Ужасная перемена последовала внезапно в природе. Небесный свод принял вид громадной бляхи из меди.
Неподвижная луна сделалась тусклой и не испускала лучей. Атмосфера стала так прозрачна, что самые отдаленные предметы были видны совершенно ясно.
Удушливый жар висел над землею. В воздухе не чувствовалось никакого дуновения, способного шевельнуть листья на деревьях. Рио-Хила внезапно остановилась в своем течении.
Глухой гул, слышавшийся раньше, повторился с силой, вдесятеро большей.
Река, точно приподнятая могучей и невидимой рукой, вышла из берегов, хлынула в прерию и залила ее с невероятной быстротой. Горы закачались, низвергая на равнину огромные глыбы скал, катившихся со зловещим шумом. Земля, разламываясь тут и там, засыпала долины, срывала холмы, заставляла потоки сернистой воды бить ключом из своих недр, бросая к небу камни и горячую грязь, и стала колебаться медленными, но непрерывными толчками.
— Землетрясение! — закричали охотники и гамбусинос, крестясь и произнося все молитвы, какие им приходили на память.
Действительно, это было землетрясение, — самое ужасное бедствие этой страны.
Земля, казалось, кипела, если можно так выразиться, беспрестанно подымаясь и опускаясь, как морские волны во время бури. Русла рек и ручьев менялись ежеминутно, бездны неизмеримой глубины разверзались со всех сторон под ногами пораженных людей.
Дикие звери, изгнанные из своих логовищ и гонимые рекой, волны которой все вздымались, обезумев от ужаса, смешались с людьми. Бесчисленные стада буйволов и бизонов неслись по равнине, испуская глухой рев, опрокидывая друг друга, сворачивая внезапно назад, чтобы избежать пропасти, появлявшейся под их ногами, и в своем бессмысленном беге угрожали смести всякое встречающееся им препятствие. Ягуары, пантеры, гризли, степные волки вперемешку с ланями и антилопами, воя и испуская жалобный рев, и не думали нападать друг на друга, настолько ужас парализовал их кровожадные инстинкты.
Птицы со зловещими криками кружились в воздухе, насыщенном сернистыми парами, и трепеща падали на землю с распростертыми крыльями и растрепанными перьями.
Второе бедствие присоединилось и, если это возможно, еще прибавило ужаса к этой сцене.
Пожар, устроенный индейцами в лагере гамбусинос, по-немногу дошел до высокой степной травы, и внезапно показался в своем величественном и страшном великолепии, захватывая все по пути и со страшным шипением бросая вдаль миллионы искр.
Надо присутствовать при пожаре в прериях Дикого Запада, чтобы иметь понятие об ужасном великолепии этого зрелища.
Девственные леса сгорают целиком, их вековые деревья корчатся с хрипением агонии, с болезненными содроганиями, испуская, словно живые существа, жалобы и крики. Раскаленные горы имеют вид зловещих траурных маяков, жар которых, отражаясь в небе, окрашивает его кровавым оттенком.
Земля время от времени продолжала сильно содрогаться. Волны Рио-Хилы стремительно неслись к северо-востоку. С юго-запада быстрыми неровными скачками приближался пожар.
Несчастные краснокожие, охотники и их враги-бандиты с невыразимым ужасом смотрели, как безопасное пространство вокруг них сужается с каждой минутой и как надежда на спасение навсегда ускользает от них.
В такой момент, когда всякое чувство ненависти должно было бы замолкнуть в сердце человека, Красный Кедр и охотники, движимые только местью, продолжали свою бешеную скачку, несясь как демоны по прерии, которая, без сомнения, должна была стать их могилой.
Между тем две стихии надвигались друг на друга. Белые и краснокожие могли уже с уверенностью рассчитать, сколько минут им оставалось жить, пока их последнее убежище будет поглощено водой или огнем.
В эту минуту апачи обратились к Валентину, как к единственному человеку, способному их спасти.
При этом призыве охотник приостановил на миг преследование Красного Кедра.
— Чего хотят мои братья? — спросил он.
— Чтобы великий бледнолицый охотник спас их, — без колебания отвечал Черный Кот.
Валентин грустно улыбнулся, бросив долгий взгляд на всех этих людей, ожидавших от него решения своей судьбы.
— Один Бог может нас спасти! — прошептал он. — Потому что Он всемогущ. Его рука жестоко покарала нас. Что могу я сделать? Увы! Я всего лишь слабое создание!
— Пусть бледнолицый охотник спасет нас! — повторил предводитель апачей.
Охотник глубоко вздохнул.
— Я попробую, — сказал он.
Индейцы поспешно столпились вокруг него. Эти простые люди воображали, что охотник, которым они привыкли восхищаться и который приводил в исполнение изумительные задумки, располагает сверхъестественным могуществом. Они суеверно верили в него.
— Пусть мои братья слушают, — начал Валентин. — Им остается только один путь к спасению, путь очень ненадежный, но он единственный, который можно испробовать. Пусть каждый возьмет оружие и не теряя времени убивает бизонов, которые, обезумев, несутся по прерии. Их шкуры послужат пирогами, чтобы уйти от огня, угрожающего поглотить все вокруг.
Индейцы с криком радости и надежды, не колеблясь более, погнались за бизонами, которые, наполовину укрощенные от страха, давали убивать себя без сопротивления.
Как только Валентин увидел, что его союзники последовали его совету и занялись изготовлением пирог, он опять вспомнил о разбойниках.
Те, в свою очередь, не оставались праздными.
Руководимые Красным Кедром, они собрали несколько деревьев, вырванных с корнем, которые во множестве неслись по реке, связали их своими лассо и, поспешно соорудив плот, который был способен их всех выдержать, спустили его на воду и поплыли вниз по течению.
Дон Пабло, видя, что его враг готов был вторично ускользнуть от него, не колеблясь прицелился в него. Но Андрес Гарот, собиравшийся отомстить мексиканцу, воспользовался случаем и, наведя на него свое ружье, выстрелил.
Пуля, вследствие качки, не достигла цели, которую себе наметил Андрес Гарот, но она разбила карабин в руках молодого человека в ту минуту, когда он готов был нажать на курок.
Разбойники испустили торжествующий крик, который, однако, вслед за тем сменился криком ярости.
Андрес Гарот упал им на руки с простреленной грудью, сраженный пулей Курумиллы.
Тем временем рассвело, показалось солнце, величественно выплывавшее на горизонте и освещавшее своими лучами апокалипсическую картину разбушевавшейся природы, но все же вселившее немного мужества в растерявшихся людей.
Краснокожие с отличающей их живостью и ловкостью изготовили около двадцати пирог и начали спускать их в волны.
Охотники старались притянуть плот к себе, тогда как разбойники употребляли величайшие усилия, чтобы держать его по течению.
Курумилле дважды удавалось бросить лассо так, что оно захватило стволы деревьев, но дважды Красный Кедр разрубал его своим мачете.
— Надо покончить с этим бандитом, — сказал Валентин, — убьем его во что бы то ни стало!
— Одну минуту! Умоляю вас! — воскликнул дон Мигель.
— Дайте мне поговорить с ним, может быть, мне удастся тронуть его.
— Гм! — пробормотал охотник, опуская вниз дуло своего ружья. — Было бы легче тронуть душу тигра. Дон Мигель сделал несколько шагов вперед.
— Красный Кедр! — закричал он. — Сжальтесь надо мною, отдайте мне дочь!
Разбойник рассмеялся, ничего не отвечая.
— Красный Кедр, — повторил дон Мигель, — сжальтесь надо мной, умоляю вас, я заплачу вам выкуп, какой только вы пожелаете, но именем всего священного в мире — отдайте мне мое дитя! Вспомните, что вы мне обязаны жизнью.
— Я вам ничем не обязан, — ответил скваттер резко, — жизнь, которую вы мне спасли, вы же хотели отнять у меня. Мы квиты.
— Дочь моя! Отдайте мне мою дочь!
— А где моя дочь? Где моя Эллен? Отдайте мне ее, может быть, тогда я соглашусь отдать вам вашу.
— Ее нет с нами, клянусь вам, Красный Кедр, что она уехала, чтобы присоединиться к вам.
— Ложь! — завопил разбойник. — Это ложь!
В этот миг донья Клара, за движениями которой не наблюдали, воспользовалась тем, что скваттер перестал следить за нею, и решительно бросилась в воду.
Но при шуме, вызванным ее падением, Красный Кедр обернулся и с яростным криком нырнул вслед за нею.
Тогда охотники стали стрелять в разбойника. Но он, точно заколдованный, с сардонической усмешкой отклонял голову перед пулями, падавшими в воду вокруг него.
— Ко мне! — кричала молодая девушка прерывающимся голосом. — Отец! Валентин! Ко мне! Спасите!
— Вот я, — отвечал дон Мигель. — Мужайся, дитя мое, мужайся!
И поддаваясь только отцовскому чувству, дон Мигель ринулся вперед.
Но по знаку Валентина Курумилла и Орлиное Перо удержали его, несмотря на усилия, которые он предпринимал, чтобы вырываться.
Охотник схватил нож в зубы и бросился в реку.
— Приди, отец мой! — повторяла донья Клара. — Где же ты? Где же ты?
— Я здесь! Я здесь! — отвечал дон Мигель.
— Мужайтесь! Мужайтесь! — кричал Валентин. Охотник сделал отчаянное усилие, чтобы приблизиться к девушке. Два врага очутились лицом к лицу посреди бушующих волн Рио-Хилы.
Забыв всякое чувство самосохранения, они бросились друг на друга с ножами.
В этот миг страшный шум, похожий на грохот целого артиллерийского дивизиона, послышался в недрах земли. Ужасный толчок потряс всю равнину, и река с непостижимой силой потекла назад в свое русло.
Красный Кедр и Валентин, захваченные громадным водоворотом, образовавшимся от страшного сотрясения, кружились несколько секунд, отброшенные друг от друга, а между ними зияла бездонная пропасть.
В эту минуту послышался неистовый крик.
— Вот! — заревел Красный Кедр. — Я говорил, что отдам тебе дочь только мертвой. Приди ее взять!
И с дьявольским смехом он вонзил нож в грудь доньи Клары.
Бедная девушка упала на колени, сложила руки и, испуская дух, проговорила в последний раз слабеющим голосом:
— Отец мой! Отец мой!
— О-о! — воскликнул дон Мигель. — Горе! Горе! — И повалился без чувств на землю.
При виде гнусного убийства Валентин, понимая свое бессилие, мог только с отчаянием ломать руки.
Курумилла навел свое ружье и раньше, чем Красный Кедр, выбравшись на берег, мог пустить галопом свою лошадь, выстрелил. Но пуля, плохо направленная, не настигла бандита, издавшего торжествующий крик и умчавшегося во весь опор.
— О! — воскликнул Валентин. — Клянусь, что я убью это чудовище!
Толчок, о котором мы говорили раньше, был последним всплеском землетрясения. Чувствовалось еще несколько колебаний, но уже едва заметных, точно земля старалась прийти в равновесие, на минуту потерянное.
Апачи, унесенные своими пирогами, были уже далеко;
пожар потухал, не находя пищи в этой стране, разрушенной и затопленной волнами реки.
Несмотря на помощь, оказанную друзьями дону Мигелю, он не приходил в себя.
Генерал подошел к охотнику, мрачному, задумчивому, стоявшему, опираясь на ружье, с устремленными вдаль глазами.
— Что же мы стоим на месте? Почему не преследуем этого негодяя?
— Потому, — отвечал Валентин грустным голосом, — что прежде всего надо отдать последний долг жертве. Генерал поклонился.
Час спустя охотники предали земле тело доньи Клары. Дон Мигель, поддерживаемый сыном и генералом Ибаньесом, плакал, горестно склонясь над могилой, скрывшей в себе его дитя.
Когда индейские вожди засыпали могилу и навалили на нее громадные камни, чтобы дикие животные не осквернили ее, Валентин, взяв руку своего друга и с силой сжимая ее, сказал:
— Дон Мигель! Женщины плачут, мужчины мстят!
— О, да! — вскричал асиендадо с нечеловеческой энергией. — Месть! Месть!
Но — увы! — крик этот, вырвавшийся из его груди над только что зарытой могилой, прозвучал без ответа.
Красный Кедр и его товарищи скрылись за бесчисленными изгибами реки.
Много дней должно будет пройти, пока наконец настанет желанный час мести!
Бог, пути Которого неисповедимы, не сказал еще: довольно!
Быть может, Он приготовил Красном Кедру достойное наказание!