Нигде не найдя этого бездельника, я отправился на кирпичный завод и задержался там до самой ночи. Попутчика мне не нашлось, и я пошел домой один. Ночь была осенняя, безлунная, и, задумавшись, я сбился с тропинки. Я плутал в чаще, спотыкаясь о пни и коряги, увязал в болоте, и тонкие сырые ветки осин хлестали мое лицо. Выбившись из сил, я хотел было позвать на помощь, как вдруг увидел огонек. Я обрадовался и пошел на огонь — там хоть можно будет погреться до рассвета… У костра сидели двое. Я издали узнал цыганскую прическу зампотеха и бородку доктора Клизмана. «Вот и компания», — подумал я, но какое-то опасение остановило меня. Я притаился за деревом.
— Никогда еще так не опаздывали, — сказал доктор.
— Ночь больно темна. Волны на море. Прунамель мог и сбиться с курса, — предположил Федя.
— Не мог! — возразил доктор. — Прунамель отличный специалист. Он в любой темноте доплывет.
Подбросив в костер несколько палок, Федя сказал задумчиво:
— Хорошо быть специалистом… Делаешь свою работу, получаешь удовольствие… Никого надувать не надо.
— Это конечно, — поддержал доктор. — Я тоже чуть не стал специалистом. Почти два курса училища прошел. Просто ужасно жалею, что бросил… Приходится теперь отравой торговать.
— Не понимаю, — сказал Федя, — зачем нужна эта отрава. С муравьями все ясно, у них есть ценность. На муравьях фирма Лабаза три тысячи процентов дохода имеет… А зачем нужен отвар поганок, убей меня гром, не пойму!
— Требуется! — важно сказал доктор Клизман. — И я предполагаю, что для военных целей!
— Ах, военных, — произнес Федя. — Тогда понятно.
Я замер под деревом, стараясь не пропустить ни одного слова. Вот оно, оказывается, что! Доктор тоже из этой шайки. Вот для чего ему нужны поганки. И с муравьями темное дело… В волшебство я давно уже не верил, но хитроумных пружин этого обмана не мог понять.
— Побуду еще год-два в Мурлындии, — сказал доктор, — накоплю достаточно средств, да и уеду в цивилизованную страну. Буду жить в свое удовольствие на проценты с капитала. И стихи писать брошу!
— Это обязательно надо, — сказал Федя.
Я не понял, что обязательно надо: уехать из Мурлындии или бросить сочинять стихи?..
— А мне нельзя уезжать, — вздохнул Федя. — Куда я поеду с моим развитием? Мне только в Мурлындии и жить…
— Девочка Лида школу устроила, — сказал доктор. — Походил бы, поучился.
— Должность не разрешает, — покачал головой Федя. — А то непременно бы походил… Да и поздно уже. Скоро этой школе и всему прочему наступит…
Раздался треск кустов. На поляну вышли трое в черных плащах с корзинами и фонарями.
— Наконец-то! — воскликнули Федя и доктор в один голос. — Мы уж подумали, не случилось ли чего с кораблем!
— Этот болван Прунамеля хотел пойти с нами к пещере, — сказал один из пришедших. Багровое пламя костра играло на его бородатой физиономии с кривым разбойничьим носом. — Едва отвязались!
— Пришлось научить морячков играть в штосс, — сказал другой и захохотал. Я узнал навек запомнившийся мне голос разбойника Стропилы, который хотел нас повесить в лесном домике. — Морячки запалили факелы и дуются на кирпичи… Кикимор! Доставай угощение для сотрудников, — приказал Стропила.
Низенький, косматый и кривоногий Кикимор распаковал корзину, достал оттуда консервы, сыр, колбасу, буханку белого хлеба и коробку мармелада. Все это он сложил у костра и поставил рядом три бутылки. У меня потекли слюнки. Захотелось выйти из-за дерева, угоститься колбаской. Но я понимал, что если я выйду, то угостят меня никак не колбаской… Поэтому я притаился еще незаметнее.
А у костра началось пиршество. Особенно старались доктор и Федя. Они пили прямо из горлышек, широко разевали рты и жадно кусали еду. Доктор то и дело стряхивал с бороды крошки.
— Вы там небось каждый день так трескаете? — завистливо спросил зампотех Федя.
— Каждую ночь! — уточнил Кикимор. — Днем мы спим, восстанавливаем силы. Если б не эти дежурства в пещере, совсем райская житуха была бы. Верно я говорю, Стропила?
Длинный и безбородый Стропила швырнул в мою сторону обглоданную кость и сказал:
— Ничего, брат Кикимор! Зимой возьмем отпуск и поедем на юг. Роскошный курорт выберем!.. Отравы много сегодня? — спросил он.
— Ведро, — ответил доктор Клизман, проглотив кусок. — Самому приходится варить. Митька от рук отбился с этими кирпичами.
— Пора ваш кирпич прихлопнуть! — сказал Стропила. — Больше терпеть нельзя. Добыча муравьев катастрофически снизилась. Фирма недовольна. Доходы уменьшились… Ну, пошли заступать. Доктор, слей отраву в нашу бутыль да выброси объедки подальше!
— Слушаюсь! — сказал доктор Клизман.
Трое в плащах взяли свои громадные корзины и спустились в пещеру, освещая путь фонарями. Доктор подобрал остатки пиршества и направился к моему дереву. Я в страхе врос в землю. Если бы не такая беспросветная ночь, он заметил бы меня, потому что остановился в двух шагах от моей головы. На меня посыпались шкурки, кости, бумажки и огрызки. В лоб угодила банка и по лицу потекли струйки томатного соуса. Страх прошел, осталась только отчаянная злость. «Ладно, — думал я, вытирая лицо об мокрую траву. — Я тебе отомщу, доктор!»
Вернувшись к костру, он перелил отраву из одной бутыли в другую. Мне было холодно, все тело закоченело в неподвижности. Я хотел уползти, подумав, что больше ничего интересного не произойдет, но тут трое в плащах вышли из пещеры.
— Привет, — сказали они, будто не виделись с Федей и доктором.
— Здорово, — сказал Федя. — Много заказов?
— Катастрофически мало, — ответили ему. — Просят только еду. Муравьев приносят минимальное количество.
Ну и времена наступили с этим новым Главным комендантом, кирпич ему в темечко!
— Король маху дал, — сказал Федя. — Надо было меня назначить.
Трое в плащах расхохотались… Я пристально вгляделся в их лица. Это были другие, не те, которые спустились в пещеру полчаса назад. Постепенно вся история прояснялась для меня.
Они чего-то насыпали доктору в протянутые ладони, взяли бутыль с отравой и пошли к морю. В руках у них были корзины. Теперь я знал, что в корзинах не продукты для мудрецов, а муравьи…
Наутро, плохо выспавшись, я собрал у себя на дворе наиболее активных жителей. Надо было торопиться, ибо тучи над моей головой сгущались. Жители уселись на лавку, и я сказал им такую речь:
— Друзья мои, мудрые жители страны Мурлындии, счастливого края, где можно делать все что хочешь, никому не подчиняться, не затруднять себя работой и ни о чем не жалеть. Ваша жизнь полна веселья и удовольствий, и нет в ней ничего такого, что вызывало бы печаль. Кроме одного обстоятельства…
— Что же это такое? — удивились жители.
Они смотрели мне в рот с возрастающим любопытством.
— Все отлично, кроме того, что вы спите полжизни. Подумать только, что полжизни вы не получаете никакого удовольствия! Сердце обливается кровью, волосы встают дыбом, когда представишь себе вас, мудрых, спящих целую зиму. Жители, разве так можно?!
— Зимой холодно, — сообщили мне жители. — Если в сено не зароешься, замерзнешь, как сосулька. Жаль, что мы будем спать и не увидим, как вы будете прыгать с ноги на ногу и тереть отмороженные уши. Пропустим такое удовольствие!
Я спросил, не обращая внимания на насмешки:
— А если бы дома было тепло, как в жаркий летний день на солнцепеке, вы улеглись бы спать?
Жители заговорили все разом:
— Тогда зачем же спать? Выскочишь на улицу, побегаешь — и домой, греться! Жаль только, что такого не может быть, потому что такого не может быть никогда!
— Такое может быть! — провозгласил я, подняв руку.
— А как?!
— За мной, жители!
Мы ввалились в дом. На глазах жителей я сунул в печь дрова, подложил лучины, поднес огонь. Пламя загудело. Быстро нагрелась печка, и в доме стало тепло. Жители скинули рубахи, стали ими обмахиваться. Они улыбались.
— Можно сделать еще теплее, — сказал я. — Надо только положить побольше дров в печку… Ну, согласны ставить печки в домах?
Улыбки сразу пропали, жители надели рубахи и опустили глаза.
— Сколько на такую печку пойдет кирпичей, — сказал Митька. — Это же даже после Лидиной школы подсчитать немыслимо.
— Целая тьма, — сказал Грызушка.
— Две тьмы, — уточнил Аркадиус. — И еще четверть тьмы на трубу. Вон она какая высоченная!
— Столько кирпичей за сто лет не заработать, — сказал охотник Евтихий. — О чем говорим, жители… Пошли запасаться сеном!
— Погодите! — остановил я пессимистов. — Не делайте скороспешных выводов. Лучше слушайте внимательно, что я вам говорю.
— Как ни слушай, кирпичей от этого не прибавится, — сказал Митька. — А на улице дождик.
Я сказал громко и решительно:
— Кирпичи для печек получите без всякой работы!
Просто подгоните к складу телегу и погрузите.
Наступила тишина. Ласково бормотал что-то догорающий огонь в моей печке, первой и пока единственной в стране Мурлындии. Ошарашенные жители прочищали пальцами уши.
— Свои кирпичи нам отдадите? — спросил наконец Грызушка.
— Это не мои кирпичи, — сказал я. — Это общие кирпичи.
— Мозги пляшут, — крякнул Митька-папуас. — Изложите как-нибудь попонятнее, на живом примере.
Я попробовал:
— Из ста кирпичей ты получал десять. Куда делись девяносто?
— Вы себе забрали, — сказал Митька. — Я не обижаюсь.
— А на что мне такая уйма кирпичей?
— Это мне не дано понимать, — сказал Митька. — Вы мудрее всех. Может, вам уйма требуется. Может, три уймы. Я не знаю. Вы мне дали десять кирпичей с сотни, я и доволен по самые уши.
Я спрятал под рубаху окаянную медаль, которая делала меня мудрее всех, и сказал ласковым голосом:
— Все не так, Митька. — С каждой сотни я откладывал девяносто кирпичей в общий фонд.
— Что значит «общий»? — все еще не понимали жители.
— Который существует для всех вас!
— Значит, те кирпичи тоже наши?!
— Тоже наши! — воскликнул я, обрадовавшись, что они поняли.
— Давайте их разделим! — заорал бездомный житель Жареный.
Все поддержали его предложение громкими возгласами, и мне пришлось остановить взрыв неуместной радости:
— Разделим! Но не таким, способом, как вы, не подумав, хотите.
— А каким же? — спросил Жареный. — Делить так делить: это ему, это тебе, это мне, это опять ему, это снова тебе, это мне. И так — пока кирпичи не кончатся.
— Устарелый способ, — сказал я. — Мы начнем с того, что каждый, кто будет строить печку, возьмет кирпичей, сколько надо.
— Плохой способ, — отверг мое предложение Жареный. — Лучше разделить на всех по справедливости.
— По справедливости, по справедливости! — поддержали жители.
— Тихо! — крикнул я и вытащил из-под рубахи медаль. Жители прити-хли.
— Мне кажется справедливым тот способ, который предложил я! Разговор на эту тему окончен.
Тут взял слово мудрый Аркадиус:
— Если вдуматься, так оно интересно получается… Эта справедливость-то, выходит, тонкая штучка. Разделим мы кирпичи на всех поровну, а кто-нибудь свою долю проиграет или на ягоды потратит. Из чего он будет печку строить? Опять у общества просить?
— У Жареного и дома-то нету, — напомнил охотник Евтихий.
— Вообще-то верно, — сказал Грызушка. — У нас кирпичи не залежались бы…
— Теперь ясно, для чего общий фонд! — сказали жители. — Скорее выдавайте. Будем строить печки!
Они еще по разику потрогали горячую печь и разошлись по домам. Бедняга Жареный, не имеющий своего дома, поплелся к Аркадиусу.
Я решил прогуляться на завод. Вышел, прикрыл дверь, но не успел сделать шага, как мне на голову спрыгнул зампотех Федя. Минуту мы в изумлении глядели друг на друга.
Федя сказал:
— Извините. Чуть не зашиб.
— Что ты делал на моей крыше, заместитель? — строго спросил я.
— Э-э-э… — замялся Федя. — Смотрел, какая в трубе дырка.
— Зачем тебе это понадобилось?
Федя уже оправился от смущения и ответил нахальным тоном:
— Может, я сам собираюсь печку построить. Нельзя же браться за дело, не посмотрев на предшествующий опыт!
— Брось выкручиваться, заместитель, — сказал я. — Никакой печки ты строить не собираешься. Ты подслушивал! У тебя все лицо в саже, особенно уши. Признавайся, какую ты задумал каверзу?
— Клянусь, ничего не задумал! — упирался Федя. — Я захотел построить печку. Люблю, когда в доме тепло!
И тут мне пришла в голову такая мудрая мысль, что я даже улыбнулся и ласково погладил медаль у себя на груди.
— Прекрасно, заместитель, — сказал я Феде. — Верю тебе и помогу. С завтрашнего дня будешь работать каменщиком в артели. Обязанности зампотеха можешь пока не исполнять… Впрочем, ты их и раньше не особенно исполнял.
Федя сразу сник, цыганские глаза его померкли.
— Я не умею работать каменщиком, — сказал Федя. — Я не буду…
— Значит, тебе не нужна печка? Зачем же ты лазил на крышу?!
— Нужна! — воскликнул Федя. — Я буду работать каменщиком. Вот только справлюсь ли…
— Справишься, — сказал я. — Работа не умственная. За день работы будешь получать десять кирпичей. Доволен?
— Очень благодарен, — пробормотал Федя и поплелся в сторону королевского дворца. Наверное, решил посоветоваться, как ему теперь быть. Своего соображения Феде всегда не хватало.
Накрапывал дождик. Жители вяло бродили по улицам, загребая ногами грязь. Многие тащили охапки сена и листьев.
Петька домой не являлся. Где он теперь жил и чем промышлял, — это было известно только Шнырю, но он нам с Лидкой не рассказывал. Я стал подозревать, что Шнырь многого нам не рассказывает. Вечерами он появлялся в нашем доме, пил брусничный компот, выкладывал нехитрые мурлындские новости. О секретных замыслах короля и Феди он не говорил ни слова. О том, какие дела творятся в волшебной пещере, он тоже молчал. Не мог же он этого не знать! Значит, скрывал. Впрочем, почему он обязан быть со мной искренним?..
Тайна, которую я случайно узнал, не давала мне покоя. Но не с кем было поделиться, спросить совета. Я не имел права расстраивать Лидку. Пусть живет спокойно и верит в добросовестное волшебство Лабаза. Как-нибудь и без нее выкручусь…
Первую печку сложили в доме Аркалиуса. Обмазали ее глиной, побелили мелом, вывели над крышей шинную трубу. Чем длиннее труба, тем лучше тяга. Кирпичей не пожалели. Припасенное на зиму сено Аркадиус тут же отправил в печь. Сено горело весело и жарко. Аркадиус радовался и все трогал печку — хорошо ли нагревается. Из трубы валил густой белый дым. Мы бегали смотреть…
В тот день еще десять жителей попросились в артель. Я сколотил из них второе звено и назначил звеньевым Митьку-папуаса. Не теряя времени, он повел свое звено на склад за кирпичами.