Стихотворения

В. Сажин. Судьба литературного наследия Хармса

Самые ранние сведения о творческих занятиях Хармса известны из письма от 3 марта 1916 года его тетки, Наталии Ивановны Колюбакиной, к постоянно отсутствовавшему дома по делам службы его отцу: «Даня сидит рядом со мной и пишет какую-то сказку <…>» (см. прим. 1). Скорее всего, это было не единственное его «произведение собственной фантазии» (см. там же), но ни одного из таких текстов Хармса мы не знаем. Первые творческие автографы поэта – семь рисунков (тетрадь), сделанные в 1919 году в Детском Селе. Они уже содержат – в зашифрованном виде – многие из мотивов и символов последующего словесного творчества Хармса (обстоятельную интерпретацию их см.: Ершов. С. 20–33). Первый известный литературный текст Хармса относится к 1922 г. – им открывается настоящее собрание. Творческая сторона этого текста не так уж существенна – принципиально важно здесь наличие подписи – литературного псевдонима, свидетельствующего об оформившемся у Хармса сознании себя писателем. В этом году он поступил в Детско-сельскую школу.

Следующий по времени стихотворный текст Хармса с датой 12 июня 1924 г. известен лишь в списке художника Б. Семенова, по которому и опубликован (РЛ. 1992. № 3. С. 156–157). Осенью этого года Хармс поступил в Ленинградский электротехникум, который, недоучившись, бросил в конце 1925. К весне 1925 г., по-видимому, у Хармса уже был некоторый творческий репертуар. Известна его дневниковая запись этого времени: «Это вполне логично пригласить меня почитать стихи. Боже, сделай так, чтобы там были люди, которые любят литературу, чтобы им было интересно слушать. И пусть Наташа будет повежливей к моим стихам. Господи, сделай то, о чем я тебя прошу. Сделай это, мой Боже» (Jaccard, Устинов. S. 159; подлинник по-немецки). В комментариях к публикации этого текста среди так называемых «дневниковых записей Даниила Хармса» он интерпретируется, в связи с наличием у Хармса к тому времени обширного списка произведений разных поэтов, которые он знал наизусть, – как некое актерское чтение (Устинов, Кобринский. С. 522). Но все-таки сомнительно, чтобы выражение «к моим стихам» означало чьи-то чужие произведения, читаемые декламаторски, а взволнованная тональность этой записи более приличествует волнению начинающего поэта.

Таким образом, за отсутствием более ранних свидетельств о его творческих выступлениях, следует согласиться, что весна 1925 г. – дата появления нового писателя Даниила Хармса (Jaccard, Устинов. S. 159). Это подтверждается и другими обстоятельствами.

В марте 1925 г. А. Туфанов основал «Орден Заумников» (DSO), о котором писал: «В ядро группы входят трое: я, Хармс и Вигилянский – ученики, постоянно работающие в моей студии» (Туфанов. С. 176). Это была действительно «школа» для Хармса: его стихи 1925-нач. 1926 гг. решительно отличны от того (хоть и немногого), что мы знаем о его более раннем творчестве. «Расширенное восприятие пространства и времени», пропагандировавшееся А. Туфановым, было творчески осмыслено Хармсом: в отличие от культивирования учителем «звукового жеста» («что делают заумные стихи, а не что изображено в них»), Хармс пропагандировал «русско-национальную красоту» зауми (Jaccard, Устинов. S. 160, 162–163). Каковы были плоды творческого ученичества Хармса у Туфанова, можно судить по значительному объему его текстов: это две тетради стихотворений, представленные им в Союз поэтов 9 октября 1925 г. и, вероятно, чуть позже этой даты.

Но сначала отступим на шаг назад.

Весной или летом этого, 1925, года уже названный поэт Е. Вигилянский устроил у себя дома на Васильевском острове чтение стихов. Выступал и Хармс. Среди слушателей были давние приятели, соученики по гимназии Л. Лентовской (190-й советской трудовой школы им. Л. Лентовской) Леонид Липавский, Яков Друскин и Александр Введенский. В эту пору все трое были уже студентами университета: Друскин и Липавский учились на философском отделении факультета общественных наук, Введенский – на китайском отделении восточного факультета. В 1922 г. они основали тройственный союз, назвав его (себя) «чинари».

Наименование придумано А. Введенским. Друскин полагал, что оно произведено от слова «чин» в значении духовного ранга (Друскин. С. 103); А. Стоун-Нахимовски возводит значение этого слова к славянскому корню «творить» (Stoun-Nakhimovsky. S. 10); возможны и другие интерпретации, вплоть до ассоциации со словом «чинарик» – маленький окурок: свое маргинальное положение в литературе они могли уже предвидеть. Во всяком случае, неочевидность происхождения и значения наименования, по-видимому, можно счесть принципиальной и совершенно органичной, если учитывать фундаментальные свойства поэтики писателей этой группы.

После своего выступления у Вигилянского, Хармс был признан чинарями «своим» и принят в их сообщество в качестве «чинаря-взиральника» (так он стал подписывать тогда некоторые свои произведения).

(В конце 1925 г. к «чинарям» присоединились Н. Заболоцкий и Н. Олейников: «Олейников почти сразу вошел в наше сообщество. С Заболоцким наши отношения были иного рода. Уже осенью следующего года у нас возникли с ним серьезные теоретические расхождения. Поэтому связи с ним у „чинарей“ были, во-первых, чисто дружескими, и, во-вторых, деловыми – имею в виду здесь совместные выступления обэриутов». – Друскин. С. 105–106. Обстоятельное рассмотрение истории чинарей и их творческих связей см. в готовящейся к изданию книге «…„сборище друзей, оставленных судьбою“. Чинари в их творческом наследии, переписке, документах»).

Итак, заполнив анкету Союза поэтов, Хармс сдал «на экспертизу» свои стихи, которые благополучно в их подлинном виде сохранились (ИРЛИ) и представляют собой наиболее полный репертуар его самого раннего творчества.

В марте 1926 г. Хармс был принят в Союз поэтов.

Этот год ознаменовался для него первой публикацией: в коллективном Сборнике Ленинградского отделения Всероссийского Союза поэтов «Собрание стихотворений» напечатан «Случай на железной дороге» (другая – и последняя – прижизненная публикация Хармса вне «детского» контекста: «Стих Петра Яшкина» в следующем Сборнике Ленинградского Союза поэтов «Костер» – Л., 1927). В январе задумывался выпуск сборника «Положа руку на сердце» с участием Хармса, Введенского, С. Спасского, Г. Шмерельсона и др., но он не осуществился (Jaccard, Устинов. S.179).

3 апреля 1926 г. Хармс с Введенским обратились к Б. Пастернаку с просьбой о содействии в напечатании своих стихотворений, приложив к письму какие-то тексты – их судьба неизвестна.

Осенью 1926 г. Хармс впервые выступил на поприще театральной драматургии – вместе с Введенским он сочинял текст представления «Моя мама вся в часах» – синтез литературно-драматического, музыкального, циркового и изобразительного спектакля в театре «Радикс», основанном студентами театрального отделения Института истории исскуств Кацманом (псевд. Кох-Боот), Борисом (Дойвбером) Левиным, Сергеем Цимбалом и др. Для репетиций было предоставлено одно из помещений Института Художественной культуры – им заведовал тогда К. Малевич; здесь Хармс с ним и познакомился. Свидетельством их взаимной приязни останется дарственная надпись Малевича на своей книге «Бог не скинут» (Витебск, 1922): «Идите и останавливайте прогресс» (СП-IV. С. 225) и два стихотворения Хармса: «Искушение» (27 февраля 1927 г.) с посвящением Малевичу и «На смерть Казимира Малевича» (ранее написанный текст, переадресованный Малевичу в связи с его смертью и прочитанный на панихиде по художнику 17 мая 1936 г.)

От всего этого неосуществленного проекта, для которого Хармс писал стихотворные и прозаические тексты, сохранилось лишь одно четверостишие, которое по памяти воспроизвел Г. Кацман:

(Мейлах II. Р. 165–167).

В октябре 1926 г. Хармс выступает в Союзе поэтов – читает «Михаилы» и «образцы абстрактной зауми» (вероятно, тоже тексты из тетрадей, поданных в Союз поэтов) (Введ. II. С. 138) и в Пищевкусе (Устинов, Кобринский. С. 535).

9 ноября 1926 г. помечено в записной книжке: «Сделать сборничек 1926 года, в который войдут четыре творения:

„Комедия Города Петербурга“;

„Ваньки встаньки“;

„Конец героя“;

„Казачья смерть“». (Устинов, Кобринский. С. 443). Этот сборник Хармс подарил Н. И. Колюбакиной (не сохранился). Автограф последнего из перечисленных текстов не сохранился, но, как и еще ряд текстов этих лет (см. прим.), известен по списку Г. С. Гора.

С этих пор не раз будем встречаться со «Сборниками», которые Хармс составлял то в надежде издать в таком составе, то (чаще) из «чистой» склонности компоновать свои тексты (ср. с понятиями «чистого вымысла» или «совершенного подарка», излюбленными Хармсом).

12 ноября 1926 г. Хармс зафиксировал намерение выступить в Союзе поэтов, где собирался прочесть:

«Комедию Города Петербурга»,

«Китобой»,

«Казачью смерть» и на бис «Историю одной войны» (ЧС). Названные Хармсом второе и четвертое произведения – с такими заглавиями – неизвестны.

В январе 1927 г. Хармс проектирует очередной сборник, графически изображает обложку:

и составляет к нему предисловие – обращение к читателю (Устинов, Кобринский. С. 538).

Еще с одним планом, возможно, сборника произведений Хармса встречаемся среди листов автографа «Комедии Города Петербурга» поддатой 21 февраля <1927 г.>:

(РНБ). Последние три текста – под такими заглавиями – среди произведений Хармса неизвестны.

Общественный темперамент Хармса, направленный на организацию некоего общего творческого дела для единомышленников, привел к созданию, после некоторых перипетий, «Академии Левых классиков» (она организационно оформилась 25 марта 1927 г. – Введ. I. С. 23).

28 марта «Академия» выступила в литературном кружке Высших курсов искусствоведения при Государственном Институте Истории Искусств. Что именно из своих произведений читал Хармс – неизвестно; однако, вечер получил скандальную огласку, благодаря реакции Хармса на неприязненный прием публики и статье, излагавшей эту историю: «<…>взобравшись на стул, „чинарь“ Хармс, член союза поэтов, „великолепным“ жестом подняв вверх руку, вооруженную палкой, заявил:

– „Я в конюшнях и публичных домах не читаю!“» (Иоффе, Железное).

В марте того же 1927 г. Хармс, продолжая свою консолидирующую левые силы деятельность, проектирует «первый сборник Радикса», куда включает произведения Введенского, Заболоцкого, Вагинова, Туфанова, покойного Хлебникова, Липавского (с сообщением о чинарях), статьи формалистов В. Шкловского, Б. Бухштаба, Л. Гинзбург и другие материалы, а также собственные «стихи и прозу». В это время К. Малевич пишет из Варшавы К. И. Рождественскому: «…Дорогой Рождественский, необходимо Вам найти чинарей и сказать им, чтобы они собрали свои стихотворения. Я хочу связать их с польскими поэтами…» (Введ. I. С. 22). Намеревался ли Малевич содействовать публикации произведений Хармса и Введенского или только хотел организовать взаимное знакомство – неизвестно.

Названной уже второй публикации Хармса 1927 г. «Стих Петра Яшкина» предшествовало несколько проектов сочетания оказавшегося в итоге единственным, включенным в «Костер» текстом Хармса, с другими его произведениями: «Казачья смерть», «Скупость», «Конец героя», отрывков из «Комедии города Петербурга» и уже появлявшегося в более ранних подобных списках неизвестного нам «Китобоя» (Jaccard, Устинов. S. 173).

К середине 1927 г. у Хармса было намерение устроить чтение «Комедии города Петербурга» (Введ. II. С. 144), но о его осуществлении ничего не известно.

Зато вполне реализовался другой проект Хармса. В конце 1927 г. директор Дома Печати Н. П. Баскаков, предложив Академии Левых классиков стать секцией Дома и выступить с большим вечером, поставил условие: слово «левый» снять с наименования. Тогда возникло «Объединение Реального Искусства» – ОБЕРИО. Хармс, по утвердившейся версии, предложил «для благозвучия», заменить Е на Э и О на У. Дело вкуса (то есть слуха), но, кажется, сомнительно утверждение, что получившееся ОБЭРИУ звучит благозвучнее мягкого ОБЕРИО. По-видимому, причина трансформации все-таки в ином: это была истинно хармсовская выдумка, как нередко у него, вуалировавшая подлинный (плоский) смысл аббревиатуры, переводившая слово в статус чинарской «бессмыслицы». Для вечера обэриутов Хармс в 12 дней написал в декабре пьесу «Елизавета Бам» (сохранилась в сценической и литературной редакции; в следующем году вместе с еще какими-то своими текстами Хармс послал пьесу в журнал «Новый Леф», но ничего из посланного напечатано не было. – Мейлах II. Р. 163–205).

24 января 1928 г. состоялся ставший знаменитым вечер обэриутов «Три левых часа» (все-таки слово «левый» они «протащили»). Это был едва ли не бенефис Хармса: в первом отделении (часе) он, среди прочих, читал стихи; во втором представлялась «Елизавета Бам». В газетном отчете пьеса Хармса была названа «откровенным до цинизма сумбуром, в котором никто ни черта не понял» (Лесная), но это ничуть не повлияло на творческую судьбу Хармса.

В конце 1927 г. Н. Олейников и Б. Житков организуют Ассоциацию писателей детской литературы и приглашают в нее Хармса вместе с Введенским и Заболоцким (Введ. II. С. 145). В декабре Хармс получает приглашение из Госиздата на подготовку к изданию детской книжки «Театр» (вышла в 1928 г.). С началом выхода в 1928 г. журнала «Еж» начинается систематическое и закончившееся лишь с арестом в 1941 г. сотрудничество Хармса с детскими журналами («Еж», «Чиж», «Сверчок», «Октябрята») и ГИЗом и Детиздатом, где у него вышло за тот же период около 20 книг. В свое время (см. т. 3 наст. собр.) мы прокомментируем творчество Хармса для детей в общем контексте его литературных сочинений, здесь лишь отметим, что нет никаких оснований считать эту сторону его работы ущербной уступкой сложным творческим обстоятельствам; через год-полтора, летом 1929 г. Хармс назовет своими учителями Введенского, Хлебникова и Маршака, привлекшего его к систематическому творчеству для детей (Устинов, Кобринский. С. 449), следовательно, сочтет продуктивным свое детское творчество.

Между тем, Хармс не оставлял и попыток напечатать в достаточно репрезентативном объеме то, что было создано им к этому времени в «недетском» роде. В августе 1928 г. в Париж отправлялся художник, зав. экспертным отделом ГИНХУКа П. А. Мансуров. Хармс отправил с ним 7 произведений («Предметы и фигуры», «Казачья смерть», «Фокусы», «Серенада», «Падение с моста», «Скупость», «Елизавета Бам»). Публикация их за границей не выявлена (Устинов, Кобринский. С. 529–530).

В 1928 г. Хармс продолжил опыты в драматическом роде – в ноябре совместно с И. Бахтеревым он написал текст пьесы «Зимняя прогулка», которая, по устному сообщению И. Бехтерева, была поставлена зимой 1929 г. (Введ. II. С. 128), но другие сведения об этой постановке, как и текст пьесы – отсутствуют (Мейлах II. Р. 190).

К 1929 г. относится неосуществленный замысел коллективного сборника «Ванна Архимеда», который первоначально проектировался как собрание стихотворений, прозы и статей Добычина, Хлебникова, Б. Бухштаба, Б. Эйхенбаума и др., а также 3, 5 листа прозы и стихов Хармса и его же «Елизаветы Бам». В дальнейшем он трансформировался в стихотворный сборник, но и в таком виде не вышел (Эрль; Элгамбаум, Морев. S. 263–269). Среди текстов этого проекта встречаем остающееся неизвестным под таким заглавием «Троекратное описание светила» (Устинов, Кобринский. С. 526–527). По-видимому, к весне 1929 г. относится список (копии) хармсовских стихотворных произведений, принадлежащий Г. С. Гору, в котором, помимо сохранившихся в автографах, находятся тексты, автографами которых мы не располагаем и для которых этот список является единственным источником (см. прим. 17, 26. 45, 47).

В марте 1929 г. на общем собрании Ленинградского отд. Всероссийского Союза поэтов Хармса (и Введенского) за неуплату членских взносов исключают из членов Союза, а 30 сентября Правление утверждает это решение (Jaccard, Устинов. S. 171–172). Учитывая, разумеется, негативную окраску этого события в жизни Хармса, отметим все же избыточную его драматизацию в неизбежно публицистических оценках последнего десятилетия – невозможно указать на какие-либо перемены творческой или личной судьбы Хармса, которые бы последовали за этим исключением: он, по-прежнему, систематически печатался в «Еже» и выпускал детские книжки (а «взрослых» у него и до этого не было; ср. Устинов, Кобринский. С. 419–420). Ничего кардинально не изменилось и после красноречивых откликов рецензентов о детских вещах Хармса: «нелепые, чудовищные вещи, вроде „Во-первых“ Д. Хармса <…>» (под заглавием «Против халтуры в детской литературе». – см. Кальма); в специальной статье о «Еже» среди авторов, потрафляющих мещанским вкусам, назван Хармс (Шатилов. С. 70).

Атаки прессы усилились в апреле 1930 г. после выступления обэриутов в общежитии студентов Ленинградского университета (впрочем, нет точных сведений об участии в этом выступлении Хармса): «Обериуты далеки от строительства. Они ненавидят борьбу, которую ведет пролетариат. Их уход от жизни, их бессмысленная поэзия, их заумное жонглерство – это протест против диктатуры пролетариата. Поэзия их поэтому контрреволюционна. Это поэзия чуждых нам людей, поэзия классового врага <…>» (Нильвич). Этой статье вторил Н. Слепнев в вышедшем в мае № 1 журнала «Ленинград», где отметил «вылазку такой реакционной группы поэтов, какой является группа т. н. „Обереуты“ <…>» (Слепнев. С. 2).

Тем временем, Хармс продолжал печатать свои детские произведения и искать пути публикации остальных; к 1930 г. относится проект московского альманаха «Атом» с произведениями Хармса (а также Крученых и Введенского) в разделе «образцы мировой поэзии обэриутов» (Эрль).

10 декабря 1931 г. на квартире своего приятеля П. Калашникова Хармс был арестован (одновременно арестованы оказались Туфанов, Введенский и др.). 11 декабря последовал первый допрос. Хармсу инкриминировалась организация и участие в антисоветской нелегальной группировке литераторов (Разгром ОБЭРИУ). Несмотря на два проведенных у Хармса по этому делу обыска, они, вероятно, не нанесли серьезного урона его архиву (то же самое можно сказать и о последнем аресте, в 1941 г.). По-видимому, по результатам обысков у Хармса (и у его подельников) в ОГПУ составили «Сборник контрреволюционных произведений нелегальной антисоветской группы детских писателей. Выпуск 1-й.» Очевидно, что тексты Хармса, оказавшиеся включенными в него неведомым составителем, воспроизведены в значительной степени текстологически неадекватно, однако, принадлежность их Хармсу весьма вероятна: среди четырех стихотворных произведений имеется известный по его автографу текст «Землю, говорят изобрели конюхи»; в поэтике других трех («Отрывок», «Я поднимал глаза все выше и выше» и «Забавное деление мира по полам») наличествуют признаки хармсовской индивидуальности (Сборник. С. 26–28).

Хармс подвергся трем допросам в течение декабря 1931 г. и двум в январе 1932, а 21 марта 1932 г. выездная сессия коллегии ОГПУ назначила ему 3 года лагерей (Разгром ОБЭРИУ. С. 171). 18 июня 1932 г., после замены заключения в лагерь на ссылку, Хармс был выпущен на свободу, и в июле поселился в Курске. Этим летом Л. Пантелеев, друживший с Хармсом, составлял для издательства «Молодая гвардия» сборник рассказов детских писателей; оказавшись в ссылке, Хармс сообщал Пантелееву: «Для Молодой гвардии я еще ничего не написал, но теперь, может быть, напишу» (Устинов, Кобринский. С. 132)

В ноябре 1932 г., по прошествии 5 месяцев, Хармс вернулся из ссылки в Ленинград. Почти сразу он восстановился в Союзе писателей (еще одни штрих, предостерегающий от поверхностно-публицистических интерпретаций судьбы писателя). Продолжилось сотрудничество с «Чижом», выступления перед публикой (например, в Доме ученых и клубе строителей, соответственно, 24 и 25 апреля 1933 г. – Устинов, Кобринский. С. 474). Это период интенсивного общения чинарей – Хармса, Я. Друскина, Введенского, Липавского и Олейникова, – характеризующегося внутренним драматизмом, который, как они сами считали, является питательной средой подлинно интеллектуального общения. Атмосферу этого общения передают «Разговоры» Липавского – текст, который он составлял в 19341935 гг. и который служит важным источником сведений, в том числе, и о круге интересов Хармса («Разговоры» Липавского сохранила Т. А. Липавская (Мейер), бывшая в нач. 1920-х гг. женой Введенского, а с 1932 – Липавского).

Примечательно, что ни в «Разговорах», ни в собственных текстах Хармса (в том числе дневниковых, записных книжках или переписке) он ни разу не посетовал на невозможность напечатать что-либо из своих многочисленных произведений, которые оставались у него неопубликованными (об этом речь заходит, лишь когда не удается напечатать написанное для детского журнала – от этого зависело получение денег). На публикацию «взрослых» вещей Хармс не рассчитывал и никакой рефлексии по этому поводу не выказывал (см. Сажин II.). Между тем, в 1930-е гг. Хармс также составил несколько сборников (соединив тексты разного времени – наиболее известный из таких: «Случаи», – или только составив их оглавление; см. т. 2 наст. собр.), с которыми отнюдь не связывал планов публикации (ср. – Глоцер II. С. 206–212). Тривиально-публицистическая логика (писатель должен печататься, непечатающийся писатель рефлексирует по этому поводу) неприменима к Хармсу – он говорит об ином: «Я хочу писать. Я хочу очень много и хорошо писать. Я хочу писать очень много очень хороших стихов» (Устинов, Кобринский. С. 471). Это говорит Хармс в 1933 г., имея уже очень значительное неопубликованное творческое наследие во всех жанрах, сложившееся за 8 лет интенсивной работы; и всюду, где мы встретим в его записях списки интересующего его или им любимого, на первом месте будет: «Стихи», «Люблю писать», «Писать стихи» (Устинов, Кобринский. С. 471, 473).

Свой самый знаменитый ныне сборник «Случаи» Хармс посвятил искусствоведу В. Н. Петрову, с которым сдружился в 1938 г. В архиве Петрова, помимо автокопий нескольких хармсовских текстов (известных по другим его автографам), сохранился единственный автограф его стихотворного текста «Что за люди там и тут» (ныне – ИРЛИ).

Незадолго до насильственного прекращения литературной деятельности Хармс получил редкий подарок в виде профессиональной и доброжелательной статьи В. Тренина «О „смешной“ поэзии», где шел разговор преимущественно о его неопубликованных произведениях: «<…> уже в ранних (не детских) стихах Хармса была свежесть мировосприятия, была склонность к веселой игре со словами и с вещами, обозначаемыми при помощи этих слов» (Тренин. С. 25). Далее следовал разбор «Елизаветы Бам» (неопубликованной!) и, наконец: «К сожалению, Хармс печатается довольно редко, по-видимому, это происходит не по его вине, а потому, что до сих пор есть редакторы, считающие, что юмор в больших дозах противопоказан для детей» (Тренин. С. 24).

23 августа 1941 г. Хармс был арестован. Как говорилось выше, обыск в квартире хоть и проводился, видимо, не был обязывающим к аресту архива – все литературное наследие осталось не месте в квартире на ул. Маяковского. Жена Хармса, М. Малич, переехала в литераторский дом на кан. Грибоедова, 9. 2 февраля 1942 г. Хармс умер в тюремной больнице (спец. больница № 1). О дальнейшей судьбе архива писателя рассказала Л. Друскина: «В сентябре 1941 года дом Хармса на улице Маяковского подвергся бомбежке, но, к счастью, не был разрушен. Жена Хармса Марина Владимировна Малич сообщила об этом Друскину, и он, несмотря на дистрофию, пешком отправился с Гатчинской (улицы Петроградской стороны) на квартиру своего друга. Яков Семенович вместе с Малич собрал все бумаги, которые им удалось найти, сложил в небольшой чемоданчик, и отнес домой. Трудно понять, откуда могли у больного человека найтись силы, чтобы проделать дальний путь, да к тому же с грузом».

В дальнейшем чемоданчик с архивом Хармса и личным архивом Друскина (в котором находились также произведения Введенского и Олейникова) совершил поездку в эвакуацию, а в 1944 году обрел свое постоянное место на шкафу под грудой старых книг в коридоре коммунальной ленинградской квартиры. В 1944 году чемоданчик пополнился рукописями Хармса, найденными его сестрой, Елизаветой Ивановной Грициной, в коридоре их бывшей квартиры (Друскина. С. 102).

В итоге у Я. Друскина сосредоточился значительный по объему архив писателя, включавший (как оказалось при последующей архивной разборке) более 800 автографов писателя – стихотворения, проза, драматические произведения, сценки, трактаты, переписка, дневниковые записи, записные книжки, рисунки.

В конце 1950-х гг. Я. Друскин приступил к разбору рукописей Хармса. К этому времени уже появились упоминания имени писателя в статьях и воспоминаниях о ленинградской детской литературе. В 1962 г. вышла после 22-летнего перерыва детская книжка Хармса. С 1965 г. стало возможным начать публикации «взрослого» литературного наследия Хармса: большинство российских публикаций Хармса 1965–1986 гг. и первый в России сборник его произведений подготовлены к печати в результате разборки находившихся у Я.Друскина рукописей Хармса. С 1978 г. Я. Друскин начал передачу архива Хармса в тогдашнюю Публичную библиотеку им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (ныне – Российская национальная библиотека), отделив автографы детских произведений и передав их на хранение в Институт русской литературы (Пушкинский дом). После соответствующей разборки архива в Публичной библиотеке, к которой мне посчастливилось оказаться причастным, с 1986 г. архив Хармса стал общедоступен и с тех пор энергичными (не без ревнивой соревновательности) усилиями многочисленных публикаторов все литературное наследие Хармса стало достоянием читателей.

Ко времени передачи архива Хармса на государственное хранение, М. Мейлахом и В. Эрлем была создана основа для издания за пределами России (в тогдашней России невозможного) собрания сочинений Хармса в 9 книгах; в 1978–1980 и 1988 гг. вышли из печати 4 книги из этого Собрания произведений Хармса, включившие все стихотворные произведения и два драматических – «Комедию города Петербурга» и «Гвидон».

Чуть позже, чем в России, с 1969 г. отдельные публикации неизданных текстов Хармса начались за рубежом, а в 1974 г. уже вышел том «Избранного» (Gibian), включавший и «взрослые» тексты писателя разных жанров. Помимо названных выше 4 томов собрания произведений Хармса, основной объем его прозаических и драматических текстов, трактатов, переписки появился впервые за пределами России, поскольку до второй половины 1980-х гг. тексты Хармса представлялись советским редакторам и издателям невозможными для публикации в мало-мальски адекватном реальному объеме. Приходится отметить, что в российских публикациях Хармса, со второй половины 1980-х гг. энергично хлынувших к читателю, не всегда добросовестно отмечалась их вторичность по отношению к зарубежным публикациям.

В настоящее время основной корпус творческих текстов Хармса можно считать опубликованным. Неизданными в своем подлинном виде остаются более 50 записных книжек Хармса. Вместе с тем, вероятно, некоторое количество до сих пор неизвестных текстов Хармса остается в частных собраниях, хотя можно полагать, что объем таких текстов невелик. Учитывая эти обстоятельства и опираясь, прежде всего, на архивы Хармса в РНБ и ИРЛИ задумано и осуществляется настоящее Полное собрание сочинений Хармса.

Состав его следующий:

т. 1 – Стихотворные произведения;

т. 2 – Проза и сценки, драматические произведения в стихах, сборники;

т. 3 – Произведения для детей;

т. 4 – Трактаты, статьи, переписка, дневники, записные книжки.

Принципы составления, публикации текстов и другие необходимые сведения см. в преамбуле к примечаниям.

В заключение считаем долгом отметить, что, как все предшествующие публикации, так и настоящее собрание сочинений Хармса оказывается возможным исключительно благодаря сохранившему практически все литературное наследие писателя Я. С. Друскину, памяти которого это собрание посвящается.

Валерий Сажин