Стихотворения

В дурачествах своих нам трудно сознаваться:

Мы все помешаны на том,

Что сами никогда ни в чем

Не можем ошибаться.

Причиной неудач, всех горестей и бед —

Иль случай, иль судьба, иль что-нибудь другое,

Но только уж не мы. Один несчастье злое

Клянет, с дурной игрой поставивши лабет;

Другой, хотя блеснуть с умеренным доходом,

Вступает с богачом в неравную борьбу

И после, не сведя никак приход с расходом,

Винит во всем жестокую судьбу,

Как будто бы она и в том уж виновата,

Что бедный человек не должен жить богато,

А с взяткою одной бостон нельзя играть.

Но чтобы вы, друзья, не начали дремать

От сих преважных поучений,

Не лучше ль мне наместо рассуждений

От скуки вам кой-что порассказать?

Сюда, друзья, в кружок — я сказку начинаю;

В одной из двух столиц, — а точно где, не знаю,

Положим, что в Москве — для сказки все равно, —

Тому назад не так чтобы давно,

Среди веселья жил счастливец,

Фортуны баловень, по имени Клеон.

И подлинно был счастлив он:

Красот московских всех любимец,

Душа их общества и зависти предмет;

Все маменьки его ласкали

И часто дружеский совет

Без умысла ему давали

(Хваля своих любезных дочерей)

Жениться поскорей.

И после этого — кому поверить можно —

Счастливец сей, признаться должно,

Природой был не слишком одарен:

Красавцем он не мог назваться,

Отлично не был и умен,

И даже — я стыжусь по чести вам признаться

И даже не умел в мазурке рисоваться,

А несмотря на то, как будто б наподряд,

Невесты скромные его ловили взгляд.

За что, вы спросите, Клеона уважали?

Хотите знать? Он был... я вижу — отгадали!

Да, да, друзья, он был богат.

Но участью своей кто в мире сем доволен?

Клеон вдруг сделался задумчив, беспокоен;

Стал редко ездить со двора,

Вздыхать, грустить, томиться,

Иль, попросту сказать, ему пришла пора жениться.

Поверьте, в тридцать лет приятней жить вдвоем!

Итак, счастливец наш, обдумав все путем,

Решился общему последовать закону

И, чтоб сомненья все вернее истребить,

Отправился тотчас к приятелю Честону

И так с ним начал говорить:

«Жениться никогда, мой друг, шутить не должно!

Уж надо поступать отменно осторожно:

Ты опытен и знаешь свет,

Так в этом можешь дать полезный мне совет!

Из всех невест я двух сестер предпочитаю;

Послушай, я тебе точь-в-точь их опишу:

Знать мнение твое, Честон, весьма желаю,

Но только, милый друг, быть искренним прошу!

Они фамилии не знатной, но известной:

Аглая, старшая сестра, тиха, скромна,

Имеет нрав прелестный

И даже, говорят, умна,

Но только утверждать я этого не смею:

С тех пор, как езжу я к ним в дом,

Едва ли удалось, как помнится, о том

Сказать слов шесть мне с нею,

Что время скверное и дождь идет с утра.

Какая разница, мой друг, ее сестра!

Представь себе,Честон, Киприду для примера:

Как слабо и тогда сравнение твое!

Нет, нет! Эмилия, конечно, не Венера,

А лучше во сто раз ее!

Остра, умна, талантов бездна,

А как ловка, мила, любезна!

Пускай иной в ней слабости найдет:

Она, не спорю я, как будто бы спесива,

Немножко ветрена, немножко прихотлива,

Да только вот беда: все это к ней идет;

Насмешлива — нельзя и в этом не признаться,

И если уж над кем она шутить начнет,

То мертвого заставит рассмеяться!» —

«Все это хорошо, да только не в жене —

Ведь сердцу доброму таланты не замена!

Поверь, Клеон, как другу, мне:

Коварство, злоба и измена

Всегда насмешников удел!» —

«И, милый друг, ну что за преступленье!

Как будто бы грешно

Над тем смеяться, что смешно?

Да где же взять терпенья

С глупцом без смеха говорить?

Притом же — с клятвою могу я утвердить —

Чувствительней ее не может быть;

Она добрее, чем Аглая:

Та любит лишь людей,

А эта даже и зверей.

Эмилия на днях, лишившись попугая.

Почти иссохла от тоски...

Нет, нет, мой друг, она совсем не злоречива,

А любит изредка глупцам давать щелчки!

Сестра ж ее уж слишком молчалива.

Ты скажешь, что она скромна.

Что ж толку в том? Зато ведь вовсе не видна;

А я хочу, чтобы жена моя блистала,

Чтоб свет не только красотой —

Талантами, умом и всем обворожала,

Чтоб праздник тот считался за пустой,

Который ей самой украсить не угодно.

А если ж вздумаю явиться всенародно,

Пущусь в собранье с ней...

Какое торжество! Среди толпы людей,

В глазах у всех она как грация танцует;

Не только что умы — сердца у всех волнует:

Того-то и хочу.

Все вкруг нее теснятся,

Все ахают, дивятся.

А я — стою спокойно и молчу;

Гляжу на всех с улыбкой сожаленья

И думаю: «Ей дань платите удивленья,

А мне — завидуйте, друзья!»

И вот уж шепчут, слышу я:

«Вот муж ее, вот он», — и вкруг меня народу

Ужасная толпа, и мне уж нет проходу!» —

«Умерь его, мой друг, — сказал Честон, вставая, —

И выслушай совет — я в двух словах скажу:

Супругой доброй быть способнее Аглая.

Поверь, блистать всю жизнь не может человек —

С женою жить не год, не два, а целый век.

Теперь прощай, — в деревню еду,

Мне хочется поспеть на станцию к обеду;

Смотри ж, Клеон, держи совет мой в голове!»

Простился; а Клеон подумать обещался...

И на Эмилии спустя недели две

С большим парадом обвенчался.

Три года минуло, и вот опять Честон

В столицу возвратился;

Оправиться едва успел с дороги он

И тот же час к приятелю пустился.

«Ну вот, Клеон, опять в Москве я наконец:

Куда, мой друг, давно с тобой мы не видались!

Ты был жених, когда расстались,

Теперь любовник, муж и счастливый отец...

Но ты нахмурил лоб, молчишь, не отвечаешь?

Какой ужасный взгляд — ты стал совсем другим,

Тебя, по чести, не узнаешь!

Давно ли чудаком ты сделался таким?» —

«Давно ль? С тобой на что таиться...

С тех пор, как за грехи задумал я жениться!» —

«Возможно ли, Клеон? Да разве уж жена

Твоя в собраньях не блистает?» —

«По-прежнему всегда окружена

И всех собой обворожает». —

«Талантов, что ль, убавилось число?» —

«О нет... ведь нравиться желанье не прошло:

В мазурке и пенье она весьма успела!» —

«Так что ж? Неýжели богиня подурнела?» —

«Богиня, скажешь, красоты?..» —

«Да это говорил не я, мой друг, а ты!» —

«Не может быть! Я толк немного в этом знаю!

И что в ней нравится — никак не понимаю,

У ней во всем лице нет правильной черты». —

«Скажи же наконец, что сделалось такое?» —

«А то, Честон, что добрая моя жена

Долг матери считает за пустое:

По балам каждый день, в гостях разряжена!

Супружеской любви в ней даже нет и тени:

Со всеми страх мила, но только не со мной;

И если я когда останусь с ней одной,

Тотчас пойдут и спазмы и мигрени...

И сверх того, злодейка так хитра,

Что в свете прослыла предоброю женою,

Я мученик — и все ж смеются надо мною!» —

«А где теперь ее сестра?» —

«Давно уж замужем, Людмил на ней женился:

Ну, видно, богу он молился!

Как счастливо живет он с ней!

Она всегда с детьми, всегда в семье своей.

В женитьбе испытал Людмил одно блаженство;

За что ж такое неравéнство?

Один счастлив, другой судьбою угнетен;

За что ж не он, а я жить должен несчастливо?

Куда, подумаешь, судьба несправедлива!» —

«Напрасно ты винишь судьбу,— прервал Честон,—

Вини себя в своей печали:

С Людмилом оба вы нашли, чего искали!

Аглая попросту без пышных всех затей

Живет для мужа и детей;

Зато твоя ловка, по моде разодета,

Пленяет всех, а мучит лишь тебя;

Но кто же виноват? Ты взял жену для света,

А он женился для себя».