склонам, как гнезда ласточек или стрижей. Иногда между домами попадались темные провалы, ведущие куда-то вглубь земли.

По обе стороны одной из таких пещер высились высеченные из камня массивные колонны, украшенные загадочными символами. Гумбольдт достал из сумки еще один магниевый факел и начал спускаться. Вскоре до тех, кто остался наверху, донесся его голос:

– Идите сюда! Вы должны это увидеть!

Войдя, Оскар, Шарлотта и Элиза ошеломленно остановились у входа. Перед ними открылся просторный подземный зал, в глубине которого находилась еще одна дверь. Потолок и стены быль сплошь покрыты странными изображениями.

– Вглядитесь! – Факел в руке ученого отбрасывал на стены трепещущие блики. – Это же подлинная сенсация!

– Что означают эти рисунки? – спросила Шарлотта.

– Я полагаю, что перед нами – звездная карта. Вот созвездия, – он прошел вдоль стены и остановился рядом с особенно четким изображением. – Это, например, Орион, он же Небесный охотник. Созвездие напоминает букву Х с тремя малыми звездами в центре. Их называют Пояс Ориона. – Он снова вгляделся в рисунок. – А видите это светило? – Он указал на маленькую звездочку в созвездии Большого Пса. – Если мысленно продлить линию, соединяющую звезды Пояса Ориона, то она укажет на Сириус, самую яркую звезду ночного неба. Но, похоже, теллем придавали какое-то особое значение не самому Сириусу, а этой маленькой звездочке.

– Почему ты так решил? – полюбопытствовал Оскар.

– Она явно выделяется среди других. В центре у нее даже был вмонтирован драгоценный камень, видишь? – Он указал на углубление в центре изображения, передал факел Оскару и быстрыми шагами обошел пещеру по периметру. – Очень странно! – взволнованно произнес он, вернувшись.

– Что ты хочешь этим сказать? – Оскар понятия не имел, что могло так взволновать отца.

– Взгляни сам, – ответил Гумбольдт. – Изображения звездного неба на всех четырех стенах располагаются так, что эта звездочка, в которой когда-то сверкал драгоценный камень, является как бы центром Вселенной, вокруг которого вращаются все светила.

– Это, вероятно, и доказывает ее особое значение для тех, кто построил этот город.

– Несомненно, – кивнул ученый. – Странно другое. Дело в том, что они не могли ничего знать об этой звезде.

Элиза и Шарлотта подошли поближе.

– Почему не могли? – поинтересовалась Шарлотта.

– Потому что ее невозможно увидеть невооруженным взглядом.

– Ты же сказал, что Сириус – самая яркая звезда ночного неба!

– Я говорил о Сириусе А. Но здесь изображен Сириус В, его крохотный тусклый спутник, белый карлик, который можно разглядеть только в восемнадцатидюймовый телескоп. Но здесь изображен именно он. То, что Сириус является двойной звездой предположил еще в 1844 году немецкий астроном Фридрих Бессель, а в 1862 году американец Альван Грэхем Кларк обнаружил эту звездочку при испытаниях своего нового телескопа большой мощности. Теллем ни при каких обстоятельствах не могли этого знать, если конечно, не умели создавать самые современные астрономические приборы. Но пойдем дальше… – Ученый указал факелом в сторону следующей двери, за которой обнаружилась винтовая лестница, высеченная в скале и ведущая куда-то вверх. Пригнув голову, Гумбольдт начал подниматься, а все остальные последовали за ним.

Подъем длился целую вечность. Наконец вверху забрезжил дневной свет, и вскоре путешественники достигли цели – круглой площадки, на которой обрывалась лестница. Оскар зажмурился от яркого света и огромного простора, открывшегося перед ним. Они находились на вершине той самой башни, которую видели со скалы.

Юноша с осторожностью приблизился к краю площадки. Весь покинутый город лежал у его ног. От такого зрелища просто перехватывало дыхание. Глинобитные постройки казались отсюда детскими кубиками, дюжины улочек и переулков пересекались и перепутывались, образуя подобие паучьей сети, и в конце концов сходились на главной площади в центре города. В самом сердце этой паутины возвышалось странное куполообразное здание с четырьмя башнями по углам и широкой лестницей, ведущей к центральному входу.

Должно быть, это и был тот самый храм, о котором Рихард Беллхайм оставил немало записей в своем дневнике. Но все они были либо наполовину зашифрованы, либо содержали намеки, понятные только автору дневника. Что же находится внутри?

Вопрос этот уже вертелся у Оскара на языке, когда он внезапно заметил смутное движение по соседству с храмом. Он даже зажмурился и тряхнул головой, чтобы убедиться, что это не оптический обман. Нет, никаких сомнений: еще минуту назад там никого не было.

Юноша тронул плечо Гумбольдта.

– Отец! Кажется, ты говорил, что город необитаем?

– Верно. А в чем дело?

Вместо ответа Оскар указал вниз.

33

Йатиме не мигая, как завороженная, смотрела вверх, на верхушку Звездной башни. Там стоял белый человек из ее сна. И он был не один. Рядом с ним стоял юноша, почти подросток, тоже светлокожий, и две женщины. Одна бледная, как лунный диск, другая такая же темнокожая, как сама Йатиме.

Девочка с дрожью вспомнила свой сон о летающем животном с огромным брюхом и широкими крыльями и опасливо огляделась. Как эти четверо оказались здесь? Не прячется ли зверь, который доставил их сюда, поблизости?

В этот момент юноша взволнованно обернулся к белому мужчине и указал прямо на нее. Пришельцы ее заметили!

Йатиме отрывисто свистнула, и они с Джабо нырнули в тень развалин.

Оскар торопливо сбежал вниз по наружной лестнице и вскоре оказался на площади у подножия башни – примерно там, где видел темнокожую девочку лет одиннадцати или двенадцати. На ней была цветастая юбка, пестрый головной платок и кожаные сандалии. За плечами девочки болталась вязанка хвороста. И собаку он тоже хорошо рассмотрел – маленькое животное, которое явно не годилось в качестве защитника или бойца.

Теперь оба – и девочка, и пес – исчезли.

– Здесь! – крикнул он, задрав голову. – Они стояли здесь! Тут повсюду их следы. У девочки была в руках палка, а сопровождала ее маленькая тощая прихрамывающая собачонка, это хорошо заметно по отпечаткам на песке.

Через несколько минут Гумбольдт и обе женщины спустились на площадь. Ученый то и дело оглядывался, словно ожидал снова увидеть ребенка, одетого так, как догоны одевают девочек-подростков.

– Странное дело, – проговорил он. – Я был совершенно уверен, что догоны избегают этого плато. И в дневнике Беллхайм подчеркивает, что они наложили табу на Запретный город.

– Вернее, он пишет, что в прошлом бывали случаи, когда люди, поднявшиеся сюда, жестоко пострадали, – уточнила Шарлотта. – Поэтому старейшины наложили строжайший запрет на посещение города и плато.

– Что же это за случаи? – спросил Оскар.

Гумбольдт только покачал головой.

– Не знаю. Но мы пришли сюда именно для того, чтобы это выяснить.

– Не похоже, чтобы эта девочка боялась каких-то там запретов, – заметила Шарлотта.

– Она еще здесь, – негромко проговорила Элиза. – Я ее чувствую. Она спряталась и следит за каждым нашим движением.

– Нам следует вести себя совершенно спокойно, – сказал Гумбольдт. – Если она убедится, что у нас нет враждебных намерений, то скоро покажется. Я почему-то уверен, что она явилась сюда без ведома родителей. – Он скрестил руки на груди. – Давайте-ка пока вернемся к храму. Я хотел бы получить ответы на кое-какие серьезные вопросы.

Вместе они миновали засохший сад и оказались у подножия широкой лестницы. Отсюда здание храма выглядело еще более величественным. Высокое сооружение из красноватой глины венчал купол в виде полусферы с отверстием в верхней части. Сквозь это отверстие в здание проникал солнечный свет. Врата храма были открыты, и им удалось заглянуть внутрь. Там простирался зал – огромный и совершенно пустой. Ни колонн, ни статуй, ни каких-либо других украшений. Никаких деталей, которые могли бы даже намекнуть на то, для каких целей служило это здание и каким божествам в нем поклонялись. Там, куда падал свет, виднелось возвышение, словно там было вмуровано в глинобитный пол нечто очень массивное. Возвышение мерцало травянисто-зелеными отблесками, его опоясывало кольцо из черного обсидиана и золота, не утратившего своего солнечного блеска за столетия. Что это было? Алтарь или какой-то монолит, служивший объектом почитания?

Оскар уже собрался переступить порог храма, когда до него донесся знакомый голос:

– Здравствуй, мой мальчик!..

Юноша застыл как вкопанный. Голос звучал очень близко. А уж если быть точным – прямо у него в голове.

– Как хорошо, что ты пришел сюда! Я уже почти потерял надежду увидеть тебя снова.

У него перехватило дух. После блужданий в саванне Оскару удалось убедить себя, что все это чистый бред, связанный с перенапряжением и жарой, но теперь сомнений не оставалось: чужой голос действительно существовал.

Элиза мгновенно почувствовала неладное. Она подошла к нему и обняла за плечи.

– С тобой все в порядке?

– Я… я не знаю. Немного голова кружится.

Женщина помогла ему спуститься на несколько ступеней вниз по лестнице.

– Ты, должно быть, немного перегрелся. Присядем?

– Спасибо, нет, – пробормотал мальчик. – Все хорошо. Мне бы глотнуть воды…

Элиза протянула ему флягу. Оскар отпил и вернул ее женщине.

– Уже лучше, – успокоил он Элизу. – Какое-то короткое помрачение. Мне почудилось, что я слышу чужой голос.

– Голос? – Элиза нахмурилась.

– Хоть это и звучит глупо, но могу поклясться, что со мной только что кто-то говорил. Нет, не думаю, что мне показалось, потому что голос звучал совершенно отчетливо.

Элиза оглянулась.

– Ты прав, – шепнула она. – Я тоже кое-что слышала.

– В самом деле?

Женщина кивнула.

– Только это был не голос, а, скорее, мелодия. Я постоянно слышу этот напев с тех пор, как мы угодили в песчаную бурю.

Оскару стало не по себе. Если Элиза тоже что-то слышит, значит, дело вовсе не в его расстроенном воображении.

– Но что это такое?

– Не знаю. Знаю только одно: мы должны быть предельно осторожными. Здесь что-то не так. Я ощущаю постороннее присутствие. Мне не известно, человек это или животное, но настроено оно к нам далеко не дружественно.

– Кажется, я знаю, что это такое, – голос Гумбольдта донесся словно издалека. Ученый стоял у врат храма, пристально разглядывая странный камень. – «Стеклянное проклятие», которое также известно как «Небесный Огонь», или «Глаз Медузы». – На губах у него заиграла таинственная улыбка. – Камень из глубин космоса!

– Тот самый метеорит, который упоминает Беллхайм! – догадался Оскар.

Гумбольдт кивнул.

– О нем сложены десятки легенд. Я и не предполагал, что он существует на самом деле. А еще меньше я ожидал, что мы на него наткнемся. Только когда я ознакомился с записями Беллхайма, у меня появились некоторые догадки и подозрения. Но мне не хотелось слишком обнадеживать вас, поэтому я до поры до времени помалкивал.

– Что же это за легенды?

– Примерно десять тысяч лет назад Северная Африка была зеленой и плодородной. Там, где сегодня находится самая большая пустыня Земли, Сахара, простирались обширные озера, устремлялись к морю полноводные реки, а среди густых трав бродили громадные стада антилоп, жираф, слонов, которые сопровождали львы, гепарды и гиены. Но однажды небо разверзлось, и с него что-то упало на землю – примерно там, где сегодня располагается Алжир. С тех пор все изменилось. Дожди иссякли, озера и реки высохли, земля потрескалась от засухи. Первыми погибли животные, за ними последовали люди. Выжить удалось только самым сильным, воинственным и жизнеспособным племенам. Вся Северная Африка превратилась в горячее песчаное море. – Гумбольдт сделал глоток воды и продолжал: – Теллем были выходцами из Сахары, ее коренными жителями. Каким-то образом они установили, что причина грандиозной засухи, растянувшейся на целые столетия, заключается в необычном камне, упавшем с неба. Теллем отыскали его, выкопали из песка и увезли как можно дальше от их родины, в надежде, что уж теперь-то Сахара возродится. Камень был поднят высоко в горы, чтобы он больше не смог никому навредить, но Сахара так и осталась пустыней. Зато сами теллем заплатили за свой отважный поступок страшную цену: камень изменил их природу. Он высосал из них жизнь и превратил в безвольных рабов. В марионеток, способных по желанию менять обличье. Они стали так называемыми «стеклянными людьми», – при этих словах ученый многозначительно взглянул на Оскара. – Теперь-то вы понимаете, что после происшествия с Беллхаймом я не смог бы успокоиться, не докопавшись до сути случившегося.

– Значит, именно эта штуковина изменила Беллхайма? – Оскар с отвращением покосился на зеленый монолит внутри храма, который будто бы стал причиной возникновения грандиозной пустыни. Это, конечно, нелегко представить, но ведь потусторонний голос и загадочную мелодию он слышал наяву. – Думаю, нам стоит вести себя поаккуратнее и семь раз подумать, прежде чем что-либо предпринять по отношению к ней.

– Согласен, – Гумбольдт окинул своих верных спутников твердым взглядом. – Никто из вас ни в коем случае не должен входить в это здание. Это касается и тебя, Вилма. Никаких попыток проникнуть туда. Даже если все эти истории лишь на полпроцента правдивы, этот камень крайне опасен.

Вынув из кармана записную книжку Беллхайма, ученый раскрыл ее.

– Я провел немало часов, пытаясь собрать воедино части этой мозаики. Многое мне до сих пор не ясно, но в одном я уверен: Беллхайм здесь побывал. Он входил в храм и вышел из него другим человеком. Его личность, его мысли, даже его почерк полностью изменились. От того открытого и сердечного парня, с которым мы учились в университете, ничего не осталось. Даже его записи стали отрывочными, а мысли спутанными. Если сравнить заметки, сделанные до и после посещения храма, в глаза бросается масса различий. Он позабыл грамматику, начал неверно употреблять самые распространенные слова. Такое впечатление, что он вел дневник лишь для того, чтобы никто не заподозрил, что в оболочке его тела поселилось какое-то совершенно иное существо.

Последние слова потрясли Оскара. Он вспомнил о своей руке, пострадавшей в столкновении с Рихардом Беллхаймом.

– Как же нам теперь быть? – спросил он, едва сдерживаясь, чтобы окончательно не запаниковать.

– Прежде всего – осторожность и еще раз осторожность, – Гумбольдт сбросил с плеча сумку, снял с пояса шпагу и положил рядом с собой. – Штука, которая способна превратить благодатный край в пустыню, способна и на многое другое. – Он открыл сумку, извлек оттуда несколько небольших металлических контейнеров с герметичными крышками, шпатель и пинцет. Все это он разложил на расстеленном носовом платке.

Оскар не понимал, зачем отец это делает. Ему хотелось одного – поскорее убраться отсюда. И храм, и весь этот заброшенный город, построенный неведомым народом, действовали на него очень странно. Элиза и Шарлотта тоже нервничали.

Сохранять спокойствие удавалось только Гумбольдту. Прихватив свою трость, он поднялся.

– Ждите меня здесь.

С этими словами он переступил порог храма. Возможно, это был всего лишь обман зрения, но Оскару почудилось, что зеленый монолит слегка запульсировал. Свет под сводами храма стал как будто ярче.

Гумбольдт сделал еще шаг и остановился. Теперь он находился в полутора метрах от порога. Запрокинув голову, ученый прислушался.

– Что там? – крикнула Шарлотта. – Ты что-нибудь слышишь?

– Не уверен. Как будто обрывок какой-то мелодии. Или перезвон бокалов.

Элиза быстро взглянула на Оскара. Юноша молча кивнул.

– Выходи оттуда, и поскорее! – встревожилась Шарлотта. – С камнем что-то происходит.

– Не только с камнем. С храмом в целом, – ответил Гумбольдт. – Я его слышу. Он говорит со мной.

В этот миг по полу сооружения пробежала дрожь. Ученый опустил глаза. Место, на котором он стоял, теперь напоминало воду, на которой ветер поднял рябь. Гумбольдт отступил на шаг, но за это время его ноги успели погрузиться в зеленоватый песок по лодыжки. Оскар схватил его за рубашку, рванул к себе и вытащил из опасной зоны.

Когда ученый снова оказался на солнце, все трое с ужасом уставились на его сапоги. Грубая кожа была усыпана крохотными кристалликами, которые издавали тихий звон и при этом суетливо перемещались. Словно Гумбольдт наступил на муравейник, полный светло-зеленых муравьев. Некоторые песчинки уже начали вгрызаться в кожу. Заметив это, ученый молниеносно сдернул обувь и отшвырнул как можно дальше в сторону.

Все завороженно уставились на сапоги. Их кожа странно побледнела, как бы выцвела, но с ними как будто ничего больше не происходило, и через несколько минут путешественники решились подойти поближе.

Гумбольдт взял палку, поддел один сапог и поднял его к свету. На нем повсюду виднелись сотни крохотных отверстий – толстая воловья кожа превратилась буквально в решето. Но и от звенящих песчинок не осталось ни следа.

Оскар отступил. Ему казалось, что земля под ним колеблется. Куда бы он ни взглянул, ему мерещились живые кристаллики. Сердце бешено стучало, горло сдавило.

– Прочь… Надо бежать отсюда, – пробормотал он.

– Успокойся, мой мальчик. Эти кристаллы просто исчезают.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Можешь убедиться сам. Никаких следов ползучих песчинок. И на сапогах их тоже больше нет. Похоже на то, что они не выносят солнечного света. Или способны существовать только на определенном расстоянии от зеленого монолита. Мы обязаны понять, что это такое.

Оскар глубоко вздохнул и спросил:

– Это предмет или живое существо?

– Пока не знаю, – Гумбольдт осмотрел сапоги, убедился, что все кристаллы действительно исчезли, и снова их натянул. Даже изрешеченные, как сито, они вполне еще могли послужить. Он сделал несколько шагов, притопнул и скомандовал:

– Оскар, бери контейнеры и следуй за мной.

– Что ты задумал? Ты же не собираешься туда вернуться?

– В том-то и дело. Это необходимо. Я должен взять пробы для более тщательного изучения, и без твоей помощи мне не обойтись. И не паникуй – тебе не понадобится входить в храм.

Оскар замешкался. Ему понадобилось время, чтобы справиться со страхом, но разочаровать отца он не мог. Сейчас слишком многое зависело от Гумбольдта и от него самого. А что, если удастся найти противоядие от действия изумрудно-зеленой штуковины, дремлющей в храме?

Прихватив один из контейнеров, юноша зашагал за ученым. У врат храма Гумбольдт обнажил шпагу и погрузил кончик клинка в песок за порогом. Песчинки моментально зашевелились и зазвенели. Несколько зеленых кристалликов прилипли к металлу и принялись сверлить его. Гумбольдт вытащил шпагу из песка и поднес поближе к глазам.

– Отлично, – наконец проговорил он. – Они ничего не могут поделать с металлом. Так я и думал. Оскар, подай сюда контейнер!

Юноша отвинтил крышку и протянул сосуд отцу. Ученый вытащил нож и сбросил зеленые песчинки с кончика шпаги в контейнер. Оскар мгновенно накрыл его крышкой и туго завинтил. Из контейнера сразу же послышались царапанье и странный шелест.

Гумбольдт проверил, плотно ли завинчена крышка, и кивнул:

– Можем возвращаться.

Уже на обратном пути он добавил, потирая ладони:

– А теперь мы проведем пару-тройку несложных экспериментов с этими кристаллами!

34

Когда Оскар открыл глаза, стояло позднее утро. Он лежал в своей кровати, ветерок из окна слегка шевелил москитную сетку над ним. Квадрат солнечного света на полу касался ножки стула, а значит уже как минимум десять.

Он выскочил из постели и торопливо оделся. Вчера он едва добрался до своей комнаты, с трудом переставляя одеревеневшие ноги, рухнул в постель и, даже не раздеваясь, провалился в сон без сновидений.

А сейчас, даже толком не умывшись, он выскочил из хижины и отправился на поиски отца. В саду, как обычно, собралась для молитвы миссионерская братия, но, несмотря на то, что руки монахов были благоговейно сложены, а головы опущены, Оскару почудилось, что двое-трое из них проводили его подозрительными взглядами.

Он замедлил шаги, но вскоре уже мчался на всех парах – любопытство гнало его вперед. Главное сейчас – выяснить, какой результат дали эксперименты Гумбольдта с зелеными кристалликами.

Занавески в окнах домика, в котором разместился ученый, все еще были задернуты. Это показалось Оскару несколько необычным. Обычно отцу достаточно нескольких часов сна. Приблизившись к двери, юноша постучал.

Ответа не было.

Он постучал еще раз и позвал отца.

Монахи-миссионеры по-прежнему следили за ним. Солнце жгло затылок, но между лопатками выступил холодный пот. Оскар постучал еще раз – ни звука.

Он уже собрался уйти, голос Шарлотты негромко спросил из-за двери:

– Кто там?

– Это я, Оскар. Открой!

Дверь слегка приоткрылась, и показалось лицо девушки. Она бросила быстрый взгляд на монахов, схватила юношу за рукав и втащила в дом. Едва он переступил порог, девушка захлопнула дверь и щелкнула задвижкой.

– Что происходит? – ошарашенно спросил Оскар. – И что это за манера из всего делать тайну? Почему вы заперлись? Я уже подумал было…

– Тс-с-с! – Шарлотта приложила палец к губам, кивнув на Гумбольдта. Ученый в задумчивости стоял перед ярко освещенным столом, на котором были разложены инструменты. На нем были защитные очки и какая-то старая одежда вроде рабочего халата.

– Он проработал всю ночь без отдыха… – прошептала Шарлотта, подводя Оскара к столу. Элиза, сидевшая на скамье в углу, кивнула ему. – Мы решили, что это кто-то из миссионеров, поэтому и не открывали, – пояснила девушка.

– Но почему?

– Нельзя, чтобы они знали о том, что здесь происходит. Помнишь, как прощаясь с нами позавчера вечером, глава миссии настоятельно советовал нам ни в коем случае не подниматься на плато?

– Что-то припоминаю.

– Он ясно дал понять, что хоть сам и не верит во всякие россказни, но его братию такой поступок может настроить против нас.

– Действительно, – подтвердил Оскар. – Теперь и я вспомнил… Думаешь, они что-то пронюхали?

– Похоже на то. По крайней мере, ведут они себя очень странно. Поэтому понадобились занавески и запертая дверь.

Оскар вытянул шею.

– Вы что-нибудь выяснили? – его взгляд упал на стальную крышку контейнера, в которой продолжала приплясывать и перемещаться щепотка зеленых кристалликов.

– Гумбольдт предполагает, что это что-то вроде растений, – сказала Шарлотта. – Абсолютно неизвестных науке. Такой формы жизни просто нет на Земле.

– Откуда же они взялись?

– Возможно, из глубин Вселенной.

– И как вы пришли к такому выводу?

– Взгляни сам! – Гумбольдт снял защитные очки и указал на ведро из оцинкованной жести, стоящее в темном углу. Оскар его уже заметил краем глаза, но не обратил особого внимания. Теперь он с любопытством приблизился к этой емкости. На дне что-то поблескивало.

– Что это такое?

– Я посадил их прошлой ночью, и смотри, как быстро они развились, – не без гордости заметил исследователь.

Оскар приблизился. Содержимое ведра выглядело довольно зловеще. Со дна тянулись вверх тонкие ростки, похожие на иглы, изготовленные из зеленого стекла. Пока он их разглядывал, одна из игл с треском расщепилась вдоль, и из нее появился новый побег, длиннее и толще первого. Обе половинки первого побега исчезли в почве на дне ведра. Не прошло и нескольких минут, как на этом месте появилась пара новых ростков. Воздух наполнился звоном и пением. Эти стебельки выглядели настолько хрупкими, что, казалось, могли переломиться от малейшего ветерка. Но Оскар понимал, что это ощущение обманчиво, и они вполне способны постоять за себя.

– Значит, это в самом деле растения?

Ученый кивнул.

– Да, но не обычные а, так сказать, стеклянные. В основе их строения лежит не углерод, как у всех земных существ, а кремний. А кремний преобладает не только в составе минералов, образующих песок, но и в стекле.

– Как же тебе удалось так быстро их вырастить? – не без отвращения поинтересовался Оскар.

– С помощью воды. Нескольких капель оказалось вполне достаточно.

– И все? Только вода?

Гумбольдт снова кивнул.

– Я выяснил, что этой форме жизни для развития требуется всего три вещи: вода, кремний, которого полным-полно в здешнем песке, и тепло. Прямой солнечный свет не дает им развиваться, зато в тени или в полумраке они растут прямо на глазах.

– И это всего несколько капель? А что могло бы случиться, если бы кристаллики угодили в какой-нибудь источник или водоем?

– Боюсь даже подумать об этом. Последствия были бы просто ужасными. Но взгляни сюда – ведь самого удивительного ты еще не видел. Мы убедились, что эти создания способны принимать облик других живых существ. Они проникают внутрь их организма и заменяют обычные клетки кремниевыми. Первый опыт с домашней мухой оказался, мягко говоря, не слишком удачным, но он натолкнул меня на некоторые размышления.

– С какой еще мухой?

– Их здесь хватает, – проговорила Шарлотта, – и одна умудрилась усесться прямо на край контейнера с кристалликами. Внезапно одна зеленая песчинка подобралась к ней и молниеносно проникла в брюшко насекомого. Муха даже не попыталась улететь – просто сидела и сучила лапками.

– И что дальше? – Оскар с опаской покосился на свое предплечье.

– Через несколько секунд она вздрогнула, подскочила и упала на стол. Мы уже решили, что насекомое погибло, но тут муха снова зашевелилась. Зажужжала и полетела туда. – Шарлотта указала на окно. Подойдя вплотную, Оскар увидел отверстие в стекле, словно прожженное каким-то едким химическим соединением. – И вообрази: она принялась пожирать стекло и при этом росла и становилась все более прозрачной. Кошмарное зрелище!

– И что вы с ней сделали?

Гумбольдт смущенно откашлялся.

– Я прихлопнула ее, – ответила Шарлотта. – Настоящий ученый так бы не поступил, я знаю, но видел бы ты ее! Сущее чудовище! – Девушка вздрогнула.

– Маленькая неудача, – заметил Гумбольдт. – Но в следующий раз мы уже будем знать, как себя вести, и наверняка найдем способ справиться с подобными существами.

– Что вы задумали?

Гумбольдт постучал по коробке, стоявшей рядом с металлическим контейнером. Внутри что-то зашуршало. Ученый надел перчатку и приоткрыл крышку. Внутри находилась обычная рыжая полевая мышь – одна из тех, которые во множестве сновали по территории миссии. Утром, едва солнечные лучи нагревали почву, эти зверьки выбирались из своих нор и резвились в траве.

– Согласен, для начала и муха совсем неплохо, но это всего лишь насекомое, а не животное, и на ее примере нельзя сделать однозначных выводов, – сказал исследователь. – Насекомые слишком далеки от теплокровных животных, в особенности, от млекопитающих. А вот эта зверушка поможет нам найти ответы на многие вопросы. Во всяком случае, я очень на это надеюсь. – Он взял мышь за хвост и извлек из коробки.

Оскар открыл было рот, чтобы спросить, так ли уж это необходимо, но отец уже опустил маленького грызуна в контейнер с зелеными песчинками.

Движение песчинок тут же прекратилось. Кристаллики застыли, словно выжидая. Мышь, принюхиваясь, просеменила по дну контейнера и поднялась на задние лапки. Крохотные коготки заскользили по гладкой стальной стенке, а в следующую секунду мышь оказалась в непосредственной близости от одного из кристалликов. Тот прыгнул, нырнул в ее шерстку и скрылся. Мышь остановилась, словно прислушиваясь к новым ощущениям. И тут на нее набросились все остальные песчинки. Мгновение – и все они бесследно исчезли.

Мышь с недовольным видом отряхнулась, пискнула и вдруг упала на спину. Ее пухлое тельце вытянулось, лапки неподвижно торчали вверх.

Оскар поморщился. Мышей он не особенно любил. В Берлине они были его заклятыми врагами, потому что регулярно уничтожали припасы в его скудной кладовке. Но даже самой хитрой и пронырливой мыши он ни за что не пожелал бы такой участи.

Маленькое тельце грызуна снова вздрогнуло, словно через него пропустили ток. Лапки задергались, усы зашевелились.

Оскар хотел было погладить несчастную жертву, но Гумбольдт резко его одернул:

– На твоем месте я бы не стал этого делать!

Мышь медленно возвращалась к жизни. Она перекатилась на брюшко, встала на лапки и ошеломленно осмотрелась. Все четверо экспериментаторов придвинулись ближе, чтобы следить за малейшими изменениями, которые происходили с животным.

Оно и в самом деле изменилось, но Оскар все еще не мог понять, в чем тут дело. Шерстка сохранила свой рыжевато-бурый цвет, нос и лапки остались розовыми. И тем не менее, это была совершенно другая мышь. Наконец он понял – глаза!

Они стали зелеными. Глубокого изумрудно-зеленого цвета, который в тени казался почти черным.

Он хотел было сказать об этом всем, но тут мышь высоко подпрыгнула и выскочила из контейнера. Приземлившись на все четыре лапки, она молнией промчалась через комнату и юркнула под кровать.

– Ловите ее, скорее! – Гумбольдт схватил жестяную банку и бросился к кровати. – Ни в коем случае нельзя дать ей ускользнуть. Шарлотта, Элиза, заходите с другой стороны и гоните ее ко мне. А ты иди сюда, Оскар!

Вчетвером они силились поймать преобразившуюся мышь, но это оказалось задачей не из простых. Животное вело себя совершенно иначе, чем его обычные сородичи. Вместо того чтобы панически метаться, оно сидело под кроватью и спокойно наблюдало за суматохой, которую устроили вокруг нее люди.

И лишь тогда, когда Гумбольдт забрался под кровать и попытался схватить мышь рукой в перчатке, она отреагировала. При этом действовала она абсолютно хладнокровно. Перепрыгнув через протянутую руку ученого, она пробежала мимо Элизы и устремилась прямиком к Вилме. Птица уставилась на приближающегося грызуна и опасливо попятилась.

Тут намерения мыши стали совершенно ясны.

– Дверь! – вскричал Гумбольдт. – Она хочет прошмыгнуть в щель под дверью. Шарлотта, быстрее!

Но мышь оказалась проворнее. Пока Шарлотта бежала за полотенцем, чтобы заткнуть щель, маленький грызун уже был у цели. На прощание мелькнул только его голый хвостик.

– Дьявол! – Гумбольдт на четвереньках подполз к двери, распахнул ее – и ошеломленно застыл.

Перед ним стоял глава миссии. Между его большим и указательным пальцами неподвижно висела та самая мышь. А позади настоятеля толпилась миссионерская братия – мужчины и женщины с каменными от едва сдерживаемого негодования лицами.

35

– Могу я поинтересоваться, чем вы здесь занимаетесь, господа? – Настоятель по-прежнему стоял неподвижно, глядя на ученого сверху вниз.

Гумбольдт смущенно откашлялся и поднялся с четверенек. Затем отряхнул пыль с колен и произнес:

– Прошу меня извинить. Я… я как раз охотился.

– Случайно, не на мышь? – Приор приподнял грызуна. – Может, это она?

Животное висело спокойно, не пытаясь сопротивляться. Оскар видел, как сверкают его крохотные зеленые глазки.

Гумбольдт кивнул.

– Она самая, чертовка. Узнаю ее по черному пятнышку за ухом, – он несколько натянуто рассмеялся. – Какая удача, что вы ее поймали. Могу я получить животное обратно?

– Что вы собираетесь с ним делать?

– Э-э… – Ученый растерялся, явно не ожидая, что от него потребуют объяснений, но все-таки нашелся: – Мы… мы подозреваем, что эта мышь утащила сережку моей племянницы.

– Неужели? – прищурился настоятель. – И вы собираетесь одурачить меня этой неуклюжей ложью?

– Ни в коем случае! – энергично вмешалась Шарлотта. – Это серьги моей матери, и они мне бесконечно дороги.

Настоятель поднес мышь к самому лицу, словно хотел заглянуть ей в глаза. Внезапно он открыл рот, положил туда мышь и проглотил ее.

Затем с наслаждением прикрыл глаза и облизал губы.

Путешественники окаменели от ужаса. Когда глава миссии снова повернулся к ним, в его глазах мерцали зеленоватые огоньки.

– Вы совершили страшную ошибку, не прислушавшись к моим предостережениям, – произнес он изменившимся голосом. – Вам не следовало вмешиваться в дела, которые вас не касаются. Как ни прискорбно, но я больше не в состоянии оказывать вам гостеприимство. – На его лице появилась холодная отрешенная улыбка.

Миссионеры приблизились. Только сейчас Оскар заметил, что глаза у всех до единого отливают зеленью.

Гумбольдт молниеносно захлопнул дверь.

– Скорее! Мы должны бежать. Окно в ванной комнате…

– Но… что будет с монахами-миссионерами?

– Забудь о них. Они больше не люди.

– Не люди? – Шарлотта недоумевала. – Кто же они тогда?

– Кремниевые существа, такие же, как Рихард Беллхайм и эта несчастная мышь.

– Что? Как это может быть? Они же так радушно приняли нас и оказали всяческую помощь!

– Чтобы при случае превратить нас в подобие себя, – Гумбольдту едва удавалось удерживать дверь, на которую снаружи сыпались тяжелые удары. – Может, их инфицировал сам Беллхайм, а может, это произошло гораздо раньше, теперь это уже неважно. Нам нужно убираться и поживее! – Дверь снова затряслась. – Довольно разговоров – они идут на приступ!

Шарлотта и Элиза, прихватив рюкзаки и Вилму, устремились в ванную. Но Оскар все еще не мог сдвинуться с места.

– Что ты медлишь, мой мальчик? Беги к своему мулу, садись в седло и гони его по направлению к горам. Только так мы сможем избавиться от погони.

– Без воды, без крошки еды? Это же безумие!

– Выбора у нас нет. Хватай свой рюкзак – и вперед. Я не могу целую вечность удерживать эту чертову дверь… – От нового удара извне задвижка затрещала, а верхняя филенка двери покрылась трещинами.

Оскар схватил рюкзак и бросился к ванной. Женщины уже выбрались через узкое оконце и нетерпеливо ждали.

– Давай рюкзак! – крикнула Шарлотта. – Где Гумбольдт?

– Сейчас появится. Бегите к конюшне и седлайте мулов. Встретимся там.

– А ты?

– Я дождусь отца.

Шарлотта и Элиза побежали, стараясь держаться в тени домов. Оскар осторожно выглянул из-за угла дома. Перед входной дверью уже собралась внушительная толпа – человек двадцать монахов, которые пытались общими усилиями взломать дверь. Видимо, бегство женщин пока еще было незамеченным. Оставалось только молиться, чтобы так продолжалось как можно дольше.

Конюшни располагались метрах в ста, сразу за зданием церкви.

– Это я во всем виновата, – сокрушалась на ходу Элиза. – Я до того обрадовалась, что нас так хорошо здесь приняли, что совершенно потеряла бдительность…

Шарлотта хорошо понимала, что имеет в виду Элиза. С ней произошло то же самое. Чересчур щедрое гостеприимство настоятеля, странная безучастность остальных членов миссии, – только теперь она понимала, что все было тревожными знаками. Лишь бы не было слишком поздно!

Пригнув голову пониже, чтобы скрыть лицо, она понеслась дальше и вдруг застыла, как вкопанная, заметив небольшое отверстие в стекле окна на тыльной стороне миссионерской школы. Раньше она не обратила бы на него внимания, но в минуту опасности ее чувства невероятно обострились.

– Что случилось? – оглянулась Элиза.

– Смотри! – Шарлотта подобралась ближе к окну.

В стекле зияла дыра с оплавленными краями. Точно такие же отверстия она видела в стеклах шкафов в доме Рихарда Беллхайма. Шарлотта осторожно провела по окну пальцем.

– Они питаются кремнием… – прошептала она. – Если и были нужны какие-то доказательства, то они перед нами! Гумбольдт прав. Вся миссия заражена.

Еще одна перебежка, и обе добрались до конюшен.

Двери были распахнуты, изнутри доносилась какая-то возня. Элиза приложила палец к губам и подкралась поближе. Широкоплечий конюх грел воду в жестяном ведре.

– Что же теперь делать? – прошептала Шарлотта.

Элиза долго присматривалась и, наконец, кое-что заметила. Она указала на стоявшую в углу деревянную лопату и выразительно взмахнула рукой.

– Ты хочешь оглушить его?

– Иначе ничего не получится.

– Только будь поосторожнее, – попросила Шарлотта.

Элиза прикусила губу и нырнула в темноту конюшни. Конюх находился метрах в пяти от нее. Стоя спиной к ней, он наливал воду в поилки и подкладывал в кормушки охапки свежего сена.

Элиза схватила лопату. Еще пару метров… Еще шаг…

Женщина замахнулась – и в то же мгновение конюх оглянулся. Его зеленые глаза вперились в лицо Элизы, и она слегка замешкалась. Момент был упущен.

Рот мужчины распахнулся. Оттуда выскочила длинная стеклянная змея и обвилась вокруг рукоятки лопаты. Мгновенный рывок – и Элиза лишилась своего орудия. Шарлотта с ужасом наблюдала, как этот человек, вернее, как это существо приближается к ее подруге. И когда ей стало казаться, что не остается никакой надежды, внезапно закричала Вилма. Лингафон многократно усилил звук. Он оказался настолько пронзительным, что Шарлотте пришлось зажать уши руками.

Реакция конюха была совершенно неожиданной. Он вздрогнул, задергался и рухнул на землю, как мешок с мукой. По его телу пробежала длинная судорога.

Элиза не стала мешкать. Она перешагнула через тело мужчины и распахнула ворота в противоположном конце конюшни.

– Шарлотта, быстрее! Бери под уздцы пару мулов и выводи их из стойл! Не забудь седла!

Через несколько минут сытые и отдохнувшие мулы уже стояли за конюшней в ожидании седоков. Шарлотта бросила последний взгляд на лежащего на земле конюха. Приступ судорог у него уже прошел, но он даже не попытался остановить женщин. Его грудь высоко вздымалась, широко распахнутые глаза незряче смотрели в потолок.

Из-за угла показались Оскар и Гумбольдт. Заметив мужчину, ученый крикнул:

– Скорее! Нам удалось слегка оторваться от них, но неизвестно, на сколько. По седлам – и вперед!

36

Только когда они удалились почти на километр от миссии, Шарлотта впервые решилась оглянуться, и ее наихудшие опасения подтвердились. Обнаружив их побег, монахи-миссионеры бросились в погоню, и теперь расстояние между беглецами и преследователями составляло около пятисот метров.

Шарлотта пришпорила мула. Животное неслось, не разбирая дороги и спотыкаясь о камни и корни. Колючки кустарника рвали ее одежду и царапали в кровь руки и ноги. По пути стали все чаще попадаться огромные глыбы песчаника, которые приходилось объезжать.

Все четверо с максимально возможной скоростью продвигались на север, держась русла высохшей в незапамятные времена реки. Воздух был наполнен жужжанием насекомых. Вскоре беглецы оказались в совершенно незнакомой местности, но столовые горы становились все ближе. Нещадно палило солнце, и Шарлотте временами казалось, что ее поместили под гигантское увеличительное стекло. Пот ручьями тек по ее лицу, заливая глаза. Вдали висело облачко пыли, которую поднимала погоня.

– Непостижимо, как они умудряются выдерживать такой темп, – крикнула девушка. – Ведь жара и жажда должны быть для них и их мулов такой же проблемой, как и для нас.

– У них и мулов-то нет, – заметил Гумбольдт. – Монахи преследуют нас на своих двоих. Но не забывай, что они не люди, не такие, как мы. Больше всего эти существа похожи на автоматы, которые неуклонно движутся к цели, пока не достигнут ее. И сейчас удача явно на их стороне.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Смотри – это старое русло поднимается все выше в горы. Еще несколько сотен метров, и нам придется бросить мулов и карабкаться по скалам. А это дает нашим врагам огромное преимущество.

Предположение исследователя подтвердилось, когда они обогнули высокий, похожий на шпиль, утес. Тропа обрывалась в сотне метров впереди, а дальше высилась крутая скалистая стена. У подножия скал лежала полоса песка, принесенного потоками воды.

Гумбольдт стиснул зубы и выругался.

– Этого я и опасался! – воскликнул он. – Дьявольщина!

– Но ведь должна существовать тропа, ведущая наверх, – Оскар сбил шляпу на затылок. – Ведь там, как ты считаешь, живут догоны. Должны же они как-то подниматься и спускаться!

Гумбольдт покачал головой.

– Скалы слишком крутые, и я не вижу ничего похожего на тропу или ступени. – На его лице появилось выражение отчаянной решимости: – Но все-таки давайте продвигаться вперед. Может, в конце ущелья мы что-нибудь обнаружим.

С этими словами он направил своего мула к сухому руслу.

Последний отрезок пути оказался особенно трудным. Дно ущелья было завалено крупными камнями, поэтому пришлось спешиться и вести животных в поводу. Скалы обступали их так тесно, что неба почти не было видно.

Одолевая метр за метром, беглецы через четверть часа достигли конца долины. Теперь горы окружали их с трех сторон. Настоящая западня.

– Конечная станция, – мрачно пошутил Гумбольдт.

– А вот и наши преследователи, – Элиза указала назад.

Из-за глыб песчаника показались монахи-миссионеры. Они продвигались неспешно, но уверенно и без малейших признаков усталости. Не говорили между собой, не смеялись, – просто шли, преодолевая расселины, карабкаясь на скалы и обходя заросли колючек. Лица их выглядели бледными и сосредоточенными, а глаза мерцали зеленым огнем. Во главе отряда двигался настоятель, опираясь на посох, и его тощая фигура в просторной черной сутане напоминала огородное пугало, но далеко не столь безобидное.

Гумбольдт обнажил шпагу – единственное оружие, которое у них имелось.

– Да поможет нам Бог! Без боя мы не сдадимся!

Шарлотта с ужасом следила за тем, как монахи подступают все ближе и ближе к ним. В бесчувственном молчании этих бывших людей сквозило что-то зловещее. Они не проявляли ни эмоций, ни признаков утомления. Несмотря на жару, на их лицах нельзя было заметить ни капли пота. Машины, сделанные из песка и стекла, которые ничто не может остановить.

Вот они уже у последнего подъема. Еще немного, и…

Шарлотта подняла камень поувесистее, и в то же мгновение рядом с беглецами, разворачиваясь на лету, упала веревочная лестница, сплетенная из растительных волокон. Гумбольдт быстро взглянул наверх – лестница достигала двадцати метров в длину, но того, кто сбросил ее с нависавшего над площадкой в скалах выступа, не было видно.

– Наверх! – крикнул он. – Живо! Женщины вперед!

Элиза среагировала моментально. Ухватившись за нижнюю перекладину, она начала ловко карабкаться вверх. За ней последовали Шарлотта и Оскар. Гумбольдт вернул клинок в ножны и начал подъем, когда монахи-миссионеры сообразили, что добыча ускользает. Удвоив усилия, они понеслись по каменным осыпям, глухо рыча, словно одержимые. Одному или двум удалось-таки схватиться за конец веревочной лестницы и проползти по ней несколько метров, когда Гумбольдт, не колеблясь, одним ударом шпаги перерубил веревки ниже той ступени, на которой стоял сам.

Не издав ни единого звука, эти существа вместе с обрывком лестницы рухнули на камни и остались лежать неподвижно. Уцелевшие задрали головы и провожали взглядами беглецов. В их глазах пылало зеленое пламя.

Шарлотта едва дышала.

– Ужас, – наконец проговорила она. – Еще мгновение, и они бы схватили нас.

Оскар дернул ее за рукав и указал вперед. Там, где заканчивался выступ скалы и высился новый скальный обрыв, стояла темнокожая девочка-подросток. Ее темная кожа блестела на солнце, в волосах позвякивали металлические пластинки. На девочке была длинная пестрая юбка, на ногах – кожаные сандалии, а в руках – палка. Через ее плечо была переброшена сумка, сплетенная из тонких кожаных ремешков, оттуда выглядывала довольно безобразная собачонка. Слева от нее находилась еще одна веревочная лестница, исчезавшая между выступами скал где-то высоко над их головами.

– Это та самая, из мертвого города, – прошептал Оскар.

37

Девочка не произнесла ни слова – только с опаской смотрела на четверку незнакомцев. Ученый присел на корточки и протянул руку.

– Как тебя зовут, малышка?

Она немного помедлила, а потом назвалась:

– Йатиме Бунгера.

– Йатиме? Красивое имя. А меня зовут Гумбольдт. Карл Фридрих фон Гумбольдт. – ‘Умбольт?

– Совершенно верно. А это мои спутники: Элиза, Шарлотта и Оскар. Да, чуть не забыл Вилму, – он потянулся к рюкзаку Шарлотты.

Оттуда вынырнул длинный клюв, а потом и растрепанная головка с глазами-пуговками. Йатиме удивленно подняла брови. Она осторожно приблизилась и легонько погладила киви по голове. Вилма серьезно осмотрела девочку, потом из лингафона раздался ее воркующий голос:

– Йатиме…

От изумления девочка раскрыла рот. Потом зажала рот рукой и хрипло рассмеялась.

– Сиги со канага! Сиги со канага! – воскликнула она. Слова были странными, но звучали мелодично. – Ама, дудугону…

Гумбольдт указал на песика:

– Это твоя собака?

Девочка посмотрела на приятеля и кивнула.

– Джабо.

– Джабо? – Гумбольдт подмигнул Оскару. – Видишь? Иногда можно обойтись и без лингафона. Тебя зовут Джабо, дружок? Какой же ты худенький! – Он хотел было погладить песика, но блеснувшие острые зубы и злобное рычание остановили его. Гумбольдт отдернул руку. – Похоже, он не любит нежностей.

– Это и я понял, – ухмыльнулся Оскар. – А теперь попробуй переубедить его на латыни.

Гумбольдт покосился на сына и снова обратился к девочке. Хлопнув себя по груди, он слегка поклонился:

– Йатиме, я сердечно признателен тебе. Ты выручила нас из большой беды. Но не могла бы ты теперь проводить нас к своим родителям? Я бы с удовольствием с ними познакомился.

Девочка уставилась на него с недоумением. И только когда Гумбольдт указал наверх, на ее лице мелькнуло понимание. Ухватившись за ступеньки второй лестницы, она начала подниматься наверх, а путешественники последовали за ней. Оскар должен был подниматься последним и не смог удержаться, чтобы не бросить последний взгляд на преследователей.

Монахи-миссионеры все еще находились там же, где и несколько минут назад. Их лица абсолютно ничего не выражали. Оскар помахал им рукой и послал шутливый воздушный поцелуй. Внезапно настоятель оживился. Обращаясь к своим спутникам, он указал сначала на Оскара, затем на его руку, после чего на его губах заиграла ледяная улыбка.

Оскар вздрогнул и отвернулся, уже жалея о своей нелепой шутке.

Путь наверх оказался нелегким. Туда можно было забраться только по веревочным лестницам, свисавшим с острых уступов. Но вскоре начали попадаться первые признаки жизни – крохотные хижины, лепившиеся к скалам, как ласточкины гнезда. Так же, как дома в Запретном городе, они были построены из глины и дерева, но выглядели куда веселее. Вместо дверей вход в каждую хижину закрывал пестрый ковер, дворики были украшены керамическими сосудами и вырезанными из твердого дерева изваяниями догонских божеств. Все это свидетельствовало о высоком уровне развития ремесел. То и дело в крохотных оконцах мелькали любопытные лица, которые поспешно исчезали, едва кто-нибудь из путешественников поворачивался в ту сторону. Сдержанный шепот сопровождал их шествие.

Вскоре они добрались до лестницы, показавшейся им бесконечной. Ее верхний конец терялся где-то высоко вверху. Одежда путников прилипла к телу, волосы на головах были мокрыми от пота. Оскар снял шляпу и встряхнул волосами. С северо-востока как раз задул приятный свежий ветерок.

Наконец перед ними открылась панорама города догонов. Десятки глинобитных строений карабкались на скалы и лепились к ближним склонам. У некоторых из них были плоские глиняные кровли, но большинство были покрыты сухой просяной соломой и напоминали забавные шапочки с кисточками. В тени деревьев прятались крошечные поля, на которых догоны выращивали просо и овощи. Мальчишки с длинными палками пасли коз и кур. На порогах домов тут и там можно было видеть женщин за работой, по тесным переулкам с криками и смехом носились малыши.

Вскоре чужестранцев заметили. Раздались крики, и новость с быстротой молнии облетела весь город. Женщины и дети мгновенно исчезли.

В центре поселения их поджидали несколько рослых вооруженных мужчин. Возглавлял эту группу высохший сгорбленный старик с жидкой седой бородой. На нем был коричневый балахон и остроконечная шапка. В руке он держал посох из черного дерева. По правую руку от него стоял широкоплечий мужчина с могучими мышцами. На его плече лежало сразу два копья, а пояс был увешан разнокалиберными ножами. Заметив Йатиме, он на мгновение застыл, затем что-то крикнул девочке и взмахнул рукой, давая понять, чтобы она подошла поближе. Йатиме направилась к мужчинам. Возник короткий, но ожесточенный спор, в течение которого девочка только и делала, что качала головой. Когда мужчина попытался схватить ее за руку, она отпрыгнула в сторону.

– Похоже, что наша Йатиме – дочь этого воина, – прошептала Шарлотта.

Оскар машинально потер предплечье:

– Кажется, он чего-то требует от нее.

– Но она явно не соглашается.

– Смелая девочка, – заметил Оскар, тем не менее сомневаясь, что та выйдет из спора победительницей.

Мужчина все больше сердился. В конце концов он размахнулся, чтобы отвесить малышке оплеуху, но тут вмешался старик:

– Брима! – отрывисто проговорил он.

Мускулистый мужчина помедлил, но все-таки опустил руку. Девочка застыла, низко опустив голову и сжав кулаки. Казалось, она с трудом сдерживает слезы.

Старик положил руку ей на плечо и повернулся к чужеземцам. Затем он молча подошел к каждому из них и, наконец, остановился перед Гумбольдтом. Старый догон был почти на голову ниже ученого, но в каждом его движении сквозило чувство собственного достоинства. По-видимому, он пользовался здесь непререкаемым авторитетом.

Первым делом он жестами дал понять Гумбольдту, что хочет, чтобы тот открыл рот и высунул язык. Ученый подчинился, слегка недоумевая. Осмотрев Гумбольдта, старик удовлетворенно кивнул и направился к Элизе. Затем пришел черед Оскара и Шарлотты. После этого осмотра старейшина обменялся с Йатиме несколькими словами. Голос его звучал сухо, словно шелест листвы. Йатиме кратко поведала о том, что произошло на равнине и в ущелье. Жесты ее были чрезвычайно выразительны: она то указывала в землю, то изображала действия беглецов, то имитировала движения монахов-миссионеров. Внимательно выслушав рассказ, старейшина повернулся и жестом предложил путешественникам следовать за ним.

– Похоже, первый барьер мы благополучно преодолели, – прошептал Гумбольдт. – Посмотрим, что нас ждет дальше.

– Не очень-то они радуются нашему появлению, – скептически заметил Оскар.

– Еще бы! – усмехнулся Гумбольдт. – Надо полагать, что до сих пор они имели дело с такими, как наш гостеприимный настоятель…

– А что это за процедура с языками? – поинтересовалась Шарлотта. – Мы словно у врача побывали. Они боятся, что мы принесем с собой какую-то заразную болезнь?

– Эти люди относятся к чужеземцам с большим и вполне обоснованным недоверием, – ответил Гумбольдт. – К тому же, они нас боятся.

– Боятся? – поразился Оскар. – Почему? Что в нас такого страшного?

– Здесь дело совсем в другом, – вмешалась Элиза. – У меня возникло странное чувство, что они нас ждали. И что наше появление отбрасывает какую-то сумрачную тень.

Как это понимать? Оскар оглянулся на Йатиме. Девочка, опустив плечи, плелась следом за ними. Песик пытался ее утешить, но, похоже, у него ничего не выходило. В глазах малышки блестели слезы.

Вскоре они достигли круглой площади в центре города догонов. Площадь была обсажена по периметру раскидистыми и невероятно старыми деревьями, а посреди нее располагалось нечто вроде помещения для собраний, покрытого соломенной кровлей. Стен не было, только фундамент и вымощенный песчаником пол, а сама кровля опиралась на дюжину великолепных резных колонн из черного дерева.

Там, в тени, восседали несколько темнокожих старцев. Когда чужеземцы приблизились к ним, старцы прервали беседу и воззрились на них. Их изборожденные морщинами лица выражали смесь любопытства и недоверия.

– Совет старейшин, – обронил Гумбольдт. – По-видимому, нам предстоит убедить их, что мы не представляем для догонов ни малейшей угрозы. Если у нас получится, можете считать, что этот день мы благополучно пережили.

38

Вся деревня собралась поглядеть на чужеземцев. Мужчины, женщины и дети тесным кольцом обступили тогуну, – так называлось помещение для собраний, – и напряженно ожидали решения старейшин. Никто не произносил ни слова. Над площадью висела тишина, лишь где-то плакал младенец.

Гумбольдт и Шарлотта минут двадцать лихорадочно провозились с портативным лингафоном Вилмы. У них не было никаких инструментов, кроме перочинного ножа. Не слишком благоприятные условия, чтобы перенастроить тонкий и чувствительный аппарат. По лбу ученого градом катился пот.

Лингафон, которым они обычно пользовались во время экспедиций, остался на борту «Пачакутека» и сейчас валялся где-нибудь в пустыне. Все, чем они располагали, – маленький переводчик Вилмы, и весьма сомнительно, что с его помощью им удастся договориться с догонами.

Вилма, между прочим, обиделась на то, что у нее отобрали устройство, позволявшее ей «говорить». Она сердито затопала лапами и спряталась в рюкзаке, явно намереваясь провести там весь остаток дня.

Шарлотта не удержалась от улыбки.

– Наша капризная птичка так привыкла к переводчику, что не желает с ним расставаться, – заметила она.

– Не обращай внимания – это ненадолго, – сказала Элиза. – Как только проголодается, снова выйдет.

Ученый очистил рулон магнитной пленки и заново вставил его в аппарат. Теперь придется все начинать с нуля. Язык догонов не похож ни на один из известных языков. Чтобы произнести некоторые особо сложные догонские слова, язык приходится чуть ли не узлом завязывать.

Как обычно, Гумбольдт начал с того, что зафиксировал соответствующие понятия для чисел, цветов и оттенков цвета. Затем последовали такие понятия, как «огонь» и «вода», «свет» и «тьма», «да» и «нет». Он предпринимал все новые и новые попытки, сравнивал и фиксировал, одновременно регулируя точный механизм. Лишь через четверть часа он наконец-то вздохнул с облегчением. Догоны, которые поначалу следили за его манипуляциями с острым любопытством, к этому времени начали выказывать нетерпение.

– Более-менее, – сказал Гумбольдт. – Лучше в таких условиях не выйдет.

– А если не заработает? – встревожилась Шарлотта.

Гумбольдт защелкнул крышку прибора и, не отвечая племяннице, включил его.

Раздалось легкое гудение, вспыхнула красная лампочка. Ученый наклонился и произнес в аппарат:

– Меня зовут Карл Фридрих фон Гумбольдт. Рад с вами познакомиться!

Устройство обработало его слова и выдало перевод. То, что прозвучало в результате, особого доверия не внушало. Какая-то тарабарщина.

Догоны удивленно переглянулись и наперебой заговорили, обращаясь к старейшинам.

– Не похоже, чтобы у нас получилось, – сказала Шарлотта. – Может, ты что-то упустил?

– Не торопись, – ответил ученый. – Давай сначала подождем, что они на это ответят.

Догоны продолжали говорить, перебивая друг друга. Слишком много слов, чтобы лингафон мог справиться с ними. Наконец старейшина, очевидно, считавшийся главным в совете, поднял руку и велел всем замолчать. Потом откашлялся, наклонил голову к аппарату и произнес:

– Я… Меня зовут Убире.

Шарлотта удивленно вскинула брови. Голос из аппарата звучал ясно и отчетливо. У Гумбольдта гора с плеч свалилась. Широко улыбаясь, он поклонился и отчетливо произнес:

– Здравствуйте!

Старик ответил с улыбкой:

– Иве по!

«Приветствую тебя!» – донеслось из раструба лингафона.

Члены совета прислушивались, разинув рты. Жители поселения взволнованно шептались.

Старик довольно долго думал, а потом спросил:

– Как твои дела?

– Спасибо, хорошо.

– А у твоей жены?

– Тоже. Правда, Элиза?

Элиза кивнула.

– А у второй жены?

Гумбольдт иронически кашлянул и покосился на Шарлотту:

– Тоже. Мы пришли сюда для того, чтобы…

– А у твоего сына? – Убире указал на Оскара.

– У него все просто отлично. У нас у всех полный порядок в делах. По крайней мере, я на это надеюсь. Я хотел сказать…

– А у твоей матери?

– У моей матери? Она… – Гумбольдт на секунду задумался, потом покачал головой. – Думаю, что там, где она сейчас, ей хорошо.

– А у твоего отца?

– Тоже.

– А у остальных жен твоего отца?

– Благодарю вас за заботу, – в голосе исследователя послышалось легкое раздражение.

Убире кивнул с удовлетворенным видом. Он сложил руки и склонил голову, жестом показывая, что теперь должен говорить чужеземец.

Ученый оглянулся в поисках поддержки.

– Что мне сказать старейшине?

Элиза поднялась и что-то шепнула ему на ухо. Гумбольдт удивился.

– Думаешь, стоит?

– А ты попробуй!

– Ладно. Все равно хуже не будет.

Он тут же обратился к старику:

– Приветствую вас!

– Спасибо.

– Как ваши дела?

– Сэва (Очень хорошо).

– А у вашей матушки?

– Сэва.

– А у вашего отца?

– Сэва.

Похоже, старик был доволен. Он прикрыл глаза и слегка кивал при каждом ответе.

Шарлотта начала догадываться. Эта странная и совершенно бессодержательная беседа была частью ритуала, который имел какое-то особое значение для догонов. При этом не важно, соответствуют ли ответы действительности. Главное, чтобы все условности были соблюдены.

– А у вашей семьи?

– Сэва.

Гумбольдт сложил ладони перед грудью:

– Большое спасибо.

Убире открыл глаза и просиял.

– Благодарю тебя. Ты приветствовал меня, как догон. Теперь я могу тебе доверять. Мы можем говорить как люди одной крови. – Он снова сложил руки перед грудью: – Добро пожаловать в наш город!

– Сэва!

Убире повернул голову, словно пытаясь кого-то отыскать взглядом:

– Йатиме!

Из толпы вынырнула девочка. Рядом с ней, как всегда, вертелся пес.

– Я хочу задать тебе вопрос. Подойди ко мне.

Темнокожая малышка подошла, опустив голову.

– Ты видела, как за этими людьми гнались?

Йатиме кивнула.

– Кто?

Девочка произнесла слово, которое лингафон не смог перевести. Но старик хорошо знал, о ком идет речь. С озабоченным видом он повернулся к путешественникам:

– Вы побывали у христиан?

Гумбольдт кивнул.

– Мы останавливались у них. Они помогли нам после того, как с нами случилась беда.

– Но почему они преследовали вас?

Гумбольдт помолчал.

– Это сложно объяснить.

– Они ваши друзья?

– Миссионеры? Нет. Они нас приютили, но потом…

Старик внимательно следил за лицом ученого.

– Что случилось потом?

Гумбольдт перевел взгляд на Оскара:

– Может быть, ты попытаешься объяснить?

Оскар склонился к лингафону, подыскивая нужные слова.

– Потом они начали вести себя очень странно, – начал он. – Когда они думали, что мы их не видим, они совершали бессмысленные поступки.

– Какие именно? – в глазах старика вспыхнул загадочный огонек.

– Например, останавливались и смотрели в небо, хотя там ничего не было видно. Или неправильно держали книги. А некоторые поднимали руки к небу и заводили странные песни, не похожие на обычные церковные песнопения. Звучали они скорее как жалобы. Все это мелочи, если смотреть на каждую в отдельности, но если собрать все вместе, выходит что-то очень и очень странное. Но самое странное – их глаза. Они у всех миссионеров зеленые.

При упоминании цвета глаз монахов-миссионеров, многие догонские женщины испуганно вскрикнули, а некоторые спрятали лица в ладонях. Убире мгновенно стал серьезным и печальным.

– Значит, это произошло, – веско проговорил он.

– Что? Что произошло? – спросил Гумбольдт.

– То, о чем предупреждали наши предки. Древние звездочеты оказались правы. Зло все-таки спустилось к нам.

Шарлотта взглянула на спутников. Те растерянно молчали. Кажется, никто не понял, что означают эти слова. Ясно было только одно: ничего хорошего они не сулили.

39

Старик знаком велел догонам, толпившимся на площади, разойтись. Как только площадь начала пустеть, он обратился к путешественникам:

– Войдите в тогуну!

Кровля сооружения оказалась довольно низкой, и Оскару пришлось пригнуть голову, чтобы не ушибить макушку. Теперь, кроме членов совета и чужестранцев здесь никого не осталось. Убире прошествовал по каменным плитам и поднялся на возвышение.

– Наш народ очень древний, – начал он свою речь. – Давным-давно мы пришли сюда из страны, лежащей на юге. Почти пять веков нам пришлось скрываться от врагов, пока мы, наконец, не обрели покой. Горы стали нам надежной защитой. В ту пору люди теллем были нашими соседями, – старейшина указал на плато по другую сторону ущелья. – Их тоже можно считать чужаками, так как пришли они из пустынных мест на севере. Старейшины теллем были мудрыми звездочетами, они постоянно занимались изучением и толкованием движения небесных светил. Между нами установились самые сердечные отношения, но однажды мы заметили, что с теллем происходит что-то неладное. Мы испугались, сильно испугались. Наши разведчики сообщили, что в городе теллем хранится нечто, не принадлежащее к этому миру. Какой-то магический предмет, похожий на большой камень…

Убире спустился с возвышения, молча вышел из тогуны и ступил на дорогу, ведущую на высокий холм. Вымощенная каменными дисками, она показалась путешественникам очень крутой.

– Теллем не очень понравилось то, что мы прослышали о таинственном камне. Они боялись. По их словам, именно он когда-то превратил их плодородную и цветущую землю на севере в жестокую пустыню. Поэтому они взяли камень с собой, чтобы спрятать его здесь, наверху, и соорудили для него усыпальницу, где он должен был покоиться вечно, защищенный от солнца и дождя и недоступный для людей. Теллем дали ему имя: Стеклянное проклятие… – Старейшина остановился, чтобы перевести дух. – Догоны, жившие в те времена, не понимали, почему теллем всегда говорят о своем камне, как о живом существе, но со временем разгадали и эту тайну. Камень обладал способностью подчинять себе людей и животных. И всякий, кто касался его поверхности, сам превращался в бездушный камень. Нет, не в каменную статую, – человек внешне оставался таким, как и прежде, но внутри у него воцарялись холод и пустота. Эта таинственная сила, как гласит наше предание, была предназначена для того, чтобы завоевать все до единого миры. И это ей удалось в случае с нашим соседом – красной планетой…

– Вы говорите о Марсе?

– Мы называем его Ару – Красный вождь. Когда-то и он был цветущим и полноводным, пока на него не обрушилось Стеклянное проклятие.

– Но как камень мог попасть оттуда на Землю? Ведь ему пришлось бы преодолеть огромное расстояние в космическом пространстве?

– Звездочеты теллем говорили нашим старейшинам, что в незапамятные времена он прибыл из невероятно отдаленных областей Вселенной. Зеленый камень откололся от маленькой планеты, вращающейся вокруг маленькой звезды, которая соседствует с другой звездой – огромной и невероятно яркой. Они называются Сиги-Толо и По-Толо. Планета совершает полный оборот вокруг своей звезды за пятьдесят лет.

– Сириус А и Сириус В, – задумчиво пробормотал Гумбольдт. – Значит, вот он откуда. Довольно длинный путь для камня…

– Но ведь это не просто зеленый камень, – покачал седой головой Убире. – Это живое существо, способное преодолевать огромные расстояния силой своей могучей воли. И как только оно попадает туда, где есть подходящие для него условия, из него появляется растение, которое, в свою очередь, дает многочисленные семена. Умножаясь, они пожирают воду и камень, и способны в короткое время уничтожить целый мир. Поэтому так важно держать его взаперти, лишив пищи и воды.

Гумбольдт кивнул.

– Теперь понятно, почему теллем переместили этот камень сюда. Опасность, что кто-нибудь, кроме них, наткнется на него, была слишком велика.

Убире кивнул.

– Но потом теллем начали меняться: бессмысленно бродили по окрестностям, не узнавали других людей, по ночам выли на луну. То есть, вели себя так, как описал твой сын. И глаза у них стали того же цвета, что и камень. Затем они начали нападать на наших людей. Тогда наш вождь собрал лучших воинов и отправился в Запретный город. Разгорелась ожесточенная битва. О том, что там происходило, предание умалчивает, но теперь мы кое-что знаем о том, какими стали теллем, соприкоснувшись с зеленым камнем и перестав быть обычными людьми. Думаю, они сражались с помощью своих стеклянных зубов и щупалец, но как бы там ни было, в тот день погибла половина мужчин нашего народа.

Тем временем они добрались до вершины холма. Широкие ступени, высеченные в песчанике, вели к могучему гранатовому дереву, крона которого отбрасывала на землю густую тень. Рядом стояла простая хижина, рядом с которой из расщелины бил источник. На краю маленького водоема лежал деревянный черпак, а вокруг располагались простые каменные скамьи. Убире пригласил путешественников присесть.

– Это место – священное для догонов, – сказал он. – Здесь встречаются Леве, Ама и Номо – боги земли, неба и воды. Именно здесь наш вождь получил весть.

– Какую весть?

– О том, как одолеть стеклянных людей. Узнав, в чем они наиболее уязвимы, он собрал уцелевших воинов и повел их за собой. Этот день вошел в историю нашего народа как День Сиги. Когда вождь вернулся, стеклянные люди были истреблены все до единого, и догоны спаслись. С тех пор раз в пятьдесят лет, когда Сиги-Толо завершает свой оборот вокруг По-Толо, мы вспоминаем победу над теллем и чудесное спасение нашего народа.

Гумбольдт подался вперед:

– Что же позволило одолеть стеклянных людей? Что за весть получил ваш вождь на этом холме?

Убире сокрушенно покачал головой.

– Никто не знает. До нас дошло лишь несколько песен, смысла которых мы не понимаем. И вы тоже их услышите… – На лице старейшины мелькнула лукавая улыбка. – Ты ведь хочешь спросить, зачем я рассказываю тебе это?

– Совершенно верно, – Гумбольдт удивленно вскинул глаза. – Тем более, что мне известно как вы, догоны, оберегаете свои тайные знания. Знаю я и о том, что чужеземцам строго запрещено посещать ваш город.

– Так и было до этого дня.

– Почему?

– Ваше появление все изменило. Оглянись! Что ты видишь?

Гумбольдт осмотрелся. С вершины холма открывался ошеломляющий вид. На горизонте собирались грозовые тучи.

– Я вижу необозримую саванну, в которой, словно острова, возвышаются горы. Я вижу древний народ, живущий в страхе. В страхе, который, не позволяет этому народу открыто общаться и обмениваться знаниями с другими людьми. Я вижу тех, кто прячет свое знание от мира и не замечает, что сами они постепенно становятся заложниками этого знания. То же самое однажды случилось с теллем.

– Ты мудрый человек. Среди нашего народа ты стал бы великим жрецом. Но сейчас ты ошибаешься, – улыбнулся Убире. – Мы, догоны, не заложники и не пленники. Мы последние из тех, кто останется в живых. Посмотри вокруг еще раз. Наша гора – словно корабль среди бесконечного моря. И когда-нибудь она станет единственным убежищем человечества, – старейшина сложил руки на груди и выпрямился. – Наши предки предрекли, что наступит день, когда сила, которую теллем принесли из Великой пустыни, уничтожит мир. И только догоны на своем скалистом корабле переживут катастрофу и вернут человечеству надежду на будущее. Боюсь, этот час настал.

Гумбольдт пожал плечами.

– Чрезвычайно туманное предсказание. У многих народов существуют подобные мифы. Взять хотя бы историю праведника Ноя. Получив известие о том, что Господь задумал покончить с греховным миром с помощью Всемирного потопа, Ной построил ковчег и укрылся в нем вместе с женой, сыновьями и их женами, прихватив вдобавок по паре всех видов животных. Человечество, погрязшее в грехах, было уничтожено, а потомки Ноя заселили Землю заново.

– Вот как? – Убире пристально взглянул в глаза ученого. – Оказывается, и тебе известна эта история. Разница только в том, что нашему миру грозит не вода, а мертвая пустыня. Где бы ни находился зеленый камень, он все обращает в песок. Земля становится бесплодной и голой. Поэтому мы здесь и поэтому не пускаем к себе чужестранцев. – Старик зачерпнул горсть песка и задумчиво проследил за тем, как он струится между его тонкими, как ветви кустарника, пальцами. – Ты уже знаком с Йатиме?

– Ты имеешь в виду девочку с собакой?

– Да. У Йатиме редкий дар. Она прорицательница и часто узнает о событиях до того, как они произойдут. Так же, как и ты, – он проницательно взглянул на Элизу и сразу же отвел глаза. – Меня обманула ее молодость. Я полагал, что ее дар – всего лишь игра воображения или хвастовство, присущее многим в юности. Большая ошибка! Когда же я понял, о чем она пыталась нас предупредить, было слишком поздно. – Он вздохнул. – Наверно, то, что случилось, неизбежно должно было случиться.

– Я не понимаю. Вы говорите загадками, почтенный Убире.

– Мы нашли в предгорьях огромное животное. Далеко отсюда. Оно наткнулось на гору и осталось висеть на скалах, тяжело раненное. Красно-черное чудовище с извивающимися на боках змеями.

Гумбольдт вскинул голову:

– «Пачакутек»?

– Это его имя?

Гумбольдт кивнул.

– Это не животное, а воздушное судно. Корабль, который плавает не по воде, а по воздуху. На его бортах изображения змей. – Глаза ученого счастливо заблестели: – Вы слышали, друзья? «Пачакутек» нашелся!

Убире, однако, не разделял его радости.

– Корабль? Возможно, наш звездочет ошибся, пытаясь постигнуть суть этого существа. Но во всем остальном он прав. Вы – предвестники конца света, а ваше прибытие предвещает наступление темной эпохи.

– Темная эпоха, конец света… Что это значит, по-вашему?

Старейшина печально улыбнулся.

– Сегодня, как и ровно пятьдесят лет назад, По-Толо завершил свой оборот вокруг Сиги-Толо. Завтра начнется праздник Сиги, самый важный для догонов. Повсюду на вершинах столовых гор вспыхнут огни, извещающие о начале торжеств. Они будут непрерывно гореть в течение пяти лет – периода, символизирующего цикл смерти и возрождения. Но есть и другой цикл, гораздо более длительный и важный. Он равен шестистам пятидесяти годам, и сегодня он также завершается. Согласно давнему пророчеству, начало следующего большого цикла ознаменуется прибытием по воздуху четверых посланников на летающем животном.

– Четыре всадника апокалипсиса… – прошептала Шарлотта.

– Но эти четверо, – продолжал Убире, – всего лишь предвестие. Следом за ними придут вооруженные непобедимым оружием люди – армия зла. Они захватят зеленый камень и унесут его с собой. Если это произойдет, осуществится и пророчество. Лишь через тысячелетие тьмы и хаоса мир очистится и возродится заново. За эти десять веков человечество подвергнется самому трудному испытанию за всю свою историю.

На вершине холма повисло молчание. Слова старейшины, словно каменная плита, опустились на плечи путешественников.

Первым нарушил тишину Гумбольдт:

– Остается надеяться, что это пророчество окажется ложным, как случается сплошь и рядом. Но, честно говоря, я уже начинаю жалеть, что мы отправились в путь на «Пачакутеке». – Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла безрадостной. – Думаю, в следующий раз мы воспользуемся железной дорогой…