Страсть

Глава 3 Куда спешат дураки

Милан, Италия.

25 мая 1918 г.

Люс вышла, шатаясь, из вестника под звуки взрывов. Она пригнулась и прикрыла уши.

Мощные толчки сотрясали землю. Еще один тяжелый взрыв, еще более внушительный и парализующий, чем предыдущий, пока звук и дрожь земли не отдавались эхом так, словно в атаках не была перерыва. Не было возможности избежать грохота, и не было ему конца.

Люс шла, спотыкаясь в разрывающей уши темноте, сжимаясь, пытаясь защитить тело. Взрывы отдавались в ее груди, забивая грязью ее глаза и рот.

И все это до того, как она сумела увидеть, где очутилась. С каждой яркой вспышкой взрывов она замечала раскинувшиеся поля, пересеченные траншеями и полуразрушенными заграждениями. Но потом вспышка исчезала, и Люс снова слепла.

Бомбы. Они все еще взрывались.

Что-то было не так. Люс хотела пройти сквозь время, убраться из Москвы и от войны. Должно быть, она попала туда же, откуда начала. Роланд предупреждал ее об этом – об опасностях путешествия по вестнику. Но она была слишком упряма, чтобы слушать его.

В угольной темноте Люс споткнулась обо что-то и больно упала лицом в грязь.

Кто-то застонал. Кто-то, на кого Люс свалилась.

Она ахнула и откатилась, почувствовав резкий укол в бедро там, куда упала. Но когда она увидела человека, лежащего на земле, то забыла о своей боли.

Он был молод, примерно ее возраста. Худой, с тонкими чертами и застенчивыми карими глазами. Его лицо было бледным, дыхание отрывистым. Покрытая черной грязью рука прижата к животу, и форма под рукой пропитана кровью.

Люс не могла оторвать глаз от раны.

– Мне здесь не место, – прошептала она себе.

Губы парня дрожали. Его испачканная в крови рука тряслась, когда он попытался перекреститься.

– Я умер, – сказал он, уставившись на нее широко открытыми глазами. – Ты ангел. Я умер и попал… я в раю?

Он потянулся к ней дрожащей рукой. Она подавила в себе и крик, и тошноту, и все, что она могла сделать – это накрыть его руки своими и прижать их к зияющей дыре в животе. Еще один взрыв сотряс землю и парня, лежащего на ней. Свежая кровь потекла сквозь пальцы Люс.

– Меня зовут Джованни, – прошептал он, закрывая глаза. – Пожалуйста, помоги мне. Пожалуйста.

Только тогда Люс поняла, что она больше не в Москве. Было теплее, земля не покрыта снегом – травянистая поляна, местами разорванная, открывающая жирную черную почву. Воздух был сухим и пыльным. Парень обратился к ней на итальянском, но, как это было и в Москве, она поняла его.

Глаза привыкли к темноте. Вдалеке виднелись лучи прожекторов, блуждающие по окрашенным пурпуром холмам. А за холмами – вечернее небо, пестрящее яркими белыми звездами. Люс отвернулась. Звезды напоминали о Дэниеле, а она не могла думать о нем сейчас. Не в ту минуту, когда ее руки прижаты к животу парня, который умирал.

По крайней мере, он пока что не умер.

Он только думал, что умер.

Она не могла его винить. После того как в него попали, он, скорее всего, был в шоке. А потом, возможно, увидел, как она прошла сквозь вестник – черный туннель, появившийся из ниоткуда. Он наверняка был напуган.

– С тобой все будет хорошо, – сказала она на идеальном итальянском, который всегда мечтала выучить. Говорить на нем казалось совершенно естественным. Ее голос также стал мягче и нежнее, чем она ожидала. Это заставило задуматься, какой она была в этой жизни.

Оглушительная стрельба заставила ее подпрыгнуть. Ружейные выстрелы. Нескончаемые, быстрые, яркие арки в небе, прожигающие белые линии перед ее глазами, а за ними последовали крики на итальянском. Потом шум приближающихся шагов.

– Мы отступаем, – пробормотал мальчик, – это нехорошо.

Люс посмотрела в сторону доносящегося шума, увидела солдат, бегущих в их направлении, и только сейчас поняла, что они с раненым солдатом не одни. По крайней мере еще десять раненых лежали вокруг них, стонали и тряслись, истекая кровью на черной земле. Их одежда обгорела и была разорвана в клочья противопехотной миной, которая явно застала их врасплох. Густой запах гниения и крови тяжело висел в воздухе, заполняя все. Это было так ужасно – Люс пришлось прикусить губу, чтобы не заорать.

Мужчина в офицерской форме пробежал мимо нее, а потом остановился.

– Что она здесь делает? Это военная зона, не место для медсестер. Ты, девочка, ничем не поможешь нам, если погибнешь. По крайней мере будь полезной. Нам нужно погрузить раненых.

И он умчался прежде, чем Люс успела ответить. Веки парня рядом с ней на земле начали опускаться, и все его тело тряслось. Она в отчаянии осмотрелась в поисках помощи.

Примерно в километре от нее была узкая грязная дорога, где у обочины стояли два старых грузовика и две маленькие приземистые машины скорой помощи.

– Я скоро вернусь, – сказала Люс парню, сильнее прижимая его руки к животу, чтобы остановить кровотечение. Он всхлипнул, когда она ушла.

Она, спотыкаясь, побежала к грузовикам, и еще одна бомба взорвалась за спиной, сотрясая землю.

Группа женщин в белых халатах стояла у заднего борта одного из грузовиков. Медсестры. Они знают, что надо делать, как помочь. Но когда Люс подошла достаточно близко, чтобы увидеть их лица, ее сердце упало. Это были совсем девчонки, некоторые не старше четырнадцати. Их форма казалась маскарадными костюмами.

Она осмотрела их лица в поисках самой себя. Должна быть причина, почему она попала в этот ад. Но никто не казался знакомым. Было трудно понять спокойствие девушек, ясное выражение их лиц. Никто из них не выказывал страха, который, как Люс знала, был явно написан на ее лице. Может, они уже видели на войне столько, что привыкли ко всему.

– Вода, – голос женщины постарше раздался из грузовика. – Бинты. Марля.

Она раздавала материалы девушкам, которые раскладывали их, а потом начали устраивать временный лазарет на обочине дороги. Часть раненых перенесли за грузовики для оказания помощи. Еще больше было на подходе. Люс присоединилась к очереди за припасами. Было темно, и никто ей и слова не сказал. Теперь она почувствовала, как напряжены юные медсестры. Их, должно быть, учили сохранять степенный, спокойный вид перед солдатами, но когда девушка перед Люс потянулась, чтобы взять свою порцию припасов, ее руки дрожали.

Вокруг них солдаты быстро двигались парами, перенося раненых за руки и за ноги. Некоторые из тех, кого они несли, бормотали, задавая вопросы о битве и спрашивая, сильно ли их ранило. Но были и серьезно раненые, которые не задавали вопросов, потому что едва могли подавить крик боли. Их нужно было нести за талию, потому что одна или обе ноги были оторваны миной.

– Вода, – кувшин очутился в руках Люс. – Бинты. Марля. – Старшая медсестра автоматически отдала порцию материалов и готова была уже перейти к следующей девушке, но тут ее взгляд остановился на Люс, опустился вниз – и Люс поняла, что на ней все еще тяжелое шерстяное пальто Лушкиной бабушки из Москвы. И это было хорошо, потому что под пальто вообще были джинсы и рубашка с пуговицами из настоящей жизни.

– Форма, – наконец сказала женщина тем же монотонным голосом, кидая ей белое платье и косынку медсестры, как у других девушек.

Люс кивнула с благодарностью, потом нырнула за грузовик, чтобы переодеться в белый свободный халат до лодыжек, сильно пахнущий хлоркой. Она попыталась стереть кровь солдата с рук о свое шерстяное пальто, а потом кинула его за дерево. Но пока она застегивала пуговицы халата, закатывала рукава и завязывала пояс вокруг талии, он весь оказался покрыта ржаво-красными полосками.

Люс схватила припасы и побежала обратно через дорогу. Зрелище перед ней было жуткое. Офицер не врал. По крайней мере сотня человек нуждалась в помощи. Она смотрела на бинты в руках и думала, что ей делать.

– Медсестра! – позвал кто-то, кто задвигал носилки в скорую помощь. – Медсестра! Этому человеку нужна медсестра.

Люс поняла, что он говорил с ней.

– Ох, – тихо сказала она, – я?

Она заглянула в скорую помощь. Там было тесно и темно. Место, предназначенное для двух людей, занимали шестеро. Раненые солдаты лежали на носилках в три яруса с каждой стороны. Для Люс было место только на полу.

Кто-то оттолкнул ее в сторону – это оказался мужчина, заталкивающий еще одни носилки на оставшееся небольшое пустое место на полу. Солдат на них был без сознания, его черные волосы прилипли к лицу.

– Залезай, – сказал солдат Люс, – она сейчас уезжает.

Так как она не сдвинулась с места, он показал на деревянный стул, прикрепленный к внутренней части двери скорой помощи перекрещенной веревкой. Он нагнулся и сложил руки, чтобы помочь Люс забраться на стул. Еще один взрыв сотряс землю, и Люс не смогла удержаться от крика.

Она виновато посмотрела на солдата, сделала глубокий вдох и запрыгнула внутрь.

Когда Люс села на крошечный стул, он передал ей кувшин воды и ящик с марлей и бинтами и стал закрывать дверь.

– Подождите, – прошептала Люс, – Что мне делать?

Мужчина остановился.

– Ты знаешь, как долго ехать до Милана. Перевяжи их раны и смотри, чтобы им было удобно. Сделай все, что сможешь.

Дверь с сидящей на ней Люс захлопнулась. Ей пришлось ухватиться за стул, чтобы не упасть на солдата у ее ног. В скорой помощи была душно и жарко. Пахло ужасно. Единственным источником света был маленький фонарь, висящий на гвозде в углу. Маленькое окошко было прямо за ее головой на внутренней части двери. Она не знала, что случилось с Джованни, тем парнем с пулей в животе, увидит ли она его снова, переживет ли он ночь.

Двигатель заработал. Скорая помощь загудела и дернулась вперед. Один из солдат на верхних носилках застонал.

Когда машина набрала скорость, Люс услышала ритмичный звук. Что-то капало. Она наклонилась вперед на стуле, щурясь в тусклом свете фонаря.

Это была кровь солдата с верхней койки, она просачивалась сквозь плетеные носилки на солдата со средней. Глаза солдата посередине были открыты. Он смотрел, как кровь падает на его грудь, но был так слаб, что не мог отодвинуться. Он не издавал ни звука. Пока капли не превратились в струйки крови.

Люс всхлипнула вместе с солдатом. Она начала подниматься со стула, но на полу не было места, куда поставить ноги, разве что по обе стороны лежащего на полу. Она аккуратно поставила ступни по обе стороны его груди. Скорая помощь подскакивала на неровной грязной дороге, и она схватилась за плотный холст верхних носилок и прижала комок марли снизу. Кровь за считанные секунды пропитала ее насквозь и стала стекать по пальцам.

– Помогите! – позвала она водителя скорой помощи, хотя не была уверена, услышит ли он ее вообще.

– Что такое? – У водителя был заметный акцент.

– Человек здесь… Он истекает кровью. Я думаю, он умирает.

– Мы все умираем, красавица, – сказал водитель. Он что, правда флиртовал с ней сейчас? Однако секунду спустя он повернулся и посмотрел на нее через окошко за сиденьем водителя. – Слушай, мне жаль. Но ничего поделать нельзя. Мне нужно отвезти остальных парней в госпиталь.

Он был прав. Было уже слишком поздно. Когда Люс отняла руку от носилок, кровь снова начала хлестать сквозь брезент, да так сильно, что это казалось невозможным.

У Люс не было слов, чтобы утешить парня на средних носилках, застывшие глаза которого были широко открыты, а губы истово шептали «Аве Мария». У другого солдата тоже текла кровь, собираясь в лужицы по бокам, там, где его бедра соприкасались с носилками.

Люс хотелось закрыть глаза и исчезнуть, просочиться сквозь тени, отбрасываемые фонарем, найти вестник, который бы унес ее в другое место. Любое другое место.

Например, на пляж у скал под кампусом «Прибрежной», где они с Дэниелом танцевали у океана под звездами. Или в уединенное место для купания, куда они ныряли, когда на ней был желтый купальник. Она бы даже предпочла «Меч и Крест», а не эту скорую помощь, даже самые неприятные моменты, как та ночь, когда она пошла с Кэмом в бар. Когда она поцеловала его. Она даже предпочла бы Москву. Потому что здесь было хуже. Она никогда ни с чем подобным не сталкивалась.

Хотя…

Конечно, сталкивалась. Она уже, должно быть, прошла через нечто похожее. Вот почему тут и оказалась. Где-то в этом разорванном войной мире была девушка, которая умерла и вернулась к жизни, чтобы стать потом ею. Она была в этом уверена. Она наверняка обрабатывала раны, носила воду и подавляла рвотные позывы. Мысли о девушке, которая все это уже переживала, придавали Люс силы.

Струйка крови стала уменьшаться, потом превратилась в капли. Мальчик на средних носилках потерял сознание, поэтому Люс долго наблюдала за этим одна, пока кровь совсем не перестала капать.

Потом она потянулась за полотенцем и водой и начала обтирать солдата на средней койке. Прошло явно много времени с тех пор, как он принимал ванну. Люс бережно омыла его и поменяла бинты на голове. Когда он пришел в сознание, она дала ему попить. Его дыхание выровнялось, и он перестал с ужасом смотреть на верхние носилки. Вроде бы ему стало легче.

И всем солдатам, казалось, стало чуть легче от ее заботы, даже лежащему посередине на полу, который так и не открыл глаза. Она обтерла лицо парня на верхних носилках – того, который умер. Ей хотелось, чтобы ему тоже стало спокойнее.

Невозможно было сказать, сколько прошло времени. Люс только знала, что было темно и воняло, спина ее болела, в горле пересохло, и хотя она была измотана, ей все равно было лучше, чем остальным.

Она оставила солдата на нижних левых носилках напоследок. Его тяжело ранило в шею, и Люс боялась, что он потеряет еще больше крови, если она поменяет повязку на ране. Она делала все, что могла, сидя на краю его носилок и вытирая губкой его грязное лицо, вымывая кровь из его светлых волос. Он был красив даже под всей этой грязью. Очень красив. Но ее больше волновала рана у него на шее, которая все еще кровоточила сквозь марлю. Каждый раз, когда она пыталась подобраться к ней ближе, он вскрикивал от боли.

– Не беспокойтесь, – прошептала она. – Вы справитесь.

– Я знаю, – послышался его шепот, такой тихий и печальный, что Люс не была уверена, правильно ли расслышала. До этого момента она думала, что он без сознания, но что-то в ее голосе словно затронуло его.

Его веки дрогнули. Потом медленно открылись.

Глаза были лиловые.

Кувшин с водой выпал из ее рук.

Дэниел.

Инстинктивно ее сразу потянуло пристроиться рядом с ним и покрыть его губы поцелуями, притвориться, что он не так тяжело ранен.

При виде ее глаза Дэниела расширились и он попытался сесть. Но кровь снова начала сочиться из раны на шее и его лицо побледнело. У Люс не оставалось другого выбора, как сдержать его.

– Тсс! – Она прижала его плечи обратно к носилкам, пытаясь заставить расслабиться.

Он извивался под ее хваткой. От каждой попытки новое пятно яркой крови расцветало на бинтах.

– Дэниел, перестань сопротивляться, – умоляла она, – Пожалуйста, перестань. Ради меня.

Их глаза встретились на мгновение, долгое и напряженное – а потом скорая помощь резко остановилась. Задняя дверь распахнулась. Внезапный поток свежего воздуха наполнил машину. Улицы снаружи были тихими, но у этого места была атмосфера большого города, даже среди ночи.

Милан. Солдат сказал, что они едут сюда, когда отправил ее со скорой помощью. Они, получается, в миланском госпитале.

Двое мужчин в военной форме появились у дверей и начали быстрыми и точными движениями вытаскивать носилки. Через несколько минут раненые были размещены на каталках и увезены. Какие-то люди оттолкнули Люс с пути, чтобы вытащить носилки с Дэниелом. Его веки снова трепетали, и ей показалось, что он протянул к ней руку. Она смотрела из машины, пока он не исчез из виду. А потом ее начало трясти.

– С тобой все в порядке? – К ней в машину заглянула девочка, которой вряд ли было больше тринадцати. Она была свежа и красива – маленький рот с красными губами, длинные темные волосы, завязанные в низкий пучок. Форма медсестры лучше сидела на ней, чем на Люс, и была такой белой и чистой, что Люс осознала, насколько ее форма окровавленная и грязная.

Люс вскочила на ноги. Ей казалось, что ее поймали за чем-то неприличным.

– Все хорошо, – быстро сказала она. – Я просто…

– Можешь не объяснять, – сказала девочка. Ее лицо помрачнело, когда она осмотрелась в скорой помощи. – Вижу, что тут было плохо.

Люс смотрела, как девочка поставила ведро с водой в скорую помощь, а потом забралась туда сама. Она сразу же принялась за работу, очищая окровавленные носилки, отмывая пол, спуская потоки красноватой воды через заднюю дверь. Она заменила испачканное белье в кабине чистым и добавила керосина в фонарь.

Люс встала, чтобы помочь, но девочка отмахнулась.

– Сядь. Отдыхай. Тебя перевели сюда, да?

Поколебавшись, Люс кивнула.

– Ты совсем одна приехала с фронта? – Девочка бросила работу на мгновение, и когда она смотрела на Люс, ее карие глаза переполняло сострадание.

Люс хотела было ответить, но во рту так пересохло, что она не могла говорить. Как у нее могло уйти столько времени, чтобы понять, что она смотрит на саму себя?

– Да, – выдавила она шепотом. – Я была совсем одна.

Девочка улыбнулась.

– Ну, теперь ты не одна. Здесь нас в госпитале много. У нас самые милые медсестры. И самые красивые пациенты. Думаю, ты не будешь против, – она протянула было руку, но потом посмотрела на нее и поняла, насколько она грязная. Она захихикала и снова взялась за швабру.

– Меня зовут Лючия.

«Я знаю», – Люс вовремя остановила себя, чтобы не сказать это вслух.

– Меня…

В ее голове было пусто. Она пыталась придумать имя, любое подходящее.

– Меня зовут Дори… Дория, – наконец сказала она. Почти что имя ее мамы. – Знаешь, куда они отнесли солдат, что были здесь?

– О-хо-хо. Уже влюбилась в одного из них, а? – поддразнила ее Лючия. – Новых пациентов относят в восточное крыло для осмотра.

– Восточное крыло, – Люси повторила для себя.

– Но тебе нужно пойти к мисс Фиеро в сестринскую. Она регистрирует и составляет расписание, – Лючия снова захихикала и понизила голос, наклоняясь к Люс, – а по вторникам обжимается с доктором.

Люс уставилась на Лючию. Вблизи ее прошлая «я» казалось такой настоящей и живой, такой девушкой, с которой Люс сразу же подружилась бы, будь обстоятельства хоть немного близки к нормальным. Она хотела потянуться и обнять Лючию, но ее охватил неописуемый страх. Она промыла раны семи полуживым солдатам, включая любовь всей ее жизни, но не знала, что делать, когда речь зашла о Лючии. Девочка казалось слишком юной, чтобы знать тайны, разгадку которых искала Люс, – о проклятии или изгоях. Люс боялась, что только испугает Лючию, если начнет говорить о реинкарнации и Небесах. Было что-то такое в глазах Лючии, такая невинностб, что Люс поняла – та знает еще меньше, чем она сама.

Она спрыгнула из скорой помощи и попятилась.

– Было приятно познакомиться, Дория, – крикнула Лючия.

Но Люс уже ушла.

Шесть неправильных комнат, трое испуганных солдат и один перевернутый медицинский шкафчик – и Люс нашла Дэниела.

Он делил комнату в восточном крыле с двумя другими солдатами. Один был молчаливый, с полностью забинтованным лицом. Другой громко храпел, бутылка виски была кое-как спрятана под его подушкой. Обе его загипсованные сломанные ноги были петлей приподняты над кроватью.

Комната была пустая и стерильная, с окном, выходящим на широкий городской проспект, засаженный апельсиновыми деревьями.

Стоя над кроватью, наблюдая его спящим, Люс могла представить, как их любовь расцвела здесь. Она могла представить Лючию, которая приносит Дэниелу еду, и как он медленно открывается ей. Как пара стала неразлучной к тому времени, как Дэниел выздоровел. Это вызывало у нее одновременно чувство ревности и вины, и смятение, потому что сейчас она не могла точно сказать, была ли их любовь чем-то прекрасным – или же очередной частью чего-то совсем неправильного.

Если она была такой юной в момент встречи, значит, у них были долгие отношения в этой жизни. Лючия проведет с ним годы, прежде чем это произойдет. Прежде, чем умрет и реинкарнируется в совершенно другой жизни. Она, наверное, думала, что они проведут вечность вместе – и даже не подозревала, сколько продлится эта «вечность».

Но Дэниел знал. Он всегда знал.

Люс опустилась рядом с его кроватью осторожно, чтобы не разбудить. Может, он не всегда был таким закрытым и отстраненным. Она только что видела, как в их жизни в Москве он шептал ей что-то, прежде чем она умерла. Может, если бы она могла просто поговорить с ним в этой жизни, он бы с ней обошелся иначе, чем тот Дэниел, которого она знала. Он, возможно, не скрывал бы столько от нее. Он мог бы помочь понять. Мог бы рассказать ей правду. Для разнообразия.

Тогда она могла бы вернуться в настоящее уже без тайн. Это все, чего она хотела: чтобы они могли любить друг друга открыто. И чтобы она не умирала.

Люс потянулась и дотронулась до его щеки. Ей нравилась его щека. Он был весь изранен и, скорее всего, у него было сотрясение мозга, но его щека была теплой и гладкой, а главное, это была просто часть Дэниела. Он был таким же прекрасным, как и всегда. Его лицо выглядело таким спокойным во сне, что Люс не надоело бы рассматривать его часами. Для нее он был идеален. Его идеальные губы были все теми же. Когда она коснулась их пальцем, они были такими мягкими, что она не удержалась от поцелуя. Он не шевельнулся.

Она провела губами вдоль линии его подбородка, поцеловала ту часть шеи, что не была покрыта синяками, и его ключицы. На правом плече ее губы остановились у маленького белого шрама.

Он был бы почти незаметен для других, но Люс знала, что из этого места появлялись крылья Дэниела. Она поцеловала шрам. Было так тяжело видеть, как он лежит беспомощный на больничной койке, когда она знала, на что он способен. Когда его крылья укутывали ее, Люс забывала обо всем на свете. Она сейчас отдала бы все, чтобы увидеть, как они широко разворачиваются, белые, великолепные, словно вбирая весь свет из комнаты! Она положила голову на его плечо – шрам горел, соприкасаясь с ее кожей.

Она резко подняла голову и поняла, что заснула. Разбудил ее скрип колес каталки по неровному деревянному полу коридора.

Который сейчас час? Солнечный свет струился сквозь окно на белые простыни на кроватях. Она повела плечом, разминая затекшие мышцы. Дэниел все еще спал.

Шрам на его плече казался белее в утреннем свете. Люс хотела увидеть такой же шрам с другой стороны, но он был скрыт под марлей. По крайней мере казалось, что рана перестала кровоточить.

Дверь открылась, и Люс подскочила.

Лючия стояла в дверном проеме, держа один на другом три накрытых подноса.

– О! Ты здесь. – Она казалась удивленной. – Так они уже позавтракали, да?

Люс покраснела и покачала головой.

– Я… Эээ…

– А, – глаза Лючии загорелись, – знаю я этот взгляд. Ты хорошенько втюрилась в кого-то. – Она опустила подносы с завтраком на тележку и подошла к Люс. – Не волнуйся, я никому не скажу, покуда одобряю выбор. – Она наклонила голову, чтобы посмотреть на Дэниела, и стояла так очень долго, не двигаясь и не дыша.

Видя, как глаза девушки расширяются от первого взгляда на Дэниела, Люс не знала, что должна ощущать. Сострадание. Зависть. Печаль. Все это одновременно.

– Он неземной, – голос Лючии прозвучал так, словно она сейчас заплачет. – Как его зовут?

– Его зовут Дэниел.

– Дэниел, – повторила девочка, и из ее уст это имя звучало как что-то священное. – Однажды я встречу такого мужчину. Когда-нибудь я сведу их всех с ума. Прямо как ты, Дория.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Люс.

– Там лежит этот солдат, через две двери по коридору. – Лючия говорила с Люс, не сводя глаз с Дэниела. – Ну ты знаешь, Джованни.

Люс покачала головой. Она не знала.

– Тот, что сейчас пойдет на операцию – он все продолжает спрашивать о тебе.

– Джованни – парень, которому выстрелили в живот? Он в порядке?

– Конечно, – улыбнулась Лючия. – Я не скажу ему, что у тебя есть парень. – Она подмигнула Люс и показала на подносы с завтраком. – Предоставляю тебе разобраться с едой тут, – сказала она, выходя из палаты. – Найдешь меня позже? Я хочу все узнать о тебе и Дэниеле. Всю историю, хорошо?

– Конечно, – солгала Люс. Сердце ее упало.

Оказавшись снова наедине с Дэниелом, Люс занервничала. На заднем дворе дома ее родителей после битвы с изгоями Дэниел был в ужасе, когда увидел, как она проходит сквозь вестник. И в Москве тоже. Кто знал, что этот Дэниел сделает, когда откроет глаза и поймет, откуда она?

Если он когда-нибудь откроет глаза.

Она снова склонилась над кроватью. Он же откроет глаза, правда? Ангелы не могут умирать. По логике это было невозможно, но что если… Если вернувшись во времени, она что-то переменила? Она видела фильмы «Назад в будущее» и однажды писала контрольную по квантовой физике. То, что она делала, скорее всего, было вмешательством в пространственно-временной континуум. А Стивен Филмор, демон, учивший людей в «Прибрежной», говорил что-то об изменении времени.

Она совершенно не знала, что это все может значить, но знала, что это может быть очень плохо. Из разряда таких «плохо», как «сотри все свое существование». Или «убей своего парня-ангела».

И Люс запаниковала. Схватив Дэниела за плечи, она начала трясти его. Легко, нежно – он ведь все-таки только что с поля боя, – но достаточно сильно, чтобы он понял, что ей нужен знак. Прямо сейчас.

– Дэниел, – прошептала она, – Дэниел!

Вот. Его веки задрожали. Она выдохнула. Его глаза медленно открылись, как и прошлой ночью. И как и прошлой ночью, когда он осознал, что за девушка перед ним, его глаза чуть не вывалились из глазниц. Его губы раскрылись.

– Ты… старая.

Люс покраснела.

– Нет, – сказала она, рассмеявшись. Никто раньше не называл ее старой.

– Да, ты старая. Ты правда старая, – он выглядел почти разочарованным. Потер лоб. – То есть… Как долго я здесь?

Потом она вспомнила: Лючия на несколько лет ее младше. Но Дэниел еще не встретил Лючию. Как он мог знать, сколько ей лет?

– Не беспокойся по этому поводу, – сказала она, – Мне нужно кое-что тебе рассказать, Дэниел. Я… я не та, кто ты думаешь. То есть я думаю, что я всегда я, но в этот раз я из… Хм…

Лицо Дэниела исказилось.

– Конечно же. Ты прошла насквозь, чтобы попасть сюда.

Она кивнула.

– Мне пришлось.

– Я забыл, – прошептал он, еще больше сбивая Люс с толку. – Ты пришла из насколько далекого будущего? Нет. Не говори мне, – он отмахнулся от нее, отодвигаясь на кровати, словно она могла быть заразной. – Как это вообще возможно? в проклятии не было лазеек. У тебя не должно было быть возможности попасть сюда.

– Лазеек? – переспросила Люс. – Каких лазеек? Мне нужно знать…

– Я не могу помочь тебе, – сказал он и закашлялся. – Тебе нужно самой узнать. Таковы правила.

– Дория!

Женщина, которую Люс никогда не видела раньше, стояла в дверном проеме. Она была постарше, со светлыми волосами и строгим лицом, накрахмаленная шапочка с красным крестом надета немного набекрень. Сначала Люс не поняла, что женщина обращается к ней. – Ты Дория, не так ли? Которую только что перевели сюда?

– Да, – сказала Люс.

– Нам нужно разобраться с твоими документами, – коротко сказала женщина. – У меня нет о тебе записей. Но сначала сделай мне одолжение…

Люс кивнула. Она поняла – это неприятности. Но у нее были заботы посерьезнее, чем эта женщина с ее бумажками.

– Ладно. – Люс пыталась сосредоточиться на сказанном медсестрой, но хотелось ей лишь вернуться к разговору с Дэниелом. Наконец-то она к чему-то подбиралась, наконец нашла еще один кусочек в пазле их жизни!

– Рядовой Джованни Бруно отправляется на операцию. Он попросил, чтобы ему заменили операционную медсестру. Говорит, что влюбился в ту, которая спасла ему жизнь. Его ангел. – Женщина резко посмотрела на Люс. – Девочки говорят мне, что это ты.

– Нет, – сказала Люс. – Я не…

– Неважно. Он в это верит, – медсестра указала на дверь. – Пойдем.

Люс поднялась с кровати Дэниела. Он отвернулся от нее, посмотрел в окно. Она вздохнула.

– Мне нужно поговорить с тобой, – прошептала она, хотя он избегал ее взгляда. – Я скоро вернусь.

Операция прошла не так ужасно, как могла бы. Все, что Люс нужно было делать, это держать маленькую мягкую руку Джованни и шептать ему что-нибудь, передавать инструменты врачу и пытаться не смотреть, когда он стал разбираться с темно-красной массой открытых кишок Джованни и вытаскивать шарики покрытой кровью шрапнели. Если врач и был удивлен очевидной нехваткой у нее опыта, он ничего не сказал.

Она отсутствовала не больше часа, но этого времени хватило, чтобы кровать Дэниела опустела.

Лючия меняла простыни. Она подбежала к Люс, и девушка подумала, что та ее обнимет. Вместо этого она упала у ее ног.

– Что случилось? – спросила Люс, – Куда он пошел?

– Я не знаю, – девушка стала плакать. – Он ушел. Просто ушел. Не знаю куда. – Она посмотрела на Люс, ее карие глаза наполняли слезы. – Он попросил попрощаться с тобой.

– Он не может уйти, – пробормотала Люс под нос. У них даже не было шанса поговорить…

Конечно, не было. Дэниел знал, что делает, когда уходил. Он не хотел говорить ей всю правду. Он что-то скрывал. Что еще за правила он упомянул? И что за лазейку?

Лицо Лючии вспыхнуло. Она заговорила, икая и всхлипывая.

– Знаю, я не должна плакать, но я не могу объяснить… Такое чувство, что кто-то умер.

Люс было знакомо это чувство. Это у них было одинаково. С уходом Дэниела обе девушки были безутешны. Люс сжала кулаки в гневе и отчаянии.

– Не будь ребенком…

Люс моргнула, думая сначала, что девочка говорит это ей, но потом поняла, что Лючия корит себя саму. Люс выпрямилась, снова расправляя дрожащие плечи, словно пыталась вернуть то спокойствие, что проявляли медсестры.

– Лючия… – Люс потянулась к девочке, пытаясь ее обнять.

Но та отодвинулась, отвернувшись от Люс в сторону кровати Дэниела.

– Со мной все в порядке. – Она снова стала снимать простыни. – Мы можем контролировать только работу, которую делаем сами. Медсестра Фиеро всегда так говорит. Остальное не в наших руках.

Нет. Лючия была неправа, но Люс не знала, как правильно. Она не так много понимала, но поняла одно – ее жизнь не обязана быть в чьих-то руках. Она могла сама создавать свою судьбу. Каким-то образом. Она еще не все поняла, но чувствовала, что разгадка приближается. Как бы иначе она попала сюда? Как еще бы она знала, что настало время идти дальше?

В свете позднего утра тень растянулась от шкафчика с припасами в углу. Казалось, она могла бы ее использовать, но не совсем была уверена в своих способностях вызывать вестник. Она на мгновение на ней сконцентрировалась и ждала увидеть то место, где тень качнется.

Вот. Она увидела, как та шевельнулась. Борясь со все еще испытываемым отвращением, она ухватилась за тень.

На другой стороне комнаты Лючия была сосредоточена на складывании постельного белья, пытаясь не показать, что все еще плачет.

Люс быстро работала, превращая вестник в сферу, придавая ему форму пальцами быстрее, чем когда-либо.

Она задержала дыхание, загадала желание и исчезла.