Стихотворения. Пьесы - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Ян Райнис (Я. РАЙНИС СТИХОТВОРЕНИЯ ПЬЕСЫ) #1

Я. РАЙНИС СТИХОТВОРЕНИЯ ПЬЕСЫ

Перевод с латышского

Саулцерите Виесе ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО ЯНА РАЙНИСА Перевод Л. Осиповой

Широким шагом солнце ходит над землей, разгоняет густую тьму, оставляет золотые следы на пашнях. Оно пробуждает реки, взламывает ледяной покров, сзывает к морю воды. На вершине горы, посреди простершегося внизу, возрождающегося к жизни мира, стоит человек. Солнце — в сердце. Солнце — в глазах. На устах — призыв: «Ввысь — к солнцу!»

Поэзия Райниса… Она стала символом возвышенного, овеянного дыханием жизни, исполненного героизма и человечности искусства. Формировалась она в то сложное и богатое событиями время, когда все народы России начали подниматься на борьбу против самодержавия.

Войдя в латышскую литературу в конце XIX века, Райнис вскоре стал провозвестником революции 1905 года и силой своего поэтического таланта воздвиг бессмертный памятник героям-борцам революции, доказав, что Пятый год положил начало новой эпохе, новому обществу, сыграв огромную роль в формировании нового человека. Обладая прозорливостью и мастерством большого художника, Райнис воссоздавал правдивую картину эпохи, вскрывая диалектические закономерности ее развития. Герои его драм и лирики всегда ощущали себя неким связующим звеном между настоящим и будущим. Прошлое и настоящее, миф и реальность в творчестве Райниса соединены в неразрывное целое, дабы полнее и ярче воспроизвести общественный и нравственный идеал будущего и, как основу его, утвердить неисчерпаемые богатства духовных сил человека.

Поэзия Райниса отразила те великие идеи и идеалы, за которые боролись все народы мира в различные исторические эпохи. Борьба угнетенного против угнетателя, самопожертвование во имя победы гуманизма над бесчеловечностью, животворная сила любви, извечная борьба Огня и Ночи — центральные темы поэзии великого латышского поэта.

Янис Плиекшан, таково настоящее имя Райниса, родился 11 сентября 1865 года в самом отдаленном уголке Латвии, там, где она издавна граничит с белорусскими, русскими и литовскими землями. Ближайшим центром культурной и общественной жизни этих земель являлся Динабург (Даугавпилс), город ремесленников, лавочников, плотников, главным жизненным нервом была река Даугава. Этот торговый путь связывал среднюю часть России с Балтийским морем.

Отец поэта, Кришьян Плиекшан, принадлежал к числу тех немногочисленных латышских крестьян, которые благодаря своей энергии достигли обеспеченного материального положения. С рождением сына Кришьян Плиекшан получил в Таденаве, теперешнем Екабпилсском районе, небольшое арендное поместье. В поисках наиболее выгодных условий существования Плиекшаны неоднократно меняли место жительства. Из Таденавских лесов они ушли на полные кипучей жизни берега Даугавы, в окрестности Динабурга, а затем на живописные холмы и озера Латгалии.

Когда Райниса спрашивали, что особенно запало ему в душу из первых впечатлений детства, он всегда отвечал: солнце. Солнце, лето, зеленые поля, укромные лесные уголки и широкие водные просторы. Эти картины природы завладели памятью на всю жизнь, и Райнис даже говорил, что в пору своего детства совершенно не помнит зимы.

Будущий поэт рос в одиночестве. Старшую сестру Лизе очень рано поглотили хозяйственные заботы, младшая Дора родилась в 1870 году. Предоставленный самому себе мальчик рано научился наблюдать природу. «Солнце меня учило любить, луг и сад — учили видеть прекрасное, Даугава — понимать суть движения и красоту», — писал Райнис в своих автобиографических заметках в начале 1929 года. Почти всюду у поэта можно встретить поэтический образ Даугавы — реки-судьбы. Картины природы в его творчестве исполнены чувства восхищения чудесами земли. В поэзии Райниса постоянно ощущается «зеленая добрая власть солнца».

Не менее ценным достоянием, которое поэт приобрел в детстве, было знакомство с устным народным творчеством. Множество латышских народных песен знала мать Райниса, Дарта Плиекшан. Белорусские песни пели по вечерам плотовщики, сидя у пылавших на берегах Даугавы костров. Старый помольщик Марцулис познакомил мальчика с грустными литовскими дайнами. Русские, поляки, евреи-коробейники нередко заходили во двор к Плиекшанам. Они делились своими переживаниями и впечатлениями, вынесенными из скитаний. От них будущий поэт нередко слышал сказки и правдивые жизненные истории, которые заставляли трепетать его юное сердце, чуткое к чужому горю и переживаниям. Среди этих людей встречались искусные рассказчики, и уже с детских лет мальчик почувствовал вкус к художественному слову, его поэзию.

Учась в Рижской гимназии (1880–1883), а позже на юридическом факультете Петербургского университета (1883–1888), Райнис познакомился с произведениями выдающихся западноевропейских писателей, которые издавались в русских и немецких переводах. Уже тогда у него родилась идея создания на латышском языке поэтической антологии, в которую бы вошли лучшие образцы классической поэзии народов мира. В гимназические годы была начата работа над переводом «Фауста» Гете и «Маленьких трагедий» Пушкина, а после окончания гимназии Райнис перевел драму Пушкина «Борис Годунов». Вместе с другом юности Петером Стучкой Райнис составил и в 1888 году издал книгу «Маленькие оводы», в которой были собраны стихи Гете, Пушкина, Овидия, Бернса, Анакреонта, Сафо, Кольцова, а также сатирические фельетоны и юмористические рассказы.

Таким образом, уже в гимназические годы началась творческая деятельность Райниса. Обращаясь к своим первым сочинениям, поэт говорит о них, лишь как об интимном дневнике, который помогал ему понять себя и окружающую жизнь. Однако несколько стихотворений, написанных в годы учения, в художественном отношении оказались настолько совершенны, что позднее Райнис включил их в свой поэтический сборник «Далекие отзвуки в синем вечере». К ним относятся первые шесть стихотворных строф «Королевны», «Крестьянин», «Зерна под жерновами». В годы учения в гимназии была начата пьеса «Ванем Иманта». Уже тогда Райниса волновала тема героизма и предательства, которую он и задумал воплотить в этой пьесе, взяв за основу историческую борьбу прибалтийских народов с немецкими завоевателями в тринадцатом столетии.

Свой «великий духовный голод» поэт не мог удовлетворить одними литературными интересами. Его увлекали история, лингвистика, естественные науки, философия. Мысли, нашедшие отражение в юношеском дневнике и в стихах этого периода, сводятся к настойчивому поиску целей и смысла жизни, к осуждению своего собственного нецелесообразного времяпрепровождения. Райнис то и дело выражает сожаление по поводу недостатка воли и энергии: «Необходимо жить для других, не для себя!» Но что следует сделать, чтобы постоянно находиться «в гуще жизни, преобразовывать ее, созидать»? И как бы отвечая на этот вопрос, Райнис избирает профессию юриста.

Годы, прожитые в Петербурге, способствовали преодолению внутренних противоречий, сомнений. Университет помог формированию более глубокого и ясного взгляда на социально-политические проблемы. Поэт сходится с революционно настроенными студентами, знакомится с марксистской литературой и русской революционно-демократической мыслью.

В Латвии в это время возникает так называемое «Новое течение». Вокруг газеты «Диенас лапа» («Ежедневный листок») группируется революционно и демократически настроенная интеллигенция, не желавшая примириться с существующим строем и политикой национальной буржуазии. Этих людей горячо интересовали социально-политические, естественнонаучные проблемы, женская эмансипация, а также вопросы, связанные с развитием искусства. Левое крыло новотеченцев осваивало марксизм. Его представители участвовали в рабочих кружках, организовывали ввоз в Латвию нелегальной литературы. И в студенческие годы, и в период службы в Вильнюсской и Елгавской адвокатурах Райнис публикует в газете «Диенас лапа» ряд своих сочинении.

В 1891 году молодого помощника адвоката пригласили на пост редактора этой газеты. До середины 1895 года Янис Плиекшан подписывался как ответственный редактор «Диенас лапа». В этот период газета приобретает все более определенный социально-политический характер. В ней сотрудничают впоследствии ставшие известными деятелями латышской социал-демократической партии — Петер Стучка, Фрицис Розинь. Желая как можно глубже познакомиться с проблемами европейского рабочего движения, Райнис в 1893 году отправился в Цюрих. При содействии своей сестры Доры, которая изучала в Цюрихе медицину и была связана со студенческим революционным движением, Райнис получил возможность прослушать рефераты, читавшиеся в последние дни работы III Конгресса И Интернационала, проходившего в Цюрихе, а также встретиться с Августом Бебелем.

Ответственный редактор газеты «Диенас лапа» уделял много внимания художественной литературе, языкознанию, фольклору, вопросам этнографии, но собственное творчество было заброшено. Еще в гимназические годы поэта одолевали чуть ли не болезненные сомнения насчет своего литературного дарования. В 1891 году Райнис составил первый сборник лирических стихотворений, но издатель нашел его никуда не годным. Такая же судьба постигла перевод пушкинского «Бориса Годунова», между тем гораздо позже, в 1898 году, его издали почти без поправок. Чувствительному, легко ранимому поэту было бесконечно тяжело говорить об этих стихах, в которых он так искренне излил свои чувства, поэтому и самые стихи и неудача, их постигшая, остались скрытыми даже от близких.

В 1894 году произошла знаменательная для Райниса встреча с поэтессой Аспазией. Аспазия (настоящее имя Эльза Розенберг, 1865–1943) в ту пору уже успела прославиться не только своей яркой драмой «Вайделоте», исполненной романтического порыва и жажды гармонии, но и другими произведениями, посвященными вопросам женской эмансипации. Спустя примерно год после знакомства, Райнис показал свои стихи Аспазии, которая распознала у него подлинный и уже зрелый поэтический талант и убедила вернуться к литературному творчеству.

Черновики и дневниковые записи середины 90-х годов свидетельствуют о том, что Райнис в этот период серьезно обдумывал давно возникшую у него мысль написать социальный роман, в котором были бы отображены перемены в общественной и экономической жизни Латвии в период, предшествовавший «Новому течению». По замыслу центральное место в романе отводилось Человеку Будущего — некоему нравственному идеалу, к которому стремились искатели новой морали. Готовясь к работе над романом, собирая материалы, Райнис снова и снова обращался к философским, политическим, этическим вопросам. Давая определение идеалу нравственной личности, он говорил о независимости Человека Будущего от всяческих предрассудков о его самосознании, достоинстве, недюжинных познаниях и образованности как основных и совершенно необходимых условиях, которые помогают созиданию всего доброго, высокого и правдивого.

С 1895 года в периодической печати все чаще начинают появляться оригинальные стихи и поэтические переводы, подписанные именем Райнис. Свое литературное имя Янис Плиекшан увидел в Латгалии на придорожном столбике, которым определялся отрезок дороги, подлежащий починке. Звучное, давно позабытое диалектное словечко поэт принес в латышскую литературу как псевдоним и позже, рассказывая о своей жизни, объяснял его происхождение:

«Мое имя позаимствовано у дороги, что находится в самом отдаленном уголке Латгалии, тому, кто это имя носит, суждено ходить по таким дорогам». И в самом деле Райнису была уготована судьба путника и скитальца.

В 1897 году начались аресты новотеченцев. Поэта, который работал помощником присяжного поверенного в литовском городишке Паневежас, арестовали в конце мая и обвинили в пропаганде социал-демократических идей. Больше полугода Райнис сидел в разных тюрьмах. Затем его — вплоть до вынесения окончательного приговора — выслали во Псков.

По зимним, снежным

Я шел дорогам

В чужую землю,

К чужим порогам.

(Перевод Ал. Ревича)

Так писал Райнис в «Далеких отзвуках в синем вечере», вспоминая свой отъезд. Поэт был приговорен к пяти годам ссылки. На этот раз ему пришлось отправиться еще дальше — в Вятскую губернию, в небольшой заштатный городок Слободской, из которого письма в Ригу шли целых две недели. Здесь, в Слободском, поэт прожил до весны 1903 года, когда в связи с сокращенном срока ссылки ему позволили вернуться на родину.

Ссылку Райнис переносил тяжело. Часто бывал подавлен — мучили заботы о хлебе насущном, болезни. Будущее рисовалось туманным, одолевали сомнения в своих силах. И все-таки его не покидала надежда:

Все эти годы

Я жду свершений,

Жду отголосков

Земли весенней.

(Перевод Ал. Ревича)

Тюрьма и ссылка окончательно довершили формирование поэтического таланта Райниса, укрепили его веру в свое истинное призвание. Еще в 1897 году, в тюрьме, Райнис закончил перевод трагедии Гете «Фауст», весьма нужную и полезную работу, целью которой было не только познакомить латышского читателя с гениальным немецким поэтом, но и содействовать дальнейшему развитию латышского литературного языка и поэзии. В этом году спонтанно, одно за другим, родилось свыше сотни стихотворений, которые Райнис посылал в письмах Аспазии. По своему значению они выходили далеко за пределы интимной переписки. Среди них были такие шедевры райнисовской лирики, как «Синеватые искры», «Любящие отечество».

Райнис все яснее понимал, что не нравоописательный роман является тем жанром, в котором он может наиболее полно выразить себя как художник. Поэтический темперамент и обилие идей искали для себя необходимые материал и форму, которые позволили бы в художественном произведении создать образ гармоничного и возвышенного героя, позволили бы отобразить жизнь на предельном пафосе и подъеме и призывали бы к преобразованию существующего правопорядка.

В Слободском, куда, кроме Райниса, было выслано около тридцати политических ссыльных из Риги, Петербурга, Москвы, Киева, в 90-е годы, не ослабевая, жил дух борьбы, и в своем творчестве Райнис стремился убедительно доказать неизбежность этой борьбы, подтвердить закономерности диалектического развития жизни.

Воображение поэта рисовало два образа, для воплощения которых он пока еще не нашел нужной художественной формы. Это образы — Солнца (Огня) и Ночи. Два природных элемента, две философских категории, две стороны человеческой сущности. Одна — созидательница радости, символ самоотверженности, материнской ласки, героизма; вторая — символ застоя, эгоизма, фатальной власти тьмы, в которой сконцентрировалась ненависть ко всему живому. В Слободском Райнис интенсивно работал над пьесой «Илинь», сюжет которой основан на предании. Здесь впервые поэт задумал в художественном произведении воплотить диалектическое единство двух противоборствующих начал — Огня и Ночи, двух противоположностей, лежащих в основе развития общества, природы, а также отдельной личности. Но избранный поэтом материал пока еще не поддавался философскому осмыслению.

В Слободском родилось несколько эскизных набросков поэмы «Avo sol!» («Здравствуй, солнце!»), но из произведений крупного жанра в это время было создано только одно — комедия «Полуидеалист» (1901). В ней Райнис выступил как борец с псевдонародностью и буржуазным национализмом. Но пьеса не удовлетворила поэта, ибо она, по его словам, явилась доказательством всего лишь того, что он способен работать.

Еще сравнительно задолго до выхода в свет «Далеких отзвуков в синем вечере» публикации произведений Райниса в периодике стали свидетельством того, что в латышской литературе появились качественно новые произведения как по содержанию, так и по форме. Многокрасочная и многозвучная лирика Райниса ярко эмоциональна и исполнена глубокого, подчас скрытого, внутреннего смысла. За каждой краской или звуковой гаммой всегда стоит нечто более значительное, чем может показаться на первый взгляд. Говоря словами Аспазии (1901) — «там, где мы рассчитываем найти одни лишь прекрасные цветы, внезапно вылезает, подобно змее с зелеными глазами, какой либо трудный жизненный вопрос».

Во время ссылки Райниса Аспазия одну половину года проводила в Слободском, вторую — зарабатывала на жизнь, сотрудничая в редакции «Диенас лапа». Ежедневно ссыльный поэт посылал письма в Ригу, в которых рассказывал обо всем, что у него происходило, о том, какие сделал переводы (они были основным источником существования); делился новыми замыслами. В своих письмах к мужу Аспазия постоянно выражала нетерпеливое желание увидеть новые стихи Райниса. Она не упускала ни малейшей возможности снова и снова напоминать поэту, как нужны его стихи читателям в Латвии. Так, в письме от 15 мая 1901 года она рассказывала, что к ней в редакцию «Диенас лапа» приходил какой-то бедный человек, чтобы сказать, как нравятся ему стихи Аспазии и особенно Райниса, в которых он находит то, что созвучно его собственным чувствам, что стихи Райниса его будоражат, а стихи Аспазии успокаивают. Одно райнисовское стихотворение «Места нет» он даже прочитал наизусть.

Когда отдельные разрозненные произведения поэта, опубликованные в различных периодических изданиях и в рукописном виде, были собраны воедино и выстроены композиционно — латышские читатели получили книгу, проникнутую предчувствием надвигающейся бури, тесно связанную с социальной борьбой эпохи, ее ведущими идеями. В ней слышался голос пробудившейся души, у которой «тело ржавеет, как старая рухлядь», и которая теперь может посвятить собственное возвышенное искусство освободительной борьбе за человеческое достоинство.

Книга вышла в 1903 году. Ее выход в свет совпал с возвращением Райниса и Аспазии на родину, где он был встречен как провозвестник грядущего, как духовный наставник народа.

Начиналась новая эпоха в развитии общества, ширилось рабочее движение, приближались революционные события Пятого года. В культурной жизни после длительного застоя, последовавшего за разгромом «Нового течения», наметилось некоторое оживление. Это было ярко продемонстрировано на вечере, устроенном в честь Райниса и Аспазии на Рижском взморье. Когда Райнис вышел на сцену вместе с Аспазией, в руках у которой был только что изданный сборник «Далекие отзвуки в синем вечере», и поэтесса прочитала «По зимним, снежным я шел дорогам…», в зале поднялись овации, ибо для всех присутствующих в зале Райнис был как бы живым олицетворением силы, которую не удалось сломить царской тюрьме и ссылке. Как пророчество светлому будущему прозвучали написанные уже по возвращении на родину стихи:

Катится шум времен

К сердцу полей родных.

Скоро и гул и звон

Громом наполнят их!

(Перевод Вс. Рождественского)

Период с весны 1903 до конца 1905 года наполнен общественной и творческой деятельностью. Райнис активно участвует в работе социал-демократической партии, в Конгрессе латышских учителей, посещает Москву в качество делегата земских и городских представителей, выступает на сходках, митингах, собраниях. В доме поэта часто собираются представители интеллигенции, учителя, художники, товарищи по партии. «Времени гул» слышится повсюду.

По возвращении на родину у Райниса окончательно созрело решение воплотить идею борьбы Света и Тьмы в конкретном художественном произведении. В канун революционных событий Пятого года он пишет драму «Огонь и Ночь», в которой использует сюжет, взятый у народного поэта Андрея Пумпура из воссозданного им по народным сказаниям эпоса «Лачплесис», повествующего о героической борьбе прибалтийских народов с немецкими завоевателями в XIII столетии.

Однако «Старое сказание в новом звучании» (таков подзаголовок драмы) отнюдь не было задумано как драматизация эпоса. Образы своих героев Лачплесиса, Спидолу, Лаймдоту, Кангара — Райнис поднял до уровня символов, до олицетворения больших диалектических категорий. Символ в понимании Райниса — обобщение чрезвычайно многообразных жизненных явлений в некий всеобъемлющий живой образ. Этот символ нагляден, выразителен и исполнен внутренней динамики. Райнисовский символ — нечто новое, не имевшее ранее места ни в драме, ни в поэзии.

«Аллегория — только персонификация одного понятия, символ — несколько понятий, взятых вместе, дефиниция классификации, основа, на которую все редуцируется», — писал Райнис в своих заметках о творчестве в 1907 году.

За символическими образами драматургии Райниса стоят не только определенные индивидуальности (символические персонификации: Лачплесис, Кокнесис, Буртниек), не только определенные общественные группы взятые из определенной исторической эпохи, а сама жизнь в ее непрерывном движении, в целостном диалектическом единстве, жизнь как процесс борьбы противоречий, которые либо способствуют этому процессу, либо ему препятствуют. Со словами «В ночи грядет свет, из смерти возникает жизнь» герои идут на борьбу с темными силами общества, природы и теми темными силами, которые заключены в них самих. Там, где жизнью овладевает застой, побеждает Ночь, побеждает Черный Слепец (Черный Рыцарь). В драме, не утихая, звучит призыв Спидолы: «Ввысь — к солнцу!»

Накануне революционных событий Пятого года поэт закончил книгу стихотворений «Посевы бури» — «Сказание о мужах и оружии». В лирике Райниса окрепла и утвердилась тема борьбы и героизма. Революция и последовавшая за ней расправа карателей с ее участниками явились факторами, которые способствовали раскрытию во имя героическом величии нового аспекта человеческой личности — ее готовности к самопожертвованию во ты великих идеалов, во имя будущего. В понимании Райниса, готовность к самопожертвованию является признаком самого высокого развития личности, свидетельством ее нравственного превосходства, духовной красоты и благородства.

В 1905 году на митинге, посвященном памяти павших борцов революции, Райнис говорил, что нет ничего возвышенней веры героев, способных на жертвы во имя человечества, что веру эту они, как святыню, прячут глубоко в сокровенных тайниках души, эта вера всегда и везде с ними, как драгоценное достояние.

Тема борьбы и героизма доминирует не только в «Посевах бури». Памяти героев Пятого года Райнис посвятил «Тихую книгу» (1909). Борец, который способен отдать всего себя борьбе за высокие идеалы, есть и в пьесе «Золотой конь», написанной для детей «весенней сказке в пяти действиях» (1910).

Стремясь в полной мере раскрыть героические черты, самоотверженность человеческой личности, Райнис в течение долгих лет размышляет над созданием эпоса о 1905 годе, героем которого он избирает народ, а не отдельных его представителей. Всемирное значение задуманного эпоса, по мысли Райниса, должно заключаться в том, что изображенная в нем революция является образцом для всего человечества. Для Райниса самое важное в творчестве — его воспитательная роль, воодушевляющая сила и тот этический идеал, который оно проповедует. Драматические события породили «великого подлинного индивида», а этот индивид в свою очередь выполняет наиблагороднейшую воспитательную задачу и будет ее выполнять от эпохи к эпохе. В примечаниях к эпосу «1905 год» сказано:

«Моя постоянная цель: создавать героического или нормального человека в поэзии, а также и в подлиной действительности, ибо поэтический тип берется из жизни, однако, несомненно, оказывает обратное на нее влияние. Воспитывает в народе героизм» (1907).

В конце 1905 года, когда каратели стали особенно жестоко расправляться с участниками революции и сочувствовавшими ей, Райнис вместе с Асназией покидает родину и снова отправляется в Швейцарию. За границу эмигрируют многие участники революции. В Цюрихе поэт встретился с профессиональным революционером Фердинандом Гринынем, который вскоре решил вернуться на родину, а спустя несколько месяцев погиб смертью героя в охранке. Впоследствии в книге воспоминаний «Кастаньола» поэт писал об этой короткой встрече. Давая оценку личности Гриныня, Райнис в известной мере раскрывал сущность своего творчества и сущность своих многочисленных исторических и легендарных героев, близких по духу этому стойкому революционеру.

«У этой тонкой артистической натуры была душа героя и мученика во имя великой пдеи; она сделала юношу бесстрашным, твердым, как сталь, бойцом за дело социализма, за Латвию. Он был таким типом героя, какого я старался изобразить в своих драмах — тонкая духовная организация, побеждающая в реальной жестокой борьбе… Я счастлив, что живым увидел именно то, что я представлял себе только в мечтах».

В эмиграции в швейцарском местечке Кастаньола, у озера Лугано, Райнис и Аспазия прожили пятнадцать лет. Швейцарию Райнис называл своей второй ссылкой и второй родиной. Сколь не прекрасна была природа этой страны, которая в течение долгих лет последовательно накладывала отпечаток на лирику Райниса, насыщая ее все новыми образами, сколь не сердечны были жители Кастаньолы, прожитые на чужбине годы дались нелегко.

Письма друзей и газеты приносили известия о расстрелах, арестах, гибели соратников по борьбе. А едва жизнь успела несколько нормализоваться, войти в привычную колею, началась первая мировая война. И снова известия о разоренной и опустошенной земле, о погибших, о скитаниях беженцев, о гибели тысяч людей.

В 1911 году в Риге вышло первое издание книги «Те, которые не забывают». Большая часть ее стихотворении написана в Швейцарии. Писались стихи в период усиливавшейся реакции, когда от революции отошли представители мелкой буржуазии и случайные попутчики. Себя поэт относит к числу «тех, которые не забывают» о целях революционной борьбы и о павших товарищах. В предисловии к изданию он писал:

«Последнее слово принадлежит тем, кому принадлежит будущее: юности и основному классу. Основной класс идет своим неуклонным, неотвратимым путем к великим преобразованиям; перед ним стоят необъятные цели, какие до сих пор еще ни перед кем не стояли… Основной класс не должен забывать, ни о прошлом своем, ни о будущем. А юность пусть видит, сколь трудно и сколь далеко предстоит идти нам по пути страданий — к преобразованиям; пусть она увидит и поймет, что благодаря этим страданиям мы завоевали себе право победить. А если это поколение не в состоянии следовать за ними, пусть знает, победа третьего поколения будет блистательной. Взгляните, на небе зарница — там те, кто ушел, и те, кто грядет».

Об этой книге Райнис говорил, что она тихая, тише «Тихой», осенняя песня, навеянная воспоминаниями о прошлом. И если «Тихая книга» прозвучала как траурный марш в честь погибших героев, то сборник «Те, которые не забывают» — это песни об эмигрантах. Грохот боя затих вдали, родина потеряна, битва проиграна, поэтому от книги веет щемящей грустью и болью. И, однако, трагическое звучание — только фон, помогающий с особой резкостью и четкостью сделать выводы, к которым неизбежно приводят утраты и поражения. Много сильнее, чем когда-либо до сих пор, здесь слышна мысль о единстве со всем международным пролетариатом. В полном издании книги рядом с райнисовскими строфами звучат армянские народные песни, стихи Микеланджело, афоризмы Кардуччи, выдержки из речей Джузеппе Мадзини, отнюдь не случайно включенные сюда Райнисом, потому что он считал, если «где-то человек борется за правду и справедливость, этот человек — ваш брат».

«Тем, кто грядет», кто продолжит неоконченную революционную борьбу и труд, посвящается эта книга, писавшаяся в течение всего эмигрантского периода.

«…Были и всегда будут те, которые не забывают. Они — живая история, они закаляют память. Пусть забудет о будущем родина — они не забудут. Они живое грядущее, они закаляют волю…»

В 1910 году вышла поэма «Ave sol!» — гимн солнцу, созидающему преобразующему жизнь, ведущему вечную борьбу с мраком и холодом. Здесь полнее всего воплотился замысел Райниса — в одном художественном произведении объединить драму природы, социальную драму и драму индивида. Все они вместе подчинены одним и тем же законам: и жизнь отдельной личности, и исторические эпохи, равно как и времена года. Все подвержены единому процессу — расцвету и увяданию, созиданию и разрушению под действием внутренних и внешних противоречий. Развитие Райнис осмысливал диалектически; новые силы новой революции в ходе дальнейшего развития материи неизбежно прорвутся наружу в каком-то ином месте, иной форме.

Райнис задумал поэму как гимн революции. В своих заметках он писал:

«Революция — расцвет в смене исторических эпох; революция — это предельно быстрый и наиболее глубокий процесс развития; высший принцип — вечное движение…»

Поэма завершается впечатляющей картиной: Солнце, своими лучами оберегающее человека, мчится в беспредельном космическом пространстве навстречу матери — Сверхсолнцу, которое так же, как и вся Вселенная, подчиняется великому закону движения и преобразования.

Особое внимание в эти годы поэт уделяет осмыслению человеческой личности, ее общественной значимости, поиску для нее новых этических норм. Райниса привлекает полноценная, жизнеспособная личность, которую ни в коем случае не следует «ломать и гнуть», она «сильнейшее и ценнейшее оружие в борьбе пролетариата», — такую запись делает поэт в своем дневнике в 1910 году.

В 1912 году в Петербурге вышел сборник «Конец и начало». Круг проблем, в нем затронутых, необычайно широк, однако и здесь не ослабевает внимание автора к проблемам человеческой личности, его стремление понять смысл жизни. Если «Посевы бури» Райнис назвал весенней песней, «Те, которые не забывают» — осенней, то «Конец и начало» — названа зимней песней.

Здесь слышится голос человека, страстно и преданно любящего родину, познавшего красоту и любовь, радость борьбы и творчества, тяжесть и боль поражений. Этот человек постоянно помнит, что он боец основного класса. Но в час затишья после боя или в час, когда жизнь приближается к порогу смерти, все острее встает вопрос о ценности жизни, о смысле борьбы, творчества и о бессмертии. Райнис, который самого себя называл истинным другом жизни, не мог примириться с мыслью о гибели человека, бренности его существования. Бессмертие — в движении, результатах этого труда в мыслях, которыми человек жил, — во всем, что оставляет он после себя.

В швейцарский период жизни Райнис не перестает обращаться к драматургии. У него рождается немало замыслов — в частности, опять-таки связанных с революцией 1905 года, а также с античной историей и историей Латвии. Например, им был задумай целый цикл, состоящий из десяти пьес, в котором предполагалось отобразить весь ход исторического развития латышского народа, притом особенно пристальное внимание, по мнению Райниса, следовало уделить историческим событиям, подчас давно преданным забвению, но тем не менее знаменательным, а также выдающимся личностям, отдельным классам и даже небольшим общественным группам.

Для поэта, который так пылко и самозабвенно вовлекался в жизнь своей эпохи со всеми ее проблемами, поисками, борениями и противоречиями, обращение к истории, изображение далекого прошлого никогда не было самоцелью: «История — сосуд, в который мы вливаем свои представления о будущем». С исторического материала время как бы счищает, осыпает все несущественное, малозначительное, и, таким образом, дает возможность увидеть главные черты, генеральные линии, дает возможность говорить о сложных социальных проблемах. Ко всему прочему исторический материал, так же как и предания, легенды, дает возможность пробудить к жизни все благородное, возвышенное, что сокрыто в человеке, создать образ сильного, мужественною героя, который так необходим в трудный период реакции.

В 1911 году Райнис закончил «трагедию молодости» «Индулис и Ария». В основу ее положен мотив древнего сказания об Индулисе. События этой трагедии развертываются в тринадцатом столетии, когда разрозненные латышские племена, раздираемые междуусобными войнами, боролись против немецких завоевателей.

В атмосфере войны и смертей разгорается любовь между предводителем латышского племени куршей Индулисом и дочерью немецкого комтура (рыцаря) Арией. Их любовь обречена и в силу сознания вины перед собственным народом, и в силу враждебности к ним со стороны их соплеменников. Индулису и Арии суждено погибнуть. Обречена на поражение и борьба небольшого латышского племени с превосходящими силами закованных в латы немецких рыцарей.

И опять-таки события далекого прошлого дают Райнису богатейший материал для воплощения мысли огромной нравственной силы, таящейся в любви. Говоря о событиях прошлого, Райнис не забывает воздать хвалу светлому будущему, которое

ведет, сияя, в царство для народа —

он море белое объемлет хороводом

и руку братства миру подает.

(Перевод Л. Осиповой)

Вторая драма, в которой поэт снова обращается к мысли о том, что человек таит в себе неисчерпаемые духовные силы, — «Вей, ветерок» (1913). Райнис назвал ее «народной песней в пяти действиях». И в самом деле — пьеса основана на старинных песнях, которые распевало не одно поколение латышей. Сюжетно — это пьеса-сказка о родной дочери и сиротке, которую полюбил суженый первой. В сказочный и песенный орнамент Райнис заключил большую жизненную правду. «Вей, ветерок» стала одним из наиболее часто ставящихся на сцене произведений латышского поэта не только у него на родине, но и далеко за ее пределами.

После написания драмы «Вей, ветерок» Райнис приступил к работе над трагедией «Иосиф и его братья» (1914).

В 1925 году поэт писал о возникновении замысла пьесы: «Впервые мысль об Иосифе возникла в 1906 году в Кастаньоле, когда я глядел с высокого балкона на великолепное озеро Чезерино. С того момента мысль об Иосифе больше не покидала меня в течение всей ссылки и по возвращении на родину».

Премьера «Иосифа и его братьев» состоялась в 1920 году когда поэт вернулся в Латвию. В 1925 году «Иосиф и его братья» были поставлены в Лондоне.

Латышская критика не без оснований называла трагедию «Иосиф и его братья» самой субъективной пьесой Райниса. В ней затронуты многие из тех проблем, которые занимали Райниса в швейцарской эмиграции — начиная от философского осмысления жизни и поиска нового этического идеала и кончая личными переживаниями, выпавшими на долю поэта в его эмигрантском одиночестве, которые были вызваны не только непониманием его произведений, но зачастую направленной против поэта слепой бессмысленной ненавистью.

Райнис использует здесь древнееврейское предание об Иосифе и его конфликте с двенадцатью братьями. Иосиф в творчестве Райниса — образ великого мыслителя, мечтателя, искателя истины, носителя духа нового времени. Он стремится к единению со всем человечеством. С другой стороны — он восстает против толпы, против тех, кто целиком врос в старые формы существования, в старые, отжившие традиции. Родовой конфликт между Иосифом и его братьями перерастает в конфликт «двух правд». В своих заметках от 26 февраля 1913 года Райнис писал, что правда братьев Иосифа основана на эгоизме, правда Иосифа заключена в том, что он считает невозможной жизнь, основанную на эгоизме, такую жизнь следует переделать! Правда заключена в самой судьбе Иосифа — в его жизни и смерти. Далее Райнис замечает, что тот, кто переделывает существующий порядок, должен отдать борьбе со старым свою собственную жизнь. Нельзя только просто прощать, если содеяно зло, как нельзя также за зло платить злом, поэтому все поступки Иосифа пронизывают неразрешимые противоречия. Поэт приходит к окончательному выводу — к необходимости утверждать новую правду и справедливость, которые сломают основы старого мира. Что касается Иосифа, то он, как писал в своих заметках Райнис, хотел «перерасти свою основу», хотел обновления: однако, если в дереве ость трещина, оно не может существовать, как бы ни пыталась возродиться в нем жизнь — основа его попорчена.

В трагедии затронут целый ряд социальных, философских и нравственных проблем. Автор акцентирует внимание на проблеме подлинно гуманных отношений между людьми, выдвигает идею поиска нового гуманизма.

Когда началась первая мировая война, Райнис посвятил несколько пьес теме борьбы с вековым врагом латышского народа — немцами. Народная песня о сестре, которую сваты увозят от братьев на чужбину, положила начало пьесе «Ворон» (в 1917 году написана, издана в 1920-м). Однако в отличие от народной песни, сдобренной юмором, в произведении Райниса нет ничего забавного, наоборот — это мрачное повествование о девушке, которую похитил и увез с собой на чужбину жестокосердый Чужеземец. В пьесе изображены старинные свадебные обряды — умыкание невесты, попытки ее освобождения, погоня за похитителями. Это динамичная экспрессивная пьеса с весьма сложной символикой.

Страдания трудового народа под игом рабства отображены в пьесе «Играл я да плясал» (1915 год, опубликована в 1919 году). Сюжет ее опять-таки народный. В его основе — сказка о неком Господине, который выходит из могилы, чтобы в брачную ночь отобрать у крестьянина невесту. Он выпивает у девушки три капли крови и вместе с ними отнимает жизнь. Песенник Тот спускается со своей волшебной песней в царство теней, вернуть Лелде к жизни. Тот претерпевает множество испытаний и, наконец, вместо отнятой у девушки крови, отдает собственную. Лелде спасена, однако сам герой погибает, но, погибая, завещает народу беречь Лелде — Латвию. Песня Тота — лишь отзвук песни вечности, из которой его песня вышла и в которую снова возвращается. В образе героя поэт воплотил свои представления об истинно народном певце, мечтателе, борце за справедливость. Тот умирает, но песня его остается людям. У этой песни три жизни:

Та, что была,

Та, что есть,

Та, что пребудет вечно.

(Перевод Л. Осиповой)

В Швейцарии Райнис встретил весть о революционных событиях в России. Райнис был тесно связан с латышскими коммунистами, которые активно участвовали в борьбе за создание молодой советской республики. Среди этих людей было немало бывших участников революционных событий Пятого года. Друг юности поэта, глава первого правительства латышской советской республики (1919) Петер Стучка, сестра поэта и жена Стучки — Дора, Паул Дауге, один из самых проницательных и серьезных исследователей райнисовского творчества. Когда в 1918 году советское правительство обратилось к поэту с просьбой разрешить издание его произведений в молодой советской республике, Райнис искренне обрадовался:

«Это свидетельствует о том, что пролетариат инстинктивно понимает главное: поэзию вообще и особенно жизненные возможности пролетарской поэзии, существующей только в высшей свободе, которую гражданский мир никогда не мог ей предоставить, ибо сам был основан на несвободе. Это свидетельствует и о том, что пролетариат понимает, что душа поэзии заключена в индивидуальности, ровно как и в народе, и что содержание поэзии составляет дух времени, который подготавливает через прошлое и настоящее чувства человека будущего. От латышского пролетариата я ожидаю и то, что он сумеет создать для нас Латвию, в которой обретет себя душа моей поэзии».

В тяжелые года войны и позже, в годы общественных преобразований надеждой Райниса была «свободная Латвия — в свободной России»

Однако ход истории все повернул иначе.

Когда наконец в 1920 году поэт вместе с женой вернулся на родину, в Латвии установилась буржуазная республика. Возвращаясь на родину Райнис и Аспазия были полны надежд и творческих замыслов. С собой Райнис вез целый ряд произведений: почти законченный сборник стихотворении «Три круга», в который вошли первые три книги «Пяти эскизных тетрадей Дагды» — «Addio, bella!» «Вещание змеи», «Домой» (1920), наброски трагедий «Илья Муромец», «Стенька Разин», «Иманта», «Кай Гракх», «Александр», «Вечность» и другие.

Девятого апреля Райниса встречали в Даугавпилсе, десятого в Риге. Эти встречи превратились во всенародный праздник. В речи, произнесенной по случаю возвращения, поэт сказал:

«Вот я и вернулся на родину, чтобы почерпнуть новые силы и продолжить работу, которую я делал до сих пор… Латвия должна стать подлинно свободным государством, где не будет никакого угнетения, никаких ограничений свобод, где не будет неволи и рабства».

Он сразу же включился в активную общественную деятельность, отстаивая в рамках буржуазного парламентаризма демократические и социалистические идеалы. Одно время он работал в Департаменте искусств, потом директором Национального театра. Под его руководством в театрах республики был осуществлен целый ряд серьезных и интересных постановок из мировой классической и оригинальной национальной драматургии.

Приблизительно около года поэт был министром просвещения. В его компетенции находились все мероприятия культурной жизни Латвии. Райнис энергично принялся за дело демократизации школы. Он убежденно и последовательно отстаивал права национальных меньшинств, в частности, живших в Латвии белорусов.

В 1926 году поэт был приглашен в Советский Союз для участии в проходившей в Минске конференции, посвященной реформе белорусской орфографии. Он являлся также председателем Общества культурных связей с Советским Союзом. На вечере в честь основания Общества Райнис сказал, что новая Россия уже заявила о себе в литературе, искусстве, науке, что Европа учится у нее и что латыши не должны отставать.

Однако понадобилось совсем не много времени, чтобы поэт начал понимать, что его борьба с реакцией будет гораздо сложней и продолжительней, нежели это казалось поначалу. В 1920 году он делает дневниковую запись. «Сколь, однако, мелка и незначительна наша латышская жизнь».

Трудно давалось ему и собственное творчество. Запись от 2 февраля 1923 года:

«С тех пор, как вернулся на родину, вся прежняя жизнь и налаженный порядок нарушились… Новое содержание для нее еще не найдено. Все записные книжки запущены: ни набросков, ни дневниковых записей, ни размышлений, ни бесед — ничего записать не удается. Много затрачено труда, впечатлений много, переживаний тоже. И все это потеряно. Три долгах года длилось праздничное угощение по случаю встречи, которое окончилось тяжелым похмельем. А теперь вот болит голова, куда идти, что делать не ведаю!»

В 1925 году Райнису пришлось покинуть место директора Национального театра из-за интриги правящей партии. Пришлось отказаться также и от деятельности на поприще просвещения, хотя на протяжении всего последнего десятилетия жизни для демократически настроенной части латышских учителей он продолжал оставаться самым близким по духу художником.

Незадолго до возвращения на родину Райнис писал, что его не пускают туда, где он мог бы принести пользу, кое-чего добиться. И тем не менее, несмотря на все трудности и переживания, всегда помогало поэту его несокрушимое, неистребимое «И все-таки». «И все-таки» у Райниса не могли отнять его внутренний духовный мир, свободную исследовательскую мысль, творчество. Этот дух, говорил Райнис, есть то, что изменит старый порядок, этот дух присутствует в самой революции. «Он мое оружие, и мне его еще вполне хватает. Я вынужден отказаться от скорой, незамедлительной победы, однако, поскольку народ и человечество живы, у меня есть время. Я не увижу плодов этой победы, но они несомненно будут. Поэтому стоит работать, созидать и отражать натиск бед».

Первый проведенный на родине год нашел свое отражение в сборнике «Серебристый свет» (1920), который Райнис многозначительно назвал «Фата-моргана года моей родины». «Серебристый свет» вышел как вторая часть «Пяти эскизных тетрадей Дагды», первоначально называвшихся «Романом в стихотворениях». После объединения всех тетрадей и включения в них «Дочери луны», все сборники получили название «Пять эскизных тетрадей Дагды». В единое целое их соединил лирический герой, революционер-эмигрант Дагда. В сборнике «Дочь луны» (1925) Райнис устами своего лирического героя уже прямо говорит о необходимости покинуть родину, о поиске подлинных идеалов гуманности, о необходимости возрождения к новой жизни и новому творчеству.

В трагическом аспекте разработана легендарно-историческая драма «Илья Муромец» (1923), созданная по мотивам русской былины. В трактовке Райниса Илья Муромец — представитель славного героического русского рода, идущий за старейшими и сильнейшими — Святогором и Микулой. Вместе с тем Илья Муромец символизирует поколение, к которому принадлежит сам Райнис. То поколение, которое не сумело до конца разрубить тугой узел социальных противоречий. Это «второе поколение», расколотое внутренними противоречиями, остановилось на полпути, вслед за ним шло третье поколение молодых, и победили они, ибо «сын сильнее отца, утро мудренее ночи».

Неутолимый дух борьбы, упорство слышны и в книге воспоминаний «Кастаньола» (1928). Однако нет-нет на ее страницах возникают мотивы безропотной покорности, смирения. Как и в путевых заметках «На синем берегу» (1926), здесь также звучат грустные мелодии воспоминаний.

«Любимый, но суровый голос поет на новый мотив всю ту же старую песню:

Чего ты жаждешь, расскажи —

иной судьбы и битвы новой?

Или окончились давно

дни битвы старой и суровой?

Неколебимо стой — не дрогни

на прежнем месте боевом.

Твой враг пока еще все тот же,

но только в облике ином!

(Перевод Л. Осиповой)

Слышу, слышу, знаю, знаю. Есть правда в этом древнем голосе, доносящемся из веков. Этот голос слышу не только я один, но все и каждый, кому тесна собственная жизнь, кто хочет расправить онемевшие члены».

Свой последний час Райнис встретил на Рижском взморье, среди водной шири, которую он так любил с ранней юности, среди милых ему сосен, которые он воспел в стихах, возвысив до символического образа человека, сильного духом, не сломленного жизненными бурями.

Девятого сентября к Райнису пришла в гости девочка-школьница, и в ее альбом поэт записал последние поэтические строки:

Что скажет юному старик почтенный?

— Живи достойно, не пеняй на жизнь!

Достичь сего ты должен непременно, —

Есть заповедь — любить. Ее одной держись!

(Перевод Л. Осиповой)

На следующий день Райнис внезапно почувствовал себя плохо. Смерть наступила 12 сентября 1929 года.

На смерть Райниса откликнулась вся Европа. Весть эту моментально узнали в Париже, Берлине, Москве, Женеве, Стокгольме, Осло, Вене, Хельсинки… В Латвии, по словам современников поэта, печаль была в каждом доме.

Со дня смерти Райниса прошло целых полстолетия, однако творчество поэта не потеряло своей первоначальной художественной силы и значимости.

В 1940 году, когда в Латвии снова установилась советская власть, Райнису посмертно было присвоено почетное звание народного поэта. Его лирическое и драматическое творчество оказало колоссальное влияние как на общественную жизнь Латвии, так и на развитие латышской литературы. Его пьесы не сходят со сцены не только латышского национального театра, но и с театральных сцен мира. Поэзия Райниса издается все в новых и новых переводах, приобретая миллионы читателей.

«Гордость латышской поэзии, удивительная лирика Райниса почитаема не только в нашей стране, величие его таланта признает весь мир», — писал Константин Федин в 1965 году, когда отмечалось столетие со дня рождение великого латышского поэта.

«Есть поэты, чье творчество подобно солнечным лучам: они зажигаю в сердцах любовь к родине и народу, утверждают триумф жизни. Такой мир представляется и поэзия великого Райниса, которую с полным основанием называют жемчужиной мировой поэзии», — говорил Мирзо Турсун-заде.

А латышский народный поэт Янис Судрабкалн писал о том, что Райнис всечасно живет с трудовыми людьми Латвии. Он один из тех латышских писателей, образы творчества и мысли которых живут в народе, его взгляды на призвание человека на земле, призывы к борьбе с тьмой и угнетателями во имя нового, свободного человеческого общества, мысли о непрестанном созидании и возрождении мира хранятся в сознании людей и помогают строить жизнь.

СТИХОТВОРЕНИЯ

ДАЛЕКИЕ ОТЗВУКИ В СИНЕМ ВЕЧЕРЕ

«… Вдали, за сотни сотен миль…» Перевод Г. Горского

… Вдали, за сотни сотен миль,

За топью, за лугом, за лесом,

Лежат поля родной земли,

Укрытые синью небесной,

Пологом солнечно-ясным,

От гроз и от ветров ненастных…

«По зимним, снежным…» Перевод Ал. Ревича

По зимним, снежным

Я шел дорогам

В чужую землю,

К чужим порогам.

«Мир в этом мире!» —

Мне пели дали,

Колокола мне

Благовещали.

Смеясь в лицо мне,

Ветра свистели,

За полы рвали

И прочь летели.

А снег — то вьюжил,

Слепящ и колок,

То тихо падал

На лапы елок.

Мир в этом мире

И песнь бурана,

И сон глубокий,

А в сердце — рана.

А в сердце весны,

А путь — к чужбине.

Засыплет снег вас,

Покроет иней.

Унес я весны,

Как память, в дали.

Вы презирали их

И отвергали.

Я вам вернул бы, —

Как дар, вручил их,

Но вы от спячки

Восстать не в силах…

Неужто сон свой

Земля не сбросит?

Неужто снегом все

Зима заносит?

Неужто благовест

Стал вечным звоном?

Неужто мир ваш

Стал царством сонным?

Все эти годы

Я жду свершений,

Жду отголосков

Земли весенней.

Иссохшим сердцем

И жадным взором

Тянусь к далеким

Родным просторам.

ЗА ТУМАННЫМ ОКНОМ

Человек и боль Перевод Г. Горского

Где тебе, жалкой душе человеческой,

Силой равняться с бескрайней природой?

Болью, боями и хищным сомнением

Ты беспредельно истерзана, бедная.

Что ей, природе, боль человека?!

Вся — совершенство, вся — безразличие,

Вечно прекрасная, вечно холодная,

Словно картины загробной жизни.

Зерна под жерновами Перевод Г. Горского

Идеалы, сердцу милые,

Честь, любовь и старые принципы —

Все истерто, словно зерна,

Жерновами серых будней.

Глубочайшие думы Перевод В. Брюсова

Думы глубокие

Стоном рождаются,

Бредом бесформенным,

Жгучим предчувствием.

Думы безгранные,

Сердце когтящие

Словно железными

Рока ударами.

Нет в думах радости…

Ах, убежал бы я!

Но они ласково

Жгут, мучат, следуют…

Сам Перевод С. Липкина

Трудясь для мира, в яростной борьбэ

Сам закаляйся, стань сильнее вдвое!

И вечные откроются тебе

Источник сил и поле трудовое.

Но берегись, как тот, кто жалко ропщет,

Себя растратить попусту… Смотри, —

Толпа тебя раздавит и растопчет!

Сам — думай, помогай, борись, гори,

И сам ворота счастья отопри!

Суровая душа Перевод Ал. Ревича

Рекою слез ты душу затопил,

Она, как луг, впитавший влагу ливней.

Ты эти слезы с детства накопил,

Прилив их все сильней, все неизбывней.

Иной поплакал — душу облегчил,

И люди столько доброго нашли в ней:

«Он так отзывчив, трогателен, мил!»

Не плачешь ты, хоть слез в тебе сверх меры, —

Пролей же их на чернь потоком серы!

Блудный сын Перевод В. Бугаевского

Разбиты ноги, рубище на нем.

Дождь хлещет, ветер в темноте ярится,

Но все ж не думайте, что в отчий дом

Усталым, жалким блудный сын стучится.

Пришел он с гордо поднятым челом,

И осеняет отблеск багряницы

Лохмотья, вымокшие под дождем.

Не преклониться он пришел пред вами —

Он судия, карающий во храме.

СМРАДНЫЙ ВОЗДУХ

Благодетель Перевод Ал. Ревича

Сей богач добросердечен:

Он, заслышав плач несчастных,

Тащит тотчас из кармана

Чистый носовой платочек.

Практические советы Перевод Ал. Ревича

Приучись копить копейку.

Понемногу скопишь сотни.

Отрывай от рта, у брюха,

Прозябай в сыром подвале.

Если ж не дождешься сотен,

То уж смерти ты дождешься.

Приучись копить копейку.

Отрывай от рта, у брюха.

Но пойми меня как надо:

Отрывай от рта чужого,

И не будешь ты внакладе:

Денег тьма, грехов не меньше.

Почтенный гражданин Перевод Г. Горского

Для труда — чужие руки,

Для души — чужие муки.

Свысока на всех взирает,

Жирный — тощих презирает.

Если б ты и в ад попал,

Я б и там тебя узнал.

Песня нищих Перевод Г. Горского

Ползать по миру

Жалким слизнем

И вымаливать

Крохи жизни.

Нет в мире доли

Злей и круче:

Просить у тех,

Кто тебя мучит.

Кто сделал рабство

Твоим уделом,

Кто дух гнетет твой,

Терзает тело.

Лишний миг жизни

Клянчить, как милость,

Только бы нищенства

Тропка продлилась.

Прав первородства

Навеки лишиться

За ложку хлёбова

Из чечевицы.

Нищие духом,

Мрете глупцами,

Жизнь свою губите

Горем-слезами.

Проплакать век свой,

Надежды не зная?

Нет, бейтесь насмерть,

Душой пылая!

Бывший друг Перевод Ю. Абызова

Он в море с жаждой нового поплыл,

Но ветер к мели гнал, кругом — ненастье.

«К чему искать? — устало он решил. —

И там, на берегу, возможно счастье!»

Пессимист Перевод Г. Горского

Кто терпит муки, зубы сжав,

От боли стонет честным пессимистом, —

Милей мне, чем филистер и ханжа,

Болтун и лжец, прослывший оптимистом.

Такой легко отшвыривает горе

И мудрецом слывет в житейском море.

Обыватель Перевод Ал. Ревича

Странно: как быстро!.

Дивное диво:

Стал ты филистером

За два-три года.

Нет больше смеха,

Взволнованной речи.

Чинны сужденья,

Мысли как жвачка.

Рот под усами

Строг, благонравен,

Нос добродушен,

Брюхо солидно.

В складочке каждой,

В блеске штиблетин —

Весь ты, прекрасный

Наш соплеменник.

Нынче твой принцип:

Прочь безрассудство,

Каждый поступок

Надо обдумать.

Глупо об стену

Лбом колотиться,

Рушить устои

Власти священной.

Прочь улетели

Порывы, дерзанья,

Кровь ледяная

Разбавлена пивом..

………………………

Странно: как быстро

Серые будни

Поступью тяжкой

Тебя растоптали.

Любящие отечество Перевод Ал. Ревича

Вы чтите отчий край, у вас есть дом,

Убежище от ливней и от града,

Спокойны вы, дан хлеб вам, как награда,

И нет тревог, пусть мрак ночной кругом.

Но горе тем, кто весь — любовь к отчизне,

Родного края боль их жжет огнем,

В них бьет, как в наковальню, молот жизни.

Их руки связаны, и тяжки дни,

К земле родной прикованы они.

Равнодушные Перевод Ал. Ревича

Он душу нес вам из рассветной дали,

Пробив, как солнце, облачный заслон,

И ветерки чело вам овевали.

Лицом вы зарывались в одеяло,

Вас холод пробирал со всех сторон.

Прервать наш сон? Такого не бывало!

Безумец! Наших душ не потревожит,

В неведомую даль нас кличет он.

Но это не дозволено, быть может?

Идти за ним? Но он тропой тревоги

Уводит красоту в простор времен.

Мы ей укажем тихие дороги.

Покой в сердцах и душах безмятежных,

Дремотой сладкой разум осенен

На ложе из цветов в объятьях нежных.

Сулит нам красоту, а сам в грязище

Рукой жестокой разрушает сон.

Будь проклят он, отверженный и нищий!

Рядят свой страх в блестящие наряды,

Твердят один и тот же свой резон,

Укрыв позор за громкие тирады.

А он ушел в распахнутые дали,

Пробив, как солнце, облачный заслон,

И ветры с ним в просторы улетали.

Первые вестники Перевод Ал. Ревича

Дол белел в снегах седых,

Но уже слетелись птицы, —

До весны в права вступило

Царство вешнего светила.

Скоро птичий хор затих,

Птицы голос надорвали,

Не могло их щебетанье

Дать земле весны дыханье.

Но узнали мы от них,

Как прекрасен день грядущий,

И, едва умолкло пенье,

Началось весны цветенье.

НА ТРЕХЦВЕТНОМ СОЛНЫШКЕ

Былое Перевод Ал. Ревича

Там сказочным светом наполнены дали,

Там звуки простые созвучьями стали;

Там девы в лесной распевают тени,

Ивановой ночью блуждают огни;

Там бор молчаливый, овеянный тайной,

Там замок подводный с горою хрустальной;

Там всплески русалок в осоке слышны,

Там лаумы пляшут в сиянье луны;

Там после заката, работая в поле,

Поют подневольные песню неволи…

Но мелет муку в океане дракон

Для тех, в чьих руках и обман и закон;

Но скачет воитель, зарею объятый,

Отточен сверкающий меч для расплаты.

Вновь замок подымется из глубины,

Развеяв туман и столетние сны,

И солнце закружится над головою,

Зеленое, красное и голубое.

Королевна Перевод В. Брюсова

В этот грозный день

Кровь лилась фонтаном,

И ушел под землю замок с королевной.

В глубине земли

Прелесть-королевна

Все сидит над пряжей, шесть столетий кряду.

Стены там — янтарь,

Пол — зеленой меди,

Свод из перламутра, балки — синей стали.

Прялка — словно гром

В ручках королевны,

Адамант — катушка, нити — волны молний.

В кресле золотом

Все сидит над пряжей;

Мрачно взор пылает… Черный пес у кресла.

Черный пес порою

Поднимает морду

И рычит, почуя терпкий запах крови.

В некий грозный день

Брызнет кровь фонтаном, —

В этот день восстанет замок с королевной.

К пряже новых дней

Сядет королевна:

Молнии — основа, а уток — сноп радуг.

Тканью новых дней —

Солнечным покровом —

Всех тепло оденет, всех, рожденных в скорби…

Крестьянин Перевод Ал. Ревича

Тяжело идет по земле крестьянин,

Не спеша идет, весь в поту, по ниве,

Не спеша идет в праздник на прогулку.

Ни к чему ему торопиться в завтра,

Делает он все не спеша, с оглядкой,

Накрепко прирос он к родной землице,

Не летать ему в синем поднебесье,

Но зато его мать-земля вскормила.

Как он неуклюж — отпрыск исполина.

Разозли его — разорвет медведя.

«Легко пророчить и гадать…» Перевод Г. Горского

Легко пророчить и гадать

О счастье, о солнечном свете:

Судьба обязана все это дать,

Но только, увы, на том свете.

Сгниет, истлеет в земле скелет,

Пока вы увидите новый свет.

Песня фабричной девушки Перевод Ал. Ревича

Не пой у окон, соловей,

Тоскою не тревожь своей!

Мне до зари вставать чуть свет,

Так трудно сердцу, мочи нет,

Так больно сердцу, и печаль

С твоим напевом льется вдаль.

Мне до зари вставать чуть свет,

Брести туда, где солнца нет,

Где чад коптилок, гарь и пыль,

Где жизнь сгорает, как фитиль,

Где ход шестнадцати часов

Медлителен, как бой часов.

Ты будешь грезить до утра,

А мне уже вставать пора,

Тебе заря в росе дана,

А мне гнуть спину дотемна.

Не пой у окон, соловей,

Тоскою не тревожь своей!

Он это знал Перевод Г. Горского

Он-то знал это,

Он все время

Знал, что хворью

Изъеден тяжкой;

Он-то знал это,

Знал давно уже:

Смерть ждала его

В лютых муках…

И все предвидел он,

Все разумел он,

И то, что было,

И то, что будет…

…………………….

Вокруг кровати

Детишки плакали,

Слезы смахивали

Рукавами;

Жена, горюя,

Рукой дрожащей

Поднесла ему

Глоток последний…

Все это видел он,

Все ясно видел,

Что ждало в жизни

Его любимых;

От колыбели

И до могилы

Вся жизнь в мученьях

Была напрасной…

Так и не смог он

Жене и детям

Дать в жизни больше,

Чем богадельню.

……………………

Все это видел,

Да так и умер,

Стиснув зубами

Край подушки…

И ясный разум

В глазах искрился

До последнего

Мига жизни.

Размышления в ночь накануне нового века Перевод В. Бугаевского

Пустыня ссылки. Холод и покой.

Здесь некуда спешить. Из этой дали

Ясней и раньше различить смогу

Я очертанья нового столетья.

Передо мной раскинулась отчизна

Покровом белоснежным, окаймленным

Едва приметной глазу лентой моря.

Под свежим снегом свежие могилы,

От свежей крови пар встает над ними,

И впрямь для века прошлого она

Не в меру пламенною оказалась.

Теперь, быть может, будет по-иному.

Неслышными шагами новый век,

Таясь, подкрался, словно тать в ночи.

Дверь хлопает, и, молнии мгновенней,

Быстрей, чем взмах меча, он успевает

Порог переступить и вот уже

Горит, как Севера сполох багряный;

Он, тяжкою громадой навалясь,

Заполнил все, лишь слышен за дверьми

Свист времени, летящего стремглав.

Век новый веет стужей ледяной,

У ног его клубятся испаренья,

А за спиною мгла встает, — и только

Сверкает пламень глаз из-под личины.

III

И длань его железную на шее

Вы чувствуете, даже не успев

Достойно встретить нового владыку,

Что, появившись, прежнего поверг.

Вы, торжествуя, подняли бокалы,

В них, искрясь, пенился эксцельсиор.

Но выбил он из ваших рук хрусталь,

Напиток сладкий вытек, прилипая

К подошвам вашим. Был и у него

В одной руке фиал с багровой влагой,

Студеной, липкой, а другой рукою

Он сеял ветер, вам смеясь в лицо, —

Ведь бурю пожинать придется вам,

Вам, мирным людям…………………..

…………………………………………….

Но по какому праву мертвой хваткой

Он душит нас? Как взял над нами власть?

Кто он таков? — Бродяга, вот и все.

Откуда он возник? — Из пустоты.

Куда идет? — Во тьму, в небытие.

Откуда он возник, туда и канет.

Пред вечностью, владыкой всемогущим,

Он только миг, число, смиренный раб.

Лишь захотеть — и покорим его,

Пусть тот, кто властвовал, согнется сам.

Согнуть его? Но мы в его руках…

Доколе же?………………………………….

Сын весь в отца; и даже не понять,

Когда пришел он старику на смену.

Кто говорит, что с год назад уже

Он тайно воцарился, и тогда

На двух девятках (словно вал девятый

Унес его) скончался старый век.

Иные спорят: сын отцу дозволил

Год протянуть и кончить жизнь нулем,

Тем доказав, что старое столетье,

Столь много обещавшее, ничем

Окончилось, что нуль дал нуль в итоге.

VI, VII

Кто ж матерью его был, кто отцом?

— Дух, Вечность, — говорят!.. Слова пустые.

Отец его — мещанский затхлый век,

А мать звалась Свободой. К ней стремился

Юнец, покуда жаркой кровь была.

Он Воли не добился, хоть подчас

Судачат — не осталась без последствий

Запретная любовь, но в жены все ж,

Как бюргеру почтенному пристало,

Взял Обыденность — тучную мещанку,

И сам стал постепенно торгашом,

Забыв порывы юности мятежной.

VIII, IX

Отец под старость вас стегал бичом,

Сын будет скорпионами язвить.

В крови по самый локоть, как мясник, —

Век входит к вам.

Витийствуя о мире, в то же время

Во имя просвещенья и культуры

Уничтожает целые народы,

А жертве, застонавшей под ножом,

Он зажимает рот: резня — ведь это

Обычные, домашние дела.

Так что ж кричать? А если кто кричит —

Тот бунтовщик…

Громами войн он путь свой начинает,

Вдали раскаты первые гремят,

И грубым басом «длинного Фомы»,

Как плетью, хлещет он. Снаряды воют,

И сыплются свинцовые бобы.

«Концерт Европы» этот гул зовется:

В нем пушек гром, в нем тонкий визг «дум-дум»,

Зубов железный скрежет, стон глухой

И лязг брони… Зато над этим всем,

То вкрадчиво, то словно издеваясь,

Небесный голос флейт поет, поет

О счастье, безмятежной тишине,

Добытых острым лезвием… Оно

Зовется дипломатией…

Век хочет, чтоб царила тишь да гладь!

Чтоб не разила сталь, не били пушки

(Иль в крайнем случае пусть бьют беззвучно),

Чтоб смолкли крики, стихли стоны, — если ж

Кому невмоготу, — пусть за зубами

Язык свой держит. Сладу нет с болтливым,

Держи его под страхом, чтобы он

Не смел грешить… И крикуны тогда

Притихнут живо, изрыгать проклятья

На новый век не будут. Мир настанет —

Благоволение во человецех;

Тогда лишь при движенье резком могут

Оковы звякнуть, да и то чуть слышно,

Как бубенцы, обернутые в войлок;

Ведь так мягкосердечен судия,

Так сокрушается палач, рубя

Нам головы………………………

……………………………………..

XII

Так какова ж Лейпутрия — страна,

Где век минувший (в сновиденьях, что ли?)

Нам райское блаженство уготовил?

Мала она была… Не многим в ней

Попиршествовать вдосталь довелось.

Растаяла гора из каши быстро,

Исчезли чудом — озеро вина,

Заборы из колбас, мясные стены.

Пошло хозяйство прахом, и остались

От вожделенных издавна богатств

Лишь вытоптанные поля да кости

Обглоданные.

XIII, XIV

Попасть бы нам в Лейпутрию, в которой

Для всех нашлось бы место, а не только

Для избранных, для сотни объедал:

В страну, где все мечтанья стали б явью,

Где спину мог бы каждый распрямить,

Где б каждый мог на хлеб намазать масло

И мясо в супе что ни день найти,

Да к этому всему еще имел

Табак для трубки, сапоги, костюм

И по воскресным дням билет в театр;

Где досыта все пили бы и ели,

Как на толоке, поровну трудясь.

XV, XVI, XVII

Измучены тоской непреходящей,

Мы, люди, испокон веков томимся

По счастью, солнцу, воле и по хлебу,

Особенно по хлебу, да, по хлебу

Пшеничному — грош ломаный за фунт.

Ведь вместе с ним придет все остальное,

Что делает прекрасным Дух и Разум.

Пойми одно — нам имя Легион!

Мы поколенье молодости вечной,

И мы тебя, Владыка-Век, согнем,

Рабом ты будешь нашим. Nos vincemus! [1]

И дети Солнца будут жить тогда

На белоснежной праздничной земле,

Жить, неизбывным счастьем наслаждаться,

Тем счастьем, что для них в кровавых муках

Мы добыли по тюрьмам и по ссылкам.

Поры не выжидаем, — смело мы

Вцепились в космы Времени седые.

Слова Перевод Г. Горского

Все печали и радости света,

Чувства, что рвутся из сердца поэта —

Вряд ли бег вечности сдержат намного.

Нет уже слов, которые могут

Время перемещать

Ближе к цели хотя бы на пядь.

ПОД ТЕМНО-ЗЕЛЕНЫМИ КРЫЛЬЯМИ ОДИНОЧЕСТВА

Лик земли роса покрыла Перевод Г. Горского

В дальних рощах солнце село —

Лик земли роса покрыла,

А на нем заря горела;

И всю ночь роса копилась,

Лик земли сверкал, и зелень

Бисером росы искрилась;

А наутро солнце всплыло —

Лик земли, росой блиставший,

Пеленою слез покрыло.

Светлое счастье Перевод Г. Горского

Река безмерно длится

До горных облаков,

Небо к земле клонится

За далью ее веков;

Где небу с землею слиться,

У самой далекой черты,

Там светлое счастье мне снится,

Там тонут невзгоды, там — ты.

Вечерний покой Перевод В. Брюсова

На горизонте,

Тучами сжат,

Ало-багровый

Гаснет закат.

Где-то, мигая,

Тлеет костер.

Перепел крикнул.

В сердце — укор.

Тьма набегает.

Где же светло?

Холодом веет,

Никнет чело.

Вечность Перевод В. Шефнера

Смотрел я долго

С нагорных высей

За дали далей,

В хаос надзвездный,

Покуда взор мой

Не мог уж видеть

Тех гор, что скрыты

За далью горной,

Тех звезд, что скрыты

За высью звездной, —

Покуда разум

Не впал в смятенье…

В кольце тумана Перевод Г. Горского

Зачем, былое,

Так неустанно

Ты мучишь душу

В кольце тумана?

Живешь, скитаясь

На белом свете,

Так ловко ловишь

Ты душу в сети.

Сквозь сеть я вижу

Берез раздолье,

Но так томится

Душа в неволе.

Ко дням минувшим

Дороге виться,

Плывут виденья,

Мелькают лица.

Сердцу тяжко Перевод Г. Горского

Грустно дышит,

Тяжко дышит

Мать-землица.

Над осенними

Лугами

Пар клубится.

В шелк тумана,

В серый шелк

Земля рядится.

Жемчугами

И цветами

Вся искрится…

Астры вянут,

Ох, как тяжко

Сердцу биться.

Стоны моря Перевод Вс. Рождественского

Из прошлых дней мне слышен

Угрюмого моря вой.

Швыряя пену, дышит

Разгневанно прибой.

Чем дальше, тем мрачнее

На дюнах стонет он…

О, если бы скорее

Окончился вечный стон!

Перед бурей Перевод Г. Горского

То синь, то серость — моря даль

Блестит, блестит под небосклоном,

Который нем и тверд, как сталь,

В однообразье монотонном.

Она зеркальна, моря гладь,

Лишь по краям раздолий длинных,

Где ветру трудно дрожь унять,

Как пашня, море все в морщинах.

И чайка, сея стон и страх,

Над глубью мечется морского,

И кажется, что на волнах

Душа, лишенная покоя.

Поздний вечер Перевод Ал. Ревича

Мерцает свод зеленовато-синий,

В огне закатном золотится мгла,

Блестит роса на мокрой луговине,

И растеклось дыхание тепла.

Час бледных красок, полустертых линии.

На долы тьма, как тяжкий сноп, легла,

И ветерки крадутся по низине…

Где все мерила?.. В сердце острие…

Шум ветра, пустота, небытие.

Предгрозье Перевод Ал. Ревича

На небе туча залегла вразброс,

Покрыла солнце черными клубами;

А ведь недавно рассыпалось пламя,

Совсем как пряди золотых волос.

Мрак наползает, душу устрашает,

Полнеба взял в полон, к душе прирос

И давит, угнетает, окружает.

И грудь переполняется тоской

По солнечной земле в дали морской.

А туча — ближе, ближе. Тьма растет,

Весь белый свет сдавила в мертвой хватке,

К земле в полете тянутся касатки,

Поля молчат, но стонет небосвод.

Вихрь налетел негаданным порывом,

Деревья рвет, лакает пену вод

И рушится, хлеща дождем по нивам,

Чтоб жизнь топтать безжалостной пятой,

Чтоб землю сечь струею проливной.

Все кончено. Во мраке мир уснул.

Как пусто, лишь вдали сверкнет зарница,

Все свершено. Слезами дождь струится

И смерть несет, как стража — караул.

Душа устала, онемели руки,

Пыланье сердца пепел затянул.

К чему мечтать? Ведь это — снова муки.

Продрогла плоть, и дрожь такая бьет,

Как будто стонет кто среди болот.

НОЧНЫЕ ТЕНИ

Места нет Перевод Г. Горского

Жилы застывшие

Некуда вытянуть,

Мысли горящие

Тоже погасли:

Тело ржавеет,

Как старая рухлядь, —

Машина, которой

Со всем ее визгом,

Воем и скрежетом

Место на свалке…

Грезы весны Перевод Г. Горского

Что мне — жизнь ненавидеть,

Скрыться в пустыне

Потому, что не каждый цветок надежды

Плод принесет мне?

Гете, «Прометей»

Все пало, все в землю зарыто, мертво,

Вокруг тебя тайны и мглы торжество…

……………………………………………….

Зубами сожми, чтобы жизнь нести,

Пока еще можешь дышать в пути, —

Зубами сожми, подави свой стон,

Пусть ты последней надежды лишен,

Пусть даже сломан, иссох, как скелет:

В недрах ночи родится свет!

Теплится жизнь Перевод В. Бугаевского

Птицей ли мысли вспорхнут, —

Крылья повиснут, падут,

Скованы тяжкою мрачною мглою.

Если любовь даст росток, —

Гибнет она, как цветок,

В землю затоптанный грубой пятою.

Если протянешь друзьям

Руку спасенья, — и сам

Вязнешь в трясине, спознавшись с бедою.

Мгла пред тобою, но все ж

В горе утешить идешь,

Веря, — все скоро проснется с весною…

Теплится жизнь под корой ледяною.

В горную высь Перевод В. Бугаевского

Все горше одиночество с годами,

За другом вслед уходит друг, — и вот

Все реже спутник, реже меж камнями

Цветок нежданной радостью блеснет.

Потом и их не станет в выси горной,

Лишь тишины неумолимый гнет

Бессонницей тревожить будет черной;

Снега смыкаться будут впереди

И вся земная боль пылать в груди.

Наши дни Перевод Г. Горского

Тягучие пустые дни,

То зори, то сумрак багряный…

Без сил они, без дум они,

Кровоточат, как раны…

На пороге вечности Перевод Г. Горского

Грядет смертный час!

Бессилия волн в жизни не знал я,

В пламени боли всегда закалял я

Душу, что стала тверда, как алмаз.

Грядет смертный час!

И все же… противны мне приступы дрожи,

И гнусный вид смерти противен мне тоже,

Волосы дыбом, взор мой ничтожен…

Чтоб нитью гнилой жизнь моя расползлась?

Грядет смертный час!

Грядет смертный час?

А жизнь льется песней широкой, стозвонной,

Труд, ты мой, начатый, но не завершенный, —

Снова распасться мне, в прах превратись?

Грядет смертный час!

ЗОЛОТАЯ ДЫМКА

Вечное ожидание Перевод Г. Горского

Ни ненависти, ни любви, —

Он, неподвижный, замер.

Лежит и ждет, оцепенев,

С закрытыми глазами.

Он ждет, чтоб грудь его была

Теплом слезы согрета, —

Он ждет, он вечно ждет весны,

Ждет ликованья света.

Под зеленою сенью Перевод Ал. Ревича

Зияла годы в сердце рана,

Затягивается слегка.

Тянулись долго эти годы…

Мне на сердце твоя рука

Легла, так ласкова, легка.

Мне так тепло, забыта рана.

Спи, сердце, просыпаться рано!

Спи. Далека

Перед тобой лежащая дорога.

Дремли пока.

Теплая волна дыханья Перевод Г. Горского

Искрится бескрайнее море;

Избушка, лес кругом:

На землю, на зимнюю землю,

Повеяло теплом.

Волна твоего дыханья

Вливается в душу мне.

И жизнь, наливаясь силой,

Воспрянула на волне;

Искрится она, как море,

Не знающее конца,

И лето излучает

На стынущие сердца.

Измятый цветок Перевод Г. Горского

Словно любви твоей,

Ласки дыханье,

Скрытой печали

Пыл и страданье:

Измятый цветок,

Мне близкий такой,

Нежность его

Осязаю рукой;

Измятый, он в шелковый

Спрятан платок,

Был в твоих косах

Милый цветок.

Синеватые искры Перевод Г. Горского

Глаза твои слепнут в рыданьях,

В них мечутся ужас и страх?

А кажется, свет ликованья

Искрится в твоих глазах;

Летят синеватые искры

Из сердца, в котором весна,

И в воздухе ясном и чистом

Пьянящего хмеля волна.

В душе твоей света безбрежность

И вечное утро любви,

Таят первозданную нежность

Те жгучие искры твои.

Зачем же не молкнут рыданья,

К чему и кошмары и страх, —

Когда этот свет ликованья

Искрится в твоих глазах.

За матовой вуалью Перевод Г. Горского

Что бродишь, мысль,

Весь день-деньской?

Вот милый лик

Перед тобой,

Тончайший стан…

Б вуаль-туман

Облачены,

Но так светлы

И так нежны

И милый лик,

И тонкий стан…

Раскройся далям

Ты, вуаль,

Чтоб синевой

На миг, на миг

Мне в душу проник

Свет ликующих глаз твоих,

Твой милый лик,

Твой тонкий стан

Судьбой мне дан.

Золотая дымка Перевод Г. Горского

Любви, любви я полон,

Как яблоневый сад

Пыльцой благоуханной

И зеленью богат:

Средь свежести росистой

Цветет в саду заря,

Сквозь дымку золотую

Мерцая и горя.

Среди травы стройна ты,

Тонка ты, как цветок,

Пыльца над садом вьется,

Как золотой дымок.

Цветочные пылинки

К тебе, ласкаясь, льнут,

И для души любимой

Вуаль из шелка ткут.

Их множество — но если

В глазах твоих печаль,

Она мгновенно меркнет,

Волшебная вуаль.

Мир был пустыней Перевод Ал. Ревича

Мир был пустыней —

Ты мир заселила,

Мир был бесцветным —

Цветы посадила,

Мир был холодным —

Согрела дыханьем,

Мир был во тьме —

Озарила сияньем.

И славить солнце

Я снова в силах,

Будить надежду

В сердцах унылых.

Моя тоска Перевод Г. Горского

Живет во мне тоска — мой крест,

Как птица из клетки рвется,

И ненасытно сердце ест,

О стенки груди бьется.

Как зверь в капкане, сладу нет

С тоской ни днем ни ночью,

Души моей любовь и свет

Она разрывает в клочья…

Единственный цветочек мой,

Что цвел под солнцем алым,

Лежит поникший, неживой,

Толпа его растоптала.

Ты в сердце, алый мой цветок,

Воспрянул ясным светом,

Мой дом и темен и жесток,

Ты пленник в доме этом.

Цветам ни света среди мглы,

Ни свежести напиться,

Как пар, готовый взорвать котлы,

Тоска в груди теснится.

Вперед, вперед! Там сила, труд,

Свистящий ветер мимо…

Там свет и радость тоску взорвут,

И землю к солнцу двинут!

КАНУН ВЕСНЫ

Звучащее пламя Перевод В. Брюсова

На нить нанизанные звуки

Плывут и реют в вышине:

Моей души мечты и муки

Горят и плавятся в огне!

Душа горит, сгорает ярко,

В огне расплавлена она.

Пусть сердце полно кровью жаркой, —

Душа огнем претворена!

В ней все тяжелое сгорело,

Она свободна и легка;

Все плавится, что тяготело:

Томленья, ужасы, тоска!

Огонь! Пройди до глуби темной,

Где крылись муки, страхи, гнев,

Развей по ниве подъяремной

Свой пламенеющий посев!

Огонь, звенящий без предела,

Сжигай все думы, — чтоб разнес

Потом их пеплом, пылью белой,

Свободный ветер новых грез!

Но всё плывут и реют звуки,

И думы нижутся на нить:

Моей души мечты и муки

Горят, чтоб белым пеплом стыть!

Последний луч Перевод Ал. Ревича

Глаза пылают, и губы сжаты,

Тревога мечется в сердце.

Какой-то слышится плач в глубине,

В самом глухом тайнике.

Не надо, душа моя, успокойся,

Ведь все в порядке.

Последний солнечный луч заблудился,

Он мимо скользил, ускользал, убегал,

То вспыхивал ярко, то снова гас,

Он убегал по осенним далям

Пугливо, как лань от погони.

Искал он своих полуденных братьев

И теплый солнечный бок своей матери.

Но, душа моя, ты-то при чем?

Все в порядке.

О чем же ты, одинокая, плачешь?

Он мимо прошел, мы остались в тени,

Тень прохладней, чем бой.

Это еще древние греки знали,

Погибшие воины царя Леонида, —

Битва — горячее дело.

Слезы наши осушит

И разогреет тело…

«Душу?» — ты хочешь сказать?

Да. Ты смягчишься, душа,

Будешь чуткой в любви, в состраданье,

Столько горя на свете,

Столько сердец измученных!

Будь же прекрасной, душа,

Приди к ним на помощь.

Ну не плачь же, не надо.

Ты только борись.

Все ведь в порядке!

Этот луч — он пришел издалека. Он сам по себе.

Мы не можем его ни прельстить, ни поймать…

Слушай, все ведь в порядке.

Он ускользает,

Он скоро растает,

А душа не растает — она нарастает,

Она ведь сама вроде солнца,

Горит неизменно, спокойно,

Ровным белым огнем.

Она не растает.

Ну не плачь же, не надо.

Все ведь в порядке.

Душу не скроют тучи,

И осень ее не погасит.

Она нас греет зимой и в могиле.

Светит она в глубине,

Куда ни за что не проникнуть

Золотому, багряному солнцу,

Семицветному солнцу вселенной.

Она сияет в глубинах земных

И в одиноких сердцах,

И эти сердца растут,

Поднимаются, тянутся к свету…

Послушай, ведь все в порядке,

Все, все в порядке.

Ты еще плачешь, душа?

Да, я вижу, ты плачешь,

Утираешь слезы тайком.

Не надо, не плачь.

Сердце слезами полно до краев,

Стало таким тяжелым…

Замолчи, перестань! Больше я не могу!

Иди. Побеждай.

Иль погибни!

Единственная звезда Перевод Ал. Ревича

…Так знай же, в чем высшей идеи суть:

Она безжалостна, — не обессудь.

Тот, кто ее загорелся огнем,

О страхе, о смерти забыл — обо всем.

Он не щадит ни себя, ни друзей,

Он все дорогое пожертвует ей.

Он к цели идет, хоть пути тяжелы,

Не слышит насмешек, хулы и хвалы.

Тьма окружает его, но всегда

Пред ним сверкает одна звезда.

Юности Перевод В. Бугаевского

Юность должна быть

Дерзкой, могучей,

Вечно кипучей, —

Людям на диво.

Факелом, юность,

Будь среди боя,

Чтоб за тобою

Шел и трусливый.

Вестником правды

Стань, чтобы снова

Вспыхнуло слово, —

Пламень призыва.

Сдерни повязку

С глаз ослепленных,

Сонных, плененных

Выдумкой лживой.

Ринься в сраженье,

Знамя вздымая,

Всех увлекая

В бой справедливый.

Золотистые листья Перевод С. Липкина

Как будто в туфлях

Свинцовых, долго

Шла ночь-старуха.

Все притаилось.

Пульс сонной жизни

Был слышен глухо.

К земле приникли

Цветы и травы

И утра ждали,

И солнца ждали

Леса и птицы,

Река и дали.

…………………….

Что ж вы грустите,

Вы, молодые,

При ярком свете?

Ведь после ночи

Вас первых тронул

Бодрящий ветер.

Как золотые,

Сияют листья.

Не вы ли это,

Сверкая счастьем,

Плывете гордо

В лучах рассвета?

Встречая утро,

Трепещут листья

В веселом звоне,

В беседе с солнцем

Весь день ликуя

На горном склоне…

Старые недуги Перевод В. Брюсова

Снова пошлость вековая

Из норы своей выходит…

Горе! Будни заглушили

Солнца смех в душе твоей,

И заботы тусклых дней

Сердце обручем сдавили.

Победи заботы те:

Им, что гадам, крыться в поры,

Не взнестись за нами в горы,

Не подняться к высоте!

Сломанные сосны Перевод Ал. Ревича

Приморские сосны сломал ураган,

К песчаным припали они берегам, —

Тянулись к просторам, стремились к воде,

Не стали скрываться и гнуться в беде:

«Мы сломаны, грозная сила, тобой,

Но рано ликуешь, не кончен бой,

Еще мы вздыхаем о далях в тоске,

Гневные ветви шумят на песке…»

И, мачтами став, над раскатом волны

Взмыли поверженных сосен стволы,

Грудь — против бури, парус крылат,

Бой против бури, мачты гудят:

«Грозная сила, швыряй нас на дно, —

В счастливую даль доплывем все равно!

Ломай, сокрушай нас — идем напролом,

К солнцу, к восходу плывем. Доплывем!»

Вперед! Перевод Ал. Ревича

Ты мост разрушил, и на самом деле

К родному дому не придешь ты вспять,

Где руки бы тебе дыханьем грели,

Где сердце бы тебе сумели заласкать…

Челны и мост проглочены пучиной,

Ревет прибой, кроша скалу в песок,

Рыдают чайки над косой пустынной.

В крови ладони, камни — из-под ног…

Вперед! Навстречу солнцу. Мир широк.

Элегия Перевод В. Бугаевского

Памяти юноши

Мне этого не вынести, отец.

Все видеть — и спокойно, молчаливо,

Как будто сердце у тебя вконец

Окаменело, — улыбаться криво;

Взирать, как правду топчут сапогом,

Как палачи глумятся нечестиво

Над тем, что мы святынею зовем…

Трепещет плоть, и кровь моя как пламя,

И руки тянутся к оружью сами.

Как мог тебя я удержать!.. И ты

Ушел, мой сын. И вот передо мною

Лежишь теперь. Глаза твои пусты,

Покрыты щеки смертной белизною.

А как они пылали в час, когда ты

Нас вещим словом окрылял своим.

Ты мертв! И лишь чело еще объято

Грозы недавней отблеском живым…

О сердце! Мы сильны, мы победим!..

Заходит солнце… Перевод Ал. Ревича

Заходит солнце, ночь пришла,

Приносит страх густая мгла,

Заходит солнце, но взойдет,

Чтоб тьму хлестать лучом с высот.

Весенние дни Перевод Ал. Ревича

Прочь жалобы и стон тоски!

Сбивай оковы и замки́!

Круши ограды и — вперед! —

Река взбухает, взломан лед.

Все выше солнце, даль синей,

Все тоньше лед весенних дней,

Все тоньше — тает под лучом,

Ручей сливается с ручьем.

Ревет разбухшая вода,

Уносит прочь обломки льда

И заливает все и вся,

Устои ветхие снося.

Воды восставшей круговерть

Крушит стены столетней твердь,

Ломает тысячи преград,

И бастион, и каземат.

Все, что давило, гибнет враз,

Вокруг, насколько видит глаз,

Вода. Течет через края

Огромной чаши бытия.

Fiat justitia! Перевод Г. Горского

[2]

Одна на свете справедливость есть,

Сама собой, одна и та ж навеки —

Она была началом всех начал:

Она несла порядок в этот мир,

И если б мир однажды канул в Лету,

Она б еще царила надо всем.

Fiat justitia, ruat mundus![3]

* * *

Она над миром трон свой вознесла,

Прикрыв свое величье облаками,

И ясный взор свой ослепив повязкой,

Опорой служит ей металл и камень,

Холмы костей и пирамиды трупов,

Стволы орудий и столбы победы,

Сиденье трона свито из цепей,

В которых вечно трудятся народы,

Виновные лишь в том, что так малы.

В руке ее весы: две чаши. Кровью правды

Полна одна, вторая чаша вечно

Мечом тяжелым клонится к земле.

Одежд багровых, золотом расшитых,

Тяжелый шелк шуршащий виснет с плеч;

И стан широким поясом охвачен,

А обувь из железа и свинца;

За поясом закон, топор и плети.

Сжимает губы тонкие она,

И если слово сквозь уста проникнет,

Оно разит, как лезвие ножа.

Одна лишь речь — приказ и приговор,

Они тяжки, как топоров удары,

Что б ни сказала — все свершится вмиг,

Покуда кровью залита земля

И в небе кровь, как зарево, алеет.

Fiat justitia, ruat mundus!

* * *

Покинув трон, она ступает в мир,

Чтоб власть свою распространить по свету,

Уравнивая всех перед собой;

Закрыв глаза, идет она слепая,

Идет не глядя, кто хорош, кто плох,

Вершит свой суд, не видя ни причин,

Ни слез не видя, ни бескровных лиц,

Ни рук костлявых, ломанных бедою,

Пока они не сжались в кулаки.

Да, Справедливость, видно, за века

Состарилась и навсегда ослепла

От вековой повязки на глазах.

И кажется мне, что она глуха,

Или заткнула уши мягкой шерстью, —

Когда проходит с ледяным лицом

И вопиющих голосов не слышит:

Пусть, пусть вопят, она за все века

Ни разу не прислушивалась к воплям —

Fiat justitia, ruat mundus!

* * *

…И стан ее не тот, каким казался,

Ленивая, она едва бредет,

Виновных не догнать ей, но легко

Хватать невинных жесткою рукой.

И лишь чутье ее, как прежде, остро:

Дым хижин она чует издалёка

И хижины обходит стороною.

Но если в них приходится бывать,

Она всегда с покорными покорна

И вежлива, спокойна и робка;

И никогда в глаза не лезет нагло;

И вовсе не горда, какой казалась.

Она при звоне золота молчит!

С ней можно пошутить, поторговаться,

К любой нужде приспособляться может,

Со смелыми смела и выступает

Неумолимой. Жалости тогда

Она не даст сидеть с собою рядом,

И суд ее тогда неоспорим:

И пусть хоть в пекло катится весь мир,

Пусть стоны сотрясают все вокруг,

Скрежещут зубы, кулаки хрустят.

Когда ж она вдруг снизойдет к земле, —

Врагов растопчет, вырвет сорняки,

Одних благословит последним словом,

Других последним словом проклянет —

Fiat justitia, ruat mundus!

* * *

Да, Справедливость, дряхлая старуха,

Становится все старше, все дряхлей,

И дни ее судьбою сочтены.

За часом час все убывают силы,

И только злоба возрастает бурно,

Уста увечит зависти излом,

Глумливая усмешка скалит рот,

Не держат ноги, и в костях иссохших

Мозг чахнет, только лишь костыль

Поддерживает немощный скелет,

И все ж костыль упавшего растопчет,

Нога ее все под собой сомнет.

Fiat justitia, ruat mundusl

* * *

Час старой Справедливости пробил,

И жизнь ее висит на волоске.

И скоро рухнет это божество,

Гремя костьми и черепом пустым,

И черная затмит просторы пыль,

То будет крови высохшей поток,

Что был во имя божества пролит, —

Пыль ядовитой высохшей слюны,

Пыль от руин и тлена старых зданий,

Тысячелетней черной швали пыль,

Что скапливалась, превращаясь в гниль,

И все живое на земле душила

Невыносимым смрадом испарений,

Лишала жизни молодой росток,

Но все-таки росток растет сквозь тлен,

И новый мир над старым миром всходит —

Ruat justitia, fiat mundus![4]

День страшного суда Перевод Г. Горского

Dies irae, dies illa,

Solvet urbem in favilla[5].

Немало жизней

Прервет свой бег,

И многих юных

Сломает век;

Во мгле исчезнет

Идущих след,

Пока из искры

Родится свет;

Истлеть им,

Крови истечь рекой,

Пока на землю

Придет покой;

Немало смелых

Сквозь ад пройдут

И вновь воспрянут,

И вновь падут;

Отхлынет множество

Волн морских,

Но ветер снова

Подымет их.

Смерть многих сотен

Не есть конец.

Их сменят сонмы

Живых сердец.

Один умолкнет, —

На первый зов

Ответят

Тысячи голосов.

Покуда злобой

Мир потрясен,

Песчинка каждая

Исторгнет стон.

Землетрясенье

Сметет дома,

Опоры рухнут,

И хлынет тьма.

Приют ваш каменный

В судный час

На вас же рухнет,

Схоронит вас.

Утес дворцы ваши

С плеч стряхнет,

Открыто взглянет

На небосвод.

Какие горы

Спасут вас? — Нет,

И горы местью

Грозят вам вслед.

Какое море

Вам даст причал? —

Сметет вас грозный

Расплаты вал.

Хотите скрыться

В болота мглы? —

В сравненье с вами

Они белы.

Немые недра

Разверзнут ад,

От вас останется

Серный чад.

ЭПИЛОГ

Длинный путь Перевод В. Брюсова

………………………………………………….

Но выше, выше все ведет мой путь,

Как утром тень, все тает сном бесплодным,

А воздух стал прозрачным и холодным,

Но выше, выше все ведет мой путь.

……………………………………………..

Земных оков упали с тела звенья:

Зло, ненависть, волненья и мученья.

Без прошлого, без страсти, без греха,

Гляжу, как даль, вся в золоте, тиха,

И, крылья пробуя в эфире чистом,

Душа — как белый снег на склоне льдистом;

И, сбросив все, что тяжело, она,

Как звезд мерцаньем, нежностью полна…

Но выше, выше все ведет мой путь.

……………………………………………………

Как утром тень, все тает сном бесплодным,

А воздух стал прозрачным и холодным,

Но выше, к солнцу, тянется мой путь:

Нет мига в вечности, чтоб отдохнуть…

……………………………………………….

ПОСЕВЫ БУРИ Весенняя песня

«Жребий брошен…» Перевод Е. Великановой

Жребий брошен:

Мчитесь вперед, вихри!

«Солнце землю пахало…» Перевод В. Елизаровой

Солнце землю пахало,

Медным плугом заправляло,

Слой за слоем поднимало к свету,

Вдавливало в землю старые наветы.

Буря семена ссевала,

Ливнем всходы поливала.

Время собирать посевы бури,

Яростной борьбы приспели будни.

ПОД ВЕСЕННИМ ГРОМОМ

Воющий ветер Перевод С. Липкина

Хлещущий ветер и снег,

С воем летящие в поле,

Кто ограничить бы мог

Ваше сейчас своеволье?

С дерева буйной рукой

Кудри зеленые рвете,

Узкой дороги края

Топите в снежном омете.

Буйно врываетесь вы

В каждый покой пропыленный.

Стены трясете дворцов,

Рушите древние троны.

Нет, вас ничем не прогнать,

Страже не справиться с вами.

Воины тщетно спешат

Стан опоясать мечами.

Вас не посадишь в тюрьму,

Не уничтожишь, сжигая!

Реете вы над землей,

Гниль и сырье разрушая.

С ветром крутящийся снег

Многих пугает, тревожит.

Это предвестье весны, —

Кто задержать ее может?

Ледяная крепость севера Перевод Д. Виноградова

Наша победа — славная,

Быстрая, неизбежная!

Дрогнула, подалась глыба льда,

Оползла медленно!

Мы грызли ее, точили — года!

Теперь начинается

Гор ледяных крушение!

Над ледяной крепостью

Небо уже синее —

Свежий ветер разогнал облака,

Распогодилось!

Ноздреватый лед лишь толкни слегка —

И не выдержат

Стены дряхлые —

Небывалая победа близка!

Множатся в стенах трещины,

Темные щели ширятся,

Наземь осколки падают —

Не надейся, крепость, не устоять!

Стены твои рыхлые

Теплым паром окутаны,

Урагана весеннего

Не обернуть вспять,

Хое-хо-о, хое-хо-о — слышится!

Как тебе, крепость, дышится?

Наша не дрогнет рать.

Эта победа — первая,

Это первая оттепель.

Мы еще только начали

Ледяные крепости брать!

Мехи ветра Перевод Т. Спендиаровой

Раздули мы мехи большие ветра,

Ногами нажимая в нетерпенье,

И раскалилось пламя добела

В горниле солнца.

Клубился жар, и зной пылал слепящий,

Кругом вилось дыхание огня.

И вот — растоплен снег, и взломан лед,

Освобожденные текут потоки.

Вихрь, знойно дышащий, валит с разбегу

Громады туч, сшибает лбами их

И увлекает за собою вдаль

Все веянья, все грозы, всё ненастье.

Вытягивает всходы из земли,

Зверей из нор и с силой нас самих

Могучими руками поднимает.

Ногам не удержаться, — их с собой

Теченье увлекает

Вперед, вперед.

Шум будит все живое.

Вот голову торопится подснежник

Просунуть из-под снежного покрова,

Вот лопаются почки

От буйного броженья соков,

И стаи птиц из дальних стран сюда

Слетелись, любознательные, снова.

Пришла весна, конец поре суровой,

Синеют небеса,

Вверх замок света поднялся.

После долгого сна Перевод Л. Хаустова

Дым лениво тает

Над высокой кровлей,

Разомлев на воздухе весеннем.

Горизонт в тумане,

И снега осели,

И березы ветви расправляют.

Люди жадно дышат,

Как от сна очнувшись,

Точно пережив недуг тяжелый.

На щеках — румянец.

Улыбнулись губы

С удивленьем или недоверьем.

А глаза стыдливо

Щурятся от света,

К радости весенней привыкая…

Так не останется! Перевод С. Липкина

Так не останется, так оставаться не может,

Глупо надеяться, что пронесется вода,

Реки спадут, иссякая, и день будет прожит

Так же, как прежде… О нет, никогда, никогда!

Лед, как ни крепок, упорства уже не умножит.

Сердце, что рвется к свободе и жизни, — сильней!

Так не останется, так оставаться не может,

Все переменится в мире до самых корней!

Зеленая власть весны Перевод А. Глобы

Даже старые березы

Молодо зазеленели.

Даже вороны на ели

Нежные роняют слезы, —

Вороны, что любят падаль

И со смертью неразлучны, —

И они ликуют звучно

И приходу мая рады.

Только срока ожидают

Захватить получше долю,

Поклевать живого вволю,

И весну благословляют.

А кривые те березы

В вешних платьях красоваться

Не посмеют, застыдятся,

Желтые роняя косы.

Но сейчас, шумя листвою,

И они помолодели.

Ждут, притихли, поскучнели

Вороны, смирясь с весною.

ПРИЗЫВ

Вестница-синичка Перевод Ю. Обызова

На столбе ворот синичка

Заливается-звенит…

Крошка-синичка — чуть потеплело —

Вестницей солнца к нам прилетела

И, заливаясь, поет:

Все расцветет!

Против зимы все восстает!

Поет синичка, на ветке качаясь:

Уходят морозы, с зимой кончаясь!

С ветки на ветку синичка снует

И только одно и то же поет:

Все восстанет, все восстанет!

Все воспрянет, все воспрянет!

Всё и вся, всё и вся, всё и вся!

Выходите! Перевод А. Островского

Вы, крошки-вербочки,

Вы, листья нежные,

Выходите! Выходите!

Тонких веток ростки,

Иголки хвои,

Ландыши белые —

Майская поросль,

Птицы-скворушки,

Светлячки,

Люди из недр земных,

Из немых глубин,

Выходите! Выходите!

Вереск, вставай!

Листвою, береза,

Тихо шуми,

Мглу развевай.

Зажгитесь, глазки,

Пламенем ярким!

Выходите! Выходите!

Из праха ада,

Из черного дыма,

Из недр подземных

Черные люди

Гордо выходят,

Зовут с собой.

Багровый пламень

Их путь освещает.

Все, что мечталось,

Свершается ныне.

Муки, терзанья

Уснут в покое.

Ярче радостный день,

Скрылась темная туча, —

Выходите! Выходите!

Дети сумерек Перевод Е. Великановой

Луч глянул из-за сосен,

Скользнул на землю он;

Сквозь ветки смотрит солнце,

Полей недвижен сон.

Мороз и снег повсюду,

На всем тумана след,

Но вскоре заискрится

Во мгле сокрытый свет.

Приди скорее, солнце,

Спеши подняться ввысь,

Больные дети мрака

Рассвета заждались.

Ах, полно, маловеры!

Лес золотом горит,

Пусть солнце ваши лица

Весельем озарит!

Грустная береза Перевод В. Елизаровой

Мгла белая клонится

Над нивами черными,

Полянами стелется,

Лугами зелеными.

Мгла медленно стелется:

Исчезнет, покажется,

Росинка светлится,

Словно солнышко-саженец.

Туманы над заводью.

Одна-одинешенька,

В даль дальнюю глядя,

Грустит березонька.

Дрожащее сердце Перевод Е. Великановой

Мокрое облако

Ливень полощет —

Мокрые простыни

Хлещет и рвет.

Леса и поляны

Тонут в тумане,

И бесконечный

Дождь моросит.

Зябкие птицы

Спрятались в гнезда,

Сердце дрожащее

Ищет тепла.

Опустошенная душа Перевод Т. Спендиаровой

Кипел жемчужной пеною

Любви хмельной настой,

И испарялся долго он

В горячей тьме ночной.

Так оторвись и чару

Переверни теперь.

Уж в дом стучится утро,

Раскрой скорее дверь.

Большие глаза Перевод Вс. Рождественского

Марии Р.

Страшно мне встречаться с вами, —

Столько в вас тоски-тумана,

Голубые и пустые

Два родные океана!

А они: «Душа — как море,

Но она пуста, бесплодна…

Ах, когда б на дне открылся

Ключ воды живой, свободный!

Ветра, брызг и волн хочу я,

Чтоб рассеялась истома,

Чтоб вошла мне в душу буря

В буйстве грянувшего грома!»

Единым путем Перевод Ю. Абызова

Идемте вместе — одним путем,

Зарю свободы разожжем!

Коль вместе путь направим мы,

То разобьем ворота тьмы.

Пусть мы расколемся потом

И вновь своим путем пойдем,

Пусть вы решитесь отдыхать,

А мы вперед пойдем опять,

Чтоб вновь победу одержать, —

Все пути пускай в один сольются,

Угнетенные всех стран

Соединятся!

К морю! Перевод Т. Спендиаровой

Про себя тихонько

Речушки смеются,

Все в одну сторонку

Льются, льются.

Нивами росистыми,

Травкой вытканными,

Вьются серебристою

Пряжей-нитками.

Перепрыгивают речушки

Тропки лесные в гонке,

Жмутся друг к дружке,

Как девчонки.

Лепечут, резвясь,

Нет конца их шуткам,

Сон стряхнули с глаз

Незабудкам.

К Даугаве родной

По лугам и нивам,

Воды несет весной

Бурным порывом.

В море мчит река

Груз драгоценный,

Белит ему берега

Мутной пеной.

А над ширью морской —

Туч громада

Чашу влаги дождевой

Вылить рада.

НАСТЕЖЬ ВОРОТА!

Клейменные смертью Перевод Е. Великановой

Кругом застыли в ненависти лица,

На всех неумолимой смерти след —

Так маска зубы скалит и кривится —

Ни проблеска, ни искры жизни нет.

Не сотворить огня в крови их пресной,

Как изо льда не выкресать огня,

Как зиму не избыть весенней песней;

И солнцу не подвластна их броня:

Лишь в новых ветках жар его воскреснет.

Честный либерал Перевод Д. Виноградова

Он был когда-то с нами заодно,

Но убоялся трудностей дороги.

И семенил он мелко и смешно

В толпе подобных большаком убогим.

Теперь привычно жизнь его течет:

Из-под большого жёрнова мучица

Ему на радость весело струится —

Покой и мир он славит горячо…

Но по ночам бедняге скверно спится.

Далекие отзвуки Перевод Вс. Рождественского

Отзвуки далекие

В мраке синеющем

Плыли печальные

С ветром, чуть веющим.

Плыли и таяли

В смутном блуждании…

Ночь, не внимая им,

Длила молчание.

«Все ли вы слышали

Тихое пение?» —

«Как же!» Но в души им

Кралось сомнение.

* * *

Вечер покров теней

Стелет среди полян.

Парни пасти коней

Едут в ночной туман.

Утро придет в свой срок,

Росы сверкнут вокруг.

Выгонит пастушок

Стадо с зарей на луг.

И босиком к реке

Люди пойдут тропой,

Отзвуки вдалеке

Слушая всей душой.

Звуки, что, так грустны,

Плыли вдали от нас,

Радостно в дни весны

Льются вблизи сейчас.

Катится шум времен

К сердцу полей родных.

Скоро и гул и звон

Громом наполнят их!

Что ж сеятель тужит? Перевод Ю. Обызова

Которые сутки

Разверзлись хляби.

В полях — болото

Наместо зяби.

Которые сутки

Ветра гуляют,

Ростки молодые

Из недр вырывают.

Что ж сеятель тужит?

Пусть снег здесь ляжет,

Все заморозит,

В сон вгонит даже.

А сон — не гибель,

Не смерти бремя:

Ростки окрепнут

За это время.

Чуть зубы солнца

Льды раскрошат, —

Побеги к солнцу

Свой путь продолжат.

Зимнее подвечерье Перевод В. Елизаровой

В желтоватом и неярком свете

Солнце день за днем одной дорогой

В зимнее уходит подвечерье;

Ночи долго тянутся, зевая…

И не мне ускорить их движенье,

Солнце удержать к земле поближе,

Землю обратить лицом на солнце,

Я могу тоской по солнцу мучить,

Разжигать в груди горенье гнева,

Бередить немолкнущие боли,

Чтобы вы сопротивлялись ночи

И не верили господству мрака.

Время героев Перевод Б. Томашевского

«Так уныло

Нынче длится

Дней печальных

Вереница.

И мрак ночной теснит нам грудь.

Грустных песен

Звук щемящий,

Ужас вечный,

Леденящий —

Как трудно их с души стряхнуть.

Только будни

Всюду в силе,

В божество их

Превратили,

Чтоб спину перед ними гнуть!»

— Как ничтожны

Вы сердцами!

Скоро грянет

Гром над вами:

Героев время вышло в путь!

МЕЛЬКАЮЩИЕ ОГНИ

Мелькающие огни Перевод Е. Великановой

По улицам там и тут

Вдруг пробегает свет,

Сверкнет полоса огня,

Померкнет и вспыхнет вновь.

Во тьме колеса гремят,

На лицах застыл испуг:

— Случилось? Когда и как?

Неужто сюда идут?

Зарево в небе, крик

Чей-то возник вдали,

Мимо бежит толпа.

Снова тихо вокруг.

Ужас сковал сердца,

Души наполнил страх.

Ближе и ближе огни,

Стало светло, как днем,

Уже горит небосвод,

Там, у края земли,

Светятся в темноте

Пламени языки.

Всюду, везде, кругом

Уже занялась земля.

Искры взлетают ввысь

И падают вниз дождем;

Огни бегут и бегут,

Призрачный хоровод

Движется, как во сне,

Что-то сулят они…

Смотри, далеко вдали

Блуждающие огни.

Китайские жрецы Перевод Б. Томашевского

На синий, ясный небосклон

Восходит солнце. «То злой дракон

Уж показался, всем на страх…» —

Вещают жрецы. Народ в слезах

О солнце, о милом солнце.

«Драконы поглотят солнца свет.

Земля во тьме. Спасенья нет!

Спешите укрыться к себе домой

И там молитесь во тьме глухой

О солнце, о милом солнце!

Молясь, подымите жалостный плач —

Авось смягчится лютый палач:

Готовы, мол, гнуться под тяжким ярмом —

А солнце? Да мы и забудем о нем,

О солнце, о милом солнце».

Но лживым уже мы не верим жрецам,

И злые драконы не страшны нам!

Они исчезнут при свете зари…

Вечно в душе у народа гори,

Солнце, милое солнце!

Нарыв Перевод Е. Великановой

В сердцах страданья

Напев возник,

Вражды и злобы

Набух гнойник;

Любовь ли, нежность —

Кромешный ад,

В источник жизни

Подмешан яд.

Эй, вы! Дрожите

До той поры,

Когда прорвется,

Как взрыв, нарыв!

Что бы ни было Перевод Е. Полонской

Величие этих дней — залог,

Что ты уже в поле не одинок.

Где только одна березка была,

Там роща зеленая подросла.

На вырубках снова поднялся лес,

Дыханьем свежим веет окрест.

И видно сверху березе той,

Что все окрест — в листве густой.

Нет, не солгали тебе мечты!

Недаром страдал и томился ты!

Полной грудью можешь дышать

И что бы ни было — не отступать!

Новое время Перевод Д. Виноградова

Огни грядущего видны —

Его приблизить мы должны.

Нас ждет великая страда —

Достанет каждому труда.

Костер огромный мы зажгли,

Он озаряет лик земли,

Мы строим счастье — этот дом

Лишь общим возведем трудом,

Никто не будет в стороне —

Всем света хватит по весне.

Огни грядущего видны —

Его приблизить мы должны.

Через край Перевод Д. Виноградова

Пусть сердце пылает,

Пусть кровь закипает,

И чувства, как волны

Прибоя, играют —

Что их успокоит,

Смирит, обуздает?

И мечется слово,

И сердце готово

Привычной неволи

Разрушить оковы,

Обнять беспредельность

Простора земного —

На улицу, к людям

С отверстою грудью

Спеши — и не бойся:

Поймут, не осудят,

И сердце горящее

Счастливо будет!

Идет молодое племя… Перевод Ю. Обызова

Небо, и солнце,

И моря дали,

Песок, и сосны,

И плеск воды,

И стойкое сердце

Тебе даровали;

Грядущего лета

Всюду следы.

Так пой о тех,

Что на битву встали:

Открыты дали

Для молодых.

В вечном созвучии Перевод Вс. Рождественский

На все смотрю без страха,

Тверда душа моя.

О нет, я не исчезну,

Хотя бы умер я!

С широким шумом моря,

Когда леса гудят,

С медноголосой бурей

Всегда пою я в лад.

Я с тучами, с грозою

Звучу одной струной,

С потоком, что о берег

Бьет пеной снеговой.

Когда с востока ветер

Встает — заре вослед,

Я вам с его дыханьем

Шлю утренний привет.

Когда же гаснет солнце

И затихает дом,

Заря меня скрывает

Померкнувшим плащом.

На все смотрю без страха.

Тверда душа моя.

О нет, я не исчезну,

Хотя бы умер я!

В КРАСНОМ СВЕТЕ

Тюремные стены Перевод Т. Спендиаровой

Лица скрылись в сумраке, — значит,

Не кивнет никто, не заплачет,

Не улыбнется приветливо впредь.

Тумана все затянула сеть.

Как будто поезд промчался мимо,

Махнули платочком сквозь клубы дыма…

Слышно — шум затихает, далек…

Сердце пора замкнуть на замок.

«Но разве это не ветра шум,

Не листьями ропщут ветки?..»

Гул долетел, короток, угрюм…

Захлопнулись двери клетки.

Нет, ты не в лесу, то не ветра шум,

Не ропщут дрожащие ветки…

Тюремные стены, каменный свод, —

Тебе прозябать тут за годом год.

Стань твердой, мысль! Перевод В. Брюсова

Стань твердой, мысль!

Стань зычным, слово!

Стань наковальней, мысль!

Стань колоколом, слово!

Тьмы кузнецов тебя куют века:

Ковач великий, беспощадный голод,

Всей тяжестью обрушивает молот,

И скромным сонмом бьют исподтишка

Со стороны, и сгорблены и седы,

Старухи-сестры — маленькие беды.

Стань твердой, мысль!

Стань зычным, слово!

В горниле мук белей раскалено,

Закалено огнем и сожжено!

Мехи вздувают пламя неуклонно,

Тебя палят неистовым огнем,

Толкают в самый жар, сжимают в нем

Давленьем атмосферы раскаленной.

Стань рассекающим мечом!

Стань острой, мысль!

Стань грозным, слово!

Стань чуждым ржавчине клинком из стали,

Чтоб гражданин мог смело взять тебя,

Чтоб ты сверкало, камни стен дробя,

Чтоб цепи пред тобой и брони пали!

Стань острой, мысль!

Стань грозным, слово!

Первые жертвы Перевод Н. Павлович

Как эту боль сдержать и перенесть!

Как душу горько разрывает жалость!

Так много павших! Их не счесть, не счесть,

И раны их еще зияют ало.

У нас в душе одно желанье есть —

Собрать ту кровь, что землю напитала

И призывает молчаливо месть.

Глаза глядят, как будто угрожая,

Дрожишь невольно, мертвый взор встречая.

Могилы павших героев Перевод В. Елизаровой

Их имена векам дано беречь.

Их в землю бросили и в грудь вонзили меч,

Но сжаты кулаки, но сердце не остыло,

И взгляд, как острие, разит противосилу.

Их бросили без слов, и тишина легла,

Потом топтали землю, как врага,

Запрятать тщились глубже в песок,

Чтоб ни один восстать уже не мог.

Но властию бессмертья не восстать!

Коснись могил, вберешь свободы страсть!

Поднимешься с колен и вскинешь взгляд горящий,

Когда свой рост узнаешь настоящий.

И пусть те имена века хранят.

Но помните могилы, где герои спят.

Когда померкнет ум и руки захотят отдохновенья,

Пусть нашей силой станут их мученья!

Отряд смерти Перевод Т. Спендиаровой

Лунная ночь нема,

Бледно лучи блеснули.

Тайна бродит. На карауле

Безликая бодрствует тьма.

Голос неведомый из темноты,

Окрик гнева и боли:

«Что блуждаешь так поздно ты?..»

Гибель грозит мне, что ли?

С постели вскочил, лихорадка бьет.

Не было ночи тише…

Приговор ли мне вынесли?.. Слышишь?..

Пролитая ли кровь вопиет?

Страшно! Ночь молчанье хранит,

Бледно сиянье луны печальной.

Чьи там шаги? Кто говорит?

«Месть… Мы молот, ты — наковальня».

Шествует смерти отряд… Так, значит,

Это он с собою несет

Мести угрозы, холодный пот —

Приговора немой передатчик?

За многие жизни возьмут одну…

Это ночью или днем случится?

Лицу обреченного не проясниться…

Лежу ли, хожу ли, — иду ко дну.

Пчелу не преследует месть и страх, —

Она умирает тотчас, ужалив.

Меня же тиски смертоносные сжали.

Я — ржавый брошенный нож, я — прах.

И днем мне жутко… Как ночь нема!

Бледно лучи блеснули.

Тайна бродит. На карауле

Безликая бодрствует тьма.

Все-таки Перевод Вл. Невского

Присловье «все-таки»

Помните в час,

Когда сочтете

Мертвыми нас.

Нет, не дождетесь

Во веки веков,

Чтоб нас задавила

Тяжесть оков.

Нет, руки бессильно

Не упадут,

Хоть жажда и голод

Утробу жгут.

Сердца наши стойки —

Дави их, тесни,

И все-таки дышат,

Живут они.

Заветное «все-таки»

Есть у нас,

Оно омрачит вам

Торжественный час.

Пусть молния блещет,

Грохочет гром,

Но мы на колени

Не упадем.

Не склоним плечи

Под вашу власть,

Хоть горы грозили б

На нас упасть!

Помните «все-таки»

Даже в тот час,

Когда мертвецами

Сочтете нас.

ТИХАЯ КНИГА

«Перед новым боем…» Перевод Г. Горского

Перед новым боем

Тихо вспомните былое.

«На черных страницах книги…» Перевод Ю. Нейман

На черных страницах книги

Мы пишем стихи потаенно,

Чтоб наши рыданья и стоны,

Как в черной ночи, затаились…

На черных страницах книги,

Как в черной земле зарыты

Тысячи, что убиты

В ночи, наступившей снова.

На черных страницах книги

Да светят буквы смелее,

Павших борцов жалея,

Живым даруя отвагу!..

На черных страницах книги —

Все то, что ношу, как бремя,

Пока не придет время,

Не вспыхнет черная книга!..

ДЕНЬ УСОПШИХ

Медленно плывет их черный челн…

Песня сестрицы Перевод Ю. Нейман

Спряталось солнце

За тучи угрюмые.

Пламя погасло:

Очаг наш не теплится!

Солнце проглянет,

Очаг разожгу я,

Да не согреть им

Братца родимого!..

Братцу не нужно

Веселого пламени,

Братцу не нужно

Весеннего солнышка,

Братцу не нужно

Заботы сестрицыной:

Мраком все застлано,

Тьмой занавешено…

Братцу постель

Разостлали песчаную;

Полог дерновый

Над нею повесили…

Братцу не нужно

Слезы моей горестной

Братцу не нужно

Ни стона, ни жалобы.

Слезы постель размывают

Песчаную,

Полог дерновый от жалоб

Колышется…

Брату безмолвная

Клятва нужна —

Клятва, что дело

В верных руках!

Ржавая цвель Перевод Ю. Нейман

Где с песнями люди

Косили травы,

Все цвелью подернулось

Рдяной, ржавой.

Мальчонка приходит туда

К рассвету…

Слоняется, плачет он:

— Тятя, где ты?..

Расстрелян твой тятя,

И след кровавый

Стал цвелью, стал порослью

Рдяной, ржавой.

Бедный брат Романс Перевод М. Замаховской

Мать, и отца, и друзей, и семью —

Всю они отняли радость мою!..

Что ж остается мне, брат мой?

— Бедный мой брат, они в этом вольны.

Но застонать не заставят они…

В этом ты волен, брат мой!

* * *

Ах, они руки скрутили мне вновь!

Брызнет сейчас из-под пальцев кровь,

Брат мой, о брат мой!

— Бедный мой брат, они в этом вольны,

Но застонать не заставят они!

* * *

Ах, они бросят в темницу меня,

Больше не видеть мне светлого дня,

Брат мой, о брат мой!

— Бедный мой брат, они в этом вольны,

Но застонать не заставят они!

* * *

Ах, меня гонят в глухие края,

Там холод и голод изведаю я,

Брат мой, о брат мой!

— Бедный мой брат, они в этом вольны,

Но застонать не заставят они!

* * *

Ах, расстрелять меня дали приказ,

Сердце мое растерзают сейчас,

Брат мой, о брат мой, о брат мой!

— Брат мой любимый, они в том вольны.

Но застонать не заставят они:

Радостью взор загорится твой,

Пусть ты умрешь — братья ринутся в бой, —

И в этом ты волен, брат мой!

Невыразимая Перевод Г. Горского

Кровь, что выжата

Из нашей плоти:

Образ твой выразить

Песня бессильна.

В мире витаешь

Кровавым духом,

Сердце судорогой

Потрясая.

Земля! Верни себе

Ужас века:

Кровь, что выжата

Из нашей плоти!

Красная нить Перевод Г. Горского

Каждый наш вздох и чувство,

Дела, что дано свершить,

Пронизывает трепет,

Как красная нить:

За то, что нам в страданьях,

В жестоких муках жить,

За нашу кровь, что льется,

Как красная нить.

За то, что даже вечность

Не сможет в нас убить,

Что в светлый мир ведет нас,

Как красная нить.

Челн усопших Баркарола Даугавы Перевод Г. Горского

Черный челн усопших душ плывет,

Весла их звенят на глади вод:

Нет, нет конца…

Тихо плещет вечности волна,

Пена красно-черная мутна —

Нет, нет конца…

До краев ладья нагружена,

Нива жизни смерти отдана —

Нет, нет конца…

Чьи-то стоны потрясли покой,

Волчий вой не молкнет над рекой —

Нет, нет конца…

В Даугаву стекаются челны,

Павших душ они полным-полны

Нет, нет конца…

Черный челн их медленно плывет,

Весла их звенят на глади вод:

Нет, нет конца…

СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ

Струились росы —

Пот рассвета…

Ранний путь Перевод Ю. Нейман

Памяти товарища

Так рано пела птица! Ранней ранью,

Едва рассвет в лесной забрезжил сени…

Ночную грусть баюкало молчанье,

И по лугам еще блуждали тени.

Так рано вышел он на поле брани!..

Бежала тьма и пряталась в смятенье,

Увидев на челе его сиянье.

Часов закатных не дождались оба:

У били рано их — мороз и злоба!..

Пылинка и время Перевод Г. Горского

Пылинкой кажется нам звезда,

Приблизься к ней — тогда виднее:

Пылинка эта — огромный мир,

Земля пылинка рядом с нею.

Вот так и чья-нибудь душа

В безвестной мелкоте томится,

Но время подвига придет —

Она звездой воспламенится.

Великий покой Перевод Г. Горского

Лишь в самой горячей битве

Покой я обрету,

Боль сгинет, счастье снова

Зажжет мою звезду.

Плыву в потоке вешнем

С толпой таких, как я;

Меня, как ветвь, уносит

Весенняя струя.

Куда? Зачем плыву я? —

Свой знает путь вода.

От мук былых, от боли,

От горя — ни следа:

Во тьме пробить дорогу

Один бы я не смог!

Летит к свободе сердце,

И к морю мчит поток.

Как в праздничное утро

Душа в покой плывет,

И облачком лучистым

Сквозь синь я рвусь вперед.

Удивительный язык Перевод Ю. Нейман

Что беспокоит вас?..

Вам представляется странным, нелепым,

Когда звучит языком фанфары,

Золотом речи,

Лучами слова,

Огнем дыханья,

Рокотом мысли, восторга полным,

Серебряным колокольным звоном

Высокая речь о высоком деле!

Пошлость не терпит высокого лада,

Гром обыденщине не сподручен,

Гордое слово режет вам уши!..

…Как вы сказали: «Оно — фальшиво,

И лицемерно, и смеха достойно?..»

Правду сказали вы!

Громкое слово — у вас на устах

Вправду фальшиво и лицемерно,

Вправду достойно едкого смеха!..

Ибо великое слово

Делом должно венчаться — великим —

Не по плечу — вам!..

Тот же, кто мал и унижен,

Тот — из толпы, не охватной глазом,

Из презираемой вами толпы,

Тот, чей жестокий удел —

Труд и насмешек бремя, —

Тот удивительной речью давно овладел

И породнился с ней, ибо пришло его время.

Внятны толпе раскаты фанфары,

Лучистое слово, звон колокольный…

Огнем дыханья она согревает

Высокий язык, тот, что был доступен

Только героям.

Толпа творит великое дело,

Единственное, что делать сто́ит.

Толпа творит, миры созидая, —

Дело, которое было под силу

Только героям!..

Легендарные люди Перевод Ю. Абызова

Нам надобно только,

Воспрянув, восстать,

И нас не сможет

Ничто удержать.

Не устрашат нас

Ни пламя, ни зной,

Свободы дворец

Нам сверкнет белизной.

Через трясины

Мы пробредем,

Но в обетованную

Землю войдем.

Нас тысячи,

Миллионы нас,

Но мы разрастаемся

Каждый час.

Цепляясь за скалы,

Тянемся ввысь,

Переползаем

Ущелья и рвы.

Из наших костей

Пусть мостят мосты,

Пусть плоть наша ляжет

В безднах пустых.

Плечами обрушим мы

Тяжесть стен;

Пусть крепости сложат

Из наших тел.

Пусть вырвут

Пылающие сердца,

Чтоб вражий стан

Спалить до конца

А вихрь наших вздохов

То пламя взметнет,

И вдаль разгонит,

И вширь разнесет.

И, как ледяные,

Преграды растают.

И вот он — Свободы

Дворец вырастает!..

* * *

Нам надобно только,

Зажегшись, восстать —

И нас не сможет

Ничто удержать!

И через хляби

Мы пробредем,

Но в обетованную

Землю войдем.

СОЛНЕЧНЫЕ СУМЕРКИ

Море тихо плещет, угасая.

«Трудно было после битвы солнцу…» Перевод Г. Горского

Трудно было после битвы солнцу

Обессиленному подниматься

И тащить на крутизну зенита

Огненную колесницу света.

* * *

Воздуха пучины все густеют:

Пар, угар, седые космы дыма,

Пыль дорог, болотные туманы,

Смрадное дыханье мелких будней,

Черное земных глубин дыханье,

Из которого всплывает солнце.

Солнце за день устает от битвы:

Вечный пламень в бесконечном море,

Вечная душа в бескрайней массе,

Сходит с высоты в глубины моря

Обрести свой первозданный облик.

Но из далей движутся туманы,

Спрятав лица в серые завесы;

Тучи, скапливаясь, виснут в небе;

Мрак подкарауливает дали.

Солнце в фиолетовом тумане

Катится каленой колесницей,

Алый дым вокруг нее дымится,

Тянутся над нею, чередуясь,

Полосы багрово-голубые —

Клочья туч, оторванные зноем.

Вынырнуло солнце из пучины,

Ярко на стекле волны пылает,

Тускнет желто-серое в тумане.

Что ни миг, густой туман все гуще;

Словно жернова сжимают солнце

В каравай бесформенный и плоский,

Топят каравай в алмазном море.

Море тихо плещет, угасая;

По стеклу волны проходит трепет,

Далеко вокруг алмазных стружек

Блеск искрит в подоле моря черном.

На мгновенье вспыхивает небо,

Черных туч вершины розовеют,

Синь желтеет, зеленеет, блекнет,

Иссякает небосвод и, рыхлый,

Тает в синей предрассветной стуже.

Молча смотрит, красотой взволнован,

Род людской — в груди звезда рассвета.

ПЕРЕХОДНОЕ ВРЕМЯ

Восторг оружьем

Быть перестал,

Пусть грозным станет

Сатиры шквал!

Наши дни Перевод Г. Горского

Сущее пусто,

Грядущее немо,

Прошлое кануло

В омут заката.

В голом поле

Гуляют вихри:

Не задевают

Листвы печальной.

Жизнь мелка, —

Песок сыпучий, —

Что ж урвешь здесь?

Что развеешь?

Только что Прошлое

Щедрой рукою

Бросило зерна

В грозную пору.

Редкая зелень

К солнцу пробилась:

Смотрит рабочий

Алчет хозяин.

Прошлое кануло

В омут заката, —

Светят с Востока

Новые зори.

Вихри промчатся,

Нива созреет —

Народа счастье

В борьбе куется.

Партия порядка Перевод Ю. Нейман

Мы лозунгами сыты,

Для нас пора пришла

Спокойно и открыто

Обстряпывать дела.

Мы добрались до цели

Заветнейшей своей:

Прибрать к рукам сумели

Местечки потеплей.

В почете мы как будто…

А там еще, глядишь, —

Поклонишься тому-то,

А этому — польстишь..

Убрать бы для порядка —

Зовущих на борьбу, —

И жизнь пошла бы гладко

И тихо… как в гробу!

Соглашатели Перевод Ю. Нейман

При виде волка матерого

Отара бросилась в сторону.

— Бараны, овцы! Куда вы?!

Сейчас не до вас мне, право!

Глядят, а волк-то — израненный.

Такому — не надо баранины!

Бормочет серый проклятья:

Все черти, «лесные братья»!..

Отара пошла помедленней,

Заблеяли овцы: — Бедненький!

Бараны мекают хором:

— Мерзавцы!.. Мы их!.. Позор-ом!..

А волк за отарой тянется:

— И вам, дуракам, достанется!

Порежут они все стадо!..

Держаться нам вместе надо!

Носами бараны зашмыгали,

Кругами овечки запрыгали,

На волка смотрят умильно:

— Ах, волк!.. Ах, мудрый!.. Ах, сильный!

А волк вкруг отары кружится:

— Пора нам вступать в содружество!

Овечки блеют невинно:

— Мы — плоть и душа едина!

У волка глаза как свечечки:

— Доверьтесь волкам, овечки!

За нами ступайте в чащобы!..

Согласны?.. — О, да!.. Еще бы!..

Но волк ответа не слушает,

Овцу он выбрал и кушает:

— Вот так, баранье отродье,

Мы станем единой плотью!

Пляска смерти Перевод Ю. Нейман

Спешат на пир богатые и праздные.

Кареты, экипажей вереницы…

Выходят дамы, и народ дивится,

Как блещет шелк и серьги их алмазные…

Литавры загремели в пышном зале,

И пляшут сытые, победу празднуя…

— Не бойтесь призрака, — его изгнали!..

Но кто-то шепчет: «Он придет опять,

Едва на улице начнут плясать!»

Современная интеллигенция Перевод Г. Горского

По свету, словно листья,

Ветер кружит вас.

А где опора ваша? —

Связь с ней оборвалась.

Едва ничтожный ветер

Появится в тиши —

Вы на волнах, как щепки,

Плывете без души.

Так много вас кружило,

Что стал не мил вам свет,

И ни в одно теченье

У вас уж веры нет:

Тех идолов, что сами

Творили вы вчера,

Сегодня вы забыли,

Как кукол детвора,

Вы разумом иссякли,

В тупом застое душ

Не отличить вам моря

От мелководных луж.

Но сильный ветер дует

Быстрей из часа в час,

Он кружит вас по свету,

Он в землю гонит вас.

Умеренному Перевод В. Брюсова

Ты чтишь свободу, виселицу — тоже;

Народу служишь, служишь и вельможе;

Всегда быть хочешь осторожней, строже,

Меж крайних — ищешь средний путь без гнева, —

Зато и бьют тебя как справа, так и слева.

Благодетель народа Перевод Г. Горского

Ты хочешь одарить народ

Тем, что пожертвуешь собою.

Позволь же на тебя взглянуть,

Каков ты сам, чего ты стоишь?

Что может получить народ

От этаких щедрот?

Твердое убеждение Перевод Г. Горского

Я знаю — дух твой тверд, как сталь,

И убежденье ясно, смело,

Ты б оскорблять его не стал

Своим участьем в сути дела.

Старые истины Перевод Г. Горского

Зачем тебе копить их? Это ж

Прапрадедов гнилая ветошь.

Чем больше их, из праха взятых,

Тем больше моль и ржа едят их;

Погибли истины святые,

Не то, что слитки золотые.

СЛОВА

Не можешь делом —

Бей словом вещим!

Пред словом смелым

Враги трепещут.

Путь к новому Перевод Ю. Абызова

Тщетно лелеять надежду,

Что все изменится мирно,

Что старое день за днем

В новое перерастет.

Старое чуждо росту,

Его лишь могила исправит,

Лишь уничтожив его,

Откроешь новому путь.

О горечи Перевод Ю. Абызова

К чему примиряться с горечью,

Грустить о величии прошлом:

Движется вечно жизнь,

Грядущее победит.

Вырвите горечь из сердца,

Запрячьте вглубь отвращенье,

Чтоб с жизнью быть заодно,

Чтоб возвеличить жизнь.

О тишине Перевод Г. Горского

Скройте в сердцах вместе с кровью

Всю ненависть вашу с любовью;

Боль пусть таится на дне,

Мысли горят в глубине.

Слух любопытных пусть глохнет,

Глаза стерегущих пусть слепнут.

Уголь грядущего, тлей! —

Вспыхнет заря новых дней.

О будущем Перевод Ю. Абызова

Грядущее, побеждая,

Порою позор приносит:

Героя свергает пигмей,

Вспять скользит колесо.

Грядущее вырастить надо,

Чтобы его не стыдиться —

И корни оно пустит вглубь,

И ветви раскинет вширь.

О мелочах Перевод Ю. Нейман

В будничных мелких делах

Да не забудем о звездах!

В копоти мы и в пыли,

Светел зато небосвод!

Мелочи для мелочей

Душу мельчат человеку.

Только великая цель

Смысл мелочам придает.

О величье Перевод Ю. Нейман

Сто́ит боренья борьба,

Если величие цели

Многих смогло вдохновить,

Вывело многих на путь…

Там, где всевластен один,

Все остальные — во прахе.

Души возвысив, сумей

В массы величье вдохнуть!

«Но» и «все же!» Перевод Ю. Абызова

Страхов полны и сомнений

И будничных смутных желаний,

Вы все начинаете с «ах!»,

И все кончаете — «но…».

Отдавшись сомнениям этим,

Свободы не обретете, —

Здесь возглас нужен один:

«И все же!» — и в этом залог.

Источники силы Перевод Ю. Нейман

Слабости серая плесень

Не осквернит моих песен,

Мужества чистый родник

В каждое слово проник.

— Всюду — кресты и могилы…

Где же ты черпаешь силы?..

— Братьев отважных семья —

Сила, опора моя!

Воля мира Перевод Г. Горского

Жить без лжи мир не может

Жаждет власти построже.

Что делать? — Вот мудреца ответ:

Ты властвуй и лги — покоришь белый свет.

А я говорю: ложь и рабство — рази!

Волю мира преобрази!

Patet janua, exi![6] Перевод В. Брюсова

Ты жить устал? Устал от муки века?

Что ж, путь свободен, двери широки.

Но презри те, что указал Сенека,

Где примешь смерть от собственной руки.

Иди в другие, чужд привычки ложной,

Где жизнь свою отдать за братьев можно,

Где миги смерти — светлы и легки!

Слева Перевод Ю. Нейман

Сердце, полное тепла,

Меч, хранящий нас от зла,

Находиться вы должны

Где, — с которой стороны?..

Сердце, меч, скажите: где вы?..

— Там, где ваше дело, — слева!

ГРЕЗЫ ЗЕМЛИ

Разве вещий вестник к нам явился?

Разве близок века звон весенний?

«Мать Земля потрясена виденьем…» Перевод Г. Горского

Мать Земля потрясена виденьем,

Странный сон ей в забытьи приснился;

Задрожав от радости и жути,

Хочет сбросить цепи сна, очнуться;

Рот немой напрасно ловит слово.

Долго в недрах корневищ таилась

Юность жизни, вырвалась вдруг к свету,

Лик земли ветвями покрывая,

Излучая свет зеленый листьев,

Сладкий аромат надежд дарила,

Подымалась с утренней зарею,

Вешним чудом зацвела над миром.

Скоро еще ярче свет заблещет,

Утро станет жарким полднем солнца.

Почка розой золотистой станет:

Ликованье света беспредельно.

Все живое ощущеньем счастья

Обнимает аромат пьянящий.

Новое предсказанное солнце

Вышло, как цветок, из недр глубоких.

Скоро еще жарче запылает

Пламя дня лучами золотыми,

Пламенем златой цветок алеет.

Каплет пот багровый с лепесточков,

Листья корчатся, горят и гибнут,

Мирный свет и черный мрак приходит,

Ужас вскрикивает над планетой

В судорогах и в поту холодном.

Мать Земля от радости и жути

Задрожала в забытьи глубоком,

Хочет сбросить цепи сна, очнуться,

Рот немой напрасно ловит слово.

— Кто покой мой дерзко нарушает?

Ночью — сном кошмарным, днем — томленьем?

Небывало сладким чувством мая?

Разве вещий вестник появился?

Разве близок века звон весенний?

Что поется мне в извечных песнях,

Что предсказано в седых сказаньях?

Возрожденье и другое солнце?

— Что так сразу все кошмары взвились,

Словно ночь, к рассвету прилипая?

Задрожав от радости и жути

Мать Земля в раздумье погрузилась.

Разве, Мать Земля, ты не познала:

Цвет с плодом не встретятся на ветви,

Должен цвет опасть, чтоб плод налился,

Вещий сон твой весь еще не сбылся,

Сон, воспетый в допотопных песнях

Годы ждать пока еще ты можешь

Возрожденья и другого солнца, —

Для тебя наш год короче часа

А столетье наше дня короче.

Только нам ждать некогда, мы жаждем

Возрожденья и другого солнца.

ДЕНЬ ТРУДОВОЙ

Праздник кончен. В будний день

Для работы пояс силы

На себя скорей надень.

«Время — прочь в закат!..» Перевод Г. Горского

Время — прочь в закат!

Солнце старое — в могилу!

Сколько ты в крови бродило!

По утрам пары кипят:

Новое, родись, светило!

Восход Перевод Ю. Неймана

Нет, я не верю древнему сказанью,

Что счастье к нам вовеки не придет.

Нет, нет, неправда!.. Близится восход.

Мы окна открываем в ожиданье…

И день — хоть кровью брызнет, может быть, —

Он все же — день… Нет, мы не смеем ныть!

Новое зданье Перевод Ю. Неймана

При каждом новом громовом ударе

Мы убеждались: труд наш — нерушим.

То зданье, что построил пролетарии,

Не дрогнуло под шквалом грозовым.

Горят деревья. Вся земля разрыта.

Вкруг здания клубится сизый дым…

И жертвы, жертвы… Сколько здесь убито!..

Но зданье — как незыблемый гранит.

Его младое племя отстоит.

Колючка Перевод Г. Горского

Горы и долы,

И грохот стремнины.

Рек раздолье,

Песок зыбучий, —

Все, все препоны

Враги воздвигли,

Чтоб нашу поступь

Остановить.

Через преграды

Идем вперед,

Так же как ветры,

Что над горами

Свободно мчатся.

И ты, колючка,

Сдержать нас дерзаешь?!

И, зацепившись

За край штанины,

Ты вспять нас тащишь!

Сталь Перевод Ю. Неймана

Сталь боевая,

Вскрикнув, сломалась,

Гневаясь, мечет

Синие искры:

Жизнь моя — битва,

Смерть моя — пламя,

Вспышками молний

Душа моя

Полчища вражьи

Испепелит.

Мы — это сталь!

Каменный дом Перевод Г. Горского

Наш дом на граните стоит,

И вечен гранит.

Отлит фундамент из стали, —

Твердо мы на ноги встали.

Опять ночь Перевод В. Брюсова

Кругом лежала ночь.

Дремали все недвижно, одиноко,

Объяты страхом; тягостный, глубокий

Сон охраняла ночь.

И если где звенел

Вдруг голос, он звучал так бесприютно…

Лишь тени белые вздыхали смутно:

«О ночь! Где ж твой предел?»

Вновь, как когда-то, ночь…

Кровавый дождь, и буря в бездне черной…

Но молотами бьют бойцы упорно

И не отпустят прочь.

«Нам новый голос прозвенел, —

Поет их молот, — день сиял, хоть краток

Не дрогнем мы, наш шаг не будет шаток.

Мы видим тьмы предел».

Берега Даугавы Перевод Г. Горского

Берега омой, ты, Даугава,

Ты должна омыть их, реченька;

Вековечная волна твоя

Не очистила от пятен их;

Как бы в бурю ты ни пенилась,

Не заблещет пена белая:

В самый светлый полдень солнечный

Бьется в ней заката полымя.

Так омой скорей их, Даугава,

Смой следы жестокой памяти,

Пору рабства, время мерзости,

Муки, детям причиненные

На обоих берегах твоих.

Если мало твоих синих волн, —

Собери все слезы детские.

Берега скорей омой свои,

Пусть свободно волны плещутся

Вместе с думами свободными.

Сердце женщины Перевод Г. Горского

Живет ли мать

В забытьи невинном,

Когда топор

Занесен над сыном?

Невеста будет

Сиять в улыбке,

Когда любимый

Идет на пытки?

И не бледна ли,

Как мел, сестра, ты,

Когда навеки

Уводят брата?

Кто сердцем женщины

В битву поднят, —

Пусть хил и слаб,

Он свершит свой подвиг.

Восторгом женской души

Согрета

Вся сила правды,

Вся мудрость света.

Пускай казнят нас,

Пусть в бездну камнем,

Из сердца женщины

Живыми встанем.

Детские уста Перевод Вл. Невского

Устами детскими

Грядущее поет,

Угрозу старому

Та песнь с собой несет.

Наивным лепетом

И пухом на щеках

Всему отжившему

Она внушает страх.

Путь старый кончится,

Начнется новый путь,

Свершатся детские

Мечты когда-нибудь.

Пусть невелик певец

И песня чуть слышна, —

Но завтра прозвучит

На улицах она.

Устами детскими

Грядущее поет.

Из искры пламя

Ветер разовьет!

Руки Перевод С. Шервинского

Рука моя груба,

И нечувствительны кончики пальцев.

Взор мой неласков,

Не гладко лицо, черты не прекрасны.

Цветисто я говорить по умею.

Не изощрен я в таком, в изящном —

Не было в том нужды!

Мало имел я дела с искусством…

Врагам, однако,

Прямо смотрел я в глаза, —

Видел в их лицах последнюю низость,

Глубочайший позор человека,

Непостижимую злобу зверя,

Жестокость веков первобытных —

Давно позабытую, — хитрость и жажду крови,

Подлость, что волку и то омерзительна,

И ко всему высокому зависть.

Я не видел в них человечности,

Способной жалеть и сочувствовать,

Не видал лица человеческого,

Где не прочел бы в складках глубоких морщин:

«Я — зверь!»

Вот когда огрубела рука моя,

Стали нечуткими кончики пальцев…

Зверя ли гладить рукой в шелковистой перчатке?

Как ласкать его нежными взорами,

Если терзает он жертвы свои

И сородичей

Трупы сжирает?

Мне надо еще всмотреться в людей,

Я должен людей уважать,

Чтоб полюбить их снова.

А ныне лишь братьев своих люблю,

Что в отчаянье рвутся на волю

И в яростной жажде освобожденья

Из когтей своих злобных тиранов

Обагренные кровью встают

Для решительной битвы.

Кто может быть ласков,

Кто может петь прекрасные песни,

Следуя мимо и роз аромат разливая,

Когда на глазах его зверь

Жертву когтит?

Кто тут не бросится в первом порыве на помощь!

И пусть оборвется песня, осыплются розы! —

Кто, человеческим чувством вконец обездоленный?

Есть такие?.. Так это вы!

В стороне стоите испуганно

Насмешка в вашем вопросе:

«Кто прав? Кто ссору затеял?»

Да где же тут ссора? Не ссора терзать беззащитного!

Время ли тут разбирать, кто прав!

Мне надо еще всмотреться в людей…

Но зверь останется зверем,

Лишь когти еще заострятся.

Человек человеком не станет,

И проповедь мягких сердец не впрок,

Пока существуют рабы, под бременем гнущие спину,

И те, кто бременем спину им гнет;

Пока существует власть,

Которой опора — богатство.

Нежность одну лишь знаю: братьев жалеть,

На ноги ставить упавших, скорбь успокаивать,

Утешать утомленных сердца,

Исцелять, утолять красотою

И в мечте открывать им грядущего блеск.

Когда же настанет то время!

Люди сами его приведут.

Низость тогда отойдет от людей,

В жертву не будут вонзаться острые когти,

Пальцы чутки станут и ласковы,

Нежно-сочувственны будут глаза,

Лица — прекрасны и чисты,

Душевно-вкрадчива речь.

Буду я петь вам тогда свои нежные песни, —

Когда настанет срок.

К будущему Перевод Г. Горского

В цепях окаменели руки,

Тюрьма лишила их труда.

Но в жилах кровь, пусть терпим муки,

Над ней не властна никогда

Веков гряда.

Не устрашить народа грому,

Тем более народов цвет.

Страшней грозы нам тихий омут,

Покой, в котором жизни нет, —

Страшней всех бед.

Опять руками придет отрада,

Ведь новый труд свершений ждет.

Она близка — удачи радость,

И Завтра юношей зовет

Вперед, вперед!

Кровавая баня Перевод Ю. Нейман

Двери, народ, спеши распахнуть!

Воздухом свежим наполни грудь!

Жарко тебя пропарили в бане!

Подняли на полок страданий,

Пар поддавали то и дело,

Прутьями хлестали тело,

Кожу сдирала шипами лоза,

Паром тебе разъедало глаза…

Шпарил тебя кипяток шипящий,

Пот прошибал тебя леденящий.

Не перечесть всех истязании, —

В смертной тебя пропарили бане!

И понемногу с тебя сходили

Страх застарелый, сомненья, бессилье…

Все растворилось в парно́м тумане, —

Крепко тебя пропарили в бане!..

Встань, выходи на свет — обновленный,

Сильный, надеждами окрыленный!

Сброшена тяжесть былых обид,

Тело чисто, дух омыт.

Нет и в помине ветхой дряни!..

Крепко тебя пропарили в бане!

Вольно расправь могучую грудь,

Все преграды сумей свернуть.

Новый тебя ожидает путь!

Счастливые юноши Перевод Вл. Невского

Должны быть вы счастливы, павшие,

В расцвете лет вы ушли из жизни;

В глаза последней своей минуте

Смотрели с улыбкою победителей

И свою молодую, яркую жизнь

Достойным концом завершили;

Испытали свою безмерную силу

И последние капли ее из кубка

Смерти в лицо плеснули с презреньем.

Вы, хотя б на мгновенье, увидели

Наяву великую вашу идею,

Которую мы лишь в расплывчатых образах

Воспринимаем духовным взором,

Хотя и стремимся к ней постоянно,

Одним неизбывным желаньем томимы.

Должны быть вы счастливы, павшие,

Вы ушли, изведав счастье любви,

Величайшее счастье, данное человеку.

Женская дарит нам счастье любовь,

Но тут же хитрит и жалит,

И чем полнее себя отдаешь,

Чем сильнее и ярче любишь,

Тем сильнее и глубже себя презираешь

За эту влюбленность.

Но бесхитростна и светла счастливая,

Увлекающая все наши чувства,

Возвышенная любовь к человечеству.

Не может она ни хитрить, ни жалить,

От нее для себя не требуешь ты

Ни жарких объятий,

Ни блеска глаз, ни страстных лобзаний,

Ни любовной поддержки в долгой жизни,

Ни платы, ни славы, ни памяти даже, —

Ей в жертву приносишь себя, безыменный

Свершая свой подвиг.

Волны восторга, все выше вздымаясь,

Вольной весенней рекой разливаются;

Бескрайний вдали открылся простор,

Благодать половодья льется и льется,

Волны восторга неся свободно.

Свежесть и радость идут по земле,

А гром, сотрясающий поднебесье, —

Лишь смех счастливых юношей,

И молнии, в тучах сверкающие, —

Счастливых юношей мысли.

Первыми эту любовь всеобъемлющую

Познали вы и раскрыли пред нами

Во всем богатстве ее обличий:

В образе бурной весенней реки,

В образе молний, пронзающих тучи,

В образе первых ласточек и соловьев,

В образе грозных опасностей, мира и вечного солнца.

Вы увлекли нас своей стремительной поступью

И, падая, подняли нас до вершин героизма.

«Человек в героизме лишь начинается» —

Истину эту горящими знаками

Ваши пальцы запечатлели у нас на груди, —

Так, что до сердца прожгло.

Те жгучие знаки вовек не померкнут,

И даже обыденность мягкой своей рукой

Не сгладит ее, не засыплет пылью,

И в обыденности зародится

Новый подвиг в наших сердцах.

Должны быть вы счастливы, павшие,

Свой подвиг свершая, открыли вы

Новую эру, — гремит ее огненная колесница;

Свой подвиг свершая, исполнили вы

Завещанный долг и ушли со спокойной душою,

Но ваша жизнь продолжается в наших;

Свершая свой подвиг, вы подняли нас —

Творить великое дело жизни.

Должны быть вы счастливы, павшие,

Но мы со слабыми силами

Остались свершить небывалое.

Одна лишь мысль поддержать нас может:

Эти труды не одни лишь герои свершат,

Но весь народ.

Готовность Перевод Ю. Нейман

Точный срок неведом никому,

Но шаги грядущего слышны…

Чтоб дорогу проложить ему,

Буднями заняться мы должны.

Мы готовы, — пыл не оскудел,

Но пока, идя путем своим,

Познаём величье малых дел,

Волю для свершения растим!..

Великий свет Перевод В. Бугаевского

Еще на небе рдеет отблеск чудный —

Великий свет тех незабвенных дней,

И от него по черным стенам будней

Тревожно бродит зарево огней.

Оно бледнеет, меркнет — словно вскоре

Совсем исчезнет в сумраке ночном.

Но вспыхивают утренние зори,

Ночь проржавевшим рушится старьем,

Сполохами охвачен окоем.

И мой народ стряхнул оцепененье,

Когда в ночи великий вспыхнул свет.

Был тяжким сон и долгим пробужденье,

Но ясный день пришел ему вослед.

Жить сызнова народ мой начинает.

Его, сгибавшегося под ярмом,

Свободный круг народов приглашает,

Чтоб брата обрести отныне в нем

И счастье общим созидать трудом.

III

На свет великий устремляя взоры,

Народы ждут, и мукам нет конца.

И трепет ожиданий: «Скоро ль, скоро?!» —

Пронизывает ныне все сердца.

Хоть будням кажется, что стихли бури, —

Приблизился и нарастает гром,

Таинственный сполох сверкнул в лазури;

Падет он наземь огненным дождем,

Оковы плавя в пламени своем.

ПАВШИЙ В БИТВЕ

Светлых дней и наш народ дождется.

«На гору теперь меня снесите…» Перевод Вл. Невского

На́ гору теперь меня снесите,

Уложите под корнями сосен

В белую песчаную могилу.

Корни заскорузлыми руками

Пусть меня обнимут, обогреют.

Пусть меня укроет дерн зеленый,

Так легко под ним дышать мне будет,

Встать легко, трубы заслышав звуки.

На крутой горе лежать хочу я,

Чтобы издали мне было видно,

Как в горячей, дымной бане братья

Обливаются кровавым по́том,

Ветры горные туман развеют,

И победу братьев я увижу.

В чистом поле соберите части

Моего изрубленного тела,

Чтоб со мною в час отмщенья были:

У плеча — рука, меж ребер — сердце,

И во рту чтобы сверкали зубы.

Так несите вы меня повыше,

Больше мне служить не хочет тело;

Значит, надо отдохнуть немного.

Сосны осенят меня ветвями,

Тихим шелестом навеют дрему,

Раны исцелят, для новой битвы

Плотью новою меня оденут:

В прежних битвах старая сносилась,

Словно обветшалая одежда.

Вытекшие очи будут видеть,

Вырванный язык — греметь словами,

Двигаться — отрубленные руки,

Грудь простреленная — подниматься,

Сердце — словно пламя ввысь взметнется.

Бережно несите по тропинкам

На́ гору истерзанное тело.

Где росы кровавой капнет капля —

Огненные там цветы пробьются,

Путь укажут до моей могилы.

Девушки по ним меня отыщут:

На ресницах — горькие слезинки,

На устах — слова любви к герою —

Те, которых в жизни он не слышал.

Дорогие девушки, не плачьте!

Сладко спит сраженный в битве воин.

Плачьте лучше, девушки, о слабых,

Тем, кто в бой идет, цветы отдайте,

Тем, кто бьется, — ласковые речи.

А слова погибшего героя

В глубине души своей запрячьте,

Чтобы враг не вырвал их оттуда,

Чтобы соглядатай не подслушал.

В памяти мое храните имя,

Вздохами легчайшими окутав,

Пусть оно там почивает мирно

До поры, пока зальются трубы.

А душа сраженного героя

Будет спать под холмиком песчаным,

Осененная ветвями сосен.

В теплый полдень, солнцем осиянный,

Из могилы выпорхнет на волю,

На песке усядется погреться;

Вон пастух, в лесу оставив стадо,

Видит сны с открытыми глазами;

Вон смеются батраки на ниве —

Те, что век смеяться не умели;

Вон домой идут на отдых ранний

В белоснежных праздничных одеждах

Те, что отдыха вовек не знали,

Те, что век скитались безнадежно,

По миру гонимые судьбою,

А теперь нашли покой желанный.

Сосны, вскинув гордые вершины,

Взоры устремят в простор широкий

Через нивы, и леса, и горы

До полоски голубой тумана.

Вместе с горною сосной высокой

И душа моя, в ветвях качаясь,

Взоры устремит в простор бескрайний

До полоски голубого моря,

О котором мне без слез не вспомнить.

Теплый воздух будет подниматься,

И, на маковку сосны высокой

Вместе с ним взлетев, душа увидит

Даль, которую не видят сосны.

В полночь солнце сказочное встанет,

Разольется над моим народом

Нерушимое сиянье счастья;

За него боролись мы отважно,

За него легли в могилу рано;

И душа сквозь время и пространство

Яркий свет грядущего увидит.

ТЕ, КОТОРЫЕ НЕ ЗАБЫВАЮТ Осенняя песня

Веселья Перевод С. Липкина

Веселья,

В какой затерялись вы дальней дали́?

Куда забрели?

Веселья, —

Где жаворонок? Вся окрестность черна.

Туман, тишина.

Веселья, —

Где солнце? Зачем выпал град на поля

И плачет земля?

Веселья, —

Где зелень травы? Голо все, как плитняк,

Кругом полумрак.

Ах, веселья,

Где летние дни?

В телеге из спелых колосьев

Умчались они!

Солнце в колесах;

Дышла в колосьях;

Стебли пшеничные — песнь земледелья.

Сверкают колеса, и ярко ложится

Их отсвет на лица,

Скользя, скользя!

ПРОЩАНИЕ

Одна ночь Перевод С. Липкина

Как странно: за ночь они исчезли

Настало утро — и их не стало:

Так тихо, тихо, нет больше звезд

Замолкла сойка, не слышен дрозд.

Все те же травы, лес так же молод,

Взгляд солнца в листьях все так же золот,

А сердцу страшно: лишь при разлуке

Так умирают слова и звуки.

Птица, листья и дождь Перевод Л. Осиповой

Падает птица —

Сломаны крылья,

Больше ей в небо не взмыть.

Падают листья,

Желтые листья,

Им уж на ветке не быть.

Смоет волною

Листья и птицу.

Станет над ними, прощаясь,

Дождь слезы тихие лить.

Из окна вагона Перевод С. Липкина

Холмы, поля привольные,

Высокие стога,

Березки белостовольные,

Зеленые луга.

Метелки в поле темные,

Дома среди равнины,

И маки неуемные,

И астры, георгины.

Здесь редко-редко длинные

Спешат, шумят составы,

И нити паутинные

Скользят, ложась на травы.

Что схватит глаз, — накопится

Для сердца и ума.

Пусть лето прочь торопится, —

Я жду, приди, зима.

Опавшие листья Перевод С. Липкина

На тропинки красные

Падает листва.

Слышишь ли слова?

«Будет что ногам топтать,

Будет что ногам топтать,

Будет ветру что взметать.

А однажды вить венок

В ясный солнечный денек

Сможешь ты опять».

Закрытая дверь Перевод С. Липкина

Запылав, заходит солнце

Красным огнем.

С ним уходит все, что светит, блещет

В мире земном.

С ним и мы пойдем!

За собой оно закроет двери

В небе ночном.

Осенний закат Перевод Д. Самойлова

Багровый светится закат,

И тучи низкие лежат,

Как крепостные бастионы,

Грозя светило взять в полон;

А выше бледен небосклон,

И угасают лес, поля и склоны.

По поймам разлился поток

Воды спокойной, нетекучей.

И вдруг, обрушивая тучи,

Как будто рухнул потолок,

На землю хлынула заря,

Холмы и лица озаря.

И разлилось сиянье золотое

Над ширью вод.

И синий небосвод

Как будто выкован из стали.

И хворая душа объята красотою,

И тени черных туч уходят, как беда.

Пусть будет ночь долга, пускай полна печали —

Над головой мерцает первая звезда.

А МОЖЕТ БЫТЬ?

Una barca Перевод Д. Самойлова

Море у ног шумит, набегая,

Мокрый песок лежит тяжело.

И ветер как весть из отчего края,

И сердцу тепло, сердцу тепло.

— Le piace una Ьагса, signore?[7]

— О да. Но где я? И где мне быть?

Порыв бесплоден, безмерно горе.

Напрасно плыть.

Затерявшийся в мире Песня деревенского мальчика на чужбине Перевод Д. Виноградова

Ах, где я, где я?

Вокруг меня чужие лица,

От глаз насмешливых не скрыться,

Чужую речь не понимаю,

И никого-то здесь не знаю!

Ах, где я, где я?

Что дальше будет?

Кто путь-дорогу мне укажет,

Кто слово ласковое скажет?

Дома, дома — что лес высокий!

Бреду бездомный, одинокий,

Что дальше будет?

Где край мой милый?

В моем краю далеком осень,

Листву березы скоро сбросят,

Я знаю, будущей весною

Не шелестеть им надо мною,

Ах, край мой милый!

Чужая девушка Перевод Д. Виноградова

Чем, скажи, ты, милый, опечален?

Что глаза туманит голубые,

Что так тусклы золотые кудри?

— Девушка, молчи…

Может быть, устал ты от дороги?

Кров убогий разделю с тобою,

Ешь и пей — пусть сердце веселится!

— Девушка, молчи…

Ты здоров ли, юный чужеземец?

Дай-ка я взобью тебе перину,

От недуга злого дам лекарство?

— Девушка, молчи…

Сторону родную ты покинул —

Что за вихрь прогнал тебя, беднягу?

Хороша ль, скажи, твоя сторонка?

— Девушка, молчи…

Там, должно быть, девушки красивы,

Раз печаль твоя неодолима…

Мать с отцом, друзей ты там оставил?

— Девушка, молчи!

Здесь найдешь ты родину не хуже,

Обретешь друзей навеки верных,

О своей красавице забудешь…

— Девушка, молчи!

Что ж, тогда… оденься и обуйся,

Может быть, вдвоем в лесной чащобе

Сыщем путь к родной твоей сторонке…

— Милая, скорей!

Далекие окна Перевод Д. Самойлова

Вдали виднеются окна,

Они пылают в огне.

Вечернее алое солнце

Сверкает в каждом окне.

Они далеко за рекою,

Идти до них — чуть не год, —

И любо глядеть в них солнцу,

Когда рассвет и заход.

И любо вдали их видеть

В часы угасанья дня:

Вокруг лишь скорбные тени,

А там — сиянье огня.

ПЫЛЬ

«Горы, поля и долины…» Перевод Л. Осиповой

Горы, поля и долины

Пыль покрывала седая.

Красное солнце пылало,

Тучные нивы сжигая.

Пламенем солнце могучим

Душу мою иссушило.

Пыль задушила дыханье —

Все мне на свете немило.

Спи, мое сердце больное,

Ты уже так исстрадалось.

Здесь, средь камней, твое место.

Что тебе в жизни осталось?

«Солнце так сверкает…» Перевод С. Липкина

Солнце так сверкает,

Что в глазах темно, —

Различить оттенки света

Слабым не дано.

Шум такой, что уши

Вдруг оглушены, —

Реют попусту созвучья

Поздней тишины.

Отдохнуть вам надо,

Уши и глаза,

И покой узнают сердце,

Сумерки, леса.

«Берег озера седого…» Перевод Л. Осиповой

Берег озера седого.

Облака над ним пустые.

Скалы синие, смыкаясь,

Закрывают выход в дали.

Напоен недвижный воздух

Тихой скорбью и туманом

От подножья скал сплоченных

До бесплодных туч багровых.

Скалы выход закрывают.

ФАТА-МОРГАНА

Гвоздика Перевод Д. Самойлова

Вот гвоздика милая,

Головка алая,

Венчик — пять лепестков,

Посреди — колечко.

Вкруг цветка — поляна,

На поляне — серый мох.

И сухая травка

Роется в песочке.

Стройная гвоздика

На ветру качается,

Стала — и руки в боки:

— Вот я какова!

Для чего мне венчик?

Для чего колечко?

Все пущу я по ветру,

Пусть летит на счастье

По лугу да по полю,

По зеленой чаще.

Пастушонок Перевод Л. Осиповой

«Светит солнце над полями,

Травка мягкая в тени».

Полденечка я проспал,

Полденечка промечтал:

Я овец небесных пас —

Овцы те белым-белы.

Капельки росы Перевод Д. Самойлова

Там озера — в камышах,

Там восход — из-за лесов,

Счастье новое мое

Из печалей там встает,

Согревает, веселит.

* * *

Тяжела вода в лугах,

Тяжела в сердцах беда.

Солнце воду высушит,

Путь народу высветит.

* * *

Осень — долгие дожди,

Зимы — резкие ветра.

Не горюй, моя земля,

Все с тобой переживем.

* * *

Туча черная висит,

Господа судьбу вершат;

Эх, подул бы ветерок

Да развеял бы туман.

Литовская песня Перевод Д. Самойлова

Литва малая,

Волюшка милая,

Только где ты в небесах затерялась?

Где тебя сыскать?

Не на том ли свете?

А куда ни глянешь — везде одно:

Глянешь на восход,

Глянешь на закат —

Только пот да кровь,

Нищета да ярмо —

Вся земля до краев переполнена.

Литва милая,

Волюшка милая,

Сойди с небес, помилуй нас.

Из эстонских песен Перевод Д. Самойлова

Эй, буртниек, хранитель рун,

Направь веслом кораблик песен,

Былин крылатую ладью;

Направь к тем самым берегам,

Где слово — золотой орел,

Где руна — серебристый ворон

И где былина — медный лебедь,

Где пращуры свой древний клад,

Свое богатство рассыпали.

…………………………………….

Вещуньи птицы, пойте нам,

Далеко откликайтесь, волны!

Скажите, милые ветра:

Где возросли сыны героев?

Где гордых витязей обитель?

………………………………………

Что мне вещать, печальной птице?

В краю печальном вянет юность,

Печалится на горьком поле,

Грустит под скорбною березой.

…………………………………………

А было время — дул я в дудку,

Под солнцем весело мне пелось

Замысловатые узоры

Я плел из золотых мелодий.

Тогда я помнил все былины

И пел о подвигах высоких.

Юных дней моих земля Перевод Н. Асанова

Юных дней моих земля,

Я давно тебя утратил, —

Ночью лишь придешь виденьем

В час, когда лежу бессонно,

Уронив устало руки.

Юных снов моих земля,

Где еще мечтать так сладко?

Где еще под солнцем утра

Тишина с благоуханьем,

Тишина с благоуханьем

За руки всю боль уводят?

Юной горечи земля,

Так же ль ты еще прекрасна?

В легкой дымке средь долины

Тихо спящая царевна,

Кто, когда тебя разбудит?

Юной горести земля,

Всё ль травой поля покрыты?

Всё ль по лесу волчьи тропы?

Всё ль в озера и болота,

Всё ль в озера и болота

Только солнце смотрит с неба?

Юных дум моих земля,

Спят ли пахари на межах, —

Ноги на соседнем поле?

Что ты спишь? Проснись скорее!

Что ты спишь? Проснись скорее,

Юных дней моих земля!

…………………………………

Юных дней твоих земля

Встала, ото сна воспрянув,

Братья разбудили спящих, —

Настежь дверь под грохот грома,

Настежь дверь под грохот грома.

Вместе все идем на битву!

Минутное видение Перевод Вл. Невского

Фата-моргана рисует картины:

Стали просторней отчизны долины.

Вижу, в наряде сверкающе-пестром

Руку она подает своим сестрам…

………………………………………………

Миг — и виденье минутное скрылось,

Снова надвинулась будней унылость.

Сердце лишь знает, что с давней мечтою

Жизнь не будет пустою.

ПУТЬ БЕЗ ДОРОГИ

«Мчался, мчался и умчался ветерок…» Перевод С. Липкина

Мчался, мчался и умчался ветерок,

Таял, таял — улетучился дымок,

Веял запах — и отвеял в краткий срок.

Все уйдут, уйдут, не ведая дорог —

Легкий запах, и дымок, и ветерок,

И душа,

Что домашний свой оставила порог.

Песня уходящей девушки Перевод Д. Самойлова

Оглянусь назад,

Отвернусь я прочь.

На родимый сад

Мне глядеть невмочь.

Крапива растет,

Взошла лебеда,

Тропа заросла —

Беда мне, беда.

Ах, сохнут цветы,

Гаснут лепестки.

Куда деться мне

От моей тоски?

Руками жесткими ласкать… Перевод Л. Осиповой

Руками жесткими ласкать

Тебя — мне суждено судьбой.

Платить за счастья благодать

Мучений горькою ценой.

Зачем мученье нам дано?

И что зовется счастьем?

Познать его я не спешу —

Да полно, в мире ль есть оно?

Не знал его я власти…

И ласки нежной не прошу.

У яблони Перевод М. Замаховской

Там яблонька склонилась,

Опершись на плетень.

Над ним плоды свисают,

Ветвей трепещет сень.

Склони на плечо мне головку,

Чтоб выдержать гнет беды.

Дерево, вытерпев бурю,

Все же приносит плоды.

Песня покинутой девушки Перевод Ю. Абызова

Кто скажет мне,

Ах, кто?

Кому страданья

Сердце вверит?

О, кто умерит

Скорбь ожиданья?

Кто?

Кто скажет мне,

Ах, кто?

Хоть зелье б дали

Мне для покоя…

Но зелье такое

Найдешь едва ли, —

И где?

Кто скажет мне,

Ах, кто?

Он жив?.. Скажите!

Томлюсь, сгораю,

В разлуке теряю

Надежды нити…

Увы!..

Тает с запахом цветов Перевод Л. Осиповой

Жар сердечный, что дарит

Счастьем,

Словно свечка на ветру

Гаснет.

Песнь любовная твоя

Поутру

Тает с запахом цветов

Ввечеру.

Памяти друзей Перевод Вл. Невского

* * *

Его любил я:

В пути, усталый, погруженный в сон,

Он был на остров счастья унесен.

* * *

Его любил я:

Он нам сиял, пылал — и вот погас…

Лишь сотни искр еще горят для нас.

* * *

Его любил я:

В могильной яме он лежит и ждет:

Его зерно через года взойдет.

Прощание с товарищем, которого похоронили на чужбине Перевод Д. Виноградова

Спи под травами, в тиши…

Ледяной земля не будет

Для того, кто жар души

Без остатка отдал людям.

Пусть назначено судьбой —

Быть зарытым на чужбине,

Знай, что в небе над тобой

Солнце вечное не стынет.

Нет сил терпеть Перевод А. Ахматовой

Кто услышит наши стоны?

И кому нести нам скорби?

С дрожью ветер их минует,

С болью долу ниспадая.

Деть куда страданья эти?

Грудь моя от них сгорает.

На траву ли я прилягу, —

И трава от них чернеет.

Над ручьем ли наклонюсь я, —

И ручей пересыхает.

Встал с земли: «Послушай, солнце,

Пусть к тебе летят страданья, —

Разгорись, сожги все горе…»

Солнце путь свой продолжает.

Наш вопрос Перевод С. Липкина

Достигнем ли завтра той цели,

Где будет нам радость дана?

Мы столько страдали, мы столько терпели,

Ужели и эту горчайшую чашу

Испить нам придется до дна?

Идти, чтоб концы и истоки

Найти не могли мы опять?

А цель заповедная — остров далекий,

Такой, что его человеческий разум

Не в силах понять.

Три дня Перевод А. Ахматовой

Вновь старая мысль явилась,

Печальна, неодолима.

Окошко мое замутилось,

И наполнилась комната дымом.

* * *

Усталая мысль! Уныло

Опять стоишь на пороге,

Ты по дальним странам бродила,

Тебя утомили дороги.

Тревожная мысль! Наверно,

У дверей моих будешь топтаться

И снова долго и мерно

Стучаться, стучаться, стучаться.

Я знаю тебя: пришла ты

Опять стоять у постели,

Дыханьем своим проклятым

Все губить без смысла и цели.

* * *

Но заперты двери эти,

Тебе не открыть засова, —

И здесь я в волшебном свете,

Тебя он не пустит снова.

Я новую мысль лелею, —

Уходи отсюда скорее!

Я счастлив, я полон ею,

А ты, что ни день, бледнее.

Ступай себе в мрак бездонный,

В ту ночь, что за мной маячит,

Покуда звон похоронный,

Гудя, меня не оплачет.

Текучая вода Перевод Вл. Невского

Я растекаюсь, как вода.

Из края в край иду я.

Армянская народная песня

Мы, как текучая вода,

Из края в край стремимся,

Животворящей влагою струимся,

Любые дали приближаем,

И нивы дарим урожаем,

И дальше вновь стремимся

Текучею водой.

Мы, как текучая вода,

Что, изгибаясь, вьется,

Как будто вспять вот-вот вернется;

Но не течет к истокам старым,

Лишь исчезает легким паром…

— К вам тучей грозовой вернется

Текучая вода!

Вьюнок Перевод Вс. Рождественского

Ты, вьюнок-вьюночек,

Беленький цветок,

Я тебя встречаю

Возле всех дорог.

Где б ни проходил я, —

По земле отцов,

На Литве, в России,

Посреди лугов,

Всюду у дороги

В душный летний зной

Ты белеешь скромно,

Цветик мой родной.

И теперь далеко,

В чуждой стороне,

Вновь ты у дороги

Улыбнулся мне.

Что же ты, вьюночек,

Дома не сидишь?

Кто тебя обидел?

Почему молчишь?

Оба мы скитальцы,

Старые друзья,

И таим обиду

Вместе — ты и я.

III

Сожжены селенья,

И в крови лежат,

Пулею убиты,

И отец и брат.

А кто жив остался,

Тот в тюрьме сырой

Иль в далекой тундре

С нищенской сумой.

Путь — отец. Он водит

По чужбине нас.

Мать — трава обочин,

Отдых в трудный час.

С нами вместе — братец,

Маленький вьюнок,

Стали мне друзьями

Все, чей путь далек.

Дым машины (Воспоминания мальчика) Перевод С. Липкина

Из машины валил черный дым,

Все душил и валил, не кончаясь.

Как мы долго стояли под ним,

Мы стояли, прощаясь, прощаясь.

А когда загудел паровоз,

Он мне душу разрезал на части,

С миром связь разорвал и унес

Тот гудок мое детское счастье.

Только вспомню тот день, — и гудок

Душу режет мне в копоти, в дыме,

И мне кажется: путь мои далек,

Дым и копоть меж мной и родными.

Ночные видения Перевод Д. Виноградова

Слова, объятья —

Изнемогали под заклятьем,

Не слушался язык.

В прощальный миг

К порогу я губами не приник.

Теперь, ночами,

Мне чудятся слова прощанья,

Невнятные, как сон —

Со всех сторон

Видений странных сонм.

Причуды ночи!

Но ясным днем покой мой прочен:

Те, кто любил, кто знал меня,

Со мной — незримы — в свете дня

Не расстаются, разум мой храня.

ЗАОБЛАЧНЫЕ ЦЕЛИ

Родине Перевод Д. Виноградова

…За тысячи верст, в глухой дали,

За холмами, за лесами

Полуденный сон родной земли

Дневными прикрыт небесами,

Он солнечно-синей прикрыт простыней

От ветра, от гроз, от струи ледяной.

…Так начал я песнь на заре моих дней,

Когда-то, в первом изгнанье;

И стала она все бледней и бледней,

Утратилось воспоминанье.

Когда я вернулся в родные места,

Все было иное и песня не та.

Когда я вернулся в родные места,

Там все уже было иное.

Уже не прикрыта была высота

Сияющею простынею;

Иная у нас начиналась пора, —

Гроза бушевала, и пели ветра.

Изгнанники, как после тяжкого сна,

На крыльях мы взреяли гордо,

Когда по стране прокатилась волна

Надежды, любви и восторга.

То было наградой за наши дела,

Когда эта новая жизнь расцвела.

А нас, когда новая жизнь расцвела,

Изгнали из отчего края,

И снова над нами злые крыла

Простерла воронья стая.

Живем на чужбине, с бедою борясь,

И родина крепко закрыта от нас.

Без гнева уходим, уходим любя,

И наша любовь будет длиться.

О матушка, мы ведь виним не тебя, —

Тех, кто над тобою глумится.

А новую жизнь еще надо добыть

И слабые искры в огонь превратить.

Расти, созревай, стань сильна и крепка,

Как нива, что бурю стерпела;

Пусть нежность детей твоих, как облака,

Летит из чужого предела.

Ведь узы с тобою нам не разорвать,

Мы те, кто не создан, чтоб забывать.

Мы помним, мы знаем начало начал

И верим в грядущее свято.

Мы знаем судьбу твою, твой идеал

И все, что свершится когда-то.

И вера в нас не убывает.

Мы те, кто не забывает.

Сильное поколение Перевод А. Ахматовой

«Поведай правду всю!» —

«Борясь за счастие народа,

Мы гибли, пылкие умы,

Наш клич «Да здравствует свобода!»

Сверкал звездою в царстве тьмы!» —

«Звездою в царстве тьмы!

Но дальше, дальше!» —

«Другие с пылкими сердцами

Пойдут по нашему пути.

Да, будут тысячи за нами

По хвое настланной идти». —

«По хвое им идти.

Но дальше что ж?» —

«И хвойный ветр благоухает

Над грустным шествием людей,

И долго сердце сохраняет

Печальный запах тех ветвей». —

«Печальных тех ветвей.

Но дальше, дальше!» —

«Мы будем хвоей похоронной,

Пока народ не победит,

Тогда толпа с листвой зеленой,

О хвое вспомнив, загрустит». —

«И вас почтит!»

Первые плотники Перевод В. Шефнера

Покуда сил хватало нам,

Мы плотничали тут.

Теперь пора и по домам,

Закончили мы труд.

По нашим бревнам, по венцам

Вам ясен план работ.

Мы начертали дома план,

Работать — ваш черед!

Мы в дело первыми впряглись,

Лиха беда — начать.

Вы стены ввысь ведите, ввысь,

Чтоб дело увенчать!

Смелей достраивайте дом,

Как совесть вам велит.

Наш честный труд заложен в нем —

Он долго простоит!

Чуть вспомним о прошлом Перевод Ю. Обызова

Мы молотом били —

Искры летели.

Мы с помолом спешили,

Жернова наши пели.

Где тишь, бывало, —

Все гулом гудело.

Где искра взлетала, —

Там пламя рдело.

Все смолкло ныне,

Радость уснула.

Все паутиной

Тишь затянула.

Пусть мокнут долы,

И пусть все прожито, —

В нас пламень веселый,

Чуть вспомним прошлое!

Несущие гроб Перевод Ю. Петрова

Смерч великий всю планету,

Всех и все потряс,

После бури кто-то где-то

Уцелел из нас.

Мысль разорванную вяжем

Тихо в стороне,

Выдуманным прошлым нашим

Счастливы вполне:

«Счастье горше и весомей

Хвори, маеты —

Гроб печали, гроб свинцовый,

Мертвые мечты;

Гроб подняв, лелеять станем

Мир, что нем и тих, —

Жизнь даря воспоминаньям,

Воскрешая их».

Первое и последнее слово Перевод Ю. Обызова

Я знаю слово, что тверже всех руд:

Коль духом ты надломился в борьбе,

Коль сам себе в тягость, коль оробел,

Тогда одно лишь поможет тебе —

Труд.

Знающие Перевод С. Липкина

Тебя Веселье скоро оттолкнет,

В беде оставит.

Тебя рукою тощей Мать Забот

Обнимет, сдавит.

«Пусть так. Мы знали, труд свой начиная,

Что ждет нас доля злая».

Путь героя Перевод Ю. Обызова

Предо мною — неведенье,

За мною — забвенье.

Но неудержимо

Кидаюсь в сраженье.

Судьба, красота —

Какое мне дело?!

Так горный ручей

Низвергается смело.

Животворный свет Перевод Вл. Невского

Солнце животворный свет

Посылает всей природе:

Поколенья с давних лет

В мир приходят и уходят,

Но стремление к свободе

В них горит, как солнца свет.

Одиночка Перевод Д. Самойлова

Падет одиночка,

Чтоб встали миллионы,

Чтоб хлынули волны,

Ломая препоны.

Герой пролагает

Дорогу один,

Чтоб вольные воды

Не знали плотин.

На старом месте Перевод А. Островского

Я вновь на старом месте, будто

Всю ночь блуждал я по полям,

Чтоб поводырь привел беспутный

Меня все к тем же рубежам.

И только утром на рассвете

Увидел, бедный путник, ты

Обманные тропинки эти

И вытоптанные следы.

Что ж! Я об этом не жалею!

Пусть сделан только шаг вперед, —

Величественней и яснее

Дворец грядущего встает.

Что я знаю Перевод Д. Самойлова

Я знаю голод, знаю и хлад,

Бессилие, слабость, усталость.

Всего не расскажешь, что знаю я, брат.

Все отдано, мало осталось.

Но это не все, что я изучил,

Здесь только лишь сказа начало,

Пусть голос страданья силен и уныл —

Душа его перекричала.

Она еще помнит солнце, весну,

Цветы, соловьиную россыпь,

Просторы лугов и лесов тишину,

Плывущий серебряный остров.

И знает, что есть человеческий дух,

Есть разум и пламень еще не потух.

И я с ними вместе воспряну

И это твердить не устану.

Смерть народа Перевод Ю. Петрова

Мы знаем все, что наш народ умрет,

И мыслью этой мы себя не раним,

Она в сердцах звучит за годом год,

И каждый свыкся с этим тайным знаньем.

Но и большим народам, в свой черед,

Бессмысленно с погибелью бороться,

И колокол по ним могильный бьет:

Как и другим, погибнуть им придется,

Чтоб вновь восстать в объятьях благородства.

«Там будет видно, — говорят они, —

Но мы сначала вас поглотим, малых, —

Вот и встречайте благостные дни!

А мы сразимся в битвах небывалых!»

Вам — пламя битв, нам — разума огни,

Мы — семена, мы — духа первородство,

Мы воскресим вас, мы дрожжам сродни;

И все кому погибнуть, пасть придется,

Восстанут вновь в объятьях благородства.

Боль и надежда Перевод Д. Самойлова

У нас одна надежда,

И боль у всех одна.

Моя тоска вам внятна,

И ваша мне видна.

У всех, кто на чужие

Заброшен берега —

В пески, в болота, в степи,

В суровые снега, —

У всех одна надежда

И в этот горький час —

Что родина воспрянет

И снова примет нас.

Что родина воспрянет,

Что беды отомрут.

И это все — награда

За наш суровый труд.

«То ль под осень жаворонки…» Перевод Д. Самойлова

То ль под осень жаворонки

Там поют?

То ли рано труженики

Там идут?

Иль опять надежды рухнут

И опять мечты обманут?

Очи не смыкай!

Идут!

Рыбари Перевод Н. Манухиной

Мы над родным, над отчим краем

Все чаще шелк сетей кидаем,

И сетью мыслей обвиты

Ее и тайны, и мечты.

Все заключаем в сердце так,

Как свой улов в сетях — рыбак.

Искатели Перевод С. Липкина

Всю жизнь мы шли, мы вечно шли,

Конец дороги не нашли,

Но позабыли мы вдали

Свою отчизну.

Мы исходили все пути,

Нам счастье удалось найти,

Но не смогли мы обрести

Свою отчизну.

Теперь, когда уже видны

Нам берега родной страны,

Мы к человечеству должны

Идти без жалоб.

Большая родина Перевод Ю. Петрова

От кровного, близкого мы ушли

Медленно, тихо, безвольно, покорно,

Как мертвые водоросли уплывают;

Больше не в силах они ухватиться

Вялыми щупальцами своими

Ни за кусты, ни за острую гальку,

Ни за песок побережья родного —

Они по теченью плывут.

Так нас от русла родного уносит,

Нет у нас, нет у нас больше отчизны,

Что ж нам еще остается?

В путь мы идем и пристанища ищем,

Ищем, где корни пустить и работать —

Но это не родина наша.

Больше ее мы нигде не находим

Пусть совершеннее было бы где-то,

Ярче светила, земля зеленее,

Люди спокойнее и человечней —

Это не родина, нет.

И никакой нам другой не хватит —

Но горе, если бы нам хватило

Родины новой, чужой!

И дважды горе, если бы нынче

Мы старой отчизной были б довольны,

Той самой, прежней, своей.

Клочок земли, освещенный солнцем,

Отнят у нас,

Но вместо него мы

Мир, весь мир отберем, отнимем —

Весь, целиком, до конца.

Наша отчизна должна быть просторной —

Слишком узка наша родина стала:

Мысли необщей там не вместиться,

Чувству большому раскинуться негде,

Всюду ограды давят дыханье,

Сердца бы треснули и раскололись,

Когда б хоть одну вместить захотели

Мысль, набухающую, как почка.

Ах, родина, как ты узка!

Вместо отчизны отнятой, старой,

Мы выстроим новую — лучше, красивей,

Больше всех стран и отчизн.

Мы ее выстроим из величья —

В рост человечеству, в рост его духу,

Из высоты, глубины и охвата —

В рост человечеству, в рост его чувствам,

Мы ее выстроим из братства,

Из всех языков и из всех народов,

Видов, пород, категорий и классов,

Свободными мускулами и умами,

Общим и слитным трудом.

Только изгнанники, только изгои,

Выбитые из привычных рамок,

Те, у кого отечества нету, —

Они лишь способны подняться над миром:

Только разбросанные могут сеять

В борозды жизни идеи большие;

В мыслях и в муках изгнанники духа

Будущее постигают, с которым

Слиться потомкам будет дано.

Только в изгнанье, вразброс, прорастают

Мысли о родине, большей и лучшей,

Новой — которой дано появиться

От златотканого воображенья,

От синих мечтаний, надежд зеленых,

От красной, бунтующей влаги сердца

И от прозрачных, белых рыданий…

После глубоких и черных стенаний

Вскинулся радужный пояс неба,

Мир обвязавший, объединивший

Счастьем одним.

Жизнь в переплавку Перевод Ю. Абызова

Что ж мы уселись

И руки сложили,

Потерянно бродим

Вокруг да около,

Только вздыхая

Да причитая?

А там, за рекою,

Равнина дымится

И воздух наполнен

Клубами пара:

Копотью дышит

Машина грядущего,

Печи громадные

Жаром пышут,

В котлах громадных

Жизнь в переплавке.

Искры, снежинки —

В одно там смесились.

Пламя и влага

Живут борьбою, —

Той самой борьбой,

От которой в сторонке

Сидим и вздыхаем.

А там вихри бушуют,

А там пламя взлетает,

Там та же любовь

И ненависть та же.

А ну-ка, всмотритесь

Сквозь дымные клубы:

Там ваши же братья,

Такие же люди,

Стоят в самом пекле

И кличут к себе.

Что ж мы уселись

И руки сложили,

Потерянно бродим

Вокруг да около?

А чем же мы хуже!

Поднимемся дружно!

И встанем все вместе

В гуще огня!

Такое же пламя

И мы раздуем,

Чтоб старую жизнь

В переделку пустить.

Где бы мы ни были —

Вместе ли, порознь ли,

Живем ли на Западе

Иль на Востоке,

На Юге, на Севере, —

Не все ли равно:

Добьемся того,

Чтобы жизнь забурлила!

Юг и Север,

Восток и Запад

Слиться заставим,

Бурлить в переплавке.

Пара столбы

Пусть к небу взмывают,

Вершинами

Клубы туч задевая

И нависая

Кроной густою.

Пусть в этой тени

Старый мир скрывается,

Пусть новый мир

Сквозь нее прогревается.

Перекличка Перевод А. Глоба

С хмурого севера,

С юга блаженного,

Из Азии — отечества

Племен, народов, человечества,

Из крестоносно-панцирной Европы,

Из юной Африки,

Из-за безбрежья океана —

Клич в громах гроз и урагана:

«Братья, братья,

Ближний, дальний — без нзъятья!»

Зов: «Братья, вы на страже?»

Зов: «Братья, отвечайте!»

Отовсюду гневный клич несется,

В целом мире эхом отдается,

Несется из дали такой,

Что месяцы, годы пройдут над землей,

Пока донесется сюда.

Несется сквозь землю, гранит и года, —

Слышишь: кричат камни, земля, вода:

Мы с вами, братья!

И есть голоса,

Что слабы, как вздох или шепот,

И есть голоса:

Сокрушителен грозный их ропот.

И те, кто на молчанье были обречены,

И те, что были тише тишины, —

Как корни, вросшие в скалу,

Окрепли и могущественны стали.

Клич: «Братья, мы бодрствуем с вами —

В далях, в недрах, в глубинах!»

Клич: «Братья, мы вашему зову внимаем,

Вам братский привет посылаем!»

Как будто ветров перекличка,

Друг друга слышим ближе и ближе,

Родину слышим, вселенную слышим!

«Братья, вы на страже?»

Мы на страже, на страже!

Мы внимаем, братья, мы слышим!

Мы внимаем, братья, мы видим!

Мы на страже!

Все и один Перевод Ю. Абызова

А одинок ли я из-за того,

Что в одиночестве пребываю,

Что оторвали меня от отчизны?

И только поэтому должен грустить я,

Предаваться отчаянью?

Ведь только плоть мою оторвали, —

Так сорванный лист устремляется вдаль,

Песок его хлещет и воды полощут,

И гонит его невесть куда.

Но плоть — ведь это еще не я.

Ведь это лишь моя оболочка, —

Пусть ветры гонят и треплют ее,

Я становлюсь лишь бодрее, свежее.

Смеха достойна вера сломить меня,

Мою оболочку сокрушая;

Так что ж мне грустить, что я одинок?

Но вот моя сущность — это мой дух:

Он этих страданий не ощущает, —

Глянь, среди туч, застилающих небо,

Гонимых в осенней ночи вереницей.

Спокойно и гордо месяц сияет

И твердо свершает обычный путь —

Один, но с сонмом звезд в окруженье.

Так что ж, одинок он?

Вон оно, это величье бескрайнее,

Что мир наполняет, объемля.

Та масса, что служит всему основой;

Те тысячелетия напряженного

И непрестанного борения;

Вот оно небо — и звезд мириады, —

И в их числе пребываю и я.

Так что ж мне грустить, что я одинок?

И чувства мои — это общие чувства,

И думы мои — это общие думы,

И с общим ростом я вырастаю

И — как бы я ни был хил — расцветаю,

И в глубочайшем своем одиночестве

Я увлекаюсь потока движеньем,

Меня он несет.

И пусть все рухнет на одиночку:

Мысль и терпенье все превозмогут;

Пусть почву вырвать грозят из-под ног, —

Народ уничтожить, с которым ты рос:

Не отвратить воскресенья из мертвых;

Пусть скрытно поток подо льдом струится,

Время настанет — он вырвется к свету;

А время это — не за горами, —

Так что ж мне грустить, что я одинок?

Исчез одиночка — поток остался,

А тот одиночка в нем растворился,

И стал поток еще полноводней;

Один живет в массе, а масса — в одном,

И тело и дух, слиясь воедино,

Творят.

Один — это все.

Так что ж мне грустить, что я одинок?

НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ

Горы и душа Перевод Ю. Абызова

Горы, головы свесив,

Думают думу немую.

Внизу — непогода и ветер

Озера гладь волнуют.

Душа, не кричи от страха, —

Обретешь ты покой свободный,

Коль не в тихой нагорной выси,

Так в тишине подводной.

Скиталец и гора Перевод Д. Самойлова

Так быстролетна, так легка

Тень облака скользит вдоль склона.

Сокрылось солнце в облака

И вновь сияет с небосклона.

Что ж помрачнела ты, гора?

Что стала сумрака чернее?

Какая темная пора!

В кустах как будто ночь и змеи!

«Но сам ты мрачен что ни день?

Не бойся ужаса и боли.

Пусть жизнь твоя мелькнет, как тень,

Мир все равно добьется воли!»

Дума горы Перевод Д. Самойлова

Вкруг горы тяжелоглавой

Тучи — черным платом,

На лице мохнатом —

Резкие морщины.

И гора рокочет громом,

Молниями блещет,

Словно вся трепещет

От тяжелой думы.

Испокон веков терзает

Гору эта дума,

И ручьи угрюмо,

Словно пот, струятся.

Не поймет, не одолеет —

Что ж ее тревожит?

И уйти не может

От своей тревоги.

Брат мой Перевод Д. Самойлова

Свесившись через плечо вершины,

В озеро долго глядится облак.

Видит, как в зеркале, грустный облик,

Видит тоски своей отображенье.

Мчаться, скитаться над морем и сушей,

По небу плавать зиму и лето,

Видеть красу белого света

И никогда не сыскать себе места.

Мчаться, нигде следа не оставив,

Плавать, нигде не являясь дважды…

И, на земле утоляя жажду,

В жгучих слезах самому растаять.

Два залетных голубка Перевод Ю. Петрова

Лес на горном склоне

Чуть покрыт туманом,

Там слетелись, повстречались

Двое голубей.

Путь большой свершили

И на ветке сели,

Из краев своих далеких

Песни принесли.

Голубь белоснежный

Вдаль глядит с надеждой,

Голубь синий, сизокрылый

Все глядит назад.

Стонет он: «Ах, горе,

Вековое горе —

Люди в сердце прячут горе,

В глубине — земля».

Белый гулит: «Вскоре,

Радость будет вскоре,

Сердцем чую — на востоке

Солнышко встает!»

Белый слух ласкает

Сладостным напевом,

Сизый жалобно воркует

В зелени ветвей…

Кукушка Перевод Л. Осиповой

Нет у тебя отчизны милой,

А ты, кукушечка, кукуешь.

Ужель так жить достанет силы?

Судьба сулит тебе напасти,

А ты, кукушечка, кукуешь,

Другим предсказывая счастье.

Вот снова ты вдали колдуешь —

Дружка, наверно, потеряла?

И все гадаешь, все тоскуешь…

Лесной голубь Перевод Л. Осиповой

«Как трудно! Трудно!» — голубь стонет.

А поле в теплом солнце тонет.

«Как трудно! Трудно!»

Всех радует весны цветенье,

Лишь у него тоски смятенье.

«Как трудно! Трудно!»

Да есть ли у тебя печали?

Не верю. Кажется, едва ли!

«Как трудно! Трудно!»

Тоска совсем тебя замучит.

Скажи, быть может, муки лучше?

«Как трудно! Трудно!»

Пути песенки Перевод Ю. Петрова

Для чего ты, дикий голубь,

Песню грустную поешь?

Пропадет она в траве,

С высоты упав на землю.

Ветер тянет ленты дыма

Над макушками лесов —

С ними песенка летит,

Щебеча в порывах ветра.

Эта маленькая песня

Притаилась на лугу:

«Жаворонок ввысь взлетел —

Я за ноги ухватилась;

Жаворонок песню кончил,

Опустился вниз, к земле —

Звуки быстро оседлав,

Я в далекий край умчалась».

Плавно ласточка летела,

Чуя близкую весну;

«Птица, песенку мою

Забери в полет с собою!»

«Что ж, садись ко мне на крылья,

Все, кто в воздухе живет:

Песня, аромат, роса —

Вы легки, садитесь тут,

Завтра все мы будем дома!»

Сквозь лес Перевод Д. Самойлова

Передо мной — лесистый склон горы,

Но через лес ведет зеленый просек,

А по нему — дорога до вершины.

Она идет по темной чаще — к солнцу.

Ступай по ней, все выше, выше, выше…

Никогда Перевод Д. Самойлова

Тебя не видеть никогда,

Не чувствовать твоей прохлады,

И — пахота или страда —

Тебя не видеть никогда,

Родное поле.

И не порадует меня

Рассвета нежное дыханье,

Зной не обнимет среди дня,

И не порадует меня

Родное поле.

Уже тебя не обниму

В дни осени и увяданья,

Когда готовят серп в дому, —

Уже тебя не обниму,

Родное поле.

КОНЕЦ И НАЧАЛО Зимняя песня

Тебе, класс основной! Перевод В. Елизаровой

Тебе, класс основной —

Кто мыслит, чувствует, растет, творит

И кто сердца людей от боли исцелит;

Тебе, класс основной —

Кто победит, всеобщностью силен,

Те классы, кем народ разбит и разобщен;

Тебе, класс основной —

Нет чести выше, чем тебе служить:

И человечеству, и солнцу путь открыть.

«Проснувшись, я узнал…» Перевод В. Елизаровой

Проснувшись, я узнал себя в движенье, —

Так птенчик радуется окрыленью.

…Расту.

«Я слышу издалека…» Перевод В. Елизаровой

Я слышу издалека: буря примолкает…

Подземные толчки еще ломают что-то

И бьют в окно. Но гулы убывают

И, сталкиваясь, падают в пустоты.

Вокруг меня покой пространства простирает,

На солнце расчищаются высоты,

И в голубом уделе небо замирает.

И сердце вмиг отозвалось, лучась, —

Встречай себя, о сердце, в добрый час.

«За черными рядами строк…» Перевод В. Елизаровой

За черными рядами строк

Сияют белые картины,

Над черными рядами строк

Проходят образов лавины.

В обыденности мелких слов

Есть много тайн неисследимых,

В обыденности мелких слов

Мечты и боль растут незримо.

Откинь тумана черный плащ

И посмотри, как нам живется,

Откинь тумана черный плащ, —

И мы пойдем сквозь ночи к солнцу.

«От снов несбыточных…» Перевод В. Елизаровой

От снов несбыточных, от пустозвонных дел

Я чувствовал глубокой раны боль —

Вгрызаются тиски железные в запястье;

Я жил в стремленьях, — так огонь земли

Неизвлеченный испокон горит.

Где я? Что я? Никак не разберу,

Чего хотят стремленье, боль и мир?

Они меня послали во вселенство

Извлечь себя и мир, покой — в себе.

Я бросился на круг семи ветров.

Приходит все, идет, уходит вспять.

Едва достигну сути, — нет ее!

А успокоюсь — нет ни в чем поддержки;

Все стонет, изменяясь, и течет.

Уж не в самих ли этих болях суть?

До самой смерти унимал я боль:

Синели губы, светлый взор тускнел.

Нет в болях сути! — зло не знает сути,

И даже в смерти нет! — бледнеет миг

Пред черным одиночества лицом.

Мир, превращенье, зло и даже смерть —

Гигантских образов круговорот.

Но в жизни было, есть и вечно будет

Сама душа, алкающая дух,

Сам дух, алкающий пути пространств.

Две сущности великие — одно:

Растет душа — неведомую даль

В себя вбирает, вызывая к жизни;

И на земле, и там, в одно сойдясь,

Они ведут конец к началу вновь.

«Поет негромко ветра…» Перевод В. Елизаровой

Поет негромко ветра траурная кокле,

Венок росы мерцает в отдаленье.

…Расту и устремляюсь в дали.

Крик нырка Перевод В. Елизаровой

Спозаранку, до полудня,

На лугах роса большая.

Пчелы, мед не собирая,

Ждут, когда подсохнут росы.

В бледном солнце гаснет поле,

В поймах рек туман крадется,

За болотом вдруг взметнется

Крик нырка и вдруг заглохнет.

Следуя невнятным зовам,

Я бреду в поля немые:

— Вас не узнаю, родные,

Здесь ли праздновалось лето?

Роса и ягоды Перевод В. Елизаровой

Осенний голый кустик при дороге,

В прозрачных каплях, в красных каплях

Цвет слез и крови. И душа в тревоге:

Не путник ли здесь плакал, утомлен?

Нет, — то роса и пламень спелых ягод

Самою осенью для птиц зажжен:

Пусть сердце не узнает зимних тягот.

Живительной природы дар прими.

Забудь былое. Будущим живи.

Одинокая сосна Перевод В. Елизаровой

Воздух недвижен, дремотный,

Лег на травиночки;

Озера лик незаботный:

Нет ни морщиночки.

Сосны темны, и таится

Ельник в молчании.

Лес будто в страхе томится

И в ожидании.

Только одна одиноко

Крона качается,

А по соседним далёко

Дрожь пробирается.

Зачинщик непокоя Перевод В. Елизаровой

Кто там ворчит и кто рычит?

Теперь я различаю въявь:

Когда б лесам в горах шуметь,

То громче бы звучал их шум.

Когда б травинкам шелестеть,

Их шелест тише бы звучал.

Я это озеро узнал,

В нем первом непокой восстал.

Леса и травы уж молчат,

А волны долго говорят:

Им непогоду предвещать

И после бури колебать

Глубины, где сквозь стон глухой

Зачинщик непокоя сам

Себя уводит в непокой.

Кокле ветра Перевод В. Елизаровой

Мир заключить с миром,

Если в груди смута?

Страсти и алчущий дух,

Грезы и горькое сердце?

Глаза покоя и счастья,

Как звезды, в людей проникнут:

В себе разрешится дух,

В себе — исцелится сердце.

Долг прошлого Перевод В. Елизаровой

Когда тетради я листал,

Внезапно я увидел строки

Поблекшие; я их узнал,

Они из прошлого далёка.

Откуда здесь они? Зачем?

Я думал, все давно забыто;

Мы разминулись. Между тем

Прошедшему душа открыта.

Желаемое не сбылось

И пожелтело, как страница;

Нам встретиться не привелось

С тех пор, как отцвела денница.

Пусть строки дремлют просто так,

Мне ничего от них не надо,

Они — моей победы знак

И больше не пугают взгляда.

И не удержат при себе.

Я сам в своих решеньях волен,

Как волен сам в своей судьбе,

И потому душой спокоен.

Покрытый долг прошедших дней

Ум гонит от себя сурово.

А сердце между двух огней

Все ждет чего-то от былого.

Биение сердца Перевод В. Брюсова

Сердца биение —

Мера для времени, —

Блещет ли радостно

Взор на мгновенье,

Или так тягостно

В жизненном бремени!

Сердца биения, слышишь, твердят:

«Есть время еще, но спеши, — говорят, —

Спеши, наблюдая, как уходят мгновения,

И скоро — увы! — хотя и не верится,

Станут все медленней сердца биения,

Которыми время недолгое мерится».

Тяжесть Перевод В. Елизаровой

В темной груди носишь

Тяжесть глубже всего,

Она тебя книзу тянет

Самого.

Она твой шаг сбивает,

Сердце теснит:

Сердце твое трепещет,

В страхе стучит.

Что ищешь вслепую?

Всякому свой черед:

Тяжесть и есть вечность,

Жизнь из нее растет.

«Расту, ища лесов…» Перевод В. Елизаровой

Расту, ища лесов прикосновенья:

Над головой венок из листьев желто-красных

…Расту и устремляюсь в выси.

Лето Перевод В. Елизаровой

Ты вновь идешь, мой долгожданный срок,

Когда с лугов теплынь и день высок;

И дух мой им вослед струится, как дымок,

Скорей же, лета срок!

Salve![8] Перевод А. Ахматовой

Неба полдневного

Глубь голубая,

Севера серого

Муть неживая…

С юга сияющий

Свет первозданный,

С севера движутся

Мгла и туманы.

Юг — это веянье

Веток душистых,

Сосны на севере

Чахлы и мшисты.

Сила отрадная

Юга родного,

Дай мне спасенье

От севера злого!

Salve!

Юг и солнце —

Наши родители,

Лето, веди меня

К светлой обители!

Salve! Salve!

Qui si sana[9] Перевод В. Елизаровой

Я погружаюсь, я иду

В зеленый океан природы.

Быть может, здесь покой найду?

Иль жизни теплую звезду

В жемчужных кладях водосвода?

А может, — может, не найду…

И жемчуг, может, зря блестит,

И страждущему — даль обманна,

Но сердце тихо говорит:

— Qui si sana!

Слова оврага Cave di gandria Перевод В. Елизаровой

Спускаясь с гор, овраг окрест звенит,

В переднике несет зеленые леса,

Несет охапкой шелесты ветров,

И смешивает их с журчанием ручьев,

И солнечными обдает лучами.

А мне овраг зеленый говорит:

— Прими широким сердцем всю округу,

И утолишь свои печали тут,

И дни твои в покое потекут,

И, одинокий, встретишься с друзьями.

Играющее на струнах Перевод В. Елизаровой

Уже природа обещала

Руками нежными принять

Последних болей покрывала

С души моей. И сердце стало

Уже расслабленно звучать.

Но солнца каждый взор живой

Еще поет на тихой кокле;

И боли сами приумолкли,

А сердце ветхою струной

Еще доносит трепет мой.

Моросит… Перевод С. Шервинского

Дождь моросит, не виден он,

Лишь слышен шум незвонкий.

Я грустью сладкой истомлен,

Чуть уловимой, точно сон, —

Такой же тонкой, тонкой…

Чаша с драгоценностями Перевод А. Ахматовой

Когда встающий день просторы золотит,

Ночь утру дивные сокровища дарит,

И те сокровища готовятся в тиши,

Когда неспящих нет на свете ни души.

Но утро тот сосуд разбило второпях,

Алмазы сыпятся, блистая на полях…

Пусть люди это все росою называют! —

Ребенок и поэт их радостно сбирают.

Полдень Перевод М. Голодного

Сияет солнце, летний день

Взошел на небосклон.

Полдневная косая тень

Вплелась в мой тихий сон.

И дремлют дерево и луг,

И замер звон косы.

Остановилось время вдруг,

Не движутся часы.

И небо надо мной кругом

Раскинулось, томясь…

Как перед вечностью, лицом

Светлею в этот час.

Мое озеро Перевод В. Елизаровой

Как солнце греет,

Как травы душисты!

Облако млеет,

Туманы чисты.

Озеро искрится,

Зыбь играет:

Волна веселится,

Челнок качает.

Но в глуби дремлет

Мое сердце,

И озеро внемлет:

Бьется и светится.

Детенышу солнца Перевод В. Елизаровой

П. Г.

Дитя мое, свет,

Не люби меня!

И солнце запрет

Сошлет на тебя,

И звезды, как снег,

Сгорят для тебя,

Дитя мое, свет,

Не люби меня.

Долина солнца Перевод В. Елизаровой

Доре

Здесь зиму напролет

На скалах мурава растет, —

Здесь солнца моего владенье.

Здесь испокон цветы цветут.

Надежду здесь ли обрету

На обновленье:

Увядшему не здесь ли возрожденье?

Val orba[10] Перевод В. Бугаевского

Всей роскошью цветов полна долина, —

Акации, пурпуровый гранат,

Фиалки, цикламены, георгины,

Зеленый плющ, свисающий с аркад.

Луг в желто-синих, алых переливах,

То, заморозкам вопреки, пестрят

Цветы от изобилья сил счастливых.

Как мне такую сохранить красу?

Ее в свой дом печальный унесу.

В лодке Перевод М. Замаховской

Блестит меж берегов озерной глади круг

И преломляется лишь у домов прибрежных.

А сердце омута дрожит. И слышен звук

Журчащих волн, что жалуются нежно.

Бросает небо синий отблеск вниз.

Но вот вскипает черный вал мятежно —

И зелень, чернота и синева слились…

А волны сетуют, бегут, сияют ясно, —

Лишь сердце знает, как они прекрасны!

Чудо тихого дня Перевод В. Елизаровой

Полудень в синей яснится оправе,

На листьях пальмы солнышко лежит,

В низинах сохнут скошенные травы,

И дух земли в спокойствии разлит.

Истоме существо твое внимает:

О день, он словно щедрое творит,

А сердце это слово повторяет!

До боли полнится душа, ломает ход

И в восходящем творчестве течет.

Жажда Перевод Л. Осиповой

Томимый жаждой неизбывной, жгучей,

Чем больше пью, тем больше жажда мучит —

Душа моя не знает утоленья

Быстротекущей жизни красотой.

Цветы и травы пахнут нестерпимо,

Луч солнечный в златом песке играет,

И ветер, теплою рекой омытый,

Несет прохладу в космах своих влажных.

Счастливый, я дышу легко и вольно.

Мой взор скользит по серебристой дымке

Вдоль снежных гор, ввысь, к светлым небесам,

И душу услаждает красотою.

В полуденной тени я сон вкушаю.

Здесь свежестью сияют олеандры,

Звенят цикады средь нарциссов желтых,

Колючки кактусов стоят на страже.

Ко мне на ложе сыплются цветы.

И, как пчела копит во чреве мед,

Копи, душа, в себе щедроты мира,

Величье обретай, чтоб все объять.

Томимый жаждой неизбывной, жгучей,

Чем больше пью, тем больше жажда мучит.

Душа моя не знает утоленья

Быстротекущей жизни красотой.

В поздний полдень Перевод В. Елизаровой

Смотрим в реку, как в оконце,

Небо, я и травы в солнце.

Поздний полдень.

Сердце солнцу открывает

Давние свои секреты.

Пузырьками искры света

С глубины реки всплывают.

Поздний полдень.

Озеро ночью Перевод В. Елизаровой

Улыбки эти знаю я:

По озеру бежит струя —

На солнце радость серебрится.

Но я увидел ночью их,

Когда луна бросала блик, —

Что, озеро, с тобой творится?

Теснятся тени глубоки,

Черны, угрюмы, коротки! —

Вот что́ на солнце серебрится?

«И соловей зовет меня…» Перевод В. Елизаровой

И соловей зовет меня в долине,

Там, где венок из роз протягивает солнце

…Расту, расту еще быстрее.

Вишня и луг Перевод Г. Шенгели

Нагибая бусы ягод,

Вишня к лугу гнется кроной,

Соблазнительно, с улыбкой

Зыбля сладкий дар склоненный;

Луг поймать его стремится

В фартук шелково-зеленый.

Щедрая рука Перевод А. Ахматовой

Мне щедрая судьба дала, любя,

Блеск солнца и зеленые просторы.

И за рекой синеющие горы,

И ночью черной звездные узоры, —

Но не дала лишь дома, моря и тебя.

Единственный друг Перевод В. Елизаровой

Когда устал, в природу удались,

Но слабости не покорись.

Твоих природа не разделит мук,

Ты сам себе один и верный друг.

Весенним утром Перевод В. Елизаровой

Моя любовь блистала,

Бывало;

В покоях сердца лилия благоухала.

Но лилия завяла вскоре

С зарею,

Раннею зарею,

И лето сердца умерло еще весною.

Давняя знакомая Перевод В. Елизаровой

Мне кажется, я знаю

Давно тебя такой,

Как будто по соседству

Я рос и жил с тобой.

Как голову откинешь,

Как ходишь, знаю я,

Как говоришь с усмешкой

И притихаешь вся.

Тебе, прямой и смелой,

Дарованы стезя

И колесница счастья.

Догнать тебя нельзя.

Душе твоей счастливой

И просто, и светло,

Моей — стократ слоеной —

Темно и тяжело.

Мне кажется, я знаю

Давным-давно тебя,

Хотя сейчас впервые

Тебя увидел я.

Душистая мечта Перевод В. Елизаровой

Как маленький вьюнок

В моей руке увял!

Как быстро нежный дух

Растенье покидал!

Душистые цветы

Еще придется рвать,

Но об одном вьюнке

Я буду горевать.

В нем — запахи мечты:

Листочек на стене

Вплетенный в счастье миг

Напоминает мне.

День-деньской Перевод В. Елизаровой

Нельзя ли хоть мгновенье

побыть с тобой?

Из письма

День-деньской я в глазах носил

Картину: краса-красой —

Что сталось с ней? Кто ее смутил?

Кто взял? Кто не возвратил! —

День-деньской…

Куда ни глядел — в луга ль, на жнивье,

В озера иль рощи — видел ее

День-деньской.

Картина-краса все равно сбылась,

В душе моей от забвенья спаслась

На веки веков.

Бедная бабочка Перевод В. Елизаровой

Бедная, роса блестит

В пасмурных твоих глазенках

И на крылышках лежит.

Осень землю холодит.

Крылышки надорвались,

Екает сердечко кротко:

Кто твою заметит жизнь?

Лето красное, вернись…

В золотое не рядись!

Видят ли тебя, вглядись,

Синие глаза родные?

А наряд, как ни кружись,

Скроют капли росяные.

Кто твою заметит жизнь?

Что твой огненный наряд,

Если крылышки болят,

Мой усталый мотылечек?

Не кружись, остановись,

В сети осени вернись,

В это сердце, в уголочек!

…Кто заметит нашу жизнь?

Вместе Перевод В. Елизаровой

Мы вместе поднимались к людям:

Я в люльке ветра вырастал,

Тебя морской баюкал вал

И зыбку легкую качал, —

Друзьями будем.

Свет Перевод В. Елизаровой

Теперь любим тобою —

Я знаю за что:

А было мне судьбою

Молчанье твое.

Из всех, кто причащался

Любовью к тебе,

Лишь я в тени остался

И в стороне.

В долгу передо мною

За прошлое ты:

Теперь любим тобою —

Я знаю за что.

Отсвет Перевод В. Елизаровой

Еще я что-то знаю, —

Сказать тебе все?

Я намекну, пожалуй,

Словечко мое!

Как в зеркало, гляжу я

В душу твою

И чувствую родную,

Единственную.

В долгу я пред тобою

За то, что вошло:

И будешь ты со мною —

Я знаю за что.

Я все решил заранее Перевод В. Тушновой

Я все решил заранее:

Не стану трогать розу я, —

Шип унесу занозою

Да след благоуханья.

Цветок бы сорванным увял,

А шип — он долго ранит…

Я все решил заранее.

Лишь раз тебя поцеловал…

Не упрекай меня! Я знал,

Я все решил заранее.

С утра Перевод В. Елизаровой

Крохотную радость

С утра дожидаюсь.

Уже вечор она была

И по ночи меня вела.

Когда во сне укрылся я,

Мечту из серебра ткала

Она до самого утра.

А утром забыла,

Что в ночь сулила.

И день мой завял,

Как не бывал.

Долгожданное письмо Перевод В. Елизаровой

Я долго ждал письма —

И вот оно!

Горячими руками трогаю страницы,

Но буквы расплылись, в глазах темно.

Боюсь, рассыпаться тем строкам суждено,

В горячих пальцах в пепел обратиться.

Но пальцы жгучие письмо не жгут:

О сердце, в этом — ты!

Холодные листы белеют.

…А если и слова такие, как листы,

Пронижут душу? Руки устают:

Горячие, они все больше леденеют.

Розочка (Песня девушки) Перевод В. Елизаровой

Розы мои — диво,

На диво!

В моем саду красиво,

Красиво,

В садике моем красиво!

Но сорняк случился,

Случился.

Кто бы с ним сразился,

Сразился?

А тому бы, кто с ним сразился,

Отдала б награду

В отраду:

Розочку из сада,

Из сада —

Отдала б себя я в награду.

Fiammetta Перевод В. Елизаровой

Нет, не повинен ты в моей

Несчастной доле…

Но сердце разуму внимать

Не хочет боле!

Впервые на меня взглянув

С нежданным жаром,

Мое ты сердце роковым

Пронзил ударом.

И мучится оно, ту боль

Узнав однажды,

И сохнут губы, истомясь

От тайной жажды.

Раз, помню, уморились мы,

Резвясь по зною, —

Водой напиться не могли

Мы ледяною.

Пила я сладкую струю

С такой отрадой!

Но чем теперь я утолюсь,

Какой прохладой?

Ты все ж, невинный, виноват:

Ах, как случилось,

Что все в младенческих мечтах

Переменилось?

Я смирной девочкой жила —

Где ж я былая?

Куда я по ветру лечу,

Лечу, пылая?

О, только б на тебя взглянуть!

Не будь суровым:

Чем излечить могу ожог? —

Ожогом новым!

Как сладко счастье! Детства дни —

Весенним садом!..

Но счастье с горем — как в ларце

Две стенки рядом.

Как непонятлив ты, в глазах

Смешок веселый. —

Ах! приливает к сердцу кровь

Волной тяжелой!

Терпенья нет, нет сил моих,

Я изнываю.

Пытаюсь потушить костер, —

Лишь раздуваю!

Что будет? Ждет ли счастье нас

Иль скорбь до гроба?

А вдруг… а вдруг погибнем мы,

Погибнем оба?

Мальчик и солнце Перевод В. Елизаровой

По черной пашне далеко

Луч солнышка скользит легко, —

Спешит мальчонка вслед за ним:

«Достану солнце, поглядим, —

Погоди!»

Торопится он много лет

За солнцем вслед, за солнцем вслед:

То в мыслях, то в глазах светло…

И в сердце солнышко вошло:

«Теперь жди!»

Еще весна была вначале Перевод А. Ахматовой

Еще весна была вначале,

Еще снежок хрустел,

И лес еще чернел,

И ливни не звучали.

Еще на заре морозной

С любимою вдвоем

Покинули мы наш дом…

И возвратились поздно.

Ты окна растворила:

— Скорей, мой друг, гляди,

Нет снега, идут дожди, —

Весны проснулась сила.

— Нет, милая, все это ты свершила.

Колючки смеха Перевод В. Елизаровой

На смешки мои попались,

Ох, каштановые прядки —

Что они играют в прятки

Из-под шелковой накидки?

От смешков не отцепиться,

Лучше сдаться им на милость!

Как бы ты в сердцах ни билась,

Вырвешься, — и будешь плакать.

Танец без шагов Перевод В. Елизаровой

Зачем ты прибилась

К моим кругам?

Тебя я поймал

И не отдам.

Пойдем по солнцу,

По горным лугам,

Где вниз посмотреть —

Оступиться нам.

Где крошится след,

Не встать ногой,

Где негде присесть,

Пойдешь со мной.

Вот мои руки,

Танцуй, кружись!

А выси боишься, —

Потянет вниз.

Полуденный отдых косаря Перевод В. Елизаровой

О, солнышко мое,

Твой лучик в сердце вник,

И светел миг,

И светел каждый миг.

Он щек моих достал;

Как будто с ветки лист,

Твой лучик шелковист,

Твой пальчик шелковист.

А мне ль в траве не спать?

Два солнышка со мной:

Одно — над головой,

Другое — взор родной.

Подруга и друг Перевод В. Елизаровой

Подруга:

За окнами дожди висят,

Просвета не дождаться —

Его уже не помнит взгляд;

Здесь тени бледные скользят —

То дни мои влачатся.

Откликнись, друг мой дорогой,

Где твой приют скитальца?

Не там, где вечер в час ночной

Садится с розой золотой,

Чтоб к солнцу приласкаться?

Друг:

Да, милая, я словно там,

Но дух мой в высшей власти:

Мой дух с тобой, и по стопам

Дождливых дней влачится сам,

Как сирота, без счастья.

Сто пожеланий Перевод В. Елизаровой

Сто пожеланий без конца

Сменяются в свой срок;

Но сердце ждет тебя всегда,

Как никого, как никогда,

Как ждет пчелу цветок.

Это счастье Перевод В. Елизаровой

У счастья этого нет слов,

Оно глаза приоткрывает,

Улыбка благостится на его губах:

Сестрицу-солнце ожидает

В горах.

Твои глаза Перевод В. Елизаровой

Файхилле

А твои глаза — две искры

От холодного огнива, —

Словно в зеркало, в них смотрят

Солнце, и луна, и звезды,

Файхилда.

А твои глаза — две капли,

Капельки живой водицы, —

Словно в зеркало, в них смотрят

Ручеек, река и море,

Файхилла.

А твоя душа — дыханье,

В сладости любви не сякнет,

Потому в себя приемлет

И меня, и мирозданье,

Файхилла.

Пламя привета Перевод С. Шервинского

В ночь лунную к тебе несусь мечтою.

Прядут безмолвно дочери луны.

Природу рядят руки тишины

В печаль, и я — сливаюсь с темнотою.

Заветное боюсь поведать дню, —

Любовь, дарованную мне тобою,

Всесильную, я в глубине храню.

Она не просит пламени привета,

Она сама — луна и песня эта.

Вопросы девушки Перевод В. Елизаровой

— Скажи мне, милый,

Где взял ты пестрые слова такие?

— В толпу людскую долго я глядел.

— Где взял блестящие слова такие?

— На солнце долго-долго я глядел.

— Где взял огромные слова такие?

— В морские дали долго я глядел.

— Милый,

Где взял негромкие слова такие?

— В душе, я долго сам в себя глядел.

— Где взял ты нежные слова такие?

— В твоих глазах: я долго в них глядел.

— Где взял глубокие слова такие?

— В глазницы смерти долго я глядел.

— Ах, милый, милый…

Спутница Перевод В. Елизаровой

Пей воду: как сумел, я зачерпнул немножко:

Твое увяло сердце, но долга дорожка,

А у самой, чтоб зачерпнуть, мала ладошка.

У окна Перевод В. Елизаровой

— Смотри, по дороге ездит осень,

В крутых колеях оседают оси!

— Где? Где?

— Дай пальчик, я буду его целовать.

Хочу тебе этот путь показать.

— Ну, где?

Ах, я не о том говорил…

Твой пальчик на лбу моем прочертил:

Вот она где!

Солнце на ладонях Перевод В. Елизаровой

К твоим ладоням солнце снова льнет.

Я их беру в свои. И слезы через край:

«О солнышко, ласкай же их, ласкай!

Их линии суровые пускай

Луч милый и разгладит, и сотрет».

Сиротливая скала Перевод В. Елизаровой

Моя любовь и средь высот,

И меж корнями обитает;

Но громовержец рушит свод

И берег жизни размывает.

Лишь ты одна грозы сильней

Да сирота-скала над бездной,

Но все грозней поток, грозней —

Нас всех уносит в путь совместный.

Залог вечности Перевод В. Елизаровой

Тебе отдал я последнее,

Что мне завещало детство:

Существа затаенную радость,

Зимостойкий росток жизни.

Да будет росток зеленый

Твоей и моей радостью, —

Пусть один из двоих останется,

Одиноким ему не остаться.

«И буря мне трубит…» Перевод В. Елизаровой

И буря мне трубит начало битвы,

Зеленый свищет вихрь в венке листов дубовых.

Гей! Тороплюсь за вихрем следом.

Цельный человек Перевод В. Елизаровой

Я плакал немало,

Много смеялся,

Мой кубок гневом

Переполнялся.

Стонал, если ранен,

Но чуть легчало,

Бунтовал

И дрался сначала.

Кричал, сокрушаясь,

Клял в непокое,

Но верил и помнил:

Минет худое.

Дух возрастал

И в душе крепился.

От милых сердцу

Я не таился.

Я ненависть знал,

Но любил — сильнее.

Мгновения взлета

Жаждал в себе я.

Любил человека

Вечно и верно.

Ненавидел

Зверство и скверну.

Мои враги Перевод В. Брюсова

Не враги мои, гордясь по праву,

Победят когда-нибудь меня.

Победить меня, — такую славу

Вы получите, мои друзья:

Вы пойдете далее, чем я!

Мои друзья Перевод В. Брюсова

Кто мои друзья? При вешнем снеге —

Юные зеленые побеги;

Поколений будущих семья —

Вот мои друзья, мои родные!

Здесь же дышат вкруг меня чужие,

И где родина — не знаю я!

Лучшая школа Перевод В. Елизаровой

Лучшей школой жизнь считают, —

Но какая это школа?

Новый день забудет снова,

Что назавтра обещает.

Дающему Перевод В. Елизаровой

Стой на своем, но не забудь при том —

Ты ничего не дал,

Когда берущий человек потом

Благотворителем тебя назвал.

Нелюбимый Перевод В. Елизаровой

Что ты, нелюбимый,

Со счастливцами рядом садишься?

Унеси свою скамеечку

В тень, да подальше.

Не засти света!

Пусть они на солнце греются,

В золоте и алмазах сверкают,

Пусть смеются себе на здоровье.

Стесни дыханье свое! —

Дыханье стонов отягощает воздух.

Их серебристые голосочки

Пусть ликующие заливаются.

Оставленный в болоте Перевод В. Елизаровой

Да, я остался один совсем,

Но вам не жалуюсь меж тем;

Лучше век одному быть,

Чем с вами эту слякоть месить.

Я — муж. И я пойду одинок.

Ясен мой путь, чист порог.

Актеон Перевод В. Елизаровой

Обыденность тебе невмочь?

А спину гнуть пред ней непрочь? —

Она ж тебя съедает.

Встань в полный рост и будь собой!

Упорствуй, если за спиной

К смиренью подстрекают.

Сам Перевод В. Елизаровой

Сам помощник

Что делаешь, то делай сам,

Все доверяй своим рукам:

Помощник дело не спасет,

Но сам себе воздаст почет.

Сам утешитель

Крепись в страдании своем,

Не донимай весь свет нытьем:

Ведь утешитель приобщит

К твоей беде еще и стыд.

Сам знающий

Знай, чем ты окружен

И чем в себе от мира отделен:

От окружающего силы поступают

И волею твоей работать начинают.

Сам видящий

К себе присмотрись:

Где можешь, трудись;

Смотри, кто ты есть, —

Будь для блага весь.

Сам ведущий

Ты сам в своих делах

И там, и тут;

Как руль, держи в руках

Себя и труд.

Пески моря Перевод В. Елизаровой

Кому тебя сопровождать?

Ты должен сам свой путь держать.

Гуляет солнце в небесах,

И ветер властвует в морях,

Песчинки ветру разметать….

Ты должен сам свой путь держать.

Плески моря Перевод В. Елизаровой

Где все осталось? — Сам не знаю

Не спрашиваю, не пытаю.

Да было ль что во мне, со мною? —

Не стоит ворошить былое.

Что есть? Что будет? — Не отвечу.

Об этом море шепчет вечно.

Ночи моря Перевод В. Елизаровой

Ни объяснить, ни примирить,

Ни взять, ни дать, ни возместить:

Все лишне — неподатлив тот,

Кто сам с собой в ладу живет.

Ни слова не сказал — суров,

Ушел он в ночь, вдоль берегов.

Голос и отголосок Перевод В. Елизаровой

— Где та любовь, что для тебя светила?

— Изменила.

— Где все, что дорого тебе и свято было?

— Немило.

— Где звонкие сады твои живые?

— Стоят немые.

— Где сыновья твои, те, что в огне отлиты?

— Убиты.

Погонщик времени всех переправил, —

Меня оставил.

Всё колесница сбила и и подмяла,

Построю жизнь сначала.

Труд и радость Перевод В. Елизаровой

Победил — радуйся:

Себя освобождает твой громадный труд.

Проиграл — радуйся:

В груди твоей назреет вновь явленный труд.

Серо все вокруг — радуйся:

Останется в душе гореть твой ярко-красный труд,

Любовь нашел — радуйся:

Согретый ею — будет жарче труд.

Ненависть нашел — радуйся:

Себя в тебе решительнее осознает труд.

Будь что будет — радуйся:

Движение твое в тебе едино — труд.

Живая жизнь Перевод В. Елизаровой

Влейся весь в людскую лаву,

Бейся и трудись на славу!

Гнись, гонись, гони, сгоняй,

Жизнь живую принимай!

Бодрость пей в уединенье,

Торопясь в толпу, в движенье!

Жизнь ничем не придержать.

От нее лишь в смерть бежать.

Разбитая чаша Перевод В. Елизаровой

Вы спросите, где силу взять?

В себе себя не расплескать.

Вы сами чашу обронили, —

И жизнь течет, не удержать:

Немного поле окропили,

И вскоре полю засыхать.

Что спрашивать, где силу взять?

Что от разбитой чаши ждать?

Взаймы Перевод В. Елизаровой

Вам силы хочется занять

От Всевеликой Силы.

А кто сумел ее собрать,

Откуда этакая рать? —

Вы сами, ваша сила

Ее взрастила.

Юному другу Перевод В. Елизаровой

Не жди к трудам своим особого вниманья;

Плоды их, если будут, соберет народ,

Тебе же в трудный час само сознанье

Полезности усилий радость принесет.

Когда согласен ты с наградой этой,

Дай руку, друг, — мой путь с твоим совпал;

Но прежде одари людей сердечным светом,

Всем лучезарием, которым сам сиял.

И ты свободен. Ты сильнее стал.

Алмаз Перевод Г. Шенгели

Прекрасен в перстне твой алмаз!

Погасший уголь, из тысячелетней

Подземной тьмы он блеск донес до нас.

Еще прекрасней, тверже, многоцветней

Все претерпевшее, изведавшее все

Сердце твое!

Пролетарий-атлант Перевод В. Елизаровой

говорит:

Ты мне оставила свои мученья,

Мне их нести еще из года в год,

Дышать дырявой грудью и в черед

У матери судеб сыскать отдохновенья.

Ты узами связала туго

Меня с собой; я побреду вперед,

На плечи положив твои недуги.

Найдешь ли ты опору совершенней,

Которая прямится в миг крушений?

Вопрос Перевод В. Елизаровой

Я ценил человечество

Больше, чем человека.

Оно мне всегда казалось

И целостней, и весомей.

И люди тем же платили:

Шли мимо меня — и только,

Мой труд ядром полагая,

Меня — его скорлупою.

Но разве мы справедливы,

Когда обходим друг друга? —

Рабочим труд создается,

Человечество — человеком.

«Но близок мне голубки голос…» Перевод В. Елизаровой

Но близок мне голубки голос грустный,

И бледность моря, и венок терновый —

Они мой путь сопровождают.

Постоянство дней Перевод Л. Осиповой

Неторопливою рекой

Дней постоянство протекает,

Стрекозы легкие порхают,

Я по волнам плыву, безвольный.

Я по волнам плыву, безвольный,

Цветам прибрежным улыбаюсь,

К стрекозам взором устремляюсь,

И в даль небесную гляжу.

Меня влекут мечты послушно,

Но травы клонит ветер душный,

И волны вдруг стеной встают.

И волны вдруг стеной встают,

На спины мощные вздымают,

И вот уж на берег швыряют,

И убегают прочь, смеясь.

И убегают прочь, смеясь,

Туда, где синяя безбрежность,

А я один и безнадежность —

Бесплодный, неживой песок.

Но небо светит надо мною,

К нему стремлюсь я всей душою,

Бессилен неживой песок.

Под кипарисом Перевод Л. Осиповой

Кипарис мне застит солнце,

К небу поднял ветви-руки.

Я сижу в тени прохладной,

В воду камешки бросаю.

Есть, как стеклышки, цветные,

Мраморные, золотые.

В них кристаллики сверкают.

Чуть ударишь — искра брызнет.

Озеро, как блюдо, гладко.

По краям стоят утесы.

Брызги яркие взлетают

Там, где камешки ныряют.

А на глади синеватой

Серебрятся, как монетки,

Ряби быстрые кружочки.

И бегут — до края неба.

Рябь внезапно угасает,

И мерцает гладь спокойно.

А все камешки цветные

Проглотила бездна злая.

И в стеклянной той пучине

След их робкий затерялся.

Вместе с камешками теми

В бездну взор мой погрузился.

Сухая сосна Перевод В. Елизаровой

Мысль уйдет, вернется

И опять уйдет:

Так сосну сухую

Дятел бьет и бьет.

Мысль в себе замкнется

И себя гнетет:

Так сосну сухую

Червь грызет, грызет.

Мысль легко свернется

Или отболит:

Так сухая хвоя

Вниз летит, летит.

Стебельки травы Перевод В. Елизаровой

Стебельки травы под утро

Сонно припадают к ветру, —

Сердце ничего не жаждет,

Спит, не разумея боли.

Просыпается травинка,

Выпрямляясь против ветра, —

Сердце, что ж не распрямилось?

Вновь тебя склоняют боли.

Несправедливость Перевод В. Елизаровой

Обида эта с детских дней

Не улеглась в душе моей;

И не пришлось мне жизнью всей

Своей

Тот груз столкнуть.

Судьбу благословляю впредь:

Пусть до того, как умереть,

Мне справедливость возыметь

Успеть

И с тем уснуть.

Молодые сестры Перевод В. Елизаровой

И снова к сердцу боли подступают,

Они за юностью моей ухаживали прежде, —

Старатели души, как прежде, донимают

Стремленьем к вечности, пока душа в надежде.

Они еще мне кажутся чужими,

Те сестры молодые в старческой одежде;

Но их шаги уж сходятся с моими.

Пусть будет так. Пускай одно из двух:

Иль отступить, или закончить круг.

Genoveva Перевод В. Елизаровой

Ах, если б ты была такой,

Возле кого детеныш лани,

Гонимый, находил покой!

Да, если б ты была такой…

Но сердце говорит с тоской:

— О, не ищи, детеныш лани,

Не бегай за своей мечтой.

Да, если б ты была такой!

Охапка зелени Перевод С. Шервинского

Под липами

О липы, — где они?

Я вспоминаю, как мечталось сладко

Под их ветвями в молодые дни!

Колокольчик

Мой колокольчик синий!

Едва ты синий возвестишь рассвет,

Уж пастушок босой — на луговине.

Клен

Широколистый клен!

На листьях золотом о счастье солнце пишет…

Жужжит пчела. Пастуший сладок сон.

Алые цветы

Вы, алые цветы, —

Мечтаний страстных образы живые,

Изменчивость и роскошь красоты!

Вишневый цвет

Вишневый цвет!

Склонились ветви в неге белоснежной…

Но не погнется ствол от бурь и бед!

Осенний сад

Осенний сад!

От первого мороза стал ты жалок,

Как мальчуган, которого бранят.

Рута

О вечно зеленеющая рута!

Не гибнешь ты, свежа, как мой народ,

Хоть и скромна и нет тебе приюта.

Дубовый лист

Зеленый лист дубовый,

На гроб героя ты лишь вправе лечь:

В тебе героев мощь и дух суровый.

Барвинок

Мороз — а зелень все цела!

Перенесла такую злую зиму —

И знамя жизни к солнцу подняла!

Подснежник

Подснежник юный, милый мне!

Хоть снег еще лежит, уже цвести ты жаждешь,

Ты — жертва первая весне!

Плющ

О плющ густой!

Ты для руин плетешь покров зеленый,

Ты одеваешь древность — красотой.

Со временем Перевод В. Елизаровой

Все боли время заживит,

Но вслушайся: душа кричит, —

Остановись.

И раны отпылают в срок,

Но вянет сломленный росток, —

Вглядись.

Угомонится сердце в срок,

Когда утратишь все, что мог, —

Крепись.

Погост сердца Перевод В. Елизаровой

От болей никуда не деться:

Все тлеют на погосте сердца

До конца.

Там с детства до сего мгновенья

Лежат они без искупленья

До конца.

Никто от болей не избавит:

Тяжелой ношей сердце давят

До конца.

А вспомнить: будто не бывали…

Но сердце быстрое связали

До конца.

Страдание Перевод В. Елизаровой

Всякое страданье — низко,

Оскорбительно, обидно,

Пусть оно в печаль рядится, —

Малодушный с ним сживется,

Уповающий на слезы.

Всякое страданье немо,

Но оно, как резкий выкрик,

Как призыв ростка живого

Не мириться, но бороться:

Обрывать гнилые корни!

Всякое — от слабосилья.

Одному не побороть их.

Только влив свое страданье

В море общее страданий,

Их в себе поборет каждый.

Море страданий Перевод В. Елизаровой

Заботами мелкими обременен,

Иду вдоль большого моря.

Слышу стоны глубоких волн,

Их песню о горьком горе, —

Море страданий.

Слушаю откровенье волн,

Их рокот близкий и дальний:

В душе нарастает великий стон

Накатом грозных слияний

С морем страданий.

Единый стон, и едины в нем

И стар, и мал — в этом горе;

Тайком и на людях, ночью и днем

Вздымается плач, как море, —

Море страданий.

И я бы руки опустил

От мелких переживаний,

Когда б не движенье страждущих сил,

Когда б не общность взываний, —

Великое море страданий.

У вечерней реки Перевод В. Елизаровой

Будто рябь потихоньку

Реку пересекает,

Грусть задрожит легонько

На губах твоих и пропадает,

И пропадает.

Ты улыбаешься снова,

Но взгляд ту же грусть выдает

И ждет в глубинах живого,

Когда душа отойдет,

Когда отойдет.

Не будет душе облегченья,

Пока сердце, опять

В надежде и нетерпенье,

Не ляжет спокойно спать,

Вечно спать.

К ночи рябь безвозвратно

Реку пересечет:

Тонкой станет, невнятной

И совсем пропадет,

Пропадет.

Милые слова Перевод В. Елизаровой

Отдал бы все, чтобы плачи

Твоей души унять, —

Тому, кто всех дороже,

Что дать?

В одном сгорает сердце:

Как горе отвести?

Но руки опустились,

Руками не спасти.

Любви огонь всевластный

Могу ль в тебя вдохнуть?

Пробьет ли ветер жажды

На остров счастья путь?

О, милых слов не надо,

Слова легко забыть:

Горы не сдвинуть ветру,

Огню — реки не пить.

Случайный миг Перевод В. Елизаровой

Я с солнцем тысячами уз сведен,

Но эти узы — тоньше не бывает!

А я, я болями обременен…

И потому смущен:

Случайный миг меня от солнца отстраняет.

Медленное жало Перевод В. Елизаровой

Последние во мне все глуше боли,

Потом и эти боли отлетят.

Но сердцу до конца томиться в их неволе,

Глазам еще смотреть в их долгий взгляд.

Последнего огня теперь во мне сгоранье,

Голубки скорбный зов, как много лет назад,

И вечные в глубинах моря прорастанья.

Сиянье дней земных, как месяц, потускнеет:

Вонзается венок терновый на прощанье,

И в длинном вечере голубизна бледнеет.

«Но затаился в страхе…» Перевод В. Елизаровой

Но затаился в страхе жук навозный,

Но в черной яме ждет клубок змеиный.

…Расту, конец одолевая.

Сумрак Перевод Л. Осиповой

Стемнело слишком рано.

Наверно, быть дождю.

И все же мне казалось,

Я ночи не дождусь.

Вот застучали капли

По ветхому жилью…

И боль страданий прежних

Стеснила грудь мою.

Случалось очень часто,

О боли забывал.

Борьбе, труду, надеждам

Все силы отдавал.

В былые дни скитаний

И мук пережитых

Меня приводит сумрак,

Который помнит их.

Днем все позабываю,

Спасает ночью сон,

Лишь сумраку по силам

Души исторгнуть стон.

Нить с нитью сумрак свяжет.

И приведет с собой

Твои воспоминанья,

И кончится покой…

Уж от былых страданий

Осталась только тень.

Ночь встала у постели,

Свечой растаял день.

Раньше времени Перевод В. Елизаровой

Она идет скорей,

Чем я боялся, —

Не остановишь дней,

Как ни печалься.

Ах, подождать бы ей, —

Не захотела,

Я так спешил быстрей

Закончить дело!

Все раньше снесено,

Чем я боялся;

Что в спешке спасено,

С чем я остался?

Мой ум, не унывай,

Не плачься, сердце;

Тускнеет жизни край —

Не оглядеться.

И все-таки ступай,

Не знай предела

И рук не опускай, —

Быстрее, к делу!

Игра Перевод В. Елизаровой

Кто приходит, кто уходит,

Кто отводит, кто заводит,

В круг, в круг, в круг!

Протянул из круга руку —

Ты идешь со мной по кругу,

В круг, в круг, в круг!

Дни не устоят на месте,

То вразброд, то снова вместе,

В круг, в круг, в круг!

Чью-то руку отпускают,

Разбивают, замыкают,

В середину приглашают:

В круг, в круг!

Трон солнца Перевод В. Елизаровой

Три луча опускает закат над землей:

Красный, зеленый и золотой.

Красный — война,

Зеленый — вражда,

А между ними — солнца трон,

Чистого золота он.

Выползает низом черная ночь

И навстречу лучам клубится, как смерч, —

И зеленый, и красный, и золотой

Солнца трон — погружается в мир ночной:

В черноту и смерч.

Притихшая ветвь Перевод В. Елизаровой

Уж солнце клонится, как ветвь,

С которой птаха улетела, —

Дух, кажется, сошел на нет:

Он ждет кого-то, ждет несмело.

Чего?

Никто и знать не знает.

Я вижу: вечер подступает.

Созревшее яблоко Перевод В. Елизаровой

Созрело яблоко — и поутру

Укатится оно в зеленую траву,

Поутру.

Оно на солнце чуть ни день

Настоями кипело всклень

И ночь и день.

И после наклонилось вниз:

До завтра к дереву прижмись

И — оборвись.

Чирик! Чирик! Перевод В. Корчагина

Покрыла листья желтизна;

На ветке пташечка одна

Поет: «Чирик! Чирик!

Взрастила я птенцов своих,

Окрепли крылышки у них, —

Чирик! Чирик! Чирик!

Туман глубок, лучей уж нет…

Пусть ищут сами солнца свет! —

Чирик! Чирик! Чирик!

Всех пташек соберет весна,

К ним не вернется лишь одна, —

Чирик!..»

Pietà! Перевод В. Елизаровой

[11]

Я прикрываю боль свою цветами,

Ветвями и гирляндами из трав,

Листами лавров и дубов листами,

Их уношу с лугов и из дубрав.

Так жизнь обманывал я и врагов:

Чем глубже рана, тем цветы краснее;

Для тех, кого любил, был светел лик цветов.

Но астру черную увидите, — под нею

Зияет рана сердца, всех острее.

Скрипач и забвение Перевод В. Елизаровой

Я — струна,

Которая в скрипке твоей замолкает,

Порвана, и в игре уже не вольна.

Ты чувствовал ее, играя:

Когда высокие звуки взлетали,

Она расщепляла их и роняла.

Я — звук,

Который в скрипке твоей плачет,

Я — чувство, тяжелое, как заведенный круг.

Сердце твое извлекает его и прячет,

Но если радость прильнет, как живая вода,

Чувствуешь ли ты меня тогда?

Падающие звезды Перевод В. Елизаровой

Маленький садик вокруг жилья;

Медленно иду я.

Осень уже цветы сорвала,

Только горсточку астр не взяла.

Сказка детская, как сейчас,

В памяти моей зажглась:

Звезды упавшие —

Астры —

Смотрят в небо и ждут напрасно,

Чтобы ветер

Унес их назад.

Сверху на них со смехом глядят

Бесенята, озорничают.

Это они звезды срывают,

Дух и свежесть их выпивают,

Вниз

Цветы неживые бросают,

В омут ночи и облаков,

В пустоту дождей и ветров.

Идут вечерами дети земли;

В небо тоскливо смотрят они:

Падают звездочки с черных круч

И не поймать их, как ни ловчись,

Но появится утра луч, —

Сад опустелый — оглянись! —

Полон-полнехонек звезд живых,

Будто бы кто насыпал их.

Ночью звезды падали-плыли

Белые, красные, голубые.

Дети, смеясь, уносят чуть свет

Звездочек волшебных букет.

Милые, берегите цветы,

В чистый стакан налейте воды,

Дайте им ласки и доброты!

Милые, они на небо хотят,

Только нет им пути назад.

Три смерти и жизнь Перевод В. Елизаровой

Вечер крут,

Утро люто:

Время в ночи,

Как свеча, задуто.

Осень гнетет,

Зима исступляет:

Кажется,

Конец наступает.

Третья смерть

Пути замыкает:

Как семя в колодце,

Жизнь умирает.

Логово волка Перевод В. Елизаровой

Покинув логово, волк и потом

Норовит его навестить.

Так и ты вспоминаешь о том,

О чем хотел забыть.

То в горы, то в лощины идешь,

А искал равнинный путь.

Вслушиваешься в непогодь и устаешь,

И не можешь передохнуть.

Ты отовсюду себя ждешь

У логова. И сам

Однажды в него, как всегда, войдешь

И останешься там.

Ночная роса Перевод В. Елизаровой

Когда твой час пробьет,

Что из того?

Ведь солнце к вечеру сойдет

И — нет его…

Так до тебя велось

И после — так.

Лишь ты рыдаешь: «Началось!

Все будет мрак!»

Но будет все, как есть.

А над тобой

Росе ночной тихонько зреть

Слезой.

Утешение Перевод В. Елизаровой

Когда твой труд незавершенью предстает

И ночь тебя вбирает, утро разве не придет?

И разве завтра не придет другой

Закончить труд, оставленный тобой? —

Ступай же с миром! Всякий заменим,

И даже тот, кто был высокочтим.

Всеобщность не привязана к тебе:

И ты один необходим себе.

Змеиные ягоды Перевод В. Елизаровой

Такие горькие уныло слезы набегают.

Чернеют огненные ягоды в болоте,

Кусаются, когда с колючек их срывают.

Стыд этих слез тому, кто их не переводит;

Где падают они, там все тусклей в природе.

Просящий утоленья — слез не получает.

Два смеха Перевод В. Елизаровой

Одно мгновенье смеха — если ты переборол

Себя в стремительном жизневращенье,

Другое — если существо нашел,

В котором дух твой близок к воплощенью.

И нечего тебе еще от жизни ждать;

И долго, коротко ли в ней влачиться,

Равно усмешкою ее кончать.

Все мелкое в тебе с годами устранится,

А крупное — в друзьях по духу утвердится.

Притоки Перевод В. Елизаровой

Ибо конец всегда и верно — грусть, —

Жизнь или быстро высохла, мельчая,

Иль, прорываясь, размывала путь

И берега ломала, нарастая.

Все та же песня жалобно звучит:

Напрасно сущее — перед уходом

Никто и никого не защитит.

Мы все, как высыхающие воды,

Притоки их: нас точат жар и холод.

Когда… Перевод В. Тушновой

Когда б своей я жизнью

Один владел,

Ее я мог бы сбросить,

Когда хотел.

Себе я мог бы выбрать

Любой удел, —

Когда б своею жизнью

Один владел!

На той стороне Перевод В. Елизаровой

Вслед ночи утро суждено —

Что сделано, то сделано.

В груди как будто что чадит,

Душа болит, —

Шаг сделан, смерти тяжелей,

Когда костлявая стоит

С косою острой у дверей.

Сон в лихорадке Перевод В. Елизаровой

Тягостным виденье было,

В душный сон меня вводило.

Жуткий сон, жалкий сон,

Медленно вползает он:

К валу вал мятется страх;

Гул его стоит в ушах.

Грозный сон, гиблый сон:

Гору надвигает он,

И мою сгнетает грудь,

И во взор вселяет жуть.

Склизкий сон, вязкий сон,

Словно из могилы он:

Лоб и щеки лижет пот,

И по телу дрожь снует.

Знобким пробужденье было,

Но из мрака выводило.

Ленивый ученик Перевод В. Елизаровой

Так приятно греться на солнце,

Свежий плод очищать и есть,

Сноп укладывать без усилья,

Слышать в груди стучащее сердце:

Спать, сознавая, что ты живой.

Сколько помнишь, одно привычно:

Двигаться, есть, ощущать и быть,

Травкой расти и мхом покрываться.

Так ежедневно — ты, я и все —

Как это так, если вдруг ничто?

Мысль протестует — не может статься!

Пусть хоть кусочек, по поглощать,

Чувствовать сон. — Не видеть, мерзнуть,

Умирать, но знать, что не умер!

Нет! Как же так — совсем ничего?

Только и смысл, что в других остаться?

Память — и все? И прости-прощай?

Даже не дым, колеблющий воздух?

В чем ты повинен? За что наказан?

Сразу прыжок? Что, уже конец?

Нет, не конец, — перемена жизни.

Ах, тебе хорошо и так:

Вечные тело, радость и солнце?

Ты научил ли себя бессмертью?

Срок умирать, а ты не готов,

Ты, ленивый!

Мост Перевод В. Елизаровой

Хочу я мост образовать

Сквозь ночь,

Чтоб день за днем чередовать,

Чтоб сон неверный миновать

В ночь.

Но мост не хочет проходить

Сквозь ночь!

Рассвету не дает ступить,

Не позволяет глаз смежить

В ночь.

Старая колыбельная Перевод В. Елизаровой

Ночью глаз я не смыкаю,

Двери настежь отворяю,

Руки на коленях маю,

Баю, баю, баю.

Всю-то ночь я руки маю.

Звезды небо покидают,

И куда идут — не знаю,

Баю, баю, баю.

Звезды небо покидают.

Одиночеству внимая,

Боли сердца унимаю,

Вечным сном себя качаю,

Баю, баю, баю.

Этот день Перевод В. Елизаровой

Солнце и месяц зря идут,

Мимо меня гонимы;

Дни укорачиваются и растут, —

Их пропускаю мимо.

Где этот день, где его запас,

У рассвета какого?

Жизнь отдал бы всю и сейчас

Ради дня всеземного.

Там, куда он идет на круг,

Бесконечно продленный,

Обновляется жизнь, как луг,

Как этот луг зеленый.

Все повидал зеленый лужок:

Дождь, и снег, и стужу, —

Чтобы сплести жизни венок,

Смерть почувствовать нужно.

Смерть закатится в этот день,

Время не будет гонимо,

Солнце и месяц присядут в тень, —

Я лишь пройду мимо.

Отчалившая лодка Перевод В. Елизаровой

Ну вот, здесь ни к чему я больше не привязан.

От берега моя отбилась лодка,

И парус клонится все ниже раз от разу.

Погас мой огонек, моя находка,

Ни искорки от прежнего пыланья,

А только пепла серого щепотка.

Нет никого за мной, кто выйдет на прощанье,

Кто мне попутного от сердца пожелает,

Кто вспомнит здесь на языке изгнанья.

И впереди никто меня не ожидает.

«И все-таки то не конец…» Перевод В. Елизаровой

И все-таки то не конец. Конец — гора молчанья

Или венок из звезд, он черно-синий.

Расту, перерастая дали…

Поздняя гостья Перевод В. Елизаровой

Ночью ветры завывали

И трубили тяжело.

Чувство тягостной печали

К вечности меня влекло.

Ночью дождь не унимался.

Слушал я, и слушал я:

В темноте мне плач казался —

Лайма плакала моя.

Не она ль во мраке ночи

Кротко приоткрыла дверь?

Значит, тоньше и короче

Пряжа дней моих теперь…

— Лайма, Лайма, что с тобою,

Что ты плачешь на ветру?

— К вечному тебе покою

Привела я смерть-сестру.

Ночью ветры завывали

В смертном зове тяжело.

Чувство тягостной печали

В глубь миров меня влекло.

— Лайма, милая, и в смерти

Дух мятежный не умрет:

Путь пролег сквозь ночь и ветер

Дальше смерти, ночи, ветра,

Дальше солнца, что зайдет.

По кругу Перевод В. Елизаровой

Я возвращаюсь по кругу

Вновь на исходное место:

Вышел я в дали один,

В дом я вернулся один —

Воду живую добыл я:

Родины каждое поле

Я окропил этой влагой,

Мой же сосуд опустел.

Ты неизбежна, душа моя,

Я прихожу к тебе слабый —

Сердце иссохло, и я

Всеми оставлен, один —

Ты неизбывна, душа моя,

Силы глубокий источник,

Еще раз напомни мне сердце:

Осилить большую даль.

Черная вода Перевод В. Елизаровой

Мне кажутся чужими этот мир и люди,

Которых жизнь еще вокруг водоворотит;

Всплывает пена: ветер воду мутит, —

Приходят люди и опять уходят.

Они в сумятице моих дорог снуют;

Что будет с ними, что их озаботит,

Куда они, за кем они пойдут?

В конце дорог вода встает, чернея,

Встает холодная, и тишина над нею.

Сотни лет Перевод В. Елизаровой

Их равнодушие меня не трогает нимало,

Их ненависть меня уже не донимает,

А их любви сторонней, запоздалой

Я улыбаюсь — пусть себе играют.

Зачем же ты живешь еще, любезный?

Что жизнь моя? Ей впору оборваться, —

Я не из дерева, не из железа.

И гложет смерть меня, не отвязаться!

Полсотни лет довольно, может быть?

Хочу я сотни лет на свете жить.

Втайне Перевод В. Елизаровой

Ты втайне долго обувался, знаю, —

И ходишь, высосав мой дух,

На твердых, на своих, на двух,

О людях не печалясь, смерть переступая,

Стихи твои потворствуют ходьбе, —

Шагай себе!

Мой дух не иссякает, силу отдавая.

Закон Перевод В. Елизаровой

Казалось, что давно

Я всем чужой,

Но вот уходишь ты,

Мой друг родной!

Кто хочет обрести

Себя, смущен,

Да потеряет все! —

Таков закон.

Счастье ветра Перевод В. Елизаровой

Что можно упустить, то счастье разве?

Когда боишься с чувством разлучиться,

Когда душа и ты разделены боязнью

И мига нет, чтоб вам соединиться?

Так сердце к счастью ветра припадет —

Пылает, если ветер усмирится,

Потом трепещет, рвется, устает.

Когда ты счастье ветру возвратил,

Тогда себя и дух соединил.

За тенями Перевод В. Елизаровой

Своею властью

Сам одиночество себе внушай

Ежесекундно, повсеместно;

И силой духа побеждай

Смерть самое в боренье честном.

Ты, одинокий, не жилец:

Смерть, угрожая, ходит тенью;

Разнята ночь, и наконец

Души коснулось просветленье

Своим участьем.

Бесстрастие Перевод В. Елизаровой

Лишь в бесстрастии холодном

Сердце свой покой узнает,

За который страстно билось.

Все еще угрюмо сердце,

Все еще крикливы мысли,

Голос все еще отрывист.

Боль тебя еще пронзает,

Сердце жалуется, к звездам

Взор не хочет обращаться.

Успокойся: вот уж близко

То бесстрастие большое,

В чем великой жизни корни.

Немой дом Перевод В. Елизаровой

Дом с утра немой остался,

Рот дверей закрыт, ресницы

Окон наглухо смежились.

Не клубится дым над крышей,

Целый день не слышно звука

С самого утра до ночи.

Жизнь остыла, словно вечер,

Красота с закатом скрылась.

Кто сумеет быть душою

Там, где красота пропала?

Я сумел однажды это,

И теперь я стал сильнее;

Здесь тогда пылало солнце,

В сердце до сих пор тот отсвет.

Холодная ночь Перевод В. Елизаровой

Спроси себя:

Когда надежда, всех других сильнее,

Когда затея, прочих совершенней,

От многих сущностей бледнеют,

Как быть затем?

Ответь себе:

Тогда не углубляйся в новые надежды

И по ветру развей тепло воображенья, —

Один стоишь ты вместо всей вселенной,

Один совсем.

Дерево в чистом поле Перевод В. Елизаровой

Себя человеком и ты нарек!

И гул угрюмый разом умолк.

Не нужно ни прятаться, ни бежать,

А можно легко и вольно дышать.

Вон дерево в чистом поле стоит:

Ветвисто и гибко, и стать хранит.

Над ним небеса, да поле кругом,

Да облако — сосуд с питьем.

Да солнце над ним, как яблочко, — вниз

С корой земли его корни срослись.

Стоит и бури радостно ждет:

«Ну-ка, чья во гневе возьмет?»

Одиночество Перевод В. Елизаровой

Одиночество, как щит

Ледененья:

Увяданье разлучит

И цветенье.

Одиночество следит

Щелью где-то;

Ночь и утро разлучит

Для рассвета.

Одиночество болит

Больше боли;

И меня к чужой стремит,

Чуждой роли.

Здесь и там Перевод В. Елизаровой

Так я пришел,

Так я уйду;

Одно лишь на пути сюда нашел —

Боль сердца

И беду.

В обратный путь

Их и возьму,

И спрячу там, откуда не вернуть, —

В тишь —

Тишину.

Березовые сережки Перевод В. Елизаровой

Радость

Уж и тому я очень рад,

Что осень дарит солнца взгляд,

Что эти три строки звучат.

Ах!

Малышка: «Ах!», малютка: «Ай!»

Все в нас останется пускай!

Душа, уста не размыкай.

Чужой

Всем чуждый, он вперед идет;

В конце дорога тьма встает, —

Зачем ему идти вперед?

Старинное слово

Когда ты одинок, как перст,

И плачешь ночью, руки в крест,

С тобою плачет небо звезд.

Когда ночь Перевод В. Тушновой

Соловей прекрасней всего поет,

Когда ночь.

Да и счастье охотнее к нам идет,

Когда ночь.

Если грустно, один побродить иди,

Когда ночь,

Чтоб никто не узнал, что в твоей груди, —

Только ночь!

Ночь на горе Перевод В. Елизаровой

Ночь подмигивает мне

Тысячами звезд, спускаясь,

В теплом дышит полусне

Там, где я стою, где маюсь.

Ты зачем меня зовешь,

Ночь, на ласковое лоно?

Что скрываешь, что несешь? —

Сердце ищет окрыленно.

— Дар небес тебе несу

В шелковом платке тумана,

От жары тебя спасу,

Дам тебе приют желанный.

В изголовье над тобой

Запахи цветов сомкнутся,

Будет светлячок лесной

Издали к тебе тянуться.

Днем в самом себе таи

Боль свою и взор в смятенье:

Знаю, знаю, лань земли,

Лань моя, твои томленья.

Жизнь в моих чертогах спит,

В тайну уходя, как в небыль;

Полдень сны мои стремит

В неба круг, в пределы неба.

Небо эту влагу пьет —

Темная в избытке льется —

Кажется, вот зачерпнет

И конца концов коснется.

Дам тебе во сне испить

Сколько хочешь, и проснешься —

Сможешь жажду утолить.

Памятью в чертог вернешься.

Звезд сиреневый венок

За полдень я опускаю,

Вечной же любви цветок

В дом свой поздний отпускаю.

Расту… Перевод В. Елизаровой

Расту…

Поет негромко ветра траурная кокле,

Венок росы мерцает в отдаленье.

…Расту и устремляюсь в дали;

Расту, ища лесов прикосновенья:

Над головой венок из листьев желто-красных

…Расту и устремляюсь в выси;

И соловей зовет меня в долине,

Там, где венок из рос протягивает солнце

…Расту, расту еще быстрее;

И буря мне трубит начало битвы,

Зеленый свищет вихрь в венке листов дубовых.

Гей! Тороплюсь за вихрем следом;

Но близок мне голубки голос грустный,

И бледность моря, и венок терновый —

Они мой путь сопровождают;

Но затаился в страхе жук-могильщик,

Но в черной яме ждет клубок змеиный.

…Расту, конец одолевая.

И все-таки то не конец. Конец — гора молчанья

Или венок из звезд, он черно-синий.

Расту, перерастая дали…

Расту, расту и не кончаюсь,

Беру и отдаю, и видоизменяюсь —

Еще расту.

Зеленое вино Перевод В. Елизаровой

Стоишь ты хмурый и стесненный,

Твой кубок пуст.

Он искрился вином зеленым, —

Пусть сохнет, остывает пусть.

«Не так он пуст —

На самом дне, когда вглядеться,

Забыта и сохранена,

Алеет капелька одна».

«Что ж это?» — «Сердце».

Под деревом Перевод С. Шервинского

Чуть держит надломленный бурей сук

На нитке надежды всю тяжесть мук, —

Мечтатель же под сенью зыбкой

Знай себе спит с беспечной улыбкой!

Молодые кони Перевод В. Елизаровой

Ночь не мила мне тем, что нужно спать.

А ум еще в работе, и не спится:

Картины новые не устают тесниться

И мысли не желают отступить.

Сон звать приходится, чтоб мысли укротил,

Так молодых коней стреножат круто

В ночи пастись, а те в избытке сил

Брыкаются, фырчат и, презирая путы,

Бегут поздравить зоревое утро.

Дорогой гость Перевод В. Елизаровой

Над землей светает,

Теплый пар клубится,

Нежный свет просторы обступает.

И мерцают травы,

И песок искрится,

Серебрятся нивы и дубравы.

Встань, идем из дому, —

Мост сквозной стремится

Прямо к утру, гостю дорогому.

Несомкнутое кольцо Перевод В. Тушновой

Рассвет мой был прозрачно-чист,

Закат мой должен быть огнист, —

Но между ними — беспределен

Еще мой день — он золотисто-зелен.

Воплощенная душа Перевод В. Елизаровой

Существом себя едва заметил, —

Самовыраженью ищешь формы:

Ощупью идешь сквозь сумрак утра.

Сердце мается в тоске по слову:

Черпает его из донных болей,

А глаза с цветов его сбирают.

Медленны слова, как мед тягучи, —

Приторность цветка и горечь боли —

Темным золотом тяжелым льются.

В этом золоте еще безгласны формы,

И душа свой образ душам ближних

Лишь в немой поэзии являет.

Порог Перевод В. Елизаровой

День без солнца,

Ночь без звезд, —

Окликает непрерывно

Голос без отголоска

Перед порогом.

В подсознании

Оковы и мрак

Мешают непрерывно

Шагнуть к познанию

Через порог.

Порог поднят,

Дверь грозит,

Пугает непрерывно!

Встает познание

За порогом.

Росток Перевод В. Елизаровой

Не бойся — бейся с утвержденным днем,

Так, только так перерастешь его,

И существо твое в великом росте

Границы времени себе означит.

Когда от почвы будешь отлучен,

Как дерево, чьи корни над землею, —

Тогда умрешь для времени сегодня,

Но завтра прорастешь в его началах.

Тогда в тебе былое возживет,

И будущее расцветет в тебе:

Объединишь и образ, и зерцало,

И путеводную звезду — в явленье.

Создатель Перевод В. Елизаровой

В каком вдохновенье

Так осенило?

Зарницей осенней

Тьму озарило.

Не мысль отмечаю,

Ее движенье, —

В себе встречаю

Определенье:

Мысли свободной

Явность и внятность,

Из тьмы первородной

Образа ясность.

Живой Перевод В. Елизаровой

Снег земле большую

Тишину несет, —

Завтра ты проснешься,

А земля уснет.

Дух угомонится,

Голос, как свинец, —

Где сугроб ложится,

Там всему конец.

Снег земле большую

Тишину несет, —

А живой проснется

И куда пойдет?

Нетленность Перевод В. Елизаровой

Ни утренней росе исчезнуть в полдень,

Ни запахам зачахнуть в крутях ветра,

Ни солнечному лучику пропасть:

Все во вселенной извечно живо.

Ни мыслям расползтись с распадом мозга,

Ни чувству отмереть с отбоем сердца,

И не любви моей оледенеть:

Все в человечестве вечно живо.

Поэт неба Перевод В. Елизаровой

Бледный, серый ходит месяц

С белыми да с облаками.

Сам на облачко похожий,

Сам на круглое походит.

Но чем больше гаснет вечер

И плотнее тьма, тем больше,

И уступчивей, и чище

Месяц в облаках мерцает.

Отчужденный, миротворный

Льет он свет в угрюмье ночи, —

Облаков угасших крылья

Серебрит своим сияньем.

Заколосившееся поле Перевод С. Липкина

Моим когда-то ваше слово было.

Внимаю, поражен: и голос — мой,

А мне сперва послышалось — чужой!

И в мыслях давнее былое всплыло.

Ужель в сердцах, как семя, слово зрело?

Привет ростку, чье молодое тело

Хранит зеленый цвет. Красы какой —

От зерен считанных — достигло поле!

И будет впредь цвести средь бурь на воле!

Три приметы Перевод А. Ахматовой

Вера в святость дальней цели,

И на труд дневной надежда,

И любовь ко всем живущим —

Вот в природе их приметы:

Синь небес, и зелень луга,

И кровавый пурпур жизни.

Странник Перевод Л. Осиповой

…Мальчик, родившись,

принес счастье родителям, а когда

вырос — друзьям.

…Вдали ты близок, вблизи

далек…

(Из писем подруги и друга)

Если мне в моих скитаньях

Кто-нибудь любовь подарит,

Я ее подальше, в сердце,

Как в тайник глубокий, спрячу,

Чтоб она не затерялась.

Ну, а если от страданий

Разобьется мое сердце,

Все равно любви не выпасть —

С сердцем так она срослась.

В тайнике моем хранится

Каждая людская ласка,

Что моей щеки касалась

И моих волос касалась.

И приветные улыбки

И участье, и тревоги

Были мне в скитаньях тяжких

По житейской, по пустыне,

Как глоток воды студеной.

Я в тайник глубокий прячу

Каждый взор, что мне дарили,

Мне, чужому, не родному.

О! Есть место в тайнике том

Для любви стыдливой, робкой.

Мне ее дарили губы

Женщин с нежною душою.

И всего не перечислить,

Что хранится в моем сердце.

Только ноша мне не в тягость:

С полным сердцем жить светлее.

И чем дольше я скитаюсь,

Тем любви встречаю больше,

Бескорыстной и нежданной.

Незнаком с людьми я теми,

Кто дарит свое участье, —

Их дыханье ощущаю.

Сотни слабых и несчастных

Мне протягивали руку

И в беде опорой были.

И глотком воды последним

Бедняки со мной делились.

А калеки руку жали,

Нищие же отдавали

Золотое свое сердце.

За мои любовь и ласку

Мне сторицей воздавали.

Даже те не обходили,

Что меня чужим считали,

Те, кому помочь не мог я,

Потому что сам, бессильный,

Ждал, когда осилит злобу

Щедрая любовь людская.

Все, что накопил, скитаясь,

Не возьму с собою, люди.

Вам оставлю вместе с сердцем

В час, когда оно умолкнет.

Вы тогда его откройте,

Извлеките все богатства,

Что срослись с ним воедино.

И любовь и сердце — ваши.

Вам они принадлежат.

Сохранил любовь для тех я,

Кто не ведал ласки солнца,

Кто любви совсем не знал.

О! Что скрыто там, за далью,

В тех краях, куда отправлюсь,

За порогом тем великим,

Где не бьется больше сердце?..

Сброшу власть всего земного,

Ради вас туда отправлюсь…

Вашей я живу любовью,

Только ею сердце бьется,

Ею страх одолевая,

Возвращусь домой обратно

Одарять вас новым счастьем.

Пчелиный рой Перевод В. Елизаровой

Как молодой пчелиный рой,

И я гоним;

Где улей постоянный мой?

За внеземным.

Я здесь в цветах его искал

День изо дня,

Я ветер утренний позвал

Отвлечь меня.

Трава омоется росой,

Цвет опадет,

Отправится пчелиный рой

За горизонт.

За воротами Перевод В. Елизаровой

Искать нет сил и не берусь

Лишь раз туда я опущусь

И не вернусь.

И нечего мне взять туда,

И в мыслях будет пустота,

И память будет холодна.

Забудет ум, что знал, чем был,

Не вспомнит сердце прежний пыл, —

Все станет пыль.

Не дрогнет веко взор поднять,

Не встрепенется слух опять,

Чтоб звук понять.

Порог. За ним одна стезя.

Ворота. Вот она, моя…

И был ли я?

«Расту, расту, опять расту…» Перевод В. Елизаровой

Расту, расту, опять расту

Сквозь время, за его черту

К иному утру тороплюсь:

Его коснусь.

Один атом Перевод В. Елизаровой

Ты здесь из вечности один

И до конца, когда придется

Вступить обратно в мир глубин,

В исходный холод первородства.

Оттуда выйдя в некий миг,

Ты жизнь обрел, как безусловность,

И, обособленный, постиг

Себе подобных отчужденность.

Ни с кем не схож, отъединен

От всех, как самозавершенье,

Как цельный атом, прирожден

Для нового неповторенья.

Ты солнце поглощаешь впрок,

Источник сил неиссякаем.

Средоточенье солнц — поток,

В котором дух твой несмиряем.

Безмерна жизнь твоя в мирах,

Времен смотритель с краю ходит —

И, растворимой в веществах,

Затишья силе не находит.

Дух к бесконечности возрос,

Ты, словно воздух, — к наполненью;

Противосила — на износ

В самом ядре неповторенья.

Во времени ли изживешь

Себя, насыщен до отметки?

Или потом себя вернешь,

Как сытой ящерицы клетка?

Чтобы себя в себе держать

И внешней жизни не коснуться?

Чтоб сгустка передач не знать

И в одноклеточье замкнуться?

Нет, ты не рано отчужден:

Ты признаешь всенепременным

Вращенье лет в стволе времен

И жизнь в развитье неизменном.

Ты миллионы создаешь,

Себя в других преобразуя,

По рельсам бытия ведешь

Жизнь составную и сквозную.

Пока ты в силе — нарасхват,

А все отдал — и незнакомо

Пустоты над тобой гудят, —

В углу жилья мешок с соломой.

Лишь в зрелости твоих трудов

Ты жив, хотя тебя размяли;

Ты, старый семенной горох,

Опять один, как был вначале.

Моя радость Перевод В. Елизаровой

«Где радость светлая твоя?» — «Не рядом». —

«И нелегко найти?» — «Устанет взор». —

«На солнце ли глядеть? В лугах ли звать отраду?» —

«Нет, будет ночь. И впереди — костер».

«И долго ли идти?» — «Дней чередой бессменной». —

«Цветет ли радостью твой путь?» — «Угар вокруг…» —

«Но где ж конец пути?» — «Там, у стены вселенной».

«Как я твою узнаю радость?» — «У огня пастух

Овцу обогревает». — «Это радость, но других!» —

«Моя, мой друг!»

Тайна Перевод В. Елизаровой

Я не скажу об этом,

Никто не будет знать,

Земля немая скроет,

Что я хотел сказать.

Пусть вы меня любили,

Но не поймете, нет:

Я знаю, отчужденно

Вы смотрите мне вслед.

И лучшее, что было,

Что вы в себе несли,

Вы в тайне сохраните

От всех людей земли.

Жизнь не успеет в тайну

Проникнуть; только смерть

В конце концов сумеет

Ее преодолеть.

Кто трижды понял это,

Над тем уж смерть кружит;

Пусть дорогое слово

Во мне при жизни спит.

В том слове два созданья

В одной любви слились,

В нем — люди над природой

В сплоченье поднялись.

В нем и восторг догадки

О том, какая нить

Ведет людей к единству

И может связь крепить.

Но краткие мгновенья

Ушли! Что понял я?

Осталась в сердце жалость, —

Прости, мечта моя…

Я не скажу об этом,

Никто не будет знать,

Земля немая скроет,

Что я хотел сказать.

Но существо томится

Всю жизнь, как ни мирись,

Извлечь из слова тайну,

Какую прячет жизнь.

Потом томятся души

Уже во чреве, там…

— Куда, земля, несешь их?

— Несу к другим мирам!

Танец земли Перевод В. Елизаровой

Земля, ты долина

Слез и молчанья.

Зачем же твой танец

Одно ликованье?

Омуты всюду

И все без края.

Всюду стужа

И смерть босая.

Ты мать покидаешь,

Жизнь принимая,

Судьбе неизвестна,

Судьбу пытая.

В парчовой одежде

Свадебной ночи

Ты падаешь в гроб

И над тем хохочешь.

И с солнцами вместе

За первородством

Спускаешься далее —

К полусолнцам.

Вели и души Перевод В. Елизаровой

Светит месяц, звезды блещут,

Души в ясном стане дремлют,

Спит земля во тьме. Лишь вели

Движутся по Даугаве.

Где земля впадает в небо,

Там начало звездным рекам:

В путь таинственный пускаясь,

Вели подплывают к звездам.

Природа и душа Перевод В. Елизаровой

Природа не ведает,

сколь она огромна,

но мы это знаем.

Паскаль

Скончался 19 августа,

250 лет тому назад.

И не ведает природа,

Сколь огромна. Солнце — жара,

Небо глубины не знает.

Черный зов разверзло небо:

Мириады капель солнца

Катятся со дна вселенной.

Солнце испускает пламя,

Жизнью в мерзлоту вселяясь.

Сердце сожжено у солнца.

И земля вкруг солнца ходит,

Погруженная в дремоту

И держа в загребе море.

И пролит над морем кубок —

Белой пеной, алой зорькой,

Но красы не знает море.

Недра извергают в громе

Диаманты и смарагды:

В дивных красках нет цветенья.

Но дрожит земное лоно:

Голубой цветок восходит,

Познавая цвет с рожденья.

Но душа в безбрежность моря,

Уплывая в утлом челне,

Знает, как просторно море.

Ведает душа огромность

Бытия. И пламень солнца,

И глубины моря знает.

Одного душа не знает,

Сколь прекрасна и глубинна.

Исподволь себя узнает.

Одиночество мира Перевод В. Елизаровой

Всегда один и сам —

К глубинам неба взор мой обращен,

И сонмы звезд к нему идут по небесам,

Во все века от всех он взоров отлучен —

Всегда один и сам.

Всегда один и сам —

Смещаются миры по огненным кругам,

Гудят колеса, оси в них стучат,

Миры в своих основах гром творят

И в бесконечность убывают по громам —

Всегда один и сам.

Всегда один и сам —

Просторный небосвод открыт ветрам.

Снежинки белых солнц нисходят вдруг,

И звезды мечутся на скрещиванье вьюг,

И мгла очерчивает умиранья круг,

И старых солнц тела во мгле дрожат,

И дышит, но уже забыт закат:

Мать ночи прибирает жизнь к рукам —

Всегда один и сам.

Всегда один и сам, —

Но жизни взор маячит в бездне, — там,

Где черных солнц уже коснулся тлен,

Где солнца вновь ведут светообмен,

Где повсеместен ход начал и смен:

Швыряет небо пригоршни звезд,

И жизни мельница в их исполинский рост

Светила новые вращает.

Миры неведомые нам всплывают.

Так земли гаснут — жизнь еще мерцает,

И гаснет жизнь, но дух простерт к мечтам —

Всегда один и сам.

Всегда один и сам —

Луч тропкой золотой скользит к ногам,

И взор моей звезды сияет из глубин.

Тропинка светлая, мой дух с тобой един,

Тебя и бытие он сочленяет,

Когда земля для солнца исчезает,

И сломанная ветвь навечно упадает,

Когда звезды поющий взор приник к глазам,

И я — один и сам.

Цели существа Перевод В. Елизаровой

Пространства в душе огляди, — струны ее натяни,

Над далями воспари, — все сущее охвати,

Пробоины мира закрой, когда в центр устремишься

Вселенную восстановить.

Душа, как вселенная, раздвигается вширь,

Вселенная, как душа, продвигается вглубь,

Мысль растет, пытаясь в лоно души

Вселенную заключить.

Жизни существа Перевод В. Елизаровой

Причинную — ты сам ту жизнь ведешь,

Жизнь следственная — ты в ее руках —

Огонь, самим тобой осуществленный.

А между ними смерть крадется.

Свой дух и тело воплощай в других;

Все малое в большое претворяй;

Тогда ты будешь жить в душе работ,

Как древняя звезда гореть, мерцая.

Страхи существа Перевод В. Елизаровой

Каждый живущий томится — предвидеть конец начала,

Каждый живущий бренность поймет, и только;

Страшно конца не добыть,

Уж лучше в конце исчезнуть.

Духу дано беспокойство — постичь, что конца нет.

Чувствуешь, сила твоя горит бесконечно,

Ужасы вечного гонит.

Конец осилит крушитель.

Сущности нет у конца, но есть у процесса;

Смерть — та же жизнь: крушит и рушит преграды.

Страх — удел существа:

Развивая боль, распадаться.

Старые боли Перевод В. Елизаровой

Неприязнь к существованью

В логове зашевелилась?

Раны старые открылись? —

Ничего уже не знаю.

Где трусливая походка?

Мрак? Ухмылка? Умиленье? —

Время или жизни рвенье

Их смогли переиначить?

Где страданья, что прогнали

В горы, к небесам поближе?

А теперь в душе все тише,

И светлей, и безобидней.

Удивленный, вижу сверху:

Горные хребты присели

На снега, и потеплели

Поздние глаза печали.

Всесильный Перевод В. Елизаровой

Все осилив, темный и огромный

За моей спиной маячит Образ,

Смотрит на меня холодным взором:

Вместе с черной мглой едва влачится

Плащ его. Он вскидывает руку.

Пальцы изогнув, хватает будто;

И — мое застыло в страхе сердце.

Надо мною тень его упала.

В сером отсвете и удлиненном

Тянется она передо мною.

Тени острый край, как наконечник

Длинного копья, готов добраться

До звезды моей, до путеводной.

Сердце рвется прочь скорей и дальше.

Все огромней Образ час от часу.

Сердце прочь спешит, но ближе Образ.

Каждый шаг мой меряет ответным,

В след мой Он своей ногой ступает;

Чем скорей ищу иных мгновений.

Тем быстрей Он те мгновенья прячет.

Сердце глохнет от напрасной гонки;

Черные Он сети расставляет,

В них часы мои, как рыбу, ловит.

Душу мне опутывает ловко:

Кокон бабочки в тенетах мрачных.

Ставит мне слова мои силками,

Как в капкан, в свой труд я должен падать,

Песнею моей меня стращает,

Мыслями затягивает шею,

Чтобы ползал я себе на милость.

Укрепляет ржавые решетки,

Извлеченные из недр столетий,

Про которые забыли помнить,

Чтоб мое меж ними сталось сердце!

Только я ничьим рабом не буду!

Ни идей, когда не я растил их,

Ни надежд, когда к ним непричастен,

Ни господ привычек и хотений!

Кто ты есть, чтобы меня неволить?

Выходи на битву, безымянный!

Я хочу увидеть взор твой грозный.

Встань передо мной, попутчик страшный!

Что ты за моей спиной крадешься,

Тянешься за мной тайком во мраке?

Ты не залучишь меня украдкой

И свою мне волю не навяжешь.

Оглянусь, а там пары клубятся,

Туча черная застлала небо:

Буря на плечах и град в пригоршне,

Ледяной огонь в груди и тайна,

Как схватить Его, когда не схватишь,

Как бороться с тем нагроможденьем,

С массой той, которую не сдвинуть,

Не облечь в слова и не оформить?

Сердце в ужасе в себя приходит.

И опять сидит Он, как и прежде:

Выросший из-под корней глубоких,

Вылепил сиденье из отбросов,

Кинул под ноги картины детства,

Ноги отсидел от дел вседневных,

Мнения людей заткнул за пояс

И торчит себе на прежнем месте;

Только что ни миг, то больше пухнет:

От костра, в котором хворост, листья

И трава сухая, дым тучнеет,

Тянется за мной, голье съедая.

В кольцах дыма давние картины —

Детства дни; звучат они, бледнея:

Ест глаза тот дым, но будто вижу

Что-то светлое вблизи мерцает.

Или это искры возникают?

Жизни ли костер? Глаза детишек?

Радость красная? Зеленая надежда?

Сердце, что споткнулось, задрожало?

Искорки лови, лови волшебниц, —

Мы теперь поборем властелина!

Искра жизни из огня живого,

Вот она, моя! Ты видишь, Призрак,

Тот огонь во мне, ты в нем не волен.

В черный зев твой бросим наши искры!

Мы тебя обманем, Всеимущий:

Дни грядущие моими будут

Раньше, чем они твоими станут;

Сообщу я им свое дыханье —

Время загудит багровым ветром

В существе моем, как в шумном горне.

И тогда бери часы и годы

И питайся ими! Я согласен;

Захочу и дам тебе приманку:

Дней моих перебирать отходы!

Откормлю тебя, Дракон вселенский,

И создам, и вновь преобразую.

Сердце, будь живым и искрометным!

Прошлого уже не одолеешь.

Спит оно, руководя грядущим,

Но сегодня я еще в сегодня,

В дне, которым я еще владею,

В дне, который ведает грядущим

И который в прошлое уходит.

Я создам себя, как дух мои скажет,

Сам себе отмочу круг общений,

Изберу я сам себе основы

И поставлю будущее строго

Прошлым и судьбы своей порогом.

Я тебе твою оставлю силу,

Я в тебе ее умножу, Образ,

И от ужасов тебя избавлю,

В каждый миг возьму тебя с собою,

К жизни и живому приобщая:

Левая рука вберет былое,

Правая — грядущее обнимет.

Дам тебе я имя, безымянный,

Душу дам тебе, бездушный Образ.

Сердце рвется прочь скорей и выше, —

Солнце, буря и заслон угрозам.

Пусть со стоном, но природа будет

Мне служить, в шесть чувств моих вникая:

Во сто крат душа моя окрепнет,

Молний свет в глазах моих пробьется,

Пар с огнем сойдут с моим дыханьем,

Мысль моя разымет новый атом,

Сократит и разомкнет пространства,

Зеркало времен начистит внове;

Я тебя преодолел, Всесильный.

Колыбель Перевод В. Елизаровой

Из века в век

В порыве вверх

Краса земли берет разбег:

Листвы шатер и неба свод —

Там колыбель качает всех

Из века в век.

И дух твой в ней берет разбег

I о вниз, то вверх, то вниз, то вверх:

Меж небом и землей полет

Поверх вседневности помех

Из века в век.

Конец и начало Перевод М. Зенкевича

Как мало пространства

Наш глаз объемлет!

Им зримое небо

Нас тяготит.

За кругозором

Земного мира,

Подвешены в выси,

Звезды горят.

С гулом стремительным

Нас всех уносит

Предвечное время

В светлую даль.

Но даль сияет,

Не приближаясь,

И ночь неотступно

Идет по пятам.

* * *

Катятся, хмурясь, текут неустанно,

Кипят, вздымаясь, пары и туманы.

* * *

Здесь тьма пучины —

Там бездна света,

Конца ей не видят

Наши глаза.

И небо подъемлет,

И даль раздвигает

Средь звезд и созвездий

Мыслью наш дух.

Мечтаний сладость,

Порывов буйство

Пылающим светом

Нам душу жгут.

И мысль взлетает

К ограде звездной

И бесконечность

Видит вокруг.

* * *

В далях небесных текут неустанно,

Кипят, вздымаясь, пары и туманы.

* * *

Наш дух проникает

В строенье вселенной,

Где множество жизней,

Рождений, смертей.

Где хаос смешений

Становится формой,

Материя — духом,

Борением — жизнь.

Но мысль не охватит:

Ни в части, ни в целом,

Безмерной вечности

Нет конца.

* * *

Частицы вселенной текут неустанно,

Кипят, вздымаясь, пары и туманы.

* * *

За гранью мира

Пространства чуем,

Страшит нас зиянье

Их пустоты.

Она недоступна

Зренью и слуху,

Она непостижна,

Но все ж растет.

Растет там чудо,

Кричит тревога:

Начать путь снова,

Дойдя до конца!

Эфир увлажнен,

И крылья никнут,

И невесомость

Гнетет свинцом.

Темным покровом

Веки ложатся,

Как ослепленный,

Гаснет глаз.

* * *

Среди пустоты мировой неустанно

Кипят, вздуваясь, пары и туманы.

* * *

Наш дух вернется,

Вобрав в себя вечность,

В русло обратно

Река войдет.

И мозг от боли

Глухо замкнется,

Мыслей приливы

Схлынут назад.

Душа, как рыба,

Воздух глотает,

Отчаянье разум

Гасит тьмой.

* * *

Среди полноты мировой неустанно

Кипят, вздымаясь, пары и туманы.

* * *

И вновь пространство

Кругом замкнется,

И зримое небо

Нас тяготит.

И взор наш видит

Светлый полдень,

И мечет искры,

Как сабля, дух.

Но в зрячем взгляде

Нет отражений,

Наш дух мерцает,

Но тайна спит.

При свете ярком

Она не видит,

Лежит в ладони,

Не в силах взять.

* * *

В туманностях млечных текут неустанно,

Кипят, вздымаясь, пары и туманы.

* * *

Дух, не взывай же:

«А где конец?»

Дай силам отдых,

Порывам ширь!

Очисти зренье,

Очисти слух свой,

Чтоб бесконечность

Вобрать в себя.

Взяв в клетки мозга

Все силы жизни,

Мыслью и волей

Твори себя.

Чтоб стал началом

Конец, чтоб тайна

Проснулась, видя,

Как тает ночь.

* * *

В вечных началах текут неустанно,

Кипят, вздымаясь, пары и туманы.

AVE SOL! Поэма Перевод В. Елизаровой

[12]

…Это отблеск поступи народа,

это отблеск солнечного шествия…

Вступление

Ранний восход, поздний закат,

Между ними — праздник жизни.

То песня древняя. Как мне назвать ее?

Могу ли воплотить в незначном слове

Вселенной необъятной бытие,

Ее звучание в самой основе?

Те звуки гаснут и несут восход,

Исходят в громе и в полях плутают,

Травинкой пробивают стылый лед,

Глубины превращений осеняют,

Где солнце жизнь миров возобновляет.

Гласящей силы вечное сиянье,

Стремясь сквозь хаос неисчезновенный,

Творит в противоречье мирозданье,

В единство возведя немир вселенной.

Зови ее борьбой, движеньем, жизнью, ростом,

Стремниной непокорной, огненной геенной, —

Скажи: весна, восторг, свободы поступь;

Я слова не нашел, видению внимаю:

То солнце — взгляд ладонью прикрываю.

III

Излуки сердца сотрясает сила:

Неисследима боль — ее свеченье

Неисследимо — радости светило;

Ты чувствуешь в ней тлен и возрожденье

Накал противосил в душе живет! —

Все вдруг исчезло: небеса в паренье.

На мужественный бой душа встает;

И даже в смерти есть просветы счастья:

Безмерно солнца доброе причастье.

Ранний восход

Non est vivere, sed valere, vila![13]

Хижина к земле приникла,

В ней тяжелый дух прижался:

Копоть почернила стены,

Потолок подмял живое,

Дым и чад клубами ходят,

Да глядит подслеповато

На озябший двор оконце.

На полях свободны ветры;

Хижину одолевают,

Дым печной перегоняют,

Давят на нагие ветви,

Листья давешние топчут,

Вихри скручивают в бурю

И раскачивают скалы,

И моря стеной подъемлют,

Облака копнят в зароды

И гребут в провалы неба.

III

На полях свободны ветры:

Небо расступилось взору,

Приближая бесконечность;

Солнце вспыхнуло над жизнью,

И в глаза костер ударил.

Сердце замерло от страха,

Отуманенная светом

Голова, хмелея, сникла.

И тогда, внезапно вспыхнув,

Душу озаряет радость:

Разум пробудился к мысли,

Приголубленный лучами.

Новизну предвосхищая,

Чувства, встрепенувшись, радость

Тысячами рук встречают.

Беспорядочно, объемно

Поглощают впечатленья.

И замедленным мгновеньем,

Будто убоясь соблазна,

Робкие глаза прозрели

И следят отдохновенно

Солнце в шествии широком,

Синевою осиянном.

Солнце путь прошло немалый,

Свет возник необозримый.

Мрак отторгнут. И приветно

Счастье проглянуло миру.

Бор повеселел угрюмый,

Ветви приподнял смущенно,

Тихо улыбнулось поле,

Птицы развернули крылья,

Звери из зимовий вышли.

Полнятся восторгом дали,

От низин пары восходят.

Краткий миг преображенья!

Взор иную землю смотрит,

К солнцу обратись всецело.

Солнце путь прошло огромный

В доблестном своем походе,

Воздух обратив в доспехи:

Ветер с юга льды корчует,

Грохоты вокруг и хрусты,

Исподволь течет томленье.

Солнечными остриями

Ветер рассекает льдины,

Снег разит, ручьи взрывает,

Спящую природу будит,

Жизнь из плена вызволяет.

В поле, что к земле припало,

От неведенья спасаясь,

Звуки вознеслись призывно.

Исподволь течет томленье

Пряжей нежной и шелко́вой

В ласковое лоно солнца.

VII

Солнце весело ступает

И работает проворно:

Дни длиннит, коротит ночи, —

Раздались они не в меру.

Исхудавшую лунишку

Вовсе сталкивают с неба:

«Я тебя добром просило

Ночи сторожить построже.

Ты ослушалась. И ночи

Землю в мрак и стынь повергли».

И кладет луну под молот,

И кует на наковальне.

И луна рассыплет звезды:

«Светлыми глазами внове

Мрак рассеивай, и ночью

Пусть ему не будет спуску!»

VIII

Солнце ходит беспечально,

Правит на тропе сраженья:

Мрак из-под стрехи гоняет,

За вихры леса таскает,

Стужу из яров волочит —

Та за кустик, та за грядку;

Ливнем льет, ручьями плещет,

Градом бьет, дубошнт бурей, —

Пахарь озаренный смотрит:

«Пусть деревья буря ломит,

Пусть поля кромсает градом,

Пусть избороздит водою,

Пусть и смерть, но лишь мгновенье

Жизнь увидеть пробужденной,

Следом за которой — солнце!»

Солнце неоглядным ходом

Гулко по земле шагает:

Стаскивает сети мрака

И на воскрешенных нивах

Золотом следы чеканит;

Над горами и борами,

Через океан вселенной,

Через небосклон великий,

Недоступный и открыты!»,

На земле, на благодатной,

Пишет золотые буквы,

Ход освобожденья славя;

Рушится лавиной солнце

В полночь снегопадов встречных,

Сумеречных и громадных.

Солнце золотой орлицей

Вниз торопится, сверкая,

Перенапрягая крылья.

Добралось крылом Востока,

Запада другим коснулось.

Пали облаков волокна.

Солнцу небеса просторны,

А просторы беспредельны.

Все, как есть, оно объемлет:

Разом освещает полюс

И в глазах твоих смеется.

Коготь восковой вонзает

В стылый лед. Крыла вздымает,

Землю захватив добычей.

Ярые зеницы солнца

Удали победной полны,

Шар земной вбирают взором,

Ищут катакомбы мрака:

Меж пучин, средь бурелома,

Меж чащобы, среди камня,

Средь болот, ущелий между.

Лютость, стужа и потемки,

Крадучись, ползут поглубже,

Но, дрожа, еще подручных

Держат в прежнем подчиненье:

Змеи черные и черви

Извиваются, и жалят,

И шипят на свет лазурный.

XII

Ярые зеницы солнца

Проницают закоулки,

Сумрака провидя норы,

В костяные лбы внимают,

Помысел вскрывая темный,

Сердца пробивая латы.

Тьмы распознают деянья.

Сталкивая груз лежалый,

Ум и сердце обнажают.

Мерзостно и егозяще

Пресмыкается злодейство,

Глаз людских не устыжаясь.

XIII

Ярые зеницы солнца,

Гордости победной полны,

Взором раздвигают норы.

В потаенные чертоги

Ночь внедряется угрюмо.

Вниз летят потоки солнца

До подвалов беспросветных,

Где заточено навечно

Существо, других бездольней —

Человек, приговоренный

Даже под землей к неволе

У другого человека.

XIV

Ласковое око солнца

Сквозь дымы и через копоть,

Сквозь подвальные застенки

В темные углы проникло:

Теплые лучи волнами

Вольными сердца волнуют,

Высохшие от удушья;

Повелят подняться с солнцем,

В жизнь великую подняться,

Влагой окропляют раны,

Возвращенною надеждой

Гордость в человеке будят.

Сердце отогрелось в ласке,

Солнечной, проникновенной

И ему явилось детство,

Милое, оно — свободно —

Вырвалось из черной ночи.

Праздник жизни

Будь в сердце твоем

тысяча врат, как у Фив, —

каждые отвори радости!

Древнегреческое изречение

Солнца молодая сила

Празднично цветет в зените,

Пламенные дни чредуя,

Краткие вклиняя ночи.

Меж трудов нерукотворных

Отдыхает понемногу.

Подавляюща и цепка

Тьма-хозяйка отступила.

Новой жизни путь проявлен.

Старое упало наземь.

Мрак карабкается в недра

Меж расщелин угловатых,

Хищно ощеряясь в злобе:

«Пусть-ка солнышко посветит,

Все равно не вступит в землю,

Не разбудит жизнь в могиле».

Солнце новой властной силой

Празднично цветет в зените.

Землю осыпает смехом.

Бороздит поля лучисто.

Кони белы, златогривы,

Лемеха алмазом блещут, —

В землю семена бросает

Из лукошка огневого,

Надмогильный дерн сдирает,

Град швыряет, дождь роняет,

Воздух раскаляет ветром,

Продолжая круг работы.

III

Солнца благостная сила

Землю населяет смехом,

Светлые сплетает струи,

Радостно играет ими.

Ластится, резвится солнце:

Добрыми лучами нежит

Отверделые деревья,

Жесткую кору голубит,

Сок от корня нагнетает.

Сок живительный вскипает,

Поднимается к вершине,

Разливается по жилам,

До запястий, до смятенных,

Изнутри пригожих стеблей

Свежие бутоны манит.

Солнца ласковая сила

Травку из могилы кличет.

В солнечном свеченье ровном

Росная пыльца витает.

На пленительном дурмане

Воздух по весне настоен.

Светлолицые соцветья

Губы-лепестки открыли,

Словно таинство признанья

Обнаруживают робко

И природе преподносят

Неявленное доныне,

И в природе ожидают

Отзвук, отголосок, отклик;

На детей любви прекрасной

Смотрят ласковые очи

Нежного большого солнца.

Солнце день-деньской сияет,

В малахитовую сакшу

Нить янтарную вплетает:

Убаюканную землю

Пробуждает неторопко.

Кружится в дневном наряде —

Голубом, зеленом, красном,

Истово танцует солнце;

Головой тряхнет легонько —

Волосы к земле струятся

Золотистыми ручьями,

Мягкие прикосновенья

Тело и теплят, и греют;

В сладостной дрожа истоме,

Возжила земля, разверзла

Тысячи очей озерных,

Пробуждаясь к полдням счастья.

Солнце день-деньской сияет,

И земля навстречу дышит;

Страстное любви дыханье

Поле источает в полдень,

Ввечеру и лес распахнут.

Мрак в расщелинах гнусавит:

«Попляши да побахвалься,

Только пляшешь над могилой,

Там в гробу тебе и свадьба,

В прахе — брачные утехи».

А цветы, как есть, смеются,

«Прах и смерть тебе оставим,

Мы любовью начинались,

Свадьбу солнца мы венчали,

Мы идем владеть вселенной».

VII

Солнце светозарно светит.

Тьма позеленела злобно:

«Прыгай по вершкам, светило,

Чуть поглубже и — споткнешься,

Север взять — от полсажени

Лед такой, что не своротишь,

В море — от полсотни сажен,

Да на все пятнадцать тысяч —

Мрака вековое царство.

Ничего, пасутся рыбки,

Им и без тебя не темно,

Чуть повыше — околеют,

Только поминай как звали».

Но, как есть, ликуют рыбы,

Словно солнечные блики:

«Ночь да смерть тебе оставим.

Нашей жизнью солнце правит.

Вольны мы в просторах моря».

VIII

Мир неотразимо ярок.

Солнце день-деньской сияет,

И земля навстречу дышит;

Бескорыстное сиянье

Дали величают гимном:

Солнце богатырской силой

Наголову мрак разбило —

Воздух воспален каленый,

Море до краев кренится,

Море захлебнулось хлестом,

Пенистый каскад вздымая.

Землю позолотит солнце,

Горы синевой прикрыты,

Звезд алмазы меж горами,

Тень долин воспламененна:

Так впивают дети солнца

Благостные дни свободы.

Солнце неустанно светит,

Ты стоишь под самым солнцем

И глаза восторга полны:

Трепетная ласка света

Нежит волосы и губы.

Тронула лицо и шею.

Ты распахиваешь ворот —

Грудь перехватило солнце,

В сердце безмятежно льется,

Где под спудом тьма дремала;

Все внутри затрепетало;

Льется — и тупые муки,

Как придавленные змеи,

По рукам твоим сползают;

Льется — и душа воспряла,

Словно полудневный воздух,

Что принадлежит высотам.

Солнцем до корней просвечен

Видишься себе прозрачным

И едва ли невесомым:

Любопытными глазами

Собственной душе внимаешь,

Познаешь стихию сердца,

Будто янтаря природу.

И дивишься: дух не ропщет,

Нет ни темноты, ни тягот,

Ум бесстрастен, сердце мирно —

Их порабощали будни.

Существо твое блаженно

Выплыло навстречу солнцу

Облаком необратимым —

Что в рубашке белоснежной

Да с небесной оторочкой.

Солнце неустанно светит.

Древняя любовь родится

Новью в пробужденном сердце.

Сердце самоотреченно

Братьев провожает к солнцу;

Величавое сиянье

В нем, как в зеркале вселенском.

Мрак засуетился снова:

«В сердце заржавела злоба,

Корни трав в земле, да в черной,

Корни сердца в черном чванстве;

Жалкие потуги солнца,

Сердце все равно застынет».

А сердца, как есть, смеются:

«Нас не придавила темень,

Не разбили кровь и слезы,

Потому нам быть под солнцем».

XII

Солнце беспристрастно греет,

Радость воздает сторицей —

Души и легки, и чисты,

Мысли велики и ясны.

Через время и пространство

Мир иной они взыскуют,

К равенству зовут и братству.

Мрак в сомненье усмехнулся:

«Кабы волк да стал ягненком,

Кабы стал слугой хозяин,

Но крепка еще старинка».

Смех сдавил насмешку мрака:

«Солнце нас рождает, учит.

Каждый, по себе, озлоблен,

Воля всех к добру стремится

И народ уносит к солнцу».

XIII

Солнце неустанно светит.

Ринулись ему навстречу

Люди из глубин полночных.

Шаткие, травинкой первой

Выбились из тьмы подвалов,

Через дым и через копоть,

Пыль и прорву испарений,

С фабрик, что в себя впитали

Кровь и пот безвестных судеб,

От безмолвья ледяного,

Жуткого стенанья тюрем,

От страданий неизбывных…

Человек, приговоренный

Даже под землей к неволе

У другого человека,

Ринулся навстречу солнцу.

И в глазах людей рабочих

Солнечно горит свобода!

XIV

Солнце исполинской силой

Освещает путь восставшим!

Угнетенный стал свободным.

Выпрямился люд рабочий,

Торжествуя возрожденье.

Шествуют единой ратью

Нации, народы, расы;

Человечество воспряло

В солнечном всесветном счастье.

Песнею непобедимых

Зори на ветру пылают,

Рдеют на ветру знамена.

И сквозь маки стягов алых

Смотрят молодые боги —

Солнцеликий люд рабочий

В праведные очи солнца.

Поздний закат

Durate et vosmet rebus scrvate secundis![14]

Verg.

Безраздельно светит солнце,

Золотистый смех ссыпает

В полдень, в середину лета.

Небеса в едином блеске,

И земля — единый отблеск;

Всякая былинка в поле

Солнцем напоилась вдоволь,

Придорожная песчинка

Всякая — звездой сверкает.

На меже, едва присядешь,

Чувствуешь тепла разливы —

Слитны и земля, и солнце.

Озеро в теплыни тонет,

В сны горячие впадая,

Поздние мятутся ночи.

Душная жара вседенна.

Матерински хлопотливо,

Озабоченной орлицей

Солнце на земле гнездится.

Знойна колыбель земная.

Малые птенцы несмело

Жаркие долбят скорлупы

И ликуют, в жизнь взлетая.

Сосны — на песчаных дюнах,

Тучная пшеница — в поле,

Вешние луга — в пустыне,

Рыбы — в реках, в чащах — звери,

В небе — перекличка птичья;

Мир вокруг — живое семя,

Каждая искринка солнца

Людям западает в души —

Мир огромный отражает.

Светит вседержитель жизни.

III

Солнце — вседержитель жизни,

Две зеленые ладони

Открывает и разносит

Все дары земные — людям.

Ветерок в плаще шелковом

Поникает над полями:

На полях — пора цветенья,

Дымка растеклась ржаная.

И пыльцу перебирая,

Ветерок сулит потомство.

Запах ладанный колосьев

Людям обещает счастье,

Аромат медвяный хлеба

Обещает изобилье:

Досыта еды достанет,

Бедных и сирот не будет.

За корнями ночь таится,

Травы заморозком травит:

«Глянь-ка, сотворитель жизни!»

Беззаветной добротою

Солнце-свет семью питает.

В счастье всех — величье солнца!

— Кто идет восславить солнце? —

Это малые сироты,

Босые, спешат навстречу:

«Солнышко, тебе — спасибо:

Согреваешь нас, безродных,

Путь-дорогу освещаешь,

Семя солнечное сеешь.

Наши горькие слезинки

Обращаешь в жемчуг чистый

И серебряные ткани,

И одежды золотые

Нам даришь. Земной надеждой

Оделяешь нас по-братски».

За корнями ночь таится,

Травы заморозком травит,

Рознь среди людей рождает.

Раскаленно пламенеет

Солнце за плечами ночи;

Утра трепетная зорька

С позднею зарей сомкнулась.

Тьма кряхтит в тисках у солнца.

И шипит: «Уже затмило

Собственной победой землю?

Обрело колодец жизни?

Власть огня установило?

Но кончается господство —

Дни исчерпывают время.

Землю обновить желало,

Старое ломать дерзало!

Ради небывалых всходов!

Тьме внушило биться насмерть!

Но тебе узнать кончину:

Высохнет колодец жизни

На земле. И кровь свернется,

Сгинет все — и ты погибнешь!»

Солнечно душа смеется.

Властно накалилось гневом,

Вспыхнуло сухим кипеньем

Белое, стальное солнце

В самый полдень — и без тени.

Солнце на дуге небесной,

Рукава подняв багряны,

Диск расплавленный катает,

Золотой кует кувалдой.

Звездами струит усталость.

Огненно гудят осколки,

Где падут — дымы клубятся,

Мелкие озера меркнут,

Тряские болота гнутся,

Трескаются скал уступы,

Старая трава сгорает —

Все, в чем жизнь уже иссякла.

Пышет красное горнило —

Плавит старь, новь отливает.

VII

Лавой распалилось солнце.

Тьма затеяла отмщенье:

Зной — и тот — взяла в подмогу;

Нанимает злую силу,

Предрекая гибель солнцу:

Из болот ползут гадюки,

Из прудов скользят пиявки —

Смрадное, из толщи мрака;

Ржа подтачивает колос,

Голод, тяжбы, и страданья,

И чума с чахоткой жадной,

Слезный град, и дождь кровавый

Расцепляют плоть природы,

Дух неотразимый душат.

Вожделенья и проказа

Лапы из потемок тянут:

Дух народа, плоть народа

Убивать идут наймиты.

И душа приемлет вызов.

VIII

Лавой распалилось солнце,

Руки простирает миру:

В правой — огненная сабля,

В левой — звонкая пшеница:

Тьму на подступах сражает,

Урожай снимает страдный.

Завершился круг работы.

Дням пора идти на убыль.

Тьма подобралась поближе:

«Было солнышко, да вышло,

Коршуны полями шарят,

Вороны полями рыщут,

Упыри мои колдуют

И детей земли лелеют.

Зелена земля при солнце,

Солнца нет — земля бессильна.

И была моей и будет!

Выветрился дух дурманный,

Наступает жатва смерти».

Лавой распалилось солнце,

Обнимает долго-долго

Дочь единственную — Землю

В голубой фате холодной,

Обреченную сиротству.

Солнечные дни спадают:

«О, не плачь, Земля-голубка,

Улетит цветок желанный,

Отпылав, истлеют чувства,

Отгремев, борьба затихнет;

В том — исход трудов великих.

Но цветок плоды приносит,

Чувствам суждена возвратность,

Временам дана безмерность.

Наступает жатва жизни!

Урожай земли и солнца

Двух истоков единенье —

Возрождает жизнь вселенной».

Тьма шипит: «Хитришь, владыка,

Ты чужому солнцу служишь».

Лавой распалилось солнце:

«Ну, не плачь, Земля-голубка,

Над собой тебя подъемлю,

Матери всех солнц представлю,

И дитя она укроет.

Время по спирали кружит,

Каждый круг высоты близит.

Тьма тебя в оковах держит,

Столкновенье их отринет —

И тогда огонь взметнется,

Пар заполонит пространства,

Дым окутает планеты,

Новые миры родятся,

Новые круговороты —

И планетами осядут.

На лучах светил рожденных

Мир продолжит восхожденье».

Но земле неясны речи,

Знает, что не жить без солнца,

Молит: «Матушка, останься!»

Солнце собралось в дорогу:

«О душа, искринка солнца,

Успокой родную землю».

— Не горюй, земля родная,

Солнцу нет зимы и смерти.

Вечно противостоянье,

Явственней зимой и ночью.

Ты, жарою истомленна,

В полночь охлаждаешь плечи.

Человек ко сну отходит, —

Кажется, стекает солнце.

Свет луны завесил землю —

Будто остывает солнце.

Ты — горошинка вселенной,

А луна — песчинка вовсе.

Кто из нас огромней солнца!

Тьма и снег, дожди и зимы

На земле; но ясно солнце:

В середину зим угрюмых

Веснами оно вступает.

XII

Солнце пламенное блекнет.

Холода земля боится:

«Солнцу жить, а я погибну,

По ветру красу развею».

Говорит душа: «Не бойся,

Вырастает жизнь из смерти,

Красоту отдашь потомству;

Погребенным не воскреснуть,

Но трудом в живых остаться!

Солнце озаряет новью

Звезды и миры чужие.

Землю, и людей, и травы

До себя несет и дальше;

И распахивает небо

В первородность мирозданья;

И неравенства равняет

В непрестанном поединке;

Проливает свет бессменный

Поколениям грядущим.

Будем велики, как солнце!»

XIII

Солнце близится к закату,

Легким шелком над землею

Стелет мглистые покровы;

Ветры по-над легкой мглою

Разворачивают тучи.

Воет, сатанеет осень —

За спиной платок буранный;

Леденящими глазами

Сумерки зима пронзает:

Времечко ли поживиться?

Черный ворон клювом водит,

Чью-то обреченность чует.

Медленно густеет сырость.

Позолоту гор снимая.

Белые орлята солнца

Падают среди пустыни.

Бледные скорбят дубравы,

Плачутся мятлицы горько,

Раненое глохнет море.

Жутко брезжит свет последний.

XIV

Солнце собралось в дорогу.

Долгий небосклон краснеет;

Солнце свой наряд надело.

И багровые одежды

Ниспадают к горизонту.

Белую набросив сакшу,

Черную срывает в море.

На серебряную гору

В золоченой колеснице

Едет солнце выпить зелье.

Как в одной ладони — белый,

Как в другой — зеленый кубок,

В правой — ледяная пена,

В левой — травяной напиток —

Смерть испить и возродиться.

Покачнулась колесница,

Жаркие легли одежды

Белой бахромой на море;

Перекатывает солнце

Яблочко, да золотое.

Меркнет небосклон спаленный.

Меркнет небосклон спаленный,

Желтые чадят изломы,

Дымно небеса клубятся.

Вечереет. Тьма свалилась

Черным пламенем на землю

Север разразился гневом:

Дождь замешивает с грязью.

Сполохи скрестились в тучах.

В небе исполины бьются,

Мечут пристальные копья,

Норовят стопой тяжелой

Раздавить посевы солнца,

Завалить колодец жизни:

«Задушить, втоптать и — кончить».

Поле, жаждущее крови,

Прибирает жатву смерти.

И ползет зима босая.

И земля дрожит, и души.

У заката солнце медлит.

XVI

У заката солнце медлит,

Неизбежностью томится:

Поглядеть бы снова землю,

Ласку для души оставить —

Отстранило исполинов:

Притихает грохот гневный.

Сквозь зияющие щели

Свет опаловый спустился,

Свежесть засветила воздух.

Но растоптанна, размыта,

Нежива земля открылась,

Коконом душа свернулась.

Горестно взирает солнце,

Пояс подает жемчужный

Радугою семизорной —

Символ верований вечных:

«Вам ниспослано бессмертье,

Вам по радуге нетленной

Мрак взорвать и к солнцу выйти!»

XVII

В бело-серебристом свете

Солнце свой черед справляет

По извечным сменам года,

По летам недолговечным;

За собой детей уводит —

Землю, и луну, и звезды —

Сквозь разлом, громов яренье,

В бездну, в первые стожары,

К матери своей — Сверхсолнцу,

О котором грезят души.

Молнии минуют бездну,

Испокон веков нисходят,

Но земли не достигают:

Там заходит исчисленье,

Время и пространство слитны,

Млечный Путь созвездья движет,

Мглистый выстилая полог.

И туда стремится солнце,

И душа алкает света:

«Новое явись нам, Солнце!»

ПЯТЬ ЭСКИЗНЫХ ТЕТРАДЕЙ ДАГДЫ Роман в стихотворениях

ПРОЛОГ В ПРОЗЕ

Я собрал здесь и издаю все попавшие мне в руки тетради и письма Дагды, которые я уже ранее выпускал в свет отдельными книгами. Сейчас к ним прибавилась пятая тетрадь. Издание задерживалось потому, что так мною были поняты указания автора, сделанные им в последнем письме, которое было прислано вместе с рукописью «Дочь луны».

Автор не дал никаких распоряжений относительно названия — книгу поэтому называю просто «Пятью эскизными тетрадями Дагды». А «Романом в стихотворениях» называю ее потому, что сам автор говорил о ней в последнем письме как о романе, написанном о его собственной жизни.

В этих стихотворениях отражен весь жизненный путь Дагды, сосланного за участие в борьбе за свободу родины. Дагда ощущает душевную пустоту, он одинок. Его окружают и привлекают прекрасная природа и красивые, приветливые люди Италии. Любовь к Оливии заполняет душевную пустоту, окрашивает одиночество, приобщает к общественной жизни Европы. История Дагды делится на несколько периодов: Оливия умирает, его связи с жизнью распадаются, отчаяние и осуждение всей своей жизни выливаются в стихотворения «Вещания змеи»; выход он видит в возвращении «Домой». Но одновременно в нем пробуждаются воспоминания о первой ссылке на север, в душе поднимаются сомнения, которые гложут его — есть ли вообще у него где-нибудь дом? И все-таки Дагда возвращается; его ожидает радушный прием дома в «Серебристом свете»; он переживает счастливый год восторгов и встреч, во постепенно начинает чувствовать и понимать, что на его родине все изменилось не так, как он ожидал, что он сам стал европейцем и чужим среди своих соотечественников. Он хочет уйти, но его задерживает «Дочь луны», в облике которой он встретил воплощение своих юношеских мечтаний; он надеется снова срастись с родиной но разочаровывается; тень Оливии зовет его обратно в Европу, к людям; он покидает дом с ясным сознанием, что идет на смерть, чтобы возродиться в совершенно иной сущности…

Вводное стихотворение «Три круга» при первом издании затерялось и впервые дается теперь.

Эти вводные строки хочу закончить пожеланием, чтобы осуществились надежды, высказанные в словах Дагды:

Жизнь — мечта, она исчезнет.

Промелькнут все сновиденья.

Об одном судьбу прошу я —

Дать без боли пробужденье.

ADDIO BELLA! Первая тетрадь

[15]

«Темно, тревожно…» Перевод О. Ивинской

Темно, тревожно —

Я изнемог.

На сердце тошно —

Так одинок!

В любую нору

В такую пору

Залезть бы мог!

От вас не скрою —

И слову рад!

О, что вам стоит

Мне бросить взгляд!

Один, ограблен,

С тоской в груди

Людьми оставлен

Стою один.

«Воды полуживой…» Перевод О. Ивинской

Воды полуживой едва заметны блики,

Искажены у озера черты,

Ланиты впалые, холодный чад над ликом —

Что ищешь ты?

Fior di maggio Перевод С. Шервинского

[16]

Она танцует плавный вальс, и сам

Гарибальдиец старый, capitano

Мурлычет: «Fior di maggio. Надо б нам

С ней станцевать!» Но все горланят: «Piano![17]

В таком огне ковать ли старый хлам!»

А он ворчит: «Она ль для paesano»[18].

Кружится fior di maggio веселясь,

И нежность роз по коже разлилась.

У fior di maggio косы хороши,

Черны как смоль. Но сини глуби взора —

В них и тоска, и знойный жар души.

«Не то что север, где глаза-озера

Холодные глядят сквозь камыши!

Там солнца луч согреет их не скоро…»

Танцует плавно южной неги дочь

И дерзких парней отгоняет прочь.

О чем поют итальянские парни Перевод С. Шервинского

Анджолина

Благословенна та жена,

Кем ты прекрасной рождена!

На небе праздник ликовал,

И ангельский гремел хорал:

«Встречайте, ангелы, осанной

Дитя с красою несказанной —

Царицу, радость мира!»

Пина

Идешь ты мимо, —

И солнышко задерживает ход:

Красавица пусть первою пройдет!

Смеральда

Святой воды коснулась ты слегка —

И розой

Благоухает нежная рука.

Терезина

В раю небесном красота!

Но, не найдя тебя, уйду из рая:

Я без тебя повсюду сирота.

Ирида

Я в первый раз тебя увидел,

Когда легко спускалась ты с горы, —

Тебя всечасно жажду с той поры!

* * *

Эти сторнели настоящие народные песни!

«Ты видишь, padre…» Перевод О. Ивинской

«Ты видишь, padre[19], вновь туманом даль объята…

Что даст нам день?» — на грустный мой вопрос

Старик, трудясь у виноградных лоз,

«Да, сын, — мне говорит. — И sole è ammolato!»[20]

«Больно и солнце?» — Что ж, но нам сознаться надо:

Здоров одни старик — он не берег всерьез

Ни нашей суеты, ни горестей, ни слез.

«Тревоги позади оставил я когда-то!»

«Тревоги? У тебя?» — «Да я ведь был солдатом,

Я вместе с Гарибальди воевал!» —

«И много ль денег брал?» — «Какая, сын мой, плата?!

Свободы ради кровь я проливал!

Италия моя — свободна! Вот награда!

И я здоров, и крепок духом стал!»

«Когда проходит мимо красавица…» Перевод С. Шервинского

Когда проходит мимо красавица,

Гляжу безмолвно. Не для меня цветут

Улыбка уст, очей сиянье, —

Но, созерцая, душа свежеет.

«A rivederci!..» Перевод О. Ивинской

A rivederci![21] — губы дрожью сводит,

Но зная, что разлука навсегда,

Она покорно, медленно уходит.

Куда теперь? Чего ей больше ждать?

Душе растерянной пути опять неясны —

Быть может, и взойдет счастливая звезда?

Быть может — нового ей ожидать напрасно?

— А ты-то что? — Твоя ли в том беда?

Нелепо мучиться судьбой ее несчастной!

Дитя Ирида, ты куда теперь, куда?

«По ночам тоскуют звезды…» Перевод С. Шервинского

По ночам тоскуют звезды,

Слезы льют о милом солнце.

Загорится в небе солнце, —

Застыдятся, разбегутся,

Застыдятся, разбегутся.

А поутру видит солнце:

Все поля и луговины

В звездных искрятся слезах.

«Как утро начинать с тяжелым сердцем…» Перевод О. Ивинской

Как утро начинать с тяжелым сердцем нам,

Когда вся зелень светится, сверкая,

Когда цветы льнут к девичьим рукам!

За окнами — стрижей веселых стаи,

Акаций белых заросли густые,

Воюют мошки, в солнце утопая…

С ограды — хмеля плети завитые,

Темнеют таксусы, глицинии ползут,

И благостны все запахи земные…

Тебе-то, сердце, как живется тут?

Ах, Olivia!

«Развалины опутал плющ густой…» Перевод О. Ивинской

Развалины опутал плющ густой,

Своим ковром провалы скрыв пустые,

Так скрыла прошлое своею красотой,

О, Olivia!

«Ах, жизни груз не смог тащить бы…» Перевод О. Ивинской

Ах, жизни груз не смог тащить бы я,

Когда бы красотой извечной не владел —

Внизу в цветке, а наверху в звезде,

И в женщине, вершине бытия,

Olivia!

«Пустынь сомнений мне никак не покорить…» Перевод О. Ивинской

Пустынь сомнений мне никак не покорить.

Ты говоришь про сад в сверкающем расцвете —

А как ты полетишь? — Там блеклый месяц, ветер…

О, слишком крылья у тебя пестры —

Их лунный свет не может обесцветить.

И слишком любишь ты, — а север — пеприветлив,

Ах, Olivia!

La rabbia Перевод О. Ивинской

[22]

Ты всех ненавидеть готова,

И ты у людей не в чести́;

Ступай в одиночество сиова,

И муки мои прекрати!

Ступай в свое пекло обратно,

Кто вызвал тебя из огня

Пугать нас тоской непонятной

И душу тянуть из меня?

Opuntia, nè Olivia[23].

«Ночью гром проходит прямо мимо дома…» Перевод О. Ивинской

Ночью гром проходит прямо мимо дома —

Он клокочет в гневе, всё черней, синей,

Высекает искры, ударяясь в скалы —

Ух, как злобен он!

Что ж, греми погромче! Нам то что до грома?

Что, дитя, боишься? Ты прильни ко мне!

Греют мои руки жарче одеяла,

Посмеемся тихо, погружаясь в сон!

На забытый мотив Перевод С. Шервинского

Когда любимых ты схоронил давно,

Живешь один и в сердце твоем темно,

Тогда, как солнце, в дали зыбкой

Милое детство встает с улыбкой.

И сладким чувством снова томишься ты,

И вновь ты — мальчик, пчелы жужжат…

Сверкают капли, с трав спадая, цветы…

В блестках головка твоя златая.

Золотая пыль на пепле Перевод О. Ивинской

Не надо мне твердить о черных

Кудрях — об угольных, задорных

И южных огненных глазах!

Ах, мне бы глубь очей озерных,

Свет солнца в локонах покорных

И пыль, что позолотит прах!

«Большой была любовь…» Перевод О. Ивинской

Большой была любовь большая — над нею гордость верх берет.

Луна, под солнцем умещаясь, затменье солнца создает.

Monte Generoso Перевод С. Шервинского

[24]

Вкруг голубого неба белый пояс

Из тихих, ветром сбитых облаков.

Их гавань ждет, там, за горами, кроясь…

А где моя?

Ползет от юга тяжкая истома,

Клокочет и клубится тучный пар.

Без устали ревут раскаты грома…

Куда пойдем?

Последняя песчиночка морская

Когда-нибудь выносится на свет,

О радости своей кричит, сверкая, —

А я?

«Вчера казалось мне обидно…» Перевод О. Ивинской

Вчера казалось мне обидно,

Что боль ты причинила мне,

Но за себя сегодня стыдно:

Тебе ведь, может быть, больней!

Должно быть, боль твоя сильнее —

Ты непривычнее меня.

Мне жаль тебя — тебе больнее, —

Что мне? — Мне горести родня.

«Платана могучие корни…» Перевод О. Ивинской

Платана могучие корни

Удобный мой стул.

Листвою, на солнце узорной,

Мне веер платан развернул.

Сижу над озерной водою:

В ней зелень и синь серебра.

Под солнцем плывут чередою

То села, то бор, то гора…

Прорвавшись из дымки тумана,

Меня чья-то рученька манит…

«Одно только солнце восходит…» Перевод О. Ивинской

Одно только солнце восходит —

Одно для земли и небес.

Кто в это проник —

Тот находит,

Что счастье однажды приходит

И больше не просит чудес.

Olivia!

«Мне бы в трудную минуту…» Перевод О. Ивинской

Мне бы в трудную минуту сесть в сторонку одиноко,

В одиночестве подумать, отчего я одинок;

Вижу — ты цветок бросаешь, и ко мне летит цветок твой —

Я смотрю, а это — сердце, а не сорванный цветок!

* * *

У Оливии читаю надпись в доме на воротах:

«Domus mea domus pacis et verae libertatis!»

«Дом мой — дом любви и мира и доподлинной свободы!»

Это имя Cattanea только может отвечать ей!

* * *

За долинами далеко царство глаз твоих, царица!

Пред тобою распростерты расточительной рукой

Рощи все, луга и нивы, чтоб воздать тебе сторицей —

Оливия, ты возьми их,

Сядь за стол накрытый свой!

«Ты держишь в маленькой руке…» Перевод О. Ивинской

Ты держишь в маленькой руке

Слетевший с древа жизни птицей

Листок, и жизни смысл в листке…

* * *

Вот едет в небе колесница,

В песчаных медлит облаках,

И поцелуй наш — длится, длится…

* * *

Вот Оливия шепчет мне:

В века

Пошлем от нас двоих с тобою

Посланца — вдаль, издалека…

Любви продление живое.

«Как луг зовет!..» Перевод О. Ивинской

Как луг зовет!

Как полевицы тебя одели пухом золотым!

Одежда на тебе искрится — ее украсили цветы!

* * *

Какие алые!..

А зелень как сверкает! Даль голубая — солнцем залита!

Любовь нам настежь растворяет в свои владения врата!

«Всей красоты источник…» Перевод С Шервинского

Всей красоты источник — женщина.

Мы без нее упали б под ярмом.

Всей доброты источник — женщина.

Мы без нее дышали б тьмой и злом.

«Оливия…» Перевод С. Шервинского

Оливия…

Твое мне имя счастье обещало.

Я ныне с ним былое пью сначала.

* * *

Оливия…

Как выйду я из круга, где цвела ты?

Хоть куст отцвел, — но льются ароматы…

* * *

Оливия…

Ушла… Но место — будь благословенно.

Твоя душа здесь дышит неизменно.

«Дым черный медленно средь гор…» Перевод О. Ивинской

Дым черный медленно средь гор ползет ко мне.

Он мне знаком — чутье тут не обманет:

От мыслей он моих становится мрачней…

Что ж с нами станет?

* * *

Река все яростней; лицо ее темно.

Припав к земле, камыш пощады просит.

И ветры — кто куда — пыль вьется из-под ног —

Так смотрит осень.

* * *

Гляди, гляди! Я все могу снести!

Ты Оливии тронуть бы не смела!

Чтоб вечно жить и вечно ей цвести —

Души ее душистой розе белой!

Но Оливии нет…

Ущелье есть, в котором

Есть озеро, оно глядит в глаза,

Как осенью глядят одни озера.

Скажи мне, с чем ты жизнь могла еще связать?

Помню красивое слово

О горе тишины.

Гора тишины Перевод О. Ивинской

А вдруг ты понял,

Чей след простыл,

Навеки губы

Твои закрыл?

В тумане синем

Гора молчит —

В долину иней

В цветы летит.

В миг им задетый

Цветок умрет:

Он до рассвета

Не доцветет.

«Черен взор небесный…» Перевод О. Ивинской

Черен взор небесный

Устремленный вниз…

* * *

Днем дождливым выстрел грянул за окном.

Ветки задрожали, с листьев потекло,

— Судорогой птичку сбитую свело.

— Эхо многократно повторило гром.

А потом все стихло, дождь стучал в стекло —

Что-то вдруг распалось,

Отошло…

* * *

Бледный и пугливый все дрожал нарцисс.

«Так долго, медленно…» Перевод О. Ивинской

Так долго, медленно прядет свои волокна

Осенний дождь. Он месяц льет и льет,

И небо все не затворяет окна,

И створки их протяжный ветер рвет.

Погода, ты — для старости пригодна —

Ты нас баюкаешь, и дрема настает.

Как пролетели летние мгновенья —

Нас вводит в зиму ветра дуновенье.

Без отдыха, без солнца, чуть живые,

Мы проживем, и память заживет.

Ах, Olivia!..

«Ряды друзей моих…» Перевод О. Ивинской

Ряды друзей моих заметно поредели,

И что ни год — длиннее счет потерь,

То слышишь — умерли, то видишь — охладели…

Так что ж теперь?

* * *

Дрожа от сырости под тенью синих гор,

Я вырвусь все ж на солнечный простор!

* * *

К редеющим рощам, к угрюмым болотам

Прикован печальный мой взор отчего-то!

Там, где никогда не певать соловьям, —

Мой дом только там!

«Мне думалось — туче ползти и ползти…» Перевод О. Ивинской

Мне думалось — туче ползти и ползти —

Казалось, она неподвижно застыла;

Но я не прошел половины пути,

Как все затаилось и тьма наступила.

Тягучий туман из-за кручи вставал,

Но вот, нерешительно тучу расчистив,

Поблекшая, снова сквозит синева

И тут же ржавеет, как прелые листья.

Вот солнце прощается с рябью озерной,

Коричневым золотом волны подернув.

Змеей изгибается дым по горам,

Он глухо шипит, пробираясь ползком —

То поезд развозит по отчим дворам

Сынов, что когда-то покинули дом.

Так что ж, по законам обратных дорог

Своей среди них отыскать я не смог?

Чем выше взбираюсь — темней и темней,

И только вдали, среди снежных высот,

Сверкающий день еще брезжится мне…

Там — дом мой! Туда мое сердце зовет!

Покой там — и смерть — иль еще что-то ждет?!

* * *

«Твой храм посетят мои сестры родные!»

«О сестры, приветствует вас Оливия!»

ВЕЩАНИЕ ЗМЕИ Вторая тетрадь

«Я к солнцу поднялся…» Перевод О. Ивинской

Я к солнцу поднялся порывом единым,

Я верил, что верх справедливость возьмет,

Но только меня изломал мой полет,

В беспамятства бездну с вершииы низринув,

Я силюсь очнуться… Что было со мной?

Картины былого пред смертью встают.

Как змеи под солнцем сверкнув чешуей,

Сомненья мои друг за другом ползут.

Что солнце? Что жизнь? Что оставлено тут?

«Верней товарища душа моя не знает…» Перевод О. Ивинской

Верней товарища душа моя не знает,

Чем истина,

Что нас пред смертью осеняет.

Это было так давно Перевод А. Ахматовой

Все это скрылось в глубь воспоминании,

Да было ли когда-нибудь оно?

Иль мне глядеть на образы мечтаний,

Тоскою созданные, суждено?

Здесь кипарис и южных сосен много,

Они шумят во сне передо мной,

И в облаках наметилась дорога,

Что образов выводит смутный рой,

Манящих вдаль под шелест грустных хвой.

Аромат поляны Перевод А. Ахматовой

Как память сон далекий сохранила?

Умчались старые воспоминания,

Их разметала грозной бури сила,

Они исчезли в бездне мироздания.

Я вдруг цветок сорвал почти невольно

Там, дома, на поляне в миг мечтания

И аромат вдыхаю — сердцу больно.

Любовь я вспомнил, что назвать моею

Так жаждал я. И был обманут ею.

Тысяча плетей Перевод О. Ивинской

Мечтал я тогда от всего оторваться,

Что узами сердце сдержать бы смогло.

Я чувствовал — круг начинает сжиматься —

Избалует нежность, уют и тепло.

Плетями привычек меня захлестнуло,

Как вьющимся хмелем всего обвило,

И все-таки сладость их в плен затянула!

Но сердце и тысячу этих плетей

Порвало ножом, чтоб уйти из сетей!

Друзья ребенка Перевод А. Ахматовой

С природою я сжился в годы детства:

С песком, с травой, и с солнцем, и с рекою,

И бабочек мне нравилось соседство,

Летали пчелы, как друзья, за мною.

Вступал я лишь с крапивой в бой жестокий,

Коней-улиток запрягал порою,

Как всадник мчался вдоль речной осоки,

И камешки все были мне дружочки,

Любил я их глухие шепоточки,

Но и тогда готов был в путь далекий.

Детское горе Перевод А. Ахматовой

Меня томило в детстве горе это:

Любил я больше, чем меня любили,

И раны сердца в мире без привета

Жгли непрестанно и вели к могиле.

Хотел я мало и просил немного,

Застенчивость уста мои смыкала.

Но луч свободы я искал с тревогой,

Чтоб, им согрета, юность вырастала.

Как было б зернышко любви мне кстати!

Иной и не просил я благодати.

Бегство Перевод А. Ахматовой

Когда людей я встретил в первый раз,

От вида их мне даже страшно стало,

И содрогнулся я в тот горький час

И убежал. Минуло лет немало.

Шипами душу я отгородил

Презреньем к низости людской природы,

Но остриями душу изъязвил.

И в муке долгие тянулись годы,

Пока опять добился я свободы.

Злая звезда Перевод О. Ивинской

О, сердце мое теперь плачет всегда!

Куда мне деваться? Плач этот — со мной.

Жизнь плещет озерной тяжелой волной,

Горит над водой моя злая звезда!

Кто высушит озеро, пламени полный?

Не солнце! Лишь страсти доступно одной

Поднять в небеса, словно радугу, волны!

Взойдет ли, раз счастье огонь высекает,

Не злая звезда, а звезда голубая?

Старый ларь Перевод А. Ахматовой

Когда мы открываем ларь старинный,

Там чуждый дух, что все же нам знаком,

Там пыль и затхлость в нитях паутины,

Отжившего остался запах в нем.

В таком ларе тлен жизни пережитой,

И пахнет он давно минувшим днем,

Все то, что там, должно быть позабыто.

Но много зерен можно там найти,

Что стали прахом, а могли цвести.

Глаза змеи Перевод О. Ивинской

Что в прахе искри́тся? Иль жар он таит?

Кто движется? Голову поднял тайком?

А!.. Это две искры — два глаза змеи!

Шипит, нагоняя смертельную дрожь:

«Зачем же, живой, к неживым ты идешь?»

И блеск черноты, и оскал ее рта — и жало дрожит над ее языком…

Всежелающее Перевод О. Ивинской

Не плачет сердце — ждет, чтоб миром обладать!

Ждет бо́льшего, чем то, что в прошлом потеряло,

Залоги выкупить, в грядущем чистым стать,

И петь любовь сначала и сначала!

Пока не светит мне и то, что не терял.

Любил же кто тебя? Ищи его! Иль мало

Тебе того, что солнцем обладал?

О солнце, ты любовь прими, но дай и мне!

По ней и от нее — душа моя в огне!

Ворота Перевод О. Ивинской

Ворота к вечеру закрывши для иных,

Мне перед смертью жизнь их настежь растворяет:

Я вижу, как сады там пышно расцветают,

Питаясь прахом дел моих земных!

К чему так, жизнь? Чтоб обманула жалость?

Потерь своих бедняк не осознает,

И дни последние стенать ему осталось:

«Как было хорошо! Когда-то!.. Ах, давно!

Теперь то оценить мне прошлое дано!»

Сады Перевод О. Ивинской

Нет, мало мне лишь созерцать ворота;

Мне грустно издали — я в них хочу войти!

Как ни упрямься, жизнь, я все же жду у входа!

Закрой за мной, но в сад меня пусти!

Твой прах еще на мне не оседает!

Твоим решеткам — не переплести

Моей души! Она — не увядает!

Иль ты поверила, что силы я лишен?

Пока лес девствен — источник силы он!

Милые улыбки Перевод О. Ивинской

Когда горю тоскою, ожидая,

Что к вам смогу войти и словом вам помочь, —

Меня от вас отбрасывает прочь

Улыбки милой вежливость пустая…

Тогда хочу я втиснуться во тьму,

Где воды первозданные кипят,

Отдать себя и все взять самому —

Нет слов: для вас в любом змеиный яд.

Лишь капельки воды вас ядом не поят!

Внешний мир Перевод О. Ивинской

Мир внешний надо мной не властен совершенно,

Ни радостью меня, ни страхом не сковать.

Мой Дух исполнен силою нетленной.

— Могу ли я идти свободною стезей?

«…Но даже ветры связаны с землей!»

Крупинке не упасть из закромов Вселенной.

Осень Перевод А. Ахматовой

Зачем так низко ласточки летают,

Недвижны дерева, и луг поник.

Чуть трону я цветок — он опадает,

И в сердце страх таинственный проник.

Иль ждет природа первого ненастья

И близкой смерти проступает лик,

А я имею все права на счастье.

Я, как и все, дитя земли, — ступаю

По ней и к ней чело свое склоняю.

Мне дано право на большое счастье Перевод О. Ивинской

На счастье право есть —

Окончить жизнь во сне.

Но счастье жить в сердцах и больше, и полней!

Холод мира Перевод О. Ивинской

Я холод мировой почувствовал давно,

Душа моя, в себе замкнулась ты,

Сжимаясь, как земля средь вечной мерзлоты!

«Но ведь земле озябшей все равно

Живую воду вспенивать дано!

Вот так и ты, душа, другой не дашь остыть!»

Хватит уже отбывать барщину Перевод О. Ивинской

Батрачить хватит мне! Меня ты отпусти!

Работал я, страдал — и не к чему работа!

Овец без пастухов немыслимо пасти —

Сама душа болеет у народа!

«Он умирает?» — «Нет, он борется с дремотой…»

«Ступай к нему!» — «Я слаб!»

«Звони! Пора идти!»

Против смерти Перевод О. Ивинской

Враждуешь с жизнью ты? Ты ей напуган так?

Со смертью ты воюй!

Она — смертельный враг!

Защитник Перевод А. Ахматовой

Грядущий век защитник верный твой,

И он воздаст за все пережитое.

Спокоен станешь ты, сражен судьбой,

И глаз не будет увлажнен слезою.

Шипами кустик защищен, а кедр

Не дрогнет, если вдруг его разбудят,

Он хочет лишь расти, могуч и щедр.

Твой скорбный путь грядущее забудет,

Нас по трудам судить потомок будет.

У преддверья земли Перевод А. Ахматовой

Сквозь дрему слушал я полночную,

Как глубоко и тихо под землею,

Вода несет струю проточную,

Где перегной под вековечной тьмою.

Быть там, навек туда уйти хочу

Чрез дверь земли… Но утро предо мною,

И покоряюсь я его лучу.

Тебя осудит утро непреложно,

В утробный мрак вернуться невозможно.

Стой, беглец! Перевод А. Ахматовой

Что ж, убегай ты по любой дороге,

На всех путях ты встретишь труд,

Что крикнет: «Стой, сверкни в глаза тревоге!»

Страж жизни Перевод В. Бугаевского

«Нет выбора… И светлый день и черный

Ты должен одинаково встречать.

Ведь помощь у других просить позорно,

А кто ж придет, чтоб сам тебя обнять?»

«Смерть может от всего тебя избавить!» —

«Ложь! Должен ты бороться, и дерзать,

И против смерти все клинки направить.

Ужели ей, врагу, ты жизнь предашь?

Ведь ты ее пестун, ты — жизни страж!»

Поток Перевод А. Ахматовой

Ты пенистым ручьем с горы слетаешь,

И ты же — куст на берегу.

Ты, жажду утоляя, расцветаешь.

Великие круги Перевод А. Ахматовой

Те волны движут в небесах светила,

А ты летишь в них по большим кругам,

Ничтожных жизней очень много там,

Но и твоя круг этот отразила.

И жизни духа в тех волнах движенье,

Там новое порою рвется к нам

И ввысь влечет, чтоб вновь не повториться.

Но может человек круги ломать,

Приказывая новым солнцам встать,

И новый круг от старых зародится.

Дух-преобразователь Перевод О. Ивинской

Родившись, Дух Материю покинет,

Но, двигаясь стремительно вперед

Преображенный, бо́льшего достигнет

И миру чудо вдруг преподнесет?

Ибо Земля с ним связи не теряет:

И мера есть ему, и принят вес в расчет;

Но Землю ведь саму Творец преображает!

Что, если цепи — в Духа бы впились,

Когда он — Дух, который рвется ввысь?

Под птицей — на земле — пшеницу собирают…

Жизнь — движение Перевод А. Ахматовой

Движенье — жизнь. А смерть? И смерть движенье,

Хоть у него и вид иной.

Подумай лишь о верном примененье.

С той стороны Перевод А. Ахматовой

С той стороны дыханье урагана

Вздымало волны белоснежные,

Они неслись под пеленой тумана

На смерть, как юноши мятежные.

Велишь — и все умрут в мгновение,

Велю — и заживет любая рана,

И тот поток опять придет в движение.

Ведь песня возвращает жизнь всему,

Что умерло… И сердцу моему.

Перемол Перевод О. Ивинской

Что я люблю людей — меня не понимают.

Нет, презираемых не следует любить.

Пусть их дробят, пусть кости им ломают,

Пока из них не вырвутся рабы!

Мука крупна — не бойся перемола!

В туман ее возможно превратить.

Щербатый нож — скорей пускай под молот!

Потомство слабое? — Бросай его в котел,

Чтоб силу в нем бессильный приобрел!

Не можете? — Приидет смертный холод.

Неперестраданное Перевод А. Ахматовой

От мук былых ты не освободился

И сам не воссиял,

Но дух твой снова к солнцу устремился.

Где змея укусила Перевод О. Ивинской

Змеи укус бесследно не пройдет —

Душа разрушится, — и что же завтра будет?

Я знаю — тот неправ, кто улучшенья ждет.

Ожидающееся чудо Перевод О. Ивинской

Не тот ли дух нам лжет, что в пропасть нас ввергает?

Иль не прекрасна жизнь?

Вдруг — возрожденных чудо ожидает?

Сито звезд Перевод А. Ахматовой

Пересоздай себя. Возьмись за дело!

То дело — жизнь,

Чтоб небо все в созвездьях пламенело.

Что такое змея Перевод О. Ивинской

Змея — есмь смерть: сулит мученья жало.

Змея есть жизнь, бессмертия начало.

Змея укусом многих исцеляла.

Отвратительное бремя Перевод О. Ивинской

Жизнь так мелка, лишь в смерти глубина.

Кто заставляет нас тащить такое бремя?

Нырнуть бы в бездну скрытую, без дна:

Пусть нудной скуки сократится время!

Мне надоело по свету блуждать —

Ведь всем нам смерть в итоге суждена,

Что ж биться об стену, терзаться и рыдать?!

Дорога есть одна. Хочу туда идти —

По обновленному — по прежнему пути…

Слова Перевод О. Ивинской

«Возобновляться!» Вновь словесный вздор!

Я переслушал тысячу созвучий —

Все пустота! Сухой и мелкий сор!

А дождь ведь шел из животворной тучи!

Нет, поздно! Сгорблен я. Давно уж сам не свой.

И боль в костях меня все ночи мучит,

И даже клетки нет во мне живой…

«А если б вдруг жизнь вновь ростки дала?»

Ха-ха!.. Ждет смерть — убить из-за угла…

Опять открываю крышку Перевод О. Ивинской

Укусит? — Ну и пусть! Открою крышку снова:

Хоть жить, хоть умереть — я свеж и бодр, как встарь.

Гляжу — змея из золота литого!

Как изумруды, светятся два глаза,

Язык рубиновый, а зубы — как алмазы —

Бесценным же́мчугом покрыт змеиный ларь!

Не только жить Перевод А. Ахматовой

«Не только жить, не повторять, как тень,

Не быть кустом иль зеркалом озерным,

Но жизнь творить полнее каждый день».

Вторая молодость Перевод А. Ахматовой

Вновь юным стать есть у тебя охота,

Ты первой юностью не сыт?

Веди ж весь мир сквозь юности ворота.

ДОМОЙ Сновидение ссыльного между двумя путями Третья тетрадь

Домой! Домой! Перевод В. Бугаевского

Домой! Домой!

Прошло немало долгих дней.

А там, за окнами вагона,

Леса и чернозем полей.

Людской поток неугомонный

Бурля, как паводок,

Спешит, торопится…

Скорей!

Скорей от зимних стуж к весне,

От жалких луж к морской волне,

Домой! Конец изгнанью.

Сменилась ночь рассветной ранью.

Сменилась ночь рассветной ранью,

Но даль в тумане.

Грусть и надежды в сердце спорят.

К чему гадать нам, что поборет!

Ты песню новую пропой!

Так песня вновь тебя зовет!

Вперед!

Домой! Домой!

«Облачко, тая…» Перевод В. Бугаевского

Облачко, тая,

В окна глядится.

Птенчик на ветке

Зябнет и злится.

Перья взъерошил,

Сжался неловко.

В колких снежинках

Стынет головка.

Что же ты, птенчик,

Зябнешь и злишься?

Солнце все выше…

Что ж не умчишься

Домой! В отчизну!

«Глянь, красота какая…» Перевод Ю. Абызова

Глянь, красота какая

Окрест и пред тобою!

Ведь это — Кама!

Мутно-синих волн полоска

За кормою остается.

Бледный рой наяд лукавых

Среди волн далеких вьется.

За туманной пеленою

Все былое остается.

Глянь на Волгу! Перевод Л. Осиповой

Грозно нахмурились

Скалы сердитые,

Сонно прищурились,

Тучами скрытые.

Вечер спускается

В бездны туманные.

Солнце качается

В зыбях багряных.

Лодка отчалила —

С домом прощается.

Волга печальная

В сон погружается.

Красота и даль, даль, даль Перевод В. Бугаевского

Синеют дали

Предо мною.

За мной — печали,

За мною ночь.

Гора, долины

Предо мною, —

За мной пучины,

Туман и ночь.

И чаек крылья

Передо мною,

За мной — в бессилье

Забылась ночь.

Вот она, золотая Казань! Перевод Л. Осиповой

Мчит корабль попутный ветер

Мимо берега крутого.

От реки плывет прохлада,

Обвевая нежно щеки.

Полудремой упоенный,

Я гляжу на берег дальний.

В дымке солнечной мелькают,

И колышутся, и дышат

Села, что полны народа.

А народ тот полон жизни,

Красоты и силы смелой!

«Уж ночь — мне страшно…» Перевод Л. Осиповой

«Уж ночь —

мне страшно — давай войдем!»

И почернели в гневе волны —

Сиянье тихое потухло,

Сорвался, воя, ветер вольный,

И бурей паруса набухли.

Тебя мы ждали, ветер смелый:

У нас в крови твое гуденье,

Не дрогнем, стоя в пене белой —

Дрожит корабль от нетерпенья!

* * *

«Давай войдем!»

«Рассвет, рассвет!..» Перевод В. Бугаевского

Рассвет, рассвет!

Вокруг туман, и нам вослед

За кораблем из мглы сырой

Несется чей-то стон глухой.

Над нами чайки пронеслись:

«Вернись! Вернись!»

Утес встал на пути моем:

«Опомнись! Разве там твой дом!»

Лес шелестел и звал, стеня:

«Зачем покинул ты меня?

С тобой здесь в дружбе ручеек,

И нива, и широкий лог,

Ты свой для нас, ты здесь любим,

А там ты будешь всем чужим.

Здесь покидаешь ты друзей —

Соратников в борьбе твоей.

А там? Чья ждет тебя рука?

Там одиночество, тоска.

Там прежний мрак, и там средь туч

Твоих надежд погаснет луч».

Кружили чайки надо мной:

«Назад! Забудь свой край родной!

Не скоро там заря сверкнет,

Твой замок не всплывет из вод».

И с криком чайки вслед неслись.

«Вернись! Вернись!

Вернись! Куда ты?» —

«К свету! К солнцу!»

«На щедром солнышке погрейся…» Перевод Л. Осиповой

«На щедром солнышке погрейся

И силы солнышка напейся!»

Мы руки раскинем

Под ласковым солнцем,

И ты приходи к нам

С душою открытой.

Нагретые солнцем

Польются по жилам

Растопленной силы

Могучие соки!

Желанное солнце

Плоть нашу прогреет,

И жажды великой

Исполнится сердце —

Дарить и дарить!

«Вот солнце, жизнь дарящее…» Перевод В. Бугаевского

Вот солнце, жизнь дарящее, зайдет,

С ним вместе я хочу идти вперед

Навстречу утру!

* * *

Островок невдалеке

Желтой тянется косою.

Все длиннее на песке

Тень вечернею порою.

Поздно… Те, что там живут,

Верно, спать идут устало.

Вечер сетью зыбких пут

Не задержит нас нимало.

* * *

Волга спящая, прощай!

Дальше, без опаски!

Поезд нас из края в край

Будет мчать в вагонной тряске.

«Из города идешь ты в город…» Перевод Л. Осиповой

Из города идешь ты в город —

И всюду отчие могилы.

О как от родины далеко

Похоронили сердцу милых!

В такую даль забросил листья

Безжалостный осенний ветер!

И тяжко, тяжко на душе,

Хоть снова мир весенний светел.

Единственная картина

«Неожиданно замерло сердце…» Перевод Л. Осиповой

Неожиданно замерло сердце,

Я до боли предчувствовал встречу —

Близко, рядом, поля дорогие!

Их утратил и вновь обретаю.

Отчего же ты замерло, сердце?

Ведь о встрече я думал всечасно —

Только чаще, конечно, о людях,

О борьбе и о счастье желанном.

Вот луч светлый пробился сквозь тучи,

Озарил все, что дорого с детства.

Он упал на леса и на нивы

И подернул их дымкой златою.

Солнца луч, я тебе благодарен,

Ты явил мне родное приволье,

На земле не отыщешь роднее,

На земле не бывало такого.

А во мне оно благом пребудет,

Станет золотом тихим светиться,

Одарит мою душу покоем.

О ты, солнце чудесное детства!

Озеро Перевод Л. Осиповой

Как черный глаз незрячий,

Блеснуло озеро вдали —

Таинственно и странно.

Я помню хорошо —

Таким всегда ты было —

Глубоким, черным, диким.

Отпугивало всех

Трясинами своими злыми.

Я любовался лишь на расстоянье

Твоею мрачной одинокой красотой.

Ты дружбу только с птицами водило,

Что прилетали издалёка и улетали вдаль

Не птицы будто, а мечты твои и мысли.

Вода сверкает сине-рыжей ржавью.

Так медь и меч сверкают.

Растет багульник, одурью пьянящий,

Кустарник, завлекающий коров.

Высокая трава и мох — сухой на вид.

Но только понадейся, ступи на кочку,

Прожорливая топь проглотит

Того, кто думал здесь найти дорогу.

Зачем ты, озеро, пугаешь всех?

Не тайну ли на дне хранишь?

Угрюмое, ты все ж к себе мани́шь.

А на горе, на дальнем берегу,

Раскинулось роскошное поместье.

Ты одиноко, озеро.

Холм Фелькерзама Перевод Л. Осиповой

В той стороне стоит зеленый холм.

Он ильмами и кленами порос.

А на вершине, где деревьев сень,

Лежит огромный камень, будто щит,

Могила сирая под камнем тем.

И что ни день — бывает мальчик тут,

Уходит из дому украдкой он.

Читает тайные на камне письмена.

О рыцаре те письмена гласят.

Чужие руки погребли его:

Не захотел он в землю предков лечь,

Поближе к людям вольным быть желал.

И долго-долго мальчик смотрит вдаль…

Втыкает в щели камня ветки он —

И словно зацветает камень тот.

Дочь луны Перевод Л. Осиповой

Я проезжаю мимо места,

Которое манит воспоминаньем милым —

Давным-давно то было.

Помнишь ли меня?

Там где-то далеко, за солнцем, за миром целым,

Дочь луны златоволосая с зелеными глазами.

Цветок весенний — пять годков,

На стебле тонком — пять лепестков.

Ее я видел на солнце теплом и при свете лунном,

Средь длинной темной ночи,

Которая зовется жизнью.

Опять к тебе вернулся я,

Пройдя путь долгий к дому!

Поля, деревья и дороги бегут навстречу взору

И место закрывают от меня,

Где обитала дочь луны.

Церковь и кладбище Перевод Л. Осиповой

Купа деревьев растет вокруг церкви:

Темные липы и ели, но нету веселых берез.

Колкий кустарник стволы обвивает:

Розы, акации жгучие тут и пахучий жасмин.

Помню я белый жасмин и поныне —

Запах кладбищенский душу мою наполняет тоской…

Белая церковь видна меж деревьев —

Издали башня призывно маячит в закатных лучах.

В детстве, бывало, домой возвращаюсь,

Башня уж издали машет приветно рукой и зовет:

«Эй! Заходи! Здесь твой дом и дорога!»

И проходил мимо.

Дом Перевод О. Ивинской

Это он! Это он!

Он огромный, и мрачный, и тенью

От разросшихся лип все лицо его скрыто подчас;

В нем живет ревматизм, глушит сырость на клумбах растенья,

Ну а сбоку он светел и мальчику радует глаз.

Дом к полудню стихает, и мальчик, дрожа отчего-то,

Пробирается наверх, где гулко звенит тишина…

Там двенадцать картин, обрамленных резной позолотой, —

Красота в них и тайна и поступь столетий слышна.

В глубь веков он проходит с самим Рафаэлем великим…

О, весь мир бы обнять! Не забыть бы нигде, ничего!

Ну а дальше чердак, где разбросаны старые книги…

Но — спускаться пора…

«Где шатался?!» — ворчат на него…

Что ответит ребенок? Мальчишка молчит, как немой…

Ах ты, память моя! Тени детства — всегда вы со мной!

Застенок Перевод О. Ивинской

На старой площади телеги в ряд встают,

Конюшня сохранилась и амбары.

И, может быть — еще остался тут

Застенок старый?..

Ах, что я делаю, зачем туда вхожу

Я вместе с памятью и прошлое тревожу?

От отвращения сейчас еще дрожу,

И не могу оправиться от дрожи!

Здесь, в крепостные тяжкие года,

С рабов покорных взыскивали вины —

И, сытые, смотрели господа,

Как хлещет кнут по изможденным спинам.

Здесь кровь лилась, как говорят, рекой,

И по ступеням лестничным стекала.

Живая плоть, казненная другой,

Беспомощная, тут изнемогала.

Сюда забрел я как-то по ошибке,

И до сих пор душа моя больна;

Казалось мне — полы от крови липки

И кровь еще струится по стенам.

Второй бы раз

Я не открыл ту дверь —

Мне запах крови слышен и теперь.

Сад Перевод О. Ивинской

Здесь рядом — сад,

Лежал я как-то тут,

Где примулы курчавы, как ягнята.

Вот здесь мочили лен, вот баня здесь и пруд,

И ветлы дремлют — так же, как когда-то.

Вот в рельсу бьют… Идем! Нам на обед пора!

Мычат стада, собаки звонко лают,

И слышно за версту — аукает сестра…

А я скорее к речке убегаю…

Оттуда озеро мое недалеко:

Таинственно, черно и глубоко.

Опять озеро Перевод О. Ивинской

А если б и тебе подняться довелось

На воздух вдруг и лучше выбрать место,

Чтоб запах крови ветер не донес

От барского именья по соседству?

Не только запаха страшиться нам сейчас —

Ты берегись, чтобы горячей кровью

Гебе и нам не заливало глаз:

Не только ржавчина — кровь берег твой покроет!

«Ты, поезд, увозишь меня…» Перевод О. Ивинской

Ты, поезд, увозишь меня без возврата

От мыслей, которыми жил я когда-то.

В стремительном ритме, колеса, стучите!

Железо в железо, дорогой прямой

Меня вы в свободную Латвию мчите,

В свободную Латвию,

Прямо домой!

Но ты ведь все та же, родная картина:

Дом детства на ней — мой единственный дом!

Но только теперь он широко раскинут,

Сейчас он меня обступает кругом:

В него теперь входят межи и ворота,

Пороги другие…

Вот он распростерт

До Латвии самой…

Раскинулся — вот он —

К свободному миру —

Все дальше идет…

Красное сновидение

«Огонь закручен в ночи инфернальной…» Перевод О. Ивинской

Огонь закручен в ночи инфернальной,

Железный месяц лезет в небеса

Багровый, будто только с наковальни

Приидут воскресенья чудеса!

Но серый лик — и саван погребальный —

Что хочешь ты — ведь ты не знаешь сам!

Что знаешь ты? И кто из дали дальней

Грядет сюда, застать меня впросак?

Ты имя назови! Ответствуй, дух печальный!

«Дым черный мне дорогу застилает…» Перевод О. Ивинской

Дым черный мне дорогу застилает,

И рига вся кругом объята им:

Из подворотни дым клубится, выползает…

Но знаю я: другой есть, алый дым,

И зарево, что утром называют!

Великий пахарь принялся пахать:

Он мир, как дерн, ворочает упорно;

Когда вонзает в землю лемеха,

Дрожит земля

Под вывернутым дерном.

Пари́т, пари́т, пари́т, пари́т, пари́т.

Пар снизу вверх и сверху вниз стремится;

Так, черные, сражаются пары,

Пока меж них огонь не заискрится.

А там — подъем, подъем, подъем, подъем,

Крылами всех ветров земля навстречу машет,

Тьма ко́лется, и вдруг ее проем

Храм Света ослепительный покажет!

И в страхе все: держп, держи, держи!

Все смешано…

Не сон ли это снится?

Не радуга ли на небе дрожит,

Чтоб не во сне, а наяву явиться?

Мимо дома

«Внезапно просыпаюсь от толчка…» Перевод О. Ивинской

Внезапно просыпаюсь от толчка —

Не стукнулся ль о поручень вагона?

Мой поезд мчит, я глохну от гудка,

Мчит всем железом, со всего разгона!

Гляжу в окно: за ним слепая тьма.

Вдруг забелело что-то, заискрилось…

Да это ж снег! Откуда ж там зима?

Откуда тьма, ответствуй, сделай милость!

Ведь было солнце летнее со мной,

Я счастлив был, работал очень много.

И разве же не ехал я домой?

Так что ж я в дом не узнаю дорогу?

«Еси, еси», — и далее — «еси».

А что «еси»? — по чьей-то чуждой воле —

Ты был и есть — но больше не проси!

Ты был и есть, но ты не будешь боле!

Навстречу плач… Мне слушать нестерпимо

Дрожащий всхлип… И непонятно мне:

Домой, домой!

А еду — мимо, мимо…

Дом остается где-то в стороне.

«Из стужи — в холод…» Перевод Д. Виноградова

Из стужи — в холод,

Из ночи — в ночь,

Из ссылки — в ссылку,

Путь проторён.

Конец дороги —

Начало новой.

На перепутье —

О доме сон.

Мимо Перевод Д. Виноградова

С грохотом в гору мчится состав —

Двум паровозам гора уступает.

Прочь, в неизвестность, в хмурую даль

Сила стальная меня увлекает,

Дым застилает склоны горы,

За поворотом дом исчезает,

Мечется сердце, рвется назад —

Что на чужбине нас ожидает?

Слышу в надсадном стуке колес,

В пульсе тревожном, в лязге металла:

— С корнем из жизни вырвали нас,

Вихрем по свету нас разметало!

Судьбы, мечты — одуванчика пух,

Ветер пронесся — пуха не стало,

Дым паровоза на склоне горы

Вдруг растворился — как не бывало.

Снова мелькнули липы и пруд —

Поезд торопится, ход набирая,

Жду — может быть, опять промелькнут

Старые липы, навек исчезая —

За поворотом еще поворот…

Липы, ловите последний привет!

Нас обидели Перевод Д. Виноградова

Мчатся колеса — со стыка на стык,

Грохая, лязгая — все об одном,

Сердце о том же стучит, не смолкая;

Мечутся мысли, покоя не зная,

Сердце стучит об одном, не смолкая:

— Предали нас! Предали нас!

Предали всех, никого не забыли,

Каждому долю обиды вручили.

Мчатся колеса — со стыка на стык.

Робкие пробы, предтечи трудов —

В прошлое канули, жизнь — пополам,

Дрогнув, земля из-под ног ускользнула.

Снова учиться первым шагам,

Сердцем тоскуя по главной работе,

Силы копить и азы повторять,

Пробовать снова, зачеркивать снова?

Не ослабеть бы, не сдать на пути…

Хватит ли сил до вершины дойти?

Пробы, надежды — зачем это было?

Дух окрылялся — свободно летать,

Одолевать притяженье земли,

Сердце мужало — зачем это было?

Солнце на миг показалось в окне —

Мы, словно ласточки, мчимся стремглав,

Глухо ударившись, падаем наземь…

Солнце зашло, холодеет стекло,

Пусто, бело. Только кровь на снегу —

Пятнышко жизни — и та остывает.

Дорога без конца Перевод Д. Виноградова

Белым полем

Вьется дорога,

Пропадает

В белесой мгле.

Там лишь коршун

В небе чернеет,

Там пустыня —

Так говорят.

Нет, не верю:

Вьется дорога

К свету, к солнцу,

Пронзая мрак.

Жаворонок Перевод В. Бугаевского

И вот, пока сижу я и вздыхаю,

Надеясь, угрожая, сомневаясь,

То дымным сном, то бредом удручен,

Как жаворонок, мысль одна взлетает,

И в будущее смотрит с высоты,

И видит:

Оторваны от жизни наши души,

Несомы ветром, точно пух цветка, —

Как зерна, падают вдали и всходят,

И видит,

Что корни, вырванные из земли,

Дают и в воздухе побеги.

Бегущий

«Поезд опять несется…» Перевод Д. Виноградова

Поезд опять несется, торопится,

Мчится и мчится все дальше, прочь.

Сердце колотится, сердце колотится,

Стыки считает вместе с колесами,

Вихрем сметенные, снова уносимся —

Дальше и дальше, вперед и — прочь!

Мимо дома пролетаю в никуда.

Милый дом,

Увижу ли когда?

Где покой? Перевод В. Бугаевского

«Ты не можешь сказать, где мой дом?

Так скажи хоть, где мой покой,

Где, скажи, обрету я покой?

Разве знает его летящий экспресс?

Разве есть он у моря, у ветра,

Разве могут светила на месте застыть?

Тот, кто вспыхнул, — вечно будет пылать…» —

«Ты не звезда, ты не поезд, не море, не ветер

Они пусть и мчатся, не зная покоя…» —

«Эх, когда б неподвижное знало покой!

Я — озеро, спящее в недрах земли,

Но жаждет и озеро воспарить к небесам.

Нет, нет, — совсем о ином мечтает оно:

Чтоб скользящие по небу корабли

Поднялись по мостам семицветных радуг

И неслись над землей черной стаей туч.

Где ж тогда покой?» —

«Черный бык влачит его на спине».

Ах!

Этот образ со мной неотступно.

«Где покой?..»

«Вспыхнул ты…» Перевод Д. Виноградова

Вспыхнул ты, и это значит —

Долгий путь тобою начат

По лучам, волнам вселенной.

Свет звезды давно погасшей

Глаз едва коснется наших —

И стремится дальше, мимо,

Отсверкает, пронесется,

Но для глаз иных зажжется —

Есть миры и за землею.

Коль горишь ты негасимо —

Суть твоя неистребима,

Ты — частица жизни мира.

Новое Перевод Д. Виноградова

Ах, почему безмолвна ты сейчас?

Ты плачешь?

Когда же я кипящих слез запас

Растрачу?

Скажи мне: тот, кто вдоль и поперек

Мир обежал — незрячим быть он мог?

Да мог ли он — спеша, летя как ветер —

Цветов полей весенних не заметить?

А разве мир — и солнце, и цветы —

Не ты?

Вода и небо, почва и трава,

Мечта и явь, опавшая листва —

Не твоего ль частицы существа?

Когда уж осень будет на исходе,

Земля закончит года оборот

И в сон впадет, устав от плодородья —

Все, побелев, затихнет до весны…

Но вот — весна! Прозренье, пробужденье,

Невиданное, новое цветенье —

Ты оживешь, ты слезы обретешь,

И хлынет дождь,

Животворящий дождь!

Мечта Перевод В. Бугаевского

Так то, за чем ты гнался, лишь мечта?!

Ты — Латвия свободная — мечта?

Так, значит, лишь мечта — твоя свобода?

И ты, мечтавшая свободной быть, свободной,

Омытая в крови, не встанешь перед нами,

Прекрасна, как свершенная, мечта?

Мечта, ты говоришь, мечта?

Молчу!

Мы ей дадим взрасти, преобразим ее,

Чтоб в новом облике она предстала,

Отвага юная ее основой будет

И сердце Родины, святое сердце.

Они-то силу придадут росткам.

Ростки грядущего сотрут все рубежи

И, встретясь там с побегами другими,

Необозримым морем разольются.

«Ах!»

Я знаю, что твой вздох печальный значит,

Но не напрасно мы кладем свой труд.

Он всходы даст, и расцветет Отчизна.

Как по весне березка, да,

Березка наша.

И новым языком заговорит народ.

«Как новым? Почему?»

Да разве наш язык остался прежним,

Не обновился ль он за это время?

Не новым ли стал также и народ?

А ты не будешь ли с ним вместе созидать

Тот строй, где труд истоком счастья будет?

О, будешь, будешь!

Гляди, вот радуга из черной мглы болот

Возносится величественной аркой.

То путь к грядущему и для Отчизны нашей,

Для новой Латвии, и для других народов.

То созиданья путь, что приведет нас всех

К еще невиданному счастью.

Убегающий Перевод Д. Виноградова

Он бежит, а я недвижен,

Плоть моя пуста, спокойна.

Он бежит по океанам,

Через горные вершины,

Пробегает по планетам,

Добирается до солнца

И оттуда — к дальним звездам,

Незажженным, не открытым…

Он, беглец неудержимый,

Одержим движеньем вечным,

Плоть ненужную оставив,

В неизвестность он вознесся.

Так порой играют дети,

Взяв соломинку и мыло:

Невесомый синий шарик

Вдруг взмывает в поднебесье,

И следят за ним ребята —

Так и я, не отрываясь,

Наблюдал его стремленье.

Он исчез, а я остался.

* * *

Неужели — день настанет —

Вместе с ним я в путь отправлюсь?

СЕРЕБРИСТЫЙ СВЕТ Фата-моргана года моей родины Четвертая тетрадь

«Вы — родина и жизнь…» Перевод К. Арсеневой

Вы — родина и жизнь, земных симфоний

Лад стройный, повторяемый веками.

Вы шар земной несете на ладони.

Звенит заря, разбуженная вами,

Из мрака ночи — дивное виденье,

И этого не выскажешь словами.

С зарей растает призраком сомненье.

Любовь с весной шагают по дорогам, —

И ненависть от света станет тенью.

День радостный — грядущих дней залогом.

«Ни одна загадка не разгадана…» Перевод Л. Осиповой

Ни одна загадка не разгадана,

Ни одна расселина не засыпана,

Ни одна вина не иску́плена —

Все беды прежние — с ужасом волоку.

— —

Солнце все повыбелило, дождь унес.

Все решило время, а не ты.

А тебя, безвольного, подхватил поток

Со всеми предчувствиями придуманными.

«Тогда цветы…» Перевод К. Арсеневой

Тогда цветы

Хотят цвести и долгими ночами

Изнемогать от страстного томленья,

Днем жадно к солнцу тянутся стеблями.

И ветки клонятся в изнеможеиье,

Без листьев вишня, но оделась цветом.

И голый куст трепещет в нетерпенье,

Не спросит: «Не озябну ли с рассветом?»

Нет счета красным, желтым и зеленым…

Цветут и лужи в воздухе согретом,

Под синим небом, солнцем озаренным.

В долине все цветет, все зеленеет Перевод Л. Осиповой

В долине все цветет, все зеленеет,

Колышутся деревья горделиво,

Повсюду сладкие цветы белеют.

Меж ними пчелы носятся игриво,

Людей заметил я сквозь гроздь рябины —

Их обвивала зелень прихотливо,

Пыльца цветов скрывала их морщины —

Неужто счастье нежно обласкало?

Они, как дети солнца, — средь долины.

А мне, увы, здесь воздуха так мало…

Окутан солнца золотою сенью Перевод Л. Осиповой

Окутан солнца золотою сенью,

Дерев могучих сладостным дурманом,

Багряных облаков летучей тенью —

Я пью любви напиток жгучий, пряный.

В душе моей истаяли метели,

И дышится легко и первозданно.

И тянутся, как нити канители,

К земле лучи волшебные беспечно —

Меня качает солнце в колыбели.

Да не иссякнет он, покой извечный!

«Смеешься ты…» Перевод Л. Осиповой

Смеешься ты —

Я слышу, ручеек журчит в лугу зеленом,

На солнце бабочки порхают, пчелы,

И сладок сон в тени берез.

Смеешься ты —

Мне кажется, резвятся дети —

Их косы разметались золотые, —

Шумит, кричит, и вот уже исчезла стайка.

Смеешься ты —

Я старика седого вижу — в запечье теплом.

Он чуткою рукой перебирает струны кокле:

Я слышу ручейков журчанье, детей возню,

Тебя я вижу.

«Как за лесом, за горою…» Перевод Л. Осиповой

Как за лесом, за горою

По ночам огонь разводят,

Тайно там огонь разводят.

Он пылает красным жаром.

Примолкают лес и горы,

Когда тот огонь разводят.

Кто же тот огонь разводит?

А никто и не разводит.

«Утро только занялось…» Перевод К. Арсеневой

Утро

Только занялось,

Вижу пряди золотых волос,

Словно струи водопада.

Только утро занялось —

Аромат души в разливе кос…

Молодость моя, моя отрада!

Летает ворон с чайкой белой Перевод Л. Осиповой

Где не мелькнет и парус смелый —

Загнал туда их буйный ветер —

Летает ворон с чайкой белой.

Где потонул корабль смелый,

Наперекор всему на свете, —

Летает ворон с чайкой белой.

Одна звезда Перевод Л. Осиповой

Медленно плывет звезда

Мимо окон моих темных.

Вот склонилась над постелью…

Все глядел бы и глядел,

Все глядел бы и глядел

На звезду свою, на угасшую.

На угасшую, на свою…

Две звезды Перевод Л. Осиповой

В той пустыне бесконечной

В млечно-белых облаках

Бродят две звезды беспечно —

Им не встретиться никак.

Так зачем же бродят вечно

Две звезды в пустыне Млечной?

«Так робко сыплет редкий снег…» Перевод М. Зенкевич

Так робко сыплет редкий снег:

«А можно мне?»

Малютка робкая стоит:

«Не помешаю?»

«Покрыть поля заглохшие,

Укрыть цветы засохшие,

Как простыней в постели!»

«Лишь посмотреть тебе в глаза,

Лишь слово доброе сказать

Отец и мать велели».

О милая, войди, войди!

«Мотылек золотой, как тебя не любить?..» Перевод Л. Осиповой

Мотылек золотой, как тебя не любить?

Ты прекрасен и нежен.

Средь цветущих долин суждено тебе жить.

В куст роскошный хочу я тебя посадить.

Станешь ты безмятежно

Сок медвяный, пахучий и сладостный пить.

Вот вспорхнул на ладонь — красотою пленить.

Моя радость безбрежна!

Но не дай бог пыльцу с твоих крылышек сбить!

Мотыльку посвящаю.

«Волны плещутся бурливо…» Перевод Л. Осиповой

Волны плещутся бурливо,

Пеной брызжутся гневливо.

Белой пены брызги злые

Высоко взлетели в воздух,

Чайку белую задели.

То и дело море злится,

Чайка белая резвится,

Все гляжу я на тебя:

Ты похожа на ту чайку.

Чайке белой посвящаю.

«Не чудо ль на столе моем…» Перевод В. Алатырцева

Не чудо ль на столе моем цветет? —

Хотя поля пусты, деревья голы

И все кругом убито злым морозом,

Но чудо на столе моем цветет.

Оно дарит мне вдохновенья жар,

Как та весна, что недоступна стужам,

Хотя поля пусты, деревья голы

И зимним холодом сердца объяты.

Ты мне его поставила на стол,

И, словно сердце юное твое,

Оно цветет…

«Тяжелые ты веки опустила…» Перевод Л. Осиповой

Тяжелые ты веки опустила —

И тайные глубины скрылись вмиг,

Но жар любви своей ты скрыть не в силах.

Коснулся луч волос твоих златых.

И от его небрежного касанья

Зажглись глаза — и тайну я постиг.

Да знаешь ли, о дивное созданье,

Как ты прекрасна? И какую нежность

Таит бездонных глаз твоих сиянье?

Когда же обниму тебя? О неизбежность!

«Лишь боль мне юным сердце сохранила…» Перевод Л. Хвостенко

Лишь боль мне юным сердце сохранила,

И перестань оно страдать, —

Любовь и жизнь — все станет мне не мило.

Вишневой косточке Перевод Л. Хвостенко

Как бронза та броня, где бьется

Твое сердечко, — но в земле сырой

Оно пробьет броню и к свету дня прорвется.

Вновь на борьбу Перевод В. Бугаевского

Искать забвенья в красоте напрасно.

Ее вуаль глаза не застилает;

Лишь правда жизни горечью ужасной

Ясней сквозь эту дымку проступает.

Свобода гибнет… К нашему позору,

Зло прошлого восстало из могилы,

Вновь в эшафотах обретя опору.

Так на борьбу! Твой дух омолодило

Прекрасное своею вечной силой.

«Я всех любил вас равною любовью…» Перевод А. Штейнберга

Я всех любил вас равною любовью,

В награду вы меня

Обманывали, предали злословью.

* * *

А ваши души — жалкие калеки!

Их солнце не зажжет,

С другими в лад им не звучать вовеки!

* * *

О, если б вас мой пыл сумел расплавить

И вместе бы могли

Мы солнце тысячеголосно славить!

* * *

Вы молоды, но ваши мысли стары!

Когда ж я встречу тех,

Служить грядущему готовых с жаром?

«Я голубем вернулся раньше срока…» Перевод Д. Виноградова

Я голубем вернулся раньше срока

К себе домой —

Здесь злы сердца и льется кровь потоком.

Мой мирный край, сегодня ты — кровавый…

Не узнаю!

Война повсюду разлилась отравой.

Я вижу — смерть моей отчизной правит.

Так пусть она

Меня со всеми вместе обезглавит.

Моя любовь, надежда и спасенье —

Ты, мой народ,

Я без тебя — ничтожный лист осенний.

И верю я — когда оставят силы,

Когда умру —

Цветы без счета лягут у могилы.

«Сегодня воздух с морем перемешан…» Перевод Д. Виноградова

Сегодня воздух с морем перемешан —

На ветерке виси, рубаха, сохни,

Пусть навсегда исчезнет горечь пота.

Таскать зерно не хочется мне что-то:

Мешки, мешки — поди, не меньше сотни!

Уйду, смеясь! Кто скажет мне хоть слово!

Пусть я продрог —

Бродягу солнце обогреть готово!

«Осыпались цветы в одно мгновенье…» Перевод Д. Виноградова

Осыпались цветы в одно мгновенье,

Тускнеет все вокруг,

Все краски сна стирает пробужденье.

Гасит звездочки надежды

День, добра тебе желая.

Ночь придет — зажжет другие,

Жди ее, не засыпая.

«Ходят люди мимо дома…» Перевод Д. Виноградова

Ходят люди мимо дома,

Ночью — звезды светят мимо.

Мыслям — вечно нет покоя!

Эти люди — мне знакомы,

Эти звезды — негасимы:

Я их видел! Жизнь прекрасна.

«Целуй меня, как я тебя целую…» Перевод Д. Виноградова

Целуй меня, как я тебя целую —

Сейчас, в последний раз.

Пусть гибнет сердце, о тебе тоскуя.

Целуй меня, как я тебя целую —

Спасенья не ищу,

В твою страну не вторгнусь голубую.

Целуй меня, как я тебя целую —

Расходятся пути,

Тебе в рассвет, мне в ночь идти глухую.

Оливия!

«Я ухожу…» Перевод К. Арсеневой

Я ухожу… Какое испытанье!

Смогу ли одолеть тоску по дому?

Изранит сердце горечь расставанья.

Вернусь ли снова к очагу родному

Или уйду за дальние просторы

В безвестный край, дотоле незнакомый,

Как Архимед за точкою опоры?

Свершеньем дел великих окрыленный —

Ведь мир перевернуть мне станет в пору! —

Я оживу на почве обновленной.

«Всё счастье в жизни женщины мне дали…» Перевод Д. Виноградова

Всё счастье в жизни женщины мне дали.

Они же и страданья приносили,

Но те страданья жить мне помогали.

Как я хочу, чтоб женщины закрыли

Мои глаза в последнее мгновенье

И свечку погасили на могиле —

Почувствую их рук прикосновенье,

И волосам их, легким, словно воздух,

Неслышно прошепчу благословенье,

И пусть они меня проводят к звездам.

«Смети весь мир…» Перевод Д. Виноградова

Смети весь мир, развей без сожаленья —

Он из твоей улыбки вновь родится,

И будет свеж, хорош на удивленье —

Тот самый мир, что поколеньям снится,

Всех страждущих надежда и отрада,

Неначатая, чистая страница —

Да будет так — и прочь с пути преграды,

Идут любовь и юность в царство света,

И то, что солнце их приходу радо —

Счастливого грядущего примета.

«Сквозь смертный сон…» Перевод Д. Виноградова

Сквозь смертный сон я голос твой услышу,

Сквозь толщу тьмы и вечное молчанье

Он долетит бесценным даром свыше.

Мне и тогда волос твоих сиянье

Мрак озарит, когда давно не будет

В твоей груди и признаков дыханья —

В их золотом, лучеобразном чуде

Оттают крылья, оживут, заноют,

И холод новых звезд их не остудит.

Погаснет солнце — мы начнем иное.

Оливия.

ДОЧЬ ЛУНЫ Повесть Пятая тетрадь

«Однажды Джуанг-Джоу…» Перевод Л. Осиповой

Однажды Джуанг-Джоу приснилось, что он мотылек, порхающий мотылек, который чувствует себя очень счастливым и ничего не знает о Джуанг-Джоу.

Внезапно он проснулся и понял: он и в самом деле Джуанг-Джоу.

Теперь я не знаю, то ли Джуанг-Джоу видел во сне, что он мотылек, то ли мотыльку приснилось, что он Джуанг-Джоу, хотя несомненно между Джуанг-Джоу и мотыльком есть разница.

Ночь, луна и звезды Перевод А. Тарковского

Промчалась тучка мимо звезд, —

Звезда двойная показалась:

Глаза прищурив, ты смеялась.

Имя мечты Перевод С. Липкина

Как зовут тебя? Кто же ты? Мне невдомек!

Разве есть у мечтания имя?

Я мечту свою в звездный вплетаю венок.

Воздушные грезы Перевод С. Липкина

Может быть, это то, что ищу я давно?

Может быть, это то, что всего мне дороже?

Это странное чувство знакомо ль мне тоже?

Может быть, разделяет нас только оно?

Кто же в воздухе грезы найдет мои, кто же?

Пена Перевод С. Липкина

Порою ненависть я видел в тех глазах, —

Иль мне мерещилось, что злоба в них таилась,

И стон, — так думал я, — мне слышался впотьмах?

Мне рана чудилась, — она чуть-чуть гноилась,

Но сомневаюсь я, что видел это сам.

Откуда ненависть, когда в глазах светилась

Улыбка легкая, как пена? Мог ли там

Ютиться стон? Ужель там духота сгустилась?

Разрывающийся волосок Перевод С. Липкина

Работа кончена. Теперь, батрак, ступай.

Что держит здесь меня? Ведь собран урожай.

Мне платы не дали, — но разве денег ради

Я прожил столько лет в обиде и надсаде?

Заря, сосновый лес и море при луне,

Все то, что я любил, — осточертело мне.

А держит здесь меня, хоть солнце раскололось,

Один лишь тоненький и шелковистый волос.

Но, слабый, сможет ли меня он удержать?

Не разорвется ли, задумав привязать?

«Любимая, судьбой нам суждено…» Перевод В. Инбер

Любимая, судьбой нам суждено

Не разлучаться.

Тебе уйти? Да это все равно,

Что от самой себя уйти пытаться.

Куда уйдешь?

Ты смеешь Перевод С. Липкина

Сказал орех: «Грызи меня, ты смеешь, —

Пусть плоть моя бела, — твои белее зубы».

Сказала вишня: «Ешь меня, ты смеешь —

Пусть кровь моя красна, — твои краснее губы».

Вино сказало: «Пей меня, ты смеешь, —

Я пахну хорошо, — твое дыханье слаще».

А сердце высказать себя пока не может,

Робея и дрожа, в руке твоей сгорает.

Что горячей: твоя рука

Иль сердце?

Первое письмо Перевод А. Тарковского

Держу я первое письмо твое —

По телу дрожь блаженства пробегает.

Те клятвы, те словечки милые

Прочувствовал я в сотый раз, и веет

Столь дорогой души благоуханье.

Все внове мне, как чудо, все нежданно!

Как будто новый мир мне приоткрыла ты.

Я восхищаюсь, трепеща от счастья.

Золотые капли Перевод А. Тарковского

Шлепает солнце

Босыми ногами

По рекам, озерам,

По лужам дорожным,

Золотом-серебром

Весело брызжет, —

В глаза тебе яркие

Брызги попали.

Воск в руке Перевод С. Липкина

Любовь твоя растет, но страшно мне:

И так уже моя душа в огне!

Страшусь, страшусь:

В твоей любви я в пепел превращусь!

«В любви ты не сгоришь, а возродишься вновь».

Но что же из меня создаст любовь?

Я словно воск в твоей руке мягка,

Как мед из улья твоего сладка,

Я гасну, как свеча, пощады не прося.

Я вся твоя, вся, вся!

Что из меня создаст твоя рука?

Третья жизнь Перевод С. Липкина

Исчезнуть и моей душе дано:

Моя душа в тебе воспрянет,

Твоя душа моею станет;

Они сольются, как с вином вино.

Возникнет третья жизнь, и, нам пока чужая,

Она возвысит нас, два существа сближая.

Сказочная горошина Перевод А. Тарковского

А если стану для тебя мала?

Всегда расти ты мне даешь задачу.

Но как мне жить, чтоб вечно я росла?

Не вырасту, — я милого утрачу.

Скажу я прямо, как велит душа:

Я, видно, для тебя нехороша —

Все требуешь, чтоб я росла, спеша,

Так, может быть, найдешь себе другую,

Подобную горошинке из сказки,

Чтоб вверх рвалась, и ты бы мог добраться

До самых небес.

Смертная девочка Перевод С. Липкина

«Любовь бессмертна», — ты сказал призывно

Мне, смертной девочке, но неужели

Не перестанешь ты меня любить?

На это я надеяться не смею!

Иль мило шутишь с девочкой своею,

Чтоб очень скоро обо мне забыть?

Быть может, стану я тебе противна?

«Ах, девочка, подумай в самом деле,

Как мне тогда с моей душою быть?

Иль надо сердце мне свое убить?»

Цепкий плющ Перевод С. Липкина

Цепкий плющ и шиповник — передо мной,

Тихо вошел я в дом чужой.

Мне открыло жилье

Пустоту и мглу,

А в углу —

Поседевшее детство мое.

Неумирающая память Перевод Н. Манухиной

Все то, что я любил года,

Мне не наскучит никогда.

Как о любви убить воспоминанья?

Как вырвать камень, плод труда,

Из мной воздвигнутого зданья?

Вновь зазеленевшие осенние листья Перевод С. Липкина

То, что зеленело летом,

Осень кроет рыжим цветом.

Раньше дни мои сияли, —

Почернели от печали,

Оливи́я!

Кто ты, Лелде, не весна ли?

Листья вновь живыми стали,

Лелде!

Оливия Перевод С. Липкина

«Я — не та, не Оливи́я!

Не в былом, где дни иные,

Где вьюнки плюща густые.

Я не Лелде, не из ада,

В рай лететь за мной не надо,

Я земли твоей отрада.

Вот луна плывет, как чара,

Прочь от солнечного жара.

Узнаешь? Я Синиара,

Синиара!»

Девочка луны в лодке Перевод С. Липкина

Так мудрецы твердят, — и как не верить,

А все же я не верю: быть не может,

Что девочка луны давно скончалась.

Еще вчера ее я видел в море,

На лодке темно-синей — парус красный,

И мачты золотые, а на мачте,

Как облачко, дрожал платочек белый.

Был парус ветром огненным наполнен,

Позднее мы с подругой увидали,

Что ветер огненный погас, и парус

Светился чистым, серебристым светом.

Покрытая зеленым покрывалом

И за борт чуть склонясь, играя белой

Своей рукой с водою, одиноко

Сидела девочка луны в той лодке.

Мы долго, долго на нее глядели, —

Я и подруга на моих коленях, —

И наша грусть летела вслед за лодкой.

Нет, не умрет дитя луны вовеки!

Душа без цветов Перевод А. Тарковского

Знаешь ли ты,

Как тяжко в разлуке?

Без чувств, без мысли, без вдохновенья

Дремлют мечты.

Душа в плену немоты.

Цветы

Исчезли, птицы не знают пенья

В разлуке.

Жизнь Перевод С. Липкина

Лишь тебя держать в объятьях,

Лишь твоим дышать дыханьем,

Лишь в твои глаза глядеться!

Лишь тебя держать в объятьях,

Лишь тобой дышать все время, —

Хватит жизни всей на это!

Прячу глаза от луны Перевод С. Липкина

Вдвоем две головы кладем,

Подушка — одна.

Желаем радостно вдвоем

Луне, Стожарам за окном

Спокойного сна.

Другая ночная сошла тишина.

Не сплю; я один и подушка — одна.

Я прячу глаза: пусть не видит луна!

Слово любви Перевод А. Тарковского

Блеснул рассвет,

Влюбленно ты проговорила:

«Я вижу солнце, ты со мною, милый!»

Трепет клена Перевод С. Липкина

Ты видишь клен? Прильни к нему щекою.

Ты чувствуешь, — он весь дрожит, трепещет,

Волнуясь, изгибается в смятенье.

«Да, чувствую: от ветра — трепет клена».

От ветра или от тебя? Подумай:

Его коснулась ты, и он трепещет,

Как я, когда ко мне ты прикоснешься,

Щекой прильнешь, когда меня обнимешь!

Ладья луны Перевод С. Липкина

Пойдем: я ночи и луны дитя.

Для нас готова лунная ладья.

Ты вычерпни всю воду звезд в челне

И на руках неси меня к волне.

Твоим рулем пусть будет луч живой,

Ладья луны плывет сама собой.

Туч паруса и молнии весло

Не надобны, и плыть не тяжело.

Держи меня свободною рукой,

Ладья луны плывет сама собой.

Я на коленях у тебя свернусь.

В твоих руках засну я и проснусь.

Мы в лунный сад с тобою поплывем,

Отныне вечно будем плыть вдвоем.

Дорога в страну счастья Перевод С. Липкина

«Где дорога в край далекий счастья?» —

«Я не знаю, у меня тоска.

Знает облако, что на высотах,

Белое, счастливое, плывет».—

«Облако! Где край далекий счастья?

Белое, счастливое, скажи!» —

«Я не знаю счастья, я тоскую,

Исчезаю в воздухе, грустя.

Белое, лучистое, стремлюсь я

Вдаль… О счастье, верно, знают ветры,

У которых жизнь — сплошная пляска!» —

«Ветры, знаете дорогу к счастью?

Ветры, ваша жизнь — сплошная пляска!» —

«Мы не знаем счастья, мы тоскуем:

Слышишь наш протяжный, скорбный вой?

Облетели землю — не нашли мы

Счастья… Лишь всевидящее солнце,

Счастье излучая, светит нам».—

«Солнце, солнце, где дорога к счастью?

Счастье излучая, светишь ты!» —

«Я не знаю счастья, я тоскую

И — слепое — расточаю свет,

Путь держа к первоначальным солнцам…

Знает месяц, у него спросите:

Даже тьма его очам открыта!» —

«Месяц, месяц, где дорога к счастью?

Даже тьма твоим очам открыта». —

«Я не знаю счастья, я тоскую

По тому, чего на свете нет.

То, что было, я ищу во мраке.

Где мне! Дочь мою спроси: она

Знает все глубины, даже душу». —

«Месяц, подари мне дочь свою!» —

«Засылай к ней сватов, если можешь!» —

«Закружилась голова. Мне страшно».

Опьяненный луной Перевод С. Липкина

Твои глаза опьянены

Хмельною влагою луны,

А сердце, — горе мое, горе, —

Все лунное испило б море.

Дурной от хмеля, ты бы влез,

Я знаю, на хребет небес.

На небе ты б сломал ворота,

Ты б звезды разбросал без счета,

Ты поскользнулся бы, едва

Планет рассыпалась дресва,

Упал бы наземь и разбился,

Ты б лунной девы не добился.

Астры Перевод С. Липкина

Люблю я с детства астры, и полна

Вся комната красивыми цветами.

Ты их принес на радость мне, но только

В душе моей звучит печалью радость.

На астры не могу смотреть спокойно, —

Хочу я страстно, чтоб у них был запах!

Когда мне даришь белые цветы,

Рождается в моей душе надежда,

Что астры будут пахнуть, — и невольно

Склоняюсь к ним, чтоб их впитать дыханье.

Зажатое сердце Перевод С. Липкина

Несет свое сердце любая рука,

Ладонь раскрывая,

А ты и мала, и нежна, и тонка,

Рука дорогая,

Зачем же ты сердце в ладони зажала,

Чтоб сердце чуть слышно и робко дрожало?

Случайность Перевод С. Липкина

«Я для тебя — случайное событье.

Что ныне мило, завтра ты забудешь,

И только дочерью луны ты бредишь».

Мы все — случайности на сей земле,

Сама земля есть частный случай солнца,

А солнце есть случайность во вселенной,

Да и вселенная, увы, случайность!

Мы ничего не знаем: только то

Мы знаем, что ничто не исчезает,

Ни ты, ни я и ни любовь, что нас,

Красивая, связует, и начало

Есть у нее, но нет конца. А ты —

Ты дочь луны.

Цветок тени Перевод С. Липкина

Всегда ты радовалась, и все ярче,

Пленительней ты в радости цвела,

Всех радовала радостью своею.

А ныне

Я начал постепенно замечать, —

Ты не смеешься; медленнее ходишь

И в думы погружаешься; когда

Пугаюсь я, — глаза ты поднимаешь

Неспешно. — Что случилось? — «Ничего».

Осунулось лицо и под глазами

Черно. Еще красивее ты стала,

Но тени так цветет цветок… Тебя

Что мучает? — «Ты знаешь». — Что я знаю? —

«Ты очарован дочерью луны». —

Но это ты! — «Не верю, нет, не верю!»

Нежные поцелуи Перевод С. Липкина

Тогда ты поцелуй меня —

Всем сердцем, нежно, нежности милее!

Мой поцелуй воздушней мотылька,

Его прикосновенья он слабее.

Так поцелуй меня еще нежнее!

— Нежней, чем солнечная вышина?

— Нежней, чем светлоокая луна?

— Нежней тоски, что вдаль устремлена?

Я дали не хочу, — целуй иначе,

Чтоб губ твоих был близок жар горячий,

О нет, еще нежней, еще нежнее!

Не умеешь любить Перевод С. Липкина

Ступай, ты любить не умеешь,

Ты сердце мое не жалеешь,

Покоя душе не даешь.

Где речи, восторги, поэзия, полная страсти,

И счастье, и счастье, и счастье?

Ты хочешь иного:

Безумствуешь, мечешься, требуешь, просишь

И в мир запредельный, бог знает куда,

Уносишь.

Ты волей своей, сумасброд, не владеешь,

Совсем ты любить не умеешь —

Так тихо, так тихо, счастливо и долго!

Внезапное лето Перевод А. Тарковского

Стройные сосны,

Редкие ветви,

Зелень березок

Нежно мерцает,

Вздыхает море,

Поезд проносится,

Говор людской,

Песок и ветер…

Море прониклось

Жарким томлением,

Чудом родится

Внезапное лето.

Легкость и камень Перевод С. Липкина

Когда я сознаю, что ты есть на земле, —

Как жить легко:

Как будто камень вдруг упал с горы во мгле!

На зов любви отзовись Перевод А. Тарковского

На зов любви отзовись.

В щедром дарении

Без сожаления —

Ценность твоя.

То, что растратится

В самозабвении, —

Стократ оплатится.

В вечном горении —

Самосоздание —

Ценность твоя.

Серебристое мерцание Перевод С. Липкина

Когда, чуть стихнет гром, мерцает, серебрится

Листва дерев,

Кругом — покоя белизна,

Даль высока, ясна

И удивительно сияют наши лица.

Высь Перевод С. Липкина

Нет! Не нужна мне высь! Я мерзну там. Скорей

Ты унеси меня к земле поближе.

Там, наверху, я становлюсь слабей.

Я больше не хочу туда, пойми же!

Прекрасно озирать пространства с вышины,

Но, если мы себя так накалять должны,

То опусти меня, прошу тебя, пониже.

Я мерзну. Обними меня. Согрей.

Когда приходит осень Перевод С. Липкина

Когда приходит осень,

Я вижу: падают и умирают листья,

И льется дождь весь день, всю ночь, темнеет рано…

«Когда приходит осень, мне так страшно

Становится, как будто гибнет мир,

И я одна должна остаться в мире

И видеть, как — день изо дня — все гибнет,

И муки — все, какие есть на свете, —

Одна я на себя должна принять,

Но не могу решиться, — трудно, трудно,

И некому пожаловаться мне,

Когда приходит осень».

Ах, слабенькая девочка, кто силен?

Кто менее тебя, родная, одинок,

Когда приходит осень?

Путь журавлей Перевод С. Липкина

По листьям ты идешь, — они теперь безмолвны,

Лишь моря голоса чуть слышатся вдали.

Надежды прежние куда уносят волны?

Куда плывут твоих мечтаний корабли?

О не туда ли,

Куда летят, мерцая, журавли?

Безучастная красота природы Перевод С. Липкина

Природы безучастную красу

Разглядывать, — не высшая ли радость?

Все сущее забыть — себя и мир?

Ввысь улететь, все горести откинув?

Освобождает ли сама природа

Того, кто смотрит или тот, кто смотрит,

Ее освобождает? Выбирает,

Уподобляет, — для себя творит

Он красоту, — затем, что мирозданье

Всегда — художника материал!

Принадлежит природе ли та радость,

Что красота природы нам дает,

Иль это радость мастера, творца?

Улыбки луны Перевод Ю. Петрова

Ярость солнца остается за горами,

Колесо земли вращается неспешно,

Вглубь и вглубь уходит — в ночь, в потемки.

Ночь, готовясь, путь шелками устилает,

Звезды двери для луны уже раскрыли,

Свет луна несет в сосуде серебристом.

Боль от ран дневных врачуя и смягчая,

Тихий свет неспешно льется из сосуда

В мир, который в сон глубокий погрузился.

Полон тихий свет безвестных, тайных песен —

Непостижное предощущенье духа

Выплывает из безмерной глуби неба.

Пробуждаются в предощущенье духа

Чьи-то души, не нашедшие покоя

Ни во сне, ни днем, ни ночью и ни в смерти.

К теням будущего чаянья стремятся,

Мысли зрелые штурмуют крепость тайны,

Скорбь о мире сущем жаждет перемены.

В ночь предчувствий раствориться души жаждут,

Не исчезнув, слиться с душами другими,

В новой сути к новой вечности стремиться.

Путь иной, конец пути — о, неужели

И конец, дитя усталости, желанен? —

Грань усталости надежды преступают.

Вечен свет из серебристого сосуда,

Колесо земли вращается неспешно,

Чтобы вновь страдать, крутясь под звонким солнцем.

Звезды шелк снимают, двери затворяют,

Гаснет свет луны в сосуде серебристом,

Улыбается луна: настанет утро.

Луч улыбки этой глаз твоих коснулся.

Связанное время Перевод С. Липкина

На месте звезды не хотят стоять,

Опять, опять

Все движется, бежит вперед и вспять.

Глазочек милый мой, не хочешь ли сказать,

Что сможем время мы лобзаньями связать?

Отражение Перевод Ю. Петрова

— Ну, почему же ты молчишь?

— Да так…

— Зачем ты так глядишь — зрачки в зрачки?

Слова твои, как взор твой, далеки…

— Да? Далеки?

В твоих глазах я вижу чей-то лик,

Он из сиянья бледного возник;

Нет, нет, не я! Я раньше там была,

Я раньше там, в твоих глазах, жила —

Там девушка, ты с нею, с молодой,

С красивой, на щеке твоей ладонь,

Нет, не твоя — ее, ее рука

Из прошлого скользит, издалека,

И в прошлое влечет тебя с собой —

Назвать ли имя — прежней, дальней, той?

— Ах, сумасбродка, что ты говоришь!

Ведь это ты, лишь ты в моих глазах…

— Не уходи к ней! О, не уходи!

Не уходи!..

Истерзанный стон Перевод Ю. Петрова

На клочьях бумаги — обрывки стихов,

Отходы, остатки от творческой муки;

Гляжу я на них, равнодушен, суров, —

Вдруг взвыла бумага обломками слов,

И сердце забилось — я плакать готов,

Услышав отбросов ненужные звуки.

Не плачь, неродившаяся строка!

О жизнь, почему ты всегда жестока?

Неумолкающий стон Перевод С. Липкина

Когда б сумел я сердца муки

Сковать в словах в родном краю,

Быть может, превратившись в звуки,

Они б не пили жизнь мою.

Но лишь одну, что прочих злее,

Хватаю, чтобы стон затих,

Взамен ее кишат, как змеи,

Ужасных тысяча других.

Ломается судьба Перевод А. Тарковского

Жить в этой жизни — не все,

Мало — постигнуть ее.

Надо над жизнью взрасти,

Стать над своею судьбой.

Мира грядущего семя

В сердце твоем набухает.

Жизнь — скорлупа… И душа

Сбросит оковы, созрев.

Ухожу к себе Перевод Ю. Петрова

Легко и просто

И без оглядки

Уйду к себе.

Я дома роздал

Добро, достатки

Своей семье.

Оставил дома

Я на пороге

Всю суету;

Все, что знакомо,

Всю пыль дороги

Я отмету:

Воспоминанья

И тягость знанья,

Успех, беду,

Дела, усталость…

Себе достанусь —

К себе уйду.

Где ты сам? Перевод Ю. Петрова

— Тебе я, мой любимый, рассказала,

Что на душе: что я тебя люблю,

Что сердце твоему открыто взгляду,

Как свет луны и как мои глаза;

Но песнь твоя — моих порывов эхо,

Зачаровать умеет голос твой,

Слова любви в них жизнь моя замкнулась, —

Но сам ты где, любимый? Где ты сам?

Себя я запер наглухо в железо —

Так в толстые, тяжелые цилиндры

Закован, заперт, втиснут кислород.

Ах, если вдруг непрочны станут стенки!

Могуч безмерно атом вещества;

Когда идет материи крушенье;

Такие силы движутся к свободе,

Что нам и не измерить их поток.

Им только волю дай — и взрыв бы грянул,

И я бы разлетелся, ты бы тоже,

И вся земля!..

— Ах, ты всегда пугаешь!

Казалось мне, что ты утих немного,

А ты опять грозишь. Зачем? И чем?

— Чем? Чем-то новым, может быть. Концом.

Ночь об этом молчит Перевод Ю. Петрова

Как рвутся деянья, сшитые днем,

Как слезы ночные льются ручьем, —

Ночь об этом молчит.

Безумны восторги в тиши, в ночи,

И душат угрозы, как палачи, —

Ночь об этом молчит.

Каждого ночь призывает в жилье,

В день ни один не уйдет от нее, —

Ночь об этом молчит.

Каким тебя ночь опаляет огнем?

Каков ты ночами, смеющийся днем?

Ночь об этом молчит.

Все, чему днем расцветать дано,

В темень корнями погружено, —

Ночь об этом молчит.

Что такое ночь? Перевод Ю. Петрова

Ночь ли то, что ночью называем?

Солнце отвернется — сразу темень,

Солнце глянет снова — день наступит.

Нет! Ведь ночь — то, что долой от солнца

Вдаль бежит, пока не станет солнце

Крошечным, как звездочка, как искра.

Все уйдет: звезда, и мгла, и очи,

Холодно, черно, пустынно, тихо —

Ночь, ах, это ночь — в нее идти мне,

Если ухожу я от тебя.

Беседа Перевод Ю. Петрова

— Ты от меня уходишь? Почему же?

Я все это всегда считала шуткой —

Плохой, но шуткой: ты грозился, чтобы

Тебя я не бранила… Но теперь-то

Зачем ты все твердишь: «Уйти я должен!»?

— Ах, это ночь зовет, и я обязан…

— Ну, что ты мелешь в каждом разговоре

Такую чепуху, что просто ужас.

Ведь умный человек ты…

— Но однако…

— Молчи! Ведь я права в своих упреках:

О чем твердишь ты? Что еще за ночь?

— Я должен в этой ночи возродиться.

— А почему же тут не возрождаться?

Тут делай все, что хочешь и что можешь.

— Мне возродиться надобно душою.

— Ну, что за бредни! Что с душой твоей?

— Весь этот мир негоден. Одряхлела

Его душа. Он должен возродиться,

И это сделать только я могу.

Мир сам решит. Тебе-то что за дело?

— Я — часть его. И я за все в ответе.

Тебе весь мир, сдается, нехорош;

А я, скажи мне, я-то хороша ли?

Ведь ты твердил, что я и есть твой мир.

— Ты силы мне дала идти все дальше,

Иначе б я в пути упал, усталый,

И не достиг бы цели, но теперь…

— Так, значит, я в тебя вдохнула силы,

Чтоб от меня ушел ты в благодарность?!

— Но, милая…

— Ну, что ж, иди! Но помни:

Ты, уходя, связь с миром разрываешь,

Ты рвешь меня! Ты своего добьешься

И возродишься, а когда захочешь

Назад вернуться — больше уз не будет;

К чему тогда все это возрожденье?

Погибну я — погибнешь тут же ты.

— Здесь тоже я умру — без возрожденья.

— Спокойней умереть в моих объятьях…

А лучше жить, припав, прильнув ко мне!

— Но так я возрожденья не узнаю.

— Не я, а лишь оно тебя волнует?

Не будет ни тебя, ни возрожденья!

Умру я, что мне в жизни без тебя?

— О нет, любовь, душа моя! Пусть сгинет,

Исчезнет все — я у тебя останусь.

Как ты прекрасна! Как тут все красиво!

Мир светел, потому что есть в нем ты,

Что в нем с тобой, с прекраснейшей, сравнится?

Иди ко мне, иди, целуй меня!

— Ну, что я говорила?

— О, права ты…

— Но, милый, ах, я до смерти устала,

Борясь, единоборствуя с тобою

За жизнь свою — ведь я тебя люблю…

Слезы Перевод С. Липкина

Слезы неба — капли дождевые,

Слезы моря — перлы дорогие,

Слезы горькие земли — сиротки.

Прощание Перевод Е. Великановой

— Я не держу тебя, иди, мой друг,

Поверь, и эта жертва мне под силу,

Но знай, напрасно это. Для меня

Помочь тебе всего важнее было.

— В любви твоей я силу приобрел,

Но я любовь отдам и все оставлю,

Чтоб большего достичь, а ты…

— А я?

Мне это ни к чему, я не смогу

Любить тебя сильнее, чем любила;

А мне осталось лишь тебя любить,

Да, мне осталось лишь тебя любить,

И в этом мне разлука не поможет;

Но я бы в ней отраду находила,

Когда бы знать, что это для тебя.

Иди, тебя иное счастье ждет,

Нет больше сил, иди!..

— Я остаюсь.

— Нет, не щади меня, иди, иди, мой милый!

* * *

Impavidum ferient ruinae![25]

Рука с перстнем Перевод А. Тарковского

Дождь кончился. Как белая рука,

Простерлось облако над тихой далью,

И радуги сияющий осколок

Переливался, точно камень перстня.

Тянулось облако из дальней дали,

И таяло едва, и таял перстень,

И ночь на море пала покрывалом.

Не ты ль меня звала из дальней дали?..

ПЬЕСЫ

ОГОНЬ И НОЧЬ Старое сказание в новом звучании Перевод Вс. Рождественского

Пролог

Над рекой луною соткан

Мост, где свет и тени.

Духи сновидений

Из лесов скользят в тумане.

Гнется мост под их стопою,

Чуть дрожа, сверкает.

На волне мерцают

Золотые рыбы — звезды.

Голоса слышны из мрака,

Страшен гул их дикий:

Песни, стоны, крики,

Битвы шум и нежный шепот.

И проходят сновиденья

Белым, смутным строем,

И тела героев

На руках в гробах проносят.

Смерти сном не позабыться

Тем, кто пал в сраженье.

Из полночной тени

Их тоска на землю гонит.

Старый бой еще не кончен,

Нет еще победы.

Гнев, что мстит за беды,

Вновь их поднял из могилы.

Каждый раз встают их тени,

Чуть настанет полночь, —

Слышен, боли полный,

Вечной битвы мрачный отзвук.

Из гробов и тьмы выходят

Биться неустанно.

При луне туманной

Блещут их мечи и брони.

Ночь с огнем вступила в битву,

Тьмою зло одето,

Но победу света

Торжествует жизнь над смертью.

Будет мир душе героев!

Мост ведет из тени

К новым поколеньям,

Что окончат бой победой.

Над рекой луною соткан

Мост, где свет и тени.

Духи сновидений

Из лесов скользят в тумане…

Медлительно стелются туманы. Какая теплая майская ночь! Как нежно сияет луна в реке! И вот опять они возникают — мои сны, видения майской ночи…

Кажется, давно уже кануло в вечность это тихое время ожиданий и тоски, этот май! Уже не вижу я больше дорогих образов тех дней. Так бушевало море жизни, проносясь вихрем по душе моей, таким зноем опаляло солнце, что уже почти не осталось места для иных видений. Но вместе с тихою луной, в пору иных мечтаний и иных ожиданий — вы опять идете ко мне, давние тени, длинное шествие теней. Точно похороны — гроб за гробом — скользите вы бесконечной вереницей. Нет, это не погребальное шествие! Опять, как в древней песне, открываются гробы, и опять поднимаются из них мужи-исполины: герои, одетые в панцирь, с мечом в руке. И женщины, величественные, строгие, следуют за ними — ряд за рядом.

Ближе, все ближе подходит шествие, и в лунном свете вижу я, как постепенно сгущаются расплывчатые образы, приобретают форму, я уже могу разглядеть каждое лицо: яснее проступают черты, просыпается душа, чтобы длить недовершенную жизнь продолжать незаконченную борьбу.

Это ты, Лачплесис! Узнаю тебя по высоко поднятому челу, но сиянию, скрывающему твой лик, — точно пеплом подернулся жарко тлеющий уголь. Это ты, сын Лиелвардиса великий вождь!

С ним рядом — товарищи-войны: его друг и тоже вождь — Кокнесис, его певец и народный бард — Пумпур.

Вот и оба старца, вожди племен — Айзкрауклис и Лиелвардис. А за ними старый мудрый Буртниек.

Облаченная в сине-серебристое сияние, словно окутанная плащом светлого летнего дождя, идет Лаймдота. За нею подружки и прислужницы.

В стороне, во главе отряда гордых воинов, в красновато-золотистом блеске одежд следует властная Спидола со сверкающими очами.

А поодаль перед мрачной толпой выступает, предводительствуя ею, Кангар, с перекошенным от злобы лицом. И, наводя ужас на всех этих девушек-ведьм, на старую колдунью и духов преисподней, следует Черный Рыцарь. Рядом с ним закутанный в белый плащ Лайкавецис со своими тремя Белыми Дочерьми, — наблюдающий, полный размышлений, чуждый всему, что его окружает.

Стремительность и гнев на лицах воинов. Оружие звенит тут же, передо мною, а кажется, что звуки доносятся откуда-то из могильной дали. Отряды шагают твердо, стремясь вперед, но они все время перед моими глазами. Я вижу их непрерывное движение, и ему нет и нет конца.

Воины шествуют смело, не касаясь земли. Шаги их скользят, как дым скользит над землею в ветреный день. Какие взоры бросают их застывшие очи, как неудержимо стремятся они вперед! И я вижу, что только у Лачплесиса глаза зажжены внутренним огнем. И кажется, что это он один влечет их за собою и только одна Спидола следует за ним по доброй воле, погруженная в мечту.

Иди, Лачплесис, иди, продолжай борьбу! — Твоя победа еще не завершена, Победитель! Победи снова и победи окончательно! Твори свое великое дело, освободи от нечисти землю!

Ты слышишь далекие голоса? Это духи земли. Их стоны так близки, так легко различимы. Это уже не стоны, это — стуки, подземные удары.

Самые угнетенные — ближе всех к победе!

Ты слышишь? Там, на дне Даугавы, хранили они ключ от твоей свободы, чистили его до блеска горечью слез своих и солью крови своей, стекающей в волны. Вот он блестит, твой ключ! Мы хотим его поднять, но слишком слабы наши руки. Иди, и возьми его, и открой нам ворота в Замок Света!

Молча проходит Лачплесис, и лишь глаза его пылают. И доносится голос словно из потустороннего мира. Это говорит Лайкавецис:

— Не мешай Лачплесису на его опасном пути! Его борьба величественнее всего, что могли видеть люди: он бьется за то, чтобы стать совершенным. То, что созерцали вы в невыразимом страхе перед опасностью, только первый проблеск утра. День великой борьбы еще впереди!

Бодрствуйте, чтобы не застали вас спящими, когда придет время — и Лачплесис поведет вас в последний, решающий бой! В вас самих — и ключ тот, и Замок Света!

Но и тогда, когда вступите вы в Замок, еще не кончен путь Лачплесиса. Начнется героическая бескровная борьба в царстве Спидолы!

Когда отзвучали эти слова из потустороннего, тело мое содрогнулось, и я увидел огненный взор Лачплесиса, сверкнувший мне из-под тяжелых век. Уста Спидолы улыбались мне.

Я хотел вскочить, крикнуть: «Мы пойдем! Пойдем!» — но все затянуло туманом. Лайкавецис стоял с поднятыми руками, широко развеяв за собой белый плащ. Колыхнулись полосы света, приблизились чудные голоса — тени сновидений продолжали свою жизнь —

Чуть настанет полночь —

Слышен, боли полный,

Вечной битвы мрачный отзвук…

Где я? Это опять ты, моя дорогая родина! Я слышу звуки беззаботных песен… Немцы уже начали свой захватнический по-ход, но еще свободны латыши. Еще высится древний, свободный замок латышского народа…

Вечной битвы мрачный отзвук…

Действие первое

Замок Айзкрауклиса над Даугавой.

Большая комната в старолатышском стиле, сказочно украшенная. Стол и сиденья. Ложе. Первобытные ткацкие станки. Вдоль стен скамьи. Печь. Вечереет.

Спидола, Айзкрауклис. Девять девушек чешут шерсть, прядут и ткут — три в черном, три в желтом, три в красном.

Айзкрауклис (следя за работой девушек)

Как мышки белые, бегут, скользят

По прялке пальцы девушек!

Чесальщицы

Шерсть пушистую

Чисти, гребень!

Шерсть пушистая

В ряд уложится.

Милому будет

На одеяло!

Айзкрауклис

Коль милому, так надо постараться!

(К прядильщицам.)

А вы, дочурки,

Тоже для него?

Прядильщицы

Шибче, шибче, прялочка,

Бегай, веретенце!

Вытки ниточку,

Белую, тонкую.

Пусть для друга милого

Тонкая, легкая

Будет рубашка!

Айзкрауклис

Как будто все: рубашка, одеяло…

(К ткачихам.)

А что же ваши пальчики соткут?

Ткачихи

Эй, челнок, спеши!

Нить с собой тяни!

Пусть основы —

Ниточка к ниточке —

Выткут для милого

Кафтан коричневый!

Айзкрауклис

Всего здесь вдоволь, сердце веселится.

Пора кончать работу. Поздний час.

(К Спидоле.)

Иль хочешь ночь работать напролет?

Спидола, прислонившись к окну, глядит вдаль; в лунном свете ее одежда переливается красным, черным и золотым.

Уж люди начинают говорить,

Что слишком строгий у тебя отец.

До петухов, мол, держит на работе.

Спидола

Они не знают доброты твоей.

Айзкрауклис

Постой, еще не все,

Еще другие толки ходят,

Что настоящий труд, мол, за полночь у вас,

Что ты сама и все подружки — ведьмы!

Девушки вскрикивают и перестают работать. Спидола быстро оборачивается.

Ну что ж вы, как будто испугались?..

Ведь это, дочка, не мои слова.

Другие говорят такую чушь,

А я на это не повел и ухом.

Спидола

Вот так и дальше слушай их, отец!

Айзкрауклис

Ну, не сердись же, не сердись, мой светик!

Я только так… А чтобы кончить сплетни, —

Работать брось и жениха скорее

Себе ищи. Сундук с приданым полон.

Спидола (снова у окна)

Зачем спешить, отец?

Айзкрауклис

Всегда так отвечаешь.

Всем женихам отказ. Смотри, они

Совсем уйдут…

Спидола

Пускай!!

Ведь я из рода змей. Ты помнишь это?

Айзкрауклис

Да, чистым должен быть наш род змеиный…

Избави бог! Глаза твои горят.

Как хочешь поступай, моя голубка,

Ты мне дороже, чем родная дочь.

Спидола

Я знаю, как, отец, ты добр ко мне.

Но дай мне волю! Бурю ведь нельзя

Поймать простым капканом для лисят,

Нельзя звезду премудрости учить.

Ведь я всего, что на земле,

Прекрасней!

Оставь меня, отец! Спокойной ночи.

Еще есть время…

(Мечтательно.)

Времени немало.

Могу еще смотреть, как за горами

Луна восходит и заходит вновь.

Айзкрауклис

Да, да, пора и на покой — иду.

Пускай господь поможет, дети, вам!

(Уходит.)

Девушки сразу же весело бросают работу.

Первая

Господь помог. От нас ушел он.

Вторая

Получше бога черти нам помогут.

Все

Хи-хи, ха-ха!

Третья

Черт — нам, а мы ему поможем.

Все

Ха-ха, хи-хи!

Первая

Спидола,

Иль песенка тебе не по душе?

О чем ты все еще грустишь?

Другие

И разве мы всегда не так поем,

Как добрым людям надо петь?

Спидола

Поете складно…

От ваших песен в доме шум такой,

Что все сейчас сбегутся к нам.

Девушки

А мы, чуть что, на них дракона спустим!

Другие

Мы им в глаза напустим дыму.

Спидола

Сестрицы, сестрицы,

Давайте наши песни петь!

Первая девушка

Давайте наши нитки прясть!

Вторая

Давайте паши ткани ткать!

Третья

Друзей своих на помощь звать!

Все

Старуха где? Старуха где?

За печкой спит она.

Старая ведьма (ее выталкивают из-за печи)

У-у! У-у!

Спидола (старухе)

Старая ведьма, скачи,

Шире платок размечи!

Нас учи ты чарам,

Мудрым, старым!

Старуха

Хэй! Прочь от огня!

Вам ли учить меня?

Прочь от огня!

(Девушкам.)

Что старику сейчас вы распевали?

Рубашку, одеяло обещали?

Чтоб выше стало пламя ада,

Другие песни петь вам надо!

(Суетясь, растапливает, волшебную печь. Тащит на середину комнаты колоду, застилает ее своим платком, кладет рядом топор.)

Чесальщицы

Эй, гребешок,

Хорошо чеши!

Жизнь, как шерстиночку,

Всю мы расчешем,

Души пушинкой

По ветру пустим!

Прядильщицы

Шибче бегай, прялочка!

Алая нитка, вейся,

Струйкой кровавою

Грудь опутывай, —

Людям колючая

Будет рубашка!

Ткачихи

Эй, челнок, стучи,

Нитку волочи, —

Ткем мы страсти,

Беды, напасти —

Добрым людям

На смертный саван.

Все

Чешем, прядем и ткем

Дружно, не споря,

Всем добрым людям

Горькое горе,

Как в паутину,

Кутаем тесно.

Гость сразу сгинет, —

Где — неизвестно.

Старуха колдует у печи и тянет из нее огненные нити. Девушки, став на скамейки, развешивают эти нити крест-накрест по потолку. Узлы вспыхивают светлячками.

Старуха

Вейся ярче, —

В пламени — чары,

Вейся выше, огонь!

Жалом любого тронь!

Искры летят,

Искры трещат.

Тр-р-р…

Девушки

К нам женихов кличь поскорей,

Берись за дело, —

Веселых и смелых

К ведьмам в гости кличь чертей,

Скорей!

Старуха

Полно, бесстыдницы, что за шутки!

Для Ликцепура мы делаем дело —

Так ворожите умело!

Надо из пепла огонь раздувать, —

Вам же парней бы только смущать!

Девушки

Колдуй смелей,

Зови женихов скорей!

Спидола

Ты сделай сначала нас зрячими!

Старуха (втирает девушкам в глаза волшебное зелье)

Зелье ада, пылай,

Свет дневной затмевай,

Взору открой

Сумрак ночной!

(Прикасается к ушам девушек.)

Чувствуйте серный дух,

Пусть ваш проникнет слух

Сквозь двери, ограды,

Засовы, преграды!

Девушки

Глядите! Глядите!

Идут, идут!

Спидола последней натирает глаза и видит, как идет Черный Рыцарь, который на сцене еще не появился.

Спидола

Что вижу? Сам Черный Рыцарь идет!

Зачем он явился, угрюмый слепец?

К чему он для нашей бесовской игры?

Ужель оскудели бездны ада

И лучшего нет там? Я ухожу.

(Замечает еще невидимого на сцене Лачплесиса.)

Ах, вот он!

Что за мощь! Большой и сильный,

Полный жизни могучей,

Словно дуб, вечно юный!

Да, этого стоит склонить, сломать,

Листок за листком его ощипать, —

Ведь это не то, что Кокнес мой.

Раздуй мое пламя, Отец-огонь!

Старуха

Эй, руби, топор!

В щепки бей затвор!

Черный дым клубит.

Он ползет.

Он растет.

Под платком, которым покрыта колода, что-то начинает дымить и греметь.

Девушки

Руби! Что вздор бормочешь!

Старуха

С ума сошли вы? Прочь, цыплята!

Черед держите!

Чесальщицы

(одна за другой ударяют обухом топора по колоде)

Бью, рублю, сегодня, завтра — будь что будет!

Выскакивают три черта в бархатных кафтанах, в треуголках, в длинных чулках. Все в черном. Начинается их пляска с чесальщицами.

Прядильщицы

(все три, одна за другой)

Бью, рублю сегодня, завтра — будь что будет!

Выскакивают три черта в желтом и пляшут с прядильщицами.

Ткачихи (одна за другой)

Бью, рублю сегодня, завтра — будь что будет!

Выскакивают три черта в красном в пляшут с ткачихами.

Спидола

Бью, рублю сегодня, завтра — будь что будет!

Медленно, тяжело шагая, появляется Черный Рыцарь. Он слеп, опирается на плечо поводыря. Пляска внезапно обрывается. Девушки и черти робко отходят в сторону.

Черный Рыцарь

(Спидоле)

Я прихожу с заданием к тебе.

Спидола

Сама себе заданье я,

Другого нет!

Черный

Ты только царству тьмы должна служить!

Спидола

Нет, надо мной никто не властен,

И землянику есть я стану,

Когда хочу!

Черный

Тебя вознесть я мог бы

Превыше звезд, до бесконечной ночи,

Где царство непроглядной и могучей,

Бездонной изначальной тьмы.

Спидола

Твое там царство. Что же мне там делать?

Черный

Но ты сильна, и власть твоя

Достойна этой тьмы.

Могла бы ты ее умножить силу, —

А ты теперь лишь блеск звезды летучей.

Спидола

Свободна я, принадлежу себе,

А ты — лишь раб и хочешь рабства всем.

Мне мерзок ты!

Черный

С судьбой борьба напрасна.

Ты ей подвластна, Спидола!

Так исполняй судьбы решенье.

Спидола

А что велит судьба? Что нужно сделать?

Черный

Грядущего убить:

Того, кто будет сильным и могучим,

Кто вечной тьмы дерзнет разбить оковы,

Зажжет огонь сопротивленья,

Кто сам восстанет на властителей,

От векового сна рабов разбудит,

Поднимет тех, кто осужден дремать,

И скажет, что поток их жаркой крови

Сметет с земли могучий замок тьмы, —

Убить того, кто нас придет убить.

Ты замысел его убей еще в зачатке —

Вот что велит тебе судьба!

Спидола

Но если так могуч он,

Что сокрушает даже силы тьмы,

То как я с ним могу бороться?

Черный

Но у тебя есть сила посильнее.

Ты на земле всего прекрасней,

И никакая в мире сила

Тебя не сломит грубыми руками.

В тебе — то счастье, полнота и мир,

Что верх берут над всем ничтожным, низким.

Ты — погруженье в ночь, успокоенье.

Так дай же мир ему — пусть, победив

Хотя бы раз, узнает он покой.

Из тьмы восстав,

Дай силу одолеть все заблужденья,

Чтоб он не бился больше ради битвы,

Верни его к земному

И счастье дай.

Вне красоты ведь в мире счастья нет!

Спидола

Так вот как власть мою ты понимаешь!

Черный

Здесь, в этом мире, дай ему все счастье,

Раскрой ему все прелести земли,

Чтоб их навек хватило.

Пусть будет счастлив он и шлет другого

Туда, где сам погибнуть мог бы,

Покуда не придаст и не продаст

Добра и правды он, для нас созрев,

Не увлечет весь мир в глухую ночь,

Нависшую так мрачно над вселенной

В недвижной тьме!

Спидола

Но я — движенье!

Я — сила. Вы же без меня бессильны!

Прочь! Он идет!

Прекрасней я всего на свете,

Всего, что на земле и в преисподней!

Черный

Все ж ночь погасит этот жалкий свет!

Исчезает. За ним — черти.

Уходит и старуха.

Первая девушка

Бр-р-р! Словно лед!

И в пекле он не мог согреться!

Другая девушка

И ведь какой на всех наводит страх!

Спидола

Пойте, сестрички, меня наряжайте,

Встретить мне надо гостя.

Прядильщицы

Бегай, веретенце,

Вейся красной ниточкой,

Алою полоскою!

Ниточка к ниточке —

Белая милому

Будет рубашка!

Песня, носившая раньше бесовский характер, при появлении Айзкрауклиса и гостей становится медленней, но бесовское в ней все же слышится. Все сидят чинно и работают.

Входят старики: Айзкрауклис, Лиелвардис. С ними Лачплесис, Кокнесис и сопровождающие их.

Айзкрауклис

Вот, дорогие гости, — Спидола!

И день и ночь она с подружками.

Мы их сейчас застали за работой.

У нас, дочурка, гости дорогие,

По матери тебе родня прямая —

Сосед мой Лиелвардис с могучим сыном,

Медведя разорвавшим пополам.

Вот так! Да! Да! У нас его теперь

Все Лачплесисом только и зовут.

Кокнесис

Тебя приветствую я, Спидола!

Спидола

А! Здравствуй, Кокнес!

Лиелвардис

Мы к вам в ворота ночью постучались

Затем, что порешили по дороге

К соседке, столь прекрасной, завернуть.

Мой сын намерен ехать в замок Буртниека

Науку постигать, искусство боя.

Ему ведь суждено героем стать,

Какого не было средь латышей.

Он так силен, что побеждает всех!

Мой сын…

Спидола

…достоин самой лучшей встречи!

Мы словно ждали гостя дорогого

И светлячками дом украсили

(К Лачплесису, который, застыв в изумлении, глядит на нее,)

Привет тебе, о будущий герой!

Мы угодим тебе, чтоб ты не мог

Нас разорвать, как разорвал медведя.

Бегите, девушки, готовьте ужин,

Гостям ведь нужен отдых.

Девушки, убрав прялки и ткацкий станок, приносят серебряные и золотые кубки.

Лиелвардис

Ну, мне пора, Айзкрауклис!

Здесь погостить я оставляю сына.

Пусть сам он с божьей помощью потом

Уедет в замок.

(К Лачплесису.)

Честен будь, мой сын!

Прими совет — он будет лишь на благо.

Твоя судьба, сказал нам вайделот,

Который из лесу тебя принес, —

Со злом бороться и разить его

На западе и на востоке. Нет

У нас господ, свободно выбираем

Судью в дни мира и вождя — в боях.

И все равны мы друг пред другом

И тем сильны. Храни же Латвию,

Возвысь ее среди других народов,

Но дедовских обычаев держись.

Мы — пахари, и этим мы сильны.

Так с богом, милый сын!

Лачплесис (как бы очнувшись от сна)

Отец, иду я!

(Ударяет длинным мечом о пол.)

Айзкрауклис

Давай еще раз, друг, осушим чаши!

Лиелвардис

Хозяину желаю я здоровья

И дочери его. Храни вас бог!

Айзкрауклис

Нам, старикам, пора! А вы останьтесь тут!

(Уходит с Лиелвардисом и сопровождающими.)

Спидола

Ну, что же ты молчишь, герой?

Не правится у нас? Подружки, угощайте.

Иль слишком прост наш дом? Стремишься в замок ты?

Девушки приносят яства, фрукты и цветы. Помогают постелить ложе, покрывают кресло золотыми покрывалами, усаживают в него Лачплесиса.

Лачплесис

Здесь чудно! Я глазам не верю.

Спидола

Но ты устал с пути. Я постелю

Сама тебе постель. И положу

Поверх нее все в звездах одеяло.

Что ж ты молчишь? Иль мы не по душе?

Лачплесис

Ты так прекрасна!

Спидола

Взгляни смелей и подойди поближе!

Лачплесис

Но я ослеп!

Спидола

(берет кубок и, стряхнув с ресниц зелье, сыплет его в вино, которое подает гостю)

На, пей вино, и сразу ты прозреешь,

Увидишь ты, как все вокруг прекрасно.

Глоток, второй — и станет даль прекрасной.

Еще глоток — и ты увидишь то,

О чем во сне мечтаешь, что всего

Прекрасней на земле и в преисподней!

Лачплесис

Но послан я сюда бороться с адом.

Так Лаймой суждено.

Спидола

Ты послан тоже? Ты не сам пришел?

Пей, все равно! И ты во сне увидишь

Все то, что Лаймой суждено тебе

Прекрасного и что всего прекрасней

Здесь, на земле, и глубже — в преисподней.

Лачплесис

(пьет в третий раз)

Я сам хочу все это видеть.

Какая радость разлилась в крови!

Я чувствую тебя, блаженства власть!

(Садится на ложе, откидывается на подушки)

К тебе стремятся все мои мечты,

Нежны, легки их узы,

И тихо, тихо

Скользит с души оцепененье,

И белый, чистый свет ласкает очи,

Подобно ветерка дыханью.

Радость! Счастье!

Ты Лаймой мне дана, Лаймдота!

И белый, чистый свет ласкает очи,

Подобно ветерка дыханью.

Радость! Счастье!

Ты Лаймой мне дана, Лаймдота!

(Постепенно засыпает.)

В темнеющей комнате стало совсем темно. Во тьме мерцает бледный свет, из которого возникает Лаймдота, в голубой с белым одежде, окруженная серебристым сиянием.

Спидола

(пораженная)

Ах! Это — ты, а не я!

Ты всех прекрасней в мире, ты — не я?!

Так не ко мне ты, Лачплесис, стремишься?

Коль так — тебя убью я!

(Кидается к нему, но останавливается и слушает то, что говорит Лаймдота.)

Лаймдота

Будь со мной!

Звать тебя мне суждено.

Ночью отнят мой покой,

От печали днем темно

Давно.

Сквозь леса убранство,

Сквозь время, пространство,

Дорогою странствий

В небесном сиянье

Лечу я к тебе, как дыханье,

Давно.

Ты в снах моих со мною,

С моею мечтою.

Приди! Приди!

Призрак Лаймдоты приближается к Лачплесису и прикасается к его покрывалу.

Спидола

Призрак, прочь!

Прочь, виденье! Прочь! Он мой!

Лаймдота исчезает. Лачплесис просыпается, вскакивает со своего ложа, стремится вслед видению.

Лачплесис

Куда исчез ты, счастья цветок,

Сон долгожданный, любви виденье,

Лазури свет, блаженство души,

День мой сияющий, день блаженный?

Дана ты мне матерью счастья Лаймой,

Спешу за тобою, звездой путеводной!

Спидола

Герой мой, проснись, проснись скорее!

Явь живая прекраснее

Всех сновидений!

Комната украшена, как волшебный замок. Все озарено красным светом,

Лачплесис

О, где я? Что за чудеса кругом!

Встает и плещет пламенное море,

И разум мой бессилен.

Покой души, где ты?

Девушки-ведьмы начинают вокруг Лачплесиса колдовской обольстительный танец.

Лачплесис

Качается пол, качается…

Все кружится, вьется, свивается,

Гармония нежная слышится…

Мечта! Мечтанье!..

Жизни с огнем сочетанье!..

Все небо в сиянье…

Нет, не небо —

То крови кипенье.

Встают предо мною виденья.

Сжалься, сжалься!..

Спидола

Скажи, яснее ли видишь теперь?

Узнал ли то, что всего прекрасней

Здесь, на земле, и там, в тьме преисподней?

Гляди, покорно мне все:

Держу в руках лупу и все созвездья,

Я счастье могу подарить и отнять…

Будь моим! Будь моим!

Волнующееся пламя утихает. Обычный свет. Девушки исчезают.

Лачплесис

Властитель Перкон мне. И я им послан.

А кто же ты? И кто тебя послал?

Спидола

Я — это я. Я лишь себе подвластна.

Иду куда хочу. Неведом мне

Мой путь…

Сияю я собственным светом.

Я — Спидола,

Я — дочь огня,

Из недр земных встающая вечно,

Я всего, что живет, — дух пылающий!

В мир чудес! За мной! За мной!

Лачплесис

Я послан биться.

Спидола

Я знаю все, могу тебе помочь:

Могу приказывать ветрам,

Как зерна сеять град, швыряя прочь

Врагов твоих, чтоб смерть шла по рядам.

Могу я развязать стихии —

Помочь тебе!

Лачплесис

Не нужно мне помощи.

Сильнее тебя моя сила

Медвежья.

Спидола

И сам медведь ты!

И уши твои медвежьи!

Лачплесис

Моих медвежьих ушей не тронь!

Да, медведицей я рожден,

Как древний Латвии нашей герои.

В медвежьих ушах моих

Великая мощь и сила —

И всех она ведьм сильнее,

Что пламя вздувают и кружат снег.

Я послан землю от нечисти злой очистить!

Спидола

Грубый и грязный ты мешок,

И впрямь — медведя отродье!

Что ж, буду знать, что в ушах твоих сила!

А я — дочь змеи, гибкая, тонкая,

С острым жалом,

И я всего, всего прекраснее,

Всего, что на земле и в преисподней.

И все на свете мне подвластно.

Лачплесис

Но сон мой тебя прекрасней.

Он — Лаймдоты образ.

К ней лишь одной я стремлюсь неизбежно,

А не к тебе, ты — пламя.

Спидола

(снова озаряется отсветом огня)

Так знай же, дерзновенный,

Что гнев ужасен мой.

Теперь по всей вселенной

Тебе лететь за мной.

За мной, что блещет, как звезда,

И от тебя скользит всегда!

Освещенная гаснущими лучами, Спидола отступает к окну. Девушки за нею. Отблеск пламени постепенно меркнет. На фоне окна, в полной темноте, Спидола озаряется мерцающим светом — подобно видению Лаймдоты.

Ты будешь меня искать,

И если стеснится дыханье,

Взгляни на мое сиянье,

Чтоб страстно меня желать.

Свет мой не знает границ —

Падай скорее ниц!

(Сбрасывает черное покрываю и остается в ослепительном белом наряде.)

Лачплесис

А!

(Закрывает лицо руками.)

Спидола

Спидола жизни, света полна,

Выше лесов мчится она!

Хэй, ведьмы, хэй, ведьмы, хэй!

Лачплесис, защищая глаза рукой, размахивает мечом, срезая светящиеся, колдовские нити. Одна из них прилипает к его мечу. Светлячки, словно огненные искры, сыплются на него с потолка. Лачплесис падает. Спидола исчезает. Золотой луч гаснет.

Девушки-ведьмы

(вскрикивают)

Ай! Ай! Ай!

Снаружи в окна льется темно-красный свет.

Хэй, ведьмы, хэй, ведьмы, хэй!

Хей, скорей, хэй! Хэй!

(Окружают Лачплесиса.)

Первая

На лунный зов

Под вой волков…

Все

Хэй! Хэй!

Вторая

(Лачплесису)

Медведь, в берлогу

Ищи дорогу!

Третья

Будем тебя душить, терзать!

Четвертая

Лаймдота станет напрасно звать.

Пятая

Пыл твой остынет!

Шестая

Сгинешь в пучине!

Седьмая

И бессилье сломит силу!

Восьмая

И возьмет тебя могила!

Девятая

На лунный зов

Под вой волков!..

Все

Ведьмы, хэй!

Ввысь!

Все гаснет. Лачплесис остается лежать на полу.

Занавес

Ввысь

Действие второе

Потонувший замок Буртниека на дне озера. Обширный зал. Стеклянные стены. Направо — большая, налево — маленькая дверь. Роскошное убранство — оружие, пергаментные свитки. Скамьи, столы, кресла.

Ночь. Зажжены светильники. За стеклянными стенами — движение озера В воде проплывают обитатели глубин — рыбы, змеи; струятся водоросли.

Спидола

Был замок над озером вверен тебе,

Но ты его утопил в пучине.

Теперь сам хозяин идет сюда

С холодной, коварной Лаймдотой.

Властителя ада ты умолял

Не повергать тебя в пасть дракона,

Оставить в живых, обещая восстать

На Перкона и мудрецов его,

Чтоб людям из тьмы уже не подняться.

Кангар

А к чему ты напомнила? Знаю и сам.

И ты ему тоже служишь…

Но волю твою я готов исполнить.

Спидола

Ты раб преисподней, не равен мне,

Я лишь себе служу.

Ты мне подчинен.

Тебе закон —

Все, что я скажу.

Уж Буртниек близко, и Лаймдота с ним!

Кангар

Я сам заманил их сюда обманом.

Спидола

Но вслед за ними идет сам Лачплесис.

Он вырвет замок из пасти дракона.

Зови же всех духов ада,

Чтоб, скалы обрушив, закрыли замок,

Чтоб стеной поднялась вода и путь

Сюда преградили дюны!

Ты Ликцепуру служишь, ты раб его,

Ты ползал у ног его с мольбою.

Кангар

Меня ты порочишь!..

Лишь ради тебя я позор несу,

Чтоб мощь и славу тебе добыть.

Я у людей заслужил доверье,

Я всеми признанный вождь народа,

Единственный в мире мудрец и советчик.

Спидола

Известны советы твои! Ха-ха!

Ведь с ними лишь в пекло дорога. Ха-ха!

Кангар

Ну да, всегда я служил лишь тьме,

И к ней людей веду я,

Чтоб ниц они пред тобою пали,

И в этом, поверь, не вижу плохого —

Ведь ночь одолеет робкий проблеск!

Спидола

Искусен ты в оправданьях!

Кангар

Не я, так другой поступит так же…

Ад без меня одержит победу.

Спидола

Как мало, я вижу, себя ты ценишь!

Да, без тебя обойдется ад,

Но коль продался — служи.

Кангар

Да, я унижаюсь, но власть я добуду, —

Не сразу, как ты, но ползком и втайне.

Веду я во тьму, но о том не знают.

Сам Лакцепур меня возвеличит,

Мы царство тьмы с ним воздвигнем в Риге

И всех подчиним понемногу Риму.

И Кокнес готов поехать туда,

Если ты будешь ласковой с ним!

Спидола

Нет, с ним отправится Лаймдота,

А с ней Лачплесис сам.

Кангар

Что, Лаймдота? Нет!

Спидола

Ее заманил ты обманом в замок,

Но с замком вместе исчезнет она.

Кангар

Нет, она мне заменит тебя,

Ведь я же тебе не нужен!

Я знаю, ты грубого ждешь медведя,

Но чем он меня превосходит?

Мы с ним когда-то дружбу водили,

Силы в нем много, но нет ума.

Он, силой гордясь, колдовство отверг

И мир покорить лишь силою хочет.

А я,

Я ради тебя покорился аду.

Спидола

He ради меня,

А ради денег.

Кангар

Но чем же пленил тебя Лачплесис?

Я всей душой его ненавижу.

Но для тебя я готов на все.

Спидола

К чему мне раб, коль бессилен хозяин?

Ты мне не нужен. Прочь! Уйди!

Кангар

Для тебя я готов на стыд и позор!..

(Пытается приблизиться к Спидоле.)

Спидола

Прочь!

Кангар

Что за надменность?

Грубый медведь над тобою смеется.

Спидола

Раб! Собака! Как смеешь ты…

Сам ты стал посмешищем ада!

Сюда! Эй, черти!

Прибегают семь чертей.

Спидола

Скажите ему, что он аду продался

За золото и за почет глупцов.

Первый черт