Страна тысячи городов

СЕВЕРНЫЙ ФОРПОСТ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Пятым центром городской цивилизации древней Средней Азии был Хорезм, область плодородных оазисов, расположенных в низовьях Аму-Дарьи. В его истории поразительно уже само открытие древней городской культуры в этой области. Античный мир еще слышал кое-что краем уха о многочисленных городах Бактрии и о богатой земле Маргианы, поразившей воображение селевкидского монарха. Имелись у древних авторов сведения и о Парфии, этом неожиданном восточном конкуренте всесильного Рима. Наконец, упорное и ожесточенное сопротивление жителей Согда войскам Александра Македонского принесло достаточно широкую известность этой стране. Однако о своеобразной городской цивилизации, выросшей в низовьях великой среднеазиатской реки, античные авторы не имели почти никакого понятия. Неизвестно было само имя страны Хорезм. Хоразмии как народность упоминаются лишь изредка. Даже знаменитый астроном и географ Птолемей, собравший во II веке н. э. все доступные ему сведения о городах и селениях Азии, не знает ни Хорезма, ни его городов и лишь вскользь упоминает хоразмиев, живущих наряду с прочими народностями по реке Оксу, т. е. Аму-Дарье, А вот как описывал обитателей Приаралья другой древнегреческий географ, уже неоднократно цитировавшийся нами, Страбон: «…Живущие на островах питаются, ввиду отсутствия зерна для посева, кореньями и дикорастущими плодами; одеждой им служит древесное лыко, ибо у них вовсе нет скота; для питья они употребляют сок плодовых деревьев Болотные жители питаются рыбой и одеваются в шкуры тюленей, заходящих сюда с моря. Жители гор также питаются дикорастущими плодами; у них есть лишь немного овец, поэтому они не режут их, сохраняя на шерсть и молоко». Казалось бы, что можно еще добавить к этой унылой картине безысходного прозябания? Пусть тот же Страбон характеризует Парфию как бедную и гористую страну, но Хорезма он не знает вообще! Поэтому с полным правом можно сказать, что археологи заново открыли для истории древний период в жизни этой страны.

Древний Хорезм вырастал перед исследователями как призрачная страна, где все как бы замерло по мановению сказочной феи, чтобы проснуться в один прекрасный день и продолжить прерванные дела и хлопоты. В большинстве других областей Средней Азии древние замки и города превратились в невыразительные холмы. Закончив раскопки такого холма, археологи нередко вынуждены гадать — проходила ли по краю поселка стена или ее не было вовсе. В Хорезме же сразу за границей современных оазисов начиналась совершенно фантастическая страна. Повсюду высились стройные силуэты замков и крепостей. Ни время, ни люди столетиями почти не тревожили их. Стены и башни здесь нередко достигали почти двадцатиметровой высоты. Иногда было даже трудно поверить, что все это руины двухтысячелетней давности, остатки той городской культуры, которая была неизвестна историкам Средней Азии, пока они вынуждены были довольствоваться скудными рассказами древних авторов. Но по мере расширения фронта работ все меньше оставалось места для каких-либо сомнений. Открытие было действительно выдающимся. Археологам удалось прочесть не отдельные странички летописи древних городов, а обнаружить целую новую главу этой утраченной книги.

Одна особенность весьма характерна для древней истории хорезмийоких городов. Они находились в отдалении от других центров городской цивилизации, в стороне от оживленных магистралей международной торговли. Вероятно, поэтому так мало знают о Хорезме и хорезмийцах географы Греции и Рима. Древний Хорезм представлял собой как бы островок городской цивилизации в бескрайнем море кочевых племен. Его периферийное положение и кочевое окружение были причиной некоторого отставания Хорезма по сравнению с передовыми областями Бактрии и Маргианы. Но те же причины определили значительное своеобразие его культуры, хотя иногда это лишь оригинальность варварского великолепия.

Хорезмийская глава нашей летописи состоит из двух частей. Первая из них относится к III–I векам до н. э., когда в аршакидской Парфии эллинизм был модным увлечением придворной верхушки, а в Бактрии у власти встали сами греко-македонские военачальники и администраторы. В это время в Хорезме влияние эллинистических традиций было менее заметно, чем в южных областях. Этому способствовала, надо полагать, и политическая независимость страны.

Область плодородных оазисов в низовьях Аму-Дарьи где-то в конце V — начале IV века до н. э. вышла из состава ахеменидской империи. В битве при Гавгамелах в 331 году до н. э. хорезмийцев не было ни в числе подданных, ни в числе союзников последнего Ахеменида. Действительно, когда Александр Македонский появился в Средней Азии, к нему зимой 329–328 годов до н. э. прибыло посольство хорезмийского царя Фарасмана в сопровождении полутора тысяч всадников. Фарасман предложил свои услуги в качестве проводника и поставщика продовольствия, если Александр пожелает предпринять поход в сторону Черного моря. Видимо, хорезмийцы рассчитывали на свои давние и тесные связи с кочевыми племенами, населявшими обширные степи Западного Казахстана и Поволжья. Александр заключил с Фарасманом союз, но проектируемый поход так и не состоялся. Хотя отдельные источники и сообщают о подчинении греко-македонцам Хорезма, в действительности же скорее всего дело не пошло дальше чисто номинального военного союза. Можно полагать, что Хорезм сохранял самостоятельность и в пору кратковременного владычества в Средней Азии Селевкидов, и в период создания их наместниками независимого владения в Бактрии. Во всяком случае в Хорезме найдены всего лишь две монеты греко-бактрийских правителей, обычно широко обращавшиеся в подвластных этим правителям областях. Некоторые исследователи, отчаявшись найти упоминание Хорезма в письменных источниках древности, высказали мнение, что в китайских летописях эта страна именовалась Кангюем. Однако, согласно всем имеющимся сведениям, кангюйцы вели кочевой образ жизни и их скорее следует искать среди племен средней Сыр-Дарьи, чем среди жителей хорезмийских городов.

А такие города в рассматриваемое время уже существовали на земле Хорезма. Сама Аму-Дарья, давшая жизнь этой земле, разделила ее своим руслом на две части: правобережную и левобережную. Это естественное деление привело к созданию в каждой из частей своей ирригационной системы и нередко было причиной политического разделения страны. Так, в X веке в правобережном Хорезме со столицей в Кяте правил хорезмшах, а в левобережном — эмир Ургенча. Возможно, такое разделение иногда имело место и в более ранние времена. Например, единственное поселение VI–IV веков до н. э., в котором можно признать остатки города, — городище Кюзели-гыр располагается на левом берегу. Позднее, однако, судя по богатству памятников, главную роль начинают играть процветающие оазисы правобережья.

В III–I веках до н. э. в левобережном Хорезме уже возникли первые поселения на месте позднейших крупных центров, таких, как городища Куня-Уаз и Шах-Сенем. Типичным памятником этого времени является небольшой городок, руины которого ныне известны под именем Акча-Гелин. Почти квадратный в плане, он окружен глинобитной крепостной стеной. Внутри четко прослеживаются две главные улицы. Пересекаясь в центре городка, они разделяют его на четыре почти равные части. Площадь Акча-Гелин невелика — несколько более трех гектаров. Еще менее значительны по величине руины сельских поселений. Обычно это остатки одного многокомнатного дома, как, например, Кюнерли-кала.

Те же небольшие города и сельские дома-поселки мы видим и на правом берегу Аму-Дарьи. Именно здесь, на землях древнего орошения, высятся наиболее эффектные и впечатляющие памятники древнего Хорезма. Одним из самых ранних среди них является городок Джанбас-кала, современник левобережной Акча-Гелин. Его фортификация еще довольно архаична. Стена из сырцового кирпича, окружающая городище, нигде не имеет башен. Их нет даже на углах крепостцы — этих наиболее уязвимых для штурма участках.

Правда, здесь чаще, чем в других местах, в стенах расположены узкие щелевидные бойницы, через которые лучники должны были поражать приближавшегося врага. Джанбас-кала не подверглась систематическим раскопкам, но среди руин достаточно четко прослеживаются остатки центральной улицы, почти пополам разделяющей городок. Улица эта выходила к монументальному зданию — святилищу или храму огня. Здесь раскопано помещение, где вдоль стен шла суфа из кирпича, а в центре находилось овальное глинобитное возвышение. Здесь и горел священный огонь, недаром это помещение заполнял толстый слой белой золы. Отсутствовал лишь сам жертвенник — курильница, но о ней можно составить представление по изображениям на нисийских ритонах.

На правом берегу Аму-Дарьи расположен и один из интереснейших памятников древнего Хорезма — Кой-Крылган-кала. Археологи Средней Азии привыкли иметь дело с древними поселениями весьма различной планировки. Более архаические поселки дают аморфное нагромождение бугров и всхолмлений: таковы Намазга-депе и Алтын-депе эпохи бронзы. Позднее, по мере того как появляется и крепнет власть царя-правителя, регулирующее начало в планировке крупных центров становится все заметнее. Современник Авесты, яз-депинское поселение, так же как и Намазга-депе, не имеет еще четкой общей планировки. Но господствующая над городком цитадель уже дает в плане четкий пятиугольник. Затем наступает эпоха крупных государственных образований, эпоха расцвета ремесла и торговли, центрами которых были в первую очередь именно города. И царские архитекторы возводят эти города по заранее намеченному плану, предпочитая прямоугольные очертания и лишь изредка заменяя их квадратом или другой многоугольной фигурой. Таковы города-крепости Бактрии, Маргианы, и таковы же неизвестные Птолемею городские поселения Хорезма.

Но полузанесенная песками Кой-Крылган-кала как бы противоречит этим привычным представлениям. Ее крепостная стена в плане образует правильный круг диаметром 86,5 метра. В центре крепости высилось укрепленное здание, также круглое в плане. Поразительно оригинальный и необычный памятник!

Не удивительно, что Кой-Крылган-кала была выбрана в качестве объекта для систематических и планомерных раскопок. В ходе работ, проводившихся в 1951–1957 годах, этот памятник был полностью раскопан и стал подлинной лабораторией по изучению культуры древнего Хорезма. Раскопки установили, что Кой-Крылган-кала существовала в течение длительного времени вплоть до I века н. э.

Однако материал нижних ее слоев великолепно характеризует хорезмийскую цивилизацию именно на раннем ее этапе, датируемом III–I веками до н. э.

Постепенно воздвигался этот интереснейший памятник Хорезма. Раньше всего было возведено центральное здание, охваченное мощной стеной шестиметровой толщины. Здание было двухэтажным. Во втором этаже по внешнему краю шла стрелковая галерея. Заботы об обороне занимали едва ли не первое место в этой стране, находившейся в окружении кочевых племен. В настоящее время в центральном здании хорошо сохранились лишь строения нижнего этажа. Это крупные помещения, спланированные со строгой симметрией по обе стороны от двух прямоугольных комнат, проходящих по центру своеобразным коридором. В одном из них открыт большой, хотя и неглубокий колодец, но, возможно, он более позднего происхождения. Строения второго этажа в ряде случаев имели хозяйственное назначение — в них находились глиняные бочки-хумы, хранились зернотерки. В целом центральное здание с его замкнутой планировкой, мощной оборонительной стеной занимало в центре крепости вполне обособленное положение, образуя нечто вроде замка или цитадели.

Внешнее кольцо стен Кой-Крылган-калы также имело стрелковую галерею. Вход в крепость был фланкирован двумя полукруглыми башнями и дополнительно защищен небольшим предвратным сооружением. Пространство между центральным зданием и внешним кольцом стен постепенно застраивалось различными помещениями. Здесь имелись и хозяйственные хранилища, в которых рядами стояли глиняные корчаги, и жилые комнаты с очагами и лежанками, и какой-то производственный комплекс, возможно металлургическая мастерская. В одном из помещений встречены даже фрагменты многоцветной стенной росписи, среди которых нужно отметить небольшие человеческие фигуры.

Не вполне ясным остается назначение этой крепости — двойного круга. Первоначально археологи считали, что перед ними одна из аристократических усадеб, где в центральном здании помещалась резиденция владетельной персоны, а во внешнем кольце располагались различные службы и жилища слуг и рабов. Позднее возникла более сложная и заманчивая гипотеза. Необычная кольцевая планировка заставила предполагать, что Кой-Крылган-кала является памятником погребального и астрального культа, ставшим со временем храмом и центром храмового хозяйства. Внешнее кольцо в таком случае должно рассматриваться как место обитания жрецов, обслуживающего персонала и рабов этого хозяйства. Как видим, вся разница сводится к различной трактовке характера центрального здания. Оно все же больше походит на замок владетеля, чем на храм или какую-либо культовую постройку. Планировка здания рассчитана на свободный проход во все помещения. Здесь нет ни замкнутости, ни центрированности, обычной для храмовых строений. Нет и обводного коридора и обособленного строения, которое можно было бы принять за «святая святых». Необычная же кольцевая планировка — оригинальное решение, которое делает честь безвестному хорезмийскому архитектору.

Хорезм. Керамика III–I вв. до н. э.

Славились и хорезмийские мастера гончарного производства. Дело было не только в том, что они в отличие от гончаров других областей Средней Азии нередко украшали свои сосуды и, в частности, хумы несложными узорами, нанесенными краской. Подлинную славу хорезмийским гончарам доставила не рядовая, а парадная, художественная посуда. Ею, возможно, старались заменить дорогие изделия из драгоценных металлов и слоновой кости, недоступные аристократии периферийных областей. Действительно в ряде случаев художественная керамика Хорезма восходит именно к металлическим образцам. Но во всяком случае подобной посуды не было в это время ни в одной другой области Средней Азии.

Среди этих парадных изделий прежде всего следует назвать глиняные ритоны. Они в целом близки ритонам из слоновой кости, находившимся в сокровищнице парфянских царей. Та же рогообраэная форма и та же завершающая полуфигура. Несколько более грубо выполнены детали и отсутствует венчающий фриз, воспроизвести который было трудно в глине. Как и в Нисе, завершающие фигуры крылаты: в двух случаях это кони, а в одном — как будто грифон. Совершенно ясно, что ритоны Хорезма являются глиняным подражанием более дорогим вещам. Среди случайных находок, хранящихся в Эрмитаже, имеется серебряный ритон с «протомой» коня, который вполне мог послужить образчиком для хорезмийских мастеров.

В равной мере сосуды из драгоценных металлов имитирует и другой специфический вид керамики древнего Хорезма. Это одноручные кувшины с изображением на конце ручки головы льва, как бы вцепившегося зубами в край сосуда. Аналогичный кувшин, только сделанный не из глины, а из золота, имеется среди сокровищ какого-то северо-бактрийского владетеля, известных под именем Аму-дарьинского клада. Образ льва для Средней Азии несколько необычен. В историческое время в среднеазиатских областях хозяйничал тигр. Возможно, в данном случае образ льва навеян воздействиями, идущими со стороны Ирана и Месопотамии. Там лев всегда был излюбленным объектом царской охоты, а в Иране сохранялся как государственный символ до недавнего времени.

Третьим видом художественной посуды являются парадные фляги, украшенные с одного бока художественными рельефами. Они имеют небольшие выступы с отверстиями для ремешка- Носились фляги привязанными за спиной, как это видно по рельефу, помещенному на одной из баклаг. Среди рельефов, украшающих эти фляги, мы видим различные культовые и бытовые сцены. Вот женщина, кормящая ребенка, — явная ипостась популярнейшего образа богини-матери, отразившегося и в христианском искусстве. Вот крылатый конь-грифон топчет копытами огромную человеческую голову — уж не иллюстрация ли это к какой-либо сказке или мифу. Вот, наконец, всадник, лихо мчащийся с копьем наперевес. Такими, вероятно, были воины, сопровождавшие хорезмийского царя к Александру Македонскому.

Весьма распространен и сюжет охоты. Мы видим здесь, в частности, всадника, который выехал на охоту верхом на верблюде. В этом нет ничего удивительного — он охотится за джейранами, норовящими обычно завести преследователя в непроходимые пески. А среди верблюдов встречаются рекордсмены, мало уступающие в скорости лошадям. Надо полагать, к сценам охоты относятся и обломки рельефов с изображением тигров. Эти полосатые хищники, доныне встречающиеся в низовьях Аму-Дарьи, были достойными противниками для развлекающейся аристократии Хорезма. Охота как традиционное развлечение знатных персон была, видимо, достаточно популярна и в древней Средней Азии. Нередко здесь устраивались специальные охотничьи парки и заказники. Историк похода Александра сохранил следующее описание одного из таких согдийских заповедников. «В тех местах, — пишет он, — наибольшим признаком богатства варваров, без сомнения, являются стада благородных животных, запертые в обширных рощах и горных пастбищах. Для этого выбирают большие прекрасные леса с обильными источниками постоянно текущих вод; леса окружаются стенами, имеющими башни — убежища для охотников. Утверждается, что это горное пастбище было не тронуто в течение четырех поколений; Александр, вступив туда со всем войском, велел со всех сторон гнать зверей». Среди последних оказался и кинувшийся на Александра огромный хищник, именуемый в источниках львом. Скорее всего это был среднеазиатский абориген — тигр, которого древние авторы часто путают с его гривастым собратом. Подобные заказники вполне могли существовать и у хорезмийских владык. Во всяком случае тигров в те времена в болотистых низовьях Аму-Дарьи было достаточно.

Как и в большинстве среднеазиатских центров, были в Хорезме распространены и терракотовые статуэтки — идольчики. Среди них наиболее популярны фигурки стоящих женщин в тяжелых одеждах. Типичная хорезмийская черта — оторочка этой одежды по подолу. Имеются среди терракот и иные образы. Таковы, например, женщина с ребенком в руках (вспомним рельеф на баклаге) или богиня, держащая двуручную амфору. Образ последней перекликается с аналогичной скульптурой, помещенной на нисийских ритонах. Только нисийская богиня предельно обнажена, а хорезмийская целомудренно закутана в плотное одеяние. Правда, это искупается другой статуэткой, изображающей мужчину, вообще лишенного какой-либо одежды. В одной руке у него виноградная гроздь, в другой — садовый нож. Перед нами явно божество виноделия в его эллинистическом варианте — бесшабашный Дионис.

Таким образом, даже затерянный в низовьях Аму-Дарьи Хорезм не избежал в это время эллинистических влияний. Однако проявляются эти влияния в значительно меньшей мере, чем это можно было наблюдать в Парфии или Бактрии. Для цивилизации раннего Хорезма характерны также несколько замедленные темпы развития. Так, здесь еще нет налаженного денежного обращения — на древних памятниках археологи почти не находят монет. Нет ни одной монеты и на Кой-Крылган-кале, хотя памятник раскопан целиком. Вероятно, преобладала меновая торговля, стимулируемая наличием кочевого окружения. Вместе с тем северный форпост городской культуры отличается и значительным своеобразием. Лучшее тому доказательство — богатая парадная керамика и оригинальная архитектура Кой-Крылган-калы.

Вторая часть хорезмийской главы должна быть посвящена тому периоду, когда городская культура, сохраняя самобытность и оригинальность, уже мало в чем уступала своим более развитым соседям. Время это приходится на I–IV века н. э. Это была эпоха наивысшего расцвета древней городской цивилизации, что в полной мере прослеживается и по хорезмийским материалам.

На обоих берегах Аму-Дарьи в эту пору реконструируются и улучшаются ирригационные системы. Первоначально хорезмийские каналы лишь повторяли направление усыхающих протоков. Теперь, в I–IV веках н. э., здесь уже создаются сложные ирригационные устройства с магистральными руслами, выведенными непосредственно из главного рукава Аму-Дарьи. Число городских поселений в это время увеличивается.

В левобережном Хорезме известны остатки по крайней мере трех достаточно крупных городов. Это — мощная крепость Шах-Сенем, продолжавшая существовать и в средние века, Мангыр-кала и Куня-Уаз. Последнее городище было почти не обжито в пору средневековья, что позволило произвести в значительных масштабах вскрытие его древних слоев. Этот подквадратный в плане город занимает площадь около 9 гектаров. Среди раскапывавшихся здесь домов выделяется одно парадное и монументальное здание, возможно являвшееся местопребыванием правителя. Одно из его помещений было своего рода домашним святилищем. Здесь в центре располагался священный очаг, а по стенам шли ниши, в которых, видимо, возвышались статуи. Во всяком случае около одной из ниш обнаружены обломки скульптуры человека, сделанной из глины, покрытой алебастром.

Имелось на левом берегу и значительное количество более мелких городков и крепостей. В одной из таких крепостей, носящей традиционное для Средней Азии название Гяур-кала («крепость неверных»), раскопан парадный зал. Его перекрытие поддерживали две деревянные колонны с каменными базами. В одну из стен была вделана терракотовая очажная ниша. На располагавшейся перед ней платформе отмечены следы огня — скорее всего здесь стоял жертвенник. Прямоугольные ниши на противоположной стене сохранили следы росписи. Сам зал случайно уцелел в одном из углов древней крепости. Почти весь остальной культурный слой уничтожен разливами ненасытного Джейхуна, как именовали Аму-Дарью средневековые авторы. И в наши дни можно наблюдать, как эта река, непрестанно меняя свой фарватер, вдруг с неодолимым упорством устремляется на один из берегов. С грохотом обрушиваются огромные подмываемые участки, исчезают в воде обломки домов и дувалов, уничтожаются нередко целые селения. Так Аму-Дарья поглотила руины средневековой столицы правобережного Хорезма города Кята. Исчез в ее водах и замок Аль-Фир, резиденция хорезмшахов, возведенная еще в 305 году н. э. «Аль-Фир, — пишет об этом событии Биоуни, — был виден на расстоянии десяти миль и больше. Его разбила и разрушила река Джейхун, и каждый год уносила она эту крепость по кускам, так что в тысяча триста пятом году эры Александра (933 год н. э.) от него ничего не осталось».

Естественно, что лучше сохранились развалины городов, находившихся в отдалении от столь опасного соседа. Таких руин довольно много в правобережном Хорезме, где, кстати, и находился злополучный Аль-Фир. К числу городских поселений в этом районе относятся Базар-кала площадью 33 гектара и царский город Топрак-кала, к которому нам еще придется вернуться в последующем изложении. Вероятно, развалинами древних городов являются и такие хуже изученные памятники, как Эрес-кала, Кырккыз-кала и Пиль-кала. Известно на правом берегу и несколько крепостей. Как правило, они располагаются на хвостовых частях каналов, прикрывая оазисы со стороны кочевой степи. Вооруженные гарнизоны бдительно охраняли мирный труд землепашца и ремесленника. Это и не удивительно. Именно безжалостная эксплуатация подневольного труда своих подданных позволяла хорезмийским правителям жить в роскоши и довольстве.

Парфянские Аршакиды имели возможность пополнять нисийскую сокровищницу добычей, захваченной при штурме богатых городов Месопотамии и Ирана. Отдельные изделия могли поступать в виде дани, накладываемой на искусных мастеров тех же городов. В Бактрии и Согде оседала часть предметов, двигавшихся по международным торговым путям, проходившим через территорию этих стран. Немало добычи давали и неоднократные походы в богатые области Северо-Западной Индии. На этом фоне древние хорезмшахи находились в худшем положении. Едва ли они могли рассчитывать на серьезные успехи в военных действиях против Парфии или областей, тяготеющих к кушанской державе. Малоперспективной представлялась и война против подвижных кочевников. Во всяком случае она не сулила столь богатой добычи, как грабеж и разорение богатых городов. Не могла дать особых прибылей и международная торговля. Правда, Хорезм был в какой-то мере затронут тем интенсивным оборотом различных товаров, который отмечается с I века н. э. во многих областях Южной Азии. На развалинах древнехорезмийских городов найдена привозная статуэтка египетского бога Беса и бусы, изготовленные скорее всего в греческих городах Северного Причерноморья. Однако главные пути этой торговли шли минуя оазисы, затерявшиеся на севере тогдашнего цивилизованного мира. Тем более впечатляющими являются руины царской резиденции древнего Хорезма города Топрак-кала, на строительство которого было явно затрачено немало сил и средств.

Этот город представляет собой как бы воплощение бактрийских канонов на хорезмийской почве. Над его планировкой и архитектурным обликом немало поработали безвестные хорезмийские зодчие. По их проектам в I веке н. э. возник в правобережном Хорезме этот новый город, который, возможно, уже его строителями был задуман как столица. Именно так поступает один из эпических героев Шах-наме:

Сейчас городище Топрак-кала в плане образует прямоугольник размером 350 × 500 метров, обнесенный крепостной стеной. Через определенные промежутки вдоль стены идут прямоугольные башни с многочисленными бойницами. Посередине города шла главная улица шириной около 10 метров. От нее под прямыми углами отходили поперечные улочки, делящие город на правильные прямоугольники кварталов. Четкая симметричность создавала ритм спокойствия и организованности. Этой жилой части города противостоял трехбашенный замок-цитадель, возвышающийся в северной части Топрак-калы.

Эта часть города была отгорожена особой стеной. За ней находились большая площадь и монументальное здание. Последнее пока еще не раскопано, но предположительно считается храмом огня. Наконец, здесь же, в самом углу города, помещался дворец правителя, воздвигнутый на платформе двенадцатиметровой высоты и фактически представлявший собой укрепленную цитадель. Основная часть дворца занимает квадрат площадью 6400 квадратных метров. Первоначально таковы были размеры и всей цитадели. Наружные ее стены были расчленены выступами пилястров. Их вертикальные тяги подчеркивали высотное устремление дворца-цитадели, вознесенного над жилищами простых смертных. Но с течением времени это архитектурное решение перестало удовлетворять восточных деспотов. И талантливые архитекторы сумели найти новое смелое решение. К уже существовавшей цитадели-дворцу были пристроены три огромные башни, каждая размером 40 × 40 метров. В современном виде эти уже немного оплывшие и разрушенные гиганты имеют высоту 25 метров. Весь комплекс получил, таким образом, неповторимый высотный силуэт, венчающий общий облик «дивного города» хорезмийской земли. С поразительным чувством гармонии и новаторства зодчие Хорезма нашли эту глубоко оригинальную композицию, не имеющую аналогий в странах Востока. А ведь достаточно было пойти по проторенной дорожке и возвести башни по четырем углам — и перед нами был бы довольно заурядный замок-крепость, отличающаяся от своих многочисленных собратьев лишь гипертрофированной величиной.

Внутри цитадель-дворец сплошь застроен разнообразными помещениями. В царской крепости Нисы к услугам строителей имелось довольно обширное пространство. В его пределах они могли размещать здания различного назначения, решая задачи пространственной композиции. В Топрак-кале общий силуэт был определен возведением трех башен и оставалось лишь наиболее рационально разместить в замкнутых границах различные строения. В результате весь дворец представляет собой как бы одно огромное многокомнатное здание, запутанный лабиринт с большими парадными залами, жилыми покоями и хозяйственными мастерскими.

В древности дворец был двухэтажным. Но даже в Хорезме, где памятники обычно сохраняются довольно хорошо, время почти не пощадило верхние строения. В оставшихся помещениях верхнего яруса местами отмечены остатки живописи, в частности изображения музыкантов. Видимо, это были какие-то парадные покои. Как будто в одной из комнат второго этажа хранились и письменные документы, найденные уже в завалах, заполнявших нижние помещения.

Все строения топрак-калинского дворца можно условно разделить на три категории. К первой из них принадлежат большие парадные залы, предназначенные для различных торжественных церемоний. Естественно, что их убранство отличается особой пышностью и великолепием. Таково прежде всего продолговатое помещение площадью около 280 квадратных метров, названное «залом царей». Стены этого зала покрывала роспись, изображавшая красные и белые цветы на желтом и синем фоне. Имелись здесь и барельефы из необожженной глины в виде гирлянд цветов и плодов. Вдоль стен на высоких постаментах размещались скульптурные группы, дошедшие до нас главным образом в виде обломков глиняных статуй. Однако в двух случаях удалось проследить, что в центре композиции помещалась крупная фигура сидящего мужчины, а рядом стояли статуи поменьше, изображавшие женщин и детей. Найденный головной убор в виде орла идентичен короне одного хорезмийского правителя, известного по монетам. Это дало основание заключить, что скульптурные группы изображали царей Хорезма, вероятно, в окружении их семей.

Топрак-кала. «Зал воинов» (реконструкция)

Другое помещение, также украшенное глиняными скульптурами, получило название «зала побед». Здесь по стенам располагались крупные мужские фигуры, рядом с которыми прослеживаются изображения парящих женщин. Скорее всего это были изображения богини победы Ники, возлагающей венок на удачливого полководца. Нику, парящую с венком над головой царя, мы видим и на древне-хорезмийских монетах.

Весьма оригинально, хотя и несколько тяжеловесно оформление «зала темнокожих воинов». Вдоль его стен в нишах стояли крупные мужские статуи. По обе стороны от них расходятся крупные глиняные волюты, на концах которых помещены небольшие фигуры воинов. Воины облачены в панцири, а их широкие носы и темно-коричневая окраска лиц дала археологам повод для названия всего помещения.

Таким образом, в решении интерьеров топрак-калинского дворца нет застывших канонов и однообразия. Наоборот, фантазия художника каждый раз стремится к новому, необычному решению, иногда даже в ущерб гармонии и изысканности. В частности, весьма своеобразно оформление еще двух залов. В одном из них стены украшали глиняные рельефы, изображающие деревья, обвитые виноградными лозами, и пасущихся оленей (табл. XIII, а). Выполненные почти в натуральную величину фигуры оленей окрашены коричневатой краской, но для фона почему-то был выбран синий цвет. В манере трактовки животных чувствуются определенные связи с искусством кочевых племен, получившим в науке условное название «звериного стиля». В этом нет ничего удивительного, ведь Хорезм был окружен кочевниками почти со всех сторон. Оттуда, из далеких степей, вполне могли быть родом отдельные художники и скульпторы. Другой зал скорее всего предназначался для ритуальных церемоний. В нем обнаружены остатки танцующих фигур. Головы этих персонажей имеют большие заостренные уши (табл. XVIII, б). Видимо, танцоры носили маски, участвуя в мистериях и представлениях.

Ко второй категории помещений можно отнести жилые покои царя, его семьи и гарем. Это были, как правило, сравнительно небольшие комнаты с очагом у одной стены и нишей на стене противоположной. Стены помещений нередко покрыты росписью. В частности, предполагаемый гарем украшен женскими портретами, вписанными в прямоугольные рамы.

Наконец, третью группу составляли различные хозяйственные постройки, складские помещения, жилище многочисленной челяди и слуг. В этой части дворца можно отметить анфиладу узких помещений, в которых располагался арсенал и мастерская для производства и ремонта оружия. Там были найдены части луков, составные древки стрел из дерева и камыша, железные наконечники этих стрел, вызолоченные бронзовые пластины от панцирей и поясов и стеклянные вставки к ним. Луки, имевшие в длину около 160 сантиметров и клеенные из дерева разных пород с костяными обкладками, были грозным стрелковым оружием того времени. В юго-западной части дворца шел длинный коридор, куда выходили небольшие и бедно оформленные комнаты. Скорее всего это жилые помещения рядовых чиновников и слуг. Они вполне могли довольствоваться коридорной системой, и им совершенно не обязательно было любоваться портретами своих жен и любовниц. Среди этих чиновников имелись и лица, владеющие редким в ту пору искусством письма. На одной из фресок мы видим даже изображение такого писца, несущего свитки исписанных пергаментов (табл. XIV). Династийный знак хорезмшахов на его головном уборе указывает на принадлежность к царской администрации. Большая часть работ писцов до нас, к сожалению, не дошла. Однако, как мы уже говорили, в одном помещении обнаружена груда исписанных обрывков кожи и несколько документов на деревянных дощечках в сравнительно хорошем состоянии. Расшифровка их в отличие от нисийского архива еще только начинается. Но уже сейчас можно сказать, что тщательный учет налоговых поступлений заботил администрацию Топрак-калы не меньше, чем нисийского правителя. В частности, тексты на дереве оказались составленными по единому формуляру списками семейных общин, подлежавших обложению налогом.

Бесконечные лабиринты топрак-калинской резиденции были в древности подлинным музеем, своеобразной национальной галереей хорезмийского искусства (табл. XIII, в). Сейчас скульптуры разбиты и обрушены, фрески выцвели и кое-где обрушились вместе со стенами. Но тем не менее даже дошедшие до нас обломки и обрывки свидетельствуют о большом разнообразии вкусов и нередко незаурядном художественном мастерстве их создателей. Вот фрагменты охотничьих фресок — хищная птица в зарослях и угрюмый лик тигра (табл. XV). Вот золотистые рыбки, резвящиеся среди волн, условно переданных вихревыми завитками. Видимо, частью какой-то батальной композиции был барельеф скачущего коня, выполненный в почти натуральную величину.

В художественном убранстве топрак-калинского дворца заметно соединение разных стилей и влияний. Например, женская голова — так называемая «супруга Вазамара» — отличается скованностью, обычной для мелкой пластики Согда. Наоборот, «красная голова» — это динамичный портрет волевого мужчины, поражающий исключительной выразительностью, стремлением к психологической характеристике героя (табл. XVI). В целом несколько тяжеловатые и приземистые композиции хорезмийских мастеров сочетаются с поисками броского эффекта и оригинальности. Всю резиденцию повелителей этой северной цивилизации отличает своеобразное варварское великолепие.

Кто же были они, эти хорезмийские владыки, основавшие свою столицу на границе оазисов и пустынь? Какие победы прославляли их придворные мастера? Какие страны поставляли рабов и пленниц?

I–III века н. э были тем временем, когда в южных районах Средней Азии и Афганистана складывается новое могущественное политическое объединение — империя Кушан. Вскоре сюзеренитет новоявленных шах-ан-шахов признавали уже многочисленные области Северного Индостана, а кушанские армии вели упорную борьбу с китайскими войсками за политическое преобладание в Восточном Туркестане. Правда, не вполне ясно, как далеко на север в пределах Средней Азии удалось продвинуть свои границы новому государственному образованию.

Как мы видели выше, даже о распространении власти кушанской державы на Согд можно говорить лишь предположительно. Правда, среди современных историков кушанские правители нередко находят рьяных сторонников, смело отдающих им даже парфянскую Маргиану. Однако нумизматический материал совершенно ясно показывает, что там в I–III веках н. э монеты чеканились от имени местных владетелей. Маргианские наместники этого времени, может быть, мало зависели от центрального аршакидского правительства, но уж с кушанскими государями вообще не имели ничего общего.

Некоторые исследователи, в том числе археологи, специально изучающие древности Хорезма, склонны признать вхождение нижнеамударьинских оазисов в состав нового политического колосса. Согласно этим воззрениям, лишь с ослаблением кушанской империи в III–IV веках н. э Хорезм вновь обрел политическую независимость, символом которой и явилось возведение топрак-калинокого дворца. В таком случае именно по кушанской эре, начавшейся, согласно одному из расчетов, в 78 году н. э., следует датировать и документы, обнаруженные при раскопках этой резиденции. Тогда три документа топрак-калинского архива, датированные, согласно Некой эре 207, 231 и 232 годами, должны соответствовать 285, 309 и 310 годам н. э. Такова эта точка зрения, наиболее распространенная в литературе.

Вместе с тем по мере продолжения археологических работ и открытия все новых и новых памятников хорезмийской земли невольно закрадывалось сомнение — не были ли исследователи слишком зачарованы устоявшимися представлениями о всепроникающей мощи и могуществе кушанской державы? Имеются ли достаточные основания отдавать во власть кушанских императоров Хорезм, дотоле успешно сохранявший свою независимость в весьма сложной политической обстановке?

В этих условиях наличие столичного города — топрак-калинской резиденции хорезмийских царей — само по себе уже должно говорить о многом. Как показали исследования, этот город возникает в I веке н. э. Материал же из раскопок дворца-цитадели датируется III — началом IV века. Но эти последние цифры дают лишь дату завершающего периода в жизни этого роскошного строения. Вероятно, весь комплекс складывался на протяжении весьма длительного времени. Недаром в ряде мест могут быть отмечены различные перестройки, возведение подпорных стен и контрфорсов, закладка кирпичом проходов и даже полностью отдельных помещений. Как уже отмечалось выше, спустя какое-то время к первоначальной платформе были пристроены три башни, изменившие весь облик царской резиденции. Скорее всего именно многие десятилетия работы безвестных скульпторов, художников и архитекторов придали этому обширному комплексу то богатство и поразительное разнообразие декора, которое можно наблюдать по сохранившимся остаткам. Можно полагать, что монументальный дворец-цитадель возник одновременно с постройкой города или во всяком случае вскоре после него. Затем огромное здание видоизменялось и переделывалось на протяжении жизни нескольких поколений, как это было, например, с парадными комплексами Нисы.

Однако это еще не решает вопроса о том, были ли обитатели топрак-калинского дворца независимыми владетелями или лишь наместниками, признававшими сюзеренитет далекого, но могущественного владыки. Тщетно мы искали бы ответа на этот вопрос в сочинениях римских и греческих авторов, которым и само имя страны «Хорезм» было практически (Неизвестно. Еще не обнаружены и династийные хроники древней Средней Азии, хотя открытие ряда административно-хозяйственных архивов позволяет смотреть на будущее, в этом плане, с известным оптимизмом. Остается обратиться к такому источнику, как древние монеты, чеканенные хорезмийскими правителями. На Востоке в древнее время, да и в средние века, выпуск монеты был исключительной прерогативой правящих лиц, своеобразной декларацией прочности их государственного суверенитета, династийных связей и политических притязаний. О чем же повествует древнехорезмийская нумизматика?

Где-то во второй половине I века до н. э. или в начале I века н. э правители Хорезма начали регулярно чеканить свои собственные серебряные монеты. С них на нас смотрит суровое красивое лицо восточного владыки, облаченного в парадные одеяния. Парящая фигурка Ники с венком в руках невольно заставляет вспомнить «зал побед» топрак-калинского дворца. На обороте тот же правитель изображен всадником, символизируя мощь кавалерии в стране, тесно связанной с миром кочевых племен. Возможно, и сама династия хорезмийских правителей, подобно парфянским Аршакидам, вела свое происхождение от вождей кочевников, овладевших оседлой страной в результате успешного набега. Во всяком случае помещенный здесь же на монете династийный знак — тамга имеет много общего с аналогичными знаками, известными по материалам кочевой степи. Единственное, чего мы не знаем, — это имени сурового хорезмшаха. Правда, на оборотной стороне этих монет имеется надпись. Но это всего лишь искаженная почти до неузнаваемости греческая легенда, содержащая имя и титул греко-бактрийского царя Евкратида. Можно считать, что тетрадрахмы этого энергичного полководца и послужили исходным прообразом для медальеров Хорезма. Нам известен ряд монет переходного периода, но лишь монеты безымянного хорезмийца утверждают во всей полноте становление нового, уже хорезмийского нумизматического типа. Этот тип хорезмийских монет остается неизменным на протяжении многих столетий вплоть до арабского завоевания. Кушанское монетное дело никак не сказалось на медальерном искусстве нижнеамударьинских оазисов. Буквально ни в чем — ни в типах изображений, ни в расположении надписей, ни в весовом стандарте — невозможно обнаружить кушанское влияние. Более того. Принципиально различными оказываются даже сами денежные системы двух государств. Монетное обращение в кушанской державе было основано на золоте, а в Хорезме опять-таки до самого арабского завоевания его — на серебре, так же как это было, кстати, и в соседней Парфии.

Монеты хорезмийских правителей

(вверху — «безымянный царь»)

В настоящее время появляются и монеты хорезмийских царей, правление которых можно относить к I–III векам н. э., т. е. ко времени предполагаемого господства кушан в Хорезме. Все эти монеты выдержаны в исконном хорезмийском стиле. На них помещен традиционный династийный знак, а не кушанская тамга, хорошо известная нам по монетам этой державы. Кроме того, подавляющее большинство кушанских монет, найденных на территории Хорезма, имеет надчекан, воспроизводящий верхнюю часть хорезмийского династийного символа. Нигде больше, кроме Хорезма, мы не знаем монет этой великой империи, столь дерзновенно переиначенных непокорным владыкой. Таким образом, есть все основания сомневаться во вхождении Хорезма в состав кушанской державы или во всяком случае в том, что это вхождение было прочным и долговременные.

Нуждается в пересчете и предложенная датировка документов из Топрак-калы. Недавно около Нукуса раскопан могильник, в котором обнаружены достаточно подробные эпитафии. Поскольку в этих надгробных надписях помимо прочих сведений содержались и даты по хорезмийской эре, это помогло археологам и историкам наших дней. Весь могильник датируется найденными в нем вещами, в том числе и монетами VII — первой половины VIII века н. э. Крайние же даты поминальных эпитафий дают 654 и 753 года хорезмийской эры. Ясно, что это искомое летосчисление должно было начинаться где-то в первой половине I века н. э., будучи практически одновременным с той условной хронологией, которой мы пользуемся в наши дни. Уж не безымянный ли царь Хорезма, оставивший мам на монетах свой мужественный портрет, учредил эту новую эру?

Вполне вероятно, что в борьбе за сохранение политической независимости властители Хорезма опирались па поддержку Парфии, у которой неудержимый рост кушанского влияния не мог не вызывать тревоги. Быть может, в ознаменование удачной для хорезмийцев битвы с каким-либо кушанским полководцем и получил свое оригинальное оформление «зал побед». Во всяком случае Хорезм, эта северная окраина городской цивилизации, нашла в себе достаточно сил и для сохранения независимого государства, и для создания яркой и своеобразной культуры. У нас нет почти никаких надежд узнать подлинные имена строителей и художников древнего Хорезма. Но их великолепные творения, пришедшие к нам сквозь века, говорят сами за себя.

Примечание. Благодаря энергичной деятельности экспедиции под руководством С. П. Толстова Хорезм известен в литературе в большей мере, чем другие области Средней Азии. О нем см. книги С. П. Толстова: 1) «Древний Хорезм», М., 1948; 2) «По следам древнехорезмийской цивилизации», М.—Л., 1948; 3) «По древним дельтам Окса и Яксарта». М., 1962. Сообщения о раскопках регулярно публикуются в «Трудах» и «Материалах Хорезмской экспедиции». Полное издание результатов раскопок основных памятников Кой-крылган-калы и Топрак-калы пока не осуществлено. О раскопках Кой-крылган-калы см. «Труды Хорезмской экспедиции», т. II, М., 1958, стр. 168–191, и «Материалы», вып. 1, М., 1957, стр. 17–24; вып. 4, М., 1960, стр. 8—13, а также специальную статью С. П. Толстова в «Вестнике древней истории», 1953, № 1. Отчетные сведения о раскопках Топрак-калы содержатся в «Трудах Хорезмской экспедиции», т. I, М., 1952, стр. 31–34; т. II, М., 1958, стр. 195–216. Специально керамике Хорезма рассматриваемого времени посвящена большая работа М. Г. Воробьевой, изданная в т. IV «Трудов», М., 1959. О древнехорезмийской нумизматике см. статьи С. П. Толстова в «Вестнике древней истории», 1938, № 4, и «Проблемах востоковедения», 1961, № 5; Б. И. Вайнберг в «Вестнике древней истории», 1962, № 1, и В. М. Массона в «Эпиграфике Востока», вып. XVII, М.—Л., 1965. Работа по расшифровке документов из Топрак-калы отражена в докладе В. А. Лившица: «Научная конференция по иранской филологии (Тезисы докладов)», Л., 1962. стр. 47–48.