Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации

Самым активным критиком моей концепции истории имперской России является С.А. Нефедов (далее — С.Н.). Он написал, наверное, уже (я сбился со счета) около дюжины критических статей, в которых в основном повторяет одни и те же замечания с небольшими дополнениями. Оппонент — многогранный человек, как говорили в старину — всесторонне развитая личность. На своем сайте он представляется как «историк и писатель, доктор исторических наук и кандидат физико-математических наук». Есть у него еще и четвертая ипостась — блогер. С.Н. можно считать героем нашего времени — он олицетворяет собой новый тип научного работника в век компьютерных информационных технологий, которые он активно использует для пропаганды своих идей и дискредитации своих оппонентов. Меня заинтересовало, как родился этот феномен. Пришлось поработать детективом. И вот что я обнаружил.

1. Математик

Научная карьера С.Н. — извилиста. Он начал ее как математик: закончил математико-механический факультет Уральского государственного университета им. А.М. Горького, подготовил на кафедре вычислительной математики ив 1981 г. защитил диссертацию «Об управляемости линейных бесконечных систем»^{456}. Некоторое время работал по специальности. Потом стал преподавать историю в колледже и, наконец, занялся научной работой. Кандидатскую диссертацию по истории «Метод демографических циклов в изучении социально-экономической истории допромышленного общества»[50], защитил в 1999 г. и докторскую почти на ту же тему «Демографически-структурная теория и ее применение в изучении социально-экономической истории России» — в 2007 г.

После защиты кандидатской одна за другой публикуются объемистые книги и статьи на самые разнообразные исторические сюжеты. К настоящему времени он опубликовал 9 книг, некоторые по 750 стр.^{457}, и более 180 статей[51]. Он пишет обо всем: об истории древнего мира, средних веков и нового времени, по истории оружия, экономической истории и революциях, о демографических циклах на Востоке, Западе и России за много столетий. Его тянет к глобальным темам. Вот темы его статей: монгольские завоевания и формирование российской цивилизации; реформы Ивана III и Ивана IV; модернизация до модернизации: средневековая история России в контексте теории диффузии; первые шаги российской модернизации: реформы середины XVII века; о причинах демографической стагнации в России накануне отмены крепостного права; об экономических предпосылках русской революции; технологическая интерпретация истории Второй мировой войны; гибель Советского Союза в контексте истории мирового социализма. Даже если учесть, что из книги в книгу переходят целые главы, а книгам предшествуют статьи, которые затем включаются в книги, все равно плодовитость С.Н. как историка во много раз больше, чем как математика.

Исторические работы С.Н. несут на себе печать его базового образования, поэтому приходится об этом сказать несколько слов. Мне часто приходилось сталкиваться с математиками, физиками и кибернетиками, желающими работать в исторической науке, и все они, за редкими исключениями, стремятся открыть математические законы истории. Как правило, они находят один-два фактора, управляющих, как им кажется, историческим процессом и предопределяющих ритм исторического развития в форме регулярно повторяющихся многовековых циклов. Факторы выдвигаются самые разные — колебания климата и солнечной активности, поворот земной оси, изменение численности населения, какая-нибудь теорема геополитики. При этом они фанатично верят в открытый ими «закон» и плохо слушают возражения. Может быть, только после десяти подобных конфликтов мне стало понятно, что дело в типе мышления.

Математическая модель исследуемых объектов создается путем идеализации свойств реальных объектов, т.е. посредством игнорирования тривиальных и второстепенных деталей, и записи этих идеализированных свойств на формальном языке. Идеализированные свойства формулируются либо на основе аксиом, либо на ранее кем-то доказанных утверждениях, либо постулируются априорно^{458}.

Таким образом, суть подхода в математике состоит в том, чтобы по возможности упростить изучаемый процесс, избавиться от избыточной информации, свести множество случаев к типичному, все сложное на первый взгляд развитие — к простой схеме^{459}. Фигурально говоря, изучая убийства, математик конструирует формулу, показывающую зависимость между силой удара и летальным исходом, поэтому его интересует только сила, с какой наносится удар по жертве, а историка, как и детектива, — все детали убийства: чем ударили, в какое место, по какой траектории, в какое время, при каком освещении, по каким мотивам и т.п. Вспомним исследование смерти царевича Димитрия 15 (25) мая 1591 г. в Угличе.

Принцип идеализации, означающий игнорирование тривиальных и второстепенных деталей, также широко используется в естественных науках и кибернетике. Например, в физике: шар, падающий на землю, встречает сопротивление воздуха, но при падении с высоты 10–20 м сопротивление воздуха невелико, и в большинстве случаев им можно пренебречь. Или всякий достаточно компактный предмет обладает определенными размерами и формой, однако по существу вполне допустимо рассматривать его как материальную точку, т.е. считать, что вся масса тела сосредоточена в одной точке. В кибернетике — как науке об общих закономерностях процессов управления и передачи информации в различных системах, будь то машины, живые организмы или общество, без использования принципа идеализации тоже не обойтись.

Однако применение принципа идеализации в историческом исследовании в той же самой форме, как в естественных науках, не может быть эффективным. Физические явления имеют детерминистскую природу и подчиняются законам, знание которых обеспечивает точные и достоверные предсказания. Например, образцом детерминистского закона может служить закон всемирного тяготения Ньютона, поскольку он обеспечивает точные и достоверные предсказания приливов и отливов, солнечных и лунных затмений и других явлений природы. Вследствие этого во многих случаях действительно можно игнорировать второстепенные детали. Однако общественные явления имеют вероятностную природу, они подвержены действию многих важных и множеству случайных факторов (при этом влияние одного или совокупности случайных факторов может быть решающим), ввиду чего точные и достоверные предсказания невозможны. Применение принципа идеализации чрезвычайно упрощает модель исторического процесса, и она перестает соответствовать исторической реальности. И тогда человек, истово верующий в открытый им «закон», начинает либо игнорировать все те, как ему кажется, «второстепенные детали», противоречащие открытому им «закону», либо давать им интерпретацию, соответствующую последнему. Последнее сильно облегчается тем, что исторические факты, события и явления имеют интерпретационный характер. Именно поэтому предсказания предпочитают делать в области древней истории, плохо обеспеченной источниками и данными, поскольку отсеивание «второстепенной» информации происходит в большинстве случаев стихийно, а проверить прогнозы и вынести вердикт об адекватности модели невозможно.

С.Н. как математик изучал проблему управления разнообразными системами, которые описывались с помощью функционально-дифференциальных уравнений. Суть подхода: составить математическую модель объекта управления и на основании ее сконструировать алгоритм управления с целью приведения системы в любое заданное состояние. Эту методологию он и применил при анализе человеческого общества, когда решил сменить свое амплуа. Движущую силу истории он (вслед за мальтузианцами) увидел в динамике численности населения, имеющей циклическую природу: (1) фаза роста, (2) фаза сжатия, (3) фаза экосоциального кризиса. В фазе роста численность населения увеличивается и превосходит ту максимальную величину, которая может быть обеспечена ресурсами при данном уровне развития экономики, и это в конечном итоге ведет к голоду, эпидемиям, войнам и революциям. Вследствие этого рост населения сменяется его сокращением, после чего наступает фаза кризиса, и равновесие между ресурсами и численностью населения восстанавливается. После третьей фазы иногда наступает период депрессии или интерцикл, фаза нестабильности. Новый демографический цикл начинается после того, как восстанавливается государственная и общественная стабильность^{460}. Вновь наступает фаза роста, ее сменяет фаза сокращения населения, заканчивающаяся катастрофой; и так до бесконечности. Под эти циклы подстраивается общество, и весь ход истории происходит в ритме демографического цикла, и последний можно описать с помощью простого дифференциального логистического уравнения^{461}.

Таким образом, именно демографический цикл, как показалось С.Н., управляет историческим процессом и приводит общество в определенное заданное состояние — рост, спад или кризис. Далее ему захотелось применить схему к анализу исторического процесса. И он сделал это… в школьных учебниках по истории. Не имея исторического образования, но, вероятно, испытывая огромную тягу к писательству, он подготовил и опубликовал в 1996 г. три учебника по всемирной истории, написанных в жанре, мягко говоря, фэнтези, или ненаучной фантастики. Работа в этом жанре, как мне кажется, оказала негативное влияние на его научные труды. Поэтому на ней также стоит остановиться подробнее.

2. «Природный романист»

С.Н. явно претендует на лавры исторического романиста, хотя вымысел и наука — «две вещи несовместные». На своем сайте он приводит два отзыва на свои учебники. Первый («Книга Сергея Нефедова — это блестящая историческая поэма») принадлежит якобы Льву Гумилеву. Второй отзыв (см. эпиграф к параграфу) дал якобы беллетрист и поэт Сергей Сокуров. Вторит этим отзывам и акад. В.В. Алексеев в предисловии к учебникам: «Для многих читателей эта книга не требует особого предисловия — ее можно читать просто как “роман истории”. Это действительно увлекательный роман, особенность которого заключается в том, что он написан по “учебной программе”»^{462}.

Сам «романист» презентирует свои учебники как «современные учебники для школьников и увлекательное чтение для взрослых». Поддерживает автора и издательство, опубликовавшее в 1996 г. три учебника тиражом по 50 тыс. каждый: «Популярное изложение истории древнего мира. История, поданная как роман. Увлекательное чтение для всех любителей истории. Книга, которая в увлекательной форме повествует о том, как законы истории играли судьбами миллионов людей, и о том, как люди постигали эти законы». Во всех отзывах мы видим такое единство стиля и буквы, как будто написаны они одним человеком. Кто знает, может быть, и так.

Правильно ли писать учебники как романы? Может быть, сравнение с романами имеет целью подчеркнуть яркость, эмоциональность повествования? Увы, учебники действительно написаны как романы, с вымыслом и фантазиями. Материал С.Н. стремился излагать прежде всего увлекательно, по-видимому, нисколько не беспокоясь о его соответствии современным научным знаниям, и благодаря этому его методология хорошо видна. Например, мы легко обнаруживаем: принцип идеализации использован им на 300%. Все государства, в той или иной мере осуществляющие контроль над производством и потреблением, исходя из соображений справедливости, он считает социалистическими, так как под социализмом он понимает «относительную равномерность в распределении средств». Феодальными обществами он называет все те, где у власти стоят воины и чиновники, а буржуазными — где власть принадлежит богатым людям. Общественная жизнь сводится к еде, голоду и войне, справедливости ради, иногда в нее забредает любовь (как правило, не в платоническом смысле).

По замыслу С.Н., его трилогия должна рассказать и доказать, как открытые им законы истории играли судьбами миллионов людей. Каждая ее часть завершается двухстраничной «Главой, предназначенной для (не)посвященных», где автор раскрывает суть постигнутых им законов. Они очень просты, как все великое, и описываются с помощью простого уравнения, учитывающего всего два фактора — темпы роста населения и среднее потребление продуктов питания одним человеком. При увеличении населения возникает демографическое давление, или фаза сжатия, — «это время голода, когда голодающие крестьяне за бесценок продают свои наделы и уходят в города; в это время разрастается помещичья собственность, а государство переживает тяжелый кризис. В конце концов, голод поднимает народ на восстание, и начинается гражданская война, приводящая к демографической катастрофе и гибели большой части населения. Катастрофа завершает демографический цикл; гражданская война приводит к истреблению помещиков и рождению социалистической Империи — государства, которое наделяет крестьян землей и пытается поддерживать социальную справедливость. Затем начинается новый демографический цикл, население начинает расти, логистическая кривая снова приближается к асимптоте, и снова приходит голод. Крестьяне, несмотря на запреты, продают за бесценок наделы, снова разрастаются помещичьи усадьбы, а монархия оказывается бессильной отвратить приближающуюся катастрофу. Новая революция порождает новую Империю — может быть, лучше организованную и более справедливую, — но затем все повторяется снова и снова. Так выглядит история с точки зрения математики», — заключает он популярное изложение своей схемы развития человечества^{463}.

Вот несколько фрагментов из «современных учебников для школьников и увлекательного чтения для взрослых» для иллюстрации сказанного. Они размещены на сайте С.Н., и каждый желающий может ими насладиться. Начнем с «Истории Древнего мира».

«Знойное африканское солнце сияло над саванной, над зеленой кромкой джунглей и песчаными отрогами Олдурвайского ущелья. То здесь, то там виднелись стада антилоп и жирафов; подобно движущимся холмам бродили гигантские носороги, не боявшиеся даже хозяев саванны — саблезубых тигров и пещерных львов. И где-то здесь, в саваннах и джунглях Восточной Африки, обитали предки людей, обезьяны-австралопитеки, умевшие одинаково ловко лазить по деревьям и передвигаться на двух ногах по земле. Они были низкорослые, коренастые, обросшие шерстью, с темной кожей и мощными челюстями. Они владели страшным для других зверей оружием — дубиной; удар зажатой в длинной руке дубины был подобен удару львиной лапы. Дубина была первым изобретением обезьян на их пути к власти над миром зверей. Затем появились копье и огонь, подарившие им господство над саванной. Размахивая копьями и факелами, стая загоняла обезумевших от ужаса антилоп к обрыву — туда, где, под кручей стояли самые опытные охотники, добивавшие покалеченных животных. Потом на месте побоища разводили костер, жарили на огне целые туши и рвали руками горячее мясо. Насытившись, забирались в свою пещеру и дремали до следующего дня, следующей охоты. Так продолжалось из года в год и из века в век. Менялся климат, с севера наступали ледники, менялась окружающая природа, менялись и сами обезьяны; их руки стали короче, челюсти уменьшились, а голова увеличилась в размерах. Австралопитеков сменили питекантропы, а питекантропов — неандертальцы, но ни те, ни другие не были похожи на людей. Они были ширококостными и очень сильными, со скошенными челюстями и огромным нависающим над глазами валиком. Они оставались обезьянами — хотя эти обезьяны и научились одеваться в шкуры. Лишь чудо могло превратить обезьяну в человека»^{464}.[52]

Картина фантастическая: обезьяны пользуются огнем, оружием и одеваются в шкуры, что противоречит данным современной науки. Ученые относят австралопитеков к высшим приматам, по уровню интеллекта мало отличавшихся от обезьян. Они использовали орудия труда не более современных обезьян, т.е. могли подобно шимпанзе и гориллам колоть орехи камнями, использовать палочки для извлечения термитов и спорадически дубинки для охоты. Но они не могли изготавливать орудия, использовать огонь и копья. В отличие от них неандерталец являлся человеком (Homo neanderthalensis), хотя относился к другому виду рода Люди (Homo), чем человек разумный (Homo sapiens). О принадлежности неандертальцев к людям свидетельствует их социальная организация, изготовление и применение каменных орудий труда и оружия, использование огня и погребение умерших. Они строили хижины, использовали обряды охотничьей магии и, предполагается, могли говорить. Школьников и учителей, изучающих историю Древнего мира по учебнику С.Н., можно пожалеть.

«Четыре или пять тысячелетий над предгорьями Двуречья сияло солнце Золотого Века, и пахарь мирно трудился на своей ниве под пение жаворонка. Но в конце концов пришло время невзгод: земледельческие деревни разрослись, и поля уже не могли прокормить крестьян; начались распри из-за земли, и проигравшие были вынуждены уходить куда глаза глядят, на болотистую равнину». Мирный счастливый труд под сияющим солнцем и под пение жаворонка в течение четырех или пяти тысячелетий — это очередная фантазия.

«Появление Частной Собственности открыло дорогу к великим переменам в жизни людей. Родовая община распалась на семьи, и семьи отгородились друг от друга глухими заборами. На смену прежней общности жен и свободной любви пришла суровая семейная мораль. После изобретения плуга семью кормил пахарь-мужчина, поэтому он стал хозяином и господином; женщина постепенно превратилась в служанку и собственность. В одних семьях детей было мало, в других — много, и после разделов отцовской земли участки получались неодинаковыми. В общине появились бедные и богатые. Бедняки не могли кормиться со своих крохотных наделов, они брали зерно в долг у богатых соседей — так появилось ростовщичество. Несостоятельные должники, в конце концов, продавали свою землю заимодавцам и искали пропитания как могли. Многие из них шли работать в храм; храмовые земли теперь возделывались рабочими отрядами из обедневших общинников и чужаков-пришельцев. Некоторые арендовали землю у зажиточных соседей, другие пытались прокормиться ремеслом, становились гончарами или ткачами. В селах появились ремесленные кварталы и рынки, где ремесленники обменивали свои товары на хлеб. Разросшиеся поселки превращались в многолюдные города — и вместе с этим превращением менялся облик эпохи. На смену тихим деревням Золотого Века приходил новый мир — мир городов, в котором соседствовали богатство и бедность, добро и зло, ненависть и любовь. Философы XX века назовут этот мир буржуазным обществом».

Убрав стилистические «красоты», получим в сухом остатке. На смену охоте пришло земледелие, что принесло ужасные последствия — появились заборы и частная собственность; суровая семейная мораль заменила общность жен и свободную любовь; пахарь стал хозяином и господином над женщиной, превратив ее в свою служанку и собственность; по причине разной плодовитости женщин появились бедные и богатые.

Разорившиеся крестьяне создали новый буржуазный мир — мир городов, где соседствовали богатство и бедность, добро и зло, ненависть и любовь. Как все просто, но неясно и, главное, не соответствует научной картине развития общества. Например, земледелие долгое время сочеталось с общественной, в России с общинной, собственностью; города создали отнюдь не разорившиеся крестьяне.

«Время и борьба формировали нравы Железного Века. Сжатие и голод преобразили уютный мир буржуазного общества, на смену тихому накопительству пришла яростная борьба за существование. В Каменном Веке люди объединялись для борьбы — в Железном Веке они сражались за жизнь в одиночку, и потерпевшие поражение умирали от голода рядом с дворцами победителей. В богатых домах было множество рабов и наложниц, и в то время как умирающие лежали на дорогах, из-за глухих стен раздавались звуки музыки: там пировали и веселились. Обнаженные девушки танцевали среди яств и бьющих вином фонтанов». Переход каменного века в бронзовый, а бронзового в железный век изображен настолько искаженно, что и комментировать нечего.

«Буржуазные кварталы Урука дышали благополучием; здесь были сады, пиршественные залы и школы, где учились дети. Буржуазное общество создало искусство, науки и письменность. Буржуазия шумерских городов владела обширными землями, занималась ростовщичеством и торговлей».

«Абсолютная власть царя, государственное регулирование, социальное обеспечение и вместе с тем всеобщая бедность — все эти хорошо знакомые нам черты говорят, что основанная Саргоном Великим Империя была социалистической империей. Никакое другое государство не могло существовать в условиях постоянного голода и войн: голод и войны порождают военную диктатуру и карточную систему. Сжатие, голод и войны всегда порождали социалистические монархии, буржуазная демократия могла существовать лишь во времена сытости. <…> В III тысячелетии на Ближний Восток пришел голод — и история Востока стала историей социалистических монархий».

Здесь каждая фраза — перл. Что стоит утверждение о существовании уютного буржуазного общества в древнем городе-государстве шумеров в Южной Месопотамии в III тысячелетии до новой эры или об установлении социалистических монархий в III тысячелетии до новой эры на Ближнем Востоке с приходом туда голода (как будто до этого времени люди всегда были сытыми)?!

«Война между Грецией и Персией была первой большой войной, в которой столкнулись два мира: мир морских республик, торговли, предпринимательства и демократии, и мир континентальных империй, мир регулируемой экономики, божественных монархов и коленопреклонённых чиновников — в общем, мир капитализма и мир социализма. С этого времени начинается великая борьба между морскими республиками и континентальными империями; она проходит через всю историю человечества: Греция, Венеция, Голландия, Англия сражаются с Персией, Турцией, Францией, Германией. Идея об извечности этой борьбы составляет суть учения, которое называют геополитикой. В глубине континента демографическое давление не имеет выхода и Сжатие приводит к революциям и рождению социалистических монархий; на побережье и островах давление снижается эмиграцией и торговой деятельностью, здесь процветает буржуазное общество».

Демографическое давление как причина возникновения социалистических монархий и война между Грецией и Персией в V веке до н.э. как борьба двух систем — капитализма и социализма?! На сленге современного школьника — это звучит круто!

Во втором «современном учебнике для школьников и увлекательном чтении для взрослых» — «Истории Средних веков»^{465} исторические события также подаются как роман, заполненный сведениями фантастическими и находящимися за пределами современных научных представлений.

«Древний мир остался в памяти поколений как созвездие чудесных легенд, повествующих о богах и героях, о Вавилонской башне, об Александре Великом, об Иисусе Христе. Легенды рассказывали о мудрецах, постигших тайны природы, об удивительных машинах Архимеда, о колоссальных статуях, у ног которых проплывали корабли — и люди новой эпохи с удивлением взирали на остатки Великого Прошлого: на застывшие в веках пирамиды, на беломраморные колонны Парфенона и на огромные амфитеатры, на аренах которых варвары строили свои деревни и сеяли пшеницу».

Выращивание пшеницы на камнях и кирпичах, память о Древнем мире как созвездии чудесных легенд — это современная чудная легенда, сочиненная романистом.

«Катастрофа, погубившая цивилизацию Древнего Мира, была вызвана новым Фундаментальным Открытием кочевников — изобретением стремени. Стремя сделало всадника устойчивым в седле и позволило использовать копье и саблю <…> Металлический овал на боку лошади породил страшную Волну, принесшую гибель цивилизации и оборвавшую ход всемирной истории».

Стремя изменило ход истории — просто и ясно. Между тем недалекие историки ломают голову над проблемами климата, письменности, религии, социальных отношений, экономики, гражданских войн и восстаний. А если школьники примут это на веру и запомнят эту революционную мысль о стремени, изменившем мир?!

При чтении фрагмента о создании гибрида человека и лошади как нового подвида Homo sapiens, у биологов и антропологов волосы могут стать дыбом от ужаса и удивления. «История кентавров («людей меча», или кочевников. — Б.М.) прошла через несколько стадий — несколько своеобразных мутаций, с каждой из которых человек и лошадь все теснее соединялись друг с другом. Каждая мутация по существу порождала новый подвид, новую разновидность Homo sapiens, обладавшую новыми возможностями в искусстве выживания и войны с окружающим миром. Первой такой мутацией было изобретение колесницы древними ариями, второй — освоение всадничества скифами. Каждая мутация-открытие порождала Волну: обладатели нового оружия объединяли степные племена и лавиной обрушивались на окружавшие их земледельческие народы».

О Японии XI–XII вв. мы узнаем: она «была страной на краю света, сохранившей многие традиции, уже забытых на континенте. Как тысячи лет назад, в эпоху, когда миром правили женщины, мужья приходили к женам лишь на ночь, но не жили вместе с ними; дети оставались в роду у матери и лишь изредка видели своих отцов. У аристократов существовал настоящий культ женщины и любви, доходивший до того, что жених не мог взглянуть на невесту; между ними ставили расписанную цветами ширму, и он мог слышать лишь звуки её голоса и шуршание шелковых одежд — остальное дорисовывало воображение. Впрочем, говорить много не полагалось, влюбленные писали друг другу записки с изящными стихами знаменитых поэтов, а иногда сами сочиняли стихи — и огромные сборники, оставшиеся от того времени, наполнены чарующими любовными посланиями».

Для ученика 6-го класса это, конечно, очень интересные сведения. Но вот озадачивает утверждение о существовании матриархата, «когда миром правили женщины». Как утверждается в Википедии: «Согласно трудам многих специалистов, в истории не существовало ни одного достоверно известного по каким-либо надежным источникам матриархального общества».

В третьем «современном учебнике для школьников и увлекательном чтении для взрослых» — «Истории Нового времени»^{466} романист поднимается до историко-философских прозрений. «В чем суть времен, и что отличает одну эпоху от другой? Где пролегает черта между прошлым, настоящим и будущим?» — вопрошает он. И находит ответ: «Древний мир был отделен от Средневековья видимой гранью — огнем пожаров и гибелью цивилизации — и все это было следствием великого Фундаментального Открытия, изобретения седла, стремени и сабли. Эти изобретения попали в руки варваров и породили волну нашествий, стершую с лица земли древние города и государства; возделанные равнины снова заросли лесами, и мир вернулся к первоистокам. Символом новой эпохи, Средневековья, стал всадник-рыцарь, приставший на стременах и замахнувшийся на врага мечом; рыцари построили замки и закабалили крестьян. Со временем крестьяне распахали новые поля и заселили новые деревни; затем появились города, ремесла и родилась новая цивилизация. Снова началось Сжатие (состояние хронического или регулярно повторяющегося голода. — Б.М.) и голод, и в городах вспыхнули первые революции, а первые абсолютные монархи стали освобождать крестьян. История шла по накатанной дороге, которая называется демографическим циклом, население росло, голод повторялся все чаще, и голодающие снова и снова поднимались на восстания. В этот самый момент появилось новое Фундаментальное Открытие — Большой Лук, породивший новые волны завоеваний. На Востоке новый лук стал оружием варваров-монголов, которые покорили полмира, разрушая города и вырезая целые народы. <…> На Западе Большой Лук оказался в руках англичан, переправившихся через Ла-Манш и разоривших половину Европы. <…> Мир Средневековья рухнул под напором Нового Оружия и Нового Времени. Однако Большой Лук недолго господствовал над миром; волею судьбы через столетие на смену ему пришло еще более грозное оружие — аркебузы и пушки. В конце первого тысячелетия в Китае изобрели порох, который вскоре стал известен на Ближнем Востоке; здесь, в центре мировой цивилизации, арабские мастера создали первую пушку <…> Изобретение цельнолитой пушки (в Европе. — Б.М.) было Фундаментальным Открытием, изменившим облик человеческого общества. <…> Отныне могли выжить только те государства, которые имели металлургическую промышленность, артиллерию и профессиональную армию. <…> Отныне наступило Новое Время, когда земледельческие цивилизации получили возможность жить по своим законам, не оглядываясь на Великую Степь; борьба между двумя видами людей — земледельцами и кочевниками — наконец подошла к концу».

Оказывается, суть истории человечества сводится к войне «двух видов людей»; сначала побеждали кочевники, потом — земледельцы; исход войны зависел исключительно от оружия. Новое время — результат изобретения цельнолитой пушки в XV в. Ошибаются антропологи, относящие все существующие человеческие расы к единому и единственному виду — Homo sapiens, или Человек разумный; заблуждаются историки, связывая начало нового периода мировой истории не с изобретением пушки, а с изменениями глобального характера, затронувшими духовную, социальную, экономическую сферы жизни, научные представления о земле и вселенной.

«Шведское нашествие (в 1630–1640-е гг. — Б.М.) принесло с собой катастрофу, охватившую треть Европы: это было окончание демографического цикла, начавшегося почти двести лет назад, после того, как затихли опустошившие полмира чумные эпидемии. В начале этого цикла, в XV веке, в Европе было достаточно пустующих земель, и крестьяне могли свободно распахивать заброшенные в лихолетье поля; хлеба и мяса было вдоволь: на дневную зарплату плотника можно было купить 14 литров пшеницы. Однако в XVI веке население возросло примерно вдвое, и давление вновь достигло рокового рубежа времен Великой Чумы — началось Сжатие. Новый демографический цикл повторял то, что было уже много раз в Средневековье и в древние времена. Снова наступило время малоземелья; сыновья не могли прожить на оставшемся от отца наделе, и младшим братьям приходилось идти в город, заниматься ремеслом или просить милостыню. В городах быстро росли мастерские и мануфактуры, но ремесла не могли прокормить всех голодных; города превратились в приюты для нищих, которые спали прямо на улицах, а днем заполняли площади перед соборами. В католических странах нищих кормила церковь, и у монастырей с утра выстраивались длинные очереди за тарелкой супа — но протестанты не любили нищих и издавали против них жестокие законы; бедняков секли плетьми и отправляли на каторгу. Местные власти запрещали священникам венчать бедняков; жестокая нужда меняла нравы людей, и если раньше молодые могли свободно любить друг друга, то теперь мужчины женились обычно в 28, а девушек отдавали замуж в 23 года — и прежнюю любовь сменил брак по расчету».

Фантастическая картина развития Европы в раннее Новое время нарисована ради того, чтобы продемонстрировать закон, открытый новым Пикулем, — перенаселение определяло жизнь всех европейских народов.

Если оценивать трилогию в целом, то она представляет собой набор сведений, часто фантастических и не соответствующих современной науке и к тому же подобранных с единственной целью доказать достоверность мальтузианской схемы. Как заметил один читатель его «поэм»: «Это сказки — под видом исторических событий пересказывается эпос (это как если правление Карла Великого описывали по “Песне о Роланде” <…> По античной истории, истории средневековой, а также по истории “раннего нового времени” Нефедов пишет дичайший бред в худших традициях фольк-хистори (если кто в этом сомневается, предоставить конкретные примеры труда не составит)»^{467}.

Другой читатель правильно отметил принципиальный порок исторических «поэм»: «Нефедов подгоняет факты под изначально заявленную концепцию. Самое плохое, что может случиться с историком — игнорирование эмпирики ради доказательства всесильности теории»^{468}. Все изложение действительно пронизывает схематизм. Об этом, в частности, говорит частота слов: «сжатие» повторяется в трилогии 154 раза, «демографический цикл» — 57, «оружие», которое у «российского Дюма» является синонимом технологии, — 246 (вместе с другими словами, обозначающими разные виды оружия, — 798). Последнее обстоятельство должно понравиться школьникам 5–6 классов, как известно, увлекающихся военными играми. Схема же чрезвычайно элементарна: с ее помощью можно объяснять разве что поведение насекомых, а не человека.

Претензии на яркий образный стиль оказываются несостоятельными, «поэмы» свидетельствуют о дурном вкусе и никак не соответствуют требованиям учебной литературы для школьников. Встречается довольно много фрагментов фривольного содержания, не вполне уместных в учебниках для учащихся младших классов. «Совместное угощение, молитвы общему предку, экстатические танцы и беспорядочная любовь символизировали единство рода». «Любовные игры в кустах иногда прерывались нападениями отцов и братьев девушек». «Певец любви Овидий подарил римлянам мир любовных грез и приоткрыл тайны наслаждений». «В ход шли самые тонкие хитрости: например, князь Юэ послал своему врагу, князю У, бесподобную красавицу Си Ши. У-ван увлекся ею, и в то время, когда он предавался любовным утехам, его войска были разбиты». «Антоний, забывший о политике ради любви, женился на египетской царице Клеопатре и, проводя дни в пирах, растерял своих римских друзей». «Друзья, “товарищи по песне”, даже формально имели общих жен, братство мужчин всегда выливалось в общность жен. Даже сейчас во многих азиатских странах ещё не забыт старинный обычай предоставления женщины гостю». Это в «Истории Древнего мира», предназначенной для учащихся 5-го класса. Слово «любовь» в трилогии встречается 87 раз. Война, голод и любовь правят миром — вот какие глубокие идеи должен вынести ученик из чтения «учебников».

У меня даже язык не поворачивается называть эти опусы учебниками, учебными пособиями или материалами для учителя или учащихся. Сочинения — полная профанация учебной литературы. Думаю, никто из профессионалов их не читал и рекомендации не давал. Как и почему они опубликованы в качестве учебников — большая загадка. Как исторические «романы» они примитивны, как учебники — несостоятельны. Однако, как бы то ни было, издательство «Владос» опубликовало их в 1996 г. (а первая книга из трилогии увидела свет еще в 1994 г.), и если почти 20 лет они служат учебной литературой — это просто катастрофа. Критика обошла их стороной — на дворе стояли лихие девяностые, полная свобода слова, отсутствие научной цензуры и самоцензуры, и писателей стало больше, чем читателей. И у автора, не имевшего даже степени кандидата исторических наук, естественно могли возникнуть чувства самоуверенности, вседозволенности и безнаказанности. И они, мне кажется, у него появились.

3. «Ведущий современный российский историк-теоретик»

Схему, апробированную в «исторических романах», «ведущий современный российский историк-теоретик» перенес в научные монографии, изменив стиль изложения с «увлекательного» на академический. Любопытно: книги прямо начинаются с изложения теории, а только потом следует конкретный материал по странам или эпохам. Таков же и ход мысли автора — не от фактов к теории, а от теории к фактам, т.е. он не обобщает факты и не строит теорию на основе фактов, а объясняет факты с точки зрения теории, априорно принимаемой за аксиому. С.Н. указывает авторов схемы — Т. Мальтус, Э. Ле Руа Ладюри, Д. Григг, Дж. Голдстоун, У. Мак-Нил, М. Робертс, у которых он воспринял идеи. Свою же заслугу видит в приложении схемы к истории России (что, как он указывает, сделано им в соавторстве с П. Турчиным — американским биологом русского происхождения, тоже увлекшимся историей).

Если сравнить популярный и научный варианты изложения его схемы, то они по сути похожи. В научном изложении три фактора определяют ход мировой истории — демографический (численность населения), технологический (военная техника) и географический. Поскольку природные условия остаются относительно постоянными на протяжении столетий, то динамика мировой истории объясняется двумя первыми. Главный из них — демографический. «Этот фактор предопределяет развитие земледельческих обществ в ритме демографических циклов: первоначально, когда численность населения мала и свободных земель много, уровень потребления достаточно высокий и население быстро растет, затем рост населения приводит к нехватке земель и снижению уровня потребления, наступает время крестьянского малоземелья, многие крестьяне пытаются заработать на жизнь ремеслом и уходят в города, города растут, но одновременно растет число безработных и нищих, все чаще приходят голодные годы, и начинаются восстания голодающих, которые поддерживает часть беднеющей знати. В конце концов случайные воздействия, неурожаи и войны приводят к голоду и эпидемиям, а восстания перерастают в гражданскую войну. В ходе этих социальных конфликтов к власти приходит этатистская монархия, пытающаяся накормить голодных, но в конечном счете войны и голод приводят к демографической катастрофе. Численность населения уменьшается, проблема малоземелья и голода уходит в прошлое, и через некоторое время начинается рост населения в новом демографическом цикле».

Трехфакторную модель С.Н. называет не больше, ни меньше — «новой концепцией развития человеческого общества». В «новой концепции» внутреннее развитие описывается с помощью демографически-структурной теории, однако на демографические циклы иногда накладываются волны завоеваний, порожденных совершенными в той или иной стране фундаментальными открытиями. За этими завоеваниями следуют демографические катастрофы, социальный синтез и трансформация структуры, в ходе которой рождается новое общество и новое государство. Характеристики новой структуры “государство — элита — народ” зависят от тех исходных компонентов, которые участвуют в социальном синтезе, от того, какими были общество завоеванных и общество завоевателей. <…> Земледельцы и кочевники представляли собой два разных хозяйственных типа, их обычаи и социальные отношения определялись, прежде всего, различными условиями природной среды, географическим фактором. Поэтому, чтобы понять механизм социального синтеза, необходимо кратко проанализировать, каким образом географический фактор (вместе с другими факторами) формировал общество земледельцев и общество кочевников»^{469}.

Присмотримся к этой модели. Это — механическое соединение демографического, географического и технологического детерминизма. Ритмы в истории создаются демографическими процессами, а технология (военные революции) или климатические изменения могут ритмы корректировать: увеличивать и уменьшать фазы цикла и протяженность кризиса, ускорять или замедлять наступление кризиса. Вопреки заявлениям трехфакторная модель не математическая, не динамическая, не системная, не работающая и не проверяемая. Ни отцы схемы, ни «ведущий теоретик» не смогли построить уравнение или систему уравнений, отвечающих на вопрос, когда наступает та или иная фаза демографического цикла или на какой стадии в данный момент находится социум. «Теоретик» провозгласил: «Действие каждого фактора предсказывает определенную “элементарную последовательность” событий, и задача факторного анализа состоит в том, чтобы представить исторический процесс в виде суммы, суперпозиции “элементарных последовательностей”, подобно тому, как в регрессионном анализе пытаются приблизить последовательность наблюдаемых экспериментальных данных суммой последовательностей-факторов, а затем оценить “остаточную дисперсию” — долю тех событий, которые нельзя объяснить этим методом»^{470}.

Однако уравнение регрессии не построено, доля событий, объясняемая тремя учтенными и не учтенными факторами, не оценена. По большей части дело ограничивается предположениями и допущениями. И неудивительно. Для построения и тестирования даже трехфакторной модели нужны статистические данные в форме динамического ряда о численности населения, демографических процессах, емкости экологической ниши (способности той или иной территории производить продукты питания), о возможности той или иной технологии производить продукты и о потреблении продуктов питания. Таких данных для достатистической эры, т.е. практически до XIX в., нет и никогда не будет, так как они не собирались. Положение осложняется тем, что границы государств изменялись, а долгое время межгосударственных границ вообще не существовало. Хорошо известно: расплывчатая теория позволяет получить любой результат, и чем менее она конкретна, тем труднее ее опровергнуть. На этом и зиждется трехфакторная модель.

Принципиально важно: природа, люди и технология (переводя на экономический язык — земля, труд и капитал) на практике (в отличие от постулируемой модели) могут и в действительности по-разному соединяются и взаимодействуют, и потому производят существенно различное количество продуктов при той же самой величине земли, труда и капитала. Производительность труда зависит в существенной степени от «правил игры» в обществе — того, что называется в институциональной теории институтами. Согласно основоположнику теории Д. Норту, «институты представляют собой рамки, в пределах которых люди взаимодействуют друг с другом. <…> Они состоят из формальных писаных правил и обычно неписаных кодексов поведения, которые лежат глубже формальных правил и дополняют их»^{471}. Роль институтов тем больше, чем более развито общество, и, наоборот, тем меньше, чем оно примитивнее. Соответственно трехфакторная модель может быть использована при анализе самых ранних стадий развития человеческого общества, где роль институтов минимальна, а потребности людей сводятся к биологическим. Еще лучше модель применима к животному миру, где правила поведения генетически закреплены и со временем не изменяются. Именно поэтому авторы схемы полагали: она в лучшем случае может объяснить поведение людей в доиндустриальных социумах^{472}. Кроме того, они рассматривали модель скорее как идеальную, чем действующую. Как всякая идеальная модель, она работает при соблюдении обязательных условий: социум самодостаточен, изолирован, закрыт и все другие факторы, кроме численности населения и вооружения (технологии), либо постоянны, либо ничтожны по своему влиянию, и потому могут быть игнорированы. Теоретически создается возможность построить прогностические модели и посмотреть, как может себя вести социум, если значение какого-нибудь фактора будет изменяться. Однако для этого нужны данные, как правило, отсутствующие. Кроме того, без возможности учитывать воздействие на социум сразу трех факторов моделирование сводится в сущности либо к демографическому, либо к географическому, либо к технологическому детерминизму, что само по себе и не ново.

Но самое печальное для «ведущего теоретика» — Россия не соответствует условиям идеальной модели. Во-первых, страна никогда не являлась изолированной и закрытой. Ее границы были открыты на Севере, Юге и Востоке; огромные пространства и постоянная колонизация обеспечивали потребности населения в сельскохозяйственных угодьях. Весьма существенно направление колонизации: с середины XVI в. колонизация происходила с Севера в южном и восточном направлениях, вследствие чего центр населенности смещался в те регионы, где плодородие почвы выше и условия для сельскохозяйственного производства — лучше. Иными словами, Россия не испытывала дефицита земли, т.е. ресурсов, поэтому ей не грозило перенаселение в масштабе всей страны, она не могла попасть в мальтузианскую ловушку. Во-вторых, по крайней мере с начала XVIII в. страна обладала сложными и изменчивыми институтами, которые оказывали существенное влияние на соединение земли, труда и капитала и тем самым серьезно ограничивали роль демографического фактора в политических, социальных, экономических процессах. Вступление во второй половине XIX в. в эпоху индустриализации, регулирования естественного прироста населения, построения гражданского общества и правового государства позволило создать институты, навсегда ликвидировавшие опасность перенаселения и попадания в мальтузианскую ловушку.

Ввиду несоответствия условий трехфакторной модели российским реалиям ее применение к объяснению хода исторических событий в принципе не может быть успешным. Это я и продемонстрировал в моих статьях, опубликованных в 2010 г. в сборнике «О причинах русской революции», и мои возражения поддержали другие участники дискуссии^{473}.

Тезис о позитивной динамике российского сельского хозяйства и уровня жизни крестьянства в пореформенное время полностью разделяет М.А. Давыдов. Его мнение очень весомо: ученый многие годы занимается аграрной историей пореформенной России, прекрасно знает источники и историографию и является, можно сказать, одним из последних могикан когда-то сильной школы аграрной истории, пришедшей в постсоветское время в упадок. Критика построений С.Н. и приводимые М.А. Давыдовым аргументы в пользу отсутствия мальтузианского кризиса в пореформенной России весьма убедительны; нарекания на небрежность в ссылках и некорректность расчетов С.Н. справедливы. М.А. Давыдов доказал на новых, как нарративных, так и статистических источниках, как и почему официальные сведения о сборе хлебов и картофеля занижались. Впечатляет тщательная обработка сведений по статистике перевозок. Корректность статистических расчетов, доказывающих, что «голодный экспорт» в условиях рыночной экономики — нонсенс, не вызывают сомнений. В теоретическом плане заслуживают внимания соображения о несовместимости в политико-экономическом плане рыночной экономики и «голодного экспорта»^{474}.

Слабые места построений С.Н. убедительно вскрыл С.В. Цирель. Он подверг сокрушительной критике некорректное применение структурно-демографической концепции к анализу развития России и убедительно показал: концепция не работает в российских реалиях XVII — начала XX в. «Российский демографический цикл XVII–XIX вв. кардинально отличается от циклов, известных в истории». Попытка С.Н. включить в объяснительную модель теорию модернизации фактически означает, по справедливому мнению С.В. Циреля, признание неспособности структурно-демографической концепции дать удовлетворительное объяснение принципиальных событий новой истории России, ибо «модернизация при любом понимании ее содержания становится более важным фактором демографического процесса, чем мальтузианское правило. <…> Теория модернизации, даже в ее марксистском изводе, лучше объясняет революционные события, чем структурно-демографическая концепция»^{475}.

Л.С Гринин полностью разделяет точку зрения о повышении жизненного уровня в позднеимперской России и не усматривает главную причину революции в экзистенциальном кризисе. Подвергнув всесторонней критике построение С.Н., он заключает: «В России не было типичного классического мальтузианского структурно-демографического кризиса, характерного для позднеаграрных стран. <…> В России была уже крупная промышленность и зрелое государство. Структурно-демографическая теория не объясняет в достаточной мере эти ситуации». Совершенно уместно и доказательно приводятся статистические сведения о динамике промышленности, о валовой и товарной зерновой продукции и ее экспорте, верно отражающие основные позитивные тенденции развития народного хозяйства страны. Заслуживают внимания дополнительные аргументы, приведенные Л.С. Грининым в пользу повышения благосостояния населения: отсутствие в русской художественной литературе частых упоминаний о голоде и недоедании, а также рост потребления сахара и подсолнечного масла (можно прибавить также — пшеничного, более дорогого, но более калорийного и легче усвояемого хлеба). Он согласен: «часто революции происходили именно в период некоторого повышения уровня жизни населения»^{476}.

П.В. Турчин со мной также согласился: «обнищание народа — не самый важный из факторов, ведущих к революции», и справедливо констатировал: С.Н. «откатился на позиции грубого неомальтузианства». Это особенно примечательно, ибо П.В. Турчин иногда выступал в соавторстве с С.Н.^{477}

К высказанной мной ранее критике в адрес работ С.Н., считающего себя продолжателем Ф. Броделя и других корифеев школы «Анналов», следует сделать несколько дополнений, так как оппонент придумал, как ему кажется, новые сильные контраргументы^{478}.

4. «Продолжатель Ф. Броделя»

Росли или не росли мужчины в России после Великих реформ?

«Продолжатель Броделя» проявляет также конъюнктурную непоследовательность и в подходе к антропометрическим показателям. Мои данные за XVIII и первую половину XIX в. и их интерпретацию он принимает без всякого сомнения, поскольку они, как ему кажется, работают на структурно-демографическую схему. Зато данные, относящиеся к пореформенному времени, и моя трактовка их динамики встречают у него критику, поскольку входят в противоречие со схемой: согласно последней, биологический статус населения должен понижаться, а антропометрические данные свидетельствуют о его повышении. Оппонент пытается, с одной стороны, доказать их изъяны, с другой — придумывает собственную, доморощенную методику их анализа, чтобы интерпретировать их в соответствии со структурно-демографической схемой, т.е. в пользу обнищания населения. Разберем возражения.

«Великий историк» утверждает: 1) суммарные данные о средней длине тела новобранцев, призванных в 1874–1913 гг., не являются надежными по причине изменения в 1890 г. методики составления итоговых таблиц в воинских присутствиях; 2) индивидуальные данные являются более надежными, но они не дают основания для заключения об увеличении роста; 3) использованная мною методология анализа антропометрических данных в корне неверна, так как рост не является характеристикой уровня жизни в год рождения: наибольшее значение имеет качество питания в период «пубертатного скачка», т.е. в период полового созревания, который приходится на 13–16 лет; 4) увеличение длины тела мужчин в 1900–1915 гг. является результатом улучшения питания и условий жизни при советской власти, в 1921–1935 гг.^{505} Отвечаю по порядку.

1. Методика составления таблиц в воинских присутствиях в течение 1874–1913 гг. не изменялась. Для доказательства противного С.Н. ссылается на польского исследователя М. Копцынского, якобы утверждавшего: в Царстве Польском (как известно, входившем в то время в состав Российской империи) между 1868 г. и 1869 г. методика составления таблиц в присутствиях изменилась. На самом деле польский историк ничего не говорит об изменении методики составления таблиц, а напротив, исходит из ее постоянства. Он лишь высказывает предположение: в воинских присутствиях в 1890 г., а также в 1908 г. и 1912 г. произошел некоторый сбой при составлении отчетных таблиц, что вызвало скачки в увеличении средней длины тела у новобранцев примерно на 1,1; 1,0 и 0,5 см соответственно: «Резкая (1,1 см. — Б.М.) прибавка роста у когорт, родившихся между 1868 г. и 1869 г., объясняется неточностью, допущенной призывными комиссиями, при обработке ростовых данных (в 1890 г. — Б.М.). Тем же, по-видимому, объяснялись и скачки в длине тела новобранцев 1887 года рождения (около 1 см. — Б.М.) и 1891 года рождения (около 0,5 см. — Б.М.)»^{506}. При этом Копцынский никаких поправок на сбои не делает, в своем анализе полностью опирается на данные присутствий и заключает: «Повышательная тенденция в динамике длины тела, начавшаяся после 1861 г., сохранилась до середины 1880-х. Призывники, родившиеся в 1881 г., были на 1,9 см выше тех, кто родился двадцатью годами ранее. В следующем поколении наблюдалась стагнация в длине тела. Увеличение роста между лицами, родившимися между 1881 г. и 1892 г., было ничтожным»^{507}. На 1892 г. исследование Копцынского обрывается.

Изменение среднего физического роста мужчин по Европейской России в смежные годы за весь изучаемый период, 1874–1913, обычно находилось в границах 0–4 мм и только один раз, в 1890 г., составило 9 мм (табл. 28). Такие изменения следует признать правдоподобными, и они вполне соответствуют мировому опыту.

Таблица 28.

Средний рост новобранцев в 50 губерниях Европейской России по данным воинских присутствий в 1874–1913 гг.^{508}

Год призыва	Год рождения	Число рекрутов	Рост, мм	Различие, мм[55]
1874	1853	131 840	1 646
1875	1854	159 097	1 646	0
1876	1855	171 527	1 646	0
1877	1856	186 739	1 646	0
1878	1857	187 129	1 647	1
1879	1858	186 735	1 646	-1
1880	1859	200 305	1 646	0
1881	1860	181 396	1 645	-1
1882	1861	180 858	1 641	-4
1883	1862	186 234	1 644	3
1884	1863	188 794	1 643	-1
1885	1864	195 026	1 646	3
1886	1865	199 880	1 645	-1
1887	1866	198 493	1 646	1
1888	1867	214 089	1 646	0
1889	1868	218 464	1 648	2
1890[56]	1869	222 226	1 657	9
1891	1870	221 972	1 659	-2
1892	1871	223 663	1 663	0
1893	1872	221 352	1 665	-1
1894	1873	231 157	1666	1
1895	1874	232 557	1 667	1
1896	1875	236 156	1 666	-1
1897	1876	235 184	1667	1
1898	1877	243 596	1 670	3
1899	1878	235 790	1 671	1
1900	1879	235 964	1 671	0
1901	1880	251 737	1 672	1
1902	1881	260 796	1 671	-1
1903	1882	258 636	1 675	4
1904	1883	352 951	1 675	0
1905	1884	379 483	1 674	-1
1906	1885	360 346	1 675	1
1907	1886	370 330	1676	1
1908	1887	362 808	1 677	1
1909	1888	357 868	1 676	-1
1910	1889	354 308	1 667	1
1911	1890	428 992	1 675	-2
1912	1891	351 901	1 675	0
1913	1892	331 427	1 674	-1

Изменение методики в 1890 г., предполагаемое оппонентом, неминуемо привело бы к увеличению среднего роста не менее чем на 2,2 см. Между тем прибавка составила лишь 0,9 см. Но самое существенное в другом — даже если бы методика составления итоговых таблиц трансформировалась, это не могло повлиять на направление динамики изменения длины тела. И при якобы изменившейся методике мы видим увеличение роста у новобранцев, призванных между 1890 г. и 1913 г., со 165,7 см до 167,4 см. Если бы методика в 1890 г. действительно преобразовалась, нам следовало динамический ряд за 1874–1913 гг. разделить на две части — 1874–1889 гг. и 1890–1913 гг. и анализировать их порознь. В этом случае мы должны были бы констатировать увеличение роста со 164,6 см в 1874 г. до 164,8 см в 1889 г., т.е. на 0,2 см, и со 165,7 см в 1890 г. до 167,4 см в 1913 г., т.е. на 1,7 см; в целом за 1874–1913 гг. прибавка составила бы 1,9 см (0,2 см + 1,7 см). Но поскольку методика оставалась прежней, прибавка в длине тела за 1874–1913 гг. равнялась 2,8 см (167,4 см — 164,6 см). Польский коллега анализирует суммарные данные о росте новобранцев, призванных в армию в 1874–1913 гг., способом, аналогичным моему, т.е. исходя из неизменности методики составления итоговых таблиц.

Погодные изменения в отдельных губерниях и городах отличались высокой волатильностью и иногда достигали 5,1 см, под влиянием трех обстоятельства: небольшого числа наблюдений, невозможности стандартизировать суммарные данные по всем признакам и ошибок чиновников при составлении итоговых таблиц. Эти обстоятельства подробно рассмотрены в монографии и иллюстрированы примерами. «По расчету врача П. Илинского, средний рост новобранцев, призванных в г. Юрьеве Владимирской губернии в 1869 г., равнялся 162,2 см, в 1870 г. — 166,6 см и в 1871 г. — 159,9 см^{509}. Столь серьезное увеличение среднего роста за год, с 1869 по 1870 г., на 4,4 см или еще более существенное уменьшение ее на 7 см с 1870 по 1871 г. не может объясняться изменением биостатуса. Три группы рекрутов родились в 1848, 1849 и 1850 гг., т.е. отличались годом рождения лишь на год. Причин резких различий в росте две — малое число наблюдений, но главное — состав новобранцев: в 1870 г. в выборке преобладали грамотные дети купцов, в 1869 г. — неграмотные мещане, в 1871 г. — неграмотные крестьяне. Второй пример. Средний рост российских новобранцев 1856–1860 гг. рождения равен 167,7 см, в то время как в предыдущем пятилетии — 165,8 и в следующем — 165,4. Значительная разница в 1,9–2,3 см обусловлена местом рождения рекрутов, попавших в нашу выборку за 1856–1860 гг., — на 92% они являлись уроженцами Ставропольской губернии, отличавшихся высокорослостью. Перекос в составе выборки и привел к завышению среднего роста за это пятилетие»^{510}.

(2) Индивидуальные данные являются более репрезентативными по сравнению с суммарными при одном условии — при одинаковой численности тех и других. Но в нашем случае в целом за 1851–1895 гг. число суммарных данных в 934 раза (sic!) больше индивидуальных — 11,7 млн. против 12,5 тыс. Поэтому предпочтение следует отдать суммарным данным. Не менее важно: индивидуальные и суммарные данные дают одинаковую картину динамики длины тела, за исключением одного пятилетия, 1876–1880 гг., что объясняется стандартной ошибкой выборки. Различие наблюдается лишь в темпах увеличения длины тела. По суммарным сведениям, средний рост увеличился на 3,7 см, по индивидуальным — на 1,2 см (рис. 4).

(3) Использованная мною методика анализа антропометрических данных соответствует стандартам, принятым в мировой антропометрии. Мои статьи, в которых применяется эта методика, опубликованы в ведущих западных журналах после рецензий зарубежных экспертов по антропометрии^{511}. Ей следовал польский коллега М. Копцынский при анализе данных за тот же период и пришел к аналогичному результату — за 20 лет, с середины 1860-х до середины 1880-х гг. рост новобранцев в Царстве Польском увеличился на 1,9 см, а в Галиции, входившей в тот период в состав Австро-Венгрии, — на 2,5 см, при этом стагнации роста в Галиции во второй половине 1880-х гг. не наблюдалось^{512}.

Данные о росте привязываются к году рождения, а не к году измерения или к годам пубертатного скачка роста между 12,5 и 15,5 годами у мальчиков и на два года раньше у девочек^{513}.[57] Конечный рост, достигаемый человеком в момент наступления полной физической зрелости, отражает условия жизни за весь период от рождения до момента измерения, а не в первый год жизни. Здесь нет никакого противоречия между теорией и практикой. Оппонент приписывает мне ошибочный, находящийся в противоречии с исходными теоретическими посылками подход в анализе ростовых данных, согласно которому конечный рост отражает условия жизни только на первом году жизни. В книге и ответах на критику я указываю: изменение роста (то есть разница, а не сама величина роста!) у когорты, рожденной, например, в 1985 г. и измеренной в 2005 г., сравнительно с когортой, рожденной в 1984 г. и измеренной в 2004 г., объясняется главным образом условиями жизни только в двух годах — в 1984-м и 2005-м. Действительно, период жизни первой когорты — 1984–2004 гг., а второй когорты — 1985–2005 гг. Два периода различаются только двумя годами, 1984 и 2005 гг., а восемнадцать лет жизни у них приходятся на одни и те же годы — 1985–2004. Вследствие этого разница в среднем росте двух когорт объясняется в основном условиями жизни только в двух годах, 1984-м и 2005-м. Из них роль первого года жизни существенно выше, чем двадцатого. Таким образом, в данном случае речь идет о том, какие годы объясняют изменение в росте двух смежных когорт, а не о том, какие годы влияют на средний конечный рост когорт. Изменение в среднем росте объясняется преимущественно первым годом жизни, а сама величина конечного роста — всеми годами жизни от рождения до момента измерения^{514}.

^{Рис. 4. Средний рост мужчин в Европейской России, родившихся в 1861–1890 гг.}

При анализе ростовых данных какой-нибудь отдельной когорты следует учитывать весь период жизни, от рождения до измерения роста, в том числе и возможность так называемого догоняющего развития роста, под влиянием которого в отдельных случаях дети могут компенсировать депривацию первых годов жизни и достичь длины тела, заложенной в их генах, в годы пубертатного скачка роста. И об этом я говорю на страницах книги, откуда «ведущий российский теоретик» и заимствовал сведения на этот счет^{515}. Однако возможности наверстать упущенное имеют границы. Детский организм обладает способностью наверстывать упущенное и догонять ровесников, если трудный период не слишком продолжителен и появляются хорошие условия для физического развития. При тяжелой и долгой депривации наверстывающее развитие может оказаться недостаточным для полного восстановления траектории роста. Например, московские мальчики, имевшие в 1941 г. 11–16 лет, и девочки — 10–14 лет, не могли компенсировать военную депривацию, и их дефинитивный рост (уже в послевоенное время) оказался ниже роста сверстников, ее не испытавших. Те же, кому в 1941 г. было 3–5 лет, сумели благодаря наверстывающему развитию догнать ровесников^{516}. Аналогичный процесс наблюдался у ленинградских детей^{517}. «Наблюдения за корейскими и индийскими детьми, усыновленными “благополучными” американскими и шведскими семьями, показали: физическое развитие ребенка нормализуется, только если кардинальное улучшение питания происходит до трехлетнего возраста», — констатирует известный российский биолог человека^{518}.

Увеличение длины тела в 1901–1914 гг. нельзя объяснить так называемым догоняющим развитием еще и по той причине, что биостатус советских людей, соответственно и длина их тела, в 1921–1935 гг. подчинялись понижательной тенденции. В городе понижение прекратилось только с началом коллективизации, а в деревне — после ее окончания, к середине 1930-х гг. С 1911–1913 гг. по 1931–1935 гг. средняя длина тела мужчин понизилась со 169,1 см до 167,0 см[58] (рис. 5).

Измерения, выполненные московскими антропологами в 1975 гг., в которых оппонент ищет поддержку, на самом деле работают против него. Они свидетельствуют: средний рост по пятилетиям у 4043 мужчин, рожденных в 1916–1935 гг., из 18 областных городов Российской Федерации, оставался практически неизменным, незначительно варьируя вокруг отметки в 167 см при средней ошибке выборки 0,2 см (1916–1920 гг. — 167,1 см; 1921–1925 гг. — 167,4 см; 1926–1930 гг. — 167,3 см; 1931–1935 гг. -167,4 см)^{519},[59] (рис. 6). При этом выборки по отдельным годам и пятилетиям имели небольшую численность и не были стандартизированы.

Наконец, данные о массе тела новорожденных мальчиков в Москве за 1916–1935 гг. также показывают: биостатус как у детей, так и у их матерей в эти годы имел понижательную тенденцию^{520},[60] (рис. 7).

^{Рис. 5. Изменение среднего роста мужского населения в 1906–1940 гг. (в годы рождения, см)}

^{Рис. 6. Изменение среднего роста горожан мужского пола в 1911—1940 гг. (в годы рождения, см)}

^{Рис. 7. Изменение средней массы тела новорожденных москвичей мужского пола в 1911-1940 гг. (в годы рождения, грамм)}

В свое время были высказаны разные гипотезы о причинах существования повышательного секулярного тренда в изменении роста человека, например, предполагалось влияние ультрафиолетовой радиации или возрастания (под влиянием растущей географической мобильности) числа браков между людьми, принадлежащими к одной этно-генетической группе, но находившимися ранее в изоляции друг от друга (гипотеза гетерозиса)[61]. В настоящий момент достигнут консенсус относительно того, что факторы среды оказывают решающее воздействие на изменчивость среднего роста во времени и пространстве для больших социальных групп и популяций. Однако самое главное при решении нашей прикладной задачи состоит в следующем: какой бы ни была истинная причина секулярного тренда, улучшение жизненной среды (прежде всего питания) является необходимым условием для того, чтобы причина смогла проявить себя посредством увеличения длины тела^{521}.

Таким образом, методические замечания оппонента являются несостоятельными, а «новая» методология анализа антропометрических данных, предлагаемая «ведущим российским теоретиком», является доморощенной в точном смысле этого слова. Когда с подобной ревизией выступают люди, не сведущие в статистике, это можно списать на незнание, но когда ее предлагает кандидат физико-математических наук — возникают совсем иные предположения. На подобные шаги обычно решаются либо дилетанты, не знающие основ науки, которую они пытаются реформировать, либо от отчаяния, когда люди попадают в безвыходную ситуацию и терять им уже нечего.

5. Мальтузианское объяснение происхождения русских революций

С.Н. является агрессивным мальтузианцем — другие российские мальтузианцы вынуждены открещиваться от его крайностей, справедливо полагая: его экстремизм дискредитирует неомальтузианскую теорию в целом. По его мнению, социально-экономический кризис — это, прежде всего, демографический кризис, вызванный опережающим темпом роста числа жителей сравнительно с ресурсами[62]. Кризис приводит к социальной напряженности в обществе, к голоду, эпидемиям, войнам, массовым миграциям или революциям, восстанавливающим баланс между числом жителей и наличными ресурсами. Главная причина русских революций начала XX в. тоже состояла в экзистенциальном кризисе: крестьяне и рабочие буквально беднели, голодали и вымирали. Истоки кризиса восходят к первой половине XIX в. и связаны с быстрым ростом населения и стагнацией сельского хозяйства, основанного на подневольном труде. Кризис усугубился половинчатой реформой 1861 г., освободившей крепостных с недостаточными наделами и сохранившей феодальное землевладение помещиков. Помещики в погоне за прибылью вывозили свой хлеб за границу, обрекая крестьянство на голод и лишения, а политика государства этому способствовала. В сущности, именно «голодный» экспорт стал непосредственной причиной недопотребления и экзистенциального кризиса. Аграрное перенаселение, демографический взрыв и экологический кризис, полагает С.Н., не имели бы мальтузианского эффекта, если бы не экспорт зерна. В качестве аргументов в пользу существования кризиса приводятся традиционные аргументы — крестьянские волнения и недоимки, малоземелье и социальное расслоение, голодовки, болезни и стагнация сельского хозяйства. Таким путем современное мальтузианство соединяется с марксизмом^{522}. В этом симбиозе есть непреодолимое противоречие. Если все беды России происходили от высокого, спонтанного и не регулируемого самим населением естественного прироста населения, то пережитки крепостничества, политика правительства и другие социально-экономические факторы не должны иметь того важного значения, которое им придается. Если дело в политике власти, не сумевшей обеспечить адекватное развитие сельского хозяйства, то высокие темпы естественного прироста не могли стать решающим фактором революции. Не случайно мальтузианцы и марксисты всегда являлись непримиримыми критиками друг друга.

Однако схема происхождения экзистенциального кризиса в позднеимперской России входит в противоречие с фактами — страна успешно развивалась во всех отношениях, а благосостояние ее населения повышалось. Более того, после отмены крепостного права произошло настоящее экономическое чудо. В 1861–1913 гг. темпы экономического развития были сопоставимы с европейскими, хотя немного отставали от американских. Национальный доход за 52 года увеличился в 3,8 раза, а на душу населения — в 1,6 раза. И это несмотря на огромный естественный прирост населения, о котором в настоящее время даже мечтать не приходится. Население империи (без Финляндии) увеличивалось за эти годы почти на 2 млн. ежегодно. Душевой прирост объема производства составлял 85 процентов от среднеевропейского. С 1880-х гг. темпы экономического роста стали выше не только среднеевропейских, ной «среднезападных»: валовой национальный доход увеличивался на 3,3% ежегодно — это даже на 0,1 больше, чем в СССР в 1929–1941 гг., и только на 0,2% меньше, чем в США, — стране с самыми высокими темпами развития в мире в то время^{523}. Развивались все отрасли народного хозяйства, хотя и в разной степени. Наибольшие успехи наблюдались в промышленности. С 1881–1885 гг. по 1913 г. доля России в мировом промышленном производстве возросла с 3,4 до 5,3%. Однако и сельское хозяйство, несмотря на институциональные трудности, прогрессировало среднеевропейскими темпами.

Но главное чудо состояло в том, что при высоких темпах роста экономики и населения происходило существенное повышение благосостояния, другими словами, индустриализация сопровождалась повышением уровня жизни крестьянства и, значит, происходила не за его счет, как общепринято думать. На чем основывается такое заключение?

О повышении уровня жизни населения, в первую очередь крестьянства, свидетельствуют^{524}:

(1) Увеличение с 0,171 до 0,308 — в 1,8 раза индекса развития человеческого потенциала, учитывающего (1) продолжительность жизни; (2) уровень образования (грамотность и процент учащихся среди детей школьного возраста); (3) валовой внутренний продукт (ВВП) на душу населения.

(2) Снижение налогового бремени и рост доходов.

(3) Рост с 1863 г. по 1906–1910 гг. расходов на алкоголь в 2,6 раза на душу населения.

(4) Повышение с 1885 по 1913 г. производства потребительских товаров и оборота внутренней торговли на душу населения в постоянных ценах — в 1,7 раза.

(5) Увеличение между 1886–1890 и 1911–1913 гг. количества зерна, оставляемого крестьянами для собственного потребления, на 34%.

(6) Рост с 1850-х по 1911–1913 гг. реальной поденной платы сельскохозяйственного рабочего в 3,8 раза, промышленных рабочих — в 1,4 раза.

(7) Уменьшение числа рабочих дней в году у крестьян со 135 в 1850-е гг. до 107 в 1902 г., у пролетариев числа рабочих часов с 2952 в 1850-е до 2570 в 1913 г.

(8) Массовая скупка земли крестьянами. За 1862–1910 гг. крестьяне купили 24,5 млн. десятин земли, заплатив за нее огромные деньги — 971 млн. руб., — это в 28 раз больше, чем все недоимки, накопившиеся за ними к 1910 г. (на 35 млн. руб.).

Вывод о повышении уровня жизни населения подтверждается также антропометрическими сведениями. Существенное и систематическое увеличение конечной (т.е. при достижении полной физической зрелости) длины тела мужчин за 1791–1915 гг. на 7,7 см (с 161,3 до 169,0) и веса за 1811–1915 гг. — на 7,4 кг (с 59,1 до 66,5) дает уверенность в том, что благосостояние крестьянства действительно повысилось. Индекс массы тела, показывающий уровень питания, на протяжении 1811–1915 гг. всегда соответствовал норме, а к концу изучаемого периода даже немного увеличился — с 21,8 до 23,3^{525}. Все это могло произойти только при условии повышения благосостояния. Динамика длины тела имеет особое значение для мальтузианцев, принимающих во внимание, прежде всего, степень удовлетворения биологических потребностей человека, ибо рост отражает именно биологический статус человека. Следовательно, увеличение длины тела в пореформенной России выбивает почву из-под мальтузианской концепции происхождения революции 1917 г.

Повышение благосостояния населения доказывает несостоятельность концепции об экзистенциальном кризисе позднеимперской России и непригодность мальтузианской теории для объяснения русской революции 1917 г. Такой результат следовало ожидать: страна никогда не испытывала дефицита земли во всероссийском масштабе, следовательно, не могла попасть в мальтузианскую ловушку. Границы России были открыты; огромные пространства и постоянная колонизация обеспечивали потребности в сельскохозяйственных угодьях и, следовательно, в продовольствии. Число жителей, способных прокормиться на данной территории при распашке всех пригодных для обработки земель, при средней для данного периода урожайности и потреблении по минимальной возможной норме (так называемая емкость экологической ниши), никогда не достигало опасной черты. Даже в 1914 г. плотность населения на территории Российской империи без тундры, тайги и сухих степей Казахстана и Средней Азии составляла менее 16 человек на 1 кв. км, в то время как при трехпольной системе земледелия на 1 кв. км могло прокормиться от 18 до 40 человек^{526}. Крестьяне использовали свою пахотную землю непроизводительно и расточительно. Расчеты показывают: в начале XX в. в Европейской России 40% крестьянской пашни находилось под паром, залежами и подсеками, в то время как в Германии — 5–6%. Если бы крестьяне долю пара довели до 10% пахотной площади, как это наблюдалось у многих землевладельцев, а также у крестьян Бессарабской и Таврической губерний, то их посевы увеличились бы на 29%, и проблема малоземелья надолго исчезла бы. Урожайность на надельных и частновладельческих землях различалась примерно на 20% в пользу последних^{527}. При этом большой разницы в способах ведения хозяйства между крестьянами и землевладельцами не замечалось, вследствие чего повышение крестьянских урожаев на 20% представлялось вполне достижимой задачей без каких-либо чрезвычайных мер. Это увеличило бы крестьянские доходы на величину, большую, чем сумма всех прямых налогов с крестьян^{528}.

Весьма существенно отметить: с середины XVI в. колонизация происходила в южном и восточном направлениях, вследствие чего центр населенности смещался на юго-восток, в те регионы, где естественное плодородие почвы выше и условия для сельскохозяйственного производства — лучше. Продвижение на юг уменьшало издержки производства и повышало производительность труда, которая в районах земледельческой колонизации была (благодаря более высокому естественному плодородию почвы) в 2–4 раза выше, чем в районах старого заселения. Можно даже сказать: прирост числа жителей стал благом для России. Именно он позволил освоить огромные территории и стать великой державой с точки зрения числа жителей, ресурсов, военной и экономической мощи. Без 35-кратного увеличения населения и 8-кратного — территории за 1550–1913 гг. Россия осталась бы небольшой и отсталой европейской страной, каковой она и являлась в действительности до XVI в.^{529}

Коренной недостаток объяснения экзистенциального кризиса в пореформенной России, предлагаемого С.Н., состоит в том, что «голодный экспорт» хлеба противоречит фундаментальным экономическим законам рыночного хозяйства. Экономическая теория утверждает.

Во-первых, свободный рынок — лучший способ организации экономической деятельности; вмешательство правительства препятствует действию «невидимой руки» рынка координировать взаимодействие миллионов домашних хозяйств и фирм, естественному приспособлению цен к уровню спроса и предложения. Наибольший вред наносит контроль правительства за ценами.

Во-вторых, вмешательство правительства оправдано, если оно (а) ликвидирует препятствия для честной конкуренции (например, устраняет монополию), (б) принимает меры, чтобы один субъект рынка не наносил вреда другим (например, препятствует загрязнять окружающую среду), (в) обеспечивает более справедливое распределение экономических благ.

В-третьих, запрещение экспорта не могло увеличить потребление крестьян при неизменности их ресурсной базы. Товар продается тем, кто предлагает за него наиболее выгодную цену. В условиях рыночного хозяйства хлеб из внутренних регионов мог идти на экспорт только в том случае, если бы не находил спроса на внутреннем рынке по соответствующей цене. Если бы в России существовал неудовлетворенный спрос на хлеб, то внутренние цены поднялись бы выше мировых, и русский хлеб не шел бы за границу, а оставался в стране, поскольку речь идет о предмете первой необходимости, обладающем минимальной эластичностью потребления и спроса. На экспорт уходил лишь избыток хлеба, не находившего спроса на внутреннем рынке. К тому же, 81,9% прироста вывозных перевозок всех хлебных грузов в конце XIX — начале XX в. приходилось всего на семь степных губерний, имевших огромные избытки товарного хлеба, прежде всего ячменя и пшеницы, в то время как крестьянство потребляло преимущественно рожь. Ограничение экспорта зерновых привело бы не к росту потребления хлеба в центральных регионах России, а к снижению производства и ударило бы по благосостоянию жителей не только этих семи губерний, но и всего населения страны, так как экспорт действует с мультипликационным, или множительным, эффектом на доходы (подобно инвестициям и государственным расходам).

В-четвертых, уровень жизни определяется в решающей степени способностью страны производить товары и услуги, т.е. уровнем производительности труда. Контроль над ценами, в особенности при длительном их применении, имеет отрицательный эффект в социальной и экономической сфере, в частности сокращается производство и возникает теневая экономика^{530}.

Нельзя забывать: в России на случай неурожая с конца XVIII в. существовала общегосударственная система продовольственной помощи, располагавшая огромными запасами хлеба. Она работала более или менее удовлетворительно, хотя иногда, в годы чрезвычайных неурожаев, давала сбои, как случилось, например, в 1891–1892 гг.^{531} Кроме того, крестьянство получало от государства огромную финансовую помощь во время недородов. Всего за 1891–1912 гг. государственные расходы на продовольственную помощь крестьянам составили 488,1 млн. руб., из которых они возвратили лишь около половины (57%) долга.

Наконец, землепашцы расходовали огромные деньги на водку даже в голодные годы: жители (не только крестьяне) лишь 12 из 90 губерний России всего за два неурожайных года, 1905–1906 гг., выпили водки на 259,7 млн. руб. — сумму, превышающую стоимость почти всех кораблей Балтийского и Тихоокеанского флотов империи, вместе взятых, а также вооружений, уничтоженных и захваченных японцами в Порт-Артуре, при Цусиме, Ляояне, Мукдене и в других местах сражений^{532}. В 1907–1913 гг. казна получала в среднем в год 772,7 млн. руб. дохода от казенной винной монополии — в 2,1 раза больше, чем все расходы на проведение Столыпинской аграрной реформы в эти годы, составившие 362,6 млн. руб.[63]

Таким образом, концепция «голодного экспорта» — это легенда, ставшая фальшивым аргументом С.Н. и других мальтузианцев, а вся схема происхождения экзистенциального кризиса в позднеимперской России находится в противоречии с фактами. По иронии судьбы, современные российские мальтузианцы, в отличие от своих предшественников, всегда бывших оппонентами марксистов, разделяют точку зрения последних на пореформенное развитие России и происхождение революций из системного кризиса. В пореформенное время вопреки мальтузианской схеме (согласно ей в эти годы происходила фаза «сжатия», т.е. упадок) численность населения за счет естественного прироста увеличивалась, причем ускоряющимися темпами, питание являлось достаточным и улучшалось, ВВП и производство сельскохозяйственной продукции возрастали. Следует отметить: в стране начался демографический переход от традиционного к современному типу воспроизводства населения, благодаря чему рождаемость из стихийной превращалась в регулируемую, что навсегда избавляло людей от мальтузианской ловушки^{533}.

В методологии науки признается: если теория расходится с фактами (результатами экспериментов) — она неверна. Соответственно и реанимируемая С.А. Нефедовым и другими мальтузианцами ленинская, по сути, концепция революции 1917 г., с точки зрения теоретической, методической и источниковедческой, также не выдерживает критики.

6. Мальтузианская концепция русской истории

Однако мальтузианская теория мало объясняет и в истории России более раннего времени — а «ведущий современный теоретик» замахнулся на объяснение российской истории со времени возникновения государства. Да что там русской истории — всемирной истории. Не будучи специалистом по всемирной истории, ограничусь анализом его книги «Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России: конец XV — начало XX века» (в поздней работе «История России: факторный анализ» текст, касающийся XV — начала XX в., почти полностью повторяется).

Методологические трудности, с которыми столкнулся С.Н. при анализе позднеимперской России, усугубляются отсутствием надежной эмпирической базы для периода до середины XIX в. Напомню: сколько-нибудь правдоподобные данные о численности населения России имеются только с 1646 г., а за предшествующий период мы располагаем весьма ориентировочными оценками, основанными на фрагментарных сведениях и сравнительно-исторических аналогиях. Оценки расходятся чрезвычайно сильно: Б.Ц. Урланис определяет численность населения на 1500 г. в 5,8 млн., на 1550 г. — 8 млн., на 1600 г. — 11,3 млн^{534}, А.И. Копанев — соответственно 6–7; 9–10 млн. и 11–12 млн^{535}, Я.Е. Водарский — и В.М. Кабузан — соответственно 5,6; 6,5 и 7 млн^{536}. Сведения о других показателях, стандартно используемых в структурно-демографическом анализе, — о ценах большого набора товаров и зарплате в форме динамических рядов, отсутствуют для X–XVII вв.; для XVIII — первой половины XIX в. имеются только по одному городу — Петербургу. Сведения о ренте и ценах на землю за XV–XVII вв. фрагментарны; они далеки от полноты и для XVIII — первой половины XIX в. «Ведущий теоретик» пытается справиться с источниковедческими трудностями весьма своеобразно — он конструирует историческую реальность в соответствии с постулатами структурно-демографической теории, будучи уверенным, что она объективно отражает действительность. Автор устанавливает следующую периодизацию:

1450–1500 гг. — период восстановления и роста

1501–1550 гг. — период сжатия

1560 — начало 1570-х гг. — 1-й экосоциальный кризис

1568–1571 гг. — демографическая катастрофа

1601–1603 гг. — 2-й экосоциальный кризис

XVII–XVIII вв. — период восстановления и колонизации

XIX в. — период сжатия, первые признаки с 1730-х гг.

Начало XX в. — тотальный кризис^{537}

Для второй половины XV в., по утверждению С.Н., характерны малая плотность населения, изобилие свободных земель, высокая реальная заработная плата, низкая рента^{538}. В доказательство приводятся следующие лапидарные сведения, которые привожу буквально: «Приезжавшие в Россию иностранцы писали о больших лесах и изобилии хлеба. “Вокруг города (Москвы. — С.Н.) большие леса, их ведь вообще много в этой стране, — отмечал Амброджо Контарини. — Край чрезвычайно богат всякими хлебными злаками”. “Значительную часть Московии занимает Герцинский лес, — записал Паоло Джовио со слов русских послов, — но он там и сям заселен, и повсюду в нем расположены строения. Вообще от продолжительной работы людей он стал уже гораздо реже”. Московский посол, повидавший многое грек Георгий Перкамото, рассказывал в 1486 г. в Милане, что “в этой стране есть громадное количество крупного и мелкого скота, что у них есть громадное количество зерна, так что в ряде мест из-за излишнего количества его собраны удивительные и поражающие запасы, <…> особенно в тех местах, которые удалены от моря, так как там нет никого, кто мог бы взять его и отправить в другое место”»^{539}. Мифологические, легендарные сведения принимаются за надежные.

Более того, С.Н. сокращает цитату из Перкамото таким образом, чтобы скрыть легендарность и сомнительность сообщенных им сведений. Вот полная выдержка, полужирным выделено пропущенное С.Н. при цитировании: «В этой стране имеется огромное количество скота крупного и мелкого, очень большие пастбища и в продаже много дешевого мяса, а также кур, есть большие реки и озера, производящие много хорошей рыбы, есть громадное изобилие зерна, так что в ряде мест из-за излишнего количества его собраны удивительные и поражающие запасы пшеницы и другого зерна, так как там нет никого, кто мог бы взять его и отправить в другое место»^{540}. На территории Русского государства в 1486 г. не было еще больших пастбищ, так как южная и восточная граница проходила по линии Смоленск — Тула — Рязань — Хлынов — Пермь. Поэтому животноводство находилось на низком уровне; даже крупные землевладельцы в сколько-нибудь значительных размерах скот не разводили. Днепр, Западная Двина и Дон находились за пределами, а Волга только верховьем входила в состав государства. Несколько больших озер, находившихся на территории Новгородской республики, Москва захватила только в 1478 г. Пшеница выращивалась в небольших количествах, и пшеничный хлеб являлся деликатесом. В целом производство зерна лишь удовлетворяло потребности населения^{541}. Таким образом, «много дешевого мяса, а также кур», «много хорошей рыбы», «удивительные и поражающие запасы пшеницы и другого зерна» — это все явные и сильные преувеличения, вполне естественные в устах московского посла, желавшего представить свою страну в наилучшем свете, но скрыть эти преувеличения при цитировании посла и тем самым, по сути, исказить источник не позволительно для человека, претендующего на статус профессионального историка.

С.Н. критиковал мои расчеты среднего дохода крестьян на 1877–1901 гг., полученного по результатам профессиональных бюджетных обследований 1717 хозяйств с 13,8 тыс. населения в 13 губерниях, на основании недостаточности 1717 бюджетов для надежного вывода. «Для репрезентативности бюджетных обследований в 1920-е гг., — указывал он, — считалось необходимым проведение порядка 16 тысяч описаний каждый год, причем распределение описываемых хозяйств соответствовало территориальному распределению населения». Однако число наблюдений во всех его расчетах для XV–XVHI вв. не только не достигало 16 тыс., но было во много раз меньше, чем 1717, и нередко ограничивалось единицами. Например, в доказательство высокой зарплаты говорится: «В 1520-х гг. неквалифицированный поденщик в Москве получал 1,5 деньги в день, в переводе на рожь это составляет 9,6 кг зерна — это примерно соответствует уровню оплаты работников в Германии в 1490–1510-х годах, т.е. высокому уровню зарплаты»^{542}. Приведенных сведений не только мало — одно неопределенное упоминание о зарплате, но и интерпретируются они некорректно. Зарплата в Москве приведена по сведениям иностранца С. Герберштейна в 1526 г., а перевод на зерно сделан по ценам в Новгороде в 1524 г. Между тем в Русском государстве в XVI в. не существовало единого рынка; движение цен в разных местностях отличалось асинхронностью; цены различались по уровню в 4–5 раз и быстро и резко изменялись по годам. Например, цены в московских деньгах за четверть (6 пуд.) в Новгороде в 1524 г. — 15, 1535 г. — 12 денег, в 1544 г. — 60, в 1551 г. — 32, в 1560 г. -36, в 1564–1565 гг. — 25, в 1571 г. — 63, в 1586 г. — 130 (за 1525–1534, 1536–1543, 1545–1550, 1552–1559, 1572–1585 гг. сведений нет)^{543}.

При расчете производства и потребления хлеба в XVI в. С.Н. берет весьма неопределенные данные о ренте и крестьянской пашне по центральным областям за 1490–1565 гг., об урожае — по Центральной России за вторую половину XVII в., о составе семьи — по северо-западным областям на рубеже XV–XVI вв. Причем, чтобы это установить мне, потребовалось самому обратиться к соответствующей литературе, поскольку автор не дает характеристики используемых данных. Да и ссылки его не всегда точны. В Торопецкой переписной книге 1540 г. «оброки были расписаны до мельчайших деталей», — пишет он и ссылается на с. 49 книги Е.Н. Колычевой, где этих данных нет. Со ссылкой на «Аграрную историю» автор сообщает: «государственные налоги составляли лишь 2,5% дохода крестьянина»^{544}, но и там этих сведений нет. Со ссылкой на Колычеву^{545} автор говорит о нашествии татар в 1571 г.^{546}, там этих сведений нет. «К XVI веку датские крестьяне были обращены в рабов», — пишет автор^{547}, но источник, на который он ссылается, говорит только о развитии крепостного права. Неверные ссылки, неточная информация, встречающиеся по всей книге, чрезвычайно затрудняют понимание текста.

В тех случаях, когда выводы историков не соответствуют представлениям С.Н., он их игнорирует, а приводимые ими сведения прямо искажает. Согласно выводам исследовательской группы А.Л. Шапиро для Северо-запада и Е.И. Колычевой для центральных районов, первая половина XVI в. являлось благоприятным периодом в истории крестьянства. Первые негативные явления замечены только в 1550-е гг.^{548} С.Н. же относит первую половину XVI в. к фазе сжатия, которая характеризуется прекращением или замедлением роста продовольственного предложения при продолжающемся росте населения и в конечном итоге заканчивается продовольственным кризисом.

С.Н. утверждает: «в соответствии с положениями неомальтузианский теории уровень податей и повинностей в период после Смуты был очень низким, в несколько раз более низким, чем в другие эпохи»^{549}. Почти все расчеты для доказательства этого тезиса делаются по данным Ю.А. Тихонова, но последний делает совсем другой вывод: «Возрастание средних размеров барщинных и оброчных повинностей, приходящихся на крестьянский двор, говорит о прогрессирующей тяжести владельческого тягла на протяжении XVII — первой четверти XVIII в. <…> Укрупнение крестьянского двора в помещичьих имениях не имело массового характера, так что увеличение дворовых норм тягла отражало реальные сдвиги в объеме феодальной эксплуатации»^{550}.

С.Н. пишет: «Теория демографических циклов утверждает, что период восстановления должен характеризоваться не только низким уровнем ренты, но и сравнительно высоким уровнем жизни населения»^{551}. Правильность позитивного прогноза для России XVII в. доказывает двумя расчетами. Первый он заимствует у Р. Хелли. По собранным последним сведениям (за более чем столетний период всего 940 записей о ценах на рожь и 88 записей — о зарплате), в среднем по России за 120 лет (1601–1720 гг.) (sic!), цена четверти ржи равна 60 коп., а средняя поденная плата работника за 90 лет, 1635–1725 гг., — 5 коп.^{552} На основе этого делается вывод: на заработок можно было купить в течение столетия от 8,2 кг (если четверть весила 6 пуд.) до 10,9 кг хлеба (если четверть весила 8 пуд.) — Р. Хелли не оговаривает вес четверти. Подобный расчет, во-первых, статистически ненадежен и некорректен: он основан на небольшом числе данных о зарплате, если учитывать длительность периода, неравномерность распределения данных в отдельные десятилетия и большую территорию; нельзя объединять в одну группу данные о таких изменчивых показателях, как цены и зарплата, относящиеся к разным местностям за 90–120 лет, поскольку они резко колебались по местностям и по годам — в 3–5 раз (см. табл. 29).

Вычисление среднего уровня цен в такой ситуации равносильно определению средней температуры больных в большом госпитале за 100 лет. К тому же данные по годам и территории распределялись неравномерно. Например, по зарплате 63% сведений относились к олонецкому региону в 1669–1773 гг.^{553} Во-вторых, расчет ничего не говорит о динамике. В силу этого Р. Хелли благоразумно воздерживается от каких-либо выводов об изменении зарплаты и цен, но С.Н. это не останавливает.

Второй расчет делает сам С.Н., основываясь лишь на 10 записях (sic!) о ценах ржи-овса и зарплате разного рода поденщиков в 1640–1650-е гг. и на 6 записях (sic!) за 1690-е гг., преимущественно в Москве и Подмосковье^{554}. По этим данным получается: номинальная зарплата с середины по конец XVII в. понизилась на 10%, цены — на 33%, следовательно, реальная зарплата якобы выросла на 21%. Однако очевидно: 10 наблюдений для 20 лет, 1640–1650-е гг., и 6 наблюдений для 10 лет, 1690-е гг., — совершенно недостаточно для надежных выводов о динамике зарплаты и цен за целое столетие на огромной территории. Как свидетельствуют более представительные данные (около 900 наблюдений) о динамике цен в 15 крупных торговых центрах России, номинальные хлебные цены с 1640-х по 1690-е гг. понизились на 11% (см. табл. 29). В таком случае реальная зарплата во второй половине века не изменилась. Кроме того, динамика цен и зарплаты в отдельные периоды XVII в. отличалась разнонаправленностью: в 1611–1640 гг. хлебные цены понизились в 1,71 раза, в 1641–1670 гг. повысились в 2,1 раза, в 1671–1690 гг. понизились в 3,2 раза, в 1690-е гг. повысились в 1,14 раза. Наконец, в расчете С.Н. не принято во внимание существенное увеличение тяжести налогового бремени в 1620–1690-е гг.^{555}, сводящее на нет рост зарплаты, если бы он имел место. Итак, у нас нет твердых оснований для заключения о повышении реальной зарплаты в XVII в. как главной тенденции XVII в.

По расчетам исследовательской группы А.Л. Шапиро, для XVII в. состояние источников не позволяет рассчитать динамику посевов, урожаев, цен, повинностей даже приблизительно и сделать определенный вывод о том, был ли превышен или хотя бы достигнут докризисный уровень жизни. Относительно центральных районов можно лишь сказать: размеры запашки на душу населения в течение 1630–1680 гг. не изменились^{557}. Таким образом, имеющиеся данные не показывают ни устойчивого массового освоения новых (или ранее заброшенных) земель, ни увеличения предложения продовольствия, ни устойчивого понижения цен и повышения реальной заработной платы и благосостояния. Это не помешало С.Н. период после 1620-х и до начала XVIII в. отнести к фазе роста.

Сам С.Н., как правило, не работает непосредственно с источниками, а заимствует готовые данные у других, но часто делает это некорректно. Например, со ссылкой на Е.И. Колычеву сообщается о запустении пашни в центральных областях в 1560-е гг.: «в вотчинах Успенского монастыря заброшена треть деревень, в Кашинском и Старицком уездах — около половины»^{558}. Однако у Колычевой приводятся данные по 17 другим монастырям и местностям, в которых доля заброшенных земель находится в интервале от 7,5% до 50%^{559}. С.Н. берет цифры, близкие к максимальным, поскольку это соответствует его представлениям о масштабе кризиса. Далее он сообщает: «В 1570 г. вслед за голодом пришла чума. В современной историографии считается, что большие эпидемии не приходят сами по себе, что они являются следствием хронического недоедания и падения сопротивления организма»^{560}. Однако чума — острое инфекционное заболевание, для России — импортное; заражение происходит через укус блох и контакт с зараженным животным, а также через воздух от больного человека независимо от сытости заражаемого^{561}.

В другом месте С.Н. нужно доказать, что в конце XVI в. началась фаза восстановления, и он следующим образом доказывает якобы произошедшее снижение бремени повинностей: «В первой половине XVI века норма барщины составляла 1 десятину с выти в одном поле; в подавляющем большинстве случаев эта норма сохранилась вплоть до 90-х гг. Но количество дворов на выть за это время возросло в 2–3 раза — то есть объем барщины в расчете на двор значительно сократился»^{562}. На самом деле в книге^{563}, на которую ссылается С.Н., указывается на «безусловное увеличение норм барщины (1,5–2 дес. С выти) к концу XVI в.», т.е. в 1,5–2 раза. А в монографии, на которую он опирается, говоря об увеличении числа дворов в выти, на самом деле утверждается иное: число дворов осталось примерно тем же — 2–3 двора на выть^{564}.

Явления экономической, социальной и политической истории С.Н. искусственно привязывает к сконструированной им самим же периодизации. При этом не устанавливается, а конструируется наличие причинно-следственных (или просто функциональных связей) между этими явлениями и демографическими циклами. По сути демографическая, социальная, экономическая и политическая истории живут своей собственной жизнью, а когда интерпретируются в соответствии со структурно-демографической теорией, то просто искусственно втискиваются в прокрустово ложе схемы. Весьма существенно, что в XV — начале XX в. демографические циклы в смысле увеличения или уменьшения численности населения в России вообще не существовали: согласно наиболее правдоподобным из имеющихся сведений за 400 с лишним лет, число жителей постоянно увеличивалось: 1500 г. — 4,3 млн., середина XVI в. — 6,5 млн., конец XVI в. — 7,0; 1646 г. — 10,5; 1719 г. — 15,5; 1762 г. — 23,2; 1795 г. — 37,2; 1858 г. — 74; 1914 г. — 178 млн^{565}. В некоторые периоды уменьшался или увеличивался только прирост, а не сама численность населения. В отдельные годы эпидемий и войн, возможно, число жителей уменьшалось, но надежных сведений об этом нет. Например, для северо-западных и центральных областей в последней трети XVI в. зафиксирована убыль населения, однако в то же время зафиксирован наплыв населения в южные, колонизуемые районы^{566}. Несостоятельность структурно-демографической концепции применительно к России XVI в. убедительно доказана Л.Г. Степановой^{567}.

В аналогичном ключе сделаны разделы книги, посвященные XVIII–XIX вв. Выводы С.Н. не могут соединить все имеющиеся данные в непротиворечивую систему. Для этих двухсот лет было характерно быстрое увеличение численности населения: среднегодовой темп прироста составил в 1719–1795 гг. — 0,82%, в 1795–1857 гг. — 0,57%^{568}, в 1861–1913 гг. — 1,61%, т.е. в 2 раза больше, чем в XVIII в., и в 2,8 раза выше, чем в первой половине XIX в.^{569} По утверждению С.Н., в целом XVIII век относится к фазе восстановления, колонизации и роста^{570} и, значит, согласно структурно-демографической концепции, является периодом повышения уровня жизни, снижения цен и ренты. В действительности благосостояние крестьянства и мещанства в этом столетии понижалось, цены и рента стремительно росли, реальная зарплата падала^{571}. А в XIX — начале XX в. — по классификации С.Н., фазы сжатия и кризиса, вопреки теории и утверждениям С.Н., уровень жизни повышался, цены росли сравнительно медленно, реальная зарплата в первой половине и конце XIX — начале XX в. повышалась. XVIII-e столетие отмечено недопотреблением широких народных масс (о чем говорит уменьшение средней длины тела). Однако ухудшение питания не привело к сокращению населения, как следует из структурно-демографической теории, его численность продолжала расти. В XIX в. увеличение населения продолжилось ускоренными темпами, во второй половине XIX — начале XX в. темпы прироста почти утроились, но рост населения в течение столетия с лишним сопровождался повышением благосостояния. Таким образом, положение структурно-демографической концепции (согласно ему население увеличивается, когда реальная зарплата растет, а цены падают, и наоборот, население уменьшается, когда реальная зарплата падает, а цены растут^{572}) в России не действовало: в XVI — начале XX в. число жителей систематически росло, а цены и зарплата изменялись разнонаправленно.

С.Н. не соглашается с моими расчетами, показывающими снижение бремени налогов в дореформенное время, ввиду: 1) отсутствия массовых данных об оброках в конце XVIII в., 2) преувеличения доходности крестьянства в конце XVIII в. (поскольку их земледельческий доход я получил делением всего урожая в губернии на число крестьянских душ).

Информации для расчета среднего оброка в конце XVIII в., заимствованной у И.Д. Ковальченко и Л.В. Милова, действительно недостаточно. Но при корректном использовании даже этих сведений их вывод о повышении бремени повинностей к середине XIX в. оказался неверным.

Второе возражение справедливо только для барщинных крестьян. Но в моих расчетах речь идет об оброчной деревне, где помещики, как правило, не имели запашки. Поэтому общий сбор хлеба на душу населения достаточно правильно отражает обеспечение хлебом оброчных крестьян. Допустим далее, что мой расчет для 1780-х гг. преувеличивает доходы оброчных крестьян. Значит, их действительный доход на начальную дату в 1780-е гг. был меньше расчетного. Но если и при этих завышенных доходах в 1780-е гг. доходы крестьян к 1850-м гг. все равно увеличились, то тогда их положение тем более улучшилось в течение первой половины XIX в. Между прочим, П.Г. Рындзюнский и без всяких поправок не согласился с выводом И.Д. Ковальченко и Л.В. Милова об обнищании крестьянства в дореформенное время. В пользу моего расчета, доказывающего повышение благосостояния крестьян, говорит и улучшение биостатуса населения в первой половине XIX в., как следует из данных о длине тела: с 1791–1795 по 1851–1855 гг. мужчины стали выше на 4,5 см (161,3 см против 165,8 см).

Можно легко увеличить число вольного обращения С.Н. с данными, их подгонки под схему структурно-демографической концепции, несоблюдения принципов статистического анализа и неточных ссылок. Но думаю, и приведенных примеров достаточно. Замечу только: с архивными источниками С.Н., по-видимому, вообще никогда не работал. В списке источников, якобы использованных к книге «Демографически-структурный анализ», указано 7 (sic!) архивных дел. Из них на пять дел в тексте книги нет сносок. Два дела из Российского государственного исторического архива (на одно из них имеется ссылка в книге) С.Н. не мог видеть, так как не работал в этом архиве, и в листе использования этих дел нет его записи^{573}.

Такую несостоятельную во всех отношениях книгу С.Н. защитил как докторскую диссертацию. Мало того, он набрался «смелости» упрекать М.А. Давыдова, опубликовавшего превосходные работы, в том числе две книги, основанные на огромной массе статистических, в том чисел архивных, источников, впервые вводимых в научный оборот, в том, что у него якобы недостаточно опубликованных работ для докторской степени и профессорского звания. Воистину «не имей сто рублей, не имей сто друзей, а имей…».

Итак, проведенный мною анализ доказывает: ни классическая мальтузианская теория, ни ее новая версия в форме структурно-демографической концепции не применимы к российским реалиям. Ни та ни другая не отвечают принципиальным исходным условиям, постулируемым теорией для ее приложения: благодаря колонизации более плодородных земель емкость экологической ниши в России на протяжении XV–XX вв. постоянно увеличивалась, обгоняя рост населения.

Анализ С.Н. истории России более раннего времени, X–XV вв., еще более далек от критериев научного анализа. Он принимает мальтузианскую схему за истину в последней инстанции и заполняет ее отрывочными и специально подобранными им сведениями, ей соответствующими. Аналогичным образом — подгонкой данных под схему структурно-демографической концепции, он ведет и анализ всемирной истории. Его исторические труды являются полным подобием его «исторических поэм»: схематизм, помноженный на научные фантазии, предположения и спекуляции.

Таким образом, С.Н. как историк, на мой взгляд, стал жертвой принципа идеализации и маниакального желания найти математический закон истории (последний, как считают социальные ученые, в принципе не существует), с одной стороны, и склонности к научному фантазированию — с другой. Как метко заметил один блогер: «Все это густо замешено на марксизме-броделизме и “философии истории”, то есть поиске волшебного (философского) исторического камня, позволяющего разом объяснить всю человеческую историю. Этим камнем обычно бывает какой-нибудь нетривиальный параметр, который надо замерить, проверить и хронометрировать. Очень часто это что-нибудь из области вооружений — какое-нибудь изобретение и распространение стремени или арбалета. В общем, аналог популярных у нас в последние лет пятнадцать попыток объяснить историю двадцатого века успехами и ошибками в конструировании танков»^{574}.

Однако это не означает, что структурно-демографическая или трехфакторная концепции вообще не имеют смысла и ничего не объясняют. Повторю: при определенных условиях (социум самодостаточен, изолирован, закрыт и все другие факторы, кроме численности населения и технологии, либо постоянны и потому могут быть игнорированы, либо малы по своему влиянию) эти концепции способствуют пониманию хода событий в древней истории, особенно в социумах, находящихся на первобытной стадии, помогают кое-что постигнуть и в истории традиционных доиндустриальных обществ до начала Нового времени. Но они не являются универсальными концепциями, своего рода общей теорией, объясняющей ход человеческой истории, как это тщится доказать «ведущий теоретик». Теория Ньютона хорошо работает в макромире, но не объясняет микромир; аксиомы эвклидовой геометрии действуют для круга, а для эллипса адекватна геометрия Лобачевского и т.д. Отсюда не следует, что Ньютон или Эвклид не правы в принципе. К сожалению, исторические опусы С.Н. по истории России подрывают доверие к структурно-демографической и трехфакторной концепции. Как почти всегда случается — эпигонство хороших результатов не производит^{575}.[64]

7. Блогер и пиарщик: записки из подполья

Как я уже отметил, четвертая ипостась С.Н. — блогер. Говоря интернетовским языком, он «заспамил» сеть своими постингами против меня и моих сторонников, скрывая свое имя под разными никами, или псевдонимами. У С.Н. есть в Интернете личный сайт^{576} и страница на сайте «Соционаука»^{577}. На своем сайте он завел две папки: в первую он старательно собирает всю критику, высказанную против меня в России и за рубежом, во вторую — положительные отзывы о своих работах. На эти папки мой оппонент постоянно ссылается, когда размещает свои посты в сети как аноним, создавая у пользователей сети впечатление: вот-де есть серьезный и объективный ресурс, созданный С.Н. Его деятельность в качестве блогера и пиарщика заслуживает внимания — коллеги должны знать, как можно продвигать свои работы и в короткие сроки достигать «выдающихся результатов».

С.Н. — большой мастер мистификаций, имеющих целью поднять его престиж. Как я уже указывал, на своем сайте (по уверению С.А. Нефедова, «Сайт рекомендован Министерством образования и науки Российской Федерации для использования в системе среднего образования», именно на нем размещены его «исторические поэмы», о которых шла речь выше: http://www.histl.narod.ru (последнее посещение 30.01.2013) он приводит отзывы на свои учебники-поэмы.

Первый («Книга Сергея Нефедова — это блестящая историческая поэма») принадлежит якобы Л.Н. Гумилеву. Второй отзыв («Сергей Нефедов не просто ученый историк. Он природный романист, которого критика ставит в один ряд с такими мастерами пера, как А. Дюма, М. Дрюон, В. Пикуль») дал якобы С. Сокуров. Никаких пояснений и ссылок на отзывы не дается. Л.Н. Гумилева историкам представлять не надо. С. Сокуров, вероятно, — Сергей Анатольевич Сокуров — общественный деятель, публицист, поэт, беллетрист, член Союза писателей, автор 20 книг и собрания сочинений в 5 т. Автор исторических романов, один из них в стихах — «Историада, или Всемирная история в эпических поэмах». С.А. Сокуров, как и С.Н., пришел в историографию со стороны — 30 лет работал геологом в поисковых экспедициях и проектных институтах, занимаясь при этом литературным трудом^{578}. Как видим, С.А. Сокуров близкий С.Н. по духу, образу мышления и дарованию человек. Конгениальность, вероятно, и объясняет оценку трудов С.Н. прежде всего как «романов». Источники отзывов на свои работы «природный романист» не указывает. Но озадачивает два обстоятельства: Л.Н. Гумилев в 1990 г. перенес инсульт и вплоть до своей смерти в июне 1992 г. в научной жизни участвовал очень мало^{579}, «исторические поэмы» опубликованы в 1996 г. И какой-нибудь недоверчивый человек может подумать: отзыв Лев Николаевич прислал на каком-нибудь спиритическом сеансе. Не известно также, какие критики ставили С.Н. «в один ряд с такими мастерами пера, как А. Дюма, М. Дрюон, В. Пикуль».

В этих «отзывах» слышится современная реклама, потерявшая стыд и всякую связь с рекламируемым товаром или услугой.

«Эта уникальная тушь удлинит Ваши ресницы на 70%».

«Помните: ключ к Volvo — это ключ к сердцу Вашей избранницы».

«Уникальный состав шампуня сделает Ваши волосы густыми и привлекательными и спасет от облысения».

«Приходите на концерт певицы имярек, чей живой звук, незабываемый, проникновенный, исключительный голос пробуждает душу».

Вот еще стандартные рекламные ходы. На сайте С.Н. помещена фотография, под ней надпись: «Сергей Нефедов (справа) среди учеников крупнейшего историка нашего времени Иммануила Валлерстайна (в центре с женой Беатрис). Второй справа — профессор Северо-Западного университета Чикаго Георгий Дерлугьян, слева — профессор Харьковского университета Александр Фисун». Прочтя надпись, многие подумают: Нефедов — ученик «крупнейшего историка нашего времени», что на самом деле не так. В предисловиях к своим трудам С.Н. благодарит за помощь известных ученых, с которыми лично не знаком и никогда не встречался, предполагая, по-видимому: читатель проникнется уважением к человеку, общающемуся с такими людьми. По этой же причине любит С.Н.

печатать работы в соавторстве с известными авторами, и ради этого готов написать всю работу сам.

Все три «учебника», размещенные в Интернете, начинаются с хвалебного предисловия, написанного акад. В.В. Алексеевым. Чтобы у читателя не возникало сомнения в подлинности, подпись ксерокопирована. С.Н. использует имя академика весьма эффективно. Большинство книг С.Н. публикуется под редакцией последнего, дочь академика иногда выступает их рецензентом, ряд статей выходит в соавторстве^{580}. Академик явно продвигает, и весьма успешно, книги и статьи С.Н.

В Живом журнале «великий историк» создал Клуб Сергея Нефедова для обсуждения материалов с его сайта «Всемирная история» , где он разместил выбранные места из своей переписки с читателями (в большинстве случаев, правда, отзывы являются анонимным, так как не указывается даже электронный адрес корреспондента, что дает повод недоверчивому читателю для предположения, что некоторые из отзывов написаны самим С.Н.). Здесь С.Н. предстает в образе великого Профессионала, решающего глобальные проблемы истории человечества, продолжателя дела великих историков.

«Потрясающе! Впечатляет! Я очень рад что нашел такой интересный и стоящий ресурс как Ваш. Премного благодарен! Успехов и всех благ!!!» 6.05.2007. Анонимно.

«Спасибо Вам большое за столь интересные работы. Не все прочитала, еще в процессе, но уже в восторге». Блогер olhanninen, 5.02.2008.

«Второй день подряд читаю на одном дыхании вашу историю древнего мира. Надо готовиться к экзаменам, а я не могу оторваться от книги». Алексей, студент математического факультета. Анонимно. 9.06.2009.

«Я сейчас участвую в трех академических проектах, в одном из них — в качестве руководителя; проект огромный и дела там настолько сложны, что мне и выспаться нормально не удается; пришлось отказаться от поездок на конференции и от приглашения читать лекции в Китае», — ответил «великий историк» 15.06.2010 анониму, предложившему ему сотрудничество.

«Вы действительно большой Профессионал». 25.12.2012. Анонимно.

С.Н. регулярно редактирует в Википедии статью о себе, представляя себя крупной величиной в историографии: «Внес большой вклад в изучение неомальтузианских демографических циклов — циклов, в которых аграрное перенаселение приводит к социальным революциям, гражданским войнам и демографическим катастрофам. <…> С.А. Нефедовым в последнее время был сделан наиболее серьезный вклад в апробацию неомальтузианской теории на материале России и стран Востока. Продолжая работы Ф. Броделя, Э. Ле Руа Ладюри и Дж. Голдстоуна, С.А. Нефедову удалось показать, что демографические циклы были базовой характеристикой динамики всех сложных аграрных систем. <…> Дискуссия между С.А. Нефедовым и Б.Н. Мироновым о причинах русской революции вовлекла в свою орбиту многих ведущих историков и стала важной темой российских исторических журналов» (правда, не совсем ясно, как «дискуссия» «стала важной темой российских исторических журналов. — Б.М.). Примерно тот же текст в аннотациях на книги и на личном сайте, где он позиционирует себя как борца за истину, а Миронова как «ревизиониста», утверждающего случайный характер революции 1917 г.: «Одним из важнейших событий в современной российской историографии стала дискуссия о причинах русской революции. Возглавляемые Б.Н. Мироновым историки-“ревизионисты” пытаются доказать, что уровень жизни населения в начале XX века был достаточно высоким и революция была случайностью. Их противники утверждают, что революция имела объективные причины, и главные из этих причин — это аграрное перенаселение, крестьянское малоземелье, бедность и недостаток пропитания».

Но это лишь вершина айсберга, большая и невидимая его часть находится под водой, а точнее — в подполье Интернета. Оппонент ведет журнал в LiveJournal (Живой журнал — блог-платформа для ведения дневников, или блогов), где скрывается под псевдонимом viktor667. Там он действует как бесцеремонный и злонамеренный критик, пытающийся растоптать своих оппонентов, на которых он смотрит как на конкурентов и врагов. Любое положительное упоминание в Интернете моего имени или работы встречает возражения и критику. 25.01.2012 блогер raskol сообщил: «Б.Н. Миронов. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.) — теперь в сети». Ему ответил блогер тр44: «Скачал. Эпохальный труд! Спасибо». Но viktor667 не дремлет: «Напрасно Вы пропагандируете Миронова. Вот, посмотрите, что о нем думают его коллеги: http://riistl.narod.ru/Science/Part2.html» (это ссылка на досье, собранное Нефедовым. — Б.М.).

Даже простое упоминание моего имени сильно волнует оппонента. Блогер 0_stranger 13.05.2011 поместил в Живом журнале постинг «Увеличение роста и веса как маркеры прогресса», где просто упомянул мою работу. В ответ 13.06.2011 viktor667 повесил свой постинг «Данные Миронова вызывают вопросы»: «Дело в том, что данные Миронова теперь ставятся под сомнение. С.А. Нефедов доказывает, что никакого увеличения роста в России в течение полувека перед революцией не было». И ссылка на составленное им досье.

Он первым информирует публику о всех критических выступлениях в прессе против моих работ. Например, 18 декабря 2010 г. viktor667 поместил в сети постинг «Разгромная рецензия на книгу Миронова»: «В журнале “Вопросы истории”, 2010, № 10 опубликована рецензия проф. А.В. Островского на книгу Миронова. Выдержки опубликованы на сайте (ссылка на составленное С.Н. на меня досье. — Б.М.). Островский пишет, что “рецензируемая книга представляет собой не попытку разобраться в предпосылках революционных потрясений начала XX в., а социальный заказ, имеющий целью придать научную видимость представлениям, будто накануне 1917 г. в России все обстояло благополучно”».

viktor667 ведет ожесточенную дискуссию со всеми, кто разделяет мою точку зрения, — у меня, как оказалось, в сети есть сторонники, и причем их больше, чем противников.

16 января 2011 г. viktor667 пишет блогеру makhov_a, который, как ему кажется, настроен против меня:

— Если Вам не нравится Миронов — то Вам сюда: (ссылка на составленное С.Н. на меня досье. — Б.М.). Миронова жестко критикуют Нефедов и Островский.

— Я что, разве где-то писал о том, нравится мне Миронов или нет? Миронов — большой ученый, а эта его книга (имеется в виду книга «Социальная история». — Б.М.) стала вехой в отечественной историографии, — ответил makhov_a.

— А Вы все-таки почитайте Островского, может быть, измените свое мнение. Уж слишком много у Миронова заведомых подтасовок, — настаивает viktor667.

viktor667 распускает слухи и прибегает к инсинуациям.

22 октября 2011 г. в постинге viktor667 пишет: «Это о дискуссии Нефедова и Миронова, которая потом перешла на страницы ведущих журналов и в которую включились многие историки. Наиболее подробная подборка вот здесь: . А вот здесь, как мне кажется, Нефедов приводит решающие аргументы, доказывая несостоятельность трактовки Мироновым антропометрических данных: . Эта статья опубликована в “Вопросах истории”, 2011, № 5».

— Как же рецензенты книги Миронова такой фундаментальной ошибки не заметили? — удивился allemandl990.

— Обратите внимание: книга Миронова не рекомендована Ученым советом СПб. ин-та истории. Таким образом, непонятно, что же написали эти рецензенты. Но главное, по-видимому, в том, что в России нет специалистов по антропометрии. На Западе сразу разобрались с Мироновым. Почитайте Хока и Эллмана, — парировал viktor667.

Какие секреты, однако, знает блогер — мало кому известное решение Ученого совета СПбИИ (о нем речь идет в настоящей книге в главе «Рождение новой парадигмы»)! Но «забывает» о решении Ученого совета Института российской истории РАН, единогласно рекомендовавшего рукопись к печати, хотя это не является секретом — книга опубликована под грифом Института российской истории. Вспоминает и о возражениях Хока и Эллмана 10–13-летней давности, не упоминая о том, что мои антропометрические статьи опубликованы в ведущих западных журналах, а мои доклады звучали и встретили одобрение на международных антропометрических конференциях.

18.12.2010 между блогерами crusoe и viktor667 состоялась беседа, в ходе которой последний пытается безосновательно бросить тень на мою книгу «Хлебные цены».

— Эта книга («Хлебные цены». — Б.М.), прежде всего, замечательный сборник данных о хлебных ценах, т.е. коллекция материала, необходимого для историка любых взглядов, — пишет crusoe.

— Я тоже использовал данные Миронова о ценах, пока не обнаружил, что они противоречат данным официальных изданий, например «Свода статистических сведений по сельскому хозяйству России», — отвечает viktor667.

— Сильные расхождения? С чем связаны — альтернативные источники, небрежность?

— Величина расхождения бывает до 20%. А с чем связано — я не знаю, для этого нужно разбираться в методике Миронова, а она в книге изложена не очень ясно.

Между тем, в книге источникам и методике посвящена специальная глава, где подробно и вполне ясно (для внимательного читателя, конечно) объясняются причины расхождения показаний разных источников о ценах^{581}.

Меня сильно заинтересовала деятельность анонима, и я решил «вычислить» его настоящее имя.

Во-первых, оказалось: аноним, как следует из его IP и как сообщается в его журнале, — историк, занимается Первой мировой войной и живет в Екатеринбурге. Нефедов живет в Екатеринбурге, занимается Первой мировой войной; и у меня нет в этом городе других непримиримых оппонентов. Журнал создан 28.11.2010, и дата — не случайна. За пять дней до этого М.А. Давыдов выступил с публичной лекцией «Проблема “голодного экспорта” в истории России» на Полит.ру с острой и убедительной критикой С.Н.

Во-вторых, аноним в курсе всех деталей и перипетий моих дискуссий с разными авторами и особенно с С.Н. Все нюансы, включая даже страницы, на которых находятся те или иные данные из статей участников дискуссии, может знать сам ее участник. Как я выше упомянул, С.Н. завел на меня досье на своем сайте и внимательно следит за ходом дискуссии.

19.01.2011 за пару недель до выхода очередного номера журнала «Российская история», где была опубликована очередная статья С.Н. против меня, viktor667 сообщил в сети: «В ближайшее время ожидается продолжение дискуссии в журнале “Российская история”, 2011, № 1».

Кто, кроме автора и редактора журнала, мог знать о выходе этой статьи?!

В постинге от 20 января 2011 г. viktor667 пишет faf2000: «Так Вы не спрашивали Миронова, почему он в пяти местах пишет, что норма потребления в пищу 287 кг, а Вам тайно сообщает, что ему давно было известно: на самом деле, она составляет не 287, а 237 кг? Вы утверждаете, что Вы небуйнопомешанный, но, тем не менее, настаиваете, что 18 кг расхода на фураж — это всего лишь опечатка. Представляете, вместо “Норма корма для птицы и сдачи в запасные хлебные магазины” бессовестные типографы напечатали: “Норма фуража”. И в соседней графе вместо “Норма зерна и фуража на едока” напечатали: “Норма зерна на едока”. Ай-яй-яй! Значит, типографы — диверсанты! Или Вы все-таки “буйно…”? Но допустим, что “не буйно…”, будем надеяться на лучшее. Раз Вы “не буйно…” и друг Миронова, то должны быть в курсе его дискуссии с Нефедовым. И раз так, то должны знать, что Нефедов еще два года назад на «Клиодинамике» писал Миронову, что 18 кг на фураж — это ошибка. А Миронов в сборнике “О причинах русской революции” (с. 123) отвечал Нефедову, что у него, Миронова, все правильно, что 18 кг — это еще много для расходов на фураж. Вы должны знать, что 18 кг — это не опечатка. И вот теперь Миронов признает, что это ошибка. Он не пишет, что это опечатка, — он просто исправляет. Что это значит? Это значит, что “крупнейший специалист” в “фундаментальном труде” сделал грубейшую ошибку, занизив потребление фуража в 6 раз! И попутно сделал другую ошибку, завысив норму потребления в пищу на 20%. И вот теперь встает естественный вопрос об уровне квалификации этого “крупнейшего специалиста” и об адекватности его “фундаментального труда”. Я уж не говорю о неадекватности нашего “небуйнопомешанного” — с ним все ясно».

Не представляю, кто, кроме С.Н. и, может быть, В.А. Островского, может знать эти детали. Но Островский, насколько мне известно, в рядах блогеров не состоит.

viktor667 во всех деталях знаком и с выступлениями М.А. Давыдова против расчетов С.Н.: «А вот тут Нефедов несет Давыдова по кочкам: == 180&Itemid=76> . Вообще-то это спор специалистов, и надо вникать. Но обращает внимание то, что теперешние утверждения Давыдова в корне противоречат тому, что он говорил в 2003 году на защите своей диссертации. Это бывает, взгляды часто меняются, когда меняются источники финансирования», — сообщил он 25 декабря 2010 г. в сети.

Кто же, кроме С.Н., может так внимательно следить за научной эволюцией Давыдова с 2003 г.?

Вот любопытный диалог на тему Нефедов — Давыдов. Блогеру afanorizm, сославшемуся на статьи Давыдова, viktor667 ответил:

— Все эти издания ВАКом не учитываются — и, надо думать, на то есть причины. Да что говорить о докторе и профессоре, который за столько лет не смог написать ни одной статьи в авторитетном издании. Вот у Вас как минимум семь статей. А у него — ничего (или практически ничего).

— А почему Вы так уверены в том, что Давыдов именно «не смог», а не «не захотел» или «не заморачивался»? Есть какие-то доказательства «неможения»? И самое главное — как факт отсутствия публикаций в ВАКовских изданиях опровергает представленные им данные? Здесь тот случай, когда надо спорить с информацией, а не заниматься поношением того, кто эту информацию обнародовал. А то смотрится как «опровергнуть не могу, зато грязью оболью», — резонно ответил afanorizm.

Мое подозрение о тождественности viktor667 и Нефедова поддержал один из блогеров goranflo, имевший 3 ноября 2011 г. следующий диалог с viktor667.

— Смешно, когда в качестве аргумента в защиту точки зрения ученого приводят его собственную книгу, — заметил goranflo.

— Отчего же — Вы же не читали и не знаете, о чем речь. Там о рыцарях на колесницах тоже написано, — ответил viktor667.

— Вас в миру случайно не Сергей Нефедов зовут? — спросил тогда goranflo.

— Ну… Это Вы о себе возомнили. Скромнее надо быть, — в замешательстве ответил viktor667.

В-третьих, у анонима есть мотив для ведения против меня информационной войны в сети.

В-четвертых, из всех моих оппонентов только С.Н. активно использует Интернет. А ход дискуссии в Живом журнале показывает: vik-tor667 является умелым и опытным блогером и даже пользуется интернетовским сленгом.

Наконец, я обнаружил прямые текстовые совпадения в опубликованных работах С.Н. и в постингах, принадлежащих viktor667. 22 января 2011 г. в Живом журнале он разместил постинг «Миронов сотрудничал с “отцом холодной войны”»: «Один из апостолов “холодной войны”, Джордж Кеннан, в 1967 г. призвал западных историков показать позитивные черты и достижения царского самодержавия. В 1974 году был основан «Институт Кеннана», занимавшийся разработкой этой темы. В 1990-х годах Миронов получал гранты Института Кеннана. Наверное, и сейчас получает — вместе со своим слугой Давыдовым. А что до Ваших грязных выдумок про Нефедова — надеюсь, он Вам сам ответит. Хотя бить интернетовских вшей — не его занятие».

Пять месяцев спустя в журнале «Вопросы истории» С.Н. написал в своей статье: «В 1970-х же годах ситуация изменилась: в англо-американской историографии русской революции появилось “ревизионистское” направление. Миронов умалчивает об обстоятельствах появления этого направления, но они хорошо известны. В 1967 г. один из апостолов “холодной войны”, Дж. Кеннан (по образованию историк-русист), призвал западных историков показать достижения царского самодержавия, успехи российской экономики и случайный характер революции. В 1974 г. был основан так называемый “Институт Кеннана” (Kennan Institute for advanced Russian studies), который организовал работы в соответствующем направлении. Гранты “Института Кеннана” получали многие видные историки-Уревизионисты”, например, П. Грегори, Д. Филд, П. Гатрелл. В своих работах эти исследователи старались показать, что российская аграрная экономика находилась на пути поступательного развития и уровень потребления народных масс увеличивался. <…> Таковы результаты политизации американской русистики. Остается добавить, что это именно те результаты, но которые часто ссылается Миронов, чрезвычайно высоко оценивающий работы Грегори. Это не удивительно: в идейном отношении Миронов фактически принадлежит к “ревизионистской” школе, он сотрудничал с ее крупнейшими представителями и долгое время работал в США по грантам “Института Кеннана”»^{582}.

20 января 2011 г. viktor667 пишет: «Нефедов еще два года назад на “Клиодинамике” писал Миронову, что 18 кг на фураж — это ошибка. А Миронов в сборнике “О причинах русской революции” (с. 123) отвечал Нефедову, что у него, Миронова, все правильно, что 18 кг — это еще много для расходов на фураж. Вы должны знать, что 18 кг — это не опечатка».

Пять месяцев спустя в журнале «Вопросы истории» С.Н. пишет: «Напрасно Миронов настаивает, что это всего лишь опечатка, — таких “опечаток” не бывает. Да и в другой работе Миронова опубликована таблица, идентичная названной и содержащая те же “опечатки”. Более того, в другой статье в ответ на критику он доказывает, что в его расчетах все правильно, что, вводя норму в 18 кг, он даже преувеличивает расходы зерна на фураж (“О причинах русской революции” (с. 123)»^{583}.

Почему С.Н. нужно скрываться в Интернете под псевдонимом? Возможностей заниматься инсинуациями неизмеримо больше: можно не стесняться в выражениях и сказать то, что хочется, но неприлично под своим именем.

Нефедов-у1кгог667 распускает в сети слухи, что я и М.а. Давыдов — наймиты американского империализма: «Хотел бы я получить информацию по грантам Миронова и Давыдова. Это намного бы облегчило ведение подобных дискуссий», — пишет он 21.01.2011. В постинге «Все-таки, проясним ситуацию» от 22 января 2011 г. заявил блогеру af2000, за которым, по его предположению, скрывается Давыдов: «Я — русский патриот, и мне не нравятся те, кто извращает историю России, работая за американские фанты, — такие, как Вы. Это Вы, работающие за деньги, ищете всюду личную заинтересованность. Вам никогда не понять, что люди могут работать из других соображений. Вы и лжете за деньги. Зачем иначе Вам лгать и с пеной у рта защищать “опечатку” Миронова? Вы — штатный защитник Миронова в прессе и в Интернете и находитесь на его содержании. Я видел Ваши выступления на многих сайтах, и поскольку я не могу терпеть ложь, то я иногда защищаю Вашего врага — Нефедова. Он, конечно, тоже не патриот, но в данном случае, прав он, а не Вы с Мироновым. а интересно, чего это Вы на него так взъелись? Тоже, видать, личный интерес. Это когда он написал, что у Давыдова (то есть у Вас) нет Ваковских работ? Читал я эту дискуссию. Какие уж тут секреты — все вывешено в сети, и все студенты смеются. Но вернемся к теме. Дорогой “небуйнопомешанный”, Вы так и не ответили на вопрос, зачем Вы лжете в вопросе о норме потребления. В Вашем случае ответ напрашивается сам собой — за деньги?»

Блогер allemandl990 поинтересовался 22.06.2011:

— Вы не знаете, западные антропометры отреагировали на книгу Миронова как-то?

— Да, статья Хока: Б.М.), — ответил Нефедов-vik-tor667, сославшись на мою дискуссию со Ст. Хоком на страницах «Slavic Review» в 1999 г., в то время как книга опубликована в 2010 г., т.е. на 11 лет позже.

Можно заниматься самовосхвалением и рекламировать свои работы. 28.11.2010 Нефедов-У1кгог667 рекламирует свою книгу: «Вот монография С.А. Нефедова, где эта тема излагается очень подробно: http://histl. narod.ru/Science/Russia/Itogi/l.htm», а 29.11.2010 свою статью: «Есть интересная статья известного историка С.А. Нефедова о Февральской революции http://histl.narod.ru/Science/Russia/Fevrl917.htm».

Блогер М. Костенко (vopros21) 14 марта 2011 г. в постинге «Наш менталитет»: написал:

— Известный российский историк Борис Миронов в интервью «Эксперту» обратил внимание на то, как по-разному отнеслось немецкое и русское крестьянство к введению продразвёрстки своими государствами еще во время Первой мировой войны. Немецкий крестьянин напрягся и повез сдавать то, что требовало государство, а русский тут же резко сократил посевы, чтобы ничего не сдавать.

— Есть статья известного историка Нефедова, объясняющая, почему крестьяне не хотели сдавать зерно царю . А о Миронове см.: http://histl.narod.ru/ Science/Part2.html (ссылка на досье. — Б.М.), — ответил 17 апреля 2011 г. Нефедов-viktor667 в постинге «Дополнительная информация».

27.03.2011 блогер bigstonedragon посетовал после знакомства в журнале «Эксперт» с материалом о Ф. Броделе, где шла речь о демографических циклах:

— Эх, и почему я раньше Броделя не читал?

— Это не только Бродель, но и Нефедов. У Нефедова обо всем этом подробнее, чем у Броделя. См.: http://histl.narod.ru/, — тут же ему ответил Нефедов-viktor667.

3.09.2011 У1к1ог667-Нефедов инфромирует блогера vlad_nick и заодно всю сеть: «А с Турчиным у Нефедова книга вышла в Принстоне — это такая деревенька за морем, мобуть слыхал. Почитай, если разбираешь аглицкие буковки. <…> Джек Голдстоун на обложке той книжки Турчина и Нефедова пишет: “I am impressed and delighted by the breadth, rigor, creativity, originality, and power of this book. The graphs present the data in a fashion that will be clear to any audience, and the text is straightforward and persuasive. This book carries the study of historical dynamics to a whole new level” (Jack A. Goldstone, George Mason University)».

В сети можно найти союзников, получить справку, проверить свои предположения и идеи. Например, в Интернете viktor667-Нефедов познакомился с блогером ghj1, занимающимся антропометрией. Похоже, они сошлись на антипатии к демократии. По мнению ghj1, Миронов — «гуманитарий, демократ, приятель Вишневского (имеется в виду известный российский демограф А.Г. Вишневский. — Б.М.) и пр. пр. пр. <…> Исходя из кое-каких моих исследований интернет-дискуссий, не менее 85% существ, исповедующих демократические или либеральные взгляды, лжецы и дураки. Разумеется, в статьях и отчетах я так не пишу — но по сути именно так. Еще 13% или то, или другое; и только 2% вменяемых граждан, просто без пафоса сознающиеся в своей вере, которая не требует логических доказательств»^{584}. viktor667-Нефедов снабдил ghj1 сканером таблиц из моей книги и обратился к нему с вопросом: «На какие точки бить Миронова?» Состоялась интересная беседа.

— Берем мироновскую антропометрию и считаем (см., например, мою серию). У Миронова как раз хреновая обработка, вот и надо, взяв его данные, показать, как он ошибался, — советует ghj1.

— Ваша серия — это файл миронов рост.rar в 182 Мб? Непросто считать… А что там внутри? Да и как это обработать — надо быть математиком. Миронов и спекулирует на методе наибольшего правдоподобия, в надежде, что его никто не сможет проверить. А вот если бы кто-нибудь проверил — это был бы скандал на весь мир. И историки были бы тому человеку по гроб благодарны. А то Миронов для многих — такая же напасть, как Фоменко, — жалуется viktor667-Нефедов.

— Но для дискуссии достаточно просто Миронова его же обработанными данными прибить. А антропометрия — это вещь, — заключает ghj1.

ghj1 дал Нефедову-viktor667 много других справок: как оценить влияние медицины и энергозатрат на рост человека, чем могут объясняться различия в росте горожан и крестьян, на каких сайтах искать антропометрические данные и др.^{585}

Знакомство с журналом Нефедова-viktor667 убеждает: блогер, помимо других несомненных талантов, еще и большой артист: он может играть разные роли — патриота, большого ученого, «интернетовской вши», сплетника, инсинуатора, респектабельного джентльмена. И так вживается в новую роль, что даже начинает говорить на другом языке.

— Ну вот неграмотные — сразу в матюги пускаются. Я ить культурно посоветовал просветиться, прежде чем словеса писать незнамо какие, да с ошибками», — ответил он 9.03.2011 блогеру vlad_nick.

— Пшел вон, хам, — ответил собеседник.

— Да-а, пустое дело Владимиру Николаевичу что-то толковать, он только два слова на три буквы знает. А тож, в великие историки метит, — завершил, не смущаясь, приятную беседу viktor667-Нефедов[65].

Предполагаю: в Живом журнале С.Н. иногда выступает и под другими «никами», чтобы создавать впечатление, что его поддерживают другие блогеры, т.е. общественное мнение сети. 23 января 2011 блогер fat2000 обнаружил, что Нефедов-viktor667 выступает также и под «никем» histstd, и объявил:

— Поздравляю Вас с созданием сегодня нового журнала! Для создания видимости нефедовской массовки — самое то.

— Да, я создал его, чтобы иметь возможность сделать комментарий. Но общаться с хамами я не собираюсь, — признался viktor667-Нефедов.

Итоги

С.Н. Нефедов, будучи мальтузианцем, а не марксистом, объективно защищает устаревшие марксистско-ленинские концепции истории России и русских революций начала XX в. Главный порок его ошибочных построений состоит в том, что он исходит не из фактов, а из неомальтузианской структурно-демографической теории и под нее подгоняет факты. Согласно ей, революции, как правило, происходят на завершающей фазе демографического цикла, во время так называемого «сжатия», для которого характерны аграрное перенаселение, крестьянское малоземелье, бедность и недостаток пропитания, а государство переживает тяжелый кризис. Если в России в начале XVII в. произошла так называемая смута, значит, ей должен предшествовать экосоциальный кризис; если в 1917 г. произошла революция, потом гражданская война, а вслед за ней возникла социалистическая империя, полагает С.Н., значит, революции должен предшествовать тяжелый экзистенциональный кризис — ведь именно так утверждает теория. И он ищет признаки этого кризиса. А кто ищет, тот всегда найдет. Да и сделать это легко: почти 100 лет тысячи советских историков настойчиво искали данные, доказывающие наличие системного кризиса в позднеимперской России, и собрали-таки обширную коллекцию сведений.

Поскольку, однако, эта коллекция создавалась под готовую схему, для доказательства марксистско-ленинской теории революции, то собирались преимущественно данные, подтверждающие, как казалось, схему, а те, которые не укладывались в нее, либо игнорировались, либо получали соответствующую обработку, чтобы этой схеме соответствовать. Современная эпистемология твердо установила: «чистых» фактов нет — все они результат интерпретации. Рост косвенных налогов в пореформенной России можно интерпретировать двояким способом — и как увеличение налогового бремени, и как показатель повышения благосостояния. Недоимки могут указывать как на переобремененность налогами, так и на желание от них уклониться. Отходничество может свидетельствовать как об аграрном перенаселении или низком уровне доходов в деревне, так и о стремлении к диверсификации доходов, о возрастающей мобильности крестьянства, ищущего новые выгодные условия приложения своего труда; переселения — как показатель перенаселения и как поиск лучших условий жизни. Малоземелье можно трактовать и как признак аграрного перенаселения, и как указание на агротехническую отсталость. Все зависит от того, в какой парадигме «факты» рассматриваются и как их интерпретировать.

Крепкий профессионал почти всегда имеет гипотезу, придерживается какой-то теории и методологии, но он верифицирует гипотезу, а не подгоняет под нее данные. С.Н., как мы видели, пошел второй дорогой. Уже в первых своих работах-романах, когда он работал как дилетант, забредший в историю из-за любви к искусству, он, как математик, избрал этот дедуктивный метод анализа от общего к частному и неуклонно ему следовал. Идти этой дорогой, проторенной советской историографией, нетрудно, так как подбирать или, в случае необходимости, подгонять данные под готовую схему намного легче, чем смотреть на них свежим взглядом, — это ведь как собирать дома из кубиков по готовому проекту (кубиков-то предшественники изготовили много). Многие историки, особенно старшего поколения, до сих пор верят в системный кризис Российской империи, даже если они перестали или никогда не являлись марксистами, и оказывают С.Н. поддержку. Под их прикрытием он и пытается сделать карьеру в историографии, оставаясь, по сути, любителем. Его дилетантизм проявляется не только в плохом знании фактической стороны, в грубых и многочисленных ошибках и просчетах, но и в том, что, во-первых, он придерживается неадекватной при изучении исторического процесса методологии; во-вторых, в массовом порядке использует вымысел, компенсируя им недостаток сведений, т.е. в научном исследовании действует как “природный романист”, не понимая несовместимости науки и фантазии; в-третьих, не сознает порочности такого подхода и не понимает свои просчеты. При этом С.Н., к сожалению, не смог проявить главного преимущества дилетанта — свежести взгляда на проблему, так как сразу попал в объятия мальтузианских и советских стереотипов. Зато издержки любительства налицо и в работах, и в его критике, которая по существу касается только одной 6-й из 12 глав книги, да и в ней затрагивается преимущественно вопрос о точности сельскохозяйственной статистики и расходе зерновых на фураж. В то время как у меня построена система доказательств, проблема уровня жизни проанализирована комплексно и системно — рассмотрены, кроме антропометрических показателей (рост, вес, становая сила), производство продовольствия и его потребление, цены и зарплата, доходы, налогообложение и недоимки, банковские вклады, демографические процессы, воинский брак и здоровье, динамика валового внутреннего продукта, а также такие важные для темы вопросы, как представления современников о благосостоянии населения и дискурс о пауперизации в российской общественной мысли.

Во время дискуссии, опубликованной в сборнике «О причинах Русской революции», я доказал, и участники дискуссии меня поддержали: демографических циклов, якобы обнаруженных С.Н. в России в XV — начале XX в., не существовало; в большинстве случаев его аргументы недостаточны или несостоятельны; Россия того времени не соответствовала ограничениям, которые имеет структурно-демографическая концепция для своего применения. Страна не испытывала дефицита ресурсов, в том числе земли. С.Н. ответил просто смехотворным возражением — отдельные черноземные губернии испытывали малоземелье в пореформенное время. Это при том, что миллионы гектаров плодородной земли имелись в Сибири, куда правительство организовало переселение всех желающих. С.Н. не реагирует на ошибки, обнаруженные в его расчетах и построениях мною, а также и Л.Е. Грининым, М.А. Давыдовым, П.В. Турчиным, С.В. Цирелем^{586}. Вместо трезвого анализа своих просчетов он буквально вцепился в опечатку о зерне, шедшем на фураж скоту, раздув пустяк до геркулесовых столпов. Здесь он использовал хорошо известный пиар-ход, называемый «создание события большого масштаба», когда значение небольшого события чрезмерно раздувается либо намеренно создается «большое» событие, с целью дискредитировать конкурента, повысить свой статус, привлечь внимание к тем или иным людям и событиям. Превратив опечатку в две ошибки (Миронов-де намеренно занизил норму потребления фуража и тем самым завысил норму потребления хлеба населением), С.Н. попытался создать большой скандал с целью привлечь внимание к себе как борцу за истину, бросить тень на все мои расчеты — по принципу, если в одном месте ошибка, то и другие расчеты неверны, и таким образом дискредитировать мою точку зрения. Однако если оппонент действительно не понимает, что данная опечатка (как и другие опечатки, имеющиеся в книге) не повлияла на результат расчета хлебного баланса[66] и на общие выводы, то он в глазах серьезного профессионала выглядит дилетантом, а его пиар-ходы кажутся наивными и смешными, так как со всей очевидностью обнаруживают его предвзятость и недобросовестность.

Может ли серьезный профессионал браться за изучение истории от сотворения человека до сегодняшнего дня и может ли он сколько-нибудь серьезно разбираться в исторических фактах, относящихся к истории разных цивилизаций и десятков стран за несколько тысяч лет? Очень сомневаюсь. По крайней мере, до сих пор в историографии таких примеров не встречалось, если не считать А. Тойнби и Л.Н. Гумилева. Но и к их трудам у историков, мягко говоря, много вопросов. Кроме того, они являлись настоящими профессионалами, с младых лет занимавшихся историей.

Не добившись преимущества в честном научном споре, С.Н. обратился к помощи Интернета. В принципе в этом нет ничего дурного. Пропагандировать свои идеи полезно и даже нужно. Однако не любыми средствами. Использовать в науке черный пиар, да еще анонимно, против коллег, даже если они являются соперниками и конкурентами, — говоря очень мягко, некрасиво и не делает чести. Между тем записки из подполья, в которых он обрушивает на своих оппонентов поток инсинуаций, свидетельствуют именно об использовании черного пиара. Пиар-кампании С.Н. строит на традиционных приемах^{587}: он конструирует положительный образ «победителя» Нефедова и отрицательный образ «проигравшего» Миронова, чтобы первого поднять, а второго опустить; создает видимость своей известности и значимости ради повышения престижа (Нефедова уважают, поддерживают, им восхищаются; он стоит «в одном ряду с такими мастерами пера как А. Дюма, М. Дрюон, В. Пикуль», до которых ему на самом деле дальше, чем до самой далекой звезды); изобретает конфликты с целью дискредитации оппонента (например, С.М. придумал мнимый конфликт Миронова и западной историографии, которая его выводы якобы не принимает); сочиняет информационные поводы или события большого масштаба с целью привлечь к себе или, наоборот, отвлечь от себя внимание (большим событием в историографии провозглашается дискуссия, открытая патриотом Нефедовым против американского наймита и ревизиониста Миронова, а не книга последнего, вызвавшая дискуссию).

Нефедов смело может писать для начинающих историков руководство «Как пробиться в люди».

Голый король — феномен в истории известный и был прекрасно описан X. К. Андерсеном: «Так и пошел голый король во главе процессии под роскошным балдахином, и все люди на улице и в окнах говорили: “Ах, новый наряд короля бесподобен! А шлейф-то какой красивый. А камзол-то как чудно сидит!” Ни один человек не хотел признаться, что он ничего не видит, ведь это означало бы, что он либо глуп, либо не на своем месте сидит» («Новое платье короля», 1837). Но никогда не встречалось столько голых королей, как в современном информационном обществе!