в Крыму, в Сибири и на севере.


Днепр, Волга, Обь, Двина.


На ржи, на лютиках, на клевере,


везде лежали трупы.


Был голод, не хватало супа.


Концы ужасной этой битвы


остры как лезвие у бритвы,


я даже не успел прочесть молитвы,


как от летящей пули наискось


я пал подкошенный как гвоздь.


Граждане, взмолился я, родные,


ведь у меня ребята есть грудные,


и эти молодые дети


теперь одни останутся на свете.


И две жены моих красавицы


теперь развратничать начнут.


О хоть бы, хоть бы мне поправиться,


но командир сказал — капут.


Подумай сам, ведь ты убит,


тут доктор помощь оказать не сможет,


и окровавленный твой вид


в земле червяк довольно скоро сгложет.


Я говорю ему — нет командир,


червяк быть может сгложет мой мундир


и может быть в теченье часа


моё сожрет всё мясо.


Но мысль мою и душу


червяк не съест, и я его не трушу.


Но я уже не говорил. Я думал.


И я уже не думал, я был мёртв.


Моё лицо смотрело на небо без шума,


и признак жизни уходил из вен и из аорт.


В моих зрачках число четыре отражалось,


а битва, бой, сраженье продолжалось.


То тысячу девятьсот двадцатый был год.


З у м и р.


Мы выслушали смерти описанья,


мы обозрели эти сообщенья от умирающих умов.


Теперь для нашего сознанья


нет больше разницы годов.


Пространство стало реже,


и все слова — паук, беседка, человек, —


одни и те же.


Кто дед, кто внук,


кто маргаритка, а кто воин,


мы все исчадия наук


и нами смертный час усвоен.


Ч у м и р.


Спят современники морей.


К у м и р.


Куда же им.



<1931–1934>




ОЧЕВИДЕЦ И КРЫСА






О н.


Маргарита отвори


мне окошко поскорей.


Маргарита говори


мне про рыб и про зверей.


Опустилась ночи тень,


всюду в мире свет потух.


Маргарита кончен день,


дует ветер, спит петух.


Спит орёл на небесах,


спят растения в лесах,


будущие спят гробы,


сосны, ели и дубы.


Воин выходит на позор,


бобр выходит на грабёж,


и бросая в звёзды взор,


счёт ночам заводит ёж.


Рыбы бегают в реке,


бродят рыбы по морям,


и скворец в своей руке


тихо держит мёртвый храм.


И дрозды поют слегка,


и рычит печальный лев.


Гонит Бог издалека


к нам на город облака,


и рычит печальный лев.


О н.


Мы не верим что мы спим.


Мы не верим что мы здесь.


Мы не верим что грустим,


мы не верим что мы есть.


О н.


Холод горы озаряет,


снежный гор больших покров,


а в снегу как лунь ныряет


конь под тяжестью ковров.


На коврах курсистка мчится,


омрачённая луной.


На коня глядит волчица,


пасть облитая слюной.


Лежебока, бедный всадник,


мчится в тройке как лакей,


входит в тёмный палисадник,


кость сжимая в кулаке.


Отдаёт курсистке плеть он,


подаёт старухе трость.


Каждый час встречая тостом,


он лихую гладит кость.


А курсистка как карета


запылённая стоит.


С незнакомого портрета


глаз не сводит. И блестит.


О н.


Я мысли свои разглядывал.


Я видел у них иные начертания.


Я чувства свои измеривал.


Я нашёл их близкие границы.


Я телодвижения свои испытывал.


Я определил их несложную значимость.


Я миролюбие своё терял.


У меня не осталось сосредоточенности.


Догадывающийся догадается.


Мне догадываться больше нечего.


О н.


Сейчас я буду говорить.




Пока он говорит, является небольшая комната. Всё рассечено. Где ты наш мир. Ни тебя нет. Ни нас нет. На тарелках сидят Пётр Иванович Иванович Иванович, курсистка, дворецкий Грудецкий, Степанов-Песков и четыреста тридцать три испанца.




Входит Лиза или Маргарита.




О д н а и з д в у х.


Что вижу я.


Здесь общество собралось адское.


Огнём и серой пахнет здесь.


И шеи у вас какие-то пороховые,


и уши, и руки, ноги, и носы


и глаза. Вы все как в столбняке.


Уже зима который час стоит,


не вышло ль здесь убийства.




Д в о р е ц к и й — Г р у д е ц к и й.


Маргарита иди Лиза,


чаю дать вам иль часы.


О н а (о д н а и з д в у х).


Ах Грудецкий вы подлиза


ещё с царских времён


вы Семён.


Я спрашиваю: не было ли здесь убийства.


После этого три часа играла музыка.


Разные вальсы и хоралы.


Кириллов за это время успел жениться. Но чего-то ему недоставало.


С т е п а н о в — П е с к о в.


Убийство. Не говори так много об убийстве.


Мы ещё не поняли убийства.


Мы ещё не поняли этого слова.


Мы ещё не поняли этого дела.


Мы ещё не поняли ножа.


К о с т о м а р о в (и с т о р и к).


Тринадцать лет.


Двенадцать лет.


Пятнадцать лет.


Шестнадцать лет.


Кругом одни кустарники.


Г р и б о е д о в (п и с а т е л ь).


О чём тут быть может разговор,


ясно что он вор.


Крутые волшебные виденья


мне душу посещают.


Неизъяснимые больные наслажденья


они мне обещают.


Мой ум они вскружили,


я сам теперь как белка в колесе.


Создания нездешние уйдите,


я еду в Грузию сегодня как и все.


Бледные на тарелке четыреста тридцать три испанца воскликнули одногласно и недружелюбно:


Убийству произойти пора-с.


И тут свершилась тьма-темь. И Грудецкий убил Степанова-Пескова. Впрочем о чём тут говорить.


Все вбежали в постороннюю комнату и увидели следующую картину. Поперёк третьего стола стояла следующая картина. Представьте себе стол и на нём следующую картину.


Воззрясь на картину,


Грудецкий держал


в руке как картину


кровавый кинжал.


Ложилась на землю


и капала кровь,


вращалась земля


и планеты кружились.


Лежал на полу


Степанов-Песков


подобно орлу


без сапог и носков.


Лежал он босой


как шиповник.


Укушен осой


был чиновник.




Тут снова входит Лиза и кричит:


Ага-ага я говорила, что убийство свершится.


Все на неё закричали, все зашикали. Тише, Лиза, Лиза, тише, тише, вы одна из двух.


Потом опять стал говорить он.


О н.


Мы видели бедное тело,


оно неподвижно лежало.


В нём жизнь непрерывно редела


под диким ударом кинжала.


Глаза как орехи закрылись.


Что знаем о смерти мы люди.


Ни звери, ни рыбы, ни горы,


ни птицы, ни тучи мы будем.


Быть может страна иль диваны,


быть может часы и явленья,


морские пучины, вулканы


имеют о ней представленье.


Жуки и печальные пташки,


что тихо летают под тучей


в своей небогатой рубашке,—


для них смерть — изученный случай.


О н.


Который час.


Они бегут, бегут.


О н.


Я обратил внимание на смерть.


Я обратил внимание на время.


О н.


Они бегут, бегут.


О н.


Вновь курсистка появилась,


как лапша,


и студент над ней склонился,


как душа.


И курсистка состоялась,


как цветок.


Тройка быстрая умчалась


на восток.


О н.


Который час.


О н.


Листва стоит в лесу как гром.


О н.


Сейчас я буду говорить.




Уже усталая свеча


пылать устала как плечо,


а всё курсистка говорила —


целуй Степан ещё ещё.


Ты мне и ноги поцелуй,


ты мне и брюхо поцелуй.


Степан уж был совсем без сил,


он страшно вдруг заголосил:


я не могу вас целовать,


сейчас пойду в университет


наук ученье изучать:


как из металла вынуть медь,


как электричество чинить,


как слово пишется медведь,—


и он склонился как плечо


без сил на милую кровать.




Тут пришёл Козлов и стал лечиться. Он держал бруснику в руках и всё время страшно морщился. Перед ним вставали его будущие слова, которые он тем временем произносил. Но это всё было не важно. Важного в этом ничего не было. Что тут могло быть важно. Да ничего.


Потом пришёл Степанов-Терской. Он был совершенно лют. Он не был Степанов-Песков. Тот был убит. Не будем об этом забывать. Забывать об этом не надо. Да и к чему нам об этом забывать.




СЦЕНА НА ШЕСТОМ ЭТАЖЕ




Ф о н т а н о в.


Вот пять лет живём мы вместе,


ты и я, ты и я,


будто филин и сова,


как река и берега,


как долина как гора.


Ты курсистка как и прежде,


волоса твои седеют,


щёки женские желтеют,


жиром ты за это время,


врать к чему, не налилась.


Полысело твоё темя,


обветшала твоя сласть.


Раньше думал я о мире,


о мерцании светил,


о морской волне, о тучах,


а теперь я стар и хил.


На свинину, на редиску


направляю мысли я.


Не курсистку, а модистку,


видно, в жёны приобрёл.


М а р г а р и т а и л и Л и з а (ныне с т а в ш а я К а т е й).


Чем жить? Душа моя слетает


с запёкшегося рта. Фонтанов,


ты грубым стал и жалким.


Твоя мужская сила где она?


Я стану у открытого окна.


Смотри какой громадный воздух шевелится.


Смотри соседний виден дом.


Смотри, смотри, смотри, смотри кругом.


Смотри на подоконник я влезаю,


на подоконник веткой становлюсь.




Ф о н т а н о в.


Курсистка подожди меня.


О н а.


На подоконник кружкой становлюсь.


Ф о н т а н о в.


Курсистка что с тобой.


О н а.


На подоконник свечкой становлюсь.


Ф о н т а н о в.


Курсистка ты сошла с ума.


О н а.


Я приезжаю.








Тут нигде не сказано, что она прыгнула в окно, но она прыгнула в окно. Она упала на камни. И она разбилась. Ох, как страшно.




Ф о н т а н о в.


Долго думать я не буду,


я последую за ней.


Я побью в шкапах посуду,


уничтожу календарь.


Я зажгу повсюду лампы,


позову сюда дворецкого


и возьму с собой в дорогу


навсегда портрет Грудецкого.




Потом три часа играла музыка.




О н.


Маргарита Маргарита


дверь скорее отвори,


дверь в поэзию открыта,


ты о звуках говори.


Мы предметов слышим звуки,


музыку как жир едим.


Маргарита для науки


мы не верим что мы спим.


Мы не верим что мы дышим,


мы не верим что мы пишем,


мы не верим что мы слышим,


мы не верим что молчим.


О н.


Ночь на небо поднималась.


тусклый месяц как душа


над землёю возносился,


в камышах густых шурша,


рыба бегала по речке


и печальный лев рычал.


Города стояли прямо,


за добычей мчался бобр.


О н.


Я миролюбие своё терял.


О н.


Неизбежные года


нам шли навстречу как стада.


Кругом зелёные кусты


невзрачно, сонно шевелились.


Он.


Нам больше думать нечем.


У него отваливается голова.



<1931–1934>




ПРИГЛАШЕНИЕ МЕНЯ ПОДУМАТЬ


Будем думать в ясный день,

сев на камень и на пень.

Нас кругом росли цветы,

звёзды, люди и дома.

С гор высоких и крутых

быстро падала вода.

Мы сидели в этот миг,

мы смотрели всё на них.

Нас кругом сияет день,

под нами камень, под нами пень.

Нас кругом трепещут птицы,

и ходят синие девицы.

Но где же, где же нас кругом

теперь отсутствующий гром.

Мы созерцаем часть реки,

мы скажем камню вопреки:

где ты ночь отсутствуешь

в этот день, в этот час?

искусство что ты чувствуешь,

находясь без нас?

государство где ты пребываешь?

Лисицы и жуки в лесу,

понятия на небе высоком, -

подойди Бог и спроси лису:

что лиса от утра до вечера далеко?

от слова разумеется до слова цветок

большое ли расстояние пробежит поток?

Ответит лиса на вопросы Бога:

это всё исчезающая дорога.

Ты или я или он, мы прошли волосок,

мы и не успели посмотреть минуту эту,

а смотрите Бог, рыба и небо, исчез тот кусок

навсегда, очевидно, с нашего света.

Мы сказали: да это очевидно,

часа назад нам не видно.

Мы подумали — нам

очень одиноко.

Мы немного в один миг

охватываем оком.

И только один звук

ощущает наш нищий слух.

И печальную часть наук

постигает наш дух.

Мы сказали: да это очевидно,

всё это нам очень обидно.

И тут мы полетели.

И я полетел как дятел,

воображая что я лечу.

Прохожий подумал: он спятил,

он богоподобен сычу.

Прохожий ты брось неумное уныние,

гляди кругом гуляют девы синие,

как ангелы собаки бегают умно,

чего ж тебе неинтересно и темно.

Нам непонятное приятно,

необъяснимое нам друг,

мы видим лес шагающий обратно

стоит вчера сегодняшнего дня вокруг.

Звезда меняется в объеме,

стареет мир, стареет лось.

В морей солёном водоёме

нам как-то побывать пришлось,

где волны издавали скрип,

мы наблюдали гордых рыб:

рыбы плавали как масло

по поверхности воды,

мы поняли, жизнь всюду гасла

от рыб до Бога и звезды.

И ощущение покоя

всех гладило своей рукою.

Но увидев тело музыки,

вы не заплакали навзрыд.

Нам прохожий говорит:

скорбь вас не охватила?

Да музыки волшебное светило

погасшее имело жалкий вид.

Ночь царственная начиналась

мы плакали навек.



<1931–1934>




МНЕ ЖАЛКО ЧТО Я НЕ ЗВЕРЬ…


Мне жалко что я не зверь,

бегающий по синей дорожке,

говорящий себе поверь,

а другому себе подожди немножко,

мы выйдем с собой погулять в лес

для рассмотрения ничтожных листьев.

Мне жалко что я не звезда,

бегающая по небосводу,

в поисках точного гнезда

она находит себя и пустую земную воду,

никто не слыхал чтобы звезда издавала скрип,

её назначение ободрять собственным молчанием рыб.

Ещё есть у меня претензия,

что я не ковёр, не гортензия.

Мне жалко что я не крыша,

распадающаяся постепенно,

которую дождь размачивает,

у которой смерть не мгновенна.

Мне не нравится что я смертен,

мне жалко что я неточен.

Многим многим лучше, поверьте,

частица дня единица ночи.

Мне жалко что я не орёл,

перелетающий вершины и вершины,

которому на ум взбрёл

человек, наблюдающий аршины.

Мне жалко что я не орёл,

перелетающий длинные вершины,

которому на ум взбрёл

человек, наблюдающий аршины.

Мы сядем с тобою ветер

на этот камушек смерти.

Мне жалко что я не чаша,

мне не нравится что я не жалость.

Мне жалко что я не роща,

которая листьями вооружалась.

Мне трудно что я с минутами,

меня они страшно запутали.

Мне невероятно обидно

что меня по-настоящему видно.

Ещё есть у меня претензия,

что я не ковёр, не гортензия.

Мне страшно что я двигаюсь

не так как жуки жуки,

как бабочки и коляски

и как жуки пауки.

Мне страшно что я двигаюсь

непохоже на червяка,

червяк прорывает в земле норы,

заводя с землёй разговоры.

Земля где твои дела,

говорит ей холодный червяк,

а земля распоряжаясь покойниками,

может быть в ответ молчит,

она знает что всё не так

Мне трудно что я с минутами,

они меня страшно запутали.

Мне страшно что я не трава трава,

мне страшно что я не свеча.

Мне страшно что я не свеча трава,

на это я отвечал,

и мигом качаются дерева.

Мне страшно что я при взгляде

на две одинаковые вещи

не замечаю что они различны,

что каждая живёт однажды.

Мне страшно что я при взгляде

на две одинаковые вещи

не вижу что они усердно

стараются быть похожими.

Я вижу искажённый мир,

я слышу шёпот заглушённых лир,

и тут за кончик буквы взяв,

я поднимаю слово шкаф,

теперь я ставлю шкаф на место,

он вещества крутое тесто

Мне не нравится что я смертен,

мне жалко что я не точен,

многим многим лучше, поверьте,

частица дня единица ночи

Ещё есть у меня претензия,

что я не ковёр, не гортензия.

Мы выйдем с собой погулять в лес

для рассмотрения ничтожных листьев,

мне жалко что на этих листьях

я не увижу незаметных слов,

называющихся случай, называющихся

бессмертие, называющихся вид основ.

Мне жалко что я не орёл,

перелетающий вершины и вершины,

которому на ум взбрёл

человек, наблюдающий аршины.

Мне страшно что всё приходит в ветхость,

и я по сравнению с этим не редкость.

Мы сядем с тобою ветер

на этот камушек смерти.

Кругом как свеча возрастает трава,

и мигом качаются дерева.

Мне жалко что я не семя,

мне страшно что я не тучность.

Червяк ползёт за всеми,

он несёт однозвучность.

Мне страшно что я неизвестность,

мне жалко что я не огонь.


<1934>




СУТКИ





О т в е т. Вбегает ласточка.


В о п р о с. Но кто ты ласточка небес,


ты зверь или ты лес.


Н е с у щ е с т в у ю щ и й о т в е т л а с т о ч к и.


Я часовщик.


В о п р о с. Но кто тебя здесь повстречал


в столичном этом мраке,


где вьются гнёзда надо мной,


где нет зелёных листьев,


и страждет человек земной,


спят раки,


где моря нет?


Где нет значительной величины воды.


Скажи кто ты?


Тут мрак палат.


О т в е т л а с т о ч к и.


Я солдат.


Я солдат.


Сбегает ночь с вершины горной.


Вершина пребывает чёрной.


Звезда нисходит с небосклона.


Он пуст


как куст.


В о п р о с. Не небосклон ли ты жалеешь,


когда на нём как планета алеешь,


заменяя собой звезду,


упавшую сию минуту


в рощу.


О т в е т л а с т о ч к и.


Стал небосклон пустым и чистым


как небосвод.


Прохладу Бог послал,


день встаёт.


В о п р о с. Проходит час времени.


О т в е т. Проходит час времени.


В о п р о с. Похож ли ветер на цветки,


на маргаритки и тюльпаны.


О т в е т. Сидел старик.


Из рук он делает щитки


для сохраненья глаз


от блеска.


В о п р о с. Похож ли ветер на скамью?


О т в е т. Понятное над нами всходит утро,


за пищей хочется лететь


и рассуждая мудро


петь.


В о п р о с. Скажи кто прав,


я


или


вершины трав.


И кто без чувств лежит как яблоко.


О т в е т. Мы чуем камни просыпаются,


они заводят разговор,


они как листья осыпаются


с вершины благородных гор.


Пустые числа оживлены


сиянием от нас уходящей луны.


День наступает,


мир растёт.


В о п р о с. Ах ласточка ты коршун.


Столица здесь.


Здесь мира нет.


Здесь моря нет.


Поеду лучше в Оршу.


Л а с т о ч к а.


Не есть ли море лучший мир.


Не есть ли море лучший мир.


Он рос.


С п р а ш и в а ю щ и й.


Ласточка что нам делать?


Ты сама задаёшь вопрос.


Твои меняются черты.


Скажи где ты?


О т в е т. Снег был зимой числом.


Он множествен.


Теперь в ручье кивать веслом


ты можешь.


В о п р о с. Проходит час времени.


О т в е т. Проходит час времени.


В о п р о с. Не избегают ли нас.


О т в е т. Проплыли тучи синие как краска.


Жук пробежал. Трава подвинулась на точку


за этот час. Ногой ударил муравей


упавшую звезду как незначительную точку,


и в море плыл корабль, передвигаясь проще


простого.


Кто нас может избегать?


В о п р о с. Не обегают ли нас.


Мы посторонние места


что дороже смерти.


Смотри с пустынного моста


хочу волнам я крикнуть верьте,


и я к тебе приду вода


в гости.


О т в е т. Безупречная вода.


Она бежит бездонные года,


она стоит на месте миг,


печаль ей незнакома.


Она под каждою ложбиной дома.


Она ленивица.


Она просторна.


Она горда,


она тверда,


она бесспорна.


Она отсутствие луча.


В о п р о с. Шипит брошенная в ручей свеча,


из неё выходит душа.


Плачет кинутый в воду крот


и слепыми глазами читает небосвод.


И рыбак сидящий там где река


незаметно превращается в старика.


Быть может он боится блеска.


О т в е т. Чернеет всё,


день кончился.


Ещё раз


на бранном месте


где происходила битва


вновь опускается молитва.


Тут совершается молитва.


С вершин травы роса стекает.


Жук спать идёт. Звезда мелькает.


Планетами вновь полон небосклон.


Меркнет море. Где муравей, зрит волны он.


Он потирает лапой точку песка.


Плывёт потушенная рыба.


Сутки прошли.


В о п р о с. Похож ли лес на ночь.


Деревья есть частица ночи,


дубы есть звёзды, птицы влага,


листья ответ.


В лесу отсутствует крушение.


О т в е т. Сутки прошли.


Сутки прошли.


Зашумела листва.



<1934?>




НЕКОТОРОЕ КОЛИЧЕСТВО РАЗГОВОРОВ

(или начисто переделанный темник)




1. РАЗГОВОР О СУМАСШЕДШЕМ ДОМЕ




В карете ехали трое. Они обменивались мыслями.




П е р в ы й. Я знаю сумасшедший дом. Я видел сумасшедший дом.


В т о р о й. Что ты говоришь? я ничего не знаю. Как он выглядит.


Т р е т и й. Выглядит ли он? Кто видел сумасшедший дом.


П е р в ы й. Что в нём находится? Кто в нем живет.


В т о р о й. Птицы в нём не живут. Часы в нём ходят.


Т р е т и й. Я знаю сумасшедший дом, там живут сумасшедшие.


П е р в ы й. Меня это радует. Меня это очень радует. Здравствуй, сумасшедший дом.


Х о з я и н с у м а с ш е д ш е г о д о м а (смотрит в своё дряхлое окошко, как в зеркало). Здравствуйте дорогие. Ложитесь.




Карета останавливается у ворот. Из-за забора смотрят пустяки. Проходит вечер. никаких изменений не случается. Уважай бедность языка. Уважай нищие мысли.




П е р в ы й. Вот он какой сумасшедший дом. Здравствуй, сумасшедший дом.


В т о р о й. Я так и знал, что он именно такой.


Т р е т и й. Я этого не знал. Такой ли он именно.


П е р в ы й. Пойдёмте ходить. Всюду все ходят.


В т о р о й. Тут нет птиц. Есть ли тут птицы.


Т р е т и й. Нас осталось немного и нам осталось недолго.


П е р в ы й. Пишите чисто. Пишите скучно. Пишите тучно. Пишите звучно.


В т о р о й. Хорошо мы так и будем делать.




Отворяется дверь. Выходит доктор с помощниками. Все зябнут. Уважай обстоятельства места. Уважай то что случается. Но ничего не происходит. Уважай бедность языка. Уважай нищие мысли.




П е р в ы й (говорит русскими стихами).


Входите в сумасшедший дом


Мои друзья, мои князья.


Он радостно ждёт нас.


Мы радостно ждём нас.


Фонарь мы зажигаем здесь,


Фонарь как царь висит.


Лисицы бегают у нас,


Они пронзительно пищат.


Всё это временно у нас,


Цветы вокруг трещат.




В т о р о й. Я выслушал эти стихи. Они давно кончились.


Т р е т и й. Нас осталось немного и нам осталось недолго.


Х о з я и н с у м а с ш е д ш е г о д о м а (открывая своё дряхлое окошко, как форточку). Заходите дорогие, ложитесь.


В карете ехали трое. Они обменивались мыслями.




2. РАЗГОВОР ОБ ОТСУТСТВИИ ПОЭЗИИ




Двенадцать человек сидело в комнате. Двадцать человек сидело в комнате. Сорок человек сидело в комнате. Шёл в зале концерт. Певец пел:


Неужели о поэты


Вами песни все пропеты.


И в гробах лежат певцы


Как спокойные скупцы.


Певец сделал паузу. Появился диван. Певец продолжал.


Дерево стоит без звука,


Без почёта ночь течёт.


Солнце тихо как наука


Рощи скучные печёт.


Певец сделал паузу. Диван исчез. Певец продолжал.


Тучи в небе ходят пышно.


Кони бегают умно.


А стихов нигде не слышно,


Всё бесшумно всё темно.


Певец сделал паузу. Появился диван. Певец продолжал.


Верно умерли поэты,


Музыканты и певцы,


И тела их верно где-то


Спят спокойно как скупцы.


Певец сделал паузу. Диван исчез. Певец продолжал.


О взгляните на природу


Тут все подошли к окнам и стали смотреть на ничтожный вид.


На беззвучные леса.


Все взглянули на леса, которые не издавали ни одного звука.


Опостылели народу


Ныне птичьи голоса.


Везде и всюду стоит народ и плюётся, услышав птичье пение.


Певец сделал паузу. Появился диван. Певец продолжал.


Осень. Лист лежит пунцов.


Меркнет кладбище певцов.


Тишина. Ночная мгла


На холмы уже легла.


Певец сделал паузу. Диван исчез. Певец продолжал.


Встали спящие поэты


И сказали, да ты прав.


Мы в гробах лежим отпеты,


Под покровом жёлтых трав.


Певец сделал паузу. Появился диван. Певец продолжал.


Музыка в земле играет,


Червяки стихи поют.


Реки рифмы повторяют,


Звери звуки песен пьют.


Певец сделал паузу. Диван исчез. Певец умер. Что он этим доказал.




3. РАЗГОВОР О ВОСПОМИНАНИИ СОБЫТИЙ




П е р в ы й. Припомним начало нашего спора. Я сказал, что я вчера был у тебя, а ты сказал, что я вчера не был у тебя. В доказательство этого я сказал, что я говорил вчера с тобой, а ты в доказательство этого сказал, что я не говорил вчера с тобой.




Они оба важно поглаживали каждый свою кошку. На дворе стоял вечер. На окне горела свеча. Играла музыка.




П е р в ы й. Тогда я сказал: Да как же, ведь ты сидел тут на месте А, и я стоял тут на месте Б. Тогда ты сказал: Нет, как же, ты не сидел тут на месте А, и я не стоял тут на месте Б. Чтобы увеличить силу своего доказательства, чтобы сделать его очень, очень мощным, я почувствовал сразу грусть и веселье и плач и сказал: Нас же было здесь двое, вчера в одно время, на этих двух близких точках, на точке А и на точке Б, — пойми же.




Они оба сидели запертые в комнате. Ехали сани.




П е р в ы й. Но ты тоже охватил себя чувствами гнева, свирепости и любви к истине и сказал мне в ответ: Ты был тобою, а я был собою. Ты не видел меня, я не видел тебя. О гнилых этих точках А и Б я даже говорить не хочу.




Два человека сидели в комнате. Они разговаривали.




П е р в ы й. Тогда я сказал: (Я помню) по тому шкапу ходил, посвистывая, конюх, и (я помню) на том комоде шумел прекрасными вершинами могучий лес цветов, и (я помню) под стулом журчащий фонтан, и под кроватью широкий дворец. Вот что я тебе сказал. Тогда ты улыбаясь ответил: Я помню конюха, и могучий лес цветов, и журчащий фонтан, и широкий дворец, но где они, их нигде не видать. Во всём остальном мы почти были уверены. Но всё было не так.




Два человека сидели в комнате. Они вспоминали. Они разговаривали.




В т о р о й. Потом была середина нашего спора. Ты сказал: Но ты можешь себе представить, что я был у тебя вчера. А я сказал: Я не знаю. Может быть и могу, но ты не был. Тогда ты сказал, временно совершенно изменив своё лицо: Как же? как же? я это представляю. Я не настаиваю уже, что я был, но я представляю это. Вот вижу ясно. Я вхожу в твою комнату и вижу тебя — ты сидишь то тут то там и вокруг висят свидетели этого дела картины и статуи и музыка.




Два человека сидели запертые в комнате. На столе горела свеча.




В т о р о й. Ты очень, очень убедительно рассказал всё это, отвечал я, но я на время забыл что ты есть, и все молчат мои свидетели. Может быть поэтому я ничего не представляю. Я сомневаюсь даже в существовании этих свидетелей. Тогда ты сказал, что ты начинаешь испытывать смерть своих чувств, но всё-таки, всё-таки (и уже совсем слабо) всё-таки, тебе кажется, что ты был у меня. И я тоже притих и сказал, что всё-таки, мне кажется, что как будто бы ты и не был. Но всё было не так.




Три человека сидели запертые в комнате. На дворе стоял вечер. Играла музыка. Свеча горела.




Т р е т и й. Припомним конец вашего спора. Вы оба ничего не говорили. Всё было так. Истина, как нумерация, прогуливалась вместе с вами. Что же было верного? Спор окончился. Я невероятно удивился.




Они оба важно поглаживали каждый свою кошку. На дворе стоял вечер. На окне горела свеча. Играла музыка. Дверь была плотно закрыта.




4. РАЗГОВОР О КАРТАХ




А ну сыграем в карты, закричал П е р в ы й.


Было раннее утро. Было самое раннее утро. Было четыре часа ночи. Не все тут были из тех, кто бы мог быть, те кого не было, лежали, поглощённые тяжёлыми болезнями у себя на кроватях, и подавленные семьи окружали их, рыдая и прижимая к глазам. Они были люди. Они были смертны. Что тут поделаешь. Если оглядеться вокруг, то и с нами будет то же самое.


А ну сыграем в карты, закричал всё-таки в этот вечер В т о р о й.


Я в карты играю с удовольствием, сказал С а н д о н е ц к и й, или Т р е т и й.


Они мне веселят душу, сказал П е р в ы й.


А где же наши тот что был женщиной и тот что был девушкой? спросил В т о р о й.


О не спрашивайте, они умирают, сказал Т р е т и й, или С а н д о н е ц к и й. Давайте сыграем в карты.


Карты хорошая вещь, сказал П е р в ы й.


Я очень люблю играть в карты, сказал В т о р о й.


Они меня волнуют. Я становлюсь сам не свой, сказал С а н д о н е ц к и й. Он же Т р е т и й.


Да уж когда умрёшь, тогда в карты не поиграешь, сказал П е р в ы й. Поэтому давайте сейчас сыграем в карты.


Зачем такие мрачные мысли, сказал В т о р о й. Я люблю играть в карты.


Я тоже жизнерадостный, сказал Т р е т и й. И я люблю.


А я до чего люблю, сказал П е р в ы й. Я готов всё время играть.


Можно играть на столе. Можно и на полу, сказал В т о р о й. Вот я и предлагаю—давайте сыграем в карты.


Я готов играть хоть на потолке, сказал С а н д о н е ц к и й.


Я готов играть хоть на стакане, сказал II е р в ы й.


Я хоть под кроватью, сказал В т о р о й.


Ну ходите вы, сказал Т р е т и й. Начинайте вы. Делайте ваш ход. Покажите ваши карты. Давайте играть в карты.


Я могу начать, сказал П е р в ы й. Я играл.


Ну что ж, сказал В т о р о й. Я сейчас ни о чём не думаю. Я игрок.


Скажу не хвастаясь, сказал С а н д о н е ц к и й. Кого мне любить. Я игрок.


Ну, сказал П е р в ы й, — игроки собрались. Давайте играть в карты.


Насколько я понимаю, сказал В т о р о й, мне как и всем остальным предлагают играть в карты. Отвечаю — я согласен.


Кажется и мне предлагают, сказал Т р е т и й. Отвечаю — я согласен.


По-моему это предложение относится и ко мне, сказал П е р в ы й. Отвечаю — я согласен.


Вижу я, сказал В т о р о й, что мы все тут словно сумасшедшие. Давайте сыграем в карты. Что так сидеть.


Да, сказал С а н д о н е ц к и й, что до меня— сумасшедший. Без карт я никуда.


Да, сказал П е р в ы й, если угодно — я тоже. Где карты — там и я.


Я от карт совсем с ума схожу, сказал В т о р о й. Играть так играть.


Вот и обвели ночь вокруг пальца, сказал Т р е т и й. Вот она и кончилась. Пошли по домам.


Да, сказал П е р в ы й. Наука это доказала.


Конечно, сказал В т о р о й. Наука доказала.


Нет сомнений, сказал Т р е т и й. Наука доказала.




Они все рассмеялись и пошли по своим близким домам.




5. РАЗГОВОР О БЕГСТВЕ В КОМНАТЕ




Три человека бегали по комнате. Они разговаривали. Они двигались.


П е р в ы й. Комната никуда не убегает, а я бегу.


В т о р о й. Вокруг статуй, вокруг статуй, вокруг статуй.


Т р е т и й. Тут статуй нет. Взгляните, никаких статуй нет.


П е р в ы й. Взгляни — тут нет статуй.


В т о р о й. Наше утешение, что у нас есть души. Смотрите, я бегаю.


Т р е т и й. И стул беглец, и стол беглец, и стена беглянка.


П е р в ы й. Мне кажется ты ошибаешься. По-моему мы одни убегаем.


Три человека сидели в саду. Они разговаривали. Над ними в воздухе возвышались птицы. Три человека сидели в зелёном саду.


В т о р о й.


Хорошо сидеть в саду,


Улыбаясь на звезду,


И подсчитывать в уме


Много ль нас умрет к зиме.




И внимая стуку птиц,


Звуку человечьих лиц


И звериному рычанью,


Встать побегать на прощанье.


Три человека стояли на горной вершине. Они говорили стихами. Для усиленных движений не было места и времени.


Т р е т и й.


Дивно стоя на горе


Думать о земной коре.


Пусть она черна, шершава,


Но страшна её держава.


Воздух тут. Он стар и сед.


Здравствуй воздух мой сосед.


Я обнимаю высоту.


Я вижу Бога за версту.


Трое стояли на берегу моря. Они разговаривали. Волны слушали их в отдалении.


П е р в ы й.


У моря я стоял давно


И думал о его пучине.


Я думал почему оно


Звучит как музыкант Пуччини.


И понял: море это сад.


Он музыкальными волнами


Зовёт меня и вас назад


Побегать в комнате со снами.


Три человека бегали по комнате. Они разговаривали. Они двигались. Они осматривались.


В т о р о й. Всё тут как прежде. Ничто никуда не убежало.


Т р е т и й. Одни мы убегаем. Я выну сейчас оружие. Я буду над собой действовать.


П е р в ы й. Куда как смешно. Стреляться или топиться или вешаться ты будешь?


В т о р о й. О не смейся! Я бегаю чтобы поскорей кончиться.


Т р е т и й. Какой чудак. Он бегает вокруг статуй.


П е р в ы й. Если статуями называть все предметы, то и то.


В т о р о й. Я назвал бы статуями звёзды и неподвижные облака. Что до меня, я назвал бы.


Т р е т и й. Я убегаю к Богу — я беженец.


В т о р о й. Известно мне, что я с собой покончил.




Три человека вышли из комнаты и поднялись на крышу. Казалось бы зачем?




6. РАЗГОВОР О НЕПОСРЕДСТВЕННОМ ПРОДОЛЖЕНИИ




Три человека сидели на крыше сложа руки, в полном покое. Над ними летали воробьи.


П е р в ы й. Вот видишь ли ты, я беру верёвку. Она крепка. Она уже намылена.


В т о р о й. Что тут говорить. Я вынимаю пистолет. Он уже намылен.


Т р е т и й. А вот и река. Вот прорубь. Она уже намылена.


П е р в ы й. Все видят, я готовлюсь сделать то, что я уже задумал.


В т о р о й. Прощайте мои дети, мои жёны, мои матери, мои отцы, мои моря, мой воздух.


Т р е т и й. Жестокая вода, что же шепнуть мне тебе на ухо. Думаю — только одно: мы с тобой скоро встретимся.


Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.


П е р в ы й. Я подхожу к стене и выбираю место. Сюда, сюда вобьём мы крюк.


В т о р о й.


Лишь дуло на меня взглянуло,


Как тут же смертью вдруг подуло.


Т р е т и й. Ты меня заждалась замороженная река. Ещё немного, и я приближусь.


П е р в ы й. Воздух дай мне на прощанье пожать твою руку.


В т о р о й. Пройдёт ещё немного времени и я превращусь в холодильник.


Т р е т и й. Что до меня — я превращусь в подводную лодку.




Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.




П е р в ы й. Я стою на табурете одиноко, как свечка.


В т о р о й. Я сижу на стуле. Пистолет в сумасшедшей руке.


Т р е т и й. Деревья, те что в снегу и деревья, те что стоят окрылённые листьями, стоят в отдалении от этой синей проруби, я стою в шубе и в шапке, как стоял Пушкин, и я стоящий перед этой прорубью, перед этой водой, — я человек кончающий.


П е р в ы й. Мне всё известно. Я накидываю верёвку себе же на шею.


В т о р о й. Да, ясно всё. Я вставляю дуло пистолета в рот. Я не стучу зубами.


Т р е т и й. Я отступаю на несколько шагов. Я делаю разбег. Я бегу.


Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.


П е р в ы й. Я прыгаю с табурета. Верёвка на шее.


В т о р о й. Я нажимаю курок. Пуля в стволе.


Т р е т и й. Я прыгнул в воду. Вода во мне.


П е р в ы й. Петля затягивается. Я задыхаюсь.


В т о р о й. Пуля попала в меня. Я всё потерял.


Т р е т и й. Вода переполнила меня. Я захлёбываюсь.




Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.




П е р в ы й. Умер.


В т о р о й. Умер.


Т р е т и й. Умер.


П е р в ы й. Умер.


В т о р о й. Умер.


Т р е т и й. Умер.




Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.


Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.


Они сидели па крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.




7. РАЗГОВОР О РАЗЛИЧНЫХ ДЕЙСТВИЯХ




Поясняющая мысль. Казалось бы, что тут продолжать, когда все умерли, что тут продолжать. Это каждому ясно. Но не забудь, тут не три человека действуют. Не они едут в карете, не они спорят, не они сидят на крыше. Быть может три льва, три тапира, три аиста, три буквы, три числа. Что нам их смерть, для чего им их смерть.


Но всё-таки они трое ехали на лодке, ежеминутно, ежесекундно обмениваясь вёслами, с такой быстротой, с такой широтой, что их дивных рук не было видно.


П е р в ы й.


Он дунул.


В т о р о й.


Он плюнул.


Т р е т и й.


Всё погасло.


П е р в ы й.


Зажги.


В т о р о й.


Свечу.


Т р е т и й.


Снова.


П е р в ы й.


Не получается.


В т о р о й.


Гаснет.


Т р е т и й.


Свеча снова.


Они начали драться и били молотками друг друга по голове.


П е р в ы й.


Эх спичек.


В т о р о й.


Достать бы.


Т р е т и й.


Они помогли бы.


П е р в ы й.


Едва ли.


В т о р о й.


Тут слишком.


Т р е т и й.


Уж всё погасло.


Они пьют кислоту отдыхая на вёслах. Но действительно вокруг всё непрозрачно.


П е р в ы й.


Зажги же.


В т о р о й.


Зажигай, зажигай же.


Т р е т и й.


Совсем как в Париже.


П е р в ы й.


Тут не Китай же.


В т о р о й.


Неужто мы едем.


Т р е т и й.


В далёкую Лету.


П е р в ы й.


Без злата без меди.


В т о р о й.


Доедем ли к лету.


Т р е т и й.


Стриги.


П е р в ы й.


Беги.


В т о р о й.


Ни зги.


Т р е т и й.


Если мёртвый, то.


П е р в ы й.


Не к <…….>


В т о р о й.


Если стёртый, то.


Т р е т и й.


Не ищи.


Так ехали они на лодке, обмениваясь мыслями, и вёсла, как выстрелы, мелькали в их руках.




8. РАЗГОВОР КУПЦОВ С БАНЬЩИКОМ




Два купца блуждали по бассейну, в котором не было воды. Но баньщик сидел под потолком.


Д в а к у п ц а (опустив головы, словно быки). В бассейне нет воды. Я не в состоянии купаться.


Б а н ь щ и к.


Однообразен мой обычай:


Сижу как сыч под потолком,


И дым предбанный,


Воздух бычий,


Стоит над каждым котелком.


Я дым туманный,


Тьмы добычей


Должно быть стану целиком.


Мерцают печи,


Вянут свечи,


Пылает беспощадный пар.


Средь мокрых нар


Желтеют плечи,


И новой и суровой сечи


Уже готовится навар.


Тут ищут веник,


<. . > денег,


Здесь жадный сделался ловец.


Средь мрака рыщут


Воют свищут


Отец и всадник и пловец.


И дым колышется как нищий


В безбожном сумрачном жилище,


Где от лица всех подлецов


Слетает облак мертвецов.


Д в а к у п ц а (подняв головы, словно онемели). Пойдём в женское отделение. Я тут не в состоянии купаться.


Б а н ь щ и к. (сидит под потолком, словно баньщица).




Богини


Входят в отделенье,


И небо стынет


В отдаленьи.


Как крылья сбрасывают шубки,


Как быстро обнажают юбки,


И превращаясь в голышей


На шеях держат малышей.


Тут мыло пляшет как Людмила,


Воркует губка как голубка,


И яркий снег её очей


И ручеек её речей


И очертание ночей


И то пылание печей


Страшней желания свечей.


Тут я сижу и ненавижу


Ту многочисленную жижу,


Что брызжет из открытых кранов,


Стекает по стремнинам тел,


Где животы имеют вид тиранов.


Я баньщик, но и я вспотел.


Мы баньшицы унылы нынче.


Нам свет не мил. И мир не свеж.


Смотрю удачно крюк привинчен.


Оружье есть. Петлю отрежь.


Пускай купаются красавицы,


Мне всё равно они не нравятся.


Д в а к у п ц а (смотрят в баню прямо как в волны). Он должно быть бесполый этот баньщик.


Входит Елизавета. Она раздевается с целью начать мыться. Два купца смотрят на неё как тени.


Д в а к у п ц а. Гляди. Гляди. Она крылата.


Д в а к у п ц а. Ну да, у неё тысячи крылышек.


Елизавета, не замечая купцов, вымылась, оделась и вновь ушла из бани. Входит Ольга. Она раздевается, верно хочет купаться. Два купца смотрят на неё как в зеркало.


Д в а к у п ц а. Гляди, гляди как я изменился.


Д в а к у п ц а. Да, да. Я совершенно неузнаваем.


Ольга замечает купцов и прикрывает свою наготу пальцами.


О л ь г а. Не стыдно ль вам купцы, что вы на меня смотрите.


Д в а к у п ц а. Мы хотим купаться. А в мужском отделении нет воды.


О л ь г а. О чём же вы сейчас думаете.


Д в а к у п ц а. Мы думали что ты зеркало. Мы ошиблись. Мы просим прощенья.


О л ь г а. Я женщина, купцы. Я застенчива. Не могу я стоять перед вами голой.


Д в а к у п ц а. Как странно ты устроена. Ты почти не похожа на нас. И грудь у тебя не та, и между ногами существенная разница.


О л ь г а. Вы странно говорите купцы, или вы не видели наших красавиц. Я очень красива купцы.


Д в а к у п ц а. Ты купаешься Ольга.


О л ь г а. Я купаюсь.


Д в а к у п ц а. Ну купайся, купайся.


Ольга кончила купаться. Оделась и вновь ушла из бани. Входит Зоя. Она раздевается, значит хочет мыться. Два купца плавают и бродят по бассейну.


3 о я. Купцы, вы мужчины?


Д в а к у п ц а. Мы мужчины. Мы купаемся.


З о я. Купцы, где мы находимся. Во что мы играем?


Д в а к у п ц а. Мы находимся в бане. Мы моемся.


3 о я. Купцы, я буду плавать и мыться. Я буду играть на флейте.


Д в а к у п ц а. Плавай. Мойся. Играй.


З о я. Может быть это ад.


Зоя кончила купаться, плавать играть. Оделась и вновь ушла из бани. Баньщик, он же баньщица, спускается из-под потолка.


Б а н ь щ и к. Одурачили вы меня купцы.


Д в а к у п ц а. Чем?


Б а н ь щ и к. Да тем что пришли в колпаках.


Д в а к у п ц а. Ну и что ж из этого. Мы же это не нарочно сделали.


Б а н ь щ и к. Оказывается вы хищники.


Д в а к у п ц а. Какие?


Б а н ь щ и к. Львы или тапиры или аисты. А вдруг да и коршуны.


Д в а к у п ц а. Ты баньщик догадлив.


Б а н ь щ и к. Я догадлив.


Д в а к у п ц а. Ты баньщик догадлив.


Б а н ь щ и к. Я догадлив.




9. ПРЕДПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР




ПОД НАЗВАНИЕМ ОДИН ЧЕЛОВЕК И ВОЙНА




Суровая обстановка. Военная обстановка. Боевая обстановка. Почти атака или бой.


П е р в ы й. Я один человек и земля.


В т о р о й. Я один человек и скала.


Т р е т и й. Я один человек и война. И вот что я ещё скажу. Я сочинил стихи о тысяча девятьсот четырнадцатом годе.


П е р в ы й. Без всяких предисловий читаю.


В т о р о й.


Немцы грабят русскую землю.


Я лежу


И грабежу


Внемлю.


Немцам позор, Канту стыд.


За нас


Каждый гренадер отомстит.


А великий князь К. Р.


Богу льстит.


Наблюдая


Деятельность немцев,


Распухал


Как звезда я.


Под взором адвокатов и земцев


Без опахал


Упал


Из гнезда я.


Т р е т и й. Сделай остановку. Надо об этом подумать.


П е р в ы й. Присядем на камень. Послушаем выстрелы.


В т о р о й. Повсюду, повсюду стихи осыпаются как деревья.


Т р е т и й. Я продолжаю.


П е р в ы й.


Что же такое,


Нет, что случилось,


Понять я не в силах,—


Царица молилась


На запах левкоя,


На венки,


На кресты


На могилах,


Срывая с себя листы


Бесчисленных русских хилых.


В т о р о й. Неужели мы добрели до братского кладбища.


Т р е т и й. И тут лежат их останки.


П е р в ы й. Звучат выстрелы. Шумят пушки.


В т о р о й. Я продолжаю.


Т р е т и й.


Сражаясь в сраженьях


Ужасных,


Досель не забытых,


Изображенья


Несчастных


Я видел трупов убитых.


Досель


Они ели кисель.


Отсель


Им бомбёжка постель.


Но шашкой,


Но пташкой


Бряцая,


Кровавой рубашкой


Мерцая,


Но пуча


Убитые очи,


Как туча,


Как лошади бегали ночи.


П е р в ы й. Описание точное.


В т о р о й. Выслушайте пение или речь выстрелов.


Т р е т и й. Ты внёс полную ясность.


П е р в ы й. Я продолжаю.


В т о р о й.


Ты хороша прекрасная война,


И мне мила щека вина,


Глаза вина и губы,


И водки белые зубы.


Три года был грабёж,


Крики, пальба, бомбёж.


Штыки, цветки, стрельба,


Бомбёж, грабёж, гроба.


Т р е т и й. Да это правда, тогда была война.


П е р в ы й. В том году гусары были очень красиво одеты.


В т о р о й. Нет уланы лучше.


Т р е т и й. Гренадеры были красиво одеты.


П е р в ы й. Нет драгуны лучше.


В т о р о й. От того года не осталось и косточек.


Т р е т и й. Просыпаются выстрелы. Они зевают.


П е р в ы й. (выглядывая в окно, имеющее вид буквы А). Нигде я не вижу надписи, связанной с каким бы то ни было понятием.


В т о р о й. Что ж тут удивительного. Мы же не учительницы.


Т р е т и й. Идут купцы. Не спросить ли их о чём-нибудь.


П е р в ы й. Спроси. Спроси.


В т о р о й. Откуда вы два купца.


Т р е т и й. Я ошибся. Купцы не идут. Их не видно.


П е р в ы й. Я продолжаю.


В т о р о й. Почему нам приходит конец, когда нам этого не хочется.




Обстановка была суровой. Была военной. Она была похожей на сражение.




10. ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР




П е р в ы й. Я из дому вышел и далеко пошёл.


В т о р о й. Ясно, что я пошёл по дороге.


Т р е т и й. Дорога, дорога, она была обсажена.


П е р в ы й. Она была обсажена дубовыми деревьями.


В т о р о й. Деревья, те шумели листьями.


Т р е т и й. Я сел под листьями и задумался.


П е р в ы й. Задумался о том.


В т о р о й. О своём условно прочном существовании.


Т р е т и й. Ничего я не мог понять.


П е р в ы й. Тут я встал и опять далеко пошёл.


В т о р о й. Ясно, что я пошёл по тропинке.


Т р е т и й. Тропинка, тропинка, она была обсажена.


П е р в ы й. Она была обсажена цветами мучителями.


В т о р о й. Цветы, те разговаривали на своём цветочном языке.


Т р е т и й. Я сел возле них и задумался.


П е р в ы й. Задумался о том.


В т о р о й. Об изображениях смерти, о её чудачествах.


Т р е т и й. Ничего я не мог понять.


П е р в ы й. Тут я встал и опять далеко пошёл.


В т о р о й. Ясно, что я пошёл по воздуху.


Т р е т и й. Воздух, воздух, он был окружён.


П е р в ы й. Он был окружён облаками и предметами и птицами.


В т о р о й. Птицы, те занимались музыкой, облака порхали, предметы подобно слонам стояли на месте.


Т р е т и й. Я сел поблизости и задумался.


П е р в ы й. Задумался о том.


В т о р о й. О чувстве жизни во мне обитающем.


Т р е т и й. Ничего я не мог понять.


П е р в ы й. Тут я встал и опять далеко пошёл.


В т о р о й. Ясно, что я пошёл мысленно.


Т р е т и й. Мысли, мысли, они были окружены.


П е р в ы й. Они были окружены освещением и звуками.


В т о р о й. Звуки, те слышались, освещение пылало.


Т р е т и й. Я сел под небом и задумался.


П е р в ы й. Задумался о том.


В т о р о й. О карете, о баньщике, о стихах и о действиях.


Т р е т и й. Ничего я не мог понять.


П е р в ы й. Тут я встал и опять далеко пошёл.




К о н е ц




<1936–1937>





ЭЛЕГИЯ


Так сочинилась мной элегия

о том, как ехал на телеге я.


Осматривая гор вершины,

их бесконечные аршины,

вином налитые кувшины,

весь мир, как снег, прекрасный,

я видел горные потоки,

я видел бури взор жестокий,

и ветер мирный и высокий,

и смерти час напрасный.


Вот воин, плавая навагой,

наполнен важною отвагой,

с морской волнующейся влагой

вступает в бой неравный.

Вот конь в могучие ладони

кладет огонь лихой погони,

и пляшут сумрачные кони

в руке травы державной.


Где лес глядит в полей просторы,

в ночей неслышные уборы,

а мы глядим в окно без шторы

на свет звезды бездушной,

в пустом сомненье сердце прячем,

а в ночь не спим томимся плачем,

мы ничего почти не значим,

мы жизни ждем послушной.


Нам восхищенье неизвестно,

нам туго, пасмурно и тесно,

мы друга предаем бесчестно

и Бог нам не владыка.

Цветок несчастья мы взрастили,

мы нас самим себе простили,

нам, тем кто как зола остыли,

милей орла гвоздика.


Я с завистью гляжу на зверя,

ни мыслям, ни делам не веря,

умов произошла потеря,

бороться нет причины.

Мы все воспримем как паденье,

и день и тень и сновиденье,

и даже музыки гуденье

не избежит пучины.


В морском прибое беспокойном,

в песке пустынном и нестройном

и в женском теле непристойном

отрады не нашли мы.

Беспечную забыли трезвость,

воспели смерть, воспели мерзость,

воспоминанье мним как дерзость,

за то мы и палимы.


Летят божественные птицы,

их развеваются косицы,

халаты их блестят как спицы,

в полете нет пощады.

Они отсчитывают время,

Они испытывают бремя,

пускай бренчит пустое стремя -

сходить с ума не надо.


Пусть мчится в путь ручей хрустальный,

пусть рысью конь спешит зеркальный,

вдыхая воздух музыкальный -

вдыхаешь ты и тленье.

Возница хилый и сварливый,

в последний час зари сонливой,

гони, гони возок ленивый -

лети без промедленья.


Не плещут лебеди крылами

над пиршественными столами,

совместно с медными орлами

в рог не трубят победный.

Исчезнувшее вдохновенье

теперь приходит на мгновенье,

на смерть, на смерть держи равненье

певец и всадник бедный.


1940




ГДЕ.КОГДА.


ГДЕ

Где он стоял опершись на статую. С лицом переполненным думами. Он стоял.

Он сам обращался в статую. Он крови не имел. Зрите он вот что сказал:


Прощайте темные деревья,

прощайте черные леса,

небесных звезд круговращенье,

и птиц беспечных голоса.


Он должно быть вздумал куда-нибудь когда-нибудь уезжать.


Прощайте скалы полевые,

я вас часами наблюдал.

Прощайте бабочки живые,

я с вами вместе голодал.

Прощайте камни, прощайте тучи,

я вас любил и я вас мучил.


<Он> с тоской и с запоздалым раскаяньем начал рассматривать концы трав.


Прощайте славные концы.

Прощай цветок. Прощай вода.

Бегут почтовые гонцы,

бежит судьба, бежит беда.

Я в поле пленником ходил,

я обнимал в лесу тропу,

я рыбу по утрам будил,

дубов распугивал толпу,

дубов гробовый видел дом

и песню вел вокруг с трудом.


<Он во>ображает и вспоминает как он бывало или небывало выходил на реку.


Я приходил к тебе река.

Прощай река. Дрожит рука.

Ты вся блестела, вся текла,

и я стоял перед тобой,

в кафтан одетый из стекла,

и слушал твой речной прибой.

Как сладко было мне входить

в тебя, и сново выходить.

Как сладко было мне входить

в тебя, и сново выходить.

где как чижи дубы шумели,

дубы безумные умели

дубы шуметь лишь еле-еле.


Но здесь он прикидывает в уме, что было бы если бы он увидел и море.


Море прощай. Прощай песок.

О горный край как ты высок.

Пусть волны бьют. Пусть брызжит пена,

на камне я сижу, все с д<удко>й,

а море плещет постепенно.

И все на море далеко.

И все от моря далеко.

Бежит забота скучной шуткой

Расстаться с морем не легко.

Море прощай. Прощай рай.

О как ты высок горный край.


О последнем что есть в природе он тоже вспомнил. Он вспомнил о пустыне.


Прощайте и вы

пустыни и львы.


И так попрощавшись со всеми он аккуратно сложил оружие и вынув из кармана

висок выстрелил себе в голову. <И ту>т состоялась часть вторая — прощание всех

с одним.

Деревья как крыльями взмахнули <с>воими руками. Они обдумали что

могли и ответили:


Ты нас посещал. Зрите,

он умер и все умрите.

Он нас принимал за минуты,

потертый, помятый, погнутый.

Скитающийся без ума

как ледяная зима.


Что же он сообщает теперь деревьям. — Ничего — он цепенеет.

Скалы или камни не сдвинулись с места. Они молчанием и умолчанием и

отсутствием звука внушали и вам и нам и ему.


Спи. Прощай. Пришел конец.

За тобой пришел гонец.

Он пришел в последний час.

Господи помилуй нас.

Господи помилуй нас.

Господи помилуй нас.


Что же он возражает теперь камням. — Ничего — он леденеет.

Рыбы и дубы подарили ему виноградную кисть и небольшое количество

последней радости.


Дубы сказали: — Мы растем.

Рыбы сказали: — Мы плывем.

Дубы спросили: — Который час.

Рыбы сказали: — Помилуй и нас.


Что же он скажет рыбам и дубам: — Он не сумеет сказать спасибо.

Река властно бежавшая по земле. Река властно текущая. Река властно несущая

свои волны. Река как царь. Она прощалась так, что. Вот так. А он лежал как

тетрадка на самом ее берегу.


Прощай тетрадь.

Наприятно и нелегко умирать.

Прощай мир. Прощай рай.

Ты очень далек человеческий край.


Что он сделает реке? — Ничего — он каменеет.

И море ослабшее от своих долгих бурь с сожалением созерцало смерть.

Имело ли это море слабый вид орла. — Нет оно его не имело.

Взглянет ли он на море? — Нет он не может.

Но — чу! вдруг затрубили где-то — не то дикари не то нет. Он взглянул на людей.




КОГДА



Когда он приотворил распухшие свои глаза, он глаза свои приоткрыл. Он

припоминал все как есть наизусть. Я забыл попрощаться с прочим, т. е. он

забыл попрощаться с прочим. Тут он вспомнил, он припомнил весь миг своей

смерти. Все эти шестерки, пятерки. Всю ту — суету. Всю рифму. Которая была

ему верная подруга, как сказал до него Пушкин. Ах Пушкин, Пушкин, тот самый

Пушкин, который жил до него. Тут тень всеобщего отвращения лежала на всем.

Тут тень всеобщего лежала на всем. Тут тень лежала на всем. Он ничего не понял,

но он воздержался. И дикари, а может и не дикари, с плачем похожим на шелест

дубов, на жужжание пчел, на плеск волн, на молчание камней и на вид пустыни,

держа тарелки над головами, вышли и неторопливо спустились с вершин на

немногочисленную землю. Ах Пушкин. Пушкин.


ВСЕ


<1941>



<СЕРАЯ ТЕТРАДЬ>

* * *


Над морем темным благодатным

носился воздух необъятный,

он синим коршуном летал,

он молча ночи яд глотал.

И думал воздух: все проходит,

едва висит прогнивший плод.

Звезда как сон на небо всходит,

пчела бессмертная поет.

Пусть человек как смерть и камень

безмолвно смотрит на песок.

Цветок тоскует лепестками

и мысль нисходит на цветок.

(А воздух море подметал

как будто море есть металл).

Он понимает в этот час

и лес и небо и алмаз.

Цветок он сволочь, он дубрава,

мы смотрим на него направо,

покуда мы еще живем

мы сострижем его ножом.

(А воздух море подметал

как будто море есть металл).

Он человека стал мудрее,

он просит имя дать ему.

Цветок мы стали звать андреем,

он нам ровесник по уму.

Вокруг него жуки и пташки

стонали как лесные чашки,

вокруг него река бежала

свое высовывая жало,

и бабочки и муравьи

над ним звенят колоколами,

приятно плачут соловьи,

летая нежно над полями.

А воздух море подметал,

как будто море есть металл.





* * *


К о л о к о л о в.

Я бы выпил еще одну рюмку водички

за здоровье этой воздушной птички,

которая летает как фанатик,

над кустами восторга кружится как лунатик,

магнитный блеск ее очей

принимает высшую степень лучей.

Она порхает эта птичка свечка,

над каплей водки, над горой, над речкой,

приобретая часто вид псалма,

имея образ вещи сквозной,

не задевает крылышко холма,

о ней тоскует человек земной.

Она божественная богиня,

она милая бумага Бога,

ей жизни тесная пустыня нравится

весьма немного.

Ты птичка самоубийство

или ты отречение.


К у х а р с к и й.

Хотел бы я потрогать небесное тело,

которое за ночь как дева вспотело,

и эту необъяснимую фигуру ночи

мне обозреть хотелось бы очень,

эту отживающую ночь,

эту сдыхающую дочь,

материальную как небесный песок,

увядающую сейчас во вторник.

я поднял бы частицу этой ночи

как лепесток,

но я чувствую то же самое.


С в и д е р с к и й.

Кухарский может быть ты нанюхался эфиру?


К у х а р с к и й.

Я камень трогаю. Но твердость камня

меня уже ни в чем не убеждает.

Пусть солнце на небе сияет будто пальма,

но больше свет меня не освещает.

Всё всё имеет цвет,

всё всё длину имеет,

всё всё длину имеет,

имеет ширину, и глубину комет,

всё всё теперь темнеет

и всё остается то же самое.


К о л о к о л о в.

Что же мы тут сидим как дети,

не лучше ли нам сесть и что-нибудь спети,

допустим песню.


К у х а р с к и й.

Давайте споем поверхность песни.


Песня про тетрадь


Море ты море ты родина волн,

волны это морские дети.

Море их мать

и сестра их тетрадь

вот уж в течение многих столетий.

И жили они хорошо.

И часто молились.

Море Богу,

и дети Богу.

А после на небо переселились.

Откуда брызгали дождем,

и вырос на месте дождливом дом.

Жил дом хорошо.

Учил он двери и окна играть,

в берег, в бессмертие, в сон и в тетрадь.

Однажды.


С в и д е р с к и й.

Однажды я шел по дороге отравленный ядом,

и время со мною шагало рядом.

Различные птенчики пели в кустах,

трава опускалась на разных местах.

Могучее море как бранное поле вдали возвышалось.

Мне разумеется плохо дышалось.

Я думал о том, почему лишь глаголы

подвержены часу, минуте и году,

а дом, лес и небо, как будто монголы,

от времени вдруг получили свободу.

Я думал и понял. Мы все это знаем,

что действие стало бессонным Китаем

что умерли действия, лежат мертвецами,

и мы их теперь украшаем венками.

Подвижность их ложь, их плотность обман

и их неживой поглощает туман.

Предметы как дети, что спят в колыбели.

Как звезды, что на небе движутся еле.

Как сонные цветы, что беззвучно растут.

Предметы как музыка, они стоят на месте.

Я остановился. Я подумал тут,

я не мог охватить умом нашествие всех новых бедствий.

И я увидел дом ныряющий как зима,

и я увидел ласточку обозначающую сад

где тени деревьев как ветви шумят,

где ветви деревьев как тени ума.

Я услышал музыки однообразную походку,

я пытался поймать словесную лодку.

Я испытывал слово на огне и на стуже,

но часы затягивались всё туже и туже,

И царствовавший во мне яд

властвовал как пустой сон.

Однажды.


Перед каждым словом я ставлю вопрос: что оно значит, и над каждым словом я ставлю показатель его времени. Где дорогая душечка Маша и где ее убогие руки, глаза и прочие части? Где она ходит убитая или живая? Мне невмоготу. Кому? мне. Что? невмоготу. Я один как свеча. Я семь минут пятого один 8 минут пятого, как девять минут пятого свеча 10 минут пятого. Мгновенья как не бывало. Четырех часов тоже. Окна тоже. Но все то же самое.

Темнеет, светает, ни сна не видать,

где море, где слово, где тень, где тетрадь,

всему наступает сто пятьдесят пять.


С в и д е р с к и й. Перед тобой стоит дорога. И позади тебя лежит тот же путь. Ты стал, ты остановился на быстрый миг, и ты, и мы все увидели дорогу впереди тебя. Но вот тут мы взяли все и обернулись на спину то есть назад, и мы увидели тебя дорога, мы осмотрели тебя путь, и все все как один подтвердили правильность ее. Это было ощущение — это был синий орган чувств. Теперь возьмем минуту назад, или примеряем минуту вперед, тут вертись или оглядывайся, нам не видно этих минут, одну из них прошедшую мы вспоминаем, другую будущую точку воображаем. Дерево лежит дерево висит, дерево летает. Я не могу установить этого. Мы не можем ни зачеркнуть, ни ощупать этого. Я не доверяю памяти, не верю воображению. Время единственное что вне нас не существует. Оно поглощает все существующее вне нас. Тут наступает ночь ума. Время всходит над нами как звезда. Закинем свои мысленные головы, то есть умы. Глядите оно стало видимым. Оно всходит над нами как ноль. Оно все превращает в ноль. (Последняя надежда—Христос Воскрес.)


Христос Воскрес — последняя надежда.


* * *


Все что я здесь пытаюсь написать о времени, является, строго говоря, неверным. Причин этому две. 1) Всякий человек, который хоть сколько-нибудь не понял время, а только не понявший хотя бы немного понял его, должен перестать понимать и все существующее. 2) Наша человеческая логика и наш язык не соответствуют времени ни в каком, ни в элементарном, ни в сложном его понимании. Наша логика и наш язык скользят по поверхности времени.


Тем не менее, может быть что-нибудь можно попробовать и написать если и не о времени, не по поводу непонимания времени, то хотя бы попробовать установить те некоторые положения нашего поверхностного ощущения времени, и на основании их нам может стать ясным путь в смерть и в широкое непонимание.


Если мы почувствуем дикое непонимание, то мы будем знать, что этому непониманию никто не сможет противопоставить ничего ясного. Горе нам, задумавшимся о времени. Но потом при разрастании этого непонимания тебе и мне станет ясно что нету ни горя, ни нам, ни задумавшимся, ни времени.


1. Время и Смерть


Не один раз я чувствовал и понимал или не понимал смерть. Вот три случая твердо во мне оставшихся.


1. Я нюхал эфир в ванной комнате. Вдруг все изменилось. На том месте, где была дверь, где был выход, стала четвертая стена, и на ней висела повешенная моя мать. Я вспомнил, что мне именно так была предсказана моя смерть. Никогда никто мне моей смерти не предсказывал. Чудо возможно в момент смерти. Оно возможно потому что смерть есть остановка времени.


2. В тюрьме я видел сон. Маленький двор, площадка, взвод солдат, собираются кого-то вешать, кажется, негра. Я испытываю сильный страх, ужас и отчаяние. Я бежал. И когда я бежал по дороге, то понял, что убежать мне некуда. Потому что время бежит вместе со мной и стоит вместе с приговоренным. И если представить его пространство, то это как бы один стул, на который и он и я сядем одновременно. Я потом встану и дальше пойду, а он нет. Но мы все-таки сидели на одном стуле.


3. Опять сон. Я шел со своим отцом, и не то он мне сказал, не то сам я вдруг понял: что меня сегодня через час и через 1?повесят. Я понял, я почувствовал остановку. И что-то по-настоящему наконец наступившее. По-настоящему совершившееся, это смерть. Все остальное не есть совершившееся. Оно не есть даже совершающееся. Оно пупок, оно тень листа, оно скольжение по поверхности.


2. Простые вещи


Будем думать о простых вещах. Человек говорит: завтра, сегодня, вечер, четверг, месяц, год, в течение недели. Мы считаем часы в дне. Мы указываем на их прибавление. Раньше мы видели только половину суток, теперь заметили движение внутри целых суток. Но когда наступают следующие, то счет часов мы начинаем сначала. Правда, зато к числу суток прибавляем единицу. Но проходит 30 или 31 суток. И количество переходит в качество, оно перестает расти. Меняется название месяца. Правда, с годами мы поступаем как бы честно. Но сложение времени отличается от всякого другого сложения. Нельзя сравнить три прожитых месяца с тремя вновь выросшими деревьями. Деревья присутствуют и тускло сверкают листьями. О месяцах мы с уверенностью сказать того же не можем. Названия минут, секунд, часов, дней, недель и месяцев отвлекают нас даже от нашего поверхностного понимания времени. Все эти названия аналогичны либо предметам, либо понятиям и исчислениям пространства. Поэтому прожитая неделя лежит перед нами как убитый олень. Это было бы так, если бы время только помогало счету пространства, если бы это была двойная бухгалтерия. Если бы время было зеркальным изображением предметов. На самом деле предметы это слабое зеркальное изображение времени. Предметов нет. На, поди их возьми. Если с часов стереть цифры, если забыть ложные названии, то уже может быть время захочет показать нам свое тихое туловище, себя во весь рост. Пускай бегает мышь по камню. Считай только каждый ее шаг. Забудь только слово каждый, забудь только слово шаг. Тогда каждый ее шаг покажется новым движением. Потом, так как у тебя справедливо исчезло восприятие ряда движений как чего-то целого, что ты называл ошибочно шагом (ты путал движение и время с пространством, ты неверно накладывал их друг на друга), то движение у тебя начнет дробиться, оно придет почти к нулю. Начнется мерцание. Мышь начнет мерцать. Оглянись: мир мерцает (как мышь).


3. Глаголы


Глаголы в нашем понимании существуют как бы сами по себе. Это как бы сабли и винтовки сложенные в кучу. Когда идем куда-нибудь, мы берем в руки глагол идти. Глаголы у нас тройственны. Они имеют время. Они имеют прошедшее, настоящее и будущее. Они подвижны. Они текучи, они похожи на что-то подлинно существующее. Между тем нет ни одного действия которое бы имело вес, кроме убийства, самоубийства, повешения и отравления. Отмечу, что последние час или два перед смертью могут быть действительно названы часом. Это есть что-то целое, что-то остановившееся, это как бы пространство, мир, комната или сад, освободившиеся от времени. Их можно пощупать. Самоубийцы и убитые у вас была такая секунда, а не час? Да, секунда, ну две, ну три, а не час, говорят они. Но они были плотны и неизменны? — Да, да.


Глаголы на наших глазах доживают свой век. В искусстве сюжет и действие исчезают. Те действия, которые есть в моих стихах, нелогичны и бесполезны, их нельзя уже назвать действиями. Про человека, который раньше надевал шапку и выходил на улицу, мы говорили: он вышел на улицу. Это было бессмысленно. Слово вышел, непонятное слово. А теперь: он надел шапку, и начало светать, и (синее) небо взлетело как орел.


События не совпадают с временем. Время съело события. От них не осталось косточек.


4. Предметы


Дом у нас не имеет времени. Лес у нас не имеет времени. Может быть человек инстинктивно чувствовал непрочность, хотя бы на одно мгновенье плотность вещественной оболочки предмета. Даже настоящего, того настоящего времени, о котором давно известно, что его нет, и того он не дал предмету. Выходит, что дома и неба и леса еще больше нет, чем настоящего.


Когда один человек жил в своем собственном ногте, то он огорчался и плакал и стонал. Но как-то он заметил, что нет вчера, нету завтра, а есть только сегодня. И прожив сегодняшний день он сказал: есть О чем говорить. Этого сегодняшнего дня нет у меня, нет у того, который живет в голове, который скачет, как безумный, который пьет и ест, у того, который плавает на ящике, и у того, который спит на могиле друга. У нас одинаковые дела. Есть о чем говорить.


И он стал обозревать мирные окрестности, и в стенках сосуда времени ему показался Бог.


5. Животные


Восходит скверная заря. Лес просыпается. И в лесу на дереве, на ветке, подымается птица и начинает ворчать о звездах, которые она видела во сне, и стучит клювом в головы своих серебряных птенцов. И лев, и волк и хорек недовольно и сонно лижут своих серебряных детенышей. Он, лес, он напоминает нам буфет, наполненный серебряными ложками и вилками. Или, или, или смотрим, течет синяя от своей непокорности река. В реке порхают рыбы со своими детьми. Они смотрят божескими глазами на сияющую воду и ловят надменных червяков. Подстерегает ли их ночь, подстерегает ли их день. Букашка думает о счастье. Водяной жук тоскует. Звери не употребляют алкоголя. Звери скучают без наркотических средств. Они предаются животному разврату. Звери время сидит над вами. Время думает о вас, и Бог.


Звери вы колокола. Звуковое лицо лисицы смотрит на свой лес. Деревья стоят уверенно как точки, как тихий мороз. Но мы оставим в покое лес, мы ничего не поймем в лесу. Природа вянет как ночь. Давайте ложиться спать. Мы очень омрачены.


6. Точки и седьмой час


Когда мы ложимся спать, мы думаем, мы говорим, мы пишем: день прошел. И назавтра мы не ищем прошедшего дня. Но пока мы не легли, мы относимся к дню так, как будто бы он еще не прошел, как будто бы он еще существует, как будто день это дорога по которой мы шли, дошли до конца и устали. Но при желании могли бы пойти обратно. Все наше деление времени, все наше искусство относится к времени так, как будто бы безразлично, когда это происходило, происходит или будет происходить. Я почувствовал и впервые не понял время в тюрьме. Я всегда считал, что по крайней мере дней пять вперед это то же что дней пять назад, это как комната, в которой стоишь посредине, где собака смотрит тебе в окно. Ты захотел повернуться, и увидел дверь, а нет — увидел окно. Но если в комнате четыре гладких стены, то самое большее что ты увидишь, это смерть на одной из стен. Я думал в тюрьме испытывать время. Я хотел предложить, и даже предложил соседу по камере попробовать точно повторять предыдущий день, в тюрьме все способствовало этому, там не было событий. Но там было время. Наказание я получил тоже временем. В мире летают точки, это точки времени. Они садятся на листья, они опускаются на лбы, они радуют жуков. Умирающий в восемьдесят лет, и умирающий в 10 лет, каждый имеет только секунду смерти. Ничего другого они не имеют. Бабочки однодневки перед нами столетние псы. Разница только в том, что у восьмидесятилетнего нет будущего, а у 10-летнего есть. Но и это неверно, потому что будущее дробится. Потому что прежде чем прибавится новая секунда, исчезнет старая, это можно было бы изобразить так:


O O O O O O


O O O O?


Только нули должны быть не зачеркнуты, а стерты. А такое секундное мгновенное будущее есть у обоих, или у обоих его нет, не может и не могло быть, раз они умирают. Наш календарь устроен так, что мы не ощущаем новизны каждой секунды. А в тюрьме эта новизна каждой секунды, и в то же время ничтожность этой новизны стала мне ясной. Я не могу понять сейчас, если бы меня освободили двумя днями раньше или позже, была ли бы какая-нибудь разница. Становится непонятным, что значит раньше и позже, становится непонятным все. А между тем петухи кричат каждую ночь. Но воспоминания вещь ненадежная, свидетели путаются и ошибаются… В одну ночь не бывает два раза 3 часа, убитый лежащий сейчас — был ли убит минуту тому назад и будет ли убитым послезавтра. Воображение непрочно. Каждый час хотя бы, если не минута, должен получить свое число, с каждым следующим прибавляющееся или остающееся все тем же. Скажем, что у нас седьмой час и пусть он тянется. Надо для начала отменить хотя бы дни, недели и месяцы. Тогда петухи будут кричать в разное время, а равность промежутков не существует, потому что существующее не сравнить с уже несуществующим, а может быть и несуществовавшим. Почем мы знаем? Мы не видим точек времени, на все опускается седьмой час.


7. Печальные останки событий


Все разлагается на последние смертные части. Время поедает мир. Я не по…




Бурчание в желудке во время объяснения в любви


Меня интересует: когда я объясняюсь в любви новой свежей женщине, то у меня почти всегда, или верней часто, бурчит в животе или закладывает нос. Когда это происходит, я считаю, что наступил хороший признак, Значит, все выйдет удачно. Тут важно, когда начинает бурчать, вовремя закашлять. Вздыхать, кажется, не надо, иначе бурчание дойдет до ее слуха. От закладываемого носа тоже, бывает, исходят характерные звуки. Наверное, это происходит от волнения. В чем же здесь волнение? Половой акт, или что-либо подобное, есть событие. Событие есть нечто новое для нас потустороннее. Оно двухсветно. Входя в него, мы как бы входим в бесконечность. Но мы быстро выбегаем из него. Мы ощущаем следовательно событие как жизнь. А его конец — как смерть. После его окончания все опять в порядке, ни жизни нет ни смерти. Волнение перед событием, и вследствие того бурчание и заложенный нос есть, значит, волнение перед обещанной жизнью. Еще в чем тут в частности дело. Да, дело в том, что тут есть с тобой еще участница, женщина. Вас тут двое. А так, кроме этого эпизода, всегда один. В общем, тут тоже один, но кажется мне в этот момент, вернее до момента, что двое. Кажется что с женщиной не умрешь, что в ней есть вечная жизнь.




Заболевание сифилисом, отрезанная нога, выдернутый зуб


Почему я так боюсь заболеть сифилисом, или вырвать зуб? Кроме боли и неприятностей, тут есть еще вот что. Во-первых, это вносит в жизнь числовой ряд. Отсюда начинается система отсчета. Она более страшная система отсчета, чем от начала рождения. Там не помнишь, то есть у всех, страшность того никто не ощущает, то все празднуют (день рождения и имянин). Тем же мне и страшно было пребывание в Д. П. 3. И во-вторых, тут еще плохо то, что это было что-то безусловно окончательное и единственное и состоявшееся и настоящее. И это в моем понимании тоже становится числом. Это можно покрыть числом один. А один, по-моему, это целая жизнь одного человека от начала до конца, и нормально это один должны бы чувствовать только в последний миг. А тут вдруг это входит внутри жизни. Это ни чем не поправимая беда. Выдернутый зуб. Тут совпадение внешнего события с временем. Ты сел в кресло. И вот пока он варит щипцы, и потом достает их, на тебя начинает надвигаться время, время, время, и наступает слово вдруг и наступает наполненное посторонним содержанием событие. И зуб исчез.


Все это меня пугает. Тут входит слово никогда.


<1932–1933>




Высказывания Введенского в «Разговорах» Л. Липавского.


<1933>

<1>


А.В.: Можно ли на это (проблему времени. — прим. ред.) ответить искусством? Увы, оно субъективно. Поэзия производит только словесное чудо, а не настоящее. Да и как реконструировать мир, неизвестно. Я посягнул на понятия, на исходные обобщения, что до меня никто не делал. Этим я как бы провёл поэтическую критику разума — более основательную, чем та, отвлечённая. Я усумнился, что, например, дом, дача и башня связываются и объединяются понятием здание. Может быть, плечо надо связывать с четыре. Я делал это на практике, в поэзии, и тем доказывал. И я убедился в ложности прежних связей, но не могу сказать, какие должны быть новые. Я даже не знаю, должна ли быть одна система связей или их много. И у меня основное ощущение бессвязности мира и раздробленности времени. А так как это противоречит разуму, то значит разум не понимает мира.

<2>


А.В.: В людях нашего времени должна быть естественная непримиримость. Они чужды всем представлениям, принятым прежде. Знакомясь даже с лучшими произведениями прошлого, они остаются холодны: пусть это хорошо, но малоинтересно. Не таков Д. Х. ему действительно может нравиться Гёте. В Д. Х. не чувствуешь стержня. Его вкусы необычайно определённы и вместе с тем они как бы случайны, каприз или индивидуальная особенность. Он, видите ли, любит гладкошерстных собак. Ни смерть, ни время его по-настоящему не интересуют.

Л.Л.: А Н.М. это разве как-нибудь интересует?

А.В.: Нет. Но Н.М. подобен женщине; женщина ближе к некоторым тайнам мира, она несёт их, но сама не сознаёт. Н.М. - человек новой эпохи, но это, как говорят про крестьян, тёмный человек.

Л.Л.: Он глядит назад…

Затем о суде.

А.В.: Это дурной театр. Странно, почему человек, которому грозит смерть, должен принимать участие в представлении. Очевидно, не только должен, но и хочет, иначе бы суд не удавался. Да, этот сидящий на скамье уважает суд. Но можно представить себе и такого, который перестал уважать суд. Тогда всё пойдёт очень странно. Толстый человек, на котором сосредоточено внимание, вместо того, чтобы выполнять свои обязанности по распорядку, не отвечает, потому что ему лень, говорит что и когда хочет, и хохочет невпопад.

<3>


А.В.: Какое это имеет значение, народы и их судьбы. Важно, что сейчас люди больше думают о времени и о смерти, чем прежде; остальное всё, что считается важным — безразлично.

…А.В. купил пол-литра водки; он отлил половину, так как хотел пойти ещё на вечер.

…А.В. пил, вопреки обычному, скромно: он хранил себя для дальнейших событий. "Пей, — уговаривал Л.Л.,- это пробуждает угаснувшие способности".

И вот А.В. ушёл на другой вечер, всё равно, что в другой мир. Я.С. и Л.Л. остались одни.

<4>


А.В. нашёл в себе сходство с Пушкиным.

А.В.: Пушкин тоже не имел чувства собственного достоинства и любил тереться среди людей выше его.

А.В.: Недавно Д.Х. вошёл в отсутствие Н.М. в его комнату и увидел на диване открытый том Пастернака. Пожалуй, Н.М. действительно читает тайком Пастернака.

<5>


А.В.: Д.Х. уже неделю питается супом, который варит себе, супом со снетками… А билеты на Реквием, которые он предлагал Н.А. и дал Н.М., были на самом деле не даровые; Д.Х. купил их.

А.В. и Л.Л. говорили о количестве денег, потребном человеку. А.В. считал что тут нет и не может быть границ; чем больше, тем лучше. Л.Л. говорил. что много денег нужно лишь при честолюбии, чтобы не отстать от других. А так достаточно и не слишком много.

Потом о вдохновении.

А.В.: Оно не предохраняет от ошибок, как это думают обычно; оно предохраняет от частных ошибок, а общая ошибка произведения при нём как раз не видна, поэтому оно и даёт возможность писать. Я всегда уже день спустя вижу, что написал не то и не так, как хотел. Да и можно ли вообще написать так, как хочешь? Д.Х. говорил когда-то, что искусство должно действовать так, чтобы проходить сквозь стены. А этого не может быть.

Затем о людях.

А.В.: Люди новой эпохи, а она наступает, не могут иметь твердых вкусов. Взять к примеру тебя (т. е. Л.Л. - прим. ред.), где твои вкусы? Можешь ли ты ответить на вопрос: ваш любимый писатель? Правда, у тебя на полке стоят книги, но какой случайный и шаблонный набор! Между тем прежде были люди, которые отвечали, не затрудняясь: Я люблю Плиния Старшего. Затем поехали к Д.Д., там говорили об общности взглядов.

А.В.: Если некоторые слова у людей совпадают, это уже много; сейчас можно только так говорить.

<6>


Д.Д.: Я прочёл роман А.В.; по правде говоря, он мне в целом не понравился. Это касание всего и не всегда правильное. Л.Л.: А.В. говорил, что проза для него таинственна; ему не нравится в его романе бытовой тон. Тон, пожалуй, биографически-протокольный; он во многом возбуждает брезгливость. Но конец романа замечателен.

Н.М.: Я считаю, что проза А.В. даже выше его стихов. Это основа всякой будущей прозы, открытие её. В этом и удивительность А.В., что он может писать, как графоман, а выходит всё прекрасно. Недостаток его другой, в том, что он не может себя реализовать.

Л.Л.: Что это значит?

Н.М.: Найти условный знак, вполне точный. Гоголь и Хлебников его, например, не нашли. Все вещи Гоголя, конечно, не то, что нужно было ему написать, они действуют только какой-то эманацией. О Хлебникове нечего говорить. Впрочем, я считаю А.В. выше Хлебникова, у него нет тщеты и беспокойного разнообразия Хлебникова. Но Пушкин, Чехов или Толстой реализовали себя. В этом, очевидно, и есть гениальность Толстого: реализовать себя до конца без гения невозможно.

Л.Л.: Я понимаю это так — поставить печать. У Гоголя, я знаю, вы с этим не согласны, такова должна была быть вторая часть "Мёртвых душ". Когда читаешь её, точно восходишь на высокую гору; понятно становится, почему Гоголю казались недостойными все его прошлые вещи.

<1934>

<7>


А.В.: Д.Х. опять недавно выкинул штуку, без всякой причины был со мной груб. Объясняют, что это у него от нервности. Но почему эта нервность вдруг пропадает, когда он имеет дело с более важными людьми? Ты говорил когда-то: если бы тебе пришлось стать курьером или лакеем и я бы тебя встретил, я бы сделал вид, что с тобою незнаком, не подал руки. Я готов против этого всегда спорить. Но Д.Х. действительно расценивает людей по чинам. Правда, чины эти не общепринятые, а установленные им самим. Но это всё равно. А раз так, я могу спросить, не я ли по чину выше?

Л.Л.: Перемены отношений, действительно, происходят, но дело в другом. Связи, соединявшие нас, несколько человек, распадаются. Найдутся другие связи, но уже совсем не те, просто по сходству профессий или быта…

А.В. сейчас это не интересовало. Ему сейчас было важно только то, что касалось его самого. Он говорил обиженно, но, впрочем, без всякой злонамеренности. Просто припадок сентиментальности по отношению к самому себе. И он искал сочувствия. Под конец он смягчился.

А.В.: А знаешь, Д.Х. однажды при дамах начал вдруг снимать с себя брюки. Оказывается, он нарочно пришёл для этого в двух парах брюк, одни поверх других.

А.В.(прощаясь): И зубы у меня как клавиши, на какой ни нажмёшь, больно.

<8>


Это стихотворение, в отличие от других, я писал долго, три дня, обдумывал каждое слово. Тут всё имеет для меня значение, так что о нём можно было бы написать трактат. Началось так: мне пришло в голову об орле, это я и записал у тебя, помнишь, в прошлый раз. Потом явился другой вариант. Я подумал, почему выбирают всегда один, и включил оба. О гортензии мне самому неловко было писать, я сначала даже вычеркнул. Я хотел кончить вопросом: почему я не семя. Повторений здесь много, но, по-моему, лишнего нет, все они нужны, если внимательно присмотреться, они повторяются в другом виде, объясняя. И «свеча-трава», и «трава-трава» — всё это для меня лично важно…

<9>


А.В.: Новгород мне понравился. Компания, вопреки ожиданию, оказалась хорошей. Это привело меня к теории, что плохих людей вообще нет, бывают только обстоятельства, при которых люди неприятны.

Л.Л.: Удобная теория.

Затем: о Я.С.

А.В.: Он пишет теперь так, что трудно высказать об этом мнение. Нельзя возражать, так же, как о стихах или рассказах нельзя сказать, верны они или не верны.

Л.Л.: Просто мы слушаем друг друга без внимания. Искусство воспринимается на слух, а для оценки мысли нужно напряжение, для которого мы ленивы. Но даже и так о вещах Я.С. можно сказать, хороши они или нет, а это признак, правильны ли они.

А.В.: "Признак вечности" мне нравится. Но я не согласен, что время ощущается, когда есть неприятности. Важнее, когда человек избавлен от всего внешнего и остаётся один на один со временем. Тогда ясно, что каждая секунда дробится без конца и ничего нет.

Л.Л.: Когда нет событий, ожидания, тогда и времени нет; настаёт пауза, то, что Я.С. называет промежутком или вечностью, — пауза, несуществование. Это кажется странным: разве можно перестать существовать и потом вновь существовать? Но ведь тут много сторон, в одном существование прекращается, в другом отношении продолжается. Ожидание, это участие в токе событий. И только тогда есть время.

А.В.: Я.С. говорит — при ожидании неприятного…..И несмотря на все рассуждения, время стоит несокрушимое, всё остаётся по-прежнему. Мы поняли, что время и мир по нашим представлениям невозможны. Но это только разрушительная работа. А как же на самом деле? Неизвестно. Да, меня давно интересует, как выразить обыденные взгляды на мир. По-моему, это самое трудное. Дело не только в том, что наши взгляды противоречивы. Они ещё и разнокачественны. Считается, что нельзя множить апельсины на стаканы. Но обыденные взгляды как раз таковы.

Л.Л.: Почему же теории о времени не убедительны, не могут поколебать ничего. Потому что время прежде всего, не мысль, а ощущение, основанное на реальном отношении вещей, нашего тела, в широком смысле, с миром. Оно коренится в том, что существует индивидуальность, и чтобы выяснить, что такое время, надо произвести реальные изменения, использовать разные его варианты. Это возможно, так как мы действительно по-разному воспринимаем время при разных физических состояниях. Но Я.С. предпочитает не делать этого, а удовлетворяться тем, что он заметил, намёками. Это импрессионизм.

А.В.: Это может дать результаты.

<10>


Затем: о мгновении.

А.В.: Расстояние измеряется временем. А время бесконечно дробимо. Значит, и расстояний нет. Ведь ничего и ничего нельзя сложить вместе.

Л.Л.: Почему ты решил, что мгновение бесконечно мало? Свобода дробления, это значит, что мгновение может быть любой величины. Они, верно, и бывают всякой величины, большие и малые, включённые друг в друга.

А.В.: Если это так, тогда понятно, почему как ни относиться ко времени, нельзя всё же отрицать смены дня и ночи, бодрствования и сна. День, это большое мгновение.

<11>


А.В.: Правда ли, что двое учёных доказали неверность закона причинности и получили за это нобелевскую премию? Л.Л.: Не знаю, это связано верно с теорией квант…

Затем: о музыке.

Л.Л.: Меня интересует, чем воздействует на человека музыка. Она самое демаскированное искусство, ничего не изображает. Остальные же как бы что-то представляют, сообщают. Но ясно, они действуют не этим, а так же, как музыка.

А.В.: Когда люди едут на лодке или сидят на берегу моря, они обычно поют. Очевидно, это уместно, музыка как бы голос самой природы.

Л.Л.: А в самой природе её совсем нет…

<12>


А.В.: Я читаю Вересаева о Пушкине. Интересно, как противоречивы свидетельские показания даже там, где не может быть места субъективности. Это не случайные ошибки. Сомнительность, неукладываемость в наши логические рамки есть в самой жизни. И мне непонятно, как могли возникнуть фантастические, имеющие точные законы миры, совсем не похожие на настоящую жизнь. Например, заседание. Или, скажем, роман. В романе описывается жизнь, там будто бы течёт время, но оно не имеет ничего общего с настоящим, там нет смены дня и ночи, вспоминают легко чуть ли не всю жизнь, тогда как на самом деле вряд ли можно вспомнить и вчерашний день. Да и всякое вообще описание неверно. "Человек сидит, у него корабль над головой" всё же наверное правильнее, чем "человек сидит и читает книгу". Единственный правильный по своему принципу роман, это мой, но он плохо написан.

Л.Л.: Но ведь это относится ко всему искусству вообще. Разве в музыке, например, не своё время? Разница лишь в том что музыку и не считают описанием жизни, а роман считают.

А.В.: Может быть, я оптимист, но я считаю теперь, что стихи надо писать редко. Я, например, ещё до сих пор живу всё тем же стихотворением о «гортензии»; чего же мне писать новое, пока старое, так сказать, приносит проценты.

Л.Л.: Все твои теории были всегда в высшей степени практичны: они оправдывают то, что ты в данный момент делаешь.

А.В.: Я понял, чем я отличаюсь от прошлых писателей, да и вообще людей. Те говорили: жизнь — мгновение в сравнении с вечностью. Я говорю: она вообще мгновенье, даже в сравнении с мгновением.




Птицы


и всё ж бегущего орла

не удалось нам уследить

из пушек темного жерла

ворон свободных колотить


пришлось нам пришлось нам

на карточке сидеть

и вытащенным глобусом

пред зеркалом вертеть


и где бы я ни думал

и где бы я ни спал

я ничего не думал

я никого не спал

летевшую синицу

глухую как кровать

на небе как ресницу

пришлось нам оборвать

утята шили задом

казаки боком шли

зима была им адом

и Богом костыли


мы сядем в злую банку

мы поплывём к ветвям

на няньку иностранку

совпал прелестный свет


она упала птицей

как мокрый ураган

ударилась косицей

о каменный курган


приходит кладбищенский внук

как некий железный каблук

и всё рассыпается в прах

и всё рассыпается в трах


пред нами пучина

пред нами причина

где корень <….>

где аист вещей


потом появился отец

хотел он законы рожать

и химии тусклый птенец

начал над ними жужжать


тогда приходит ягненок

съедаемый без пеленок

и проваренный осетром

за что не зовут Петром


он шепчет я русская баня

окончил свое созданье

я скупо лег и поблек

вот бред речной помолился


и будто скотина скучали

здесь времени стало два года

и дятел на дерево сел

он был как ночная природа


и бегал вол

и цвел

и будто время брел

но не был он орел


<1928>



ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги