Стикс

Полдень

Для следователя прокуратуры Мукаева это оказался тяжелый и нудный день. Обедать он так и не пошел: к нему на допрос привели подследственного. Руслан Свистунов пристроился в углу, отодвинув к самой стене старое кресло, внимательно слушал и следил за всем, что происходило в кабинете. Большей частью молчал, изредка подсказывал другу, но не впрямую, а намеками, чтобы авторитет Мукаева в глазах подследственного не подорвать.

Подозреваемый в десяти зверских убийствах невысокий, хилый мужичонка лет сорока на маньяка никак не тянул. Он был какой-то дерганый, суетливый, но словно бы уже мертвый и мучающийся остатком своей жизни, не зная, куда бы его деть. В тюрьме самое его место. Отвечал он с готовностью, вопросы выслушивал подобострастно, губы его все время дергались, уезжая к самому уху. У него был низкий лоб с огромными залысинами; там, где волосы выпали, на голом черепе красовались два шишковидных нароста, вроде жировиков, по одному с каждой стороны. Словно рога. Глазки маленькие, бегающие, нос, напротив, большой. Внешность отталкивающая. Определить бы его в маньяки и покончить с этим. Похоже, все этого хотят.

Мужичонка чуть не кинулся к следователю Мукаеву на шею, как к родному, заскулил:

– Иван Александрович! Ну где ж вы были? Я тут жду, жду…

– Чего? – не понял он.

– Так суда ж.

– Зачем вам суд? – снова не понял он.

– Так убил же.

– Вы бы сели, – он замялся.

Подследственный поспешно сел. Свистунов из своего угла намекнул:

– Давайте по порядку. Как положено для протокола: имя, фамилия. Ну да ты, Игнат, все уже знаешь.

– А как же! – Мужичонка по-хозяйски расположился на стуле, с готовностью посмотрел на следователя Мукаева. Иван сообразил, чего от него все хотят, взял бланк протокола, зачитал:

– Фамилия, имя, отчество, год рождения, где проживаете, по какому адресу?

– Хайкин Игнат Платонович, ржакские мы.

– Какие-какие? – машинально переспросил следователь Мукаев и напрягся, потому что понял: сейчас ему придется писать.

Делать этого давно уже не приходилось. Он неуверенно царапнул ручкой на чистом листе бумаги, попробовал. Рука была как деревянная. Совсем чужая. Попробовал было написать фамилию подследственного в протоколе, буквы получились неровные, кривые. Друг к другу никак не цеплялись, плясали вразнобой. Он был уверен, что это мало похоже на его прежний почерк.

– Странно, – сказал он вслух, неуверенно улыбнулся и глянул на Свистунова. – Что-то не то получается. Не пойму, что у меня с почерком?

Тот встал с кресла, подошел, посмотрел через плечо:

– Да-а… Проблема… – И покосился на Хайкина. – Погоди, секретаршу позову.

Он вышел, а Игнат Хайкин вдруг придвинулся вплотную к столу вместе со стулом, горячо зашептал:

– Вот и слава Господу, Создателю нашему… Совсем меня измучили. Все равно не жилец. Они-то, в законе, чисто звери какие. Сажайте меня, гражданин следователь, на смерть. Согласный я. Только скорее сажайте.

– Что за чушь? – вздрогнул он. – Как это «сажайте на смерть»?

– Ведь я ж убивец! – брызгая слюной, сказал Хайкин. – Вот до смерти меня и сажайте. Али к стенке. Согласный я. Со всем согласный.

– Приговор же должен быть, – он все отодвигался и отодвигался вместе со стулом от брызгающего слюной мужичонки, пока не коснулся спинкой стены. – Как без приговора?

– Убивец я. – Хайкин навис над столом. – Убивец.

Подозреваемый вдруг часто заморгал, и глаза его забегали быстро-быстро. Маленькие, черные, словно надоедливые кусачие мушки. Пока Иван пытался поймать этот мечущийся взгляд, рука Хайкина потянулась к тяжелому дыроколу, стоящему на столе. Инстинктивно Иван рванулся вперед, схватил эту руку, дернул, крепко сжал. Пузырь в груди закачался, начал медленно всплывать.

– Убивец… – прохрипел Хайкин. – Убивец.... Вспомнил…

– Кто убивец? Кто?

Дверь открылась, вошли Руслан и Леся. Он тут же отпустил Хайкина, тот отполз обратно вместе со стулом.

– Что случилось? – внимательно посмотрел на обоих Свистунов. Хайкин мгновенно сжался, нагнул голову, выставив вперед шишки. Сказал спокойно:

– Я. Пишите.

Леся, стараясь на подследственного и на следователя Мукаева не смотреть, прошла к столу, села, придвинула к себе печатную машинку, вставила туда бланк протокола допроса:

– Готова.

– Разве так можно? – Иван кивнул на машинку.

– Леся печатает быстро.

– Да? – Он почему-то был уверен, что тоже сможет быстро печатать. Но каретка его смущала. Почему-то не знал, сама она двигается или надо ее двигать рукой. Он ничего не понимал в печатных машинках. И цифры на клавиатуре. Казалось, они должны быть еще и справа, отдельно. А крайней – серая штучка с кнопками, легко помещающаяся в ладони. Какая-то серая штучка… На проводе… Похожем на хвост…

– Мышь!

– Ой! Где?! – Леся вскочила, подхватила подол яркой юбки. Он чуть не рассмеялся. Хайкин проворчал:

– Ну откуда ж здеся мыши? Здеся чисто. И дух нехороший, бумажный. Вот у нас в хлебном амбаре…

– Все, – вмешался Свистунов. – Давайте по делу.

Присутствующие тут же вспомнили о своих ролях на этих подмостках, в кабинете следователя Мукаева. Леся уселась за печатную машинку, брезгливо подобрав подол юбки, капитан Свистунов сел в угол в качестве наблюдателя, Хайкин сжался на стуле, а он, следователь Мукаев, сделал умное и серьезное лицо и голосом терапевта, ведущего прием в поликлинике, сказал:

– Ну-с, рассказывайте, Игнат… Платонович. Да, Платонович. Все сначала.

…Рассказ Хайкина был прост. Родился он в деревне Ржаксы и никуда оттуда не выезжал, разве что в Р-ск на рынок. Родители Хайкина были сельскими жителями, колхозниками. И жизнь их была простая и безыскусная: тяжкий труд на колхозном поле и в своем подсобном хозяйстве, с которого, собственно, и жили, а неизбежную от этой каторги смертельную усталость топили в неисчислимом количестве выпитой самогонки. И сам Игнат Хайкин употреблял эту гадость с младых ногтей. А как иначе, если в спиртном смачивали его соску, прежде чем засунуть младенцу в рот? День, с которого начались его мытарства, Игнат помнил смутно. Тогда поутру он отправился к куму в гости, в поселок Горетовка. Исполнилось Игнату в ту пору лет двадцать, и тогда еще молодая хайкинская кровь кипела жаждой подвигов, а волосы были целы все.

Рюмка за рюмкой, и очутились они с кумом и кумовым двоюродным братом в гостях у разбитной бабенки. Она-то и выставила на стол еще одну бутыль. Дальнейшее Игнат помнил совсем уж смутно. Помнил только, что вроде бы из-за бабенки они с кумом подрались. А кумов двоюродный братец, не будь дурак, пока двое собутыльников выясняли между собой отношения, увел пьяную красотку в сарай к реке. Был месяц май, самый его конец, и погода баловала. Ночи стояли светлые, буйно цвела сирень, разросшаяся по всей Горетовке, ее аромат дурманил, тяжелые ветви свешивались в открытое окно. Хотелось такого же буйного веселья, до песен, до криков и битвы на кулаках. Спохватился Игнат, когда кум свалился под стол и замер. С перепугу да спьяну подумал, что убил его, зачем-то схватил со стола огромный кухонный нож с деревянной ручкой и выскочил на улицу. Кинулся к реке, и там-то, по словам Игната, все и случилось.

Поначалу Хайкин показал, что Светка была в сарае уже мертвая. И что, нагнувшись над ней и перепачкавшись в крови, он насмерть перепугался, бросил в лужу крови нож и кинулся обратно в ее избу. Потом оказалось, что из троих собутыльников Игнат был самый трезвый. Кум, как свалился под стол, так и не пришел в себя до утра. И ничего не помнил. Кумов двоюродный брат, тот, что увел Светку в сарай, отработав на ней положенное время, там же, в сарае, свалился без памяти. Наутро его нашли еще не протрезвевшего рядом с убитой женщиной и, соответственно, во всем и обвинили. Нож валялся рядом в луже крови, потрясенный случившимся мужик тоже ничего не помнил. И показать ничего не мог, кроме как «не знаю», «был пьяный». Брата кума осудили на пятнадцать лет, а через два года нашли труп Игнатова кума. Третьего собутыльника. И вот теперь убит Василий, все завертелось по новой: под подозрение попал уже Игнат Хайкин. К делу привязали все трупы с характерными ножевыми ранениями, найденные в районе за восемнадцать лет.

Теперь выходило, что Игнат тогда побежал с ножом в сарай, из ревности зарезал Светку, а уж кума потом, как свидетеля. Странно только, что зарезал его аж спустя два года. На вопрос «угрожал ли ему кум разоблачением?» Хайкин внятно ответить не смог.

– Ну а остальные?

– Какие, гражданин следователь, остальные? – беспомощно спросил Хайкин.

– Еще восемь трупов? Три женщины здесь, в городе.

– С головой у меня что-то, – часто-часто заморгал Хайкин. – После того дня я на голову стал больной. В город приезжал: признаю. Может, я и того их. Городских. Порешил.

– Трупы были найдены не сразу, – сказал из угла Свистунов. – Он стал их прятать.

– Точно, – моргнул Хайкин. – Чего ж такое не спрятать?

– Значит, точно определить, когда эти люди были убиты, невозможно? – спросил Иван, и голос отчего-то дрогнул.

– Приблизительно, – Руслан встал, подошел к столу. – Весьма приблизительно. В зависимости от степени разложения. Ты, Хайкин, про нож скажи.

– Да, – вдруг спохватился Иван. – Главное – это нож. Ты ж его взял. Ты с ним к сараю побежал. Почему не сказал тогда на суде, что, когда кумов братец увел эту… Светлану в сарай, не было у него никакого ножа?

– Что ж я дурак, в тюрьму садиться? – выставил вперед свои шишки Хайкин.

– А сейчас, значит, поглупел?

– Тепереча я с повинной. Каюсь. Как в Ржаксах вы меня взяли, так и понял я: все, значит, конец пришел.

– А что произошло в Ржаксах?

– Огород с соседом не поделили. Я ему говорю: забор-то отнеси. На метр отнеси. Кажный год все ближе и ближе к моему дому забор-то передвигается.

Свистунов прошелся по комнате взад-вперед, вернулся в кресло, оттуда пояснил:

– У него дом поделен на две половины.

– Ну да, – охотно подтвердил Хайкин. – На две, как же. Одна, значит, половина была моих родителей упокойных, царствие им небесное, а другая теткина. Вот, значит, одна мне досталась, а другая родственничку моему. Брату двоюродному.

– Сколько ж у тебя родственников! – не удержался Иван.

– Почитай, полдеревни, – все так же охотно сказал Хайкин. – Кто ближний, кто дальний.

– Значит, убитый в Ржаксах – родственник? Двоюродный брат?

– Точно.

– И ты его убил из-за забора?

– Может, и так, – охотно согласился Хайкин. – Может, из-за забора, а может, еще из-за чего.

– Жена его говорит, что вы вроде обо всем договорились, – напомнил Свистунов.

– Чья жена? – моргнул Хайкин.

– Соседа твоего, вот чья!

– Может, и договорились.

– Ты его убил где? Дома?

– Дома.

– А почему труп нашли в пруду?

– Значит, кинул в пруд.

Следователь Мукаев с сомнением посмотрел на хилого Игната Хайкина.

– А далеко ли пруд? – спросил.

– В конце деревни.

– А дом твой?

– Тоже в конце. В другом.

– И ты его нес?

– Значит, нес.

– Через всю деревню?

– Значит, через всю деревню.

– И никто тебя не видел?

– Никто. Вроде дождь в тот день лил. Чего людям по улице шататься в такую погоду?

– А может, ты его у пруда убил?

– Может, у пруда, – еще один согласный кивок. Потом вдруг: – А чего бы я с ним туда пошел, к пруду-то? Выпить-то мы и дома могли, по-родственному, по-соседски. Из одной половины в другую только перейти.

– Тогда как он оказался в пруду?

– Кто ж его знает?

– Послушайте, – Иван вдруг почувствовал от всего этого дурноту. – Игнат… Платонович. Может, не вы его убили?

– Как же? Как же не я? Я. Убивец.

– Ну хорошо, – что-то вдруг всплыло у него в памяти, – наверное, надо ехать туда, в Ржаксы? Да?

Он посмотрел в угол на Руслана Свистунова. Тот утвердительно кивнул. Ободренный, Иван продолжил:

– Надо посмотреть на месте, что и как было. Так?

Тут уже Хайкин обрадованно закивал:

– Вот и я про то же. Вы уж меня отвезите, а я вам все покажу. Вспомню, как оно было. Со всеми подробностями вспомню.

– Наверное, завтра? – Иван снова посмотрел на Руслана. Тот отрицательно покачал головой, потом пояснил:

– Завтра выходной.

– Ну да, – спохватился он.– Я и не подумал. Тогда в понедельник, да? Значит, в понедельник. А сегодня все. Можете идти.

Хайкин посмотрел вопросительно, потом с готовностью выпрямил спину и по-собачьи заглянул ему в глаза.

– Ах да! Надо подписать, так?

Свистунов кивнул. Леся вытащила из печатной машинки и пододвинула к подследственному протокол допроса. Хайкин, не читая, коряво махнул: «С моих слов записано верно». Теперь уже Свистунов посмотрел на него, следователя Мукаева, вопросительно:

– Можно увести подследственного?

– Да, конечно.

Пока Руслан выкрикивал кого-то в коридоре, Иван, не стесняясь Хайкина, перегнулся через стол к Лесе со словами:

– Ты извини. Ладно? Извини за вчерашнее. Я не хотел.

Леся замялась, Хайкин смотрел в стену, часто-часто моргал. Иван встал, обошел Игната, приблизился к Лесе вплотную. Почувствовал запах ее духов, волос. Голова отчего-то закружилась. Может, зря он так вчера? Красивая женщина. Была же у них любовь. И какая! А как же Зоя? Дети? Обещал же.

– Я… – начала было Леся.

Пришли за Хайкиным, увели. Когда они остались в кабинете втроем, капитан Свистунов вновь надежно расположился в кресле, соединив друга детства и Лесю внимательным взглядом, с усмешкой спросил:

– Мешаю?

– Нет, – сказала Леся и встала. – К тому же меня Варивэл ждет. Только следователю Мукаеву такая поблажка: личная секретарша протоколы печатать. Остальные сами как-то обходятся.

«Не простила», – понял он. Но знал наверняка, что все равно простит. Это какая-то игра между ними. Надо вспомнить ее правила. Он вроде бы должен каждый раз заново ее добиваться. И пообещал:

– Я к тебе зайду. Мы не договорили.

Она пожала плечами, вышла, негромко, но с выражением хлопнув дверью. Мол, заходи, мне-то что? Ему показалось, что Леся чего-то недоговаривает.

– Поссорились? – спросил Руслан, оставшись с другом детства один на один.

– Если ты этого ждешь – только скажи.

– И что будет?

– Не знаю.

– Вот и не бросайся словами… Ну что про Хайкина скажешь?

– Неужели он тащил на себе труп через всю деревню? Сколько весил его сосед?

– Они одинаковой комплекции. И, кстати, были очень похожи. Тот такой же тщедушный, маленький. Так что насчет донести его до пруда…

– Странно. А как я на него вышел, на Хайкина? Или это было уже без тебя?

– Уже, – кивнул Руслан. – Ты привез его в прокуратуру за неделю до того, как сам исчез. И все это время долго и подробно с Хайкиным беседовал наедине. Протоколы этих допросов я не нахожу в деле. Кстати, что у тебя с почерком?

– Забыл, – легко рассмеялся он. – Ты представляешь? Как писать – забыл. Нелепо, да?

– Не скажи, – задумчиво протянул Руслан. – Почерк, Ваня – это важно. Короче, разговаривал ты с Хайкиным, разговаривал – и вдруг метнулся в Горетовку.

– Да? Интересно.

– А вышел ты на него просто. Поднял дело из архива, проработал по первому эпизоду. Мужиков было трое. Собутыльников. Повздорили из-за бабы. Один сел за ее убийство. Другого зарезали. Кто? Понятное дело, Хайкин. Ему от этого прямая выгода. Ты сделал правильные выводы.

– Ну, для этого не надо быть семи пядей во лбу.

– Не надо. А для того, чтобы понять, что это мог быть и не тот нож, надо?

– Как это не тот? Как не тот? – заволновался он.

– Видишь ли, какая получается штуковина с этими кухонными ножами, – Руслан тяжело вздохнул. – Делал их лет дцать тому назад местный умелец, в тюрьме немало лет отсидевший, и подобных ножей в Горетовке чуть ли не в каждом доме. И не по одному. С резной деревянной ручкой. И инициалы на ней: «С. Ч.», Саша Черный. Так умельца звали.

– Смешно! Как поэта.

– Какого поэта?

– Был такой поэт, Саша Черный.

– Ну, про поэта я не знаю, да и ты раньше не знал. С лирикой, Ваня, у тебя были проблемы.

– Да? Интересно.

– Я все о прозе. О ноже. Такой нож мог быть у любого – подчеркиваю: любого жителя деревни Горетовка.

– Только у горетовских?

– Свои «поделки» Саша обменивал у местных на самогон. Он им ножи, они ему бутылку. Бартер. Горетовка – большой поселок. Думаю, что далеко эти ножи не уходили. Саша-то давно уже спился и умер. А ножи остались. Знатные ножи. Примечательные.

Иван вдруг отчетливо вспомнил нож. Кухонный, с деревянной рукоятью. Лезвие без ложбинки, рукоять без упора, но размеры солидные. А клеймо на рукоятке выжжено. Буквы черные, неровные. У него тоже был скверный почерк, у этого Саши Черного, не поэта. Хороший нож, лезвие широкое, рукоятка удобная. Да, был такой нож. Сказал Свистунову:

– Да. Точно. Горетовский. В деле Хайкина нож горетовский. Но остальных-то убили другими ножами!

– Вспомнил?! Что он их ножами резал, вспомнил, уже хорошо, а вот что разными… Да, входные отверстия были разного размера. Некоторые узкими, как от стилета. Или от скальпеля. Но почерк один и тот же. Он наносил удары всегда в одно и то же место. Сердечная сумка, аорта, легочная артерия… Он, похоже, выбрасывал их, ножи эти. Как убьет – выбрасывает. Прятал концы.

– Да. Так. Но почему же ни одного не нашли? Так хорошо прятал?

– Почему ни одного? Один нашли. «С. Ч.». Причем в луже крови.

– И это не показалось странным? Что именно его и нашли?

– Кому? Ты тогда десятый класс заканчивал, так что следователя Мукаева еще и в проекте не было. И серийного убийцы тоже. Был единичный случай: пьяная драка из-за бабы, типичная бытовуха. А тот следователь, что направил дело в суд, огород городить не стал. Нож в крови? В крови! А кто лежит рядом с потерпевшей? Убийца! Логично?

– Да. Вполне. А отпечатки пальцев?

– А тут все в норме. Ведь тот, кого посадили, нож в руки брал? Брал. Закуску резал. Хайкин брал? Брал. Он и принес нож в сарай. Этим ножом убили? Он был в крови убитой женщины. И раны на теле нанесены подобным ножом. Но вот тем или не тем…

– Что-то мне нехорошо, – Иван стал вдруг поспешно развязывать узел галстука. – Ножи эти… Трупы…

– Что? Водички? Водочки? Ваня?

– Жутко…

– Надо думать! Десять трупов! И в каком виде!

– Да-да… Мутит… А ты?

– Что я?

– Тебе не страшно? Не противно?

Свистунов скривился и мрачно пошутил:

– А меня по голове не били. Чувствительность во мне еще, как видно, спит… Ну открывай, что ли, свой сейф. Выпью я. В понедельник у нас тяжелая работа. Как тому быть и положено. Надо, Ваня, в Ржаксы ехать.

– А тебе не кажется, что на Хайкина кто-то оказывает давление? – В его голове стало вдруг пусто и ясно. Посмотрел на Свистунова так, словно обо всем догадался. И тот вздрогнул, отвел глаза:

– Давление? Кто на него может оказывать давление?

– Не знаю. Тебе виднее.

– А почему это мне виднее? По-твоему, я заинтересован в том, чтобы десять трупов повесить на тронутого Хайкина?

– А по-твоему, я?

– Не знаю, не знаю… Открывай, что ли, свой сейф. Чего тянешь?

– Хочешь проверить, там пистолет или нет? – усмехнулся он. – Вдруг я его из дома принес и в сейфе спрятал?

– Да иди ты… Я не пойму, Ваня, в чем ты меня подозреваешь? Говори прямо, не стесняйся.

– Ни в чем.

– Тогда открывай сейф.

Он загремел замком. Руслан подошел, заглянул через плечо. Оружия в сейфе не было. На одной из полок стояла початая бутылка водки. Водка была хорошая, дорогая, не паленка какая-нибудь, но Иван посмотрел на бутылку с отвращением. Хотя, говорят, раньше он пил, и пил много. Перед глазами встали ряды пустых бутылок. И после этого острая боль и забытье. А потом дорога, по которой он брел в беспамятстве, и в итоге настал день пятый, сегодняшний, давшийся с таким трудом.

– Я не буду пить, – твердо сказал он. – Не могу.

– Дело твое. Но я бы на твоем месте посадил Игната Хайкина. Поверь, так нам всем будет проще. И тебе, и мне. И Вэри Вэлу. И Лесе, – тихо добавил Руслан.