Стикс

День четвертый, утро

Утром пришлось, как было заранее решено, отправляться на работу в прокуратуру. «Здравствуйте». – «Здравствуйте» через шаг, оценивающие взгляды людей, якобы знакомых (он их никого не помнил), приветственные кивки. Маленький город, население двадцать тысяч, как случайно услышал он вчера по радио, все друг друга знают. Две школы, одна больница, та, где он лежал, один рынок, административное здание в центре. Все близко, все рядом. Зоя вела его под руку, ненавязчиво указывая дорогу. Довела до дверей, как маленькому ребенку слюнявчик, поправила на шее галстук:

– Ну, иди.

Он кивнул и шагнул вперед, набрав побольше воздуха в легкие. Ему было не по себе. Зоя осталась на улице, он же очутился в прохладе, в здании, обозначенном вывеской как «Районная прокуратура». В коридоре то и дело раздавалось:

– Здравствуйте, Иван Александрович, с выздоровлением!

– Иван Александрович, доброе утро!

– С возвращением, Иван Александрович!

Он кивал, отвечал, машинально шел по коридору, пока не споткнулся взглядом о свой кабинет с табличкой «…Иван Александрович Мукаев». Вошел. Огляделся в недоумении. Память ничего не подсказала. Что же делать? Сел за письменный стол, вновь огляделся, пожал плечами: кто-нибудь да придет. Подскажет.

Пришел мужчина в штатском. Волосы рыжеватые, глаза шальные, раскосые, крепкого коньячного цвета, на носу веснушки. С порога начал хохотать:

– Ваня, друг! Извини, что запанибрата! Ты ж и меня не помнишь! Смотри внимательней! Меня да не вспомнить! Такую выдающуюся личность! Скучал, честное слово! Скучал! Друг ты мой бесценный! Ну? Обнимемся, что ли?

А глаза холодные. Ограничились пожатием руки. Все равно обрадовался: ну, слава Создателю, у него есть хоть один друг! А то в этих бабах запутаться можно!

– …Ну, дела! Неделю тебя искали! – (Пауза, острый внимательный взгляд, до нутра, до печенок.) И резюме: – Теперь говорят у тебя амнéзия.

– Амнезия, – машинально поправил он ударение в последнем слове.

– Вот не знал, что удар по голове способствует выправлению грамотности! Это ж прямо научное открытие, в самом деле! – продолжал паясничать рыжий. – Хоть за диссертацию садись! Ну ты даешь!

– А что у меня с грамотностью?

– Что с грамотностью! Я тебе сейчас расскажу. Чай, в одном классе учились. Меня-то хоть признал? – Рыжеволосый по-прежнему смотрел на него холодно и словно прицениваясь. Профессионально смотрел. Как на допросе.

Он напрягся и вспомнил: Зоя показывала школьные фотографии. Попытался улыбнуться:

– Конечно, вспомнил. Вы – Руслан Свистунов.

– Оп-па! Амнéзия, точно. «Вы, Руслан!» В школе ты звал меня запросто: Свисток. Ничего, что я на «ты»? Все-таки друзья детства. Хотя ты следователь, а я – старший оперуполномоченный. Капитан, между прочим. При тебе. Выполняю указания. Не при погонах, извини, не подумал, что все так сильно запущено. Я твою болезнь имею в виду. Вспомнил? А как тебя в школе звали, вспомнил?

– Не очень. Если не трудно…

– Оп-па! Еще и вежливость проклюнулась! – (Опять долгий оценивающий взгляд.) – Тебя звали Мýка.

– Почему Мýка, не Мукá?

– А ты никогда не был хорошим и вежливым мальчиком. Хам, грубиян, нахал. Мучились с тобой, одним словом. Учителя, родители. Ты чуть что – в драку. Немало носов в детстве разбил. Тихим ты не был, нет… Если только теперь, после амнéзии.

– Амнезии.

– Ну да. А знаешь, что было, когда ты исчез? Вэри Вэл все внутренние органы района на ноги поднял! И наружные тоже! Ха-ха! Как же! Лучший следователь прокуратуры как в воду канул!

– Кто? – удивленно переспросил он. – Вэри Вэл?

– Владлен Илларионович. Ты же сам это придумал. Сократил имя-отчество, чтобы меж собой выговаривать было проще. Уж с чем с чем, а с чувством юмора… Точно: надо диссертацию писать… Когда прокурор просто благодушный, то ты называешь его Вэри Вэл. Что вроде бы по-английски означает «очень хорошо». Извини, я-то в языках не силен. А когда хозяин в отличном настроении, то он Вэри Вэри Вэл. Вспомнил?

– Разумеется. Но не очень.

– Тогда забираю авторство себе. Слушай, если ты это забыл, то, может, я еще кое-чем воспользуюсь? Присвою себе некие права, а?

– Ты о чем?

– О чем! О ком! Об Олесе!

И тут он впервые после болезни почувствовал это: сладкое бешенство. Волну, которая поднялась изнутри, захлестнула, подняла его высоко-высоко… Он встал из-за стола, свысока, с гребня этой волны, глянул на Свистунова так, что тот отшатнулся и невольно попятился. Потом капитан вдруг кинулся с объятиями:

– Мýка! Родной! Узнаю! Теперь это ты. Точно – ты. А то думаю: сидит холодный, красивый, как мрамор. И весь в разводах. Теперь ты. Узнаю, – с чувством сказал Свистунов. Потом добавил: – Ну, темперамент у тебя после амнезии восстановился, вижу. Всегда говорил, что бабам нравится не твоя смазливая физиономия, а темперамент. Темперамент в норме, а потенция?

Свистунов подмигнул. Он понял, что надо бы сострить, продолжить разговор с другом детства в такой же шутливой форме. Капитан этого и ждал. Но… Он сказал то, что посчитал в данной ситуации уместным:

– Это ты у Зои спроси.

Друг детства Свисток просто-таки глаза вытаращил. Кашлянул, словно поперхнулся, потом удивленно протянул:

– То-очно надо за диссертацию садиться. О влиянии удара по голове на характер человека. Нас всех надо как следует стукнуть! И непременно по голове! Авось и поумнеем! Надо же! Большой Хэ Иван Мукаев посылает справиться насчет своей потенции у жены Зои!

– А у кого?

– Раньше ты назвал бы мне с десяток фамилий и адресов! Это не считая Леси. У тебя ж, Ваня, кровь все время кипела.

И вот тут он что-то вспомнил. Конечно, их, то есть женщин, было в его жизни много! Перед глазами почему-то закружилось колесо рулетки, мелькнула блондинка в красном, брюнетка в черном, и тут же вспомнились приторные духи, кожаные сиденья в черном «Мерседесе», и под конец нежные женские пальчики на губах. «Ми-илый… Как хорошо!»

– А ты не допускаешь мысли, что мне это просто-напросто надоело?

– Тебе? Надоело?! Ха-ха! Может, и Леся надоела? – подмигнул Свистунов. – Тогда уступи, а? Я не гордый, мне и секонд-хенд сойдет.

Леся – «секонд-хенд»?!! И тут он почувствовал, как сладкое бешенство подступило уже к самому горлу. Пузырь, в который оно было заключено, вдруг лопнул. Никто не смеет обсуждать его женщин! Его с ними отношения. Никто. Никогда. Он сжал кулаки и отчеканил:

– Это мой кабинет. Я в нем работаю. Вы, будьте так любезны, приходите сюда по делу. А сейчас я занят, извините. Будьте любезны выйти. Вон.

На что Руслан Свистунов недобро прищурился:

– Ладно. Я уже понял, что ты вернулся. Друг мой, враг мой. Я думал: конец Ивану Мукаеву, Большому Хэ. Если честно, Ваня, я знаешь чему удивляюсь?

– Чему? – Он взял себя в руки, мысленно воссоздал вокруг кипевшей в нем злобы прежнюю оболочку и затолкал этот пузырь внутрь, поглубже. На самое дно души. Не стоит так скоро выдавать себя. Нет, не стоит.

– Тому, что тебя еще не пристрелили. Ограничились ударом по голове. И вот ты стоишь передо мной живой, здоровый. Память только потерял, ну это пустяк. Главное, что ты жив, – недобро сказал Свистунов. – А пришел я к тебе по делу. Дружеская часть беседы закончена, пошел официоз. Старший оперуполномоченный по особо тяжким преступлениям против личности Свистунов Руслан Олегович к следователю прокуратуры Мукаеву Ивану Александровичу. Разрешите?

– Слушаю вас.

Так ему было значительно легче. Оставался невыясненным один вопрос: черный «Мерседес». Руслан Свистунов не только друг детства. Он старший оперуполномоченный, капитан полиции. И, глядя в его лихие глаза коньячного цвета, следователь Мукаев негромко спросил:

– Как другу детства последний вопрос можно?

– Разумеется, – Свистунов тоже успокоился. Лихорадка прошла, обмен «любезностями» закончился, они начали друг к другу притираться. – Спрашивай… те.

– Я брал взятки?

Свистунов даже поперхнулся от неожиданности:

– Оказывается, хороший удар по голове способствует не только выправлению грамотности и проявлению вежливости, но и честность вдруг просыпается. Где ж ты раньше был, друг Ваня? Знаешь, я на ком-нибудь попробую. Обязательно. А насчет тебя, Мука… Мукаев. Как говорят: не пойман – не вор.

И он догадался, что вопрос со взятками остается открытым. Какие же надо было брать взятки, чтобы купить такую машину? И у кого брать?

– Ну хорошо. Раз я этого не помню, значит, не брал. Давайте к делу. Мы с вами расследовали это преступление вместе?

– Какое преступление?

– Об убийствах. Серийных, так, кажется, у вас говорят?

– Именно. У нас так говорят.

Свистунов ловко ухватился за старое кресло, пододвинул к столу, сел, ладони упер в колени и задумчиво сказал:

– Только видишь ли, какое дело… Давай все-таки на «ты»? – Согласный кивок: ладно. – Дело в том, что сначала мы действительно работали вместе. Ты делал свое дело, я свое. Я ноги, ты голова. Я должен бегать, улики собирать, раскрывать преступление, ты – допрашивать свидетелей и подозреваемых, сопоставлять факты, вести уголовное дело, чтобы в итоге его закрыть и направить в суд. Но после того как полгода назад обнаружили очередной труп, последний в списке, ты вдруг замкнулся в себе. И бумаги стал от меня прятать. Ни слова больше я не прочитал, хотя раньше мы друг другу доверяли.

– Почему?

– А вот этого я, друг детства, не знаю. Но мою оперативно-розыскную работу ты, следователь Иван Мукаев, вдруг взялся выполнять сам. Ездил по району, по тем местам, где нашли трупы, расспрашивал людей и что-то там себе думал.

– А завод? Подпольное производство водки?

– Это мы вместе. Ты очертил район, в котором, как предполагал, он находится, заводик этот. Район называется Нахаловкой. Это частный сектор, особнячки там стоят, дай боже! Вот в подвале (судя по всему) одного из особняков в Нахаловке и разливают эту дрянь по бутылкам, шлепают этикетки, акцизные марки и отправляют ящиками по всей области. Ночами, должно быть, вывозят. Тайно.

– Почему именно там? В Нахаловке?

– А это ты так решил. Ходил там с неделю перед тем, как исчезнуть, всех расспрашивал, выслеживал, в засаде ночами сидел.

– А ты?

– Я? Хочешь сказать, это мое дело выслеживать по ночам, откуда вывозят ящиками паленую водку? Из какого дома? Правильно, мое. Только я, Ваня, женатый человек, если ты сейчас этого не помнишь, то раньше знал. По-настоящему женатый. И моя жена справедливо полагала, что если друг детства Иван Мукаев зовет ее мужа ночью сидеть в Нахаловке в засаде, то это значит только одно: пьянку и женщин. Я не мог доказать обратное. Я не знаю, машину ты караулил по ночам или лазил в окна к неверным женам, но я с тобой не ходил. Да ты и не настаивал. А насчет заводика… Должно быть, ты его нашел. Какой дом, не припомнишь?

– Припомню. Обязательно. Я уверен, что память вернется. Только давай сейчас поговорим о другом. Об этих десяти трупах.

– Дело в сейфе, – спокойно сказал Свистунов. И посмотрел на него с интересом. Иван понял этот взгляд: неужели покажешь? И так же спокойно ответил:

– Покажу.

И загремел замком.