Страж

Дж. С. Андрижески

Страж

(Мост и Меч #9,5)

Перевод: Rosland

Редактура: Rosland

Русификация обложки: Alena_Alexa

ПРИМЕЧАНИЕ: Это приквел про Ревика и Элли, относящийся к серии «Мост и Меч». События происходят за несколько лет до «Нью-Йорка» и через несколько лет после «Перебежчика». Читать данную книгу лучше после 9 книги «Дракон» или после всей серии «Мост и Меч».

Глава 1. Хэллоуин

— Этот парень пялится на тебя, — сказала Касс, наклоняясь ближе к моему уху.

Она продолжала говорить в явно-не-скрытной манере.

Полагаю, это не совсем её вина.

Здесь приходится говорить громко, чтобы тебя услышали поверх музыки. И всё же я практически уверена, что она была изрядно навеселе от того, что уже выпила за ночь, включая шоты, которые она выпила сразу же, когда мы вошли на эту домашнюю вечеринку.

— Он пялился, — добавила она ещё громче. — На тебя. Только на тебя, Эл. Типа… целый час!

Ладно, она уже не навеселе.

Она откровенно пьяна.

Настолько пьяна, что забыла, что мы были здесь, на данной вечеринке, от силы час, так что я сильно сомневалась, что черноволосый парень, к которому меня подталкивала Касс, пялился на меня столько времени.

Настолько пьяна, что явно забыла — мы обе в костюмах, и этот парень наверняка понятия не имел, как я вообще выгляжу.

Настолько пьяна, что крича мне в ухо, показывая на парня рукой с пивом и улыбаясь ему как ненормальная… моя лучшая подруга Касси была примерно настолько же деликатной, как если бы она пыталась поговорить с парнем посредством семафорной азбуки, неоновых флажков и при этом распевала во всё горло.

Иными словами, настолько пьяна, что она ужасно смутила меня.

С другой стороны, Касс начала пить задолго до того, как мы вышли из дома.

Её мудак-бойфренд, Джек (её то бывший, то настоящий бойфренд на протяжении стольких лет, что я уже со счёту сбилась) снова спровоцировал её на большую ссору ранее этим днём.

Видимо, это означало, что сейчас они опять разошлись.

Мне мало что конкретного удалось узнать у Касс на эту тему. Она знала, что Джек мне не нравится, так что она склонна была ограничиваться краткими и загадочными комментариями о нём, ибо мы обе знали, что она наверняка снова сойдётся с ним через несколько дней.

И да, к тому времени, как я приехала к ней после её с Джеком ссоры, она уже пила по меньшей мере час.

В данный момент Касс была моей соседкой по квартире.

Это получилось так, как получалось очень много всего с моей лучшей подругой, Кассандрой Джайнкул. Я сказала ей, что она может какое-то время пожить со мной в моей дерьмовой квартирке на Филмор-стрит, если нужно. Я сказала ей, что она может оставаться столько, сколько нужно, даже несколько месяцев, если ей понадобится столько времени, чтобы привести жизнь в порядок и решить, что будет дальше.

Это было два года назад.

Мой брат, Джон, с самого начала предупреждал, что Касс никогда не съедет, если только не вмешается какой-то Божий Промысел.

Поскольку мы оба не могли придумать, что такое могло бы случиться (ну разве что она выиграет в лотерее или получит ещё какой-то приз), я практически смирилась с фактом, что наверняка буду жить с ней вечно. Зная наш опыт с мужчинами, мы наверняка окажемся старыми кошатницами в каком-нибудь арендованном домике возле Аламо-сквер.

В период тех изначальных обсуждений условий проживания Джон также предупреждал меня, что если Касс переедет ко мне, то количество драмы в моей жизни резко вырастет, даже не считая алкоголя, Джека, её нехватки денег и прочего.

Зная Джона, он наверняка беспокоился о моих оценках, поскольку тогда я только что вернулась в художественный колледж, а Касс просто кутила, забив на получение образования.

И да, я знала, что Джон прав, но что тут поделать?

Это же Касс. Она моя лучшая подруга.

И пусть Джон был прав насчёт драмы, с ней также было весело. Мы могли пить вино, рисовать и смеяться над тупым дерьмом с каналов, и она даже время от времени вытаскивала меня из моей норы, заставляя социализироваться.

Даже я знала, что мне это на пользу.

Если бы Касс не жила со мной, я бы намного больше времени проводила в одиночестве. Не потому, что я ненавижу людей или страдаю от депрессии. Просто я не из тех людей, которые выходят и ищут общения ради общения. По словам Касс, я вечно мрачная артистичная личность. Также по словам Касс, если меня не выталкивать за дверь время от времени, я вообще забуду выходить из дома.

Нельзя сказать, что она ошибалась.

Я также знала, что мне не идёт на пользу так сильно изолироваться, по крайней мере, на длительные периоды времени.

В этом отношении Касс была отличным балансирующим фактором.

И если с ней приходила драма, то это казалось справедливой платой.

В любом случае, я бы не допустила, чтобы она оказалась на улице, даже если у неё ужасный вкус в мужчинах, и её увольняли чаще всех, кого я только знала. Когда она только переехала ко мне, я бы сделала практически что угодно, чтобы удержать её подальше от её сумасшедшей семейки… или не дать съехаться с Джеком, который, как я подозревала, имел куда более серьёзные проблемы, чем привычка Касс злоупотреблять алкоголем.

Поскольку Касс теперь за нас двоих пялилась на парня с чёрными волосами и светло-голубыми глазами, я не позволила себе смотреть на него. Я даже не перевела взгляд, когда она шепотом заорала мне в ухо.

Вместо этого я смотрела в дальнюю стену, будто там имелся какой-то другой парень, пялящийся на меня.

Или будто я вообще не заинтересована.

Я также старалась сохранить нейтральное лицо, но сомневаюсь, что вышло убедительно.

Легко было забыть, что мое лицо всё покрыто краской — грим для костюма Космической Девушки, персонажа малоизвестных комиксов, которые мы с Касс полюбили несколько лет назад, и причина, по которой я получала скорее озадаченные взгляды, нежели узнавание.

Серебристо-металлический тональник, окаймлённые и чёрные как у енота глаза, золотистые контактные линзы и чёрная губная помада весьма усложняли возможность узнать меня.

А ещё сложно было передать что-то микровыражением лица.

Учитывая, что на мне был облегающий резиновый топ с большой неоновой буквой S спереди, чёрная мини-юбка, колготки в сетку и виниловые сапоги до бедра, надо отдать парню должное за то, что он вообще смотрел на моё лицо… и за то, что он не пялился на Касс, поскольку она выбрала какой-то странный костюм клоунессы/медсестры/шлюшки и выглядела в нём слегка пугающе, но вместе с тем развратно.

Я знала, что её костюм происходил из какого-то паршивого ужастика, который Касс посчитала забавным.

Поскольку я ещё не смотрела этот шедевр, надо признать, наряд выглядел шизофренично даже по её меркам.

Вдобавок к её обычным крашеным неоново-зелёным волосам, Касс надела безумно короткое белое платьишко медсестры, которое спереди было расстёгнуто почти до пупка. Оно обнажало белый кружевной лифчик и большую часть груди, которая была на четыре размера больше моей и привлекала внимание даже в обычной одежде. Может, чтобы подчеркнуть белый цвет, Касс также надела шипованные и блестящие белые туфли, так и кричавшие «трахни меня», шапочку медсестры, стетоскоп… и полноценный клоунский грим с неоново-розовой хмурой гримасой, нарисованной на щеках и подбородке.

Это весьма ужасало.

А ещё, как это обычно бывало с нами обеими, наряд Касс практически гарантировал, что все парни в помещении едва удостоят меня взглядом и будут пялиться на мою лучшую подругу.

И да, пусть я к этому привыкла, сегодня это немного задевало за живое.

Может, потому что по моим меркам мой костюм был определённо сексуальным.

Пытался быть сексуальным, во всяком случае.

Но рядом с костюмом Касс… и что более важно, с телом Касс… я с таким же успехом могла одеться в мусорные мешки, в фермерский комбинезон с соломой в моих тёмно-каштановых волосах. Все парни в пределах видимости останавливались, чтобы поразглядывать Касс (неважно, была у них девушка или нет, натуралы они или геи, одни или в компании), и это точно не из-за муляжа окровавленного мясницкого ножа, который она сжимала в свободной руке.

Но парень по какой-то причине пялился на меня.

Не на Касс.

И Касс наказывала меня за это, выставляя меня идиоткой перед ним.

Не нарочно, конечно.

«Ну, — цинично пробормотал мой разум. — Наверное, не нарочно».

Я решила проигнорировать этот голос.

Если честно, мне больше всего хотелось, чтобы Джон приехал сюда и спас меня от попыток в одиночку справиться с пьяной клоунессой/медсестрой/шлюшкой на случай, если она решит устроить проблемы нам обеим. Я знала, что ситуация с Джеком искренне беспокоила её, и это делало её в лучшем случае непредсказуемой.

Но Джон только что прислал сигнал в мою гарнитуру, давая знать, что доберётся лишь через час.

К счастью, тут было чертовски громко.

Большинство других костюмов в комнате было легче опознать, чем наши с Касс.

Наряжаться видящими в этом году было в моде, точно так же, как это было в моде в прошлом году и позапрошлом. Казалось, что каждый второй человек, которого я видела, носил обалденные контактные линзы, поддельный ошейник сдерживания видящих, кожаную одежду того или иного вида или военное снаряжение, если они стремились к какой-то исторической версии. Я видела нескольких нацистов-видящих и одного парня с большим знаком меча и солнца на груди, который, я почти уверена, должен был символизировать Сайримна, телекинетика-видящего, сражавшегося на стороне немцев в Первую мировую войну.

Поскольку многие видящие работали в центре города секс-работниками — то есть, те, кто не принадлежал корпорациям или богатым придуркам — наряд видящего был одним из тех крутых, альтернативных костюмов, которые давали людям повод нешуточно обнажиться.

Мне это казалось довольно безвкусным.

Как Джон любил постоянно напоминать мне, это было ещё и чертовски расистским поступком.

Однако я знала, что указывать на это большинству из этих людей было все равно что плевать против ветра, поэтому я оглядела все эти контактные линзы дикого цвета и нацистские костюмы и просто притворилась, что я такая же пьяная, как Касс.

Тем не менее, я бы с удовольствием посмотрела, как кто-нибудь из этих придурков наденет что-нибудь подобное в присутствии настоящих представителей расы. В смысле, я бы с удовольствием посмотрела, как они демонстрируют свои костюмы «Сайримна» перед настоящим видящим, например, в одном из самых шикарных клубов на Бродвее.

Как только я подумала об этом, я поймала себя на том, что потираю татуировку Н на своей руке. (Н от англ. Human — человек, — прим)

Наверное, нервный тик.

Теперь, когда всё больше видящих постоянно проживали в Соединённых Штатах, в дополнение к нашим регистрационным штрих-кодам нам всем пришлось носить татуировки расовой категории в рамках Закона о защите прав человека… по крайней мере, как только нам исполнялось восемнадцать. До этого нам приходилось носить имплантаты, что ещё хуже, поскольку с имплантатом правительство практически всегда знало, где вы находитесь.

По словам Джона, имплантаты не просто подтверждали расовую принадлежность; они активно собирали информацию о наших передвижениях и поведении.

Хуже того, наши родители могли получить доступ к этой информации, если хотели.

То же самое могли делать администраторы каждой государственной школы.

Мы все учились взламывать и искажать сигнал ещё в начальной школе, но всё равно, да, меня наказывали бессчётное количество раз, потому что в старших классах мне не удавалось правильно включить свой имплантат обратно.

Моя мама относилась к этому довольно адекватно.

Школьная администрация — нет.

Так что да, двойные татуировки — это не идеально, но лучше, чем находиться под круглосуточным наблюдением, как будто ты под домашним арестом.

Мне снились кошмары, в которых кто-то выжигал мне обе татуировки и бросал в клетку к кучке видящих-ненавистников людей.

Моя мама сказала, что это потому, что у меня тревожная натура.

Я хотела бы, чтобы это было единственной причиной, но сомневалась.

Но я ненавидела всю эту ситуацию с видящими… Я действительно это ненавидела.

Я не имею в виду самих видящих.

Ну то есть, я не знала ни одного настоящего видящего. Очень немногие люди их знали, если только они не работали на военных, на Мировой суд или не были сверхбогатыми.

Я ненавидела систему видящих, в смысле, всю глобальную систему законов, контрольно-пропускных пунктов, анализов крови, слежения и расового контроля, и то, как мы все должны были притворяться, что это нормально.

Мне всё равно, что говорят другие.

Это ненормально.

Неважно, как это преподносили мировые или национальные правительства, или что они говорили в тех рекламных роликах по телевидению, или сколько фальшивых статистических данных о спасённых жизнях они нам подбрасывали… это ненормально, бл*дь. Это извращённо и неправильно, и это было в значительной степени рабством для самих видящих, и нагнетающим страх авторитарным поведением Старшего Брата для остальных из нас.

Кстати, Джон на 100 % согласен со мной в этом.

Он также соглашался со мной в том, что правительство откровенно врало, когда бубнило о том, насколько «безопасно» интегрировать видящих в человеческое общество.

Касс тоже соглашалась со мной и Джоном, но, честно говоря, у меня сложилось впечатление, что ей всё равно. Касс считала видящих сексуальными. Аспект рабства в этом всём, возможно, тоже казался ей сексуальным, хотя я не хотела спрашивать её об этом прямо.

Я знала, что в Сиэтле существовала музыкальная группа из видящих, «Конец времен», принадлежащая тому или иному лейблу звукозаписи, и Касс была одержима ей примерно пять лет.

В частности, Касс запала на их вокалиста Даври, видящего азиатской внешности со светло-фиолетовыми глазами, в которых виднелись яркие золотые крапинки. Она была не одинока в своём увлечении; многие девушки, которых я знала, страстно желали этого парня, хотя я читала на каком-то фан-сайте, что ему около двухсот лет… впрочем, это предположительно равняется тридцати человеческим годам.

Однако на том же сайте у них были снимки его глаз крупным планом.

И да, он был чертовски красив.

У него также было тело, за которое можно умереть, какого бы возраста он ни был.

Поскольку он был видящим, они могли показывать его настоящее лицо и тело на каналах, то есть, не искажая его внешность или голос с помощью аватара. Поскольку видящие не подпадали под действие протоколов о запрете изображений, предусмотренных Законом о защите человека, они показывали много своих настоящих лиц и тел на каналах, если только не было каких-либо причин не делать это по соображениям безопасности.

Касс хотела, чтобы я пошла с ней на следующее выступление «Конца времен» в Филморе через две недели, чтобы она могла увидеть Даври вблизи.

Я знала, что там будет толпа, но мне было достаточно любопытно, чтобы сказать ей, что я пойду. Поскольку в Филморе был довольно маленький зал, мы, вероятно, могли бы разместиться прямо рядом со сценой, смотря какие у них меры безопасности.

И да, Даври определённо был горячим.

Тем не менее, мне показалось довольно странным хотеть какого-то парня, принадлежавшего корпорации.

Ну типа, он даже не был человеком.

Я сделала ещё один глоток пива и оглядела зал, на этот раз пытаясь составить представление о толпе в целом. Тут было много студентов колледжей и недавних выпускников вроде меня, но я также видела довольно много людей в возрасте от двадцати до тридцати с небольшим лет.

Больше похоже на толпу Джона, во многих отношениях.

Однако многие из них выглядели натуралами.

Первая группа усилила звук с импровизированной сцены примерно в дюжине метров от того места, где мы стояли, включившись в припев песни, которая показалась мне знакомой; я узнала её по местной студенческой радиостанции. Я оглянулась и увидела, что солист запел — орал в микрофон, и его лицо сделалось ярко-красным, пока он энергично бренчал на своей гитаре с двойным грифом.

Они играли что-то в стиле метал-рокабилли-панк-нью-вэйв-индастриал, одно из тех смешений в основном старых стилей, которым каким-то образом удалось стать основой андеграундной музыкальной сцены Сан-Франциско.

Хотя я обычно открыта к такого рода вещам — или, по крайней мере, привыкла к ним — эти ребята серьёзно вызывали у меня головную боль.

Может, мне нужно поступить, как Касс, и пить быстрее.

— Что думаешь? — спросила Касс, ослепительно улыбаясь мне. — Довольно мило, правда?

Прежде чем я смогла остановить себя, я взглянула на парня, на которого она пыталась заставить меня посмотреть в течение последних пяти минут.

Я окинула его быстрым, надеюсь, кажущимся небрежным взглядом — и да, заметила, что он снова смотрит на меня. Когда он увидел, что я отвечаю на его взгляд, он посмотрел мне в глаза, и улыбка приподняла уголки его губ.

Прежде чем я успела отвести взгляд, он поднял бокал с пивом в шутливом тосте.

Я машинально улыбнулась ему в ответ.

Когда я это сделала, у меня внезапно мелькнула мысль о том, как жутко, должно быть, выглядит эта улыбка на моём серебристом лице.

— Так что? — повторила Касс. — Что ты думаешь?

Я уже отвела взгляд, поэтому взглянула на неё.

— Я думаю, что ты очень громкая, — сказала я, делая глоток своего пива. Моя чёрная помада оставила тёмное пятно на горлышке пивной бутылки.

Касс рассмеялась, каким-то образом услышав меня сквозь музыку группы.

В этот момент в меня врезался здоровенный парень в кожаной куртке, утыканной шипами, который проталкивался мимо круга танцевальной площадки прямо перед сценой. Чертыхаясь, я попыталась отставить свою пивную бутылку в безопасное место, и почувствовала, как моё лицо запылало под серебристым макияжем, после того как я подняла взгляд и поймала черноволосого парня, ухмыляющегося в мою сторону.

— Ладно, — сказала я Касс, отряхивая свою мокрую, залитую пивом руку. — Он милый.

— Тебе нужно пойти поговорить с ним, — объявила она, оглядывая меня с ног до головы. — Кстати, ты потрясающе выглядишь в этом платье. Неудивительно, что он таращит глаза.

— Он не таращится, — сказала я. — Он просто… смотрит.

— Он уверен в себе, — заявила Касс и снова посмотрела на него проницательным оценивающим взглядом. — Может, даже по-настоящему самоуверен. Возможно, это неплохо, — добавила она, наклоняя голову, чтобы сделать несколько глотков пива.

Оглянувшись на меня, она улыбнулась, пожимая плечами.

— …Или, знаешь, он может оказаться высокомерным засранцем-придурком.

Я хмыкнула, качая головой.

— Потрясающе, — сказала я громко, перекрикивая группу. — Спасибо за это.

Наблюдая, как она снова смотрит на черноволосого парня, я закатила глаза, непроизвольно раздражаясь.

— Почему бы тебе самой не попробовать, Касс? Ты явно считаешь его сексуальным. Почему бы для разнообразия не дать Джеку настоящую причину для беспокойства?

Касс нахмурилась.

Повернувшись, она бросила на меня слегка возмущённый взгляд, уперев руки в бока.

— У меня есть парень, — сказала она.

— И поделом ему, — крикнула я в ответ, перекрикивая шум группы. — Может быть, ты забыла… но ты рассказала мне, что он делал прошлой ночью. С той девушкой в баре. Он мудак, Касс. Он даже больше не скрывает этого. Он просто наслаждается своим мудачеством.

Она отмахнулась от меня, но я видела, как поджались её губы.

— Он ничего такого не имел в виду, — сказала она.

— Да он никогда ничего такого не имеет в виду, — пробормотала я.

Я сделала ещё глоток пива, чтобы скрыть свою хмурую гримасу, когда она посмотрела на меня.

— Это не делает его менее мудаком, — добавила я громче.

— …Кроме того, — перебила Касс, улыбаясь и явно решив проигнорировать мои слова. — Этот не в моём вкусе. Мне нравятся блондины, помнишь?

Её улыбка стала шире, когда она обхватила меня за плечи рукой, в которой держала нож.

— Если бы я собиралась найти кого-то, с кем можно поиграть сегодня вечером, кроме Джека, это был бы не мрачный задумчивый готический тип с красивыми глазами. Это был бы горячий кунг-фу-инструктор со знатным достоинством, который случайно оказался между бойфрендами…

Я закатила глаза при упоминании моего приёмного брата, Джоне.

Касс была влюблена в Джона с тех пор, как мы все были детьми.

Казалось, у неё в голове не укладывалось, что этому не бывать вообще никогда.

По многим причинам.

— Джон — гей, Касси, — сказала я, вздыхая. — Мы обе знали, что Джон гей, с тех пор как нам исполнилось двенадцать. Не хотелось бы тебя огорчать, но он всё ещё гей.

— Касс, — поправила она, нахмурившись ещё сильнее. — Не называй меня Касси. Я ненавижу это.

Я поборола порыв снова закатить глаза.

— Прости. Забыла.

— Прошло всего лишь… сколько? Пять лет? — проворчала она. — Я даже большую часть старшей школы не представлялась как Касси.

Сделав глоток пива, я ничего не ответила.

Вместо этого я взглянула на мистера Голубые Глаза, который явно наблюдал за нашей перепалкой. Его глаза светились неприкрытым любопытством, как будто он пытался понять, о чём мы говорим, или, может быть, что-то в динамике между нами заворожило его.

В любом случае, сейчас он вообще не утруждал себя попытками скрывать свой интерес.

Я уже собиралась оттащить Касс в какой-нибудь другой угол комнаты, может, просто чтобы передохнуть от всех этих пристальных взглядов и молчания… когда мистер Голубые Глаза удивил меня. Как будто зная, что я собираюсь уходить, он направился прямо к нам, обойдя несколько других скоплений людей, чтобы добраться туда, где стояли мы с Касс.

Я оглянулась назад, может быть, просто чтобы перестать пялиться, но увидела только уродливый, коричневый как дерьмо диван, рядом с которым мы стояли последние двадцать или около того минут. Кто-то придвинул диван к одной из стен, предположительно, чтобы освободить место для большего количества людей. Для нас с Касс это было относительно безопасное место по сравнению с хаосом у сцены.

Парень с чёрными волосами и поразительно светло-голубыми глазами, казалось, едва замечал других завсегдатаев вечеринки, мимо которых он проходил, и неважно, насколько скудно они были одеты. Он, казалось, также не замечал людей на соседнем танцполе.

Он подошёл прямо ко мне.

Он двигался уверенно, как и сказала Касс… почти так, как будто мы знали друг друга.

Следующее, что я помню — он протянул мне руку, одаривая этой убийственной, сексуальной улыбкой из-под растрёпанных чёрных волос. Признаюсь, я почувствовала эту улыбку и свет его голубых глаз кое-где намного ниже моего мозга.

Касс была права.

Я действительно питала слабость к темноволосым парням.

— Привет, — сказал он, как только я приняла его протянутую руку. — …Я Джейден.

Глава 2. Избегание

«Она кое с кем познакомилась».

Ревик произносит слова в тишине, словно обращаясь к голубому небу.

Его мысли ненадолго уносит Барьерный ветер.

Когда никто не отвечает, он оглядывается по сторонам, не уверенный, один он или нет.

Барьерные пространства могут сбивать с толку подобным образом.

Согласно его представлениям, он стоит на травянистом поле, усеянном дикими цветами.

Это похоже на места, которые он помнит из физического мира, пусть и отдалённо, скрывающиеся на задворках его сознательной памяти. Определённо Азия. Тибет. Какая-нибудь другая часть Китая. Может быть, даже какая-нибудь часть Индии… северная часть, такая как Касмир, или Ладак, или Сикким.

Другими словами, высокогорные районы Азии.

Но только не Памир. Это совсем не похоже на Памир.

Эта мысль заставляет его вздрогнуть, а затем отодвинуть в сторону более интенсивные, более сложные эмоции, которые хотят возникнуть. Его воспоминания о Памире сами по себе неплохи. Его воспоминания об этих монашеских пещерах в основном мирные, тихие, даже хорошие… но они связаны с другими вещами в его сознании, месяцами и годами одиночества, от которого какая-то его часть ещё не совсем оправилась.

Он делает всё возможное, чтобы опустошить свой разум.

Здесь, внутри Барьерной конструкции, построенной Вэшем, вид простирается дальше, чем может воспринимать Ревик. Он воображает, что видит озеро под горой, сверкающее в лучах заходящего солнца. Он представляет себе крутой каньон за ним.

Там живут леса, что-то, что ощущается как животные.

Ревик знает, что если бы он сосредоточился, то мог бы быть там, а не здесь.

Он остаётся там, где он есть.

Земля и сопутствующие ей ароматы кажутся такими знакомыми, настолько наполненными присутствием, что от одного пребывания здесь у него перехватывает дыхание. Вдалеке из равнины выступают зубчатые горы со снежными вершинами, но здесь, в долине под этими вершинами, всё похоже на весну, на новый рост и гудящее тепло, как будто он чувствует, как сами корни вытягивают воду у него из-под ног.

Знакомость поражает его, как удар в грудь.

То же самое происходит каждый раз, когда он оказывается здесь.

Даже при том, что он знает, что поле, озеро и заснеженные горы ненастоящие, какая-то часть его воспринимает их как нечто более чем реальное, как гиперреальное.

Какая-то часть Ревика твёрдо уверена, что он должен точно знать, где это находится… что он должен быть в состоянии точно определить, какой пейзаж изображает Вэш.

Это место взывает к нему.

Оно ощущается как дом.

Вероятно, именно поэтому Вэш вызывает его сюда, на их регулярные встречи с докладами. Зная Вэша, это может быть каким-то средством оценки его эмоционального состояния, дающим ему место и частоту света, которые, вероятно, вызовут эмоциональную реакцию. Или, возможно, речь идёт не столько о тестировании Ревика как таковом, сколько о том, чтобы заставить его открыть свой aleimi, или живой свет.

Или, также зная Вэша, он, возможно, делает это из простой вежливости.

Зная старого видящего… или не-зная его, так сказать… это может быть и то, и другое, или какая-то комбинация того и другого, или что-то совсем иное.

В этом-то и проблема с таким видящим, как Вэш.

Почти невозможно понять истинные мотивы существа, которое видит так далеко, которое знает так много, которое прожило так долго.

Сам Вэш рассмеялся бы, если бы Ревик озвучил ему такое.

Старый видящий, вероятно, также назвал бы его параноиком.

Далее он указал бы на то, как Ревик улавливал мириады мотивов и значений в чём-то, что, по сути, было всего лишь красивым пейзажем.

В любом случае, какими бы ни были мотивы или не-мотивы Вэша для вызова Ревика сюда, никто не смог бы построить Барьерную конструкцию так, как Вэш.

Не так уж много видящих вообще строили подобные конструкции.

Во время своего пребывания на Памире Ревик узнал, что такие исключительно Барьерные конструкции раньше были обычным делом. Особенно в период, который часто считается расцветом цивилизации видящих, примерно за три тысячи лет до Первого Контакта.

Монахи рассказали ему, что в те годы жило несколько известных Барьерных архитекторов. Некоторые потратили десятилетия на проектирование и создание исключительно Барьерной среды по самым разным причинам: чтобы уловить особые отголоски Барьера, пережить заново исторические периоды, усилить различные аспекты экстрасенсорного видения, способствовать своего рода пробуждению.

Некоторые были созданы исключительно для красоты. Они были спроектированы по тем же причинам, по которым разрабатывается любой вид искусства: чтобы вызвать эмоциональную или интеллектуальную реакцию или просто расширить границы видения архитектора.

В отличие от Барьерных конструкций современной эпохи — то есть тех, которые используются для более функциональных целей, как правило, связанных с физическим миром Земли — в этих конструкциях прошлого был элемент чистого творчества, создания пространства, полностью удалённого от физического.

Эти старые конструкции были разработаны для того, чтобы изменить само сознание.

Ценность этого со временем уменьшилась, особенно у молодого поколения видящих.

Особенно у поколения Ревика. У видящих после Первого Контакта.

Они хотели выжить.

Всё больше и больше они также хотели отомстить.

«Снова впадаешь в философию, брат?»

Нежные мысли зарождаются у него за спиной.

Ревик поворачивается.

На самом деле, он переключает внимание своего источника света, но это выражается в том, как он поворачивает свою Барьерную голову, фокусируясь на дереве, под которым он стоит.

Вэш сидит босой, прислоняется к стволу этого дерева, в одеянии песочного цвета. Он подкладывает часть этого халата себе под ноги, поднимает глаза на Ревика и улыбается.

«Не лучше ли тебе присесть, брат?» — вежливо говорит он.

Ревик колеблется… ровно настолько, чтобы увидеть, как тёмные глаза старого видящего вспыхивают золотистым светом, отражающим заходящее солнце.

Даже с того места, где он стоит, Ревик видит выцветшие от солнца и возраста волоски на руках старого видящего, шрам на предплечье, о котором Вэш однажды сказал ему — он получил его в детстве, ещё до того, как люди узнали о видящих как о расе и просто называли их дьяволами.

И снова сама детальность иллюзии приводит его в трепет.

Он подходит и чувствует, как трава сминается у него под ногами.

Добравшись до того же переплетения корней, он опускается, скрестив ноги, и садится прямо напротив старого видящего.

«Ты сказал, она с кем-то познакомилась?» — теперь в глазах Вэша появляется проблеск юмора.

Ревик пытается улыбнуться в ответ, но слова другого мужчины делают улыбку натянутой, неубедительной.

«Да», — только и говорит он.

Ревик теперь закрывает щитами свой свет, по крайней мере частично, а вместе с ним и свой разум.

Он знает, что с таким видящим, как Вэш, усилия, скорее всего, тщетны.

«Ты этого не одобряешь», — замечает Вэш.

На самом деле это не вопрос.

Ревик негромко щёлкает языком, уже раздражаясь. «Я этого не говорил. На самом деле, это не моё дело — одобрять или не одобрять, не так ли? Она взрослая».

«И всё же, твоё поведение явно подразумевает, что у тебя сложилось определённое мнение, — мягко замечает Вэш. — Я ошибаюсь, думая, что тебе не нравится её выбор ухажёра?»

Ревик качает головой. «Нет».

Молчание между ними сгущается.

Вэш усмехается.

«Мне будет трудно отчитаться перед Советом о благополучии твоей подопечной, если твои мысли по этому поводу останутся в секрете, брат. Это всё, что ты планируешь рассказать мне о данном новом событии?» — в его голосе слышится слабый упрёк, но в основном это звучит как поддразнивание.

Ревика это всё равно раздражает.

Он качает головой.

«У меня ещё не было времени провести тщательную оценку», — уклончиво говорит он.

«Но он тебе не нравится».

«Да, — говорит Ревик, пристально глядя на старого видящего. — Он мне не нравится».

«Могу я спросить, почему?» — вежливо осведомляется Вэш.

Ревик чувствует новый прилив раздражения, но на этот раз он пытается ответить собеседнику честно. «Он… высокомерный. Но есть и нечто большее. Я не…»

Он поднимает глаза, чувствуя, а затем видя, что старший видящий внимательно наблюдает за ним. Заметив пристальный взгляд этих тёмных глаз, Ревик чувствует, что его свет закрывается.

«…Я ему не доверяю, — резко заканчивает он. — Если ты ожидаешь, что я буду это оправдывать, то я не могу. На данный момент у меня нет ничего осязаемого. Я сообщу тебе, когда смогу предоставить что-то, выходящее за рамки моих собственных первоначальных впечатлений и предубеждений».

Ревик смотрит на Барьерную траву, наблюдает, как пчела лениво кружит над полевыми цветами. Пчела останавливается, чтобы собрать нектар с ярко-оранжевого цветка. Ревик не сводит с неё глаз, отмечая все детали, вплоть до пыльцы, собранной на тонких волосках на ножках крошечного существа.

Они вымерли в естественном мире.

Ревик помнит времена, когда их было много, но до сих пор испытывает потрясение, видя их здесь.

Помимо своей реакции на пчелу, он целенаправленно держит свой разум пустым. Он знает, что это может не сработать — вероятно, и не сработает — с таким видящим, как Вэш, но он всё равно это делает.

Он также знает, что формально это нарушает их соглашение.

Вэш с самого начала предупредил его, что если Ревик примет предложенный ему пост по надзору за благополучием Моста, то потребуется полное раскрытие информации. Раскрытие его собственных более изменчивых и негативных чувств также является формальным требованием покаяния Ревика. В то время оба обещания казались лёгкими для исполнения.

Тогда он чувствовал себя полностью обнажённым. Нечего скрывать.

В последнее время это становится всё труднее.

«Брат», — говорит Вэш, и его мысли нежны.

Он легко кладёт ладонь на руку Ревика, посылая импульс тепла в его грудь.

Хотя контакт не является нежелательным, Ревик вздрагивает, а затем изо всех сил пытается впустить привязанность другого видящего.

«Будь осторожен, брат», — только и говорит Вэш.

«Я осторожен», — парирует Ревик.

«Осторожен ли?»

Ревик пристально смотрит на него. «Я достаточно серьёзно отношусь к своей должности».

«В этом я не сомневаюсь, — отвечает Вэш с улыбкой, оставаясь невозмутимым. — Ты также всё ещё говоришь себе, что она тебе не нравится, брат? Что ты не заинтересован в её благополучии или в том, кого она хочет затащить в свою постель?»

Ревик чувствует, как сжимается его свет, пока его разум борется со словами старого видящего.

Не только с их поверхностным смыслом… ему не нравится то, что он чувствует за ними. Ему не нравится это знание, как будто старый видящий ожидал этого, как будто он ждал, что Ревик отреагирует подобным образом. Ревик изо всех сил пытается снова очистить свой разум, но чем дольше свет древнего видящего притягивает его, тем труднее это становится.

Ревик чувствует в этом упрёк, более громкий, чем раньше.

Напоминание о том, что он находится в покаянии, что они наблюдают за ним.

Думая об этом, Ревик издаёт горький смешок.

Во всяком случае, для него это звучит горько.

«Значит, теперь ты следишь ещё и за моей сексуальной жизнью? — только и говорит он. — Неужели монашеская жизнь действительно такая скучная?»

Но Вэш делает вид, что не слышит этих слов.

«Это не особенно безопасно, — говорит пожилой видящий. — Это замешательство, которое ты испытываешь в отношении твоей подопечной. Это затуманивает твои суждения, брат Ревик. Хуже того, это причиняет тебе боль. Но я боюсь, что превыше всего упомянутого это с твоей стороны является частью более масштабной схемы избегания. Избегания вещей, которых тебе не следует избегать… не стоит, если ты искренне хочешь изменить в себе то, что изначально заставило тебя присоединиться к Шулерам».

«Избегание? — Ревик смотрит на него, борясь с очередным приступом гнева. — Избегание чего?»

«Формирования более значимых привязанностей в твоей жизни, — сразу же отвечает Вэш. — Привязанностей и связей, которые ты способен выражать более здоровыми и уместными способами, чем это было в прошлом, — слыша молчание Ревика, старый видящий снова подталкивает его. — Неужели у тебя вообще никого не было, брат? Никого со времён Даледжема?»

Ревик вздрагивает при упоминании этого имени.

«Я бы предпочёл не говорить об этом», — отвечает он.

«И всё же я спрашиваю тебя».

«Да, — говорит Ревик. — А я всё равно предпочёл бы не отвечать».

Ревик старается, чтобы в последних двух ответах его направленные мысли были настолько вежливыми, насколько это возможно, но даже он слышит резкость, когда посылает их в пространство Барьера. Он слегка вздрагивает от этого, чувствуя, что другой видящий тоже это улавливает, но не извиняется.

«Ты знаешь, что это мой долг — спрашивать тебя об этих вещах, брат», — напоминает ему Вэш.

Ревик легким жестом выражает согласие. «Я знаю».

Даже делая это, Ревик чувствует, что продолжает сопротивляться. Его свет уже начинает меркнуть, удаляться от света другого видящего… чтобы избежать того, в чём Вэш уже обвинил его. Вэш, должно быть, тоже это чувствует. Несмотря на это, Ревик возмущён вторжением сильнее, чем когда-либо за всё время, что он себя помнит. Сильнее, чем когда-либо с тех пор, как он покинул Памир.

Он слышит, как старый видящий вздыхает, тихо пощёлкивая языком.

Вэш разочарован в нём.

Каким-то образом это понимание — именно то, что меняет свет Ревика. Может, потому, что прямо сейчас он не может вынести это в дополнение ко всему остальному.

Это больше, чем может вынести его нрав.

«Ты действительно хочешь послушать о моих привычках мастурбировать, брат? — посылает Ревик, вспыхивая от ярости, которая, как он знает, наполовину является смущением. — Или мне просто записать для тебя несколько своих похождений, чтобы ты и остальные члены Совета могли посмотреть и обсудить на досуге? Убедит ли это всех вас в том, что моё хозяйство работает должным образом? Или это толком не считается, если я вынужден за это платить?»

Когда тот ничего не говорит, Ревик снова наносит удар своим светом. «Я мог бы также задокументировать свои сексуальные фантазии, брат, если от меня это потребуется…»

«Я знаю, что в последнее время она фигурирует в слишком многих из них, брат», — невозмутимо парирует Вэш.

В отличие от Вэша, Ревик вздрагивает.

Он также чувствует, что его гнев усиливается.

«Брат Ревик, — Вэш вздыхает. — Ты можешь сколько угодно притворяться, что она тебе не нравится».

Ревик замечает, что в его голосе нет злости. Во всяком случае, старый видящий, кажется, испытывает облегчение от того, что Ревик стал более честным.

«Я знаю, что ты становишься собственником по отношению к ней, — продолжает Вэш. — И что в результате твой свет всё больше переплетается с её светом. Ты должен завершить испытания вместе с ней, так что опасность запутаться уже существует, исключительно из-за характера ваших отношений».

Ревик не отвечает. Он смотрит на горы.

«Это делает её слишком заметной, брат, — добавляет Вэш, на этот раз чуть сильнее чеканя слова. — Это создаёт риск для её жизни. Я знаю, ты этого не хочешь, что бы ты ни говорил, что бы ты о ней ни думал. Это также рискует пробудить её слишком рано. Она станет слишком хорошо осведомлена о тебе, и мы будем вынуждены разлучить тебя с ней… ещё одна вещь, которую я бы очень не хотел делать».

Намеренно сделав паузу, Вэш добавляет:

«Не все старейшины согласны со мной в этом вопросе, брат. Некоторые в Совете уже выступали за такое разделение».

Словно почувствовав реакцию Ревика, Вэш колеблется, прежде чем добавить:

«Они верят, что она уже чувствует твоё присутствие в своём свете, брат. Больше, чем следовало бы».

Ревик и на это не отвечает.

Вэш наблюдает за его лицом, как всегда терпеливый.

«Я понимаю, брат, — наконец говорит он, откидываясь назад и упирая руки в бёдра, разглаживая свою монашескую рясу. — Я понимаю больше, чем ты, возможно, представляешь. Возможно, больше, чем ты сам, в определённых отношениях… особенно учитывая твою решимость не любить её, какой бы ни была реакция твоего света на неё. Но в этом случае время должно быть выбрано правильно».

При этих словах Ревик издаёт недоверчивый смешок. Он ничего не может с собой поделать.

Однако он не высказывает своих мыслей открыто.

Он сильно подозревает, что в этом нет необходимости.

Глава 3. Уже не ребёнок

Ревик открыл глаза.

Когда его физическое зрение прояснилось, он обнаружил, что смотрит в высокий потолок над кожаным креслом.

Это был тот же самый вид, который встречал его всякий раз, когда он возвращался с Барьерного прыжка в эти дни. Это старая привычка, возникшая ещё до того, как он жил в той маленькой пещере на Памире — работать примерно с одного и того же места в любом доме, где он жил.

Для этого дома, в этом городе, такое место было здесь.

Несмотря на это, его разум на мгновение запнулся, не понимая, где он находится.

Старая привычка, наверное.

Это не та комната за пределами Москвы, к которой он привык — тускло-белая, с разводами воды, дыма, трещинами от снега и льда, из-за стен, расширяющихся и сжимающихся при резких перепадах погоды. Этот потолок был таким же высоким в таком же старом здании, но то, что находилось в России, было далеко не таким ухоженным.

По иронии судьбы, несмотря на убогость своего жилья, построенного коммунистами в пригороде Москвы, Ревик проводил в том здании гораздо больше времени, чем в этом.

Здесь, в Лондоне, несмотря на свои гораздо более роскошные удобства, Ревик обнаружил, что возвращается в это здание только по определённым причинам. Он приходил поспать, совершить Барьерные прыжки, подобрать одежду, помедитировать… но большую часть своего свободного времени проводил, либо гуляя по улицам Лондона, либо в кофейнях или пабах, обычно читая.

Отчасти это объяснялось тем, что за этим зданием наблюдало больше людей — опять же, по иронии судьбы, поскольку русские были практически известны своей склонностью перебарщивать с наблюдением.

Ирония или нет, но это было правдой.

Здесь у него не было такой роскоши уединения, как в том ветхом здании на окраине Москвы.

Здесь потолок был обшит деревянными панелями из богатого состаренного дуба. Полы были достаточно чистыми, чтобы с них можно было есть, по крайней мере там, где они не покрыты дорогими персидскими коврами и антикварной мебелью. Его кровать была огромной и такой удобной, что иногда по утрам он с трудом вставал с неё. Ему отглаживали костюмы без его просьбы, убирали кухню и ванные комнаты, обычно так, что он не видел никакой прислуги, но на окнах не было ни пятнышка, диваны пылесосили, а подушки взбивали. Ему выдавали еженедельное пособие, которое позволяло ему есть, одеваться и более или менее делать всё, что он хотел.

Ревик жил в пентхаусе уже несколько месяцев — с тех пор, как Вэш сказал ему, что оставаться в России больше небезопасно.

Ему всё ещё казалось, что он спит в чьём-то чужом доме.

Слуги определённо не помогали с этим ощущением.

Наличие личного слуги, в частности, не помогало.

Ревик не хотел и не нуждался ни в чём из этого, но у него не было никакого выбора в данном вопросе. Люди тоже наблюдали за ним. Не так, как это делали Вэш и Совет, но, как и многие из них, Ревик с каждым днём всё больше склонялся к тому, чтобы сорваться с места и сбежать.

К чёрту покаяние. К чёрту работу на червяков.

Он выбросил эту мысль из головы.

По правде говоря, он серьёзно относился к своему наказанию, несмотря на то, как его раздражали ограничения и вторжения в его личную жизнь. Он не забыл уроков Памира, пока что нет, и вряд ли забудет, по крайней мере, в ближайшее время.

Он всё ещё хотел внести хоть какой-то вклад в развитие мира.

Он хотел этого больше, чем когда-либо, даже если вернувшись в реальный мир, ему было труднее поверить, что он когда-нибудь действительно сможет это сделать. Наверняка из-за этого некоторые слова монахов казались гораздо менее уместными.

Или, возможно, менее практичными.

Потирая глаза указательным и большим пальцами, Ревик изо всех сил старался вернуть остаток своего света обратно в физическое тело, чтобы заземлиться. Когда у него начало получаться, он поймал себя на том, что во второй раз оглядывает комнату, слегка хмурясь.

Кто-то побывал здесь, пока его не было.

Кто бы это ни был, он развёл огонь внутри каменного очага, к которой было обращено кожаное кресло.

Ревик уставился на огонь, и в груди у него всё сжалось.

Ему не нравилось, когда люди находились где-то рядом с его телом, когда его в нём не было.

Должно быть, это вышеупомянутый слуга, Эддард.

Эта мысль его не успокоила. Эддард уже знал о нём слишком много, и не только потому, что человек почти регулярно видел Ревика обнажённым.

Мысли Ревика вернулись к разговору с Вэшем, затем к инциденту с Элисон, произошедшему несколькими днями ранее. Из-за разницы во времени Ревик совершил прыжок ранним утром здесь, в Лондоне. Это был первый день ноября по его сторону Атлантики.

В Калифорнии, где находилась Элли, было около одиннадцати часов вечера, и всё ещё стоял октябрь.

И да, Ревик точно знал, о чём предупреждал его Вэш.

Несмотря на это, ему стало немного не по себе от мысли, что Совет наблюдал за ним всё это время. Он знал, что отчасти это чувство проистекало из стыда, но не полностью. Он не сделал ничего плохого, формально… ну, на самом деле нет.

Он не специально застукал её в такой момент.

В отличие от большинства этих монахов, он также ещё не был мёртв ниже пояса.

Он присматривал за ней, потому что она была на той вечеринке, потому что Кассандра была пьяна и в одном из своих безрассудных настроений из-за Джека, потому что приёмного брата Элли, Джона, там не было… потому что Элли была одета в этот чёртов костюм, который вполне мог сойти за одежду проститутки, даже с серебристой краской на лице.

Честно говоря, он был удивлён, что она надела такое, даже с Кассандрой, которая уговаривала её надеть подобное. Обычно Элисон оставалась довольно сдержанной, когда выходила куда-нибудь выпить, отчасти потому, что у неё была склонность привлекать к себе много внимания, где бы она ни была… и что бы на ней ни было надето… даже если она стояла в углу и почти ничего не говорила.

Конечно, в отличие от Касс, не всё это внимание было сексуальным.

Она получала немало помешанных на религии. Шизофреников.

Толпа «полной луны», как называл это её брат Джон.

По правде говоря, сама Элисон, казалось, отрицала тот эффект, который её свет оказывал на многих людей. Ревика раздражало, что она могла быть так преднамеренно слепа в отношении того, кем и чем она была, хотя он мог признаться себе, что его реакция была иррациональной.

Учитывая, что ей всю жизнь говорили, что она человек, вряд ли это её вина или что-то особенно удивительное. Намёки на то, что она, возможно, не человек, вероятно, тоже напугали бы её до чёртиков, учитывая последствия для видящих в этом мире.

Это всё равно его раздражало.

Это раздражало его отчасти потому, что её собственное невежество подвергало её опасности.

Тем не менее, он мог понять её желание не вдаваться во всё это.

Больше всего на свете она, казалось, хотела слиться с толпой, быть нормальной.

Отбросив всё это в сторону, Ревик не переступал границы дозволенного, приглядывая за ней в ту ночь. Учитывая то, что он знал об её прошлом опыте общения со странно зачарованными и/или влюблёнными людьми, он, вероятно, и так предоставил ей слишком много приватности.

В любом случае, он следил за ней не ради своего чёртова здоровья.

Он пытался уберечь её… что, кстати, было его грёбаной работой.

И да, ладно, когда дело касалось вопросов безопасности, у него, возможно, была склонность к консервативным подходам в отношении Моста, но он предположил, что отчасти именно поэтому ему дали эту работу. Как бы то ни было, он думал, что потребуется максимум несколько часов, чтобы понаблюдать за ней в таких деталях, в основном просто присматривая за ней на случай, если случится что-то опасное, или какие-нибудь видящие окажутся где-нибудь поблизости от неё.

По сути, его главной заботой всегда были другие видящие.

Изначально это было больше связано с тем, чтобы не её опознала какая-то посторонняя группа — в частности, Шулеры.

Теперь, когда всё больше и больше видящих жило и работало среди людей, риски её разоблачения возросли. Более того, увеличилось количество видов разоблачения и/или опознания, которым она могла подвергнуться.

В дополнение к террористическим и/или квазивоенным группировкам, таким как Шулеры, её мог опознать совершенно случайный видящий, у которого способности оказались бы лучше, чем у большинства, или достаточно личный резонанс со светом Моста, чтобы он или она смогли увидеть её сквозь щиты Совета.

Её могли заметить охотники за головами, которые искали видящих, выдающих себя за людей — либо для перепродажи на чёрном рынке, либо для сдачи Зачистке или Шулерам.

Она могла быть помечена случайной группой Зачистки.

Если бы хоть слово о её статусе реинкарнации когда-нибудь просочилось наружу, за ней бы охотились все.

Охотники за головами. Шулеры. Российские подрядчики. Американские военные. Военизированные группировки с Ближнего Востока, Азии, Южной Америки. Религиозные террористы — как видящие, так и обычные люди. Китайцы определённо послали бы своих элитных разведчиков-видящих, Лао Ху.

Её имя и лицо были бы на слуху у всего Ринака, чёрного рынка видящих.

Поскольку точную природу опасности по-прежнему было трудно предвидеть или отследить, у Ревика всегда была некая связь с ней, независимо от того, наблюдал он за ней непосредственно или нет.

У него также были линии связи, тянувшиеся к её брату Джону, её подруге Кассандре, матери Элли, Мие Тейлор, и нескольким другим людям в её жизни, как на работе, так и в художественном колледже.

Он сделал это главным образом для того, чтобы быть уверенным, что сможет вовремя вмешаться, если что-то пойдёт всерьёз не так.

Обычно ему удавалось исправить всё из Барьера.

Конечно, у него имелись люди на местах, которым он также мог позвонить — то есть люди, действительно живущие и работающие в Сан-Франциско — но в основном они выступали в качестве прикрытия для того, что Ревик не мог сделать сам на расстоянии. В конце концов, те разведчики из резервной группы тоже были видящими; они могли опознать Элли, даже несмотря на блоки вокруг её света.

Совет хотел, чтобы никто, кроме членов Совета и самого Ревика, не знал об истинном статусе Элли в реинкарнации.

Другими словами, вызов подкрепления был ещё одним сценарием на крайний случай.

Ревик ни за что бы не подумал использовать что-либо из этого для человеческой праздничной вечеринки, по крайней мере, без чертовски веской причины.

И всё же он чувствовал необходимость присматривать внимательнее, чем обычно.

Ревик так нависал над ней только тогда, когда она была беззащитна в общественном месте; в ту ночь он решил, что уйдёт, как только появится Джон. У Джона были продвинутые пояса по боевым искусствам, пояса, на получение которых сам Ревик тонко подтолкнул человека, когда Джон ещё учился в младших классах средней школы. Ну, может быть, и не подтолкнул, но поощрял, по крайней мере вначале, когда Джон сам подвергался изрядным издевательствам.

Ревик сам не мог жить там, в смысле в Сан-Франциско.

На то было много причин.

Совет предупредил Ревика, что Элли также не может узнать его.

Это одна из причин; он не мог рисковать, живя достаточно близко к ней, чтобы она начала замечать его лицо. Более того, однако, сам Ревик был слишком известен. Как печально известный «Перебежчик» из Шулеров, он тоже привлекал к себе внимание, хотя и не так, как Элисон… внимание, которое могло бы обернуться против Элли, если бы Ревик жил в физической близости от неё.

К счастью, Джон питал сильную симпатию к боевым искусствам.

После изначального толчка Ревика Джон в течение многих лет самостоятельно занимался боевыми искусствами и теперь работал инструктором в одной из крупных школ кунг-фу в Сан-Франциско.

Это вполне устраивало Ревика.

Джон и Элли оставались близки, особенно после смерти их отца-человека, поэтому Ревик верил, что она в безопасности, когда Джон был рядом.

Если бы той ночью Джон добрался туда раньше, Ревик вообще ничего бы не увидел.

Но Джон добрался туда далеко за полночь.

Более чем часом ранее этот панк-музыкант начал глазами трахать Элисон с другого конца комнаты. Почувствовав, что с парнем что-то не так, Ревик уделил ему больше внимания, сомневаясь, что этот парень ему нравится, ещё до того, как тот открыл рот.

Сделав это, он понравился Ревику ещё меньше.

«Привет, я Джейден…»

Парень явно хотел её.

Однако правила такого рода были высечены на камне, и Ревик соглашался с ними как на практике, так и в теории.

Никакого вмешательства во всё, что делалось по обоюдному согласию. Вообще никакого вмешательства, если Мосту не угрожает непосредственная, серьёзная, потенциально смертельная физическая опасность. Ревик присутствовал там исключительно для того, чтобы защитить её, а не для того, чтобы посягать на её свободную волю или каким-либо образом диктовать ход её жизни.

Однако иногда случались и более двусмысленные моменты.

Ревик несколько раз обращался к Совету за указаниями, когда они запрещали ему вмешиваться в ситуации, которые казались ему опасными.

«Нам нужно, чтобы она научилась, — предупреждали они его. — Ты не можешь вмешиваться во все вопросы, брат Ревик, просто потому, что ты там, и тебе неприятно видеть сородича-видящего в эмоциональном или физическом расстройстве. Ты не можешь помешать ей узнать о реалиях её мира. В частности, ты не можешь помешать ей узнать о реалиях жизни наших кузенов-людей и их менее лицеприятных поступках по отношению друг к другу и другим биологическим видам. Если ты будешь защищать её от любых негативных последствий того, что она воспитывается как одна из них, это перечеркнёт всю цель воспитания Моста в человеческой семье».

Ревик понимал эту логику.

По большей части.

Однако это все равно злило его.

Это особенно разозлило его в одном примечательном случае с соседом, который коллекционировал игрушечные поезда.

Сосед использовал те самые поезда, чтобы заманивать соседских детей, когда их родителей не было рядом. Этот кусок дерьма чуть не трахнул её, когда ей было меньше девяти лет, и, вероятно, трахнул бы, если бы человеческий отец Элисон не заподозрил что-то неладное и не запретил Элли когда-либо ходить туда снова.

Тогда Ревик был относительно новичком на этой работе.

Он испытал шок — и почти безрассудный гнев, если честно — когда Совет сказал ему не вмешиваться. Они даже открыто пресекли его действия, когда он поначалу проигнорировал их и всё равно попытался вмешаться.

Это было первое предупреждение Ревика.

К счастью, приёмный отец Элли оказался не полным идиотом и сам понял, что что-то не так. Однако это заняло у него несколько недель.

За это время Ревик пытался предупредить его… дважды… и снова Совет его пресёк.

Большую часть того времени Ревик постоянно спорил со старшими монахами, пытаясь убедить их позволить ему вмешаться, даже после того, как они вынесли ему предупреждение. Он указал, что у неё даже нет преимуществ, которые были бы у человека в подобных ситуациях, что её раса делала её более уязвимой для определённых видов манипуляций, чем любого человека, независимо от его возраста.

Далее он утверждал, что она неизбежно будет винить себя, если не поймёт этого.

Ревик всё ещё твердо верил, что если бы она знала правду о своей расе, то знала бы, как лучше защитить себя. Она, естественно, знала бы больше о своих слабостях, которые не связаны с характером, пристрастиями или даже наивностью, а относились непосредственно к видовым различиям.

Аргументы Ревика были отклонены.

По той же причине он, не спрашивая, знал, что они сказали бы о ситуации с Джейденом.

Ей не угрожала физическая опасность — даже Ревик мог это признать, хотя ему почти хотелось, чтобы такая угроза была, чтобы он мог сделать что-нибудь напрямую, может, попросить одного из пьяных завсегдатаев вечеринки ворваться туда и избить к чёртовой матери этого маленького ублюдка, пока его штаны спущены до лодыжек.

Но Джейден не причинил ей вреда.

Она более или менее дала согласие на то, что произошло.

Однако для Ревика незнание-того-кем-она-была означало, что ею всё равно пользовались.

По сути, Совет позволял манипулировать ею. Они делали её крайне уязвимой для тех или иных манипуляций со стороны людей, которые не прочь давить на неё или даже попирать её границы. Её расовая принадлежность только усугублялась тем эффектом, который её свет Моста оказывал на других..

И да, это его злило.

Несмотря на это, Ревик удивился, когда Джейден взял её за руку и потащил с танцпола в ванную этого захудалого дома, похожего на лачугу художника.

Он удивился, что маленький засранец был так откровенен с ней… И ещё больше поразился, когда его прямолинейность скорее возбудила её, нежели разозлила.

Конечно, ей было… сколько? Двадцать один? Уже двадцать два?

Так что едва ли ребёнок. Особенно по человеческим меркам.

Ревик знал, что не видит её ясно, несмотря на почти постоянную близость к её свету. Его также иногда смущало, насколько по-другому она ощущалась за Барьером по сравнению с тем, как она вела себя в мире со своими друзьями. Не помогало и то, что физически она взрослела примерно в три раза быстрее, чем обычный видящий. Он уже был вынужден приспосабливаться к переменам в ней, которые у обычного видящего произошли бы только через десять-двадцать лет.

Он также был вынужден наблюдать, как её свет развивается в геометрической прогрессии, вероятно, из-за того, кем она была, и того факта, что она действительно отличалась от большинства видящих.

На самом деле, от всех остальных видящих.

Она была Мостом.

По словам старейшин, Мост не реинкарнировала тысячи лет.

Мост приходила только тогда, когда в континууме живых существ потребовался новый эволюционный скачок. По той же причине видящие обычно неоднозначно относились к её приходу.

Многие приветствовали Мост как спасительницу видящих; они считали, что она пришла, чтобы искоренить худшую человеческую скверну, спасти их народ от рабства и деградации. Многие могли желать её смерти, ибо беспокоились, что она может уничтожить видящих вместе с людьми в своём стремлении перестроить эволюционное игровое поле.

Правда заключалась в том, что никто на самом деле не знал, на что она способна.

Более того, у каждого, казалось, имелась своя теория. Подобно большинству ревностных верующих, они также предполагали, что их интерпретации и предсказания были единственно верными.

За эти годы в религию видящих также обратилось много людей.

Большинство из этих новообращённых переработали Миф по своему образу и подобию, поставив людей в центр жизненного континуума. На самом деле, это не так уж удивительно, учитывая опыт Ревика в общении с людьми — или, на самом деле, его опыт общения с любыми биологическими видами.

Тем не менее, это привело к некоторым тревожным выводам в том, что касалось Моста.

А именно, многие из этих людей хотели её смерти.

Предполагалось, что Мост станет предвестником нового мира.

Даже то, что она присутствовала здесь, реинкарнировала на Земле, означало, что быстро приближалось Смещение. Схожее с человеческим словом «апокалипсис», Смещение означало, что всё изменится, и чертовски быстро. Также сродни человеческой концепции апокалипсиса, это подразумевало, что в процессе, скорее всего, погибнет много-много существ.

Те, кто останется в живых, будут вынуждены эволюционировать.

Однако знание всего этого нисколько не помогло Ревику, пока он наблюдал, как Джейден трахает её на столешнице в грязной ванной, заваленной чумазыми полотенцами и полупустыми бутылками из-под пива.

Ревик понял предупреждение Вэша.

Он понял его ясно, как неоновую вывеску.

Его также немного шокировала собственная реакция на всё это.

В конце концов, он практически с первого дня своего назначения присматривать за ней был полон решимости никоим образом не допускать эмоционального сближения со своей подопечной.

У Ревика были на это свои причины. По его мнению, это были чертовски веские причины. Однако не все из них были строго рациональными… и ни в одной из них на самом деле не было её вины.

Ревику было всё равно.

Несмотря на это, он подрочил, увидев её с Джейденом той ночью. Дважды.

Ладно, может, три раза.

Это не помогло.

И это не уменьшило стыда, который он испытывал из-за боли разделения, которая затмевала его свет всякий раз, когда он позволял себе вспомнить выражение её лица, когда она кончала. Слово «стыд» вообще не описывало эту эмоцию. Во-первых, стыд подразумевал, что он сделал что-то не так, и Ревик не мог честно решить, действительно ли он верит в это или нет.

Он наблюдал из Барьера за каждой минутой их совокупления.

По правде говоря, он не мог заставить себя отвести взгляд.

Он был загипнотизирован видом Джейдена, вбивавшегося в неё, Элли, ахавшей ему в шею, пока эта серебристая краска размазывалась по её лицу и его коже, а её ноги в кожаных сапогах обвились вокруг его талии. Ревик всё ещё не мог до конца оправиться от шока из-за того, что она, поговорив с ним в общей сложности минут двадцать, позволила ему поиметь её пальцами, а затем трахнуть.

Он никогда раньше не видел, чтобы она вытворяла что-то подобное.

Чёрт, насколько он знал, она была девственницей.

По правде говоря, Ревик знал, насколько это маловероятно, но ему никогда не приходилось сталкиваться с этим вопросом напрямую до той ночи, когда это произошло прямо у него под носом.

Он был свидетелем нескольких пьяных, но относительно невинных проказ на задних сиденьях машин, но не более того.

У неё даже никогда не было настоящего бойфренда.

Он знал, почему она не решалась часто ходить на свидания.

Даже не считая плохого опыта, который у неё уже был с несколькими людьми, особенно в старших классах, Ревик чувствовал, что она нервничает из-за реакции других на неё, даже если она не понимала, что означают эти реакции.

Как бы она ни притворялась, она знала, что такая реакция может быть опасной.

Она понимала это, по крайней мере, на каком-то уровне.

Это же осознание заставило Ревика посмотреть в лицо своему меняющемуся восприятию её. Отчасти это было признание самому себе в правде, которой он изо всех сил старался избегать вот уже несколько месяцев, а может быть, даже последние несколько лет.

Он больше не видел в ней ребёнка.

Нисколько.

Более того, он ревновал к этому самодовольному маленькому придурку до такой степени, что хотел свернуть его чёртову шею.

Глава 4. Тот парень

— Привет, Эл… ЭЛ! Земля вызывает Элли!

Я подняла взгляд от стола, где наполняла солонку и перечницу.

Касс стояла рядом, небрежно положив руку на бедро, и её чёрный фартук официантки съехал набок поверх слишком короткой мини-юбки. Она улыбалась мне.

— Ты видела, кто только что появился? — спросила она.

Я позволила своему взгляду опуститься к её юбке.

— Тебя уволят, если Джефф увидит, что ты это носишь, — сказала я ей. — Разве он уже не предупреждал тебя об этом? О том, чтобы ты не надевала именно эту юбку?

Касс выдохнула, с преувеличенным раздражением сдувая чёлку с глаз.

На этот раз она покрасила кончики своих волос в синий металлик, к которому я всё ещё не до конца привыкла. Это выглядело круто, но красный цвет мне нравился больше, может, потому, что из-за него кончики волос казались языками пламени на фоне её обычных прядей, которые были чёрными и прямыми и ниспадали тяжёлым полотном вокруг её лица.

Мне всегда нравились волосы Касс.

Казалось, она унаследовала лучшие черты лица и физические данные от обоих своих родителей, хотя её мама тоже была довольно сногсшибательной. Её этническая принадлежность была настоящей мешаниной, но в основном она была похожа на тайку, как и её отец.

Теперь Касс поджала губы при моём упоминании о Джеффе, нашем придурковатом менеджере.

Снова выдохнув, она пробормотала:

— Похоже, он не против пялиться на мою задницу всякий раз, когда я её надеваю. И в вырез моего декольте, когда я надеваю практически всё, что угодно…

Она сделала паузу, чтобы сердито посмотреть поверх перегородки на другую официантку, темноволосую девушку по имени Дания, которая, казалось, получала удовольствие от того, что ябедничала на всех остальных. Дания была убеждена, что никто, кроме неё, здесь не напрягался.

И, что ж, в случае с Касс, возможно, она права.

Во-первых, Касс не была большой поклонницей необходимости работать на этих дерьмовых работах. Я тоже, если уж на то пошло, но у меня лучше получалось мысленно отстраняться и не думать об этом, в то время как у Касс были проблемы с тем, чтобы отпустить это, и она бунтовала по мелочам, что, как правило, приводило к её увольнению или просто постоянным придиркам со стороны менеджеров.

Самое смешное, что на самом деле она была более хорошей официанткой, чем я, когда прилагала усилия. Просто большую часть времени она предпочитала не прилагать этих самых усилий.

Какая-то часть меня почти восхищалась ею за то, что она не позволила этим придуркам превратить её в «просто официантку» — предубеждению, которому мы оба подвергались не раз.

— Нам нужно сваливать из этого грёбаного места, — пробормотала Касс, как будто услышала, о чём я думаю. Она огляделась, по-видимому, раздосадованная тем, что Дания оказалась вне досягаемости её убийственного взгляда. — …И эй, ты вообще меня слышала? Этот парень здесь.

В тот раз я не подняла взгляд. Сдув челку с глаз, я продолжала пересыпать соль из квадратного пластикового контейнера в стеклянные солонки.

— Какой парень?

— Вон там, — сказала она, мотнув головой в сторону.

Я наблюдала, как Касс смотрит поверх перегородки, сосредоточившись где-то на главном этаже ресторана. Я ненавидела, когда она утаивала информацию, чтобы заставить меня обратить на неё внимание. Это поведение как в старших классах — всё время пытаться заинтересовать меня, вместо того чтобы просто говорить всё прямо, но, похоже, от этой привычки она была неспособна избавиться.

Несмотря на это, я поколебалась, испытывая непреодолимое любопытство.

Мне действительно нужно было закончить побочную работу.

Я хотела убраться отсюда ко всем чертям.

Однако любопытство взяло надо мной верх, как это обычно бывало в конце концов — и, кстати, вероятно, именно поэтому Касс до сих пор утаивала информацию/поддразнивала меня.

Раздражённо хмыкнув, я поставила контейнер с солью на пол и подошла к тому месту, где стояла Касс. Заглянув за перегородку, я потратила ещё несколько секунд на то, чтобы сосредоточиться на нужном столе, так как сначала не увидела никого, кого хотя бы отдалённо узнавала.

Но как только я нашла его, я поняла.

Во-первых, этот парень смотрел прямо на меня.

Поймав мой взгляд, он откровенно ухмыльнулся, подняв руку в коротком взмахе.

Я помахала в ответ, затем отступила за перегородку, бросив на Касс неодобрительный взгляд.

— Иисус Христос на велике, Касс, — сказала я, нахмурившись. — Ну спасибо большое.

— Что? Я думала, он тебе нравится.

Всё ещё испытывая легкое смущение и чувствуя себя дурой — на самом деле не зная, почему — я стиснула зубы, не отвечая. Взяв контейнер с солью, я вернулась к насыпанию соли в ряд маленьких стеклянных солонок.

— Как, чёрт возьми, он вообще меня нашёл? — пробормотала я.

— Разве ты не сказала ему, где работаешь? — уточнила она.

Я изо всех сил постаралась вспомнить.

Должно быть, в ту ночь я опьянела сильнее, чем предполагала. Я вспомнила какие-то фразы о наших местах работы, ещё тогда, когда мы впервые разговаривали возле танцпола, почти крича друг другу в уши, чтобы нас было слышно сквозь музыку группы. Мне показалось, что он говорил что-то о компьютерных играх.

Но не похоже, чтобы мы много разговаривали.

Кроме того, на мне же было столько макияжа.

— Как он вообще меня узнал? — поразилась я, скорее заканчивая мысль, нежели действительно адресуя вопрос Касс.

— Может, ему запомнилось вовсе не твоё лицо, — ухмыльнулась она.

Я приподняла бровь, уставившись на неё, и Касс рассмеялась.

— Что? — она подошла к столу, за которым я работала. — В чём твоя проблема? Ты мне чего-то не договариваешь.

Когда я не ответила, то почувствовала, как она пристально изучает мой профиль.

— Ты краснеешь! — объявила она.

Когда я бросила на неё ещё один недовольный взгляд, Касс откровенно рассмеялась.

— О боже мой! Вот куда ты подевалась в ту ночь. Ты отсасывала ему в ванной! Маленькая мисс «Я не хожу на свидания» перепихнулась с симпатичным парнем-готом… зная его в общей сложности десять минут. Ты плохая, очень плохая девочка!

— Может, ты заткнёшься? — прошипела я, жестом приказывая ей говорить потише. — Ты как городской глашатай…

Когда она снова рассмеялась, на моём лице появилась непроизвольная улыбка.

— Серьёзно, — сказала я. — Заткнись. Пока я не избила тебя до полусмерти своим блокнотом.

— Признай это. Тогда, может, и заткнусь.

— Я не отсасывала ему, ясно?

— Так что? Ты трахалась с ним? — Касс произнесла это легко, явно в шутку. Должно быть, я покраснела ещё сильнее, потому что она расхохоталась ещё громче. — О боже мой! Ты сделала это! Ты точно его трахнула! И ты ещё называешь меня шлюхой!

— Заткнись! Серьёзно! — прошипела я, снова жестом приказывая ей замолчать. — Это был… несчастный случай.

Касс расхохоталась ещё громче, и на этот раз я не смогла удержаться от смеха вместе с ней.

— Он тебя услышит. Вместе со всеми остальными в этом проклятом месте. В отличие от тебя, я не хочу, чтобы меня уволили.

Но Касс, казалось, не слышала этой части.

Или, что более вероятно, ей было всё равно.

— Несчастный случай? — переспросила она. — Ты упала на него, что ли? Он, должно быть, большой, если ты «случайно» наткнулась на его член своей вагиной…

— Тссс… Касс! Заткнись, я серьёзно, — в этот раз я тоже не смогла удержаться от смеха. — Я тебе непременно отомщу. Ты должна понимать, что у меня на тебя гораздо больше компромата, чем одна дурацкая вечеринка в честь Хэллоуина. С одним Джеком я могла бы отомстить тебе в десятикратном размере…

Меня перебил другой голос.

— Хотел бы я это увидеть, — сказал он.

Я замерла, чувствуя, как кровь отхлынула от моего лица.

Я взглянула в сторону прохода между двумя перегородками, отделяющими место официантки от главной обеденной зоны.

— …Я имею в виду то, как ты мстишь ей, — закончил Джейден, улыбаясь мне с места, где он держался за каждую из боковых перегородок.

Он немного наклонился вперёд, раскачиваясь всем своим весом и держась за противоположные стороны узкого прохода.

— Может, мне лучше не сердить тебя, — сказал он. Улыбнувшись чуть шире, он добавил, снова наклоняясь вперёд: —…Или, может быть, мне наоборот следовало бы.

Касс уставилась на него с непроницаемым лицом.

Затем она повернулась и драматично подняла брови, глядя на меня, состроив наигранно удивлённое лицо и комично прикрыв рот одной рукой. Когда она оглянулась на Джейдена, то подмигнула прямо перед тем, как одарить его понимающей ухмылкой.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — сказал он в ответ.

Он вежливо кивнул ей, но совершенно ясно дал понять, что не заинтересован в ней. Он оглянулся на меня, и его голубые глаза выглядели ещё светлее и пронзительнее, чем я помнила.

— Привет, — сказал он. — Когда ты освободишься?

Я изо всех сил старалась сохранить более или менее нормальное выражение лица.

— Когда я закончу с этим, — я указала на солонку и перечницу.

— У тебя есть планы? — спросил он, не теряясь.

Я уставилась на него, чувствуя, как мой мозг крутится вокруг этого вопроса.

В этой короткой паузе я поймала себя на том, что обдумываю свои недоделанные размышления о том, что я буду делать, когда доработаю смену. Большинство из них касались моего дивана, буррито из такерии, которое я обычно покупаю по дороге домой, и телевизора, по крайней мере, в течение первого часа или около того.

После этого я, вероятно, закончила бы тем, что слушала музыку, льющуюся из моих старых, дрянных колонок, и работала над несколькими новыми набросками.

Где-то там также было мороженое… может, несколько бутылок пива.

Прежде чем я успела ему ответить, Касс адресовала свою ухмылку мне.

— Теперь есть, — весело сказала она.

Глава 5. Не нормально

— Бл*дь…

Это слово прозвучало почти как хрип.

Он крепко сжал моё обнажённое плечо в своей руке, и я наблюдала за его лицом, пока он кончал; мои ноги обвились вокруг его, мои руки обхватили его талию. Несколько долгих секунд я вообще не могла ни о чём думать, только наблюдала за ним, понимая, что это первое слово, которое он сказал с тех пор, как мы вернулись в мою квартиру.

Наверное, хорошо, что Касс пошла к Джеку.

Я не была такой тихой, как Джейден.

Также очень хорошо, что Джон сегодня работал допоздна и, следовательно, вряд ли заскочит без предупреждения, как он обычно делал рано вечером и в выходные дни.

Джейден улыбнулся мне, когда поймал мой взгляд на себе. Я почувствовала, что краснею, даже когда он откатился в сторону. Он всё ещё ухмылялся, когда приземлился на матрас рядом со мной.

В данный момент моя кровать располагалась на полу, ибо я умудрилась сломать свой последний каркас кровати во время нелепой пьяной игры, в которую я, Касс и Джон играли однажды вечером. Мы прыгали вверх-вниз по моей кровати в рамках полосы препятствий, которую мы устроили по всей квартире.

К счастью, Джейден не спрашивал.

Его также, казалось, не волновало, что моя кровать стояла на полу.

Меня снова поразило, что я почти ничего не знала об этом парне.

Я знала о нём ещё меньше, чем о большинстве парней, с которыми спала.

— Мне нравится, что ты потом смущаешься, — сказал он.

Он наклонился ко мне и поцеловал в щёку. Ухмыляясь, он придвинулся ближе, уткнувшись носом в моё лицо.

— Это чертовски очаровательно. Ты как дикая кошка в постели, а потом, как только всё заканчивается, ты становишься совершенно сгорающей со стыда, — он снова поцеловал меня, прижавшись своим потным лицом к моему, и пробормотал: — Это снова возбуждает меня.

Я почувствовала, как к лицу прилило тепло, но подняла на него глаза, встретившись с ним взглядом.

Когда он улыбнулся в этот раз, я улыбнулась в ответ.

— Ты голодна? — спросил он.

Я кивнула.

— Умираю с голоду.

— Я тоже, — весело сказал он. — Хочешь прогуляться? Я не мог заставить себя есть еду в той дерьмовой забегаловке, где ты работаешь. Даже картинки в меню выглядели довольно устрашающе, — он слегка поморщился, и его голос стал почти извиняющимся. — …Прости.

Я рассмеялась. Ничего не могла с собой поделать.

— Не стоит, — сказала я, улыбнувшись на этот раз более естественно. — И да… они правда такие. Устрашающие с виду.

— На этот раз я хочу правда поговорить с тобой, — сказал он, снова целуя меня. — Может, это и не будет настоящим свиданием, но хотя бы близко. Во всяком случае, ближе.

Он погладил моё лицо пальцами.

Честно говоря, я до сих пор пыталась решить, хочу ли я познакомиться с ним поближе.

Какая-то часть меня не желала раздувать из этого нечто большее, чем есть на данный момент.

Я знала, что моя реакция на него была не совсем «нормальной», даже для меня. Я также знала, как легко было бы увидеть в этом то, чего не было. На данный момент это просто означало, что нас влекло друг к другу, и секс был хорошим. Я не собиралась придумывать какую-то историю в своей голове и притворяться, что это значит что-то большее.

Я ещё не знала его достаточно хорошо, чтобы понять, нравится ли он мне вообще.

Очевидно, какой-то более животной части меня он нравился.

Однако, по правде говоря, я не слишком доверяла этой своей стороне, когда дело доходило до выбора парней для чего-либо, кроме секса, и, вероятно, именно поэтому я нечасто ходила на свидания. В отличие от многих моих друзей, мне всегда было довольно легко отделять физическое от эмоционального.

Большую часть времени я ничего не говорила, так как знала, как это звучит для многих людей, но мне действительно не обязательно сильно симпатизировать людям, с которыми я спала.

Не то чтобы у меня был большой опыт или что-то в этом роде.

Я просто знала этот факт о себе, по-видимому, с тех пор, как была ещё ребёнком.

Секс был просто сексом.

Это могло означать нечто большее, но чаще всего не означало.

Мне определённо не нужно было относиться к каждому из моих сексуальных партнеров как к какой-то потенциальной родственной душе или сразу же бросаться выяснять, что «означает» секс.

Наблюдая, как Джейден окидывает моё обнажённое тело оценивающим взглядом, я сделала то же самое с ним, позволив себе по-настоящему взглянуть на него впервые с тех пор, как встретила его на той вечеринке. Несмотря на мою решимость не придавать этому значения, признаюсь, я чувствовала себя довольно сбитой с толку.

Отчасти дело во мне самой и моём обычном поведении.

Джейден не вписывался в это обычное поведение.

Более того, я не была уверена, что именно в нём такого, что заставило меня нарушить все до единого из моих неписаных, но ранее незыблемых правил.

Я имею в виду то, что на самом деле я никогда не решала не ходить на свидания… что бы там ни говорила Касс.

Я также никогда не решала встречаться с кем-либо.

Я ничего не имела ни против парней, ни против секса, ни против отношений. У меня не было фобии моногамии.

Честно говоря, большую часть времени меня это просто не интересовало. Большинство парней, с которыми я встречалась, в моём понимании были просто сексом. Джон обвинил меня в том, что я чего-то «жду», чего-то, что, по его мнению, никогда не найду, но, честно говоря, я и этого не осознавала. Я не считала этих мужчин «ущербными», просто они меня не особо интересовали.

Я мало что могла с этим поделать.

Как бы то ни было, эта незаинтересованность вкупе с тем фактом, что у меня имелась склонность привлекать чудаков, заставляли меня немного настороженно относиться к любому, кто проявлял слишком большую настойчивость. Я не хотела никого вводить в заблуждение, и я также не хотела, чтобы меня преследовали или убили за то, что я не ответила взаимностью кому-то, у кого, как оказалось, были какие-то проблемы с психическим здоровьем.

Мой папа давным-давно предупредил меня, что мне всегда нужно быть осторожной с людьми, которые подходят ко мне, потому что я, казалось, вызывала непредсказуемую реакцию у других.

Он выразился так: «Ты просто один из тех огоньков, которые привлекают множество мотыльков, к добру это или к худу».

По той же причине я довольно настороженно относилась к сексу с кем-то, кого не знала.

Я определённо опасалась заниматься сексом с людьми из окружения моих друзей или в такой ситуации, когда об этом могли узнать мои друзья.

Касс, в частности, не нужно было знать всё это обо мне.

Я не думала, что она когда-нибудь намеренно причинит мне боль этой информацией, ни за что на свете, и она едва ли распространит её повсюду. Я просто знала, что она раздует это больше, чем есть на самом деле, и, честно говоря, мне не нужна драма.

Обычно мои интрижки, или как бы вы это ни называли, длились недостаточно долго, чтобы вызвать много драмы. Хотя я знала Касс. Она не только разжигала драму там, где её не было (как правило, от скуки), но и у Касс была склонность делать секс и романтику центром своего мира, а я таким не занималась.

Так что да, из всего этого родились правила.

Я никогда не думала о них в таком ключе, по крайней мере, до этого момента, когда нарушила их все.

По какой-то причине для этого я выбрала Джейдена, и понятия не имела, почему.

Я говорила вроде как серьёзно, когда сказала Касс, что это был несчастный случай.

Я имею в виду, что я определённо ничего этого не планировала и даже не продумывала до конца. Я не планировала позволять, чтобы меня подцепили прямо на глазах у Касс на той вечеринке. Я определённо не планировала тот первый раз, когда мы с Джейденом были в уборной. Я не планировала позволять Джейдену заезжать за мной на работу во второй раз, да ещё и на глазах у Касс.

Я также не планировала этого, когда привела совершенно незнакомого человека в свой собственный дом, нарушив ещё одно, и даже более незыблемое из моих неписаных «правил».

И да, это меня немного смутило.

Я понятия не имела, что Джейден думал обо всём этом или что он думал обо мне. Перепих вряд ли был чем-то ненормальным, но моё безразличие к отношениям, казалось, выводило многих парней из равновесия. Я понятия не имела, что Джейден думал о моём молчании по отношению к нему или о том факте, что я всё равно привела его к себе домой.

Как бы то ни было, почему меня это волновало? Обычно меня бы не заботило, что думает какой-нибудь случайный парень, которого я не знаю… ни о сексе, ни, конечно, обо мне.

Может, дело в том, что Касс теперь знала об этом.

Или, может, мне действительно было не всё равно, что он думает. Честно говоря, я не могла сказать наверняка.

Так что да, по большей части, я была сбита с толку.

И задавалась вопросом, почему я сделала это таким образом, когда я могла бы просто отшить его сегодня вечером и найти способ получить информацию о нём позже, если бы я всё равно захотела его увидеть — способ, который не включал бы в себя публичное представление перед Касс. Но теперь Касс знала, а это означало, что Джон, скорее всего, тоже услышит об этом и, вероятно, раздует из этого проблему.

Однако я поступила именно таким образом.

Очевидно, я не хотела ждать.

Даже сейчас я обнаружила, что снова возбуждаюсь, просто глядя на него.

Он был худощавым, но обладал действительно сексуальным телом, по крайней мере, на мой вкус. Он был высоким, что мне всегда нравилось. Шесть кубиков пресса. Мускулистая грудь, красивые руки. Длинные пальцы. Чёрные волосы, густые и немного растрёпанные. Сексуальная улыбка. Эти светло-голубые глаза, которые так резко выделялись на контрасте с чёрными волосами и загорелой кожей.

Мне всегда нравились чёрные волосы.

И, шутила она или нет, но Касс была права ещё кое в чём.

Он был не таким уж маленьким в плане мужского достоинства.

Подумав об этом, я скользнула рукой вниз по его телу и сомкнула пальцы вокруг него, почти не задумываясь о том, что делаю.

Джейден втянул в себя воздух.

Я наблюдала за его лицом, пока мой разум на фоне продолжал размышлять над загадкой происходящего и над тем, почему я нарушила все свои правила.

Ничто в его внешности, или размере его члена, или в том факте, что он пытался заняться со мной сексом в первый раз, когда мы остались наедине, не объясняло, почему я это сделала.

По правде говоря, я не так много занималась сексом… с кем бы то ни было. Мне не нравилось признаваться в этом факте своим друзьям, все из которых, казалось, думали, что секс, романтика и все сопутствующие драмы — это центр вселенной, но, в конце концов, Касс была права.

У меня никогда не было настоящего парня.

Касс не знала о тех нескольких парнях, с которыми я встречалась. Как и Джон. Как и моя мать.

Я совершенно точно не была девственницей ни по какому определению. Секс не был для меня проблемой морали, скорее инстинктивной реакцией и осложнением. Мне было всё равно, что делают другие люди. На самом деле мне даже было всё равно, что они обо мне думают.

Я просто хотела почувствовать что-то, и обычно я просто… не чувствовала этого.

Наверное, я решила, что ещё не встретила никого, кто бы мне достаточно понравился.

Однако Джейдену не нужно было знать ничего из этого.

Его член напрягся под моими пальцами, когда я не убрала руку.

— Проклятье, Элли-девочка, — придвинувшись ближе к тому месту, где я лежала, он тихо застонал, запуская пальцы в мои волосы и крепко сжимая их. — Ты сводишь меня с ума, бл*дь. Ты сводишь меня с ума, а я ничего о тебе не знаю. Ты что, околдовываешь меня или что-то в этом роде?..

Я не смогла сдержать улыбки.

Меня так и подмывало сказать ему, что я только что задавалась тем же вопросом о нём.

Но я этого не сделала. Я также не перестала массировать его член, и несколько секунд спустя он полностью перевернулся на спину, снова ахнув, и его пальцы обхватили мои там, где я держала его.

— Мне пришлось спросить кое у кого, как тебя зовут, — сказал он, глядя на меня снизу вверх.

Он расслабленно обнял меня свободной рукой за спину.

Поцеловав меня в губы, он добавил мягче:

— Я вспомнил имя Элли, но был так чертовски пьян, что не смог вспомнить твою фамилию. Я спрашивал о тебе многих людей, Элли-девочка-Тейлор. Я узнал, в какую среднюю школу ты ходила. Где ты училась в колледже. Я искал твои фотографии в каналах. Я просмотрел кучу твоих работ… Рисунки углём с этими пирамидами…

Он издал ещё один вздох, когда я начала массировать его активнее.

— …Они сказали мне, что ты ни с кем не встречаешься. Некоторые из них думали, что ты лесбуха, но никто из тех, с кем я разговаривал, также не видел тебя с девушками. Ты ведь не лесбуха, не так ли?

Я рассмеялась, изогнув бровь.

— Ты серьёзно спрашиваешь меня об этом? И я надеюсь, что у тебя есть сестра-лесбиянка или что-то в этом роде, если ты употребляешь такое слово.

— Много друзей, — сказал он, слабо улыбаясь. — Это считается?

— Интересно, что бы они сказали, если бы я их спросила, — размышляла я.

Он сжал меня крепче, притягивая к себе.

— Я думаю, что по меркам лесбиянки ты как-то сильно любишь член, — сказал он, улыбаясь, когда я рассмеялась. — Я также думаю, что я счастливый ублюдок, если ты обычно не трахаешься с парнями. Возможно, мне придётся найти более креативные способы сохранить свою удачу…

Я помассировала его сильнее, и он закрыл глаза, у него перехватило дыхание.

Ещё через несколько минут он, тяжело дыша, толкался всем телом навстречу моей руке.

— Если ты хочешь, чтобы я сводил тебя куда-нибудь, это не лучший способ заставить меня выйти с тобой из дома, — пробормотал он. — Совсем не лучший.

Я перенесла на него больше своего веса, опираясь на его грудь.

Когда я обхватила его ногами, он издал ещё один вздох.

Затем снова тяжело задышал, слегка надавил мне на плечи, задавая другой вопрос руками и глазами, пытаясь направить меня дальше вниз по своему телу. Я почувствовала в нём настойчивость, хотя и не могла расслышать её в его голосе.

— С другой стороны, — пробормотал он тихим и дразнящим тоном. — Если ты голодна, у меня, возможно, есть краткосрочное решение этой проблемы.

Я чувствовала, чего он хотел.

Я почувствовала это так сильно, что у меня заныло внизу живота.

Но меня это тоже устраивало.

Я поймала себя на том, что каким-то образом поддаюсь его желанию, хочу большего, получаю от этого удовольствие. По мере того, как я исследовала его руками, его желание становилось всё горячее, плотнее, захлестывая меня, как осязаемая сила, как что-то, что я могла чувствовать своим телом и дыханием, или, может быть, просто видеть в его светло-голубых глазах. Эти глаза становились мягче по мере того, как я наблюдала, но я заметила в них проблески требования, становящиеся всё более настойчивыми, по мере того как он продолжал сжимать мои плечи, а его руки напрягались от сдерживания себя.

К тому времени, когда я дала ему то, что он хотел, я уже перестала сомневаться, зачем я это делаю.

На самом деле я даже не могла вспомнить, почему это имело значение.

Глава 6. Старший брат

Увидев меня, Джон моргнул, явно поражённый.

Однако я была одета.

Ну. Более или менее.

Верхняя часть моего тела была обернута одеялом, а внизу были надеты боксёры. Я сунула ноги в сапоги до икр, подбитые искусственным мехом, так что да, наряд был странным, но пристойным. Определённо не голая. На самом деле, даже близко не голая.

— Привет, — сказал Джон.

— Привет.

Он снова оглядел меня и нахмурился.

— Ты одна?

Я оглянулась через плечо, колеблясь, затем снова посмотрела на Джона, который во время этой паузы нахмурился ещё сильнее.

— Я расцениваю это как отрицательный ответ, — сказал он. — Кто это? Тот парень, о котором мне рассказывала Касс?

Я поколебалась, затем пожала плечами.

Теперь нет смысла скрывать это.

— Ты хочешь просто зайти? — спросила я, придерживая открытую дверь. — Мы как раз заказывали пиццу. Я собиралась найти фильм. Само собой, ты можешь присоединиться.

Я старалась говорить непринуждённо, как будто в том, что я пригласила какого-то парня на кино и пиццу, не было ничего особенного. Как будто это нормально для нас с Джоном.

Джон посмотрел мимо меня, как будто думая о том же самом.

Теперь он выглядел менее раздражённым, возможно, из-за приглашения, но он также не сделал ни малейшего движения, чтобы войти в мой арендованный ветхий дом.

После ещё одной паузы он кивком головы предложил мне вместо этого выйти наружу.

Чувствуя, что напрягаюсь, я сделала, как он просил, придерживая дверь закрытой за собой, но не давая защёлке защёлкнуться на место. В этом наряде я точно не могла взять с собой ключи и не хотела оказаться на улице перед запертой дверью.

— Что? — спросила я, всё ещё стоя там и теперь чувствуя себя неловко из-за одеяла. — Что такое? Ты серьёзно напуган тем, что у меня здесь есть парень?

— Касс говорит правду? — спросил Джон. — Ты действительно трахалась с ним в туалете на той вечеринке в «Октавии»? На Хэллоуин?

Я моргнула.

Затем подняла глаза и посмотрела Джону в лицо.

Когда он не дрогнул, я рассмеялась больше от удивления, чем от юмора.

— Я не могу поверить, что ты только что спросил меня об этом, — сказала я.

— Касс беспокоится о тебе.

— Что? — я издала ещё один удивлённый смешок, не скрывая своего недоверия. — Чушь собачья. Она практически злорадствовала по этому поводу.

— Кто этот парень, Элли? — спросил Джон.

— А какая разница? — парировала я, чувствуя, как улетучивается моё веселье. — Ты серьёзно допрашиваешь меня о парне, который мне нравится? Мне двадцать два грёбаных года, Джон! Я спрашивала тебя, кому ты отсосал на Хэллоуин? Разве я требовала, чтобы ты сказал мне, был ли это тот японец, который отвёз тебя домой, или тот парень в чокнутом костюме видящего, который заискивал перед тобой на вечеринке?

Услышав это, Джон поколебался.

Затем, сделав ещё шаг назад, он снова нахмурился.

Положив руки на талию, он уставился на меня сверху вниз, и его карие глаза странно светились даже в тени моего викторианского крыльца.

Я всё ещё не совсем привыкла к тому, что он такой накачанный, как сейчас.

В моём сознании Джон всё ещё был тем худеньким мальчиком в очках, с которым я выросла — тем, кого соседские дети называли «Жучком» и запихивали в мусорные баки.

— Вообще-то, именно поэтому я и пришёл, — сказал Джон хриплым голосом.

— Ты про какую часть? — уточнила я — Чтобы дать мне совет по свиданиям? Или рассказать мне, кому ты отсосал на Хэллоуин?

Джон невесело фыркнул.

Тем не менее, я могла сказать, что комментарии о минете его не беспокоили.

Он был сосредоточен на нас с Джейденом.

Что касается этого, я почти могла слышать саркастический комментарий, который Джон сдержал в ответ, как будто эти слова повисли где-то между нами в воздухе.

«С каких это пор трахаться с совершенно незнакомым человеком в туалете считается свиданием, Эл…?»

Но он этого не сказал.

Во всяком случае, не вслух.

— Я хотел вручить тебе подарок на день рождения, — сказал Джон хриплым голосом. Он указал на коробку, которую я не видела. Она стояла на деревянном стуле, притаившемся у перил крыльца. — Тебе не обязательно открывать это сейчас или что-то в этом роде.

— Почему бы тебе просто не войти? — раздражённо спросила я. — Ты мог бы, по крайней мере, познакомиться с этим парнем, если собираешься на него злиться.

Он один раз покачал головой.

— Нет. Мы потусуемся позже. Как насчёт завтра?

Я кивнула, сдерживая своё разочарование. Покачав головой, я всё равно озвучила это, возможно, потому, что Джон всё ещё не сделал ни малейшего движения, чтобы уйти.

— Почему все так встревожены этим? — спросила я. — Мне нравится парень. И что с того?

— Кто встревожен, Эл? — спросил Джон.

Я бросила на него бесстрастный взгляд.

— В самом деле? Ты собираешься притворяться?

— Всё в порядке, — сказал он нейтральным голосом. — Я просто был удивлён, когда Касс упомянула, что ты действительно снова встречалась с этим парнем. Забудь, что я что-то сказал, ладно?

Я нахмурилась, более внимательно изучая его глаза.

Касс не просто «упомянула» Джейдена при Джоне.

Как бы Джон ни притворялся сейчас, они поговорили об этом довольно подробно.

Я поняла, что Джон был прав ещё кое в чём.

Касс, возможно, и считала всё это забавным, но она явно тоже была встревожена. Ни один из них не стал бы перемывать мне кости чисто из вредности, так что, если Касс рассказала Джону так быстро, она, должно быть, позвонила ему.

Если она позвонила ему и рассказала о том, что Джейден пришёл ко мне на работу, и о том, что мы ушли вместе… и о Хэллоуине… и она рассказала Джону достаточно подробностей, чтобы Джон прямо сейчас допрашивал меня, пока Джейден находится в моём грёбаном доме… тогда Касс по-настоящему забеспокоилась.

Учитывая это, было трудно не почувствовать себя тронутой, вдобавок к смутному раздражению от того, что они разговаривали за моей спиной. Обычно они этого не делали.

Хорошо. Во всяком случае, я об этом не знала.

— В следующий раз просто спроси меня, — сказала я. — В смысле, меня. Непосредственно. Только не Касс. Касс ничего об этом не знает, ясно? Чёрт возьми, я почти ничего об этом не знаю.

Когда Джон хмыкнул, скрестив свои загорелые руки, я тоже сложила свои, только поверх одеяла.

— Господи, — я выдохнула. — Да в чём проблема-то?

— Кто этот парень? — сказал Джон более резким голосом. — Какого чёрта он творит, зная тебя всего десять минут и уже пытаясь трахнуть?

— Что заставляет тебя думать, что это всё его инициатива? — недоверчиво переспросила я.

— А это не так?

— Нет.

— Почему, Эл?

— С каких это пор это твоё чёртово дело?

— Серьёзно? — переспросил он, и теперь в его голосе слышались нотки гнева. — Вот как ты хочешь это разыграть? Как будто я папа или что-то в этом роде? Как будто мы не говорим о таких вещах?

— Мы и не говорим, — сказала я.

Что-то в твёрдости моего голоса заставило его на мгновение замолчать.

Он уставился на меня, как будто до него дошёл истинный смысл того, что я сказала.

Судя по выражению его лица, он слышал это слишком отчётливо.

Всё ещё наблюдая за моим лицом, глаза Джона сузились, его тело напряглось, всё сильнее напоминая то, как он выглядел, когда спарринговал на ринге.

— Серьёзно? — сказал он почти обиженным тоном. — Мы об этом не говорим? С каких это пор, Эл? — его голос стал жёстче, превратившись почти в рычание. — Неужели моё имя вычеркнули из списка? Потому что я не думаю, что меня об этом уведомили, сестрёнка.

— Это не одно и то же, и ты это знаешь! — я повысила голос, но говорила тихо, оглядываясь на входную дверь. — Боже, Джон. Что ты как сталкер? Неужели твоя собственная сексуальная жизнь настолько скучна, что ты спрашиваешь о моей?

— Хорошо, — Джон поднял руки. Выражение его лица стало суровым, затем он кивнул, как будто всё ещё размышляя. — Прекрасно, — повторил он.

Повернувшись, он целеустремленно затопал вниз по деревянной лестнице в своих ботинках, направляясь на улицу.

— Джон!

Он остановился, глядя на меня снизу вверх.

В тот раз я могла ясно видеть выражение его лица, так как он вышел из тени и снова оказался под оранжевыми уличными фонарями. Он выглядел разозлённым. Более того, он выглядел обиженным, смущённым и… обеспокоенным

Он выглядел обеспокоенным.

Иисус. Прежде всего он выглядел по-настоящему обеспокоенным.

Я выдохнула, всё ещё наблюдая за его лицом.

— Джон, со мной всё в порядке, ясно? Я клянусь.

Поколебавшись, я подошла к краю крыльца, к самому верху лестницы.

— Я знаю, с твоей точки зрения это кажется странным, что я ни с того ни с сего начала встречаться с кем-то… но это не в первый раз, ладно? Я не говорю с тобой об этом, потому что не хочу, чтобы ты выходил из себя. Как ты выходишь из себя прямо сейчас.

Увидев, как бровь Джона поползла вверх, я снова выдохнула, на этот раз раздражённо.

— Всё в порядке, ладно? Правда. Он хороший парень.

Джон выглядел так, словно хотел сказать что-то ещё, но промолчал, покачав головой. Его длинные светлые волосы были стянуты резинкой у основания шеи, покоясь поверх тёмной футболки и рваных синих джинсов. Судя по его виду, он, вероятно, только что вернулся с работы.

Он выглядел так, словно даже не бывал дома, чтобы принять душ.

На нём не было носков вместе с кроссовками, что ещё раз свидетельствовало о том, что он пришёл сюда прямо с работы.

Я мысленно вернулась на ту вечеринку в честь Хэллоуина, вспомнив вопросительный взгляд Джона, когда мы с Джейденом вышли из уборной. Думая об этом сейчас и вспоминая, какими виноватыми мы оба, должно быть, выглядели с моим размазанным макияжем, порванными чулками, мятой рубашкой Джейдена и всем остальным, я снова покраснела.

— Перестань быть таким старшим братом, — сказал я ему.

Я пыталась разрядить обстановку, но Джон только сердито посмотрел на меня.

— Тогда перестань быть засранкой, — сказал он.

Я нахмурилась.

— Господи. Ну спасибо большое.

— Ты знаешь, какого рода людей ты привлекаешь, Эл.

Я почувствовала, как у меня напряглись челюсти. На самом деле я не могла с этим поспорить, но всё равно это меня разозлило.

Может, это разозлило меня, потому что я не могла поспорить.

— Да, — сказала я. — Ну. Это не совсем моя вина. Или ты хочешь сказать, что я сама виновата?

— Я не говорил, что это твоя вина! — рявкнул Джон.

Он развёл руки, его ладони сжались в кулаки.

— Чёрт возьми, Эл! Ты не глупая. Отнюдь нет. Почему ты просто не можешь быть умнее в этом вопросе? Ты ничего не знаешь об этом мудаке! И начало не совсем удачное. Судя по тому, что сказала Касс, он практически затащил тебя в ту уборную, едва спросив, как тебя зовут. Теперь он знает, где ты живёшь? Где ты работаешь? Ты сказала ему всё это, Эл? За те двадцать или около того минут, что вы трахались в уборной? Или он выследил тебя позже, чтобы выяснить это самостоятельно… после того, как решил, что хочет повторения?

Вспомнив, что сказал Джейден о том, как он спрашивал обо мне, я пожала плечами, стараясь, чтобы мой голос звучал нейтрально.

— Что ты хочешь от меня услышать, Джон? — поинтересовалась я. — Что бы я ни ответила, ты скажешь мне, что я идиотка.

— Ну, может быть, ты и есть идиотка! — сердито огрызнулся он. Остановившись, словно сдерживая ещё что-то, что ему хотелось бы сказать, он снова махнул в мою сторону одной рукой, указывая на одеяло. — Господи, Эл. Ты впустила этого парня в свой дом. В твой грёбаный дом. Зачем?

Я просто смотрела на него, пока эмоции воевали в моей груди.

В основном злость, отчасти из-за идиотского комментария, но больше из-за того, что он явно считал меня неспособной самостоятельно принимать решения в отношении своей личной жизни. Разочарование, потому что я понимала, что он искренне беспокоился обо мне. Чувство вины, потому что с тех пор, как умер папа, а мама впала в алкогольную зависимость, мы с Джоном полагались только друг на друга.

И да, ещё больше злости, потому что он перешёл все границы дозволенного.

Джон, может, и мой приёмный брат, и мой самый близкий друг, но он не имел ни малейшего права голоса в том, с кем я спала, не говоря уже о том, с кем встречалась.

— Иди домой, Джон, — сказала я. — Мы поговорим завтра, хорошо?

Мой голос прозвучал холодно даже для меня самой.

— Да, как скажешь, Эл. Передай от меня привет своему новому сталкеру.

В тот раз я не ответила.

Я просто вернулась к своей входной двери.

До этого момента я не осознавала, что Джейден стоит в дверях и слушает.

Как только я увидела его лицо, я поняла, что он слышал каждое сказанное нами слово.

Глава 7. Предатель расы

Ревик поправил воротник своей рубашки, пытаясь ослабить хватку, но Эддард оттолкнул его руку.

Не совсем пощёчина, но по ощущениям было похоже на пощёчину.

— Будьте добры, стойте спокойно, сэр, — резко сказал человек.

Ревик смирился, опустив руки по швам.

— Это всё равно кажется перебором, — пробормотал он, взглянув на себя в зеркало.

— Это Королевская Академия, сэр, — сказал Эддард, и его тон не изменился. — Одеваться по такому случаю в строгое чёрно-белое — традиция.

Ревик не ответил, но мысленно вздохнул.

Он силился просто стоять там, смиряясь с тем, что его одели как обезьяну, зная, что сегодня вечером это будет не единственный раз, когда он почувствует себя так.

Обычно он мог находиться среди людей.

Он носил татуировку в виде буквы «Н» в течение многих лет, с тех пор, как в некоторых западных странах впервые стали обязательными расовые татуировки. Теперь все страны требовали этого, за исключением Китайской Народной Республики, у которой был свой собственный способ управления местным населением видящих.

О, и Аргентина тоже не требовала, по какой-то причине.

Уникальная группа крови Ревика помогла ему сдать экзамен.

В отличие от подавляющего большинства видящих, у Ревика была группа крови, которая соответствовала человеческой при обычном сканировании крови, а это включало все проверки, кроме тех, которые проводились СКАРБом, когда они устраивали специальные целевые проверки для террористов-видящих.

Его также раз или два засекали более технически подкованные человеческие военные подразделения, обычно группы специального назначения, действующие в одной из крупных стран первого мира.

В любом случае, ни один видящий не хотел попадать в поле зрения одной из этих групп, по какой бы то ни было причине.

Это те же самые люди, которые работали бок о бок с видящими более или менее ежедневно, знали их анатомические особенности, манеры поведения, психологические причуды и культуру и, как правило, знали, как видящие склонны маскировать эти вещи. Они знали, что нужно сканировать на наличие навороченных кровяных патчей и более деликатных генетических вариантов в крови и других образцах ДНК.

Они также с большей вероятностью в дополнение к простым анализам крови проводили сканирование органов всего тела, или более целенаправленное сканирование мужских и женских гениталий видящих, и/или рентген зубов, чтобы более незаметно выявлять замаскированных видящих.

Даже многие из этих более специализированных анализов крови на ДНК Ревик обычно спокойно проходил, хотя его несколько раз задерживали, поскольку он соответствовал большинству второстепенных характеристик для видящих, включая рост, необычный цвет глаз, структуру костей и расположение органов.

Что касается его группы крови, Ревик решил, что ему просто повезло.

Какая-то аномалия с его генетикой, сказал ему Вэш. По-видимому, только примерно один из миллиона видящих разделял с ним эту аномалию, если не меньше.

К счастью, Элли… то есть, Мост… имела такое же состояние крови, как и у Ревика.

Ну, или у неё было что-то похожее, возможно, что-то, напрямую связанное с тем, что она была Мостом. В любом случае, при сканировании её кровь казалась человеческой, как и у Ревика.

В противном случае решение спрятать её среди людей, пока она не повзрослеет, никогда бы не воплотилось в жизнь. Если бы она взрослела в нормальном для видящих темпе, этого бы тоже не произошло.

У Ревика также имелся довольно невзрачный цвет глаз, который мог сойти за светло-голубой или серый, хотя его радужки не были ни тем, ни другим.

Скорее, они были почти бесцветными.

Ревику говорили, что они выглядят как потрескавшийся хрусталь, если смотреть на них достаточно близко. Ему также говорили, что его радужки имеют едва заметный сине-зелёный оттенок, по крайней мере, при правильном освещении, но большинство людей не подходили достаточно близко, чтобы заметить это.

У Ревика были черты лица, которые могли бы принадлежать европейскому человеку, хотя гораздо больше напоминали евразийского человека или человека из Восточной Европы, который приобрёл более тёмную кожу многих этнических меньшинств в разных частях Азии.

То, как его опознавали в этом отношении, по-видимому, зависело от того, кто смотрел, а также от контекста и от того, в окружении людей какой национальности он оказался.

Это также несколько отличало его от многих видящих, большинство из которых всё же больше походили на китайцев и различные этнические меньшинства, которые их окружали, но в этом плане Ревик отличался не так сильно.

Было довольно много видящих, которые выглядели похожими на него — то есть, напоминали некую восточноевропейскую, азиатскую или евразийскую полукровку, с относительно смуглой кожей.

Другие конфигурации были гораздо более редкими среди видящих.

С человеческой точки зрения, видящие обладали известными вторичными характеристиками примерно следующих людей или этнических групп, в порядке убывания: китайцы, выходцы из Юго-Восточной Азии, индийцы, ближневосточная, восточноевропейская и/или евразийская смесь, японцы, некоторые вариации коренных американцев и, наконец, светловолосые и светлокожие европейцы.

Черты, которые считались южноафриканскими и среднеазиатскими, южноамериканскими и коренными австралийскими, были самыми редкими из всех, причём о последних почти не слышали.

Однако его внешность считалась средне распространённой, и это несколько помогло Ревику, особенно учитывая его проживание на Западе.

Часто люди не сразу идентифицировали Ревика как видящего.

Единственное, что действительно выдавало его расу для обычного гражданского человека — это его рост, и многие люди были такими же высокими, как он, особенно в нынешние дни, с резкими улучшениями в питании и здравоохранении за последние сто или около того лет.

В результате всего этого Ревик привык относительно незаметно передвигаться среди людей.

Чёрт возьми, он даже был тщательно обучен именно этому.

По той же причине он был не в восторге от того, что оказался посреди официального банкета в дипломатическом квартале Лондона, в окружении людей, явно прошедших военную подготовку, которые могли знать достаточно, чтобы задаться вопросом, кто он такой и что он там делал.

Он обрадовался ещё меньше, когда нынешний глава британской оборонной программы выкрикнул его имя через весь переполненный зал.

Вплоть до этого самого момента Ревик с радостью прятался в углу у окон во всю стену главного приёмного зала, который также служил лекционным залом, когда курсы действительно проходили. Он полностью ожидал, что до конца вечера останется более или менее в том же углу, с несколькими вылазками в бар, чтобы развеять скуку.

Никто не знал, кто он такой, и он намеревался, чтобы это неведение продолжалось.

Он уже заметил нескольких людей, которые знали достаточно, чтобы бросить на него более пристальные взгляды, обратить внимание на его глаза и рост, отметить форму его лица, длину его конечностей. С тех пор Ревик специально старался избегать этих людей, и к счастью, не видел, чтобы кто-нибудь так смотрел на него, по крайней мере, уже минут двадцать.

Благодаря своей выучке Ревик научился оставаться незамеченным, особенно людьми, особенно когда у него не было особой цели находиться там, где он был.

Сейчас он применял это обучение на практике, и пока что, казалось, оно работало.

По крайней мере, он наконец-то немного расслабился.

Он значительно расслабился по сравнению с тем, что чувствовал, когда лимузин впервые высадил его у тротуара перед старым зданием, и Ревик обнаружил, что его сопровождают вверх по лестнице и окружают атрибутами официального британского военного ведомства.

С его точки зрения, он выполнил свой долг, придя сюда.

Он пришёл. Это, насколько он понимал, было его единственной задачей на сегодняшний вечер.

Он присутствовал тут исключительно как декорация.

Поэтому, когда Дюренкирк произнёс его имя в микрофон, Ревик сильно вздрогнул, немедленно перейдя в режим «сражайся или беги». В процессе он расплескал напиток, который ему удалось заполучить из бара… также ни с кем не разговаривая, если не считать нескольких невнятных слов в адрес бармена.

Теперь он просто стоял тут, чувствуя себя так, словно кто-то только что включил прожектор и направил прямо на него.

— Дигойз Ревик? — произнёс британский экс-лорд адмиралтейства, говоря в микрофон ещё громче. — Он здесь, не так ли? Я мог бы поклясться, что видел, как он входил раньше…

Щурясь от яркого света, Дюренкирк поднял руку, чтобы прикрыть глаза, затем махнул одному из своих помощников.

— Пойди поищи его, ладно? Он хороший парень.

Ревик почувствовал, как к его шее приливает тепло.

Он оглянулся на людей, стоявших неподалеку от него, и понял, что, хотя некоторые по-прежнему не замечали его присутствия, другие смотрели на него с любопытством, вероятно, из-за пролитого напитка.

Одна женщина, возможно, лет пятидесяти, улыбнулась ему. Она была высокой для человека, одета в белое платье до пола, которое подчеркивало её изгибы наряду с седеющими волосами.

Ревик остановился, чтобы посмотреть на неё, чувствуя, как её бледный, человеческий свет излучает пульс искреннего сочувствия к нему. В том же шёпоте её присутствия он почувствовал, что она тоже ненавидит толпу и была здесь только потому, что её муж… нет, её сын… притащил её сюда.

Ревик также почувствовал от неё острую вспышку раздражения, направленную на Дюренкирка за то, что он выдал расу Ревика перед всеми этими людьми.