Сто глупых идей

Глава 14

Минут пять я не мог поверить своим глазам и успокоить мысли, рвавшиеся вперед. Обгоняя друг друга, будто бегуны, соревнующиеся на короткой дистанции, мысли хаотично вспыхивали в моей голове, одна идея порождала другую, едва первая успевала спрятаться в темноте моего внутреннего космоса. Знать, что световое тело вполне возможно проявить в этом тяжелом, материальном мире – это одно, а вот видеть его и осознавать то, что видишь - совсем другое дело.

- Я знал! – ликовал я, во все глаза разглядывая Полину.

Девушка не просто светилась, она полностью преобразилась, как внешне, так и внутренне. Передо мной сияла богиня.

- Это всего лишь воздействие сил... – улыбаясь, осматривала свои руки Полина. – Такое восхитительное чувство сопричастности всему живому! Эрнесто, как же я сейчас счастлива! Понимаете, я чувствую себя, точно нахожусь внутри Света, одновременно являясь Им. Вы верили в меня... вы верили!..

Тут я потупил взор, устыдившись тех мыслей, что еще недавно блуждали в моей голове.

- Полина, я должен признаться вам...

- Что вы сомневались насчет меня, да? – опередила меня девушка, сверкая звездной улыбкой.

- Эээ... нет, не только в этом. Дело в том, что... с первой секунды, как только я увидел вас, когда вы пришли устраиваться на работу...

- Да?.. – в ожидании чуда еще шире распахнула свои очи эта дивная красавица, а я почувствовал себя так скверно, будто являлся грязным оборванцем перед Царицей Мира, не достойным даже стоять рядом, не то, чтобы признаваться ей в своих чувствах! И вместо того, чтобы сказать то, что лежало на сердце, я увел тему в другое русло:

- В первую же минуту я узнал вас.

- В смысле «узнал»?

- Пойдемте. Я покажу, что я имею в виду.

Подведя девушку к пещерной стене с глубокой нишей, я указал на то, что считалось самой загадочной вещью в этом подземелье. Там, нежась под мягким желтым светом негасимых светильников, в бесшовном стеклянном ящике, содержащем уникальную газовую смесь, хранился холст.

- Что это? – изменившись в лице, опешила Полина.

- Не видите сходство?

- Эрнесто, я не понимаю... Кто художник? Когда? Я не позировала никому...

С любовью прикоснувшись к стеклу и повторив пальцем мягкие линии портрета, я собрался с духом и раскрыл тайну:

- Художник весьма известен. Это портрет кисти самого Леонардо да Винчи.

- Не может быть... – выдохнула Полина, и ее сияние засверкало с такой интенсивностью, что мне пришлось зажмурить глаза. – Откуда у вас этот холст? И как вы можете быть уверенным, что это не современная подделка?

- Я уверен на все возможные проценты. Этот портрет хранился в тайниках древнего Ордена, передавался из рук в руки под клятвами на крови.

- Мне казалось, у Леонардо совсем другой стиль. Здесь явно современное лицо. Боже мой, как фотография! Только платье – вернее его видимый верх – старинного фасона.

- Это еще не всё, - внутренне подобрался я и, нажав на кнопку, привел в действие механизм, переворачивающий витрину с холстом другой стороной. На обороте виднелся второй портрет. Мужской.

- Да вы разыгрываете меня, Эрнесто! – засмеялась Полина. – Это же вы!

- Вы хотели знать, почему меня не трогают и терпят все мои выходки, в то время как другим и меньшего не прощают. Дело не только в моей консультативной работе, не в том, что я был завербован сразу в два противоборствующих лагеря еще в детские годы, а именно в этом портрете. Самое удивительное в нем – это даже не идентичность внешности, а то, из чего состоит краска. В частности красная. В ней содержится кровь, и она полностью совпадает с моей по всем известным характеристикам. Каким образом – никто не ведает.

- А моя сторона? Вернее, не моя, а той девушки, что похожа на меня, как две капли воды – там тоже кровь?

- Верно.

Полина замолчала. Ее щеки пылали, в глазах застыл страх, а световое тело поблекло, почти рассеявшись в полутьме.

- Я боюсь спросить... Вы знаете, кому принадлежит эта кровь? Вы знаете формулу ДНК этой девушки с картины?

- Наизусть, - подтвердил я. – Но тут, опять же, загадка... Помните, я попросил вас пройти медицинское обследование?

- Вы сказали, что хотите оформить на меня страховку в одной из лучших частных клиник.

- Да, это был предлог, чтобы получить расшифровку вашей крови. Могу успокоить вас: она не совпадает с той, что на картине. Вероятно, по этой причине вас никто еще не обнаружил, никто не завербовал, никто не...

- ...попытался убить, - закончила мою мысль Полина и, отвернувшись от полотна, посмотрела мне в глаза: с вызовом, с требованием дать честный, искренний ответ. – Эрнесто, вы привезли меня сюда, чтобы убить? Как ту, что похожа на девушку с портрета внешне, но не соответствует ей по характеристикам крови, не так ли?

У меня мгновенно пересохло во рту, и я судорожно принялся сглатывать, чувствуя удушение. Лгать не имело смысла, да и непозволительно лгать в таком месте. Зачерпнув из подземной речки студеной воды и умывшись ею, я заставил себя сказать всю правду:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Вы сделали верный вывод. Так и есть. Точнее так было! Сейчас всё изменилось... После того, как вы пришли ко мне на работу – что само по себе удивительно, ведь вы нашли меня, а это, согласитесь, совсем непросто в большом городе! – я делал всё возможное, чтобы отсрочить этот момент.

- Почему меня нужно убить? – глухим эхом отозвался вопрос Полины.

- Я не знаю. Возможно, в Ордене опасаются, что вы, обладая внешним сходством с изображенной на портрете девушкой, каким-то образом завладеете способностями, предназначенными лишь той, которая имеет право... которая должна...

- Что?

Мне казалось, что это так просто: взять и всё рассказать. А на самом деле, каждое слово приходилось буквально вырывать из себя. Потому что вот так, смотря человеку в глаза, очень трудно сказать, что он или она является потенциальной угрозой.

- Давайте присядем, Полина. Вот сюда, на эти камни. Прошу вас.

Судя по энергетике девушки, она находилась в шоковом состоянии. Сначала страх неизвестного, затем эйфория, а теперь вот это... И даже мощные энергетические волны, обычно вводящие всех людей в трансовое состояние, были не в силах отключить недоверие по отношению ко мне, что с каждой секундой всё увеличивалось и увеличивалось.

- Существуют силы, которые вопреки расхожему мнению правят этим миром. Хотят это признавать скептики или нет. Те люди, которые владеют большим объемом информации, станут высмеивать подобные темы лишь с одной целью: чтобы скрыть правду. В остальных случаях все пересмешники – либо заказные, либо непроходимые глупцы, либо зомбированные граждане, которым вполне успешно сделали обрезание не только памяти, но и логики. Иного тут не дано. В определенных кругах сильно засекреченных Орденов – а не тех, что у всех на слуху! – проводят специальные ритуалы. Не хочу касаться тех ритуалов, что в обиходе называются черными мессами. Обычно подобными вещами занимаются служители...

- Дьявола, - подсказала побледневшая Полина, с силой сцепив свои руки на коленях.

- Мм... да.. можно и так сказать. Проблема в том, что дьявол дьяволу рознь. Слишком много искажений за последние века, слишком много лжи. Она слоями накладывается на древнейшие законы мироздания, дабы извратить то, что когда-то было живым; то, что когда-то было созвучно со всем космосом. На самых низших ступенях проводят ритуалы, обеспечивающие исключительно личные потребности неофитов. На более высоких ступенях исполнители выступают лишь в роли посредников, а на самых высших – посредниками предстают уже целые города, народы, континенты... Это долго и муторно объяснять. Нас же с вами сейчас интересует несколько другое. Дело в том, что наряду со всеми этими страшными ритуалами существует еще и так называемый ритуал разделения духа. Надо признать, что это малоприятная вещь и крайне болезненная, в первую очередь психологически очень трудная. Иногда те, кто прошел подобный ритуал, не просто выходят из-под повиновения, но и исчезают. А затем появляются в других местах.

- Вы хотите сказать: рождаются?

- Не обязательно. Могут и просто... исчезнуть, а затем появиться. Спустя столетие или пять.

- Я не верю в такие вещи, - замотала головой Полина.

- Вас же зовут Аполлинария, не так ли? – не выдержал я. – Это неспроста.

- Откуда вы знаете?! – вскочила на ноги Полина. – Вы... Вы... копались в моих документах?!

- Нет-нет, что вы! Я не какой-то там домушник. Но так вышло, что мне пришлось узнать о вас кое-что, - попытался успокоить ее я.

- И что вы узнали?

- Помимо вашей медицинской карты? – разнервничался я, так как подходил к самому важному: к неполному досье моей загадочной леди. – По сути, не так много. Мне известно, что вы поменяли имя, фамилию... после того, как развелись. Развод дался вам крайне тяжело, так как вы посещали различных психотерапевтов, пытались заниматься самолечением и самовнушением, затем вдарились в религию, но успели разочароваться в ее целительной силе, отчего примкнули к секте славянофилов. Пару месяцев попрыгали через костры, сшили себе на заказ нарядный сарафан и кокошник, но так и не явились на очередную встречу. Несколько лет вы сидели без работы, переезжали с одной съемной квартиры на другую, пытались завести роман с маркетологом, после него был парикмахер, потом продавец-консультант и коучер по ЗОЖ... Все ваши несостоявшиеся романы заканчивались на стадии переписки, фактически не успев начаться.

- Откуда такие сведения?! – закричала Полина, мгновенно придя в бешенство. - Это нарушение всех моих прав и свобод!

- А вы думаете, что, выкладывая в сети свои фото, вы не участвуете в сборе данных для вашего же личного досье? Вы хоть читаете соглашения, которые необдуманно подписываете? Собственно, у вас и без подписки отберут все ваши данные. Если раньше письма вскрывались и читались, то глупо сомневаться, будто сейчас, в век, когда для этого уже не нужен штат сотрудников в каждом отделении почты, никто не станет отслеживать ваши мысли и разговоры. Стоит всего лишь немного заплатить, как «личное» досье ляжет на стол любому покупателю, заинтересованному в данной информации. Там абсолютно всё: ваши письма, комментарии, лайки и переговоры, паспортные данные, чеки, билеты на концерты, заказы продуктов и полный список средств личной гигиены, медикаментов, все ваши запросы в сети, все интересы, пусть даже мимолетные. Там же образцы вашего голоса с разной интонацией, психологические и логические выводы, мировоззренческие взгляды, политические убеждения, пристрастия в еде, там вся ваша ложь и вся ваша правда. И одно от другого легко отделяется с помощью умного алгоритма. Поэтому ваш электронный, цифровой двойник даже более чист и открыт, чем вы сами в реальной жизни. Люди так страшатся цифровизации, а она уже давно наступила, просто мало, кто успел заметить, как заглотил рыболовный крючок. В данный момент происходит демонтаж биологической формы жизни. Если естественно-рожденные существа, резонирующие с ритмами Земли, всё еще по привычке считают, что их бессмертие - в их потомках, то иные существа видят своё бессмертие в цифре.

- Бессмертие в потомках... – медленно повторила Полина и перевела озаренный пониманием взгляд на картину. – Это же образное выражение, подразумевающее общечеловеческое бессмертие, как всего вида в целом. Я правильно понимаю?

- Не совсем. Это нас приучили так думать. А на самом деле для тех, кто по-настоящему осознан, бессмертие в прямом смысле заключается в потомках. Потому что придет день и час, когда умерший предок будет призван своими потомками для возрождения. И от того, что сейчас он вложит в своих детей, внуков, правнуков напрямую зависит его благосостояние в будущем рождении, когда он или она родится в своей же семье в качестве прапраправнука. Я сейчас не имею в виду деньги и богатства, хотя каждому, наверное, будет приятно родиться в семейном гнезде ухоженного родового поместья, в какой-нибудь уютной усадьбе, где рядом стоит всё тот же могучий лес и журчит чистая тысячелетняя речка, но я всё-таки имею в виду несколько иное. Те духовные ценности, которые мы сегодня вкладываем в наших детей, те семейные традиции, которые прививаем: разумное и бережное отношение к собственному здоровью, отношение к окружающему миру и само мировоззрение - всё это со временем и станет колыбелью для нас самих. Увы, с приходом на Землю полноценного цифрового вида подобное бессмертие будет уже невозможно. Кто-то этому обрадуется, ибо изначально не перерождался, а другие... другие будут просто стёрты или перезаписаны системой, в которой не найдется места ошибкам и отклонениям, в том числе проявляющимся и в творческой энергии. Цифра – это не аналоговое вещание, цифра гораздо ущербнее и ограниченнее, она не допускает расхождений в показателях, ее возможности строго регламентированы. И это наше будущее, которое просто замкнется, как запись на повторе, как заезженная пластинка. Рано или поздно искусственный интеллект исчерпает свои возможности. И что тогда? Сейчас мы сами, своими собственными руками, загоняем себя в ловушку. Тем интереснее вы...

- Я?

- Приблизительно год назад вы удалили все аккаунты, практически перестали пользоваться телефоном и вести по нему какие-либо переговоры со своими малочисленными подругами, сменили модель телефона на самую старую, кнопочную, отчего стали посмешищем в глазах всех молодых людей. Но это вас не смутило. Вы перестали ходить по врачам и задавать вопросы в поисковых системах...

- Что еще вы обо мне знаете? Может, скажете, какого цвета я предпочитаю нижнее белье? – иронично хмыкнула Полина, скрестив руки на груди.

- Красного, вы предпочитаете нижнее белье красного цвета. Или белого. Но никогда не берете черного, зеленого, синего, телесного...

- Хватит! – вспылила девушка. – Да как вы смеете?!

- Вы сами спросили.

- Я не просила рассказывать вас обо всем этом. Я вообще не просила, чтобы вы появлялись в моей жизни!

- А кто сейчас в вашей жизни, Полина? – леденея, задал я свой самый важный вопрос.

- Разве всевидящее сетевое око еще не доложило вам? – съехидничала она, но предательские слёзы уже успели сорваться с ее пушистых ресниц.

- Нет, там отсутствует информация о вашем сожителе. Вы крайне осторожны в последний год.

- И вы не попытались выяснить это другим способом?

- Я не посмел. Мог бы, но не посмел. Мне хотелось сохранить за вами право на личную жизнь, чтобы вы владели своей тайной единолично. Но если захотите поделиться, то я с радостью приму этот дар – ваше откровение.

Полина попыталась утереть слёзы, да вот только это оказалось нелегко: интенсивность слёзного потока грозилась перерасти в настоящий Ниагарский водопад. Но тут, сквозь сдавленные рыдания, я услышал отчаянное:

- Я неудачница, Эрнесто! Самая большая неудачница на свете. Мне всегда и во всем не везло. И когда он обратил на меня внимание...

- Кто?

- Мой бывший муж. Я даже не поверила своему счастью. Ведь всю жизнь я вызывала лишь недовольство у своей матери. Она постоянно твердила мне, что нужно стать лучше... красивее... умнее... вежливее... быть более понимающей... Все ее пожелания в мой адрес – это пожелание кем-то стать. Это не признание того, что я и так кем-то являюсь: кем-то дорогим для нее, ценным. Нет. Она не упускала случая сравнить меня со всеми подряд. И это сравнение ни разу не было в мою пользу. Ни разу! Максимум, если ей кто-то хвалил меня, она могла поджать губы и скупо улыбнуться, якобы скрывая гордость за дочь. Ведь это неприлично выставлять напоказ гордость!

Я слушал внимательно, но предчувствие – такое неприятное, холодное, темное, колющее, что мне придется худо от полученной информации, уже не покидало меня. Полина горестно всхлипнула и продолжила откровенничать:

- Мать охарактеризовала меня по полной программе! Стоило ей узнать, что я начала встречаться с молодым человеком, как в ее глазах я побывала и шлюхой, и тупицей, и неблагодарной тварью. Я всё равно вышла замуж в восемнадцать лет, лишь бы начать жизнь с чистого листа с тем, кто меня любил, как мне тогда это казалось. Но вскоре он, на правах того, что был чуть старше меня, начал «раскрывать мне глаза». И вновь я услышала, какая я неправильная! Ведь, по его мнению, моя мама – заботливая женщина. Ее не выбирают, ее нужно принимать такой, какая она есть и не пытаться бороться с ней, не пытаться ее изменить, что-то объяснить, а скандалить и обижаться – и вовсе бессмысленно. Я прислушивалась, ведь муж был практикующим молодым психологом, а я всего лишь студенткой второкурсницей юрфака. Так он периодически «лечил» мне мозг на протяжении трех лет, всё глубже и глубже погружая меня в чувство неудовлетворенности самой собой, в чувство собственной никчемности. Умелыми словами, незначительными поступками меня всячески выводили на скандал, а после обвиняли в эгоизме с обязательными отсылками на то, что «не я один так говорю, твоя мама тоже считает... Ты слишком зациклена на себе, ты гиперэгоистична, Полина! Почему ты должна быть центром чьей-то Вселенной? С чего бы это?.. Почему тебя надо постоянно хвалить?». А в последний год нашей совместной жизни он начал откровенно смеяться надо мной, проводя занимательные эксперименты, применять разные психотехники, где я служила ему лабораторной крысой. Я терпела, ибо была уверена, что если опять начну скандал или разговор про развод, то мне тут же напомнят о моём эгоизме. Боже мой, меня в нем настолько мастерски убедили, что дошло до того, что я стеснялась попросить сойти с моей ноги другого попутчика, если в общественном транспорте мне отдавливали ногу! А все мои невольные слёзы объяснялись одинаково. «Нет-нет, это не душевная боль, Полина, - часто успокаивал меня муж. – Это всего лишь твоя личная проекция. Большинство людей совершенно не желают причинять тебе боль, но, видя твой вызов, твоё желание быть жертвой, не могут упустить столь великолепный шанс выступить в роли твоих Учителей, Наставников, посланных тебе свыше». И я верила. Верила, понимаете, Эрнесто?! Верила во всю эту чушь, будто все люди вокруг меня замечательные, а те, которые плохие, грубые, заносчивые – это всего лишь моя проекция, они якобы просто отзеркаливают меня. Я убеждала себя, что нет плохих людей – все люди разные, многогранные существа... Однако что-то внутри меня спорило, что-то клокотало и восставало, шепча: «это не так!». Муж сразу же объяснял мне это с точки зрения медицины и официальной науки, приписывая мне такие диагнозы, с которыми просто опасно жить среди людей и ходить без смирительной рубашки.

- И, что, ни одна ваша подруга?..

- Нет. Ни одна, Эрнесто. Всем так нравился мой супруг: красивый, статный, уважаемый, успешный, утонченный, учтивый, улыбчивый, ухоженный, умный и знающий себе цену, что они все смотрели ему в рот, стоило мужу начать говорить. Его так и называли «Много «У», потому что все эпитеты по отношению к нему всегда начинались с буквы «у». Зато потом я нашла еще эпитеты, которые применила к нему: ублюдок и моральный урод. Я догадывалась, что у него появилась любовница, спрашивала, пыталась привлечь внимание к себе, следовала его же советам, как советам специалиста, но он всё отрицал и неизменно обвинял меня в скудоумии и эгоизме, в доморощенной ревности, к которой прибегают лишь глупые «рязанские клуши». Ему нравилось так жить, его, видимо, горячила эта игра. И однажды я проследила за ним. Он поехал домой во время обеденного перерыва. Я даже испугалась за его самочувствие, застыдилась, подумав, что я такая дура, слежу за ним, а человеку, наверное, плохо, ведь он много работает, устает... А потом увидела, что к дому подъехала еще одна машина, тоже хорошо мне знакомая. Спустя десять-пятнадцать минут я, как во сне, поднялась в квартиру, чтобы тихо открыть дверь. Я не обвиняла, даже не плакала, когда увидела мою мать в его объятиях. Мой мир просто рухнул в тот момент. И в первую очередь от того, что я услышала: «Скажи, - спрашивала моя мать у моего же мужа, - а Полина, эта замухрыжка, она ведь так не умеет, она не такая опытная, как я?». И он отвечал: «Несомненно! Ты вне конкуренции! У меня от тебя просто мозг сносит!». Я попала в больницу, в психоневрологическое отделение. Муж постарался. Он вызвал скорую, озаботившись моим отсутствующим видом в тот момент, и объяснил врачам, что я пребываю в сильном стрессе, что меня срочно нужно госпитализировать, а мать подтвердила. Я попыталась сопротивляться, но это было разъяснено, как агрессия, как начальная стадия шизофренических реакций, как прогрессирующая стадия заболевания... Из больницы я выписалась спустя три недели, благодаря лечащему врачу: ему требовалась юридическая консультация, и я оказала ему услугу за услугу. Обколотая какими-то транквилизаторами, я была готова на всё, лишь бы сбежать оттуда. Потому что видела, как люди, за которыми не приходили родственники, просто бесследно исчезали посреди ночи. Ни о каких выписках там речь не шла. Я стала подозревать, что там процветает торговля людьми, их органами, помимо того, что уже почувствовала на себе: эксперименты с лечением, когда меня пытались вылечить от нормальной реакции. Мои худшие подозрения подтвердились, когда я ознакомилась с некоторыми документами при оказании той самой юридической консультации.

- Полина, если вам трудно сейчас всё это вспоминать... – хотел остановить я, испугавшись за состояние девушки: из ее глаз беспрерывно текли слезы, а взгляд всё углублялся и углублялся внутрь. Казалось, он терялся в настоящей черной дыре, там, куда, к счастью, мало какие доктора могут добраться.

- Нет, Эрнесто! Я хочу всё рассказать вам. Это лежит на мне таким тяжким грузом, таким ужасным магическим камнем, что иначе мне не выбраться из омута. Как в сказке про Алёнушку, понимаете?

- Да. Но не хочу, чтобы вам было больно.

- Больнее уже не будет. Больнее просто не бывает. Все говорят о страшных физических пытках всяких садистов, но существует и психологическое насилие. Это когда тебя топят намеренно, а ты барахтаешься, цепляешься за жизнь, царапаешься, сражаешься из последних сил, кричишь, зовешь на помощь, но никто не приходит на твой крик – вот это тоже страшно! Никто не приходит на помощь, потому что всем нравится смотреть этот спектакль – ведь люди такие разные и многогранные! Они все в той или иной степени заражены садизмом. А тот, кто не заражен, он вызывает отвращение, потому что верно было сказано у одного святого, что наступит день, когда придут зараженные к последнему здоровому и скажут ему: «ты болен, ибо ты не такой, как мы, ты отличаешься». И все психологи – о, да, я совершила грубейшую ошибку: я попыталась выбить клин клином! – повторяли мне, как гипнотическую мантру, что мир – это моё отражение. То есть это я неправильная, я сама подвела мужа к измене, а теперь еще смею осуждать его, вариться в этой боли. По мнению специалистов, я просто получаю кайф от всего этого, мне нравится и после развода продолжать жить со своим бывшим мужем у себя в голове, поэтому мне в принципе не нужен новый муж. А религия вторит: мать не выбирают, мать нам дается любящим Господом. Семейные же, родовые традиции утверждают, что надо чтить мать и отца, ибо в этом сила рода твоего... И неважно, что мать тебя ненавидит и всю жизнь действует по пословице: «ссыт в глаза, а говорит, что всё божья роса». Это я виновата, что такая у меня мать – об этом говорит и учение о реинкарнации, дескать, это мои жизненные уроки такие, которые я обязана пройти вместе со всеми этими разноплановыми и многогранными, прекрасными личностями: садистами. Давайте и вы, Эрнесто, скажите мне, что все они правы, а я нет.

Полина судорожно вдохнула и выжидающе замерла, точно я должен был вынести некий вердикт, смертельный приговор. Рванувшись вперед, я просто крепко прижал девушку к себе, в бесплодной попытке перенять всю ее боль, освободить ее душу от этого многотонного камня.

- Вы ни в чем не виноваты, Полина! Вы как раз та самая, здоровая личность, за которой бегает толпа зараженных людей. Причем во всех смыслах зараженных. Чувство вины - самая могучая деструктивная программа после страха, и ее намеренно внедряли в ваше биополе, в ваше сознание и подсознание. А вы защищались, все ваши слёзы и скандалы - естественная, защитная реакция организма, которую зараженные "близкие" люди пытались "вылечить", а вернее - сгубить, уничтожить ваш природный иммунитет.

- Да, вы правы. И знаете, за мной еще одно признание: у меня никого нет, - в завершение своей исповеди поведала Полина, и теперь уже камень свалился с моих плеч, отчего я признался в ответ:

- И у меня.

- А как же ваша жена, которая должна приехать? – оторвав от моей груди своё заплаканное лицо, вскинулась Полина. – Вы обманули!

- Как и вы. В какой-то момент я устал от всех этих брачных предложений и решился на аферу. Фактически любая моя знакомая и особенно их семьи, а также те, кто руководят подобными семьями сверху, рассматривали меня с точки зрения выгодного приобретения, будто я - раб на невольничьем рынке или шахматная фигура. Здесь есть, конечно, зерно правды, но всё же я пытался, как вы говорите, барахтаться и царапаться. Я знал, что на мой зов о помощи люди не придут, у нас с ними совершенно разный диапазон волн и частот.

- А кто придет? – тихо, спустя минуту тишины, боязливо выдохнула Полина.

- Высшие сущности, с иным видением мира, запредельным... – посмотрел я на эту восхитительную женщину и, уже не в силах сопротивляться самому себе, накрыл ее губы поцелуем.

Подумать только, я никогда в жизни так откровенно не целовался! Откровенно не в смысле развратно, а в смысле открыто, когда ощущаешь целостность исключительно от близости конкретного человека. Без всякого самообмана, без всякого «приятно, а остальное стерпится-слюбится» или «неплохо, но можно было бы и получше».

Многие задаются вопросами: что есть настоящая любовь, как не ошибиться в выборе, как потом не развалить семью, не бросить детей, не предать самого себя? Ответ настолько прост и очевиден, что даже смешно! Просто нужно спросить себя: «А готов ли я пойти за ней в Ад и после ни разу не пожалеть об этом? Готов ли я взойти ради нее на костер, чтобы она продолжала жить и здравствовать? Буду ли я так же влюблен спустя тридцать лет? Смогу ли подставиться под пулю, например, чтобы не спонтанно, не на эмоциях, а осознанно закрыть эту женщину собою? А она? Посмотри на нее! Она пойдет за тобой в Ад? Она закроет тебя от пули? Она взойдет на костер, лишь бы сохранить тебе жизнь?». То, что для нас бесценно – это жизнь. Но наш инстинкт выживания и самосохранения замолкает, преклоняя колено исключительно перед одним единственным феноменом на всем белом свете – перед настоящей Любовью. Или фанатизмом, конечно. Вот только Любовь от фанатизма отличается именно целостностью, неоспоримой и равноценной взаимностью.

Из-под трепещущих ресниц Полины вновь побежали слёзы, но то были слёзы счастья и узнавания, долгожданного признания и душевного единства: они звучали иначе, не так, как прежние. И я поклялся себе, что ни за что на свете не стану причиной тех ее слёз, что пели горькую песню, полную отчаяния и сердечного одиночества.

«Да, я пойду за тобой в Ад. Всё равно где, лишь бы с тобой и до самого Конца! » - осознал я, и мой взгляд сам поведал об этом Полине. Тогда в ответ я поймал такой же взгляд – горящий неземным светом и раскрывающий самый прекрасный из всех райских цветов: ее сердце.