Стихотворения


«В июле как то в лето наше…»*

В июле как то в лето наше

Идя бредя в жару дневную

Шли два б<р>ата Коля с Яшей

И встретили свинью большую.

«Смотри свинья какая в поле

Идет» заметил Коля Яше

«Она пожалуй будет Коля

На вид толстей чем наш папаша».

Но Коля молвил: «Полно, Яша,

К чему сболтнул ты эту фразу.

Таких свиней как наш папаша

Я еще не видывал ни разу».

1922

ДСН

О том как Иван Иванович попросил и что из этого вышло*

Посвящается Тылли и

восклицательному

иван иваныч расскажи

кику с кокой расскажи

на заборе расскажи

ты расскажешь паровоз

почему же паровоз?

мы не хочим паровоз.

лучше шпилька, беренда

с хи ка ку гой беренда

завертела беренда

как то жил один столяр

только жилистый столяр

мазал клейстером столяр

делал стулья и столы

делал молотом столы

из орёшника столы

было звать его иван

и отца его иван

так и звать его иван

у него была жена

не мамаша, а жена

НЕ МАМАША А ЖЕНА

как её зовут теперь

я не помню теперь

позабыл те – перь

иван иваныч говорит

очень умно говорит

поцелуй[1] говорит.

а жена ему: нахал!

ты муж и нахал!

убирайся нахал!

я с тобою не хочу

делать это не хочу

потому что не хочу.

иван иваныч взял платок

развернул себе платок

и опять сложил платок

ты не хочешь, говорит

ну так что же, говорит

я уеду, говорит

а жена ему: нахал!

ты муж и нахал!

убирайся нахал!

я совсем не для тебя

не желаю знать тебя

и плевать хочу в тебя.

иван иваныч поглупел

между протчим поглупел

у усикирку поглупел

а жена ему сюда

развернулась да сюда

да потом ещё сюда

в ухо двинула потом

зубы выбила потом

и ударила потом!

иван Иванович запнулся

так немножечко запнулся

зап… п… п… п… п… пнулся

ты не хочешь, говорит

ну так чтоже, говорит

я уеду, говорит

а жена ему: нахал!

ты муж и нахал!

убирайся нахал!

и уехал он уехал

на извощике уехал

и на поезде уехал

а жена осталась тут

и я тоже был тут

оба были мы тут.

Даниил

Заточник (Хармс)

1925 ноябрь.

От бабушки до Esther*

бабаля мальчик

трестень губка

рукой саратовской в мыло уйду

сырым седеньем

щениша вальги

кудрявый носик

платком обут –

капот в балах

скольжу трамваем

Владимирскую поперёк

посельницам

сырунду сваи

грубить татарину

в окно.

мы улицу

валунно лачим

и валенками набекрень

и жёлтая рука иначе

купается меж деревень.

шлён и студень

фарсится шляпой

лишь горсточка

лишь только три

лишь настеж балериной снята

и тукается у ветрин.

холодное бродяга брюхо

вздымается на костыли

резиновая старуха

а может быть павлин

а может быть

вот в этом доме

бабаля очередом

кандыжится семью попами

соломенное ведро.

купальница

поёт карманы

из улицы

в прыщи дворов

надушенная

селью рябчика

распахивается

под перо –

и кажется

она Владимирская

садится у печеря

серёжками –

– как будто за город

а сумочкою –

– на меня

шурованная

так и катится

за бабаля калеты

репейником

простое платьеце

и ленточкою головы –

ПУСТЬ

– балабошит бабушка

БЕЛьгию и блены

пусть озирает дохлая

рбстанную полынь

сердится кошечкой

около кота

вырвится вырвится

вырвится в лад

шубкою бконью

ляженьем в бунь

маханьким пёрсиком

вихрь табань

альдера шишечка

ми́ндера буль

улька и фанька

и ситец и я.

ВСЁ

<1925>

Наброски к поэме «Михаилы»*

I Михаил.

крючником в окошко

скандит скандит

рубль тоже

маху кинь

улитала кенорем

за папаху серую

улитала пальцами

ка – за – ки

лезет утером

всякая утка

шамать присну

бла – гослови

о – ко – янные

через пояс

пояс уткан

пояс убран

до зарёзу

до Софии.

дует капень

Симферополя

шире борова русей

из за моря

варом на поле

важно фылят

па – ру – са.

и текло

текло

текляно

по немазаным усам

разве мало

или водка

то посея – то пошла

а се го дня на до вот как

до пос лед не го ков ша

II Михаил.

  Станем биться

  по гуля не

  пред иконою аминь

  руковицей на колёни

  заболели мужики,

  вытерали бородою

  блюдца

  было боязно порою

  оглянуться

  над ерёмой становился

  камень

  яфер

  он кабылку сюртуками

  забояферт –

– и куда твою деревню

покатило по гуртам

за еловые деревья

задевая тут и там.

Я держу тебя и холю

не зарежешь так прикинь

чтобы правила косою

возле моста и реки

а когда мостами речка

заколодила тупыш

иесусовый предтеча

окунается тудыж.

ты мужик – тебе пахаба

только плюнуть на него

и с ухаба на ухабы

от иконы в хоровод

под плясулю ты оборван

ты ерёма и святый

заломи в четыре горла

– дребеждящую бутыль –

– разве мало!

разве водка!

то посея – то пошла!

а сегодня надо вот как!

до последняго ковша.

III Михаил.

пажен холка

мамина булавка

че – рез го – ловы

после завтра

если на веран – ду

озера манули

видел рано

ста – ни – слав

вулды алые

о – па – саясь

за дра жали

на ки тай

сёрый выган

пе ту ха ми

Станиславу

шар ку ну

бин то вала

ты моя карболка

ты мой парус

*** ко ра лёк

залетуля

за ру башку

ма ка роны

бо си ком

зуб акулий

не покажет

и сте – кло

ляда пахнет пержимолью

альманахами нога

чтобы пели в комсамоле

парашуты и ноган

чтобы лыко Станиславу

возносило балабу

за московскую заставу –

пар ра шу ты

и но ган

из пещёры

в гору

камень

буд – то

в титю

МО ло ко

тянет голы – ми руками

после завта

на – бал – кон

у ко – го

те перь не встанет

возле пупа

го – ло – ва

разве ма – ло

или вод – ка

то посея

то пошла

а се год ня на до вот как

до пос лед не го ков ша.

ВСЁ

<1925>

Говор*

Откормленные лылы

вздохнули и сказали

и только из под банки

и только и тютю

катитесь под фуфелу

фафалу не пермажте

и даже отвалила

из мякиша кака –

– косынка моя улька

подарок или ситец

зелёная салонка

чаничка купрыш

сегодня из под анды

фуфылятся руками

откормленные лылы

и только

и тютю.

ВСЁ

<1925>


Землю, говорят, изобрели конюхи*

Посвящаю тем, кто живет на Конюшенной.

вступ

вертону финикию

зерном шелдону

бисирела у заката

криволиким типуном

  полумёна зырыня

  калитушу шельдону.

начало

  приоткрыла портсигары

  от шумовок заслоня

  и валяша как репейник

  с'ел малиновый пирог

  чуть услыша между кресел

  пероченье рандаша

  разгогулину повесил

  варинцами на ушах

  Ира маленькая кукла

  хочет какать за моря

  под рубашку возле пупа

  и у снега фанаря

  а голубушка и пряник

  тянет крышу на шушу

  живота островитяне

  финикийские пишу

Зелено твоё рыло

  и труба

и корыто зипунами

  барабан

полетели панталоны

  бахромой

чудотворная икона

  и духи

голубятина не – надо

  uberall

подарила выключатель

  и узду

    а кухами нижет алы – е

    торапи покое был

. . . . . . . . . .даже пальму строить надо

    для руины кабалы

    на цыганах уводила

    али жмыхи половя

    за канюшни и удила

    фароонами зовя

    финикия на готове

    переходы полажу

    магомета из конюшни

    чепраками вывожу

    валоамова ослица

    пародила окунят

    везелонами больница

    шерамура окиня

    и ковшами гычут ладо

    землю пахаря былин

. . . . . . . . . .даже пальму строить надо

    для руины кабалы

  Сына Авроамова

  ондрия гунты

  потом зашеломила

  бухнула гурты

    мамонта забуля

    лёда карабин

    бтарью капилища

    отрок на русси

    бусами малонится

    пёнистая мовь

    шлёпая в предбаннице

    лысто о порог

  ныне Португалия

  тоже сапоги

  рыжими калёсами

  тоже сапоги

  уранила вырицу

  тоже сапоги

  калабала девочку

  тоже говорит

    а лен – ты

    дан – ты

    бур забор

    лови

    хоро – ший

    пе – реход

    твоя колода

    пе – региб

    а па – рахода

    са – поги

  надо кикать лукоморье

  для конюшенной езды

  из за острова Амонья

  винограда и узды

    и рукой её вертели

    и руина кабала

    и заказаны метели

    золотые купола

и чего-то разбелянет

кацавейкою вдали

а на небе кораблями

пробегали корабли

  надо кикать чернозёмом

  и накикавшись втрубу

  кумачёвую алёну

  и руину кабалу

    не смотри на печенёгу

    не увидеть кочерги…

. . . . .а в залётах другими спаржами

  телеграммою на версты

  алексан – дру так и кажется

  кто-то кикает за кусть!

. . . . .целый день до заката вечера

  от парчи до палёвок Князевых

  встанут челяди изувечено

  тьмами синеми полуазии

. . . . .александра лозят арабы

  целый остров ему бовекой

  александр лозит карабль

  минотавра и человёка

. . . . . и апостола зыда маслом

  через шею опракинул

  в море остров в море Патмос

  в море шапка финикии.

ВСЁ

<1925>

Кика и кока*

I

Под логоть

Под коку

фуфу

  и не крякай

  не могуть

  фанфары

  ла – апошить

  дебасить

дрынь в ухо виляет

шапле ментершула

кагык буд-то лошадь

кагык уходырь

и свящ жвикавиет

и воет собака

и гонятся листья

сюды и туды

А с нёба о хрящи

все чаще и чаще

взвильнёт ви ва вувой

и мрётся в углынь

С пинежек зирели

потянутся кокой

под логоть не фукай!

под коку не плюй!

  а если чихнётся

  губастым саплюном

  то Кика и Кока

  такой же язык.

II

Черукик дощёным шагом

осклабясь в улыбку кику

  распушить по ветровулу

  разбежаться на траву

  обсусаленная фига

  буд-то кика

  на паром

буд-то папа пилигримом

на камету ускакал

ау деау дербадыра

ау деау деррабара

ау деау хахетити

  Монна Ванна

  хочет пить.

III

шлёп шляп

шлёп шляп

шлёп шляп

шлёп шляп.

ВСЁ

<1925>

«Тише целуются…»*

Тише целуются

комната пуста –

ломками изгибами

полные уста: –

ноги были белые:

по снегу устал.

Разве сандалии

ходят по песку?

Разве православные

церкви расплесну?

Или только кошечки

Писают под стул?

Тянутся маёвками

красные гроба

ситцевые девушки –

по небу губа;

кружится и пляшется

будто бы на бал.

Груди как головы

тело – молоко

глазом мерцальная

солнцем высоко…

Бог святая троица

в небо уколол.

Стуки и шорохи

кровью запиши;

там где просторнее

кукиши куши:

Вот по этой лесеньке

девушкой спешил.

Ты ли целуешься?

– комната пуста –

Так ли сломалися

– полные уста?

: Ноги были белые :

по снегу устал.

ВСЁ

<1925>


Сек*

gew. (Esther)

И говорит Мишенька

рот открыв даже

– шишиля кишиля

Я в штаны ряжен. –

Н ты эт его

финьть фаньть фуньть

б м пильнео

фуньть фаньть финьть

Иа Иа Иа

Н Н Н

Я полы мыла

Н Н Н

  дриб жриб бобу

  джинь джень баба

  хлесь хлясь – здо́рово –

  раздай мама!

  Вот тебе шишелю!

  финьть фаньть фуньть

  накося кишелю!

  фуньть фаньть финьть.

ВСЁ

<1925>

Полька Затылки (срыв)*

писано 1 января 1926 года

метит балагур татарин

в поддёвку короля лукошке

а палец безымянный

на стекле оттаял

и торчит гербом в окошко

  ты торчи себе торчи

  выше царской колончи

. . . . . . . . . . . . . . .

распахнулся орлик бубой

сели мы на бочку

рейн вина

океан пошёл на убыль

в небе кичку не видать

. . . . . . . . . . . . . . .

в пристань бухту

серую подушку

тристо молодок

и сорок семь

поют китайца жёлтую душу

в зеркало смотрят

и плачат все.

. . . . . . . . . . . . . . .

вышел витязь

кашей гурьевой

гужил зимку

рыл долота

накути Ерёма

вздуй его

вздулась шишка

в лоб золотая

. . . . . . . . . . . . . . .

блин колокольный в ноги. бухал

переколотил в четвёртый раз

суку ловил мышиным ухом

щурил в пень

солодовый глаз.

. . . . . . . . . . . . . . .

приду приду

в Маргори́тку

хлопая заторами

каянский пру

палашами

калику едрит твою

около бамбука

пальцем тпр

. . . . . . . . . . . . . . .

скоро шаровары позавут татарина

книксен кукла

полька тур

мне ли петухами

кика пу подарена

чирики боёрики

и пальцем тпр

. . . . . . . . . . . . . . .

зырь манишка

пуговицей плисовой

грудку корявую

ах! обнимай

  а в шкапу то

  ни чорта лысого

  хоть бы полки

  и тех нема.

. . . . . . . . . . . . . . .

шея заболела на корону убыла

в жаркую печку затылок утёк

не осуди шерстяная публика

громкую кичку[2]

Хармса – дитё.

ВСЁ

Даниил Хармс

1926 1 янв.

Вьюшка смерть*

Сергею Есенину.

ах вы сени мои сени

я ли гусями вяжу

приходил ко мне Есёнин

и четыре мужика

и с чего-бы это радоваться

ложкой стучать

пошивеливая пальцами

грусть да печаль

как ходили мы ходили

от порога в Кишинев

проплевали три недели

потеряли кошелёк

ты Серёжа рукомойник

сарынь и дуда

разохотился по мойму

совсем не туда

для тебё ли из корежены

оружье штык

не такой ты Серёжа

не такой уж ты

пой – май

щеки дули

скарлотину перламутр

из за ворота подули

Vater Unser – Lieber Gott

я плясала соколами

возле дёрева кругом

ноги топали плясали

возле дёрева кругом

размотай меня затыка

на калоше и ведрё

походи-ка на затылке

мимо запертых дверей

гули пели халваду

чирикали до ночи

на засеке долго думал

кто поёт и брови чинит

не пополу первая

залудила пёрьями

сперва чем то дудочным

вроде как ухабица

поливала сыпала

не верила лебедями

затухала крыльями

зубами затопала

с такого по матери

с этакого кубарем

в обнимку целуется

в очи валит блиньями

а летами плюй его

до бёлой доски и сядь

добреду до Клюева

обратно закинуся

простынкой за родину

за матушку левую

у дерева тоненька

за Дунькину пуговку

пожурила девица

невёста сикурая

а Сережа деревцем

на груди не кланяется

на груди не кланяется

не букой не вечером

посыпает около

сперва чем то дудочным

14 января 1926

Даниил Хармс

Школа чинарей Взирь зауми

Ваньки Встаньки [I]*

волчица шла дорогаю

дорогаю манашенькой

и камушек не трогала

серебрянной косой

на шею деревянную

садились человечики

манистами накрашеннами

где-то высоко.

  никто бы и не кланялся

  продуманно и холодно

  никто бы не закидывал

  на речку поплавок

  я первый у колодица

  нашел ее подохлую

  и вечером до кузова

  её не повалок

стонала только бабушка

да грядка пересто́нывала

заново ерошила

капустных легушат

отцы мои запенелись

и дети непристойные

пускали на широкую

дорогу камыши

  засни засни калачиком

  за синей гололедицей

  пруда хороший перепел

  чугунный домовой

  щека твоя плакучая

  румянится цыганами

  раскидывает порохом

  (ленивую) войну

идут рубахи рыжики

покрикивают улицу

веревку колокольную

ладошки синяки

а кукла перед ужином

сырому тесту молится

и долго перекалывает

зубы на косяк

  я жду тебя не падаю

  смотрю – не высыпаются

  из маминой коробочки

  на ломаный сарай

  обреж меня топориком

  клади меня в посудину

  но больше не получится

  дырявая роса –

ВСЁ

Даниил Хармс 4 февр. 1926 г.


Ваньки Встаньки [II]*

ты послушай ка карась

имя палкой перебрось

а потом руби направо

и не спрашивай зараз

то Володю то Серёжу

то верёвку павар

то ли куру молодую

то ли повора вора

Разбери который лучше

может цапаться за тучи

перемыгой серебром

девятнадцатым ребром

разворачивать корыто

у собачий конуры

где пупырыши нерыты

и колеблется Нарым

Там лежали Михаилы

вонючими шкурами

до полуночи хилые

а под утро Шурами

И в прошлую середу

откидывая зановеси

прохожему серому

едва показалися

сначало до плечика

румяного шарика

а после до клетчатых

штанишек ошпаривали

мне сказали на ушко

что чудо явилося

и царица Матушка

сама удивилася:

  ах как же это милые?

  как же это можно?

  я шла себе мимо

  носила дрожжи

вошёл барабанщик

аршином в рост

его раненная щека

отвисала просто

он не слышет музыки

и нянин плач

на нём штаны узкие

и каленкоровый плащ

простите пожалуйсто

я покривил душой

сердце сжалося

я чужой

– входит барабанщик небольшого роста –

ах как же это можно?

я знал заранее

– взял две ложки –

  – ВЫ ИЗРАНЕНЫ. –

  – ЗАНОВЕСЬ

собака ногу поднимает

ради си ради си

солдат Евангелие понимает

только в Сирии только в Сирии

но даже в Сирию солдат не хочет

плюет пропойца куда то

и в Сирию бросает кочень

где так умны Солдаты

ему бы пеночки не слизывать

ему бы всё: «руби да бей»

да чтобы сёстры ходили с клизмами

да чтобы было сто рублей

  солдат а солдат

  сколько тебе лет?

  где твоя полатка?

  и твой пистолет. –

кнучу в прихвостень кобыле

хоть бы куча

хоть бы мох

располуженной посуды

не полю не лужу

и в приподнятом бокале

покажу тебе ужо!

Едет мама серафимом

на ослице прямо в тыл

покупает сарафаны

и персидскую тафту

– солдат отворачивается и больше не хочет разговаривать –

открылось дверце подкидное

запрятало пятнашку

сказало протопопу Ною:

– позвольте пятку вашу –

я не дам пятку

шнельклопс

дуй в ягоду

шнельклопс

разрешите вам не поверить

я архимандрит

а вы протопоп

а то рассержусь

и от самой Твери

возьму да и проедусь по полу

он рас-стегивает мундир

забикренивает папаху

и садится на ковёр

и свистит в четыре пальца:

пью фюфилы на фуфу

еду мальчиком а Уфу

щекати меня судак

и под мышку и сюда

ихи блохи не хоши

пуфы боже на матрасе.

за бородатым бегут сутуленькие

в клети пугается коза

а с неба разные свистульки

картошкой сыпятся в глаза

туды сюды

да плеть хвоста

да ты да я

да пой нога

считает пальцами до ста

и слышит голос: «помогай»

обернулся парусом

лезет выше клироса

до месяца не долез

до города не дошёл

обнимались старушки плакали

замочили туфли лаковые

со свечой читали Лермонтова

влюбились в кого го то кавалера там

на груди у него солнышко

а сестра его совушка

волоса его рыжие

  королеву прижили

  может кушать рябчика

  да и то только в тряпочке

  у него две шашки длинные на стене висят…

  Господи Помилуй

  свят свят свят

– черти испугались молитвы и ушли из Гефсиманского сада, тогда самый святой человек сказал: –

здорово пить утрами молоко

и выходить гулять часа так на четыре

О человек! исполни сей закон

и на тебя не вскочит чирий.

  ПОСЛУШАЙТЕ

  сегодня например

  какой то князь сказал своей любовнице:

  – иди и вырый мне могилу на Днепре

  и принеси листок смаковницы –

  Она пошла уже козалось в камыши

  Но видет (!) князь (!) за ней (!) бежит (!)

  кидает сумрачный ноган

  к её растерзанным ногам

  прости-прости я нехороший

  раз 2 3 4 5 6 7 . . . . . . . . . . . . . . .

  а сам тихонько зубы крошит

  как будто праведный совсем

О человек! исполни сей закон

и на тебя не вскочит чирий

метай рубашками в загон –

как говориться в притче:

– плен духу твоему язычник

и разуму закованная цепь –

– за кулисами говорят шёпотом, и публика с трепетом ловит бабочку. Несут изображение царя. Кто то фыркает в ладонь и говорит: блинчики. Его выводят –

  Выйди глупый человек

  и глупая лошадь

  на Серёже полаче

  и на Володе тоже

стыдно совестно и неприлично

говорить блинчики

а если комната вдобавок девичая

то нужно говорить как-то иначе

– Все удовлетворены и идут к выходу –


ВСЁ

Даниил Хармс

1926 г. 11 февр.


Половинки*

  присудили у стогов

  месяцем и речкою

  и махнула голова

  месяца голова

  толстою ручкою

    позавидовала ей

    баба руку ей

    позавидовала баба

    корамыслами

    на дворе моём широком

    вышивают конаплёй

    дедка валенками шлёпает

    и пьёт молоко

  позавидовала я

  вот такими дулями

  и родила меня мать

  чехардой придорожною

  а крестил меня поп

  не поп а малина –

    вся то распосадница

    батькина бухта

    лавку закапала

    вороньим яйцом

    больно родимая

    грудью заухала

    мыльными пузырьками

    батьке в лицо

  ахнули бусы

  бабы фыркали

  стукала лопата

  в брюхо ему

  избы попы

  и звёзды русые

  речка игрушка

  и солнце лимон

    разные церковки

  птички, палочки

  оконце лааковое расшитое

  всё побежало

  побежало и ахнуло

сам я вдеваю кол в решето

  б'ется в лесу фантан фантбвич

  грузди сбирает

  селеним паша

  перья точат

  мальчик Митя

  уснул в лесу

холодно в рубашке

кидаться шишками

кожа пупырашками

буд-то гусиная

высохли мочалками

волосы под мышками

хлещет бог

бог – осиновый

  ахнули бусы

  бабы ахнули

  радугами стонет

  баба Богородица

  лик её вышитый

  груди глажены

  веки мигнут

  и опять

  закроются

сукровицей кажется потеют и дохнут навозные кучи

  скучно в лесу!

  в дремучем невесело!

мне то старухи до печёнки скучно

  мальчика Митю

    в церковь

    НЕСТЬ

  ведьма ты ведьма

  кому ты позавидовала?

  месяц пупом сел на живот!

  мальчика Митю

  чтоб его (!) идола

сам я вдеваю кол в решето

  сам я сижу

  матыгой

    ночью

  жду перелесья

  синего утра

  и кто то меня за плечо ворбочает

  тянет на улицу

  мой рукав

    ЗНАЮ

    от сюдова

    мне не поверят

    мне не разбить

    ключевой тиши

    дедка мороз стучится в двери

    месяц раскинул

    в небе шалаши,

  стены мои звончее пахаря

  крепче жимолости в росту

  крепли и крепли

  и вдруг

  заахала

  бабы и бусы и шар на мосту

  – милый голубку милой посылает –

    шлет куличи

    и хлай на столе

  а губы плюются

  в дым кисилями

  а руки ласкаются

  ниже колен

    бабка пела

    небу новоселье

    небо полотенце!

    небо уж не то!

    бабка поля пшеном засеяла

    сам я вдеваю кол в решето

  пряжею бабкиной

  месяц утонет

  уши его

  разольются рёчкою –

  – там из окна

  соседнего домика

  бабка ему

  махнула ручкою –

ВСЁ

Школа ЧИНАРЕЙ

Взирь зауми

Даниил Хармс

<1926>

«в репей закутаная лошадь…»*

в репей закутаная лошадь

как репа из носу валилась

к утру лиш отперли конюшни

так заповедал сам Ефрейтор

Он в чистом галстуке

и сквозь решётку

во рту на золоте царапин шесть

едва откинув одеяло ползает

и слышет бабушка

под фонарями свист.

И слышет бабушка ушами мягкими

как кони брызгают слюной

и как давно земля курносая

стоит горбом на трёх китах

Но вдруг Ефрейтора супруга

замрёт в объятиях упругих

Как тихо станет конь презренный

в лицо накрашенной измене

творить акафисты по кругу

и поджидать свою подругу

Но взора глаз не терпит стража

его последние слова

Как он суров и детям страшен

и в жиле бьётся кровь славян

И видит он: его голубка

лежит на грязной мостовой

и зонтик ломаный и юбку

и гребень в волосе простой

Артур любимый верно снится

в бобровой шапке утром ей

И вот уже дрожат ресницы

и ноги ходят по траве.

Я знаю бедная Наташа

концы расщелены глухой

где человек плечами дышет

и дети родятся хулой

Там быстро щёлкает рубанок

а дни минутами летят

там пни растут. Там спит дитя.

Там бьет лесничий в барабаны.

1-2 мая 1926

Конец героя*

Живи хвостом сухих корений

за миром брошенных творений

бросая камни в небо в воду ль

держась пустынником поотдаль

в красе бушующих румян

хлещи отравленным ура

призыва нежный алатырь

и Бога чёрный монастырь

Шумит ребячая проказа

до девки 107-го раза

и латы воина шумят

при пухлом шопоте шулят

Сады плодов и винограда

вокруг широкая ограда

мелькает девушка в окне.

Софокл вдруг подходит к ней

Не мучь передника рукою

и цвет волос своих не мучь

твоя рука жару прогонит

и дядька вынорнит из туч

и вмиг разбившись на матрасе

восстанет молод и прекрасен

и стоком бережных имян

как водолей пронзит меня

Сухое дерево ломалось

она в окне своём пугалась

бросала стражу и дозор

и щёки красила в позор

уж день вертелся в двери эти

шуты плясали в оперете

и ловкий крик блестящих дам

кричал: я честь свою отдам!

Под стук и лепет колотушек

Дитя свечу свою потушит

Потом идет в леса укропа

В куриный дом и бабий ропот

крутя усы бежит полковник

минутной храбростью кичась

Сударыня я ваш поклонник

Скажите мне который час?

Она же взяв часы тугие

и не взирая на него

не слышет жалобы другие

повелевает выйти вон.

А я под знаменем в бою

плюю в колодец и пою:

Пусть ветер палубу колышет

но ветра стон моряк не слышет

Пусть дева плачет о зиме

и молоко даёт змее

Я окрестясь сухим приветом

стелю кровать себе при этом

бросая в небо дерзкий глас

и проходя четвертый класс,

из леса выпрогнит метёлка

Умрёт в углу моя светёлка

Восстанет мёртвый на помост

с блином во рту промчится пост

как жнец над пряхою не дышет

как пряха нож вздымает выше

Не слышу я и не гляжу

как пёс под знаменем лежу.

Но виден мне конец героя

глаза распухшие от крови

могилу с имянем попа

и звон копающих лопат,

и виден мне келейник ровный

упряжка скучная и дровни

Ковёр раскинутых саней

лихая кичка: поскорей!

конец не так моя Розалья

пройдя всего лишь жизни треть

его схватили и связали

а дальше я не стал смотреть

и з<а>потев в могучем росте

всегда ликующий такой

никто не скажет и не спросит

и не помянет за упокой.

Казачья смерть*

Бежала лошадь очень быстро

ее хозяин турондул

Но вот уже Елагин остров

им путь собой перегородил.

Возница тут же запыхавшись

снял тулуп и лег в кровать,

четыре ночи спал обнявшись

Его хотели покарать.

Но он вскочил недавно спящий

наскоро запер письменный ящик

и не терпя позора фальши

через минуту ехал дальше

Бежала лошадь очень быстро

Казалось нет ее конца

Вдруг прозвучал пустынный выстрел

поймав телегу и бойца.

Кто стреляет в эту пору?

Спросил потусторонний страж

седок и лошадь мчатся в прорубь

их головы объяла дрожь,

их туловища были с дыркой.

Мечтал скакун. Хозяин фыркал,

внемля блеянью овцы

держа телегу под уздцы.

Он был уже немного скучный,

так неожиданно умерев

Пред ним кафтан благополучный

лежал местами прогорев.

Скакали день и ночь гусары

перекликались от тоски.

Карета плавала. Рессоры

ломались поперек доски.

Но вот седок ее убогий

ожил быстро как олень

перескочил на брег пологий

А дальше прыгнуть было лень.

О как < >[3] эта местность

подумал он смолчав

К нему уже со всей окрестности

несли седеющих волчат

Петроний встал под эти сосны

Я лих и нет пощады вам –

звучал его привет несносный

телега ехала к дровам.

В ту пору выстрелом не тронут

возница голову склонил

Пусть живут себе тритоны

он небеса о том молил.

Его лошадка и тележка

Стучала мимо дачных мест

А легкоперое колешко

высказывало свой протест.

Не езжал бы ты мужик

в этот сумрачный огород

вон колено твое дрожит

Ты сам дрожишь наоборот

Ты убит в четыре места

Под угрозой топора

Кличет на ветру невеста

Ей тоже умерать пора.

Она завертывается в полотна

и раз два три молчит как пень.

Но тут вошел гусар болотный

и промолчал он был слепень

Потом вскочил на эту лошадь

и уехал набекрень.

Ему вдогонку пуля выла

он скакал закрыв глаза

все завертелось и уплыло

как муравей и стрекоза.

Бежала лошадь очень быстро

гусар качался на седле.

Там вперемешку дождик прыскал

избушка тухнула в селе

их путь лежал немного криво

уж понедельник не ступил

– мне мешает эта грива

казак нечайно говорил.

Он был убит и уничтожен

Потом в железный ящик вложен

и как-то утречком весной

был похоронен под сосной

Прощай казак турецкий воин

мы печалимся и воем

нам эту смерть не пережить

Тут под сосной казак лежит.

ВСЁ

19-20 октября 1926

Случай на железной дороге*

как-то бабушка махнула

и сейчас же паровоз

детям подал и сказал

пейте кашу и сундук,

утром дети шли назад,

сели дети на забор

и сказали: вороной

поработый я не буду

маша тоже не такая

как хотите может быть

мы залижем и писочек

то что небо выразило,

вылезайте на вогзал

здраствуй здраствуй Грузия

как нам выйти из неё

мимо этого большого

не забора, ах вы дети

выростала палеандра

и влетая на вагоны

перемыла не того

что налима с перепугу

оградил семью волами

вынул деньги из кармана

деньги серые в лице

Ну так вот. а дальше прели

всё супа – сказала тетя

всё чижи – сказал покойник

даже тело опустилось

и чирикало любезно

но зато немного скучно

и как будто бы назад

дети слушали обедню

надевая на плечо –

мышка бегала в передник

раздирая два плеча

а грузинка на пороге

все твертила. – а грузин

перегнувшись под горою

шарил пальцами в грязи.

<1926>

Пророк с Аничкиного моста*

Где скакуны поводья рвут

согнув хребты мостами

пророк дерзает вниз ко рву

сойти прохладными устами.

О непокорный! что же ты

глядишь на взмыленную воду?

Теребит буря твой хохол

потом щеку облобызает.

Тебя девический обман

не веселит. Мечты бесскладно

придут порой. Веслом о берег

стукнет всадник.

Уж пуст – челнок.

Уж тучен – гребень.

И, тщетно требуя поймать

в реке сапог, рыдает мать.

Ей девочка приносит завтрак

бутылку молока и сыр.

А в сумке прятает на завтра

его красивые усы.

В трактире кончилась попойка

Заря повисла над мостом.

Фома ненужную копейку

бросает в воду. Ночь прошла.

И девочка снимает платье,

кольцо и головной убор,

свистит как я в четыре пальца

и прыгает через забор.

Ищи! Никто тебе помехой

не встанет на пути своем.

Она ушла, а он уехал

и вновь вернулися вдвоем.

Как загорели щеки их!

Как взгляд послушный вдруг притих!

За ними горница пуста.

И растворились их уста:

– Мы плыли ночью. Было тихо.

Я пела песню, Милый греб.

Но вдруг ныряет тигр плавучий

пред нашей лодкой поперек.

Я огляделась вкруг. Фонтанка

проснувшись знаменье творит.

За полночь звякают стаканы.

Мой брат стучится: отвори!

Всю ночь катались волны мимо.

Купался зверь. Пустела даль,

бежали дети. А за нами

несли корону и медаль.

И вот, где кони рвут поводья,

согнув хребты сбегают вниз,

ноздрями красными поводят

и бьют копытом седока, –

мы голос ласковый слыхали.

Земля вертелась в голос тот.

И гром и буря утихали

и платье сохло на ветру

И волчьим шагом оступаясь

на мост восходит горд и лих

пророк. А мы не плыли дальше

на брег скакая женихом.

1926 года

ВСЁ

Скупость*

Люди спят

урлы-мурлы

над людьми

парят орлы.

Люди спят

и ночь пуста

сторож ходит вкруг куста.

Сторож он

не то что ты,

сон блудливый

как мечты,

сон ленивый как перелёт

руки длинные как переплёт.

Друг за другом люди спят

все укрылися до пят.

Мы давно покоя рыщем.

Дым стоит над их желищем.

Голубь турмань вьет гнездо,

подъезжал к крыльцу ездок,

пыхот слышался машин,

дева падала в кувшин.

Ноги падали в овраг

леший бегал,

людий враг.

Ночь свистела –

плыл орёл.

Дочь мерцала –

путник брёл.

Люди спали –

я не спал,

деньги я пересыпал.

Я счетал своё богатство.

Это было святотатство.

Я всю ночку строжил!

Я так деньгами дорожил.

1926

ВСЁ

Виктору Владимировичу Хлебникову*

Ногу на ногу заложив

Велимир сидит. Он жив.

1926.

Стих Петра-Яшкина-коммуниста*

  Мы бежали как сажени

  на последнее сраженье

  наши пики притупились

  мы сидели у костра

  реки сохли под ногою

  мы кричали: мы нагоним!

  плечи дурые высоки

  морда белая востра

но дорога не платочек

и винтовку не наточишь

мы пускали наши взоры

вёрсты скорые считать

небо падало завесой

опускалося за лесом

камни прыгали в лопату

месяц солнцу не чета

  сколько времяни не знаю

  мы гналися за возами

  только ноги подкосились

  вышла пена из уста

  наши очи опустели

  мох казался нам постелью

  но сказали мы нарочно

  чтоб никто не отставал

на последнее сраженье

мы бежали как сажени

как сажени мы бежали

! пропадай кому не жаль !

ВСЁ

<1926 – нач. 1927>

Чинарь

Даниил Иванович Хармс

«Глядел в окно могучий воздух…»*

Глядел в окно могучий воздух

погода скверная была

тоска и пыль скрипели в ноздрях

река хохлатая плыла

стоял колдун на берегу

махая шляпой и зонтом

кричал: «смотрите я перебегу

и спрячусь, ласточкой за дом»

И тотчас же побежал

пригибаясь до земли

в его глазах сверкал кинжал

сверкали в ноздрях три змеи

<1926–1927?>

«лошадка пряником бежит…»*

лошадка пряником бежит

но в лес дорога не лежит

не повернуться ей как почке

не разорвать коварной бочки

<1926–1927>

«двух полководцев разговор…»*

двух полководцев разговор

кидался шаром изо рта

щека вспухала от натуги

когда другой произносил

не будь кандашки полководца

была бы скверная игра

мы все бежали б друг за дружкой

знамёна пряча под горушкой

Но вдруг ответ звучал кругами

расправив пух усов, комрот

ещё в плечах водил руками

казалось он взбежит умрёт

и там с вершины голос падал

его сверкала речь к ногам

не будь кандашки полководца

то пораженье было б нам

и вмиг пошли неся винтовки

сотни тысяч, пол горы

двести палок, белые головки

пушки, ведьмы,

острые тапоры.

Да-с то было время битвы

ехал по полю казак

и в седле его болталась

манька белая коза

<1926–1927>


Прогулка*

шел медведь

вздув рога

стучала его одервенелая нога

он был генералом

служил в кабаке

ходил по дорогам

в ночном колпаке

увидя красотку

он гладил усы

трепал он бородку

смотрел на часы

пятнадцать минут

проходили шутя

обрушился дом

подрастало дитя

красотка в доспехе

сверкала спиной

на бледном коне

и в щетине свиной

рука отлетала

на конский задок

коса расцветала

стыдливый цветок.

Белый воздух

в трех шагах

глупо грелся

на горах

открывая

лишь орлу

остуденую

ралу.

Над болотом

напролом

ездил папа

с топором

из медведя

он стрелял

нажимая

коготок.

Пистолеты

отворял

в полумертвый

потолок

на шкапу

его капрал

обнимался

в темноте

с атаманом

и орел

и светился

в животе.

Дева

шла

неся

портрет

на портрете

был корнет

У корнета

вместо

рук

на щеке

висел

сюртук

а в кармане

сюртука

шевелилася

рука

Гемерал

спрятал время

на цепочке золотой

Генерала

звали Леля

потому что молодой.

Он потопал

каблуками

приседал и полетал

Под военными полями

о колено бил металл.

увидя девицу на бледном коне

сказал генерал «Приходите ко мне».

девица ответила «Завтра приду

Но ты для меня приготовь резеду».

и сняв осторожно колпак с головы

столетний вояка промолвил «увы.

от этих цветов появляются прыщи

Я спрячусь в газету, а ты меня поищи.

Если барышня-мадам

обнаружит меня там

получите в потолок

генеральский целовок»

<1926 – нач. 1928>

В кружок друзей камерной музыки*

не ходите января

скажем девять говоря

выступает Левый Фланг

– это просто не хорошо. –

и панг.

<январь 1927>

«Берег правый межнародный…»*

Берег правый межнародный

своемудрием сердитый

обойдённый мной и сыном.

Чисты щёки. Жарки воды,

рыбы куцые сардинки

клич военный. Облак дыма

не прорвёт могучим басом

не родит героя в латах.

Только стражника посуда

олорожница в лохане

Да в реке проклятый Неман

кинет вызов шестипалый

и бобёр ему на смену

носом врежется как шлюпка,

а потом беря зажим

сын военного прозванья

робкой девецы признанье

с холма мудрого седла

наклоня тугую шею

ей внимает бригадир

бомбардейский командир

Запирает палисад

Марья ключница. И вот

из морей тягучих вод

Слава Богу наконец

выбирается пловец

Как народ ему лепечет

и трясётся на него

осудя руки калачик

непокорного раба

яхты нежные кочуют

над волнами поплавком

раскрываются пучины

перед ним невдалеке.

24 мая 1926 – январь 1927

Авиация превращений*

Летание без крыл жестокая забава

Попробуй упадешь закинешься неловкий

Она мучения другого не избрала

Её ударили канатом по головке.

Ах, как она упала над болотом!

Закинув юбочки! Мальчишки любовались

Она же кликала в сумятицах пилоту,

но у пилота мягкие усы тотчас же оборвались.

Он юношей глядит

смеётся и рулит

остановив жужжанье мух

слетает медленно на мох.

Она: лежу я здесь в мученьях.

Он: сударыня я ваша опора.

Она: Я гибну, Дай печенье.

Вместе: мы гибнем от топора!

Холодеют наши мордочки,

биение – ушло,

Лежим. Открыли форточки

и дышим тяжело,

сторожа идут стучат.

Девьи думы налегке.

Бабы кушают внучат.

Рыбы плавают в реке.

Елки шмыгают в лесу

стонет за морем кащей

А над городом несут

Управление вещей.

То им дядя птичий глаз

ма < >[4] сердце звучный лед

вдруг тетерев я тишком зараз

улетает самолет.

Там раздувшись он пропал.

Кто остался на песке?

Мы не знаем. Дед копал

ямы стройные в тоске,

и бросая корешки

В глубину беспечных ям.

Он готовит порошки

Дать болезненным коням.

Ржут лихие удила

Указуя на балду

стойте други он колдун

знает < > дела

вертит облако шкапов

переливает муть печей

В небе тристо колпаков

Строит башни из кирпичей

Там борзая солнце греет

Тьму проклятую грызёт

Там самолёт в Европу реет

И красавицу везёт.

Она: лечу я к женихам.

Пилот: машина поломалась

она кричит пилоту: хам!

машина тут же опускалась

она кричит: отец, отец

Я тут жила. Я тут родилась

потом приходит ей конец

она в подсвечник превратилась.

Мадлэн ты стара холодна

лежать под кустиком одна

склонился юноша к тебе

лицом горячим как Тибет.

Пилот состарился в пути,

руками машет – не летит

ногами движет – не идёт

махнёт разок и упадёт

Потом года лежит не тлен

Тоскует бедная Мадлэн

Плетёт косичку у огня

мечты случайные гоня.

Январь 1927

ВСЁ

Искушение*

Посвящаю К. С. Малевичу

четыре девки на пороге:

нам у двери ноги ломит

дерним сестры за кольцо

ты взойди на холмик тут же

скинь рубашку с голых плечь

ты взойди на холмик тут же

скинь рубашку с голых плечь

четыре девки сойдя с порога:

были мы на том пороге

Песни пели, а теперь

не печальтесь вы подруги

скинем плечи с косяка

Хор:

все четыре, мы же только

скинем плечи с косяка

четыре девки в перспективе:

наши руки многогранны

наши головы седы

повернув глаза к востоку

видем нежные следы

Лишь податься на аршин

с незапамятных вершин –

всё исчезнет как плита

будет клумба полита

мы же хвалимся нарядом

мы ликуем целый день

Ты взойди на холмик рядом

плечи круглые раздень

ты взойди на холмик рядом

плечи круглые раздень

четыре девки исчезнув:

ГРОХ-ХО-ЧЧЧА!

Полковник перед зеркалом:

усы завейтесь шагом марш!

приникни сабля к моим бокам

ты гребень волос расчеши

а я российский кавалер

не двинусь. Лень мне или что

не знаю сам. вертись хохол

спадай в тарелку борода

уйду чтоб шпорой прозвенеть

и взять чужие города

одна из девиц:

Полковник вы расстроены?

Полковник:

О нет. Я плохо выспался, а вы?

Девица:

А я расстроена увы.

Полковник:

мне жалко вас.

Но есть надежда

что это всё пройдёт

я вам советую развлечься.

Хотите в лес? там сосны жутки…

Иль может в оперу?

Тогда я выпишу из Англии кареты

и даже кучера. Куплю билеты

и мы поедем на дрезине

смотреть принцессу в апельсине

Я знаю: вы совсем ребенок

боитесь близости со мной

но я люблю вас…

девица:

прочь нахал!

Полковник ручкой помахал

и вышел зубом скрежеща

как дым выходит из прыща.

девица:

Подруги где вы?! где вы?!

пришли четыре девы сказали:

ты звала?

девица (в сторону):

я зла!

четыре девицы на подоконнике:

Ты не хочешь нас Елена

мы уйдем. Прощай сестра

как смешно твоё колено

ножка белая востра

мы стоим твои подруги

места нету нам прилечь

ты взойди на холмик круглый

скинь рубашку с голых плечь.

ты взойди на холмик круглый

скинь рубашку с голых плечь.

четыре девицы сойдя с подоконника:

Наши руки поднимались

наши головы текли

юбки серенькие бились

на просторном сквозняке.

Хор:

Эй вы там не простудитесь

на просторном сквозняке.

четыре девицы глядя в микроскоп:

мы глядели друг за другом

в нехороший микроскоп

что там было мы не скажем

мы теперь без языка

Только было там крылечко

вился холмик золотой

над холмом бежала речка

и девица за водой

Говорил тогда полковник

глядя вслед и горячо

ты взойди на этот холмик

обнажи своё плечо,

ты взойди на этот холмик

обнажи своё плечо

четыре девицы исчезнув и замолчав:

?ПОЧ-ЧЕМ-МУ!

ВСЁ.

18 февраля 1927 года

Петербург

Д. X.

Пожар*


комната, комната горит.

дитя торчит из колыбели

съедает кашу, наверху

под самым потолком

заснула нянька кувырком,

горит стена. Посуда ходит

бежит отец, отец: «пожар!

вон мой мальчик мальчик Петя

как воздушный бьётся шар

где б найти мне обезьяну

вместо сына?» вместо стен

печи вострые на небо

дым пускают сквозь трубу

нянька сонная стрекочет,

нянька: «где я что со мной?

мир становится короче

Петя призраком летит».

Вот мелькнут его сапожки

тень промчится и усы

вьются с присвистом на крышу.

Дом качает как весы.

Нянька бегает в испуге

ищет Петю и гамак.

«где ж ты Петя мальчик милый

что ж ты кашу не доел?»

«Няня, я сгораю няня!»

няня смотрит в колыбель

нет его. глядит в замочек

видит: комната пуста

дым клубами ходит в окна

стены тощие как пух

над карнизом пламя вьется

тут же гром и дождик льётся

и в груди сжимает дух

Люди в касках золотых

топорами воздух бьют

и брандмейстер на машине

воду плескает в кувшине.

Нянька к ним: Вы не видали

Петю мальчика? Не дале

как вчера его кормила.

Брандмайор: как это мило!

Нянька: Боже мой! Но где ж порядок?

Где хваленая дисциплина?

Брандмайор: Твой Петя рядом

он лежит у цеппелина

Он сгорел и папа стонет:

жалко сына.

Нянька: Ох!

Он сгорел – и тихо стонет

тихо падает на мох.

20 февраля 1027 года

Комментарий к философии А. И. Введенского*

§ I. – Удивление

он в комнату бежит на четвериньках

смотрит в комнате стол стоит

ах он рад, он пришёл на вечеринку

позабыв и молодость и стыд

Липавский пьёт легко и звучно

<начало марта 1927>

I Фокусы*

Средь нас на палочке деревянной

сидит кукушка в сюртуке

хранит платочек румяный

в своей чешуйчатой руке

мы все как бабушка тоскуем

разинув рты глядим вперёд

на табуретку золотую

и всех тотчас же страх берёт

Иван Матвеевич от страха

часы в карман переложил

а Софья Павловна старуха

сидела в сокращеньи жил

а Катя в форточку любуясь

звериной ножкой шевеля

холодным потом обливалась

и заворачивалась в шиншиля

из-под комода ехал всадник

лицом красивый как молитва

он с малолетства был садовник

ему подруга бритва

числа не помня своего

держал он курицу в зубах

Иван Матвеевича свело

загнав печенку меж рубах

а Софья Павловна строга

сидела выставив затылок

оттуда выросли рога

и сто четырнадцать бутылок

А Катя в галстуке своём

свистела в пальчик соловьём

стыдливо куталась в меха

кормила грудью жениха

Но к ней кукушка наклонялась

как червь кукушка улыбалась

потом на ножки становилась

да так, что Катя удивилась

от удивленья задрожала

и как тарелка убежала.

2 мая 1927 года

«Гражданка, вы куда пришли?..»*

Гражданка, вы куда пришли?

Что вы держите в руке?

Мы вчера с тобой катались

на всклокоченной реке,

ты глядела рыб жестяных

играла волосом черным черно

говорила: без тебя

мне младенчество вручено

а теперь пришла ты кукла

просишь корточку и брак

год прошёл и ты привыкла

заболев легла в борак

сторож длинными руками

положил тебя на кровать

ты в лицо ему смотрела

взор не в силах оторвать.

<конец мая 1927>

«опускаясь на поленьи…»*

опускаясь на поленьи

длинный вечер коротая

говорила в отдоленьи:

умер дядя. Я стродаю.

<конец мая 1927>

«тихо падала сосна…»*

тихо падала сосна

в бесконечную паляну

выла бочка над горой

без движенья и без боли

и прикинувшись шакалом

Михаил бежал по шпалам

<конец мая 1927>

«Кучер стыл…»*

Кучер стыл.

Блестели дрожки.

Прутик робко рыл песок.

Ай на дыбы становилася матрешка

Ай за корой соловей пересох,

и наш герой склонился к даме

шептал в лицо привет соседке

а кони рвут

летят годами

бросая пыль к пустой беседке

дорога сдвинулась к ногам

кричали мы: направо! к нам!

верти, сворачивай, держи!

слова летали как стрижи

19 августа 1927

Петербург

«выходит Мария отвесив поклон…»*

выходит Мария отвесив поклон

Мария выходит с тоской на крыльцо

а мы забежав на высокий балкон

поём опуская в тарелку лицо

Мария глядит

и рукой шевелит

и тонкой ногой попирает листы

а мы за гитарой поём да поём

да в ухо трубим непокорной жены

над нам встоют Золотые дымы

за нашей спиной пробегают коты

поём и свистим на балкончике мы

но смотришь уныло за дерево ты

остался потом башмачёк да платок

да реющий в воздухе круглый балкон

да в бурное небо торчит потолок

выходит Мария отвесит поклон

и тихо ступает Мария в траву

и видет цветочек на тонком стебле

Она говорит: я тебя не сорву

я только пройду поклонившись тебе

А мы забежав на балкон высоко

кричим: Поклонись! и гитарой трясём.

Мария глядит и рукой шевелит

и вдруг поклонившись бежит на крыльцо

и тонкой ногой попирает листы

а мы за гитарой поём да поём

да в ухо трубим непокорно<й> жены

да в бурное небо кидаем глаза

12 октября 1927 года

Петербург

«Приходите приходите…»*

Приходите приходите

Воспитанники и паруса

Вы понкраты образованные

И ты нищий с гребёночкой в сапогах

Вот уж день песочный старится

дымом кроется курган

Возле Петьки, возле образа

или в досках на горе

Я горикола горакала

в тумане каллеваллу

пока черешня около

мне сучьями велела

Приходите приходите

на Коломенскую 7

принесите на ладоне

возбуждающую смесь.

<1927>

Восстание*

был стручок балован судеб

и в министерство к ночи мехом

шли коровы в звериной беде

замыкая шествие монахом

хитро звякали колокола

заменить хотели кучера

прочь слетали сапоги

в сапогах нога корячилась

  племянник сядь манишку скинь

племянники, весны прощет не малый

племянники, война стоит колом

мерцает Бог и грустное подполье

не ведает пунцовых кобаков

<1927>

«Вот у всадника вельможи…»*

Вот у всадника вельможи

усы нечайно поднялись

он больше двинуться не может

руки белые сплелись

<1927>

Мама няма аманя*

гахи тлели на меня

сынды плавали во мне

где ты мама, мама Няма

мама дома мамамед!

во болото во овраг

во летает тетервак

тёртый тетер на току

твёрдый пламень едоку,

твердый пламень едока

лож<к>и вилки. Рот развей,

стяга строже. Но пока

звитень зветен соловей

сао соо сио се

коги доги до ноги

Накел тыкал мыкал выкал

мама Няма помоги!

ибо сынды мне внутри

колят пики не понять

ибо гахи раз два три

хотят девочку отнять.

всё.

4 августа. <1928?>

Падение с моста*

Окно выходит на пустырь

квадратный как пирог

где на сучке висит нетопырь.

Возми свое перо.

Тогда Тюльпанов на лугу

посмотрит в небо сквозь трубу

а Пятаков на берегу

посмотрит в море на бегу.

Нам из комнаты не видать

какая рыба спит в воде

где нетопырь полночный тать

порой живет, и рыбы где.

А с улицы видней

особенно с моста

какая зыбь играет камушком у рыбьего хвоста.

Беги Тюльпанов дорогой.

Скачи коварный Пятаков,

рыб лови рукой.

Тут лошадь без подков

в корыто мечет седока.

Тюльпанов пр и Пятаков

грохочет за бока.

А рыба в море

жрет водяные огурцы.

Ну да, Тюльпанов и Пятаков

большие молодцы.

Я в комнате лежу с тобой

с астрономической трубой

в окно гляжу на брег досчатый

где Пятаков и герр Тюльпанов

открыли материк.

Там я построю домик

чтоб не сидеть под ливнем без покрова

а возле домика стоит

уже готовая корова.

Пойду. Прощайте. Утоплюсь.

Я Фердинанд. Я герр Тюльпанов.

Я Пятаков. Пойду гулять в кафтане

И рыб ловить в фонтане.

Вот мост. Внизу вода.

БУХ.

Это я в воду полетел.

Вода фигурами сложилась

Таков был мой удел.

Воскресенье

5 авг<уста> 1928 года.

Даниил Хармс.

Осса*

Посвящается Тамаре Александровне Мейер


На потолке сидела муха

ее мне видно из кровати

она совсем уже старуха

сидит и нюхает ладонь;

я в сапоги скорей оделся

и в торопях надел папаху

поймал дубинку и по мухе

закрыв глаза хватил со всего размаху.

Но тут увидел на косяке

свинью сидящую калачем

ударил я свинью дубинкой,

а ей как видно нипочем.

На печке славный Каратыгин

прицелил в ухо пистолет

  ХЛОПНУЛ ВЫСТРЕЛ

Я прочитал в печатной книге,

что Каратыгину без малого сто лет

и к печке повернувшись быстро

подумал: верно умер старичек

оставив правнукам в наследство

пустой как штука сундучек.

(Предмет в котором нет материи

не существует как рука

он бродит в воздухе потерянный

вокруг него элементарная кара).

Быть может в сундучке лежал квадратик

похожий на плотину.

Быть может в сундучке сидел солдатик

и охранял эфира скучную картину

мерцая по бокам шинелью волосатой

глядел насупив переносицу

как по стенам бегут сухие поросята.

<В> солдатской голове большие

мысли носятся:

играет муха на потолке

марш конца вещей.

Висит подсвечник на потолке,

а потому прощай.

Покончу жизнь палашом –

все можно написать зеленым карандашем.

На голове взовьются волосы

когда в ногах почуешь полосы.

Стоп. Михаилы начали рости

качаясь при вдыхании премудрости.

Потом счисляются минуты

они неважны и немноги.

Уже прохладны и разуты

как в пробужденьи видны ноги.

Тут мысли внешние съедая

– приехали, застава. –

сказала бабушка седая

характера простова.

Толкнув нечайно Михаила

я проговорил: ты пьешь боржом,

все можно написать зеленым карандашем.

Вот так Тамара

дала священный альдюмениум

зеленого комара.

Стоп. Разошлось по конусу

летало ветром по носу,

весь человеческий остбв

одно смыкание пластов

рыба плуст

торчит из мертвых уст

человек растет как куст

вместо носа

трепещет беса

в углу сидит свеча Матильда голышем –

Все можно написать зеленым карандашем.

Понедельник 6-ое августа 1928 года.

С.-Петербург.

Даниил Хармс


Жизнь человека на ветру*

посвящаю Эрике

В лесу меж сосен ехал всадник

Храня улыбку вдоль щеки

Тряслась нога, звенели складки

Волос кружились червяки.

Конь прыгнул поднимая тело

Над быстрой скважиной в лесу.

Сквозь хладный воздух брань летела

Седок шептал «Тебя голубчик я снесу.

Хватит мне. Ах эти муки

Да этот щит, да эти руки,

да этот панцирь пудов на пять,

да этот меч одервянелый

Прощай приятель полковой

Грызи траву. Мелькни венерой

Над этой круглой головой».

А конь ругался «Ну и ветер!

Меня подъмлет к облакам.

Всех уложил проклятый ветер

Прочь на съедение к волкам.

С тебя шкуру снять долой

Сжечь притворив засовом печку

И штукой спрятать под полой.

Снести и кинуть в речку

Потом ищи свою подругу,

Рыб встречных тормоши,

Плыви, любезный мой, в Калугу,

В Калуге девки хороши».

Пел конь, раздув мехи.

Седок молчал в платочек.

Конь устремил глаза, в верху

Седок собрался в маленький комочек.

«Вот жизнь, – ворчал седок –

Сам над собой не властен

Путь долог и высок

Не видать харчевни где б остановиться

Живешь, как дерева кусок,

Иные могут подивиться.

Что я: сознательный предмет

Живой наездник или нет?»

Конь, повернув к нему лицо:

«Твоя конусообразная голова,

Твой затылок, твое лицо,

Твои разумные слова.

Но ухо конское не терпит лжи

Ты лучше песнь придержи».

«Как, – закричал седок летучий, –

Ты мне препятствуешь?

Тварь!

Смотри я сброшу тебя с тучи,

Хребет сломаю о фонарь».

Но тут пронесся дикой птицей

Орел двукрылый как воробей.

И всадник хитрою лисицей

Себя подбадривал «Ну дядя не робей!»

А конь смеялся «Вот так фунт!

Скажи на милость вот так фунт».

«Молчи, – сказал седок прелестный, –

Мы под скалой летим отвесной

Тут не до шуток

Тем более конских

Наставит шишек этот пень

Ты лучше морду трубочкой сверни».

Но конь ответил «Мне это лень».

И трах! Губой со всего размаха

У всадника летит папаха,

Кушак болотные сапоги!

Кричит бедняжка: помоги!

Хромым плечом стучит в глину

Изображая смехотворную картину

А конь пустился в пляску.

Спешит на перевязку

И тащит легкую коляску.

В коляске той сидит детина.

Под мышкой держит рысака

Глаза спокойные как тина

Стреляют в землю свысока.

Он едет в кузницу направо

Храня улыбку вдоль щеки

Ресниц колышется орава

Волос кружатся червяки.

Он поет «Мое ли тело

Вчера по воздуху летело?

Моя ли сломанная нога

Подошвой била облака

Не сам ли я вчера ругался

О том, что от почвы оторвался

Живешь и сам не знаешь почему

Жизнь уподоблю я мечу».

Пропев такое предложенье

детина выскочил из брички

(он ростом в полторы сажени)

рукой поправил брючки.

Сказал: «Какие заковычки

Сей день готовит для меня»

и топнул в сторону коня.

«Ну ты, не больно топочи! –

Заметил конь через очки

Мне такие глупачи

То же самое, что дурачки».

Но тут детина освирепев

В коня пустил бутылкой

«Я зол как лев –

Сказал детина пылкий. –

Вот тебе за твое замечание».

Но конское копыто

Пришло в бесконечное качание

Посыпались как из корыта

Удары полные вражды

Детина падал с каждым разом

И вновь молил как жертва скуки и нужды:

«Оставь мне жизни хоть на грош

Отныне буду я хорош

Я над тобой построю катакомбу

Чтоб ветер не унес тебя».

А сам тихонько вынул бомбу

Конь быстро согласился взмахом головы

И покатился тушей вдоль травы.

Детина рыжим кулаком

Бил мух под самым потолком

В каждом ударе чувствовалась сила

Огонь зажигался в волосах

И радость глупая сквозила

В его опущенных глазах.

Он как орел махал крылами

улыбкой вилась часть щеки

усы взлетали вверх орлами

Волос кружились червяки

А конь валялся под горой

Раздув живот до самых пят.

Над ним два сокола порой

В холодном воздухе парят.

ВСЕ.

14-18 ноября 1928 г.

«По вторникам над мостовой…»*

По вторникам над мостовой

Воздушный шар летел пустой.

Он тихо в воздухе парил;

В нем кто-то трубочку курил,

Смотрел на площади, сады,

Смотрел спокойно до среды,

А в среду, лампу потушив,

Он говорил: Ну город жив.

1928

Полет в небеса*

Мать:

На одной ноге скакала

и плясала я кругом

безсердечного ракала

но в объятиях с врагом

Вася в даче на народе

шевелил метлой ковры

Я качалась в огороде

Без движенья головы

Но лежал дремучий порох

Под ударом светлых шпор

Вася! Вася! этот ворох

умету его во двор.

Вася взвыл беря мятелку

и садясь в неё верхом

он забыл мою светёлку

улетел и слеп и хром.

Вася:

оторвался океян

темен, лих и окаян

Затопил собою мир

Высох беден, скуп и сир,

В этих бурях плавал дух

развлекаясь нем и глух

На земной взирая шар

Полон хлама, слаб и стар.

Вася крыл над пастухом

На метле несясь верхом

Над пшеницей восходя

Молоток его ладья.

Он бубенчиком звенел

Быстр, ловок, юн и смел

озираясь – это дрянь.

Все хором:

Вася в небе не застрянь.

Петух, залезая я веду:

Боже крепкий – о-го-го!

Кто несётся высоко?

Дай взгляну через кулак

Сквозь лепёшку и вот так

брошу глазом из бровей

под комету и правей

Гляну в тучу из воды

не закапав бороды.

Вася сверху:

сколько вёрст ушло в затылок

скоро в солнце стукнусь я

разобьюсь горяч и пылок

и погибнет жизнь моя

Пастуха приятный глас

долетел и уколол,

слышу я в последний раз

человеческий глагол.

мать выбегая из огорода:

Где мой Вася отрочат

Мой потомок и костыль.

Звери ходят и молчат

В небо взвился уж не ты ль?

уж не ты ль покинул дом

поле сад и огород?

не в тебя ль ударил гром

из небесных из ворот?

мне остался лишь ракап

Враг и трепет головы

Ты на воздух ускакал

отрвавшись от травы.

Наша кузница сдана

в отходную кабаплу

Это порох сатана

разорвался на полу

Что мне делать! боже мой

Видишь слёзы на глазах.

Где мой Вася дорогой.

Все хором:

Он застрял на небесах.

ВСЁ

22 янв<аря> 1929

«открыв полночные глаза…»*

открыв полночные глаза

сидела круглая коза

её суставы костяные

висели дудками в темноте

рога сердечком завитые

пером стояли на плите

коза печальная девица

усы твёрдые сучки

спина – дом, копыто – птица

на переносице очки

несёт рога на поле ржи

в коленях мечутся стрижи

Борух на всаднике полночном

о камни щёлкает: держи!

4 марта 1929 года

«пристала к пуделю рука…»*

пристала к пуделю рука

торчит из бока кулаком

шумят у пуделя бока

несётся пудель молоком

старуха в том селе жила

имела дойную козу

и вдруг увидела собаку

в своем собственном глазу.

тут она деревню кличет

на скамью сама встаёт

помохав зубами кричет

херувимскую поёт

<Март 1929>

Ку Шу Тарфик Ананан*

Тарфик –

Я город позабыл

я позабыл движенье

толпу забыл, коня и двигатель,

и что такое стул

твержу махая зубом

гортань согласными напряжена

она груди как бы жена

а грудь жена хребту

хребет подобен истукану

хватает копья на лету.

Хребет защита селезёнок

отец и памятник спины

опора гибких сухожилий

два сердца круглых как блины

я позабыл сравнительную анатомию

где жила трепыхает

где расположено предплечие

рука откудыва махает

на острове мхом покрытом

живу, ночую под корытом

пчелу слежу глаз не спуская

об остров бьёт волна морская

дороги человека злого

и перья с камушков птицелова.

Ку –

На каждом участке отдельных морей

два человека живут поскорей

чем толпы идущих в гору дикарей

На каждой скале одиночных трав

греховные мысли поправ

живёт пустынник седоус и брав.

Я Ку проповедник и Ламмед-Вов

сверху бездна, снизу ров

по бокам толпы львов

Я ваш ответ заранее чую

где время сохнет по пустыням

и смуглый мавр несёт пращу

науку в дар несёт латыням

ответ прольется как отказ

«нет жизнь мне милее

от зверя не отвести мне глаз

меня влёчет к земле руками клея».

Я Ку стоя на ваших маковках говорю:

«Шкап соединение трёх сил

бей в центр множества скрипучих перьев

согбенных спин, мышиных рыльц!

Вас ли чёрная зависть клянёт

который скрываясь уходит вперёд

Ложится за угол владыка умов.

И тысяча мышиц выходят из домов.

Но шкап над вами есть Ламмед-Вов.

Дальше сила инженера

Рост, грудь, опора, шар

цвети в бумагах нежная Вера

и полный твоих уст пожар.

Гласит Некоторый Сапог:

есть враждебных зонтиков поток

в том потоке не рости росток.

Моё высокое Соображение

как флюгер повёрнуто на восток.

Там стоит слогая части

купол крыши точно храм,

люди ходят в двери настежь

всюду виден сор и хлам

Там деревья стену кружат

шкап несётся счётом три

но всегда гласит Наружа:

«Как хотите. Всё внутри».

Тарфик:

Вот это небо

эти кущи

эти долы

эти рыбы

эти звери, птицы, люди

эти мухи, лето, сливы

лодка созданная человеком

дом на площади моего пана

не улететь мне совсем навеки

цветы кидая с аэроплана

как же я в тигровой шкуре

позабытый всем, огулом

удержу моря и бури

открывая ход акулам

о прибрежные колени

ударяет вал морской

сквозь волну бегут олени

очи круглые тоской

Небо рухнет, – море встанет

воды взвоют – рыба канет

лодка – первое дитя

нож кремнёвый, он свидетель

зверем над водой летя

посреди воздушных петель

надо мной сверкает клином

обрывает веточки малинам.

Чем же буду я питаться

на скале среди воды?

чем кормить я буду братца?

Что Ку есть будешь ты?

Ку –

Похлёбка сваренная из бобов

недостойна пищи Богов

и меня отшельника Ламмед-Вов.

Люди, птицы, мухи, лето, сливы

совершенно меня не пленяют

красные плоды

яблоки и сады

звери жмутся они трусливы

лапы точат на все лады

козы пёстрые – они пугливы

реки, стройные пруды

морские пучины, озёра, заливы

родник пускает воды струю

около я с графином стою

буду пить эту воду на земле и в раю.

Тарфик –

Ку ты вышё чем средний дуб

чем я который суть глуп

на скале живу орлом

хожу в небо напролом

всё театр для меня

а театр как земля

чтобы люди там ходили

настоящими ногами

пели, дули, говорили,

представляли перед нами

девы с косами до пупа

выли песни, а скопцы

вяло, кисло, скучно, тупо

девок ловят за концы,

арлекин пузырь хохлатый

босиком несется за

по степям скакающей хатой

на горе бежит коза

Ку, видишь там сидит артист

на высоком стуле он

во лбу тлеет аметист

изо рта струится Дон

упадая с плеч долой

до колен висит попона

он жеребчик молодой

напоминает мне дракона

Ку, что он делает?

Ку, что он думает?

Ку, зачем его суставы

неподвижны как бесята

голос трубный и гнусавый

руки тощие висят.

Я хочу понять улабу

задлу шкуру дынуть бе

перевернуть еф бабу

во всём покорствовать тебе.

Ку –

Тарфик, ты

немедля должен

стать проклятым.

Два в тебе

существа.

Одно земное

Тарфик – имя существу

а другое легче вздоха

Ку зовется существо

для отличья от меня

Ананан – его названье

но стремясь жить на берёзе

он такой же как и я

Ты же Тарфик только пятка

только пятка

только пятка

ты же Тарфик только свечка

будь проклятым Аустерлиц

я же Ку Семён Лудильщик

восемь третьих человека

я души твоей спаситель

я дорога в Астрахань.

Тарфик –

Отныне весь хону покоя

ноги в разные места

поворачивают сами

пальцы Тарфика листва.

Мясо в яму уползает

слышно легких дуновенье

сердце к плечиками бросает

во мне ходит раздвоенье.

Тела мёртвые основы…

Ку –

Отвались камнем в ров

Ананан –

С добрым утром часословы!

Ку –

Честь имею: Ламмед-Вов.

24 марта 1929 года.


Овца*

I

Гуляла белая овца

блуждала белая овца

кричала в поле над рекой

звала ягнят и мелких птиц

махала белою рукой

передо мной лежала ниц

звала меня ступать в траву

а там в траве маша рукой

гуляла белая овца

блуждала белая овца.

II

Ты знаешь белая овца

ты веришь белая овца

стоит в коронах у плиты

совсем такая же как ты

Как будто я с тобой дружу

короны светлые держу

над нами ты, а сверху я

а выше дом на трёх столбах

а дальше белая овца

гуляет белая овца.

III

Гуляет белая овца

за нею ходит козерог

с большим лицом в кругу святых

в лохматой сумке как земля

стоит на пастбище как дом

внизу земля, а сверху гром

а сбоку мы, кругом земля

над нами Бог в кругу Святых

а выше белая овца

гуляет белая овца.

22 мая 1929 года.

«Тётя крёстная Наташа…»*

Тётя крёстная Наташа

где же где же ёлка ваша

где же где же ваш сапог

видно он пошёл не впрок

<май 1929>

«Откуда я?..»*

Откуда я?

Зачем я тут стою?

Что вижу?

Где же я?

Ну попробую по пальцам

все предметы перечесть.

(Считает по пальцам).

Табуретка столик бочка

ведро кукушка печка

метла сундук рубашка

мяч кузница букашка

дверь на петле

рукоятка на метле

четыре кисточки на платке

восемь кнопок на потолке.

1 июня 1929 года.

Папа и его наблюдатели*

Папа:

Кто видал как я танцую?

Гувернёры:

Мы смотрели полчаса

Ты крючком летал в стакане

руки в бантик завернул.

Папа:

Дети дети в наше время

не плясали как теперь

гувернёры в наше время

не смотрели через дверь

Гувернёры:

Мы смотрели сквозь гребёнку

многих правил не блюли

мы показывали ребёнку

твои жесты ой лю-ли

Папа:

Грех показывать ребёнку

жесты праведных людей

опрокидывать девчёнку –

мучить маленьких людей

Кто видал как я купаюсь?

Гувернёры:

Мы смотрели из ведра

ты стоял на крыше аист

поздно в бурю до утра.

Папа:

Верю верю точно флюгер

я купался пеликан

вы смотрели. Точно Крюгер

Поднимался великан.

Кто видал как я летаю?

Гувернёры:

Мы смотрели через дом

но лишь звездочка золотая

небеса вела кругом.

всё

6 июня <1929>

«Ехал доктор из далёка…»*

Ехал доктор из далёка

вёз корзину колпаков

отдыхал на поворотах

прибыл к нам и был таков.

Звали доктора Матрёна

был Матрёна землекоп

но торчал у землекопа

из кармана телескоп

Заболела тётя Катя

не лежит и не сидит

и за мухами глазами

неподвижными следит.

Тётя Катя не хохочет

только плачет как река

мы за доктором послали

он пришёл издалека.

Доктор Матрёна –

Ведь несчастие бывает

в виде рака в животе

но страдалец забывает

и купается в воде

а потом ведь неизбежно

зубы храбрые гниют

ведь для зуба неизбежно

нужен воздух и приют

ведь тотчас же по отрыжке

узнается ремесло

и несчастному под мышки

доктор вкладывает весло.

Тётя Катя –

Доктор, вы в меня воткнули

вместо градусника ось.

Вы нас доктор обманули.

Доктор Матрёна –

Я вас вылечу авось.

Тетя Катя –

Вы мне доктор надоели

уходите в тёмный бор.

Доктор Матрёна –

Вы сегодня каку ели?

Тетя Катя –

И не буду с этих пор.

Доктор Матрёна –

Я ударю вас лопатой.

Тетя Катя –

Уходите поскорей.

Доктор Матрёна –

Я ударю вас лопатой.

Тетя Катя –

Уходите поскорей.

Доктор славная Матрёна

вышел в двери шестипал

бросил скучные знамена

руки в землю закопал.

Проходил крестьянин Фома

влез потом на длинный храм

посмотрел в саду солома

бедный доктор пополам

6 июня <1929>

Столкновение дуба с мудрецом*

Ну-ка

вот что я вам расскажу:

один человек хотел стать дубом

ногами в землю погрузиться

руками по воздуху размахивать

и вообщем быть растением.

Вот он для этого собрал

различные чемодаты

и так раздумывал кедровой головой:

уложу пожитки в баню

сниму штаны

сорву жилет

и буду радости дитя

небесных маковок жилец

чемоданом в верх летя

буду красный жеребец

буду бегать в дверь.

Хотя

вместо дырок

ныне жесть.

Так что в дверь

нельзя проехать

прыгнуть

хлопнуть

плавать

сесть

легче в стул войти ребёнку

легче в косы ткнуть гребёнку

вынуть руку из пищевота

легче сделать вообще чево то

Но над нашем взлететь миром

с чемоданом как поноской

прыгать в небо слабым тигром

тут наверно ты будешь соской.

Окончив речь

и взяв пожитки

он метнулся в потолок

претерпев тяготенья пытки

он реял над крышей как молоток.

Только б корни к низу бросить

да с камнями перевить

вот и стал бы я как дуб.

Ах!

пастись один среди осин

среди древесин

стоял бы как клавесин

Я бы начал дубом жить.

Хором люди отвечали:

мы доселева молчали

нам казалося вначале

ты задумал о причале.

Но теперь мы увидали

ты умом летишь подале

над землей летаешь сокол

хочешь дубом в землю сесть

Мы категорически возражаем

если сядешь

то узнаешь

то поймешь

то почуешь

какая такая

Наша месть.

Наша месть –

Наша месть

гибель уха

глухота

гибель носа

носота

гибель нёба

немота

гибель слёпа

слепота.

Всё это человек выслушал

и всё же при своём остался

Поплакал чуть. Слезинку высушил

и молотком вверху болтался.

Тут вышел мудрец

с четырьмя носами

влез на печь

как на ложе трона

и начал речь:

Во время оно

жил некий имянем не славен

короче попросту Иван Буславен.

Так вот

обладатель сего поразительного

имяни

приехал в город Ленинград

остановился на Василиевском острове, четвертой линии

и был он этому черезвычайно рад.

Он пытался многократно

записаться на биржу труда

но к несчастью акуратно

путь закрыт был ему туда.

Он ходил тогда печальный

и стучался в Исполком

но оттуда по голове его печальной

ударяли молотком.

Он бежал тогда в трактиры

там он клянчил хлебный мякиш

но трактирные сатиры

подносили к носу кукиш.

Он скакал тогда домой

развеваясь бородой

и на жизнь хмур и зол

залезал к себе под стол.

Хором люди отвечали

мы доселева молчали

нам казалося в начале

ты задумал о причале.

Но теперь мы видим старче

ты мудрец.

Ты дубов зелёных крепче

ты крепец.

Т. е. не крепец,

а кирпич.

а за это слушай спич.

Спич:

Спич мудрецу

Два килограмма сахара

кило сливочного масла

Добавочную заборную книжку на имя

Неизвестного гражданина Ивана

Буславена.

и тристо знойных поцелуев

от в красных шапочках девиц.

Туш:

До

ми

соль

до бе ла

добела

выстерать выстерать

в бане му

дре

ца.

всё

28 сентября 1929 года.

«Стул в кандалах…»*

Стул в кандалах.

Его поймали.

Тут муравьед

идёт размеренной стропой

Из двери острой мордой смотрит

удивившись как же так.

Почему собственно говоря стул

пойман в цепи кандавые

всюду степи кольцевые

не удрать и человеку

там гони иль не гони

руки в пламень окунай

закрепи кольцо стальное

к ножке приделай цепь.

Дай молотом по спинке

развалится стул на части

<до октября 1929>

Диалог двух сапожников*

I сапожник –

В наше время

нет вопросов

каждый сам себе ярмо

вопрошает неумелый

глядя в чудное трюмо

там стоит как в отраженьи

шкап стеклянный

точно сон

прислонился без движенья

к золотому стулу он

и вопрос в тебе рождённый

вопрошает: кто творец

ты ли вихрем побеждённый

или в раме твой дворец.

II сапожник –

мы несём трюмо большое

смотрим шкапа изменение

<28 сентября – 1 октября 1929>

«Тут нарисована жена…»*

Тут нарисована жена

её глядеть моё призванье

как северный холм

она сложена

в зелёной кофточке стоит

подобно мудрой жене

держит стальное перо

заложив пальцем книгу

<28 сентября – 1 октября 1929>

«Все все все деревья пиф…»*

Все все все деревья пиф

все все все каменья паф

вся вся вся природа пуф.

Все все все девицы пиф

все все все мужчины паф

вся вся вся женитьба пуф.

Все все все славяне пиф

все все все евреи паф

вся вся вся Россия пуф.

<октябрь 1929>

«Нева течёт вдоль Академии…»*

Нева течёт вдоль Академии

днём светлая.

немая после обеда.

К шести часам Нева лопата

на карте города лежит как на тарелке

святые рыбы

туземцы водяного бреда

плывут как стрелки.

огибая остров

уходят в море под парами

плывут вдоль берега крутого

уже фарфоровыми горами.

их не догонишь холодных беглянок

они плывут у Гельголанда

где финские воды бегут меж полянок

озёр голубая гирлянда.

где бедные птицы кривыми ножами

сидят положив море в яму

чтобы создать по краям

подобие берегов

как в чашке цветок сидит сбоку

где рыба в центре пирогов

жиром тушит вкус каши

обратный путь в море

на лодке с веслом

плыть храбро в Неву

где родители наши.

Где для вас

для нас

для них

наши воды лезут в трубы

через кран бегут в кувшин

мы подходим точно рыбы

точно саблю воды глотаем

точно камни сторожим

точно воздух в печке таем

точно дети в дом бежим,

вы подносите нам карту

наших славных, чудных мест,

мы кладём её на парту

моря Финского окрест.

<Октябрь 1929>


Ванна Архимеда*

Эй Махмет

гони мочало

мыло дай сюда махмет.

крикнул тря свои чресала

в ванне сидя Архимед.

Вот извольте Архимед

вам Суворовскую мазь

Ладно, – молвил Архимед,

сам ко мне ты в ванну влазь.

Влез махмет не подоконник

расчесал волос пучки

Архимед же греховодник

осторожно снял очки.

Тут махмет подпрыгнул.

Мама! –

крикнул мокрый Архимед.

С высоты огромной прямо

в ванну шлепнулся махмет.

В наше время нет вопросов

каждый сам себе вопрос

говорил мудрец курносый

в ванне сидя как барбос.

Я к примеру наблюдаю

все научные статьи

в размышлениях витаю

по три дня и по пяти

целый год не слышу крика

веско молвил Архимед

но прибавил он потри-ка

мой затылок и хребет.

Впрочем да, сказал потом он

и в искусстве впрочем да

я туда в искусстве оном

погружаюсь иногда.

Как-то я среди обеда

прочитал в календаре

выйдет «Ванна Архимеда»

в декабре иль в январе.

Архимед сказал угрюмо

и бородку в косу вил

Да Махмет не фунт изюму,

вдруг он при со во ку пил.

да Махмет не фунт гороху

в посрамленьи умереть

я в науке сделал кроху

а теперь загажен ведь.

Я загажен именами

знаменитейших особ

и скажу тебе меж нами

формалистами в особь.

Но и проза подкачала

да махмет, махмет, махмет.

Эй махмет, гони мочало!

басом крикнул Архимед.

Вот оно, – сказал Махмет.

Вымыть вас? – промолвил он

Нет – ответил Архимед

и прибавил: вылазь вон.

всё

1 октября 1929 года.

«Тюльпанов среди хореев»*

Так сказал Тюльпанов камню

камень дуло курам кум

имя камня я не помню

дутый камень девы дум

в клетку плещет воздух лютень

глупо длится долгий плен

выход в поле виден мутен

розы вьются в дурь колен

в сад его нога ладоня

русых палец пук лица

дикий памятник уроня

в битву трубы бухаться

лампа громко свет бросала

в пол опутан свет летел

там доска с гвоздём плясала

доску вальсом гвоздь вертел

доску вальсом гвоздь вертел,

а в стену бил рукой Тюльпанов

звал напрасно центр сил

рос над камнем сад тюльпанов

дождик светлый моросил.

дождик:

сухо в пепле в ухе сера

дуло в землю пробралось

там в горе проскачет серна

там на валу проходит лось

дубрава трав корчует рогом

рек сдвигает брег зелён

орлиный бег на лбу упругом

несёт обратно грозный клён

Но я дождём сверкаю шашка

близко кокнет бричка вешка

птичка хлопнет в лодку камнем:

вспомним птичке о недавнем!

птичка:

помним сад

в саду скамейка

на скамейке с пирогом

в том саду сидел Тюльпанов

птички плавали кругом

птички плавали кругом.

Помним дом

на крыше пламя

в окнах красная заря

из дверей выходит няня

сказка длинная моя

сказка длинная моя.

няня в сад идет и плачет

и Тюльпанова манит

а Тюльпанов как цветочек

незабудкою звенит

а Тюльпанов как цветочек

незабудкою звенит.

Подними глаза Тюльпанов

няню глазками окинь

но Тюльпанов сдвинул брови

и задумался, аминь

но Тюльпанов сдвинул брови

и задумался, аминь.

Тут поднялся камень в битву

двинул войско в дуб сырой

в грудь врагам врезал он бритву

гнулся жаром стыл порой

снова кругла сила чрева

к небу прёт земля пружин

в белый мчится воздух дева

лишь Тюльпанов недвижим

сад к нему склонил вершины

няню тихую привёл

сверху дождь летел в кувшины

снизу вверх цветочек цвёл.

Так сказал Тюльпанов няне:

видишь няня я силён

дождь пройдёт,

цветок завянет

только я пройду как сон.

только я пройду как сон.

Только ты пройдешь как лодка

возле сада

вдоль пруда

убежишь моя красотка

няня глупая вода.

няня глупая вода

и лишь птички

ветров дети

не кружатся вкруг небес

не стрекочат в небе дудкой

не летят в дремучий лес

не стрекочат в небе дудкой

не летят в дремучий лес.

только я сижу Тюльпанов

только я сижу да ты

как дитя среди тюльпанов

между птичек ходишь ты

как дитя среди тюльпанов

между птичек ходишь ты.

Няня:

Успокойся мой цветочек

на скамейке пирожок

по воде плывёт кружочек

за холмом дудит рожок

хочешь я побегу за тобою

по траве по мху по кочкам

буду страшною трубою

бегать следом за цветочком

содрогая бабу медь,

или хочешь буду петь

я в тарелочки ладошь

или в малину спрятав локоть

буду в землю тыкать нож

или прыгать над огнём

или прятаться вдвоём

или пальчиками щелкать

буду в домике твоём.

Цветочек:

одинокою тычинкой

в поле воин я стою

временами непогоды

дуют в голову мою.

птички там под облаками

ищут маленьких подруг

звери длинными шагами

ходят по полю вокруг

Я стою на пьедестале

в поле воин одинок

ветры хлопают листами

травы стелятся у ног.

Скучно мне.

Глаза открою:

все несутся кто куда,

Только няня

ты со мною!

Няня глупая вода.

Няня глупая вода.

23-24 октября 1929 года.

«Свои ручки лелея…»*

Свои ручки лелея

склонилась дева как лилея

держа в руках цвет белой птицы

она мгновенно хорошела

шарф пуховой вязала спицей

шею кутала чтоб не простудиться

вышивала плат шелками

«всякая тварь должна трудиться»

и труд вылетал из рук её аршином

иголка сквозь шелка летала

порою падала на половицу

раздавался звон металла

девица руки вздев к вершинам

в камыш прятала нагое тело

и труд вылетал из рук её аршином

иголка сквозь полотно летела.

День приходил

<октябрь 1929>

I Разрушение*

Неделя – вкратце духа путь

Неделя – вешка знак семи

Неделя – великана дуля

Неделя – в буквах неделима

так неделимая неделя

для дела дни на доли делит

в буднях дела дикой воли

наше тело в ложе тянет

Нам неделя длится долго

мы уходим в понедельник

мы трудимся до субботы

совершая дело в будни

но неделю сокращая

увеличем свой покой

через равный промежуток

сундучёк в четыре дня

видишь день свободных шуток

годом дело догоня

Видишь новая неделя

стала разумом делима

как ладонь из пяти пальцев

стало время течь неумолимо.

Там мы строим время счёт

по закону наших тел.

Время заново течёт

для удобства наших дел.

Неделя – стала нами делима

неделя – дней значёк пяти

неделя – великана дуля

неделя – в путь летит как пуля.

Ура – короткая неделя

ты всё утратила!

И теперь можно приступать к

          следующему

           разрушению.

всё

Н'ачато 6 ноября – кончено 20/21 ноября

1929 года.

«Приход нового года…»*

Мы (два тождественных человека):

Приход нового года

мы ждём с нетерпением

мы запасли вино

и пикули

и свежие котлеты.

Садитесь к столу.

Без четверти двенадцать

поднимем тост

и выпьем братцы

за старый год.

И рухнет мост

и к прошлым девам

нам путь отрезан,

и светлых бездн

наш перёд.

Зритель:

Смотрите он весло берёт

и люлькой в комнате летает

предметы вкруг следят полёт

от быстрых точек рассветает

в Неве тоскливый тает лёд

в ладоши бьёт земля и люди

и в небо смотрит мудрый скот

Но тут наступает 0 часов и начинается Новый Год.

Вторник 31 декабря 1929 года 23 часа 45 минут.


«блоха болот…»*

блоха болот

лягушка

ночная погремушка

далёкий лот

какой прыжок

бугор высок

стоит избушка

упал висок

загорелся песок

согнулся носок

отвалился кусок

не хватило досок

напустили сорок

плавал сок.

<1929–1931>

«Наша новая страна…»*

Наша новая страна

новой радостью полна

Не успеешь оглянуться

Понесёт тебя волна

<первая пол. 1930-х>

«Стоит за дверью мой лакей…»*

Стоит за дверью мой лакей

С цветочком на носу

Неси мне завтрак поскорей

Извольте принесу

<первая пол. 1930-х>

«Одна минута пробежала…»*

Одна минута пробежала

Раздался в замке страшный крик

Стальное лезвие кинжала

Его повергло в этот миг.

<первая пол. 1930-х>

«седьмого мая был прекрасный день…»*

седьмого мая был прекрасный день

деревья в мелких листиках уже

бросали тень

весёлый шум летел со скотного двора,

стояла в воздухе жара.

<Первая половина 1930-х>

«Так я молил твоей любви…»*

Так я молил твоей любви

Смеялся пел и плакал горько,

Но ты за все мои мольбы

Мне обещала дружбу только.

<Первая половина 1930-х>

«Эх, голубка, песень ваша…»*

Эх, голубка, песень ваша

Не звучала много лет

Эх, голубка! Эх, мамашм!

Спели б вы для нас куплет.

<Первая половина 1930-х>

«По дороге я бегу…»*

По дороге я бегу

на ногах по сапогу

тут сапог и там сапог

Лучше выдумать не мог

Но однако же могу

на ногах по сапогу

не сапожки – чистый хром

Лучше выдумать не мом

Но однако же мому

на ногах по самому

как же сам то на ногах?

Лучше выдумать не мах!

<начало 1930>

Галине Николаевне Леман-Соколовой*

На коньках с тобой Галина

на котке поедем мы

О холодная Галина

в центре маленькой зимы!

Ты Галина едешь ловко

Хоть и грузна на подъём.

Пусть покоится головка

Твоя головка на плече моём

Я же еду безобразно

рылом стукаюсь об лёд

ты же милая прекрасно

едишь соколом вперёд.

3 января 1930 года

Жене*

Давно я не садился и не писал

я расслабленный свисал

Из руки перо валилось

на меня жена садилась

я отпихивал бумагу

цаловал свою жену

предо мной сидящу нагу

соблюдая тишину,

цаловал жену я в бок

в шею в грудь и под живот

прямо чмокал между ног

где любовный сок течёт

а жена меня стыдливо

обнимала тёплой ляжкой

и в лицо мне прямо лила

сок любовный как из фляжки

я стонал от нежной страсти

и глотал тягучий сок

и жена стонала вместе

утирая слизи с ног.

и прижав к моим губам

две трепещущие губки

изгибалась пополам

от стыда скрываясь в юбке.

По щекам моим бежали

струйки нежные стократы

и по комнате летали

женских ласок ароматы.

Но довольно! Где перо?

Где бумага и чернила?

Аромат летит в окно,

в страхе милая вскочила.

Я за стол и ну писать

давай буквы составлять

давай дергать за верёвку

Смыслы разные сплетать.

3 января <1930>

«Я пел теперь я стрел…»*

Соловей скатываясь в ящик:

Я пел

теперь я стрел

а ты песок

твой лоб высок

согни хребет

земля кругла

в ней дыр и скважен

больше орла

ты в землю пяткой друг посажен

лежишь в пустыне жёлт и важен

заметен в небе твой лоскут

в тебе картошку запекут

я кончил петь

пора летать

орла в кастрюле свежевать

и в землю ткнуть орлиный хрящик

не то меня запрячат в ящик.

Одинокий бедуин глядя на летящий песок

вон песок летит арабы

очи нам засыпет он

скрыться люди Ах куда бы

только б сгинул этот сон

Хор Бедуинов и архангелов:

Эх ухнем по песку

расшвыряем глупую тоску!

Одинокий Бедуин:

к и птичка там в песок попала

в верх животиком летит

и птичка бедная пропала

даже конь мой не глядит

Хор:

Эх ухнем по песку

расшвыряем глупую тоску!

всё

4 января 1930

Стук перед*

Где тупоумию конец?

Где вдохновению свинец?

чтоб не трогать верх затылка

в потолок очей не бить

приходи чернил бутылка

буквы пёрышком лепить

время ты неслышно ходишь

отмечая стрелкой путь,

влево маятник отводишь

он летит обратно с треском

время кажется отрезком

вопрос: надо ли время?

мы ответим: время будь

мы отметим время буквой

11 января <1930>

«Всё наступает наконец…»*

Всё наступает наконец

и так последовательность создаётся

как странно если б два события

вдруг наступили одновременно.

Загадка:

А если вместо двух событий

наступят восем пузырьков.

Ответ:

Тогда конечно мы б легли.

Ответ был чист и краток,

в бумагу завернули человека.

Бумаги нет. Пришла зима.

13 янв<аря 1930>

«Жил мельник…»*

Жил мельник

дочь его Агнеса

в кругу зверей шутила днями

пугая скот, из недр леса

её зрачки блестят огнями.

Но мельник был свиреп и зол

Агнесу бил кнутом

возил ячмень из дальних сёл

и ночью спал потом.

Агнеса мельнику в кадык

сажает утром боб

рычит Агнеса. мельник прыг

но в двери входит поп.

Агнеса длинная садится

попа сажает рядом в стул

крылатый мельник. Он стыдится

Ах если б ветер вдруг подул

и крылья мельницы вертелись

то поп Агнеса и болтун

на крыше мельника слетелись,

и мельник счастлив, он колдун.

13 янв<аря> 1930 года

«чтобы в пулю не смеяться…»*

чтобы в пулю не смеяться

мы в бочёнок спрячем лик

да затылки не боятся

отвечая хором пик

и печонка усмехаясь

воскресает из могил

и несётся колыхаясь

над убитыми Ахилл,

и змея в песочной лавке

жрёт винтовку, дом и плуг

и Варвара в камилавке

с топором летит вокруг,

да смеятся мы будем

мы в бочёнке просидим

а когда тебя забудем

вновь к тебе мы прилетим,

и тогда мы перепьёмся

и тогда мы посмеёмся

всё

14 января 1930 года.

«Нет ответа. Камень скок…»*

Нет ответа. Камень скок

едут грабли паровые

Земли земли где же сок?

ваши люди кондавые.

Зря, в ответ щебечет сок,

спите кинув руки врозь

сквозь платок мы слышем стон

Звери! в мыслях пронеслось

наша слабая надежда

это ползает одежда

а быть может ходят львицы

по скрипучей половице.

Кто там ходит? Мостовые?

Звери люди или сок?

Едут грабли восковые

Нет ответа. Камень скок.

всё

15 января <1930>

«Ну ка выбеги Маруся…»*

Ну ка выбеги Маруся

на Балканы, на морозе

огороды золотеют

пролетают карабины

в усечённые пещёры

и туманятся вечеры

первобытные олени

отдыхают на полене

птицы храбрые в колях

отдыхают на полях

вот и люди на заре

отдыхают в пузыре

вот и старый Ксенофан

отдыхает в сарафан

вот и бомба и камыш

вот и лампа каратыш.

Осветили на Балканах

непроезжие пути

подними вино в стаканах

над кушеткою лети.

17 янв<аря> 1930 года

Злое собрание неверных*

Не я ли Господи? подумали апостолы.

Вот признаки:

лицо как мышь,

крыло как нож,

ступня как пароходик,

дом как семейство,

мост как пол ванта,

халат как бровь атланта.

Один лишь гений. Да, но кто же?

Один умён, другой тупица, третий глуп.

Но кто же гений? Боже, Боже!

Все люди бедны. Я тулуп.

17 января 1930 года.

Утро (пробуждение элементов)*

Бог проснулся. Отпер глаз,

взял песчинку, бросил в нас.

Мы проснулись. Вышел сон.

Чуем утро. Слышим стон.

Это сонный зверь зевнул.

Это скрипнул тихо стул.

Это сонный, разомлев,

тянет голову сам лев.

Спит двурогая коза.

Дремлет гибкая лоза.

Вот ночную гонит лень –

изо мха встает олень.

Тело стройное несет,

шкуру темную трясет.

Вон проснулся в поле пень:

значит, утро, значит день.

Над землей цветок не спит.

Птица-пигалица летит,

смотрит: мы стоим в горах

в длинных брюках, в колпаках,

колпаками ловим тень,

славословим новый день.

всё

<18 января 1930>


Падение вод*

стукнул в печке молоток

рухнул об пол потолок

надо мной открылся ход

в бесконечный набосвод

погляди небесных вод

льются реки в землю вот

я подумал: подожди

это рухнули дожди,

тухнет печка. Спят дрова

мокнут сосны и трава

на траве стоит петух

он глядит в небесных мух

мухи снов живые точки

лают песни на цветочке.

поглядите мухи в небо

там сидит богиня Геба

Мухи:

поглядите мухи в море

там уныние да горе

над водой колышат пар.

гляньте мухи в самовар!

Мухи:

в самовар глядим подруги

там пары встают упруги

лезут в чайник, он летит

воду в чашке кипятит,

бьётся в чашке кипяток.

Гряньте мухи эпилог!

Мухи:

Это крыши разлетелись

открывая в небо ход

это звезды развертелись

сокращая чисел год

Это вод небесных реки

пали в землю из дыры

Это звёзд небесных греки

шлют на землю к нам дары.

Это стукнул молоток

Это рухнул потапок

Это скрипнул табурет

Это мухи лают бред.

всё

24 января 1930 года.

Даниил Хармс

С.-Петербург.

Ужин*

Стукнул кокер. Сто минут.

Прыгнул фокер. Был помнут,

вышла пика. Нет плиты.

Здравствуй Кика, вот и ты.

Кика:

Надя нам сварила чай

мне сказала: отвечай!

Тут ответил я: каптун.

Пала дверь, вошёл колдун.

Колдун:

Дайте хлеба мне и нож

Я простужен. – в теле дрожь.

Я контужен, стар и сед.

Познакомтесь: мой сосед.

Сосед:

Здраствуй Кика старикан.

Здраствуй Надя. Дай стакан

Здраствуй чайник. Здраствуй дом.

Здраствуй лампа, Здраствуй гном

Гном:

Видел я во сне горох.

Утром встал и вдруг подох

Я подумал: ну и сон!

Входит Кока. Вот и он.

Кока:

Ветер дул. текла вода.

Пели птицы. Шли года.

Стукнул кокер.

Прыгнул фокер.

и пришёл я к вам тогда.

Все хором:

Начнем же ужинать!

всё

Даниил Хармс

24 января 1930 года.

С.-Петербург

«молвил Карпов: я не кит…»*

молвил Карпов: я не кит

в этом честь моя порука.

Лёг на печку и скрипит.

Карпов думал: дай помру-ка.

Лёг и помер. Стрекачёв

плакал: Карпов табуретка

то-то взвоет Псковичёв

над покойным. Это редко.

В ночи длинные не спится

вдовам нет иных мужей

череп к люльке не клонится

мысль бродит веселей.

Мысль вдовы

Вот люди

была я в ЗАГСЕ

но попала с черного крыльца на кухню.

А на кухне белый бак

кипятился пак пак.

<между январем и августом 1930>

«Земли, огня и ветра дщери…»*

Земли, огня и ветра дщери

меча зрачков лиловый пламень

сидели храбрые в пещере

вокруг огня. Тесали камень.

Тут птицы с крыльями носились

глядели в пламя сквозь очки

на камни круглые садились

тараща круглые зрачки.

Кыш летите вон отсюда

им сестры кричали взволновано

храм пещерного сосуда

это место заколдовано.

Мы все вместе

служим в тресте

на машинках день и полночь

отбиваем знаки смыслов

дел бумажных полный стол тучь

мух жуков и корамыслов.

Только птицы прочь и кыш

с веток, с тумбов, с окон, с крышь.

Очень птицы удивились

на косматых глядя дев

клювом стукнули и взвились

очи злые к небу вздев

и когтей раскинув грабли,

рассекая воздух перьями

разлетались дирежабли

над Российскими империями.

всё.

«февраль 1930»

Д. X.

«Вам поверить…»*

Вам поверить

я не могу,

для этого мне надо скинуть рубаху

Я без платья великан

в таком виде я к вам не пойду.

Ах целуйте меня с размаху.

Вот мои губы

вот мои плечи

вот мои трубы

вот мои свечи.

Дайте мне платок

я полезу на потолок.

Положите мне горчичник

я забуду рукавички

лягу спать верхом на птичник

буду в землю класть яички.

Нам великанам довольно пальбы

ваши затихли просьбы и мольбы

настиг вас жребий дум высоких

пробка в черепе. Вы с дыркой.

Умечали рысооки

на коне лежать под мыркой.

Недостоен, недостоен, недостоен

вашу обувь развязать.

Я в рубахе наг и строен

я натура, так сказать.

И нет во мне той милой склонности

греть ваши ноги о девушка

тона девичьего донести

вашего голоса девушка

Я строг и знатен

хожу среди полатин

швыряя пыль ногой

вот я какой!

До вашего дома

иду по досочке

а дальше ведома

толпа мной в сорочке

и штопотом, хриплетом, банками

садимся на шпиль Петропавловской крепости

рыжими в воздух баранками.

всё

13 февраля 1930 года. Д. X.

«Девицы только часть вселенной…»*

Девицы только часть вселенной

кувшины стройных рек

мы без девиц пройдём по вселенной

душа сказала «грек».

Притворился милый облик

он увы неузнаваем

над кроватью держит Бог Лик.

Ну давай его взломаем!

Что посмотрим под доской

укрощает взгляд людской.

Над кроватью Бог повис

мы у Бога просим жалости.

Опускает Бог ресницы вниз

пряча взоры в темноте

он глядит на наши шалости.

И мы уже совсем не те

17 февраля 1930 года. Д. X.

«Где я потерял руку?..»*

Где я потерял руку?

Она была, но отлетела

я в рукаве наблюдаю скуку

моего тела.

Что-то скажет Дом Печати

что-то скажет раздевалка

моей руки одно зачатие

с плеча висит.

Как это жалко.

Люди!

Кто мне примус накачает?

Плети!

Кто стегаться вами станет?

Мыле!

Кто в ручей тебя опустит?

Никому то не известно.

Даня!

Кто в кровать тебя разденет

твои сапоги растегнёт

и в шкап поставит.

Спать уложит. Перекрестит,

перевернётся, кто уснёт?

Кто проснётся на другой день

посмотреть в окно и плюнуть?

ход ночей был мною пройден

разрешите в небо дунуть.

Это верно. Мы двуруки

равновесие храним

поперёк души науки

образ храброго гоним.

То отведали поляки

боль ранения на сечи

были паны, стали каляки.

Заводить убитых речи

Силы рта раздвинуть нет

коли панов закопали,

коли жив на землю гнет

остальные в битьве пали.

Остальных ломает и мнёт

полевых цветочков мёд.

  Но куда же я руку задевал.

  Знаю нет ее в руковах.

  Помню куртку надевал.

  Но теперь понятно ах!

  Вот она забыв перёд

  пересела на хребёт.

  Надо Надо

  перешить рукав на спину.

всё

20 февраля 1930 года.

Д. X.

«В небесари ликомин…»*

1.

В небесари ликомин

мы искали какалин

с нами Пётр Комиссар

твердый житель небесар.

2.

в этой комнате Коган

под столом держал наган

в этот бак Игудиил

дуло в череп наводил,

и клочёк волос трепал

Я сидел и трепетал.

3.

Им ответа старый Бог

объясняет пули вред

деда мира педагог

Повторим усопших бред!

То румян и бледен был

в карты глядя в чертежи

стены пали, воздух плыл

дом и стёкла и чижи.

4.

Концы пели гилага

ги га гели стерегли

вышел кокер из угла

концы в землю полеги

встали пунцы у коны

взяли свинцы мекеле

пали благи, вьются флаги,

вою пунцы в помеле.

4 марта 1930 года. Д. X.

Нетеперь*

Это есть Это.

То есть То.

Это не то.

Это не есть не это.

Остальное либо это либо не это.

Всё либо то либо не то.

Что ни то и ни это, то ни это и не то.

Что то и это, то и себе Само.

Что себе Само, то может быть то да не это, либо это да не то.

Это ушло в то, а то ушло в это. Мы говорим Бог дунул.

Это ушло в это, а то ушло в то и нам неоткуда вытти и некуда притти.

Это ушло в это. Мы спросили: где? Нам пропели: Тут.

Это вышло из Тут. Что это? Это ТО.

Это есть то.

То есть это.

Тут есть это и то.

Тут ушло в это, это ушло в то, а то ушло в тут.

Мы смотрели но не видели.

А там стояли это и то.

Там не тут.

Там то.

Тут это.

Но теперь там и это и то.

Но теперь и тут это и то.

Мы тоскуем и думаем и томимся.

Где же теперь?

Теперь тут, а теперь там, а теперь тут, а теперь тут и там.

Это быть то.

Тут быть там.

Это, то, тут, там, быть Я, Мы, Бог.

29 мая 1930 года.

Даниил Хармс.

Лапа*


У храпа есть концы голос

подобны хрипы запятым

подушку спутанных волос

перекрести ключом святым,

из головы цветок воростает

сон ли это или смерть

зверь тетрадь мою листает

червь глотает ночь и зберть

там пух петухов

на Глинкин плац

осел шатром из пушки бац

сон уперся на бедро

ветер западный. – Ведро.

О статуя всех статуй

дням дыханье растатуй

леса лужи протеки

где грибы во мху дики

молви людям: пустяки

мне в колодец окунаться

мрамор духа холодить

я невеста земляка

не в силах по земле ходить

Во мне живёт младенца тяжесть.

Жесть неба сгинь!

отныне я жесть.

И медь и кобальт и пружина

в чугун проникли головой

оттуда сталь кричит: ножи на!

И тигра хвост моховой!

И всё же бреду я беременная

Батюшка! Это ремень но не я!

Батюшка! Это ревень но не мать!

Будут тебя мой голубчик

Будут тебя мой голубчик

Будут тебя мой голубчик

Сосны тогда обнимать.

Сказала и упала.

А эхо крикнуло: Магога!

И наступила ночь Купала

когда трава глядит на Бога.

Два Невских пересёкли чащи

пустя по воздуху канатик

и паровоз дышал шипяще

в глаза небесных математик.

Ответил Бог: на камне плоском

стоял земляк, от трубку курил.

Его глаза залеплены воском.

«Мне плохо видно». – он говорил.

«Куда ушла моя статуя

моё светило из светил.

Один на свете холостуя

взоры к небу привентил.

По ударам сердца счёт

время ласково течёт

по часам и по столу

по корням и по стволу,

и отмечу я в тетради

встречи статуя с тобой

тебя ради

жизнь сделаю рабой.

Тебя ради встану рано

лягу в воду по лопатки

леги неги деги веги

боги воги нуки вуки».

Из Полтавы дунул дух

полон хлеба полон мух

кто подышет не упи

мама воздуха купи.

Я гора, а ты песок

ты квадрат, а я высок

Я часы, а ты снаряд

скоро звёзды закорят.

Мама воздуха не даст

атмосферы тонок пласт

блещут звёзды как ножи.

Мама Бога покажи!

Ты челнок, а я лодья

ты щенок, а я судья

ты штаны, а я подол

ты овраг, я ниский дол

ты земля, а я престол.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

      Аминь.


Земляк –

Что это жужжит?

Власть –

Это ты спишь.

Земляк –

Я вижу цветок над своей головой.

Можно его сорвать?

Власть –

Опусти агам к ногам.

Земляк –

Что такое агам?

Власть –

Разве ты не знаешь?

Жил старик. Его сын работал на заводе и приходил домой грязный. Старик кипятил воду чтобы сын мыл руки В воде плавали тараканы и мелкие бацилы. Сын смотрел скозь голубую воду и видел дно. В воде плавало отражение сына. Старик выплёскивал веду из таза вместе с отражением сына. Но отражение застревало в трубе и машинка не спускалась. Старик шёл к управдому и просил починить уборную. Управдом писал отношение и ложился спать. На другой день сын шёл на завод выделывать дробь.

Земляк –

А что делал старик?

Власть –

Разве ты не знаешь?

Старик читал книгу. Потом закладывал книгу спичкой и растапливал печь. Дрова он носил на согнутой левой руке и нося дрова думал: от дров быстро портится рукав пиджака.

Земляк –

А что такое агам?

Власть –

Разве ты не знаешь?

На небе есть четыре звезды Лебедя. Это Северный крест. Недавно среди звёзд появилась новая звезда – Лебедь Агам. Кто сорвёт эту звезду, тот может не видеть снов.

Земляк –

Мне рукой не достать до неба.

Власть –

Ты встань на крышу.

(Земляк встает на крышу)

Ну как?

Земляк –

Авла диндури пре пре пру кру.

(Статья на крыше хватает земляка и делает его легким)

Я ле!

Птицы не больше перочинных ножиков.

Ле!

Откройте озеро, чтобы вода стала ле!

Откройте гору, чтобы из неё вышли пары.

Остановите Часы, потому что время ушло в землю!

Смотрите какой я ле!

Утюгов (смотря из окна наверх) –

Эй послушайте там!

Гражданин. вы мешаете читать мне газету.

И потом, что за дьявол! На чём вы держитесь?

Земляк (хохочет).

– Я от хаха и от хиха

я от хоха и от хеха

еду в небо как орлиха

отлетаю как прореха.

Утюгов (размахивая газетой)

– Я меняю свою жилплощадь на большую!

Бап боп батурай!

На большую!

Запомните кокон, фокон, зокен, мокен.

Земляк –

Где я? Что это за место?

Ангел Копуста –

Нил.

(Воск тает с глаз земляка. Земляк смотрит окрестности).

Описание Нила

Картина представляет собой гроб. Только вместо глазури идёт пароходик и летит птица. В гробу лежит человек, от смерти зелёной. Чтобы казаться живым, он всё время говорит.

«Чтобы сварить суп, надо затопить плиту и поставить на неё кастрюлю с водой. Когда вода вскипит, надо в воду бросить морковь и… нет стрелу и фо… нет надо в воду положить карету. Хотя это уже не то».

Судя по тому что говорил человек, он был явно покойник. Но несмотря на это он держал в руках подсвечник. Собственно говоря это и был Нил.

В Ниле плавал Аменхотеп. Он был в трусиках и в кепке.

Вот план Аменхотепа:

Николай же Иванович держал в руках ибиса и смотрел что у него под хвостом.

* * *

Земляк –

Ну как Николай Иванович?

Н. И. –

Да вот знаете ли ещё не разобрал в чём дело. Тут видите ли пух мешает.

Земляк –

Да. Тяжело.

Н. И. –

Там лучше было. Там знаете ли возьмешь гречневую кашу с маслом, или ещё лучше если она холодная и с молоком и съешь.

Земляк –

Или ватрушку. Особенно если её есть прямо так по-простецки, взяв в руку.

Н. И. (вздохнув)

Или суп. Знаете ли, чтобы сделать суп, надо положить в воду мясо и рыбу.

(К ним подсаживается покойник).

Покойник –

Ылы ф зуб фоложить мроковь. ылы спржу. Ылы букварь. Ылы дрыдноут.

(Из-за горизонта доносится крик):

…Меньшую на большую! Бап боп батурай!


Аменхотеп вылезает из воды и идёт по острым камушкам. Идти больно и Аменхотеп машет руками и то и дело приседает. Добравшись до песка он бежит уже свободно и наконец валится в песок и валяется.

«Покурить бы», – говорит Аменхотеп, вокруг молчат. Николай Иванович сердито смотрит Ибису под хвост.

Аменхотеп снимает трусики, выжимает их и вешает на солнце сушиться. А сам смотрит по сторонам не идёт ли где женщина. Но женщин не видать, только на берегу подсвечника стоит женская мраморная статуя

Земляк –

Ну, ребятки, передохнул с вами, да пора и дальше.

– Куда, – спрашивает его Николай Иванович.

– Да я знаете к Лебедям, – говорит земляк.


И земляк поднимается выше.


Тут стоят два дерева и любят друг друга. Одно дерево волк, другое волчица.

Когда земляк выглянул из-за угла, то волк кинулся к решетке.

Земляк спрятался.

Волк поцеловал волчиху.

Земляк опять вышел из-за прикрытия.

– Где здесь Лебедь? – спросил он волков.

И вот вышел сторож в белом халате. Он держал в руках длинный скребок.

– Лебеди, сказал сторож нюхая кусок хлеба чтобы не заплакать. – Они там. Вон в том доме.

Земляк пошёл вдоль пруда. В пруду лежал снег.

Птичник

В птичнике очень воняло. В углу сидела маленькая девочка и ела земляные лепёшки. Девочка была очень грязная и нечистоплотная. На асфальтовом полу были пробоины, а в пробоинах стояли лужи. Старичок в длинном черном пальто, ходил по лужам и боком смотрел на птиц

Комнату разделяла перегородка вышиной в аршин. За перегородкой расхоживали большие птицы. Пеликаны сидели вокруг бассейна и в грязной воде полоскали свои клювы.

Девочка отложила в сторону земляную лепёшку и запела. Рот у девочки был похож на круглую дырочку.



Девочка пела:

Пли пли

Кля кля

Смах смах гапчанух

векибаки сабаче

дубти кепче апдапаб

смерх пурх соловьи

сели или е ли а

соо суо сыа се

соловей вей во

вие вао вуа ви

вуа выа вао вю

пю пю пю пю

закурак.

Один пеликан, самый старый начал танцевать. На голове его изгибался седой хохол, а красные глазки свирепо смотрели в морскую раковину. Сна-чало он долго топал ногами на одном месте. Потом начал перебегать на несколько шагов то вперёд, то назад, причём его голова оставалась неподвижной в одной и той же воздушной точке. Изгибалась только шея. Вдруг пеликан пустил одно крыло по полу и начал разворачиваться на одной ноге, притоптывая другой. Сначала развернулся в одну сторону, потом в другую, а потом вдруг поплыл как боярышня, волоча за собой по полу оба крыла.

Остальные птицы притихли, расступились и стояли уткнушись носом в стену не глядя на танец пеликана.

– Молчать! – крикнул вдруг старичок в длинном чёрном пальто.

Никто не обратил на это внимания. Девочка продолжала петь, а пеликан танцовать.

– И это небо! – сказал сокрушённо старичок. – Фу фу фу! Какая здесь гадость!

– Почему вы думаете, что это небо? – Спросил старичка другой такой же старичок неизвестно откуда появившийся.

– Ах бросьте, сказал преждний старичок. Я всю жизнь старался не петь глупых песень. А тут ведь поют нечто безобразное.

– А вы тоже попробуйте, – сказал такой же старичок. Но старичок покачал только головой, отчего пенснэ с его носа свалилось в лужу.

– Ну вот, видите? Вот видите? – сказал обиженно старичок.

Дверь отворилась и в птичник вошёл земляк.

– Лебедь у вас? – громко спросил он.

– Да, я тут! – крикнул Лебедь.

– Ура! Это небо? – спросил земляк.

– Да, это небо! – крикнуло небо.

Но тут пролетел Ангел Копуста и земляк сново вошёл в птичник.

– Лебедь у вас? – громко спросил он.

– Да, я тут! – крикнул Лебедь.

– Ура! Значит это небо! – крикнул земляк.

– Да, это небо, – сказал Ангел Копуста.

Это небо

ибо Лебедь здесь владыка

Ну-ка дева

принеси-ка мне воды-ка.

Маленькая девочка сбегала за водой. Ангел Копуста выпил воды утёр усы и сказал:

– Холодная сволочь, а вкусная. Сейчас господствует эпидемия брюшного тифа, но не беда. Надо только утром и вечером потирать ладошкой живот и приговаривать: Бурчи, да не болей.

Вдруг земляк огромным прыжком перескочил через перегородку, схватил Лебедя под мышку и провалился под землю.

На этом месте выросла сосна с руками и в шляпе и звали ее Марией Ивановной.

Разговор Ангела Копусты с Марией Ивановной.

Анг. Коп. – Вот это да! А только интересно знать, билет у Вас есть?

Мар. Ип. Ха ха ха, какие глупости! Ведь я индюшка.

Анг. Коп. Вы не можете так разговаривать со мной. Ведь я ангел.

М. Ип. Почему?

Анг. Коп. Потому что у меня крылья.

Мар. Ип. Ха ха хоау! Но ведь у хусей и у хуропаток тоже есть крылья!

Анг. Компуста Вы рассуждаете как проф. Пермяков. Он и сторож Фадей на этом основании посадили меня а этот курятник.

Мария Ивановна зевает и засыпает. Ангел Копуста будет её.

Ангел Пантеста – Мария Ивановна проснитесь, я вам доскажу свою мысль об осях.

Мария Ивановна со сна – Голубчик, голубочек, голубок. Не косайся таких вопросов. Я жить хочу.

Ангел Хартраста – Но всё-таки, Мария Ивановна, я большой любитель пшена. Знаете оно попадается даже в навозе. Даже в навозе, честное слово!

Мар. Ив. Сосна – Ну уж это нет! Фи донк! Назвос и пшённая каша!

Ангел Холбаста –

Ничвго-с Мария Ивановна. хотя конечно смотря чей навоз. Лучше всего лошадиный. В нём знаете этого самого немного, а всё больше вроде как бы соломы. Коровий помёт это тоже ничего. Хотя он знаете очень вязкий. Вот собачий – тьпфу! Сам знаю, что дрянь! И пшена тоже совсем нет. Но ем. Всё-таки ещё ем. Но вот что косается…

Мария Ивановна (затыкая уши) Нечего сказать, ангел! Чего только не жрёт! Скажите вы может быть и блевотину едите.

– Как вам сказать, – начал было Ангел Хлампуста, но Мария Ивановна принелась так кричать и ругаться, что Ангел Хлемписта поскорей зажал свой рот рукой, но от быстроты движения не удержался на ногах и сел на пол.

Андрей же соломея дрынваку и сплюнув гасмакрел похурею вольностей и кульпа фафанаф штос палмандеуб.


мои

вой

кои

веди

дуй

буи

все

ае

хие

сео

пуе

пляе

клёе

поко

плие

плёе

флюе

мое

фое

тое

нюня

тюпя

кёё

пёё

фюю

юю

пляо

кляо

кляс

кля па фео

пельсипао

гульдигрея

пянь

фокен, покен, зокен, мокен

* * *

Таким образом земляк вернулся на землю.


Утюгов (махая примусом).

Бэп боп батурай!

обед прошёл благополучно.

Я съел одну тарелку супа

с укропом, с луком, со стрелой.

Да венигрет кортофель с хреном

милой Тани мастерство

ел по горло, вышел с креном

В дверь скрывая естество

Когда еда ключом вскипает

в могиле бомбы живота

кровь по жилам протекает

в тканях тела зашита

румянцем на щеке горит

пульсе пао пуо по

пеньди пюньди говорит

бубнит в ухе по по по

я же слушаю жужжанье

из небес в моё окно

Это ветров дребезжанье

миром создано давно,

тесно жить, покинем клеть,

будем в небо улететь.

(машет примусом).

Небо нябо небоби

буби небо не скоби

кто с тебя летит сюда?

небанбанба небобей!

Ну ка небо разбебо

Хлебников (проезжая на коне) –

пульси пельси непопей!

Утюгов –

Всадник что ты говоришь?

Что ты едишь?

Что ты видишь?

Что ты? Что ты –

всадник милый говориш?

Мне холмов давно не видно

сосен, пастбищь и травы

может всадник ты посмотришь

на природу своим глазом

я как житель современный

не способен знать каменья

травы, требы, труги, мхи

знаю только хи хи хи

Хлебников (проезжая на быке) –

А ты знаешь небо утюгов?

Утюгов –

Знаю небо – небо жесть

в жести части – счётом шесть.

Хлебников (проезжая на корове) –

Это не небо

это ладонь

крыша пуруша и светлый огонь.

Утюгов –

О! мне небо надоело

оно висит над головой.

Протекает если дождик

сверху по небу стучит

Если кто по небу ходит

небо громом преисполненно

и кирпичные трясутся стены

и часы бьют невпопад

и льётся прадед пены

вод небесных водопад.

Однажды ветер шаловливый

унёс как прутик наше небо

люди бедные кричали

горько плакали быки.

Когда пастух глядел на небо

ища созвездие Барана

ему казалось будто рыбы

глотали воздух.

Глубь и голубь одно в другое превращалось.

Созвездье Лебедя несло

руль мозга памяти весло.

Цветы гремучие всходили

деревья тёмные качались.

Пастух задумался.

– Конечно, думал он, – я прав

случилось что-то.

Почему земля кругом похолодела?

и я дыхание теряю

и всё мне стало безразлично.

Сказал и лёг в траву.

– Теперь я понял, – прибавил он.

Пропало небо.

О небо небо, то в полоску

то голубое как цветочек

то длинное как камыши

то быстрое как лыжи.

Ну человечество! дыши!

Задохнимся, но всё же мы же

найдём тебя беглянку

не скроешся от нашей погони!

Сказал. И лёг в землянку

сложив молитвенно ладони.

Хлебников (проезжая на бумажке)

И что же небо возвратилось?

Утюгов –

Да, Это сделал я.

Я влез на башню

взял верёвку

достал свечу

поджёг деревню

открыл ворота

выпил море

Завёл часы

сломал скамейку

и небо пятясь по эфиру

тотчас же в стойло возвратилось.

Хлебников (скача в акведуке)

– А ты помнишь: день-то хлябал.

А ты знаешь: ветром я был.

Утюгов (размахивая примусом)

– Бап боп батурай!

Держите этого скакуна!

Держите он сорвёт небо!

Кокен, фокен, зокен, мокен!

Из открытых пространств слетал тихо земляк держа под мышкой Лебедя.

Земляк подлетает к крышам. На одной из крышь стоит женская статуя. Она хватает земляка и делает его тяжёлым.

Земляк смотрит в небеса, где он только что был. земляк.

Земляк – Вон ведь откуда прилетел!

Утюгов (высовываясь из окна). Вам не попадался скакун?

Земляк – А каков он из себя?

Утюгов – Да так знаете вот такой, с таким вот лицом.

Земляк – Он скакал на карандаше?

Утюгов – Ну да да да – это он и есть! Ах, зачем вы его не задержали! Ему прямая дорога в Г. П. У. Он… я лучше умолчу. Хотя нет, я должен сказать. Понимаете? я должен это выговорить. Он, этот скакун, может сорвать небо.

Земляк – Небо? Ха ха ха! и! е! м. м. м. Фо фо фо! гы гы гы. Небо сорвать! А? Сорвать небо! Фо фо фо! Это невозможно. Небо гы гы гы, не сорвать. У неба сторож, который день и ночь глядит на небо. Вот он! Громоотвод. Кто посмеет сорвать небо, того сторож проткнёт. Понимаете?

Утюгов – А что это ды держите под мышкой?

Земляк – Это птичка. Я словил её в заоблачных высотах.

Утюгов –

Постойте, да ведь это кусок неба!

Караул! Бап боп батурай!

Ребята держи его!

На зов Утюгова бежали уже Николай Иванович и Аменхотеп. Ибис в руках Николая Ивановича по-чувствовал облегчение, что никто не рассматривает его устройство под хвостом, и наслаждался ощущением передвижения в пространстве, так как Николай Иванович бежал довольно быстро. Ибис сощурил глаза и жадно глотал встречный воздух.

– Что случилось? Где! Почему?! – кричал Николай Иванович.

– Да вот, кричал Утюгов – этот гражданин спёр кусок неба и уверяет что несёт птицу.

– Где птича? что птича? – суетился Николай Иванович. – Вот птица! – кричал он тыча ибиса в лицо Утюгова.

Земляк же стоял у стены, крепко охватив руками

Лебедя и ища глазами куда бы скрыться.

– Разрешите, – сказал Аменхотеп, я всё сейчас сделаю. Где вор? Вот ведь время-то. А? Только и слышешь что там скандал, тут продуктов не додали, там папирос нет. Я знаете ли на Лахту ездил, так там дачники сидят в лесу и прямо сказать стыдно что там делается. Сплошной разврат.

– Кокен фокен зокен мокен! – не унимался Утюгов. – Что нам делать с вором? Давайте его приклеем к стене. Клей есть?

– А что с ним долго церемониться, – сказал проходящий мимо столяр сезонник похлёбывая на ходу одеколонец. – Таких бить надо.

– Бей! бай! Бап боп батурай! – крикнул Утюгов. Аменхотеп и Николай Иванович двинулись на Земляка.

Власть –

Клох прох манхалуа.

Опустить агам к ногам!

(Остановка). Покой. Останавливается свет. Все кто спал – просыпаются. Между прочим просыпается советский чиновник Подхелуков. (На лице аккуратная бородка без усов). Подхелуков смотрит в окно. На улице дудит в рожок продавец керосина.

Подхелуков – Невозможно спать. В этом году нашествие клопов. Погляди как бока накусали.

Жена Подхелукова (быстро сосчитав сколько у неё во рту зубов, говорит со свистом).

– Мне уики-сии-ли-ао.

Подхелуков – Почему же тебе весело?

Жена Подхелукова (обнимая Аменхотепа). – Вот мой любовник!

Подхелуков – Фу, какая мерзость! Он в одних только трусиках.

(подумав) – и весь потный.

Аменхотеп испуганно глядит на Подхелукова и прикрывает ладошками грудь.

Власть – Фы а фара. Фо. (берёт земляка за руку и уходит с ним на ледник).

    На леднике, на леднике

    морёл сидит в переднике.

  КаХаваХа.

Власть говорит: мсан клих дидубей

Земляк поёт: я вижу сон.

Власть говорит: ганглау гех.

Земляк поёт: по сон цветок.

Власть говорит: сворми твокуц.

Земляк поёт: теперь я сплю.

Власть говорит: опусти агам к ногам.

Земляк лепечет: Лили бай.

Рабинович, тот который лежал под кроватями, который не мыл ног, который насиловал чужих жён, – открывает корзинку и кладёт туда ребёнка. Ребёнок тотчас же засыпает и из его головы растёт цветок.

Кухивика.

Опять глаза покрыл фисок и глина,

мы снова спим и видим сны большого

млина.

<24 июня> – 17 августа 1930 года.

Петербург.

«Двести бабок нам плясало…»*

Двести бабок нам плясало

корки струха в гурло смотрели

тристо мамок лех воскинув

мимо мчались вососала

хон и кен и кур и по

всё походило на куст вербин

Когда верблюд ступает по доске

выгнув голову и четырнадцать рожек

а жена мохнаг фефила

жадно хлебает гороховый ключ

тут блещет муст.

пастух волынку

рукой солдатскою берёт

в гибких жилах чуя пынку

дыню светлую морёт

дыня радостей валиса

гроб небес шептун земли

змёзды выстрое колёса

пали в трещину

пали звёзды

пали камни

пали доги

пали веки

пали спички

пали бочки

пали великие цветочки.

волос каменного смеха

жир мечтательных полётов

конь бесдонного мореха

шут вороного боя

крест кожанных переплётов

живот роста птиц и мух

ранец Лилии жены тюльпана

дом председателя наших и ваших

всё похоже на суповую кость.

19 августа 1930 года.

Вечерняя песнь к имянем моим существующей*

дочь дочери дочерей дочери Пе

дото яблоко тобой откусив тю

соблазняя Адама горы дото тобою любимая дочь дочерей Пе.

мать мира и мир и дитя мира су

открой духа зерна глаз

открой берегов не обернутися головой тю

открой лиственнице со престолов упадших тень

открой Ангелами поющих птиц

открой воздыхания в воздухе рассеянных ветров

низзовущих тебя призывающих тебя

любящих тебя

и в жизни жёлтые находящих тю.

баня лицов твоих

баня лицов твоих

дото памяти открыв окно огляни расположенное поодаль

сосчитай двигающееся и неспокойное

и отложи на пальцах неподвижные те

те неподвижные дото от движения жизнь приняв

к движению рвутся и всё же в покое снут

или быстрые говорят: от движения жизнь

но в покое смерть

Начало и Власть поместятся в плече твоём

Начало и Власть поместятся во лбу твоём

Начало и Власть поместятся в ступне твоей

но не взять тебе в руку огонь и стрелу

но не взять тебе в руку огонь и стрелу

дото лестница головы твоей

дочь дочери дочерей дочери Пе.

о фы лилия глаз моих

Фе чернильница щёк моих

трр ухо волос моих

радости перо отражения свет вещей моих

ключ праха и гордости текущей лонь

молчанию прибежим люди страны моей

дото миг число высота и движения конь.

об вольности воспоём сестра

об вольности воспоём сестра

дочь дочери дочерей дочери Пе

имянинница имяни своего

ветер ног своих и пчела груди своей

сила рук своих и дыхание моё

неудобозримая глубина души моей

свет поющий в городе моём

ночи радость и лес кладбища времён тихостоящих

храбростью в мир пришедшая и жизни свидетельница

приснись мне.

21 августа <1930>.

Месть*

писатели:

мы руки сложили

закрыли глаза

мы воздух глотаем

над нами гроза

и птица орёл

и животное лев

и волны морёл

мы стоим обомлев

апостолы:

воистину бе

начало богов

но мне и тебе

не уйти от оков

скажите писатели

еф или Ка.

писатели:

небесная мудрость

от нас далека.

апостолы:

Ласки век

маски рек

баски бег

человек.

Это ров

это мров

это кров

наших пасбищ и коров.

Это лынь

это млынь

это кпынь

это полынь.

писатели:

Посмотрите посмотрите

поле светлое лежит

посмотрите посмотрите

дева по полю бежит

посмотрите посмотрите

дева ангел и змея.

огонь воздух вода земля.

фауст:

а вот и я.

писатели:

мы не медля отступаем

отступаем, наши дамы

отступают, и мы сами отступаем

но не ведаем куда мы

фауст:

какая пошлость!

вот в поле дева,

пойду к ней.

Она влево.

Дева стой!

Она вправо

Ну какая она глупая право!

писатели:

а вы деву поманите

погади-ка погади-ка

каво надо прогоните

уходи-ка уходи-ка.

фауст:

мне свыше власть дана

я сил небесных витязь

а вы писатели урхекад сейме!

растворитесь!

писатели:

мы боимся мы трясёмся

мы трясёмся мы несёмся

Мы несёмся и трясёмся

но вдруг ошибёмся.

фауст:

я поглядев на вас нахмурил брови

и вы почуяли моё кипенье крови

смотрите сукины писатели

не пришлось бы вам плясать

ли на раскалённой плите.

писатели:

мы те те те те те те те

теперь всё поняли

почему вы так свирепы

не от нашей вони ли?

фауст:

что-с?

да как вы смеете меня за нюхателя считать?

идите вон. умрите.

а я останусь тут мечтать

один о Маргарите.

писатели:

мы уходим мы ухидем

мы ухудим мы ухядем

мы укыдим мы укадем

но тебе бородатый колдун здорово нагадим.

фауст:

Я в речку кидаюсь

но речка шнурок

за сердце хватаюсь

а сердце творог

Я в лампу смотрюся

но в лампе гордой

я ветра боюся

но ветер картон.

Но ты Маргарита

ни ни и не не

как сон Маргарита

приходишь ко мне

усы молодые

колечками вьются

и косы златые

потоками льются

глаза открывают

небесные тени

и взглядом карают

и жгут и летени

стою к Маргарите

склоняя мисон

но ты Маргарита

и призрак и сон.

маргарита:

в легком воздухе теченье

столик беленький летит

ангел пробуя печенье

в нашу комнату глядит

милый Фридрих Фридрих милый

спрячь меня в высокий шкап

чтобы чорт железной вилой

не пронзил меня куда б

встань послушный встань любезный

двери камнем заложи

чтобы чорт водой железной

не поймал мои ножи

для тебя покинув горы

я пришла в одном платке

но часы круглы и скоры

быстры дни на потолке

мы умрём, потухнут перья

вспыхнут звёзды там и тут

и серьезные деревья

над могилой возрастут.

фауст:

что слышу я?

как будто бы фитиль трещит

как будто мышь скребёт

как будто таракан глотает гвоздь

как будто мой сосед

жилец судьбою одинокий

рукой полночной шарит спичку

и ногтем сволочь задевает

стаканы полные воды

потом вздыхает и зевает

и гладит кончик бороды

иль это облаками окружённая

сова сном сладким поражённая

трясти крылами начала

иль это в комнате пчела

иль это конь за дверью ржёт

коня в затылок овод жжёт

иль это я в кафтане чистом

дышу от старости со свистом

маргарита:

Над высокими домами

между звёзд и между трав

ходят ангелы над нами

морды сонные задрав

выше стройны и велики

воскресая из воды

лишь архангелы владыки

садят Божии сады

там у Божьего причала

(их понять не в силах мы)

бродят светлые Начала

бестелесны и немы

апостолы:

выше спут Господни Власти

выше спут Господни Силы

Выше спут одни Господства

мы лицо сокроем князь

ибо формы лижут Власти

ибо гог движенья Силы

ибо мудрости Господства

<в дыры неба ускользают>

радуйтеся православные

языка люди

хепи дадим дуб Власти

хепи камень подарим Силе

хепи Господству поднесём время

и ласковое дерево родным тю

бог:

куф куф куф

Престол гелинеф

Херуф небо и земля

Сераф славы твоея

фауст:

я стою

вдали вблизи

лоб в огне

живот в грязи

летом жир

зимою хлод

в полдень чирки

кур кир кар

льётся время

спит арон

стонут братья

с трёх сторон

летом жир

зимою хлод

в полдень чирки

кур кир кар

вон любовь

бежит груба

ходит бровь

дрожит губа

летом жир

зимою хлод

в полдень чирки

кур кир кар

я пропал

среди наук

я комар

а ты паук

летом жир

зимою хлод

в полдень чирки

кур кир кар

дайте ж нам

голов кору

ноги суньте

нам в нору

летом жир

зимою хлод

в полдень чирки

кур кир кар

маргаритов

слышен бег

стройных гор

и гибких рек

летом жир

зимою хлод

в полдень чирки

кур кир кар

апостолы:

мы подъемлем бронь веков

ландыш битвы рать быков

писатели:

небо тёмное стоит

птицы ласточки летят

колокольчики звенят.

фауст:

вспомним старцы Маргариту

пруд волос моих, ручей

ах увижу ль Маргариту

кто поймет меня?

писатели:

свечей

много в этом предложеньи

сабель много на зото

нет ни страха ни движенья

дай тарелку.

фауст:

гото –

во Олег трубит

собаки

хвисты по ветру несут

львы шевелятся во мраке,

где кувшин – вина сосуд?

писатели:

в этом маленьком сосуде

есть и проза и стихи

но никто нас не осудит

мы и скромны и тихи.

фауст:

Я прочитал стихи прелестно

писатели:

благодарим, нам очень лестно

фауст:

Стихи прекрасны и певучи.

писатели:

ах бросте

это слов бессмысленные кучи

фауст:

Ну правдо

есть в них и вода

но смыслов бродят сонные стада

любовь торжественно воспета

вот например стихи:

«в любви друзья куда ни глянь

всюду дрынь и всюду дрянь»

слова сложились как дрова

в них смыслы ходят как огонь

посмотрим дальше, вот строфа:

«к дому дом прибежал

громко говоря

чей-то труп в кровати лежал

возле фонаря

а в груди его кинжал

вспухнул как слюда

я подумал – это труп

и бросая дым из труб

я пришёл сюда»

Это смыслов конь.

писатели:

мы писали сочиняли

рифмовали кормовали

пермадули гармадели

фои фари погигири

магафори и трясли

фауст:

Руа рео

кио лау

кони фиу

пеу боу

мыс мыс мыс

вам это лучше известно.

22–24 августа <1930>

«лоб изменялся…»*

лоб изменялся

рог извивался

лоб кверху рос

и лес был нос

и рог стал гнуться

рог стал гнуться

стал гнуться

а лоб стал шире и кофа был гриб

а рог склонялся

из прямого стал кривым

чем выше и шире лоб

тем кривее рог

и что бы это значило

что рог стал кружочком

а лоб стал мешочком

Ау! Ау! лоб очень высокий

и рог сосал его жевительные соки.

22 октября 1930 года.

Д. X.

«Где ж? Где ж? Где ж? Где ж?..»*

Где ж? Где ж? Где ж? Где ж?

Полубог и полу плешь

Ой люди не могу!

Полубог и полуплешь!

Ты-сТы-с Ты-с Ты-с

хоть и жид, а всё же лыс

Ой люди не могу

хоть и жид, а всё же лыс

Их! Их! Их! Их!

тоже выдумал жених!

Ой люди не могу

тоже выдумал жених!

Ты б Ты б Ты б Ты б

лучше б ездил на балы б

Ой люди не могу

лучше б ездил на балы б

Там-с Там-с Там-с Там-с

Забавлял бы плешью дам-с

Ой люди не могу

Забавлял бы плешью дам-с.

Мы ж Мы ж Мы ж Мы ж

все же знаем что ты рыж

Ой люди не могу

все же знаем что ты рыж

Мне ж Мне ж Мне ж Мне ж

Надоела полуплешь

Ой люди не могу

Надоела полуплешь.

9 ноября 1930 года

Радость*

Мыс Афилей –

не скажу что

и в чём отличие пустого разговора

от разговора о вещах текучих

и даже лучше о вещах такого рода

в которых можно усмотреть причину

жи<з>ни времяни и сна.

Сон – это птица с рукавами

А время – суп высокий, длинный и широкий

А жизнь – это времяни нога

Но не скажу что можно говорить об этом

и в чём отличие пустого разговора

от разговора о причине

сна, времяни и жизни.

Да время – это суп кручины

А жизнь – дерево лучины

А сон – пустыня и ничто.

Молчите.

в разговоре хоть о чём-нибудь

всегда присутствует желание

сказать хотя бы что-нибудь

И вот в корыто спрятав ноги

воды мутные болтай

мы весёлые как боги

едем к тёте на Алтай.

Тётя –

Здравствуй здравствуй

путьша пегий

уж не ты ли путник тут

хучешь буквам абевеги

из чернил приделать кнут.

Я старуха ты плечо

я прореха ты свеча

то то будет горячо

поли в ухо моряча

Мыс Афилей –

Не вдавайтесь

а вдавейтесь

не пугайтесь

а пугейтесь

всё настигнет естега

есть и гуки и снега.

Тётя –

Ну ползи за воротник

ты рудник и ты крутник.

Мыс Афилей –

А ты тётя не хиле

ты микука на хиле.

Тётя –

врозь и прямо и вседней

мокла радости видней

хоть и в Библи был потоп

но не тупле а в котоп.

Мыс Афилей –

Хваду глевла говори

кто сказали главари

медень в оципе гапдай

или гландие отгада

Тётя –

Я старуха без очков

не видать мне пяточков

вижу в морде бурачёк

ну так значит пятачёк.

Мыс Афилей –

ты старуха не виляй

коку маку не верти

покажу тебе гуляй

будешь киснуть взаперти

Где контыль? и где монтыль?

где двудлинная мерла?

Тётя (трясясь) –

Ойде люд не бундыль

я со страху померла.

Мыс Афилей (доставая карандаш) –

Прочь прочь прочь

отойди

тётя радости река

назем вилы поклади

пожалейте моряка.

Тетя –

Ты не ври и не скуври

вижу в шиле шушность я

ты мой дух не оскверни

потому что скушность я.

Мыс Афилей –

Потому чо скушность я.

Тётя –

Е еда мне ни к чему

ешь и ешь и ешь и ешь

ты подумай почему

всё земное плешь и греш

Мыс Афилей (подхватывая) –

Это верно плешь и греш

когда спишь тогда не ешь

когда еш тогда не спишь

когда ходишь, то гремишь,

а гремишь так и бежишь

но варенье не еда

сунешь ложку в рот, глядишь

надо сахару.

Беда!

Тётя –

Ты гордыни печенек

полон ласки полон нег

приласкай меня за грудь

только сядем где-нибудь.

Мыс Афилей –

Дай мне руку и цветок

Дай мне зубки и свисток

Дай мне ножку и графин

Дай мне брошку и парафин.

Тётя –

Ляг и спи и види сон

бодто в поле ходит слон

нет не слон, а доктор Булль

он несёт на палке нуль

только это уж не по

уж не поле и не ле

уж не лес и не балко

не балкон и не чепе

не чепец и не свинья

Только ты, да только я.

Мыс Афилей –

Ах как я рад и счастлив

тётя радости река

тётя слива между слив

пожалейте моряка.

Тётя –

Ну влепи мне поцелуйчик

прямо в соску и в ноздрю

мой бубенчик херувимчик

на коленки посади

сбоку шарь меня глазами

а руками позади.

Мыс Афилей –

Это тётя хм чудная

осенила тебя мысль

Что ты смотришь как Даная

мне в глаза ища блаженство

что твердишь ты мне «одна я

для тебя пришла с вершины

Сан-Бернара тьпфу! Алтая

принесла тебя аршины».

Тётя –

Ну аршины так аршины

Ну с вершины так с вершины

дело в том что я нагая.

Любит кто тебя другая?

Мыс Афилей –

Да другая и получше

и получше и почище

посвежей и помоложе

Тётя –

Боже! Боже! Боже! Боже!

Мыс Афилей (переменив носки) –

Ты сама пойми я молод

молод свеж, тебе не пара

я ударю будто молот

я дышу и много пара.

Тётя –

Я одна дышу как рота

но в груди моей мокрота

я ударю как машина

куб навылет в пол-аршина.

Мыс Афилей –

Верно вижу ты упряма

тётя радости река

тётя мира панорама

пожалейте моряка.

Тётя –

Погляди ведь я рыдая

на коленях пред тобой

я как прежде молодая

с лирой в пальцах и трубой.

Мыс Афилей (прыгая от счастья) –

То-то радости поток

Я премудрости моток!

11 ноября <1930>

«Фадеев Калдеев и Пепермалдеев…»*

Фадеев Калдеев и Пепермалдеев

однажды гуляли в дремучем лесу

Фадеев в цилиндре Калдеев в перчатках

А Пепермалдеев с ключом на носу

Над ними по воздуху сокол катался

в скрипучей тележке с высокой дугой

Фадеев смеялся, Калдеев чесался

а Пепермалдеев легался ногой

Но вдруг неожиданно воздух надулся

и вылетел в небо горяч и горюч

Фадеев подпрыгнул Калдеев согнулся

А Пепермалдеев схватился за ключ

Но стоит ли трусить подумайте сами

Давай мудрецы танцовать на траве

Фадеев с кардонкой Калдеев с часами

а Пепермалдеев с кнутом в рукаве

и долго веселые игры затеяв

пока не проснутся в лесу петухи

Фадеев Калдеев и Пепермалдеев

смеялись хаха, хохохо, хи-хи-хи!

18 ноября 1930 года.

«всякую мысль оставь…»*

всякую мысль оставь

всякое дело забудь

мир от тебя отвернётся

мы же на помощь придём.

<Ноябрь 1930>

«Ревекка Валентина и Тамара…»*

Ревекка Валентина и Тамара

Раз два три четыре пять шесть семь

Совсем совсем три грации совсем

Толстушка, Коротышка и Худышка

Раз два три четыре пять шесть семь

Совсем совсем три грации совсем!

Ах если б обнялись они, то было б

Раз два три четыре пять шесть семь

Совсем как три грации совсем

Но если бы и не обнялись бы они то даже так

Раз два три четыре пять шесть семь

Совсем совсем три грации совсем.

<Ноябрь 1930>

«был он тощь высок и строен…»*

был он тощь высок и строен

взглядом женщин привлекал

ел по-барски и порой он

изумительно икал.

ну она была попроще

тоже стройна и тонка

духом немка, с виду мощи

ростом вверх до потолка.

раз в писательской столовой

две склонились головы

подовившись лбом коровы

оба умерли увы.

но забыть они могли ли

друг про друга? Это вра –

ки! Покойники в могиле

оба встретились Ура

Тут она сказала: Боже

как покойник пропищав

и в могиле ты всё тоже

так же гнусен и прыщав

он ответил зеленея:

дух свободен от прыщей

ты же стала лишь длиннее

и глупея и тощей.

Но она сказала: Знаешь

будь рябым и будь немым

будь бесплотным понимаешь

ты мне душка м м м

О! вскричал он. Ты мне душка!

Что за чудный оборот!

Ты царица! ты индюшка

«Аромат» наоборот!

<Ноябрь 1930>

«Неужели это фон…»*

Неужели это фон

Пантелей сказал угрюмо

неужели это пон

Каблуков сказал увы

на плечах его висело

три десятых головы

Пантелей вскричал урча

не губите этот ландыш

я племянник сюргуча

я висел прибит к волам

те паслись на Москворечьи

вдруг жестянка пополам

О промолвил Каблуков

сунув лампу под кровать

я конечно не таков

Густо кругло полно врать

всё похоже на ковыль

прокричала громко мать.

Каблуков сказал увы

на плечах его висело

три десятых головы.

Тут вошла его жена

с петухом на подбородке

в сапоги наряжена

Каблуков сказал ги ги

ты не думай о платенцах

ты себя побереги

за окошком хлопал ветер парусин

в это время из комода

вышел заяц керосин

Пантелей сказал пупу

под ногами Пантелея

все увидели крупу

Каблуков сказал увы

на плечах его висело

три десятых головы

мать воскликнула ва ва

вместо рук её болтались

голубые рукава.

А жена сказала хом

все увидели внезапно

подбородок с петухом.

Ноябрь <1930>

«Где мой чепец? Где мой чепец?..»*

Кулундов:

Где мой чепец? Где мой чепец?

Родимов:

Надменный конь сидел в часах

Кулундов:

Куда затылком я воткнусь?

Родимов:

За ночью день, за днём сестра.

Кулундов:

Вчера чепец лежал на полке

сегодня он лежал в шкапу

Родимов:

Однажды царь, он в треуголке

гулял по Невскому в плаще.

Кулундов:

Но где чепец?

Родимов:

И царь смеялся

когда машинку видел он

в кулак торжественный смеялся

царицу зонтиком толкал.

Кулундов:

Чепец в коробке!

Родимов:

Царь хранил

своё величье вековое

Сафо двумя пальцами курил

пуская дым.

Кулундов:

А? Что такое?

Скажите, где мой шарф?

Родимов:

Скакал извозчик.

Скакал по правой стороне.

Кричал царю: сойди с дороги

не то моментом задавлю!

Смеялся царь склонясь к царице.

Кулундов:

Простуда в горло попадёт

поставлю вечером горчичник.

Родимов:

И крикнул царь: какой болван!

На мне тужурка из латуни

а на царице календарь.

Меня так просто не раздавишь

царицу санками не сдвинешь

и в доказательство мы ляжем

с царицей прямо под трамвай.

Кулундов:

Потом советую, сам-друг Кулундов

одень шерстяную рубашку.

На двор Кулундов не ходи

но поцелуй свою мамашку.

Мамаша:

Нет, нет, избавь меня Кулундов.

Родимов:

И вот вздымая руки к небу

царь и царица на рельсы легли

и взглядом и пушкой покорны Канебу

большие солдаты царя стерегли.

Толпа на Невском замерла

неслась милиция скачками

но птица в воздухе стрела

глядела чудными зрачками.

Царь встал.

Царица встала,

все вздохнули.

Царь молвил: накось выкуси!

Царица крикнула: мы победили!

Канеб сказал: мы льнём к Руси,

вдали солдаты уходили.

Но вдруг извозчик взял и ударил

кнутом царя и царицу по лицу.

Царь выхватил саблю

и с криком: смерть подлецу!

пустился бегом по Садовой.

Царица рыдала. Шумела Нева.

Народ волновался на битву готовый.

Кулундов:

Ну прощайте мамочка

я пошёл на Карповку.

Мамаша:

Два поклона дедушке.

Кулундов:

Хорошо, спасибочки.

Родимов (один):

Да, министр Пуришкевич

был однажды на балу

громко музыка рычала

врали ноги на полу,

дама с голыми плечами

извивалась колбасой

генерал для развлеченья

шлёпал пятками босой.

Царь смеялся над царицей,

заставлял её в окно

для потехи прыгнуть птицей

или камнем всё равно.

Но царица дня потехи

в руки скипетор брала

и колола им орехи

при помощи двухголового орла.

Голова на двух ногах (входя):

Родимов ты заврался.

Я сам бывал на вечеринках

едал индеек в ананасах

видал полковника в лампасах.

Я страсть люблю швырять валета,

когда летит навстречу туз

когда сияет эполета

и над бокалом вьётся ус.

Когда смугла и черноброва

к тебе склоняется княжна

на целый мир глядя сурово

С тобой как с мальчиком нежна.

Люблю когда зарю почуя

хозяин лампу тушит вдруг

и гости сонные тоскуя

сидят безмолвные вокруг.

Когда на улице светая

летают воздухи одни

Когда проходит ночь пустая

и гаснут мёртвые огни.

Люблю Родимов! Нет спасенья!

В спасенье глупые слова!

Вся жизнь только воскресенье!

Родимов:

Молчи пустая голова!

Альрих, готский король:

Видел я в долинах Рога

мчался грозный Ахерон

он глядел умно и строго

точно ехал с похорон

то долина то гора

пролетали над водой

то карина то мара

сбоку хвостик золотой

Бог глядел в земную ось

всё как суп во мне тряслось

вся шаталась без гвоздей

геометрия костей,

тут открылся коридор

взвился дубом нашатырь

мне в лицо глядел кондор

тучи строгой поводырь

Эй душа колпак стихов

разом книги расплоди

сто простят тебе грехов

только в точку попади

Ну Родимое дай ладонь!

Родимов:

На ладони скачет конь.

<13 декабря 1930>

Он и мельница*

Он –

Простите, Где дорога в Клонки?

Мельница –

Не знаю.

шум воды отбил мне память.

Он –

Я вижу путь железной конки.

Где остановка?

Мельница –

Под липой.

там даже мой отец сломал себе ногу.

Он –

Вот ловко!

Мельница –

Ей Богу!

Он –

А ныне ваш отец здоров?

Мельница –

О да, он учит азбуке коров.

Он –

Зачем же тварь

учить значкам?

Кто твари мудрости заря?

Мельница –

Букварь.

Он –

Зря, зря.

Мельница –

Поднесите ка к очкам

мотылька.

Вы близоруки?

Он –

Очень. вижу среди тысячи предметов…

Мельница –

Извините, среди сколька?

Он –

Среди тысячи предметов,

только очень крупные штуки.

Мельница –

В мотыльке

и даже в мухе

есть различные коробочки

расположенные в ухе

на затылке – пробочки.

Поглядите.

Он –

Погодите

Запотели зрачки.

Мельница –

А что это торчит из ваших сапог?

Он –

Стручки.

Мельница –

Трите слева глаз направо

Он –

Фу ты! треснула оправа!

Мельница –

Я замечу вам: глаз не для

развлечений разных дан

Он –

разрешите вас в бедро поцеловать не медля

Мельница –

Ах отстаньте хулиган!

Он –

Вы жестоки, что мне делать?

Я ослеп, дорогу в Клонки не найду

Мельница –

и конки здесь не ходят на беду.

Он –

вы обманщица,

вы недотрога.

И впредь моя нога

не переступит вашего порога.

всё

Даниил Хормс

26 декабря 1930 года.

Даниил Ххармс

28 декабря 1930 года.

Виталист и Иван Стручков*

живёт и дышет всякий лист, –

сказал однажды виталист.

И глупо превращать вселенную в мешки,

Куда летит поток молекулярных точек,

не ведает рождённый есть,

где туча беленький платочек

задумала с подругой сесть

никто не знает. Всюду воля

отличная от нас. Но лишь

огонь приносит неба весть

Иван Стручков сказал: шалишь

мы всё перещупали, всё разложили

и вся вселенная на шиле

нашего разима острого,

и даже камень с острова

необитаемых просторов

живуч как боров,

и виталист был посрамлён.

Дурак, захлопни медальон!

Даниил Хармс

26 декабря 1930

«боги наги…»*

  боги наги

  боги маги.

Если берег накинает

волю камнями швырять

в бомбе злоба закипает

  боги наги

  боги маги

Вон хитрец идет на кла..

хитрец и копуцы…

Злая тень ему легла

вдоль щеки.

в его руке

виден штопор

о хитрец!

  боги наги

  боги маги

Если крышу сдёрнет вдруг

не смотри тогда наверх

чтобы пыль и штукатурка

не засыпали твой глаз

  боги наги

  боги маги

Лампа Саша ты карзина

не способная светить

тёмной ванне ты кузина

  боги наги

  боги маги

<1930>

«Задумали три архитектора…»*

Задумали три архитектора

Построить весёлый храм.

Собрали четыре архитектора

Деревяшек и всякий хлам.

И плотники воду носили ведёрками,

Вокруг архитектора шлялись пятёрками.

<1930>

«тогда солдатик маленький…»*

тогда солдатик маленький

вздыхает горячо

он с ног снимает валеньки

кладёт их на плечо…

<1930>

«видишь основание дома, на гальках покоится с миром…»*

видишь основание дома, на гальках покоится с миром

и мягкий песочек основанию ложе.

Эта дверь с певучей пружиной вход,

а та с замком и латунной ручкой – выход.

<1930>

«для вас для вас…»*

для вас для вас

я был на юге

где турки ходят завернувшись в ватные халаты.

где лошади, оскалив жёлтые зубы,

кусают яблоко и нахально смотрят на караульного.

<1930>

Скавка*

восемь человек сидят на лавке

вот и конец моей скавке.

1930

«Я был у Шварца…»*

Я был у Шварца

слышал его стихи

он их читал стесняясь и краснея

о эти штучки, их видел во сне я

и не считал за полную удачу.

<1930>

«Взяли фризовую шинель…»*

Взяли фризовую шинель

пристрочили кант

положили на панель

вот и вышел музыкант.

<1930>

Третья цисфинитная логика бесконечного небытия*

Вот и Вут час.

Вот час всегда только был, а теперь только полчаса.

Нет полчаса всегда только было, а теперь только четверть часа.

Нет четверть часа всегда только было, а теперь только восьмушка часа.

Нет все части часа всегда только были, а теперь их нет.

Вот час.

Вут час.

Вот час всегда только был.

Вут час всегда только быть.

Вот и Вут час.

<1930>

Звонитьлететь (Третья цисфинитная логика)*

1

Вот и дом полетел.

Вот и собака полетела.

Вот и сон полетел.

Вот и мать полетела.

Вот и сад полетел.

Конь полетел.

Баня полетела.

Шар полетел.

Вот и камень полететь.

Вот и пень полететь.

Вот и миг полететь.

Вот и круг полететь.

Дом летит.

Мать летит.

Сад летит.

Часы летать.

Рука летать.

Орлы летать.

Копьё летать.

И конь летать.

И дом летать.

И точка летать.

Лоб летит.

Грудь летит.

Живот летит.

Ой держите ухо летит!

Ой глядите нос летит!

Ой монахи рот летит!

2.

Дом звенит.

Вода звенит.

Камень около звенит.

Книга около звенит.

Мать и сын и сад звенит.

А. звенит

Б. звенит

ТО летит и ТО звенит.

Лоб звенит и летит.

Грудь звенит и летит.

Эй монахи рот звенит!

Эй монахи лоб летит!

Что лететь, но не звонить?

Звон летает и звинеть.

ТАМ летает и звонит.

Эй монахи! мы летать!

Эй монахи! мы лететь!

Мы лететь и ТАМ летать.

Эй монахи! мы звонить!

Мы звонить и ТАМ звинеть.

Д. Х.

<1930>

«мы письма пишем в ночь друг другу…»*

мы письма пишем в ночь друг другу

закинув плечи как солдат,

моё летит как ветер в Лугу,

твоё несётся в Ленинград

и лишь только путник в поле

наших писем видет бег

он стоять не в силах боле

тихо падает на брег.

<1930>

«Пришла весна…»*

Пришла весна,

вздулись камни,

веселее стали нам дни.

пришла весна

тепло и камни

веселее стали нам дни.

Тут весна!

Кричали камни

и теплее стали нам дни

зачем весна

ложиться в камни

отдавайте только нам дни

Где весна?

Смотри на камни,

камням ночь отдай, а нам дни.

уходи весна под камни

на земле оставь лишь нам дни.

1930

Турка – турка*

1.

Утром рано на заре

ехал турка на горе

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

2.

Вот и феска и халат

турка любит шеколад

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

3.

Турка скачет в облака

дайте турке молока

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

4.

Турка скачет над рекой

милый турка дорогой

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

5.

Сверху звезды снизу мост

турка скачет во весь рост

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

6.

Здравствуй небо! Здравствуй ночь!

крикнул турка во всю мочь

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

<1930>

«Папа спит…»*

Папа спит

и Лиза тоже

Иля дремлет во всю мочь

Я в окно взглянул. О Боже!

Там уж утро, а не ночь.

мне осталось только плюнуть

и раздеться и в кровать

спать и спать и спать и думать

только б десять не проспать

Кто ж энергией томимый

встанет раньше. Помоги

чтобы в десять с половиной

мне обуться в сапоги.

и заботами снедаем

вспом<н>и будучи в штанах

сам быть может за трамваем

будешь гнаться впопыхах

А быть может не догнав

перепрыгнув сто канав

за другим каким трамваем

ты помчишся впопыхах.

<1930>

«Человек устроен из трёх частей…»*

Человек устроен из трёх частей,

Из трёх частей,

Из трёх частей,

Хэу ля ля

Дрюм дрюм ту ту

Из трёх частей человек.

Борода и глаз и пятнадцать рук,

И пятнадцать рук,

И пятнадцать рук,

Хеу ля ля

Дрюм дрюм ту ту

Пятнадцать рук и ребро

А впрочем, не рук пятнадцать штук,

Пятнадцать штук,

Пятнадцать штук,

Хеу ля ля

Дрюм дрюм ту ту

Пятнадцать штук, да не рук.

<1930>

«Я вам хочу рассказать одно происшествие…»*

Я вам хочу рассказать одно происшествие, случившееся с рыбой или даже вернее не с рыбой, а с человеком Патрулёвым, или даже ещё вернее с дочерью Патрулёва.

Начну с самого рождения. Кстати о рождении: у нас родились на полу… Или хотя это мы потом расскажем.

Говорю прямо:

Дочь Патрулёва родилась в субботу. Обозначим эту дочь латинской буквой М.

Обозначив эту дочь латинской буквой М, заметим, что:

1. Две руки, две ноги, посерёдке сапоги.

2. Уши обладают тем же, чем и глаза.

3. Бегать – глагол из под ног.

4. Щупать – глагол из под рук.

5. Усы могут быть только у сына.

6. Затылком нельзя рассмотреть, что висит на стене.

17. Обратите внимание, что после шестёрки идёт семнадцать.

Для того, чтобы раскрасить картинку, запомним эти семнадцать постулатов.

Теперь обопрёмся рукой о пятый постулат и посмотрим, что из этого получилось.

Если бы мы упёрлись о пятый постулат тележкой или сахаром или натуральной лентой, то пришлось бы сказать что: да, и ещё что нибудь.

Но на самом деле вообразим, а для простоты сразу и забудем то, что мы только что вообразили.

Теперь посмотрим, что получилось.

Вы смотрите сюда, а я буду смотреть сюда, вот и вы<й>дет, что мы оба смотрим туда.

Или, говоря точнее, я смотрю туда, а вы смотрите в другое место.

Теперь уясним себе, что мы видим. Для этого достаточно уяснить себе поотдельности, что вижу я и что видите вы.

Я вижу одну половину дома, а вы видите другую половину города. Назовём это для простоты свадьбой.

Теперь перейдёмте к дочери Патрулёва. Её свадьба состоялась ну, скажем, тогда-то. Если бы свадьба состоялась раньше, то мы сказали бы, что свадьба состоялась раньше срока. Если бы свадьба состоялась позднее, то мы сказали бы «Волна», потому что свадьба состоялась позднее.

Все семнадцать постулатов или так называемых перьев, налицо. Перейдем к дальнейшему.

Дальнейшее толще предыдущего

Сом керосинки толще.

Толще лука морской винт.

Книга толще тетради

а тетради толще одной тетради

Этот стол он толще книги

Этот свод он толще предыдущего

а предыдущий выше лука

Лук же меньше гребёнки

так же как и шляпа меньше кроватки

в которой может поместится

ящик с книгами

но ящик

глубже шляпы

шляпа мягче

нежели морской винт

но пчела острее шара.

Одинаково красиво

то что растёт по эту

и по ту сторону забора

Всё же книга гибче супа

ухо гибче книги

Суп желте<е> и жирнее чем лучинка

и тяжелее чем ключ.

  Утверждение:

У зайца вместо усов руки.

У папы на затылке фазан.

У магазина четыре кнопки.

У розалии одуванчик.

У сабли маканаш.

У газеты восемь знаков.

У меня хвост.

У тебя люлька.

У великанов шляпа.

  Соединение:

Дом с клювом.

Дитя с татарином.

Корабельщик в керосине.

Тарелка без волос

ворона между сквозных чисел.

Шуба с треском по имяни Фофа.

Каля в безвыходном положении.

Румын из рукомойника.

Ангел ершов.

  Побег:

Петух бежал из воды.

Жан бежал из бороды.

Гвоздь бежал из парафина,

кнутик прыгал из графина,

меч бежал из таракана.

Опыт ехал из-под стакана.

Астроном бежал из ваты

ключ лежал продолговатый.

  Соединение.

Дом с клювом.

Дитя с татарином.

Корабельщик в керосине.

Тарелка без волос.

Ворона между сквозных чисел.

Шуба с треском по имени Фофа.

Каля в безвыходном положении.

Румын из рукомойника.

Ангел Ершов.

  Размышление.

Это не кузница, а ведро.

Это не рис, а линейка.

Это не перчатка, а заведывающий складом.

Это не глаз, а колено.

Это не я пришёл, а ты.

Это не вода, а чай.

Это не гвоздь, а винт.

А винт это не гвоздь.

Мех не свет.

Человек с одной рукой не комната с одним окном.

Туфли это не ногти.

Туфли это не почки.

Точно также и не ноздри.

  Выводы.

Дочь Патрулёва отца Патрулёва дочь

Значит и дочь Патрулёва отца Патрулёва дочь.

Коли так то и дочь Патрулёва отца

  Значит и дочь Патрулёва отца.

  Вот и дочь, а отец Патрулёв

  Дочь Патрулёва, отец Патрулёв

  Значит отец Патрулёвой дочери Патрулёв

  И никто не скажет что он Петухов

  Это было бы противоестественно.

<1930>


«Грянул хор и ходит басс…»*

Грянул хор и ходит басс

Бог с икон смотрел анфас

мы в молитвах заблудились

мы в младенцев превратились

наших рук и наших ног

думы слабые плелись

наших был и наших мог

в камни крепкие сплелись

мы живём и жуём

Богом сделанные травы

мы умрём и втроём

выйдем к Богу из дубравы

не с трубой, а с тобой

сядем к Богу на колени

будем петь и глядеть

как небесные олени

пробегают

на врага

устремив свои рога

как тигрицы и ехидны

на цветах сидят невидны.

<1930–1931>

«Легкомысленные речи…»*

Легкомысленные речи

За столом произносив

Я сидел, раскинув плечи,

Неподвижен и красив.

<1930–1933>

«Убежали стрехи с плеч…»*

Убежали стрехи с плеч

Суним плечи хоть бы в печь

Суним звёзды хоть в мешок

Здревья царствия кишок:

То в кишке бежит водами

он со смехом сытый хлев

он в лицо подносит даме

незаметный муки гнев

Та глядит во все зрачки

в мысли тёмные значки

глаз унылых пятачки

смотрит дерзко сквозь очки

Сквозь меня просунут провод

Жалит в сердце милый овод

Смутно вижу образ подметальщицы

она с веником ходит меня волнуя

я вижу ты собираешься уходить.

Как жаль, что я не могу

пойти с тобой.

<1931>

«один монах…»*

один монах

стоял в пустыне

о альманах

тебя отныне

не узнаю.

Ужели ты

оставил келью

молитвы, деньги

и покой

ужели ты

на долг и зубы

махнул единственной рукой.

Однако руль

в твоей ладоне

боится пуль

святой погони

и дребежжит.

прощай монашек

твой лоб стакан

тебя согреет.

в густых колосьях

спасётся рожь

в твоих волосьях

родится вошь

Собачка гнид.

Ребёнку ясно

ужели можно

оставить сумрачное лето?

Когда летят к земле тревожно

цветы студента и валета.

И в миг

лишившись пуговиц

Наполеон

став голым вдруг произнёс:

отныне я хамелеон.

Ну кто поверит этим бредням

Я ли ты ли или он

или Марья или Федор

или сам наполеон?

<январь-май 1931>

Ohne мельница*

сломались руки

упала ножка

вздохнули духи

блестела ложка

опять Андроний

стоял понурый

немного синий

немного бурый

под ним земля

звала свистела

собак души

сломалось тело

и в землю крак

легло вздыхая.

Андроний шел

ногой махая

<январь 1931>

«милый чайник проглотив…»*

милый чайник проглотив

тем хотел меня привлечь

милый выпий сикатив

отвечала я в ту речь

<январь 1931>

«порою мил порою груб…»*

порою мил порою груб

неся топор шёл древоруб

чуть чуть светлее становилось

стая чашек проносилась

древоруба плакал дух

полон хлеба полон мух

и полон нечеловеческой тоски

от великого мученья

рвался череп на куски

в глазах застревала гребёнка

и древоруб заглядывал туда как это

положено

когда походкой жеребёнка

шла нина муфтой загорожена

ведя под ручку велосипед

шла нина к тане на обед

предчувствуя жаркого землю

была зима до этих пор

шёл древоруб и нёс топор

поглядывая в разные стороны

на крыше сидели вороны

и лисицы

и многие другие птицы

<январь 1931>

«и птичка горько плачет…»*

и птичка горько плачет

в чернильнице своей

фир фир мур мур

фир фир мур мур

та птичка соловей

и валятся дощечки

из птички на песок

и птичка уж не плачет

летит уже в лесок

горюешь моментально

ты птичка соловей –

такой бы быть хотелось

и девочке моей.

1 января 1931 года.

Даниил Ххармс.

АнДор*

мяч летел с тремя крестами

быстро люди все местами

поменялись и галдя

устремились дабы мяч

под калитку не проник

устремились на прямик

эка вылезла пружина

из собачей конуры

вышиною в пол аршина

и залаяла кры-кры

одну минуту все стояли

тикал в роще метроном

потом все скова поскакали

важно нюхая долото

пришивая отлетевшие пуговицы

но это было всё не то

когда сам сын, вернее мяч

летел красивый импопутный

подпрыгнет около румяч

руками склещет у ворот

воздушный голубец

потом совсем наоборот

ложится во дворец

и медленно стонет

шатая словарь

и думы палкой гонит:

прочь прочь бродяги

ступайте в гости к Анне Коряге

и думы глотая живого леща

топчат ногами колоши ища

волшебная ночь наступает

волшебная ночь наступает

волшебная кошка съедает сметану

волшебный старик долго кашляя дремлет

волшебный стоит под воротами дворник

волшебная шишка рисует картину:

волшебную лошадь с волшебной уздечкой

волшебная птичка глотает свистульку

и сев на цветочек волшебно свистит

ах девочки куколки где ваши ленточки

у няни в переднике острые щепочки

ах девочки дурочки

полно тужить

холодные снегурочки

будут землю сторожить.

13-14 января <1931>

Окно*

Школьница –

Смотрю в окно

и вижу птиц полки

Учитель –

Смотри в ступку на дно

и пестиком зёрна толки

Школьница –

Я не могу толочь эти камушки

они учитель так тверды

моя же ручка так нежна

Учитель –

Подумаешь какая княжна!

Скрытая теплота парообразования

должна быть тобой изучена.

Школьница –

Учитель я измучена

непрерывной цепью опытов

пять суток я толку. И что же

окоченели мои руки

засохла грудь.

О Боже, Боже!

Учитель –

Скоро кончатся твои муки

твоё сознание прояснится

Школьница –

Ах, как скрипит моя поясница.

Учитель –

Смотри чтоб ступка всё звенела

и зёрна щёлкали под пестиком

Я вижу ты позеленела

и ноги сложила крестиком.

Вот уж одинадцатый случай

припоминаю. Ах ты мать честная!

едва натужится бедняжка

уже летит холодный трупик.

Как это мне невыразимо тяжко!

Пока я влез на стул

и поправлял часы

чтоб гиря не качалась,

она несчастная скончалась,

недокончив образования.

Школьница –

Ах дорогой учитель

я постигла скрытую теплоту парообразования.

Учитель –

Прости, но теперь я тебя расслышать не могу

хотя послушал бы охотно

ты стала девочка бесплотна

и больше ни гу гу.

Окно –

Я внезапно растворилось

Я дыра в стене домов

Сквозь меня душа пролилась.

Я форточка возвышенных умов.

всё

<15 марта 1931>

«Короткая молния пролетела над кучей снега…»*

Короткая молния пролетела над кучей снега

зажгла громовую свечу и разрушила дерево.

Тут же испуганный баран

опустился на колени

Тут же пронеслись дети олени

Тут же открылось окно

и выглянул Хармс

а Николай Макарович и Соколов

прошли разговаривая о волшебных цветах и числах.

Тут же прошел дух бревна Заболоцкий

читая книгу Сковороды

за ним шёл позвякивая Скалдин

и мысли его бороды

звенели. Звенела хребта кружка

Хармс из окна кричал один

где ты моя подружка

птица Эстер улетевшая в окно

а Соколов молчал давно

уйдя вперёд фигурой.

а Николай Макарыч хмурый

писал вопросы на бумаге

а Заболоцкий ехал в колымаге

на брюхе лёжа

а над медведем Скалдиным

летал орёл по имяни Серёжа.

<март 1931>

Окнов и Козлов*

Окнов –

всегда всегда в глубине политик

наука умеет много гитик.

Козлов –

неправ ты дорогой товарищ

довольно мы с тобой кувыркались

и Федьку за ноги таскали.

Окнов –

Погибнешь ты

печаль тоска ли

заполоснёт тебе мозги.

Козлов –

Не вижу ни зги

в твоих речах.

Окнов –

О ты несомненно зачах

читая газет скучную структуру,

вот и дождался с ума сошествия

в живот из головы

и по ногам

и в пятку.

Эй, где хвостик мысли?

А он уж в землю нырк.

Вот прыткий!

Козлов –

Нет, давай по порядку

посмотрим раньше моих речей открытки.

Окнов –

В них я не вижу ни боба

пощади меня Боже Твоего раба,

Козлов –

Да ты никак религиозный!

Окнов –

Это вопрос очень серьозный.

Материя по-мойму дура

её однообразная архитектура

сама собой не может колебаться.

Лишь только дух её затронет робко

прочь отлетает движения пробка,

из тёмных бездн плывут жары акулы

в испуге мчатся молекулы

с безумным треском разбивается вселенной яйцо

и мы встав на колени видим Бога лицо.

Тот же кто в папахе рока

раб ума, слуга порока

погибает раньше срока

поражённый кочергой.

Поражённый кочергой.

Козлов –

Скверно думаешь товарищ

и несёшь одну фасоль

революции пожарищ

Богом уши не мозоль.

Мало мы с тобой кувыркались

Федьку за ноги – фан…

(падает поражённый кочергой.)

Окнов –

Как я его трахнул

Разом смолк.

А теперь, пока не поздно,

дам тягу в окно.

Козлов –

Я внезапно растворилось

я дыра в стене домов

мне всё на свете покорилось

я форточка возвышенных умов.

всё

весеннее равноденствие <22 марта> 1931 года

Молитва перед сном 28 марта 1931 года в 7 часов вечера*

Господи, среди бела дня

накотила на меня лень.

Разреши мне лечь и заснуть Господи

и пока я сплю накачай меня Господи

Силою Твоей.

Многое знать хочу

но не книги и не люди скажут мне это

Только Ты просвети меня Господи

путём стихов моих.

Разбуди меня сильного к битве со смыслами

быстрого к управлению слов

и прилежного к восхвалению имяни Бога

во веки веков.

<28 марта 1931>

Вода и Хню*

Принадлежит Н. М. Олейникову.

Хню –

Куда куда

спешишь ты вода?

Вода –

Налево

там за поворотом

стоит беседка

в беседке барышня сидит

её волос черная сетка

окутала нежное тело

на переносицу к ней ласточка

прилетела

вот барышня встала и вышла в сад

Идёт уже к воротам.

Хню –

Где?

Вода –

Там за поворотом

барышня Катя ступает по травам

круглыми пятками

не левом глазу василёк

а на правом

сияет лунная горка

и фятками…

Хню –

Чем?

Вода –

Это я сказала по-водяному

Хню –

Ой кто-то идёт к нам

Вода –

где?

Хню –

Там.

Вода –

Это рыбак Фомка,

его дочь во мне утонула

он идёт побить меня камнем

давай лучше громко

говорить о недавнем.

Рыбак –

Один я

из меня тянутся ветьви

грубые руки не могут поднять иголки

Когда я смотрю в море

глаза мои быстро слезятся

Я в лодку сажусь

но лодка тонет

Я на берег прыгаю

берег трясётся.

Я лезу на печь где жили мои деды

но печь осыпается

Эй товарищи рыбаки

что же мне делать?

(увидя Хню) –

Неужто Хню?

Хню (молча) –

Да это я.

А вот мой жених Никандр.

Никандр –

люблю признаться, вашу дочь

и в этом вас прошу помочь

мне овладеть её невинностью

Я сам Бутурлинского края

девиц насилую играя

с ними в поддавки.

А вам в награду рыбачёк

я подарю стальной сачёк

и пробочные поплавки.

Рыбак –

Шпасибо шпасибо!

Никандр –

Лови полтину!

Вода –

Какую мерзкую картину

я наблюдаю.

Старик поймал полтину в рот.

Скорей скорей за поворот

направлю свою струю звонкие.

Хню –

Прощай, вода.

Ты меня не любишь?

Вода –

Да, твои ноги слишком тонкие.

Я ухожу. Где мой посох?

Хню –

Ты любишь чернокосых?

Вода –

Жырк жырк

ЛЮ ЛЮ ЛЮ

журч журч

клюб

клюб

клюб.

всё

29 марта <1931>.

«Здравствуй стол…»*

Здравствуй стол.

ты много лет поддерживал мою лампу и книгу

а также разноцветные котлеты

Я под тобой ходил не нагибая головы

собирая подушечки мыслительных коровок

безумный! что тебя толкнуло

всё сбросить на пол

что человек доверил твоему благоразумию

постой деревянный негодяй

Ххоормс

15 апреля 1931 года

Лампа о словах подносящих укромную музыку*

I

слава Богу кончен бой

лихорадки с молотком

удивили мы с тобой

в старом, тощем, никаком

государстве наших палок

победителя жену

кто был тучен кто был жалок

все разбиты в пух и прах

кое-кто глядел уныло

кое-кто играл во лбы

кое-кто внимал уныло

звукам редьки и польбы

кое-кто раздвинув руки

умирал всю ночь от скуки

кое-кто шептал молитву

кое-кто в подвал забился

кое-кто смотрел на битву

кое-кто богам молился

кое-кто в просторном фраке

шевелил усы во мраке

кое-кто с часами дрался

кое-кто фасадом крался

вынув нож из рукава

ну и ночка Кокова

мне в окно глядели вещи

этих ужасов похлеще

мне в окно глядел сюргуч

грозен, красен и могуч

мне в окно мигая глупо

заглянула тётя лупа

мне в окно длинной с вершок

показался артишок

Я дрожал и я молился

на колени повалился

быстро двигая перстами

осенял себя крестами

вспоминал смешные книги

но бежали быстро миги

унося моё спасенье

наступило воскресенье

с незаметных потолков

пала ночи цепь оков

Я поднялся понемногу

оглянулся. Слава Богу

Кончен бой моих тревог

дети кушайте пирог.

16 апреля <1931>

Хню*

Принадлежит П. И. Соколову.

хню из леса шла пешком

ногами месила болота и глины

хню питалась корешком

рога ворона малины

или хню рвала побеги

весёлого хмеля туземца рощь

Боги ехали в телеге

ясно чувствовалась мощь

Богов наполненных соком лиан и столетников нев

и мысль в черепе высоком лежала вся окаменев

зубами щёлкая во мху

грудь выпятив на стяги

варили странники уху

летали голые летяги

подвешиваясь иными моментами на сучках вниз головой

они мгновенно отдыхали, то подымая страшный вой

в котёл со щами устремлялись

хватая мясо в красную пасть

то снигири летели в кучу нечиков

то медведь сидя на дереве и запустив когти в кору чтоб не упасть

рассуждал о правосудии кузнечиков

то Бог в кустах нянчил Бабочкину куколку

два волка играли в стуколку

таков был вид ночного свидригала

где хню поспешно пробегала

и думала считая пни сердечного биения

аскет в пустыне властелин

бомба в воздухе владычица

оба вместе лучшее доказательство человеческого гения

пусть комета в землю тычется

угрожая нарушить бег нашей матери

и если пена п<о>дружка огня, на чёрном кратере

выпустит мух с небесными каракулями на лапках

мы гордо глядим на вулкан

и в папках

земных дел

отмечаем рукой астронома событие

способное закидать дредноут лепестками черёмухи

мы превратили мир в народное увеселение

и всюду увеличили плотность населения,

ещё недавно кверху носом летал Юпитер

в 422 года раз, празднуя свои имянины

пока шутливая комета не проскочила в виде миски

в хрустальном животе Глафиры

пропали быстро звёздные диски

исчезли тонкие эфиры

даже в пустынях арифметики не стало сил аскету пребывать в одиночестве.

хню шла вперёд и только отчасти

скользила кверху гибким станом

сёл свет рек звон лесов шуршание

ежеминутно удалялись

хню пела. Чистые озёра

кой-где поблескивая валялись

то с шумом пролетал опасный овод

то взвизгивал меж двух столбов гремучий провод

сидя на белых изоляторах. То лампы

освещали каменные кочки

ногам приятные опоры

в пути воздушного болота

Иной раз беленький платочек садился на верхушку осины

то выли дерзкие моторы

в большие вечные ворота

хню хлопала в ладоши.

яркие холмы бросали тонкие стрелы теней

хню прыгала через овраги

и тени холмов превращали хню в тигрицу

хню рукавом смахнув слезинку

бросала бабочек в плетёную корзинку.

лежите бабочки и вы пеструшки

крестьянки воздуха над полевыми клумбами

и вы махатки и свистельки

и вы колдунки с бурыми бочками

и вы лигреи пружинками хоботков

сосите, милые, цветочные кашки

вы, меченосы военными лапами

бейте славянок

вы избачи с медалями ваших сражений на плоскости крыльев

гряньте куркуру

вы портные с выкройками из газет

вспомните профессора Чебышева

и вы подосиновые грибы

станьте красными ключами

я запру вами корзинку

чтобы не потерять моё детство.

Хню к телеграфному столбу

для отдыха прислонилась

потухли щёки хню. Во лбу

окно стыдливое растворилось

в траве бежала змейка

высунув гибкое жало

в её глазах блестела чудная копейка

хню медленно дышала

накопляя растраченные силы

и распуская мускулов тугие баночки

она под кофточкой ощупывала груди

она вообще была прелестной паночкой

Ах если б знали это люди!

Нам так приятно знать прошедшее

приятно верить в утверждённое

тысячи раз перечитывать книги доступные логическим правилам

охаживать приятно тёмные углы наук

делать весёлые наблюдения

и на вопрос: есть ли Бог? поднимаются тысячи рук

склонные полагать, что Бог это выдумка.

Мы рады рады уничтожить

наук свободное полотно

мы считали врагом Галилея

давшего новые ключи

а ныне пять обэриутов,

ещё раз повернувшие ключ в арифметиках веры

должны скитаться меж домами

За нарушение привычных правил рассуждения о смыслах.

Смотри чтоб уцелела шапка

чтоб изо лба не выросло бы дерево

тут мёртвый лев сильней живой собаки

и право, должен я сказать, моя изба не посещается гостями.

Хню отдохнув, взмахнула сильными костями

и двинулась вперёд,

вода послушно рас<с>тупилась

мелькали рыбы. Холодело,

хню глядя в дырочку молилась

достигнув логики предела

меня уж больше не тревожит

Земля ведущая беседу

о прекращении тепла

шептала хню своему соседу

меня уж больше не атакуют

пути жука точильщика

и гвозди больше не кукуют

в больших руках могильщика

и если бы все пчёлы вылетев из чемодана в

меня направили б свои тупые жала

то и тогда, поверьте слову, от страха вовсе б не дрожала

ты права моя голубка

отвечает спутник ей

но земель глухая трубка

полна звуков ей же ей.

Хню ответила: я дурой

рождена сидеть в стогу

полных дней клавиатуры

звуков слышать не могу

и если бабочки способны слышать потрескивание искр

в корнях репейника

и если жуки несут в своих котомочках ноты растительных голосов

и если водяные паучки знают имя отчество

оброненного охотником пистолета

то надо сознаться, что я просто глупая девочка.

Вот это так, сказал её спутник

всегда наивысшая чистота категорий

пребывает в полном неведении окружающего.

и это, признаться, мне страшно нравится.

23 апреля 1931 года.


От знаков миг*

Морковь (вылетая из земли) –

Я задыхаюсь в этих кучах

дай на воздухе побегаю

сорок лет жила я в бучах

не дружна была я с негою

Корни в землю уходили на много вёрст

Ой помогите же мне из ямы вылезти на траву

дайте мне возможность посчитать блага народов.

Что-то силен турок ропот

немцев с ангелами прерыкания

слышу я французов опыт

земледельческих расчётов.

Англичан возмущение за травлю быка

в лодке смерти восхищение

заставило путника от смеха держаться за бока.

Тут русских дела чище

к ним я кинусь учить азбуки.

Не сложна времён корзинка

быстрые формулы заменят нам иные

способы передвижения.

Всех Сын –

Корень вырази ведение твоих праотцов

им тучные гряды навеяли пророчество.

Многолетнее безделие развило в них способность угадывать завтра.

Ты пасынок подземных жрецов

помнишь наверно мосты древних песней.

Не говориться ли в них о нашествии геометрических знаков?

мне это всех вопросов интересней.

Морковь –

Как же как же

Совершенно не случайно

значки вырабатываются правительствами.

Пятиконечную звезду никто не станет вешать вверх ногами.

И плотник сам не ведает больших дел своего труда.

Однако я спешу туда

Где свет вгоняет гвозди в лоб.

Всех Сын –

Я за тобой помчусь

Ленивая дочь гряд

Смотри над облаками

летим с тобой подряд.

Сына пожалей

Подари меня улыбкой,

из верёвочки налей

слезу пущенную глыбкой.

Тут нет сомнения о случаях земного верчения

она летит вокруг солнечного шара

без малейшего трения. В кольцах пожара

гибнут мирные домики.

Я вижу зонтик стоит на верхушке Меркурия

Это житель человек иных условий

он дышет лентами и всю жизнь размышляет о вилке.

Морковь –

Не завидую, не завидую.

Уж лучше в земле монахиней сидеть.

Всех Сын –

Ага,

вот проблеск земножительницы ума.

Сидела б в грядке ты кумач

Морковь –

Скорей беги ко мне на подмогу

Илья веник чугавой!

пустим в верх его ко Богу

поднимает пусть он вой.

Хорошо говорить о правилах

пробыв на поверхности земной с рождения.

Тебе голубок сравнивать-то не с чем.

Всех Сын –

Смотри морковь наш спор затянется.

Ты сама ведь знаешь только одну сторону дела.

Ты когда-нибудь в глаза горы глядела?

Морковь –

Глядения Лебеди слишком ничтожны

и слуха корзины совсем не цари.

О чувствах я не говорю! о чувствах я не говорю!

Ни осязание ни вкус

Ни обоняние ни слух

Ни зрение ни архидея

не спасут тебя верхопраха злодея.

Осязание –

Моя лошадка плюговата

я то кумир то вата.

Обоняние –

Мой тетерев сопляк

я ландыш, дереву земляк.

Вкус –

добегу до глотки рьяно

начинаю излучать там

волны синие буяна.

Возбуждение бежит по мачтам

в центр мозговой.

Голос дружен с Иеговой.

Слух и зрение –

Мы дочери лета

болонки балета

карты шеколадного пистолета.

Всех Сын –

Пройдёт над миром пчела сладости

переживёт всех нас дух радости

Не вы ли чудная морковь

спешите в нашу кровь

увеселить биенье жил?

Я двадцать пять лет палкой жил

не зная слов владычество.

Христос однажды спас язычество

от нападения воздушных раков.

А я спасусь от пяти чувств

и от нашествия геометрических знаков.

Морковь –

Удаляюсь в край нетах

ваше здравие в летах

повторяю каждый миг.

Не сводите с неба книг.

всё.

8-10 мая 1931 года.

«в миг открыл я сто книг…»*

в миг

открыл я сто книг

найти желая средство

установить природу света

я шёл по кочкам малолетства

не видя дерева совета

моя верёвка разума

гремела по числам

глаза ездили по строчкам

собирая смыслов ком

от моих плечь отскакивали легкие трости

я гнул с восторгом свои кости

над журналом жирной жизни

где журавли пользуясь рычагом Архимеда

вытаскивают вёдра воды для варки обеда.

10 мая 1931 года.

«Дни дни клонились к вечеру…»*

Дни дни клонились к вечеру

и утро было точно обрезано

отсутствовало при начале дня.

Сразу сразу зацветало солнце

поднимая растения в надземные местности

раскрывая чашечки цветов

и заставляя воду из рек испаряться в надземные местности

То человек спал видя сон

то сразу шёл в мохнатой войлочной шапке

продавать своё имущество

или по иному какому делу

или просто удить рыбу приговаривая: удись удись голубая сестра

День становился добрым

и вдруг на Неве грохотала пушка называя полдень

так страшно неожиданно,

что на мосту два дровосека подпригнули ударив тяжёлыми сапогами по камню.

В эти дни дьявол разгуливал по улицам в образе часовщика предлагая свои услуги.

<28 июня 1931>

«Однажды возвращаясь домой с прогулки…»*

Однажды возвращаясь домой с прогулки

Я шёл дорогой между двумя городами

насвистывая кое-какие поморские песни

когда вдали показалась чухонка молочница

Я сел в лопух и стал невидем

Высока трава Твоя Господи

она скрывает меня до плечь

<28 июня 1931>

«Скажу тебе по совести…»*

Скажу тебе по совести

как делается наша мысль

как возникают корни разговоров

как перелетают слова от собеседника к собеседнику.

Для этого надо молча просидеть некоторое время

стараясь уловить хотя бы звездочку

чтобы было, как говорится, с чего распутать свою шею

для поворотов очень приветливым знакомым и незнакомым собеседникам.

Поздоровавшись поднести хозяйке горсть валунов

или иную припасенную ценность

в виде булавки или южного плода или ялика

для прогулки по озеру в тихия солнечныя погоды

которыми так скуп наш северный климат

где весна приходит иной раз

с порядочными опозданиями

таким образом что ещё в июне месяце

комнатная собака спит укрывшись одеялом

как человек – мужчина, женщина или ребёнок

и всё же дрожит от озноба,

иной раз берёт просто злоба на порядок смены

тепла и холода.

вот время луны то старо то молодо

во много яснее непонятной путаницы погод

Учёные наблюдают из года в год

пути и влияния циклонов

до сих пор не смея угадать будит ли к вечеру дождь

и я полагаю что даже Павел Николаевич Филонов

имеет больше власти над тучами.

Кто хочет возразить, прошу задуманное исполнить

для возражений умных или сильных

или страстных, своевременных и божественных

я припас инструменты способные расковырять любую мысль собеседника.

Я всё обдумал взвесил пересчитал и перемножил

и вот хозяйке подношу,

как дар пустынника,

для спора очень важный сбор инструментов

Держите, милая хозяйка, мой подарок

и спорьте сколько вам угодно

28 июня <1931>


«мне бы в голову забраться козлом…»*

мне бы в голову забраться козлом

чтобы осмотреть мозгов устройство,

интересуюсь, какие бутылки составляют наше сознание.

Вот азбука портных

мне кажется ясной до последней ниточки

всё делается ради удобства движения конечностей и корпуса.

Легко наклоняться в разные стороны

ничто не давит в живот

рёбра сжимаются и отпрыгивают сновь

как только представится к тому случай.

Мы несравненно лучше сделаны чем наша одежда.

Портным не угнаться за гимнастами

одевающими себя в мускульные сюртуки.

И способ гимнастов

мне ближе по духу.

Портной сидит поджавши ноги

руками же вертит ручку швейной машины

или ногами вертит машинку, а руки служат ему рулями

или же двигатель Сименс-Шуккерта

вращает маховое колесо, тычет иголкой и двигает челноком.

Так постепенно сшиваются

отдельные части костюма.

Гимнасты же поступают иначе.

Они быстро наклоняются вперёд и назад

до тех пор пока их живот не станет подковой.

Руки вывёртывают

приседают на корточки

достигая этим значительного утолщения своих мышц.

Этот способ конечно приносит больше пользы.

Кто пробродив по городским садам

почувствует боль в пояснице

знай: это мускул живота старается проснуться.

спеши домой и если можешь пообедай.

Обед ленивым сделает тебя.

Но если нет обеда

ещё лучше съесть кусочек хлеба

это придает бодрость твоему духу.

А если нет и хлеба даже

то благодари приятель Бога

Ты Богом знать отмечен

для совершения великих подвигов.

Нельзя лишь испугаться.

Смотри внимательно в бумагу

Зови слова на помощь

и подходящие слов сочетанья

немедленно утолит желудочную страсть.

Вот мой совет

произнеси от голода:

я рыба

в ящике пространства

рассуждаю о топливе наших тел

всякая пища попав на зуб

становится жиже выпуская соки целебных свойств.

Бог разговаривает со мной

мне некогда жевать свиное сало

и даже молока винтовки белые

помеха для меня.

Вот мой фонарь и пища

вот голос моего стола, кушетки и желища.

Вот совершенство Бога моего стиха

и ветра слов естественных меха.

<до июля 1931>

«однажды Бог ударил в плечо…»*

однажды Бог ударил в плечо

воскликнул я: ой горячо!

и в воду прыгнул остудиться

заглушать на теле зной

Я пробывал в воде молиться

сидел на солнце под сосной.

<Начало июля 1931>

«То то скажу тебе брат от колеса не отойти тебе…»*

То то скажу тебе брат от колеса не отойти тебе

то то засмотришся и станешь пленником колеса

то то вспомнишь как прежде приходилось жить

да и один ли раз? может много

в разных обличиях путешествовал ты, но забыл все

вот смутно вспоминаешь Бога

отгадываешь незнакомые причины по колесу

чуешь выход в степь, в луг, в море, но живешь пока в лесу

где чудные деревья растут едва заметно глазу

то голые стоят, то прячут ствол в зеленую вазу

то закрывают небо лиственной падогой

где Херувиму поют над радугой

длинные песни приятные слуху

то совы кричат в лесу: уху! шуху!

Начало июля,

1931 года,

Даниэлъ Хаармсъ.

«Узы верности ломаешь…»*

Узы верности ломаешь

от ревности сам друг хромаешь.

Та ускользнула в дверь с японцем

дверь тихо притворив

вошла стройна, нежданно солнцем

врачей унылых озарив.

мне ж предоставила помнить твоих прогулок холод

Ах если б не сковал меня страх перед

женщиной и голод

и ревность не терзала б мне виски

я не испытывал бы той нечеловеческой тоски.

18 сентября 1931 года.

«Небеса свернуться…»*

Небеса свернуться

в свиток и падут на

землю; земля и вода

взлетят на небо;

весь мир станет

вверх ногами.

Когда ты всё это увидешь,

то раскроется и зацветет

цветок в груди твоей.

Я говорю: это конец

старого света, ибо я

увидал новый свет.

Я о, я сир, я ис

Я тройной, научи меня

чтению. Мы говорим

  вот это я

  Я

  дарю тебе

  ключ,

  чтобы ты

  говорил

  Я.

  Я возьму ключ,

  когда, как учили нас

  наши бабушки, найду

  цветок папоротника,

  который цветёт

  только один раз в

  год, в ночь накануне

  Ивана Купала.

  Но где ростёт этот

  цветок? Он ростёт

  в лесу под дерев<о>м

  котороё стоит вверх

  ногами.

  Ты идёшь в большом

  дремучем лесу, но

  нет ни одного де<рева>

  которое росло бы в<верх>

  ногами. Тогда ты

  выбери самое красив<ое>

  дерево и влезь на него.

  Потом возьми веревку привяжи один

  конец веревки к ветк<е>

  а другой конец к своей

  ноге. По<то>м спрыгни с

  дере<ва>

  и ты повиснешь кверх

  ногами, и тебе будет видно,

  что дерево стоит кверх

  ногам<и>.

  Когда ты пойдешь в лес

  то посмотри раньше в окно

  какая погода.

* * *

Вот я смотрю в окно и вижу

там кончается улица, там начинается

поле, там течёт речка, а там на

    <берегу стоит дерево>.

Ноябрь 1931 года.

«два студента бродили в лесу…»*

два студента бродили в лесу

в воду глядели дойдя до речки

ночью жгли костры отпугивать хищников

спал один, а другой на дежурстве

сидел в голубой камилавочке

и бабочки

к нему подлетали

то ветерок

швырял в костёр пух пеночки

студент потягиваясь пел:

в костёр упала звездочка.

молча стояли вокруг медведи

мохнатой грудью дыша

и едва копашилась душа

в их неподвижном взгляде

но тихо сзади

шла, мягкими лапами ступая по ельнику,

рысь

и снилось в лесу заблудившемуся мельнику

как все звери стоя на холму глядели в высь

где меж паров

горел костёр

на небе делая отметки

и ветки

шаловливого пламяни

играли серпом на знамяни

и дым и гарь болтаясь в воздухе платком

висели чёрным молотком.

<1931>


«ряд вопросов проносился…»*

ряд вопросов проносился

в виде легких петухов

я лежал, во мне струился

без конца речей грехов

I вопрос:

почему телам небесным

(луны, звёзды и серпы)

по кривым бежать известным

дали волю?

Ответ небесных тел:

потому что мы слепы.

II вопрос:

Людям дан свободный выбор

либо дом, либо лоб.

Почему нам нет котыбр?

Ответ судьбы:

Потому что людям гроб.

<1931>

«Я знаю зачем дороги…»*

Я знаю зачем дороги

отрываясь от земли

играют с птицами.

Мне хорошо известно

куда умирает солдат

крикнув последнее слово,

оловянные пуговицы его шинели

стали отметками

новопредставленного.

Тонкая веточка ветра

дует в могилу

солдат огромными взмахами рёбер

ловит воздушные колёса

вертящие кровь для продолжения жизни.

Совсем не трудно высчитать

сколько раз в минуту бьётся сердце врага и воина.

<Ещё> хотел бы я открыть вам способ

исследывать небесные балконы

в них маятник шестого времяни

кладет земные поклоны,

хочу вам указать на путь спасения

<1931>

«Слава радости пришедшей в мой дом…»*

Слава радости пришедшей в мой дом.

Слава радости приходящей в дом

когда меньше всего ждешь её.

Всё внезапно пока не придет внезапная радость.

Тогда внезапное становится долгожданным

а имя Господа моего звучит ликованием.

<1931>

«Идет высокий человек и ловко играет на гармоне…»*

Идет высокий человек и ловко играет на гармоне

Идут за ним четыре и молча его слушают

Но музыкант идет опять и пальцами танцует

За ним опять идут четыре совсем уже как мертвые

Должно быть он совсем колдун играет тоже самое

он по дороге в парк идет за ним четыре следуют.

Я на скамейке просижу не больше месяца

ты на скамейке просидишь до самой масляницы

он на скамейке просидит четыре праздника

мы на скамейке посидим у самой речки

вы на скамейке посидите возле речки

они сидят они как видно отдыхают

над ними бабочки над ними комары дощатые порхают

Съезжаются гости

Четвёртый гость:

Каша подана.

Гость с одеялом:

Кого поцеловать хозяйку или хозяина?

Чесоточный гость:

Ай батюшки! Я без рукавов!

Татьяна Николаевич:

Кхэ кхэ, я сегодня утром наболтала муки в рот

и чуть чуть не подавилась.

Дядя Вопь:

Ох молодежь пошла!

Хозяин:

Идёмте гости на порог

есть лепёшки и творог

вот вам соль а вот вам грип

вот вам гвозди. Я охрип.

Гости:

Не хотим еды, хотим танцы!

Хозяйка:

Музыканты! Эть! два!.. три!

(Музыканты с размаха прыгают в воду).

Хозяйка:

Эх, совсем не то вышло.

Чесоточный гость:

Нам что ли выкупаться?

восемь гостей хором:

Ну вот тоже в самом деле!

Княгиня Манька-Дунька:

Я господа вся в веснушках, да, а то была бы красавица… Честное слово!

Гость Фёдор:

Гхе гхе с удовольствием

Солдат в трусиках:

Разрешите вам княгиня Манька-Дунька поднести букет цветов.

Гость Фёдор:

Или вот этот гребешок.

Солдат в трусиках:

Или вот эту пылинку.

Гости:

Тише! тише! слушайте! Сейчас дядя Вопь расскажет анегдот.

Дядя Вопь:

Прочёл я в одной французской книжке анегдот.

Разсказать?

гости:

Да – да!

Татьяна Николаевич:

безусловно!

Дядя Вопь:

Одна маленькая девочка несла своей бедной матери пирожок с капустой и с лучком. Пирожок был испечен на чистом сливочном маслице и посыпан тминцем.

Гости:

Ох хо xo xo хо! Уморил!

Дядя Вопь:

Постойте, это ещё не всё, ещё дальше есть! Подходит к девочке добрый господин и даёт золотую монету и говорит: Вот тебе девочка золотая монета, отнеси её твоей бедной матери.

Гости:

Ха ха ха! Ловко он её!

Дядя Вопь:

А она представьте и говорит: я прачка.

Гости:

Ха ха ха!

Дядя Вопь:

А добрый господин достал из кормана рояль

Гости:

Ха ха ха ха!

Княгиня Манька-Дунька:

Ой не могу, зубы даже заболели!

Честное слово!

Хозяин:

Ну пора и по домам.

Хозяйка:

Досвидание досвидание дорогие гости!

Гости:

Досвидание досвидание. Вот уйдём и дом подожгём

Хозяйка:

<Ах> ты мать честная!

Хозяин:

<В>от же раз!

<1931>

«Я подарил вам суп…»*

Я подарил вам суп

можете принять его как гостя

хотите в кресло посадите, а хотите съешьте.

Вот вам совет:

режьте зубами картофель

кости ломайте клыками

мясо глотайте не жуя

а воду вливайте через ноздри.

Григорий:

Я подавился корочкой

Постучите в мою спину

авось открою дверце.

Маша:

Тук тук тук!

Григорий:

Кто там?

Маша:

Бутылка.

Григорий:

Ну вот ну вот опять начинается сновидение.

Маша:

Ну что ты видишь?

Григорий:

Я вижу дом

а в доме суп

он сильно грач и сильно уп

Маша:

Зачем же это так?

Григорий:

Не спрашивай меня

не утруждай своё стеклянное горлышко

вот я стою на одной ножке

ни качаюсь не падаю

меня толкают в затылок мошки

но воздух поддерживает меня

вечерней прохладою

вот ногами быстро двигаю

поднимаюсь от земли

над свечёй лечу над книгою

мухи след мой замели

Догони меня Маша!

Маша:

Хук Хук

варежку долой

поймаю тебя за пятки

не уйдёшь комарик

хук хук

юбочку долой

так легче бежать

ногам шире.

Ай, Гриша, забор!

Ну значит улетел

<1931>

«вот совершается переселение трав…»*

вот совершается переселение трав

дорогу дай беглянкам

не то травы ужастный нрав

кочует по полянкам

<1931>

«я знаю почему дороги…»*

я знаю почему дороги

отрываясь от земли

играют с птицами.

ветхие веточки ветра

качают корзиночки сшитые дятлами

дятлы бегут по стволам

держа в руках карандашики.

вон из дупла вылетает бутылка

и направляет свой полёт к озеру

чтоб наполнится водой.

то-то обрадуется дуб

когда в его середину

вставят водяное сердце.

Я проходил мимо двух голубей

голуби стучали крыльями

стараясь напугать лисицу

которая острыми лапками

ела голубиных птенчиков.

Я поднял тетрадь, открыл её

и прочитал семнадцать слов

сочинённых мною накануне.

Моментально голуби улетели,

лисица сделалась маленьким спичечным коробочком.

А мне было чрезвычайно весело.

<1931>

Колода*

где мельница там и пороги

льют воду свысока

и дочери мельника недотроги

выводят в поле рысака

<1931>

«Соседка помоги мне познакомиться с тобой…»*

Соседка помоги мне познакомиться с тобой

Будь первая в этом деле.

Я не могу понять

Совсем запутался

Что хочешь ты?

Со мной соседка познакомиться

иль просто в улицу смотреть

пренебрегая той прозрачной птицей

которая летит из учрежденья

и нам с тобой как почта служет.

перенося желания от сердца к сердцу.

<1931>

«Почему нелюбопытны…»*

Почему нелюбопытны

Эти бабы супротив?

Потому что первобытны

Как плохой локомотив.

<1931>

«Скорей подними занавеску…»*

Скорей подними занавеску

и жадно смотри на меня.

Ты страстной рукой подними

занавеску

и страстно смотри на меня

<1931>

«Почто сидишь…»*

Почто сидишь

и на меня нисколько не глядишь

а я значёк поставив на бумаге

лишь о твоей мечтаю влаге

ужель затронул вдруг тебя мой взгляд манящий

ужели страсть в твою проникла грудь

и ты глядишь теперь сюда всё чаще

так поскорей же милая моею будь.

<1931>

«Ты шьешь. Но это ерунда…»*

Ты шьешь. Но это ерунда.

Мне нравится твоя манда

она влажна и сильно пахнет.

Иной посмотрит, вскрикнет, ахнет

и убежит, зажав свой нос.

и вытерая влагу с рук

вернётся ль он. ещё вопрос

ничто не делается вдруг.

А мне твой сок сплошная радость.

ты думаешь, что это гадость,

а я готов твою пизду лизать, лизать без передышки

и слизь глотать до появления отрыжки.

<1931>

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…»*

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа

вчера я сидел у окна выставив ухо

земля говорила дереву: произростай

дерево медленно росло – но всё же заметно глазу

то голым стояло то прятало ствол в зелёную вазу

на солнце читая значёк своей радости

планеты порой шевелились меж звёздами

а дерево гнулось махая птичьями гнёздами

семь радуг над деревом возносилось

я видел доски ангельских глаз

они глядели сверху на нас

читая годов добрые числа

(1931)

«Я ключом укокал пана…»*

Я ключом укокал пана

ноги ноги мои стрелы

пан упал и пели девы

думы думы где вы? где вы?

А над паном пели боги

ноги ноги мои ги ги

где вы где вы мои ноги

где вы руки? где вы книги,

там у пана мысли дуги

мысли дуги мысли боги

мысли в темяни подруги

разгибают свои ноги

разгибают свои руки

открывают свои книги

открывают мысли время

открывают мысли миги

а над мигом пели боги

где вы руки мои раки

где вы руки? где вы ноги?

Отвечают: мы во мраке

в темноте не видя света

прозябаем боги с лета

нам бы доступ только в книги.

Боги боги! миги миги!

1932 год. декабрь

«моя любовь…»*

моя любовь

к тебе секрет

не дрогнет бровь

и сотни лет.

пройдут года

пройдёт любовь

но никогда

не дрогнет бровь.

тебя узнав

я всё забыл

и средь забав

я скучен был

мне стал чужим

и странным свет

я каждой даме

молвил: нет.

<1932>

Наблюдение*

два человека в злобном споре

забыли всё вокруг, но вскоре

им стал противен это спор,

и вот они не спорят больше с этих пор

Они друг к другу ходят в гости

пьют сладкий чай, жуют печенье

угасли в них порывы прежней злости

они друг к другу чувствуют влеченье.

И если нет возможности им встретиться,

то каждый в лоб себе из пистолета метится

и презирая жизни лодку

спешит в тартар и восклицает во всю глотку:

«Порвись порвись моя окова

держать в разлуке нас нет смысла никакого».

Счастливые натуры! В наше время

не часто встретишь ловкую пару.

То кнут сломается, то лопнет стремя,

то ногу боком конь прижмёт к амбару

Удачи редки в наши дни

Вы, в этом случае, одни

в своей удачи двухсторонней.

Мой глаз, хотя и посторонний

следит за вами со вниманием.

Вот вы расходитесь. За «досвиданием»

вы кажите друг другу спины

идёте по домам, но чудные картины

витают в вашем проницательном мозгу.

об этом вы до этих пор друг другу ни гу-гу

молчали чаю в рот набрав.

Но кто из вас неправ,

кто виноват во всей создавшейся никчёмной сложности

судить об этом не имею никакой возможности.

при следующем свидании вы сами выйдите из тупика.

Ну, до свидание, пока.

7 января 1933 года.

Страсть*

Я не имею больше власти

таить в себе любовные страсти.

Меня натура победила

я озверев грызу удила

из носа дым валит столбом

и волос движется от страсти надо лбом.

Ах если б мне иметь бы галстук нежный

сюртук из сизого сукна

стоять бы в позе мне небрежной

смотреть бы сверху из окна

как по дорожке белоснежной

ко мне торопится она.

Я не имею больше власти

таить в себе любовные страсти

они кипят во мне от злости

что мой предмет любви меня к себе не приглашает в гости.

Уже два дня не видел я предмета.

На третий кончу жизнь из пистолета

Ах если б мне из Эрмитажа

назло соперникам врагам

украсть бы пистолет Лепажа

и взор направив к облакам,

вдруг перед ней из экипажа

упасть бы замертво к ногам.

Я не имею больше власти

таить в себе любовные страсти

Они меня как лист иссушат

как башню времянем разрушат

нарвут на козьи ножки, с табаком раскурят

сотрут в песок и измечулят.

Ах если б мне предмету страсти

пересказать свою тоску

и разорвав себя на части

отдать бы ей себя всего и по куску,

и быть бы с ней вдвоём на много лет в любовной власти

пока над нами не прибьют могильную доску.

7 января 1833 года.

«играли в море два дельфина…»*

играли в море два дельфина

друг друга хлопали хвостами

и морды на подобие графина

мелькали над водой местами.

<январь 1933>

«Передо мной висит портрет…»*

Передо мной висит портрет

Алисы Ивановны Порет,

она прекрасна точно фея,

она коварна пуще змея

она хитра моя Алиса

хитрее Рейнеке Лиса.

<январь 1933>

«однажды господин Кондратьев…»*

однажды господин Кондратьев

попал в американский шкап для платьев,

и там провёл четыре дня.

На пятый вся его родня

едва держалась на ногах.

Но в это время ба-ба-бах!

скатили шкап по лестнице и по ступеньками до земли

и, в тот же день, в Америку на пароходе увезли.

Злодейство, скажите. Согласен.

Но помните: влюблённый человек всегда опасен.

<Январь 1933>

«Шарики сударики…»*

Шарики сударики

блестят шелестят

шарики сударики

блестят шелестят

и люди тоже шелестят

и шарики шелестят

и люди тоже шелестят

блестят шелестят

и шарики тоже

блестят шелестят

и люди блестят шелестят

и шарики блестят шелестят

и люди стоят

и блестят шелестят

а шарики летят

и блестят шелестят

а люди глядят

как шарики летят

как шарики летят

и блестят шелестят

и люди тоже

бл<е>стят шелестят

и глядят

как шарики тоже

блестят шелестят

люди с палками стоят

и блестят шелестят

и на шарики глядят

как шарики летят

как шарики летят

и блестят шелестят

и палки тоже

бл<е>стят шелестят

и люди блестят шелестят

и палки блестят шелестят

и шарики тоже

блестят шелестят

а люди стоят

и на шарики глядят

и на шарики глядят

и блестят шелестят

и палки тоже блестят шелестят.

13 апреля. 1933 года.


«игнес игнес…»*

игнес игнес

какой восхитительный лес!

я в миг ослеп

что было цветом

стало вес

кора осины

зверю хлеб

мы набрали полные корзины

волчих ягод

всё это зря.

Новой жизни рухнула заря

игнес игнес

где наши кости лягут?

Игнес –

Нарочно за руку подвел тебя к опушке леса

тут разыграется сейчас одна великая пиеса.

Из мысли выдернута шпора

и времяни задёрнута глухая штора,

не слышит ухо шум и говор

язык не радует умелый повар.

и дева плечь не обнимает

и в страсти рук не просит греть

и к небу глаз не поднимает

и в гроб не хочет умереть.

15 мая 1933 года.

Архитектор*

Каблуков:

Мария!

Мария:

Кто зовет меня?

Я восемь лет не слышала ни звука.

И вдруг в моих ушах

зашевелилась тайная пружина.

Я слышу грохот ломовой телеги

и стук приклада о каблук при смене караула.

Я слышу разговор двух плотников.

Вот, говорит один: махорка.

Другой, подумав, отвечает: суп и пшённая каша.

Я слышу на Неве трещит моторка.

Я слышу ветром хлопает о стену крыша.

Я слышу чей-то тихий шёпот: Маша! Маша!

Я восемь лет жила не слыша.

Но кто зовёт меня?

Каблуков:

Мария!

Вы слышите меня Мария?

Не пожалейте ваших ног,

сойдите вниз, откройте двери.

Я весь, Мария, изнемог.

Скорей, скорей откройте двери!

А в темноте все люди звери.

Мария:

Я не могу сама решиться.

Мой повелитель архитектор.

Его спросите.

Может быть, он вам позволит.

Каблуков:

О непонятная покорность!

Ужель не слышите волненья,

громов могучих близкий бой,

домов от страха столкновенье,

и крик толпы, и страшный вой,

и плач, и стон,

и тихое моленье,

и краткий выстрел над Невой.

Мария:

Напрасна ваша бурная речь.

Моё ли дело конь и меч?

Куда итти мне с этого места?

Я буду тут.

Ведь я невеста.

Каблуков:

Обязанности брачных уз

имеют свой особый вкус.

Но кто хоть капельку не трус,

покинув личные заботы

и вмиг призвав на помощь муз,

бежит в поля большой охоты.

Мария:

Смотрите!

Архитектор целится вам в грудь!

Каблуков:

Убийца!

Твой черёд не за горами!

(Архитектор стреляет).

Мария:

Ах!

Дым раздвинул воздух сизыми шарами!

Архитектор:

Очищен путь,

Восходит ясный день.

И дом закончен, каменный владыка.

Соблюдена гармония высот и тяжести.

Любуйся и ликуй!

Гранита твёрдый лоб,

изъеденный времён писанием,

упёрся в стен преграду.

Над лёгкими рядами окон,

вверху, воздушных бурь подруга,

раскинулась над нами крыша.

Флаг в воздухе стреляет.

Хвала и слава архитектору!

И архитектор – это я.

весна 1933 года.

Даниил Хармс

«Елизавета играла с огнём…»*

Елизавета играла с огнём

Елизавета играла с огнём

пускала огонь по спине

пускала огонь по спине

Пётр Палыч смотрел в восхищеньи кругом

Пётр Палыч смотрел в восхищеньи кругом

и дышал тяжело

и дышал тяжело

и за сердце держался рукой.

3 августа 1933 года.

«Мне всё противно…»*

Мне всё противно

Миг и вечность

меня уж больше

не прельщают

Как страшно

если миг один до смерти

но вечно жить ещё страшнее.

А к нескольким годам

я безразлична.

Тогда возми вот этот шарик

научную модель вселенной.

Но никогда не обольщай себя надеждой,

что форма шара

истинная форма мира.

Действительно

мы к шару чувствуем почтенье

и даже перед шаром снимаем шляпу

Лишь только то высокий смысл имеет,

что узнаёт в своей природе бесконечность.

Шар бесконечная фигура.

Мне кажется,

Я просто дура,

мне шар напоминает мяч.

Но что такое шар?

Шар деревянный

просто дерева обрубок.

В нём смысла меньше чем в полене.

Полено лучше тем,

Что в печь хотя бы легче лезет.

Однако я соображаю

планеты все почти шарообразны

Тут есть над чем задуматься,

но я бессильна.

Однако я тебе советую подумать.

Чем ниже проявление природы,

тем дальше отстоит оно от формы шара.

Сломай кусок обыкновенного гранита

и ты увидешь острую поверхность.

Но если ты не веришь мне голубка

то ничего тебе сказать об этом больше не могу.

Ах нет, я верю,

я страдаю,

умом пытаюсь вникнуть в суть.

Но где мне силы взять

чтоб уловить умом значенье формы.

Я женщина,

и многое сокрыто от меня.

Моя структура преднозначена природой,

не для раскрытия небесных тайн природы.

К любви стремятся мои руки

Я слышу ласковые звуки

и всё на свете мной забыты

и время конь

и каждое мгновение копыто,

всё погибло, мир бледнеет

Звёзды рушаться с небес

день свернулся, миг длиннеет.

гибнут камни. Сохнет лес.

Только ты стоишь учитель

неизменною фигурой,

что ты хочешь, мой мучитель?

Мой мучитель белокурый?

в твоём взгляде светит ложь.

Ах зачем ты вынул нож!

6 августа 1933 года,

воскресенье.

Даниил Хармс.

«Ветер дул, текла вода…»*

Ветер дул, текла вода,

Пели птицы, шли года

До сих пор мы не встречались

Не встречались никогда.

Но теперь узнав друг друга

Мир исчез для нас вокруг

Только ты моя подруга

Только я твой милый друг.

<1933?>

«Генрих Левин ты цветок…»*

Генрих Левин

ты цветок

и света удивительный поток

летит из глаз твоих на вещи

и в этом свете мир мы видим резче.

Ты первый двигатель как раз.

Смотри пожалуйста на нас.

Ты колокол воздушных токов

ты человек лишённый всех пороков.

<13 августа 1933>

Знак при помощи глаза*

Вот Кумпельбаков пробегает

держа на палке мыслей пук.

к нему Кондратьев подбегает

издав губами странный звук.

Тут Кумпельбаков сделал глазом

в толпу направо дивный знак,

упал в траву Кондратьев разом

и встать не мог уже никак.

Смеётся громко Кумпельбаков

Лежит Кондратьев точно сор.

От глаза лишь нежданных знаков

какой случается позор!

21 августа 1933 года.

«Молчите все!..»*

Молчите все!

А мне молчать нельзя,

Я был однажды в Англии друзья.

передо мной открылся пир:

сидело сорок человек

на креслах стиля полампир,

прекрасно приспособленных для нег.

Зал освещало электричество.

Я вижу вдру<г> Его Величест<в>о

рукой мантилью скинув с плечь

произнести готово речь.

Тут сразу мухи полетели

производя особый шум.

а все испуганно глядели

и напрягали тщетно ум.

Вдруг входит в зал, в простой накидке

какой то странный гражданин

и королю дав под микитки

садится мрачно в цепелин.

и заведя рукой пружину

ногами быстро жмёт педаль

и направляет вверх машину

и улетает быстро вдаль.

Сначала все остолбенели

не слышно было вздоха,

потом тарелки зазвенели

и поднялась ужасная суматоха.

Король зубами грыз подушки,

то в стену стукал кулаком

то приказав стрелять из пушки

скакал в подштанниках кругом.

То рвал какую то бумагу,

то подскочив нежданно к флагу

срывал его движеньем воли

то падал вдруг от страшной боли.

<24 августа 1933>

«жил был в доме тридцать три единицы…»*

жил был в доме тридцать три единицы

человек страдающий болью в пояснице

только стоит ему съесть лук или укроп

валится он моментально как сноп,

развивается боль в правом боку

человек стонет: я больше не могу.

Погибают мускулы в непосильной борьбе

откажите родственнику карабе…

И так слова какое-то не досказав

умер он пальцем в окно показав,

все присутствующие тут и наоборот

стояли в недоумении забыв закрыть рот

доктор с веснушками возле губы

катал по столу хлебный шарик при

помощи медицинской трубы.

Сосед занимающий комнату возле уборной

стоял в дверях абсолютно судьбе покорный.

тот кому принадлежала квартира

гулял по коридору от прихожей до сортира.

племянник покойника желая развеселить собравшихся гостей кучку

Заводил грамофон вертя ручку.

Дворник раздумывая о превратности человеческого положения

Заворачивал тело покойника в таблицу умножения.

Варвара Михайловна шарила в покойнецком комоде

не столько для себя, сколько для своего сына Володи.

Жилец, написавший в уборной: «пол не марать»

вытягивал из под покойника железную кровать.

вынесли покойника завёрнутого в бумагу

положили покойника на гробовую колымагу.

подъехал к дому гробовой шарабан

Забил в сердцах тревогу гробовой барабан

<Август 1933>


«Теперь я окончательно запутался…»*

Часовой –

Теперь я окончательно запутался.

Не нужен ум и быстрая смекалка.

Я в мыслях щепки нахожу,

а в голове застряла палка.

Отсохли ноги на посту,

из рук винтовка падает.

Пройдёшь с трудом одну версту

и мир тебя не радует.

Я погиб и опустился,

бородой совсем оброс,

в кучу снега превратился –

победил меня мороз.

Барбара –

Часовой!

Часовой –

Гу-гу!

Барбара –

Часовой!

Часовой –

Гу-гу!

Барбара –

Часовой!

Часовой –

Гу-гу!

Барбара –

Я замерзаю!

Часовой –

Обожди помогу,

обожди мою подсобу.

Барбара –

Что же ты медлишь?

Часовой –

Я из будки вылезаю.

Барбара –

Ах спаси мою особу!

Часовой –

Двигай пальцы на ногах,

чтоб они не побелели.

Где ты?

Барбара –

  Гибну!

Часовой –

    Гибнешь?

Барбара –

      Ах!

Часовой –

Тут погибнешь в самом деле!

Барбара –

Уж и руки словно плеть.

Часовой –

Тут не долго околеть.

Эка стужа навернула –

так и дует и садит,

из-за каждой снежной горки

зимних бурь встают подпорки,

ходят с треском облака,

птица в тоненьком кафтане

гибнет крылышки сложив.

Если я покуда жив,

то шинель меня спасала

да кусок свиного сала.

Барбара –

Отмерзают руки, ноги,

снежный ком вползает в грудь.

Помогите, люди, боги,

помогите как-нибудь!

Часовой –

Ну чего тебе злодейка,

эка баба закорюка!

Ну и время! Вот скамейка.

Посижу да покурю-ка.

<август? 1933>

«О том никто не скажет фразы…»*

О том никто не скажет фразы

что не имеет, как Венера фазы

К тому никто не стукнет в дверь

кто с посетителем как зверь

1 сентября 1933 года

«подбегает он ко мне…»*

подбегает он ко мне

говорит: «останься тут»,

подъезжает на коне

он под мышкой держит кнут.

Говорит: «останься сдесь»

он подходит зол и пешь

с головы до пяток весь

улыбнувшись молвил: «ешь».

<2 сентября 1933>

«Я понял будучи в лесу…»*

Я понял будучи в лесу

вода подобна колесу

Так вот послушайте: однажды,

я погибал совсем от жажды

живот водой мечтал надуться.

Я встал.

и ноги больше не плетутся,

я сел

и в окна льётся свет,

я лег

и мысли больше нет

2 сентября <1933>.

Приказ лошадям*

Для быстрого движенья

по шумным площадям

пришло распоряженье

от Бога к лошадям

скачи всегда в позиции

военного коня

но если из Милиции

при помощи огня

на тросе вверх подвешенном

в коробке жестяной

мелькнёт в движеньи бешеном

фонарик над стеной

пугая красной вспышкой

идущую толпу,

беги мгновенно мышкой

к фонарному столбу

покорно и с терпением

зелёный жди сигнал

борясь в груди с биением

где кровь бежит в канал

от сердца расходящийся

не в виде тех кусков

в музее находящихся

а в виде волосков

и сердца трепетание

удачно поборов

пустись опять в скитание

покуда ты здоров

3 сентября 1933 года

О водяных кругах*

Ноль плавал по воде

мы говорили это круг

должно быть кто то бросил в воду камень.

Здесь Петька Прохоров гулял

вот след его сапог с подковками.

Он создал этот круг

Давайте нам скорей картон и краски

мы зарисуем Петькино творенье.

И будет Прохоров звучать как Пушкин.

И много лет спустя

подумают потомки:

«Был Прохоров когда то,

должно быть славный был художник»

И будут детям назидать:

«Бросайте дети в воду камни.

Рождает камень круг,

а круг рождает мысль.

А мысль вызванная кругом,

зовёт из мрака к свету ноль».

всё.

Вторник 19 сентября 1933 года.

«На коня вскочил и в стремя…»*

На коня вскочил и в стремя

ногу твердую вонзил

Пётр Келлер. В это время

сверху дождик моросил.

С глазом шорою прикрытым

в нетерпеньи конь плясал

и подкованным копытом

дом и площадь потрясал.

На крыльце Мария с внуком

тихо плакали в платок

и сердца их громким стуком

отражались в потолок.

25 сентября 1933 года

Подруга*

На лице твоём подруга,

два точильщика жука

начертили сто два круга,

цифру семь и букву Ка.

Над тобой проходят годы,

хладный рот позеленел,

Лопнул глаз от злой погоды,

в ноздрях ветер зазвенел.

Что в душе твоей творится

я не знаю. Только вдруг

может с треском раствориться

дум твоих большой сундук.

И тогда понятен сразу

будет всем твой сладкий сон

и твой дух, подобно газу,

из груди умчится вон.

Что ты ждёшь? Планет сметенья?

Иль движенья звёзд<н>ых толп?

Или ждёшь судеб сплетенья

опершись рукой на столб?

Мы живём не полным ходом

не считаем наших дней

но минуты с каждым годом

всё становятся видней

и тогда настроив лиру

и услыша лиры звон

будем петь. И будет миру

наша песня точно сон.

И быстрей помчаться реки,

и с высоких берегов

будешь ты, поднявши веки,

бесконечный ряд веков

наблюдать холодным оком

нашу славу каждый день.

И на лбу твоём высоком

никогда не ляжет тень.

<20–28 сентября 1933>

«Вошла Елизавета…»*

Вошла Елизавета

в большой, прекрасный дом

центрального Совета.

Вошла с открытым ртом.

<Сентябрь 1933>

Постоянство веселья и грязи*

Вода в реке журчит прохладна

и тень от гор ложится в поле

и гаснет в небе свет. И птицы

уже летают в сновиденьях

И дворник с чёрными усами

стоит всю ночь под воротами

и чешет грязными руками

под грязной шапкой свой затылок

и в окна слышен крик весёлый

и топот ног и звон бутылок

Проходит день, потом неделя,

потом года проходят мимо

и люди стройными рядами

в своих могилах исчезают

а дворник с чёрными усами

стоит года под воротами

и чешет грязными руками

под грязной шапкой свой затылок

и в окна слышен крик весёлый

и топот ног и звон бутылок.

Луна и солнце побледнели

Созвездья форму изменили

Движенье сделалось тягучим

И время стало как песок.

А дворник с чёрными усами

стоит опять под воротами

и чешет грязными руками

под грязной шапкой свой затылок

и в окна слышен крик весёлый

и топот ног и звон бутылок

14 октября 1933


Карпатами – горбатыми*

Всю покорив Азию

На метле теперь несусь над Карпатами.

Деревяшка лесная к земле пригнулась

Хромая старуха бежит за ципленком

Длинной ногой через лужи скачет

А короткой семенит по травке

Всю покорив Азию

На метле теперь несусь над Карпатами

Треплет ветер колпак на моем затылке

Режет ветер ноздри мне

Под рубашку залетает

Раздувает рукава

Вон гора на моем пути

Палкой гору моментально сокрушаю

Орла тюкнул по голове палкой

Он вниз полетел как бумажка

Хлоп! Воробей в моём кулаке

Ногами болтаю.

Горный воздух глотаю.

Летит моё тело.

Какое мне дело

<1933>

Сладострастная торговка*

одна красивая торговка

с цветком в косе, в расцвете лет,

походкой легкой, гибко, ловко

вошла к хирургу в кабинет.

Хирург с торговки скинул платье;

увидя женские красы,

он заключил её в объятья

и засмеялся сквозь усы.

Его жена, Мария Львовна,

вбежала с криком: Караул!

и, через пол минуты ровно,

Хирурга в череп ранил стул.

Тогда торговка, в голом виде,

свой организм прикрыв рукой,

сказала вслух: «к такой обиде

я не привыкла…» Но какой

был дальше смысл её речей,

мы слышать это не могли,

журчало время как ручей,

темнело небо. И вдали

уже туманы шевелились

над сыном лет – простором степи

и в миг дожди проворно лились

ломая гор стальные цепи.

Хирург сидел в своей качалке

кусая ногти от досады.

Его жены волос мочалки

торчали грозно из засады,

и два блестящих глаза

его просверливали взглядом;

и, душу в день четыре раза

обдав сомненья черным ядом,

гасили в сердце страсти.

Сидел хирург уныл,

и половых приборов части

висели вниз, утратив прежний пыл.

А ты, прекрасная торговка,

блестя по прежнему красой,

ковра касаясь утром ловко

своею ножкою босой,

стоишь у зеркала нагая.

А квартирант, подкравшись к двери,

увидеть в щель предполагая

твой организм, стоит. И звери

в его груди рычат проснувшись,

а ты, за ленточкой нагнувшись,

нарочно медлишь распрямиться.

У квартиранта сердце биться

перестаёт. Его подпорки,

в носки обутые, трясутся;

колени бьют в дверные створки;

а мысли бешенно несутся,

и гаснет в небе солнца луч.

и над землей сгущенье тучь

свою работу совершает.

И гром большую колокольню

с ужасным треском сокрушает.

И главный колокол разбит.

А ты несчастный, жертва страсти,

глядишь в замок. Прекрасен вид!

И половых приборов части,

нагой торговки, блещут влагой.

И ты, наполнив грудь отвагой,

вбегаешь в комнату с храпеньем,

в носках бежишь и с нетерпеньем

рукой прорешку открываешь,

и вместо речи – страшно лаешь.

Торговка ножки растворила,

Ты на торговку быстро влез.

В твоей груди клокочет сила,

Твоим ребром играет бес.

В твоих глазах летают мухи,

В ушах звенит орган любви,

И нежных ласк младые духи

играют в мяч в твоей крови.

И в растворенное окошко,

расправив плащ, влетает ночь,

и сквозь окно большая кошка,

поднявши хвост, уходит прочь.

14-17 октября 1933.

Старуха*

Года и дни бегут по кругу.

Летит песок; звенит река.

Супруга в дом идёт к супругу.

Седеет бровь, дрожит рука.

И светлый глаз уже слезится,

на всё кругом глядя с тоской.

И сердце, жить устав, стремится

хотя б в земле найти покой.

Старуха, где твой чёрный волос,

Твой гибкий стан и лёгкий шаг?

Куда пропал твой звонкий голос,

Кольцо с мечом и твой кушак?

Теперь тебе весь мир несносен,

противен ход годов и дней.

Беги старуха в рощу сосен

и в землю лбом ложись и тлей.

20 окт<ября> 1833.

«Птичка с маленькой головкой…»*

Птичка с маленькой головкой

о чём так жалобно свистишь?

что ты землю бъешь подковкой?

что ты кверху не летишь?

птичка с маленькой головкой

залетела к нам в окно

с этой маленькой плутовкой

мы знакомы так давно.

прошлый год в начале Марта

мы сиде<л>и в лесу густом

вдруг летит как легкая карта

птичка с маленьким хвостом.

птичка с маленькой головкой

выше облака летить

человек идёт с винтовкой

птичку пулей застрелить.

<1933>

«Петр выходит с ружьём из ворот…»*

Петр выходит с ружьём из ворот

Птицы летят звеня перьями

Клим Логофет открывает свой рот

Полон глухими поверьями.

Чтобы вспомнить слова позабытых рагат

Повернул Логофет свои взоры назад

<1933>

«открыв наук зелёный том…»*

открыв наук зелёный том

я долго плакал, а потом

его закрыл и бросил в реку.

Науки вредны человеку,

науки втянут нас в беду

возьмёмтесь лучше за еду.

<1933>

«От милого соседа возвратясь домой…»*

От милого соседа возвратясь домой

На стену вешает с трудом тулупчик свой

С трудом калоши ставит в угол под скамью

С трудом на стол бросает шапочку свою

<1933>

«Колесо радости жена…»*

Колесо радости жена

глупости каша мать

напоим тебя

напоим тебя

а если хочешь

накормим тебя.

Ты открыл уже зубы свои

расчесал на пробор волосы ты

подбежал ко мне

подбежал ко мне

растворить окно города Кыбаду

растворить окно города Кыбаду

растворить окно города города КЫбаду милый мой чело

города КЫбаду милый мой человек по имяни Пётр.

Мельница смеха весло

машинка румянца пень

О суп выражений твоих

О палочки рук твоих

О шапочки плеч твоих

О кушачки жён твоих

отойди от меня Пётр

отойди от меня человек по имяни Пётр

отойди от меня мастер Пётр.

Грамматики точный конь

арифметики плямба

ножом бы разрезать щёки твои

топором отрубить бы твой хвост

заманить бы тебя в лес

заманить бы тебя в лес

о дяденька друга моего.

<1933>

Кустов и Левин*

Кустов:

Генрих Левин,

в твоём глазу

я видел гибкую лозу

она качалась как цветок,

и света удивительный поток

летит из глаз твоих на вещи.

Левин:

Не знаю так ли в самом деле.

Мои глаза всегда глядели

На мир спокойно без помех.

Я ухом слышу чей-то смех.

Не над моими ли словами?

Мне неприятно спорить с вами.

Кустов:

Однако в чём ты видишь спор.

В твоих речах я вижу удивительный напор.

<1933>

«На кобыле баз подков…»*

На кобыле баз подков

ехал Пётр Петраков,

а навстречу в шарабане

ехал Фёдор Петраков.

<1933>

«А ну скажи: какая сила…»*

А ну скажи:

какая сила

вбивает в землю кол?

Сидит на ярмарке магол

и держит слабую дощечку,

куда приткнуться человечку

когда погнут, разбит и сломан

его несчастный организм.

<1933>

«Я влюблена в тебя…»*

Я влюблена в тебя,

ты видишь я страдаю,

и каждый день грозит во мне исчезнуть красота.

Я подхожу к тебе особенной походкой

стараясь выглядить упругой

Я сплю и сон коварный

твой образ длительно не держит предо мной.

и я влюблён и я страдаю

исчезло всё и только Нина

собой во всём отражена

Исчезло всё и только Нина

одна владычица моя

передо мной стоит богиня

улыбкой в храм войти маня

и я к ногам её повержен

о Нина ты любви дворец,

один лишь вздох и я отвержен

и выстрел в сердце мой конец.

исчезло всё. и только Нина

меня пленяет каждый миг

передо мною как богиня

она стоит, и чудный лик

склонив ко мне и грустным взглядом

питает бурно страсть мою

сама Эсфирь с тобою рядом

не превзойдёт красу твою.

<1933>

«почему любовный фибр…»*

почему любовный фибр

каждый миг меня трясёт

и в толпу девичьих игр

страстный вихр<ь> меня несёт

удержаться нет сил боле

с диким рёвом точно лев

я несусь туда где в море

плещат груди чудных дев

<1933>

О. Л. С*

Лес качает вершинами.

Люди ходят с кувшинами,

Ловят из воздуха воду.

Гнётся в море вода.

Но не гнётся огонь никогда.

Огонь любит воздушную свободу.

Д. Хармс

«Положи к моим ногам трофей…»*

Положи к моим ногам трофей

Прикажи меня бросать на воздух

Ты охотник, я же скромный житель

Города. Лес меня пугает

Страшно мне смотреть в кусты

Если ветка шевелится я бледнею

Может ветер ветку шевелит,

А может зверь. Или дух лесной

А может птица.

Если птица, я возьму ружьё,

Заряжу его коварной дробью

<1933>

«Камнями милая подруга…»*

Камнями милая подруга

искала ночью тёмный лес

она бродила как лунатик

её ногами двигал бес

она с дороги быстро сбилась

её сердечко быстро билось

она звала, она кричала

но только эхо отвечало

на одинокий девы крик

да ветер плакал как старик,

тут между скал бродили волки

блистали ночью их глаза,

зрачки волков остры и колки

и если горная коза

завидит волчий блеск зрачка

она несётся с кондачка.

<1933>


Берег и я*

Здравствуй берег быстрой реки!

мы с тобой не старики

нам не надо разных каш,

хлеб и мясо завтрак наш.

Наша кровля, дым и снег,

не стареет каждый миг;

наша речка лента нег,

наша печка груда книг.

Мыс тобой, должно быть, маги,

разрушаем время песней,

от огня и нежной влаги

всё становится прелестней.

берег, берег быстрой реки!

мы с тобой не старики

нам не сорок, как другим.

Нашим возрастом благим

мы собьём папаху с плеч.

Вот и всё. Я кончил речь.

<1933>

«От Невы поднимается пар…»*

От Невы поднимается пар

начинается ба ба бар

Над Невой пролетает колонна мух

поднимается в городе мрачный слух

<1933>

«Начало спора…»*

Начало спора

произошло вблизи Исаакиевского Собора

Пойдёмте на Неву пешком

сказал Грачёв помахивая гребешком.

Там ветер слишком режет глаз

ответил Фомов ласково и повелительно зараз.

<1933–1935>

«Бегут задумчивые люди…»*

Бегут задумчивые люди

Куда бегут? Зачем спешат?

У дам раскачиваются груди,

У кавалеров бороды шуршат.

<1933–1936>

Баня*

Баня, это отвратительное место.

В бане человек ходит голым.

А быть в голом виде человек не умеет.

В бане ему некогда об этом подумать,

ему нужно тереть мочалкой свой живот

и мылить под мышками.

Всюду голые пятки

и мокрые волосы.

В бане пахнет мочёй.

Веники бьют ноздреватую кожу.

Шайка с мыльной водой,

предмет общей зависти.

Голые люди дерутся ногами

стараясь пяткой ударить соседа по челюсти.

В бане люди бесстыдны

и никто не старается быть красивым.

Здесь всё напоказ

и отвислый живот

и кривые ноги;

и люди бегают согнувшись,

думая, что этак приличнее.

Недаром считалось когда-то, что баня

служит храмом нечистой силы.

Я не люблю общественных мест,

где мужчины и женщины порозень.

Даже трамвай приятнее бани.

13 марта 1934

Что делать нам?*

Когда дельфин с морским конём

Игру затеяли вдвоём,

О скалы бил морской прибой

И скалы мыл морской водой.

Ревела страшная вода.

Светили звёзды. Шли года.

И вот настал ужасный час:

Меня уж нет, и нету вас,

И моря нет, и скал, и гор,

И звёзд уж нет; Один лишь хор

Звучит из мёртвой пустоты.

И грозный Бог для простоты

Вскочил и сдунул пыль веков.

И вот, без времени оков,

Летит один себе сам друг.

И хлад кругом и мрак вокруг.

Дандан

15 октября 1934 года

Романс*

Безумными глазами он смотрит на меня. –

Ваш дом и крыльцо мне знакомы давно.

Тёмнокрасными губами он целует меня –

Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.

Он принёс мне букет тёмнокрасных гвоздик –

Ваше строгое лицо мне знакомо давно.

Он просил за букет лишь один поцелуй –

Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.

Своим пальцем в чёрном кольце он коснулся меня –

Ваше чёрное кольцо мне знакомо давно.

На турецкий диван мы свалились вдвоём –

Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.

Безумными глазами он смотрит на меня –

О потухните звёзды! и луна побледней!

Тёмнокрасными губами он целует меня –

Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.

Даниил Дандан

15 октября 1934 года

«Горох тебе в спину…»*

Горох тебе в спину.

Попади тебе булыжник

под лопатку.

Падай падай.

Без движенья

На земле

раскинув руки

отдохни.

Много бегал

утомился.

Ноги стали волчиться

Взор стеклянный

перестал метать копьё

в глубь предметов

Сядь на стул

Зажги сигару

отдохни часа четыре

Это лучше,

чем лежать раскинув руки

На земле.

Посмотри

На кебе солнце

В светлом воздухе летают

птицы

На цветах сидят стрекозы

и жуки.

Вон горох к тебе летящий

Только спину пощекотит

А булыжник от лопатки

Будто мячик отлетит

Встань Встань

Подойди походкой твёрдой

К центру мира

где волна реки Батобр

пни срывает с берегов

И на камне умный бобр

держит рыбу меж клыков.

Люди, звери и предметы

ниц падут перед тобой

и на лбу твоём высоком

Вспыхнет яркий лампион.

23 DEC. 1934 года

Хармс

«Стоит средь волн морских пустынный остров…»*

Стоит средь волн морских пустынный остров

Над ним скалы громадный остов

Путь ветру лбом пересекает

Порой искрится и сверкает

Порой пустынна и гола

Стоит над морем чёрная скала

И волны дохлых рыб несут к её откосам.

Морские воды разрезая носом

Шёл пароход. Команда пела.

Летела чайка. Солнце грело.

И человек в штурвальной рубке

Смотрел кругом, пуская дым из трубки

Спокойно море. Кое-где мелькнёт акула

Ударит по волне хвостом

И вновь исчезнет. Кое-где

Подскочит рыбка. Чайка рыболов

Её тотчас же на лету хватает клювом.

Другая чайка к ней спешит

И выхватив добычу ловко

Из клюва медленной соперницы

Шумит крылом

И прочь летит.

И вслед разбойнице глядит

Голодным взором чайка рыболов.

И снова скачет рыбка меж валов.

Команда весело смеётся

И по морским волнам домой

Весёлый пароход несётся

И воду пенит за кормой

Сгустились тучи на востоке

Барашки по морю бегут

Бормочет штурман: «будет буря

Придётся нам ослабить блоки

И трубы сбить. Не то капут.

Я знаю будет страшный бой»

И бровь косматую нахмуря

На волн игру глядит перед собой

Свежеет ветер. Бьются снасти.

У волн морских всё больше власти

Всё выше вал. всё больше пены

Бежит на грустный вой сирены

Команда быстро по местам

Из трубки выбив прочь табак

Промолвил штурман: «сто собак

И двести кошек не отдам

За то, что гром сейчас не грянет».

Промолвил штурман. Да как сзглянет

Перед собой на волн игру

И видит страшную скалу

Торчит скала земли сучёк

А под скалой земли клочек

У моря бурного в плену

Никем не веданный. К нему

Летит волна, за ней другая,

И ветер чайку кувыркая

Как пух по воздуху несёт

И вдруг с размаха обземь бьёт

<1934>

Обращение учителей к своему ученику графу Дэкону*

Мы добьёмся от тебя полезных знаний

Сломаем твой упрямый нрав.

Расчёт и смысл научных зданий

В тебя из книг напустим, граф.

Тогда ты сразу всё поймешь

И по-иному поведёшь

Свои нелепые порядки.

Довольно мы с тобой болван играли в прятки.

Всё по-иному повернём,

Что было ночью, станет днём.

Твоё бессмысленное чтенье

Направим сразу в колею,

И, мыслей бурное кипенье,

Мы превратим в наук струю.

От женских, ласковых улыбок

Мы средство верное найдём,

От грамматических ошибок

Рукой умелой отведём.

Твой сон беспутный и бессвязный,

Порою чистый, порою грязный,

Мы подчиним законам века.

Мы создадим большого человека.

И в тайну материалистической полемики

Тебя введём с открытыми глазами,

Туда где только академики

Сидят сверкая орденами.

Мы приведём тебя туда

Скажи скорей нам только: да.

Ты среди первых будешь первым

Ликует мир. Не в силах нервам

Такой музыки слышать стон

и рёв толпы и звон литавров

Со всех сторон венки из лавров

И шапки вверх со всех сторон

Крылами воздух рассекая

Аэроплан парит над миром

Цветок из крыльев упадая

Летит влекомый прочь зефиром

Цветок тебе предназначался.

Он долго в воздухе качался

И описав дугу кривую

Цветок упал на мостовую.

Что будет с ним? никто не знает

Быть может женская рука

Цветок поднявши, приласкает;

Быть может страшная нога

Его стопой к земле придавит.

А может мир его оставит

В покое сладостном лежать.

Куда итти? Куда бежать?

Когда толпа кругом грохочет

И пушки дымом в верх палят

Уж дым в глазах слезой щекочет

И лбы от грохота болят

Часы небесные сломались

И день и ночь в одно смешались

То солнце, звёзды иль кометы?

Иль бомбы, свечи и ракеты?

Иль искры сыплются из глаз?

Иль это кончен мир как раз?

Ответа нет. Лишь вопль и крики.

И стон, и руки вверх как пики.

Так знай! Когда приходит слава,

Прощай спокойствие твоё

Она вползает в мысль и право

Уж лучше не было б её.

Но путь избран. Сомненья нет.

Доверься нам. Забудь мечты.

Пройдёт ещё немного лет

И вечно славен будешь ты.

И звонкий славой упоённый,

Ты будешь мир собой венчать

И Бог, тобою путь пройденный,

В скрижалях будет отмечать.

<1934>

«Однажды утром воробей…»*

Однажды утром воробей

ударил клювом в лук-парей.

И крикнул громко лук-парей:

«Будь проклят птица-воробей!»

Навеки проклят воробей,

от раны чахнет лук-парей.

И к ночи в мёртвый лук-парей

свалился мёртвый воробей,

Д. Х.

24 янв<аря 1934–1935>


Песнь*

Мы закроем наши глаза

  Люди! Люди!

Мы откроем наши глаза

  Воины! Воины!

Поднемите нас над водой

  Ангелы! Ангелы!

Потопите врага под водой

  Демоны! Демоны!

Мы закрыли наши глаза

  Люди! Люди!

Мы открыли наши глаза

  Воины! Воины!

Дайте силу нам полететь над водой

  Птицы! Птицы!

Дайте мужество нам умереть под водой

  Рыбы! Рыбы!

<1934–1935>

«Игра больших переговоров, друзья глядят…»*

Игра больших переговоров, друзья глядят,

гуляет боров и тень по воздуху летит.

Смотрите, дятел пролетел, смотрите с дуба

желудь пал, а в море кит пускал фонтаны а

в небе книга нам видна

<1934–1935>

«Остановись Коньков!..»*

Остановись Коньков!

Куда ты бежишь?

Твой бег бестолков,

Остановись Коньков!

Вот сердцу милый дом.

Знакомая дверь.

Знакомый портрет за окном.

Это сердцу милый дом.

Надо в дверь войти не стуча.

Из двери направо.

Там на стене два меча

Что верней: меч или отрава?

Так знайте Коньков, что меч верней.

А так же приятна рукой совершённая расправа.

Три года и восемь недель ты думал о ней,

Так знай же Коньков, что меч верней!

<1934–1935>

Разбойники*

Шли разбойники украдкой

Очень злые. Их атаман

Вдруг помахивает бородкой

Лезет наскоро в карман.

Пули там валяются.

Разбойники молчат

Их лошади легаются

Их головы бренчат

И путники пугаются.

И в сторону спешат.

Лишь только день потух

Разбойник вышел на дорогу

И, прошмыгнув как темный дух,

Другого кличет на подмогу.

Другой спешит

Блестя под шляпой черным глазом

И путник в сторону бежит

И два разбойника за ним несутся разом.

Домов слепые номера

Им вовсе не служили

И два ножа как два пера

Им голову кружили.

Настигнут был беглец. И вдруг

Их жертва убежала.

Глядят разбойники вокруг

И точат два кинжала.

Молчат они. Жуют табак.

Но близок страшный рок

Уже им слышен лай собак

И топот грубых ног

Стоят разбойники. Кругом

из окон из дверей

Подняв ужасный крик и гром

Толпа бежит людей.

Лови его! Держи его!

Кричат со всех сторон

И пули жикают по воздуху

Кувыркая ворон.

Идут разбойники Техасом

По траве идут они.

Вдруг звучит команда басом:

Стой ребята отдохни!

<1934–1935>

«В этом ящике железном…»*

В этом ящике железном

есть и булка есть и хлеб

было б делом неполезным

их оставить на столе б.

ибо крысы ибо мыши

ибо разные скоты

по законам данным свыше

съели б всё без красоты

и в укусах кумачёвых

все изъедены в клопах

всё семейство ювачёвых бы

осталось на бобах

Но не это важно. Мне ведь

надо рифмой заманя

так устроить чтобы в девять

разбуди – ли вы меня.

<Середина 1930-х>

«Лес, в лесу собака скачет…»*

Лес, в лесу собака скачет,

Твердой лапой с твёрдым когтем

на коре прямой сосны

ставит знак.

И если волки бродят стаями

и лижут камни спящие во мху

и ветер чёрными носами обнюхивают

Собака поднимает шерсть и воет

и на врага ворчит и пятится.

<Середина 1939-х>

«Мне стариков медлительный рассказ противен…»*

Мне стариков медлительный рассказ противен

пока тягучее скрипит повествованье

Начало фразы в памяти бледнеет

И всё что будет наперёд уму понятно

Старик всегда, особенно разинув рот,

Пытается ненужную фамилию припомнить

То спотыкается на букву ы,

То выпучит глаза – молчит

И кажется, что он способен задохнуться.

То вдруг подхваченный потоком старческого вдохновенья

Летит вперёд местоименьями пересыпая речь

Уже давно «они» кого то презирают,

Кому то шлют письмо, флакон духов и деньги

Старик торопится и гневно морщит брови

А слушатель не знает кто «они».

<Середина 1930-х>

«Возьмите незабудку…»*

Возьмите незабудку

На память обо мне.

Тогда собачью будку

Увидите во сне.

А в будке человечки

На лавочке сидят

Огонь играет в печке

И искры вверх летят.

<Середина 1930-х>

«Дни летят как ласточки…»*

Дни летят как ласточки

А мы летим как палочки

Часы стучат на полочке

А я сижу в ермолочке

А дни летят как рюмочки

А мы летим как ласточки

Сверкают в небе лампочки,

А мы летим как звездочки.

<Середина 1930-х>

«Дорогой начальник денег…»*

Дорогой начальник денег

Надо в баню мне сходить.

Но, без денег, даже веник

Не могу себе купить.

<Середина 1930-х>

«И не спасет тогда супруга…»*

И не спасет тогда супруга

В безумной ревности своей

Ни ласки милого досуга

Ни сладкой праздности моей.

<Середина 1930-х>

Зарождение нового дня*

Старик умелою рукою

Пихает в трубочку табак.

Кричит кукушка над рекою,

В деревне слышен лай собак

И в гору медленно вползая

Скрипит телега колесом,

Возница воздух рассекая

Махает сломанным кнутом.

И в тучах светлая Аврора

Сгоняет в дол ночную тень.

Должно быть очень очень скоро

Наступит новый, светлый день.

16 января 1935 года

Размышление о девице*

Придя к Липавскому случайно,

Отметил я в уме своём:

Приятно вдруг необычайно

Остаться с девушкой вдвоём.

Когда она пройдёт воздушной

Походкой – ты не говоришь;

Когда она рукой послушной

Тебя коснётся – ты горишь;

Когда она слегка танцуя

И ножкой по полу скользя

Младую грудь для поцелуя

Тебе подставит, – то нельзя

Не вскрикнуть громко и любезно,

С младой груди пылинку сдуть,

И знать, что молодую грудь

Устами трогать бесполезно.

21 янв<аря> 1935 года.


Неизвестной Наташе*

Скрепив очки простой верёвкой, седой старик читает книгу.

Горит свеча и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.

Старик вздыхая гладит волос и хлеба чёрствую ковригу

Грызёт зубов былых остатком и громко челюстью хрустит.

Уже заря снимает звёзды и фонари на Невском тушит,

Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,

Уже проснулся Невский кашель и старика за горло душит,

А я пишу стихи Наташе и не смыкаю светлых глаз.

23 января 1935 года.

Д. X.

Физик сломавший ногу*

Маша моделями вселенной

Выходит физик из ворот.

И вдруг упал, сломав коленный

Сустав. К нему бежит народ,

Маша уставами движенья

К нему подходит постовой

Твердя таблицу умноженья

Студент подходит молодой

Девица с сумочкой подходит

Старушка с палочкой спешит

А физик всё лежит, не ходит,

Не ходит физик и лежит.

21 янв<аря> 1935 года

Д. X.

Олейникову*

Кондуктор чисел, дружбы злой насмешник

О чём задумался? Иль вновь порочишь мир?

Гомер тебе пошляк, и Гете глупый грешник,

Тобой осмеян Дант, Лишь Бунин твой Кумир.

Твой стих порой смешит, порой тревожит чувство,

Порой печалит слух, иль вовсе не смешит,

Он даже злит порой, и мало в нём искусства,

И в бездну мелких дел он сверзиться спешит.

Постой! Вернись назад! Куда холодной думой

Летишь, забыв закон видений встречных толп?

Кого дорогой в грудь пронзил стрелой угрюмой?

Кто враг тебе? Кто друг? И где твой смертный столб?

. . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . .

23 января 1935 года

Д. X.

Антон и Мария*

Стучался в дверь Антон Бобров. За дверью, в стену взор направив

Мария в шапочке сидела. В руке блестел кавказский нож

Часы показывали полдень. Мечты безумные оставив

Мария дни свои считала и в сердце чувствовала дрожь

Смущён стоял Антон Бобров не получив на стук ответа

Мешал за дверь взглянуть тайком в замочной скважине платок.

Часы показывают полночь. Антон убит из пистолета.

Марию нож пронзил. И лампа не светит больше в потолок.

Д. Х.

26 янв<аря 1935>

Страшная смерть*

Однажды один человек, чувствуя голод, сидел за столом и ел котлеты,

А рядом стояла его супруга и всё говорила о том, что в котлетах мало свинины.

Однако он ел и ел и ел и ел и ел, покуда

Не почувствовал где-то в желудке смертельную тяжесть.

Тогда, отодвинув коварную пищу, он задрожал и заплакал;

В кармане его золотые часы перестали тикать;

Волосы вдруг у него посветлели, взор прояснился;

Уши его упали на пол, как осенью падают с тополя жёлтые листья;

И он скоропостижно умер.

апрель 1935

На смерть Казимира Малевича*

Памяти разорвав струю,

Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо.

Имя тебе – Казимир.

Ты глядишь как меркнет солнце спасения твоего.

От красоты якобы растерзаны горы земли твоей,

Нет площади поддержать фигуру твою.

Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!

Что ты человек, гордостью сокрушил лицо?

Только муха жизнь твоя и желание твоё – жирная снедь.

Не блестит солнце спасения твоего.

Гром положит к ногам шлем главы твоей.

Пе – чернильница слов твоих.

Трр – желание твое.

Агалтон – тощая память твоя.

Ей Казимир! Где твой стол?

Якобы нет его и желание твоё трр.

Ей, Казимир! Где подруга твоя?

И той нет, и чернильница памяти твоей пе.

Восемь лет прощелкало в ушах у тебя,

Пятьдесят минут простучало в сердце твоем,

Десять раз протекла река пред тобой,

Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе.

«Вот штука-то», – говоришь ты, и память твоя Агалтон.

Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым.

Меркнет гордостью сокрушённое

выражение лица твоего;

Исчезает память твоя и желание твоё трр.

5 мая 1935 года Даниил Хармс – Шардам

«Господи пробуди в душе моей пламень Твой…»*

Господи пробуди в душе моей пламень Твой

Освети меня Господи солнцем Твоим

Золотистый песок разбросай у ног Моих

Чтобы чистым путём шёл я к Дому Твоему

Награди меня Господи Словом Твоим

Чтобы гремело оно восхваляя чертог Твой

Поверни Господи колесо живота Моего

Чтобы двинулся паровоз могущества Моего

Отпусти Господи тормоза вдохновения Моего

Успокой меня Господи

И напои сердце моё источником дивных Слов Твоих.

Даниил Шардам

Марсово Поле

13 мая 1935 года

Небо*

Настало утро. Хлопотливый

Уже встаёт над миром день.

Уже в саду под белой сливой

Ложится чёрным кругом тень.

Уже по радио сигналы

Сообщают полдень. На углу

Кричат проворные журналы

О том, что было по утру.

Уже мгновенные газеты

Кричат о том, что было днём,

Дают вечерние советы

Уже проспект блестит огнём.

Уже от пива люди пухнут;

Уже трамваи мчатся прочь;

Уже в квартирах лампы тухнут;

Уже в окно стучится ночь.

Настала ночь. И люди дышат,

В глубоком сне забыв дела.

Их взор не видит, слух не слышит,

Недвижны вовсе их тела.

На чёрном небе звёзды блещут;

Дрожит на дереве листок.

В далёком море волны плещут;

С высоких гор журчит поток.

Кричит петух. Настало утро.

Уже спешит за утром день.

Уже из тучи Брамапутра

Шлет на поля благую тень.

Уже прохладой воздух веет,

Уже клубится пыль кругом.

Дубовый листик, взвившись, реет.

Уже гремит над нами гром.

Уже Невой клокочет Питер,

И ветр вокруг свистит в лесах,

И громоблещущий Юпитер

Мечом сверкает в небесах.

Уже сверкает солнце шаром

И с неба в землю мечет жар.

И поднимает воду паром,

И в облака сгущает пар.

И скова страшный ливень льётся.

И снова солнца шар блестит.

То плачет небо, то смеётся,

То веселится, то грустит.

Шардам

17 августа 1935 года. Детское Село.

Первое послание к Марине*

За то, что ты молчишь, не буду

Тебя любить, мой милый друг.

И, разлюбив тебя, забуду

И никогда не вспомню вдруг.

Молчаньем, злостью иль обманом

Любовный кубок пролился,

И молчаливым талисманом

Его наполнить вновь нельзя.

Произнеси хотя бы слово,

Хотя бы самый краткий звук,

И вмиг любовь зажжётся снова

Ещё сильней к тебе мой друг.

19 августа 1935 года

Второе послание к Марине*

Я получил твоё посланье

Да получил

Я утолил свое желанье

Да утолил

Сомнений нет они далёки

Пропал их след

Забудь забудь мои упрёки

Их больше нет

Теперь опять я полон силы

Опять с тобой

Везде везде твой образ милый

Передо мной

Теперь опять я полон страсти

  К тебе лететь

Я не имею власти

  Собой владеть

Останови Владыко ветры

  И прекрати!

Сложи Владыко километры

  И сократи!

Молчаньем злостью иль обманом

Любовный кубок пролился

И молчаливым талисманом

Его наполнить вновь нельзя.

Произнеси хотя бы слово

Хотя бы самый краткий звук

И в миг любовь зажжется снова

Ещё сильней к тебе мой друг.

За то что ты молчишь, не буду

Тебя любить мой милый друг.

И, разлюбив тебя, забуду

И никогда не вспомню вдруг.

19 августа 1935 года

245

Заумная песенька*

Милая Фефюлинька

И Философ!

Где твоя тетюлинька

И твой келасоф?

Ваши грудки-пупочки,

Ваши кулачки.

Ваши ручки-хрупочки,

Пальчики сучки!

Ты моя Фефюлинька,

Куколка-дружок!

Ты моя тетюлинька,

Ягодка-кружок.

<1935>

Хорошая песенька про Фефюлю*

1

Хоть ростом ты и не высока

Зато изящна как осока.

Припев:

Эх, рямонт, рямонт, рямонт!

Первакбкин и кинеб!

2

Твой лик бровями оторочен.

Но ты для нас казиста очень.

Припев:

Эх, рямонт, рямонт, рямонт!

Первакбкин и кинеб!

3

И ваши пальчики-колбашки

Приятней нам, чем у Латашки.

Припев:

Эх, рямонт, рямонт, рямонт!

Первакбкин и кинеб!

4

Мы любим Вас и Ваши ушки.

Мы приноровлены друг к дружке.

Припев:

Эх, рямонт, рямонт, рямонт!

Первакбкин и кинеб!

<1935>


«Если встретится мерзавка…»*

Если встретится мерзавка

На пути моём – убью!

Только рыбка, только травка

Та которую люблю.

Только ты моя Фефюлька

Друг мой верный, всё поймёшь

Как бумажка, как свистулька

От меня не отойдёшь.

Я душой хотя и кроток

Но за сто прекрасных дам

И за тысячу красоток

Я Фефюльку не отдам.

<1935>

Марине*

Куда Марина взор лукавый

Ты направляешь в этот миг?

Зачем девической забавой

Меня зовешь уйти от книг,

Оставить стол, перо, бумагу

И в ноги пасть перед тобой,

И пить твою младую влагу

И грудь поддерживать рукой.

<1935>

«Засни и в миг душой воздушной…»*

Засни и в миг душой воздушной

В сады беспечные войди

И тело спит как прах бездушный

И ручка дремлет на груди

И сон ленивыми перстами

Твоих касается ресниц.

И я бумажными листами

Не шелещу своих страниц.

<1935>

«Я гений пламенных речей…»*

Я гений пламенных речей

Я господин свободных мыслей

Я царь бессмысленных красот

Я бог исчезнувших высот

Я господин свободных мыслей

Я светлой радости ручей.

Когда в толпу метну свой взор,

Толпа как птица замирает

И вкруг меня, как вкруг столба,

Стоит безмолвная толпа.

Толпа как птица замирает

И я толпу мету как сор.

<1935>

Хореи*

Спит на дереве кукушка

Рак под камнем видит сон

На лугу лежит пастушка

Дуют ветры с двух сторон.

<1935>

«В каждом колоколе злоба…»*

В каждом колоколе злоба

В каждой ленточке огонь

В каждой девочке зазноба

В каждом мальчике свой конь.

<1935>

«Гости радостно пируют…»*

Гости радостно пируют

За столом сидят гурьбой

Гости радостно пируют

И гурьбой за столом сидят

И говядину едят

И наливки жадно пьют

И чего то там под столом делают

И дамочкам предлагают раздеться.

А дамочки, тру ля ля, танцуют

И под музыку приседают.

Один из гостей на стол полез,

Но его отвели в ванную комнату.

Хозяйка лифчик расстегнула

И пошла плясать вовсю.

Композитор Ваня Конов

Хотел хозяйку схватить за подол,

Но потерял равновесие

И лёг на пол.

А Нина Петухова

Сняла свои панталоны

И дала их Семёну Палкину обнюхивать.

<1935>

«Вечер тихий наступает…»*

Вечер тихий наступает

Лампа круглая горит

За стеной никто не лает

И никто не говорит.

Звонкий маятник качаясь

Делит время на куски,

И жена, во мне отчаясь

Дремля штопает носки.

Я лежу задравши ноги

ощущая в мыслях кол.

Помогите мне, о Боги!

Быстро встать и сесть за стол.

<1935–1937>

Прогулочка*

Мужик и баба играют на свободе,

Стоит оголтелый народ на пароходе

  Глядит в зелёную воду.

В закусочной доктор накапливает силу;

Мужик и баба напарываются на вилу,

  И доктор спешит к пароходу.

Стоит пароход озарённый луною.

Я мимо иду, и Марина со мною,

  Погода нам благоприятна.

Мужик и баба громко стонут,

Под пароходом люди тонут,

  И доктор уходит обратно.

<1935-1 937>

Дактиль*

Девушка с рыжими косами

Ходит в тени под откосами

Громко стучит каблучок

Юноша, сидя на стуле,

Бросив кинжал и две пули,

Держит вязальный крючок.

<1935–1937>

Подслушанный мною спор золотых сердец о бешемели*

Мчался поезд будто с гор

В окна воздухи шумели.

Вдруг я слышу разговор

Бурный спор о бешемели.

Ночь. Не видно мне лица

Только слышно мне по звуку

Золотые всё сердца!

Я готов подать им руку.

Я поднялся, я иду.

Я качаюсь по вагону.

Если я не упаду

Я найду их, но не трону.

Вдруг исчезла темнота

В окнах станция мелькнула

В грудь проникла теснота

В сердце прыгнула акула.

Заскрипели тормоза

Прекратив колёс погони.

Я гляжу во все глаза

Я один в пустом вагоне.

Мне не слышно больше слов

О какой-то бешемели.

Вдруг опять как средь лесов

Ветры в окна зашумели

И вагоны заскрипев

Понеслись. Потух огонь.

Мчится поезд, будто лев

Убегает от погонь.

18 февр<аля> 1936

Вариации*

Среди гостей, в одной рубашке

Стоял задумчиво Петров

Молчали гости. Над камином

Железный градусник висел

Молчали гости. Над камином

Висел охотничий рожок.

Петров стоял. Часы стучали

Трещал в камине огонёк.

И гости мрачные молчали.

Петров стоял. Трещал камин.

Часы показывали восемь.

Железный градусник сверкал

Среди гостей, в одной рубашке

Петров задумчиво стоял

Молчали гости. Над камином

Рожок охотничий висел.

Часы таинственно молчали.

Плясал в камине огонёк

Петров <з>адумчиво садился

На табуретку. Вдруг звонок

В прихожей бешенно залился,

И щёлкнул англицкий замок.

Петров вскочил, и гости тоже

Рожок охотничий трубит

Петров кричит: «О Боже, Боже!»

И на пол падает убит.

И гости мечутся и плачат

Железный градусник трясут

Через Петрова с криком скачат

И в двери страшный гроб несут.

И в гроб закупорив Петрова

Уходят с криками: «готово».

15 августа 1935 года

Сон двух черномазых дам*

Две дамы спят, а впрочем нет,

Не спят они, а впрочем нет,

Конечно спят и видят сон,

Как будто в дверь вошёл Иван

А за Иваном управдом

Держа в руках Толстого том

«Война и Мир» вторая часть…

А впрочем нет, совсем не то

Вошёл Толстой и снял пальто

Калоши снял и сапоги

И крикнул: Ванька помоги!

Тогда Иван схватил топор

И трах Толстого по башке.

Толстой упал. Какой позор!

И вся литература русская в ночном горшке.

19 авг<уста> 1936 г.

«Да, я поэт забытый небом…»*

Да, я поэт забытый небом

<Забытый небом> с давних пор.

А были дни, когда мы с Фебом

Гремели вместе сладкий хор.

А были дни, когда мы с Фебом

Гремели вместе сладкий хор.

А были дни когда мы с Гебой

Носились в тучах над водой.

И свет небес летал за Гебой

И гром смеялся молодой

И гром гремел летя за Гебой

И свет струился золотой.

<1936–1937>

«Шёл Петров однажды в лес…»*

Шёл Петров однажды в лес.

Шёл и шёл и вдруг исчез.

Ну и ну сказал Бергсон

Сон ли это? Нет, не сон.

Посмотрел и видит ров

А во рву сидит Петров.

И Бергсон туда полез

Лез и лез и вдруг исчез

Удивляется Петров:

Я должно быть нездоров.

Видел я исчез Бергсон.

Сон ли это? Нет, не сон.

<1936–1937>

«Григорий студнем подавившись…»*

Григорий студнем подавившись

Прочь от стола бежит с трудом

На гостя хама рассердившись

Хозяйка плачет за столом.

Одна, над чашечкой пустой,

Рыдает бедная хозяйка.

Хозяйка милая, постой,

На картах лучше погадай-ка.

Ушёл Григорий. Срам и стыд.

На гостя нечего сердиться.

Твой студень сделан из копыт

Им всякий мог бы подавиться.

20 февраля 1937 года

Чармс

«Григорий студнем подавился…»*

Григорий студнем подавился

И вдруг ушёл из-за стола

В прихожей он остановился

И плюнул в зеркало со зла.

21 февраля 1937 года

Чармс

«Я долго смотрел на зелёные деревья…»*

Я долго смотрел на зелёные деревья

Покой наполнял мою душу.

Ещё по-прежнему нет больших и единых мыслей

Такие же клочья обрывки и хвостики.

То вспыхнет земное желание,

То протянется рука к занимательной книге

То вдруг хватаю листок бумаги,

То тут же в голову сладкий сон стучится.

Сажусь к окну в глубокое кресло,

Смотрю на часы, закуриваю трубку,

Но тут же вскакиваю и перехожу к столу,

Сажусь на твердый стул и скручиваю себе папиросу.

Я вижу бежит по стене паучок

Я слежу за ним, не могу оторваться.

Он мне мешает взять в руки перо.

Убить паука!

Лень подняться.

Теперь я гляжу внутрь себя.

Но пусто во мне, однообразно и скучно,

Нигде не бьется интенсивная жизнь,

Всё вяло и сонно как сырая солома.

Вот я побывал сам в себе

И теперь стою перед вами.

Вы ждёте, что я расскажу о своем путешествии,

Но я молчу, потому что я ничего не видел.

Оставьте меня и дайте спокойно

смотреть на зелёные деревья.

Тогда может быть покой наполнит мою душу.

Тогда быть может проснётся моя душа,

И я проснусь, и во мне забьётся интенсивная жизнь.

Даниил Хармс

2 августа 1937 года

«Человек берёт косу…»*

Человек берёт косу

Я хочу его спросить:

Что ты делаешь в лесу?

Я траву хочу косить

Отвечает мне косарь

Закрывая правый глаз

И в глазу его фонарь

В тот же миг уже погас.

Ты бы шляпу снял мужик,

Говорю ему, а он

Отвечает: Это шик,

Я ведь франт со всех сторон.

Но такое франтовство

Непонятно никому

Это просто баловство, –

Обращаюсь я к нему.

Нет, сказал он, не скажите,

Я сказал бы, что не так

Вы хоть руки мне свяжите,

Отрубите мне кулак,

Сквозь лицо проденьте нитку,

Суньте ноги под кибитку

Распорите мне живот

Я скажу тогда: ну вот

Вы меня распотрошили,

Рот верёвками зашили

Но кричу я вам в лицо:

Вы подлец и вы яйцо!

Я –

Удивляюсь вашей речи,

Где ответ на мой вопрос?

Вы молчите, только в плечи

Глухо прячите свой нос.

Вы молчите словно пень,

Вам ответить просто лень.

Ваша дерзкая усмешка

Не пристала вам к лицу

Вы глупы как сыроежка.

О, поверте подлецу!

Он –

Я бы рад молчать веками

И дробить бы лбом гранит.

Кто искусными руками

Жизнь до гроба сохранит?

Кто холодною косой

По моим скользит ногам?

Я голодный, я босой

Мимо вас иду к богам.

По дороге вверх бегущей

Я к богам иду с мечом.

Вот и ангел стерегущий

Заградил мне путь плечом.

Стой! – гремит его приказ

Ты в дверях стоишь как раз.

Дальше рай – сады блаженства

Чтобы в рай тебе войти,

Ты достигни совершенства,

Иль назад повороти.

Я задумался: Ну что же,

Если путь мой в райский сад

Преграждён Тобой, о Боже –

Я пойду тогда назад.

Стой! воскликнул ангел грозный

Ты мне чушь не бормочи

Бог слетит к тебе серьёзный

Вынет райские ключи

Хлопнет ими по балкону

И отвесив по поклону

Во все стороны вселенной,

Улетит домой нетленный.

А потом примчится снова

С вихрем звёзд и тучей птиц

И как бури неба слово

Вдруг на землю рухнет ниц.

Дрогнет мир. Померкнет свет

И тебя исчезнет след.

Тут я поднял страшный вой:

О небесный часовой

Мысль твоя течёт обратно

Как ручей бегущий в гору,

Мне безумцу непонятно

Моему не ясно взору

Моему не близко уху

Слушать неба смутный гла<с>.

Пропусти меня как муху

Через двери в рай как раз.

Ангел молча улыбнулся,

Поднял камень из-под ног,

Осторожно оглянулся,

Вдруг рукою размахнулся

И пустил мне камень в бок.

Этот камень был по счастью бестелесный,

Потому что этот камень был небесный.

2 августа 1937 года.


«Мы – это люди…»*

Мы – это люди

Вы – это боги

Наши деревни

Ваши дороги

12 августа 1937 года

Детское Село

«Я плавно думать не могу…»*

Я плавно думать не могу

Мешает страх

Он прорезает мысль мою

Как лучь

В минуту по два, по три раза

Он сводит судоргой моё сознание

Я ничего теперь не делаю

И только мучаюсь душой.

Вот грянул дождь,

Остановилось время,

Часы беспомощно стучат

Расти трава, тебе не надо время.

Дух Божий говори, Тебе не надо слов.

Цветок папируса, твоё спокойствие прекрасно

И я хочу спокойным быть, но всё напрасно.

12 августа 1937 года

Детское Село

«Желанье сладостных забав…»*

Желанье сладостных забав

Меня преследует

Я прочь бегу, но бег мой тих

Мне сапоги не впору

Бегу по гладкой мостовой,

но тяжело, как будто лезу в гору.

Желанье сладостных забав

Меня преследует

Я прочь бегу, но бег мой тих

Я часто часто отдыхаю,

Потом ложусь на мостовой

И быстр<о> быстр<о> засыпаю.

Желанье сладостных забав

Меня во сне преследует.

Я прочь бегу, но бег мой тих

О да! Быстрей бежать мне следует

Но лень как ласковая тень

Мне все движенья сковывает.

И я ложусь. И меркнет день

И ночь мне мысли стягивает

И снова сладостных забав

Желанье жгучее несётся

Я прочь бегу, бегу всю ночь,

Пока над миром первый солнца луч взовьётся.

И сон во мне кнутом свистит,

И мыслей вихри ветром воют…

А я с открытыми глазами

Встречаю утро.

13 августа <1937>

Ленинград

«Я руку протянул, И крикнул…»*

Глоб:

Я руку протянул, И крикнул:

Вот потеха!

Стоял тут некогда собор,

А ныне веха.

А тут когда то был пустырь,

А ныне школа

А там – когда то монастырь,

Святителя Никола

А ныне только сад фруктовый

Качает сочные плоды

Да Храм Святителя Никола

Стоит в саду без головы.

Селлей:

Молчи молчи безумный Глоб

Не то пущу тебе я пулю в лоб.

Довольно ныть. И горю есть предел

Но ты не прав. Напрасно ноеш<ь>

Ты жизни ходы проглядел.

Ты сам себе могилу роеш<ь>.

Глоб:

Какие жизни ходы?

Селлей Селлей!

Нам не открыть закон природы.

Селлей Селлей!

Пройдёт с годами увлеченье

Устанет ум

Селлей Селлей!

Забудет мир своё ученье

И сладость дум

Селлей Селлей!

Селлей:

Молчи, несносное созданье

Унылых мыслей философ.

Хотя бы раз в твоё сознанье

Проник ли жизни громкий зов?

<После 13 августа 1837>

«Я видел: медленные веки…»*

Я видел: медленные веки

Она лениво подняла

И взглядом ласковые реки

Она лениво обвела

<после 13 августа 1837>

«Деды жили, деды знали…»*

Деды жили, деды знали

Как им жить и как им быть

Мы же внуки всё забыли

Мы плывём, не зная куда нам плыть.

Деды строили заборы

Разводили скот и птиц

Деды были инженеры

Своих задумчивых и гордых лиц.

Мы же дедов наших внуки

Сильно двинулись вперед

Верим только лишь науке,

А наука, всегда почти, врёт.

Врёт проклятая наука,

Что бессмертья людям нет.

Врёт! И в том моя порука,

Что науке скоро капут.

————————

Потому что нет науки,

А бессмертье людям есть

Я видал такие знаки.

Я слыхал такую весть.

Очень скучно было б миру,

Человеку и душе

Если б жил и бух в могилу!

И вот уже на том свете атташе.

<сентябрь 1937>

«Я сегодня лягу раньше…»*

Я сегодня лягу раньше,

Раньше лампу погашу,

Но зато тебя пораньше

Разбудить меня прошу.

Это просто удивленье

Как легко меня будить!

Ты поставь на стол варенье, –

Я проснусь в одно мгновенье.

Я проснусь в одно мгновенье,

Чтобы чай с вареньем пить.

2 ноября 1937 года.

«Гнев Бога поразил наш мир…»*

Гнев Бога поразил наш мир.

Гром с неба свет потряс. И трус

Не смеет пить вина. Смолкает брачный пир,

Чертог трещит, и потолочный брус

Ломает пол. Хор плачет лир.

Трус в трещину земли ползёт как червь.

Дрожит земля. Бег волн срывает вервь.

По водам прыгают разбитые суда.

Мир празднует порока дань. Суда

Ждёт жалкий трус, укрыв свой взор

От Божьих кар под корень гор, и стон,

Вой псов из душь людей, как сор

Несёт к нему со всех сторон –

Сюда ждёт жалкий трус удар,

Судьбы злой рок, ход времени и пар,

Томящий в жаркий день глаз, вид зовущий вновь

Зимы хлад, стужами входящий в нашу кровь.

Терпеть никто не мог такой раскол небес

Планет свирепый блеск, и звёздный вихрь чудес

<Кон. 1937 – нач. 1938>

«Зима рассыпала свои творенья…»*

Зима рассыпала свои творенья.

Пушистый снег лежит среди дубров

На санки положив поленья,

Везёт их под гору Петров.

За ним собака в кожанном ошейнике

Бежит сверкая белым зубом.

И вот папаха на мошейнике

Уже горит под старым дубом.

Петров конечно рад ужасно

Смеётся, воет, стонет, плачет,

Потом, как стройный бог, прекрасно

Через верёвку с криком скачет.

Мошейник вышел из-под дуба

И говорит Петрову грубо:

«Кому ты здесь ломаешь спину?

Иди туда куда идёшь,

Не то тебя коленом двину

Тогда костей не соберёшь».

<Кон. 1937 – нач. 1938>

«Синее Божество!..»*

Синее Божество!

Да наступит моё торжество!

Ваше Благородие,

Пошли мне небывалое плодородие!

Пожалей меня неудачного верзилу,

Пошли мне огромную поэтическую силу!

Гибну я, – так

<1937–1938>

«Но сколько разных движений…»*

Но сколько разных движений

Стремительно бегут к нему навстречу

К нему спешит другой помощник

И движется еще одна колесница.

Открывается окно Смирно подходит к нему

слон. Вот он призрачной

голубчик. Вот он

призрачный голубчик.

Вот он призрачный

голубчик. Вот он

призрачный голубчик.

Вот он страданья

полный день. Нет пищи,

нет пищи, нет пищи.

Есть хочу. Ой ой ой!

Хочу есть. Хочу есть.

Вот моё слово.

Хочу накормить мою

жену. Хочу накормить

мою жену. Мы очень

голодаем.

Ах сколько чудных

есть вещей! Ах сколько

чудных есть вещей!

Вино и мясо. Вино и мясо.

Вино приятнее каши.

Бля, бля, бля!

Вино приятнее каши.

Берим бериг чериконфлинь!

Мясо лучше теста!

Мясо лучше теста!

Я ем только мясо и овощи.

Я пью только пиво и водку.

Чяки ряки!

Я не люблю русских женщин.

А русская женщина, да еще похудевшая,

да еще похудевшая

Фириньть перекринть!

Да еще похудевшая, –

Это дрянь!

фу! фу! фу!

Это гадость!

Я люблю полных евреек!

Вот это прелесть!

Вот это прелесть!

Вот это,

Вот это,

Вот это прелесть!

Нахально веду себя я,

Я веду себя пренахально.

(Перепрыгни через бочку).

Я веду себя нахально,

Чяки, ряки!

Я люблю есть мясо,

Пить водку и пиво,

Есть мясо и овощи

и пить водку и пиво.

Фириньть перекиньть!

Я хочу есть мясо

И пить водку и пиво!

  Вот как!

(Перепрыгни через бочку!)

3 января 1938 года.

Гармониус.


«Красиво это, очень мило…»*

Красиво это, очень мило:

Отнять у женщины часы

И подарить на память мыло,

Духи, цыгарки и усы.

13 марта 1938 года

«Меня закинули под стул…»*

Меня закинули под стул,

Но был я слаб и глуп

Холодный ветер в щели дул

И попадал мне в зуб.

Мне было так лежать нескладно

Я был и глуп и слаб

Но атмосфера так прохладна

Когда бы не была б,

Я на полу б лежал беззвучно,

Раскинувши тулуп.

Но так лежать безумно скучно:

Я слишком слаб и глуп.

23 апреля 1938 года

«Да что же это в самом деле?…»*

Да что же это в самом деле?..

Такая вялость в теле,

Мучительно ежесекундно чувствовать своё бессилие

Стихи совсем не сочиняются.

И каждый день мои пороки

С утра нахально начинаются.

Нет, жили иначе пророки!

Морщины изрезали мои руки.

Я целый день по комнате брожу от скуки.

Во мне не стало силы воли

Я начал пухнуть от душевной боли.

Оставте меня сознания мухи!

9 мая 1938 года

Смерть дикого воина*

Часы стучат

Часы стучат

Летит над миром пыль

В городах поют

В городах поют

В пустынях звенит песок.

Поперёк реки

Поперёк реки

Летит копьё свистя

Дикарь упал

Дикарь упал

И спит, амулетом блестя

Как лёгкий пар

Как лёгкий пар,

Летит его душа

И в солнца шар

И в солнца шар

Вонзается косами шурша.

Четыреста воинов

Четыреста воинов

Мечами небу грозят

Супруга убитого

Супруга убитого

К реке на коленях ползёт

Супруга убитого

Супруга убитого

Отламывает камня кусок

И прячет убитого

И прячет убитого

Под ломанный камень, в песок

Четыреста воинов

Четыреста воинов

Четыреста суток молчат.

Четыреста суток

Четыреста суток

Над миром часы не стучат.

27 июня 1938 года.

281

Сладострастный древоруб*

Когда вдали сверкнули пилы,

И прозвенели топоры –

Мне все подруги стали милы,

И я влюблён в них с той поры.

Подруги, милые подруги,

Приятно трогать вас рукой.

Вы так нежны! Вы так упруги!

Одна прекраснее другой!

Приятно трогать ваши груди,

Скользить губами вдоль ноги…

О помогите люди люди!

О Боже, Боже помоги!

24 августа 1938 года

Д. X.

«Я долго думал об орлах…»*

Я долго думал об орлах

И понял многое:

Орлы летают в облаках,

Летают, никого не трогая.

Я понял, что живут орлы на скалах и в горах,

И дружат с водяными духами.

Я долго думал об орлах,

Но спутал, кажется, их с мухами.

15 марта 1939 года

«В ночной пустынной тишине…»*

В ночной пустынной тишине

Вдоль клумб и гряд в большом саду

Брабантов шел к моей жене

Дрожа от страсти на ходу.

Он даже снял воротничок

И расстегнул слегка жилет

И весь дрожал как старичок

Хотя он был в расцвете лет.

Б. Д.


Загрузка...