Стеклянные книги пожирателей снов

Глава девятая ПРОВОКАТОРЫ

Свенсон, будучи врачом, знал, что болевые ощущения довольно быстро забываются, но страх ожидания боли западает в память надолго. Он мучительно подтягивался по канату к металлической гондоле, темная земля внизу описывала немыслимые круги, ледяной ветер студил его лицо и пальцы, и лишь тонкая грань отделяла его от безумия. Он пытался думать о чем-нибудь ином, кроме жуткой бездны под его дрыгающимися ногами, но ему это не удавалось. Он тратил столько сил, что дыхания на крик у него не оставалось, но при каждом мучительном движении стонал от ужаса. Всю свою жизнь он старался держаться подальше от высоты; даже поднимаясь по трапу на корабль, он заставлял себя смотреть только вперед, а ноги и руки — двигаться, боясь, что его желудок не выдержит. Преодолевая себя, он усмехнулся — резкий, хрипловатый звук, — трап казался ему теперь игрушкой. Единственным его утешением, хотя и крайне слабым, было то, что шум ветра и чернота неба скрывали его от тех, кто мог выглянуть из иллюминатора гондолы, хотя он и не был уверен, что остался незамеченным. Глаза доктора были крепко закрыты.

Он преодолел приблизительно половину длины каната и чувствовал, что мышцы его рук будто залиты расплавленным свинцом. Сил у него оставалось, только чтобы удержаться на месте. Он на короткое мгновение открыл глаза и тут же закрыл их, вскрикнув от ужаса при виде раскачивающейся наверху гондолы. Там, где прежде он видел лицо у иллюминатора, теперь было только черное стекло. Неужели это и в самом деле была Элоиза? Прежде он был уверен в этом, но теперь… теперь он едва ли помнил свое собственное имя. Он заставил себя продолжить подъем; каждый раз, когда он разжимал пальцы одной руки, чтобы перехватить трос, сердце его обмирало, но он карабкался все выше и выше. Лицо его перекосило от напряжения.

Еще два метра. Мысли смешались. Может быть, остановиться? Может быть, отпустить канат? Может быть, его страх высоты был вызван бессознательным желанием броситься в пропасть? Разве не поэтому держался он подальше от балконов и окон? А теперь прыгнуть было бы так просто. Плоская равнина внизу примет его в свои равнодушные объятия не хуже любого моря… Ах, сколько раз эта мысль посещала его после смерти Корины! Сколько раз он коченел, стоя у фальшборта корабля, подавляя в себе желание броситься вниз!

Еще два метра; он скрежетал зубами и дергал ногами, поднимаясь по тросу одной только силой воли и злостью. Вот причина, по которой он должен был продолжать жить: его ненависть к этим людям, к их высокомерию, к их непомерным аппетитам. Он думал о тех, кто расположился в гондоле над ним, — ледяной холод не докучает им, они наверняка завернуты в меха, их успокаивает ровное гудение винтов. Еще немного. Мышцы его рук стали дряблыми, как мокрая веревка. Он еще раз перехватил канат пальцами, еще раз дернул ногами… еще раз… еще. Он заставлял себя не думать о падении… Вот — дирижабль. Он никогда ничего подобного не видел! Наверное, наполнен каким-то газом — скорее всего, водородом. Но разве это все? Как он приводится в движение? Он не представлял себе, как может дирижабль поднять гондолу. И даже — паровую машину. Может, у него есть какой-то другой источник движения? Что-то связанное с Лоренцом и синей глиной? Если поразмышлять над этими вопросами отвлеченно, они могли бы показаться занимательными, но теперь он хватался за них с бездумным упорством человека, повторяющего таблицу умножения, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу.

Он снова открыл глаза и посмотрел вверх. До гондолы было ближе, чем думал, — от удлиненной металлической кабины его отделяло метров десять. Верхний конец каната был привязан к стальной раме, укрепленной за гондолой. В корме кабины он не видел окон… но, может быть, там есть дверь? Он закрыл глаза и продолжил движение. Еще метр — и он снова посмотрел вверх. Внезапно доктор Свенсон ужаснулся… карабкаясь с закрытыми глазами, он не думал об этом прежде… а теперь мгновенно застыл на месте. Под кабиной и по обе стороны от нее были расположены задние винты (каждый в поперечнике метра в три), и канат свисал ровно между ними. От ветра и его собственных усилий канат раскачивался туда-сюда, а лопасти вращались так быстро, что сказать, насколько широко пространство между ними, было невозможно. Чем выше он поднимался, тем больше была вероятность, что его качнет от очередного рывка — и он попадет прямо под лопасти. Ему ничего не оставалось — только разжать руки и упасть, и чем дольше он из страха затягивал с этим, тем меньше силы оставалось в его руках. Он подтянулся еще и сильнее зажал трос между колен, чтобы уменьшить раскачивание. Пробираясь вверх, он яснее слышал зловещий звук вращающихся винтов, их неустанное перемалывание воздуха. Он был прямо под ними. Он уже чувствовал запах выхлопа — тот же едкий привкус озона, серы и жженой резины, от которого его чуть не вырвало на чердаке Тарр-Манор. Да, этот летающий аппарат был еще одним порождением чудовищной науки заговорщиков. Слыша рядом с собой невидимые вращающиеся винты, рассекающие воздух, он перехватил трос одной рукой, потом другой, и вот уже все его тело оказалось в пределах досягаемости винтов, этих страшных лопастей, грозящих отсечь его конечности. Лопасти ревели справа и слева, но он почему-то оставался целым. Свенсон подтянулся еще выше, все его тело дрожало от напряжения. Гондола была прямо перед ним — до нее оставалось меньше метра. Если он попытается качнуться на канате, чтобы добраться до гондолы, но не сумеет ухватиться за нее, то попадет прямо под лопасти. Хуже того: если бы он все же рискнул, на гондоле сзади не было ничего, за что можно ухватиться. Он поднял голову. Трос был закреплен на металлической раме с помощью карабина. Он подтянулся еще немного, охая от боли, — он и представить себе не мог, что можно дойти до такого изнеможения. Еще. Он медленно подтянулся и нащупал карабин, а потом чуть выше — клепаную стальную балку. Судорога страха прошла по его телу — он держался за трос только одной рукой, помогая себе коленями. Застонав, он крепче ухватился за балку. Ему нужно было отпустить трос и повиснуть на одной балке. Он должен был попытаться обхватить балку ногами и перебраться по ней над винтами на крышу гондолы. Но трос ему нужно было отпустить. Внезапно (возможно, это было неизбежно) нервы его сдали, и рука, державшая трос, начала соскальзывать. Доктор перебросил ее на металлическую балку. Ноги его отчаянно задергались в воздухе. Он посмотрел вниз и увидел, как канат попал в правый винт, который тут же измолотил его в куски. Издав стон боли, он подтащил колени к груди — иначе и его ногам грозила судьба каната — и, сделав еще одно усилие, обхватил ими металлическую балку. Прямо под ним была смерть. Он медленно пополз по холодной перекладине, мучительно тормозясь у каждой поперечины, чтобы перехватиться. Пальцы у него онемели, чтобы проползти три метра, ему понадобилось десять минут. Наконец он осторожно опустил ноги и почувствовал под ними надежный металл. Из глаз у него текли слезы — может быть, от ветра, этого доктор не знал.

Гондола представляла собой ровный короб из черненой стали, подвешенный в метре от объемистого газового баллона, с помощью металлических балок, прикрепленных в каждом углу к раме гондолы. Поверхность металла была скользкой от холода и влаги туманного неба приморья, но доктор Свенсон был слишком парализован страхом и обессилел, а потому не мог позволить себе приблизиться к краю, чтобы уцепиться за одну из этих угловых балок. Вместо этого он расположился в центре гондолы, обеими руками обхватив ту самую металлическую перекладину под газовым баллоном, по которой пробрался сюда. Зубы его стучали, и он пытался заставить свой парализованный разум осмыслить его нынешнее положение. Гондола имела в поперечнике около четырех метров и около десяти в длину, но, чтобы двигаться по ее поверхности, ему нужно было отпустить железную балку. Он закрыл глаза и сосредоточился на дыхании. Его пробирала дрожь, несмотря на шинель и затраченные только что усилия, а может, именно поэтому — пот, покрывавший его тело и пропитавший его одежду, теперь на холодном ветру леденил его тело. Он открыл глаза при неожиданном рывке и изо всех сил уцепился за балку. Дирижабль поворачивал налево, и Свенсон чувствовал, как неумолимо ослабевает его хватка, по мере того как инерция поворота сносит его в сторону. Его вдруг обуял безумный приступ смеха: он увидел себя, свои отчаянные попытки удержаться на маневрирующем дирижабле. Что это по сравнению с его извечной боязнью корабельных трапов? Он вспомнил, как всего лишь день назад (неужели это было так недавно?) на четвереньках полз по крыше макленбургского представительства! Если бы он только знал тогда! Свенсон ухватился за балку еще крепче и снова хохотнул. По крыше! Он приближался к ответу на загадку: каким образом удалось принцу покинуть крышу? За ним прилетели на дирижабле! При низкой скорости винты работали почти неслышно — они могли легко подлететь к представительству и высадить людей, которые потом вернулись вместе с принцем, а никому и в голову ничего подобного не могло прийти. Теперь получал объяснение и окурок — его выбросила из гондолы графиня ди Лакер-Сфорца, наблюдавшая за происходящим из иллюминатора. Однако он до сих пор не мог понять, почему принца похитили, не поставив об этом в известность других участников заговора (хотя бы тех же Ксонка и Граббе)? Как и смерть Артура Траппинга, это оставалось нераскрытой тайной… Если бы ему удалось докопаться до истины хотя бы в одном из этих случаев, то, может быть, он понял бы все.

Дирижабль завершил вираж. Туман вокруг Свенсона сгустился, и доктор сдвинулся вперед вдоль балки, стараясь не шуметь на крыше гондолы — меньше всего ему хотелось, чтобы кто-нибудь из находящихся внутри узнал, что он здесь. Он снова закрыл глаза и постарался успокоиться, чтобы сердце не рвалось из груди, но дыхание не выравнивалось, и зубы по-прежнему выбивали дробь. Он решил не двигаться, пока не разожмутся от усталости его руки или пока дирижабль не доберется до места назначения — что уж там случится первым.

Когда он открыл глаза, дирижабль закладывал новый вираж, менее крутой, чем прежде, и (сначала он этого не понял, но потом через разрывы в пелене тумана увидел) на более низкой высоте, в сотне метров над землей. Внизу, похоже, было болотистое пространство, поросшее вереском, и нигде ни одного дерева. Неужели они собирались лететь через море? Сквозь мрак он увидел огни, поначалу неяркие и мерцающие, но по мере того, как они становились все четче, он понял, что путешествие приближается к концу, к тому же дирижабль все это время продолжал снижаться.

А сооружение внизу, куда они направлялись, было громадное, но относительно низкое (Свенсону показалось — не выше двух-трех этажей) и создавало впечатление мощи. В плане оно напоминало нижнюю челюсть, огибавшую нечто вроде декоративного сада. По мере спуска он чувствовал, как изменяется характер звука винтов — частота их вращения падала. Теперь он подробнее мог разглядеть то, что находится внизу: большая открытая площадь впереди, уставленная экипажами, вокруг которых суетились похожие на муравьев (а когда дирижабль подлетел поближе — на мышей) фигуры кучеров. Свенсон посмотрел в другую сторону и увидел два раскачивающихся фонаря на крыше, а за фонарями — группу людей, которые явно стояли там, чтобы привязать тросы дирижабля. Они опускались все ниже… тридцать метров. Двадцать… Свенсон вдруг испугался, что его увидят, а потому, преодолевая внутреннее сопротивление, ухватился за ручку люка и распростерся на крыше гондолы. Стальная поверхность была холодна как лед. Другую руку он вытянул для равновесия, ноги тоже раскинул в стороны. Они опускались все ниже. Снизу донеслись крики, потом — хлопок открывающегося окна и ответный крик из гондолы. Они приземлились в Харшморте.

Доктор Свенсон снова закрыл глаза, теперь уже больше из боязни, что его обнаружат, чем от страха перед все еще опасной высотой, а вокруг него раздавались крики и свист опускающейся машины. Из люка никто не появился — судя по всему, швартовые канаты спускались из передней части гондолы. Видимо, как только винты остановятся, канаты снова прикрепят к карабину, с помощью которого он вскарабкался наверх. Он не знал, как все это будет происходить на самом деле, но понимал, что его найдут, — это вопрос времени, а потому попытался обдумать новую ситуацию и имеющиеся у него возможности.

Он был безоружен, физически на гране изнеможения, кроме того, у него была повреждена лодыжка, разбита голова, кожа на ладонях содрана о канат. А на крыше находилась целая банда крепких парней, которые с удовольствием расправились бы с ним, а то бы и просто скинули вниз на площадь. В гондоле тоже сидели враги — Граббе, Аспич, Лоренц, мисс Пул. А в их власти, бог знает в каком состоянии — Элоиза Дуджонг. Внизу раздался еще один хлопок, потом громкий металлический скрежет, завершившийся тяжелым ударом металла о камень. Он подавил желание приподнять голову и посмотреть вниз. Гондола начала легонько раскачиваться, и он услышал голоса — сначала Граббе, потом, после него, — мисс Пул. Кто-то ответил им снизу, потом в разговор вступило слишком много голосов, и он перестал разбирать слова — они спускались из гондолы по какому-то трапу или приставной лестнице.

— Наконец-то. — Это был голос Граббе, обращавшегося к кому-то на крыше. — Ну, все готово?

— Мы восхитительно провели время, — сообщила кому-то мисс Пул, — хотя и не обошлось без приключений…

— Черт побери, — продолжал Граббе. — Я понятия не имею… Лоренц говорит, что сможет, но это для меня новость… да, дважды… вторая — прямо в сердце…

— Эй, осторожнее! Осторожнее! — Это был голос Лоренца. — И лед — нам немедленно нужен целый таз льда… да-да, все вы — держите. Быстро! Времени нет!

Граббе слушал кого-то, но тот говорил слишком тихо, и Свенсон не мог понять, слышал ли он его уже прежде, — может быть, это был Баскомб?

— Да… да… понимаю.

Он представлял себе, как заместитель министра кивает, бормоча:

— А Карфакс? Баакс-Саронес, баронесса Рут? Миссис Крафт? Генри Ксонк? Отлично. А как насчет нашего великого хозяина?

— Да, полковник повредил ногу, — мисс Пул фыркнула от смеха (эта женщина, похоже, во всем видела забавную сторону), — сражаясь против ужасного доктора Свенсона. Но теперь все уже в прошлом. Боюсь, доктор сгорел как спичка!

Мисс Пул (а к ней со своим раскатистым «ха-ха-ха» присоединился полковник Аспич) разразилась смехом, довольная собственным каламбуром. Свенсон был в слишком измученном состоянии и даже не сразу сообразил, что предметом их шутки является он сам, якобы сгоревший в топке.

— Сюда… сюда… так! Кажется, мисс Пул, что перелет не пришелся ей по нраву!

— И тем не менее она недавно казалась такой податливой, полковник… Может быть, даме требуется всего лишь немного вашего любезного внимания.

Они уносили Элоизу — она была жива. Что они с ней сделали? Что имела в виду мисс Пул, говоря «податливой»? Перед его мысленным взором возникла мучительная картина — Элоиза на деревянной лестнице, смятение в ее глазах… Она пришла в Тарр-Манор по какой-то причине, и не важно, что эта причина исчезла из ее памяти. Откуда мог Свенсон знать, что собой представляет эта женщина на самом деле? Потом он вспомнил теплое прикосновение ее губ и совсем запутался, не зная, что ему думать дальше. Страх перед тем, что его обнаружат, заставлял Свенсона лежать тихо. Секунды ползли медленно, а он бормотал себе под нос, моля Бога, чтобы вся эта шайка как можно скорее убралась с крыши.

Наконец голоса смолкли. Но не остались ли на крыше охранники? Доктор Свенсон услышал приглушенный щелчок в лючке под ним, потом почувствовал, как рукоять поворачивается под его пальцами. Наконец она достигла крайнего положения, и он поспешно отодвинулся. Крышка лючка поднялась, а сразу за этим появилось чумазое лицо человека в комбинезоне. Он увидел Свенсона и в удивлении открыл рот. Свенсон со всей силы ударил сапогом ему в лицо и сморщился, услышав хруст костей. Механик тут же свалился вниз, а следом за ним двинулся и доктор Свенсон — он свесил в круглое отверстие обе ноги и, не обращая внимания на прикрученные к стенке ступени, приземлился на стонущего, оглушенного человека, сидевшего на полу. Свенсон попал прямо ему на плечи, и тот с глухим стуком тяжело распластался. Свенсон скатился с тела неподвижной жертвы, ухватившись за ступеньки, чтобы не потерять равновесия. Из кармана человека в комбинезоне торчал гаечный ключ. Взвесив его в руке, Свенсон вспомнил ключ, которым он уложил мистера Коутса в Тарр-Манор, и канделябр, которым убил злосчастного Старка. Неужели эта кровавая бойня была необходима? Неужели всего лишь прошлым вечером граф ставил в вину Свенсону отравление того типа (отъявленного, кстати, негодяя) из Бремена? По сравнению с тем, чем занимался теперь доктор, то был просто детский лепет.

Он осторожно обошел гондолу, которая была разделена на отсеки, напоминающие тесные, но имеющие все необходимое каюты. У стен были обитые кожей скамейки и маленькие складные столики, а в углу — нечто вроде винного бара: сквозь подвязанные стеклянные дверцы виднелись закрепленные на своих местах бутылки. Свенсон онемевшими пальцами попытался развязать кожаные тесемки на двери. Руки у него еще не отогрелись и кровоточили, и такая тонкая работа, как развязывание тесемок, была ему не по силам. Он застонал от нетерпения и гаечным ключом стукнул по стеклянной дверце, убрал осколки. Осторожно достав бутылку коньяка, он своими негнущимися, ставшими похожими на когти пальцами вытащил пробку, сделал большой глоток, кашлянул, с радостью чувствуя, как тепло разливается по его телу, потом сделал еще глоток. Он выдохнул всей грудью, в уголках его глаз появились слезы, и он глотнул еще раз, потом поставил бутылку — ему нужно было согреться и вернуться к жизни, а не напиться до бесчувствия.

На противоположной стене был еще один шкафчик, только более высокий. Свенсон подошел к нему и попытался открыть. Дверцы были заперты. Свенсон поднял ключ и одним ударом расщепил дерево вокруг замка. Открыв дверцы, он увидел пять хорошо смазанных сверкающих карабинов, и пять отливающих металлическим блеском ятаганов, за которыми на крючках висели три револьвера. Свенсон швырнул ключ на кожаное сиденье и снял с крючка револьвер, потом достал коробочку с патронами и откинул барабан, чтобы зарядить оружие. Пальцы его засовывали в гнезда один патрон за другим, а он, подняв голову, прислушивался; засунув в гнездо шестой патрон, он защелкнул барабан на место. Был ли снаружи еще кто-нибудь? Он вытащил из шкафчика ятаган. Это было на удивление зловещее оружие, напоминающее заточенный, как бритва, тесак мясника с сияющей медной гардой, которая закрывала всю его руку. Он понятия не имел, как им пользоваться, но оно имело такой устрашающий вид, что Свенсон был почти уверен — оно может убивать само по себе.

Человек в комбинезоне не шевелился. Свенсон шагнул к нему, потом быстро встал на колено и, засунув револьвер в карман, пощупал его сонную артерию — механик был жив. Доктор снова вздохнул, глядя на явно сломанный нос, немного подвинул раненого так, чтобы тот не захлебнулся собственной кровью, потом вытер руки и вытащил из кармана револьвер. Теперь, удостоверившись, что не утратил свои человеческие качества, он был готов к мести.

Доктор Свенсон прошел через следующие отсеки размером поменьше к двери — еще одному люку с откидной металлической лестницей, доходящей до поверхности крыши тремя метрами ниже. Другая лестница вела в пилотскую кабину дирижабля. Он убедился, что никто в конце лестницы не ждет его, и снова прислушался. Этот центральный отсек был похож на другие (такие же скамейки и столики), но внезапно его глаз упал на безобидные куски веревки под металлической скобой, вделанной в стену. Свенсон с упавшим сердцем наклонился. Куски веревки были обрезаны с одной стороны и окровавлены… Путы Элоизы, ее руки, ноги, повязка на рту. Тот, кто это сделал с ней, особо не церемонился — затянул так, что до крови протер кожу. Свенсон с дрожью подумал о том, что ей пришлось вынести, и почувствовал, как кровь от бешенства быстрее потекла по его жилам. Разве это не свидетельствовало о ее невиновности? Он вздохнул, потому что на самом деле это свидетельствовало только о жестокости и педантичности заговорщиков. Он видел, как они пожертвовали своими сторонниками в Тарр-Манор, а потому понимал: вряд ли они станут церемониться, завоевывая нового приверженца — и конечно, любой их истинный приверженец должен был покорно пройти любые испытания. Если бы только он знал, что они говорили ей. Как принуждали, как искушали, что спрашивали. Если бы он только знал, что она им ответила.

Он вытащил пистолет из кармана. Глубоко вздохнув (он еще не настолько изменился, чтобы спокойно спуститься по такой лестнице, пытаясь сохранить равновесие с оружием в обеих руках), он вышел через отверстие люка и быстро сполз по трапу. Он окинул взглядом крышу — нет ли там других охранников, но, насколько ему было видно, кроме него, на крыше никого не было. Летательный аппарат был зашвартован двумя тросами, закрепленными на нижней части гондолы, но кроме этого с ним ничего больше не сделали. Свенсон решил, что не стоит ему дальше искушать судьбу, и зашагал в единственном направлении, куда могли пойти его жертвы, — небольшое каменное сооружение ярдах в двадцати от гондолы, дверь которого была открыта и подперта кирпичом.

Доктор Свенсон на ходу посмотрел на свои руки — ятаган в левой, револьвер в правой. Правильно ли он поступил? Стрелок он был никудышный — с малого расстояния еще мог попасть в цель, а как обращаться с ятаганом, он вообще плохо себе представлял. Какое оружие будет наиболее эффективно в его правой руке? Он подумал о тех, с кем ему, возможно, придется сражаться (его соотечественники или драгуны полковника Аспича), — все они вооружены саблями и владеют ими в совершенстве. С ятаганом в левой руке у него нет ни малейшего шанса отразить хотя бы один удар. Но с другой стороны, если ятаган будет в его правой руке, то есть ли у него шанс или, что еще важнее, увеличиваются ли его шансы в стрельбе с левой руки? Нет, не увеличиваются, решил он и не стал ничего менять.

Свенсон приоткрыл дверь и заглянул внутрь — пустая лестница, белые оштукатуренные стены, ступеньки, выложенные плиткой. Он ничего не услышал, опустил дверь и, стараясь подавить страх, подступающий к горлу, отступил назад, быстро пересек крышу, направляясь к дальней ее кромке, выходящей на сад. Эта кромка крыши, как в декоративном замке, была обнесена низкой защитной зубчатой стеной, о которую он мог опереться, чтобы посмотреть вниз. Туман над землей висел все еще довольно густой, но Свенсон все же, словно через вуаль, сумел разглядеть обширный сад с коническими, аккуратно подстриженными елями, верхушки величественных ваз, а потом двигающиеся факелы, пронзающие угрожающую тьму. Факелы, похоже, были в руках у драгун, но очевидно, что не у всех людей внизу в руках были факелы; еще Свенсон услышал крики, но откуда они исходили, определить было трудно. Потом крики стали громче — где-то близко к центру? За этим последовал выстрел и сдавленный крик. Потом один за другим прозвучали еще два выстрела, и Свенсон, увидев, как сходятся к одной точке факелы, попытался разглядеть объект их преследования. Но туман был слишком густым; тем не менее, судя по тому, что факелы находились в движении, можно было предположить, что тот, в кого стреляли, ранен легко или же он не один.

Внезапно доктор Свенсон увидел движение почти прямо под собой — какая-то фигура выбралась из шпалеры кустов на поросшую травой окраину сада, готовясь метнуться по гравиевой дорожке к дому. Туман висел над влажной растительностью и рассеивался там, где она кончалась… Свенсон узнал эту фигуру — Кардинал Чань. Драгуны преследовали Чаня! Свенсон как сумасшедший принялся размахивать руками, но Чань смотрел на какое-то окно — вот ведь идиот! Свенсон хотел было крикнуть, но тут же решил, что от этого не будет никакой пользы, разве что взвод драгун бросится прямо к нему на крышу.

Чань исчез, бросившись назад в тень сада неизвестно куда; через несколько мгновений в том самом месте, где только что был Чань, появились двое драгун. Свенсон с содроганием понял, что, если бы ему удалось привлечь внимание Чаня, тот теперь, скорее всего, был бы мертв. Драгуны подозрительно оглянулись, потом подняли головы, заставив Свенсона нырнуть за зубчатую стену.

Что здесь делал Чань? И как это никто внизу не заметил прибытия летательного аппарата? Свенсон предположил, что объясняется это туманом и темным цветом дирижабля, и поздравил себя с тем, что появился здесь так незаметно… Если бы только ему удалось использовать это к своей выгоде!

Услышав из сада громкий деревянный треск, Свенсон снова посмотрел вниз и, к своему удивлению, сразу же увидел Чаня — в тумане было видно только его туловище (а это означало, что он находится довольно высоко над землей), — который бил ногой по чему-то внутри массивной каменной вазы. Факелы приближались к нему, раздавались крики. Поддавшись внезапному порыву, Свенсон перевесился через зубчатую стенку и изо всех сил швырнул ятаган в окно первого этажа. В тот момент, когда крики преследователей заглушил звон бьющегося стекла, Свенсон уже нырнул обратно. Внизу тут же возникла сумятица, крики стали раздаваться со всех сторон сразу, к ним добавился звук бегущих по гравиевой дорожке ног. По крайней мере, несколько человек отвлеклись на разбитое окно, а это дало Чаню больше времени, чтобы сделать то, что он делал. Прятался в вазе? Свенсон рискнул выглянуть еще раз, но Чаня уже не было видно. Делать ему тут было нечего, а чем больше он оставался на одном месте, тем выше была опасность оказаться в руках врагов. Он бросился назад к двери и начал спускаться в дом. Возможно, частично прилив энергии, который он ощутил, объяснялся выпитым коньяком, но знание того, что (в некотором роде, каким-то образом) он не один, вдохнуло в него надежду.

Лестница через десять ступенек привела его на площадку третьего этажа, где и закончилась, — как он теперь понял, она была предназначена только для выхода на крышу. Свенсон прислушался у двери, осторожно повернул ручку и облегченно вздохнул (только после этого поняв, что затаил дыхание), когда обнаружилось, что она не заперта. Он отметил, насколько эти люди самоуверенны, но при этом, за исключением трех неподатливых, совершенно разных личностей, им удалось подчинить себе всех, с кем они сталкивались. Он снова подумал о Чане — что привело его сюда? И вдруг (испытав новый укол совести) понял: Чань оказался здесь из-за мисс Темпл. Чань ее нашел и проследил ее путь до Харшморта, а теперь пытается скрыться от своих врагов, которые не догадываются о присутствии в доме Свенсона. Пока они гоняются за Кардиналом Чанем (тут Свенсон мог только надеяться на удивительную изворотливость своего товарища), сам он может заняться спасением мисс Темпл.

А как быть с Элоизой? Доктор Свенсон тяжело вздохнул. Он не знал. И все же если он не обманулся в ней (запах ее волос все еще оставался в его памяти), разве может он оставить ее? Была ли у него хоть малейшая надежда добиться своих целей в таком огромном доме? Свенсон остановился и закрыл глаза рукой, пытаясь в изнеможении примирить порывы сердца и разума (потому что спасение этих двух женщин было неизмеримо менее важным делом по сравнению с его главной целью — спасением принца Макленбургского!). Доктор был в отчаянии — у него всего две руки и — по крайней мере в данный момент — он совершенно один!

Свенсон тихо проскользнул с лестницы на открытую площадку. В обе стороны уходили коридоры в разные крылья здания, и перед собой он увидел вершину главной лестницы и мраморный балкон, с которого (если бы он решил посмотреть с него вниз, чего он не стал делать) он мог бы увидеть парадный вход в здание двумя этажами ниже. Оба коридора были пусты. Если бы мисс Темпл или Элоизу заперли в какую-нибудь комнату, чтобы они не смогли убежать, то у дверей наверняка должны стоять охранники. Ему нужно спуститься на этаж ниже.

Что он искал? Он попытался сосредоточиться на том, что ему известно. Какие планы его врагов могли подсказать ему дальнейшие его действия? Насколько он понимал, заговорщики использовали Тарр-Манор, чтобы добывать и обогащать большие количества синей глины, предназначенной либо для создания этого злосчастного стекла, либо чтобы построить и прятать до времени дирижабль, либо для чего-то еще более зловещего… Гениальные прозрения Оскара Файляндта в руках графа д'Орканца? Вторая цель состояла в том, чтобы собрать (запечатлеть в стекле) личную информацию от доверенных людей сильных мира сего. Заговорщики, оснащенные таким знанием, обретали неограниченные возможности. У кого не было скелетов в шкафу? Кто не пошел бы на все, чтобы скрыть их? Это стремление к безграничной власти напомнило Свенсону об убитом герцоге Сталмерском. Третья цель состояла в том, чтобы предъявить улики в относительно узком кругу посвященных и таким образом обеспечить участие в заговоре того или иного могущественного человека. Теперь, когда герцог был мертв, по крайней мере, можно было не сомневаться, что дворцовые интриги Граббе оказались расстроены.

А что это означало для Элоизы, убийцы герцога? Может быть, с ужасом подумал он, ее гипотетическая преданность заговорщикам вообще не имела никакого значения — после того как она продемонстрировала такую храбрость, заговорщики предадут ее Процессу и навсегда сделают своей рабыней. Не успела эта мысль оформиться в его мозгу, как он уже понял — так оно и есть! А если его логика верна (он был абсолютно уверен, что верна), точно такая же судьба ожидает и мисс Темпл.

Доктор осторожно спустился по широкой дубовой лестнице, прижимаясь спиной к стене, выгибая шею, чтобы заранее увидеть опасность. Он добрался до промежуточной площадки между этажами и посмотрел вниз. Никого. Он перебежал к дальней стене и прокрался на следующий этаж, где до него донеслись голоса из главного холла, но, быстро бросив взгляд направо и налево, он убедился, что и на втором этаже охранников нет. Куда делись все те, кто прилетел на дирижабле? Может быть, они сразу же спустились на главный этаж? Как ему пробраться туда?

Он не знал, как это сделать, но пересек площадку, направляясь к последнему пролету, ведущему вниз, — этот пролет был просторнее, чем другие, поскольку был призван произвести первое впечатление на гостя, появляющегося в доме через парадный вход. Свенсон проглотил слюну. Даже с этого места, откуда перспектива была далеко не полной, он видел группу лакеев в черных одеждах и неиссякающий поток гостей. Мгновение спустя он услышал стук сапог и увидел лысоватого человека со свирепым лицом и густыми бакенбардами — тот шел в поле зрения Свенсона во главе нескольких драгун. Лакеи при виде его щелкнули каблуками и вытянулись по стойке «смирно», словно солдаты, но тот не обратил на них ни малейшего внимания. Потом он исчез из вида, и Свенсон горько вздохнул, глядя на этих пятерых или шестерых человек, с которыми ему нужно будет справиться в присутствии сотни зрителей.

Он резко повернул голову, услышав шум за спиной, и вздрогнул, когда ахнули две девушки в черно-белых фартуках и белых шапочках — горничные. Свенсон увидел впитанное с материнским молоком раболепие на их испуганных лицах и, не теряя ни мгновения — чем больше времени у них будет пораскинуть мозгами, тем вероятнее, что они закричат, — воспользовался представившимся случаем.

— Вот вы где! — проворчал он. — Я только что прилетел с министром Граббе — меня направили сюда привести себя в порядок. Мне нужен таз с водой, и еще мне нужно почистить мою шинель. Сделайте, что сможете. Только побыстрее!

Они смотрели широко раскрытыми глазами на револьвер в его руке, который он засунул в карман шинели. Потом он на ходу начал стягивать шинель с плеч, оттесняя двух девушек назад в коридор, откуда они пришли. Он кинул грязную шинель в руки одной из них и коротко кивнул другой.

— Я должен поговорить с лордом Вандаариффом… У меня для него важные сведения… Вы, конечно же, видели принца — принца Карла-Хорста? Да отвечайте же, когда к вам обращаются!

Обе девушки присели в поклоне.

— Да, сэр, — чуть ли не в один голос сказали они; одна из них (она была чуть полнее своей подружки, ее грязноватые каштановые волосы выбились из-под шапочки над ухом) добавила: — Мисс Лидия только что пошла навстречу принцу.

— Отлично, — сказал Свенсон. — Вы по моему акценту понимаете, что я — человек из окружения принца. У меня важные сведения для вашего хозяина, но я не могу появиться перед ним в таком виде.

Девушка с шинелью побежала к открытой двери. Другая испуганно зашептала что-то ей вслед, и первая зашептала ей в ответ, словно спрашивая: а куда еще могут они его отвести? Вторая уступила (все это происходило слишком быстро, и у Свенсона не было основания жаловаться на задержку), и они провели его в умывальню, поражавшую обилием белых кружев; воздух здесь был насыщен чуть ли не удушающей смесью ароматизированных свечей и сушеных цветов, напитанных духами.

Девушки, проникшись важностью ситуации, провели Свенсона к зеркалу, и его передернуло от того, что он там увидел. Одна девушка без особых успехов принялась очищать щеткой шинель, а другая, намочив кусочек материи, стала протирать его лицо, но он понимал полную бесполезность и одного и другого. На лице его была маска грязи, пота и засохшей крови — то ли его собственной, то ли его жертв, этого он не мог сказать. Его светлые волосы, обычно чинно зачесанные назад, растрепались и были заляпаны кровью и грязью. Поначалу он хотел с помощью горничных просто исчезнуть из вида и выведать у них, что удастся, но теперь не мог не попробовать привести себя в порядок. Он отвел в сторону суетливые руки девушек и принялся выбивать пыль из своих брюк и мундира.

— Займитесь моей шинелью — с этим я справлюсь сам.

Он подошел к тазу и сунул в воду голову целиком, дыхание у него перехватило от холода. Он вытащил из воды голову, с которой капала вода, протянул руку, и девушка вложила в нее полотенце, потом принялся яростно вытираться, периодически попадая на свои царапины, отчего полотенце покрылось маленькими красными пятнами. Он отбросил полотенце, выдохнул с удовольствием и пальцами, как мог, зачесал назад волосы. Он увидел, что горничная, занимавшаяся его пальто, смотрит на него в зеркало.

— Ваша мисс Лидия, — обратился он к ней, — куда она пошла с принцем?

— Она пошла с миссис Стерн, сэр.

— Капитан, — поправила ее другая. — Он ведь капитан. Правда, сэр?

— Вы очень наблюдательны, — ответил Свенсон, покровительственно улыбаясь. Он снова посмотрел в таз и облизнул губы. — Прошу прощения…

Свенсон наклонился, взял медный кувшин и поднес его ко рту — пить было неудобно, вода пролилась на его воротник и мундир. Но ему было все равно, так же как было ему все равно, что могут подумать горничные, — его вдруг обуяла жажда. Когда он пил в последний раз — в маленькой гостинице в Тарр-Виллидж? Чуть ли не полжизни назад. Он поставил кувшин и взял другое полотенце, вытереть лицо, потом бросил его и, вытащив из кармана монокль, вставил его в глазницу.

— Что там с шинелью? — спросил он.

— Прошу прощения, капитан, но ваша шинель очень неопрятная, — кротко ответила горничная.

Он выхватил шинель из ее рук.

— Неопрятная? — сказал он. — Она грязная. Но вы, по крайней мере, сделали ее хотя бы похожей на шинель, а это немалое достижение. А вы… — он повернулся к другой горничной, — снова сделали меня похожим на офицера, пусть и не очень внушительного… но это целиком и полностью моя вина. Я благодарю вас обеих.

Свенсон засунул руку в карман брюк и, вытащив две серебряные монетки, каждой девушке дал по одной. Они смотрели на него широко… даже подозрительно широко… раскрытыми глазами. Это были слишком большие деньги — может быть, они считали, что он потребует теперь с них дополнительные услуги, сомнительного свойства? Доктор Свенсон откашлялся, лицо его зарделось, потому что теперь они стыдливо улыбались ему. Он поправил монокль и неловко просунул руки в рукава шинели, его надменный тон сменился застенчивым бормотанием:

— Не покажете ли, в каком направлении мне следует идти, чтобы найти миссис Стерн?

Пальчики горничных указали ему направление, и доктор Свенсон, довольный, пошел к боковой лестнице, о которой он никогда бы и не узнал без них, — вела к ней простая дверь рядом с зеркалом. Свенсон все еще не знал толком, что ему делать, как действовать. Он пошел следом за Карлом-Хорстом и его невестой, но, возможно, этот путь выведет его к мисс Темпл или Элоизе? Заговорщики попытаются скрывать мисс Темпл и ей подобных от глаз гостей (или «последователей», как могла бы самоуверенно назвать их мисс Пул) как можно дольше, поскольку тем, кто увидит ее, будет ясно, что она — пленница под охраной. Поскольку их не было ни на этом, ни на верхнем этажах, по меньшей мере он получал возможность спуститься незаметно. Но что, если он сначала найдет не какую-либо из женщин, а принца — будет ли это концом его поисков? На мгновение он представил, что сумел вместе с идиотом принцем успешно вернуться в Макленбург к полной скучных обязанностей жизни, а его сердце, как всегда, пребывает в своем тумане отчаяния. Но как же с договором, который он заключил на крыше «Бонифация» с Чанем и мисс Темпл? Как ему выбирать между ними? Свенсон оставил двух девушек в коридоре, они смотрели ему вслед, чуть наклонив головы, как пара любопытных кошек. Он подавил в себе желание помахать им рукой на прощанье и зашагал к лестнице.

Эта лестница была значительно уже главной, но декорирована с не меньшим великолепием. Каждую ступеньку украшало множество инкрустированных вставок из дерева различных пород, на стенах висели уменьшенные копии византийских мозаик, изображающих императора Юстиниана и императрицу Феодору со свитой, из Равенны. Свенсон подавил восхищенный свист, представив себе, сколько Роберт Вандаарифф потратил денег на одну только эту стену лестницы, а потом, исходя из этой воображаемой суммы, безуспешно попытался оценить, во что обошлась хозяину переделка тюрьмы Харшморт в Харшморт-хаус. Такая сумма выходила за пределы арифметических способностей доктора.

Внизу лестницы он предполагал увидеть дверь в коридор первого этажа, но ничего подобного там не обнаружилось. Вместо этого он увидел незапертую дверь, на пружине. Неужели где-то рядом кухня? Он на секунду нахмурился, пытаясь сориентироваться в доме. В прошлое свое посещение Харшморта он вместе с принцем воспользовался центральным входом и все время провел в левом крыле (вблизи театрального зала), а потом был в саду, где видел тело Траппинга. Теперь же он находился на неизвестной ему территории. Он приоткрыл дверь и заглянул в щель — что там?

Там оказалась комната с голыми деревянными столами и простым каменным полом. За одним столом он увидел двух мужчин и трех женщин — две из них сидели, а женщина помоложе наливала пиво из кувшина в деревянные кружки, все пятеро были в простых темных рабочих одеждах из шерсти. На столе стояло пустое блюдо и горка пустых мисок — слуги ужинали. Свенсон распрямил плечи и шагнул в комнату, напустив на себя выражение, свойственное майору Блаху, и намеренно усиливая свой немецкий акцент и коверкая слова, чтобы выглядеть надменнее.

— Прошу извинить! Я искать принц Карл-Хорст фон Маасмарк. Он здесь ходить? Или, прошу извинить, здесь я его найти?

Они уставились на него так, будто он говорил по-китайски. И доктор Свенсон опять повел себя так, как повел бы майор Блах, то есть закричал на них:

— Принц! С вашей мисс Вандаарифф — сюда ходить? Кто-нибудь из вас немедленно отвечать!

Бедные слуги сжались на своих стульях, приятное завершение их вечерней трапезы было нарушено этим настойчивым, грубым солдафоном. Трое из них с подобострастной готовностью указали на противоположную дверь, а одна из женщин даже встала, поклонилась с испуганной учтивостью и указала на ту же дверь.

— Сюда, сэр… всего десять минут… прошу прощения…

— Благодарить. Вы очень милы, я вас благодарить… Прошу, возвращайтесь к своим обязанностям! — прервал ее Свенсон и направился к двери, прежде чем кто-либо успел у него спросить, кто он такой и почему человек в такой грязной неаккуратной одежде ищет принца? Он мог только надеяться, что для слуг все требования заговорщиков были не менее непонятны, а их фигуры — столь же высокомерны.

Поверить в это было нетрудно.

Пройдя через дверь, Свенсон повернулся и прикрыл ее. Он оказался в конце просторной, открытой гостиной, вдоль стены которой проходило что-то вроде коридора для слуг с низким нависающим потолком, чтобы по нему можно было двигаться, не мешая находящимся в комнате. Наверху располагался балкон для музыкантов, откуда до Свенсона доносились нежные звуки арфы. В другом конце коридора, метрах в трех, была видна еще одна открывающаяся дверь, а сам проход вел в комнату. Он встал за небольшой выступ в стене, за которым и находилась дверь, и прислушался к громким голосам, звучавшим прямо за ней.

— Они должны выбрать, мистер Баскомб! Я не могу бесконечно приостанавливать Процесс! Как вам известно, сразу же за этим неотложным делом идут преображения графа, инициации в театре и потом масса важных гостей, предназначенных для отбора… И все это требует моего личного участия.

— И как я вам говорил, доктор Лоренц, мне неизвестны их пожелания!

— Выбор-то невелик: либо одно, либо другое! Либо он подвергнется трансмутации немедленно, либо разложение и тлен!

— Да, вы уже ясно разъяснили эти варианты…

— Значит, недостаточно ясно — ведь они так и не приняли решения! — Лоренц начал разглагольствовать со снисходительным педантизмом завзятого ученого. — Вы увидите — на висках, на ногтях, на губах — обесцвечивание… инфильтрация… У меня нет сомнений, что вы почувствуете запах…

— Вы можете бранить меня сколько угодно, доктор, но нам надо дождаться решения министра.

— Я буду бранить вас…

— А я напоминаю вам, что не вам решать судьбу брата королевы!

— Слушайте… Что это был за шум?

Это был еще чей-то голос. Свенсон знал его, но не мог вспомнить, кому он принадлежит.

Еще важнее было то, что голос этот говорил о шуме, который произвел сам Свенсон, войдя через дверь в комнату. Другие прекратили свой спор.

— Какой еще шум? — спросил Лоренц.

— Не знаю. Мне показалось, что я что-то слышал.

— Не арфу? — спросил Баскомб.

— Ну да, эти сладостные аккорды! — раздраженно пробормотал Лоренц. — Что еще нужно трупу, погруженному в ванну со льдом?

— Нет-нет… откуда-то оттуда… — сказал голос, явно поворачиваясь в ту сторону, где чуть ли не на виду стоял Свенсон. Голос принадлежал Флауссу.

Посланник был с ними. Он узнает Свенсона, и тогда всему конец. Может быть, ему лучше вернуться в комнату, где сидят слуги? Но куда потом? Вверх по лестнице?

Размышления его были нарушены новыми звуками — в дальнюю дверь (рядом с уже присутствующими в гостиной) вошла большая группа… звук шагов… а точнее, сапог. Лоренц своим глухим насмешливым голосом обратился к вошедшим:

— Отлично! Вы наконец-то прибыли! Как это любезно с вашей стороны. Вы видите наш груз? Мне понадобятся двое из ваших людей, чтобы принести льда. Говорят, что тут где-то неподалеку есть ледник…

— Капитан, — это был голос Баскомба, оборвавший речь доктора, — не могли бы вы принять меры, чтобы нас никто не беспокоил из прислуги через тот проход?

— Не раньше, чем вы пошлете людей за льдом, — гнул свое Лоренц.

— Да, — сказал Баскомб, — двух человек за льдом, четырех к ванной, одного — чтобы нижайше спросить министра, не будет ли новых указаний, и одного — чтобы проверить коридор. Кажется, это удовлетворит нас всех, а?

Свенсон проскользнул назад к двери и толкнул ее легонько, чтобы не произвести шума. Дверь не поддалась. Она оказалась закрыта изнутри — слуги не хотели, чтобы он еще раз нарушил их трапезу. Он толкнул дверь посильнее — тщетно. Он быстро вытащил пистолет, потому что за звуками металлического скрежета и шаркающих ног его врагов в дальнем конце комнаты различил стук сапог, приближающийся прямо к нему.

Он не успел подготовиться — человек был уже совсем близко и смотрел прямо на него — драгунский капитан в безупречном красном мундире, с медным шлемом, который он прижимал к себе одной рукой, и саблей — в другой. Свенсон встретил его проницательный взгляд и крепче сжал револьвер, но не выстрелил. Мысль убить солдата противоречила всем его жизненным принципам. Кто знает, что говорили этим парням, что приказывали такие фигуры из правительства, как Граббе или Баскомб? Но все же Свенсон вспомнил, как без колебаний действовал в таких случаях Чань, и поднял револьвер.

Драгун обвел его взглядом — отметил его форму, звание, неприглядный вид. Не говоря ни слова, он повернулся в другую сторону, а потом как бы невзначай сделал шаг к Свенсону якобы для того, чтобы проверить дверь за ним. Свенсон вздрогнул, но так и не смог заставить себя нажать спусковой крючок, а капитан, потянувшись мимо Свенсона к двери, чтобы проверить замок, наклонился к доктору. При этом револьвер почти уперся в его грудь, но сабля капитана демонстративно была отведена в сторону.

— Доктор Свенсон? — прошептал он.

Свенсон кивнул.

— Я видел Чаня. Я уведу этих людей в центральную часть дома — пожалуйста, идите в противоположном направлении.

Свенсон кивнул.

— Капитан Смит? — позвал Баскомб.

Смит сделал шаг назад:

— Ничего необычного, сэр.

— Вы с кем-то там говорили?

Смит, возвращаясь назад и выходя из поля зрения Свенсона, неопределенно кивнул в сторону двери.

— Там в соседней комнате слуги. Они никого не видели. Наверно, посланник их и слышал. Теперь дверь заперта.

— Несомненно, — нетерпеливо согласился Лоренц. — Вы позволите?

— Прошу вас за мной, джентльмены, — сказал Смит.

Свенсон услышал, как открываются двери, шаркают ноги по полу, скрипят половицы, — люди поднимают тело герцога, потом плеск воды, переливающейся через борт ванны, топот ног и наконец звук закрывающейся двери. Свенсон подождал немного. Больше в комнате не раздавалось ни звука. Он вздохнул и вышел из-за угла, засовывая револьвер в карман пальто.

Герр Флаусс, самодовольно ухмыляясь, стоял в проеме дальней двери. Свенсон выхватил револьвер. Флаусс фыркнул.

— И что же вы собираетесь делать, доктор, — застрелить меня, чтобы все солдаты в доме знали о вашем присутствии?

Свенсон решительно направился к посланнику, не сводя пистолета с его груди. После всех доставшихся на его долю мучений горько было представить, что причиной его поражения станет этот жалкий и ничтожный человек.

— Я знал, — улыбнулся Флаусс, — что капитан Смит сказал неправду. Я понятия не имею… и мне в самом деле любопытно, какую власть вы можете иметь над драгунским офицером, в особенности в вашем нынешнем абсолютно неприглядном виде?

— Вы — предатель, Флаусс, — ответил Свенсон. — И всегда были предателем.

Он находился в метре от посланника, а до двери оставалось еще несколько шагов. Флаусс снова фыркнул.

— Как я могу быть предателем, если исполняю требования моего принца? Согласен, что я не всегда это понимал, но мне помогли прийти к моему нынешнему уровню ясности… Вы ошибаетесь в том, что касается меня и принца, как вы ошибались и раньше…

— Он сам предатель, — горячо произнес Свенсон, — он предал своего отца, свой народ…

— Мой бедный доктор, вы отстали от времени. В Макленбурге произошли серьезные перемены. — Флаусс облизнул губы, глаза его горели. — Ваш барон умер. Да-да, барон фон Хурн отдал богу душу. И к тому же сам герцог сильно нездоров… Так что ваш замшелый патриотизм устарел. Очень скоро от имени Макленбурга будет говорить принц Карл-Хорст, который займет весьма выгодное положение, чтобы способствовать финансовым вложениям лорда Вандаариффа и его компаньонов.

У Флаусса на лице была простая черная полумаска, и Свенсон мрачно отметил жутковатые шрамы, выглядывающие из-за краев.

— Где майор Блах? — спросил он.

— Наверняка где-то неподалеку… Он будет счастлив узнать, что вы попались. Мы с ним наконец-то смотрим на вещи одинаково! На самом деле все дело в том, чтобы смотреть в корень, видеть невидимое. Если, как вы говорите, принц не очень искушен в вопросах политики, то тем важнее, чтобы те, кто его поддерживает, были в состоянии восполнить этот досадный недостаток своим опытом и умением.

Теперь настала очередь Свенсона издевательски усмехнуться. Он оглянулся. Арфа по-прежнему аккомпанировала его странному разговору с претерпевшим умственные изменения Флауссом. Свенсон снова повернулся к нему.

— Если вы знали, что я здесь, почему ничего не сказали вашим хозяевам — Лоренцу или Баскомбу? — Он шевельнул револьвером. — Зачем давать мне преимущество?

— Никакого преимущества я вам не дал — как я уже сказал: вы не сможете меня застрелить, не приговорив себя. Вы вовсе не глупец и не драчун. Если хотите остаться живым, вы отдадите мне оружие и пойдете вместе со мной к принцу, а там увидите, что мне в моей новой роли можно доверять. В особенности еще и потому, должен добавить я, что вы, добираясь сюда, должны были устранить на своем пути немало невинных людей.

Самодовольное выражение на лице посланника демонстрировало доктору Свенсону, в какой мере Процесс преображает человека. Никогда прежде у этого человека не хватало храбрости вступить в открытую конфронтацию, не говоря уже о том, чтобы с такой наглостью признаваться в своих тайных планах. Флаусс всегда был из тех людей, которые с готовностью шли на любые соглашения, а потом начинали закулисные маневры, многосложные козни, искали покровителей. Он прежде презирал грубые аргументы майора Блаха и неуверенную независимость Свенсона, считая их отчасти даже личным оскорблением. Не оставалось сомнений, что преданность этого человека была (по его же словам) выведена на новый уровень «ясности» и, после того как он прошел мучительное испытание Процессом, его неуверенность в себе испарилась, хотя — доктор видел и это — в глубине души Флаусс не сильно изменился.

— Ваше оружие, доктор Свенсон, — повторил Флаусс, голос его прозвучал многозначительно и в то же время комически строго. — Я обезоружил вас логикой. Я настаиваю.

Свенсон перехватил револьвер за ствол, и Флаусс улыбнулся, решив, будто это первый шаг к тому, чтобы передать ему револьвер. Но Свенсон вместо этого, ощутив несвойственный ему прилив животных инстинктов, поднял руку и ударил посланника пистолетом по голове. Флаусс крякнул и пошатнулся, он посмотрел на Свенсона обиженным взглядом человека, столкнувшегося с предательством (словно надсмеявшись над его «логикой», Свенсон нарушил все законы природы), и открыл рот, чтобы закричать. Свенсон шагнул вперед и занес руку для нового удара. Флаусс метнулся прочь быстрее, чем, казалось, позволяла ему его плотная фигура, и удар Свенсона прошел мимо. Флаусс снова открыл рот, а Свенсон, перехватив револьвер за рукоять, навел ствол прямо в лицо посланнику.

— Если вы закричите, я вас пристрелю! У меня уже не будет причин сохранять тишину! — прошипел он.

Флаусс не закричал. Он гневным взглядом посмотрел на Свенсона, не скрывая своей ненависти, и потер рубец над глазом.

— Вы грубиян, — сказал он. — Настоящий дикарь!

Свенсон осторожно шел по коридору (теперь в черной шелковой полумаске посланника, в которой его труднее было распознать среди остальных). Он следовал указаниям Смита, не имея ни малейшего представления, выведет ли его этот путь к тем, кого он должен спасти. Скорее всего, он просто впустую тратил время, вместо того чтобы выручать их из беды; он громко усмехнулся — много чего в своей жизни он растратил впустую. Ему не давал покоя вопрос о капитане драгун — тот сказал, что «видел» Чаня (разве не Чань спасался от драгун в саду?), но откуда он его вообще знал? Жаль, он не успел расспросить его подробнее — более чем вероятно, что капитан знал, где находится Элоиза или мисс Темпл. Он хотел было выудить информацию из Флаусса, но у него в присутствии этого типа мурашки бежали по коже. Он связал его, засунул в рот кляп и затолкал за диван, потратив на эту жабу больше времени, чем мог себе позволить. В то же время он знал, что Флаусса будут искать (откровенно говоря, он недоумевал — почему эти поиски уже не начались) и скоро враги узнают о его, Свенсона, присутствии в Харшморте. К тому же дом был огромен, и, без всякого толка бродя по его коридорам, он только упускает свое преимущество.

Коридор заканчивался Т-образной развилкой, перед которой Свенсон остановился в нерешительности, словно герой сказки в лесу, знающий, что неправильный выбор приведет его к злобному великану-людоеду. С одной стороны располагалась анфилада небольших комнат, с другой — узкий коридор с простыми стенами, но выложенным черным мрамором полом. И вдруг доктор Свенсон отчетливо услышал женский крик… крик доносился откуда-то издалека, словно через стену.

Где был источник этого крика? Свенсон прислушался. Крик больше не повторялся. Доктор направился в черный коридор (который выглядел менее приветливым, менее уютным и вообще казался более опасным), решив, что если он сделал неправильный выбор, то чем скорее он об этом узнает, тем лучше.

Коридор пестрел множеством ниш, в которых стояли скульптуры — в основном простые бюсты белого мрамора на каменных пьедесталах, иногда попадались фигуры в полный рост с отбитыми руками. Это были копии (хотя, с учетом богатства Вандаариффа, кто знает?) античных изваяний, и доктор, глядя на них, узнавал бессмысленные, жестокие или задумчивые лица всевозможных цезарей — Августа, Веспасиана, Гая, Нерона, Домициана, Тиберия. Проходя мимо последнего, Свенсон остановился. До него донеслись неясные (хотя и более громкие, чем крик)… аплодисменты. Он развернулся, чтобы определить, откуда исходит этот звук, и увидел в белой стене за бюстом задумчивого огорченного императора ровные выемки, идущие к самому потолку, — ступеньки. Свенсон зашел за постамент и поднял голову, потом оглянулся и, переведя дыхание и закрыв глаза, начал подниматься.

Люка наверху не было. Лестница ушла в темноту, и лишь после нескольких шагов вверх руки его нащупали новую поверхность. Доктор открыл глаза и моргнул, позволяя своим глазам привыкнуть к темноте. Он держался за деревянную доску в конце низкого мостика. Издалека до него доносились голоса… Потом раздался всплеск аплодисментов, словно под внезапным порывом ветра зашуршали листья. Может быть, он находился за сценой какого-то театрального зала? Доктор тяжело задышал, потому что сумасшедшая высота колосников, на которых действовали рабочие сцены, всегда вызывала у него приступ тошноты (и он неизменно заставлял себя смотреть вниз еще и еще, изводя себя приступами головокружения). Он вспомнил представление «Кастора и Поллукса» Бонрихардта, где в апофеозе финальной сцены главная пара поднимается на небеса. Вспомнил мучительно долгое зрелище возносящейся пары (эти близнецы, как и большинство оперных актеров, были довольно тучными, канаты протестующе скрипели) — возносящейся на такую высоту и исчезающей из вида, отчего он чуть не свалился от страха на колени злосчастной вдовушки, сидевшей рядом с ним.

Доктор Свенсон перебрался на мостки и осторожно пополз по ним. Впереди он увидел узкий лучик света — может, это была чуть приоткрытая дверь? Что за представление могло даваться в Харшморте в такой вечер? Во время обручения происходило два события — одно публичное с участием Карла-Хорста и Лидии, а другое — закрытое, на котором заговорщики обделывали свои делишки. Может быть, сегодня был такой же вечер с двойным дном и здесь имело место респектабельное прикрытие, а зловещая работа велась в другой части дома?

Свенсон продолжал двигаться вперед, морщась от напряжения в ногах и возобновившейся боли в лодыжке. Он вспомнил хвастливые слова Флаусса — барон мертв, смерти герцога тоже осталось недолго ждать! Принц был глупцом и распутником, легким объектом манипуляций и подчинения. Но если доктору удастся вырвать принца из рук заговорщиков (после Процесса или нет), может быть, еще останется какая-то надежда, если вокруг будут разумные и ответственные министры.

Но тут он с мрачным смешком вспомнил свой собственный краткий разговор с Робертом Вандаариффом над телом Траппинга. Влияние лорда, принадлежащего к сильным мира сего, было так велико, что любое неблаговидное или скандальное деяние (вроде смерти полковника) можно было легко замять. Внук Роберта Вандаариффа (в особенности если бы он вступил в права наследования еще ребенком и для управления государством требовался бы регент) стал бы наилучшим возвратом финансовых вложений лорда в свою дочь. После рождения ребенка не будет никакой нужды в Карле-Хорсте, и он с учетом всех обстоятельств отойдет в мир иной, не вызвав ни у кого и слезы сожаления.

Но какой выбор был у Свенсона? Если бы Карл-Хорст умер, не оставив потомства, то макленбургский трон перешел бы к детям его двоюродной сестры Гортензии-Катерины, старшему из которых было пять лет. Разве такая судьба для герцогства не лучше, чем поглощение империей Вандаариффа? Теперь Свенсон жалел, что не узнал у барона всей подоплеки его миссии. Теперь он знал, какие силы вовлечены в эту игру, и, не имея средств предотвратить этот брак (такое явно было ему не по силам), единственное, что он мог сделать, — это застрелить принца, стать предателем во имя патриотизма.

От этих мыслей у него во рту остался неприятный привкус, но другого способа он не видел.

Свенсон вздохнул, но тут, словно раскрытое шулерство, щелочка света впереди (которую он в темноте принял за приоткрытую вдалеке дверь) стала тем, чем она была на самом деле: тоненьким пространством между двумя чуть раздвинутыми кулисами всего в вытянутой руке от его лица. Он осторожно раздвинул кулисы, и к нему хлынули сразу звук и свет, потому что ткань была довольно плотной, словно в нее как противопожарную меру вплели свинцовые нити. Но теперь доктор Свенсон мог видеть и слышать все… И он пришел в ужас.

Театр этот был анатомический. Мостки шли вдоль сцены на уровне потолка, метрах в десяти над приподнятым столом и привязанной к нему кожаными ремнями женщиной в белых одеяниях и белой маске. Амфитеатр от сцены круто уходил вверх и был заполнен хорошо одетыми зрителями в масках, во все глаза смотревшими на вещавшую со сцены женщину в маске. Доктор Свенсон сразу же узнал мисс Пул — для этого было достаточно исходящего от нее безудержного самодовольства.

За всеми ними на грифельной доске было написано: «И БУДУТ ВОЗРОЖДЕНЫ».

Рядом с мисс Пул на нетвердых ногах стояла другая женщина в маске, ее светлые волосы были слегка растрепаны, словно она только что занималась тяжелым физическим трудом. Глядя на нее, Свенсон неодобрительно и встревоженно отметил, что тонкий и облегающий ее тело шелк почти прозрачен, отчего все контуры ее тела были видны вполне отчетливо. По другую сторону стоял мужчина в кожаном фартуке, готовый ее подхватить, если она упадет. Сзади, рядом с женщиной на столе, стоял еще один мужчина в кожаных перчатках, под мышкой у него было нечто похожее на медный шлем — такой был на графе д'Орканце, когда Свенсон, угрожая пистолетом, вывел принца из института. Мужчина у стола положил шлем и начал извлекать из деревянных ящиков (таких же ящиков, что выносили из института драгуны Аспича) какую-то аппаратуру, присоединил несколько отрезков витых проводов к механическим элементам в коробках (Свенсону сверху было видно только, что это какие-то стальные корпуса с циферблатами, медными кнопками и рукоятками). Другие концы проводов он не без труда прикрепил к черным защитным очкам в резиновой оправе. Свенсон понял (электрифицированная резиновая маска, шрамы на лице), что они собираются подвергнуть Процессу женщину, привязанную к столу, и что другая женщина, стоящая рядом с мисс Пул, через это уже прошла. Вот чем объяснялись услышанные им крики.

Мужчина закончил возиться с проводами и поднес жуткую маску к лицу женщины, замешкавшись лишь на мгновение, чтобы снять с нее белую маску с перьями. Она принялась мотать головой, тщетно пытаясь помешать ему, глаза ее были широко открыты, а ее рот, из которого торчал кляп, двигался. Ее серые глаза, устремленные на мучителя, сверкали ненавистью… Свенсон затаил дыхание. Человек надел маску на женщину, а потом сильно затянул крепежные тесемки. Он наклонился над столом, закрывая обзор Свенсону. Доктор не мог понять, в каком состоянии находится женщина. Опоили ее, что ли? Избили? И тут доктор отчетливо понял, что для спасения мисс Темпл у него осталось несколько минут — пока мисс Пул не закончила с блондинкой (кстати, кто она?).

Мисс Пул подошла к небольшому вращающемуся столу (как уже знал Свенсон, стол этот был предназначен для медицинских принадлежностей) и взяла флакон со стеклянной пробкой. С заговорщической улыбкой она вытащила пробку и, сделав шаг к первому ряду амфитеатра, повела открытым флаконом перед публикой, приглашая понюхать содержимое. Зрители один за другим (и к явному удовольствию мисс Пул) отшатывались с явным отвращением. После шестого зрителя мисс Пул вернулась в ярко освещенное пространство и к своей светловолосой подопечной.

— Запах совершенно невыносим. Я полагаю, это подтвердят те, кто вдохнул паров этой смеси, но такова уж природа нашей науки, что наша милая подопечная, воплощенная стрела в полете к мишени судьбы, была вынуждена употреблять это вещество, и не раз, а ежедневно, в течение двадцати восьми дней подряд, пока ее цикл не пришел в полную готовность. До этого дня такая задача была осуществима разве что принуждением или — как это и происходило прежде — введением небольших количеств вещества в шоколад или аперитив. А теперь вы станете свидетелями того, насколько сильна ее заново отлитая воля.

Мисс Пул повернулась к женщине и протянула ей флакон.

— Моя дорогая, — сказала она, — вы понимаете, что должны выпить это, как вы это делали в прошедшие недели?

Блондинка кивнула и протянула руку, чтобы взять флакон из руки мисс Пул.

— Пожалуйста, понюхайте, — попросила мисс Пул. Женщина подчинилась. Она наморщила нос, но этим ее реакция и ограничилась.

— Пожалуйста, выпейте.

Женщина поднесла флакон к губам и опрокинула его содержимое себе в глотку, как моряк — стакан рома. Она церемонно отерла рот, замерла на несколько мгновений, словно чтобы лучше усвоить проглоченное, а потом вернула флакон мисс Пул.

— Спасибо, моя дорогая, — сказала мисс Пул. — Замечательно.

Зрители взорвались лихорадочной овацией, и молодая блондинка скромно улыбнулась.

Доктор посмотрел перед собой на мостки. На металлической раме, подвешенной к потолку, и в пределах достижимости с мостков были, как в настоящем театре, закреплены парафиновые лампы в металлических кожухах (теперь он понял, что единственное назначение мостков и состояло в том, чтобы с них обслуживать эти лампы). Передок каждого кожуха был открыт, чтобы свет распространялся в одном направлении, а линза еще больше концентрировала луч. Несколько мгновений он прикидывал (если бы ему удалось выползти незаметно для зрителей), не задуть ли ему лампы, погрузив тем самым театр в темноту… Но тут было не меньше пяти ламп на довольно длинной обрешетке. Его застрелят раньше, чем он успеет погасить все лампы. Но что еще мог он сделать? Двигаясь осторожно и максимально быстро, доктор Свенсон выполз из своего укрытия и оказался на виду у любого, кто поднял бы голову.

Мисс Пул шепнула что-то на ухо своей светловолосой подопечной и подвела ее поближе к зрителям. Молодая женщина присела в поклоне, и зрители снова вежливо захлопали. Свенсон мог поклясться, что она разрумянилась от удовольствия. Женщина выпрямилась, и мисс Пул препоручила ее одному из макленбургских солдат, который, щелкнув каблуками, предложил той руку. Блондинка взяла его под руку, и, четко печатая шаги, они удалились из зала по одному из пандусов.

На том же пандусе появились еще два макленбургских солдата, ведя между собой третью облаченную в белое женщину в маске. Она неуверенно ступала по полу, наклонив голову набок. Ее каштановые волосы были распущены и ниспадали ей на спину и на плечи. И опять доктор Свенсон невольно опустил взгляд на тело женщины — белый шелк плотно облегал ее талию, и из закатанных рукавов торчали бледные руки.

Мисс Пул раздраженно повернулась. Свенсону не было слышно ни что она прошипела солдатам, ни что они почтительно прошептали ей в ответ. В этот миг замешательства он посмотрел на мисс Темпл — отвратительная маска закрывала ее лицо, а она тщетно пыталась вырваться из своих пут.

Мисс Пул сделала жест рукой в сторону новоприбывшей.

— А сейчас я вам продемонстрирую совершенно другой случай… возможно, довольно опасный… но мы должны быть готовы к опасностям на нашем пути. Женщина перед вами — вы видите ее неприглядную внешность и низменное состояние — одна из тех, что была среди приглашенных к участию, а потом, вступив в заговор с нашими врагами, осмелилась отказаться от приглашения. Более того, ее отказ принял форму… преступления. Она убила одного из числа наших беспорочных!

Публика зашепталась, зашелестела. У Свенсона похолодело в груди. Это была Элоиза Дуджонг. Он не узнал ее сразу — прежде волосы у нее были заплетены в косу, теперь — нет, такая незначительная деталь, но у него от этого чуть не разорвалось сердце. Все его сомнения относительно ее верности испарились еще до этой внезапной вспышки эмоций. Увидеть ее с распущенными волосами… Он мог только мечтать об этом, но теперь волосы ее были распущены, она была явно не в себе, и все мечты доктора обратились в прах.

Он быстро подполз к следующей лампе и вытащил из кармана револьвер.

— И все же, — продолжала мисс Пул, — ее привели сюда, чтобы продемонстрировать великую мудрость — и великую экономичность — нашей цели. Поскольку, несмотря ни на что, действия этой женщины несут в себе неоспоримую долю мужества. Неужели мы должны ее уничтожить только потому, что у нее не хватает ума понять, в чем ее истинная выгода? Нет, мы говорим, что этого не должно быть, а потому приветствуем эту женщину, приглашаем ее в наше общество!

Он дала знак своему помощнику, и тот склонился над мисс Темпл, чтобы убедиться в надежности электрических контактов, а потом склонился у своих ящиков. Свенсон в волнении оглянулся. Еще мгновение — и будет слишком поздно.

— Обе эти женщины — я вам гарантирую, что таких отъявленных негодяек вам не найти и среди самых закоренелых убийц — присоединятся к нам одна за другой с помощью Процесса. Вы видели, какой эффект Процесс оказывает на добровольцев? А теперь посмотрим, как он трансформирует упорствующего врага, делая из него верного сторонника!

Первый выстрел прозвучал из темноты над театральным залом. Мужчина рядом с мисс Темпл резко пошатнулся, а потом упал под грифельную доску, кровь из его раны хлынула на кожаный фартук. В амфитеатре закричали. Люди на сцене подняли головы, но, поскольку яркие лампы сверху били им прямо в глаза (по крайней мере, еще на одно драгоценное мгновение), они ничего не увидели. Вторая пуля попала в плечо другого мужчины в фартуке, и того отбросило от Элоизы, после чего он упал на колени.

— Вон он! — взвизгнула мисс Пул. — Убейте его! Убейте!

Она показывала на Свенсона, ее лицо исказилось гримасой бешенства. Макленбургский солдат потерял равновесие, когда упал его напарник, потому что на него пришлась вся масса Элоизы. Он ее отпустил (и она тут же свалилась на четвереньки) и выхватил саблю. Свенсон проигнорировал его. Он был вне пределов досягаемости холодного оружия и знал, что солдаты Рагнарёка не имели при себе огнестрельного. Он прицелился в мисс Пул, но почему-то (о чем он думал?! Как мог забыть ее жестокость?) не нажал на спусковой крючок.

Мостки у него за спиной прогнулись, Свенсон повернулся и увидел две руки, ухватившиеся за край. Он развернулся на коленях и ударил рукоятью револьвера сначала по одной руке, потом по другой, и человек свалился назад на сиденья. Мостки снова прогнулись. Теперь за кромку уцепились три пары рук, и доктора откинуло на деревянные перила. Несколько мгновений он смотрел вниз на взбешенную толпу — мужчины забирались друг другу на плечи, женщины визжали так, будто видели перед собой черта. Он выставил вперед ногу и ударил ею по ближайшей руке, но теперь с двух сторон на него наступали сразу двое. Слева он увидел атлетически сложенного молодого человека во фраке — он был похож на честолюбивого сына какого-нибудь лорда, вознамерившегося отобрать наследство у старшего брата. Свенсон выстрелил ему в бедро и не стал ждать, когда он упадет, — повернулся к другому, жилистому человеку в сорочке (тот, прежде чем забраться наверх, предусмотрительно снял с себя фрак), который, перепрыгнув через перила, присел, как кот, в двух шагах от Свенсона. Свенсон выстрелил еще раз, но новые руки принялись раскачивать мостки. Пуля пролетела мимо и попала в одну из парафиновых ламп, разбив ее. На сцену хлынули осколки металла, разбитого стекла и горящего парафина.

Тот, что был без фрака, прыгнул на Свенсона и сбил его с ног. На сцене раздался женский крик — поднялось облачко дыма… Парафин… Ему показалось, что он почувствовал запах горящих волос. Человек был моложе, сильнее, свежее — он оглушил Свенсона, заехав ему локтем в челюсть. Доктор неумело ткнул пальцами в глаза человека, но тут мостки накренились сильнее, потому что за них уцепилось еще большее число рук, еще больше людей карабкались наверх. Раздался треск, хруст дерева — мостки не выдержали. Женщина продолжала визжать. Человек без фрака обеими руками ухватил Свенсона за грудки шинели и приподнял, чтобы торжествующе заглянуть ему в лицо, прежде чем расплющить нос доктора кулаком.

Мостки треснули и рухнули на сцену, а они вдвоем перелетели через перила на ряд парафиновых ламп (Свенсон ахнул от боли, когда раскаленный металл прикоснулся к его коже). Потом, в одно жуткое мгновение безумного ужаса, пронзившего Свенсона от горла до самых пят, они рухнули на пол театрального зала.

От удара зубы доктора щелкнули, и несколько мгновений он лежал без движения там, куда упал, смутно осознавая бешеную активность вокруг него. Он моргнул. Он был жив. Со всех сторон раздавались визги и крики… Дым… Много дыма… Все говорило о том, что в театре начался пожар. Он попытался пошевелиться.

К своему удивлению, он обнаружил, что лежит не на полу — под ним было что-то неровное. Он повернулся на бок и увидел иссиня-белое лицо человека без фрака, шея того была неестественно согнута, синий язык торчал изо рта. Свенсон поднялся на четвереньки и, услышав металлический удар об пол, понял, что револьвер остался при нем.

От упавших ламп между сценой и амфитеатром образовалась стена огня, надежно отделив одно от другого. Сквозь поднимающуюся волну дыма он видел фигуры людей, слышал их визги, но он быстро повернулся на окрик, который был гораздо ближе к нему. Кричала Элоиза — она впала в ужас, но все еще оставалась в ступоре от того, чем ее опоили, и слабо отбивалась от пламени, которое лизало ее дымящееся шелковое одеяние. Свенсон сунул револьвер за пояс и сорвал с себя шинель. Он быстро опустился на колени и набросил шинель ей на ноги, сбивая пламя, потом, вытащив ее из огня, повернулся к столу и нащупал руку мисс Темпл. Ее пальчики ухватились за него в отчаянной безмолвной мольбе, но он был вынужден высвободить руку и заняться пряжкой на кожаных ремнях. Он расстегнул ее руки, и дьявольскую маску с лица она сорвала сама. Он освободил ее ноги, а потом помог спуститься со стола, еще раз (потому что Свенсон был не из тех, кто привыкает к подобным вещам) удивившись тому, как в таком маленьком теле умещается столько энергии. Она вытащила кляп изо рта, и он, наклонившись к ее уху, постарался перекричать рев пламени и треск дерева:

— Сюда! Вы можете идти?

Он потащил ее вдоль стены дыма и увидел, как ее глаза расширились, когда она узнала своего спасителя.

— Вы можете идти? — повторил он.

Мисс Темпл кивнула. Он указал на Элоизу — та была едва видна, стояла прислонившись к искривляющейся стене театра.

— Она не может идти! Мы должны ей помочь!

Мисс Темпл снова кивнула, и он взял ее под руку, спрашивая себя — не ошибается ли она, не переоценивает ли свои физические возможности? Свенсон поднял глаза на зрителей, толпой хлынувших с амфитеатра, спасаясь от ревущего дымного пламени. Появились люди с ведрами. Свенсон и мисс Темпл (которая была ростом ниже Элоизы) подхватили Элоизу под руки. Свенсон крикнул мисс Темпл:

— Я видел Чаня! На крыше есть летательный аппарат! Драгунский офицер — наш друг! Не заглядывайте в стеклянные книги!

Ему так много нужно было сказать! Сверху плеснули еще воды, и теперь клубы дыма соперничали с клубами пара, ко всем шумам добавился топот солдатских сапог. Свенсон повернулся и дал знак женщинам, подбадривая их:

— Идите! Идите скорее!

Макленбургский солдат вернулся с множеством других. Свенсон поднял пистолет, и в этот момент с балкона хлынул новый поток воды и перед другим пандусом поднялись облака пепла и пара. Внезапно к горлу его подступила тошнота, вызванная усталостью и какой-то легкомысленной бесшабашностью — он застрелил трех человек, еще одному сломал шею, и все это за несколько секунд. Неужели люди вроде Чаня так и проводят свои дни? Свенсона чуть не вырвало. Он шагнул назад и, наступив на корпус разбитой рампы, потерял равновесие и рухнул на спину, ударившись головой об пол. Боль пронзила его тело, все его травмы, полученные в карьере и Тарр-Манор, снова дали знать о себе. Он открыл рот, но не смог произнести ни слова. Теперь его схватят. Он слабо пошевелился на спине, словно перевернутая черепаха. В помещении было почти темно — наверху осталась только одна лампа, ее корпус сместился, отчасти блокируя луч света, посылая сквозь пелену дыма лишь призрачный рыжеватый отблеск.

Он ждал, что вот сейчас враги навалятся на него, заколют, как свинью, сразу пятью саблями. Вокруг слышались звуки пожара и льющейся воды, крики мужчин и чуть дальше — крики женщин. Неужели его не видят? Неужели они сражаются только с огнем? Может быть, пламя отрезало их от него? С трудом Свенсон перевернулся и пополз по полу, усеянному стеклом и металлом, следом за женщинами. Его душил кашель — видимо, он наглотался дыма. Он продолжал ползти, по-прежнему сжимая револьвер в правой руке. Он вдруг словно во сне вспомнил, что коробка с патронами осталась в кармане его шинели, которую он отдал Элоизе. Если он не догонит ее, то у него против всех сил Харшморта останется лишь два патрона.

Свенсон добрался до края сцены и сполз вниз. Проход здесь поворачивал, и доктор наткнулся на что-то, лежащее на полу, — сапог, потом ногу. Это был тот самый человек, которому он попал в плечо. При таком освещении невозможно было сказать — мертв тот или просто наглотался дыма. У Свенсона не было времени на размышления, он с трудом поднялся на ноги, перешагнул через лежащего, нашел дверь, толкнул ее и набрал полные легкие свежего воздуха.

Комната была пуста. На полу здесь лежал толстый ковер, стены были уставлены шкафами и зеркалами, как в гримерной оперного театра или (если только между этими двумя была какая-то разница) собственной гардеробной Карла-Хорста в Макленбургском дворце. Мысль о том, что она соединялась с анатомическим театром, предназначенным для демонстрации хирургических операций, была, вероятно, тем более отвратительной, что здесь можно было узнать кое-что о характере Роберта Вандаариффа. Шкафы были открыты, их содержимое в беспорядке, на полу разбросаны предметы одежды. Он сделал несколько шагов, стряхивая стекло и пепел со своего мундира, ноги его утопали в роскошном ковре. Он остановился. На полу около шкафов, изодранное и совершенно очевидно снятое с Элоизы, лежало платье, которое было на ней в Тарр-Манор. Он оглянулся — по-прежнему никакой погони. Куда исчезли женщины? В горле у него саднило. Он пересек комнату, осторожно повернул ручку другой двери и одним глазком выглянул наружу.

Ему пришлось тут же захлопнуть дверь. Коридор бурлил активностью — слуги, солдаты, крики тащить больше воды, призывы о помощи. Его там непременно схватят. Но может быть, у женщин там было больше надежды? Он снова повернулся к двери, ведущей на пандус. Из нее в любую минуту могут появиться его враги. Свенсон был исполнен сочувствия к людям, которых он застрелил, к мисс Пул (несмотря на всю его ненависть к ней), которая наверняка пострадала во время пожара. Но разве у него был выбор? Что еще будет он вынужден совершить?

Не было у него времени ни на какие размышления. Может быть, женщины прячутся где-то в комнате? Чувствуя себя последним глупцом, он громко прошептал:

— Мисс Темпл? Мисс Темпл! Элоиза!

Никто ему не ответил.

Он подошел к стене, у которой стояли открытые шкафы, собираясь быстро просмотреть их содержимое, но вместо этого подобрал с пола платье Элоизы и с горьким чувством погладил пальцами разодранные края корсета, остатки кружев. Он прижал его к лицу и, потянув носом, вздохнул, понимая всю безнадежность своего порыва — платье пахло потом и синей глиной (едкий, горький, неприятный запах). Вздохнув еще раз, он уронил платье на пол. Он обязан найти женщин, конечно, он должен сделать это… но… ему хотелось завыть от отчаяния… что делать с принцем? Где сейчас принц? И что может сделать Свенсон, кроме как убить его до свадьбы? Эта мысль напомнила ему о словах мисс Пул, сказанных ею в театральном зале, — о блондинке и отвратительном снадобье. Она говорила о месячном цикле девушки… «пока ее цикл не пришел в полную готовность»… Это явно было каким-то образом связано с сатанинской магией графа или Файляндта. Свенсон пришел в ужас — мисс Пул говорила также о «судьбе» женщины. Он вдруг понял, что уступчивая блондинка, демонстрировавшая свою пассивную верность заговорщикам, была Лидией Вандаарифф. Неужели Вандаарифф настолько бессердечен, что пожертвовал своей дочерью? Свенсон усмехнулся — настолько очевиден был этот ответ. А если собственная кровь и плоть лорда значили для него так мало, какое ему дело до принца или вопросов наследования в Макленбурге?

Он тряхнул головой. Соображал он сейчас медленно. У него было такое ощущение, что он только попусту тратит время.

Свенсон шагнул к буфету, и под ногами у него захрустело стекло. Он посмотрел вниз — нет, это было вовсе не то, что он стряхнул с себя… На полу валялись сверкающие осколки… Он поднял голову… зеркало? Дверцы двух ближайших буфетов были открыты внахлест друг на друга… Они скрывали то, что могло быть за ними. Он закрыл дверцы, и за ними обнаружилась большая неровная дыра в стене, пробитая в том месте, где прежде было большое, в полный рост, зеркало в резной золоченой раме с листовым орнаментом. Он осторожно переступил через осколки. Стекло было каким-то странным… бесцветным? Он подобрал один из кусков покрупнее и покрутил его в руке, потом посмотрел сквозь него на свет. С одной стороны, это было обычное зеркало, но с другой — стекло было странным образом прозрачным, хотя и темноватым. Это было зеркало-обманка, позволявшее из другого помещения видеть, что происходит в комнате, и одна из женщин (это могла быть только мисс Темпл) знала об этом и разбила его. Свенсон бросил на пол осколок и шагнул сквозь пролом, не забыв раскрыть за собой дверки буфетов, чтобы сделать этот проход невидимым. Ему пришлось перешагнуть и через деревянный табурет, которым они, судя по всему, и разбили зеркало — на деревянном сиденье были видны мелкие сверкающие осколки.

Комната по другую сторону зеркала подтверждала все худшие опасения доктора Свенсона о жизни в Харшморте. Стены были выкрашены, как в борделе, в красный цвет, на полу лежал квадратный турецкий ковер, на котором стояли стул, небольшой письменный стол и обитый бархатом диван. Сбоку располагался шкафчик, в котором кроме блокнотов и чернил стояли бутылки виски, джина и портвейна. Лампы тоже были выкрашены красным, так что яркий свет не мог через зеркало выдать наблюдателя. Эта комната показалась доктору кричаще безвкусной и омерзительной. С одной стороны, он был готов признать, что есть вещи куда как более отвратительные, человеческая похоть, а с другой — понимал, что это зеркало самым жестоким образом унижает невинных и ничего не подозревающих людей.

Он быстро наклонился перед ковром — не остались ли на нем кровавые следы: женщины могли порезаться, пробираясь через битое стекло. Ничего такого на ковре не обнаружилось. Он выпрямился и продолжил поиск, припустив неуклюжей рысцой. Вдоль его пути повсюду были те же красные лампы, некоторые разбитые или выкрученные. Сколько еще нужно пробыть в этом доме, чтобы понять, что в нем происходит? Часто ли слуги сбиваются тут с пути и надолго ли, и еще: какое наказание может получить незадачливый слуга, по ошибке оказавшийся в тайной комнате вроде этой? Он не удивился бы, увидев где-нибудь скелет в клетке — предупреждение всем любопытным горничным и лакеям.

Он остановился — этот туннель все продолжался — и рискнул шепнуть еще раз:

— Мисс Темпл! — Он подождал. Нет ответа. — Селеста! Элоиза! Элоиза Дуджонг!

В коридоре было тихо. Свенсон повернулся и прислушался — он никак не мог поверить, что погоня все еще не обнаружила его. Попытался размять лодыжку и поморщился от боли. Упав с мостков, он еще больше растянул ее, и скоро ему придется ковылять, волоча ногу, или снова перейти на нелепые прыжки. Он остановился, оперся рукой о стену, жалея теперь о том, что не сделал еще несколько глотков коньяка в кабине дирижабля. С каким удовольствием он бы выпил сейчас. Или выкурил сигарету! Ему вдруг отчаянно захотелось курить. Он уже забыл, когда курил в последний раз. Его портсигар остался во внутреннем кармане шинели. Он чуть не выругался вслух. Немного табаку — неужели он этого не заслужил? Он засунул себе в рот кулак, чтобы не закричать, и укусил себя изо всех сил. Не помогло.

Он захромал дальше к пересечению коридоров. Слева от него коридор уходил дальше. Впереди заканчивался тупиком с вертикальной металлической лестницей. Справа была занавеска из красной материи. Свенсон ни секунды не колебался. Хватит с него лестниц — он поползал сегодня по лестницам и находился по коридорам, а потому откинул в сторону занавеску и выставил вперед револьвер. Он увидел еще одну комнату для тайного наблюдения — дальняя ее стена представляла собой еще одно прозрачное зеркало. В красной комнате никого не было, в отличие от комнаты за зеркалом.

Перед ним разворачивался спектакль наподобие средневековой пляски смерти, шествия людей всех сословий, уводимых Смертью и ее приспешниками. Цепочка людей — священник в красной мантии, адмирал, люди в черных смокингах, дамы, увешанные драгоценностями, — входили в комнату и при помощи ассистентов в черных масках рассаживались по креслам, явно пребывая в полубессознательном состоянии. Будь он своим в этом городе, то наверняка узнал бы их всех, но ему были знакомы только Генри Ксонк, баронесса Рут (хозяйка салона, пригласившая Карла-Хорста только однажды, потому что он все время пил, а потом уснул на кресле в углу) и лорд Аксуит, председатель правления Имперского банка. Такое собрание было просто немыслимо.

В центре комнаты стоял стол, на который один из пары ассистентов выкладывал (пока другой помогал своему подопечному сесть) большой сверкающий прямоугольник синего стекла… очередную стеклянную книгу… Но сколько же здесь было таких томов? Свенсон смотрел, как растет гора книг на столе, — пятнадцать? Двадцать? Рядом со столом, наблюдая за происходящим, стоял улыбающийся Гаральд Граббе, руки он держал за спиной, глаза его бегали между растущей кипой книг и процессией безучастных гостей, рассаживающихся в комнате, которая заполнялась все больше и больше. Рядом с Граббе, как и следовало ожидать, стоял Баскомб, делавший пометки в журнале. Свенсон присмотрелся к этому погруженному в свое занятие человеку — острый нос, тонкие, серьезные губы, прилизанные волосы, широкие плечи, идеальная, вышколенная осанка и проворные пальцы, листавшие туда-сюда страницы журнала и делавшие пометы карандашом.

Доктор Свенсон, конечно, видел Баскомба прежде рядом с Граббе и слышал его разговор с Франсисом Ксонком на кухне у министра, но теперь он впервые смотрел на этого человека, зная, что тот был женихом Селесты Темпл. Его всегда интересовало: какие именно свойства притягивают людей друг к другу. Общая страсть к садоводству, склонность к чревоугодию, снобизм, грубые плотские желания? Теперь он не мог не задавать себе вопросы относительно этих двоих, хотя бы для того, чтобы узнать получше свою маленькую союзницу, защиту которой почитал своим долгом. Тем чувством, которое незаметно вытеснялось воспоминаниями о тонком шелковом одеянии, тесно облегавшем ее фигуру, о ее неожиданно невесомом теле в его руках, когда он помогал ей спуститься со стола… Даже о том движении, каким она, растягивая губы, освобождалась от кляпа. Свенсон, нахмурившись, уставился на Баскомба, решив про себя, что надменные манеры этого человека ему очень не по душе, а манеры эти сквозили в каждом движении, с каким тот листал свой журнал. Свенсон повидал немало неприкрытого высокомерия в Макленбургском дворце, и то честолюбие, которое снедало этого молодого человека, было так же очевидно для его опытного глаза, как симптомы сифилиса. Более того, он мог представить себе, каким образом Процесс пошел на пользу Баскомбу. Он побывал в горниле, и то, что раньше было смягчено сомнением, теперь закалилось, как сталь. Сколько времени понадобится Граббе, подумал Свенсон, чтобы почувствовать тот нож, который уже готов вонзиться ему в спину?

Замыкающие цепочку ассистенты в масках усадили последнюю жертву (красивую женщину с восточными чертами лица, в синем шелковом платье и с сережками в виде больших жемчужин) на диван рядом с безразличным пожилым священником. На стол положили последнюю книгу (во всей кипе было около тридцати!), и Баскомб сделал последние пометки карандашом… потом нахмурился. Он перелистал свой журнал и пересчитал еще раз, но, судя по тому, как он снова нахмурился, результат опять получился неудовлетворительный. Он принялся быстро опрашивать ассистентов, анализируя их ответы. В конце концов он подошел к сонной и очень привлекательной женщине в зеленой маске со стеклянными бусинками (Свенсон догадался, что это очень дорогое венецианское стекло). Баскомб снова четко — настолько Свенсон мог прочесть по губам — произнес: «Где книга, которая была с этой женщиной?» Ответа не последовало. Он повернулся к Граббе, они о чем-то пошептались, потом Граббе пожал плечами. Он дал знак одному из людей, и тот бросился куда-то из комнаты, явно отправленный на поиски. Остальные книги были аккуратно уложены в сундук с металлической оплеткой. Свенсон отметил, что, перед тем как прикоснуться к стеклу, все они надевали кожаные перчатки и с книгами обращались с крайней осторожностью — их действия отчетливо напомнили ему о матросах, нервно укладывающих снаряды в корабельный трюм.

Явная связь тех или иных книг с конкретными личностями (личностями, занимающими высокое положение), судя по всему, объяснялась тем, что заговорщики уже собрали в Тарр-Манор коллекцию скандалов у всевозможных прихлебателей сильных мира сего. Может быть, здесь был более высокий уровень сбора информации? В Тарр-Манор они получили средства, с помощью которых могли теперь манипулировать влиятельными персонами… Может быть, цель их состояла в том, чтобы шантажировать этих людей, заставить их приехать в Харшморт, а потом навязать им следующий шаг? Он покачал головой, подумав о смелости всего этого предприятия, поскольку следующий шаг состоял в том, чтобы захватить знания, воспоминания, планы, даже сны самых могущественных людей в стране. Интересно, сохраняли ли жертвы свои воспоминания, подумал Свенсон. Или они превращались в некую оболочку, пораженную амнезией? Что происходило, когда (или нужно сказать «если»?) сознание полностью возвращалось к ним? Они понимали, где они… кто они?

Нет, за этим стояло что-то большее — об этом свидетельствовали хотя бы используемые приемы. Люди надевали перчатки, прежде чем прикоснуться к стеклу… Да и заглядывать в него было опасно, что и доказали те, кто умер в Тарр-Манор. Но как теперь эта драгоценная информация служила заговорщикам, как она читалась? Если человек не мог прикоснуться к книге, не рискуя повредиться в уме, то в чем был ее смысл? Наверняка имелся какой-то способ… Ключ…

Свенсон оглянулся. Он услышал шум, или ему показалось? Он прислушался… ничего… только нервы. Ассистенты кончили загружать книги в сундук, Баскомб засунул журнал себе под мышку и щелкнул пальцами, отдавая приказы: тем взять сундук, этим отправляться с министром, этим оставаться. Он вместе с Граббе дошел до двери… и, кажется, министр что-то передал своему помощнику, только Свенсон не видел что. Потом они вышли за дверь.

Двое оставшихся постояли несколько мгновений, потом, явно почувствовав себя вольготнее, один подошел к буфету, а другой взял деревянную коробку с сигарами со столика. Улыбаясь, они заговорили друг с другом, кивая на своих подопечных. Тот, что был у буфета, налил в два стакана виски и подошел к другому, который в этот момент выплевывал откушенный кончик сигары. Они обменялись дарами — стакан на сигару — и закурили: сначала один, потом другой. И двадцати секунд не прошло, как удалились их хозяева, а они уже вальяжно попивали виски и пускали клубы дыма.

Свенсон оглянулся в поисках какой-нибудь идеи. Эта наблюдательная комната была не так хорошо обустроена, как предыдущая, — ни дивана, ни напитков он здесь не видел. Двое ассистентов обошли комнату, заглядывая в шкафы и отпуская замечания насчет своих подопечных, а еще через минуту они принялись обшаривать карманы фраков, сумочки. Свенсон прищурился, наблюдая за действиями этих падальщиков и дожидаясь, когда они подойдут поближе. Прямо перед ним находился диван, на котором сидели священник и женщина арабского типа — голова ее была закинута назад (полуоткрытые глаза блаженно устремлены в потолок), и на фоне темной кожи ярко сверкали сережки: да, эти двое, скорее всего, не пройдут мимо сережек.

Они словно услышали его мысли: один из них, увидев сережки, пропустил пять жертв и устремился прямо за этой добычей. Второй последовал за ним, засунув сигару в рот, и через мгновение они оба уже склонились над безвольным телом женщины, стоя спиной к Свенсону всего в каком-нибудь шаге от стеклянной преграды.

Свенсон приложил пистолет вплотную к стеклу и нажал на спусковой крючок. Пуля попала в спину ближайшего к нему человека, а потом неожиданно вылетела из его груди и разбила стакан, который он держал в руке, а сам человек распростерся на злосчастном клирике. Его товарищ повернулся на звук выстрела и недоуменным взглядом уставился на дыру в зеркале. Свенсон выстрелил еще раз. Стекло от второй пули растрескалось, образовавшаяся паутина ухудшила видимость. Свенсон быстро засунул револьвер себе за пояс, схватил небольшой приставной столик с чернилами и бумагой, сбросив их на пол, и тремя ударами, действуя столиком как топором, разбил стекло.

Потом, бросив столик, Свенсон оглянулся. Он предполагал, что звук выстрелов должен был разнестись по туннелям, но Свенсон исходил из того, что в целях безопасности стены здесь сделаны звуконепроницаемыми. Почему никто не преследовал его? На ковре у его ног тяжело дышал второй из ассистентов — пуля попала ему в грудь. Свенсон присел перед ним, чтобы найти входное отверстие, и сразу же пришел к выводу, что рана смертельна — конец должен был наступить в течение нескольких минут. Он встал, не в силах вынести взгляда умирающего, и подошел к его напарнику — тот был уже мертв, — чтобы стащить его с пожилого священника. Свенсон уже начинал раскаиваться. Наверно, можно было обойтись без убийства. Выстрелить в воздух и запугать их, связать веревками от занавеса, как Флаусса. Может быть… но ему было не до деликатностей (человеческая жизнь и деликатность — вещи несовместимые): ему нужно было искать мисс Темпл и Элоизу, спасать принца, остановить хозяев двух этих мерзавцев. Свенсон увидел, что убитый все еще держит горящую сигару, и, не размышляя ни мгновения, выхватил ее из мертвых пальцев и глубоко затянулся, закрыв от удовольствия глаза.

Убитые не были вооружены, и Свенсон, расстрелявший весь барабан своего револьвера, решил ограничиться теперь более скрытными действиями. С пустым револьвером в руке он вышел из комнаты, оставив на своих местах всех прочих, в ней находившихся. Он шел по анфиладе комнат, пытаясь найти какие-либо следы Баскомба или Граббе, но надеясь в первую очередь найти Баскомба. Если его догадка относительно книг из Тарр-Манор была верна и они обладали способностью впитывать воспоминания, то сундук с книгами представлял собой огромную ценность. Свенсон к тому же понимал, насколько важен и журнал Баскомба, где было каталогизировано и описано содержимое каждой книги — каждого разума! Имея эти записи и эту невероятную библиотеку, можно было получить ответ практически на любой вопрос. Можно было получить невероятные преимущества!

Доктор Свенсон раздраженно обернулся. Пройдя еще одну гостиную, он оказался в просторном холле с фонтаном, заглушавшим своим журчанием любые шаги, которые могли бы указать ему верное направление. Доктору вдруг пришла в голову мысль: нет ли в этом харшмортском лабиринте Минотавра? Тяжело ступая, подошел он к фонтану и, посмотрев в воду (разве может человек удержаться и не посмотреть на отражение?), громко рассмеялся, потому что Минотавр был перед ним: осунувшийся, перепачканный, побитый, с сигарой во рту и револьвером в руке. Гостям этого изысканного вечера именно он должен был казаться воплощением неотвратимой, чудовищной судьбы. Свенсон расхохотался при этой мысли, а потом расхохотался еще раз, услышав свой сиплый голос, — настоящий ворон, пытающийся каркать после нескольких стаканов джина. Он положил сигару и засунул револьвер за пояс, а потом набрал из фонтана горсть воды и сначала выпил, а потом плеснул себе в лицо, а потом еще — на волосы, чтобы уложить их. Он стряхнул воду с рук, и от капель его отражение в воде покрылось рябью. Он поднял голову, заслышав чьи-то шаги, потом швырнул сигару в воду и вытащил револьвер.

Свенсон увидел Граббе и Баскомба, следом за ними шли два ассистента, а между ними — безошибочно узнаваемый, осанистый, высокий, прямой как жердь, — шел лорд Роберт Вандаарифф. Свенсон метнулся по другую сторону фонтана и сполз на пол, как персонаж комической оперы, — накопившиеся страхи и усталость вдруг свалили его с ног.

— Просто удивительно — сначала театр, теперь еще и это! — В голосе министра слышался гнев. — Но солдаты теперь на местах?

— Да, — ответил Баскомб. — Целый взвод макленбуржцев.

Граббе усмехнулся.

— От них больше проблем, чем пользы, — сказал он. — Принц полный идиот, посланник — червяк, майор — тевтонский солдафон… и еще этот доктор! Вы слышали? Он, оказывается, жив! Он в Харшморте! Видимо, прибыл сюда вместе с нами, но, откровенно говоря, не могу себе представить, как он это сделал. Разве что кто-то спрятал его в гондоле. Кто-то из его союзников!

— Но кто? — прошипел Баскомб. Когда Граббе не ответил, Баскомб позволил себе высказать догадку: — Аспич?

Свенсон не расслышал ответа Граббе, потому что они уже были довольно далеко. Свенсон поднялся на колени, вздохнув с облегчением — они не заметили его, — и осторожно последовал за ними. Он не мог понять тот факт, что, хотя Вандаарифф шел между двумя министерскими заговорщиками, те не обращали на него ни малейшего внимания и беседовали так, будто его и не было… Да и сам лорд не выказывал ни малейшего желания поучаствовать в их разговоре. Не давал Свенсону покоя и другой вопрос: что случилось с драгоценным сундуком Баскомба, в который были уложены стеклянные книги?

— Да-да, это к лучшему, — донеслись до Свенсона слова Граббе, — обе они будут участвовать. Бедняжка Элспет — потеряла немного волос, а Маргарет… она сама жаждала продолжать. У нее всегда жажда, но… после столкновения с этим Кардиналом в «Ройяле»… она… не могу точно сказать… но, похоже, она сейчас пребывает в неуверенности… на сей счет…

— И это вкупе с… гм-м-м… другой? — вежливо вмешался Баскомб, возвращая разговор в прежнее русло.

— Да-да… она, конечно же, подопытный экземпляр. По моему мнению, все делается слишком быстро… слишком много действий и слишком много направлений…

— Графиня беспокоится — не выбьемся ли мы из расписания?

— Я тоже беспокоюсь, мистер Баскомб, — резко ответил Граббе, — но вы сами должны понять… Смотрите, какая путаница, какие опасности… Когда мы попытались одновременно провести и инициации в театре, и это графово преображение, и сбор в салонах, плюс выдоить лорда Роберта… — он сделал небрежный жест в сторону Вандаариффа, — а теперь из-за этой проклятой женщины…

— Но доктор Лоренц вполне уверен…

— Он всегда уверен! И все же, Баскомб, науке достаточно и того, что один из двадцати экспериментов удается… Одной уверенности доктора Лоренца мало, когда так много поставлено на карту… Нам нужны гарантии!

— Конечно, сэр.

— Минуточку.

Граббе остановился и повернулся к двум ассистентам, идущим сзади, вынудив Свенсона отпрыгнуть за кадку с филодендроном.

— Ну-ка бегом на верхушку башни… Я не хочу никаких сюрпризов. Убедитесь, что там все в порядке, а потом один из вас вернется и доложит. Мы будем ждать.

Ассистенты бросились исполнять приказание. Свенсон, глядя сквозь пыльные листья, увидел, что Баскомб пытается почтительно возражать:

— Сэр, неужели вы и вправду думаете…

— Я не хочу, чтобы нас слышали посторонние.

Он помолчал, дожидаясь, когда двое ассистентов исчезнут из вида.

— Прежде всего, — начал заместитель министра, окинув взглядом фигуру Роберта Вандаариффа, — какая книга у нас есть для лорда? Нам ведь понадобится какая-то замена?

— Да, сэр… Но сейчас можно ссылаться на ту, что была у леди Мелантес…

— Ее необходимо найти…

— Конечно, сэр, но в настоящий момент ее можно считать книгой секретов лорда Вандаариффа… пока у нас не появится возможность сделать нечитаемой другую.

— Отлично, — пробормотал коротышка Граббе. Он стрельнул глазами, облизнул губы и наклонился поближе к Баскомбу. — Ведь это я, Роджер, предложил вам такой шанс, разве нет? Наследство и титул, перспективы нового брака, продвижение по службе, да?

— Да, сэр, я ваш должник… и уверяю…

Граббе отмахнулся от этих слов, словно от надоедливых мух:

— То, что я сказал… о задействовании одновременно слишком большого числа элементов… предназначается только для ваших ушей.

И опять Свенсон с удивлением отметил, что ни один из них ни малейшего внимания не обращает на лорда Вандаариффа, который стоял от них всего в двух шагах.

— Вы, Роджер, умны и хитры, как и любой участник нашего дела… вы это прекрасно доказали. Ради нас обоих будьте внимательны, подмечайте любые странности, будь то высказывание или действие… чье бы то ни было. Вы меня понимаете? Приближается кульминационный момент, и меня одолевают подозрения.

— Вы хотите сказать, что кто-то из наших… графиня или мистер Ксонк?

— Я ничего не хочу сказать. И тем не менее… все эти помехи…

— А, эти провокаторы — Чань, Свенсон?

— И ваша мисс Темпл, — добавил Граббе не без язвительности в голосе.

— Ее участие только подтверждает ту истину, сэр, что они действуют самостоятельно и без плана. Они руководствуются лишь своей враждебностью к нам.

Граббе наклонился поближе к Баскомбу, голос его упал до взволнованного шепота:

— Да, да… и тем не менее! Доктор прибывает сюда на дирижабле! Мисс Темпл становятся известны наши планы относительно Лидии Вандаарифф, и каким-то образом она даже… умудряется противостоять погружению в стеклянную книгу! А Чань — сколько человек он убил? Какую сумятицу внес в наши планы? И вы полагаете, что все это они совершили без посторонней помощи? А если была помощь, то от кого еще она могла исходить, спрашиваю я, как не от одного из нас?

Лицо Граббе побелело, губы дрожали от гнева, или от страха, или от того и другого, словно одна только мысль о собственной уязвимости приводила министра в ярость. Баскомб не ответил.

— Роджер, вы знаете мисс Темпл, вероятно, лучше, что кто-либо другой в этом мире. Неужели вы думаете, что она могла убить наших людей? Самостоятельно оторваться от книги? Найти Лидию Вандаарифф и чуть ли не уговорить ее выйти из-под нашего влияния? Если бы не появилась миссис Марчмур…

Баскомб покачал головой:

— Нет, сэр… Селеста Темпл, которую знаю я, на это не способна. И все же должно быть какое-то другое объяснение.

— А оно у нас есть? Есть ли какое-либо объяснение смерти полковника Траппинга? Все три провокатора были здесь тем вечером, и все же они не смогли бы его убить, если бы в наших рядах не было предателя!

После этого в комнате воцарилось молчание. Свенсон, наблюдая за ними, осторожно поднял руку, чтобы почесать нос.

— Кардинал Чань чуть не сжег Франсиса Ксонка, — начал Баскомб быстро перебирать варианты. — Вряд ли Ксонк согласился бы получить такой ожог для прикрытия.

— Возможно, и все же он чрезвычайно коварен и безрассуден.

— Согласен. Что до графа…

— Графа д'Орканца больше всего на свете занимают тема преображения и стекло. В первую очередь он все-таки визионер. Я уверен, что в глубине души он смотрит на все как на еще одну картину… может быть, шедевр… Тем не менее его образ мышления на мой вкус слишком… — Граббе поморщился и пальцем разгладил усы. — Возможно, все дело просто в его жутких планах касательно этой девицы… Планах, которые он едва ли раскрыл нам до конца.

Граббе посмотрел на своего молодого собеседника, словно опасаясь — не сказал ли он слишком много, но выражение Баскомба не изменилось.

— А графиня? — спросил Баскомб.

— Графиня, — повторил Граббе, — графиня… Это, конечно, вопрос…

Граббе и Баскомб подняли головы, потому что рысцой возвращался один из их ассистентов. Они прервали разговор, дожидаясь его. Когда тот сообщил, что путь впереди свободен, Баскомб, кивнув, велел, чтобы он шел вперед. Ассистент резво повернулся, а два министерских чиновника, дождавшись, когда он исчезнет из вида, молча последовали за ним, явно не закончив свои размышления. Свенсон неслышно двинулся следом. Вероятность недоверия и разногласий в кругу заговорщиков была ответом на молитву, которую он даже не осмеливался произнести вслух.

Без сопровождения, которое раньше плелось в хвосте, Свенсон мог яснее видеть министра — невысокий, решительный человек с кожаным портфелем, в каких носят документы. Свенсон был уверен, что ничего такого в руках у Граббе не было, когда они собирали книги, а это означало, что он прихватил его где-то по пути… как и лорда Вандаариффа? Не означало ли это, что в портфеле какие-то документы лорда? Участие во всем этом деле столь влиятельной особы до сих пор было непонятно Свенсону: сопровождал он этих двоих вроде бы без принуждения, но в то же время они вели себя так, будто его тут и не было. Раньше Свенсон считал лорда главной пружиной заговора, ведь всего два дня назад этот человек хладнокровно осадил его, когда он обнаружил тело Траппинга. Как бы далеко ни простирались коварные планы заговорщиков, кого бы они ни подмяли уже под себя, к какому бы гипнозу ни прибегали, лорда они подчинили себе совсем недавно и теперь явно использовали в своих целях все, что имелось в доме. Начало этому могло быть положено только с полного одобрения самого Роберта Вандаариффа, а теперь он в своем собственном доме вел себя как ручной зверек. И тем не менее, впервые взглянув на лорда из своего укрытия за фонтаном, Свенсон увидел, что на его лице нет следов шрамов. Каким другим способом можно было принудить его? С помощью стеклянных книг? Если бы Свенсону удалось поговорить в Вандаариффом хотя бы пять минут! Даже за такое короткое время доктор сумел бы выяснить кое-что, получить представление о том, каким образом управляется разум лорда, и (кто знает?), возможно, сумел бы найти противоядие.

Но пока, безоружный и перед лицом превосходящих сил противника, он мог только следовать за ними по коридору. Из комнат вокруг доносился усиливающийся гул — шаги, голоса, звон столовых приборов, шорох колес сервировочных столиков. Они на своем пути обходили открытые пространства или пересечения с другими коридорами, что наверняка делалось для того, чтобы Вандаарифф не попался на глаза посторонним. Интересно, спрашивал себя Свенсон, знают ли слуги о том, что их хозяин попал в такой переплет, и как бы они реагировали, если бы знали. Он не мог себе представить, чтобы Роберт Вандаарифф был добрым хозяином, и, может быть, слуги даже знали о его нынешнем положении и радовались его падению, а может, заговорщики запустили руки в карманы лорда, чтобы купить лояльность его людей. Любое из этих предположений исключало возможность доверительных контактов между Свенсоном и слугами, и он знал, что с каждым их шагом его шансы сходят на нет — они приближались к другим заговорщикам.

Свенсон глубоко вздохнул. Эта троица была метрах в десяти перед ним и поворачивала из одного длинного коридора в другой. Как только они скрылись из вида, он ринулся вперед, догоняя их, добежал до поворота и высунул за угол голову — пять шагов по тонкой ковровой дорожке! Свенсон завернул за угол, вытянув перед собой пистолет, и стал быстро догонять их. Расстояние сократилось до трех метров, потом до двух, потом он уже был прямо у них за спинами. Они каким-то образом почуяли его присутствие и развернулись в тот момент, когда Свенсон ухватил левой рукой Вандаариффа за шиворот, а правой приставил ствол пистолета к виску лорда.

— Не двигаться! — прошипел он. — И не кричать — или он умрет, а следом за ним и вы — один за другим. Я первоклассный стрелок, и вряд ли что-либо доставит мне такое удовольствие, как пристрелить вас обоих.

Они не закричали, а Свенсон снова ощутил эту волнующую тягу к насилию, обуявшую его, хотя стрелок он был никудышный. Он не знал, насколько ценна для них жизнь Вандаариффа, и ужаснулся внезапной мысли о том, что убийство лорда им на руку (может, они желали этого сами?), в особенности теперь, когда у Граббе в руках портфель с важной информацией.

Портфель. Он должен заполучить его.

— Портфель, — рявкнул он, обращаясь к заместителю министра. — Немедленно бросьте его на пол и отойдите в сторону!

— Нет! — пронзительно воскликнул Граббе, лицо его побледнело.

— Вы сделаете это! — проревел Свенсон, взводя курок и вдавливая ствол в висок Вандаариффа.

Пальцы Граббе перебирали кожаную ручку портфеля, но он не бросал его. Свенсон убрал пистолет от виска Вандаариффа и навел его прямо в грудь Граббе.

— Доктор Свенсон!

Это был Баскомб — он поднял обе руки в отчаянном примирительном жесте, который тем не менее показался Свенсону попыткой выхватить у него оружие. Он навел пистолет на Баскомба, тот вздрогнул, потом — снова на Граббе, который теперь прижимал портфель к своей груди, потом опять на Баскомба, оттащив Вандаариффа на шаг в сторону, чтобы иметь больше пространства для маневра.

Баскомб сделал шаг вперед.

— Доктор Свенсон, — начал он неуверенным голосом, — из этого ничего не получится… вы здесь в полном окружении, вас схватят…

— Мне нужен мой принц, — сказал Свенсон, — и мне нужен этот портфель.

— Это невозможно, — прогудел заместитель министра, потом развернулся и швырнул портфель вдоль коридора, отчего доктор впал в бешенство.

Портфель упал у стены, шагах в десяти от них. Сердце у Свенсона сжалось — черт бы драл этого Граббе! Будь у доктора хоть одна пуля, он бы вышиб мозги Гаральду Граббе.

— Это переходит все границы, — невнятно забормотал Граббе, голос его перехватывало от страха. — Как вам удалось выжить в карьере? Кто вам помог? Кто вас прятал в дирижабле? Каким образом вы до сих пор препятствуете моим планам?

Голос заместителя министра возвысился до пронзительного крика. Свенсон еще отступил назад, таща за собой Вандаариффа. Баскомб, хотя и испуганный, продемонстрировал наличие у него мужества — снова шагнул вперед. Свенсон приставил пистолет к уху Вандаариффа.

— Оставайтесь на месте! Отвечайте: где Карл-Хорст? Я требую…

Голос его ослабел. Откуда-то снизу донесся высокий, резкий вой, напоминающий звук тормозов несущегося на всех парах поезда, а в нем, словно серебряная нить в королевской мантии, отчаянный визг женщины. Что говорил Граббе о замыслах графа? Все трое замерли, слушая этот крик, достигший невыносимой высоты, а потом резко оборвавшийся. Свенсон оттащил лорда еще на шаг назад.

— Отпустите его! — прошипел Граббе. — Вы только себе делаете хуже!

— Хуже? — Какая наглая самоуверенность — эх, была бы у него хоть одна пуля! Свенсон показал вниз, откуда доносился этот жуткий звук. — А это что за ужасы? И какие ужасы я уже видел? — Он потащил за собой Вандаариффа. — Вы его не получите!

— Он уже наш, — ухмыльнулся Граббе.

— Я знаю, что с ним, — пробормотал Свенсон. — И смогу его вылечить! Его словам поверят, а для вас это будет конец!

— Вы ничего не знаете.

Граббе, несмотря на страх, проявлял неуступчивость, что, несомненно, было ценным дипломатическим качеством, но на Свенсона действовало как красная тряпка на быка.

— Может быть, ваш сатанинский Процесс и необратим, — сказал доктор, — у меня не было времени заняться его изучением, но я знаю, что лорд Вандаарифф не подвергся его воздействию. На нем нет шрамов. Два дня назад он был совершенно адекватен и в своем уме, а за такой срок шрамы не успели бы пройти. Но и это не все. Судя по тому, что я только что видел в вашем театре, я знаю: если бы он подвергся воздействию, то теперь ни за что не дался бы мне. Нет, господа, я уверен, это лишь временные изменения под воздействием какого-то снадобья, но я найду к нему противоядие…

— Ничего подобного вы не сделаете, — воскликнул Граббе, потом обратился к Вандаариффу резким, внятным голосом, каким отдают приказы собаке: — Роберт! Немедленно заберите у него пистолет!

К смятению Свенсона, лорд Вандаарифф развернулся и обеими руками попытался выхватить у него пистолет. Доктор шагнул назад, но настойчивые руки лорда не отпускали его, и сразу же стало ясно, что действующий, как автомат, лорд гораздо энергичнее измотанного, обессилевшего доктора. Свенсон посмотрел на Граббе — на лице дипломата появилась злорадная улыбка.

Это новое проявление самоуверенности переполнило чашу терпения доктора и придало ему новые силы. Хотя Вандаарифф и навалился на него — одной рукой держал за горло, а другой пытался вырвать у него оружие, — Свенсон высвободил руку с пистолетом и, наведя его в лицо министра, взвел боек.

— Прикажите ему прекратить, или вы умрете! — прокричал он.

Вместо этого к руке Свенсона прыгнул Баскомб, но доктор ударил его в лицо пистолетом — мушка на конце ствола разорвала кожу на щеке, и молодой человек, потеряв равновесие, свалился с ног. В этот момент Вандаарифф ухватил руку Свенсона, сжал ее, палец Свенсона нажал на спусковой крючок; боек щелкнул. Отчаяние охватило Свенсона, он встретился взглядом с Баскомбом. Пистолет не выстрелил.

— У него нет патронов! — воскликнул Баскомб и громко закричал, повернув голову в дальний конец коридора: — Помогите! Эванс! Джонс! Помогите!

Свенсон развернулся. Портфель! Он вырвался из хватки Вандаариффа и бросился к портфелю. Его сапоги громыхали по скользкому полированному полу, щиколотка стонала от боли, но он добежал до портфеля, схватил его и бросился назад — к Баскомбу и Граббе. Граббе закричал охранникам, которые наверняка были совсем рядом — за спиной доктора:

— Портфель! Держите портфель! Он не должен уйти с ним!

Баскомб уже встал на ноги и бросился вперед, расставив руки, словно преграждая путь Свенсону или хотя бы пытаясь задержать его, пока не подоспеют остальные и не вышибут ему мозги. Никаких дверей, никаких ниш в стенах здесь не было, и Свенсону оставалось только атаковать. Он вспомнил свои университетские дни, студенческие попойки и потасовки. Здоровые они тогда были, могли хоть коня укротить! Но Баскомб был разозлен, вдобавок ему тоже могли вспомниться молодецкие игры юности.

— Остановите его, Роджер… убейте его! — Даже гнев в голосе Граббе сохранял властные нотки.

Прежде чем Баскомб успел схватить его, Свенсон с размаху ударил его по лицу портфелем, и хотя удар этот был скорее унизительным, чем болезненным, но от этого в момент столкновения Баскомб повернул голову. Свенсон выставил вперед плечо, отбрасывая Баскомба назад. Тот попытался ухватить его за плечи, но доктор боднул его, и руки Баскомба соскользнули. Свенсон, хотя и споткнувшись, уже почти прорвался мимо Баскомба, но тот успел обеими руками крепко ухватить его за левую ногу, и доктор, потеряв равновесие, повалился на пол. Свенсон перекатился на спину и увидел Баскомба — тот сидел ссутулившись, с окровавленным лицом. Свенсон поднял ногу и ударил сапогом, целясь в лицо своему врагу. Удар пришелся в предплечье, и оба они взвыли от боли — связки на этой ноге у доктора были растянуты. Еще два болезненных удара, и доктору удалось освободиться.

Но тут подоспели люди в черном — у него не было шансов. Он с трудом поднялся на ноги и увидел — неожиданная удача, — что двое в черном почтительно остановились помочь Граббе и Баскомбу. Подчиняясь внезапному порыву, доктор Свенсон бросился прямо на них, с портфелем в одной руке, а револьвером — в другой. Он услышал протестующий голос Граббе: «Нет, нет! Его! Держите его!» — и крики Баскомба: «Портфель! Портфель!» Но Свенсон уже налетел на них, как раз в тот момент, когда оба повернулись к нему. Ни один из ударов (револьвером и портфелем) не достиг цели, но охранники вынуждены были уворачиваться, и это дало ему немного свободного пространства, в которое доктор сумел проскользнуть, а затем со всех ног пустился по коридору. Они бросились за ним, но, несмотря на охвативший его страх и больную лодыжку, боевой дух Свенсона был на высоте.

Он мчался по коридору, сапоги его скользили по паркету, и каждый шаг доставлял боль. Что имел в виду Граббе, отправляя двух своих людей ждать «на верхушку башни»? Он нахмурился — глядя с дирижабля, он не увидел в Харшморте ничего похожего на башню. Более того, на призыв Баскомба о помощи они появились почти сразу, то есть им для этого не пришлось спускаться с большой высоты. Если только (он завернул за угол и оказался в широком мраморном холле; пол здесь был в черно-белую клетку, как шахматная доска, а на дальней стене — распахнутая металлическая дверь, за которой виднелась темная винтовая лестница) это не была вершина башни, уходящей вниз. Не успев осмыслить увиденное, доктор Свенсон оступился, свалился на пол и заскользил по отполированному полу к дальней стене. Он тряхнул головой и попытался подняться. С него что-то капало… Кровь? Он наступил в большую темную лужу и, упав, размазал ее по всему полу, одежда его с правого бока пропиталась кровью.

Он поднял голову. Два его преследователя появились из дальней двери. И в этот миг из открытой двери башни снова раздался пронзительный механический звук, усиливаясь до такой силы, что, казалось, голова вот-вот расколется. Уши не обманули Свенсона — за механическим звуком был слышен женский визг.

Свенсон изо всей силы запустил пистолетом в своих преследователей и попал одному из них прямо в колено. Человек застонал и отпрянул назад в дверной проем, а пистолет покатился по полу. Второй из охранников бросился за пистолетом и схватил его, а Свенсон тем временем ринулся к единственной другой двери и побежал по широкому коридору, ведущему от башни (меньше всего хотелось ему приближаться к источнику крика). Свенсон слышал щелчки бойка по пустым гнездам барабана у себя за спиной, а потом раздраженный вскрик, когда ему опять удалось оторваться от преследователей. Он завернул за угол и оказался в еще одном небольшом холле с дверями по обе стороны. Быстро и бесшумно доктор Свенсон проскользнул через дверь и придержал ее за собой, стараясь нигде не оставить следов крови. Он оказался в одном из кухонных помещений. Мимо бочонков и шкафов доктор направился к противоположной двери. Когда он добрался до нее, она открылась, а он успел встать за нее и прижаться к стене, так что его не было видно из комнаты. Мгновение спустя дальняя дверь, в которую он только что вошел, распахнулась, и он услышал голос своего преследователя:

— Сюда кто-нибудь заходил?

— Когда? — раздался хриплый голос всего в нескольких дюймах от того места, где прятался доктор.

— Только что. Костлявый такой, иностранец, весь в крови.

— Нет, сюда не входил. Здесь что — разве есть кровь?

Последовала пауза, во время которой было слышно только шарканье ног — двое в комнате осматривали пол вокруг. Тот, что стоял рядом с ним, оперся на дверь, и Свенсону пришлось еще больше вжаться в стену.

— Не знаю, куда еще он мог задеваться, — пробормотал человек из коридора.

— С другой стороны дверь в охотничий зал. Там полно оружия.

— Черт его возьми, — прошипел преследователь, и Свенсон с облегчением услышал, как дверь закрылась, качнувшись на петлях.

Мгновение спустя он услышал, как открывается шкафчик, потом раздались какие-то звуки, будто рассыпают гравий. А потом человек сразу же вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Свенсон испустил еще один вздох облегчения.

Он посмотрел на стену. Она была вся в крови, после того как он прижимался к ней. Поделать с этим он ничего не мог… Может быть, здесь найдется что-нибудь выпить, подумал он. Опасность по-прежнему грозила ему: враги и с одной, и с другой стороны были от него всего в нескольких шагах, но это состояние уже становилось для него привычным. Что там было еще — гравий? Любопытство одолело Свенсона, и он подошел к самому большому из шкафов (в нем вполне можно было встать в полный рост), в который, как ему показалось, и залезал ушедший человек. Он открыл дверцу и поморщился — холодный воздух изнутри обжег его лицо. Это был никакой не гравий — лед. Мешок колотого льда был высыпан на тело герцога Сталмерского, который в жутком виде (с посиневшей кожей и полуоткрытыми черепашьими глазами) лежал в металлической ванне.

Зачем они сохраняли его? Что собирался сделать с ним Лоренц — вернуть к жизни? Что за нелепица. Две пули — одна прямо в сердце — должны были сделать свое дело, к тому же прошло немало времени, кровь остыла, и кровопотери были велики, конечности застыли… Что же тут замышляется? Свенсон вдруг почувствовал позыв достать нож и окончательно раскромсать тело (может быть, вскрыть шейную вену?), чтобы разрушить планы Лоренца, но такие действия показались ему недостойными. Не имея на то никаких конкретных оснований, он не мог глумиться над трупом.

Но, глядя на этот труп, доктор Свенсон почувствовал, что близок к отчаянию. Он держал в своих руках портфель, но разве это хоть в малейшей мере приблизило его к цели? К спасению друзей? Уголки его рта чуть поднялись, когда ему на ум пришло это слово. Он не помнил, когда в последний раз появлялся в его жизни друг. Покойный барон был занудным старикашкой, озабоченным дворцовым этикетом, и ни о чем личном они никогда не говорили. Офицеры, с которыми он служил на кораблях, становились товарищами на рейс, но он редко вспоминал о них, получив новое назначение. В университете друзей у него было мало, и большинство из них разъехались кто куда. Его семейные отношения были омрачены смертью Корины, и он редко думал о своей родне. Мысль о том, что за эти несколько дней он связал свою судьбу (не просто свою жизнь, но и то, ради чего жил) с немыслимой парой (или их теперь было уже трое?), пройдя мимо которых на улице он даже не повернул бы голову… Нет, это было не совсем так. Он бы улыбнулся, увидев шпионящую за своим женихом мисс Темпл. Покачал бы головой, столкнувшись с Чанем в красном кожаном пальто. Отметил достоинства фигуры Элоизы Дуджонг, одетой в скромное платье. Но такая оценка этих людей была бы далека от истины, и точно так же они по своему первому впечатлению о нем вряд ли могли предположить, что он способен на все то, чего добился за последние дни. Свенсон поморщился при этой мысли, взглянув на пятно крови, засыхающей на боку его мундира. Чего он добился? Чего он вообще добился в жизни? После смерти Корины он жил как в тумане… Неужели он теперь подведет и своих друзей, как когда-то подвел ее?

Он устал, смертельно устал и, не имея ни малейшего представления о том, что ему делать дальше, стоял у двери морозильного шкафа для мяса, а повсюду, куда бы он ни пошел, его ждали враги. На металлическом брусе у него над головой висели несколько острых железных крючьев с небольшими деревянными рукоятями в виде крестовин на концах. Они предназначались для подвешивания мясных туш, и, взяв по крюку в каждую руку, он мог чувствовать себя во всеоружии. Свенсон снял с бруса пару крючьев и улыбнулся: ну вылитый пират.

Что-то привлекло его взгляд, и он снова посмотрел на герцога… Ничего вроде бы не изменилось — труп оставался трупом, и все таким же синим. И тут доктор понял, что привлекло его внимание… Синева была не обычной синевой мертвой плоти, которую он немало повидал, служа на Балтике. Нет, синева герцога была какой-то более яркой, более синей. Лед, тая, оползал, и Свенсон обратил внимание на воду в ванне… Лед и вода… Лед грудой лежал у кромки ванны и на нижней части тела герцога, а вода, которая по идее должна была быть источником таяния, покрывала его грудь, его рану. Любопытство внезапно обуяло Свенсона — он встал в изголовье ванны и, подхватив герцога крюками под руки, приподнял его на несколько дюймов, чтобы его взгляду открылась сама рана. Когда разорванная плоть появилась на поверхности, Свенсон с удивлением увидел, что раневое отверстие забито синей глиной.

Дверь в помещение открылась, и Свенсон, вздрогнув, отпустил тело, которое соскользнуло в ванну, громко выплеснув воду и лед на пол. Доктор поднял голову — тот, кто вошел, непременно должен был услышать этот звук, увидеть открытую дверь шкафа, — и высвободил крючья. Портфель! Куда он девал портфель? Он положил его, когда снимал крючья. Он выругал себя за глупость, бросил один крюк в ванну и схватил портфель в тот момент, когда дверь шкафа начала двигаться. Свенсон резко бросился вперед, наваливаясь плечом на дверь, и с удовлетворением услышал звук удара о тело того, кто стоял за нею. Он увидел еще одного человека в черном одеянии, в руках тот держал мешок с колотым льдом; от удара он пошатнулся и рухнул на пол. Мешок выпал из его рук, и лед сверкающим веером разлетелся по полу. Свенсон бросился прочь, наступив прямо на упавшего, а не на лед, чтобы не поскользнуться, и выскочил за дверь, оставив на ее светлой поверхности широкий кровавый мазок.

Теперь он оказался непосредственно в кухне; здесь был широкий, длинный стол для приготовления пищи, громадная каменная плита, жаровня, груды кастрюль, сковородок и всякой утвари. По другую сторону стола расположился доктор Лоренц в черном плаще, наброшенном на плечи. На носу у него сидели очки, и он вглядывался в лист бумаги, испещренный какими-то символами. Справа от ученого мужа лежал развернутый кусок материи, а на нем — всевозможный металлический инструмент, иглы, ножи, крохотные остро заточенные ножницы, а слева стоял ряд стеклянных сосудов, соединенных друг с другом дистилляционным змеевиком. Свенсон увидел патронташ с металлическими фляжками, накинутый на спинку стула, — запас обогащенной синей глины с карьера.

У края стола ближе к Свенсону сидел еще один человек, покуривавший сигару. Двое других стояли у очага, занятые висевшими над огнем металлическими сосудами, являвшими собой странное сочетание чайника и средневекового шлема, округлого, оплетенного стальной лентой, со сверкающими клапанами, из которых шел пар. На этих двух, у очага, были тяжелые кожаные перчатки. Все четверо удивленно уставились на Свенсона.

Свенсон, словно рожденный для таких действий, вдруг почувствовал, как страх и усталость в нем переплавляются в жестокую рациональность; сделал два шага к столу и, опережая движение человека с сигарой, замахнулся и нанес удар. Крюк вонзился в плоть со смачным звуком, пригвоздив правую руку человека к столешнице. Тот закричал. Свенсон выпустил из руки крюк и выбил стул из-под человека с сигарой, который, упав на пол, закричал снова, поскольку вся его масса тащила прибитую к столу руку. Свенсон, бросив портфель, размахнулся со всей силы и ударил стулом ближайшего к нему человека у очага, одновременно наступая на него; жестокий удар пришелся по выставленной вперед руке и остановил предпринятое было им движение. Свенсон шагнул в сторону, как тореадор (вернее, как в его представлении сделал бы это тореадор), замахнулся еще раз и ударил на сей раз по голове и плечу противника. Стул разлетелся на куски, а человек упал. Пригвожденный к столу продолжал визжать. Лоренц надрывно звал на помощь. Второй из стоявших у камина бросился на Свенсона, но тот метнулся к стеллажу с кастрюлями, за которым оказалась тяжелая мясницкая колода. Свенсон нырнул к ней, чувствуя, как за его мундир ухватились руки противника. Он видел перед собой несколько ножей, но не мог дотянуться до них. Человек дернул Свенсона на себя, развернул, заехал ему локтем в челюсть. Свенсон, охнув, свалился на колоду, больно ударившись спиной о ее край. Пальцы его нащупали сзади ручку какого-то инструмента, и он, рывком вытащив его из-за спины, нанес удар противнику, который в этот же миг ударил Свенсона кулаком в живот. Свенсон согнулся пополам от боли, но его удар был тоже силен, и противник отлетел назад. Доктор, хватая ртом воздух, посмотрел, что же у него в руке. Оказалось, что это тяжелая металлическая колотушка для отбивки мяса. Плоская поверхность колотушки для вящей эффективности была оснащена заостренными зубцами. По голове упавшего противника потекли струйки крови. Свенсон ударил еще раз — теперь по уху, — и человек упал.

Свенсон посмотрел на Лоренца. Первая его жертва так и осталась пригвожденной к столу, лицо его побледнело и осунулось. Доктор Лоренц, с ненавистью глядя на Свенсона, отчаянно пытался вытащить что-то из кармана своего плаща. Если бы только Свенсону удалось добраться до этого патронташа! Доктор ринулся к столу, поднимая колотушку. Пригвожденный, увидев движение Свенсона, упал на колени и испустил новый крик. Лицо Лоренца исказилось от усилий, но наконец ему удалось вытащить из кармана маленький черный пистолет. Два доктора целое мгновение пожирали друг друга глазами.

— Ты привязчив, как постельный клоп! — прошипел Лоренц.

— Вы все обречены, — сказал Свенсон. — Все до единого.

— Это просто смешно!

Лоренц вытянул руку, прицеливаясь. Свенсон запустил колотушкой в шеренгу стеклянных флаконов, которые разлетелись на мелкие осколки все до единого, а сам бросился на пол. Лоренц вскрикнул от досады (и потому, что его эксперимент был погублен, и потому, что битое стекло брызнуло ему в лицо), и пуля, пролетев через всю комнату, расщепила доску в дальней двери. Свенсон нащупал портфель и снова схватил его. Лоренц выстрелил еще раз, но Свенсону повезло: он попал ногой в сковородку и, вскрикнув от боли — дала знать о себе лодыжка, — проехал на сковороде до двери, а потому Лоренц опять промахнулся. Свенсон метнулся прочь из кухни. Третий выстрел расщепил дверной косяк рядом с его головой. Доктор выскочил в коридор, поскользнулся и тяжело осел на пол. За спиной у него, словно бык, ревел Лоренц. Свенсон бросился по главному коридору в другой проход, надеясь найти охотничью комнату лорда Вандаариффа, прежде чем его голова окажется среди почетных трофеев.

Он, хромая и не зная, что его там ждет, выскочил в коридор, не увидел там дверей, и волнение чуть не парализовало его, когда он понял, что только что совершил — варварскую резню, хладнокровную бойню. Что с ним случилось? Он сбрасывал людей с мостков, словно бесчувственные куклы, убивал беспомощных парней через зеркало, а сейчас учинил это дикое побоище на кухне, причем делал это с такой легкостью, с таким умением, словно был заправским убийцей… Словно в него вселился Кардинал Чань! Но он — не Чань. Он — не убийца, потому что руки у него теперь тряслись, а лицо покрылось холодным потом. Он замер, тяжело привалился к стене, перед его мысленным взором вдруг возникла рука того бедняги, пришпиленного к столу, бьющегося, как балтийская камбала на гарпуне. Комок подступил к горлу доктора Свенсона, и он оглянулся — нет ли поблизости урны, кастрюли, растения в горшке, но ничего не нашел и силой воли подавил в себе тошноту, ощущая во рту горьковатый привкус желчи. Он не мог так продолжать дальше, от стычки к стычке, не имея представления о том, что ищет. Ему необходимо было присесть, отдохнуть, всплакнуть — дать себе передышку, хотя бы и короткую. Вокруг него были слышны звуки музыки, голоса гостей, шаги — видимо, он был совсем рядом с бальным залом. Он увидел наконец дверь и издал радостный стон; дверь была маленькая, простая, без замка, и он, без всякой веры в свою удачу, проскользнул в комнату.

Он шагнул в темноту, закрыл за собой дверь и тут же ударился голенью, споткнулся, уронил что-то, упавшее с гулким эхом, которое, показалось ему, будет звучать вечно. Он замер в ожидании… Дышал в темноте… В комнате не было слышно ничего… Из коридора тоже не доносилось никаких других звуков. Он медленно выдохнул. Грохот был какой-то деревянный, деревянные палки… швабры, щетки… Он оказался в чулане.

Доктор Свенсон осторожно положил портфель и принялся шарить вокруг. Пальцы его нащупали полку — в одну из таких полок он и попал ногой, и теперь пальцы его двигались с осторожностью, поскольку он не хотел сбить что-нибудь еще. Действовал он быстро, перескакивал с полки на полку, наконец его правая рука угодила в какую-то деревянную коробку, полную скользких свечей. Он вытащил одну из них, а потом продолжил поиски — где-то здесь неподалеку должны были быть и спички. Они оказались на соседней полке чуть ниже, и Свенсон, присев, осторожно, на ощупь чиркнул спичкой (сколько раз делал он это в корабельной темноте по ночам?), одним движением преображая маленькую комнату. Теперь здесь не осталось никакой таинственности — склад совершенно будничных вещей. Кубики мыла, полотенца, полировальный порошок для меди, ведра, швабры, щетки, тряпки, бутыли с уксусом, воск, свечи… и — он благословил предусмотрительную горничную, которая поставила ее сюда, — маленькая скамеечка. Он чуть подвинулся, развернулся, а потом сел лицом к двери. Очень предусмотрительная горничная… Потому что к стене рядом с дверью была гвоздем прибита цепочка, которую можно было накинуть на ручку и таким образом запереть дверь; запор, однако, действовал только изнутри. Свенсон накинул цепочку на ручку и увидел рядом с коробком спичек пустой участок полки, закапанный воском, — сюда ставили свечи. Он проник в чье-то заветное убежище. Доктор Свенсон закрыл глаза, и усталость навалилась на него, плечи ссутулились. Если бы еще эта горничная оставила здесь горсть табака…

Уснуть было бы легко, и он знал, что такая опасность существует. С гримасой он заставил себя распрямиться, а потом — почему эта мысль все время возвращалась к нему? — вспомнил о портфеле, схватил его, положил себе на колени, расстегнул пряжку и вытащил содержимое — толстую кипу листов бумаги, плотно исписанную мелким почерком. Он принялся просматривать листы, держа их так, чтобы на них падало больше света.

Он быстро читал, глаза его перебегали от строчки к строчке, потом от одного листа к другому, потом к следующему. Это было пространное описание финансовых махинаций, явно принадлежащее перу Роберта Вандаариффа. Поначалу Свенсон узнавал достаточно имен и названий, чтобы прослеживать географию сделок — банкиры Флоренции и Венеции, брокерские биржи в Вене и Берлине, меховые дельцы в Стокгольме, торговцы алмазами в Антверпене. Но чем внимательнее он вчитывался, чем больше перелистывал страницы взад и вперед, чтобы уточнить факты (и проверить, что скрывается под теми или иными сокращениями, поскольку оказалось, что РЛС означает Розамонду Лакер-Сфорца, а вовсе не релейную линию связи, как он полагал сначала), тем больше он понимал, что в документах четко просматриваются две параллельные темы: во-первых, непрерывная череда капиталовложений через подставных лиц, а во-вторых, целая галерея известных политических деятелей, положение которых во многом определяло направление денежных потоков. Но больше всего доктора удивляло непрестанное упоминание его родного Макленбурга.

Было совершенно ясно, что Вандаарифф провел длительные переговоры, как лично, так и через многочисленных посредников с целью приобретения огромных земельных участков в гористых районах герцогства с непременным условием проведения там горных работ. Это подтверждало то, о чем догадался Свенсон по красноватой земле в карьере Тарр-Манор: макленбургские месторождения синей глины гораздо богаче. Это подтверждало также, что Вандаариффу известна ценность этого минерала — его особые свойства и возможное использование. И наконец, прочитанное снова убедило его, что, как он и думал два дня назад, Роберт Вандаарифф лично заинтересован во всем этом деле.

Доктору удалось выявить и другие важные фигуры среди заговорщиков — все по очереди возникали на страницах рукописи. С графиней Вандаарифф познакомился через венецианский биржевой рынок, а она уже свела в Париже лорда Роберта с графом д'Орканцем, который посоветовал ему приобрести некоторые предметы древности из недавно обнаруженного византийского подземного монастыря в Фессалониках. Но это была хитрость, потому что на самом деле граф был приглашен исследовать и подтвердить свойства некоторых минеральных образцов, тайно приобретенных лордом Вандаариффом все у тех же венецианских торговцев. В то же время доктор был удивлен, не встретив ни одного упоминания (по крайней мере, пока) об Оскаре Файляндте, чьи занятия магией, похоже, были положены в основу работы заговорщиков. Может быть, Вандаарифф так давно был знаком с Файляндтом, что не чувствовал никакой нужды упоминать о нем? Нет, такое казалось немыслимым, и Свенсон перелистал несколько страниц вперед — посмотреть, не упоминается ли художник там. Но повествование на этих страницах было посвящено истории геологических изысканий и исследований свойств приобретенных образцов в Королевском институте. Здесь впервые упоминались доктор Лоренц и Франсис Ксонк. Затем следовало описание непосредственно Макленбурга и тайных контактов между лордом Вандаариффом, Гаральдом Граббе и их макленбургским агентом (конечно же, закатил глаза Свенсон) — с болезненным младшим братом герцога Конрадом, епископом Варнемюнде.

С помощью этих агентов планы Вандаариффа продвигались без сучка и задоринки. Институт разведывал месторождения, Граббе вел переговоры о земле с Конрадом, который действовал от имени обедневших аристократов-землевладельцев. И вдруг Свенсон понял, что за этим стоит нечто большее, потому что Конрад продавал земли не за золото, а в обмен на контрабандную поставку оружия Франсисом Ксонком. Брат герцога накапливал арсенал, чтобы взять под контроль Карла-Хорста, когда тот вступит в права владения. Свенсон улыбнулся, проникнувшись иронией ситуации. Конрад, сам того не ведая, стал марионеткой заговорщиков: ему позволили тайно завезти в страну оружие для целой армии, которой (когда они будут править страной от имени ожидаемого в скором времени отпрыска принца) они смогут воспользоваться сами для защиты своих вложений, тогда как ввод в страну иностранных войск мог бы спровоцировать восстание. Такого рода комбинации были весьма в духе Вандаариффа, составившего себе на этом определенного рода репутацию. А между всеми этими фигурами перемещались граф и графиня. И Свенсон понял то, чего не понял Вандаарифф, который, будучи финансистом, воображал себя творцом этого плана, тогда как на самом деле был всего лишь его исполнителем. Доктор не сомневался, что привели все это в движение именно граф и графиня, а великий Вандаарифф был всего лишь объектом их манипуляций. В какой именно момент эти двое соединили свои усилия (были ли они союзниками до того, как их привлек Вандаарифф, или стали после), было неясно, но он сразу понял, почему они решили предать своего благодетеля. Неконтролируемый Вандаарифф мог диктовать условия всем им… Если же они подминали его под себя, то все его богатство оказывалось в их распоряжении.

Многого Свенсон не понимал — до сих пор ни разу не упоминался Файляндт, неясно было, как заговорщики сумели подчинить себе Вандаариффа, который в день обручения командовал парадом. Может быть, именно поэтому и был убит Траппинг, что он грозил рассказать Вандаариффу, какая судьба ему уготована? Но тогда почему по крайней мере часть заговорщиков, похоже, понятия не имеет об убийце Траппинга? Или Траппинг грозил раскрыть Вандаариффу планы графа относительно Лидии, если только они уже не были известны лорду Роберту. Впрочем, нет, какое значение могли иметь чувства Вандаариффа, если его так или иначе намеревались превратить в автомат? Или Траппинг обнаружил что-то еще — что-то изобличающее одного из заговорщиков перед другими? Но кого? И в чем была его тайна?

У Свенсона ум уже заходил за разум от обилия имен, дат, мест и участников. Он возвратился к исписанным мелким почерком листам. Столько всего произошло в самом Макленбурге, а он и не догадывался об этом. Заговор уходил корнями все глубже и глубже. Доктор качал головой, продолжая чтение. Устраивались поджоги, заговорщики прибегали к шантажу, угрозам, даже к убийствам… И сколько времени все это уже продолжалось? Похоже было, что годы… Он читал об экспериментах — «двояко служащих научным и практическим целям» — с целью заражать болезнями целые районы, жители которых не хотели продавать землю.

Доктора Свенсон похолодел. Он прочел слова «кровавая лихорадка». Корина… неужели и ее убили они? Они убили сотни людей… Заразили его кузину… Только для того, чтобы сбить цену на землю?

Он услышал шаги за дверью. Быстро и бесшумно засунув листы назад в портфель, задул свечу, прислушался… Еще шаги… Что это — разговор? Музыка? Если бы он только знал, в каком месте дома находится! Он усмехнулся: если бы у него было оружие и патроны, если бы он не падал с ног от изнеможения… С таким же успехом можно было бы желать обзавестись крыльями! Доктор Свенсон закрыл глаза ладонями. Руки его дрожали… Опасности, грозящие непосредственно ему… Необходимость найти других… Все это отодвигалось на второй план мыслью (нет, уверенностью, у него не было в этом ни малейших сомнений), что эти самые планы, эти самые люди убили (небрежно, походя, мимоходом) его Корину. Он словно уже не чувствовал своего тела, а был как бы подвешен над ним, управлял им, но находился вне его. Он так долго сражался с жестокой судьбой, противясь ей и бездушному миру, а теперь обнаружил, что эти силы определялись не объективным течением болезни, а преднамеренными деяниями людей. Доктор Свенсон приложил руку ко рту, чтобы заглушить рыдание. Это все можно было предотвратить. Этого могло не случиться.

Он вытер глаза и вздохнул, невнятный шепот сорвался с его губ. Это было невыносимо. И тем более невыносимо это было в чулане. Он скинул цепочку с ручки и, открыв дверь, вышел в коридор. Повсюду вокруг него — видимые в обе стороны через открытые арки — были гости в масках и плащах. Он встретил взгляды одетых в плащи мужчины и женщины и улыбнулся им, наклонив голову. Они поклонились в ответ, оторопело глядя на него, — вид у него был хуже некуда. Доктор воспользовался моментом и быстро поманил ближайшую к нему пару пальцем. Они остановились — толпа гостей обтекала их, направляясь к залу. Он поманил их снова, напустив на лицо заговорщическое выражение и дружелюбно улыбаясь. Мужчина шагнул к доктору, но женщина не выпускала его руку. Свенсон еще раз повторил свой жест, и теперь мужчина высвободил руку и подошел к нему.

— Прошу прощения, — прошептал Свенсон. — Я состою на службе принца Макленбургского, который, как вам известно, обручен с мисс Вандаарифф, — он показал на свою форму, — но тут произошла неприятность, даже насилие… Вы понимаете?

Мужчина кивнул, но по нему было видно, что сказанное давало ему одинаковые основания как бежать прочь от Свенсона, так и поверить ему.

— Мне нужно встретиться с принцем — он будет с мисс Вандаарифф и ее отцом, — но, как вы прекрасно видите, я не могу это сделать, потому что мое появление среди гостей превратно истолкуют, и уверяю вас, это может быть опасно для всех заинтересованных лиц. — Он посмотрел в одну сторону, в другую и понизил голос до шепота. — Тут еще могут оставаться вражеские агенты…

— Неужели? — ответил мужчина, явно чувствуя облегчение оттого, что ему нашлось что-то сказать. — А я слышал, что одного уже схватили!

Свенсон заговорщически кивнул.

— Но тут могут быть и другие — я должен доставить имеющиеся у меня известия… мне очень неловко просить вас об этом… но не могли бы вы одолжить мне ваш плащ? Я непременно доложу о вас принцу… и, конечно, его союзникам — помощнику министра, графу, графине…

— Вы знаете графиню? — прошептал человек, кинув виноватый взгляд на ждущую его под аркой женщину.

— О да. — Свенсон улыбнулся, наклоняясь поближе к уху собеседника. — Хотите, представлю вас? Она необыкновенная женщина.

В черном плаще поверх своего заляпанного кровью, пылью и пропитанного дымом мундира и в черной маске, которую он еще раньше взял у Флаусса, доктор, смешавшись с толпой, двинулся к залу, по возможности учтиво проталкиваясь сквозь людей и реагируя на их недовольство невнятно и по-немецки. Он поднял глаза и в проеме следующей арки увидел потолок зала, но, прежде чем он добрался туда, до него донеслись взволнованные голоса, а потом еще более громкий, резкий повелительный крик:

— Откройте двери!

Это был голос графини. Раздался звук отодвигаемого засова, а потом в первых рядах беспокойная, испуганная тишина. Но кто там появился? Что случилось?

Свенсон принялся проталкиваться вперед, еще меньше заботясь о правилах приличия, наконец добрался до последней арки и вошел в зал. Здесь было полно гостей, которые с его появлением подались назад, словно освобождая для кого-то место в центре зала. Вскрикнула одна женщина, потом другая, но крики быстро смолкли. Он протискивался через заметно взволнованных людей к оцеплению из драгун, а потом, просочившись между двух красных мундиров, увидел мрачное лицо полковника Аспича. Доктор Свенсон тут же отвернулся и обнаружил, что в центре круга стоит граф д'Орканц. Он заглянул через плечи стоящих перед ним гостей и остановился как вкопанный.

На четвереньках, бесчувственный и бормочущий что-то невнятное, стоял Кардинал Чань. Над ним возвышалась обнаженная женщина, похожая на ожившую скульптуру из синего стекла. Граф держал ее на кожаном поводке, прикрепленном к кожаному ошейнику. Свенсон моргнул, глотая слюну. Это была женщина из оранжереи — Анжелика! По крайней мере, это было ее тело, ее волосы… Мозг его отчаянно пытался осмыслить, каковы могут быть последствия того, что сделал граф д'Орканц, а вовсе не как это было сделано. Его глаза с ужасом вернулись к Чаню. Неужели, он попал в переделку похуже той, в которой оказался он, Свенсон? Вид Чаня был ужасен: кожа потная и бледная, его яркое пальто забрызгано кровью, протерто, заляпано грязью и прожжено. Свенсон скользнул взглядом от Чаня к возвышению… Там были все его враги: графиня, Граббе (но — странно — без Баскомба), Ксонк и, наконец, его принц Карл-Хорст под руку с блондинкой… Правильно Свенсон опасался: Лидия Вандаарифф была таким же орудием в безжалостных руках заговорщиков, как и ее отец.

По толпе снова прокатился шорох, словно приливная волна, набежавшая на берег, и люди раздались, пропуская в круг за спиной Чаня двух женщин. Первая была в простом черном платье, черной маске и с вплетенными в волосы черными лентами. За ней стояла женщина с каштановыми волосами и в белом шелковом одеянии — мисс Темпл. Чань увидел ее и на четвереньках двинулся было к ней. Женщина в черном сорвала маску с мисс Темпл. Свенсон ахнул. На ее лице отчетливо были видны шрамы Процесса. Она не произнесла ни слова. Краем глаза Свенсон увидел Аспича с дубинкой. Полковник взмахнул рукой — и Чань распростерся на полу. Аспич дал знак двум драгунам. Чаня утащили. Мисс Темпл даже не взглянула на него.

Его союзники потерпели поражение: один — физически, другая — умственно и (он должен был смотреть правде в глаза) без всякой надежды на спасение или восстановление. А если они схватили мисс Темпл, то что может ждать Элоизу — смерть или такое же рабство? Зачем он отпустил их? Опять он совершил ошибку… Одно несчастье за другим! Портфель… Если бы ему удалось передать портфель в руки какого-нибудь другого правительства, тогда по меньшей мере об этом знал бы кто-то еще, но, стоя среди толпы гостей в бальном зале, доктор Свенсон понимал, что это еще одна тщетная надежда. У него не было ни малейшего шанса выбраться из Харшморта, а еще меньше — добраться до границы или какого-нибудь корабля… Он понятия не имел, что ему делать. Он посмотрел на возвышение и сощурил глаза при виде самодовольно ухмыляющегося принца. Будь у него пистолет, он бы вышел вперед и открыл огонь. Если бы он убил принца, этого было бы достаточно, но даже в таком самопожертвовании судьба отказала ему.

В его мысли ворвался голос графини.

— Моя дорогая Селеста, — произнесла она, — я рада, что вы… присоединились к нам. Миссис Стерн, я вам признательна — вы появились вовремя.

Женщина в черном почтительно поклонилась.

— Миссис Стерн! — раздался скрипучий голос графа д'Орканца. — Вы хотите увидеть своих преображенных подружек?

Граф показал рукой назад, и толпа гостей заколебалась, увлекая за собой Свенсона. Все поворачивались и вытягивали шеи, чтобы увидеть еще двух синих женщин, тоже обнаженных и тоже в ошейниках; они вышли, шагая нарочито медленно, их ступни цокали, соприкасаясь с паркетным полом. Кожа обеих отливала яркой синевой и была достаточно прозрачной, чтобы внутри можно было разглядеть прожилки еще более густой синевы. Обе женщины держали в руках поводки, и, подойдя к графу, они протянули поводки ему и, когда он взял их, повернулись к толпе, уставившись на нее с тупым безразличием. Ближайшая к нему женщина… Волосы у нее на голове (глядя на нее, он ощутил неприятный холодок — других волос на ее теле не было) были выжжены над левым виском… Анатомический театр… Парафин… Перед ним стояла мисс Пул. Тело ее было прекрасным и в то же время каким-то нечеловеческим — роскошная упругость струящегося стекла. По коже Свенсона при виде ее побежали мурашки, но он не мог отвести от нее взгляда и в ужасе чувствовал, как им овладевает желание. Что же до третьей женщины… Черты ее было трудно разобрать, но она не могла быть никем иным, кроме как миссис Марчмур.

Граф легонько потянул за поводок мисс Пул, и она подошла к женщине в черном. Внезапно последняя пошатнулась, голова ее наклонилась, глаза потускнели. Что произошло? Мисс Пул повернулась к толпе, туда, где стоял Свенсон. Он подался назад под взглядом ее необычных глаз — казалось, они видят его насквозь. Колени его задрожали, и в одно жуткое мгновение весь зал поплыл перед ним. Свенсон сидел на стуле в темной комнате… Нежная женская рука… гладила распущенные волосы миссис Стерн, а в это же время по другую сторону от нее человек в маске и плаще наклонялся к женщине и целовал ее в губы. Взгляд мисс Пул (это видение было из ее жизни, эффект карточки синего стекла или книг… Она была живой книгой!) чуть изменил ракурс, когда другой рукой она потянулась за стаканом вина, — на ней было белое одеяние, как и на мисс Темпл, на обеих женщинах были одинаковые шелковые одеяния инициации! — но потом эта комната пропала, и Свенсон вернулся в зал, стараясь подавить первые рвотные спазмы, хватавшие его за горло. Вокруг него другие гости, потрясенные, мотали головами. Это было проникновение (эффект стеклянных карточек, проецируемый на большую аудиторию) в мозги всех присутствующих!

Доктор Свенсон отчаянно пытался построить логическую цепочку — карточки, Процесс, книги, а теперь эти женщины, словно три сатанинские Грации… Времени у него не было! Он решил, что понял все остальное: Процесс и книги для шантажа и получения влияния были вещами, не выходящими за рамки обычного, но это… Эта магия… Он понимал ее не больше, чем мотивы людей, готовых пойти на такое… На такое надругательство над собой!

Граф говорил что-то миссис Стерн и графине, а графиня отвечала ему. Свенсон не разбирал слов — его мозги все еще были затуманены навязчивым видением. Его качнуло назад, и он столкнулся с такими же, как он, пребывающими в прострации людьми, потом повернулся и стал пробираться сквозь толпу подальше от своих врагов, от мисс Темпл. Он не сделал и пяти шагов, как перед ним возникло новое видение… Видение из его собственной жизни!

Он снова был в Тарр-Манор, перед ним на ступеньках стояла мисс Пул, вырывающийся Граббе, бегущие к нему люди, они отбивают его слабые удары, потом хватают его, перебрасывают через перила. Снова он видел глазами мисс Пул — видел собственное поражение! — и ощущение было таким ярким, что он своими нервами телепатически воспринимал даже иронию мисс Темпл, наблюдающей за его бесплодными усилиями.

Свенсон громко ахнул, приходя в себя, — он на четвереньках стоял на паркетном полу. Люди вокруг него расступились. То же самое случилось и с Чанем. Она каким-то образом почуяла его в толпе. Он попытался было подняться, но почувствовал на себе множество рук, которые принялись толкать его, и он против своей воли снова оказался в центре комнаты.

Он снова оступился и упал, прижимая к себе портфель. Все было кончено. И все же… что-то… Он напрягал мозги, пытаясь отрешиться от того, что было вокруг… До него доносились какие-то крики, шаги, но Свенсон потряс головой, цепляясь за… за… только что увиденное! В первом видении мисс Пул (там, где присутствовала миссис Стерн) человек, сидевший на стуле, был Артур Траппинг, на его лице виднелись свежие шрамы — следствие Процесса. Это было воспоминание о том вечере, когда полковника не стало… За полчаса до убийства… И когда мисс Пул повернула голову, чтобы взять бокал с вином, Свенсон на дальней стене увидел зеркало, а в этом зеркале, глядя из тени за приоткрытой дверью, стояла безошибочно узнаваемая фигура Роджера Баскомба.

Он был бессилен. Он повернул свое искаженное гримасой отчаяния лицо к мисс Темпл, и снова его сердце чуть не разорвалось при виде ее тупого, безразличного взгляда. Аспич выдернул из рук Свенсона портфель, и драгуны свирепо ухватили его за руки. Аспич размахнулся дубинкой. Жестокий удар поверг Свенсона в небытие, а драгуны подхватили и потащили его, как мешок, навстречу судьбе.