Стойкость

Преодоление трудностей

Тысяча девятьсот тридцать седьмой год заканчивал свой исторический бег. Вторая пятилетка была выполнена досрочно. Объем промышленной продукции по сравнению с 1913 г. возрос в 6 раз.

В ногу со всеми передовыми предприятиями страны шла и Первая меховая фабрика Казани. Она впервые за много лет выполнила план по обработке шкурок пушного зверя. Я, как директор фабрики, испытывал чувство удовлетворения за успешные итоги работы. Но не только это обстоятельство вызывало у меня душевный подъем. Была и другая причина.

Дело в том, что массовая выделка и крашение шкурок пушного зверя в нашей стране в то время находились в зачаточном состоянии. Большая часть шкурок каракуля, белки, колонка, песца, выдры, куницы продавалась на внешних рынках сырыми, необработанными. Мы не владели тогда всеми секретами выделки и особенно крашения меха и на этом много теряли в цене. Перед всеми меховыми фабриками страны стояла задача найти лучшие способы обработки меха.

Главный инженер и сотрудники лаборатории фабрики провели опыт крашения шкурок по разработанной ими рецептуре. Эксперимент дал превосходные результаты. Производственный цикл сокращался на несколько дней, уменьшились затраты на обработку сырья, и, что особенно важно, качество шкурок улучшилось. Мездра становилась мягкой, эластичной, а мех — пушистым, блестящим. Особенно великолепным был волос темно-коричневой норки и черно-серебристой лисы. От лабораторного опыта фабрика перешла к массовой обработке пушнины. Все шло нормально, но однажды допустили ошибку — передержали шкурки в чанах. Мездра перегорела, образовался брак. Сменный мастер, начальник цеха за халатность были наказаны. Но в порче меха кое-кто усмотрел большее, чем халатность.

Начались расследования. Проверка закончилась тем, что на авторов новой рецептуры, якобы не гарантирующей прочность шкурок после их крашения, были заведены дела для привлечения их к ответственности. На фабрике вновь вернулись к старой технологии. План сдачи пушнины на внешний и внутренний рынки выполнялся, но качество шкурок было невысоким. Было очень обидно от сознания того, что теряются многие тысячи рублей валюты из-за нелепого случая, в существе которого проверявшие не сумели или не захотели разобраться. Все во мне протестовало. Сидеть сложа руки я не мог. Писал, ходил, доказывал и добился вторичного разбора всех обстоятельств, вызвавших брак. На этот раз проверка проходила без предвзятости. Дело кончилось тем, что фабрика вернулась к новой технологии, что обеспечивало большую экономическую выгоду и приближало нашу меховую промышленность к выполнению задачи: поставлять на рынок пушнину высокого качества. И вот то, что фабрика сумела достичь желанной цели, меня и моих коллег радовало.

Вскоре после изложенных событий произошла крупная перемена в моей жизни — меня назначили наркомом торговли Татарской Автономной Советской Социалистической Республики. Смущало то, что я этой отрасли не знал. Однако отказаться от новой для меня работы я не мог. Мне оказывали большое доверие, и его надо было оправдать. Тогда я не думал, что столь неожиданное назначение послужит поворотным пунктом в моей трудовой деятельности и что до преклонных лет мне придется работать на поприще советской торговли.

В Наркомторге штат сотрудников состоял из 55 человек. Большинство из них татары, хорошо знавшие экономику республики. Заместителем наркома был Г. Л. Ахмадулин. Габдул Луифулович обладал на редкость хорошей памятью и уравновешенным характером. Он не поддакивал начальству, не заигрывал с сотрудниками. Глубоко вникал в возникавшие проблемы и решал вопросы инициативно и смело. Опираясь на опыт и знания сотрудников, мне удалось сравнительно быстро вникнуть в задачи, которые стояли перед Наркомторгом.

Совет народных комиссаров республики состоял из людей, только что пришедших с производства, хорошо знавших свое прежнее дело, но не имевших опыта управления в масштабе республики. Они трудились много и усердно, иногда пересматривали и даже отменяли ранее принятые решения. Но это были неизбежные издержки обучения мудрости ведения государственных дел.

Руководство обкома партии и Совнаркома с первых же дней своей деятельности особое внимание стало уделять укреплению экономики колхозов. В этот период много молодых мужчин и женщин уходило из сельской местности в города. Главной причиной была низкая оплата труда. Зимой 1937 г. пало много лошадей из-за нехватки кормов, а что можно было делать без тягла? Эта беда еще больше осложняла хозяйственную деятельность колхозов. Перед партийной организацией республики стояла задача остановить уход людей из села. Райкомы, райисполкомы укреплялись кадрами, знающими местные условия. Селу оказывалась посильная помощь машинами и тракторами.

Немало трудностей предстояло преодолеть и в обеспечении городского населения товарами. В Казани и других городах республики у магазинов выстраивались очереди за мясом, молоком, крупой. Этих продуктов не хватало. Москва оказывала помощь, но увеличить товарные фонды до размеров, обеспечивающих спрос, не было возможности. В Наркомторг из различных районов Татарии поступали телеграммы, беспрерывно раздавались телефонные звонки, приезжали представители заводов, и все просьбы сводились к одному — увеличить завоз товаров.

У многих руководителей предприятий, районов, городов сложилось мнение, что поскольку Наркомторг является распределительным центром, то он может решить и проблему обеспечения товарами. Но это далеко не так. Даже идеальное распределение не в состоянии увеличить количество товаров. А вот подлинному источнику — производству не везде уделялось внимание. Между тем во многих городах и районах имелись немалые возможности увеличить выпуск товаров. Партийной организации потребовалось немало усилий, чтобы повернуть руководителей предприятий, организаций на изыскание сырьевых ресурсов и изготовление ряда изделий на местах.

Особенно острой была проблема обеспечения городского населения продуктами питания. Решая ее, Совнарком республики считал одной из мер увеличение завоза продовольствия из сельских районов на городские рынки.

Обком партии командирует большую группу руководящих работников в районы. Находясь в селах, представители республиканских организаций убедились в том, что у крестьян имелись значительные количества овощей, мяса, птицы для продажи. Но чтобы доставить их в города, нужен транспорт, а чтобы сберечь и сохранить продукты, требовались оборудованные крытые рынки. Но машины для транспортировки продуктов не выделялись, а рынки там, где они были, представляли убогое зрелище. Под открытым небом стояли длинные деревянные столы, на них крестьяне раскладывали мясо, овощи, творог, масло, птицу. В сухую ветреную погоду поднималась пыль, которая осаживалась на столах, на продуктах. После дождей стояли лужи. Подойти к столам можно было только по настилу из досок. Непроданные продукты крестьяне увозили домой, так как оставить их на хранение было негде. Ясно, что такие рынки не создавали удобств крестьянам-продавцам.

Обком партии и Совнарком приняли решение о благоустройстве колхозных рынков и увеличении завоза сельскохозяйственных продуктов. В Казани и других городах были построены небольшие крытые рынки и при них подсобные помещения для хранения товаров. Городские Советы стали предоставлять управлениям рынков транспорт для завоза продуктов из отдаленных сел. Это поднимало заинтересованность крестьян в привозе продуктов и в увеличении их продажи. Постепенно рынки стали значительным источником снабжения горожан продуктами. Доля колхозного рынка в Казани в общем объеме продажи государственной и кооперативной торговли составляла по мясу и жирам 40%, а по овощам — 60%. В других городах доля рынка была еще выше.

Однако не все шло гладко. Владельцы продуктов, пользуясь выгодной конъюнктурой (спрос значительно превышал предложение), назначали цены на продукты в 2–3 раза выше цен государственной торговли. Такие цены далеко не всем были доступны. Желая оградить покупателей от чрезмерного аппетита частников, Наркомторг установил, что цены на мясо, молоко и овощи не должны превышать уровень цен в государственной торговле более чем на 25%.

Результат не замедлил сказаться, но совсем не тот, на который мы рассчитывали. Привозы на рынки пошли на убыль, но решения мы не отменяли, полагая, что пройдет какое-то время и крестьяне будут сбывать излишки своих продуктов по установленным нами ценам. Так прошло недели две, а между тем привозы почти прекратились. Участились жалобы горожан на то, что они лишились рынка и им приходится покупать продукты у тех же частных лиц где-то на дорогах, на дому да еще платить более высокую цену, чем она была до нашего «мудрого» вмешательства. Пришлось ограничения снять. Но привозы на рынки долгое время не увеличивались. Я и мои коллеги пережили немало горьких дней и еще раз убедились в том, что логика не знает половинчатости. Цены на колхозных рынках регулируются меньше всего административными мерами, а определяются спросом и предложением.

В конце 1938 г. в Казань приехал нарком торговли РСФСР Александр Васильевич Любимов. За плечами у него был богатый жизненный опыт. С 14 лет он работал по найму продавцом в торговом доме купца Прокофьева. В первые годы Советской власти был председателем районного общества потребительской кооперации, а затем директором райпищеторга в Москве. В 1937 г. Любимов назначается наркомом торговли РСФСР.

Его приезд в Казань был полезным для работников торговли Татарии, а для меня в особенности. Объезжая с ним торговые предприятия, я присматривался к его стилю проверки, разговору с продавцами, заведующими магазинами, директорами торгов. И чем больше я слушал Любимова, тем глубже проникался к нему уважением. Он не поучал, говорил спокойно, иногда с улыбкой указывал на те или иные упущения в работе. Его требовательность удивительно сочеталась с душевностью и простотой.

А. В. Любимов обстоятельно ознакомился с состоянием торговли и общественного питания в республике. Затем он выступил на собрании актива торговых работников. Речь его была предметна и содержала конкретные меры по улучшению обслуживания людей. Он обратил внимание на сложность применяемого в Татарии ценообразования на обеды в столовых. На одно и то же блюдо цена устанавливалась в зависимости от фактической стоимости мяса, рыбы, овощей, а так как эти продукты поставлялись в столовые в крайне неустойчивом ассортименте и сортности, то цены менялись ежедневно. Такая практика вызывала недовольство тех, кто пользовался услугами столовых. Любимов предложил перейти на усредненные твердые цены на обеды. Целесообразность этой меры вскоре полностью подтвердилась.

В своей речи Любимов подверг критике наш подход к завозу товаров по магазинам. Товары, пользующиеся наибольшим спросом, распределялись равномерно по всем магазинам, а поскольку в промышленных районах торговая сеть была незначительной, то основная масса товаров оседала в центральной части города. Подобная практика ущемляла интересы семей рабочих, живущих далеко от центра. Критические замечания наркома в адрес торговых организаций и местных органов власти были доказательными, справедливыми.

Уезжая из Казани, Любимов высказал удовлетворение принимаемыми нами мерами к улучшению торговли, но остался недоволен тем, что на собрании актива не было первого секретаря обкома партии А. М. Алемасова.

— Не часто, — сказал Любимов, — вопросы торговли обсуждаются столь детально. Тема злободневная, она волнует не только работников торговли, но и все население республики. Слово секретаря на таком активе имело бы немалое значение. Личным участием он помог бы устранить те ошибки и недостатки в работе торговых, промышленных, транспортных организаций, о которых говорилось на активе.

После отъезда наркома меня вскоре вызвали в ЦК ВКП(б). Заведующий отделом В. Е. Макаров говорил со мной о состоянии торговли в городах и селах республики. В конце беседы Макаров сказал, что меня хочет видеть заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР А. И. Микоян.

— Что-нибудь случилось? — спросил я Макарова.

— Ничего особенного, просто Анастас Иванович хочет лучше узнать торговые кадры.

На другой день я рано пришел в Кремль. Ожидая назначенного часа в приемной Микояна, слышал, как дежурный секретарь отвечал на телефонные звонки: «Сегодня Анастас Иванович вряд ли сможет вас принять, все его время расписано, но я передам, что вы звонили, и о его решении сообщу вам». Неплохой порядок, подумал я, накануне предусматривать то, что предстоит сделать на следующий день.

Ровно в 9 часов я вошел в просторный кабинет. Из-за стола навстречу мне вышел небольшого роста человек с энергичным, впечатляющим лицом.

— Здравствуйте, товарищ Павлов. Садитесь и расскажите, как в Татарии поставлена торговля.

Я кратко доложил, что за мясом, молоком, крупой очереди. Меры, принимаемые Совнаркомом и обкомом партии по вовлечению местных ресурсов в оборот, привели к улучшению, но еще далеко не достаточны.

— А какие цены на рынках Казани на мясо, масло? — спросил Микоян.

Я ответил, что цены высокие, и рассказал о том, как мы попытались ограничить их и что из этого вышло.

— Этого и следовало ожидать, — ответил Микоян. — Административный пыл в таком деле ничего хорошего не даст. Надо увеличивать привозы на рынки, и тогда цены будут снижаться. Вы давно работаете в Казани?

— Два года, а наркомом торговли несколько месяцев, — ответил я.

— А как вы отнесетесь к предложению переехать в другое место и там заниматься торговыми делами?

— Я как следует еще не изучил новое для меня дело. Стараюсь, хочу познать. Совнарком республики оказывает мне большую помощь в работе. Уезжать не хотелось бы.

— Хорошо, посмотрим, — поднимаясь, сказал Микоян. — Возвращайтесь в Казань. — И, пожимая мне руку, добавил: — Желаю успехов.

Вышел я со смешанным чувством. То, что представилась возможность побеседовать и, хотя бы кратко, рассказать о состоянии торговли человеку, занимающему ответственный пост в государстве, меня радовало. А вот почему и куда хотят меня перевести, оставалось загадкой.

На обратном пути в Казань в поезде произошла встреча с человеком, которая произвела глубокое впечатление на меня. В четырехместном купе сидел лишь один пассажир, читавший «Правду». Через какое-то время мы разговорились. Я рассказал о трудностях, с которыми мне пришлось встретиться на новой работе. Он внимательно слушал, задавал вопросы, интересовался мерами, принимаемыми руководством Татарской республики по улучшению работы промышленных предприятий. Собеседник сказал, что он едет на завод, где сняли с должности директора. После его освобождения дела пошли плохо, выпуск продукции сократился.

Мастера стали бояться риска. В случае неудачи — объяснения, следствие и даже суд. Но ведь без риска в поисках новой технологии не обойтись.

— Вот, еду помогать заводу. Необходимо помочь руководящим кадрам преодолеть барьер страха. Нельзя допускать, чтобы одним махом перечеркивались смелые эксперименты специалистов в поисках лучших технологических решений.

После небольшой паузы он добавил:

— Международная обстановка такова, что требуется как можно больше угля, нефти, стали, новой техники. А между тем некоторые заводы снижают темпы производства. Надо преодолеть отставание, и как можно быстрее.

Он замолчал, подошел к окну и долго смотрел на мелькающие буро-желтые поля уходящей осени.

Прерывая затянувшееся молчание, я спросил:

— Скажите, чем вы объясните столь значительное обновление руководящих кадров?

Он внимательно посмотрел на меня и вместо ответа сам задал вопрос:

— А вы как думаете?

Я стал что-то пространно объяснять. Он выслушал и тихо, как бы про себя, сказал:

— Время покажет, все ли делается так, как нужно. Одно несомненно: выдвижение кадров, преданных партии и знающих свое дело, принесет пользу.

На одной из станций, не доезжая Казани, мой попутчик сошел с поезда. Мы тепло попрощались. Долго я находился под впечатлением беседы с соседом по купе. Его открытое лицо, живые пытливые глаза, ладная фигура, манера держаться, откровенность в беседе вызывали во мне чувство симпатии. Не предполагал я тогда, что судьба еще не раз сведет меня с этим обаятельным человеком.

Возвратившись в Казань, я с головой окунулся в водоворот текущих дел.

Шел декабрь. Морозы прибавили трудностей и огорчений. Население нуждалось в топливе, теплой одежде, в продовольствии. Руководители районов, директора заводов и фабрик упрекали Наркомторг в нежелании считаться с условиями, в которых им приходилось работать. Они полагали, что несправедливо занижаются их заявки на товары, жаловались во все инстанции на неправильность в распределении фондов. Требовалась большая выдержка, чтобы сдержать этот натиск и не поддаваться субъективным соображениям. В самом деле, как можно удовлетворить всех, если располагаешь половиной того, что нужно? Быть добрым легко, когда все есть. А если не хватает самого необходимого, как быть? По сути дела, то была не торговля, а распределение, только без карточек.

В. И. Ленин говорил: «Когда речь идет о распределении продовольствия, думать, что нужно распределить только справедливо, нельзя, а нужно думать, что это распределение есть метод, орудие, средство для повышения производства»[1]. Этим указанием мы и руководствовались при активной поддержке обкома партии. Кстати, как показывает опыт, требования, жалобы исходят чаще от тех, кто меньше заботится об изыскании ресурсов на месте и их рациональном использовании.

Время шло. За бесконечными делами я забыл о разговоре в Москве о моем возможном переводе. Но вот в начале января 1939 г. раздался звонок: меня извещали о назначении народным комиссаром торговли РСФСР и вызывали в Москву.

Уезжая из Татарии, я испытывал чувство не только грусти, но и неловкости. За время пребывания на посту наркома я побывал во многих городах и селах республики, установил деловые отношения с руководителями районов. Татарский народ оказал мне честь и доверие, избрав депутатом Верховного Совета РСФСР и Верховного Совета Татарии. Обком партии всегда приходил мне на помощь в налаживании торговли. И вот я хотя и не по своей инициативе, но все же оставляю Татарию.

Волновало меня и другое — справлюсь ли я с работой столь большого масштаба, ведь за плечами у меня всего один год работы в торговле. С чего начать, как оправдать доверие? Из сообщений печати я знал, что Александр Васильевич Любимов назначен наркомом торговли СССР. Это успокаивало и вселяло надежду на его поддержку.

Новые горизонты

В Москве я столкнулся с необычным режимом работы. Руководители наркоматов, центральных учреждений приходили на работу к 11, а то и к 12 часам дня и трудились до 3–4 часов ночи, а работники аппарата начинали свой трудовой день в установленное распорядком время. Получалось так, что руководители часть дня работали без сотрудников, а те — без руководителей. Многие были недовольны существовавшим режимом, но что-либо изменить не могли. Включился и я в этот распорядок дня, требующий много сил, но дающий мало прока. Ведь спать когда-то надо. Если часть ночи бодрствуешь, то спишь до позднего утра.

Наркомат торговли РСФСР находился в одном здании с Наркомторгом СССР на улице Кирова. Штат сотрудников был небольшой, а по квалификации пестрый. Одних отличали глубокие знания, быстрота реакции, смелость в принятии решений. Были и такие, которые боялись нового, предпочитали оставаться в роли статистов. В первые же дни моей работы пришлось выслушать сетования начальников главков, управлений на то, что они ограничены в правах, что вся их работа сводится к контролю за деятельностью местных торгов. В то время товарные фонды по областям распределялись Наркомторгом СССР. Ему же подчинялись в хозяйственном отношении многие специализированные торговые организации, расположенные на территории РСФСР. Спрос же за недостатки в их работе предъявлялся к Наркомторгу республики. Было над чем задуматься. Но одно радовало: с самого начала между нами установилась атмосфера взаимопонимания, все мы стремились к одному — сделать наркомат более авторитетным и оперативным.

Масштаб работы был обширен — 73 области, края, автономной республики, каждую из них надо знать всесторонне, чтобы правильно определить размеры товарооборота, выделить необходимые товарные фонды. Немало сложностей возникало с завозом товаров в северные районы страны.

В процессе работы мне многое открылось благодаря помощи начальников главных управлений, а также сотрудников, занимавших более скромные должности, но знавших до деталей свой участок работы.

Несколько полезных советов дал А. В. Любимов. Они сводились к тому, чтобы лучше использовать имеющиеся в каждой области сырьевые ресурсы и производственные мощности, размещать фонды с учетом платежеспособного спроса населения каждого края, области и автономной республики, поднять ответственность директоров торгов за сохранность материальных ценностей. В то время растраты были довольно значительны, особенно в потребительской кооперации. Хищения вызывали озабоченность и требовали принятия неотложных мер по укреплению дисциплины, наведению порядка в учете и сохранности товаров, более строгого подбора людей на работу в магазины, склады, базы. А. В. Любимов подробно рассказал об особенностях каждой области, о причинах многих трудностей и высказал свои соображения, как устранить недостатки в работе торговых предприятий. Он обещал мне полную поддержку. И, надо сказать, свое слово держал. Между нами за все время совместной работы сохранялись дружеские отношения, несмотря на возникавшие порой расхождения по отдельным практическим вопросам.

Совет народных комиссаров РСФСР состоял из людей, назначенных на руководящие посты в 1938–1939 гг. Председателем Совета народных комиссаров РСФСР был В. В. Вахрушев — человек энергичный, крутой, беспокойный. Он уделял много времени развитию местной промышленности и промкооперации. В торговых вопросах Вахрушев разбирался слабо. Но это не мешало ему помогать Наркомторгу изыскивать товарные ресурсы, поощрять те организации и предприятия, которые выпускали добротные и красивые изделия. Он часто включал в повестку дня Президиума Совнаркома вопросы о качестве товаров. Как-то я рассказал ему, что поступает много жалоб на плохое качество бритв, выпускаемых Павловской артелью промкооперации. В те годы лезвий для безопасных бритв изготовлялось мало, да и лезвия те больше царапали кожу, чем брили. Большинство мужчин пользовались бритвами Павловской артели. Мое сообщение обеспокоило Василия Васильевича. Он распорядился вызвать руководителей артели и одного-двух мастеров, изготовляющих бритвы, в Совнарком.

На вопрос Вахрушева, что произошло, почему качество бритв плохое, седоусый мастер ответил: сталь не та, при обработке крошится. Из нее и лучший мастер не сделает порядочной бритвы.

— Но есть и наша вина, — чистосердечно признался мастер. — Ручки делаем грубые, держать в руке бритву неудобно. К тому же все они одного цвета, никакой привлекательности.

— А это почему?

Мастер посмотрел на своего председателя артели, ожидая, что он ответит, но тот молчал. Тогда он, не торопясь, проговорил:

— Все спешим план перевыполнить.

Председатель артели смутился и стал объяснять, что квалифицированных рабочих не хватает, а план надо выполнять.

— Ваша бритва с утра портит настроение всем, кто ею пользуется, а это почти половина населения страны, — сердито прервал его Вахрушев. — Вы приносите больше вреда, чем пользы, таким выполнением плана.

Совещание кончилось тем, что принято было решение запретить выпуск бритв до тех пор, пока артель не сумеет восстановить былую славу. Вахрушев предложил изготовить несколько бритв из лучшей стали, с красивой и удобной ручкой, лезвие украсить золотой линией в виде молнии, которая должна служить фирменной маркой. Когда новые бритвы были изготовлены и показаны Вахрушеву, он дал указание передать их в парикмахерские и собрать от мастеров отзывы. После тщательной проверки образцы для массового изготовления бритв были утверждены. Для этого потребовались отборная сталь, немного золота и пересмотр цены. Решить эти вопросы тогда было довольно сложно, но благодаря настойчивости Вахрушева артель получила все, что ей требовалось. Вскоре павловские бритвы вновь обрели широкую популярность.

Вахрушев не был кабинетным человеком. Он часто посещал промышленные предприятия, стройки, энергично поддерживал новые начинания. Обнаружив недостатки, реагировал резко, виновников распекал без стеснения, в присутствии других лиц. За это его недолюбливали.

Выслушивать критику от руководителя, да еще в присутствии других людей — приятного мало. Но не ценить начальника, обладающего твердым характером, требовательностью, нельзя. Работая много лет с разными людьми, я вынес твердое убеждение, что безвольный человек, наделенный властью, опасен для дела. Правда, приходилось встречаться и с такими людьми, которые отличались сильным и устойчивым характером, но были склонны к самодовольству. А «самодовольство, — как справедливо заметил Джавахарлал Неру, — подобно жировым отложениям на человеческом теле, растет незаметно, слой за слоем, и человек, с которым это происходит, не ощущает этих ежедневных приращений»[2].

От избытка самодовольства человек теряет способность видеть свои упущения и делает ошибку за ошибкой. Но если сбить с него спесь товарищеской критикой, то он может вести дело. Безвольный же руководитель, несмотря на замечания и осуждения его поступков, будет продолжать шататься как маятник из стороны в сторону под влиянием то одного, то другого человека. Даже тогда, когда он имеет свое мнение по тому или иному вопросу, дальше рассуждений он не пойдет.

В начале февраля 1939 г. в кабинете Вахрушева (в то время Совнарком РСФСР размещался в Кремле) у меня произошла памятная встреча. Открылась дверь, в кабинет вошла пожилая, полная женщина в темно-коричневом платье с белым воротничком. Утомленные глаза, медленные, неровные шаги указывали на ее болезненное состояние. Вахрушев и я встали, поздоровались — то была Надежда Константиновна Крупская.

Вахрушев представил меня:

— Наш новый нарком торговли.

Надежда Константиновна, протянув мне руку, спросила:

— Из какой местности приехали?

— Из Казани, — ответил я.

— Ах, вот как, — улыбнулась она, — места известные, знакомые. Пожалуйста, продолжайте разговор, а я подожду.

— Нет, нет, — запротестовали мы, — у нас срочного ничего нет, — и я отошел в конец кабинета.

О Крупской я много читал, слышал, восхищался ее душевной чистотой. Она прошла долгий и тернистый путь революционера-большевика. И вот она рядом, говорит медленно, хрипловато. Она просила, чтобы Совнарком дал указание ускорить строительство клубов, библиотек.

— Без этих очагов культуры, — сказала она, — трудно проводить политико-воспитательную работу на селе.

Крупская в то время была заместителем наркома просвещения РСФСР. Ей бы надо полечиться, подумал я, ведь совсем больна, а она ходит, хлопочет с упорством неутомимого труженика.

В. В. Вахрушев обещал выполнить ее просьбу. Надежда Константиновна встала, поблагодарила его, попрощалась со мной и медленно пошла к выходу.

Через несколько дней газеты сообщили о смерти Н. К. Крупской. Поэт М. В. Исаковский прекрасно выразил скорбь и думы людей, пришедших к ее гробу:

Мы тихо и скорбно сегодня вошли

Под своды Колонного зала:

Скончалася женщина русской земли,

Чье слово людей согревало.

Скончалася та, что и ночью и днем

Работала долгие годы,

Чье сердце большое горело огнем

Любви беззаветной к народу.

В марте 1939 г. проходил XVIII съезд партии. Наркомы РСФСР, недавно назначенные на эти посты, получили приглашение участвовать в работе съезда. С большим волнением направились мы 10 марта в зал Большого Кремлевского дворца. Мимоходом скажу, что, поднявшись по большой мраморной лестнице на второй этаж, мы увидели большую картину, висевшую на стене у входа в Георгиевский зал. Царь Александр III в военном мундире стоит в центре обступивших его волостных старшин. Самодержец и его окружение показаны в солнечном свете, могущество царя кажется незыблемым. А в зале — люди, свергнувшие царя и ненавистный режим монархии, строящие новое общество. Мы задумались над тем, почему столь не согласующаяся с обстановкой картина выставлена на видном месте в здании, где проходят съезды Коммунистической партии? Ответ напрашивался один: автором полотна был знаменитый русский художник Илья Ефимович Репин. Конечно, нельзя не отдать должное таланту художника, но нам казалось, что эту картину следовало бы перенести в другое место. Картина не была созвучна ни со временем, ни с обстановкой.

Позднее эту картину перенесли в Третьяковскую галерею, а на ее место поместили другую — «Выступление В. И. Ленина на III съезде комсомола», написанную художником Б. В. Иогансоном. По своему замыслу, исполнению картина радует глаз. Глубокая жизненная правда пронизывает художественное полотно. В облике В. И. Ленина воплощены огромная внутренняя сила и убежденность. Комсомольцы — пламенные энтузиасты революции — жадно впитывают каждое его слово. Люди, приходя в зал, подолгу стоят у картины. Она вызывает живые воспоминания о первых годах Советской власти, гражданской войне, разрухе, о боевом духе нашего народа, о его непоколебимой вере в дело партии, Ленина.

Осмотрев величественный Георгиевский зал, мы заняли места в зале заседаний и с нетерпением стали ждать открытия съезда. Нам хотелось увидеть членов Политбюро, Сталина, услышать их выступления. Избраны президиум и комиссии съезда. Слово предоставляется Сталину. Из-за стола президиума поднялся среднего роста, с энергичным лицом человек. Он неторопливо взошел на трибуну, налил в стакан воды, сделал глоток и начал доклад. Говорил Сталин с небольшим акцентом, дикция его была четкой, речь неторопливой. На особо важных местах доклада он делал ударения. От написанного текста не отступал, но впечатление было таким, что он говорит, не придерживаясь текста. Слушали его с большим вниманием. Обстоятельный анализ внешней политики и внутреннего положения страны, ясное изложение актуальных задач вызывали у слушателей уверенность в возрастающей мощи нашего государства.

В докладе говорилось, что за отчетный период с XVII партийного съезда 1934 г. на руководящие посты по государственной и партийной линии выдвинуто более 500 тыс. человек. Это были, как правило, люди, имевшие по тем временам хорошее образование, глубокие знания в своей профессии, но не имевшие опыта управлять государственными делами в масштабе области, республики и тем более страны. Чтобы приобрести такой опыт, требовалось время. Центральный Комитет партии знал, что обновление личного состава в партийном и советском аппарате, в хозяйственных организациях, в вооруженных силах имеет сильные и слабые стороны. В Отчетном докладе говорилось, что у выдвинутых партией молодых кадров нет опыта, закалки, умения быстро ориентироваться, но у них есть чувство нового — драгоценное качество для каждого коммуниста. Надо поддержать пришедшую к руководству молодежь в ее стремлении совершенствовать управление государственными делами. То была директива всем инстанциям всемерно помогать молодым кадрам овладевать наукой управления во всех областях народного хозяйства. Она имела исключительное значение для многотысячной армии коммунистов, пришедших к руководству в предвоенные годы.

И надо сказать, что в годы войны и послевоенной разрухи, когда требовалось решать многие дела без промедления, работать по 16–18 часов в сутки, молодые коммунисты, выдвинутые партией на посты директоров заводов, секретарей обкомов партии, наркомов и другие важные посты, работали инициативно, смело, брали на себя полную ответственность за новаторские решения. Своим личным примером они способствовали созданию обстановки уверенности и деловитости в коллективах.

О развитии промышленности в докладе было сказано немного. За отчетный период промышленная продукция возросла более чем в 2 раза. Преимущества социалистической системы хозяйства дали возможность завершить реконструкцию многих промышленных предприятий и оснастить их новой техникой. Это было крупным достижением молодого социалистического государства, если учесть, что в первые годы его существования советскому народу приходилось воевать с интервентами и белогвардейцами, преодолевать невероятные экономические трудности.

В докладе и выступлениях приводились данные, позволяющие сравнивать выпуск продукции в Советском Союзе и в других странах не только в абсолютных размерах, но и на душу населения. До этого таких сопоставлений не делалось. В справочниках, статьях, докладах давались сравнения по абсолютным размерам производства, что нередко приводило к ошибочным выводам. Возьмем такие цифры: СССР в 1938 г. произвел около 15 млн. т чугуна, а Англия — 7 млн. т. Если сравнить эти данные, то можно прийти к заключению, что у нас с чугуном дело обстоит лучше, чем в Англии. Но если эти тонны чугуна разложить на число жителей, то получается, что в Советском Союзе на душу населения приходилось 87 кг, а в Англии — 145 кг.

Показатель промышленной или сельскохозяйственной продукции, приходящейся на душу населения, является одной из важных характеристик производства в стране, степени развития ее экономики. Чем многочисленнее население, тем больше потребность страны в той или иной продукции, тем, следовательно, выше должен быть ее экономический потенциал. Отсюда вытекал вывод: необходимо перегнать главные капиталистические страны по производству продукции на душу населения; обеспечить внутренний рынок предметами потребления; проявить большую гибкость в использовании природных богатств страны. После XVIII съезда партии расчеты и сопоставления выпуска промышленной и сельскохозяйственной продукции, а также товарооборота стали вести не только в абсолютных показателях, но и на душу населения.

При обсуждении директив по составлению третьего пятилетнего плана развития народного хозяйства (1938–1942 гг.) делегаты большое внимание уделяли увеличению выпуска товаров массового потребления. Розничный товарооборот в соответствии с директивами съезда должен был возрасти на 63% и достигнуть 20,6 млрд. руб. в 1942 г.

Выступления членов ЦК партии, руководителей партийных, хозяйственных организаций, представителей Красной Армии, решения съезда оказали серьезную помощь пришедшим к руководству молодым кадрам в их дальнейшей работе. Сильное впечатление на делегатов произвел доклад А. А. Жданова об изменениях в Уставе ВКП(б). Он сказал, что ходкая формула обвинения за «связь с врагами народа» в силу ее расплывчатого толкования широко использовалась перестраховщиками и клеветниками для расправы с честными людьми[3]. Жданов призывал всех коммунистов вымести как мусор из партийного дома клеветников — этих праправнуков Собакевича, доживших до нашего времени, и быстрее ликвидировать рецидивы бездумного отношения к людям.

Вскоре после окончания съезда я вылетел на Урал и в Западную Сибирь для ознакомления с состоянием торговли. В Перми, Свердловске, Нижнем Тагиле и Новосибирске я столкнулся с фактами, знакомыми мне по Татарии. Картофель, овощи, заготовленные для снабжения населения, хранились в неприспособленных подвалах жилых домов и в деревянных ветхих хранилищах. Из-за плохого хранения большая часть овощей списывалась на корм скоту. Магазинов, столовых было мало. На одно рабочее место продавца приходилось 350–400 человек, из-за чего в магазинах были постоянные очереди.

Нельзя сказать, что эти факты объяснялись только упущениями в работе местных Советов депутатов трудящихся. Капиталовложений на строительство торговых предприятий выделялось мало, а материалов для их ремонта еще меньше. У государства было много других неотложных нужд. Магазины на селе имели неприглядный вид: громоздкие прилавки, занимающие чуть ли не половину помещений, окна узкие, в помещениях полутемно. Товары — сельдь, сахар, хозяйственное мыло, квашеная капуста — уживались рядом, на одном прилавке.

Не доезжая до Нижнего Тагила, на окраине одного рабочего поселка мы увидели большую очередь у лавки-полуподвала. Желая выяснить причину скопления людей, мы остановились. Оказалось, что это жители разных сел, пришедшие купить керосин. В густонаселенной местности на 6 км вокруг керосином торговала только одна лавка.

— А почему не открыть еще две-три такие лавки? — спросил я заместителя председателя городского Совета.

— Можно, но никто не обращался с такой просьбой.

— Но вы, наверное, не один раз, проезжая по поселку, видели очередь? Зачем же нужна просьба?

— Да, по совести говоря, очереди как-то примелькались, за делами их и не замечаешь.

Ответ был откровенный и характерный для того времени. Причины очередей были самые разные, но во многом были повинны непосредственно руководители хозяйственных и административных организаций.

— А вы знаете, — обратился я к своему спутнику, — что составляет величайшее благо человека? — Он удивленно посмотрел на меня и пожал плечами. — Время. Так сказал Маркс. А как оно неразумно растрачивается, причем многими людьми, вы видите сами. С подобным злом нельзя мириться.

— Так что же будем делать? — спросил я заместителя председателя, когда мы сели в машину.

— Поправим ошибку, непременно поправим, — проговорил он, — тем более строить вновь ничего не надо, полуподвалы есть в ряде крупных селений.

Справедливости ради скажу, что он вскоре выполнил свое обещание.

Торги в большинстве своем были смешанные — они так и назывались «Смешторги», — осуществляли руководство магазинами, продающими промышленные изделия и продукты питания. Нехватка продовольственных товаров вынуждала директоров торгов сосредоточивать внимание сотрудников главным образом на завозе и размещении продуктов питания по магазинам. Нередко можно было видеть, как специалист, скажем, по текстильным товарам занимается завозом печеного хлеба по магазинам, ларькам и палаткам. Одежда, обувь продавались в небольших помещениях, ассортимент промышленных товаров был ограничен. Покупатель был вынужден обойти многие магазины, чтобы найти костюм или ботинки нужного размера. Условий для правильного хранения одежды, обуви не было. Торгующие организации почти не располагали собственными оборотными средствами, а пользовались банковским кредитом. Но кредит банки выдавали торгам только тогда, когда запасы товаров у них не превышали установленных планом размеров. Нередко торги, не имея средств, не оплачивали счета за поставленные товары.

Создавался замкнутый круг. План товарооборота не выполнялся потому, что не было выбора товаров, а в то же время многие изделия лежали на складах промышленных предприятий из-за неоплаты счетов торговыми предприятиями. Недостаток собственных оборотных средств у торгов и жесткое ограничение в пользовании кредитом сдерживали продажу товаров. В то же время Госбанк выдавал внушительные по размерам кредиты промышленным предприятиям под все товары, находившиеся у них на складах, а оборачивались они медленно. И только тогда, когда в кредитную политику были внесены изменения, деятельность торговых предприятий оживилась. Но это произошло позднее.

Специализированная сеть «Гастронома», «Универмага», «Ювелирторга» непосредственно подчинялась Наркомторгу СССР. В ведении местных Советов депутатов трудящихся и Наркомторгов союзных республик находились только территориальные торги. Такая структура торговых организаций мало заинтересовывала местные органы власти в развитии хозяйственной деятельности предприятий. Изысканием сырьевых ресурсов, рациональным их использованием далеко не везде занимались по-настоящему, зато напористость в получении товаров по централизованным фондам была высокой.

На вопрос начальнику управления торговли одной из проверяемых мною областей: «Как обеспечена розничная сеть продовольственными товарами?» — последовал ответ:

— Плохо, краснеем, нет в продаже икры.

— Почему же вы краснеете, ведь икра товар деликатесный, улов такой рыбы ограниченный.

— Верно, — отвечал собеседник, — но потребность есть, а нам выделяют мало, просим завезти побольше.

— Но ведь, кроме икры, у вас нет в продаже грибов, ягод, рыбы, а кругом леса, озера, реки. Почему вы за это не краснеете?

Не смущаясь, он ответил:

— Сбором ягод, грибов у нас некому заниматься, взрослые заняты на работе, а дети летом в лагерях отдыхают.

В магазинах отсутствовали многие вещи хозяйственного обихода. А раз их нет в продаже, надо требовать от Наркомторга — вот и вся мудрость. Сибирь и Урал покрыты лесами, но эти богатства использовались промышленностью, промысловыми артелями в крайне ограниченных размерах. В известной мере такое отношение к использованию местных ресурсов объяснялось недостатками планирования. Все, что изготовлялось в области сверх плана, полностью распределялось в центре. Причем нередко город, где промышленность перевыполнила план, ничего не получал, все товары вывозились за его пределы. Такой подход лишал местные организации заинтересованности в дополнительном изготовлении товаров и порождал иждивенчество.

Продажа свежих овощей, зелени начиналась в ряде городов в 9–10 часов утра. В летнее время это приводило к тому, что хозяйки нередко приносили домой увядшую зелень. Столовые открывались с 9 часов, а рабочие шли на работу в 7 часов утра, поэтому услугами столовых они не могли пользоваться. Было ясно, что распорядок работы столовых и магазинов надо менять. Но на пути решения этого, казалось бы, простого вопроса были немалые сложности. Областные Советы депутатов трудящихся не могли устанавливать часы торговли без согласования с Наркомторгом.

Розничные цены на многие изделия местной промышленности и артельного производства определялись в Москве. Распределение товаров между городом, селом и орсами промышленных наркоматов также осуществлялось в центре. А кому как не местным органам власти виднее, когда и сколько выделить тех или иных товаров той или иной торговой системе с учетом конкретных особенностей? Излишнее вмешательство наркомата в повседневные дела исполкомов мешало им в работе. С таким мнением я вернулся в Москву.

Все, с чем мне пришлось столкнуться, я рассказал наркому торговли СССР А. В. Любимову. Он выслушал меня и с большим вниманием отнесся к выводам, которые сводились к следующему: предоставить Совнаркомам союзных республик право самим устанавливать розничные цены на ряд товаров; разрешить облисполкомам распределять товарные фонды между торгующими организациями, включая орсы и потребкооперацию; передать в ведение союзных республик специализированную сеть «Гастроном» и «Главунивермаг»; предоставить право Наркомторгу РСФСР распределять товары по областям России; форсировать разделение смешанных торгов, с тем чтобы одни обслуживали промтоварную сеть, другие — продовольственную; предоставить право облисполкомам устанавливать часы торговли применительно к местным условиям.

— Выполнение предлагаемых мер, — говорил я Любимову, — позволит развязать инициативу на местах и даст возможность освободить наркоматы от тех дел, которые могут с успехом решаться в союзных республиках, краях и областях. Повысится и ответственность республиканских Наркоматов торговли за выполнение плана товарооборота и руководство всеми розничными предприятиями республики.

А. В. Любимов после некоторого раздумья поддержал три последних предложения: о создании раздельных торгов; о передаче функций распределения товаров по областям Наркомторгу РСФСР; о предоставлении права областным Советам депутатов трудящихся устанавливать часы торговли без согласования с Наркомторгом.

С остальными предложениями он не согласился, считая, что вопрос о децентрализации еще не назрел и может привести к ослаблению торговой деятельности. Его заключение меня несколько удивило. «Как может он, хорошо знающий торговое дело, — думал я, — не соглашаться с элементарными требованиями республиканских и областных организаций?» У нас состоялся крутой разговор. Я отстаивал высказанные мною положения, доказывая их целесообразность. Любимов стоял на своем.

Прошло какое-то время, и я убедился, что одно из моих предложений, касающееся передачи права распределения товаров по всем назначениям облисполкомам, было поспешным. Многих товаров не хватало. Это обстоятельство обязывало строго дифференцировать размеры товаров, которые выделялись тем или иным зонам и отраслям хозяйства. Промышленные районы, стройки, предприятия, имеющие весьма важное значение для народного хозяйства, надлежало обеспечивать в первоочередном порядке. При централизованном распределении эта цель достигалась. Чтобы не допустить каких-либо перебоев в обеспечении рабочих ведущих отраслей промышленности товарами, требовалось централизованное распределение, и оно было сохранено.

Беседы с Любимовым для меня, молодого наркома, были весьма поучительны. Однажды он спросил меня, когда я читаю газеты. Я ответил: когда как, если утром не удается, то читаю вечером.

— Советую тебе, при всей занятости, обязательно читать газеты утром. Говорю это потому, — продолжал Любимов, — что я имел крупную неприятность по этому поводу.

И рассказал следующее.

— Как-то придя на работу, я, по установившемуся порядку, прежде всего стал просматривать почту, телеграммы с мест, сводки. Телефонный звонок прервал работу. Взяв трубку, я услышал голос Поскребышева: «Товарищ Любимов, позвоните товарищу Сталину». — Звоню. Сталин меня спрашивает, что я намерен предпринять по статье в «Известиях», где говорится о недостатках в торговле хлебом.

Я ответил, что газету не читал.

— А когда вы читаете газеты?

— Вечером, когда возвращаюсь домой с работы.

И в ответ услышал:

— Какой думающий министр читает утренние газеты вечером?

Трубка была опущена на рычаг.

— Сам понимаешь, каково было мое самочувствие, места себе не находил.

— Чем же дело кончилось? — спросил я.

— Прочитал эту злополучную статью. В ней приводились факты, что в ряде небольших городов образовались очереди у магазинов за хлебом из-за несвоевременного его завоза. Сообщалось также о плохом качестве хлеба и ограниченности ассортимента — один-два сорта. Все это, естественно, вызывало недовольство жителей этих населенных мест.

Я, — продолжал Любимов, — поднял на ноги всех и вся, кто был повинен в создавшемся положении. На другой день позвонил Сталину, извинился за свой промах и доложил о принимаемых мерах. Сталин выслушал и сказал:

— Лица, допускающие халатность в организации продажи населению хлеба, должны наказываться строго, без скидок. Нельзя терпеть, чтобы люди страдали из-за тех или иных ротозеев или бюрократов, — и добавил, — а вам, товарищ Любимов, надо читать газеты утром.

— Вот и вся история. Но я этот урок буду помнить долго. Имей в виду, торговая сеть в стране обширна и не везде и не всегда продажа товаров производится так, как положено. Критика в печати помогает уяснить истинное положение дел и сделать нужные выводы.

— История поучительна, — ответил я, — учту твой совет.

С той поры я стал более тщательно следить за печатью, извлекал все полезное из нее для практической работы и сам часто выступал на страницах центральных газет и журналов.

В заботах и трудах дни мелькали, как верстовые столбы, когда смотришь на них из окна скорого поезда. Наступила поздняя осень, вот-вот земля покроется снегом. В один из таких дней начальник управления по снабжению районов Крайнего Севера Наркомторга доложил мне, что выполнение промышленностью заказов на товары для Новой Земли задержалось и теперь, когда все грузы сосредоточены в Архангельском порту, Наркомат морского флота отказывается их перевезти, считая, что время навигации упущено и пароход может застрять во льдах. Если не решить этот вопрос в течение ближайших дней, то людям на островах придется терпеть лишения всю зиму. Я тут же поехал к морякам, надеясь убедить их поставить пароход под погрузку, однако моя встреча с наркомом С. С. Дукельским ни к чему не привела. Семен Семенович вызвал начальника перевозок и строго спросил, можно ли в это время года доставить груз на Новую Землю. Тот, поглядывая на наркома, видимо, желая угадать его мысли, ответил:

— Прогноз погоды неблагоприятный, но...

Не дав ему договорить, Дукельский вскочил с кресла и довольно раздраженно сказал:

— А кто будет отвечать за плохой исход? Я на такой риск не пойду. Лучше всего, — обратился он ко мне, — переговорите с авиаторами, они могут доставить товары по воздуху, им льды не помеха.

Но его советом нельзя было воспользоваться, транспортных самолетов в то время было мало, перебросить большое количество грузов на далекое расстояние они не могли, да и дело не дошло до столь чрезвычайного способа доставки.

Из разговора я понял, что доставить грузы пароходом еще можно, но Дукельский не хочет брать ответственность на себя. Исчерпав все доводы, не добившись его согласия, я ушел неудовлетворенный. Вечером я позвонил Р. С. Землячке и попросил ее принять меня. Она в то время была заместителем Председателя Совета народных комиссаров СССР и ведала транспортными делами. На другой день я входил в ее кабинет. Навстречу мне из-за стола поднялась маленькая, худенькая, седая женщина. Она поздоровалась и села в кресло рядом со мной. Поправив очки и смотря на меня, спросила:

— Ну, что у вас произошло?

О Землячке — мужественной революционерке, прошедшей суровые испытания в жизни, я знал из истории партии. Меня смущало, что я обращаюсь в Совнарком СССР по вопросу, который с успехом мог бы решить Наркомат морского флота. Говорил я быстро и, видимо, бессвязно. Она заметила и попросила быть спокойнее. Выслушав меня, сказала:

— Странный человек Дукельский. Как можно так равнодушно относиться к случившемуся, ведь речь идет о людях, и без того находящихся в трудных условиях.

Затем подошла к столику с телефонами и по правительственному аппарату позвонила Дукельскому. Он, ссылаясь на плохой прогноз погоды, заявил, что направлять пароход будет неоправданным риском. Розалия Самойловна оборвала его:

— Хорошо, беру риск на себя, а вы распорядитесь срочно поставить под погрузку пароход и с опытным капитаном направьте к месту назначения.

Положив трубку, обращаясь ко мне, она сказала:

— Уходить от решения, сопряженного с риском, нельзя. Об этом я могу судить по своему опыту работы. А в хозяйственном деле, тем более в морском флоте, обойтись без смелых решений вообще невозможно.

Поблагодарив ее, я ушел в смятении. То, что пароход отправится с грузом на Новую Землю, меня радовало. Ну, а если Дукельский окажется прав и пароход затрет во льдах, тогда не только грузы не будут доставлены на остров, но и судно может погибнуть. Несчастье навлечет беду на Землячку, ведь она взяла ответственность на себя. Эта мысль не давала мне покоя. Каждый день я следил за продвижением парохода. Читал сводки погоды, от которых бросало то в жар, то в холод. Но все обошлось благополучно. Судно пришло, разгрузилось и вернулось обратно в порт без происшествий. Розалии Самойловны давно уже нет, но я всегда вспоминаю ее добрым словом.

В 1939 г. перед нашей страной встало немало сложных проблем международного и внутреннего порядка. Нацистская Германия набирала мощь, вооружалась, увеличивала численность армии, форсировала строительство стратегических дорог, создавала запасы сырья и продовольствия. Действия Гитлера бросали зловещую тень на отношения Германии с нашей страной. Хотя официальные взаимоотношения и оставались прежними, но в прочность заключенного договора и в выполнение нацистским правительством взятых обязательств мало кто верил. Политика вещь сложная, порой кажется непонятным, загадочным и туманным то, что через какое-то время становится ясным для всех.

Международная обстановка требовала создания материальных запасов на случай чрезвычайных обстоятельств, укрепления западных рубежей, наращивания военной техники и многого другого. На все это нужны были крупные средства и время. А в стране слабым местом оставалось сельское хозяйство, оно не обеспечивало возрастающих потребностей населения в продуктах питания. Промышленность испытывала недостаток в сырье — хлопке, шерсти, коже. В таких условиях создавать запасы продовольствия, одежды, обуви и в то же время повышать уровень обеспечения населения товарами являлось почти непосильной задачей для государства. И тем не менее ЦК партии, правительство, учитывая обстановку, накапливали запасы провианта.

Принимались меры по упрочению колхозного строя, оснащению техникой машинно-тракторных станций. Шла упорная борьба за увеличение производства хлеба, за повышение добычи угля, нефти, за выпуск большего количества товаров легкой и пищевой промышленности.

В конце 1939 г. начались боевые действия на финской границе. Я с группой работников Наркомторга выехал на Карельский перешеек, чтобы проверить, как военторг обеспечивает войска вещами, не входящими в табельное снабжение по линии интендантства армии.

Находясь в частях, мы интересовались и тем, как питаются военнослужащие в условиях зимы и открытой местности. Выяснилось много серьезных упущений в работе интендантской службы и гражданских ведомств. Свежевыпеченный хлеб, картофель, овощи завозились на автомашинах из Ленинграда и других крупных населенных пунктов, расположенных неподалеку от границы. Морозы были сильные, и, когда хлеб попадал в подразделения для раздачи воинам, буханки оказывались такими твердыми, что хоть топором руби. Картофель и овощи, схваченные морозом, теряли пищевую ценность. Интендантство и другие службы воинских частей, а также предприятия пищевой промышленности и торговли оказались не подготовленными к таким «неожиданностям», как сорокаградусные морозы.

И только в ходе военных действий положение удалось исправить. По решению правительства военнослужащие Карельского перешейка вскоре были обеспечены теплой одеждой, суконные шлемы были заменены шапками-ушанками. В суточный рацион питания вводились водка и сало-шпиг, что помогало бойцам переносить лютые морозы.

28 января 1940 г. меня вызвали к секретарю ЦК партии А. А. Андрееву. Причиной тому послужила моя статья, опубликованная в этот день в «Правде» в порядке обсуждения. В статье поднимались вопросы о лучшем использовании сырьевых ресурсов и производстве ряда изделий на местах.

Войдя в кабинет, я увидел за большим столом Андреева и Маленкова. Они что-то оживленно обсуждали. Андрей Андреевич поздоровался и, обращаясь ко мне, сказал, что мою статью он прочитал с интересом. Поднятая в ней тема весьма актуальна. Затем он спросил меня, что конкретно нужно сделать для более широкого использования местных ресурсов?

Внимание секретаря ЦК партии к статье меня радовало и смущало. Отвечая на его вопрос, я сказал, что надо заинтересовать местные организации в изыскании сырья для увеличения производства товаров. Было бы хорошо, если полученные сверх плана товары полностью оставались бы в их распоряжении.

Маленков бросил реплику:

— Правильно, с этого надо начинать.

Ободренный поддержкой, я добавил:

— Когда местные товарищи увидят, что товары остаются у них, то будут стараться больше их производить. Аппетит, как говорится, приходит с едой.

А. А. Андреев спросил:

— А почему нельзя передавать в распоряжение областей продукцию, изготовленную ими сверх плана?

Я ответил, что по действующему законоположению вся продукция, изготовленная по плану или сверх плана, поступает в общий «котел» и распределяется централизованно.

Маленков и Андреев высказали мнение, что такой подход не совсем оправдан. Инициативу, труд людей, создающих товары сверх плана, за счет местного сырья, надо обязательно поощрять. До этой встречи я А. А. Андреева знал по портретам, как члена Политбюро, читал его речи. Но беседовать с ним пришлось впервые. Спокойные глаза, неторопливая рассудительная речь, знание обсуждаемой темы, простота обращения — все это вызывало симпатию к нему. К концу беседы мы пришли к заключению, что надо создать компетентную комиссию по изысканию товаров для рынка.

6 февраля «Правда» опубликовала передовую, которая подводила итоги обсуждения моей статьи. В ней подчеркивалось, что все местные органы обязаны всемерно использовать сырьевые богатства страны. Привожу выдержку из этой статьи.

«Где же причины того, что при наличии неиссякаемых источников разнообразного сырья, неограниченных залежей всех видов топлива 1939 год не дал нужного скачка в развитии местной промышленности?

Ответ может быть только один. Большинство областей, городов и районов все еще не уделяют достаточного внимания развитию местной промышленности. В этом — корень зла. Более чем достаточно принимается по этому вопросу различных резолюций, произносится прекрасных речей. Но беда в том, что вслед за решениями не следует дел, конкретных мероприятий.

В практической деятельности многих советских и партийных работников все еще силен иждивенческий дух. Товары, которые можно произвести на месте, эти люди ждут обязательно из центра, из Москвы. В своей статье «Торговля и местные ресурсы», опубликованной на днях в «Правде», народный комиссар торговли РСФСР т. Павлов справедливо отметил, что энергия руководителей областных и городских Советов депутатов трудящихся часто тратится на посылку в Москву телеграмм и писем с требованием дополнительных фондов из центра. В то же время рядом, иногда в нескольких километрах от Советов депутатов трудящихся, имеется возможность организовать производство требуемых товаров. Под ногами лежат огромные неиспользованные богатства, а местные руководители без краски стыда на лице подписывают заявки, шлют телеграммы в центр с просьбами о присылке таких товаров, которые они часто по лености своей не хотят произвести или добыть».

Вскоре было принято решение ЦК партии об образовании правительственной комиссии под руководством А. И. Микояна.

Проводимая комиссией работа захватила меня полностью. Приобретался опыт, расширялся кругозор. Раскрывались огромные возможности увеличения производства товаров на предприятиях, подчиненных наркоматам, а также в союзных республиках.

В процессе работы приходилось наталкиваться на бюрократические препоны в различных ведомствах, мешающие в полной мере использовать сырьевые богатства страны и иметь в продаже изделия, пользующиеся спросом. Например, мебельные предприятия выпускали в значительных размерах мягкую мебель и мало изготовляли обыкновенных деревянных стульев. Эти столь необходимые предметы были редкостью. Как только они появлялись в магазинах, их тут же раскупали.

— Почему стулья впали в немилость? — спрашивали мы руководителей мебельной промышленности.

— Они не дают прибыли, невыгодно их выпускать, — следовал ответ.

— Но ведь стулья нужны.

— Верно, но на них утверждена невыгодная для нас оптовая цена, а мы изменить ее не можем.

А те, кто утвердил цену на стулья, заявили, что нет основания менять ее. Мебельная промышленность в целом по изготовляемой ею номенклатуре изделий имеет прибыль и в состоянии убыток от одних изделий перекрыть прибылью от других.

Таких искусственно создаваемых трудностей было немало. Находились люди, которые выполняли свои функции бездумно, подменяли подлинное решение вопроса видимостью его.

Совещания, проводимые А. И. Микояном, приносили пользу всем его участникам. Широкая постановка вопросов, их экономическое обоснование, конструктивный подход к решению поставленных партией задач — все это помогало молодым наркомам овладевать искусством управления вверенными им отраслями народного хозяйства.

7 января 1941 г. вышло постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по увеличению производства товаров широкого потребления и продовольствия из местного сырья», подготовленное комиссией. В соответствии с этим важным документом были расширены права местных органов власти и хозяйственных предприятий, ослаблена чрезмерная централизация в распределении товаров. Эти и другие меры оживили работу по использованию местных ресурсов.

Отрадные результаты принес 1940 год. Тяжелая промышленность круто шла в гору, экономика сельского хозяйства крепла, легкая промышленность набирала темпы выпуска продукции. Торговая сеть заметно меняла свой облик — стали открываться специализированные магазины по продаже одежды, тканей, обуви. Вместо «Смешторгов» создавались продовольственные и промтоварные торги. Наряду с крупными магазинами «Гастроном», где продавались разнообразные продовольственные товары, появились специализированные магазины по продаже хлеба, мяса, молока, рыбы, овощей. На селе потребительская кооперация создавала сеть сельских универмагов. Пульс торговой деятельности стал ровнее. Товарооборот достиг 18 млрд. руб. — то был крупный скачок по объему продажи. Но если разложить эти миллиарды на число жителей, то продажа товаров на одного человека составляла 92 руб. в год. Предстояло многое сделать, чтобы существенно поднять уровень материальной обеспеченности людей. Товарооборот в известной мере служит барометром, характеризующим степень развития производительных сил страны и уровень благосостояния населения. К этому вопросу мы еще вернемся в последующих главах.

К концу 1940 г. в стране были созданы условия для производства зерна и других сельскохозяйственных культур в размерах, позволяющих преодолеть неизбежные трудности в случае военных действий. Машинно-тракторный парк, насчитывающий более 530 тыс. тракторов и 180 тыс. комбайнов, был сосредоточен в МТС, что давало возможность наиболее полно и рационально его использовать. Крупные площади пахотной земли в колхозах и совхозах намного облегчали ее обработку. Только вспашка земли тракторами МТС высвобождала 11 млн. человек по сравнению с тем же объемом работ в условиях единоличного хозяйства. Чтобы представить величину и значение приведенной цифры, достаточно сказать, что она почти равна численности Красной Армии в годы Великой Отечественной войны. Промышленные предприятия всех отраслей народного хозяйства уверенно набирали темпы выпуска продукции.

Пищевая промышленность к этому времени располагала густой сетью сахарных и консервных заводов, хлебопекарных и мельничных предприятий. Их географическое расположение позволяло перерабатывать сырьевые ресурсы, не прибегая к дальним перевозкам. Были созданы запасы продовольствия примерно в размере четырех-шестимесячной потребности Красной Армии.

Все шло довольно быстро в гору, и вдруг мирный созидательный труд советских людей прерывается. 22 июня 1941 г. фашистская Германия вероломно напала на нашу Родину. Экономику страны пришлось перестраивать на военный лад. Строгая централизация в распределении товаров и других материальных ресурсов стала вновь необходимой.

Как уже было сказано, созданная в предвоенные годы в нашей стране материально-производственная база позволяла рассчитывать, что Красная Армия получит все, что нужно, для отражения агрессии, а население будет обеспечено продуктами питания. И тем не менее было над чем задуматься. Как долго продлится война, в какой степени она затронет наш производственный потенциал? Вызывало озабоченность и то, что городское население страны значительно возросло. Если в 1913 г. в России было 28,5 млн. городских жителей, что составляло 18% всего населения, то в 1940 г. их число увеличилось до 63 млн. человек, или до 33% по отношению к общей численности населения.

Столь значительное количество городских жителей обязывало быть крайне осторожным в расходовании продуктов питания.

Как известно, правительство царской России уже на втором году войны стало испытывать острый недостаток продовольствия. В Петрограде, Москве и других промышленных центрах у магазинов выстраивались длинные очереди за хлебом. С каждым месяцем положение обострялось и приближалось к катастрофе. Об этом свидетельствует записка видного монархиста, председателя Государственной думы Родзянко, посланная в феврале 1917 г. Николаю II, в которой говорилось:

«Ваше императорское величество.

...Положение России сейчас катастрофическое и вместе с тем глубоко трагическое... Со всех концов России приходят вести одна другой безотраднее, одна другой горше. Московский городской голова сообщает... Москва скоро совсем не будет иметь никаких запасов муки. Не лучше положение Петрограда... О провинции, на которую внимание власти обращено, конечно, в меньшей степени, и говорить нечего. Вот несколько характерных иллюстраций. По заявлению Уральского областного военно-промышленного комитета, Пермская губ. обеспечена запасами зерна только до половины марта, после чего запасы будут все истощены, и Пермской губернии, работающей на оборону, в апреле грозит форменный голод, ибо на рынке в марте и апреле месяце хлеба не будет. Аналогичная картина наблюдается на противоположном конце России. В совет съездов горнопромышленников Юга России поступают сообщения, что многие рудники и заводы остались почти совсем без муки и находятся под угрозой настоящего голода... Дело продовольствия страны находится в катастрофическом положении»[4].

Но ни царь, ни его правительство не могли поправить положение. Районы, прилегающие к фронтам, в продовольственном отношении были истощены до крайности, а маломощный железнодорожный транспорт оказался не в состоянии обеспечить доставку продуктов питания из глубины России. Снабжение армии и городского населения продовольствием не было своевременно подготовлено к переходу на нормированное довольствие. Царское правительство не уделяло жизненно важному аспекту военной экономики должного внимания и не предпринимало мер к разумному расходованию продовольствия.

Голод был прямым следствием прогнившего царского режима, отсутствия предвидения у тех, кто стоял у власти. Острая нехватка продуктов в промышленных центрах страны способствовала развалу режима самодержавия. Временное правительство также оказалось беспомощным. Продовольственный кризис усугублялся отсутствием доверия народных масс правительству и его бюрократическому аппарату, оторванному от нужд трудового люда.

Сразу же после победы Октябрьской революции интервенты, белогвардейцы бросили все силы на борьбу с Советской властью. Они захватили Украину, Сибирь, Северный Кавказ, большую часть Поволжья. Наиболее хлебородные земли оказались у врага. Лишить хлеба, удушить голодом молодую республику — такова была цель ее внешних и внутренних противников. А хлеб Центральной части России находился главным образом в руках кулаков. Обстановка со снабжением рабочего класса грозила неисчислимыми бедствиями и опасностями.

По инициативе В. И. Ленина Коммунистическая партия послала на продовольственный фронт видных своих представителей Н. П. Брюханова, А. Г. Шлихтера, А. Е. Бадаева, А. Д. Цюрупу, М. К. Владимирова, Д. З. Мануильского, А. С. Якубова. В борьбе за хлеб активно участвовали М. И. Калинин, И. В. Сталин, Г. К. Орджоникидзе, А. В. Луначарский и другие видные деятели партии и государства. Был создан Народный комиссариат продовольствия. Вся деятельность этого органа — от выработки общих принципов деятельности до конкретных и детальных указаний по снабжению отдельных районов — находилась под наблюдением В. И. Ленина.

Зима 1920 г. была лютой. В городах молодой Советской республики царил голод. В Москве по карточкам выдавали овес, в Петербурге — по полфунта хлеба. В Иваново-Вознесенской губернии и других промышленных центрах создалось катастрофически тяжелое положение с обеспечением рабочих продовольствием. Враги Советской республики полагали, что она вот-вот будет задушена голодом.

В этих невероятно трудных условиях применялись такие формы борьбы за хлеб, как вооруженные продотряды и продразверстка. На смену им пришли продналог, твердые цены на хлеб и другие меры. Советская власть лишила деревенских богатеев возможности наживаться за счет рабочего класса и беднейшего крестьянства. Главную тяжесть в борьбе за хлеб, а, по определению Ленина, это была борьба за социализм, вынес рабочий класс, Сыгравший решающую роль в спасении страны от голода.

В. И. Ленин, партия коммунистов своей неутомимой работой на продовольственном фронте добились того, что попытка врагов революции удушить Советскую республику голодом была сорвана. В тот период В. И. Ленин писал:

«Решить задачу снабжения населения хлебом в громадной стране с худыми средствами сообщения, с разъединенным крестьянством было неимоверно трудно, и эта задача больше всего причинила нам хлопот. Вспоминая все заседания Совета Народных Комиссаров, скажу: не было ни одной задачи, над которой бы так упорно работала Советская власть, как над этой задачей»[5].

После первых лет революции и вплоть до наших дней партия и государство продолжали упорно работать над решением той же задачи — получением хлеба во все возрастающих размерах. Это вызывалось многими причинами. Борьба с кулачеством в ходе коллективизации, Великая Отечественная война, ее последствия, засухи, бурный рост городского населения, увеличение потребления мяса и других продуктов животноводства жителями сел и городов требовали увеличения поголовья скота, а значит, и производства зерна.

Конечно, формы борьбы за хлеб стали иными, но главными из них являются всемерный подъем общественного производства, освоение в крупных масштабах целинных земель, повышение урожайности во всех зонах страны, и особенно в Нечерноземье. На последующих страницах книги мы расскажем о том, как решалась и решается проблема обеспечения населения продовольствием на том или ином этапе развития нашего хозяйства.

Крутой поворот

С первых дней Великой Отечественной войны Советское правительство, предвидя трудности, предприняло энергичные меры по обеспечению населения продовольствием. Оно потребовало от компетентных организаций предложений по рациональному расходованию продовольствия и введения такой системы распределения, которая помогала бы выполнению задач, вытекающих из условий военного времени, и позволяла бы регулировать потребление в зависимости от имеющихся ресурсов.

На четвертый день после начала войны у заместителя Председателя Совнаркома СССР Н. А. Булганина в Кремле состоялось совещание, в котором принимали участие многие наркомы СССР и РСФСР, а также руководящие работники Госплана. Обсуждался вопрос о порядке перехода на нормированное снабжение. Имевшиеся запасы продовольствия не могли обеспечить свободную продажу на длительный срок, а нехватка продуктов при открытой торговле неизбежно привела бы к спекуляции, очередям, падению дисциплины на производстве. Для предотвращения такой опасности и создания устойчивого снабжения армии и населения правительство решило без промедления ввести карточки. Хотя в распределительной системе и таилось немало отрицательных сторон, но переход от свободной торговли к рационированию был единственно приемлемым решением. Эта мера означала крутой поворот в экономической жизни страны.

После всестороннего обмена мнениями о нормах выдачи продуктов и сроках введения карточек по городам Госплану и Наркомторгу было поручено в соответствии с принятым решением представить в Совет народных комиссаров СССР все расчеты и проект закона о переходе на новый порядок снабжения.

Перед закрытием совещания Булганину принесли сводку о положении на фронтах. Он тут же прочитал ее, подошел к карте, висевшей на стене, посмотрел, покачал головой и, обернувшись к нам, сказал:

— Немцы подошли к Минску. Город объят пламенем. От бомб погибло много жителей.

Это известие вызвало у нас чувство щемящей боли в груди.

В стране уже имелся опыт карточной системы, существовавшей в 1928–1935 гг., но не все из прошлого могло быть использовано. Нормы выдачи продуктов тогда менялись на местах, часто вносились изменения в контингенты, снабжавшиеся по карточкам. За годы, отделяющие нас от того времени, произошло многое, что надо было учесть.

Лучше и быстрее могли подготовить все необходимые данные к переходу на карточки сотрудники, имевшие опыт распределения товаров в начале 30-х годов. Именно их народный комиссар торговли СССР А. В. Любимов и привлек к этой работе. Он образовал две группы экономистов. Одной поручили разработать положение по применению карточек, другой — уточнить контингента, требующие централизованного снабжения, и подготовить расчеты на потребное количество продовольствия для продажи по карточкам. Любимов непосредственно вникал во все детали нового положения, редактировал, проверял, уточнял проект будущего закона о переходе страны на условия жизни военного времени.

Предстоящая карточная система строилась на основе полной централизации руководства этим делом. Только правительство СССР могло распорядиться ресурсами страны, только оно могло вводить карточки в областях, городах и устанавливать нормы выдачи. Только оно могло решать, к какой группе снабжения отнести работников той или иной профессии. Все это вносило стройность в новый порядок отпуска продуктов.

На разработку документов, уточнение контиигентов и осуществление расчетов, связанных с определением размеров норм выдачи продуктов, потребовалось несколько дней. К проекту постановления Совета народных комиссаров СССР прилагалась целая стопка документов с расчетами. Была проделана колоссальная и довольно утомительная работа, требующая точности и обоснованности каждой цифры, а их было великое множество.

Вскоре правительство приняло постановление о переводе с 18 июля 1941 г. жителей Москвы, Ленинграда, Московской и Ленинградской областей на нормированное снабжение. Вслед за ними постепенно перешли на него и все другие области, края, республики. Вначале продажа продуктов по карточкам была сложной, учет талонов отнимал много времени у работников торговой сети, но постепенно недостатки устранялись. День ото дня распределительная система улучшалась, становилась более гибкой, отвечающей требованиям чрезвычайной обстановки. Итак, через 26 дней после начала войны страна перешла от свободной продажи к карточной системе. То была реальная и быстрая мера, исключающая нерациональное расходование продовольствия.

Заметим здесь, что в период второй мировой войны нормирование продуктов было введено во всех европейских государствах, а также в Японии, США, Канаде. Этому жизненно важному аспекту военной экономики было уделено самое пристальное внимание. В одних странах нормировались почти все продукты, в других — лишь некоторые. По сравнению с первой мировой войной, когда, по выражению В. И. Ленина, на свет божий появилась хлебная карточка, гражданское население было ограничено в потреблении значительно раньше и по более широкому кругу товаров, а нормы выдачи отличались большей дифференциацией. Во многих странах было установлено более 10 норм, в Швеции — 45, в Германии — 62. Множественность норм объяснялась как напряженностью баланса продовольственных ресурсов, так и необходимостью стимулирования труда в важнейших отраслях промышленности. Однако нормирование в капиталистических странах проводилось так, что потребление толстосумов не затрагивалось.

Третьего июля по радио передавалось выступление И. В. Сталина. Он изложил обстановку на фронтах и призвал партию и народ без промедления перестроить жизнь и экономику страны соответственно требованиям войны. Его речь вызвала патриотические чувства у людей, поднимала их на борьбу с врагом. «Все для фронта, все для победы!» Это означало для нас, работников торговли, необходимость беречь, экономить в первую очередь продовольствие, брать на учет все товары, рационально расходовать материальные ресурсы. Это означало изменение ритма жизни страны. «Побеждает на войне тот, — говорил Ленин, — у кого больше резервов, больше источников силы, больше выдержки в народной толще»[6].

Этому призыву была подчинена вся деятельность Наркомторга и его органов на местах. Снабжение продуктами питания было дифференцировано по отраслям народного хозяйства. Повышенные нормы устанавливались рабочим, занятым на тяжелых работах — в металлургии, в добывающих отраслях, в химической и нефтяной промышленности, для рабочих паровозных бригад на железнодорожном транспорте и многих других.

Нормы выдачи на тот или иной период иногда менялись в зависимости от состояния ресурсов, но принцип: «за ударный труд — лучшее снабжение» сохранялся все время. В мае 1942 г. было введено дополнительное питание для тех рабочих, кто перевыполнял нормы выработки. Так называемое второе горячее питание состояло из 50 г мяса или рыбы, 50 г круп, 10 г жиров и 100 г хлеба. Название «второе горячее» пошло от того, что в норму выдачи по карточкам это питание не засчитывалось. К концу 1942 г. дополнительное питание получало около 1 млн., в 1943 г. — 3 млн., а в 1945 г. — 6 млн. человек.

«Ударность, — писал В. И. Ленин, — есть предпочтение, а предпочтение без потребления ничто. Если меня так будут предпочитать, что я буду получать восьмушку хлеба, то благодарю покорно за такое предпочтение. Предпочтение в ударности есть предпочтение и в потреблении. Без этого ударность — мечтание, облачко, а мы все-таки материалисты»[7].

Во время войны рабочие, служащие, их семьи широко пользовались услугами столовых, чайных, закусочных, так как готовить пищу в домашних условиях было очень тяжело, не хватало продуктов, да и времени. Бывшие домашние хозяйки работали на заводах, стройках, предприятиях связи, транспорта, в торговле, заменив ушедших в армию мужчин. Общественное питание оказало неоценимую услугу миллионам людей. Как велико было его значение, говорит такой факт. Доля общественного питания в розничном товарообороте страны возросла до 25% в 1943 г., тогда как до войны и в первые послевоенные годы не превышала 14%.

Чтобы лучше обеспечить людей, занятых в важнейших отраслях народного хозяйства, были образованы отделы рабочего снабжения (орсы) при заводах, шахтах, рудниках и на транспорте. В их задачу входило создание собственной продовольственной базы. Им выделяли земельные участки, средства на их обработку. Получаемую из подсобных хозяйств продукцию почти полностью оставляли в распоряжении орсов. Правительство предоставило директорам предприятий право снабжать рабочих сверх карточек продуктами, полученными от подсобных хозяйств, после того как будут удовлетворены потребности столовых.

Эти меры создавали у руководителей предприятий заинтересованность в организации орсов при заводах. В 1942 г. их насчитывалось около 2 тыс., а к концу 1945 г. стало более 7700. На долю отделов рабочего снабжения к этому времени приходилось 27,5% розничного товарооборота страны. Посевная площадь подсобных сельскохозяйственных предприятий в промышленности увеличилась с 1365 тыс. га в 1940 г. до 3104 тыс. га в 1943 г. А поголовье крупного рогатого скота в этих хозяйствах к концу 1943 г. возросло до 904 тыс. голов.

Для руководства хозяйственной деятельностью орсов при наркоматах были образованы управления рабочего снабжения. Их возглавляли, как правило, заместители наркомов. Во главе урсов стояли люди, имевшие опыт работы в торговой или снабженческой области, способные не только рационально распределять, но и изыскивать товары.

Переход на карточки потребовал строгой централизации в управлении торговыми организациями. Товарные фонды по областям и даже по отдельным крупным городам устанавливались ежемесячно в Наркомторге СССР. Сотрудники управления и отделов Наркомата торговли работали по 12–14 часов в сутки. Все это время поглощала работа по учету и планированию контингентов по промышленным наркоматам, по районам страны, по группам получающих карточки — рабочих, служащих, иждивенцев. При этом сотрудникам Наркомторга приходилось выдерживать натиск со стороны различных ведомств и областей, «доказывавших» право на получение карточек по группе рабочих в значительно больших размерах, чем им полагалось.

Две трети служащих Наркоматов торговли СССР и РСФСР в конце июля 1941 г. были эвакуированы в Новосибирск и Томск. Из этих городов осуществлялось руководство управлениями торговли областей, краев и республик. На этих работников была возложена ответственность за соблюдение установленного порядка снабжения, обеспечение эвакуированного населения товарами, открытие столовых и магазинов, производство товаров из местных источников.

Оставшиеся в столице сотрудники находились на казарменном положении в здании Наркомторга, на улице Кирова. С поступлением информации о неблагоприятном положении на фронтах они без промедления давали указания о переброске товаров из угрожаемых зон в безопасные районы, вносили изменения в планы завоза по областям, уточняли контингенты получающих карточки. Постоянно держали связь с областями. Во время налетов вражеской авиации одни служащие поднимались на крышу дома, вооруженные лопатами, клещами, ведрами с песком для борьбы с зажигательными бомбами, другие, захватив счеты, арифмометры, бумаги, спускались в подвал и там продолжали работать. Первые бомбардировки Москвы показали, что подвал в здании Наркомторга был ненадежным убежищем. Легкие перекрытия не могли спасти людей от бомбы даже малой величины. В последующие дни при массированных налетах служащие шли в метрополитен. При появлении одиночных вражеских самолетов все сотрудники оставались на своих местах.

Структура управления торговыми организациями, несмотря на изменения условий работы, не подвергалась серьезной перестройке. Не произошло и увеличения штатов. В Наркомторге СССР было создано управление по нормированному снабжению, а при областных исполкомах — карточные бюро. В августе 1943 г. карточные бюро были переданы в ведение Наркомторгов союзных республик и областных управлений торговли, так как практически именно они занимались учетом и выдачей карточек.

Нормированное снабжение позволяло распределять ресурсы так, как диктовала обстановка. В наиболее тяжелом для нашей экономики 1942 г. для продажи населению выделялось мясопродуктов лишь 23% общего объема производства, кожаной обуви соответственно — 27, хлопчатобумажных тканей — 9%.

Уменьшение поставок на рынок произошло и по многим другим товарам. Легкая и пищевая промышленность, испытывая острый недостаток в сырье, резко сократила объем производства. Так, изготовление кожаной обуви уменьшилось с 211 млн. пар в довоенном году до 53 млн. пар в 1942 г., сахарного песка — с 2165 тыс. т до 114 тыс. т. И так по многим продуктам и изделиям. Уменьшение доли торговли было вызвано также и тем обстоятельством, что потребность Красной Армии в продуктах питания, обуви, одежде и других предметах намного возросла.

Без нормирования было бы невозможно выделять продукты питания в требуемых размерах для армии и снабжения рабочих оборонных предприятий. Введение карточек способствовало также сохранению устойчивости довоенных государственных розничных цен на товары, что имело важное значение для бюджета рабочих и служащих. Конечно, распределительную систему благодатью не назовешь, у нее были и довольно неприятные стороны, о которых мы скажем ниже, но в тех условиях без нормирования государство обойтись не могло.

Из-за недостаточности товарных фондов возникали осложнения в работе органов снабжения. Приходилось иногда задерживать выдачу мяса, масла, яиц в некоторых городах, с тем чтобы обеспечить продажу этих продуктов по установленным нормам в крупных промышленных центрах. Эта мера не могла не вызывать протеста тех, кого приходилось ущемлять. Однако нигде, за весь период войны, не было случая самовольного расходования продуктов, нарушения введенного порядка.

Кроме продовольствия недоставало одежды, обуви, тканей и многих других товаров. Появились перекупщики, они перепродавали вещи втридорога. В первые месяцы войны промтоварные карточки были введены только в Москве и Ленинграде. Возникла необходимость нормировать продажу и промышленных изделий в стране. Но как это сделать? Мы долго думали, искали решения. Если ввести карточки только на ограниченное число предметов, то это не решит проблему. У каждого человека свои нужды: одному требуется пальто, другому одеяло, третьему — часы или посуда. Предусмотреть продажу всех вещей и гарантировать выделение соответствующих фондов государство не могло. После обсуждения различных вариантов решений была разработана инструкция по продаже промышленных товаров. Карточки разделили на три группы. Первая, для рабочих, имела 125 купонов-единиц, вторая, для служащих, — 100, третья, для иждивенцев, — 80 купонов. Товары условно оценивались определенным числом единиц. К примеру, метр хлопчатобумажных тканей приравнивался 10 единицам, пара обуви — 30, пальто шерстяное — 80, чулки — 5 единицам. Для жителей Крайнего Севера, где зима длится долго, выдавались карточки с двойным количеством купонов. Новый порядок продажи позволял рабочему человеку купить нужную вещь по карточке, но в пределах числа купонов-единиц.

С апреля 1942 г. продажа промтоваров по карточкам применялась уже во всех городах. Она создавала для населения удобства в приобретении необходимых предметов и ограничивала махинации спекулянтов. И все же промтоварное нормирование нельзя было считать совершенным, часто приходилось вносить поправки в оценку товаров, повышать число купонов за то или иное изделие, выдавать ордера на внеочередное получение обуви, одежды определенным группам рабочих. Первопричина всех этих отклонений от установленного правила заключалась в том, что купонов выдавалось значительно больше, чем имелось в наличии товаров, т. е. отсутствовала сбалансированность. Однако и в этих трудных условиях делалось все возможное, чтобы стимулировать труд людей, работающих в важнейших отраслях промышленности, и обеспечить товарами первой необходимости граждан, эвакуированных из западных областей страны.

В торговой сети, в общественном питании трудились преимущественно женщины. Работа в магазинах, столовых нелегкая, она требует физической выносливости и нервного напряжения. При карточной же системе нагрузка еще больше увеличилась. После окончания рабочего дня продавцам, кассирам приходилось еще долго трудиться — подсчитывать талоны, сличать их с остатками товаров, обеспечивать завоз к утру следующего дня. Транспортных средств не хватало, и нередко продавцы на тележках, а зимою на санках завозили товар в магазины. Для отдыха почти не оставалось времени, но на это никто не жаловался. Люди понимали всю сложность военной обстановки и трудились самоотверженно.

Ход военных действий потребовал перемещения огромных масс людей с одного края страны на другой. Из прифронтовой полосы только за июль — декабрь 1941 г. было вывезено более 10 млн. человек. Это не были беженцы, предоставленные самим себе, как это имело место в первую мировую войну. Правительство, местные органы власти с первых же дней нападения фашистской Германии делали все возможное, чтобы изыскать транспорт для эвакуации населения. На крупных станциях, пристанях были открыты пункты питания, круглые сутки работники общественного питания обслуживали потоки вынужденных переселенцев. Горячую пищу доставляли в вагоны в термосах, кастрюлях, им выдавались сухари, консервы на путь их дальнейшего следования.

По прибытии к месту назначения эвакуированные размещались в домах местных жителей. Стесняя и ограничивая себя, местные жители делились всем, чем могли, с приезжими. Исполнительные комитеты Советов депутатов трудящихся устраивали взрослых на работу, а детей определяли в детские дома и школы.

В тот тяжелый для нашей страны период, когда враг продвигался в глубь советской территории, когда все дороги были забиты людьми, машинами, скотом, когда тысячи поездов увозили разобранные заводы на Восток, казалось непостижимым, как можно управлять народным хозяйством. Однако нить управления не была потеряна ни на один час. Создание в короткий срок военно-экономического потенциала, обеспечившего победу нашей стране, было делом архисложным. Этот вопрос, хотя и не в полном объеме, освещен в трудах советских государственных и общественных деятелей. В частности, ярко и обстоятельно рассказано о самоотверженном труде советских людей на строительстве заводов в Челябинской области в книге Н. С. Патоличева «Испытание на зрелость»[8].

В осажденном городе

7 сентября 1941 г. наркома торговли СССР А. В. Любимова и меня вызвали в Кремль. Когда мы вошли в кабинет А. И. Микояна, он сидел за большим столом, склонившись над бумагами. Увидя нас, Анастас Иванович поднялся, поздоровался, подошел к маленькому столику, взял отложенную отдельно от других телеграмму и, передавая ее Любимову, сказал:

— В Государственный Комитет Обороны поступила телеграмма председателя Ленгорисполкома Попкова. Он сообщает, что в городе запасы продовольствия на исходе, и просит указания об ускоренной доставке грузов. Но как это сделать, когда немцы перехватили последнюю железную дорогу, связывающую Ленинград со страной?

Прочитав телеграмму, Любимов заметил, что, по его расчетам, продовольствия в Ленинграде должно быть больше, чем указывается в телеграмме.

— Проверьте и доложите мне о размерах каждого вида продовольствия, — сказал Микоян. — Возможно, — добавил он, — кому-либо из вас придется выехать в Ленинград и там вместе с Военным советом фронта принять более строгие меры в расходовании продовольствия.

Мы оба заявили, что готовы выехать немедленно. Я высказался, что в интересах дела Любимову не следовало бы отлучаться из наркомата, так как предстоит решить много неотложных дел, связанных со снабжением эвакуированных граждан из западных областей, к тому же еще не закончен переход на карточную систему в ряде городов. Микоян на это ничего не ответил, сказав лишь, чтобы мы находились у себя в наркоматах и что он даст знать, что делать дальше.

Около 3 часов ночи мне позвонил Анастас Иванович и попросил приехать к нему. Очевидно, предстоит поездка в Ленинград, подумал я и не ошибся. В кабинете Микояна шло обсуждение какого-то важного вопроса. Присутствовало несколько человек, среди них заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР В. А. Малышев. Вскоре Микоян объявил перерыв и, обратившись ко мне, сказал:

— Товарищ Сталин поручил вам выехать в Ленинград в качестве уполномоченного Государственного Комитета Обороны по обеспечению населения города и войск фронта продовольствием. ГКО принял решение сосредоточить руководство снабжением населения Ленинграда и войск в одном органе — Военном совете фронта. Вам поручено установить строгий контроль за расходованием продовольствия и докладывать в ГКО о положении дел. Вылетайте утром, а удостоверение получите у товарища Поскребышева.

Воспринял я это поручение с благодарностью. Быть в Ленинграде на переднем крае борьбы с врагами — что может быть почетнее!

Я ответил, что приму все зависящие от меня меры к экономному расходованию продовольствия.

— Продовольствие из центральных областей будет поступать на станцию Волхов, а оттуда по реке и Ладожскому озеру надо обеспечить его доставку в Ленинград, — добавил Микоян. Мне трудно было представить, как это можно сделать, и я промолчал.

— Ставка, — продолжал Анастас Иванович, — принимает меры к деблокированию Ленинграда со стороны станции Мга, о чем дано распоряжение командующему 54-й армией маршалу Кулику. Передайте привет Ворошилову и Жданову и чаще информируйте ГКО.

От Микояна я пошел к Поскребышеву. Его кабинет находился здесь же, в Кремле, в другом конце здания. А. Н. Поскребышев сидел за столом и внимательно рассматривал бумаги. На мое «здравствуйте» он кивнул головой и, сказав «садитесь», продолжал работать. На столе лежали шифротелеграммы, разложенные на пачки. Некоторые из прочитанных бумаг Александр Николаевич клал в папку с надписью «Для доклада», очевидно особо срочные. Через несколько минут Поскребышев вышел из-за стола, взял папку для доклада и прошел в другую комнату.

Вид у него был очень усталый, лицо серое, глаза запавшие, воспаленные. Да, подумал я, только прочесть такие груды бумаг какого труда стоит, а ведь сюда поступают особо важные донесения с фронтов, требующие немедленного принятия мер. Не мудрено, что он выглядит постаревшим и усталым.

Через 5–7 минут Поскребышев вернулся.

— Вы можете лететь, — сказал он, — мандат вам будет доставлен.

Хотелось спросить его об обстановке, но не решился. Лучше, подумал я, не вступать в разговор, все равно Александр Николаевич ничего не скажет, да и времени у него нет.

Самолет поднялся с Внуковского аэродрома и взял курс на Череповец. Здесь сделал посадку. Командир корабля ушел в здание аэропорта для выяснения обстановки и долго не возвращался, а вернувшись, сообщил, что полет разрешили только до станции Хвойная.

На аэродроме в Хвойной было людно, все ждали случая улететь в Ленинград, но на транспортные самолеты, до предела заполненные военными грузами, никого не разрешали брать. Пришлось представиться майору, командиру авиаотряда, и просить его как можно быстрее переправить нас в Ленинград. Со мной был полковник интендантской службы Д. И. Кокушкин, прикомандированный Наркоматом обороны в помощь мне. Майор стал объяснять, что лететь без сопровождения истребителей опасно, а их нет, и просил нас подождать до следующего утра.

— Погода для «мессершмиттов» благоприятная, далеко видно, облачность высокая, — добавил он.

Доводы были резонные, но мы не могли согласиться. Потеря одного дня много значила для нашей предстоящей работы. Видя нашу непреклонность, майор с неохотой разрешил вылет. Он подошел к одному из шести подготовленных к полету самолетов, переговорил с пилотом и дал нам знак на посадку.

Мы кое-как уселись среди тяжелых ящиков. Вскоре все шесть самолетов поднялись в воздух. Вооруженные пулеметами, они прикрывали друг друга и шли на бреющем полете — 3–4 метра над водой. Такая тактика позволяла значительно уменьшить опасность нападения «мессершмиттов», карауливших наши одиночные самолеты над озером. Группа транспортных кораблей обладала мощным, кучным огнем, и враг остерегался нападать на них.

Командир самолета, старший лейтенант, пригласил меня в кабину пилотов. Из нее было хорошо видно, как справа и слева на близком расстоянии от нашего корабля летели два других, одинаковых с нашим самолета. Такое же звено следовало за нами. Каждая машина тянула более двух тонн груза, то был предельный вес для ЛИ-2.

— Сколько вы делаете рейсов за день? — спросил я.

— Два, — ответил пилот.

— Устаете?

— Конечно. Но мы рады, когда успеваем сделать три оборота: доставляемые нами грузы помогают артиллеристам громить вражеские позиции.

Разговаривая, командир корабля Александр Данилович Калина пристально следил за небом. Зоркий глаз летчика далеко видел и все примечал. И как бы отвечая на мой незаданный вопрос, он сказал: «Мессершмитты» скрываются за облаками, сверху им легче нападать».

Вскоре в дымке солнечного утра показался Ленинград. Приземлились мы на Комендантском аэродроме. Перед нашим прилетом авиация противника бомбила его, но взлетная полоса не была повреждена. Прощаясь, старший лейтенант, пожимая мне руку, сказал:

— Если потребуемся, дайте знать, — выполним любое задание.

Коренастый, собранный, с энергичным лицом, он располагал к себе. Случилось так, что с ним мне пришлось встречаться в разных условиях, видеть и наблюдать, как он самоотверженно выполнял свой долг. Но об этом несколько позже.

9 сентября мы прибыли на землю осажденного Ленинграда и прямо с аэродрома поехали в Смольный. На улицах людей было мало. Лица озабоченные, угрюмые. Вокруг рвались вражеские снаряды. А погода стояла на редкость чудесная. Солнце озаряло дома, парки. Листья на деревьях горели яркими красками золотой осени. Неповторим в своей красоте Ленинград! Много пришлось мне видеть городов на белом свете, но равного ему не встречал.

Приехав в Смольный, я сразу же пошел к командующему фронтом К. Е. Ворошилову. Его кабинет находился на втором этаже, недалеко от большой парадной лестницы. У командующего в это время был А. А. Жданов. Состоялась короткая беседа. Разговаривать с ними мне раньше не приходилось. Я волновался. Как они отнесутся к моей необычной миссии — контролю за расходованием продовольствия. Они встретили меня доброжелательно, и мне не потребовалось излагать цель своего приезда.

— Мы все знаем, — сказал Жданов, а Ворошилов добавил: — Мы получили шифротелеграмму ГКО о вашем приезде.

Разговор принял непринужденный характер. Жданов рассказал, что Ленинград оказался в сложном положении. Путей подвоза, по существу, нет. Транспортных средств для доставки грузов через озеро крайне мало, к тому же суда подвергаются беспрерывным налетам вражеской авиации. Я передал им слова Микояна о том, что Ставка принимает меры к скорейшему деблокированию Ленинграда со стороны Мги. Соответствующие указания даны командующему 54-й армией Кулику. Ворошилов на это заметил, что не очень-то он верит в расторопность Кулика, хотя тот располагает достаточными силами, чтобы выполнить поставленную задачу.

— Какие у вас планы? — спросил меня Жданов.

— Прежде всего необходимо провести тщательный учет всех продуктов питания как в военных, так и в гражданских ведомствах, независимо от их подчиненности, — ответил я. Ворошилов и Жданов с этим согласились.

— Надо привлечь к этой работе партийный актив, — добавил Андрей Александрович, — я скажу об этом Кузнецову и Попкову.

— Желательно также принять решение, — попросил я, — чтобы расход продовольствия проводился только с разрешения Военного совета фронта, кого бы это ни касалось. Это поднимет ответственность людей за бережное отношение к продуктам питания.

— Решительно за это! — подтвердил Жданов.

— Борьба за экономное расходование продовольствия в условиях осады города равна битве на фронте, — добавил Ворошилов. По окончании беседы я при участии председателя горисполкома П. С. Попкова, секретаря горкома партии П. Г. Лазутина и заведующего городским отделом торговли И. А. Андреенко составили план проведения переучета продовольствия.

К концу следующего дня мне вручили пакет из Москвы, в котором оказался мандат о моем назначении уполномоченным ГКО по снабжению войск Ленинградского фронта и населения Ленинграда продовольствием, подписанный И. В. Сталиным.

Предъявлять мандат мне никому не приходилось. У меня не было никаких осложнений в выполнении поставленных передо мной задач, и я всегда находил полную поддержку в осуществлении мер, диктуемых обстановкой.

Прежде чем рассказать о положении с продовольствием в городе и принятых Военным советом мерах по экономному расходованию продуктов питания, необходимо хотя бы бегло коснуться хода военных действий. В отрыве от них трудно ощутить ту атмосферу, в которой осажденным приходилось жить и бороться, находясь в кольце вражеского окружения.

Бои проходили вблизи Ленинграда, враг теснил наши войска. 12 сентября немцы захватили Красное Село, а со стороны Урицка подошли на самое близкое расстояние к Ленинграду, стремясь прорвать линию обороны и ворваться в город.

Руководство боевыми действиями войск и хозяйственной деятельностью предприятий города осуществлялось из Смольного. Авиация противника, видимо, зная, кто в нем размещался, производила частые налеты, стремясь разбомбить это здание, но все ее усилия были безуспешны. Смольный был тщательно замаскирован: центральный подъезд, колонны, лестница были скрыты под густой маскировочной сетью. Крыша и стены со стороны Невы были выкрашены под цвет осенних листьев окружающего парка. Кроме того, Смольный хорошо защищала противозенитная артиллерия; при появлении немецких самолетов в зоне Смольного артиллеристы открывали такой плотности огонь, что вражеские самолеты не имели возможности вести прицельное бомбометание. Они бомбили по площади, беря за ориентир Охтинский мост. Люди, находившиеся в Смольном, подвергались риску, однако работа в этом большом штабе не прерывалась ни днем, ни ночью. В Смольном люди находились по существу на казарменном положении, спали на диванах или раскладных кроватях, многие имели при себе оружие. Здесь же, в Смольном, но только под землей, находился командный пункт Военного совета фронта. Об этом тогда знал небольшой круг людей. На длинных столах были расставлены аппараты Бодо, за каждым из них сидела телеграфистка, одетая в военную форму. Девушки сосредоточенно выстукивали сухую телеграфную дробь. Сюда со всех участков фронта поступали донесения, запросы, сводки. Здесь же иногда в связи с налетами вражеской авиации проводились совещания Военного совета. Отсюда передавались приказы командования. Оперативный отдел 2–3 раза в день на основании данных штабов армий наносил на карту обстановку. На карте было видно, как кольцо вражеского окружения зловещей петлей сжимается вокруг Ленинграда.

Находясь в штабе руководства по защите города, я был хорошо осведомлен о настроениях ленинградцев. Они с нетерпением ждали известий о наступающей с востока 54-й армии. Об этой армии ходили легенды: вот-вот она прорубит коридор в кольце окружения, и тогда Ленинград вздохнет полной грудью. Эта же надежда не покидала и руководящий состав в Смольном. Время шло, но все оставалось по-прежнему. Ворошилов оказался прав, когда при первой нашей встрече сказал, что не очень-то верит в расторопность Кулика. Обстановка требовала быстроты действий 54-й армии. Немцы за шесть-семь дней после захвата Шлиссельбурга не могли создать прочной обороны на протяжении 40 км по линии Мга — Шлиссельбург. На это и рассчитывала Ставка, требуя от маршала Кулика как можно быстрее начать наступление на противника. Однако командующий не спешил, ограничивался артиллерийским обстрелом вражеских позиций. Запоздалое и плохо подготовленное наступление 54-й армии кончилось неудачей. Хотя 54-я армия и сковала значительные силы противника и тем самым облегчила положение наших войск, оборонявшихся на южных подступах к Ленинграду, но задачу Ставки деблокировать Ленинград она не смогла выполнить. Момент был упущен, немцы успели укрепиться. О неоперативности командующего 54-й армией свидетельствуют документы. К. Е. Ворошилов 11 сентября 1941 г. направил личное письмо Г. И. Кулику. В письме есть такие строки: «...почему Вы ничего не сообщаете о действиях и намерениях 54-й армии, ведь она должна работать в тесном взаимодействии с армиями Ленинградского фронта? Почему не посылаете своих сводок? Всего этого я не понимаю. Так могут вести себя только зарапортовавшиеся люди»[9]. Сказано откровенно, с болью в душе, но письмо осталось без ответа.

Враг нажимал со всех сторон, каждый час был дорог. Ворошилов и Жданов 12 сентября обратились к начальнику Генштаба Б. М. Шапошникову. В их телеграмме говорилось:

«Командующим Ленфронтом приказано частям стрелковой дивизии НКВД форсировать Неву для захвата Шлиссельбурга во взаимодействии с подходящими с востока частями 54 армии. Последние же продолжают оставаться на линии Липки — отметка 23,4 и восточнее на два километра озера Синявинское, что исключает возможность начала переправы. Просим срочного приказания Кулику развить удар для отрезания и захвата Шлиссельбурга, учитывая, что одновременно будет организован удар с правого берега Невы, с переправой на участке Шлиссельбург — Марьино, при поддержке Ладожской флотилии».

И опять Г. И. Кулик остался верен себе. Каких-либо крупных действий с его стороны не последовало. Трудно утверждать, что в сентябре 1941 г. блокада Ленинграда не была прорвана по вине командования 54-й армии. Но то, что была проявлена медлительность в подготовке наступления 54-й армии на немецкие позиции, неоспоримо. Маршал артиллерии Н. Н. Воронов, находившийся в то время в Ленинграде как представитель Ставки, хорошо знал истинное положение дел. Позднее в своей книге он писал, что командование 54-й армии не выполнило поставленной перед ним задачи. Причин неудачи было много, но главная из них, по его мнению, заключалась в том, что мы к тому времени еще не научились как следует воевать[10].

Северо-восточнее Ладожского озера финские войска 5 сентября заняли город Олонец. После упорных боев им удалось форсировать реку Свирь и 12 сентября захватить Подпорожье. Гигантские клещи, охватившие Ленинград, сжимались. Осталось преодолеть небольшое пространство, чтобы передовые части немецкой армии, наступающей с юга, соединились с финнами, наступающими с севера. Близость желанной цели придавала неприятельским войскам силу и уверенность, и они яростно атаковали оборонительные линии советских войск. Фашистская пропаганда, подогревая наступательный дух своих солдат, многократно оповещала их о победах и о том, что Ленинград не продержится и нескольких дней.

Защитники Ленинграда в первые дни сентября испытывали предельное напряжение сил. Битва протекала с крайней ожесточенностью и приближалась к кульминационному моменту. В это критическое для Ленинграда время Ставка неожиданно для Военного совета отзывает командующего фронтом Ворошилова в свое распоряжение.

У Верховного Главнокомандующего имелись основания быть недовольным военными действиями на Ленинградском фронте. Враг подошел вплотную к Ленинграду, окружил его и пытается ворваться в город. Но можно ли, не упрощая положения вещей, отнести создавшуюся обстановку на счет командующего, как это делают некоторые зарубежные авторы. Даже беглое ознакомление с началом сражения не позволяет сделать такой вывод. Не вдаваясь в подробный разбор решений, планов и усилий командующего фронтом, поскольку это не входит в задачу данной книги, можно лишь сказать, что руководство боевыми действиями в июле — сентябре 1941 г. заслуживает самого глубокого изучения и освещения.

Наступление немцев началось подобно удару гигантского тарана. От наших войск потребовалась железная выдержка, чтобы устоять. В первые недели войны они не имели и часа покоя. Недостаток оружия, боеприпасов осложнял их положение. В сложной и невероятно тяжелой обстановке непрекращающихся боев командование, Военный совет фронта, на которых ложилась вся полнота ответственности, показали образцы самообладания. Они сумели организовать противодействие фашистской армии и нанести ей крупные потери. Ленинградцы в короткий срок сформировали десять дивизий народного ополчения, сыгравших важную роль в защите города. Командование фронтом при активной помощи партийной организации города форсировало строительство оборонительных полос вокруг Ленинграда, где ежедневно работало до полумиллиона человек. На заводах круглые сутки изготовлялись железобетонные орудийные и пулеметные укрытия, доты, надолбы. Они густой сетью устанавливались в зонах обороны.

Все это привело к тому, что атаки немцев захлебнулись. Если в начале войны неприятельские части продвигались со скоростью 26 км в сутки, то в августе скорость их продвижения достигала не многим более 2 км, причем каждый шаг стоил им больших жертв. И все же, как говорилось выше, враг подошел вплотную к Ленинграду. Обстановка требовала серьезной акции со стороны Верховного Главнокомандования. И такая акция была совершена. Новым командующим фронтом был назначен генерал армии Георгий Константинович Жуков.

Г. К. Жуков быстро оценил обстановку. Опираясь на активную поддержку партийной организации города, он без промедления приступил к действиям. Разгадав намерения врага прорвать линию нашей обороны со стороны Урицка, Жуков с большим искусством в считанные дни усиливает оборону в полосе 42-й армии и подготавливает контрудар. Он переводит часть моряков с кораблей в сухопутные подразделения и ставит их на особо ответственные участки. Снимает некоторые соединения с Карельского перешейка, что для многих офицеров штаба представлялось рискованным шагом, ослабляющим оборону против финнов, формирует новые части, пополняет их рабочим ополчением. Собрав в кулак около 50 тыс. воинов, обеспечив новые части боевыми и техническими средствами, он без промедления предпринимает контрудар в направлении Красного Села, стремясь нанести фланговый удар группировке немецких войск, сосредоточенной для наступления на Ленинград.

Задуманная операция была смелой — сравнительно небольшой ударной группе остановить наступление намного превосходящих сил противника, даже при плотной огневой поддержке артиллерией осажденных, было очень трудной задачей. Командующий это учитывал, он понимал, что необходимо перехватить инициативу, не дать врагу навязать бой там, где он хочет. Конечно, операция была сопряжена с риском, но риск оправдывался важностью задачи. Все зависело от исполнения разработанного и одобренного Военным советом плана операции. Превосходству сил противника противопоставлялась стремительность атаки. Эту задачу советские войска выполнили блестяще. Они с такой яростью ударили по врагу, что привели его в смятение.

Немецкое командование, не ожидавшее столь сильного контрудара, оказалось перед угрозой прорыва их левого фланга. Желая предотвратить опасность, фельдмаршал фон Лееб спешно бросает механизированный корпус, сосредоточенный в районе Урицка, против наступающих частей Красной Армии. Начались тяжелые бои. Немцам удалось остановить наступление наших частей, но какой ценой? Они потеряли большое число солдат, танков, артиллерии, группировка врага, нацеленная на прорыв оборонительных полос Ленинградского фронта, была обескровлена. То была крупная оперативно-тактическая победа советских войск.

Потеряв ударную силу для наступления, враг ослабил атаки по всему фронту. Не удалось немцам овладеть и Пулковскими высотами, господствовавшими над значительным районом сражения и позволявшими просматривать оборонительные полосы города. На северо-востоке обессиленные финны перешли к обороне на рубеже реки Свирь.

Военный совет фронта укреплял уверенность воинов в своих силах. Сопротивление врагу возрастало с каждым днем, а силы неприятеля истощались.

К 29 сентября линия фронта вокруг Ленинграда представляла собой три огромные дуги, упиравшиеся своими концами в водные пространства. Две дуги замыкали город с юга и севера, образуя большое кольцо общей площадью 2850 кв. км. Передний край местами проходил так близко к городу, что фашисты имели возможность подвергать его артиллерийскому обстрелу. Третья дуга протяжением 60 км — от юго-западного берега Финского залива до Петергофа — охватывала приморское побережье с южной стороны. Наши части, обороняющие важный плацдарм, были прижаты к морю. Глубина плацдарма составляла в самом широком месте 26 км, что крайне осложняло боевые действия наших воинов. Вражеское командование знало, как велико значение этой полоски земли для Балтийского флота. Захватив приморское побережье, артиллерия противника парализовала бы движение наших кораблей между Кронштадтом и Ленинградом, лишила бы защитников осажденного города мощных фортов. Добиваясь этой цели, Лееб бросил в бой отборные части, сотни самолетов. Бомбы и снаряды перепахивали землю квадрат за квадратом. То была поистине огненная земля, пропитанная кровью.

Натиску фашистских дивизий, стремившихся столкнуть советские войска в море, противостояли воины 8-й армии и морские пехотинцы. Они грудью отстаивали каждую пядь земли занимаемого плацдарма. При поддержке корабельной артиллерии и тяжелых батарей форта Красная Горка атаки немцев были отбиты. Моряки и солдаты своей стойкостью и отвагой удержали приморскую полосу. Эта полоса вдавалась клином в расположение вражеских войск и на протяжении всего, периода осады Ленинграда представляла угрозу левому флангу фашистской армии. Позднее, в январе 1944 г., именно с этого приморского плацдарма началось наступление наших войск на позиции врага. Наступление закончилось разгромом вражеских войск и полным снятием блокады Ленинграда.

После войны командующий Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц, подводя итоги битвы за Ленинград в грозные дни осени 1941 г., писал:

«Все боевые корабли, сосредоточенные в гаванях Кронштадта, на Неве и ее притоках, линкоры и крейсеры, эскадренные миноносцы и канонерские лодки находились на позициях. Они день и ночь обрушивали лавину смертоносного огня на головы фашистов. Форты Кронштадта, Красная Горка, береговые и железнодорожные батареи, созданные руками рабочих ленинградских заводов, вместе с кораблями и наземной артиллерией фронта создали мощную огневую преграду вокруг города, которую враг так и не смог преодолеть»[11].

Балтийский флот был огненным щитом Ленинграда. Матросы, офицеры, командование флотом показали пример мужества, смелости, превосходного знания сложной боевой техники, искусство маневрирования не только на море, но и на суше.

Армии Лееба к концу сентября 1941 г. вклинились в глубь советской территории на северо-западе примерно на 800 км. Захватив Прибалтику, Псков, Новгород, значительную часть Ленинградской области, важные военно-морские базы в Балтийском море, фашистские войска черной тучей нависли над Ленинградом. Город и войска оказались в кольце окружения, а Балтийский флот — прижатым в угол Финского залива. Снабжение населения и войск фронта из других областей страны прервалось, оставалась неперерезанной только полоска водного пространства по Ладожскому озеру. Но и эта водная коммуникация была в пределах досягаемости авиации противника. Все это давало основание командованию северной группы немецких войск рассчитывать на скорую победу.

Вместе с тем захват противником значительного пространства не был закреплен взятием стратегического пункта — Ленинграда, а именно в этом состояла задача армии Лееба. Ленинград оставался в руках советских войск. Тем самым более чем 300-тысячная армия неприятеля оказалась скованной вокруг города. Временно завоеванная земля от Немана до Невы была обильно полита кровью. Дорога побед — так называла немецкая пропаганда путь на Ленинград — стала дорогой могил. На 25 сентября 1941 г. было убито и ранено более 190 тыс. немецких солдат и офицеров, разбито 500 вражеских орудий и сожжено 700 танков. Коммуникации, связывавшие Восточную Пруссию с войсками действующей армии, чрезвычайно растянулись. Советское население, оставшееся на занятой врагом территории, хотя и находилось под наблюдением недремлющего ока гестапо и других нацистских органов, все же в меру своих сил наносило фашистской армии удары в спину. А впереди зима...

Войска Ленинградского фронта понесли серьезные потери и были зажаты в тиски блокады, но не были разбиты. Более того, они оказались в положении сжатой спирали, отчего становились еще более опасными и грозными для противника.

Трехмесячные бои за Ленинград не дали нацистской Германии желаемого результата.

Убедившись, что Ленинград взять штурмом нельзя, Гитлер решил овладеть им иными средствами. Он отдал приказ: вместо штурма начать осаду, уморить население голодом, перерезать все пути подвоза, бомбить и обстреливать город из дальнобойных орудий. Выполняя приказ фюрера, немецкое командование с большим рвением начало проводить массированные налеты авиации на город и подвергать его артиллерийскому обстрелу. За сентябрь авиация противника совершила 23 налета. Возникло много пожаров в различных районах. Огненные языки разрезали темноту, высоко простираясь к небу. На фоне темной осенней ночи зарево было особенно ярким, оно широко расстилалось по горизонту. Гул пушечной канонады усиливал впечатление от этого страшного зрелища.

С выходом противника в сентябре на ближайшие подступы к Ленинграду борьба с врагом стала делом всего населения. Чтобы устоять в условиях блокады, выиграть время, нужно было ограничить себя во всем: в питании, отоплении жилища, в пользовании водой, средствами передвижения и во многом другом. И на эти лишения люди шли безропотно. Вера в победу удесятеряла их силы.

Оборона Ленинграда, на всем ее протяжении, осуществлялась организованно и энергично. Она стала величайшей из всех великих повестей о человеческой стойкости.

С помощью выделенных горкомом партии людей 10 и 11 сентября был проведен переучет всех съестных припасов, скота, птицы, зерна. Продовольствия оказалось несколько больше, чем сообщил Попков 6 сентября в Государственный Комитет Обороны. Исходя из фактического расхода на обеспечение войск и населения, на 12 сентября запасов имелось: муки и зерна на 35 дней, крупы и макарон — на 30, мяса — на 33, жиров — на 45, сахара и кондитерских изделий — на 60 дней. Рассчитывать на скорое поступление грузов с Большой земли не приходилось. Это и вызывало большую озабоченность. О наличии продовольствия мною было подробно доложено в ГКО, а на следующий день и новому командующему фронтом.

То была моя первая встреча с Г. К. Жуковым. О нем я знал мало. О его полководческом искусстве слышал только то, что под его руководством наши войска разбили сильнейшую группировку японских войск в районе Халхин-Гола в 1939 г. Как о человеке слышал разное. Одни говорили: недоступен, не считается ни с кем, другие утверждали: человек с сильным характером, строг, знает, чего хочет.

Войдя в кабинет, который был мне уже знаком, я увидел генерала, склонившегося над лежавшей на столе картой. В правой руке он держал большой, с двух концов заточенный карандаш и делал им то синие, то красные пометки на карте. Я представился. Жуков оторвался от карты, пожал мне руку, сел за большой стол и движением руки пригласил меня сесть напротив него. В наружности Жукова было что-то властное, лицо энергичное. Я рассказал о проведенной переписи всех имеющихся запасов продовольствия в городе и войсках. Высказал свои соображения о необходимости дальнейшего сокращения расхода продуктов питания. Жуков внимательно слушал и что-то записывал в лежащий перед ним блокнот. Когда я все доложил, он сказал:

— Ваши предложения поддерживаю, изложите их в виде постановления, обсудим на Военном совете.

После короткой паузы проговорил:

— Перед моим отлетом в Ленинград товарищ Сталин сказал, что продовольствия в Ленинграде мало, надо экономно его расходовать. Он сильно этим озабочен.

Мне казалось, что Жуков хотел еще что-то добавить к напутственным словам Сталина, но не сделал этого, а спросил:

— А вы сообщили товарищу Сталину о наличии продовольствия на последнюю дату?

— Да, я послал подробную информацию в ГКО по этому вопросу.

Жуков вышел из-за стола и, протягивая мне руку, проговорил:

— Если что потребуется, вы знаете, где меня найти.

Вернувшись от командующего к себе — а я работал в Смольном на том же этаже, где и Военный совет, — сразу же приступил к составлению проекта постановления Военного совета об экономном расходовании продовольствия. Когда проект был составлен, мой коллега и помощник полковник Д. И. Кокушкин спросил о впечатлении, произведенном на меня командующим.

— Думаю, что он человек дела, не многословен, не суетлив, решителен, — ответил я.

— А вы знаете, — воскликнул Кокушкин, — у меня тоже сложилось мнение, что Жуков — человек решительный, к тому же строгий.

— Почему? — спросил я, несколько удивленный таким заключением.

— Офицеры штаба, — ответил Дмитрий Иванович, — стали очень тщательно отрабатывать оперативные данные, сверяют, перепроверяют, видимо, знают требовательность командующего и его строгость.

О полководческом таланте Жукова нет нужды мне писать, читатель хорошо знает об этом. Здесь я бы хотел поделиться своими личными впечатлениями. В первой половине сентября, когда враг рвался к Ленинграду и был близок к этой цели, командующий группой немецких армий «Север» генерал Лееб обратился к своим войскам по радио:

«Солдаты, перед вами остатки большевистской армии. Еще один последний удар и группа армий «Север» будет праздновать победу. Скоро битва с Россией будет закончена!»

Страшная опасность нависла над Ленинградом, многие в эти дни ложились и вставали, не расставаясь с оружием. Нервы людей были напряжены до предела.

Жуков, сохраняя хладнокровие, действовал решительно. Его твердость в исполнении принятых Военным советом решений, распорядительность создавали атмосферу уверенности в том, что враг не пройдет. Предельное нервное напряжение у генералов и офицеров штаба, нередко мешавшее осуществлению мер, стало спадать. Жуков пробыл в Ленинграде всего 27 дней, но и за этот короткий срок оставил о себе неизгладимую память.

В некоторых книгах, кинокартинах Жуков показан человеком черствым, мало с кем считавшимся.

В кинокартине «Блокада» есть кадры — приезд Жукова в сентябре 1941 г. в Ленинград и вступление его на пост командующего фронтом. Посмотрев их, я был удивлен и опечален. Постановщики картины, очевидно, желая наиболее выпукло показать полководческие качества нового командующего, на мой взгляд, переусердствовали.

В ключевой сцене, посвященной заседанию Военного совета, происходит не обсуждение, а выслушивание замечаний и поучений командующего. Он, разговаривая по телефону, кому-то грозит расстрелом за паникерство, хотя тут же выясняется, что паникерства нет. Член Военного совета А. А. Жданов в чем-то оправдывается перед командующим. Другие члены Военного совета и начальник штаба молчат. Их роль ограничивается созерцанием грозного командующего. Надо полагать, что, не желая того, авторы картины принизили подлинную деятельность членов Военного совета и не достигли (в этой сцене) поставленной цели — показать недюжинные организаторские способности командующего.

Я же могу сказать, что Георгий Константинович Жуков умел прислушиваться к голосу людей, знавших свое дело. Мне приходилось неоднократно наблюдать уважительное отношение Г. К. Жукова к подчиненным в сложных ситуациях. А его отношение к А. А. Жданову и другим членам Военного совета было безупречным. Приезд Жукова и прием им дел от Ворошилова проходил в иной обстановке, чем показано в кинокартине «Блокада».

Могут сказать, что в художественном произведении вымысел допустим. С этим можно согласиться лишь в том случае, если вымысел не подменяет правду, помогает лучше понять прошлое.

Вот как пишет сам Георгий Константинович в книге «Воспоминания и размышления» о том, как он принимал дела у Ворошилова:

«Поздоровавшись с К. Е. Ворошиловым и А. А. Ждановым, попросил разрешения присутствовать на заседании. Через некоторое время вручил К. Е. Ворошилову записку И. В. Сталина. Должен сознаться, что делал я это не без внутреннего волнения. Маршал прочитал записку молча и чуть кивнул головой, передал записку А. А. Жданову, продолжая проводить заседание»[12].

Те, кто работал с А. А. Ждановым, хорошо знают, как велико было его влияние, а его авторитет партийного руководителя был безупречен. После войны я неоднократно слышал от Г. К. Жукова, что многое, что он успел сделать на Ленинградском фронте, было осуществлено благодаря партийной организации Ленинграда и авторитетной поддержке со стороны А. А. Жданова, к которому он питал глубокое уважение. Позднее Г. К. Жуков писал в книге «Воспоминания и размышления»: «Особенно ободряло то, что во главе Ленинградской партийной организации и членом Военного совета фронта был секретарь Центрального Комитета ВКП(б) Андрей Александрович Жданов, прекрасный организатор, обаятельный и душевный человек, которого глубоко уважали ленинградцы, войска фронта и флота»[13].

Встречаясь с Жуковым после войны, мы нередко возвращались к воспоминаниям о пережитых днях в сентябре 1941 г. в осажденном Ленинграде. В одной из таких бесед я напомнил Георгию Константиновичу о нашей первой встрече в Смольном и спросил: помнит ли он, как, передавая мне напутственные слова Сталина, хотел еще что-то добавить, но промолчал. На это Жуков ответил:

— Верно. На прощание, перед отлетом в Ленинград, Сталин сказал, что положение на Ленинградском фронте очень тяжелое и, если немцы возьмут Ленинград, наше положение политически крайне осложнится. Вашей задачей, сказал мне Сталин, является не допустить врага в Ленинград, чего бы это вам ни стоило.

Вот я и хотел сказать тогда вам об этом, но воздержался. А воздержался потому, что хотя обстановка и была предельно опасной, но не безнадежной. Войска, жители города проявляли исключительную стойкость, военные и гражданские власти делали все, чтобы отстоять город. — Георгий Константинович сделал паузу, посмотрел на меня, улыбнулся: «И, как вы знаете, врагу не удалось ворваться в город».

Строгость в расходовании продовольствия

Сообразуясь с обстановкой на фронте, Военный совет, городской комитет партии принимают ряд мер по сокращению расхода продовольствия. 12 сентября была уменьшена хлебная норма. Рабочие стали получать по 500 г, служащие и дети — по 300, иждивенцы — по 250 г хлеба в день. Нормы выдачи мяса, крупы также были сокращены.

16 сентября Военный совет принял постановление об учете всех пищевых ресурсов, где бы и у кого бы они ни находились. Расход продовольствия сверх тех количеств, которые полагалось выдавать по карточкам, был категорически запрещен.

Был установлен ежедневный лимит расхода на каждый вид продукта для населения города, войск фронта, моряков Балтийского флота и для граждан пригородных районов.

Скот, имеющийся в государственных хозяйствах, предлагалось забить, а мясо сдать на заготовительные пункты для распределения.

Выдача, кому бы то ни было, разовых талонов (а их до этого выдавалось несколько тысяч) на получение продовольствия была запрещена.

Администрация лечебных заведений была обязана из карточек граждан, находящихся на лечении, вырезать талоны на продукты за время их пребывания в больницах.

Выпечку хлеба производили из муки с примесью сои, овса, солода.

Здесь уместно указать на ошибку, допущенную Н. А. Манаковым в его книге «В кольце блокады». В ней говорится, что с начала блокады «нормирование продуктов и изменение норм снабжения производилось единым органом — продовольственной комиссией под руководством члена Военного совета фронта А. А. Кузнецова»[14].

В действительности решения о нормах снабжения, расходе продовольствия принимались только Военным советом фронта. Никакой продовольственной комиссии с начала блокады до января 1942 г. не было.

Комиссия, о которой идет речь, была образована в январе 1942 г., причем с ограниченными правами. Создание ее было вызвано тем, что с увеличением завоза продовольствия по зимней дороге через Ладожское озеро в Смольный стала поступать масса писем от предприятий, организаций и отдельных лиц с просьбами об увеличении норм довольствия. В беседе с А. А. Ждановым я высказал пожелание, чтобы просьбы граждан и предприятий об увеличении норм выдачи продуктов сосредоточивались в одном месте независимо от того, кому они адресованы, и рассматривались небольшой комиссией, наделенной правом решать, кому следует прибавить нормы, но в пределах лимита расходования продовольствия, установленного Военным советом. Андрей Александрович согласился образовать такую комиссию и предложил мне возглавить ее.

— Это может неправильно быть понято в Москве, ведь на меня возложен контроль за расходом, — ответил я, — а вот членом комиссии, пожалуй, мне следует быть.

— Ну, что же, так и сделаем, — заключил беседу А. А. Жданов.

11 января 1942 г. Военный совет вынес постановление образовать продовольственную комиссию в составе А. А. Кузнецова, Д. В. Павлова, П. С. Попкова и Н. В. Соловьева. В этом же решении сказано, что вопросы, связанные с увеличением расхода продовольствия, могут решаться комиссией в пределах лимита, установленного Военным советом.

Пишу об этом, может быть, излишне подробно только потому, что допущенная в книге Манакова ошибка некоторыми авторами воспринимается за достоверный факт. Так, в книге «Непокоренный Ленинград», вышедшей в свет в 1974 г., говорится о положении с продовольствием в сентябре 1941 г. следующее: «Контроль над распределением продуктов питания осуществляла специально созданная продовольственная комиссия, которую возглавлял секретарь горкома партии А. А. Кузнецов»[15].

При этом автор ссылается на книгу Манакова. Как могла комиссия осуществлять контроль в сентябре над распределением продуктов, если ее в то время не было?

В начале сентября ежедневно расходовалось 2100 т муки для нужд хлебопечения. Столь значительный расход требовал пополнения запасов. А за счет чего? Все надежды возлагались на завоз с Большой земли по Ладожскому озеру. Но эта водная трасса не была подготовлена к массовым перевозкам грузов. Пристань Новая Ладога, откуда суда отправлялись с грузами на западный берег, находилась в полуразрушенном состоянии, причальная линия ее была короткой и необорудованной, подъездные пути требовали капитального ремонта. Баржи можно было загружать только на значительном расстоянии от берега, по глубине осадки они не могли войти в устье реки Волхов. Стоящие на рейде суда были открытой мишенью для авиации противника. Немецкие летчики, летая парами или тройками, по нескольку раз в день бомбили пирсы, береговые постройки, суда.

Пункт Осиновец на западном берегу, куда прибывали суда, был в еще худшем состоянии. Пристаней нет, к тому же берег пологий, подходить близко суда не могли, мешали каменистые рифы. Но лучшего места не оказалось, пришлось мириться с тем, что есть. Строительство порта началось в первых числах сентября, но осуществлялось не теми темпами, каких требовала обстановка.

Строить порт, разгружать пребывающие суда в предельно сжатые сроки, охранять людей, грузы, пирсы от вражеской авиации — для этого нужен был незаурядный руководитель, человек волевой, с твердым характером, организаторскими способностями. 19 сентября Военный совет фронта возлагает на адмирала И. С. Исакова всю организацию работ в Осиновце. Отрывать его от руководства боевыми действиями Балтийского флота было рискованно, но вопрос снабжения хлебом для осажденных являлся вопросом жизни и смерти, поэтому и решено было возложить эти тяжелые обязанности на Исакова.

Иван Степанович охотно взялся за строительство порта. Под его наблюдением рабочие углубляли каменистое дно Ладожского озера и строили причалы на пустынном берегу. Изо дня в день И. С. Исаков несколько раз обходил территорию будущего порта, устранял помехи и подбадривал уставших рабочих, солдат, матросов. Тысячи людей напряженно работали над восстановлением списанных в свое время судов. Все, что держалось на воде, было подштопано и использовалось для перевозки грузов. Исаков сделал много, но довести до конца успешно начатое дело ему не пришлось. Действия вражеского флота в Балтийском море потребовали возвращения И. С. Исакова в штаб фронта. Строительство в Осиновце было закончено уже без него.

Одновременно со строительством порта горком партии, Ленгорисполком принимали меры к изысканию хлебных ресурсов в городе. Прекратили производство пива, а 8 тыс. т солода, хранившегося на пивоваренных заводах, перевезли на мельницы, размололи и использовали как примесь к хлебу. На складах интендантства имелось 5 тыс. т овса, и как ни жалко было лишать корма лошадей, но пришлось это сделать. Овес, как и солод, передали для питания людей.

Несколько сот коммунистов, выделенных городским комитетом партии, тщательно осматривали места, где могли находиться продукты в мирное время. Искали в вагонах, в подвалах, на баржах, на складах, словом, во всех щелях огромного города, и все, что можно было использовать в пищу, брали на учет и свозили на склады.

На территории ленинградского порта обнаружили 4 тыс. т хлопкового жмыха. В пищу этот жмых раньше не применяли, считалось, что имевшееся в нем ядовитое вещество (госсипол) опасно для здоровья. Провели несколько опытов и установили, что госсипол при выпечке хлеба от высокой температуры разрушается и, следовательно, угроза отравления отпадает. Жмых вывезли из порта и полностью использовали в хлебопечении.

Нужда поистине изобретательна. Из дрожжей приготовляли супы, которые засчитывали в счет нормы крупы, полагавшейся по карточкам. Тарелка дрожжевого супа часто была единственным блюдом в течение дня для многих тысяч людей. Из мездры шкурок опойков (молодых телят), найденных на кожевенных заводах, варили студень. Вкус и запах такого студня были крайне неприятными, но кто обращал внимание на это? Голод подавлял все чувства.

На мельницах за многие годы на стенах, потолках наросла слоями мучная пыль. Ее собирали, обрабатывали и использовали как примесь к муке. Трясли и выбивали каждый мешок, в котором когда-то была мука. Вытряски и выбойки из мешков просеивали и тут же направляли в хлебопечение. Хлебных суррогатов было найдено, переработано и съедено 18 тыс. т, не считая солодовой и овсяной муки. То были главным образом ячменные и ржаные отруби, хлопковый жмых, мельничная пыль, проросшее зерно, поднятое со дна Ладожского озера с потопленных барж, рисовая лузга, кукурузные ростки, выбойки из мешков.

В общей сложности суррогаты и примеси дали возможность кормить население и войска хлебом в течение 25 дней, а каждый выигранный день в условиях осады города имел неоценимое значение.

Городской, районные комитеты партии, Ленгорисполком внимательно следили за работой хлебозаводов. Как бы ни было тяжело в городе с топливом, транспортом, электроэнергией, хлебозаводам помогали, чем только могли. И все же на плечи людей, работающих в хлебопечении, ложились огромные заботы.

Возглавлял хлебопечение Н. А. Смирнов. Он знал и любил свое дело. В довоенные годы Смирнов сумел поставить дело так, что в Ленинград приезжали специалисты из разных городов, чтобы перенимать передовой опыт ленинградцев. Блокада города поставила перед работниками хлебопекарной промышленности очень трудные задачи. При голодной норме особенно важно, чтобы хлеб был хорошего качества. А как этого добиться, если к муке примешивали (в отдельные периоды) до 40% различных суррогатов и примесей, а припек довели до 68%, да и можно ли назвать припеком столь высокую влажность хлеба. Но и за тот хлеб, что ели осажденные, руководителям хлебопечения пришлось многое пережить. Нельзя было допустить, чтобы хлеб где-то выпекался с большим или меньшим процентом примесей, чем на других предприятиях. Для этого необходимо было на всех 14 хлебозаводах иметь хотя бы небольшие запасы муки и всех примесей к ней. А чтобы этого достичь, требовалось чрезвычайное усилие, предельное напряжение нервов и много бессонных ночей. Осложняло работу то, что примеси, суррогаты часто менялись — то жмых или отруби, то овсяная мука и мельничная пыль, то проросшее зерно и солодовая мука, — а чтобы найти нужную пропорцию для каждого вида примеси, требовалось время, а его-то и не было.

В конце ноября перед хлебопекарной промышленностью возникла еще одна важная проблема — использовать новый вид суррогата хлеба — пищевую целлюлозу. Ученые при активной поддержке секретаря горкома партии П. Г. Лазутина и заведующего отделом пищевой промышленности А. П. Клеменчука добились промышленной выработки целлюлозной муки (из древесины). На эту муку мы возлагали большие надежды. Но как ее применение скажется на качестве хлеба, никто еще не знал. Трест хлебопечения получил задание использовать этот суррогат. Вскоре Н. А. Смирнов принес в Смольный буханку хлеба, выпеченную с примесью долгожданной целлюлозы.

Это было событие. Собрались члены Военного совета, секретари горкома партии, ответственные работники Ленгорисполкома — всем хотелось знать, что же получилось. На вид хлеб был привлекательным, с румяной коркой, а на вкус горьковато-травянистый. Съев кусок хлеба, чувствуешь во рту горечь.

— Сколько целлюлозной муки в хлебе? — спросил А. А. Кузнецов.

— Десять процентов, — ответил Смирнов. Помолчав какое-то время, он сказал: — Этот суррогат хуже всех тех, что мы использовали ранее. Пищевая ценность целлюлозной муки крайне незначительна.

Нам очень хотелось, исходя из состояния ресурсов, увеличить размеры примесей, но пришлось остановиться на десяти процентах. Замечания Смирнова охладили наш пыл. Целлюлоза не оправдала возлагавшихся на нее надежд, но все же помогла пережить критические дни осени и зимы 1941 г.

Н. А. Смирнов к поручениям руководства города относился с пониманием обстановки. Помню такой случай. Ему предложили найти заменители пищевого масла, расходуемого на смазку форм при выпечке хлеба. Он, как никто другой, знал, как это трудно сделать. Годами применялось масло, и вдруг его надо заменить. Но чем? Смирнов привлекает мастеров, лаборантов, сам без устали работает над рецептурой по созданию эмульсии, которая позволяла бы выпеченный хлеб вынимать из форм и не придавала бы запаха и постороннего привкуса хлебу. Упорный труд увенчался успехом, эмульсия была создана. Ежедневный расход масла удалось уменьшить на 2 г. А это было немало для того времени.

В романе А. Б. Чаковского «Блокада» есть такие строки: «...две тысячи ослабевших от голода... девушек-комсомолок живой цепью соединяли один из хлебозаводов с прорубью на Неве, черпали оттуда ведрами ледяную воду и передавали из рук в руки... Свирепствовал ледяной ветер, термометр показывал тридцать один градус ниже нуля, но человеческий конвейер работал безостановочно с четырех часов дня до полуночи... А рано утром те же девушки вручную, на санках, развозили по булочным только что выпеченный хлеб...»[16].

Эти строки — не художественный вымысел. Опасность прекращения выпечки хлеба подстерегала нас со всех сторон: это и перебои с электроэнергией, и артобстрелы, и трудности с водой, и многое другое. Остановка хлебных заводов означала бы полную катастрофу.

От руководителя хлебопекарной промышленности в тех условиях, в которых находился город, требовались исключительное самообладание, гибкость, умение маневрировать тощими ресурсами, предвидеть наступающие трудности и вовремя поднимать всех на ноги. Все эти качества у Николая Александровича Смирнова были. Прошло много лет, как он умер, но я отчетливо помню его умное сосредоточенное лицо, добрые серые глаза, изрядно поседевшую голову. Он живет в благодарной памяти ленинградцев, переживших блокаду. Мне везло в жизни на умных, расторопных, деятельных товарищей по работе, одним из которых был Николай Александрович Смирнов.

Выискивая и экономно используя имеющиеся в городе продовольственные ресурсы, Военный совет фронта одновременно принимал энергичные меры к завозу продовольствия через озеро. Как происходила доставка и какие трудности пришлось преодолеть осажденным в решении этой сложной проблемы, необходимо рассказать подробнее.

30 августа немцы захватили железнодорожную станцию Мга. С этого дня составы с продовольствием стали поступать на более отдаленную от Ленинграда станцию Волхов. Отсюда грузы перевозились на автомашинах на водную пристань Гостинополье, расположенную в 9 км от Волхова. Затем на баржах по реке они доставлялись до Ладожского озера, в Новой Ладоге продовольствие перегружали на озерные баржи. По прибытии судов в Осиновец грузы переваливали на узкоколейную дорогу, а на станции Ладожское Озеро, что в полутора километрах от Осиновца, их перегружали в вагоны основной железнодорожной магистрали, идущей на Ленинград. Читатель может себе представить, какие огромные трудности приходилось преодолевать осажденным, чтобы обеспечить доставку продовольствия после потери Мги. Но никто тогда не предполагал, что через два месяца завоз грузов в Ленинград осложнится еще больше.

В Гостинополье, Новой Ладоге, Осиновце в ожидании транспорта скапливались грузы — ящики, бочки, мешки. Они просматривались с воздуха. Враг бомбил места сосредоточения продовольствия, но огонь наших зенитных орудий не давал возможности вражеским самолетам вести прицельное бомбометание. Сбитые бомбардировщики падали в озеро вблизи берега. Хвосты самолетов с фашистской свастикой торчали из воды, и чем больше их становилось, тем отраднее было на душе.

Первые две баржи с зерном прибыли в Осиновец 12 сентября. Это было радостное событие. Люди понимали: раз поступает зерно, значит, город имеет связь со страной. До той поры, о которой идет речь, мало кто знал о существовании Осиновца. То был, как говорится, забытый богом и людьми небольшой рыбацкий поселок с несколькими деревянными домиками, расположенными на берегу озера. Единственной примечательностью поселка был маяк, да и он представлял интерес только для команд судов. И вдруг Осиновец стал у всех на устах, о нем заговорили как о важном порте, куда прибывают суда с драгоценным грузом — мукой, крупой, зерном, откуда можно перебраться на ту сторону озера — на Большую землю[17].

Старожилы Осиновца теперь с гордостью поясняют приезжим, где помещался штаб руководства движением судов в грозные дни блокады, где были пирсы, как разгружались суда, как они, жители поселка, беседовали с командующим фронтом Ворошиловым, выбиравшим место для будущего порта.

Водная трасса между Новой Ладогой и Осиновцем постепенно становилась все более оживленной. Немцы следили за движением судов и всеми силами стремились парализовать движение по озеру, сбрасывали мины, бомбили, обстреливали суда из дальнобойных орудий. Капитаны пароходов совершали головокружительные трюки, чтобы уклоняться от бомб преследовавших их самолетов, часто им это удавалось, но были и такие случаи, когда суда тонули.

Председатель Ленгорисполкома Попков, начальник тыла фронта Лагунов, полковник Кокушкин и я часто вылетали на восточный берег Ладоги, в Волхов, Гостинополье. На месте решали, какие виды продовольствия доставлять в Ленинград в первую очередь, принимали практические меры по ускорению оборачиваемости барж. Нашей целью было как можно быстрее вывезти продовольствие из опасной зоны. Вражеские войска приближались к этим пунктам, и нельзя было медлить.

15 октября меня вызвали в Москву для доклада правительству о принимаемых мерах по экономии продовольствия. На другой день рано утром самолет приземлился на Внуковском аэродроме. Дорога на Москву была забита машинами, гнали скот, широким потоком двигались люди со своим скарбом. В самой Москве движение было еще более оживленным — шла подготовка к эвакуации.

В Кремле помещения не отапливались и в комнатах было довольно холодно. Меня принял Микоян. Он сидел за столом в накинутом на плечи пальто. Прежде чем доложить о положении дел в Ленинграде, я спросил его, почему в Москве и по дорогам к ней столь необычное движение. Микоян ответил, что немцы подошли к Можайску, положение создалось весьма напряженное. Возможно, Москва будет объявлена на осадном положении. Многие организации и предприятия столицы по решению правительства переводятся на Восток.

— А как вы считаете, Анастас Иванович, немцы могут ворваться в Москву?

— Не допускаю. Их армии растянулись, у них нет ударных сил, они лихорадочно подтягивают подкрепления. Но и мы не дремлем. Воинские резервы подходят из Сибири. Битва будет ожесточенной. Москвичи энергично укрепляют оборону города и готовы встретить врага во всеоружии.

Микоян слушал меня долго и внимательно. Расспрашивал об условиях жизни ленинградцев, об организации выдачи продуктов, о мерах, принимаемых Военным советом по завозу продовольствия через озеро.

В докладе я упомянул, что в Ленинград прибыло из Казахстана 40 т прессованного в блоки мяса, которое находилось в пути около 90 дней (июль — сентябрь), и, несмотря на долгий путь, качество мяса сохранилось, хотя было отгружено в обычных вагонах и подвергалось неоднократным перегрузкам. Для Ленинграда завоз мяса в блоках, а также высококалорийных продуктов, занимающих немного места, очень важен и. позволяет наиболее полно использовать транспорт. Было бы крайне желательно получать таких продуктов побольше, заключил я свое сообщение.

Микоян одобрил предложение об отгрузке продуктов, имеющих наибольшую пищевую ценность, и обещал сделать все возможное. Он тут же по телефону дал указание наркому мясной промышленности П. В. Смирнову отобрать мясо наибольшей упитанности, спрессовать его в блоки и отгружать только Ленинграду.

Я уже собирался уходить, но в это время открылась дверь и в кабинет вошел среднего роста, черноволосый с маленькими усиками человек. Он поздоровался, спросил, не помешает ли нашей беседе. Микоян ответил, что нисколько, и, представив меня вошедшему, сказал: товарищ Павлов только что прилетел из Ленинграда.

— Позвольте, да мы с вами знакомы, — сказал вошедший, обращаясь ко мне. — В 1938 г. мы вместе ехали в поезде — вы в Казань, а я в Йошкар-Олу.

Да, это был он, мой сосед по купе, который своим обаянием, откровенной речью произвел на меня тогда сильное впечатление. Мягкая улыбка, манера держаться остались те же. Меня поразила его цепкая память — ведь прошло три года со времени нашей короткой встречи в поезде. Это был Иван Федорович Тевосян, народный комиссар черной металлургии. Позднее, когда он стал заместителем Председателя Совета народных комиссаров СССР, мне приходилось часто встречаться с ним по служебным делам, и он каждый раз самым доброжелательным образом относился к просьбам, связанным с развитием пищевой, рыбной промышленности и торговли, хотя эти наркоматы и не входили в его прямое подчинение. И. Ф. Тевосян обладал редким тактом. Если он не соглашался или не мог удовлетворить ту или иную просьбу, то приводил такие доводы, что не согласиться с ним было нельзя. Если же он обещал что-либо сделать, то можно было не сомневаться в том, что все будет, выполнено точно. Тевосян ценил слово и был верен ему. А иметь дело с таким обязательным человеком — истинное удовольствие.

В годы войны Тевосян сделал многое для укрепления мощи наших вооруженных сил. Кто близко знал Ивана Федоровича, не мог не любить его за простоту обращения, прямоту суждений, за глубокое знание дела. С ним считались как с крупным специалистом-металлургом, человеком редкого такта, широкого кругозора, отдававшего себя любимому делу целиком, без остатка, способного в минуты жизненных испытаний проявлять исключительное самообладание. В октябре 1956 г. И. Ф. Тевосян был назначен послом Советского Союза в Японию. Там он, к сожалению, заболел и вернулся на родину тяжело больным.

Так случилось, что я встретился с ним в последний раз в 1958 г. в подмосковном санатории Барвиха. Мы ежедневно подолгу общались друг с другом. Его суждения, оценка событий были глубокими и убедительными. В беседах мы неоднократно затрагивали вопрос о проведенной перестройке управления промышленностью. Иван Федорович отрицательно относился к упразднению промышленных министерств. Говорил он тихо, болезнь давала о себе знать, его обычно живые черные глаза уже не светились, как прежде. Он показывал снимки своих легких, говоря при этом, что врачи ошиблись в диагнозе, что чувствует он себя лучше. Его жизнелюбие восставало против мрачных мыслей, он продолжал интересоваться внутренними и внешними событиями, следил за печатью. Но дни его были сочтены, он угасал на глазах. Его отвезли в больницу, где вскоре Иван Федорович умер. То, что я имел возможность знать и общаться с этим редким по дарованию и обаянию человеком, — большое счастье.

17 октября рано утром я вернулся в Ленинград. После Москвы улицы казались особенно малолюдными. Трамваи и машины встречались редко. Город казался застывшим в утреннем тумане. Но то было обманчивое впечатление. Ленинград жил в боевом напряжении, и оно давало о себе знать и в этот предрассветный час. У каждого дома стояли дежурные с повязками на рукавах, шагали красноармейские патрули. Смольный походил на гигантский муравейник. Круглые сутки через главный подъезд приходили и уходили люди. В многочисленных комнатах кипела работа, составлялись сводки, отдавались распоряжения по завозу дров, торфа: куда и сколько, чтобы не остановить жизненно важные предприятия. Сюда, в Смольный, ежедневно поступало огромное число писем от частных лиц и организаций. Их надо было прочитать, разобрать, доложить, кому следует, проследить за исполнением. При огромной занятости сотрудников горкома партии, Ленгорисполкома ни одно письмо не оставалось без ответа.

Военные и гражданские служащие работали много, напряженно. Иногда поздно вечером в небольшом зале на первом этаже Смольного смотрели кинофильмы. Только в эти часы люди могли отвлечься от одолевавших их дум и забот. Помню, как в один из октябрьских вечеров после крайне напряженного дня мы, до предела усталые, смотрели кинокартину «Маскарад». По окончании фильма настроение поднялось. Игра Тамары Макаровой, исполнявшей роль Нины, и Мордвинова в роли Арбенина всех захватила. Жданов, улыбаясь, сказал:

— Усталость как рукой сняло, фильм великолепен.

В городах Советского Союза население, кроме товаров, получаемых по карточкам, могло дополнительно приобретать продукты на колхозных рынках. В Ленинграде же такая возможность исключалась. С сентября 1941 г. привозы прекратились, колхозные рынки были пусты. Население знало, что продуктов нет и неоткуда им появиться. В избытке было только горе, но его никто не покупал, у каждого хватало своего. И все же ежедневно по утрам на рынках собиралось множество людей. Иногда тому или иному счастливцу удавалось купить по баснословной цене небольшую пачку суррогатного чая или лошадиную кость сомнительной свежести, однако и такие покупки были очень редки.

Продовольственная карточка являлась единственным источником получения продуктов. Она была дороже денег, дороже картин великих живописцев, дороже всех других шедевров искусства. Городские власти много времени уделяли карточкам, удобству пользования ими. Были введены мелкие купюры: на крупы и мясо — 25 г, на жиры — 10, на хлеб и сахар — 50 г. Такая дробность давала возможность людям пользоваться столовыми и регулировать свое питание по дням.

Военный совет беспокоила такая мысль: а что если враг подбросит фальшивые карточки? Может создаться неразбериха, которая будет иметь тяжелые последствия. От такой опасности необходимо оградить людей заблаговременно.

Мысль о фальшивых карточках навеяли листовки, сбрасываемые с самолетов немцами. Они же «выпускали» газету под названием «Правда» на русском языке, по формату и шрифту весьма похожую на популярную в народе газету «Правда». Под статьями стояли фамилии хорошо известных деятелей нашего государства, науки, искусства. Содержание же статей, листовок было провокационным, подстрекающим людей к произволу. Если враг способен использовать такие методы борьбы на идеологическом фронте, то почему он не в состоянии сделать подобное для подрыва снабжения города?

Обычно поздно вечером Кузнецов, Попков и я встречались и делились друг с другом мнениями о положении дел. В те дни все менялось с кинематографической быстротой и было чем поделиться. В один из таких вечеров Попков высказал опасение о возможном появлении фальшивых карточек. Чтобы исключить возможность пользоваться ими, он предложил в середине каждого месяца проводить перерегистрацию карточек. Я добавил, что такая мера нужна еще и потому, что многие лица по разным причинам — призыв в армию, зачисление на котловое довольствие и по другим обстоятельствам утрачивают право на пользование карточками. Несвоевременная их сдача в какой-то мере приводит к дополнительному расходу продовольствия. Кузнецов тут же позвонил Жданову и рассказал ему о наших опасениях. Жданов одобрил наш замысел и дал указание Попкову осуществить его.

10 октября горисполком принял следующее решение: «В целях пресечения злоупотреблений продовольственными карточками и недопущения получения продовольственных товаров по возможным фальшивым карточкам провести с 12 по 18 октября 1941 г. перерегистрацию выданных карточек на октябрь месяц».

Проверка проводилась в домоуправлениях и по месту работы. Каждый гражданин обязан был документально доказать свои права на получение карточек. Документы сверялись с фактическим состоянием семьи, местом и характером работы. На карточках после проверки ставился штамп «Перерегистрировано». В магазинах без такого штампа продукты не отпускались.

Провести столь кропотливую работу в короткий срок оказалось делом довольно сложным, потребовалось отвлечь от основной работы около 3 тыс. человек. Большую изобретательность при. этом проявили руководители торговли и карточного бюро И. А. Андреенко, С. А. Трифонов и З. А. Павлова. Разработанные ими технические условия выдачи карточек закрывали щели для «охотников» получить их в обход установленным правилам.

Итог проведенной работы оказался выше ожиданий. Число карточек на получение хлеба уменьшилось на 88 тыс., примерно на столько же сократилась выдача карточек и на другие продукты. Даже скептики, считавшие вначале перерегистрацию излишней предосторожностью, вынуждены были признать ее большой практический и профилактический результат.

Работу по экономии и завозу продовольствия я неразрывно увязывал с ходом военных действий. Информацию получал обстоятельную и точную в штабе фронта. Утром 20 октября, как обычно, я зашел к начальнику штаба узнать о положении на фронте.

— У нас больших изменений нет, — пожимая мне руку, сказал начальник штаба Д. Н. Гусев, — а вот Москва объявлена на осадном положении.

— Как, — воскликнул я, — неужели такая опасность нависла над столицей?

— Не думаю, что немцам удастся ворваться в Москву, не хватит у них сил преодолеть оборонительный пояс, — ответил Гусев.

Он же сообщил, что Сталин находится в Москве, а командование Западным фронтом поручено Жукову. Его за несколько дней до этого перевели из Ленинграда. Эти обстоятельства вселяли надежду на благоприятный исход сражения, хотя немало дней мы провели в тревоге и сомнениях, следя за событиями под Москвой.

Голод

В начале ноября я вылетел в Новую Ладогу, чтобы совместно с командующим Ладожской военной флотилией В. С. Чероковым принять меры к ускоренному завозу продовольствия в Ленинград. В это время стали поступать тревожные вести. Неприятельские войска после перегруппировки сил повели наступление большими силами со стороны Чудова на Волхов. 4-я армия советских войск, прикрывавшая этот важный пункт, не выдержала натиска и стала отступать. Немцы этим воспользовались и усилили нажим, стремясь с ходу занять Волхов, выйти к Ладожскому озеру, окружить 54-ю армию, защищавшую Ленинград со стороны юго-восточной части Ладожского озера, и тем самым перерезать последнюю коммуникацию, связывавшую город со страной. То, что было довольно заманчивой перспективой для фашистского командования, могло обернуться трагедией для ленинградцев. Передовые части противника вошли в Гостинополье (к счастью, за несколько дней до вступления фашистов мы успели запасы продовольствия с этого пункта перевезти в Новую Ладогу). Враг все ближе и ближе подходил к Волхову, нависла реальная угроза потери этого важного пункта.

Боясь худшего, мы решили посетить командующего 54-й армией генерал-майора Федюнинского (позднее генерала армии) и уточнить обстановку.

Командный пункт армии был расположен в густом лесу в землянках, недалеко от переднего края. Узнав о цели нашего посещения, И. И. Федюнинский тут же распорядился показать нам карту боевых действий по состоянию на последние часы боя и сам объяснил всю сложность обстановки. Он привел сравнительные данные, из которых было видно, что враг намного сильнее. Особенно много бед причиняла авиация немцев, их штурмовики буквально висели над полем боя.

— Но наступление можно отбить, — сказал Иван Иванович, — надо только провести, и очень быстро, ряд контрмер. Правда, я еще не имею полномочий на их осуществление, но жду с часа на час ответа, — добавил он.

Разговор был откровенным, и мы были убеждены, что командарм не скрывает всей опасности положения.

— Товарищ командующий, — спросил я, — запасы продовольствия, находящиеся в Новой Ладоге, в большой опасности. Что вы намереваетесь сделать, чтобы при всех неожиданностях их сохранить? Вы, конечно, знаете, что они значат для Ленинграда?

Федюнинский вышел из-за стола, подошел к висящей на стене карте и сказал: «Да, знаю и могу вас заверить, так и передайте ленинградцам, что продовольствие и коммуникации будем держать до последнего вздоха». И показал на карте, как он будет защищать пути к Ладоге в случае прорыва обороны. Говорил он с такой убежденностью, что сомнений в решительности действий командования никаких не оставалось.

Во время беседы раздался звонок по ВЧ. К аппарату вызывали командующего. Разговор со Ставкой был короткий, но он вселил в Федюнинского много бодрости и уверенности.

— Ну, вот могу сообщить вам приятную весть, — обратился к нам Иван Иванович, — Ставка утвердили предложение Военного совета Ленфронта и командования 54-й армии по защите Волхова и передала в мое подчинение некоторые воинские соединения 4-й армии. Теперь я могу действовать решительно.

Мы покинули командный пункт, ободренные настроением командарма, его решительностью удержать оборону. В то же время мы отлично понимали, как это трудно сделать. Советская оборона держалась на тонкой линии наспех вырытых окопов. Стоит только проткнуть ее в одном каком-нибудь месте — и путь к Ладоге будет открыт. Немцы это знали и вели упорные атаки, но сломить сопротивление бойцов 54-й армии им не удалось.

Запасы продовольствия в Новой Ладоге и на этот раз благодаря стойкости наших воинов удалось сохранить. Мука, крупа, мясо, жиры, укрытые брезентом, лежали на берегу озера в ожидании зимней дороги для переброски их в Ленинград. А там люди с нетерпением и мучительной болью ждали хлеба.

В Ленинграде ко всем бедам прибавилась еще одна — с первых дней ноября наступили холода. Земля покрылась толстым слоем снега, на улицах и площадях образовались сугробы. Морозный ветер гнал снежную пыль в выбитые окна квартир, больниц, магазинов. Зима установилась ранняя, снежная и морозная. Движение городского транспорта с каждым днем уменьшалось, топливо подходило к концу, жизнь предприятий замирала. Рабочим и служащим приходилось идти до места работы пешком несколько километров, пробираясь по глубокому снегу. По окончании трудового дня они едва могли добраться до своего дома.

Недостаток пищи, холода и постоянное нервное напряжение изнуряли осажденных. Шутки, смех исчезли, лица стали озабоченными, суровыми. Люди ослабели, передвигались медленно, часто останавливались. Краснощекого человека можно было встретить лишь как диковину, и на него смотрели с удивлением, — откуда он взялся? Если совсем недавно свист и разрывы снарядов тревожили нервы, заставляли людей настораживаться, то в ноябре на эти грозные звуки мало кто обращал внимание.

Верно и образно описал А. Б. Чаковский в «Блокаде» настроения осажденных: «Осенью, когда Звягинцев еще находился в Ленинграде, слово «блокада» было прочно связано со словом «обстрелы». Теперь, хотя обстрелы продолжались с не меньшей силой, слово «блокада» слилось воедино с другим коротким словом — «голод»[18]. Чувство голода подавляло все другие чувства людей.

Наступил канун 24-й годовщины Октябрьской революции. Сколько радостной суеты обычно бывало в этот вечер! Улицы, дома залиты светом огней, витрины магазинов ласкают взор своим убранством, обилием товаров. Яблоки, ветчина, пирожные и множество других яств манят покупателей. Всюду оживленная торговля. Каждая семья готовится встретить праздничные дни. Шумно радуются дети, возбужденные общим оживлением, предстоящими подарками.

В том же памятном году ленинградцы лишены были радостей: холод, ощущение голода не оставляли их ни на минуту. Пустые полки в магазинах, витрины, заложенные мешками с песком, вызывали у людей тоску.

И все же у них теплилась надежда: авось, к празднику что-то дадут. Думали об этом и те, кто отвечал за снабжение населения, но ничего сделать не могли. Сегодня порадовать людей, а завтра уменьшить даже тот скудный паек, который они получали, было бы жестоко. Ограничились тем, что решили выдать дополнительно детям по 200 г сметаны и по 100 г картофельной муки, а взрослым — по пять соленых помидоров. Вот и весь подарок для встречи праздника. Было и больно, и обидно, но так диктовал ход неблагоприятно складывающихся событий.

Моторизованные части неприятеля 8 ноября овладели городом Тихвином, расположенным в 80 км восточнее Волхова.

Немецкие газеты, радио, официальные сообщения стали усердно раздувать эту победу. «Теперь Ленинград вынужден будет сдаться без пролития крови немецких солдат», — сообщала германская пресса.

Берлинское радио 9 ноября через каждые 30 минут передавало как особо важное сообщение верховного главнокомандования о захвате немецкими войсками Тихвина. Перед началом радиопередач духовой оркестр исполнял торжественный марш. Взбудораженное общественное мнение в Германии и во многих других странах мира ждало сенсационного события — падения со дня на день твердыни большевиков — Ленинграда.

Потеря Тихвина принесла много бед обороняющимся и прежде всего отразилась на обеспечении войск и населения продовольствием, горючим, боеприпасами. Еще не было опубликовано сообщение о захвате врагом этого небольшого города, а слух, словно гонимый ветром, передавался от одного к другому, вызывал волнение и озабоченность. Для беспокойства были глубокие основания. Жизненная артерия, связывающая Ленинград с внешним миром, оказалась перехваченной немцами еще раз, что создавало потенциальную угрозу удушения осажденных. Хлеба в Ленинграде оставалось совсем мало, а поезда с провиантом из глубины России после потери Тихвина стали прибывать на небольшие станции Северной железной дороги Подборовье и Заборье, расположенные в 100–120 км восточнее Тихвина, а от Осиновца — на 320 км. Проложенная от этих станций к Ладожскому озеру дорога проходила по пересеченной местности, на большом протяжении она была настолько узка, что встречные машины не могли разъехаться. Мы понимали, что новая дорога не сможет по своей пропускной способности обеспечить город продовольствием даже по самым голодным нормам. Но она была необходима потому, что связывала Ленинград с Большой землей.

Запасы продовольствия в Новой Ладоге были небольшие. К тому же перевезти их через озеро в ноябре представляло невероятную трудность. Опасность полного истощения запасов вынуждала вновь уменьшить хлебный паек. С 13 ноября рабочим установили норму 300 г хлеба в сутки, служащим, иждивенцам и детям — по 150 г. Расход муки довели до 622 т в сутки. А беда, словно тень, неотступно стояла за плечами осажденных. Наступали дни, когда по озеру нельзя будет перебраться ни на санях, ни на пароходе. И без того тонкая нить снабжения могла в любой день порваться. А как быть? Единственный вид транспорта, который мог доставлять грузы, независимо от состояния льда на озере, были самолеты, но их в распоряжении фронта имелось мало.

Военный совет обращается с просьбой в правительство о выделении транспортных самолетов для завоза продуктов питания. Вскоре в Ленинград прилетел начальник Гражданского воздушного флота СССР генерал-полковник авиации Ф. А. Астахов. В кабинете А. А. Кузнецова состоялось совещание. Астахов сообщил, что он получил указание Сталина выделить самолеты для завоза продовольствия в Ленинград. Необходимо определить аэродромы, обеспечить их защиту, а также предусмотреть прикрытие транспортных кораблей истребителями. Было решено завозить продовольствие с Новой Ладоги, Хвойной и с Кушевер на аэродром Смольный. С этого же пункта вывозить людей на Большую землю. На начальника тыла фронта возложили руководство погрузочно-разгрузочиыми работами, приемкой продовольствия, горючего, а также учет всех поступающих грузов.

По окончании совещания в кабинете остались Астахов, Кузнецов, Попков и я. Алексей Александрович спросил Астахова, на какое количество самолетов можно рассчитывать и с какого дня начнется завоз. Федор Алексеевич ответил, что бои идут от Белого до Черного моря, в транспортной авиации нуждаются все фронты, но зная, какое внимание Ставка уделяет Ленфронту, можно рассчитывать на максимальное число самолетов в самые ближайшие дни.

Быстрая реакция Верховного Главнокомандования на просьбу Военного совета, приезд Астахова и его обещание оказать всемерную помощь подняли настроение у руководителей города.

С 16 ноября началась переброска продовольствия с Новой Ладоги и других аэродромов в Ленинград. Короткие ноябрьские дни ограничивали оборачиваемость самолетов. Снабжение же населения мясопродуктами зависело только от завоза. Каждая тонна мяса, масла сохраняла жизнь многим людям. Начальник тыла фронта Ф. Н. Лагунов и я решили переговорить с летчиками, нельзя ли увеличить число рейсов машин, доставляющих продовольствие. На аэродроме Смольный на открытой площадке поздно вечером состоялась наша встреча. Рассказав, какие трудности испытывает население из-за нехватки продовольствия, мы спросили, можно ли увеличить число рейсов.

— Можно, — громко и уверенно сказал один из летчиков и, подойдя ближе к нам, добавил: — Надо только загрузку самолетов проводить быстрее, скажем, за 20 минут, вместо 40, а то и часа. — В говорившем я узнал старшего лейтенанта А. Д. Калину. — За счет сэкономленного времени, — продолжал он, — можно сделать дополнительно один-два оборота.

— Правильно! — раздались голоса собравшихся. Вперед вышел широкоплечий летчик: — Я вот что хочу добавить к тому, что сказал старший лейтенант. Вместо двух тонн мяса мы привозим полторы или того меньше, потому что туши плотно не уложить, а если использовать полную грузоподъемность каждого корабля, то можно привозить продуктов на несколько тонн больше.

Летчики говорили коротко, сухо. И никто не посетовал на то, как опасно летать через Ладогу. Они знали, что каждым своим полетом помогают защитникам города.

Предложения летчиков были весьма полезными, конкретными. Задача состояла в том, чтобы побыстрее их осуществить. И нам это удалось. Самолеты стали загружать мясом в блоках (прессованным). Каждый блок весил 20 кг и был упакован в гофротару. Он был почти квадратный, что позволяло загружать корабли до полной их грузоподъемности в течение нескольких минут.

Генерал Лагунов установил время: загрузка длится 20 минут, разгрузка — 10, и эти жесткие нормы выдерживались. Летчики, как и обещали, стали совершать три-четыре рейса, а иногда и больше. Особенно отличалось звено самолетов, возглавляемое А. Д. Калиной. Он не считался с опасностью, не знал усталости, своей отвагой увлекал других.

В один из декабрьских дней мне передали печальную весть: самолет, пилотируемый Сашей Калиной, сбит вражеским истребителем над озером. Это была большая утрата. Как это случилось, выяснить в то время не удалось. Но значительно позднее, много лет спустя после войны, все разъяснилось. Я работал в Министерстве торговли. Однажды к концу рабочего дня мне доложили, что меня хочет видеть летчик Калина. Как молния мелькнула мысль: неужели это тот бесстрашный человек, который совершал рекордное число рейсов через Ладожское озеро по доставке продовольствия в Ленинград?

Но ведь он погиб?

В кабинет вошел крепкого сложения мужчина в штатском костюме, на груди светилась Золотая Звезда Героя Советского Союза. Да, это был он, Александр Данилович Калина. Спокойное энергичное лицо, тот же прищур карих глаз.

— Я ненадолго, сегодня исполнилось тридцать лет, как мы впервые встретились в полете над Ладогой, захотелось поговорить, вспомнить прошлое, — сказал, немного смущаясь, Калина.

Видеть человека в полном здравии, так много сделавшего для осажденного города и считавшегося погибшим, для меня было великой радостью.

— Нет, дорогой Александр Данилович, я вас не отпущу, спасибо, что зашли. Садитесь поудобнее и расскажите обо всем, что произошло в декабре 1941 г. Ведь вас считали погибшим.

И вот что он мне поведал.

— В декабре я получил приказание вылететь в Кушеверы и привезти оттуда специальный груз для моряков. Рано утром, усадив истощенных детей и женщин в самолет, я поднялся с аэродрома Смольный в воздух. Погода была благоприятная. Летел без сопровождения — немецкая авиация в декабре уже не проявляла большой активности. И вдруг неожиданно меня атаковал истребитель. Стрелок моего корабля принял приближающийся финский самолет за наш и поздно открыл огонь. Противник успел дать выстрел — пушечный снаряд повредил лопасть воздушного винта и перебил один из тросов управления. Кое-как сохраняя управление, прижав самолет к воде, я дотянул до ближайшего аэродрома. Женщин и детей, слабых и перепуганных, мы на руках вынесли из самолета. В Ленинград вернуться мне не пришлось, так как получил новое срочное задание. Это, видимо, и дало повод считать меня погибшим.

Я же с группой других летчиков доставлял по ночам боеприпасы, горючее, продовольствие гвардейскому корпусу генерала Белова, действовавшему в тылу врага на Западном фронте. Гвардейцам удалось захватить шестиствольный миномет противника и укрыть его в лесу возле деревни Хмельники, что в 25–30 км южнее Вязьмы. Командование поставило задачу вывезти миномет и доставить его в Москву. Миномет в то: время был новым и опасным оружием. Ряд попыток вывезти трофей окончился неудачей.

Мой экипаж состоял из комсомольцев. Каждый из нас был преисполнен решимости во что бы то ни стало доставить миномет в распоряжение командования. В одну из февральских ночей мы перелетели линию фронта и сели на заранее условленной поляне. Нас встретили бойцы гвардейского корпуса, помогли погрузить миномет, пульт управления и две боевые мины. Неожиданно для нас гвардейцы попросили взять десять тяжело раненных бойцов и доставить их в госпиталь. Это не входило в наши расчеты по загрузке самолета, но не взять раненых мы не могли. Уложив их поудобнее, запустили моторы, но взлететь оказалось невозможным из-за глубокого снега. Бойцы утаптывали снег, время шло, приближался рассвет, угроза обнаружения нас противником возрастала. Попасть в плен — лучше смерть. Высадить раненых и тем самым уменьшить вес корабля — бесчеловечно. Веду машину по протоптанной полосе вперед-назад, вперед-назад, и так несколько раз. Колеса утрамбовывают снег, под тяжестью корабля дорожка затвердела. Принимаю решение идти на подъем. Держусь строго дорожки, чуть в сторону — зароюсь в снег, и тогда все пропало. Оторвались с трудом, в предрассветной мгле перелетели линию фронта и вернулись на свою базу благополучно. Экипаж был счастлив, взятое обязательство — доставить миномет — мы выполнили. В августе 1942 г. меня приняли в партию. Неоднократно летал в далекий тыл противника, обеспечивая партизан оружием, боеприпасами, продовольствием. Немало моих друзей-летчиков погибло. А я закончил войну целым и невредимым. Мне повезло.

— Ну, а дальше как сложилась ваша судьба? — спросил я, увлеченный его рассказом.

— После войны посвятил себя летно-испытательной работе. Вот уже более двадцати лет испытываю новые корабли. Однажды в полете при испытании реактивного самолета заело управление рулями высоты, — ни вниз, ни вверх, только по прямой летит корабль. В таких случаях надо катапультироваться. Но оставить машину, обладающую превосходными техническими данными, погубить ее, не выяснив причин заклинивания управления, я не мог. Проверяю каждую деталь, одновременно наблюдаю за приборами и наличием горючего в баках, время бежит, опасность возрастает, наконец нахожу скрытый дефект, с трудом восстанавливаю управление. Иду на посадку, а мысль сверлит: если вновь заклинит, то уже будет поздно... Отгоняю эту думу. Приземлился, вздохнул полной грудью. Все во мне ликует, спасена великолепная машина. Теперь таких самолетов много, они гордость нашей авиации.

Он замолчал. Его глаза, лицо светились радостью.

— В годы войны вы много летали, выполняя различные задания командования. Какое событие вам больше всего запечатлелось? — спросил я летчика.

— Много было памятных событий, — ответил Александр Данилович, — но, пожалуй, полеты через Ладожское озеро запомнились больше всего. Завоз продовольствия в осажденный Ленинград и вывоз оттуда едва-едва стоявших на ногах детишек и женщин на Большую землю незабываемы. Каждый рейс приносил нам, летчикам, наибольшую радость.

Мы тепло попрощались с Александром Даниловичем.

После его ухода я думал о том, сколько подвигов совершил этот скромный человек, сколько раз смотрел смерти в глаза при полетах в тыл врага, совершая опасные рейсы через Ладогу. То, что он вышел из войны невредимым, Саша объяснял просто везением. Но нет, не судьба предопределила его удачи, а стойкость, верность Отчизне, горячая любовь к ней.

Есть деревья, которые сохраняют листву и после морозов. Так и Александр Данилович, несмотря на годы, жизненные бури, сохранил пыл души, любовь к труду, дерзаниям, смелость и отвагу.

Перевозка продуктов самолетами была дорогой мерой: транспортная авиация отвлекалась от доставки грузов фронтам, расходовались тысячи тонн горючего, терялись самолеты. Все это верно, но верно и то, что воздушные корабли спасли тысячи жизней. В самое критическое время для осажденного города мы могли поддерживать раненых, детей питанием. Люди, пережившие блокаду, никогда не забудут мужества, храбрости и изобретательности летчиков. Однако самолеты не могли обеспечить доставку такого количества продовольствия, которое необходимо для снабжения всего населения осажденного города. Зимняя дорога на озере не устанавливалась, озеро штормило, сильные ветры гнали волны на берег, хрупкий лед ломался. Было ясно, что удержаться даже на том голодном уровне снабжения было невозможно.

Прошло семь дней после последнего снижения норм выдачи хлеба, и опять Военный совет принимает решение сократить хлебный паек населению и войскам. С 20 ноября пятый раз сокращаются нормы выдачи хлеба. С этого дня рабочие стали получать в сутки 250 г хлеба, служащие, иждивенцы и дети — 125, войска первой линии, личный состав боевых кораблей — 500, солдаты всех остальных воинских частей — 300 г.

С тех пор прошло более четырех десятков лет, но прошлое встает перед глазами настолько отчетливо, как будто оно было совсем, совсем недавно. Трудно описать, сколько пришлось людям выстрадать, какое требовалось от них самообладание. Да и можно ли передать все их переживания? Никому не дано прочувствовать до конца того, что каждый из жителей осажденного Ленинграда видел, знал и выстрадал.

Урезка хлебного пайка за короткий срок более чем на одну треть пагубно сказалась на здоровье люден. Чтобы заглушить ни с чем не сравнимые муки голода, они прибегали к различным способам изыскания пищи: охотились на птиц (но вскоре и их не стало), ловили кошек или собак, случайно где-то уцелевших, выбирали из домашних аптечек все, что можно применить в пищу, — касторку, вазелин, глицерин; из столярного клея варили суп, студень.

Осажденные с каждым днем все сильнее и сильнее ощущали дыхание смерти. В неотапливаемых квартирах прочно поселился холод, безжалостно замораживая истощенных людей. В ноябре дистрофия и холод угнали в могилы 11 085 человек. Первыми гибли мужчины преклонных лет. Они, в отличие от женщин того же возраста, оказались менее стойкими к голоду. Такое явление, по мнению врачей, объясняется большей сопротивляемостью организма женщин к лишениям. Однако вскоре голод уравнял всех. В декабре смерть косила людей, независимо от пола и возраста.

Погода стояла неустойчивая, морозы сменялись потеплением, лед на Ладоге был тонкий. С 23 ноября по Г декабря — за восемь дней — удалось завезти всего 800 т муки, или меньше двухдневного расхода. Хлеба оставалось на шесть дней. Возник тот же роковой вопрос: что делать? Сокращать паек? Недопустимо. Люди умирали от голода. Военный совет настойчиво искал выход из создавшегося положения. Ленинградцы понимали, что продовольствия оставалось мало, но подлинное положение о наличии запасов и размерах поступления продуктов пита»ия знали только семь человек. Это позволяло надежно хранить тайну города-крепости. А те, кто знал эту тайну, испытывали душевные страдания. Они зримо видели весь ужас наступающей беды и, чтобы как-то предотвратить ее, напрягали все силы в поисках выхода.

В который уже раз вместе с начальником тыла фронта Ф. Н. Лагуновым и заместителем командующего Балтийским флотом М. И. Москаленко мы рассматривали проект плана завоза продовольствия с Большой земли. Тонкий лед на Ладоге создавал непреодолимые препятствия. В поисках решения я высказал такую мысль: передать на довольствие населения аварийные запасы муки и других продуктов со специальных кораблей, а также сухари из неприкосновенного фонда войск.

Лагунов и Москаленко молчали, но их лица говорили о нежелательности такого решения. Заметив их настроение, я добавил:

— Вопрос будет обсуждаться на Военном совете, и если у вас есть другие предложения, то выскажите их, но оставлять без хлеба жителей города нельзя.

После долгого раздумья Митрофан Иванович Москаленко проговорил:

— Изъять последние запасы, которые моряки при всех условиях хранят, пока корабль на плаву, рука не поднимается, но раз выхода нет... — И здесь его голос дрогнул, он замолчал. Закаленный воин, богатырского сложения человек, прошедший суровую школу испытаний, не смог преодолеть волнения. Лагунов молчал, но глаза и необычная бледность лица выдавали его переживания. У меня тоже подкатывался комок к горлу. Больно, невыносимо больно брать последнее, и у кого? — у воинов. Но тут же возникала мысль: а чем же кормить рабочих, женщин, детей? И другая, еще более острая боль заглушала первую.

На другой день этот вопрос обсуждался на Военном совете. Краткую информацию о наличии продовольствия и завозе его сделал я.

Выслушав сообщение, Жданов сказал, что может быть только два решения: передать аварийные запасы продовольствия с кораблей и частей фронта для выдачи пайка населению или еще раз сократить паек. Третьей возможности нет. Кузнецов поддержал его. Выбор был тяжелым. Пойти на дальнейшее снижение и без того крайне голодного пайка населению? Но даже подумать об этом было страшно. Изъять неприкосновенные запасы из боевых частей — риск немалый, но все же оставалась надежда на благополучный исход. После обмена мнениями было принято единодушное решение: передать продовольствие (неприкосновенные запасы) из воинских частей на снабжение населения. То была крайняя мера, которая позволяла избежать прекращения выдачи хлеба. По голодной норме, но все жители города получали хлеб ежедневно. Читатель может представить, что было бы, если бы люди перестали получать хлеб хотя бы один день. Физические силы людей и без того были на исходе.

Городские власти создали широкую сеть лечебных пунктов, где ослабевшим людям делали внутривенное вливание глюкозы, давали немного горячего вина. Эти меры помогали встать на ноги. А дальше? Острый голод давал о себе знать все сильнее, умирали молодые и старые, мужчины и женщины. У людей слабели ноги и руки, немело тело, оцепенение постепенно приближалось к сердцу и наступал конец. Смерть настигала людей везде. На улице человек падал и больше не поднимался. В квартире — ложился спать и засыпал навеки. Нередко жизнь людей обрывалась у станка.

Хоронить было трудно: транспорт не работал. Обледеневшие, словно саваном покрытые снегом стояли трамваи. Вдоль проспектов причудливыми нитями свисали провода, окутанные инеем. По бесконечно длинным улицам, между сугробами, напрягая последние силы, люди тянули саночки, на которых лежали покойники. Мертвых хоронили без гробов, обернутых простыней или одеялом, а позднее просто в одежде, в которой человек умер. Нередко, выбившись из сил, люди оставляли мертвого на полпути.

Работники коммунального хозяйства и здравоохранения, ежедневно объезжая улицы и переулки, подбирали трупы и увозили их на грузовых машинах на Серафимовское, Болынеохтинское, Смоленское, Богословское кладбища. Но больше всего увозили мертвых на окраину города, на огромный пустырь рядом со старой Пискаревской дорогой. Так образовалось известное ныне всем Пискаревское кладбище.

Кладбища и подъезды к ним были завалены замерзшими, занесенными снегом телами. Рыть глубоко промерзшую землю не хватало сил. Команды МПВО взрывали землю и опускали в могилы десятки, а иногда и сотни трупов, не зная имени умерших. Да простят мертвые живых — не могли они в тех невероятно тяжелых условиях выполнить свой долг до конца, удостоить их лучшего обряда.

В декабре от дистрофии умерло 52881 человек, что превысило смертность предшествующего месяца почти в 5 раз. В январе и феврале смертность достигла высшей точки — за эти месяцы умерло 199187 человек. Острую боль ощущали люди от потери близких, однако большая смертность не породила отчаяния в народе. Ленинградцы умирали, но как? Они оставались героями до последнего вздоха, их смерть призывала живых к настойчивой неукротимой борьбе. И борьба продолжалась с невиданным упорством. В декабре и январе мне приходилось бывать в квартирах рабочих, учителей, директоров заводов, и везде я видел одну и ту же картину. Полумрак, холод, ни одного лишнего движения, слова произносились редко. Но никто не роптал и не жаловался на свою судьбу.

В эти дни на ум нередко приходили слова Гете:

Богатство потерять — немного потерять,

Честь потерять — много потерять,

Мужество потерять — все потерять.

Ленинградцы при всех страданиях ни мужества, ни чести не теряли.

В одной из ленинградских квартир одинокая, больная женщина рассказала о своей жизни. Говорила она тихо, иногда умолкала, в эти минуты ее глаза становились еще темнее и печальнее. Рассказ Татьяны Николаевны Бушаловой я хорошо запомнил и привожу его почти дословно.

— В январе я стала слабеть от голода, больше лежала. Мой муж Михаил Кузьмич работал в строительном тресте бухгалтером. Он был тоже плох, но все же каждый день ходил на службу. По дороге он заходил в магазин, получал на свою и мою карточки хлеб и поздно вечером возвращался домой. Хлеб я делила на три части, и в определенное время дня мы съедали по кусочку, запивая чаем. Воду согревали на «буржуйке», по очереди жгли стулья, шкаф, книги.

С нетерпением ждала я вечернего часа, когда муж приходил с работы. Снимала с него одежду и укладывала в кровать. Миша тихо рассказывал, кто умер из наших знакомых, кто тяжело болей, можно ли что обменять из вещей на хлеб. Незаметно я подкладывала ему кусочек хлеба побольше; если он замечал, то очень сердился и отказывался совсем есть, считая, что я ущемляю себя. Мы сопротивлялись, как могли, наступающей смерти. Человек, видно, так устроен, что долго может переносить лишения. Но всему приходит конец. И он наступил. 11 января Миша не вернулся домой. Не находя себе места, я всю ночь прождала его, а на рассвете попросила соседку по квартире Екатерину Яковлевну Малинину помочь мне найти Мишу.

Соседка работала на табачной фабрике на Васильевском Острове, ходить ей было далеко, к тому же и она тоже заметно ослабела. Но мне не к кому было больше обратиться. Узнав о случившемся, Катюша сразу же согласилась помочь мне. Мы взяли саночки и пошли по маршруту мужа. Часто останавливались, отдыхали, силы слабели с каждым часом. На Мытнинской улице у одного большого дома мы увидели много трупов — сюда свозили умерших с прилегающих улиц, переулков, дворов. Осмотрев занесенных снегом покойников, мы двинулись дальше.

После долгих исканий мы нашли Михаила Кузьмича на Литовской улице во дворе старого дома. В бесформенной груде трупов я увидела Мишу, скорее, узнала по пальто и связанному мною шарфу. Все во мне окаменело, плакать не могла, опустилась на колени и припала к мерзлому телу мужа. Долго не могла подняться. Мне сказали, что Михаила Кузьмича нашли мертвым на тротуаре. На руке у него были часы и в кармане двести рублей. «А карточки?» — спросила я. Карточек не нашли. Где и как они пропали, неизвестно. Усадила меня Катюша в саночки и повезла к дому. Я ничего не замечала. Перед глазами неотступно стоял Миша, а сердце точила боль. Как попала домой, сколько пролежала без сознания, не помню, но когда пришла в себя, то увидела сидящую у моих ног соседку Катюшу. Она ухаживала за мною, свой паек делила пополам, а ведь я ей чужой человек. Только ее глубокая человечность вернула меня к жизни.

А вот что рассказывал подросток Алеша Глушков.

— Мы жили до сентября в Кировском районе. Когда фронт подошел совсем близко, нас переселили на улицу Шамшова на уплотнение. В январе умер отец, а через несколько дней скончалась и мать от голода. Я остался с братом Павликом. Он был послабее, и в магазин ходил я.

Как-то утром по радио передали, что на детей будут выдавать сушеные овощи, а денег у нас не было, и я решил продать отцовский морской бушлат, который сам носил поверх пальто. На рынке ко мне подошел мужчина. Помню одно: бородка рыжая, клинцом, сам худой, вроде чемоданчик был в руке. Продал я, значит, бушлат, иду в магазин, возле кассы спохватился, даже в грудь ударило от мысли — карточки-то остались в бушлате. Я бегом на рынок, а рыжей бородки и след простыл. Пришел домой и рассказал все Павлику, оба долго, горько плакали, так в слезах и спать легли. Утром рано слышим стук в дверь, входит мужчина с рыжей бородкой. Я сперва подумал, что мне от голода мерещится. «Сыночек, — говорит он, — бушлат на рынке ты продал?» Тут я понял, что это не сон, и разрыдался. А разыскал нас этот мужчина потому, что на карточках в то время писали адрес. От радости мы и спасибо ему не сказали. Не знаю, жив ли тот человек, но в моей душе он живет.

Возможно, приведенные факты могут показаться кое-кому мелкими по сравнению с событиями того времени, но в них проявляется душа народа. Ленинградцы, помогая друг другу, героически преодолевали свалившиеся на них беды. Именно в этих тяжелейших условиях в полную меру раскрылся характер русского человека, умеющего и терпеть и упорно добиваться победы. Приведу одну историю, которая сильнее всяких слов говорит о величии подвига ленинградцев.

В Ленинграде есть Институт растениеводства, научные сотрудники которого под руководством известного ученого Николая Ивановича Вавилова в свое время собрали богатейшую коллекцию зерен из 118 стран мира. Эта коллекция насчитывала более 100 тыс. различных образцов пшеницы, ржи, кукурузы, риса и многих других культур. Вес коллекции составлял несколько тонн. Широкое изучение образцов мировой флоры помогало работникам сельского хозяйства решать ряд важных проблем растениеводства.

Война нарушила творческую деятельность коллектива, многие сотрудники ушли на фронт, некоторые погибли от вражеских бомб и снарядов. В водовороте наступивших событий, когда рушились дома, гибли материальные ценности, было не до института. Работники его могли поступить с коллекцией как угодно, и никто не спросил бы с них, если бы семена погибли. Но коллектив, хотя и недосчитывал в своих рядах многих сотрудников, продолжал бережно охранять коллекцию.

С приближением противника к Ленинграду институт подготовил коллекцию к эвакуации. Зерна и другие ценные для науки материалы были упакованы и погружены в вагоны, но вывезти их не удалось — враг блокировал город.

Заботясь о сохранении коллекции, директор института И. Г. Эйхфельд, ученые и общественные организации стали принимать меры к размещению образцов в помещении института на специально оборудованных для этой цели стеллажах. Установили круглосуточное дежурство по охране зерен от всяких случайностей. В охране принимали участие все сотрудники. Десятки зажигательных бомб, упавших на крышу, были обезврежены их руками. Много огорчений и хлопот причиняли крысы. Эти твари легко проникали в безлюдные помещения, забирались на стеллажи, прогрызали мешки и пожирали зерна. Но вскоре был найден способ сохранить коллекцию от нашествия крыс: семена упаковали в недоступные для грызунов металлические коробки, уложили в штабеля, где они хранились под наблюдением ученых. В первые три месяца блокады приходилось бороться главным образом с бомбами, крысами, были и одиночные вылазки мародеров. Но несравнимо тяжелые испытания выпали на долю ученых в декабре 1941 г. и в начале 1942 г., когда наступил острый голод. Этот враг нанес им страшные удары.

В декабре многие сотрудники от истощения не могли подняться с постели. Их работу приходилось выполнять тем, кто еще мог передвигаться. В один из морозных дней этого ужасного месяца сотрудники института услышали печальную весть. Их товарищ агрометеоролог А. Я. Молибога сгорел во время пожара у себя дома. Он настолько ослабел от голода, что не мог выбраться из охваченного огнем помещения. Вскоре умерли от истощения доктор биологических наук С. А. Эгис и старший научный сотрудник Д. С. Иванов, а вслед за ними ушли в могилу еще 28 человек.

Оставшаяся в живых маленькая группа научных сотрудников, сохраняя твердость духа, не отступала от цели — сберечь во что бы то ни стало коллекцию. Едва передвигая ноги, сотрудники каждый день приходили в институт и несли службу. Теперь судьба коллекции зависела от выдержки этой небольшой группы истощенных людей. Быть у хлеба, беречь его во имя будущих урожаев и медленно умирать от голода — нечеловеческая пытка. И все же из этой бездны страданий они вышли победителями.

Идея сберечь коллекцию зерновых культур, созданную многолетним трудом Н. И. Вавилова и других ученых, была той негасимой искрой, которая помогла ученым преодолевать лишения. Память об их бескорыстии, благородстве, их высоком нравственном облике сохранится надолго.

Самоотверженных поступков, проявленных большими и малыми коллективами, отдельными лицами, было великое множество.

Время шло. От малого до старого все испытывали голод, трудились и жили надеждой в торжество правого дела. Это чувство поднимало кузнеца, инженера, бухгалтера, ученого на героические дела. Это же чувство руководило артистами, когда они пели, играли, развлекали других голодных и усталых людей, хотя у них самих подкашивались ноги.

Все театральные коллективы были эвакуированы в глубь страны, а труппа оперетты осталась. Ленинградцы посещали театр. Слушая шутки, музыку, они на какое-то время освобождались от бремени тяжелых дум.

Фантастическая картина встает перед глазами. Декабрь. На улице мороз 25 градусов. В неотапливаемом помещении театра ненамного теплее, и все же зал полон народа, все в верхней одежде, многие в валенках. В 3 часа дня начался спектакль. Артисты играли в легких костюмах. Лица острые, бледные, но улыбающиеся, а балерины настолько худенькие, что казалось, вот-вот они переломятся в танце. В антрактах у наиболее ослабевших исполнителей наступало обморочное состояние, но воля побеждала: они вставали и продолжали играть.

Редко какой спектакль проходил без помех. В разгар действия в зал врывались пронзительные звуки сирен, предупреждающие об опасности. В таких случаях объявлялся перерыв, публику выводили из театра в бомбоубежище. А артисты в гриме и костюмах, вооруженные клещами для сбрасывания зажигательных бомб, взбирались на крыши на дежурство. После отбоя зрители заполняли зал, а артисты, спустившись с крыш, продолжали прерванную игру. По окончании спектакля публика в знак благодарности вставала и молча приветствовала исполнителей, аплодировать не хватало сил. Ленинградцы дорожили артистами и понимали, какой ценой, каким предельным напряжением воли они дарили им радость и вызывали забытый смех.

Конечно, в таком большом городе не обошлось и без уродов. Если абсолютное большинство людей стойко переносило лишения, продолжая честно трудиться, то находились и такие, поступки которых не могли не вызывать омерзения. Голод обнажал подлинную сущность каждого человека.

На поверхность всплывали, как масляные пятна на чистой воде, эгоисты, мародеры. Эти нравственные уроды не брезговали ничем.

Заведующая магазином Смольненской районной хлебной конторы Асконен и ее помощница Средиева обвешивали людей при отпуске хлеба, а ворованный хлеб обменивали на антикварные вещи. Ослепленные наживой, они забывали, что находятся хотя и в окруженном лютым врагом, но в советском городе, где хранят и чтут законы революции. По приговору суда обе преступницы были расстреляны. Поддержание в осажденном городе строгой дисциплины и организованности было естественной необходимостью.

Лишения, связанные с блокадой города, испытывали все, но на долю женщин их выпало значительно больше. Они работали на производстве и вели домашнее хозяйство. С них никто не мог снять заботу и тревогу о доме. Одна из работниц швейной фабрики говорила:

— Я от недоедания испытываю слабость и все же как-то ее преодолеваю, а вот смотреть на голодающих детей, а их у меня трое, и чувствовать свою полную беспомощность, нет ничего ужаснее. Они ждут хлеба. А где взять? Я бы отдала свое единственное праздничное пальто за килограмм хлеба. Да разве обменяешь! Все испытывают то же самое, что и я.

Детей в осажденном городе оказалось много — около 400 тыс. Родители, лишая себя куска хлеба, поддерживали их слабые силенки, но наносили вред своему здоровью. Чтобы не заморозить детей, женщины с превеликими трудностями доставали дрова, бережно расходуя каждое полено. Из ближайших рек ведрами таскали воду, стирали белье и чинили одежду при тусклом свете коптилки, скудные размеры получаемых продуктов распределяли по дням и в течение дня — по часам.

Многие женщины работали радистками, телеграфистками, в госпиталях, в зенитной артиллерии, в командах по обезвреживанию бомб замедленного действия.

Я был свидетелем многих смелых поступков мужчин, восхищался их мужеством, но больше всего меня поражала самоотверженность, стойкость женщин при обезвреживании бомб замедленного действия.

В то время техника ликвидации невзорвавшихся бомб была несовершенной. Их откапывали лопатами, затем в ямы спускались девушки (одна или две), и здесь начинался поединок — кто кого. Проходило 15–20 минут, и очаг смерти устранялся. Но какие это были минуты! Сколько сил и нервного напряжения требовалось от людей, выполнявших опасную работу. Были такие случаи, когда бомбы взрывались и разносили в клочья людей, осмелившихся их обезвредить. И тем не менее добровольцев, желавших выполнять эту работу, было много. Они смело продолжали дело погибших товарищей.

Среди добровольцев в этих командах находилось много девушек-комсомолок, некоторые из них многократно обезвреживали бомбы. Воспитанники Ленинского комсомола в годы тяжелых испытаний своим бесстрашием, упорством поддерживали тот высокий дух среди ленинградцев, который помогал им переносить все тяготы блокадной жизни.

Приведу такой факт в подтверждение сказанного.

Бомба упала в трамвайное депо на Сердобольской улице. Пробив междуэтажные перекрытия, она ушла в подвал и не взорвалась. Немедленно из опасной зоны вывели всех людей, участок оцепили и о случившемся сообщили районному штабу МПВО. Вскоре прибыл командир взвода — молоденькая, худенькая с черными живыми глазами девушка, Аня Ковалева. Она осмотрела пробоину в полу, по ней определила размер бомбы, зажгла свечу и полезла в подвал выполнять страшную работу.

Мерцающий огонек свечи озарил в темном подвале ряды небольших столбиков, по которым тянулись трубы и электрокабели, уходящие куда-то вдаль. В этом темном, большом подвале где-то притаилось стальное чудовище, готовое взорваться и разнести трамвайный парк и соседние жилые дома. Освещая себе путь свечой, Аня ползком пробиралась между столбами, стараясь не задеть где-нибудь оголенный кабель, искала бомбу. И вот в конце подвала между стояками она увидела лежащую на боку бомбу. Поистине надо обладать необыкновенной силой воли, чтобы при подобных обстоятельствах сохранить ясность ума и четкость действий.

Добравшись до бомбы, Аня стала молотком сбивать зажимное кольцо. С трудом сняв его, она вынула взрыватель и вывернула капсюль детонатора. Теперь опасность взрыва исключалась. Усталая, но радостная Ковалева поднялась наверх.

— Как вы себя чувствуете? — спросил кто-то Аню.

— Хорошо, немного волновалась, боялась, что свеча сгорит раньше, чем я найду бомбу, но все обошлось благополучно, — ответила она.

Люди, окружавшие комвзвода, с восхищением смотрели на смелую девушку. Аня приветливо им улыбнулась и, не задерживаясь, пошла в сторону штаба противовоздушной обороны. Туда, в штаб, поступали сообщения о сброшенных и невзорвавшихся бомбах. Возникающие очаги смерти требовалось как можно быстрее устранить, и Аня спешила, не задумываясь о своей судьбе.

Люди проявляли стойкость на всех участках, где бы они ни работали.

Немало трудностей выпало на долю работников общественного питания. Чтобы к 6 часам утра приготовить пищу, им приходилось по ночам на тележках, а часто и на своих плечах доставлять дрова, продукты. В декабре — январе положение стало еще хуже, наступили сильные холода. Замерз водопровод. Воду возили с Невы. На санки ставилась бочка, из проруби ведрами нализали в нее воду, а затем несколько человек тянули санки. Стекла в столовых, как и во многих домах, были выбиты, вода в помещениях замерзала.

По окончании трудового дня работникам столовых приходилось несколько километров идти пешком, чтобы переночевать дома. А рано утром опять за работу. И не было случая, чтобы по их вине сорвалось питание людей. В столовых изобретались различные способы приготовления пищи из суррогатов. Готовили супы из дрожжей и желе из эссенции с желатином и сахарином. Из водорослей ламинарии и анфельтий приготовляли кисели. Использовали в пищу морскую капусту, ботву. Из хвои готовили витаминный напиток — он оказался хорошим средством против цинги. Коллектив работников общественного питания, возглавляемый начальником управления А. И. Фельдманом, проявил большую расторопность в создании питательных пунктов на строительстве оборонительных рубежей, а позднее и на путях эвакуации населения в зимние месяцы 1942 г.

Жизнь в осажденном городе шла своим чередом, Воины на переднем крае изматывали врага беспрерывными боями, но и сами при этом несли немалые потери. Госпи» тали переполнялись ранеными, а условия для их выздоровления по сравнению с начальным периодом блокады ухудшились. Водопровод не работал, палаты стали полутемными, выбитые стекла заменили фанерой. Не хватало крови для переливания раненым. Желающих дать кровь было много, но с переходом на голодную норму питания доноры теряли силы и давать кровь без ущерба для своего здоровья не могли.

«Нужно при всех трудностях поддерживать доноров питанием», — говорил Жданов. Лицам, дающим кровь, выдавались карточки по группе рабочих. Но этого пайка было мало. С 9 декабря для них дополнительно стали выделять 200 г хлеба, 30 г жиров, 40 г мяса, 25 г сахара, 30 г кондитерских изделий, пол-яйца, 30 г крупы надень. Такое питание в какой-то мере поддерживало доноров. Очень тяжелыми были условия для выпуска газет и подготовки радиопередач, однако жители и воины всегда были информированы о жизни страны. Журналисты, писатели, музыканты, художники несли тяготы блокады, как и все остальные. Они мерзли, недоедали, но самоотверженно делали свое дело. «Выстоять!» — это был всенародный лозунг того грозного времени. Коллектив газеты «Ленинградская правда», во главе которого стояли опытные редакторы — вначале П. З. Золотухин, а позднее Н. Д. Шумилов, — сумел объединить вокруг газеты многих талантливых мастеров слова. Публикуя их рассказы, стихи, очерки, статьи, газета поддерживала непреклонность духа ленинградцев, звала их на трудовой и ратный подвиг.

Зарница победы

В конце ноября советские войска под командованием генерала армии (позднее Маршала Советского Союза) К. А. Мерецкова начали наступление на Тихвин. Они постепенно вдавливали фланги немецких войск, создавая угрозу их коммуникациям. Боясь окружения, немцы подтянули крупные резервы, но было уже поздно. К тому же неприятельские войска, будучи легко одетыми из-за чрезмерной уверенности их командования в захвате Ленинграда в июле — августе, терпели бедствие от начавшихся сильных морозов. В ночь на 9 декабря Мерецков всей мощью вверенных ему войск обрушился на врага и штурмом овладел Тихвином. На поле боя, в самом городе и его окрестностях осталось около 7 тыс. трупов вражеских солдат и офицеров. Важный коммуникационный пункт, находившийся 30 дней в руках захватчиков, был освобожден. Наши части теснили врага за реку Волхов.

10 декабря начальник фронтовой дороги генерал Шилов и я были в Тихвине. Нужно было определить, как скоро можно будет начать завозить продовольствие с этого пункта. Осматривая вокзал и подъезды к нему, мы везде наталкивались на трупы немецких солдат. Они были настолько промерзшими, что когда их убирали с дороги, то они звенели.

Я подумал: а ведь оставшиеся в живых солдаты корпуса Шмидта, наверное, хорошо почувствовали, что расплата за причиненные ими советским людям страдания неизбежна. Если сегодня им удалось избежать участи своих соотечественников, то что ждет их завтра?

Осмотр показал, что железнодорожные составы с грузами можно принимать в Тихвине, а продвижение поездов ближе к Ладожскому озеру возможно только после того, как будут восстановлены мосты на перегоне Тихвин — Волхов. С Тихвина до Ладоги и далее по льду озера в Осиновец грузы можно было доставлять на автомашинах, но требовался большой ремонт на обходных дорогах. И все же мы испытывали чувство облегчения за дальнейшую доставку продовольствия.

На Ладожском озере к концу декабря установилась зимняя дорога. Теперь увеличение завоза продовольствия зависело от уменья и предприимчивости людей, работающих на ледовой трассе. Но не все шло так, как хотелось бы. Солдаты и рабочие, будучи недостаточно опытными в преодолении торосов, полыней, заносов, тратили сил много, а завоз грузов был небольшой и неравномерный.

А. А. Жданов и А. А. Кузнецов выезжают на Ладожское озеро, изучают трассу, работу автоколонн, условия, в которых водители трудятся, уясняют причины частых аварий. После возвращения их Военным советом принимается решение: управление автобригад ликвидировать, автобатальоны подчинить непосредственно начальнику дороги; машины маркировать и закрепить за водителями, установить норму выработки на одну машину ГАЗ-АА при двух водителях 2,25 т в сутки; ввести премиальную систему для шоферов; трассу поделить на участки.

Принятые меры способствовали улучшению перевозок. 22 декабря через озеро было доставлено 700 т продовольствия, на другой день — на 100 т больше. Завоз стал несколько превышать дневной расход. Однако город и фронт не имели запасов и при малейшей заминке в доставке нельзя было избежать катастрофы. И тем не менее вечером 24 декабря на заседании Военного совета фронта А. А. Жданов вносит предложение увеличить нормы выдачи хлеба. В условиях, когда приходилось жить только на завозе, решение о повышении расхода хлеба, казалось, походило на прыжок с закрытыми глазами через неизвестное пространство. Нет худшей ошибки для авторитетного органа, как объявить народу опрометчивое решение, вселяющее надежды и вызывающее радость, а на деле оказаться не в состоянии его выполнить. Но этого не случилось. Надежды на лучшее оправдались.

Положение было тяжелым, людей с каждым днем умирало все больше и больше. И в этих условиях нельзя было не воспользоваться пусть даже самой малой возможностью. Так диктовала обстановка, так и было сделано. Члены Военного совета без колебаний приняли решение.

С 25 декабря рабочие стали получать на 100 г, а все остальные группы населения на 75 г хлеба больше. Новая норма далеко не удовлетворяла потребностей истощенных людей, но в этой прибавке люди почувствовали близость прорыва блокады. Каждый ленинградец крепко верил в то, что за первой прибавкой последует вторая. И они не ошиблись. То была зарница грядущей победы.

Вся страна поддерживала ленинградцев в их борьбе. Мукомолы Саратова, Сеймы, Рыбинска днем и ночью загружали поезда мукой, крупой. На вагонах рабочие старательно, крупными буквами выводили: «Продовольствие для Ленинграда», а железнодорожники давали таким составам «зеленую улицу».

В конце сентября 1941 г. Военный совет фронта, обком партии командируют секретаря Ленинградского обкома Терентия Фомича Штыкова в центральные районы страны с целью организовать ускоренный завоз грузов в Ленинград.

Получив поручение, Штыков с огромной энергией взялся за решение поставленной перед ним нелегкой проблемы.

Положение было действительно сложным. Отгрузка продовольствия, горючего, боеприпасов производилась с очень многих станций, разбросанных по всей нашей обширной стране. В местах отправки возникали, и довольно часто, трудности: то не хватало рабочих рук, то автомашин и лошадей для доставки продовольствия со складов в вагоны. Иные станции занесло снегом, требовались люди для очистки подъездов к ним. А где взять рабочих, когда каждый человек нужен на своем месте? Иногда поезда простаивали на запасных путях, не хватало угля для паровозов. Словом, помех, трудностей было так много, что всех их не перечислишь. Из Москвы на такие станции поступали грозные телеграммы с требованием немедленной погрузки и отправки вагонов, но они мало помогали делу. Узнав о возникших затруднениях, Штыков спешил сам к месту отгрузки. И первым делом устанавливал связь с местными органами власти и при их помощи устранял причины, сдерживающие отправку грузов. Живое слово о жизни и борьбе ленинградцев поднимало людей. Превозмогая страшную усталость, каждый старался помочь чем мог осажденному городу.

В Тихвине, куда прибывали поезда, тысячи рабочих и солдат круглые сутки разгружали составы и заполняли продовольствием подходившие непрерывной лентой грузовики. Загруженные машины уходили в дальний путь, дорога протяжением 190 км была плохой, за двое суток делали едва-едва один рейс. Продовольствие доставлялось в Ленинград в размерах, только-только обеспечивающих новую, но все еще голодную норму. Можно легко себе представить, насколько усложнилось бы дело, если бы пришлось завозить продовольствие не из Тихвина, а из Подборовья и Заборья, отстоявших на 120 км дальше.

Вскоре расстояние завоза сократилось более чем на 130 км. 54-я армия под командованием И. И. Федюнинского оттеснила немцев на запад. Поезда с грузами начали поступать на станции Войбокало и Жихарево. Пробег машин стал на коротком плече — 55 км. И все же завоз продовольствия оставался незначительным, метели и морозы ограничивали движение по озеру, у водителей машин не было опыта перевозки грузов по льду. А в Ленинграде люди голодали и с мучительной болью ждали хлеба.

Областной и городской комитеты партии посылают несколько сот партийных работников на ледовую трассу. Здесь они личным примером увлекали людей на борьбу с трудностями. Жданов обращается с письмом к личному составу ледовой трассы.

В обращении не скрывалось, что осажденные терпят невероятные лишения и их судьба висит на волоске. Каждое слово письма глубоко проникало в сердце водителей машин, рабочих, солдат. Дорожные части, преодолевая невероятные трудности жестокой зимы, проложили шесть путей через озеро: три в одном направлении и три в обратном. Это позволило устранить встречное движение и делать два-три оборота в сутки. Ледяной ветер обжигал лицо, пронизывал до костей, коченели руки, но люди шли на штурм Ладоги.

Дорогу регулярно очищали от снега, через образующиеся на льду трещины, достигавшие 2–4 м, перебрасывали заранее сколоченные мостики из бревен. Темп движения машин возрастал. Через несколько дней пропускная способность фронтовой дороги увеличилась. С восточного берега на западный доставлялось более 1,5 тыс. т грузов. Такой рост перевозок радовал и вселял надежду на улучшение снабжения населения, если бы не появилась новая беда.

Ириновская железная дорога (от Осиновца до Ленинграда) оказалась не в состоянии доставлять на расстояние 55 км даже один железнодорожный состав в течение суток. На станции Ладожское Озеро стали скапливаться грузы, а Ленинград по-прежнему переживал мучительные дни, хлебозаводы имели муки на один-два дня.

На железной дороге не хватало топлива для паровозов и даже воды: водокачки на ряде станций от сильных морозов застыли. На железнодорожников сыпался град упреков, угроз, но больше всего их терзало собственное бессилие в выполнении своего долга. Нередко бывало, что служащие и рабочие станций, обмораживая руки, ведрами носили воду в тендер паровоза, чтобы продвинуть состав к месту назначения. Поездные бригады шли в лес рубить деревья, заправляя паровозы сырыми, мерзлыми дровами, которые не горели, а шипели. Лишенные тяги поезда двигались при помощи двух паровозов со скоростью 10–12 км в час. Сжигали сырых дров много, а сила пара ничтожна, приходилось делать частые остановки, на которых долго нагоняли пар. Чтобы ускорить движение, на некоторых станциях стали держать под парами дежурные паровозы. Как только поезд прибывал на такую станцию, паровоз заменялся дежурным, заранее заправленным немного подсушенными дровами. Машинистам, кочегарам и кондукторам поездов увеличили норму хлеба на 125 г, чтобы поддержать их силы для выполнения столь важной и тяжелой работы.

С большим трудом продвижение поездов было ускорено. Завоз продовольствия в Ленинград стал возрастать, что дало возможность не только закрепить первую прибавку хлеба, но и увеличить хлебный паек вторично, причем не только населению, но и войскам. 24 января 1942 г. вводятся новые нормы. Рабочие стали получать 400 г, служащие — 300, иждивенцы и дети — 250, войска первой линии — 600, войска тыловых частей — 400 г хлеба[19].

Зимняя дорога по льду Ладожского озера с каждым днем становилась все более оживленной. Машины по озеру тянулись бесконечной лентой в оба конца.

Солдаты, обслуживавшие ледовую трассу, сложили песню:

Эх, Ладога, родная Ладога,

Метели, штормы, грозная волна...

Недаром Ладога родная

Дорогой жизни названа.

Хорошо сказано. Ладога и летом и зимой часто бывает бурной, и в тот период она немало бед причиняла осажденным. И все же ее называли родной. Путь по озеру, соединяющий Ленинград с Большой землей, стал спасением для ленинградцев. Чинимые Ладогой преграды для движения судов, а зимой — машин волей осажденных были преодолены. Ледовая трасса (а летом водный путь) заменяла собой все железные дороги, морские и речные пути, идущие в Ленинград.

С конца декабря началась эвакуация людей из Ленинграда. Их перевозили на машинах, некоторые шли пешком — не хватало транспортных средств. В дороге людям приходилось нелегко — ледяной ветер, торосистый лед, полыньи, — и, конечно, не все могли преодолеть трудности на тяжелом пути.

Но так продолжалось недолго. В Кремле у заместителя Председателя Совнаркома СССР А. Н. Косыгина 17 января 1942 г. состоялось совещание по оказанию помощи Военному совету Ленинградского фронта в эвакуации населения. Было выделено значительное количество автобусов и грузовых автомашин для перевозки людей из Ленинграда через озеро в тыл страны. Московский Совет депутатов трудящихся сформировал специальную колонну автобусов, обеспечил их двумя сменами шоферов, загрузил машины продовольствием и направил их к Ладожскому озеру на станцию Жихарево. На эту же станцию вскоре стали прибывать автоколонны грузовых машин из Ярославля, Горького и других городов.

Государственный Комитет Обороны 22 января принимает постановление об эвакуации 500 тыс. человек из Ленинграда. Для выполнения поставленной задачи в осажденный город прилетел А. Н. Косыгин. С февраля начался массовый вывоз населения. Из Ленинграда до станции Борисова Грива людей везли по железной дороге, затем машинами через озеро на станции Войбокало, Волховстрой, Новый Быт и другие, где их пересаживали в поезда для отправки в города и села в глубь страны. В первую очередь вывозили детей, женщин, больных, престарелых. В январе и в феврале было вывезено 128730, в марте — 221947, в апреле — 163392 человека. Всего по зимней дороге за неполных четыре месяца эвакуировали 514069 человек.

Ленинград, который изображался пропагандой Геббельса покоренным городом, оставался непреклонным. Теперь время стало работать на осажденных, город становился все более мощной крепостью. Оставшееся после эвакуации население состояло из работоспособных людей. Пульс города с каждым днем становился полнее.

Руководители обороны города

Люди познаются в тяжелые дни. У одних перед опасностью слабеет воля, они теряются, становятся пассивными, полагаются на волю случая, у других опасность вызывает прилив энергии, повышает их сопротивляемость, их действия становятся решительными. Именно к таким людям относились руководители обороны Ленинграда. О них я и хочу рассказать, считая, что ни одна подробность тех событий, к которым причастны эти люди, не будет лишней.

К. Е. Ворошилову было 60 лет. Он часто выезжал в войска, причем добирался до переднего края, ходил по окопам, беседовал с солдатами, офицерами. Услышанное хорошо запоминал. Вернувшись в штаб фронта, Ворошилов вызывал начальников служб и разбирал с ними причины недостатков, которые он обнаружил. Они больше всего касались недостаточности защитных мер от авиации противника.

Большое значение придавал Климент Ефремович партизанской борьбе. В одном из своих выступлений перед командирами партизанских отрядов он говорил:

— Противник дерзок, нахален, рассчитывает на нашу неорганизованность, продвигаясь вперед небольшими группами без разведки, полагая, что Советская власть никому не нужна и бояться некого. Мер предосторожности принимает мало, нужно этим воспользоваться. У нас мало сил, требуется некоторое время, пока окрепнем. Противника надо задержать ударами по тылам, по коммуникациям, главным образом в ночное время. Зарвавшегося врага надо крепко бить с тыла. У вас в отрядах будут потери, но враг потеряет в десять раз больше. Вас поддержит население в этом патриотическом движении[20].

К. Е. Ворошилов не ошибся. Последующие события показали, что люди, оставшиеся в тылу вражеских армий, шли в партизанские отряды и никакие карательные экспедиции не могли остановить волну народного гнева против фашистских захватчиков.

В первые дни сентября 1941 г., когда шли упорные бои у Красного Села, в 25 км от Ленинграда, произошел один характерный эпизод. На узком участке фронта немцы сосредоточили большое число орудий и открыли шквальный огонь по нашим позициям. Одно пехотное подразделение не выдержало огня и начало отступать, образуя брешь в оборонной линии. Возникла угроза крупных потерь и стремительного продвижения немцев. Наблюдая за ходом боя, Ворошилов заметил опасность. Не теряя ни минуты, он с группой офицеров бросился наперерез отступающим, требуя остановиться и продолжать бой. Увидев Ворошилова, стоявшего во весь рост под огнем противника, отступающие остановились. Потерянное ими на какое-то время душевное равновесие восстановилось, они вновь заняли свои позиции. Этот случай вызвал много разговоров, дошел слух и до английского журналиста А. Верта. Он дал поступку Ворошилова ложное толкование. В книге «Россия в войне 1941–1945 годов» Верт пишет, будто Ворошилов настолько растерялся, что 10 сентября отправился на передовую, желая быть убитым.

Несомненно, Ворошилов подвергал себя смертельной опасности, но этот акт диктовался не растерянностью, а стал проявлением бесстрашия, продиктован необходимостью. В истории войн известны подобные случаи, когда личный пример полководцев помогал преодолевать кризисные моменты боя.

«Бесстрашие, — писал Ларошфуко, — это необычайная сила души, возносящая ее над замешательством, тревогой и смятением, порождаемыми встречей с серьезной опасностью. Эта сила поддерживает в героях спокойствие и помогает им сохранять ясность ума при самых неожиданных и ужасных событиях»[21]. Конечно, не все могут в кульминационный момент роковых событий найти в себе силы сдержать общее замешательство и смятение. И только люди, не способные не только подняться до такой душевной высоты, но и понять значение совершившегося, могут превратно его истолковать.

Длительное пребывание Ворошилова на посту наркома обороны, его боевые заслуги, храбрость, мужество снискали ему заслуженную славу. Но вторая мировая война требовала от командующего фронтом большего, прежде всего гибкого маневрирования войсками и боевой техникой. Свой отзыв с поста командующего Ворошилов переживал тяжело. С горьким чувством оставлял он Ленинград. Не знал тогда К. Е. Ворошилов, что через полтора года он вновь вернется в Ленинград как представитель Ставки с заданием координировать действия двух фронтов по разгрому вражеских войск, окружавших Ленинград. И судьбе будет угодно, чтобы он вместе с защитниками города разделил чувство радости от прорыва вражеской блокады.

А. А. Жданов умел слушать людей и быстро реагировать на вопросы — дар, присущий немногим. Он был требователен, за упущения в работе никому не давал спуска. Но все это делалось в такой форме, что самолюбие подчиненных не задевалось. Он умел владеть собой. Даже в самые мрачные дни осады города Жданов казался бодрым, уверенным и только близкие к нему люди иногда могли уловить его душевное волнение.

В декабре 1941 г. Жданова вызвали в Москву с докладом. Время было тяжелое, люди умирали от голода, продовольственные ресурсы иссякали. С нерадостными мыслями летел Андрей Александрович в Москву. Мы с нетерпением ждали его возвращения. Вскоре Жданов вернулся и тут же пригласил к себе членов Военного совета и ряд других руководящих работников. Мы догадывались, что он хочет сообщить что-то важное, и не ошиблись. Жданов рассказал, с каким вниманием был выслушан его доклад членами Государственного Комитета Обороны. В нем он подробно изложил положение на фронте, рассказал о поведении ленинградцев, об их решимости отстоять город, о гибели людей от голода и о мерах, предпринимаемых Военным советом фронта и партийной организацией по завозу продовольствия, а также высказал нужды города и фронта.

— По окончании доклада, — сказал Жданов, — Сталин подошел ко мне, обнял, поцеловал и выразил восхищение мужеством ленинградцев. Он обещал принять все зависящие от правительства дополнительные меры, чтобы ускорить выезд населения из Ленинграда и оказать всемерную военную помощь фронту.

Оценка, данная ГКО защитникам Ленинграда, нас порадовала. Разошлись мы поздно в хорошем расположении духа.

Жданов умел слушать людей и быстро реагировать на вопросы — дар, присущий немногим.

— После беседы с ним, — говорил П. С. Попков, — на душе становится легче, силы прибавляются, хочется работать еще лучше.

В начале 30-х годов я видел и многократно слышал С. М. Кирова. Это был кумир ленинградцев. Его любили за простоту в обращении с людьми, за твердость в борьбе за генеральную линию партии, против троцкистов, зиновьевцев и других оппозиционеров, за неистощимую энергию, которую он отдавал развитию ленинградской промышленности. Говорил он, как правило, без заранее составленного текста. Но как говорил! То был поистине трибун революции.

После злодейского убийства Сергея Мироновича в Ленинград приехал А. А. Жданов. На активе городской партийной организации 15 декабря 1934 г. он говорил: «...я должен заявить здесь о том, что то доверие, которое ЦК партии и Ленинградская организация мне оказали... постараюсь оправдать и приложу все силы, чтобы с вашей поддержкой хоть на некоторую часть заменить покойного товарища Кирова, ибо заменить его совсем я не могу, товарищи»[22].

Глубокое уважение Жданова к памяти Кирова, к его делам возвышало Андрея Александровича в глазах ленинградцев. Он много внимания уделял развитию промышленности. Жданов выдвигал на руководящие посты молодежь, поддерживал в ней трудовой энтузиазм, умело направляя молодые кадры на решение крупнейших практических задач.

В ноябре 1941 г. враг захватил Тихвин, плотнее сжал кольцо окружения защитников Ленинграда. Поступление продовольствия, горючего, боеприпасов и других жизненно важных грузов в Ленинград стало во много крат труднее. Заводы останавливались один за другим, продовольственный паек катастрофически уменьшался, дома разрушались от вражеских бомб и снарядов, люди мрачнели, чувство беспокойства за судьбу города росло. Враг всеми силами давил на психику осажденных, стремясь вызвать у них чувство страха, парализовать их действия.

Обстановка требовала противопоставить фашистам не только нашу оборону, силу оружия и стойкость воинов, но и организованность населения и силу духа всех живущих в городе.

— Надо собрать партийный актив, — сказал Жданов Кузнецову, — и объяснить все, как есть, коммунистам.

Актив был собран в зале Смольного. С речью перед собравшимися выступил А. А. Жданов. Он был простужен, часто кашлял, голос хриплый, лицо усталое. Андрей Александрович доложил обстановку на фронте, охарактеризовал ее как тяжелую, но преодолимую.

Мощь фашистской армии, говорил он, слабеет от потерь, наносимых защитниками города. Вместе с тем, предупреждал Жданов, население должно знать о бедствиях, которые надвигаются на Ленинград, и о том, что избежать их на какое-то время нам не удастся.

— Русские люди, — продолжал Жданов, — много раз смотрели смерти в глаза, проявляя при этом непоколебимую душевную силу: они и на этот раз не дрогнут, но надо рассказать народу правду такой, какая она есть.

Говоря о трудностях с продовольствием и топливом, он призывал к строжайшей экономии.

— Главная задача коммунистов, комсомольцев, всего населения — беречь продовольствие, растянуть его на возможно больший срок. Нам нужно выиграть время. Всеми силами бороться за выпуск большего количества снарядов, боевой техники, оружия. Женщины и молодежь должны заменить мужчин на производстве.

А. А. Жданов рассказал о принимаемых Военным советом и городским комитетом партии мерах по завозу продовольствия в Ленинград через Ладогу и закончил речь словами:

— Центральный Комитет партии, правительство следят за нашим фронтом и принимают все зависящие от них меры. Я глубоко убежден, что вражеская армия будет разбита, обязательно, товарищи, будет разбита. От нашей организованности многое зависит[23].

Речь Жданова западала в душу каждого находившегося в зале. Правда была горькой, тяжелой, но она была сказана. Люди расходились, чувствуя себя увереннее, сильнее. Коммунисты активными действиями парализовали коварство врага. Они вселяли уверенность в победу, призывали народ не к пассивному ожиданию помощи извне, а к мобилизации всех сил и средств в осажденном городе. Население мужественно готовилось к встрече наступающей голодной зимы, приспосабливаясь к новой жизни, полной тревог и неожиданностей.

Вера масс в руководителей во многом зависит от того, как они ведут себя в трудной обстановке, а действия А. А. Жданова, К. Е. Ворошилова, Г. К. Жукова, А. А. Кузнецова, П. С. Попкова, Н. В. Соловьева, В. Ф. Трибуца, представителей Ставки Н. Н. Воронова, И. С. Исакова были столь самоотверженными и решительными, что ни у кого не было сомнения в правоте их слов. Дружная, энергичная работа руководителей обороны и населения города вселяла уверенность, что город-фронт устоит. Расчет Гитлера на устрашение осажденных был бит.

Обеспечение жителей города продовольствием находилось под наблюдением Жданова, от его взгляда не ускользала ни одна важная деталь в жизни города. В конце декабря у районных карточных бюро стали скапливаться толпы граждан за получением карточек взамен утерянных. Узнав об этом, Андрей Александрович попросил дать ему справку о потерях. Выяснилось, что в октябре было выдано 4800, в ноябре — 13 тыс., а в декабре — 24 тыс. карточек взамен утерянных. Расход продовольствия на какое-то время был двойной — кто-то пользовался найденными карточками. Вызывало сомнение и то, действительно ли потери были столь значительными. А. А. Жданов пригласил к себе Кузнецова, Попкова, Капустина и меня и попросил высказаться, как поступать дальше. Кузнецов и я предложили не выдавать карточек взамен утерянных. Хотя эта мера суровая, жестокая, но в сложившихся условиях только она может пресечь утечку продовольствия, заявили мы.

Секретарь горкома партии Капустин и председатель горисполкома Попков высказали противоположное мнение, а именно: карточки надо выдавать, так как Ленинград находится в исключительном положении и человек, потерявший карточку, ни за какие деньги не сможет приобрести продукты питания. Что же остается ему делать? Умирать?

— А как отличить подлинную потерю от мнимой? — спросил Жданов.

Ясного ответа на это не последовало, да и не могло быть. Пострадавшие одинаково объясняли причины потерь: «Спасаясь от обстрела, утерял», «Карточки остались в квартире, дом разрушен».

Безусловно, некоторых людей постигла беда и горе их было истинным, но находились и пройдохи, которые стремились из несчастья сограждан извлечь выгоды для себя, тем более что в доводах для обоснования потерь недостатка не было — пожары, обстрелы, бомбардировки происходили ежедневно.

В заключение Андрей Александрович сказал:

— Если крутыми мерами не пресечь потерю карточек, то катастрофа может коснуться не отдельных людей, а многих. Выдача карточек взамен утерянных районными бюро — это широкие ворота для утечки продовольствия. Их надо закрыть. Городскому бюро следует разрешить выдавать карточки лишь в исключительных случаях и то под строгим контролем.

Такое решение и было принято. Твердая позиция, занятая Ждановым, обеспечила дисциплину, «потери» карточек прекратились.

Многое сделал для защиты города секретарь горкома партии, член Военного совета фронта А. А. Кузнецов. Ему было 36 лет, когда началась война. Подтянутый, худощавый, с большими серыми глазами, всегда приветливый, он располагал к себе людей. Воспитанник комсомола, двадцатилетним юношей вступил он в партию. В 1929 г. избирается секретарем Лужского окружкома ВЛКСМ. В Луге произошло мое первое знакомство с Кузнецовым. Я работал в окружном отделении Госторга, в задачу которого входила заготовка пушнины. Вскоре по приезде Кузнецова я обратился в окружком ВЛКСМ с просьбой помочь силами комсомольцев довести до сведения промысловиков-охотников новый прейскурант цен на шкурки зверя. Новые цены были выше прежних и призваны были стимулировать расширение промысла. Кузнецов, выслушав меня, спросил: сколько заготовляется в год шкурок зверя и какого? Соблюдаются ли правила охоты?

После моего ответа, что правила охоты далеко не везде соблюдаются, он задумался и проговорил:

— Указания дадим, но цифра заготовок шкурок белки меня смущает, не уничтожим ли мы ее в здешних лесах?

Замечание секретаря комсомола меня удивило. Ведь он городской человек, далеко стоящий от заготовок пушнины и проблем охотничьего промысла, а как быстро уловил, какую опасность несет большой отстрел белки в лесах лужского округа. Я не мог не оценить его деловитости и рассудительности. После этого я старался не пропускать собрания актива комсомольских работников, на которых выступал Кузнецов. Чем ближе узнавал я его, тем лучше раскрывался его талант руководителя. Решительный, быстрый, он в самые критические моменты не терял самообладания. Его любили за пыл души, за страсть к делу, преданность ему.

На селе в 1929 г. осуществлялась великая перестройка, индивидуальное землепользование заменялось общественным, артельным. Комсомольская организация, выполняя решения партии, проводила политмассовую работу на селе. Комсомольцы обходили сотни деревень, убеждая крестьян в преимуществах артельного ведения хозяйства.

В окружкоме комсомольцы откровенно рассказывали обо всем, с чем им приходилось сталкиваться в беседах с крестьянами. Кузнецов чистосердечно признавался, что он тоже испытывает трудности при ответах на такие вопросы:

«Как будут распределяться доходы между членами артели — поровну или нет? Одни будут работать от зари до зари, другие больше спать, чем работать. У одного мужика пять-шесть душ неработающих, а у другого — одна-две. Кто все это будет учитывать и как?»

— Я отвечал так, — говорил Кузнецов, — при артельном ведении хозяйства каждый будет получать по труду, а кто не будет работать, тот ничего и не получит. А про себя думал, а ведь люди разные. Есть лодыри и гуляки, их сразу не перевоспитаешь. А права в артели у всех равные. Нужна такая организация труда, чтобы решающее слово было за истинными тружениками, А вот как это сделать, представляю пока довольно туманно.

Многие из нас тогда не могли исчерпывающе ответить на волнующие крестьян вопросы. Иногда решения казались нам простыми — стоит только сменить плуг на трактор, устранить узкие полосы земли, создать большие площади пахоты, и дело пойдет. Кузнецов и все мы, хотя и не имели полного представления об организации труда в будущих колхозах, но были глубоко убеждены в необходимости преобразований на селе.

Мне приходилось бывать с Кузнецовым на сельских сходах, где его засыпали колючими вопросами, слышать злые выкрики, даже угрозы. Но Кузнецов никогда не терялся. Остроумной фразой он срезал подкулачников, отвечал на вопросы темпераментно и обстоятельно. В конце схода атмосфера в зале менялась. Кузнецов приобретал новых друзей. Как-то уходя с собрания в окружении комсомольцев, Кузнецов был задумчив. Кто-то сказал, что если дело так пойдет и дальше, то вскоре единоличных хозяйств не будет. Кузнецов остановился, обвел всех глазами и тихо сказал:

— Рано и опасно впадать в восторг. На пути осуществления такой идеи, как коллективизация, стоит очень много препятствий, помех, противодействие темных сил. Вы же видели и слышали сами — даже те, кому в первую очередь надо быть в колхозе, встречают эту идею осторожно.

Кузнецов был превосходным рассказчиком. Он метко высмеивал зазнайство, хвастливость, себялюбие, но в такой добродушной форме, что даже те, кого касались его шутки, не обижались.

В начале 30-х годов его переводят на работу в Ленинград инструктором горкома партии, а затем секретарем райкома. Преданностью делу, энергией, общительностью он быстро приобретает известность. В 1938 г. ленинградские коммунисты выбирают его секретарем городского комитета партии. А на XVIII съезде партии в 1939 г. Кузнецов был избран членом ЦК ВКП(б).

Началась война. Коварству врага надо было противопоставить прочные защитные меры. Ленинградская партийная организация показала образец быстроты и четкости в выполнении поставленных ЦК партии задач. В эти дни А. А. Кузнецова можно было видеть на заводах, в военкоматах, среди солдат, направляющихся на фронт. Он много усилий вложил в формирование ополченческих дивизий. Кузнецов часто выезжает на передний край, воодушевляет бойцов, всемерно поддерживает командующих армиями в их смелых замыслах. С продвижением немцев в глубь нашей территории Военным советом фронта была образована комиссия во главе с Кузнецовым по руководству строительством оборонительных полос вокруг Ленинграда.

Перед комиссией встала необычайно сложная задача — в короткий срок создать вокруг Ленинграда неприступный вал для врага. Но для его строительства требовались ученые, специалисты, десятки тысяч рабочих, многие тонны металла, бетона, огромное количество лесоматериалов, надолб, ежей, колючей проволоки, противотанковых мин и многое другое. Один только перечень необходимых материалов красноречивей любых слов свидетельствовал о том, какую титаническую работу предстояло выполнить. Но изыскать материалы — это только часть дела. Надо завезти их, рассчитать и построить такие сооружения, чтобы они могли выдержать любой таран врага. Причем оборонная полоса должна была быть сооружена в считанные дни. Обладая редкой работоспособностью, Кузнецов умело устранял препятствия, возникавшие в ходе строительства. Он хорошо знал производственные возможности крупнейших предприятий и был лично знаком с директорами и инженерными работниками заводов и привлекал их к выполнению заказов для необычной стройки.

Оборонительные полосы были созданы, и, когда враг пытался штурмом овладеть Ленинградом, он наткнулся на неприступную крепость. Огонь защитников города косил вражеских солдат, пытавшихся захватить укрепленные полосы, сжигал их танки. Атаки немцев из-за больших потерь слабели, а в конце сентября 1941 г. враг был вынужден перейти к осаде города.

Без участия Кузнецова, пожалуй, не проходило ни одно важное совещание в Смольном. Но что бы он ни делал и как бы ни был занят, узнав о возникшей опасности для жизни людей, немедленно выезжал на место. 19 сентября я встретил его на Суворовском проспекте у объятого пламенем госпиталя. Лицо у него было бледное, усталое, от гимнастерки исходил запах горелой ткани. Он лично участвовал в спасении раненых.

Пожар был вызван взрывом тяжелых бомб, сброшенных вражескими самолетами. Через несколько минут после налета пятиэтажное здание охватил огонь. Вокруг горящего госпиталя воздух был настолько раскален, что в соседних домах вспыхнули оконные переплеты, пожар грозил охватить целый район. Только самоотверженной работой пожарных удалось сохранить жизнь многим раненым. Задыхаясь от дыма и раскаленного воздуха, пожарные и бойцы отрядов МПВО сумели вытащить из огня и завалов сотни раненых. Борьба с огнем продолжалась почти 6 часов. Кузнецов не уходил до тех пор, пока не потушили пожар.

И. В. Сталин неоднократно давал Кузнецову поручения по обороне города. И, надо сказать, он всегда выполнял их четко и быстро. Высокое доверие не вскружило ему голову. Он оставался простым и доступным для всех людей.

В 1949 г. в июле я случайно встретился с Кузнецовым в Кремле. Он спешил на заседание. Увидев меня, остановился, крепко пожал руку, сказал, что, очевидно, вскоре уедет из Москвы к новому месту работы — на Дальний Восток. Я был удивлен столь неожиданным поворотом в его служебной деятельности (в тот период он был секретарем ЦК партии), но расспрашивать не стал, пожелал ему здоровья и успехов. Мог ли я думать, что то была наша последняя встреча.

Прошло более 32 лет со времени смерти А. А. Кузнецова, но вспоминая о нем, я как бы вновь приобщаюсь к чему-то чистому, дорогому. Судьба Алексея Александровича, его светлый образ волнуют мой ум и сердце до сих пор.

Председатель исполкома городского Совета П. С. Попков, с которым за время моего пребывания в Ленинграде приходилось встречаться наиболее часто, хорошо знал хозяйство города, и это помогало ему решать многие вопросы быстро и уверенно. Горком партии и Военный совет фронта оказывали ему постоянную поддержку. В первые дни осады города он мало бывал в Смольном, часто выезжал на заводы, электростанции, в районы, подвергавшиеся бомбардировкам, и всеми имеющимися в его распоряжении средствами помогал пострадавшим.

Жилые кварталы за Нарвской заставой, в Московском и Володарском районах, наиболее близко расположенные к передовой фронта, подвергались особенно частым обстрелам. Горисполком переселил 54 тыс. человек из этих кварталов в менее опасные районы. Расселить людей было сложно. После каждого налета авиации какое-то количество семей лишалось крова, их приходилось вселять на переуплотненную площадь, вторгаться таким образом в уже сложившийся уклад жизни людей. В этих условиях от работников горисполкома требовалась исключительная оперативность. Много времени и сил уходило у Попкова на организацию заготовок дров и торфа, чтобы хоть как-то поддержать работу электростанций, оборонных заводов, пищевых предприятий.

Ленинградцы часто видели Попкова в темной шинели на развалинах домов, на пожарищах, в убежищах. Человек он был впечатлительный, каждое бедствие принимал близко к сердцу, находился в постоянном возбуждении, работал усердно и много. Как-те на рассвете, после массированного налета авиации противника на город, Попков вернулся в свой кабинет усталый, бледный. На мой вопрос, что с ним, он ответил:

— В подвалах старых домов собираются тысячи женщин и детей, а там можно укрыться только от осколков и взрывной волны. Если в такой дом упадет бомба, страшно подумать, что произойдет. В городе мало надежных укрытий, а они нужны. Обидно, что нет метрополитена, это было бы безопасное и массовое убежище. Вся надежда на противовоздушную оборону.

И надо сказать, он много и тщательно занимался ее укреплением.

П. С. Попков особенно беспокоился за то, как бы вражеские бомбардировки не нарушили водоснабжение города.

— Не могу себе представить, — говорил он, — что будет, если водопровод выйдет из строя.

По его предложению Военный совет принял постановление об охране водопровода как объекта исключительной важности. Были оформлены постоянные бригады специалистов по ремонту и восстановлению его на случай повреждения. Авиация противника наносила тяжелые раны подземному хозяйству, но благодаря своевременно принятым мерам повреждения быстро устранялись. Водоснабжение и канализацию врагу не удалось вывести из строя.

Позднее опаснее, чем бомбы, оказался мороз. Без топлива в январе 1942 г. водопровод застыл, случилось то, чего мы так боялись. Это бедствие увеличило во много крат трудности осажденных.

По заданию Военного совета П. С. Попков неоднократно вылетал в Тихвин, Подборовье, Хвойное, чтобы содействовать ускорению завоза нужных грузов для населения. Поездки его всегда были результативными. Попков твердо держал в своих руках нити руководства различными службами города. Своей инициативной работой он вдохновлял работников горисполкома на выполнение сложных задач, выпавших на их долю.

Одним из организаторов обороны города был начальник тыла войск Ленинградского фронта генерал-лейтенант Ф. Н. Лагунов. Во время блокады мне приходилось ежедневно иметь с ним дело, видеть его в разной обстановке: в дни тяжелых потерь на фронте, в дни полного истощения материальных ресурсов, а также в радостные дни, когда наши боевые действия были успешными. Он всегда оставался самим собою: сосредоточенным, внешне спокойным, с ясным планом действий. На его долю выпало столько сложных работ, что и перечислить трудно: строительство дороги на льду Ладожского озера, организация завоза продовольствия, боеприпасов, эвакуация людей из Ленинграда, развертывание госпиталей, восстановление мостов и дорог, поврежденных авиацией противника, обеспечение воинов передовых частей маскировочными халатами, лыжами. Легко сказать — лыжи, а где их взять? На военных складах их не было, доставить из других городов невозможно. И все же Феофан Николаевич нашел выход: у гражданских лиц имелись лыжи, в тех условиях им ненужные. Горисполком обратился к ленинградцам с просьбой передать их воинским частям. Владельцы лыж с готовностью передали их военному ведомству. От многочисленных и сложных поручений, которые получал начальник тыла, не трудно было и растеряться. Но Лагунов твердо держал рычаги руководства всеми службами тыла. Его часто можно было видеть в войсках при раздаче бойцам пищи, в госпиталях, на заводах, где выполнялись заказы фронта. Много времени уделял он организации завоза продовольствия в Ленинград.

В критические дни ноября 1941 г. Лагунов часто выезжал на Ладогу, проверял готовность автоколонн к переходу на восточный берег. На беду лед не наращивался, озеро штормило. Утром 18 ноября подул желанный северный ветер, к концу дня температура воздуха понизилась до минус 12 градусов. На другой день Лагунов, хотя и располагал информацией разведывательной группы о состоянии льда на озере, решил сам проехать по трассе и проверить, все ли так, как изложено в донесении. Он сел в машину и пустился в путь. Лед на протяжении 30 км был неровный, местами встречались полыньи и трещины, поездка была рискованная. Но зная, как необходима дорога защитникам города, он упорно продвигался вперед, помечая в блокноте, где можно объехать опасные места. И вот он на восточном берегу. Отдав нужные распоряжений о подготовке продовольственных грузов для перевозки через озеро, Лагунов возвратился в Ленинград. Радостный докладывал он Военному совету, что движение по льду можно открыть. Но сначала для проверки его надежности следует пустить конные обозы, а затем машины. Так и было сделано. И все же, несмотря на принятые меры предосторожности, с 23 ноября по 1 декабря затонуло и застряло в промоинах 40 грузовиков.

Лагунов личным примером поднимал дух товарищей по работе. Его уважали за трудолюбие, за заботу о войсках, за скромность и подчиненные и начальство. Жданов говорил: «Феофан Николаевич Лагунов правдив, честен, исполнителен, с таким начальником тыла можно работать».

Лагунов входил в основное ядро руководства обороной города, тянул тяжелый воз, но старался ничем не выделяться. Может быть, по этой причине его деятельность почти не нашла отражения в нашей литературе. Умер Феофан Николаевич в 1965 г., на шестьдесят девятом году жизни, в Ленинграде.

Богата летопись героической борьбы осажденных, число ее участников велико, и обо всех рассказать невозможно. Одно можно сказать, что их, как и весь народ, объединяла партия. Она была главной и руководящей силой, закаляла людей в борьбе, учила науке преодолевать невероятные трудности, помогала слабым освобождаться от страха, порожденного опасностями. Не было ни дров, ни угля, ни газа, ни торфа, а зима стояла лютая, температура воздуха доходила до минус 40 градусов. Голод, орудийный обстрел и днем и ночью. Взрывы от авиабомб, пожары, опустошения. Все перенесли. Говоря о бедствиях и страданиях людей, я не хочу тревожить раны, а хочу лишь напомнить еще раз, что есть такая сила, которая способна преодолеть любые испытания, — это любовь к Родине. Патриотизм — это глубокое чувство. Наш рабочий класс прошел историческую школу воспитания и революционной закалки. Защита Советского Отечества стала долгом гражданским, национальным и социальным.

Ленинград всегда был и останется неисчерпаемым источником вдохновения для художников, поэтов, писателей, зодчих. Этот город славен шедеврами мировой культуры, он — символ Великого Октября. В летописи города к революционной и трудовой славе Ленинграда прибавилась еще одна легендарная страница — героическая оборона Ленинграда. Отрадно видеть и слышать, как бережно хранят ленинградцы память о защитниках города. Помнят их имена, пишут и говорят об их стойкости. Воздвигнуты памятники, открыты музеи, в которых отображено тяжелое, но героическое прошлое.

На Пискаревском кладбище сооружен монумент в память погибших во время блокады. Здесь захоронено 470 тыс. ленинградцев, умерших от голода, бомбежек и артобстрелов. Посреди площади горит Вечный огонь. И каждый человек, вступая на порог святилища, проходя мимо могил, склоняет голову в знак глубокого уважения и признательности тем, кто отдал свою жизнь в борьбе за свободу и независимость нашего Отечества.

Подвиг ленинградцев никогда не померкнет, он зовет и будет звать новые и новые поколения умножать славу нашей страны, ее материальные и духовные богатства, ее боевые и революционные традиции.

Шли дни, полные забот и надежд. Обещания, которые были даны И. В. Сталиным во время его декабрьской встречи с А. А. Ждановым, выполнялись точно. Город с каждым днем набирал силы. 17 января 1942 г. я получил указание срочно быть в Москве. Не зная причины вызова, захватив на всякий случай данные о наличии продовольствия в городе, а также расчеты о предполагаемом завозе грузов по ледовой трассе, на следующий день рано утром я вылетел в Москву.

Тяжелые испытания

В Москве из аэропорта я сразу поехал в Кремль. Обстановка здесь отличалась от той, которая была в октябре 1941 г. В помещениях тепло, сотрудники на вопросы отвечали охотно. Меня принял А. И. Микоян. После краткого доклада о наличии продовольствия в Ленинграде и принимаемых мерах по завозу грузов через Ладожское озеро я спросил о причине моего вызова.

— В Государственном Комитете Обороны, — ответил Микоян, — обсуждался вопрос об обеспечении фронтов вещевым имуществом и продовольствием. Многие предприятия легкой и пищевой промышленности перемещены на восток страны, запасы продовольствия уменьшились. Нужна исключительная маневренность ресурсами и постоянная связь с предприятиями. Главному интендантству трудно справляться с возросшим объемом работ, а армия должна снабжаться при любых условиях всем необходимым. Государственный Комитет Обороны решил выделить продовольственное управление из Главного интендантства и образовать Главное управление продовольственного снабжения Красной Армии, а начальником ГУПСКА назначить вас, с сохранением за вами поста наркома торговли РСФСР, — заключил Микоян[24].

Назначение было полной неожиданностью для меня. Я высказал опасение, что, не зная особенностей работы в армии, не смогу справиться с ней. Микоян ответил:

— Я тоже человек не военный, а вот занимаюсь снабжением войск. Вам будет оказана помощь со стороны начальника тыла Красной Армии Хрулева и с моей стороны. Приступайте к делу и не волнуйтесь.

Так внезапно закончилась моя работа в осажденном городе. Несмотря на тяжесть пережитых там дней, я был преисполнен желания остаться в Ленинграде. Но раздумывать над этим и сожалеть не приходилось. Возложенные на меня обязанности — руководить службой питания Вооруженных Сил Советского Союза в напряженнейший период боевых действий — были настолько важными, что мысль, как оправдать столь высокое доверие, овладела мною полностью.

Выйдя из кабинета Микояна, я тут же послал шифротелеграмму Жданову и Кузнецову.

Сообщил им о своем новом назначении и рекомендовал назначить уполномоченного Военного совета фронта для координации действий служб тыла фронта, флота и городских организаций в распределении продовольствия и контроля за его расходованием. Хотя обстановка в Ленинграде изменилась к лучшему и перспектива обеспечения людей была обнадеживающей, все же город продолжал находиться в окружении вражеских войск и осложнения не исключались. В качестве уполномоченного я назвал кандидатуру секретаря горкома партии П. Г. Лазутина. Он хорошо знал пищевую промышленность, торговлю, был твердым и вместе с тем общительным человеком. Вскоре я получил ответ. Военный совет согласился с моим предложением, и Лазутин был назначен уполномоченным Военного совета фронта. Для сохранения преемственности и оказания помощи Лазутину мой помощник полковник Кокушкин временно был оставлен в Ленинграде.

Снабжение войск продовольствием всегда имело первостепенное значение. Можно привести немало исторических примеров, когда недостаток продовольствия или плохо поставленная организация снабжения войск причиняли серьезный ущерб действующей армии.

Во Франции в 1810–1811 гг. был неурожай. Главный комиссар продовольствия армии Пьер Дарю, на которого была возложена материальная подготовка нашествия на Россию, докладывал Наполеону, что, не имея нужных запасов провианта, вступать в войну опасно. Ответ императора был кратким: «Я не хочу слышать о продовольствии». Это означало, что армия должна сама себя кормить на захваченных землях, так же, как это имело место в итальянском походе. Но на русской земле захватчиков встретили по-другому.

В книге «Наполеон Бонапарт» А. З. Манфред приводит письмо, полученное графом Тибодо, датированное 14 августа 1812 г. В нем сообщалось: «В армии умирают от голода и люди, и лошади. Русские позаботились о том, чтобы после них ничего не осталось»[25].

Академик Е. В. Тарле в своем блистательном труде «1812 год» пишет о тяжелейшем положении французских войск следующее: «...После долгих голодных маршей... великая армия нашла (в Смоленске. — Д. Я.) дотла разоренное место... Фуражиры возвращались из окрестностей, не добыв ни хлеба, ни сена»[26].

А вот другое высказывание по этому же вопросу современника Наполеона — Клаузевица:

«Бонапарт наглядно показал в своем русском походе, как, не считаясь с вопросом продовольственного обеспечения войск, можно дойти до крайности»[27].

Исходя из неправильного представления о непродолжительности первой мировой войны, царское правительство России в первый период боевых действий — август — декабрь 1914 г. — установило нормы продовольствия войскам весьма высокими: хлеба — 1230 г, мяса — 615, жиров — 106, сахара — -68, овощей — 256 г в сутки на человека. Такие нормы не вызывались необходимостью (кроме овощей) и вели к растранжириванию продовольствия. Вскоре стал ощущаться недостаток продуктов питания. Правительство в начале 1916 г. было вынуждено сократить нормы выдачи солдатам по мясу в три раза, а жирам — в два с половиной раза. К концу того же 1916 г. вследствие обострения продовольственных трудностей паек вновь сокращается, на этот раз по хлебу, сахару и крупе. Однако и этот урезанный паек солдаты нередко полностью не получали вследствие плохой доставки провианта из глубин России. Неустойчивое снабжение войск явилось результатом тех же факторов, которые вызвали в России продовольственный кризис в 1916–1917 гг. Немалую роль в этом сыграла и плохо поставленная служба снабжения в царской армии. Положением о ротном хозяйстве была предусмотрена раскладка припасов с примерным набором продуктов для приготовления пищи. Но раскладка была не обязательной. Питание солдат зависело от возможности приобретения продуктов на местах и их стоимости, а также от добросовестности войсковых хозяйственников. Столь шаткий механизм снабжения армии приводил к тому, что солдаты испытывали недостаток в пище.

Довольствие войск в наше время приобретает во много крат большее значение, чем в прошлые времена. Современные армии нередко насчитывают миллионы человек, и, чтобы прокормить их, надо иметь большие запасы продуктов. Быстрота передвижения войск требует четкой постановки снабжения сверху донизу и большой маневренности ресурсами. Питание армии во время войны нельзя рассматривать в отрыве от снабжения населения страны. Война без хлеба немыслима, и в то же время она превращает хлебородные поля в пустыню. Недоучет этих особенностей чреват тяжелыми последствиями.

В начале войны 1941 г. Советское правительство приняло решение, в котором учитывались предстоящие продовольственные трудности: вторжение врага в хлебородные области страны, уход значительной части трудоспособных людей в армию, вынужденная передача колхозами и совхозами тракторов, автомашин на военные нужды. Был установлен твердый паек личному составу армии, объем и набор продуктов в натуральном выражении обеспечивал воинов полноценным питанием. Солдаты, находившиеся в боевых частях, получали 3450 калорий, а в тыловых частях фронта — 2954 калории. Довольствие солдат и офицеров во внутренних округах было несколько уменьшено по сравнению с довоенным размером, однако новый паек содержал достаточное число калорий — 2822. Эти нормы не менялись всю войну[28].

Важной мерой в организации довольствия войск было образование Главного управления продовольственного снабжения Красной Армии. На этот орган возлагалось оперативное руководство продовольственной службой, которой в прошлом не было.

Многое из того, что мне пришлось испытать и делать в Ленинграде в тяжелую зиму 1941/42 г., пригодилось на новой работе. ГУПСКА ценило и поддерживало тех начпродов фронтов, армий, которые умели считать, беречь и рационально расходовать продовольствие.

В феврале 1942 г. донесения с фронтов поступали в ГУПСКА непрерывным потоком. В одних сообщалось, что продовольствия осталось на два-три дня. В других — а их было большинство — говорилось, что многие части длительное время не получают горячей пищи, так как при отходе в первые месяцы войны имели место потери большого числа кухонь. Солдаты питались всухомятку: хлебом, сухарями, колбасой или консервами. В течение пяти — семи дней такую пищу можно терпеть, но когда сухомятка принимает затяжной характер, она опасна для здоровья. Наиболее тревожные донесения поступали с Карельского фронта. Северная железная дорога подвергалась частым налетам немецкой авиации, и составы с продовольствием нерегулярно поступали на фронтовую базу. Плохое питание и морозы ослабляли силы воинов.

Обстановка накалялась. Положение в ГУПСКА было такое, словно мы находились в кратере вулкана, который вот-вот зальет нас огненной лавой. Прошло много лет с тех пор, но я и сегодня слышу надрывный звон телефонов, угрожающие, просящие, настаивающие голоса. Шифровки падали на стол, как листья осенью. Не хватало мяса, жиров, махорки, кухонь, котлов. Поезда с продовольствием нередко задерживались, а то и совсем не приходили к месту назначения (попадали под огонь противника). Чтобы быть готовым ко всяким неожиданностям, приходилось постоянно быть в напряжении.

Театр военных действий охватывал огромные пространства. Вооруженные силы к этому времени насчитывали около 11 млн. человек. Решая великое множество текущих дел, мы одновременно подбирали кадры для только что созданных управлений в ГУПСКА, а также для продовольственной службы фронтов, армий. В подборе людей помогало то, что Наркомат обороны имел право привлекать специалистов из гражданских ведомств и наркоматов. В сравнительно короткий срок при содействии А. В. Хрулева, занимавшего в то время пост заместителя наркома обороны, нам удалось перевести из различных учреждений в ГУПСКА большую группу хозяйственников, хорошо знавших экономику, организацию заготовок и производство пищевых товаров.

Вновь пришедшие специалисты, никогда не служившие в армии, и кадровые офицеры дополняли друг друга знаниями и опытом ведения дел. Были установлены прочные связи с заводами, мельницами, мясокомбинатами, заготовительными пунктами, поставляющими продукты для Красной Армии. Все это облегчало выполнение выдвинутых правительством перед ГУПСКА задач.

Снабжение войск складывалось из трех источников: централизованного; заготовок силами воинских частей; производства в подсобных хозяйствах, созданных в действующей армии и округах.

По централизованному плану в течение всей войны потребность войск в сахаре, жирах, чае, специях, соли, табачных изделиях удовлетворялась полностью, в мясопродуктах — на 88%, в овощах и картофеле — на 30%, в хлебопродуктах — на 65–70%. Остальная часть восполнялась за счет заготовок силами фронтов и поступлений от подсобных хозяйств войсковых частей. Следует тут же оговориться, что в 1941–1942 гг. хлебопродукты, мясо и овощи поставлялись фронтам почти полностью по централизованному плану.

В книге Н. А. Антипенко «На главном направлении» говорится, что 26 млн. т, или 65% всего объема продовольствия, израсходованного на содержание Красной Армии за четыре года войны, было заготовлено самими войсками[29]. Выходит, что народное хозяйство централизованно поставляло Красной Армии всего лишь треть потребного количества продовольствия. Фактически дело обстояло иначе. Основным источником продовольствия для армии, как уже сказано, являлись поставки по государственному плану снабжения. Цифра 26 млн. т заготовленного войсками провианта взята из отчета продовольственного управления Министерства обороны. Если же раскрыть указанную цифру, то выяснится, что в 26 млн. т входит 13 млн. т фуражных культур, включая сено и солому, что нельзя смешивать с продовольствием. К тому же нельзя считать, что заготовленные войсками зерно, овощи, мясо на территории СССР являлись какими-то дополнительными ресурсами. Заготовки велись на землях колхозов и совхозов, ими обработанных и засеянных. Наркомат заготовок учитывал эти ресурсы и выдавал на них наряды ГУПСКА. Надо иметь в виду и то, что до осени 1943 г. заготовки, проводимые воинскими частями, были крайне незначительны. Суммарный подход в определении источников снабжения армии за весь период войны не дает правильного представления о положении дел с ресурсами и организацией довольствия войск.

В отдельные периоды войны приходилось обеспечивать продовольствием около 14 млн. человек (включая госпитали, контингенты, проходившие военную подготовку и находившиеся на котловом довольствии, военпродпункты, строительные части). На столь огромное число людей требовалось много продуктов. Это обязывало продовольственную службу проявлять разумную бережливость и постоянно обеспечивать строгий учет потребности и расхода. ГУПСКА ежемесячно составляло заявки на каждый вид продукта, входившего в паек, что было связано со сложными расчетами. Необходимо было учесть: предстоящие формирования новых пополнений; различные вспомогательные службы; строительные части; расход продовольствия на военпродпунктах; определить фактическую численность фронтов — а это было особенно трудно, так как войска постоянно были в движении, — наличие раненых в госпиталях и многое другое. Заявки ГУПСКА на продовольствие тщательно проверялись в Совнаркоме СССР. Контроль был необходим и полезен. При рассмотрении заявок учитывались особенности снабжения армии, а выявленные неточности в определении потребности исправлялись. М. С. Смиртюков, заместитель управляющего делами Совнаркома СССР, начальник ГУПСКА и представитель Генерального штаба готовили проект постановления Государственного Комитета Обороны, обязывающий поставщиков выделять Наркомату обороны определенные количества муки, сахара, мяса, жиров и других продуктов. Проект постановления рассматривался в ГКО. Решение подписывалось Сталиным, после чего вступал в действие оперативный механизм ГУПСКА.

Товарные управления ГУПСКА согласовывали с поставщиками ассортимент продуктов и сроки их поставки предприятиями. Затем службе Военного сообщения и Наркомату путей сообщения предъявлялась заявка на вагоны с указанием станции погрузки и пунктов назначения. Для контроля за движением железнодорожных составов и их прибытием поездам присваивалась серия 97. Это было условное обозначение продовольственных составов. Военпреды доносили ГУПСКА о дне и часе отправки каждого состава, с указанием груза, а служба Военного сообщения на линии дорог следила за их продвижением и сообщала, где тот или иной поезд находится на каждый день. ГУПСКА отправляло в отдельные периоды более 90 тыс. вагонов в месяц. Бывали такие недели, когда на дорогах находилось несколько десятков тысяч вагонов с продовольствием. Без службы контроля за продвижением поездов было бы невозможно своевременно обеспечивать фронты продовольствием. Тем более что далеко не все шло гладко. Иногда поезда попадали под бомбы вражеской авиации, продовольствие гибло, нередко вагоны задерживались в пути из-за повреждения полотна железной дороги. В таких случаях, зная из донесений, где и с каким грузом находятся составы, мы переадресовывали их тем фронтам, которые больше других нуждались в продовольствии.

В маневрировании продовольственными грузами большую помощь нам оказывал начальник службы Военного сообщения генерал-лейтенант И. В. Ковалев. Он и его коллеги создали четко налаженную службу информации движения поездов.

ГУПСКА имело военпредов на всех крупных пищевых предприятиях. То были специалисты, хорошо знающие технологию производства. Они следили за качеством и ассортиментом продуктов, отгружаемых фронтам, а также за соблюдением сроков поставок. Они же сигнализировали о грозящей остановке того или иного предприятия из-за несвоевременного подвоза сырья, топлива или каких-либо других причин, мешающих выполнению нарядов военного ведомства. Их информация давала возможность маневрировать ресурсами и своевременно предотвращать те или иные помехи, а их было немало.

Внимание офицеров продовольственной службы всех ступеней было сосредоточено на организации питания воинов горячей пищей. Чтобы как-то выправить положение, создавшееся из-за потери кухонь, в первые месяцы войны по настоянию ГУПСКА военные мастерские приспособили 10 тыс. походных наливных кипятильников под кухни, установили пищеварочные котлы на патронные двуколки. Вскоре удалось наладить производство кухонь на небольших промышленных предприятиях. Их было изготовлено более ПО тыс. Таким образом в короткий срок удалось решить проблему приготовления горячей пищи.

Полевые кухни продвигались как можно ближе к переднему краю и в зависимости от местности устраивались где-нибудь в укрытии. Пищу солдаты получали или прямо из кухонного котла, или в термосах, бидонах, доставляемых подносчиками в окопы, блиндажи, доты. Немцы подстерегали полевые кухни и открывали по ним огонь: оставить солдат без пищи имело немалое значение в тактике военных действий. Персоналу кухни приходилось прибегать к различным способам маскировки и менять места и часы приготовления и раздачи пищи. Умелое маневрирование помогало избегать потерь.

Повара батальонных кухонь готовили пищу под открытым небом, картофель чистили вручную, а это требовало рабочих рук. Приходилось привлекать солдат, а в боевых условиях, когда каждая минута на счету и каждый человек дорог на своем месте, это не всегда удавалось. В таких случаях поварам приходилось готовить пищу из продуктов, не требующих больших затрат времени на обработку (крупы, макароны). Это не могло не сказаться на однообразии пищи. Солдатская мудрость помогла разрешить и эту трудность. Сделали барабан с терочной поверхностью на его внутренней стороне. В барабан засыпали картофель и устанавливали его в специальной бочке, заполненной водой: при вращении барабана картофель быстро очищался.

Солдаты и офицеры на переднем крае получали 2 раза в день горячую пищу, состоящую из одного или двух блюд, и чай. Но при двухразовом питании между приемами пищи был разрыв, доходивший в летнее время до десяти часов. Чтобы сократить его, бойцам выдавали вареное мясо, колбасу, сало-шпиг, картофель. Хлеб и сахар они получали утром на весь день. Зимою при доставке хлеба на передний край, чтобы он не замерзал и не терял своих качеств, буханки укрывали соломенными матами.

Начпродам фронтов, армий было предоставлено право заменять один вид продукта другим. Но чтобы при этом не было вольностей и ошибок, Институт питания и ГУПСКА разработали таблицу замены. В ней указывалось, какой продукт может быть заменен другим и по каким коэффициентам зачета. При рассмотрении таблицы в вышестоящих инстанциях была внесена поправка, разрешающая 100 г мяса заменять 17 г яичного порошка. ГУПСКА категорически возражало против такой замены, считая ее неравноценной. Однако инициаторы поправки сумели настоять на своем и убедить, что, по расчетам на калории, замена не причинит ущерба питанию солдат. Но когда в частях стали применять яичный порошок взамен мяса, от Военных советов армий и фронтов начали поступать донесения, что солдаты недовольны такой заменой. Боец, съев омлет из 17 г яичного порошка, ощущал пустоту в желудке. Авторы указанной замены не учли, что кроме калорий имеет значение объем пищи, вкус, даже привычка к тому или иному продукту. Все это прямо влияет на питание и настроение воинов.

Допущенный промах был устранен. А таблица замены оказалась полезным средством и успешно применялась в действующей армии на протяжении всей войны.

Много горьких дней пережили начпроды фронтов, армий из-за нехватки мяса в 1942 г. Мясо можно было заменить рыбой, хотя ее трудно хранить в полевых условиях, но и рыбы было мало. Народный комиссар мясной и молочной промышленности СССР П. В. Смирнов, его заместители прилагали много усилий, чтобы обеспечить регулярную поставку мяса, но не всегда это удавалось. В таких случаях ГУПСКА вместо мяса получало наряды на заготовку скота. Начпроды фронтов выделяли офицеров и направляли их в указанные районы для закупок. Животных гнали по определенным трассам, чтобы в пути они могли питаться и не мешали движению транспорта. Скот забивали на открытых площадках. Заготовки требовали от личного состава продовольственной службы дополнительной напряженной работы. Но их труд и заботы окупались тем, что солдаты регулярно получали положенную им норму мяса. К тому же парное мясо по вкусу и питательности выгодно отличалось от мороженого и тем более от консервов. Немалое значение имело и то, что доставка скота «своим ходом» высвобождала большое число вагонов.

В первый же год войны на захваченных врагом землях оказалось 47% довоенных посевных площадей и 45% поголовья скота. В стране ощущалась нехватка многих продуктов. Гражданское население свело свои потребности к минимуму. Товарооборот в 1942 г. упал до 8 млрд. руб. и составлял только 44% объема торговли довоенного 1940 г. Это был самый критический период за всю войну.

Центральный Комитет партии обратился ко всем партийным, советским, профсоюзным, хозяйственным организациям с призывом лучше использовать земли, а также водоемы для дополнительного получения продуктов.

А в селах и деревнях в это время трудились женщины, подростки, преклонного возраста мужчины. Условия работы были тяжелые, техники совсем мало, удобрений не было. Почти каждая семья пребывала долгое время в неизвестности — жив или нет ушедший на фронт муж или отец, сын или брат. От этой томительной неизвестности болела душа. Казалось, от безотрадности можно растеряться, опустить руки, но этого не произошло. Сказались характер русского человека, стойкость к невзгодам. Свою судьбу труженики не отделяли от судьбы Родины. На зов партии они отвечали делом: выращивали хлеб где только было возможно, от зари до зари работали на полях и колхозных дворах. Колхозники Сибири, Казахстана, Урала, Дальнего Востока за счет подъема залежных земель и расчистки участков от кустарников и пней увеличили посевные площади на 2,8 млн. га. Собранный хлеб без задержки поставляли в города и действующую армию. В бассейнах рек Сибири были созданы моторно-рыболовные станции, построены новые поселки для размещения рыбаков, эвакуированных из захваченных врагом районов. Добыча рыбы в 1943 г. в сибирских водоемах возросла почти в три раза против довоенного, что в какой-то мере возмещало недолов ее в районах, оказавшихся в зоне военных действий. Руководство рыболовными трестами в Сибири осуществлял заместитель наркома рыбной промышленности СССР А. А. Сбродов. Он, великолепно знавший и любивший вверенное ему дело, превосходно выполнял поставленную перед ним задачу.

Жители больших и малых городов, рабочих поселков развернули индивидуальное огородничество. Число огородников увеличилось с 5 млн. в 1942 г. до 18 млн. в 1945 г. Многие промышленные предприятия стали создавать подсобные хозяйства, сыгравшие впоследствии крупную роль в снабжении рабочих. Только за 9 месяцев 1942 г. число таких хозяйств почти утроилось. Осажденные ленинградцы, используя каждый клочок обрубленной блокадой земли, выращивали овощи, картофель. Газоны, скверы, цветочные клумбы, Марсово поле, откосы каналов были вскопаны. Осенью 1942 г. в городе собрали 51 тыс. т картофеля и овощей.

Офицеры ГУПСКА в ответ на обращение ЦК партии также внесли ряд предложений по изысканию продовольственных ресурсов. На основе их предложений были разработаны конкретные мероприятия по развитию хозяйств в войсковых частях, в задачу которых входило выращивание на прифронтовых землях картофеля и овощей, а также откорм свиней и рогатого скота на кормах, получаемых за счет собственных посевов. Эти предложения были доложены начальнику тыла Красной Армии А. В. Хрулеву.

В годы войны Андрей Васильевич занимал довольно беспокойный пост в Наркомате обороны. К нему обращались все военачальники. Ни одна боевая операция не могла быть осуществлена без участия службы тыла. Будучи профессиональным военным, Хрулев с полуслова понимал командующих и в меру сил помогал им. Он прекрасно знал о трудностях с материальными ресурсами в стране и старался экономить, где только можно. Хрулев одобрил предложения ГУПСКА по созданию подсобных хозяйств, но сказал, что об этом следует доложить наркому, — без его согласия он не может дать указание фронтам. Вскоре Андрей Васильевич позвонил мне и предложил вместе с ним поехать в Кремль.

Сталин принял нас у себя в кабинете. Когда мы вошли, он ходил вдоль большого стола, на котором были разложены карты различных масштабов с обозначением расположения наших войск и войск противника. А. В. Хрулев доложил, что ГУПСКА разработало меры по созданию подсобных хозяйств в войсковых частях. Если их осуществить, то поставки картофеля и овощей армии по государственному плану можно будет уменьшить.

Сталин молчал какое-то время, и мне показалось, что наше предложение не встретило у него поддержки.

— Что это за меры? — спросил он.

Я кратко доложил их суть, указав, что можно получить значительное количество овощей вблизи фронтов, используя пустующие земли. Такая мера позволит полнее обеспечить войска картофелем и овощами, высвободить многие тысячи вагонов, использовавшиеся для их перевозки из глубинных районов страны.

— А сколько овощей и картофеля требуется армии в год? — спросил Сталин, пристально посмотрев на меня.

— Около трех миллионов тонн, — ответил я.

Он покачал головой, видимо, эта цифра его удивила, закурил трубку, прошелся и, остановившись против нас, спросил:

— Как много бойцов отвлекут подсобные хозяйства от их прямых задач бить врага?

— Ограничимся тыловыми частями, — ответил Андрей Васильевич.

— Хорошо, действуйте, но без ущерба для боевых действий. Это главное. Все остальное, хотя и важно, но имеет подчиненное значение.

А. В. Хрулев своим приказом довел задания по посеву овощей до каждого фронта, армии, округа. Военные советы отнеслись к этой работе со всей серьезностью. Прежде чем рассказать о проведенной работе по созданию подсобных хозяйств, их значении в обеспечении войск, поделюсь своими мыслями об Андрее Васильевиче Хрулеве.

В первые дни войны обстановка на фронтах менялась ежедневно, тыловые части, склады вынуждены были часто перемещаться. Связь нарушалась, грузы нередко прибывали туда, где уже не было адресата. Общевойсковые штабы не могли как следует заниматься делами тыла: у них не хватало времени на управление войсками — враг наседал. В этой обстановке начальники служб тыла вынуждены были принимать самостоятельно решения по вопросам, требующим координации их действий, а это приводило к разрозненным и нередко противоречивым действиям, от которых страдали интересы обеспечения войск.

Крайне отрицательно отражалось на работе тыловых служб и то, что созданные в предвоенные годы запасы материально-технических средств в приграничных округах были потеряны в первые дни войны. Армия нуждалась в непрерывном подвозе продовольствия, горючего, боеприпасов, вывозе раненых. Требовалось четкое взаимодействие всех служб тыла, но как этого достичь в столь сложной обстановке?

А. В. Хрулев приходит к выводу, что действующий порядок подчиненности тыловых служб нуждается в пересмотре. Он выдвигает идею: все службы материально-технического снабжения, а также управления: военно-санитарное, ветеринарное, военных сообщений и автодорог подчинить начальнику тыла, который должен иметь при себе штаб для координации их действий.

Менять структуру управления тыла в момент, когда враг наступает, риск огромный. Требовались смелость и глубокая убежденность в правоте задуманного. Хрулев советуется с командующими фронтами, докладывает свои соображения членам Государственного Комитета Обороны. После тщательной подготовки он вносит в ГКО проект предложений о перестройке тыла. Государственный Комитет Обороны 28 июля 1941 г. принимает постановление по укреплению органов тыла Красной Армии. 1 августа 1941 г. создается Главное управление тыла, учреждается новая должность — начальник тыла Красной Армии, при нем создается штаб, которому подчиняются все службы тыла.

Такой централизованной организации по обеспечению войск не имела ни одна армия мира. Новая структура тыла Красной Армии позволила командующим и общевойсковым штабам разгрузиться от утомительных забот о тыловом обеспечении войск и дала возможность сосредоточиться на управлении войсками. А органы управления тыла получили широкие права для проявления инициативы. В их руках находились все виды материального обеспечения, транспорт, планирование.

Начальником этой мощной организации и заместителем наркома обороны назначается А. В. Хрулев. Он умело и быстро приводит в движение рычаги данной ему власти. Вскоре фронты стали ощущать перестройку тыла — подвоз всех необходимых средств для ведения боя, обеспечение войск провиантом, эвакуация в тыл раненых проходили более организованно.

В тяжелые осенние дни 1941 г. Хрулев часто выезжает на фронты, вникает во все детали обеспечения войск. Он рассматривал обеспечение армии не как снабженческую функцию, а как оперативно-стратегическую задачу.

В сложной и довольно неясной ситуации Хрулев приказывает службам тыла ускоренно доставлять продовольствие, горючее, боеприпасы Ленинграду на станцию Волхов. Многим казалось странным и неоправданным скапливать тысячи тонн продовольствия и других материалов на станции, откуда доставить их в Ленинград за короткое время невозможно. А вблизи враг, и все может погибнуть. Но расчет Хрулева был верным и дальновидным. Созданные в сентябре запасы продовольствия на водной пристани Гостинополье, вблизи Волхова, имели жизненно важное значение для осажденных. В ноябре — декабре 1941 г. эти запасы оказали неоценимую услугу защитникам города.

В декабре 1941 г., как только нашими войсками был освобожден Тихвин, по указанию начальника тыла Красной Армии военно-железнодорожные части восстановили взорванные врагом мосты между Тихвином и Волховом. Поезда с продовольствием стали прибывать на восточный берег Ладоги. Ленинградцы помнят ту большую помощь, которую Хрулев оказал им. В музее истории Ленинграда в зале обороны города висит его портрет.

По роду службы мне приходилось часто встречаться с А. В. Хрулевым, причем в самой различной обстановке — в штабе тыла, на совещаниях в Кремле, в войсках действующей армии. Это давало мне возможность наблюдать за его многогранной деятельностью, лучше понять образ его мыслей, видеть, как он реагирует на неожиданные повороты событий, уяснить его отношение к подчиненным и вышестоящему начальству.

А. В. Хрулев был физически крепким человеком — работал по 15–16 часов в сутки, и я не помню, чтобы он болел. Занятый до предела работой, он нередко уезжал домой лишь на рассвете. Поспав 3–4 часа, вновь принимался за дело. При этом он всегда был в добром расположении духа.

Андрею Васильевичу верили, к нему шли, его любили за открытую душу. В жизни нередко бывает так, что начальник (большой или малый) по каким-то причинам не может решить поставленные перед ним вопросы и в то же время не позволяет, чтобы его «обходили» и что-то решали без него. А. В. Хрулев стоял выше этих условностей, ему была чужда бюрократическая субординация. Если те или иные вопросы, скажем, продовольственной службы обсуждались в правительстве по инициативе ГУПСКА, он никогда не обижался, напротив, одобрял и считал такую активность подчиненных полезной. Офицеры ценили его доверие, стремились лучше работать.

У многих деловых людей есть страсть к чему-нибудь — рыбной ловле, игре в шахматы, охоте, собиранию марок и т. д. Было и у Андрея Васильевича свое хобби. Как бы он ни был занят, но, если увидит у собеседника часы неизвестной ему марки, попросит посмотреть их. Открывал крышку и внимательно через лупу рассматривал механизм, сличал ход со своими карманными часами. Возвращая часы, он говорил: «Сделаны хорошим мастером» или «Дешевка, все сделано на живую нитку». А бывало и так. Если ему что-либо в часах не понравится, он вынимал механизм, разбирал его и что-то подвинчивал. После такого «просмотра» часы ускоряли свой бег настолько, что их приходилось отдавать в починку. Любознательность к часам у него осталась с юных лет, когда он работал учеником в мастерских известной часовой фирмы «Мозер» в Петербурге.

А. В. Хрулев быстро откликался на просьбы местных партийных и советских организаций помочь им в решении хозяйственных задач, особенно в освобожденных от врага районах. Он выделял строительные части для восстановления жилых домов, помогал транспортом, семенами, полученными из подсобных хозяйств воинских частей. Решения принимал смело, убежденно, частенько руководствовался не параграфом того или иного положения, а требованием момента, необходимостью, диктуемой обстановкой. Обладал широким диапазоном знаний и цепкой памятью.

Будучи эмоциональным человеком, Андрей Васильевич бурно реагировал на те или иные неудачи на фронтах. Шагая по кабинету, он высказывал свое возмущение в довольно крепких выражениях. То была реакция непосредственного человека. Однако негодование не мешало ему принимать правильные решения, вытекающие из новой обстановки.

С наркомами он был хорошо знаком, со всеми говорил свободно, спорил, иногда довольно остро, если дело касалось интересов армии. Особенно часто споры возникали у него с наркомом путей сообщения Л. М. Кагановичем в первые месяцы войны. А. В. Хрулев выражал недовольство работой железных дорог по перевозке воинских грузов, а Наркомат путей сообщения обвинял управление тыла Красной Армии в медленной разгрузке вагонов. Но перед одним человеком Хрулев испытывал скованность — это был Сталин. Во время разговора с ним Андрей Васильевич менялся в лице, весь был в напряжении. Обладая хорошей памятью и отлично зная свое дело, он исчерпывающе отвечал на его вопросы, за что тот ценил Хрулева.

Служба тыла блестяще выдержала испытания длительной и ожесточенной войны. В этом немалая заслуга А. В. Хрулева. Его имя неразрывно связано с развитием и укреплением тыла Советских Вооруженных Сил.

Этими краткими воспоминаниями о Хрулеве я хочу отдать дань уважения его светлой памяти, воздать должное его таланту и огромному труду в годы Великой Отечественной войны, его стойкости и верности своему народу, его большому вкладу в дело разгрома фашистских полчищ.

Подсобные хозяйства, созданные в войсках, вскоре стали давать значительное количество продуктов. В 1942 г. было собрано картофеля и овощей 292 тыс. т, в 1943 г. — 916 тыс., а в 1944 г. — 964 тыс. т. Чтобы лучше представить значение этих цифр, скажу, что в 1942 г. продукция подсобных хозяйств покрывала потребность всей армии в овощах и картофеле в размере 8%, а в 1943 и 1944 гг. — примерно 25%. Кроме овощей хозяйства поставляли мясо и молоко. Правда, производились они в незначительных количествах, но все же служили подспорьем для госпиталей и батальонов выздоравливающих. Каждая армия в своем тылу имела подсобные хозяйства. Для полевых работ командование выделяло солдат и младших офицеров, знающих сельское хозяйство. Они сеяли, откармливали скот, косили траву, убирали хлеб. В 1942 г. было создано 350 подсобных хозяйств. В следующем году их уже имелось 2253 и в 1944 г. — 3089. Кроме того, существовали мелкие участки при госпиталях, складах, предприятиях. По мере продвижения войск на запад подсобные хозяйства с инвентарем, скотом, семенами передавались местным органам власти, на новом месте дислокации армий они создавались вновь. В ГУПСКА был создан специальный отдел по руководству подсобными хозяйствами. Отдел возглавлял офицер-агроном С. А. Ипокян, выпускник Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева. Знания, полученные им в академии, большой опыт работы в сельском хозяйстве и организаторские способности позволяли ему правильно вести сельскохозяйственные работы в военных условиях. Ипокян постоянно держал связь с академией, получал от ученых советы и рекомендации. Весной 1943 г., когда не хватало картофеля для посадки, ученые предложили разрезать картофелины на две части и обе половинки сажать. Такой способ посадки был известен и раньше, но, как разрезать клубни, многие военные хозяйственники не знали. ГУПСКА собрало в Москву начпродов фронтов, армий, руководителей крупных подсобных хозяйств, и профессор В. И. Эдельштейн увлекательно рассказал им об этом способе посадки, показал, как следует разрезать картофель, чтобы сохранить ростки, и как сажать половинки в землю. Профессор был убежден, что при соблюдении правил посадки урожай картофеля будет хорошим. В действительности так и вышло. Мы сумели на большой площади посадить картофель и получить высокий урожай.

Продслужбами фронтов проводилась довольно значительная работа по заготовке зерна, фуража, овощей. С помощью полевых контор Наркомата мясной и молочной промышленности воинскими частями в 1942 г. было заготовлено 110 тыс. т скота, в 1943 г. — 160 тыс. т и в 1944 г. — 150 тыс. т. Количества немалые, однако они обеспечивали годовую потребность армии в мясе всего лишь на 10–12%. В 1943 г. силами войсковых частей было заготовлено продовольственного зерна 1500 тыс. т, а в 1944 г. — более 3 млн. т. Причем большая часть заготовленного зерна была убрана с полей и обмолочена опять же силами воинских частей. Конечно, все виды продовольствия и фуража, поступающие на довольствие Красной Армии, брались на учет. Дисциплина в расходовании продовольствия соблюдалась неукоснительно.

Весной и летом продслужба проводила сбор дикорастущей зелени — щавеля, борщевика, молодой крапивы, из которых готовили зеленые щи. Добавляли зелени ко вторым блюдам — в качестве приправы. По неполным данным, за время войны было собрано и использовано для питания свыше 16 тыс. т дикорастущей зелени.

Много хлопот и забот службе продовольственного снабжения доставляла кавалерия. В начале войны, как известно, роль лошадей в Красной Армии была значительной. Они использовались не только для транспортировки грузов, но и в боевых операциях. Кто не слышал о кавалерийских соединениях Белова и Доватора, об их стремительных атаках под Москвой, о глубоких рейдах по тылам противника? Успешно использовалась конница и на юго-западном направлении.

А трудности заключались в том, что запасы сена, хранившиеся в мобилизационных фондах в полосе развернувшихся сражений, были потеряны в первые недели боевых действий. Колхозы, не располагая рабочей силой, не могли накосить, высушить, убрать и поставить армии потребные количества сена. Выход был один — заготовки сена проводить своими силами. Привлекли к этой работе батальоны выздоравливающих и тыловые части и — где только можно было — косили траву. К концу сентября 1942 г. было запасено 668 тыс. т сена. В последующие годы потребность армии в объемном фураже почти полностью обеспечивалась силами воинских частей.

В том же 1942 г. перед продовольственной службой возникла еще одна серьезная проблема: как сохранить овощи и картофель в зимнее время. Армии не могли держать на своих складах большие запасы овощей, а хранение их на базах гражданских организаций, удаленных от фронта на большие расстояния, было сложным делом. Требовалось очень много вагонов, к тому же овощи при дальних перевозках в зимнее время неминуемо померзли бы. После всестороннего обсуждения было решено построить в границах тыла фронтов и в ближайших к ним зонах специальные базы для хранения картофеля и овощей. Хрулев проявил и в этом деле исключительную напористость. Он не давал строителям покоя до тех пор, пока не были построены 116 баз общей емкостью 400 тыс. т. Постройка хранилищ дала возможность снабжать армию свежими овощами на протяжении всей войны. Овощи разнообразили пищу, помогли избежать авитаминоза.

Небезынтересно вспомнить, что в годы первой мировой войны цинга валила с ног сотни тысяч солдат. В документах правительственной комиссии по обследованию санитарных последствий первой мировой войны сообщалось, что только за 1916 г. и 9 месяцев 1917 г. цингой болело свыше 500 тыс. солдат действующей армии. Одной из причин, вызвавших массовое заболевание, была крайне незначительная норма овощей в солдатском рационе — 256 г в сутки, да и это количество выдавалось редко из-за плохого подвоза овощей из тыловых районов страны.

Даже при наличии баз овощи доставляли уйму хлопот: чтобы не допустить порчи картофеля, его требовалось часто перебирать, при отгрузке в расположение войск тщательно укрывать, оберегая от морозов. Там, где не хватало баз и хранилищ, картофель держали в буртах. Этот старинный способ хранения клубней был особенно эффективен в западных областях с умеренным климатом. Если картофель с осени правильно закладывался в бурты, он хорошо сохранялся. Отходы не превышали 2–3%. На овощных базах наладили квашение и соление капусты. Все это требовало знаний и распорядительности работников. В ГУПСКА этот участок возглавляли офицеры П. С. Степанов, Д. Г. Белявский, С. В. Глазков, работавшие до войны в заготовительных организациях. Их опыт по хранению, переработке и завозу овощей очень пригодился. Подсобные хозяйства войсковых частей и овощехранилища, расположенные недалеко от фронтов, позволили сократить заявки примерно на 15 тыс. вагонов в месяц. Это значительно облегчило работу железнодорожного транспорта.

Наркомат путей сообщения испытывал в этот период огромные трудности. Фронтам нужно было доставлять вне всякой очереди боеприпасы, горючее, продовольствие, без них действующая армия теряла ударную силу. Потребность в перевозках намного превышала пропускную способность дорог. К тому же налеты вражеской авиации на железнодорожные узлы выводили из строя часть имеющегося парка. Я или мои заместители почти каждый день приезжали в Наркомат путей сообщения, где из донесений узнавали, сколько и где подано вагонов для погрузки. Боролись за каждый вагон. Серьезным нашим «конкурентом» было Главное артиллерийское управление, которое энергично отстаивало свои интересы. Тяжело приходилось заместителю наркома путей сообщения Г. В. Ковалеву. Он ведал управлением движения поездов. Его, как говорится, рвали на части. Герман Васильевич сутками не выходил из наркомата, терпеливо всех выслушивал, умел провести грань между неотложным и терпящим отлагательство. Но всегда с большим вниманием относился к перевозкам продовольствия.

Теперь, когда прошло много лет с той поры, о которой идет речь, еще отчетливее видна гигантская работа железнодорожного транспорта. Можно полной мерой оценить поистине героическое служение железнодорожников своему народу. Их труд и самоотверженность помогли Советским Вооруженным Силам одержать победу над врагом.

Как уже говорилось, по условиям боевой обстановки не всегда удавалось доставлять горячую пищу солдатам на передовую линию. Возникла острая необходимость в продуктах, не требующих кулинарной обработки. Такими продуктами были концентраты — супы из овощей и каши. Преимущество их состояло в том, что в течение каких-нибудь 5–7 минут бойцы сами могли приготовить себе горячую пищу. Котелок борща или каши согревал солдат в студеном окопе. Потребность в концентратах была велика, но промышленность выпускала их мало. Мы обратились с просьбой в Совнарком СССР увеличить их производство. Наше предложение о переводе ряда предприятий на изготовление концентратов было принято. Наркомат пищевой промышленности, директора заводов проделали колоссальную работу по производству столь нужных армии продуктов. Если в 1941 г. было поставлено в армию 34 тыс. т концентратов, то в 1943 г. — 180 тыс. т, а за всю войну — около 600 тыс. т концентратов и сушеных овощей, причем ассортимент их с каждым годом расширялся. Много труда и изобретательности вложили рабочие и мастера Московского пищевого комбината в изготовление борщей, супов, каш. Наградой им были многочисленные письма солдат и матросов, в которых они сердечно благодарили рабочих комбината.

Концентраты, взятые на снабжение армии, были новым продуктом для того времени, ценным по своему пищевому составу. К тому же они были транспортабельны и выдерживали длительные сроки хранения, что в условиях войны имело важное значение. Рассказывая о поставке Красной Армии концентратов и сушеных овощей, не могу не вспомнить добрым словом Н. П. Сидорова. Он в то время занимал пост председателя Центросоюза и сумел поставить дело так, что армия получила большое количество сушеных овощей и сухофруктов. Сидоров привел в движение всю огромную сеть потребительской кооперации. Каждое сельпо заготовляло овощи. Их сушили в крестьянских печах и отгружали в действующую армию. Н. П. Сидоров был на редкость скромным человеком. Когда его благодарили за быстрое выполнение того или иного заказа армии, он смущался, краснел. «Ну зачем, ничего особенного я не сделал», — говорил он в ответ.

В начале 1942 г. Военные советы фронтов предъявили требования на сухари в размерах, для обеспечения которых требовалось вдвое увеличить производственные мощности промышленности. Сухари были нужны для десантных частей, партизан, многих пехотных подразделений, словом, всем, кому нельзя было доставлять свежий хлеб. ГУПСКА размещало заказы на сухари всюду. Использовались хлебопекарни потребкооперации и орсов, печи общественного питания Наркомторга. Круглосуточно работали хлебозаводы пищевой промышленности. Общими усилиями в 1942 г. было поставлено в действующую армию 306 тыс. т сухарей, а за всю войну 906 тыс. т. Потребность войск была полностью удовлетворена.

С конца 1942 г. в Советский Союз начали поступать некоторые виды продовольствия по ленд-лизу из США, что в известной мере позволило уменьшить наши внутренние поставки для нужд армии. Наиболее ощутимым было поступление мясных консервов. Советские воины называли заокеанские консервы в ярких баночках «вторым фронтом». В этом заключалась немалая доля иронии. Ведь союзники обещали открыть второй фронт в 1942 г., а открыли его только в середине 1944 г. Продовольствие, поступавшее по ленд-лизу, принимали представители ГУПСКА в портах на Камчатке, в Мурманске, Архангельске, в Персидском заливе. Оттуда оно направлялось на фронтовые базы, а часть на центральные склады, где производилась подсортировка.

Не преувеличивая значения этих поставок для Красной Армии, наши историки справедливо отмечают, что американским и английским народами в трудные годы была оказана ценная помощь различными материалами. Заслуживает признания и тот факт, что выдвинул и осуществил идею ленд-лиза президент США Рузвельт. Будучи дальновидным политиком, Рузвельт, по словам Черчилля, понимал, что, забравшись в кровать и натянув на голову одеяло, избежать опасности нельзя. Материальная помощь, оказываемая Советскому Союзу в борьбе против фашистской Германии, помогала и Америке защитить свою безопасность.

Доставка грузов из-за океана была испытанием для нашего морского флота. Все порты, кроме Дальнего Востока, находились в зоне военных действий. Владивостокский порт по своим размерам, оснащенности, наличию судов не был готов ни к перевозке, ни к приемке грузов, во много раз превышающих его мощность. Государственный Комитет Обороны принимает решение в кратчайший срок провести ремонт, оснастку всех судов дальневосточного пароходства, укомплектовать их экипажи опытными моряками. Для выполнения поставленных задач во Владивосток командируется заместитель наркома морского флота Л. Ю. Белахов. При помощи партийной организации края Белахов сумел организовать дело так, что в самый короткий срок было отремонтировано 160 больших и малых судов. Среди них были корабли, давно отслужившие свой век, но нужда призвала и их в строй. Эти корабли, управляемые опытными моряками, многократно пересекали океан. В тяжелое для страны время армия получила через Владивостокский порт многие тысячи тонн грузов.

Мурманский порт открыт круглый год. В первую мировую войну он мог быть важнейшим стратегическим портом для России, но не был подготовлен и не имел железнодорожной связи с другими районами страны. В годы Великой Отечественной войны этот порт сыграл крупнейшую роль в защите наших границ на севере и в приемке грузов с судов, прибывающих из Америки и Англии.

Под непрерывными вражескими бомбардировками были разгружены сотни советских, американских, английских торговых судов, приходивших и уходивших под охраной океанских конвоев. Причалы порта приходилось почти ежедневно восстанавливать и расчищать от завалов. И вот в этих условиях из порта отправлялось ежесуточно 300–400 вагонов с различными материалами и продуктами. Работами по разгрузке судов и отправке грузов по железной дороге в центр страны руководили уполномоченный ГКО И. Д. Папанин и заместитель наркома внешней торговли С. А. Борисов. Огромную тяжесть вынесли на своих плечах военные моряки. Они бесстрашно вступали в бой с превосходящими силами противника на море и в воздухе. Благодаря их стойкости Мурманский порт работал все годы войны.

Продукты, поступавшие из-за океана, были прочно упакованы. При наличии многократных перевалок тара надежно сохраняла содержимое, была удобна для погрузки и разгрузки. К сожалению, упаковка продуктов, поступавших от ряда наших предприятий, была неудовлетворительна. Из-за плохой тары или упаковки мы теряли многие тонны крупы, муки при перевозках и перевалках. Потери сахарного песка в мешках, покрытых заплатами, превышали в три раза установленные нормы убыли. Из-за недостатка жиронепроницаемой бумаги (пергамента) пищевые концентраты часто упаковывали в обычную простую бумагу — в этих случаях терялось до 20% жиров: они впитывались в обертку. Длительное время махорка отгружалась не в пачках, упакованных в ящики, а в мешках, что тоже приводило к потерям. К тому же при влажной погоде махорка в мешках сырела, теряла свои качества.

Промышленные предприятия, не обеспеченные упаковочными материалами, нередко отгружали банки с консервами не в ящиках, а навалом в вагоны. Из-за этого имели место большие затраты труда, простои вагонов и автомашин. Транспортировка продовольствия в плохой упаковке вообще недопустима, а в условиях военных действий нетерпима. Война показала, как важно иметь постоянные устойчивые запасы тарных и упаковочных материалов на предприятиях, поставляющих товары. Благодаря этому сберегаются многие тысячи тонн продуктов, ускоряется оборот вагонов, судов, автомашин. Изготовление стандартной, удобной и прочной тары для перевозки самых различных грузов — задача государственной важности. Заметим кстати, что проблема обеспечения надежной тарой многих продовольственных товаров до сих пор не решена. По этой причине портится и гибнет большое количество овощей, ягод, фруктов и других продуктов.

В начале октября 1942 г. меня пригласил к себе начальник Главного политического управления Красной Армии А. С. Щербаков. Он сказал, что есть указание Ставки высвободить, где только можно, из тыловых организаций мужчин-солдат и направить их в боевые части. Беседуя, мы пришли к выводу, что можно несколько тысяч солдат-поваров заменить женщинами, предварительно обучив их несложной солдатской кулинарии.

Ставка одобрила наше предложение. Вскоре на военную службу были призваны многие молодые женщины, а ГУПСК.А организовало для них курсы по изучению походных кухонь, раскладок и норм суточного довольствия. Только за 1943 г. было подготовлено более 20 тыс. поваров-женщин. Жизнь подтвердила разумность этой меры. Во время войны каждый боец-мужчина больше всего нужен на передовой линии борьбы с врагом. И если можно высвободить мужчину в армейском тылу, надо решительно идти на это. Солдатский обед с успехом приготовляли женщины. Инвентарь, посуду они содержали в чистоте, лучше обрабатывали продукты.

С А. С. Щербаковым я был хорошо знаком еще до войны. Он, будучи первым секретарем Московской партийной организации, много времени уделял развитию торговой сети, строительству овощехранилищ, обеспечению столицы товарами. Мы часто встречались, обменивались мнениями, находили пути решения многих вопросов.

А. С. Щербаков обладал силой логического убеждения, яркой и образной речью. ЦК партии часто поручал ему наиболее ответственные доклады. Политорганы с честью выполняли задачи, поставленные перед ними партией. Моральный дух наших солдат и командиров был высок и непоколебим. Политработники показывали пример бесстрашия в боях, стойко переносили лишения.

Не всегда пропаганда отличалась гибкостью, особенно когда дело касалось анализа наших ошибок на том или ином участке военных действий, но ее содержание, тон, стиль неизменно были пронизаны партийностью, глубокой преданностью Родине. Пропаганда была действенной, она укрепляла доверие армии и народа к партии, Верховному Главнокомандованию.

Немалая заслуга принадлежит Щербакову в укреплении обороны Москвы в 1941 г. Столица и подступы к ней в короткий срок были надежно укреплены. В тыл врага забрасывались специальные подразделения, которые причиняли серьезный урон наступающим частям немцев. В наиболее тревожные дни, когда враг подошел близко к столице, Щербакова часто видели на оборонительных рубежах, опоясывающих Москву и ее пригороды. Пламенным словом, решительными действиями он укреплял боевой дух защитников города и их уверенность в победе.

17 октября 1941 г. Александр Сергеевич выступил по радио. Обращаясь к москвичам, он сказал, что враг делает отчаянные попытки прорваться к Москве, что ему удалось сосредоточить против наших войск много танков и большое количество мотопехоты. Над Москвой нависла угроза. «Но за Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови... — говорил он. — Сотни тысяч трудящихся Москвы и Московской области день и ночь укрепляют подступы к Москве, организуются новые батальоны и полки... В беспощадной борьбе с фашистскими полчищами отстоим нашу родную Москву».

Он закончил свою речь словами:

«Товарищи москвичи! Каждый из вас, на каком бы посту он ни стоял, какую бы работу ни выполнял, пусть будет бойцом армии, отстаивающим Москву от фашистских захватчиков... Обеспечивайте порядок!.. Будьте бдительны!.. Разоблачайте и задерживайте шпионов и провокаторов. Все силы на отпор врагу!.. Да здравствует наша Советская Родина! Да здравствует наша родная Москва!»[30]

Самоотверженная деятельность коммунистов Москвы и Московской области, трудовой подвиг населения помогли командованию Западного фронта противопоставить врагу организованную защиту столицы, а позднее и нанести фашистским армиям сокрушительный удар, после которого начался закат нацистской Германии.

А. С. Щербаков ценил людей действия и не давал их в обиду. Приведу такой случай.

Осенью 1941 г. в районе станции Икша в сторону Дмитрова строились оборонительные сооружения. Руководителем участка был малоизвестный по тому времени инженер И. И. Наймушин. Под его руководством велись работы по созданию противотанковых рвов и разрабатывались гравийные карьеры для заводов, изготовлявших бетон. Как опытный строитель, Наймушин пришел к выводу, что работы могут быть завершены быстрее, если прорыть обходные канавы для стока воды. Все шло по задуманному им плану. Но кто-то усмотрел в его действиях умысел задержать строительство основных оборонительных сооружений. Дело попало к Берия, и над Наймушиным нависла беда. И, возможно, не быть бы ему прославленным строителем Братской и других гидроэлектростанций, если бы в дело не вмешался Щербаков. Объезжая оборонительные рубежи, Щербаков узнал о том, что случилось на участке Икша — Дмитров.

Напомню читателю, что этот факт произошел в то время, когда решалась судьба столицы, миллионов людей. Случай с Наймушиным в этих условиях был песчинкой в бурю. Пройти мимо, забыть о нем человеку, обремененному огромной ответственностью за оборону столицы, не трудно было. Однако Щербаков не забыл о доложенном ему эпизоде с неизвестным инженером. Он заинтересовался его делом и, убедившись в целесообразности поступка Наймушина, вмешался и добился возвращения строителя на свое рабочее место.

Наймушин успешно завершил начатую им работу, а в послевоенные годы блестяще показал себя как начальник строительства ряда крупнейших гидроэлектростанций в стране, за что был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Прошло более 30 лет после упомянутого события, но Иван Иванович Наймушин до мельчайших подробностей помнил о случившемся. Рассказывая близким, как все происходило, он с большим теплом и благодарностью вспоминал А. С. Щербакова, хотя лично с ним ему так и не пришлось встретиться.

Крайне прискорбно, что жизнь А. С. Щербакова оборвалась так рано — ему не было и 45 лет. 10 мая 1945 г. он скончался. Его служение партии, народу достойно глубокого уважения.

Поездки в Сталинград и на Брянский фронт

В начале февраля 1943 г. я получил приказание срочно выехать в Сталинград для организации снабжения военнопленных немцев из бывшей армии Паулюса. Отдав распоряжение отправить железнодорожные составы с продовольствием, я с группой офицеров самолетом вылетел к месту назначения.

По дороге с аэродрома в город мы увидели панораму закончившейся битвы. По обе стороны нашего пути громоздились груды разбитой техники, обгорелые танки, транспортеры, полусожженные машины. В кюветах, на полях лежали обледенелые, запорошенные снегом трупы, разбитые пушки, минометы. При въезде в город глазам открылась печальная картина: кругом развалины, обгоревшие, искореженные остовы общественных зданий, полуразрушенные кирпичные трубы сгоревших жилых домов. Город был как бы вывернут наизнанку, и узнать что-либо знакомое в нем было очень трудно.

Пленные временно размещались в больших деревянных бараках в Бекетовке, Красноармейске, Фролове. Это были в своем большинстве молодые люди, заросшие волосами, худые, истощенные от длительного недоедания в окружении. Одеты они были плохо: кто в потрепанной шинели или тужурке, кто обмотан одеялом, платком, шерстяными тряпками, на ногах — рваные сапоги, обвязанные веревками. А морозы в это время стояли сильные, с Волги дул ледяной ветер. Многие из пленных были обморожены, больны, у них не было смены белья, их одолевали вши.

Захватчики дошли до Волги и здесь, попав в тиски, отчаянно дрались. Какая сила управляла ими? Дисциплина? Надежда на фюрера? А между тем Гитлер и его штаб, отклоняя неоднократные требования Советского командования о капитуляции окруженной 6-й армии, без жалости обрекали своих солдат на верную гибель.

В каком положении находилась армия Паулюса в начале января 1943 г., свидетельствует участник битвы на Волге немецкий офицер И. Видер. Он пишет:

«Новый год начался трескучими морозами, которые еще более усугубили многообразные страдания и лишения окруженных. Дневной паек хлеба был снижен до 50 граммов на человека. Лютая стужа, муки голода, эпидемии и смертоносный огонь противника, казалось, заключили боевой союз друг с другом. Дизентерия и тиф напрочно поселились в «котле», вши заедали нас, смерть гуляла вдоль и поперек»[31].

И при таком положении нацистское командование отклоняло предложенные советской стороной условия сдачи в плен. Это было чудовищное надругательство над солдатами, их семьями, над германским народом.

Когда я увидел армию пленных в несколько десятков тысяч человек, мне вспомнились слова А. С. Щербакова:

— И мы стали не те, какими были в начале войны, сумеем преподнести сюрпризы фашистам. И, видимо, это не за горами.

Под Москвой фашистская армия потерпела крупное поражение, но наиболее сильный удар она получила под Сталинградом. Нельзя не согласиться с выводом того же офицера И. Видера:

«Рывок к Сталинграду, представлявшему собой «краеугольный камень», на котором должен был держаться весь гигантский комплекс дальнейших операций по завоеванию Ближнего Востока, был кульминационным пунктом захватнических устремлений нацизма. Произросшее на почве бредовых расовых теорий чудовищное высокомерие привело к игнорированию и недооценке боевой мощи Красной Армии, а также экономических и моральных источников могущества Советского Союза. Смертельная схватка под Сталинградом не только завершилась тотальной победой достойного противника, преподнесшего немецким захватчикам современные «Канны», но и нанесла уничтожающий удар по бредовым замыслам и захватническим устремлениям нацизма»[32].

К этому можно добавить, что поражение немецко-фашистских войск под Сталинградом придало новые силы нашей армии. Победа советских войск вдохновила и народы многих других стран на активную борьбу с фашистскими оккупантами. Правительства нейтральных государств, склонявшиеся до этой битвы то в одну, то в другую сторону, поняли, что гибель фашистской Германии неизбежна.

Железнодорожные составы, прибывшие в Сталинград с продовольствием, были разгружены. Продукты убрали в склады, находившиеся недалеко от бараков с военнопленными. Всех пленных обеспечили пайком. Те, которые по причине истощения были госпитализированы, получали паек в размере 3200 калорий. У тех же, кто по состоянию здоровья не нуждался в госпитализации, паек составлял 2112 калорий. Пища готовилась в походных кухнях поварами из числа пленных, они же производили и ее раздачу.

Медики оказывали помощь больным, обмороженным. После санитарной обработки, смены белья, одежды пленных переводили в специальные лагеря, находившиеся в ведении Наркомата внутренних дел.

Выполнив задание, мы вернулись в Москву, где нас ожидало много новых дел.

С апреля 1943 г. ГУПСКА напряженно работало по завозу продовольственных грузов в район Курской дуги. Транспортировка продуктов, их размещение в местах нахождения армий и дивизий проводились скрытно. Походные хлебозаводы и кухни были укомплектованы специалистами, обеспечены запасными частями. На случай выхода кухонь из строя были созданы запасы сухих пайков, состоявшие из консервов (свиная тушенка), сахара, соли, чая, пищевых концентратов, сухарей.

В начале мая я выехал на Брянский фронт, чтобы проверить готовность продслужбы к предстоящим боевым операциям. Дороги были плохие. «Виллис» бросало из стороны в сторону, а местами и вовсе невозможно было проехать, особенно в районах расположения передовых частей. Казалось, по таким дорогам, да еще в весеннюю распутицу, провезти тяжелый груз просто невозможно. Но офицеры продовольственной службы, начальники тылов все-таки сумели справиться с этой нелегкой задачей. В расположение частей, куда не могли пройти машины, продовольствие было доставлено солдатами на своих плечах. Проверка показала, что продслужба выполнила поставленные Генштабом задачи. Это же подтвердили командующий Брянским фронтом М. М. Попов и начальник штаба Л. М. Сандалов. По их словам, и другие службы тыла обеспечили фронт всем необходимым.

Командующий пригласил меня поужинать. Он только что вернулся с переднего края и остался доволен смотром войск. Рассказал, что все прочно подготовлено к отражению вражеских танковых атак, настроение у солдат и офицеров боевое. На передовой царит атмосфера бодрости и уверенности в благоприятном исходе предстоящей битвы. По его оценке, бои будут ожесточенными. Немцы стянули крупные силы, рассчитывая танковыми колоннами сломить нашу оборону.

— Но я не допускаю, — заключил командующий, — чтобы они смогли преодолеть противостоящие им силы Центрального и Воронежского фронтов, тем более что в тылу и на флангах их готовы к контрудару другие фронты.

Маркиан Михайлович Попов участвовал в боях с первых дней войны, был командующим Ленинградским военным округом, затем фронтом. Он умел оценивать силу сторон, моральное состояние солдат и офицеров, степень подготовленности штабов.

В кругу друзей, в свободный час М. М. Попов преображался. Он мог рассказывать увлекательные небылицы, причем так, что сразу не поймешь, где правда, а где выдумка. За ужином он рассказал мне одну из таких небылиц.

Проезжая мимо стрелкового батальона, я увидел обедающих солдат. Остановил машину, подошел к двум бойцам, которые в стороне от других ели из одного котелка. Спросил, как их кормят, вкусна ли пища. Один из солдат, высокого роста, с цветущим лицом, бойко ответил:

— Товарищ генерал, кормят хорошо. Суп вкусный... только вот мяса мало, крупы нет, картошки мало.

— А что же есть? — спросил я.

— Все остальное, — расплываясь в широкой улыбке, ответил солдат.

Рассказывая, Попов лукаво поглядывал на меня.

— Но почему же при такой пище солдат был цветущим? — спросил я.

— От воздуха, — ответил Попов и громко рассмеялся, довольный своей шуткой.

Беседа затянулась за полночь. Говорили о первых днях войны, о блокаде Ленинграда, о растущей мощи нашей армии. Кто-то сказал: пора и ко сну.

— Посидите, — проговорил Попов. Он поднялся из-за стола и сел за пианино. Аккомпанируя себе, Маркиан Михайлович запел. Пел он тихо, задушевно, каждое слово звучало ясно и проникновенно. Особенно меня тронуло исполнение им песни Сергея Есенина «Письмо матери». Часы пробили 2 часа ночи. Мы тепло попрощались. Я медленно шел к месту своего ночлега, а в ушах звучала мелодия песни и голос Попова. Закаленный воин, обремененный ответственностью за исход сражения, за жизнь вверенных ему людей, он умел сбросить с плеч тяжесть многопудового груза и на какое-то время отключиться от привычных забот. Эта способность помогала ему сохранять силы и быть всегда в строю.

Ставка ценила Попова как талантливого полководца. Он всю войну был на фронтах, успешно выполняя задания Верховного Главнокомандования.

В начале июля вражеские войска перешли в наступление, к которому они тщательно и долго готовились. Но и наше командование не теряло времени. Немцы натолкнулись на глубоко эшелонированную оборону. Разгорелась великая битва. Советские воины выдержали яростный удар врага и перешли в контрнаступление. Удары войск Брянского фронта потрясли оборону врага на Орловском плацдарме.

Как писал Г. К. Жуков, «битва в районе Курска, Орла и Белгорода является одним из величайших сражений Великой Отечественной войны и второй мировой войны в целом. Здесь были не только разгромлены отборные и самые мощные группировки немцев, но и безвозвратно подорвана в немецкой армии и народе вера в гитлеровское фашистское руководство и в способность Германии противостоять все возрастающему могуществу Советского Союза»[33].

За разгром вражеских армий на Курской дуге многие воины Красной Армии были награждены орденами. Среди них и работники продовольственной службы, которые немало потрудились, чтобы создать условия для успешного отражения наступления врага и перехода наших войск в контрнаступление.

От Орла до Мелитополя

В октябре 1943 г. председатель Совнаркома УССР Л. Р. Корниец прислал в ГКО телеграмму с просьбой завезти несколько сот тысяч тонн зерна для снабжения населения левобережной части Украины, освобожденной от немецких захватчиков. Члены Государственного Комитета Обороны были озадачены и встревожены такой просьбой. Где взять столь большое количество хлебопродуктов? Страна испытывала затруднения в обеспечении населения продовольствием. Решено было командировать в освобожденные районы Украины А. И. Микояна с группой руководящих работников по изучению положения на месте. В эту группу входил и я.

Наша поездка продолжалась две недели. Мы встречались с партийными, советскими, военными работниками, с крестьянами, пережившими оккупацию. И везде слышали, что колхозники как могли сопротивлялись оккупантам, прятали хлеб от вражеского глаза.

Основная же масса зерна находилась в необмолоченных стогах, копнах, в валках. Стояли нескошенными поля с пригнувшейся к земле пшеницей в Сумской, Днепропетровской, Полтавской, Харьковской областях. Для уборки не хватало рабочих рук, техники не было. Чтобы не потерять хлеб, хотя уже много зерна осыпалось, было решено обратиться за помощью к фронтам.

Микоян, Хрулев и я направились в штаб Степного фронта, который был расположен в глухом местечке в Днепропетровской области. От станции Пятихатка до села Залесье, где находился штаб фронта, — 12 км, но из-за крайне плохой дороги проехать на машинах было невозможно. Мы пошли пешком. Идти было трудно. Ноги увязали в липком, разбухшем от дождей черноземе. Хрулев ругал всех на свете за плохие дороги, хотя мы знали, что дорожные работы здесь не производились сознательно, чтобы не привлекать внимание разведки противника.

Здесь, в Залесье, на командном пункте состоялась наша беседа с членами Военного совета фронта. Командующий И. С. Конев рассказал, что боевые операции проходят успешно, силы фронта возрастают и в скором времени будет нанесен новый сокрушительный удар по врагу. Иван Степанович выглядел утомленным, лицо бледное, глаза ввалившиеся. «Видимо, очень мало спит», — промелькнуло у меня в голове.

Зная Ивана Степановича в течение многих лет, я всегда поражался его жажде к знаниям и огромной работоспособности. Несмотря на жизненные невзгоды в молодости, он благодаря своему сильному характеру добился своей мечты — постиг военную науку.

Имя И. С. Конева овеяно славой. В середине февраля 1944 г. страна узнала о блестящей операции, проведенной его войсками по окружению и разгрому сильной группировки немецко-фашистских захватчиков под Корсунь-Шевченковским. В операциях по освобождению Чехословакии, Кракова и Силезии во всей полноте раскрылся талант выдающегося полководца. В знак признания его заслуг И. С. Конева избрали почетным гражданином столицы Чехословакии — Праги и почетным гражданином города Кракова.

Иван Степанович, перед тем как принять решение о наступлении, изучал район предстоящих боев, иногда ползал по переднему краю, уточнял свои планы, чтобы с меньшими потерями одержать победу. Он был крут с теми, кто позволял вольно относиться к своим обязанностям. Его боялись, но уважали.

Но вернемся к разговору в Залесье.

Микоян изложил цель нашего приезда.

— Населению нужен хлеб, — сказал он, — а на полях неубранная пшеница, еще больше необмолоченных скирд. Наступает зима, мы потеряем хлеб, в котором испытываем нужду. Можете ли вы силами частей помочь убрать хлеб без ущерба для боевых действий?

Иван Степанович сам все видел и хорошо знал, какое значение имеет хлеб для страны. Еще до нашего приезда Военный совет фронта помогал местным органам власти в уборке хлеба. Но оказываемая помощь была не в тех масштабах, какие требовались обстановкой, темпы работ не могли обеспечить уборку хлеба до зимы. В ответ на просьбу Микояна Конев сказал:

— Как бы трудно нам ни было, но хлеб убрать надо.

И с характерной для него решительностью тут же отдал распоряжение начальнику тыла генералу В. И. Вострухову представить Военному совету план уборки, обмолота и вывоза хлеба в зоне тыла фронта. На другой день план был утвержден. Военный совет выделил несколько тысяч человек на уборку хлеба и оказал серьезную помощь автомашинами и тракторами.

Столь же быстро откликнулись на нашу просьбу Военные советы других фронтов. Развернулась настоящая битва за хлеб от Орла до Мелитополя. Воинские части убирали, обмолачивали зерно, просушивали и хранили его, приспосабливая для этого самые различные помещения. Трактора, машины везли зерно на ссыпные пункты, рокот моторов далеко разносился по селам, радуя земледельцев. Собранное зерно расходовалось на довольствие войск. Излишки вывозились на хлебозаготовительные пункты в глубь страны.

Настроение у руководителей районов, областей было приподнятым.

Хлеба никто не просил, больше того — за короткий срок в закрома государства поступило более 300 тыс. т зерна. На обратном пути в Москву в Харькове в вагоне Микояна мы собрались для подведения итогов работы нашей группы. Приехали Корниец и ряд других руководящих работников Украины. Микоян был рассержен на Корнийца за его телеграмму: как оказалось, оснований просить хлеб не было. Обращаясь к Корнийцу, Анастас Иванович спросил:

— Как доложить правительству о вашей просьбе?

Корниец, видимо, понял свою ошибку. Уклоняясь от прямого ответа, он добродушно сказал:

— А вы знаете, Анастас Иванович, как у нас говорят на Украине? Много ли человеку надо — кусочек курятинки да окорок телятинки — и сыт человек; мягкую подушечку — и спит человек... Как видите, немного надо.

Микоян рассмеялся. Он любил и понимал юмор. К тому же он знал Корнийца как крупного организатора, человека опытного в вопросах ведения сельского хозяйства, пользующегося авторитетом на Украине. Разговор принял непринужденный характер. Много говорили о колхозном крестьянстве, о его преданности Советской власти, о Военных советах фронтов, которые отнеслись к уборке хлеба как к выполнению боевой задачи.

Микоян, как и следовало ожидать, доложил ГКО истинное положение дел, не акцентируя внимание на телеграмме Корнийца.

Продовольственное и фуражное зерно заготавливалось на освобожденной от противника территории. Тесно сотрудничая с органами продовольственной службы Красной Армии, фронтовые и армейские уполномоченные Наркомата заготовок заново создавали заготовительную сеть и с помощью войск восстанавливали разрушенное немцами складское хозяйство. Было построено 120 крупных зерновых складов. Заготовленное зерно фронты не могли переработать на муку — не хватало мельниц. При отступлении враг уничтожил производственные предприятия. Для того чтобы везти зерно в глубь страны для размола и привозить обратно муку, требовалось много времени и большое число вагонов, а железные дороги и без того были перегружены. Нужда заставляла искать какой-то другой выход. Специалисты-мукомолы сконструировали походные мельницы производительностью в 5 и 15 г в сутки. Испытания показали их пригодность для работы в полевых условиях. Чертежи походных мельниц ГУПСКА разослало на фронты, где стали изготавливать мельницы силами военных мастерских.

Наркомат заготовок, в ведении которого находилось мельничное хозяйство, принял меры к созданию небольших мельниц-дробилок. Над конструкцией полевых мельниц много потрудился заместитель наркома заготовок СССР М. Д. Шапиро. В сентябре 1943 г. в действующей армии было 80 походных мельниц, а в 1944 г. их уже насчитывалось 475, а также 160 крупорушек. На передвижных мельницах размалывали 3400 т зерна в сутки. Это позволило значительно сократить завоз муки из дальних мест.

Особенности продовольственной службы

Немало забот и хлопот продовольственной службе причиняла нехватка таких «мелочей», как махорка, черный перец, уксус, лавровый лист.

В состав солдатского пайка все эти предметы входили, но не всегда они были. Черного перца, являющегося импортным продуктом, не хватало. Ввоз его из других стран был до крайности ограничен. Лаврового листа недоставало из-за плохих заготовок, недооценки его как специи. Недостаток сырья и производственных мощностей ограничивал возможности производства махорки.

С фронтов, армий поступали многочисленные жалобы на плохое обеспечение специями и табаком. Привожу по памяти один из многочисленных и характерных разговоров на эту тему с членом Военного совета Западного фронта И. С. Хохловым по телефону.

Хохлов. Товарищ Павлов, известно ли вам, что на нашем фронте перец, лавровый лист, уксус кончаются?

Павлов. Да, знаю, но вашему фронту специи отгружены. Вы знаете, Иван Сергеевич, какие мы испытываем трудности в получении их.

Хохлов. Трудностей везде много, но их в суп не положишь, нужны специи. В приказе наркома обороны сказано, что в паек входят перец, лавровый лист, уксус, а раз так, то надо их выдавать. Когда прибудут отгруженные специи?

Павлов. Очевидно, дня через три-четыре.

Хохлов. Значит, три-четыре дня не будет специй. Это же скандал. Я убедительно прошу создать запасы специй на фронте, чтобы солдаты получали все, что положено.

Такие же настоятельные требования предъявляли командующие и члены Военных советов других фронтов. ГУПСКА приходилось туго — потребность большая, а возможностей ее удовлетворения почти не было.

Офицеры продовольственной службы иногда обижались на то, что начальство взыскивает с них за недостающие «мелочи». Конечно, неприятно было объясняться с фронтами чуть ли не каждый день по одному и тому же вопросу. Но, с другой стороны, нельзя было не воздать должное командующим, членам Военных советов фронтов за их требовательность и внимание к «мелочам», имеющим немалое значение для солдат. Опыт войны учит, что нельзя мириться с рассуждениями, будто солдатская кухня может обойтись без специй. Конечно, специи — это не хлеб и не мясо. Еще нигде не установлено истощение людей из-за отсутствия перца, лаврового листа или уксуса, но тем не менее каждая хозяйка, каждый повар считают необходимым иметь приправы на столе.

И это не прихоть, а потребность. Во время войны некоторые соединения не получали специй длительное время (в течение двух-трех месяцев), что приводило к потере аппетита у солдат. В самом деле, такие незатейливые блюда, как щи или суп, приготовленные без специй, становятся пресными, при ежедневном длительном их потреблении они до крайности надоедают, но стоит только бросить в те же щи или суп щепотку черного перца и немного лаврового листа, как эта же пища приобретает иные вкусовые качества. Восстанавливается аппетит, солдаты сыты, а у сытых людей настроение бодрое.

Нельзя также согласиться и с такими рассуждениями: «Был бы харч, а без табака прожить можно». Речь идет не о жизни, а о моральном факторе — о настроении солдат. Опыт войны говорит, что с этим надо считаться как с реальным фактом. Когда было разрешено заменять табак сахаром, шоколадом или конфетами, желающих воспользоваться этим оказалось крайне мало. Курево для бойцов служило незаменимым средством коротать время и преодолевать однообразие окопного быта. Солдаты скучали и мрачнели из-за того, что им нечего курить, даже недостатки в питании переносили легче, чем отсутствие табака или махорки.

Со второй половины 1942 г. положение со специями, табаком и махоркой стало улучшаться; черный перец заменили красным, возросли заготовки лаврового листа и табачного сырья.

В отличие от других военных управлений, у продовольственной службы была одна особенность — у нее не было затиший между боями. Как бы человек ни был сыт вчера, ему необходимо питание и сегодня. В обороне, на привале, в пути продовольственная служба всегда должна быть начеку. Хороший начпрод обязан постоянно иметь в запасе продукты питания. На войне возникают, и довольно часто, неожиданные ситуации, когда требуется продовольствие, не предусмотренное расчетами. В таких случаях без резерва не обойтись. Правда, сохранить резерв довольно трудно, на него всегда есть спрос. Но искусство начпрода и заключается в том, чтобы сберечь запасы, удержать их в своих руках и только при крайних обстоятельствах пускать в расход. Этим неписаным правилом руководствовались ГУПСКА, начпроды фронтов и армий. Такая мера помогала разрешать возникавшие трудности, предотвращать срывы в снабжении.

В Красной Армии за питанием солдат и офицеров был установлен строжайший контроль. Если обнаруживались факты, что кто-то и что-то урезал от установленной нормы, виновникам приходилось худо, их наказывали, судили. И это справедливо. Строгость укрепляла дисциплину, воспитывала бережное отношение к продуктам и уважение к товарищам. Но случалось и такое, когда офицеры продслужбы оказывались без вины виноватыми. Об одном таком случае я и хочу рассказать, так как он в некотором роде поучителен.

Весной 1942 г. в ГУПСКА поступило донесение, что Военный совет Брянского фронта предал суду военного трибунала начальника продовольственного снабжения 61-й армии капитана Лихачева. Не зная истинной причины происшедшего, я тут же вылетел на Брянский фронт. Командовал им в то время Ф. И. Голиков. Он рассказал, что в одной из дивизий госпитализированы 72 солдата по причине истощения, в чем повинна продовольственная служба армии. Обвинение серьезное. Я попросил у Филиппа Ивановича отложить на три-четыре дня рассмотрение дела Лихачева, чтобы иметь возможность лично проверить все обстоятельства, приведшие к столь печальному исходу.

До штаба армии добрался с трудом. Дело было в конце апреля, из-за разлива рек и ручьев приходилось делать далекие объезды. В штабе мне представился средних лет, худощавый, с открытым добродушным лицом и живыми глазами начпрод армии капитан Лихачев. Он кратко доложил, что армия и все ее соединения обеспечены продовольствием от семи до двенадцати дней.

— А почему госпитализированы семьдесят два солдата? — спросил я.

— Не могу объяснить, — признался капитан. — Но полагаю, что при имеющихся запасах продовольствия в дивизии истощение могло произойти только по каким-то другим причинам.

— Полагаете, но не знаете. Это плохо. А вам надлежит точно знать истинную причину, — сделал я замечание Лихачеву.

Оставив его в штабе армии, я выехал в расположение дивизии.

Из штаба дивизии мы с комдивом с трудом добрались до батальона, в котором случилось несчастье, столь встревожившее командование фронта и ГУПСКА. Беседуя с солдатами, мы установили, что настроение у них было бодрое, вид здоровый. Комбат — кадровый офицер — и его заместитель по политчасти доложили, что в течение пяти дней из-за распутицы никакими видами транспорта завезти продовольствие было невозможно. Был образован живой конвейер — солдаты на плечах обходными тропами доставляли хлеб, консервы, сахар. Все бойцы получали паек и не голодали.

— Почему же в таком случае у вас семьдесят два человека госпитализированы? — спросили мы.

— Это произошло с группой солдат из прибывшего пополнения, они были очень слабы и их не допустили в строй, — ответил комбат.

В госпитале врачи подтвердили слова комбата и показали акты медицинского осмотра. Из-за болезни и физической слабости 72 человека из прибывшего пополнения не были допущены в строй, а направлены на лечение.

— В чем же тогда здесь вина капитана Лихачева? — обратился я к комдиву. Он, пожав плечами, сказал:

— Вины его не вижу.

Я вернулся в штаб фронта и сообщил командующему о результатах расследования. Ф. И. Голиков собрал членов Военного совета и внес предложение отменить принятое ранее постановление как ошибочное. Все согласились, кроме члена Военного совета И. З. Сусайкова. Он не мог опровергнуть приведенные факты, но продолжал настаивать на прежнем решении. Его не поддержали, и постановление было отменено.

Позднее я узнал, что И. З. Сусайков, получив донесение о госпитализации солдат из-за истощения, поспешил сделать вывод о виновности продслужбы. По его настоянию было принято первое решение Военного совета, а когда все выяснилось, то он, видимо, не захотел признаться в собственной ошибке.

Капитан Лихачев находился на продовольственной службе всю войну и был награжден орденами и медалями за отличное обеспечение армии.

Вывод из этого факта можно сделать такой: строгость нужна, особенно в военное время, но она обязывает и того, кто наделен правом наказывать, быть осмотрительным, тщательно взвешивать свои решения.

Солдаты на всех фронтах и в округах регулярно получали установленный паек. Исключением был Ленинградский фронт, о чем уже кратко говорилось. Находясь в кольце блокады, войска этого фронта обеспечивались продовольствием в прямой зависимости от наличия продуктов в городе. По мере их уменьшения нормы питания сокращались. С середины ноября 1941 г. и до февраля 1942 г. суточный паек солдата первой линии Ленинградского фронта был на 25–30, а тыловых частей на 45–50% меньше, чем на других фронтах. С середины февраля 1942 г. бойцы этого фронта стали получать такое же питание, как и во всей действующей армии.

Было бы, однако, неправильным представлять, будто везде и всегда со снабжением воинских частей продовольствием дело обстояло гладко. Срывы в доставке продуктов, в приготовлении пищи, ее раздаче имели место не только по причинам, связанным с боевой обстановкой, но и по халатности должностных лиц. Вот один из таких случаев.

Весной 1943 г. на Калининском фронте в некоторых дивизиях солдаты испытывали нужду в продуктах. С разливом рек и распутицей доставка продовольствия со складов тыла армий в войска была крайне затруднена, а надлежащих запасов вблизи частей по нераспорядительности начальников тыла и начпродов 39-й и 43-й армий не было создано. Солдаты несколько дней питались плохо. На довольствие выдавались продукты в половинном размере от нормы. Лошадям скармливали солому с крыш изб, оставленных крестьянами.

О случившемся было доложено наркому. Он распорядился послать комиссию на место, расследовать, кто допустил срыв в питании людей. Комиссию возглавлял начальник Главного политического управления А. С. Щербаков. Комиссия установила, что можно было бы избежать случившегося, если бы армейское и фронтовое командование внимательно отнеслось к продовольственному обеспечению частей.

31 мая 1943 г. нарком обороны издал специальный приказ. Виновные за проявленную халатность были строго наказаны. Приказ был воспринят в ГУПСКА и в Военных советах фронтов и армий как предупреждение начальствующему составу о том, что за упущения в обеспечении солдат провиантом спуска никому не будет. Был установлен строгий контроль не только за доставкой продовольствия и наличием постоянного запаса продуктов питания на фронтах и армиях, но и за соблюдением норм закладки продуктов в котел. Каждый воин знал и верил, что от его пайка никому не позволят что-то отщипнуть.

Большое трудолюбие и инициатива начпродов фронтов Ф. С. Саушина, Н. К. Жижина, И. И. Макарова, П. П. Захарова, Л. И. Журина, Б. Л. Гиссена, Л. М. Кара-Мурзы, А. Г. Лелюка, П. Л. Печерицы, офицеров и генералов Главного управления продовольственного снабжения Красной Армии В. Ф. Белоусова, А. И. Орлова, Н. К. Титова, С. К. Алексеева, С. В. Новикова, Д. И. Кокушкина, В. М. Бяльского, М. Л. Ларюшкина, А. А. Григорьева, Д. Г. Белявского, П. С. Степанова, А. А. Ефремова-Ларина, А. М. Нейштадта многократно отмечались командующими фронтов, Генеральным штабом и начальником тыла Красной Армии. За каждым из этих имен стоят яркие биографии, трудовые и воинские подвиги.

В апреле 1942 г., будучи на Северо-Западном фронте, я обратил внимание на старшего батальонного комиссара из управления продовольственного снабжения фронта Ф. С. Саушина. Требовалось обеспечить продовольствием крупный воздушный десант, направляемый в тыл врага. Да так, чтобы продукты весили как можно меньше и находились в плотной упаковке, удобной в походных условиях. Молодой, широколицый комиссар без суеты, энергично и четко руководил завозом продовольствия, следил за упаковкой их в специальную тару, подвеской мешков и резервуаров под фюзеляжи самолетов ТБ-3. Погруженное в самолеты сверял с записями в своем блокноте: не забыто ли что? Ночью самолеты поднимались в воздух. По линии продслужбы операция была проведена отлично. Я не мог не заметить доброжелательного отношения к комиссару со стороны солдат и офицеров, работавших с ним. Как оказалось, Саушин заслужил еще в бытность свою комиссаром танкового полка их уважение за смелость в боях, за способность мобилизовать людей на выполнение поставленных командованием задач.

Таких людей надо продвигать по службе, подумал я и, вернувшись в Москву, возбудил ходатайство о назначении Ф. С. Саушина начальником Упродснаба фронта. Просьба была удовлетворена.

Наблюдая за деятельностью Федора Семеновича в новой должности, мы неоднократно убеждались в его компетентности. Предвидя надвигающиеся трудности, Саушин поднимал всех на ноги и умел предотвращать многие беды, подстерегавшие продслужбу. После войны Саушин был переведен на руководящую работу в центральный аппарат Министерства обороны. А с 1957 по 1974 г. он возглавлял продслужбу Вооруженных Сил СССР.

Начпроды фронтов, армий, начальники управлений и отделов ГУПСКА были либо кадровыми военными, либо гражданскими специалистами, пришедшими в армию без всякого представления об организации армейского снабжения. Но всех их — молодых и пожилых, кадровых и бывших штатских — объединяло одно: стремление оправдать доверие партии. В практической работе они обогащали друг друга знаниями, опытом, и в результате получился сплав, выдержавший все испытания войны.

Начальники тыла фронтов

Находясь по делам службы на фронтах, мне приходилось видеть большое число пленных немецких солдат в Ленинграде, Тихвине, Калинине и особенно в Сталинграде. И всюду одна и та же картина: солдаты плохо одеты и обуты для зимних условий. Советские же воины имели удобную одежду и обувь: валенки, ватные брюки, теплое белье, полушубок, шапку-ушанку, рукавицы. Экипировка нашего солдата позволяла ему выдерживать морозы, ледяные ветры, лежать на снегу, обороняться и вести наступление.

Легкая промышленность выполняла заказы военного ведомства в установленные сроки и в тех объемах, которые требовались фронтам. Время было тяжелое. Не хватало шерсти, кожи, хлопка. Многие фабрики работали, не имея и суточного запаса сырья. Недоставало электроэнергии, угля, запасных частей к оборудованию и многого другого. Бесчисленные трудности приходилось преодолевать рабочим, мастерам, руководителям заводов и фабрик. Всем этим большим хозяйством умело управлял Наркомат легкой промышленности под руководством С. Г. Лукина.

Немало забот падало на вещевую службу Красной Армии. Казалось, она получала все готовое и остается только распределить вещи и завезти на фронты. Но это лишь на первый взгляд. Работникам этой службы вменялось в обязанность принять поношенную одежду и обувь от воинских частей, просушить, отремонтировать и сохранить ее. А чтобы выполнить такую работу, требовалось большое число людей и материалов. В те годы почти все ремонтные операции выполнялись вручную. Одни только валенки отнимали уйму времени и сил — нельзя же выбрасывать их из-за дыры в подошве, если голенища и союзки в хорошем состоянии! Подшить новые подошвы — и валенки опять могут служить одну-две зимы.

За годы войны было отремонтировано 20,6 млн. пар валенок, 17,1 млн. шинелей, 61,4 млн. пар кожаной обуви и многое другое. Эти цифры дают представление о масштабах работы и сложности обеспечения войск вещевым имуществом.

Зима 1941/42 г. была ранняя и суровая, и все же она не застала врасплох вещевую службу. Все воины были своевременно обуты и одеты в зимнюю форму. А этот факт имел далеко не последнее значение в борьбе с врагом в ту страшную зиму. Управление вещевого снабжения, возглавляемое генерал-майором Н. Н. Карпинским, проявило большую гибкость в распределении вещевого имущества по фронтам и обеспечивало его сохранность.

Значительную помощь теплыми вещами воинам действующей армии оказали жители сел и городов. На фронты поступали эшелоны с подарками, которые раздавались бойцам. Получив подарок — варежки или шарф, кисет или носовой платок, — воин испытывал радость. Кто прислал, чьи руки вышивали кисет, связали шарф? Конечно, женщина. Но кто она? Да кто бы ни была, она мила и дорога сердцу солдата.

Менялись формы, но патриотическое движение — помощь фронту — продолжалось всю войну. Люди моего поколения хорошо помнят дар Ферапонта Петровича Головатого, пчеловода-колхозника Саратовской области. Он внес 10 тыс. руб. (в новом масштабе цен) в фонд обороны, на покупку самолета. Патриотический поступок Головатого имел многочисленных последователей. Поступление средств в фонд обороны стало массовым.

Плодотворная деятельность продовольственной, вещевой, дорожной и других служб в немалой степени зависела от начальников тыла фронтов. В их ведении находились транспорт, строительные части, ремонтные мастерские. Они были наделены широкими правами, и от того, как они пользовались ими, зависело очень многое. Здесь мне хочется выделить тех начальников, которые владели искусством управления хозяйством тыла, обеспечивали боевые действия войск в сложных условиях и сохраняли душевное равновесие в самые тяжелые дни.

Один из них — генерал-майор Н. П. Анисимов (позднее генерал-полковник). Ветеран партии, с богатым опытом политической, строевой и военно-хозяйственной службы, был в войну начальником тыла Северо-Кавказского, Сталинградского, Четвертого и Первого Украинских фронтов. И везде, где бы он ни работал, отдавал всего себя порученному делу.

Как уже упоминалось, в первые месяцы войны было потеряно много полевых кухонь. Анисимов был не из тех, кто посылал телеграммы в Москву: «Срочно доставьте кухни — не на чем готовить пищу для солдат». Он, не теряя времена, организовал на фронте ремонтные мастерские и силами инженерно-технической службы восстановил сотни кухонь. Не раз приходилось наблюдать, как Анисимов заканчивал свой трудовой день в середине ночи, а рано утром уже принимал начальников служб, отдавал распоряжения. Находясь в рядах Красной Армии с молодых лет, Анисимов воевал с интервентами, басмачами. Суровые условия жизни, борьба с врагами революции закалили его. Он умел переносить лишения, а такая способность составляет силу воина.

В битве за Сталинград на долю тыла фронта выпали невероятные трудности. Войска нуждались в бесперебойной доставке с левого берега Волги на правый снарядов, продовольствия, горючего и других видов снабжения. Но как это сделать? Мостов нет, река глубокая, течение быстрое. Выход один — наводить переправы. Но как только начинали это делать, враг открывал артиллерийский огонь. Авиация противника бомбила места строительства переправ. Солдаты и офицеры, наводившие переправы, подвергались смертельной опасности, и Анисимов часто находился среди них, поддерживая их решимость. На участке Камышин — Астрахань было наведено 49 переправ, работало 134 парома. Переправы позволили доставить на правый берег с 1 по 20 ноября 430 танков, 600 орудий, 7 тыс. т боеприпасов, 4 тыс. т продовольствия. За это же время по переправам прошло 160 тыс. солдат.

В конце ноября Волга покрылась тонким льдом. Паромы остановились, а обеспечивать войска боеприпасами и продовольствием нужно было беспрерывно. Опять возник тот же вопрос: как это сделать? Кто-то предложил применить сани-волокуши, чтобы тонкий лед мог выдерживать нагрузку. Анисимов тут же ухватился за эту мысль и распорядился изготовить побольше волокуш. Их перетаскивали с помощью веревок или проволоки с одного берега на другой. Правда, часть грузов потонула, но многое было переправлено. Так даже в самое критическое время войска получали все необходимое для боя.

Не меньшие трудности возникали при доставке боеприпасов и пищи на передовые позиции в самом Сталинграде. Анисимов с группой офицеров штаба тыла перебрался на правый берег, в самое пекло, и с участием командиров разработал меры по решению этой задачи.

Из физически сильных и расторопных бойцов были образованы группы подносчиков боеприпасов. Укрепив на спине ящики с боеприпасами, солдаты ползком добирались до окопов. А через простреливаемые немцами участки — «зону смерти» — ящики перетаскивали волоком на веревках.

Так же доставляли и горячую пищу. Кухни были расположены во врезах, откосах берега Волги, в 200–300 м от переднего края. Отсюда разносили пищу в термосах по подразделениям.

У Анисимова было развито чувство рачительного хозяина народного добра. Его умелое руководство службами тыла на протяжении всей войны не прошло незамеченным. В 1952 г. Н. П. Анисимов выдвигается на пост заместителя начальника тыла Вооруженных Сил СССР, где он многие годы успешно справлялся со сложными обязанностями.

Начальник тыла Брянского, затем Центрального и Первого Белорусского фронтов генерал-лейтенант Н. А. Антипенко отличался смелыми решениями, инициативой и неистощимой энергией. Он часто выдвигал новые идеи по организации тыла и отдельных служб. Ему принадлежит немалая заслуга в изыскании продовольственных ресурсов в зоне тыла фронта — заготовке скота, создании подсобных хозяйств, выращивании овощей и картофеля. Он умел ценить людей думающих, инициативных, творческих. Начпроды фронтов неоднократно докладывали, что при всех трудностях Антипенко находил способ помочь им выйти из самых затруднительных положений. Он умел убедить командующего фронтом в необходимости выделить нужное число людей, машин для выполнения хозяйственных дел. Нередко шел на риск, приближая силы и средства тыла вплотную к войскам.

По роду работы мне приходилось частенько бывать в частях действующей армии, что позволяло лучше знать условия тыла каждого фронта. На мой взгляд, в наиболее тяжелых условиях в 1942 г. находился Волховский фронт. Растянутость коммуникаций, болота, леса, бездорожье. Грузовые машины для подвоза боеприпасов, продовольствия, горючего, вывоза раненых во многих частях приходилось заменять лошадьми. Все это умножало трудности для служб тыла фронта. К обычным заботам, которые имел начальник тыла любого фронта, добавлялось множество других: доставка фуража для лошадей, содержание в постоянной готовности зимних и летних средств передвижения, обеспечение частей болотными сапогами, изготовление саней, волокуш, плотов, лодок, собачьих упряжек для доставки грузов в подразделения, куда другим способом не доберешься.

На Волховском фронте у начальника тыла была еще одна забота — следить и продвигать поезда с грузами, предназначенными для Ленинграда. Пути подвоза к базам Ладожского озера проходили по тылам Волховского фронта, и, как бы ни складывалась обстановка, начальник тыла был обязан без промедления пропускать составы, идущие к Тихвину, Волхову, Хвойной, Киришам.

И вот на этот фронт начальником тыла назначается первый заместитель наркома целлюлозно-бумажной промышленности СССР Л. П. Грачев. Он, как и многие патриоты, хотел быть на фронте, участвовать в боях с врагом. Его настоятельная просьба была удовлетворена.

Назначение Л. П. Грачева начальником тыла я и мои коллеги восприняли с сочувствием к нему. Человек он не военный, опыта хозяйственной работы в армии не имеет и сразу попадает в пекло. Вряд ли, думалось нам, он справится со столь сложными обязанностями. Но мы ошиблись. Грачев своей предприимчивостью, умением привлекать людей к решению дел оказал командованию фронта неоценимую помощь в выполнении боевых задач, поставленных перед Волховским фронтом Ставкой.

Однажды в конце лета 1942 г. Л. П. Грачев получил задание от командующего фронтом К. А. Мерецкова проложить дороги для прохода войск к исходным рубежам наступления на вражеские позиции. По труднопроходимым местам, болотам на многие десятки километров построить дороги — задача далеко не легкая.

Л. П. Грачев сразу же приступил к выполнению поставленной задачи. В помощь строительным частям он, при содействии ленинградских областных организаций, привлекает к работам местное население. Валили лес, превращали его в сваи, доски, настилы, на болотах возводили эстакады. Дороги прокладывали устойчивые, чтобы по ним можно было двигаться не только машинам, но и танкам. Завезли и надежно замаскировали запасы боеприпасов, горючего, продовольствия, фуража, зимнего обмундирования. В нужных местах сосредоточили лыжи и маскировочные халаты. Подготовили все звенья военно-санитарной службы. Казалось, все было учтено и подготовлено для предстоящего сражения, но чувство волнения не покидало Грачева.

Начальники служб обстоятельно доложили, что все мероприятия, предусмотренные штабом фронта, выполнены. Начальник ветеринарной службы фронта в своем выступлении сказал, что лошади находятся в рабочем состоянии, но многие из них не подкованы — нет подков и в условиях фронта их нельзя сделать. Это сообщение до крайности встревожило Грачева.

В проделанной работе по прорыву обороны противника оказалась неучтенной маленькая деталь, но она, если ею пренебречь, может нанести непоправимый вред всей операции. Кругом вода, болота. Если все замерзнет, то по льду нельзя пустить неподкованных лошадей. Грачев докладывает командующему о возникшей опасности.

— Дело серьезное, — выслушав Грачева, ответил Мерецков. — А что вы предлагаете?

— Надо обратиться с просьбой к ленинградцам изготовить несколько тысяч подков.

— Вряд ли в такое тяжкое время они могут выполнить нашу просьбу, но я переговорю со Ждановым, — заключил беседу Мерецков. Через два или три дня командующий позвонил Грачеву.

— Вылетайте в Ленинград, устанавливайте связь с заводами, Андрей Александрович дал указание выполнить нашу просьбу. Без промедления отправляйте подковы самолетами.

Когда начались бои по прорыву вражеских оборонительных укреплений, кроме автомашин для транспортировки грузов были использованы тысячи лошадей. О масштабах объема перевозок можно судить по тому, что войска Волховского фронта выпустили по врагу около 630 тыс. снарядов и мин. А сколько других видов снабжения требовалось!

Вскоре после радостных событий, когда войска Волховского и Ленинградского фронтов соединились и блокада Ленинграда была прорвана, Грачев говорил мне: «Было приятно, когда представитель Ставки маршал Жуков в присутствии командующего фронтом Мерецкова сказал: «К службе тыла никаких претензий не имею». Его оценка для меня и моих коллег — большая награда».

Заслуживает признания инициативная деятельность начальников тыла фронтов В. И. Вострухова, В. П. Виноградова, А. И. Шебунина. Они умели с малыми затратами материальных средств обеспечивать боевые операции. При передислокации войск им приходилось неоднократно перемещать базы снабжения. Это делалось быстро и с точным расчетом. Запасы продовольствия в новых пунктах размещения создавались за счет транспортов, прибывающих из тыловых районов еще до расположения частей. Продовольствие же, оставшееся на старых базах, расходовали на текущее довольствие войск. Такая мера позволяла сокращать потребность в вагонах, машинах, бензине. Конечно, во всех этих случаях требовалось, чтобы командующий фронтом заблаговременно знакомил начальника тыла с предстоящими перемещениями войск.

Я рассказал лишь о некоторых фактах деятельности тыла, но и они убеждают: когда дело возглавляют люди целеустремленные, преданные ему, то выход из самого, казалось бы, безвыходного положения всегда находится.

Хотелось бы отметить и то, что начальники тыла фронтов в течение всей войны, если исключить первые ее месяцы, не менялись, а это говорит о многом.

История человечества знает немало войн, но еще не было примера, когда бы войска действующей армии, находясь в непрерывных боях, одновременно проводили бы и мирные работы: сеяли, косили, убирали и обмолачивали зерно, заготовляли и хранили овощи, строили походные мельницы и крупорушки, заготовляли скот и создавали подсобные хозяйства. Думаю, не надо никого убеждать, что сочетание активных боевых действий с большой хозяйственной работой дело очень и очень трудное. Но наша армия справилась и с этой задачей.

Опыт Великой Отечественной войны показывает, что успешный отпор врагу зависит не только от хорошо подготовленной армии, но и от активного участия в борьбе всего народа. Прочность государства во многом определяется тем, как граждане страны выполняют свои обязанности, а советские люди их выполняли безукоризненно.

Труженики села на третьем году войны (1943 г.) добились увеличения поголовья скота (на сопоставимой территории) и повышения урожайности зерновых культур по сравнению с 1942 г. Государство за 1941–1944 гг. заготовило 4312 млн. пудов хлеба, и это в условиях, когда богатейшие зерновые районы страны были оккупированы врагом. В дореволюционной России за четыре года первой мировой войны (1914–1917 гг.) было заготовлено всего 1399 млн. пудов зерна[34].

Этот факт убедительно доказывает преимущества крупного социалистического хозяйства. Если бы сельскохозяйственное производство было по-прежнему раздроблено на миллионы индивидуальных хозяйств, мы никогда не смогли бы получить такого количества хлеба.

Самоотверженный труд рабочих, колхозников, всех советских людей, централизация продовольственного дела обеспечили решение острейшей проблемы питания населения. Суточный рацион взрослого человека в городе в 1942 г. составлял в среднем 2555 калорий, в 1943 г. — 2750, а в 1944 г. — 2810 калорий[35]. От довоенного уровня снабжения мы отставали в самом тяжелом для экономики страны 1942 г. на 24%, а в 1944 г. — примерно на 17%. Но тот факт, что в ходе столь длительной и опустошительной войны питание городского населения было стабильным и даже к концу войны улучшилось по сравнению с начальным ее периодом, можно по праву считать выдающимся достижением социалистического строя.

В Красной Армии с самого начала войны и до ее конца нормы снабжения солдат и офицеров были постоянными и обеспечивали восполнение их энергетических затрат. Система снабжения, дифференциация пайков полностью себя оправдали. Сочетание централизованного планового снабжения с местными источниками получения продовольствия облегчало задачу обеспечения городского населения и армии продуктами питания. Экономическая победа, одержанная советским народом в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, включает в себя и победу на продовольственном фронте. Советские люди достойно выдержали величайшее испытание, выпавшее на их долю. Они терпели лишения, но трудились самоотверженно, приближая победу. Свой долг перед Родиной они выполнили до конца.

Военторги

Рассказывая о довольствии войск, нельзя не сказать о Главвоенторге. Эта организация многое сделала для улучшения торгово-бытового обслуживания войск действующей армии. Личный состав штабов фронтов и армий питался в столовых военторга. Пища готовилась из продуктов, положенных офицерам по нормам снабжения, а также за счет продовольствия, закупаемого военторгами у населения и получаемого из подсобных хозяйств. Это давало возможность военторгу разнообразить пищу, увеличивать размеры довольствия и учитывать в какой-то мере потребности лиц, нуждавшихся в диетическом питании. Немалое значение имела и сервировка стола, посуда, качество обслуживания. В адрес военторга поступало много благодарностей от офицеров-фронтовиков за внимательное отношение к ним обслуживающего персонала.

Военторги оказывали услугу солдатам и офицерам в приобретении тех предметов, которые не входили в табельное снабжение по линии интендантства. К ним относились лезвия для бритья, расчески, карманные зеркальца, нитки, иголки, пуговицы, кисеты, трубки, мундштуки, бумага, карандаши, зажигалки, одеколон. Эти вещицы улучшали жизнь воинов в полевых условиях.

В действующей армии большим успехом пользовались посылки с набором товаров повседневного спроса. Только за один 1944 г. их было продано 5 млн.

Автолавки полевых военторгов выезжали на передний край и продавали личному составу необходимые вещи.

В начале войны Главвоенторг возглавлял Г. А. Зайцев, а с августа 1942 г. по октябрь 1943 г. — И. Р. Хохлов. И тот, и другой знали торговое дело, но, будучи штатскими людьми, не были знакомы с особенностями торговли в военных условиях.

В октябре 1943 г. начальником Главвоенторга был назначен генерал-майор интендантской службы П. В. Кочетков. Он в течение значительного времени был членом Военного совета Волховского фронта, хорошо знал армейское хозяйство. Кочетков сумел лучше приспособить деятельность военторга к нуждам фронтовиков.

Работа полевых военторгов находилась под контролем Главного управления продовольственного снабжения Красной Армии. Для этой цели в ГУПСКА был создан отдел, который в контакте с Главвоенторгом направлял их деятельность в соответствии с задачами, поставленными Верховным Главнокомандованием перед тем или иным фронтом.

В хозяйственном и правовом отношении Главвоенторг подчинялся Наркомторгу СССР, что усложняло его работу. Войсковые части нередко отказывали на этом основании военторгам в автотранспорте, ремонте и строительстве помещений. В свою очередь, Главвоенторг, чтобы избежать излишних расходов на завоз товаров, часто продавал их в городах. От такого ведомственного подхода особенно страдали отдаленные гарнизоны, которые не могли пользоваться торговыми услугами в полной мере. К тому же материально-техническая база военторгов была слабой.

Нужен был единый хозяин. Им, как подсказывал опыт, должен стать Наркомат обороны. Именно он был наиболее заинтересован в улучшении деятельности военторгов, обслуживающих личный состав армии. К тому же Наркомат обороны имел возможность оказать помощь военторгу в значительно больших размерах, чем Наркомторг. Во время войны эти правовые вопросы не имели существенного значения. Командиры частей в боевой обстановке, как правило, помогали военторгу транспортом, людьми, материалами. Но по окончании войны двойственность подчинения стала давать о себе знать довольно остро. Несмотря на необходимость пересмотра схемы управления, работники Наркомторга не соглашались передать военторг в ведение Наркомата обороны, да и военные не проявляли готовности принять эту организацию в свое подчинение.

И только в 1956 г. вопрос был решен. Министр обороны Г. К. Жуков и министр торговли СССР, которым являлся автор этих строк, внесли в Совет Министров СССР соответствующее предложение. 4 июня 1956 г. было принято решение о передаче Главвоенторга Министерству обороны. Эта мера, как и следовало ожидать, оказалась весьма полезной. Командующие округов, начальники гарнизонов, войсковые хозяйственники стали рассматривать торговое обслуживание солдат, офицеров как собственное дело, за которое они несут такую же ответственность, как и за другие участки деятельности.

Последующие годы подтвердили целесообразность этой меры. Предприятия военторга оказывают существенные услуги личному составу армии.

О снабжении немецкой армии

В послевоенной литературе, в военно-исторических трудах подробно освещены все аспекты военных усилий нацистской Германии, но мало где говорится об организации питания ее войск, об обеспечении населения продовольствием. А ведь эта сторона составляет важную часть ведения войны.

Вопрос о том, как нацистское правительство решало эту проблему, представляет определенный интерес. Надеемся, что он еще получит всестороннее раскрытие в нашей литературе. Здесь я позволю себе осветить только некоторые стороны продовольственной политики фашистской Германии.

Задолго до начала войны нацистское правительство образовало специальное продовольственное управление, в задачу которого входило создание запасов продуктов питания на период войны как за счет собственного производства, так и за счет импорта.

Известный бразильский ученый Жозуэ де Кастро пишет: «В целях обеспечения тотальной мобилизации продовольственных ресурсов Третья империя еще в 1933 г. издала ряд специальных законов. Все земледельцы, владельцы предприятий пищевой промышленности, оптовые и розничные торговцы были поставлены под строгий контроль специального учреждения — «Имперского управления по вопросам продовольствия», которому было поручено руководство нацией, в борьбе за обеспечение себя средствами существования. На практике это достигалось созданием предприятий по производству пищевых заменителей, или эрзац-продуктов, и психологической подготовкой народа, который посадили на военный паек еще за шесть лет до того, как был сделан первый выстрел»[36].

Накануне войны, 27 августа 1939 г., правительство Германии приняло закон об обязательных поставках крестьянами сельскохозяйственных продуктов государству. По этому закону растительные продукты подлежали обязательной сдаче с момента «отделения их от земли», а продукты животноводства — с момента их получения. Зерно оставалось у крестьян только в размерах, необходимых для их собственного потребления по установленным нормам.

К началу второй мировой войны у Германии имелись следующие запасы дефицитных продуктов: около 6 млн. т зерна и 600 тыс. т жиров. Если учесть, что импорт зерна в Германию обычно составлял около 2 млн. т и жиров 400 тыс. т в год, то указанных запасов было достаточно для покрытия потребностей страны в течение полутора — трех лет, даже при условии прекращения ввоза их из других стран. Потребность населения и армии в сахаре, по расчетам, полностью могла быть обеспечена за счет собственного производства.

Нацистское руководство Третьей империи отдавало себе отчет в том, насколько важно позаботиться об обеспечении армии и населения продовольствием. «... В Германии имелась тщательно продуманная организация, были пополнены запасы продовольствия... а нормирование пищевых продуктов началось гораздо раньше, чем появилась нехватка в них»[37] — так утверждал компетентный в делах экономики нацистской Германии статс-секретарь Ганс Иоахим Рике.

Статс-секретарь не упомянул при этом, что перед началом войны с Советским Союзом немцы значительно пополнили свои запасы за счет ограбления Голландии, Норвегии, Чехословакии и других оккупированных стран.

Вторая мировая война, как известно, началась 1 сентября 1939 г. нападением фашистской Германии на Польшу, а 20 сентября в Германии уже была введена карточная система на продукты питания. Столь быстрый переход к нормированной торговле подтверждает высказывание Ганса Рике. Перед нами был враг, тщательно подготовившийся к войне задолго до ее начала. Германия вступила в войну, имея детально разработанные наставления о довольствии войск. Вместо действующих в мирное время двух норм — полевой и тыловой — с 15 мая 1939 г. на период военных действий устанавливались три нормы:

большая — для всех частей особого назначения, содержащая 3226 калорий;

малая с надбавкой — для резервных, учебных частей и военных школ — 2997 калорий;

малая — для всех прочих частей, штабов и служб — 2785 калорий.

Следует заметить, что в мирное время паек для солдат состоял из 3507 калорий, а с начала войны был уменьшен на 280 калорий. Это объясняется тем, что немцы, несмотря на имеющиеся запасы, довольно осторожно расходовали продукты питания, помня уроки первой мировой войны, когда население с зимы 1916/17 года вынуждено было питаться брюквенной похлебкой и голод принес ему большие беды.

С 20 июня 1940 г. паек солдатам еще раз уменьшается до 2750 калорий — за счет сокращения норм довольствия: хлеба — на 100 г, мяса — на 70, сахара — на 40 и фасоли — на 30 г. Экономя продовольствие, нацистское правительство считало, что армия может за счет «изыскания» продуктов питания на захваченных территориях иностранных государств увеличить паек военнослужащим.

По истечении года войны с Советским Союзом немцы вновь пересматривают солдатский паек в сторону уменьшения.

С 1 июля 1942 г. они вводят новые дифференцированные нормы: с этого дня боевые части стали получать довольствие в размере 2543 калорий, другие воинские части еще меньше. Снижение пайка в разгар боевых действий казалось неоправданным, но правительство Германии отлично знало, что жить и воевать на столь урезанном пайке солдатам трудно и они будут обирать население на оккупированных землях. Так оно в действительности и было.

В планы Гитлера и его окружения входило получение продовольствия с чужих земель, что подтверждается германским меморандумом от 2 мая 1941 г., зачитанным на заседании Трибунала в Нюрнберге 10 декабря 1945 г. Один из параграфов этого документа гласит:

«Война может продолжаться лишь в случае, если вооруженные силы на третьем году войны будут снабжаться продовольствием из России»[38].

Нацистское правительство при всей тщательности подготовки к войне с Советским Союзом понимало, что экономика Германии не может выдержать длительной войны. Поэтому заранее предусматривалось ограбление населения на занятых фашистской армией землях.

Изъятие продовольствия носило организованный характер. В каждом районе оккупированной территории имелся особый уполномоченный по сельскому хозяйству, так называемый зондерфюрер. В зоне армейских тылов эти уполномоченные подчинялись штабу соответствующей армии. Интенданты дивизии представляли заявки на требуемое продовольствие для воинских частей. Зондерфюрер выписывал ордер для получения продовольствия в том или ином населенном пункте. По предъявлении ордера староста выдавал указанные в нем продукты представителю части. Фактически за счет неприкрытого, продуманного грабежа советского населения обеспечивалось питание немецких солдат в размерах, значительно превосходящих нормы.

На захваченных землях, словно чертополох, разрасталась сеть жандармов, уполномоченных, зондерфюреров, и все они в меру своих сил отбирали у крестьян хлеб, скот, птицу, овощи. Но фашисты не ограничивались только снабжением армии за счет захваченных земель, они разорили несколько тысяч наших колхозов и совхозов, зарезали, отобрали или угнали в Германию 7 млн. лошадей, 17 млн. голов крупного рогатого скота, 20 млн. голов свиней, 27 млн. овец и коз[39]. Немецкая армия, оккупационные власти отправляли в Германию тысячи эшелонов с награбленными грузами со всех мест, куда ступала нога фашиста.

Нацистские власти конфисковали и вывезли только с территории Польши в течение первых двух лет войны более 950 тыс. т зерна, 800 тыс. свиней и много других видов продовольствия. Население Польши, особенно городское, испытывало муки голода. Немало людей от длительного недоедания погибло. Но именно эту цель и преследовали нацисты. Они методично осуществляли «план организованного голода» в оккупированных ими странах. В Греции, после захвата ее немцами, разразился голод, принявший катастрофические размеры, много семей рабочих, крестьян погибло. Преднамеренно создаваемый голод был своеобразным оружием ведения войны в арсенале гитлеровской Германии. И фашисты это оружие широко применяли, стремясь сломить волю людей к сопротивлению и укрепить свой тыл.

Обрекая народы оккупированных стран на голод, немцы на протяжении ряда военных лет сохраняли уровень питания населения внутри своей страны примерно на довоенном уровне. Но как только фашистские орды были изгнаны из чужих земель, положение с питанием резко ухудшилось. К концу 1944 г. довольствие составляло 1600–1800 калорий на человека в день. А в 1945 г. и того меньше. Наступила пора лишений. В 1947 г. немецкие врачи сообщили всему миру о гибели от голода в Западной Германии населения, получавшего рацион питания, равный 800 калориям на человека в день. Они обвиняли страны-победительницы в умышленном уничтожении германского народа голодом. В своем обращении они писали:

«На наших глазах происходит духовное и физическое уничтожение великой нации, и никто не сможет уйти от ответственности за это, если только не будет делать все от него зависящее для спасения и помощи»[40].

На самом деле вины стран-победительниц не было. Низкие нормы продовольствия стали следствием разрушительной войны и вызванного ею развала мирового хозяйства. Развязанная фашистами мировая война явилась причиной голода, охватившего ряд стран, в том числе и Германию.

Апеллируя к совести народов мира, говоря о гибели великой нации, немецкие врачи в 1947 г. возложили на страны-победительницы всю ответственность за те лишения, которые испытывало население Западной Германии. Но у этих врачей, и не только у них, гне нашлось решимости и сильных слов, чтобы осудить фашизм, приведший Германию к хаосу и голоду. Они не заявляли в свое время протеста против официальной доктрины нацистского правительства об умерщвлении населения Ленинграда голодом, их совесть не тревожила гибель от голода 642 тыс. ленинградцев. От ответственности перед историей не уйти тем, кто помогал фашистам уничтожать миллионы невинных людей.

Об этом надо помнить и в наше время всем, кому дороги демократия, свобода и сама жизнь народов.

Радостная весть

В январе 1944 г. радио возвестило миру о полном освобождении Ленинграда от блокады. Эта весть с ликованием была воспринята всем советским народом. Осажденные выдержали до конца тяжкие испытания, выпавшие на их долю.

В адрес ленинградцев нескончаемым потоком поступали письма, телеграммы из далеких сел, аулов, рабочих поселков, городов. Люди выражали свою беспредельную радость, много поздравлений поступило и из-за рубежа.

Летняя кампания 1944 г. проходила под знаком явного преимущества наших войск. Возглавляемые Г. К. Жуковым, И. С. Коневым, К. К. Рокоссовским, Ф. И. Толбухиным, Р. Я. Малиновским, А. М. Василевским, И. X. Баграмяном, они наносили сокрушительные удары фашистской армии. Крупные группировки вражеских войск оказались в окружении. Оборонительный фронт немцев был прорван на протяжении 2200 км.

26 января 1945 г., в годовщину снятия блокады Ленинграда, Президиум Верховного Совета СССР издал Указ о награждении Ленинграда орденом Ленина. Вручать орден приехал М. И. Калинин. После официальных торжеств вечером в загородном доме состоялся прием. Людей было много, все радостно настроены: в награде города каждый видел частицу и своего труда. Здесь произошла моя встреча с М. И. Калининым. Я знал его и раньше: имел честь из его рук получить первый орден Красного Знамени, но беседовать с ним не доводилось. А. А. Кузнецов, представляя меня М. И. Калинину, сказал несколько добрых слов в мой адрес. Михаил Иванович пожал мне руку, снял очки, протер их, посетовав на то, что стал плохо видеть.

— Расскажите, как люди жили во время блокады в столь непостижимых условиях. Я часто думаю об этом, — сказал Михаил Иванович.

Кратко, как мог, я описал обстановку. Привел факт, тогда мало кому известный, как шофер грузовой машины, доставляя свежевыпеченный хлеб в магазин, был убит вражеским снарядом. Буханки хлеба рассыпались по мостовой, вокруг темнота. Условия самые благоприятные для хищения, некому и не с кого спросить. Но этого не произошло. Прохожие собрали буханки хлеба, оцепили разбитую машину и охраняли драгоценный груз, пока не прибыла другая машина. Голод косил людей, однако никто не позволил себе взять и куска хлеба. Кто знает, может быть, многие из них вскоре умерли от голода.

Во время моего рассказа Михаил Иванович два раза вставал. Он был заметно взволнован, усиленно протирал очки. Когда я закончил, он сказал:

— Да, люди выполняли свой долг до конца — за правое дело гибли. Какую надо иметь волю, чтобы выдержать все эти страдания.

Вскоре к нам подошел П. С. Попков. Михаил Иванович спросил его:

— Что делается для улучшения жизни людей?

— Все, чем мы располагали, отдали на восстановление жилых домов, — ответил Попков. — Многие тысячи ленинградцев живут кто где. Дети оторваны от родителей — находятся в эвакуации, стремимся быстрее вернуть их домой.

Михаила Ивановича интересовало все — быт, работа, радости и невзгоды людей, переживших блокаду. Он был доволен принимаемыми мерами.

— Это хорошо, что вы восстанавливаете дома, заботитесь об устройстве людей. Мы обязаны сделать все, что в наших силах.

— Может быть, сыграем в домино? — предложил Кузнецов.

— Ну, что же, домино так домино, можно и сыграть, — ответил Калинин. Но даже во время игры Михаил Иванович задавал вопросы: как много времени потребуется для восстановления музеев, много ли погибло научных работников, все ли ученые вернулись из эвакуации? Голос его был тихий, ласковый.

Так незаметно мы провели этот памятный для меня вечер.

На другой день Михаил Иванович осмотрел город, посетил трубочный завод, где его встретили особенно сердечно, как бывшего рабочего этого завода.

М. И. Калинин умер в июне 1946 г. Каждый раз, проходя мимо его могилы, я низко склоняю голову перед его памятью. Вспоминаю скромный образ Михаила Ивановича, его чуткую душу, глубоко воспринимавшую горе людей, его безграничную любовь к своему народу.