Стихотворения и поэмы

Брр…

Что с тобой?

Собачья стужа!

Скакать приходится. К тому же

Вся в дырах куртка. Плащ сырой.

Хоть наготу, школяр, прикрой,—

Да не введешь в соблазн опасный

Старух, взирающих напрасно

На голый срам. В плаще моем

Перезимуем мы вдвоем.

Брр…

Что с тобой?

Собачья вьюга!

Так не согреем мы друг друга.

Попляшем, постучим костьми,

Как два скелета, черт возьми!

Брр…

Что с тобой?

Собачий ветер!

Кто это — ты иль я ответил?

Иль ржавый желоб завизжал,

Иль кот по крыше пробежал?

Оле-оля! Ответь, прохожий!

Коли и ты, на нас похожий,

Забыл о звоне медных су

Иль должен с шапкой на весу

Вымаливать любой объедок,

Чтоб кончить петлей напоследок,

Коли ты бродишь, аки волк,

И лишь клыков голодных щелк

В честь сына, и отца, и духа

До нашего домчится слуха

Сквозь ночь, туман, и снег, и град,—

Откликнись, ибо ты нам брат,

И с нашей шатией убогой

Найдешь поддержку ради бога.

Голод — не тетка,

Голод — не шутка,

Вот как

Жутко

Воет живот!

Стужа — не бабка,

Штопать не станет,

Шапку

Стянет,

Плащ разорвет.

Здравствует ноне

Пузо монашье,

Но не

Наше,

Черт побери!

Где ж эти земли,

Где нас повесят

В семь ли,

В десять

Иль до зари?

Поете, сволочи? Смотрите,

Кабы не влипнуть в пасть геенны,

Где задохнетесь и сгорите

Мгновенно.

Аз предрекаю вам кончину

Весьма мучительную, ибо

Вы совратить меня, мужчину,

Могли бы.

Но к черту оные фигуры

Дидактики и красноречья.

Я вышел ныне, балагуры,

Навстречу

Всем беззакониям вселенной,

Подобный рыцарю Ахиллу,

Хотя и лысый как колено

И хилый.

Но что крепиться, коли гложет

Мне внутренности злая похоть.

Увы, ни ахать не поможет,

Ни охать.

Монах! Клянусь тебе Сорбонной,

И бабушкой моей согбенной,

И дедушкиной бородой,

Что ты с оравой молодой

Обрящешь всё, чем ныне беден.

И между прочим — нежных дев,

Проспишь три тысячи обеден,

От наслажденья обалдев.

Идем же с нами вплоть до ада,

Коли сужден такой конец.

Любому страстотерпцу надо

Хоть раз в неделю снять венец

И в мире забубенных пьяниц

Отведать сладких вин и блюд,

Не презирая гик и танец,

Хотя от оных и блюют.

Ну что за юноши! Близка мне

Витиеватость их словес!

Монах! Потрогай эти камни,

Сдвинь, ощути изрядный вес

Материи первоначальной!

Нет, ты не сдвинешь ни черта.

Признаемся, сколь ни печально,—

Нам дверь блаженства заперта.

В харчевнях кормят тех, кто платит.

А девки любят тех, кто сыт.

Нам этой мелочи не хватит.

Что нечестивец голосит!

Не для того ли предлагаю

Я вам содружество свое,

Что у меня мошна тугая!

Оставим к дьяволу нытье,

Поставим крест на разговорах.

Где тут шинок повеселей?

Я перечислю целый ворох

Названий: «Кружка королей»,

«Дом госпожи Марго», «Берлога

Трех попрошаек»…

Ого-го!

Покуда хватит. Для пролога

Я выбираю «Дом Марго».

Ведите старца и не трусьте!

Плачу за крабов, за рагу,

За днища бочек и за устья

Рек, что я вылакать могу.

Плачу за будущие драки,

За всех, кто сядет у стола,

Кто ляжет под столом во мраке,

Сожженный жаждою дотла.

Плачу за треск углей в жаровне,

За жар отзывчивых сердец.

Плачу за всё. Мы с вами ровни.

Я не дурак и не гордец.

Кто платит?

Ты важный вопрос задаешь.

Вот он, председатель обжор и пропоиц,

Косматый, как пакля, небритый, как еж,

Уже под столом распускающий пояс, —

Он платит.

Все деньги на бочку вперед!

Вот стерва! Чудовище!

Не возражаю!

Монах! Она немилосердно дерет.

Строптивая женщина! Ты не чужая

В содружестве нашем.

Сужден нам возврат

На лоно твое, всеблагая гусыня!

Всегда непонятно они говорят —

Не то по-халдейски, не то по-латыни!

Кругла ты, как солнце!

Добра и щедра!

Мудра, как Сорбонна!

Обильна, как вымя!

Приятна одним колыханьем бедра!

Одними ужимками, столь огневыми!

А я заплачу тебе!

Если он врет,

Его запечешь ты, как окорок!

Мало!

Зажаришь на вертеле!

Деньги вперед!

Ни нежность, ни вежливость не обломала

Тебя, беспощадный и грубый палач!

(Бьет ее.)

Так вот же, так вот же тебе — чистоганом

Вперед получай, если хочешь, хоть плачь!

А мы пробуравим свинцовым стаканом —

Эй, скареда, слышишь? — большую дыру

В любом из твоих непочатых бочонков.

Тащи нам паштет на гусином жиру,

Яичницу с сыром, телячью печенку,

Мальвазии пинту…

Две пинты бордо.

Угрей и миног малосольных!

И хлеба

Поджарь нам до хруста, но только не до

Обугленных корок!

Скорей, ради бога!

^{Марго удаляется исполнить заказ.}

Всё, что бродило в сырых погребах,

Всё, что топталось в давильнях осенних,

Сладостно млеющее на губах,

Тварям земным вручено во спасенье,—

Благословенно да будет оно,

Легкое и молодое вино!

Зачем же ты врешь, преподобный козел?

Кислятина эта не сок винограда,

А первопричина бесчисленных зол,

Гнездящихся в сердце великого града,

Где всякая сволочь и всякая голь

Кичится пред знатью отребьями.

Что за

Невенчанный иерусалимский король?

О чем ты скорбишь?

Не мешай мне, заноза!

Очей моих блеск и услада!

Любезная дама — увы! —

В избытках господнего сада

Махровая розочка вы!

Я вижу, вы мастер по части

Учтивой любовной игры.

Но нам помешают, к несчастью,

Во всем драчуны-школяры.

Пускай наблюдают, потея,

Восторг набухающих чувств!

Прости меня, прелюбодея,

Что смело я разоблачусь

И, паки и паки рыгая

И кружку за кружкой глуша,

Без сил я, моя дорогая, —

Исусе, как ты хороша!

И всё качается тихо,

Двоится, троится в глазах.

Не бойся, позволь мне, пусти хоть,

Тебя умоляю в слезах.

Зачем привели меня в эту дыру,

Любезный мессир?

Подождите немножко!

Мне скучно, мессир. Я от скуки умру.

Мне хочется к тетеньке.

Милая крошка!

Не нравится вам наш вертеп, госпожа?

Потише, любезнейший!

Вам что за дело?

Оставь мою даму!

Дойдет до ножа!

Что, собственно, так горячо вас задело?

Кто хочет — гуляет. Кто хочет — сидит

И милую даму целует взасос.

Но если ты, рыцарь, за слово сердит,

Прошу извинить меня!

Молокосос!

За что ты меня столь надменно хулишь?

Да, верно, я в детстве сосал молоко,

Как всякий воспитанный мамой малыш,

Но в этом любому сознаться легко.

Школяр! Берегись! От моих кулаков,

Бывало, рога расшибали быки

И кони шарахались. Вот я каков!

Мне жалко твоей сумасбродной башки,

Смотри не шали! Не трепли языком —

Очутишься разом и хром и горбат.

Голубчик! И я с похвальбою знаком,

Но это занятье для малых ребят.

Я милую даму поздравить хочу,

Что столь остроумен ее кавалер.

Я жду, чтобы ты замолчал.

Замолчу, —

Ты старше, и ты мне покажешь пример!

Советую даму свою пожалеть.

Школяр, замолчи!

Не умею молчать!

Эй, где там хозяйка? Подайте мне плеть.

Подайте мне перья, чернила, печать!

Ай-ай, как мне страшно! Ай-ай, я убит!

Увы! Завещанье составить пора!

Я плачу от сих нестерпимых обид.

Товарищи! Хочет он сечь школяра!

Итак, подымайтесь, мессир! И пускай

Рассудит нас честная драка! Прошу!

Долой! Разнимай! Окружай! Не пускай!

Дурак! Я дворянскую шпагу ношу,

И не подобает, чтоб всякая дрянь

Со мною мешала бы грязную кровь.

О господи боже мой! Молнией грянь!

Попал он решительно в глаз, а не в бровь!

Действительно, каюсь, я рвань-голытьба,

Не рыцарь, не папа, — мадонна, прости! —

Кабацкая вывеска вместо герба

Висит на моем худородном пути.

Но как бы я ни был безроден и сир,

Я вам предложил благородный исход,

А вы уклоняетесь, храбрый мессир.

Мне это прискорбно!

Ты все-таки скот!

Скоты бессловесны. Твой бранный словарь

Перещеголять я — увы! — не берусь.

Расчет мой — на драку.

Прочь, подлая тварь,

Бесштанный задира!

Выходит, ты трус?

Школяр наступает! — И тот не сдает!

Смотри! Не болтаться тебе в школярах.

Твой час уже пробил.

И твой настает:

Военные действия начаты. Трах!

Красавица, будем знакомы!

Назад!

Не сметь ее трогать!

А кто ты такой?

На помощь!

На выручку!

Знатно тузят!

Кто пал? Я любому спою упокой,

Деритесь, орлы корпораций и школ!

Лупите друг друга и будьте здоровы!

Я вывернуть ваши карманы сошел,

Как древле архангел под трубные ревы.

Что за притча! Не видать ни зги!

Кто здесь безобразничает? Света!

Удирай, Корбо!

И ты беги

Через кухню.

Что такое это?

Неприятный случай. Хлещет кровь.

Эге-ге! Весьма тяжелый случай.

Бедненький мессир! Моя любовь!

Как вам больно!

Мне как будто лучше.

Где он, этот пакостный школяр?

Он удрал. Позвольте, ваша милость!

В драке он вещицу потерял:

Пуст мешок, но метка сохранилась.

Драгоценность к делу приобщим.

Ты мне можешь рассказать толково,

Нет ли тут зачинщика и чьим

Было делом оскорбить такого

Дворянина?

Вам угодно знать?..

Да. Короче.

Этот злой волчонок,

Что в харчевнях задирает знать,

Кажется, из школяров ученых.

Не размазывай. Как звать его?

Имени не знаю.

Взять под стражу!

Смилуйтесь! При чем же я, Прево?

Вот улика! Посидишь за кражу.

Сам ведь показал. Позвать сюда

Всех гостей и разбудить девчонок!

Где школяр, чье прозвище Волчонок?

Ну-с, приступим! Ты хозяйка?

Да.

Сука! Мессалина! Дщерь Содома!

Знаешь, что грозит тебе?

Увы!

Как причастна к случаю худому?

Школяры, свирепые, как львы,

Разорили множество харчевен.

Жрут и пьют, не платят ни гроша,

Аспиды!

Сама ты хороша!

Наш удел поистине плачевен.

Хочешь откупиться от тюрьмы?

Сколько стоит?

Правосудью надо,

Чтоб убытку не терпели мы, —

Завтра утром два бочонка на дом.

Постараюсь нацедить.

Монах!

Улизнуть не пробуй. Что затрясся?

Друг Прево! Я, аки ангел, наг.

Потерял в сей суматохе рясу.

Видит небо, я не подлый вор.

Но испуган и дошел до ража.

Крайность подошла. Хочу на двор.

Ибо пил, как губка.

Взять под стражу!

Корбо! Каким попутным ветром?

Где пропадал ты с ночи той?

Ты незнаком еще с Бисетром.

Рискуешь завтра же…

Постой!

Как бы каноник не услышал!

Он только что из кельи вышел.

Покашливает у дверей.

Скорей! Скорей! Скорей! Скорей!

Что ты плетешь?

Горбун в темнице

В когтях у палача протух

И выдал нас. Прево томится

Желаньем, лишь споет петух,

Арестовать нас по доносу.

За что?

За буйство. Видно, суд

С властями городскими снесся.

Нас и святые не спасут.

Ни за какие блага мира

Просить не стану ничего.

По настоянию мессира

Де Пуля чертов кум Прево

Уже приказ, наверно, пишет.

Нас ночью схватят. И никто

Нам не поможет, не услышит.

Всё будет крепко заперто.

Горбун назвал нас? Это верно?

Как бог свят!

А узнал ты где?

От одного писца.

Вот скверно!

Весьма погано.

Быть беде!

Из-за дурацкой пьяной драки,

Могущей быть в любую ночь,

Вдруг сгинуть ни за что во мраке

Или бежать отсюда прочь!

Бежать!

Откуда? Из Парижа,

Где мы не мерзли без гроша?

Где каждый камешек нам ближе,

Чем мать, и нужен, как душа?

Ступай к канонику, несчастный!

Целуй его подол, скажи,

Что к случаю мы не причастны,

Что нас запутали во лжи!

Ведь ты родной ему племянник, —

Пусть вступится за нас добряк.

Меня дорога к черту манит.

За городской чертой овраг

Дымится свежестью весенней.

Там свищет ветер для меня.

В Париже нету мне спасенья.

В любой харчевне западня.

Довольно. Баста! Пусть их ловят.

За что? Не все ли мне равно?

Пусть обвиняют, пусть злословят.

Я равнодушен, как бревно.

Запишут в протокол заочно,

Осудят и приговорят,

Приметы перечислят точно:

Рост, нос, два уха — всё подряд.

И пусть! Плевать мне на скрипенье

Их перьев и на их мозги.

На рты их, мямлящие в пене,

На шлепающие шаги!

Я вырву ногу из капкана,

Хоть бы до кости разодрав,

Плесну им в морду из стакана

Глоток несчастных школьных прав, —

Прощайте!

Расстаемся, значит?

Да!

И на дружбе нашей крест?

Кем разговор о страхах начат?

Кто первый каркал про арест?

Есть выход более толковый.

Просить? Раскаяться в тюрьме?

Сыграть ягненочка такого,

Который повторяет «ме»,

Сбив самого Патлена с толку?

Дурацкий фарс! Какая смесь

Унынья и почтенья к волку!

Овечья смелость! Сучья спесь!

Итак, ты порываешь с нашим

Содружеством, мессир Вийон?

Со школьническим и монашьим

Обетом? Или басня он?

И ты решился на разлуку

С ученьем — лучшим из даров?

Да! Я решился. Дай мне руку.

Что ж! Это можно. Будь здоров!

Здравствуй, мать! Не узнаешь ты, что ли?

Я твой сын. Воробышек родной.

Сын был глаже.

Плохо кормят в школе,

Пичкают грамматикой одной.

Отощал ты, словно привиденье.

Под глазами синяки с пятак.

Одолжи мне, мать, немного денег.

Видит бог, я обносился так,

Что смеются честные девицы.

На заду огромная дыра.

Видит бог, решил я удавиться.

Видит бог, всё отдала вчера

За мешок муки и ломтик сала.

Я гола, как обгорелый пень.

Я сама всю зиму шиш сосала —

День и ночь, и снова ночь и день.

У кого коза иль поросенок,

У кого игла иль молоток,

У кого в бочонках, припасенных

К рождеству, горячего глоток.

У меня одной, вдовы безногой,

Рыжий кот, да стоит он не много,

Взрослый сын, да беден он, как я.

Врешь ты некрасиво, мать моя!

Я ведь знаю: у тебя в постели,

Кроме блох, есть ливров сотни три.

Мне о том сороки насвистели.

Расшвыряй солому, посмотри!

Что найдешь — твое, не пожалею!

Хочешь стол и скамьи разломать?

Сядь убогой нищенке на шею,

Грабь тряпье старухи!

Ладно, мать!

Можешь спать спокойно и не плакать,

Скарба в доме не разворошу.

На дворе сегодня снег и слякоть.

Об одном тебя я попрошу:

Дай мне шарф и шапку из овечьей

Шерсти, что остались от отца.

Богу за тебя поставлю свечи.

Родила я сына-стервеца!

Вымогает, не дождется срока.

Лягу в землю, сыщешь всё, что есть.

Слушай, мать, я ухожу далеко.

Убирайся с богом!

Дай поесть!

Как собаке, мне бросаешь кости?

Или ласки я не заслужил?

Или часто прихожу к вам в гости?

Тянет, тянет из последних жил,

Кровь сосет, а всё, проклятый, жаден,

Всё не так, всё ищет попрекнуть…

У, бродяга! Для таких вот гадин

Нету сладкого, не обессудь!

Где сестрица Трюд?

На огороде

У каноника.

Здорова?

Нет.

Оба вы, отцовское отродье,

Кашляете с самых малых лет.

Плачет, дура, тает, словно свечка,

Проболела осень, рождество;

Робкая, не вымолвит словечка,—

Да ведь мне не слаще оттого!

Мне-то, старой, без опоры в доме

До могилы, значит, спину гнуть?

Слушай, мать. Вздремну я на соломе.

Разбуди пораньше. Надо в путь.

Значит, верно — ты уходишь?

Верно.

А куда — не скажешь?

Не скажу.

Говорят, что есть одна таверна.

Там школяр обидел госпожу

Леруа. И будто даме этой

Стало дурно. А ее жених

На мальчишку жаловался где-то.

Ничего я не слыхал про них.

А еще рассказывают, в Туре

Ведьму рыжую опять сожгли.

А в Амьене черт набедокурил:

Поднял дом на локоть от земли.

Ох-хо-хо! Спаси нас бог, — в Париже

Летом будет, говорят, чума.

Я слыхал об этой ведьме рыжей,

Что сводила дураков с ума.

Хороша была чертовка, видно,

Стала пеплом.

Стало быть, не зря!

Мне на тех, кто знал ее, завидно.

Спи спокойно. Через час заря.

Кто здесь? Почему в глазах троится?

Я не виноват. Под пыткой врут.

Это я. Не бойся.

Ты, сестрица?

Здравствуй, маленькая. Здравствуй, Трюд.

Говорила мать, что ты болела.

Да, болела.

Что молчишь всегда?

Трюд, сознайся, — это мать велела

Клянчить в церкви милостыню?

Да.

Много подают?

Я не считаю.

До пяти считать умеешь?

Нет.

Надо научиться.

Пресвятая

Дева не велит считать монет.

Ты ей молишься?

Я не умею.

Сколько лет тебе?

Не говори,

Не мешай! Ты стал похож на змея.

Змей мне часто снится до зари.

У него есть женщина другая.

Та меня задушит. А! Постой!

Вот она! Вот светится, моргая,

Глаз под головешкой золотой.

Обожгу я ноженьку босую,

Растопчу ее глазок опять.

Я тебя ремнем исполосую!

Дрянь, чертовка, не даешь мне спать!

Злые дети — наказанье божье.

Ох-хо-хо! Грехи мои прости!

Ведьма смотрит. Ведьма строит рожи.

Франсуа! Не уходи!

Пусти!

Мне пора. Не смей кричать, звереныш!

Мне не жалко вас. Пусти меня.

Больше ты ничем меня не тронешь.

До свиданья. Вы мне не родня.

Ты здесь живешь, Инеса Леруа.

Ты крепко спишь, любовница чужая.

Ты крепко двери на ночь заперла

От злых людей. А утром, освежая

Лицо и руки в ледяной воде,

Припомнишь всё, чего мы не сказали

Тогда друг другу. Никогда, нигде

Не повторится этот миг. Он залит

Чернилами и воском. Искажен

Дознаньем. Пересудами оболган.

Мне надо потерять пятнадцать жен,

Чтобы найти тебя. Как это долго!

Но посмотри! Я тоже чист и смел.

Я тоже был в ту ночь с тобою рядом,

Дрожал от горя, путался, краснел…

Так почему же семь ночей подряд он

К тебе крадется, ночью упоен,

И в час, когда смежаешь ты ресницы,

Он, а не я, — он, а не я, Вийон,

Тебе, моя возлюбленная, снится!

О, как я глупо вел себя! К чему

Лез в драку и прикидывался храбрым?

Смотрели на меня, как на чуму.

И вот оплеван и едва не забран

Сержантами, не осужден едва

Самим Прево, истерзан и всклокочен,

Как гарпия, — шепчу тебе слова,

Тогда уместные, сейчас — не очень.

Нет! Этого не может быть. Прости!

Я через год вернусь к тебе. Запомни!

Зажми щепотку памяти в горсти.

Всё остальное на земле легко мне:

Красть, убивать, под пыткою хрипеть,

Спать под землей и почернеть, как ворон.

Но я вернусь! Что мне прикажешь спеть?

Как встретишься с нарядным дерзким вором?

Не узнаешь? От страха замерла?

Всмотрись в меня! Я был голодным, грязным,

Злым школяром, Инеса Леруа!

Не бойся! Полюбуемся, подразним —

И до свиданья! Можешь крепко спать.

Ты больше не нужна мне, недотрога.

Жизнь никогда не возвратится вспять.

Прощай! Так начинается дорога.

Эй, Пугало, чудак безногий!

Мне шляпой машешь ты один.

А между тем знавал я многих

Друзей, доживших до седин

И разжиревших на покое.

Конечно, спят они теперь,

Они не знают, что такое —

Бежать, быть загнанным, как зверь,

Грызть корку, умываться снегом,

Бояться потерять ночлег

И дорожить любым ночлегом.

Но ты, приятель, человек!

Мне хуже, мне гораздо хуже.

Эге! Откуда эта речь?

Я должен здесь в любую стужу

Гнилые овощи стеречь.

Давно расклеван и потоптан

Весь монастырский огород.

Давно сюда валили оптом

Всё, чего город не дожрет…

Послушай! Это непорядок.

Зачем шагаешь ты за мной?

Меня от вони мерзлых грядок

Тошнило столько раз зимой.

Я до костей продрог. Я болен.

А ты, бродяга, рвешься в путь.

И только вышки колоколен

Тебе кивают: «Не забудь!»

Ты сорок лье отмеришь за день.

Ты плюнуть в сотню луж волен.

Волен напиться, если жаден.

И, наконец, ты мэтр Вийон!

Иначе говоря, столетья

Тебя бессмертным нарекут.

Наоборот! Готов истлеть я,

Как рваный нищенский лоскут.

Ты врешь бессмысленно и нагло,

Без толку, тыква, брешешь мне!

Постой! Ведь это с глазу на глаз

И, очень может быть, во сне!

Уж если это надо, чтобы

Ты собеседником мне был,—

Знай: я не спятил от учебы

И логики не позабыл.

И если пьян, то не настолько,

Чтоб стоя бредить, как балда!

Сопротивляешься ты стойко.

Итак, я бесполезен?

Да.

Эх ты! Я вывернул бы пьесу

В невероятностях чудес.

Я бы привел твою Инесу

И вас перевенчал бы здесь.

Ведь автор для того и поднял

Условный трюк из преисподней,

Чтобы тебе, школяр, помочь

Перемахнуть сквозь эту ночь,

Сквозь этот мрак средневековый,

Сквозь множество иных времен.

Послушай! Ты школяр толковый,

Начитан в классике, умен.

Вот потому и предлагаю

Не отворачиваться я.

Смотри! Вот книга дорогая.

В ней юность и любовь твоя.

Я очень пригожусь поэту.

Но чур — не хныкать и не ныть!

Дай почитать мне книгу эту.

Ее ты должен сочинить!

Прощай, красавец мой! Ты будешь

За городом часам к восьми.

Боюсь, что голову простудишь, —

Хоть шляпу у меня возьми!

Прошу для пасти адовой еще

Не пожалеть кистей и красной краски, —

Чтоб жгло, чтоб било в ноздри горячо,

Чтоб женщины завыли!

Это маски

Для шествия, достопочтенный мэтр!

Весьма занятное приспособленье, —

Изволь примерить.

Ты на шутки щедр.

В таких делах нельзя водиться с ленью.

Служа приказам преподобных ряс,

Я забавлял всегда простонародье,

Чем только мог. Вот и на этот раз

Хочу блеснуть наперекор природе

Кривляньями разнообразных рож.

Пускай хохочут наши горожане.

Обидно только, что заплатят грош!

Я тщательно обдумал содержанье

Мистерии. Ввел несколько фигур

И аллегорий, неизвестных раньше.

Есть у меня Иуда-балагур,

Есть и Фортуна, ростом великанша.

Есть герцог Ирод, чей дворец-бордель

Заставит многих покраснеть, пожалуй.

Добиться бы еще хоть двух недель,

Чтоб подготовить всё, как надлежало.

Любезный друг, отсрочек и не жди!

На этих досках в день святой Бригитты

Начнем играть. Не то на площади

Мы будем без иносказаний биты.

Эй, пошевеливайтесь там, друзья!

Мессир, позвольте опорожнить кружку!

До полдня, милые, никак нельзя,

А там гуляйте, чествуйте друг дружку.

Я угощаю всех. Садись и пей,

Пой, что захочется, целуй любую.

Эге, вниманье! Юноша, прибей

Гвоздями к скалам ленту голубую,

И пусть она трепещет. Издали

Получится изрядно, вроде моря.

Постойте, сволочи! Зачем зажгли

Все плошки? Навоняли, как в Гоморре.

Что там еще?

Вас просят сей же час

Быть в ратуше. Там собрались нотабли.

Пускай они сойдут, не горячась,

На площадь к нам. Не столь они ослабли,

Не столь стары, чтоб из-за них терять

Последние пред торжеством мгновенья!

Здесь у меня стоит рабочих рать.

Треск, суета. Мы подбавляем рвенья,

Подхлестываем, бранью разъярясь,

Друг друга. Но для случая такого

Мы не хотим лицом ударить в грязь.

Им это, мальчик, изложи толково.

Мне нравится, что мэтр Вийон свиреп

И никого из важных лиц не трусит.

Постой еще! Наш магистрат не слеп.

Гнилой орешек быстро он раскусит.

Сообразит, что дьявола на двор

Пустил к себе, да только будет поздно!

Да кто же он такой?

Церковный вор!

И если он в Париже не опознан,

То попадется здесь, держу пари.

Он смотрит в нашу сторону.

Он дьявол!

Он оборотень, что ни говори!

Когда-то он в Турецком море плавал,

Был обезглавлен, но господень враг,

Князь тьмы, пришил ему башку обратно.

Повешен был, но сорвался в овраг.

С тех пор он умирал неоднократно.

Ты присмотрись к нему, взгляни в глаза

Или, когда задумается, — сбоку!

А знаете, мессир, идет гроза.

Наш праздник, видно, не угоден богу.

Эй, плотники, портные, маляры!

Как жизнь? Как продвигается работа?

Иль пересохло в горле от жары?

Иль достучались до седьмого пота?

Кончай, кончай! Пора! Трубит рожок.

Эй, мастера, скликайте подмастерий!

Мэтр Франсуа!

Что там еще, дружок?

Ввиду того, что нам сюжет мистерий

Изложен путано, ввиду того,

Что ваша дерзость не угодна граду,

А господу не мило торжество,

Где богохульник ждет себе награды,—

Постановляет ныне магистрат

С епископскою куриею вкупе —

Дать вам расчет, в покрытье ваших трат,

А снаряженье и машины купит

Мэтр Эстурвиль, суконщик. То есть я.

Итак, мессир, сценарий мне вручите,

Секретов лицедейства не тая.

Мэтр Эстурвиль, я обращусь к защите

Самой принцессы. Тут прямой грабеж.

Я сочинял, острил, придумал трюки.

Тут каждый гвоздь, что к месту ни прибьешь,

Что ни возьмешь, мои припомнит руки.

Я должен кончить дело!

Почему ж

Не в силах целого исправить некто,

Благочестивый и ученый муж,

Известнейший теолог, наш проректор,

Отец Корбо?

Как вы сказали? Кто?

Мэтр Боэмунд Корбо.

Он был мне другом.

Конечно, это время залито

Водой забвенья. И с ученым кругом

Давным-давно я связи растерял.

И должен сдаться. Я его не трону

Насмешками. Но что за матерьял

Пошел на выделку такой вороны?

Школяр Корбо! Бездельник и шпана!

Тот мальчуган!

Нельзя ли осторожней!

Так, стало быть, вся сцена отдана

Ему, чтоб оскопил, и опорожнил,

И выпарил ее до пресноты?

Да, с этой мыслью сжиться нелегко мне!

Тсс, он идет.

Мы были с ним на «ты».

Привет, Корбо!

Кто вы? Я вас не помню.

Я Франсуа Вийон.

А, очень рад!..

Как вы живете?

Так себе. Не очень.

Вы, я узнал, отчасти мой собрат —

Поэт?..

Я этим мало озабочен,

Пишу для развлеченья.

Так, так, так…

Ну, я спешу. Простите!

Будьте здравы!

А помните: собачий ветер, брр…

Чудак!

Недалеко ушли от школяра вы.

Ударим по рукам?

В известный час

Я приведу сюда веселых малых.

Мы вам споем, уменьем не кичась,

Такие песни, чтобы понимал их

Любой ребенок. В ханжестве своем

Отец Корбо ведь не такая цаца,

Чтоб нам утихнуть! Мы еще сорвем

Мистерию!

Вам это не удастся.

Попробуем!

И это ни к чему.

Оставим словопренья! Я не жажду

Упечь вас в монастырскую тюрьму,

Но вы — зараза для моих сограждан.

Мне всё известно. Даже день и час

Допроса трех повешенных в Руане.

Вы, ничему в Сорбонне не учась,

Себя причислили к подлейшей рвани,

К той рвани, что, помимо грабежей,

Слегка замешана в делишках мокрых…

Но я не продолжаю. Вам уже

Должно быть ясно, что один мой окрик —

И вы погибли. Я даю вам срок.

До ночи будьте у заставы. К черту!

И — чтобы тихо! Это вам же впрок.

Ни звука — никому!

Молчу. Как мертвый.

Всё валится из рук. Где ангелы, где черти?

Где мироносицы и где танцоры смерти?

Где связки факелов, грома небесных труб,

Престол всевышнего? Я бледен, аки труп.

Зашился, как болван.

Я паки повторяю,

Что главный аргумент быть должен в пользу рая,

Что суть мистерии не в ярости острот

Не в сквернословье, но совсем наоборот!

Конечно, это так, но банда разбежалась,

Никто не слушает. Всё гибнет. Что за жалость,

Что мэтру Франсуа не доверяет клир!

Нам не пристало быть настройщиками лир.

И тем не менее я повторю вам паки,

Что этой сволочной и пакостной собаке

Определен удел: гнить в петле — и конец!

Отцы нотабли, из Бургундии гонец.

— Спаси, Пречистая, помилуй нас, Исусе!

Принцесса едет к нам. — Вот это в нашем вкусе!

— Я предпочту принять двенадцать дюжин шлюх,

Чем эту деточку. — А есть недобрый слух,

Что это нам грозит опасностью. — Э, бросьте!

Особы знатные — всегда благие гости.

— Ой, ратуша падет, не снесть ей головы!

— Бьюсь об заклад, пустяк! — Мэтр Эстурвиль, а вы

Чем нас утешите?

Что ж! Нечего лукавить!

Не худо бы навек нас от нее избавить.

Мы, честные купцы, живем, баклуш не бьем

И тщимся не забыть о празднике своем.

Что ж, если госпожа бургундка к нам приедет,

Особой дружбою пускай она не бредит.

Но мы ручаемся принять ее как дочь.

Впустите же гонца.

Эй вы! Сегодня в ночь —

Вы понимаете? — чтоб было по статуту

И сено лошадям, и сто костров раздуто,

И спущен главный мост, и хоры певчих пусть

«Et tibi gloria!..»[67] поют нам наизусть.

Пусть жители не спят, толпятся на балконах,—

Но боже их избавь от действий незаконных!

Вы понимаете? Прочли вы между строк,

Что следует за сим? И, несмотря на срок,

Вы сделаете всё, что в силе человечьей?

Мы вам предъявим счет за траты, за увечья,

За сено, за костры, за наши погреба,

Расхищенные вдрызг, за хоры певчих…

Ба!

Мы платим золотом, одолженным у вас же,

И этим платежом, конечно, вас уважим.

Уж больно вы хитры!

— А ну как скажем «нет»!

Ни сена лошадям, ни герцогам монет?

— А ну как выкинем над ратушею знамя

Гильдейских наших прав?

Кто будет драться с нами?

Нельзя ли не орать? Я вам не кум, не сват,

Не родич, не сосед. И, как господь наш свят,

Ручаюсь, что моей тут и на грош нет воли.

Я передал приказ. Прощайте.

(Уходит.)

Оттого ли,

Что злобен сей наглец иль бестолковы мы,

Но чую воинство необоримой тьмы,

Обставшей праздник наш.

О дева всеблагая!

Вербуйте воинство, негодных отвергая,

В сонм исполнителей, от господа Христа

До мелких дьяволят.

Задача не проста!

Уже я отмечал: боятся все, как петли,

На сцене выступать.

Средь молодежи нет ли

Таких охотников?

Нам молодежь чужда.

В обедню с паперти объявлена ль нужда?

И возглашал, и звал в обедню и в вечерню.

Внимали сумрачно. Нет отклика у черни.

Меж тем уже двойной отяготил нас долг.

В подобных торжествах бургундцы знают толк.

Что делать?

Ведаю. Но вам открыться трушу.

Ого! Я слушаю!

Закладываю душу,

На карту ставлю дом, торговлю и ребят,

Да стану я прыщав, заика и горбат,—

Искусством дьявольским мы с вами не владеем.

И следует послать за тем шальным злодеем,

За вором Франсуа. Он нужен здесь как хлеб.

Сей выпад столько же греховен, сколь нелеп.

Вор Франсуа удрал, ищите ветра в поле!

Вы полагаете?

Уверен в том. Тем боле,

Что намекнули вы ему на Монфокон.

Веревка устрашит, где не возьмет закон.

Итак, не станем ждать от дьявола подмоги.

Я сяду править текст. Погрешности суть многи.

Метафора груба. Размер не нежит слух.

Тут рифма вялая. Там непристойность шлюх,

Громоздко, путано. Но что всего ужасней —

В писанье вкраплены безграмотные басни.

Хоть замысел весьма возвышен и широк,

Но винным запахом разит от этих строк.

Вы слушали его и слишком присмотрелись,

Вот и запутались в сию мирскую прелесть!

Пожалуй, это так, но всё же…

Мне пора!

Коли посеял зло, то не пожнешь добра;

Где ведьма ворожит, там ошибется зоркий;

Кто молится, тот благ, — такие поговорки

Текст представления пристойно оживят,—

И да поможет бог! Приступим. Свят-свят-свят!

(Чинит перо и садится за работу.)

Где ты скитаешься, несчастный и великий?

Не пойман ли в ночи? Кем и с какой уликой?

О, если, несмотря на тысячу засад,

Ты улизнешь и к нам воротишься назад

И постучишься в дверь мою хоть ненароком —

Добро пожаловать! Я научен уроком.

Скорей! Монахи спят. Весь город нынче твой,

За безопасность же ручаюсь головой.

А вот занятный поясок

Весьма затейливой чеканки.

Резвятся нимфы и вакханки

У речки, в зелени осок.

Вот бусы в венецейском духе.

Вот зеркало для всех ланит.

Оно волшебно сохранит

Румянец на лице старухи.

Вот перстень в розочках резных

Оправой служит хризопразу.

Вот четки, что украсят рясу.

Мессир, я не нуждаюсь в них.

Приблизьте ухо осторожно.

Не покупатель я у вас,

Но лишь проситель.

В добрый час!

Готов служить вам, чем возможно.

Ах, Шермолю, ваш изумруд

Ласкает глаз, но слишком дорог.

К тому же суд соседок зорок!

Они от зависти умрут!

Но милой даме нет отказа.

Я два экю вам уступлю.

Как вы жестоки, Шермолю!

А вот два дымчатых топаза!

Ах, я как раз такой ищу!

Он мне предложен!

Не пущу!

Вот ярмарочная проказа!

Все спорят с пеною у рта!

Дерутся из-за дряни каждой

И снова одержимы жаждой.

А нам смешна сия тщета.

Мы, старики, на ладан дышим.

Снедает нас беззубый смех

При виде сумасшествий всех.

Итак, мой друг, возможно тише!

Не для того, чтобы в грехе

Вас уличить. Не это важно!

Я вам задам вопрос отважный

И крайне щекотливый.

Хе!

Я трепещу и предвкушаю

И, предвкушая, трепещу.

Забота у меня большая:

Я вора некого ищу.

Но я-то здесь при чем?

Заметьте!

Отнюдь не уличаю вас.

Вы скупщик ценностей. И эти

Вещицы — пиршество для глаз.

Но если ювелир с достатком

И если вещь недорога —

Бывает, что о деле гадком

Ему и невдомек…

Ага!

Мой розыск не грозит вам иском.

И в кляузах я не мастак.

Я вас прошу с поклоном низким

Найти мне человека.

Так!

Я имени его не знаю,

И вам его не надо знать.

Мессир, взгляните! Цепь сквозная,

Как нынче носят клир и знать.

Кадильницы, распятья, четки,

Ковчежцы, раки, сундучки…

Эй, не торгуйтесь же, красотки!

Эй, раскошельтесь, старички!

Кому играть в бирюльки любо,

Кто знает толк в сортах камней,

Кого не взять подделкой грубой —

Ко мне! Ко мне! Ко мне! Ко мне!

Мессир, от вас я не отстану.

Приметы — быстро!

Смугл и тощ,

Силен в латыни, строен станом…

Ко мне, красотки, ибо дождь

Накрапывает и палатку

Придется на вечер свернуть!

Сметлив и пишет вирши гладко.

Обворовал он вас?

Отнюдь!

Соседей ваших?

Полагаю —

Он чист как агнец между них.

Спаси нас, дева всеблагая!

Чем же не праведный жених?

Но вы его назвали вором —

Есть доказательства сего?

Так он ославлен приговором,

Что подписали два прево,

Семь настоятелей из дальних

Епархий и один судья.

Замешан он в делах печальных,

Но, право, не забочусь я,

Чтоб кем-то пойман был несчастный!

Я вас не выдам никому.

Мессир, вы к ратуше причастны?

Так что ж? Простите, не пойму.

А кто вас знает, что вам нужно?

Зачем вам нюхать здесь и там?

Живете с церковью вы дружно,

А тянетесь к дурным местам.

Мир изо всякой дряни соткан!

Всех слушай, ну а сам молчок!

Эй, не торгуйся же, красотка!

Эй, раскошелься, старичок!

Кому играть в бирюльки любо,

Кто знает толк в игре камней!

(Пропадает в толпе.)

Я, видно, одурачен грубо!

Ко мне! Ко мне! Ко мне! Ко мне!

Вот тернии того венца,

Что надевал Спаситель!..

На вас, почтенный, нет лица,

Из фляжечки вкусите.

Где он? Где злобный Шермолю?

Где сей полночный филин?

Ах, укажите мне, молю!

Я вас понять бессилен.

Ну как же, ну где же найти мне Вийона?

Или принял меня этот шут за шпиона?

Проклятая давка! А рвани-то, рвани!

Мессир, предлагаю свое дарованье,

Чтоб черная магия вас просветила!

Мне служат металлы, мне внемлют светила.

Я вижу грядущее как на ладони.

Скажите, в каком непотребном притоне

Сейчас обретается тот неизвестный,

Кого я задумал?

Вопрос интересный!

О лев Трисмегиста! О знак Пентаграммы!

О пламя Гекаты! Ступайте же прямо,

Шагайте, бегите, летите! Чрез месяц

Он встретится вам, коль его не повесят.

Ужели помутился ум

В таком дородном теле?

Повсюду адский треск и шум!

Добраться б до постели!

Вот вам совет лечебный мой!

Натрите салом спину,

Когда воротитесь домой,

И все виденья сгинут.

Вийон сюда приедет к ночи.

Сгинь, сатана! Здесь бродят псы.

Почуют, разорвут нас в клочья.

До дела считаны часы.

Ты будешь в боковом приделе,

Чтоб уберечь нас от засад.

А горожане поредели —

Их были сотни час назад.

Все бредят о бургундской гостье.

Плевал я на гостей чужих!

Желаю на любом погосте

Им так же дрыхнуть, как я жив!

Все из одной породы сучьей,

Всё их богатство — прах и тлен!

Имей в виду на всякий случай:

Я для Вийона не Колен,

А немец с примесью венгерца.

О нашем прошлом — ни гугу!

Чтоб у него не билось сердце,

Я буду вежлив, сколь могу.

Вийона ищут.

Знаем штучки!

Ты с нами смоешься, старик!

Боюсь дождя из этой тучки.

Прикажешь сделать чик-чирик?

Посвети мне сверху! Заступ!

Пошевеливайся, гад!

Zwanzig Hundert Teufel![68]

Баста!

Завтра станешь ты богат.

Навались!

Jawohl![69]

Сдвигаю!

Gott im Himmel![70]

Слышишь звон?

О мадонна всеблагая!

Взглянешь — и дыханье вон!

Нидерландские флорины,

Московитские рубли!

Золотом набей перины,

Спи, как папа, ай-люли!

Zwanzig Tausend Teufel!

Кости!

Клетка плоти без души!

(Вылезает вверх, таща за руку скелет в черной сутане.)

Эй, безносая! Ты в гости

К нам до срока не спеши!

Мы еще с тобой станцуем

В зной, в грозу, и в снег, и в дождь!

Кавалер, как дама, тощ,

Целоваться не к лицу им.

Но она его берет

Крепко за руку и тянет.

Этот час для всех настанет,

Всех настигнет в свой черед!

Nicht so schrecklich, dummer Kerl!

Bist du fertig? Komm mit mir![71]

Видишь, немец, жемчуг, перлы,

Груды золота, весь мир!

Вот, на счастье и на горе,

Мир без ада впереди,

Без латинских аллегорий…

Aber schneller![72]

Погоди!

Не монашески овечий,

Голый, страстный и простой,—

Вот он, мир мой человечий!

Schneller, Junge![73]

О, постой!

Это стоит даже танца

На потеху дураков!

Aber willst du jetzt die ganze

Welt aufwecken, Eselkopf?

Willst du, Narr, in Hölle gehen?

Post! Wir sind verloren schon![74]

Кто здесь так самонадеян

Или разума лишен?

Кто, свершая в церкви кражу,

Прокопался до зари?

Ты зачем оставил стражу?

Где же мой процент?

Бери!

Обижаешь?

Обижаю.

А за что?

За то, что ты —

Тварь, навеки мне чужая,

Чьи проклятые черты

Я видал на каждом рынке,

Там, где преет барахло,

Там, где время по старинке

Нас на дружбу обрекло!

Расселись, бездельники, так вас и так!

Устроили в небе вонючий кабак!

Пожалуйста, не разоряйтесь, мессир!

Допью, что мне хочется, скушаю сыр.

Потом — лам-ца-дрица и лам-ца-ца-ца! —

Изрядно сыграю вам Бога-отца!

Старик, дурачина! Ты мог бы греметь

В божественной роли, как трубная медь!

И я загремлю еще!

Ты-то? Ого!

Ты, может быть, вспомнишь харчевню Марго,

До ветру пойдешь, потеряешь штаны,

Но ты не партнер для меня, сатаны!

А хочешь по морде?

Попробуй посмей!

Зачем вы всевышнего дразните, Змей?

Он добрый наш папочка!

Он-то? Ха-ха!

Пожалуйста, Ева, уйди от греха!

Барбосы грызутся — не суйся щенок!

Мистерию вы превратили в шинок!

Вы всё опоганили!

К черту, ханжа!

В руках своих небо и землю держа,

Хлебнув этой мощи, я полон тоски,

Что от балагана сего ни доски,

Ни пакли, ни плошки вонючей, ни свеч

Нельзя для грядущих времен уберечь.

Да что толковать о других временах!

Но кто бы ты ни был — мирянин, монах,

Схоласт, ковыряющий важно в носу, —

Я все твои пакости смирно снесу.

Ну, твари, на сцену! Опять двадцать пять —

Ваш мир сволочной создавать, и на пядь

Не сдвинув конструкций, — который уж год!

Сплошная халтура! Сплошной анекдот!

Ну, слава богу, начинаем! Ух!

Упарился, как ломовая кляча.

Едва держусь, едва дышу, распух.

А в животе от сдавленного плача

Так вот и жжет и ходит ходуном.

В кишках ли дело, вообще тоска ли?

О господи, молю я об одном:

Дай мне терпенья!

Вы меня искали?

Готов служить вам, чем возможно.

Нет!

Всё обошлось довольно гладко.

Завтра Вам будет выдан, ибо вы наш автор,

Мешок весьма увесистых монет.

Сейчас. Немедленно! Не то я свистну.

У вас играет часть моих людей.

Им ваше представленье ненавистно.

На свист они откликнутся.

Злодей!

Как это подло!

Что такое «подло»?

Кто вырвал дело у меня из рук?

Кто начал первый? Кто пример мне подал?

Припомните! Я поступил как друг.

Я тоже мог бы свистнуть. И дороже

Вам обошлась бы наша встреча. Но

Я вас не выдал!..

Да. Почти похоже

На правду. Но увы! Затемнено

Фигурой умолчанья. Объясните:

Кем и когда написанный донос,

Каких капканов порванные нити

Почуял ваш достопочтенный нос?

Без хныканья, без лишних отговорок!

Мне нужен только перечень клевет.

Что вам известно обо мне? Здесь дорог

Возможно более прямой ответ.

Вы молодец с большой дороги!

Каюсь.

Вы богохульник!

Горе мне! Увы!

Вы вор! Церковный вор!

Не отрекаюсь.

Мессир, вы просто висельник!

А вы,

Мэтр Эстурвиль?

Я вас не понимаю!

Я доказать немедленно берусь,

Будь даже вся толпа глухонемая,

Что вы торгаш, и лжец, и вор, и трус!

Эй вы, нотабль, столп и душа общины,

Избранник гильдии, глава семьи!

Мы все-таки не шлюхи, а мужчины.

Мы сводим счеты старые свои.

Прошу уволить!

Будьте добры слушать!

Достойны будьте собственных седин.

Что стоило вам договор нарушить

Со мной? О, вы здесь были не один!

За вами стал весь магистрат, все судьи,

Все алтари, всех пастырей орда,

Враждующая с нашей грешной сутью

И шлющая чуму на города.

Все стали скопом, вышли всей оравой,

Все завопили: «Караул! Он вор!»

И лишь одно мне подарили право —

Бежать! Так был разорван договор.

А разговор наш кончен!

Нет, не кончен!

Начнем сначала, черт возьми!

Так вот,

Мэтр Эстурвиль, известно вашим гончим,

Кто на подмостках уши граждан рвет?

Кто населил вам небо, ад и землю?

Кто сделал Бога, ангелов, Христа?

Я, Франсуа Вийон!

С уныньем внемлю,

Что мне глаголют грешные уста!

Не унывайте! Всё идет, как надо.

Звонят в колокола. Господь и черт

Оспаривают друг у друга стадо

Овечьих лиц и человечьих морд.

Я не подкапываюсь под святыни.

Не стану жечь стрельчатые леса.

Я сам учился по складам латыни,

И, может быть, я рано родился.

Но за непотревоженный порядок

Идущих там мистериальных сцен,

За овощи сих благолепных грядок

Вы мне должны, — не знаю ваших цен,

Скажу на глаз…

Ах, вот оно в чем штука!

За прозвище лжеца и торгаша,

За сей приход без спроса и без стука,

За наглость я не должен ни гроша.

Ступайте вон!

Обдумали вы это?

Вполне обдумал. Кончим болтовню.

Вы гоните несчастного поэта?

Я вижу хорошо, кого гоню!

Что там идет?

Изгнание из рая.

Куда ни повернись — сплошной разгон!

(Пытается выйти на сцену.)

Я не пущу вас. Паки повторяю:

Прочь, негодяй! Ступайте к черту! Вон!

Заплатите?

Не заплачу.

Не двинусь

Ах, спрячьте нож! Вы в бешенстве слепом!

Где ваша совесть?

Где твоя невинность,

Младая шлюха?

Караул! На пом…

Тебя, Боже, хвалим!

Тебя, Змей, хулим!

Ты зело нахален,

Бабий подхалим!

Ева, Ева, Ева,

Как вкусила ты

Плод незрелый с древа?

Уползу в кусты.

Нашим величавым

Гневом не давясь,

Речем сгоряча вам:

Рай наш не для вас.

Сень древес целебных,

Щебет райских птах

Не для непотребных.

Веселюсь в кустах!

Руки простираю!

Слезны токи лью!

Кланяюся раю!

Ах, почто терплю!

В яблоке изверясь,

Будешь руки грызть!

Проклинай же ересь!

Не моя корысть!

Мажорден! Слушай. По сигналу,

Что я дам, — врассыпную все —

И в толпу! Сколько тут согнало

Богачей в боевой красе!

Лишь найдешь в давке толстосума,

Рви кошель — рви, не проворонь!

Коли свист не покроет шума,

В тот же миг запалю огонь.

Весь этот бренный блеск в мягчайших переливах,

Всё наше золото в чеканках прихотливых,

Всех литургий подъем, всех ладанов роса,

Всех певчих дишканты, что рвутся в небеса,

Всех ангельских фигур приятное паренье,

Всё, что свершается пред вами на арене,

Не стоит розовой улыбки ваших уст,

Звезда Бургундии! Наш праздник был бы пуст

Без вашей милости. Внемлите благосклонно

Дождям благих словес, плодотворящим лоно

Торжественной толпы. Нас тьмы не сокрушат!

Да возликует бог в сердцах!

Где же оршад?

Любимая, ради венца

Той муки, что принял Спаситель,

Отведав сего леденца,

Орешком его закусите,

Отпейте из кружки глоток

И, душенька, полноте злиться!

Я исходил трикраты весь Восток,

Зрел идолов накрашенные лица,

Зрел гарпий, и грифонов, и химер,

Людей, как псы, в шерсти и лопоухих.

Мои стигматы — святости пример.

Мрут во плоти, дабы воскреснуть в духе.

Знай, мытарь! Знай, мирянин! День суда

Не за горами, ибо срок недальний…

Так, значит, ровно в полночь? Да?

Вот вам ключи от спальни.

Но горничная сторожит

В светелке вас соседней.

А ваш супруг, хотя и жид,

Вояка не последний.

Я горничную отошлю

К снохе, коль вам угодно,

А муж уехал с Шермолю.

Я жду вас. Я свободна.

Но если он придет, в сундук

Полезете — и крышка!

Отчего-то пояс туг,

Отчего-то жжет отрыжка.

Что я скушал? Трех цыплят.

Что я выпил? Треть бочонка.

Что меня сразило? Взгляд.

Кто меня лечил? Девчонка.

Отчего же смутно всё

И слегка дрожат колени?

Вертись, не зная лени,

Фортуны колесо.

Эй, попытайте участь,

Читайте между строк,

Не труся и не мучась,

Что повелит вам рок.

Подбрасываю кости,

Выигрывает чет!

Дьявол суемудрия столь злостен,

Что неправый силлогизм влечет

Цепь неправых умозаключений.

Гладки взятки с гибнущей души.

Ждет ее во все века мученье.

Посему не рвись и не спеши!

Знай: на свете измышлений грязных

Quantum satis[75] — сиречь, сколько съешь!

Раскошелимся на праздник!

Мама, деточку утешь!

Барабаны, бубны, дудки,

Эфиопские слоны,

Поросята, черти, утки,

И жонглеры-плясуны,

Пересмешники-пищалки,

Погремушки с бубенцом…

Отворотись от непотребной свалки!

Зажми ноздрю и с благостным лицом

Минуешь вонь грибов, капусты, лука,—

Вонь, от которой на сердце свербит…

А это вам, мессир, наука!

Не стерпит дворянин обид!

Раз! Можете поднять перчатку!

Два! Шляпу подлую долой!

Три!..

Призываю вас к порядку!

Взбешен я глупою хулой!

Ничтожество!

Как вы сказали?

Что вы не рыцарь, а дерьмо!

Здесь камень будет кровью залит.

Пусть на щеке горит клеймо!

И коль пощечины вам мало,

Могу пощекотать клинком!

Мне пытка суставы сломала!

Я с петлею близко знаком!

Я тоже главою не скорбен

И в юности был хоть куда,

И вот в три погибели сгорблен,

Прошли огневые года.

Подайте же мне, ради бога!

Мессиры, подайте мне су!

Подайте хромой и убогой!

Бесноватый

Я головою трясу

Денно и нощно три года!

Еще непогода

Гуляет в лесу!

Людская невзгода

Пугает красу.

Железные когти

Скребутся по платью.

По грязи, по дегтю

Не любо гулять ей.

Еще мы воспрянем —

Лишь дайте нам срок —

По дальним, по ранним

Распутьям дорог,

По пням и корягам,

Нагорьям и логам,

Змеиным оврагам,

Кабаньим берлогам.

Никто нас не ищет!

Мы сами найдем,

Лишь ветер засвищет,

Мешаясь с дождем!

По стокам подземным,

По ржавчине тусклой

Проложено всем нам

Могучее русло.

И струйки без счета

Сочащихся вод

Когда-нибудь кто-то

Рекой назовет.

Возникнем из тины,

Ворвемся, как воры,

Смывая плотины,

Срывая затворы,

Сметая запруды

И смехом давясь!

…Где свалены груды

В подвалах у вас?!

Скорей! У них собачий нюх

И сотня рук и глаз.

Скорей! На запад и на юг

Отрезан путь для нас.

Всю Францию, весь мир прейди,

Во все глаза гляди —

Одна погоня позади

Да гибель впереди.

Вот он, судьбою данный знак,

Угроза иль урок,

Что будешь так же тощ и наг

И вздернут вверх, дай срок!

Как обратиться? Ваша честь!

Мессир! Мертвец! Дерьмо!

(Словечко и похуже есть,

Тут просится само.)

Эй ты, обглоданный стручок

Вороньей требухи!

Кто стер загар с колючих щек,

Кто счел твои грехи?

Кто, прыгнув на плечи к тебе,

Труп раскачал и слез,

Чтобы окрестной голытьбе

Был страшен этот лес?

Короче — эй, снимай башмак,

Швыряй ко мне в мешок

И завари червям форшмак

Из собственных кишок.

Прощай! Недолго встречи ждать.

Шли письма нам в Париж.

Узнаешь рая благодать,

Коль в пекле не сгоришь.

Стой, Мажорден! Не шевелись!

Читай: и я и он,

Мы, несмотря на разность лиц,

Мы, черт возьми, Вийон.

Ошибка? Нет! Всё ясно.

Я Здесь назван на доске.

О мать, старушечка моя!

Мне тошно. Я в тоске.

Итак, они нашли меня,

Примет не разобрав,

Напрасно по свету гоня

Сто сыщицких орав.

И, взвыв от радости и с ног

Сбив малого сего,

Чтоб он очухаться не смог,

Задали торжество.

Итак, дыши, гуляй, меняй

Любые имена!

На свете больше нет меня.

Есть мена! Вот она?

(Подкидывает носком башмака дощечку с именем повешенного.)

И впредь ни сыска, ни облав.

И, к черту всех послав,

Оставлю Францию в ослах!

Господь, к нам буди благ!

Двойник! Ты пахнешь хуже всех

Ям выгребных земли.

Тебе оскалил зубы смех,

Тебя не погребли…

Вийон, школяр, бродяга, вор,

Веселый человек!

Так мы кончаем разговор,

Прощаемся навек!

Спи, мой дружок! Года бегут.

Нам нет пути назад.

Здесь из пеньки свивают жгут.

Там — логово засад.

А там — река. А там — Париж.

А там — гнездо святош.

Куда ни кинешься, сгоришь.

Везде одно и то ж.

Всю Францию, весь мир пройди,

Во все глаза гляди —

Одна погоня позади

Да гибель впереди.

На свете много разных чувств.

Их сила мне чужда.

И я с тобою распрощусь,

Как мне велит нужда, —

Без оправданий, без нытья,

Без всякой доброты.

Спи крепко, молодость моя!

Я всё сказал. А ты?

(Наклоняется над мертвым.)

Что ты дрожишь, бедняк?

В тюрьме свежо.

Со стен течет, и лестницы сырые.

Как твое имя?

Филибер Пюжо.

Лжешь!

Присягаю именем Марии.

Откуда ты?

Из Мена, монсеньер.

Бродяга?

Нет. Я торговал резными

Фигурками святых.

С каких же пор

Переменил ты ремесло и имя?

Не понимаю.

Среди прочих всех

Бездомных ты сугубо неприятен.

В твоем кривлянье чую адский смех

Отчаянья и пламя язв и пятен

На дьявольском челе. Ты болен?

Да.

Что за болезнь тебя снедает?

Голод.

Знавал ли ты Колена?

Никогда.

А Шермолю?

Прошел ты, видно, школу

Хорошую. Остережемся впредь

Упоминать их. Насладимся ложью.

Развязывай язык во славу божью,

Дабы беседу нашу разогреть.

Но в чем я обвинен? За что я забран?

Ты с пунктами дознания знаком.

Ты эфиопскую абракадабру

Нам лепетал безумным языком.

Шла за тобою черная собака.

Ты в пальцах мял сухой травы пучок.

И некто позади тебя заквакал,

Застрекотал, заблеял. Бледность щек

И огнь очей изобличают гнусный

Твой замысел. Улики нам ясны,

Тем более что ты и лжец искусный,

Как подобает слугам сатаны.

Пытайте. Я неправедно оболган.

Эй, берегись! Дверь крепко заперта.

Мы почитаем безусловным долгом

Клещами вырвать правду изо рта.

Я, монсеньер, не девочка.

Не спорю

И уважаю старость и нужду,

Не прибегаю к крайнему подспорью,

Не тороплюсь и время пережду.

Что вам угодно знать?

Припомни дело!

Ты, Шермолю, Колен в лихую ночь

Втроем сошлись у некого придела,

Чтоб золото из церкви уволочь.

Я не был там.

Не слишком ли поспешен

Ответ! Подумай! Незачем болтать.

В той давней краже был еще замешан

Не ты, другой. Но он давно повешен —

Сей нераскаянный злодей и тать.

Но я-то здесь при чем? Их было трое.

А ты считал их?

Так сказали вы.

Не утверждаю, лишь догадку строю,

Удобную для третьей головы.

Но слушай дальше. Цепь улик сквозная

По следу вышеназванных имен

Вела к тому, что в деле обвинен

Не ты, а некий Франсуа Вийон.

Сей вор повешен.

Я его не знаю.

Ну, Филибер Пюжо, ответь ему.

Молчишь? Ты и его признать не хочешь?

Вийон повешен.

Что ты там бормочешь?

Прошу вас отослать меня в тюрьму.

В тюрьму? Тебя? Нет, мой красавец, поздно.

Сначала ты раскаешься во всем

И будешь уличен во лжи, опознан

И на веревке к небу вознесен.

Имейте жалость к ссадинам и струпьям,

Покрывшим плоть мою. Я изнемог.

Три месяца как я не сплю.

Приступим!

Писцы, чините перья. С нами бог!

Всех Шермолю засыпал. Зубы крепче

Сжимай и ни гугу. Эс вирд бо-бо.[76]

Сжать крепче зубы? Верно.

Что ты шепчешь?

Что ты меня не узнаешь, Корбо!

(Подымается с колен.)

Кто я? Спроси у подорожной пыли,

У семисот семидести семи

Харчевен, что прибежищем мне были.

У всей шпаны, моей большой семьи.

У виселицы, там, на голом поле,

Где хлещет дождь. У серых облаков.

У памяти твоей. Мы вместе в школе

С тобой учились. Вот кто я таков.

Голод — не тетка,

Голод — не шутка,

Вот как Жутко

Воет живот!

Стужа — не бабка,

Штопать не станет.

Шапку

Стянет,

Плащ разорвет.

Здравствует ноне

Пузо монашье,

Но не

Наше…

Он сумасшедший!

Очините перья,

Пишите: завещание. В своем

Уме и твердой памяти теперь я.

Зовут меня…

Оставьте нас вдвоем.

Ну, что же ты смотришь так пристально?

Вспомни

Меня, монсеньер! Вспомни зимнюю ночь,

Сорбонну и двух школяров!

Не легко мне.

Приходится, видно, и в этом помочь.

И я помогу тебе. Только вчера —

Старик, вспоминаешь? — мы дрогли и мерли,

Нужда клокотала в ребяческом горле.

И были на многое мы мастера.

А лавочник скуп. А привратник неласков.

А пес больше нас на цепи одинок.

А помнишь? Зубами полночи проляскав,

Бывало, стучим в милосердный шинок.

И тут началась, и пошла, и помчала

Ужасно веселая жизнь…

Кой о чем

Нам следует уговориться сначала.

Твоими речами я не увлечен.

Зачем они тут? Ни к чему совершенно!

Постой, монсеньер! Прогадаешь, гляди!

И я ведь уже не школяр оглашенный.

И много и много всего позади.

Но только одним я богаче сегодня.

И только одним поделюсь я с тобой.

Со всею природой, со всей преисподней,

Со всею, какая живет, голытьбой!

Какая там малость еще дорога нам?

Каким там добром дорожить на земле?

Пока не скрутили нам глотки арканом,

Пока уголек еще тлеет в золе,

Пока нам не выклюет очи ворона,

Не вытравит зной бровей и бород, —

Эй, слушай! Не песня — так я тебя трону,

И старый озноб до костей проберет.

И будешь ты мне благодарен навеки

За то, что зудит эта стужа в костях.

И память проснется в тебе. В человеке.

В бездушном. А всё остальное — пустяк.

Уйди! Я клялся всемогущему богу,

В ладонях бессмертную душу неся.

Остаться бездушным.

Черно и убого

Твоя благодать рассыпается вся.

Уйди! Я не знаю сих двойственных истин,

Я честный монах. Я сухой человек.

Я сделал свой выбор. Ты мне ненавистен,

Ты мне безразличен. Простимся навек.

Не ведаю, кто ты. Забыл твое имя.

Но кто бы ты ни был — мертвец иль Вийон,—

Молчаньем своим и очами моими

Ты снова опознан и вновь обвинен.

Молчи на дознаньях. Любому из судей

Доверю сию невеликую честь.

И если другой доберется до сути,

Тебе приговор он сумеет прочесть.

Мы — стража у врат, перед коими молча

Склоняетесь ниц или гибнете вы.

Мы — пастыри душ и водители полчищ,

Так что нам до горя одной головы!

Я взвесил на чистых весах твою участь

И несколько взятых из церкви монет.

Они тяжелей. Не хитря и не мучась,

На все твои просьбы ответствую: нет.

Но, прежде чем сгинуть, ты всмотришься зорче

И глубже в отверстую бездну времен,

Шарахнешься с воплем и скрючишься в корче —

Ты мертвый, ты вор, ты мой сверстник Вийон,

И в смертном поту ты припомнишь и стужу,

И друга, и мать, и парижскую ночь.

И дикую песню затянешь всё ту же.

Но петля всё туже. И нечем помочь.

Ты рухнешь тогда на колени, взывая:

«Где юность? Откликнись, живая душа…»

Душа ни одна не услышит живая.

И влезешь ты в петлю, уже не дыша.

Мессир Готье мне должен двадцать девять.

Блез Пишегрю — двенадцать. Рабюто

Из Валь-де-Гра, благодаренье деве,

Мне должен больше года ровно сто.

Кабатчица в Блуа, кривая шлюха,

Брала без счета, но по мелочам.

Ее племянник обо мне пронюхал

И подбирался, черт, к моим ключам.

Я натравил на негодяя даму.

Чем кончилась их драка, знает черт.

Но надо начинать опять с Адама,

Иначе счет не точен и не тверд

Итак, еще раз: Пишегрю двенадцать,

Сто Рабюто. Кабатчица в Блуа…

(Задумывается, продолжает счет по пальцам.)

Передо мной ты будешь извиняться,

Будь ты хоть сам Людовик Валуа.

А сколько мне ты задолжал, забыто?

Тебе? Ни су. Всё, что вдвоем добыто,

Подсчитано. Дележ был на двоих.

Нехорошо обсчитывать своих!

В своих расчетах я ужасно точен.

В пути платил я за тебя?

Не очень.

Брось, милый мой! Ты съел благую треть.

А вычеты?

Собака, вор, ублюдок!

Сколь жарко в пекле будешь ты гореть!

А ты хоть и посредственное блюдо,

Пойдешь туда же — в погреба, в засол,

Хоть и протухнешь быстро.

Как ты зол!

Лжец, сквернословец, вымогатель, гнида,

Поганый сток для спуска нечистот!

Тебя повесят завтра утром. И да

Чертополохом прах твой зарастет!

А я покаюсь, как бы ни был грешен.

О да! Я грешен, но я замолю

Перед пречистой…

Будешь ты повешен!

Кто? Я? Хо-хо!

Ты, скупщик Шермолю!

Покоен будь, несчастный человечек!

Я жертвовал всем пастырям Христа

И буду жертвовать. И сотню свечек

Поставлю вновь. Душа моя чиста.

И что омыто в золотой купели —

Бог примеч в милосердии своем!

Что ж вы притихли? Раньше песни пели,

Острили благодушно…

Мы споем!

Еще услышишь, сам же нам подтянешь,

Еще придется голосить тебе,

Еще вопить о милости устанешь

И вымокнешь в бессмысленной божбе.

Эй, брат Вийон! Нам предстоит работа —

Содрать с него недоданную дань.

Клянусь, что выжму до седьмого пота

Сию глухую гарпию!

Отстань!

Эй, брат Вийон! Однако ты спокоен.

Ты, верно, позабыл, что впереди

Нам развлеченье предстоит, о коем

Гласит свирепый приговор.

Уйди!

Эй, брат Вийон! Ты здорово невежлив!

Я рассказать тебе хотел бы жизнь.

Последний час — уж это не рубеж ли

Для искренности нашей?

Отвяжись!

Такая гордость очень худо пахнет!

Клянусь я братством четырех стихий,

Что мой кулак по темени шарахнет

Дурного друга!

Я пишу стихи.

Спят завтрашние смертники,

Открыв сухие рты,

Твои друзья и сверстники.

А ты, Вийон, а ты —

Строчишь ли, умирая,

Письмо веселым женщинам,

С тобою, бедный фраер,

Не спавшим и не венчанным?..

Строчишь ли, бос и наг,

Бродягам завещанье?

Брось! Вытащит монах,

Как обещал, клещами

Всю правду дорогую

Из воющего рта.

И чем я тут торгую?

В карманах ни черта!

Брось, Франсуа, в уме ли —

Балладу всех баллад

Зароешь в подземелье,

Как трехсотлетний клад?

А вы, менялы, скупщики,

Гиены барахолок!

Коснитесь носа, губ, щеки —

На ощупь страшен холод?

Потух в глазах огонь,

Не счесть на кости трещин.

Но свист ночных погонь

Моим стихам завещан.

Вы заперли здесь наглухо

В засаде этой волчьей

Меня, седого, наглого,

Чтоб подыхал я молча?

Храпите же усердно,

Желудками урча,

Когда из тьмы посмертной

Задам я стрекача!

Эй, потеснитесь, шкуры!

Прибавилось к вам общество.

Лихие балагуры

Ждут не дождутся, топчутся

У вашего порога.

Тут вся мирская рвань.

У всех одна дорога.

Не смей в такую рань

Над нами каркать, ворон!

Не смей будить товарищей!

Хоть и шельмован вором,

Но я живая тварь еще.

А ты скули пожалобней!

Тюрьма стоит три века,

Но смерть не задержала в ней

Без нужды человека.

Пенька ли не намылена,

Перо ли не скрипит,

Сова ли куму-филину

На свалке не вопит?

Так потеснись же, узники,

Чтоб в мордах разобраться!

Раз на тропе вы узенькой,

То между вами братство!

Откликайся, кто поближе,

Кто тут жив и умер кто,

Кто из Гавра, из Парижа,

Орлеана иль Бордо?

Пересохшими устами

Приснодеве голося,

На мостах и под мостами

Дрогла шайка наша вся.

Здесь, по крайности, обсохнуть

И очухаться дадут.

Предстоит тебе издохнуть,

Дорогой товарищ, тут.

Завтра ты взлетишь на воздух,

Дрыгнешь пятками, хоть плачь!

Нас господь на то и создал,

Чтобы ел и пил палач.

Вижу, ты остряк нехитрый,

Свой же и могильщик сам.

Руку дай и слюни вытри —

И без жалоб небесам!

Скольких тут беда согнала!

Что ни харя, то артист!

Ждут лишь первого сигнала.

Только свистни, и на свист

Наша рать учетверится,

Разобьет затвор тюрьмы.

И пречистую царицу

Низведем на землю мы.

Знатно сказано, иуда!

Но бессмыслен разговор.

Как ты вырвешься отсюда?

У замков тугой затвор.

Камень крепок, рвы глубоки,

И гниет во рвах вода.

Мы бессильны и убоги.

Значит, всё пропало?

Да.

Может быть, столетья на три

Я сейчас гляжу вперед.

И речей моих в театре

Зритель и не разберет.

Как и прочие несчастья,

Мне и это нипочем.

(Обнимает Вийона за плечи и шепчет ему на ухо.)

Вспоминаешь в первой части

Встречу с неким трепачом —

В пустырях, на огороде?

То была лихая ночь!

Наша встреча в том же роде:

Мы пришли тебе помочь.

(С неожиданной ловкостью подымается к окну, таща за собой Вийона.)

Вот он, мир ночной, всегдашний.

Ночь. Туман. Внизу река.

Амбразуры. Шпили. Башни.

Словом, средние века.

Где-то малый огонечек

Заморгал, опять потух.

Где-то в самом сердце ночи

Закричал со сна петух.

Через час и утро вспыхнет.

Но разбудит ли святош?

Стража спит?

Как будто дрыхнет.

Сколько их?

И не сочтешь.

Так за мной — гуськом и молча,

Не дыша и рты зажав.

Крепко спит засада волчья.

Наш замок разбит и ржав

Видишь? Выветренный камень

Превращается в труху.

Только тронь его руками —

И пойдет крошить вверху.

И пойдет ломать стропила,

Сыпать известью с бойниц.

Смерть! Ты нищих торопила?

Преклонись пред нами ниц!

В ночь такую твари чахлой

Носа высунуть нельзя.

Но уже весной запахло.

Мокрый снег летит в глаза.

Дай мне руку! Мимо башен,

Тюрем, рынков и церквей.

Этот мрак для нас не страшен.

Стой. Здесь рытвина. Левей!

Спуск. Потеря равновесья.

Колокольный слышишь звон?

То владыки мракобесья

Нас клянут и гонят вон.

Видишь? Сколько красных глаз там, —

Нечисть, что ли, поползла?

То мерещится схоластам

Кухня ведьмы, вонь козла.

Топоры стучат по срубам.

Меж бойниц растут леса.

Отвечают зычным трубам

Буйных сборищ голоса.

Мореходами отыскан

Рай невиданных земель.

Винным пурпуром обрызган

Мира юношеский хмель.

На таимое доселе

Глаз художника остер.

И кипит, кипит веселье.

И широк земной простор

Ткут, гранят, куют, чеканят.

Это мчится новый век.

Но и он, как прошлый, канет.

Дальше, дальше, человек!

Время льется неизбывней.

Спуск опасный перейден.

Слышишь гул железных бивней,

Пенье ткацких веретен?

Видишь пятна желтых зарев,

Непонятных ламп шары?

Что за город, разбазарив

Столько яркой мишуры,

Рвется вверх в огне и дыме,

От кровавых ссадин рыж?

Там мы были молодыми.

Этот город — твой Париж.

О, скорей из этой ночи!

Где же утро, наконец?

Нет путей к нему короче.

Ты же сам его гонец.

Где мы? В будущем? В бывалом?

Или время в нас уже

Перед собственным обвалом,

На последнем рубеже?..

Только вьюга рвет отребья,

Только свист облав в ушах.

Мчатся кочки, рвы, деревья,

Истлевая, что ни шаг.

Плача, мстя, трясясь, ощерясь,

Через время, через жизнь

Неоконченную, через

Будущее…

Ты, раздаватель рваных шляп

Под проливным дождем!

Я чувствовал, что ты пошляк.

Я в этом убежден!

В ту ночь, могуществом кичась,

Ты на моем пути

Был перепутьем. А сейчас

Мне некуда идти.

А ты восторженно, как встарь,

Не чуешь — это смерть!

Но я измученная тварь,

А ты сухая жердь.

Скорей назад, в мой черный мрак,

В пятнадцатый мой век,

Где после стольких дружб и драк

Истлеет человек.

Назад или, верней, вперед,

Чтоб дописать хоть стих,

Которого не разберет

Никто из чучел сих,

Чтоб досмеяться, доболеть,

Дослушать, доглядеть!

(И уже в полной темноте — последний вопль.)

А песня вновь свистит, как плеть.

Куда мне песню деть?

Ты, Пьер Колен, по прозвищу Козел,

Ты, Шермолю, меняла, скупщик, вор,

Ты, Филибер, иль как там звать тебя,—

По совокупности вреда и зол.

Что нанесли вы людям, приговор

И прочее гласит вам: «Истребя

Имущество, водить в базарный день

По городу, чтоб устрашить воров

Руанских, и повешенью предать».

Вставай, ребята, рвань свою раздень,

Молись, кто верит! Трупы кинем в ров,

И да почиет с вами благодать.