Стеклянный конверт

БОЛЬШОЙ ДЕНЬ

Сегодня снова переезд. Но не вдоль трассы, а вбок, в сторону. От основной магистрали газопровода пойдёт ответвление. На строительство этого отвода и назначен отец.

По утреннему холодку хорошо тянет мотор. Не встало ещё солнце, а машина уже подошла к переправе через рукав Кубани.

У парома стояли двое мальчишек с длинными кривыми удочками. На одном пареньке выгоревшая добела истёртая пилотка. Стриженная наголо голова второго не покрыта. У одного — через плечо старая, небольшая противогазная сумка. Она набита сверх меры, застегнуть не хватало длины ремешка, и он надвязан куском шпагата. Мальчик бережно держал в вытянутой руке ржавую консервную банку, запечатанную слоем свежей грязи. У другого мальчишки — тяжёлая камышовая сумка, в которой пламенели помидоры вперемешку с дымчатыми абрикосами.

— Дядечка, вы, случаем, не на Лиманскую станицу едете? — спросил мальчик с банкой.

— Да! Но только поедем вдоль берега.

— Ой, дядечка! Мы же с той станицы! Подвезите! Мы вам как ехать покажем, — оживился мальчик.

— Но мы будем делать остановки, а потом ещё заедем на буровую, к газоразведчикам, — сказал Анатолий Николаевич.

— Ой, так это же всё по пути, дядечка. Знаем мы и ту вышку! Довезите нас, пожалуйста. Мы вам дорогу будем говорить.

— С рыбалки мы. Тут, на рукаве, ловили. Места в машине мы вовсе ничуть не займём, — перехватывая ручку сумки, сказал второй мальчишка. — В плавнях-то дорога не бойко езжая. А мостки-то и вовсе — чтоб им пропасть.

— Возьмём рыбачков? — спросила мама, повернувшись к отцу. — Как-нибудь потеснимся.

Она убрала с заднего сиденья чемодан и поставила его себе под ноги. Талка передвинула узел с постелью на ящик, освободив рядом с собой место.

— Вы к нам насчёт газа? У нас газа полно! Даже из моря вылезает у Плеваки, — захлебываясь, сообщает говорун.

Мальчика с противогазной сумкой звали Чайкой, а мальчика с помидорами — Горобцом. В Приазовье так называют воробьев.

Песчаная просёлочная за переправой дорога свернула в сторону моря. Начались плавни — непролазные заросли камышей и осоки.

Над ними, ещё полными утренней сумеречности и тишины, поднималось небо, подсвеченное у горизонта широкой зарёй.

Дорога пошла узкая, как коридор, просечённый меж зелёных живых стен камыша.

На дорогу выкатился ручей и остановился на ней круглой лужей, в которой отразились и ещё серые камыши, и клочок совсем уже по-дневному синего неба.

Анатолий Николаевич остановил машину и вышел. Мальчишки думали, что он хочет проверить, глубока ли лужа, можно ли тут проехать не буксуя. Но Анатолий Николаевич достал из-под сиденья сапёрную лопатку и выкопал неглубокую ямку сбоку дороги. Потом он вынул из сумки пробирку, открыл её, подержал в той ямке вниз отверстием и опять закрыл, запечатал и что-то надписал на ней.

Мальчишки переглянулись, толкнув друг друга локтями.

Тут на всех набросились комары. Будто кто вытряхнул их из мешка. Отец, махая перед лицом руками и отплёвываясь, вернулся к машине и дал газ.

— Ох, и вредные гадючки! Только и ждут, чтоб к кому присосаться, — возмущается Горобец.

— Да вы не бойтесь! Они в момент отчепятся, как пригреет солнышко и с моря ветер пойдёт! — успокаивает Чайка.

Комары отстали только тогда, когда «газик» набрал скорость и, ударив с разбегу передком о воду, раскидал лужу.

За поворотом над плавнями показались рыжие камышовые крыши и белые хаты посёлка. У самой дороги дымили костры. В синем дыму вокруг костров, как спицы вокруг втулки велосипедного колеса, уткнув головы чуть не в пламя, сгрудились коровы и телята. Прямо на дороге стоял ишак около костра. Одну его ногу припекало, и он время от времени бил задними копытами, раскидывая головешки. И ни коровы, ни телята не давали проезда «газику», не уходили из дыма. Пришлось искать объезд.

— Так они всё время и коптятся, как селёдки. Когда же они пьют и едят? — удивляется Талка.

— Едят! — говорит Горобец, хлопая себя ладошкой по щеке.

В плавнях всё ещё клубятся сизые облака комарья.

Заросли прижали дорогу к самому морю. «Газик» осторожно идёт по узкой полосе ракушечно-песчаного пляжа. Справа — плавни. Хмуро-зелёные, высокие — в два человеческих роста, — надвинулись они на пляж, покачивая копьями жёстких верхушек. Слева — море.

Влажный ветер, потянувший с моря, разгоняет комарьё, начинает выкатывать на прибрежную мель жёлтую воду, скручивая её в валы. Береговой песок наглажен волнами до блеска.

— Правда, хорошее у нас море? А купаться в нём! А песок какой! — хвалится Чайка.

Машина опять остановилась. Отец вышел и вновь набрал воздух в пробирку и надписал на ней. Мальчишки удивились: есть же такие карандаши, что пишут на стекле!

«Газик» тронулся вновь.

Мальчишки ехали стоя, широко расставив ноги и держась за плечи друг друга. Так им дальше видно. Полоса прибоя была забита жирующими птицами. Горобец, тыча пальцем вперёд, называл Талке птиц. Перебегали торопливые кулики; прохаживались кривоносые кроншнепы; гордо изогнувшись, стояли белые цапли; шли, переваливаясь с боку на бок, утки. Птиц не слыхать, как в немом кино. Их крики и работу мотора глушил набирающий силу прибой.

Вспугнутые, поднимались перед самой машиной птицы. Отлетев немного вперёд, они подсаживались к птичьим стайкам, ещё не потревоженным «газиком». Так, перемещаясь, птицы всё гуще забивали перед машиной узкий пляж. Будто «газик», как бульдозер, сдвигал эти стаи.

— Вот сколько у нас дичи! Это на виду, а сколько там, в плавнях! — восторженно качал головой и прищёлкивал языком Чайка.

— Скоро уж нельзя будет ехать! — кричит Талка, стараясь пересилить гул прибоя. — Птицы совсем загородят проезд!

Сообразительней всех оказываются маленькие кулички-перевозчики. Поднявшись перед машиной, они повернули назад, облетели её сбоку, над волнами, и опустились за «газиком». За перевозчиками перелетают кулики покрупней, утки, кроншнепы, цапли.

— Кулик — невелик, а подогадливей голенастой чапуры! хохочет Чайка.

«Газику» приходится вилять, как слаломисту. На пути то и дело попадаются коряги и выворотни. Рогатые, с налипшими гривами морских трав, стоят они вдоль пляжа, завязнув в прибрежных песках, похожие то на кикимор, то на зверей и огромных птиц.

— Ночью тут на берегу весело! Эти коряги, как чертяки какие, растопыривают когти. Того и гляди, схватят в темноте за ногу. Здорово! — восторженно говорит Чайка.

Подъехали к провисшему бревенчатому мостику через гирло — протоку.

— Дядечка, остановитесь! Надо инспектуру навести, — сказал Чайка и вынырнул из «газика».

Он пробежал по мосту, вертя головой и вращая глазами, попрыгал на середине и закричал:

— Давайте на меня! Не спеша, помалу!

И пока «газик» переезжал, Чайка шёл перед ним, показывая обеими руками дорогу. Колёса стучали по незакреплённым брёвнам, как молоточки ксилофона, и каждое бревно звучало своим, особенным звуком.

— Это мосток через Чибисово гирло. А потом подойдёт через Зуйково. Такие мостки — ой-ёй-ёй! Дорога-то эта не бойкая! А кругом камыши и камыши. Ну хоть бы одна какая лоза! — виноватым голосом пояснял Чайка.

Он выбегал из машины перед каждым мостиком через протоки, соединяющие лиманы с морем, проверял настил, что-то поправлял и кричал всякий раз, размахивая руками:

— На меня, на меня! Не спеша, помалу!

За одним таким мостом дорога отошла от берега и забралась на песчаный гребень. А когда спустились с гребня, показалось Кабанье гирло. Тут мягкий, влажный грунт. За бесшумно бегущими колёсами оставался чёткий глянцевый след.

У Кабаньего гирла, не переезжая его, на сухой горбинке перед мостом отец поставил машину и натянул над ней тент, чтобы не жгло солнцем. Чайка подбежал к гирлу и закричал:

— Вода с моря! Рыба морская будет брать! С моря вода! Пока вы на вышку сходите, мы наловим — ого-го! Ухи вам, дядечка, наварим! Тройной!

Из плавней вышел человек в синей полосатой рубахе с расстёгнутым воротом. Лицо его засмуглено до того, что походило цветом на обливной глиняный горшок.

— Егор! Здорово, брат! Ты как сюда? — закричал отец.

— Тебя встречать пришёл, — ответил Егор Егорыч, протягивая всем по очереди свою большую жёсткую руку.

— Как же ты углядел, что мы едем?

— Ащё как углядел! С вышки, да ащё в бинокль не углядеть!

Егор Егорыч родом из-под Гжатска, где в разговоре акают. Давно, сразу же после войны, приехал он в Приазовье и стал работать в геологоразведке, но не отвык от родного говора.

В протоке поднялась вода и отрезала вышку. Егор Егорыч приготовил у разлива резиновую лодку для переправы.

— Мне бы тоже ой как надо побывать на вышке, — сказала мама, вздохнув.

— Пожалуйста! Там ащё как рады будут!

— А Талка как?

— Тяжело будет дочке. Дороги — никакой. Грязь да вода. Не дойдёт. Оставьте её тут с хлопчиками рыбу удить. Знаю их, вострые хлопчики. А для рыбалки тут самое место!

Анатолий Николаевич перекинул через плечо ремень сумочки с пробирками. Перед уходом он набрал ещё одну пробу. Чайку разбирало любопытство, он хотел уже спросить о пробирках, но Горобец толкнул его в бок.

Взрослые вошли в плавни. Качая верхушками, потревоженные камыши вначале отмечали путь газоразведчиков, а потом всё сровнялось. Будто в плавнях никого и не бывало. Только шипят камыши да чайки кричат.

Чайки часто тормозят над устьем гирла полёт и замирают в воздухе, будто балансируют на невидимой проволоке. Постояв в воздухе, птицы падают, как листья, прилипая на мгновение к воде, и взмывают с добычей.

— Подошла селявка, хамса, — говорит Горобец, глядя на птиц.

— За этой хамсой всегда гоняется сулак. Тут такого можно на крючок схватить — ого-го! — мечтает Чайка, разбирая удочки. — Сейчас мы обловимся!

С другой стороны гирла зашумела машина.

У моста остановился грузовик.

Шофёр подошёл к мосту и закачал головой, присвистывая:

— Пацаны! Не видали, кто тут наворочал? — крикнул он. — Чтоб ему повылазило!

Мальчишки мигом прибежали на мост.

Из настила были вырваны доски. Поперёк моста теперь темнел широкий провал, на дне которого бурлила пучина.

— Вечером проезжал я тут — всё на месте было, — сказал шофёр.

Чайка, вертевший всё это время головой, перепрыгнул с разгона через провал, отбежал немного по берегу и заорал:

— Костёр жгли! Ночевали!

Помятый камыш вокруг Чайки был виден теперь и с моста. У пепелища валялись концы недогоревших досок, окурки, кости и чешуя рыбы.

— От типы! Чтоб им пропасть! — топнул ногой Горобец.

— А ну, хлопчики, помогите, — попросил шофёр, собирая куски досок.

Материала хватило заложить пролом только наполовину. Могли проехать лишь правые колёса, а левым хода не было.

Шофёр ещё раз покачал головой, присвистнул и пошёл к грузовику.

Он достал из-под сиденья гаечный ключ и молоток и начал отвинчивать у грузовика задний борт. Ребята слышали стук молотка, а потом грохот борта, упавшего на дорогу.

Шофёр поднял борт, принёс его на мост и закрыл им провал, чтобы могли проехать левые колёса. Переехав мост, он поставил на место борт, закрепил болтами, помахал ребятам рукой, в которой был гаечный ключ, сел в кабину, хлопнув дверью, и дал газ.

Мост через Кабанье гирло почернел от дождей и ветров. С моста виден пологий морской берег с ярко-белым накатом волн и слышен широкий гул прибоя. По другую сторону, куда шло течение, видится Чан-курский лиман. Он сияет и переливается под солнцем, как расплавленное олово. Левее лимана, сквозь нагретый лиловатый воздух, над плавнями проступает неясный рисунок вышки газоразведчиков.

Мальчишки смотрят на дыру в настиле моста. В неё, как в окошко, видать, как под мостом проносятся, закипая у свай, дрожащие рябью потоки, гонимые ветром с моря.

Талке стало страшно смотреть на этот провал, у неё с непривычки закружилась голова.

— У нашего «газика» нет заднего борта. Мы не проедем в станицу, — проговорила встревоженная девочка.

Мальчишки молчали, поглядывая то на провал, то на удочки, то на громкие всплески воды в заводинке. Это большой окунь охотился за селявкой.

— Вот окуни так окуни! Кило на полтора! Есть у нас ещё крупные червяки? — спросил Чайка.

— Есть всякие, — ответил Горобец.

— Ну, так выброси их всех, пока не подохли.

— Ты что? — тревожно спросил Горобец, постучав себя пальцем по лбу.

— А то, что мы сейчас не рыбу ловить, а мост чинить будем! В машине есть, случаем, какой инструмент?..

— Есть! И топор, и молоток, и всякие кусачки.

Чайка велел Талке и Горобцу достать из машины и подготовить инструмент, а сам ушёл по берегу гирла поискать, не вынесло ли течением каких-нибудь досок или брёвен.

Талка вытащила из машины пилку и топор в чехлах и сумку с инструментом. Горобец выбрал какой надо, а остальной положил, сдув пыль, обратно в сумку. Потом он пересмотрел приготовленные было для ловли удочки. А Чайка всё не возвращался.

Талка достала буханку хлеба и отрезала по куску себе и Горобцу. Мальчик пододвинул сумку с помидорами и абрикосами. Ребята здорово наелись. И тогда из камышей, крадучись, вышел Чайка. Он махал рукой ребятам, прикрывая рот, показывая, чтоб никто не шумел.

— Тс-с-с! — шептал Чайка и потащил за собой ребят в плавни.

Они пробирались камышами по его следам.

Со всех сторон стояла душная непролазная чаща. Высоко над головами качались верхушки камышей. Местами, где заросли редели и ноги ступали твёрже, вспотевших ребят обдувал ветерок. И по тому, как переместился этот ветерок, дувший вначале сбоку, а теперь в лицо, Талка со страхом подумала: уж не заблудились ли они?

Чайка остановился, пригнулся и показал вперёд. Сквозь поредевшие заросли виднелась высокая куча. Она походила на беседку, построенную из камыша. На пригнутые вершинки накиданы пучки стеблей. Ветер развевает узкие листья камыша на этой крыше, как зелёные стяги. Один длинный сухой лист бьётся о жёсткий стебель, как трещотка.

Талка вглядывается в зеленоватый сумрак беседки. Там, внизу, какой-то чёрный бугорок, на котором ветер шевелит щетину.

— То кабаны, — шепчет Чайка. — Видите?

— Где кабаны? — переспрашивает, как всегда, Горобец. — Нема кабанов!

— Да вот же они! — не удержавшись, громко говорит Чайка, показывая рукой.

И тут же из беседки, развалив её, вымётывается огромная горбатая свинья, а за ней — четыре поросёнка. Грязь присохла к чёрному боку кабанихи.

Поросята серые, с продольными чёрными полосами.

Мелькнули и пропали кабаны. Будто их и не было! Лишь по удаляющемуся треску камыша и чмоканью грязи под копытами убегающих зверей верилось, что кабаны только что лежали здесь.

Ребята прибежали к кабаньей беседке. На земле, на куче травяной подстилки видны места лёжек. Большая, с ванну, вмятина — кабанихина. Маленькие, с корытца, — лёжки кабанят.

— А зачем кабаниха сделала такой домик? Чтоб её не было видно? — спрашивает Талка.

— То от комаров.

Ребята притихли, вслушались. Над головами шипели верхушки камышей. И откуда-то издалека доносился еле слышный сердитый гул морского прибоя.

— Поняла? Иди на ветер, на шум волны и будешь на дороге, — пояснил Горобец.

— Так нам же не до моря, нам стройматериал для ремонта надо шукать. К гирлу надо выходить, — сказал Чайка.

И опять потянулись плавни. Чайка шёл по-хозяйски, смело ступая на всю ступню. Талка — осторожно, на цыпочках и всё время смотрела под ноги. А сзади шагал Горобец, шлёпая как попало, разбрызгивая то воду, то жидкую грязь.

Ребята вылезли из зарослей. Перед ними — середина подковообразного заливчика — Чанкурского лимана.

Над водой, по линии всего берега-дуги, стояли высокой зелёной оградой камыши. Это была отмель. Вблизи сквозь тонкий слой воды просматривалось дно.

— Эх, ноги хоть помыть в пресной воде, — сказал Чайка.

Но только он вошёл в воду, как тут же с воплем выскочил на берег, прыгая на одной ноге:

— Укусила! Змеюка! За подошву!

— Кого укусила? Не вижу, — спокойно сказал Горобец, подходя к Чайке. — Сейчас я тебе покажу твою змеюку. Вот она! Дивись.

Горобец вытащил впившийся в ногу товарища острый шип.

— Чилим! — обрадовался он.

— Он и есть! — засмеялся Чайка, избавившийся от страха.

— Пошли искать! крикнул Горобец, вбегая в воду.

За ним пустился Чайка.

Талка разулась и пошла к мальчишкам, Тёплая на отмели вода не доходила до колен. Дно было твёрдое, но за ногами вставала клубами желтоватая муть. Приглядевшись, Талка увидела на водоросли серовато-зелёные шарики размером с яблочко-китайку. На этих яблочках топорщились кругом колючие шипы, штук по шесть.

— Водяные орехи. На! — сказал Горобец, подавая девочке водоросль.

— А вот тут их сколько! Идите до меня, — позвал Чайка.

Он снял с себя майку-безрукавку и замотал её накрепко снизу водорослью. Получилась сумка с двумя ручками-плечиками.

— Сыпь сюда орехи, — велел он.

— Вот как она порвётся, так мамка даст тебе на орехи! — предупреждает Горобец.

— Ничего-о. Майка старая, её давно курам на гнездо пора!

К берегу ребята шли уже с полной майкой орехов. Несли втроём. Талка с Горобцом держали майку за ручки-плечики, а Чайка ухватил обеими руками за нижний узел.

На отмели сквозь тонкую светлую воду всюду по дну виднелись следы кабанов.

— Тоже чилим собирали. Ух и любят! — сообщает Горобец.

Орехи высыпали около машины на брезент просушить. Горобец и Талка стали собирать около моста старые щепки для костра, отыскивая их в засохшем наносе, а Чайка пошёл к гирлу прополоскать майку. Он размахивал ею над головой, довольный, что она не порвалась и не будет неприятного разговора с матерью. Подойдя к мосту, он остановился. По гирлу к мосту со стороны лимана плыла большая доска. Чайка бросил майку, побежал к машине и вернулся с самым длинным удилищем, оснащённым прочной леской и большим крючком. Дождавшись, когда доска подплыла к мосту, он зацепил доску и повёл осторожно к берегу. Вогнав доску в канавку около насыпи, схватил её за конец и вытянул на берег.

— Поняла? Туда доску течением с моря угнало, а сейчас ветер поулёгся, море отходить начало. Течение в гирле, глянь, обратно к морю пошло! Доска-то и приплыла, — объясняет Талке Чайка. — Видала теперь, какое наше гирло?

Ребята закопали слой орехов в горячую золу костра. Сверху нагребли углей, подложили дров.

Уже за полдень. Ветер затих. Морская вода ушла из гирла. К морю двигалась теперь мутноватая мягкая вода лимана. Она шла тихо, почти незаметно. Лишь по нетонущим пушинкам и соринкам на поверхности чувствовалось спокойное её перемещение. В такое время самый бывает клёв. Мальчишки знали это и давно мечтали поудить в гирле в пресной воде. Тогда можно взять сазана с поросёнка!

— Вот теперь бы половить! Обловишься! — захлёбывается Чайка.

Подняв с земли удочку, он идёт на мост. Там он измеряет удилищем длину и ширину провала и возвращается. Он намечает на мокрой доске, какие куски надо из неё выкроить. Горобец берёт из машины одноручную пилку и перепиливает доску. Набухшая, она легко, как репа, поддавалась зубцам. Крупные мягкие опилки пахли морем.

Мальчики отнесли доски на мост. Но потребовались гвозди, и ребята стали вытаскивать из бревна лишние. А бревно, когда из него попробовали выдёргивать гвозди, сошло со своего места, и на мосту появились ещё две дыры. Тогда ребята решили перестелить эту часть моста.

Уложив и пригнав доски на свои места, ребята стали прибивать их. Чайка — обухом топорика, Горобец — гаечным ключом, а Талка — молотком. По душе пришлась им эта работа. Кто не любит забивать гвозди! Ребята, как заговорщики, подмигивали друг другу, любуясь на своё дело.

Камыши стояли тихие, не шатаясь. Приглушённый расстоянием, еле слышался шорох прибоя на пляже. Лишь удары о шляпки гвоздей гудели под мостом в пустоте между деревянным настилом и водой, как в огромном контрабасе.

— Во! Как в хате пол! Плясать можно, — сказал Чайка, заканчивая работу и принимаясь босыми ногами выбивать дробь на мосту.

Талка с Горобцом стали прихлопывать в такт ладошками и приговаривать:

— Аса! Аса! Аса!

— А где уха, плясуны? Что-то я не вижу ведёрка над костром, — услышали ребята голос Анатолия Николаевича.

— Нема ухи, — развела руками девочка.

У костра ели чилим. Кожица, толстая и упругая, будто ремённая, с лёгким шорохом отделялась от ядра водяного ореха.

— Вкусно-о! Как ореховая халва, — восторгалась мама.

Недалеко от Чайки маячила зелёная сумка с пробирками, повешенная на дверцу «газика». Чайка набрался отваги и спросил:

— А что, дядечка, вы, случаем, не знаете, зачем вы откупориваете и обратно припечатываете те ваши пробирки?

— Случаем, знаю! — засмеялся Анатолий Николаевич. — Я набрал в них воздух в разных местах плавней. А в лаборатории сделаю анализ и узнаю, есть ли тут в воздухе газ и в каком количестве.

— Уй ты! А откуда же берётся газ? Ветром, что ли, пригоняет?

— Нет! Это газ из глубин земли ухитряется пролезать наружу и примешивается к воздуху. Если в воздухе окажется газ, значит, в этом месте и надо искать его под землёй!

— Случаем, та вышка буровая не на таком месте?

— На таком.

— Вот это да! — удивились мальчишки. — А мы дышим и ничего не знаем!

К мосту подъехал грузовик. И опять шофёр вылез из кабины. Он прошёл на мост, остановился, посмотрел под ноги и удивлённо развёл руками…