Стратонавт поневоле

Глава шестая, в которой вес кабины увеличивается на сто сорок килограммов

Внизу виднелся маленький одноэтажный городок, утомленный зноем и скукой. Над единственной дорогой, выбегающей из города, поднималось облако пыли. Неожиданно из облака вынырнул человек. Он мчался по дороге, смешно вскидывая ноги и поминутно оглядываясь. Затем показалась огромная толпа, размахивающая палками. Расстояние между беглецом и преследователями неуклонно сокращалось.

Коля, не раздумывая, повел шар к земле. Ему удалось повесить кабину прямо перед носом удирающего. Удирающий, пыхтя и чертыхаясь, протиснулся в люк, и шар тут же устремился в небо.

Разгневанная толпа разочарованно взревела, замахала руками, и по обшивке застучали камни.

Спасенный, еще не отдышавшись, высунул в люк кукиш и заорал:

— Жалкие провинциалы! На кого вы подняли руку? Искусство бессмертно! Музы плюют на вас с высоты птичьего полета! — Он плюнул и захохотал. — Расходитесь по домам, вынашивайте задние мысли, пейте пиво, читайте объявления и ждите конца света! Зрелище отменяется.

Редькин с удивлением смотрел на спасенного. Это был толстяк невероятных размеров. Толстые губы, толстые руки, огромный живот. Над курносым носом бегали маленькие глазки. Голова незнакомца была острижена наголо, и только впереди красовался аккуратный чубчик, как у пяти летнего ребенка.

Еще никогда Редькину не доводилось видеть людей с такой необычной внешностью.

Высказав жителям городка все, что он о них думает, толстяк успокоился и обратился к Редькину.

— Тысячу благодарностей, — сказал незнакомец, шаркнув короткой ножкой. — Разрешите представиться? Сид Джейрано! Вес — 140 килограммов. В артистических кругах известен как Сид Котлетоглотатель и Укротитель Вареников. Единственный в мире исполнитель смертельного номера — восемьсот пятьдесят сосисок за один присест.

Глазки его смотрели весело и хитро.

— Путешественник Николай Редькин. Вес — 38 килограммов. — Коля церемонно поклонился. — В артистических кругах неизвестен. За один присест съедаю не более двадцати сосисок.

— Не может быть! — закричал Сид, картинно выставив руки перед собой. — Вот это встреча, черт побери! Жаль, что я не успел захватить саквояж с едой — мы бы закатили сейчас роскошный обед в честь знакомства.

Он уселся на ящик, вынул громадный, как простыня, платок и промокнул шею.

— Эти гунны хотели моей крови. Какая безобразная сцена! Знайте, Коля, я чист перед законом. Вы мне верите? Не говорите да, я вижу — не верите. Тогда слушайте, рыжий мальчик с открытым славянским лицом, историю Сида Джейрано.

Я родился в Неаполе, — начал, жестикулируя, толстяк. — Неаполитанский залив, солнце, синее небо, санта лючия, бель канто и так далее. Девятый ребенок в семье бедного парикмахера Винченцо Джейрано детства не имел. Единственное воспоминание — птичьи лица братьев и сестер и их злые щипки. Они были тщедушными существами, а я с пеленок весил больше старшего брата. Моя прожорливость не знала границ, я ел больше, чем вся семья, и вел себя как кукушонок, подброшенный мамой в чужое гнездо. Отец целыми днями косил щетину на синих щеках клиентов, но накормить меня досыта не мог.

В пятнадцать лет папа побрызгал мое темя одеколоном «Ромео» и повел к синьору Фрикаделли, хозяину кафе. Фрикаделли взял меня мойщиком посуды, а вместо платы разрешил есть столько, сколько в меня влезет. Влезало в меня много, и синьор быстро это понял. За неделю я уничтожил месячный запас сосисок, макарон и шоколадных конфет.

И Фрикаделли выгнал меня, дав на прощание открытку с видом Везувия. Растерянный папа привел меня к доктору и попросил вызвать у сына отвращение к пище. Доктор долго щупал мою голову, а потом сказал, что у меня очень развита шишка голода и что в смысле аппетита я гениален, как гениален в физике Эйнштейн, у которого была огромная научная шишка. И еще он сказал, что я — уникум и современная медицина не в состоянии вызвать у меня отвращение к пище.

Слух о моей гениальности разнесся по всему городу, и вскоре владелец цирка синьор Чавелло предложил мне работу.

«Толстый парень, — сказал Чавелло, поглаживая мой живот, — прямо слов не хватает. Ты должен выходить на арену и кушать продукты, которые принесут зрители».

За одно представление я съел на бис двести пончиков, сто пятьдесят три эскимо, семьдесят девять килограммов конфет и пряников. Чавелло был доволен, но платить и не думал. Через год я ушел от эксплуататора и начал выступать с собственным номером. И вот уже пятнадцать лет я гастролирую по планете, поражая мир своим аппетитом. Где я только не побывал! Чего только не ел! Скажите, Коля, вы пробовали гуляш из кобры? А кита, фаршированного яйцами, гречневой кашей и зеленым луком? Нет? Вот видите. А я ел! И как ел! В Испании за один присест я слопал жареного быка. В Бразилии мне пришлось выпить три ведра черного кофе, и после этого я целый месяц не мог заснуть. Слава обо мне гремела. Со мной здоровались президенты, мои фотографии украшали витрины. Я жил в номерах, где останавливался Наполеон, и имел личного повара.

Но успех не вечен. В моду вошли йоги — гибкие люди, питающиеся воздухом и спящие на гвоздях. Ко мне охладели...

Не дай вам бог, Коля, испытать творческий кризис. Пустой зал, пустой кошелек и сарказм газет: «Кого жует Джейрано?»

Другой бы на моем месте пал духом. К моей чести, я не согнулся.

После мучительных поисков родился новый номер. Он был прост, как все гениальное.

Сид достал из кармана измятую афишку, разгладил ее и прочел вслух:

А дальше все было просто. Билеты раскупались мгновенно. Я появлялся на арене в луче прожектора, голый по пояс, с огромной костью в зубах. Рокотали барабаны, вскрикивали женщины, и кого-то несли в карету «скорой помощи». Ведущий просил желающих выйти на арену для съедения. Желающих, естественно, не находилось, представление на этом заканчивалось, и я с мешочком презренного металла перебирался в другой город. В индустриальные центры с поголовной грамотностью я, конечно, не совался. Я предпочитал радовать доверчивое захолустье. Все шло прекрасно, пока я не добрался до этого проклятого Корколана. Отсутствие очагов культуры, группы счастливых свиноматок, разгуливающие по центральной улице, — все сулило удачу. Но я недооценил доверчивость корколанцев. И это меня чуть не погубило.

Как обычно, стали вызывать кандидатов на съедение. И тут, Коля, произошло невероятное. Поднялся мэр города.

«Друзья! — сказал он. — Отправляться на съедение будем в порядке очереди. Право быть съеденным первым получает старейший житель Корколана, достопочтенный Авель Кюнст. Похлопаем ему!»

Все захлопали. Встал этот Кюнст, благообразный старик, поблагодарил присутствующих за оказанную честь и вылез на арену. И знаете, Коля, что спросил достопочтенный Авель? Он спросил, снимать одежду или не надо.

Его лицо выражало такую готовность, что, будь я даже настоящим людоедом, я не стал бы употреблять Авеля в пищу.

Кюнст переминался с ноги на ногу и ждал. Надо было что-то делать, Я приказал погасить свет и, когда зал погрузился во тьму, прокрался на улицу. Пока публика приходила в себя, я побежал. Остальное, Коля, вы видели...

Закончив свою историю, Джейрано поклонился спасителю, насколько позволял ему живот, и попросил Колю ответить откровенностью на откровенность.

— Ну, что вам рассказать... — задумчиво начал Редькин. — Детство у меня тоже было несладкое. Отец — знаменитый автогонщик, мать — киноактриса. Они вечно были в разъездах, и я их почти не помню. В десять лет я бежал в Африку, был пойман на станции Клюквино путевым обходчиком и остался жить в его семье. В одиннадцать лет прошел по конкурсу в отряд космонавтов. Барокамера, вибростенд, тренажер — и так каждый день. Должен был лететь на Марс, но в последнюю минуту — приступ аппендицита, операция, все пошло кувырком. — Редькин врал вдохновенно, сам не зная, зачем он это делает. Скорей всего, он сочинял из принципиальных соображений, не желая уступать гостю. — С космосом пришлось расстаться. Поручили испытывать новый воздушный шар... Что же еще было? Ночной полет, неполадки в бортовом оборудовании, сильный боковой ветер, меня понесло. — Редькин вздохнул. — До сих пор несет...

— Подумать только, — пробормотал толстяк, — совсем еще ребенок — и столько пережил! — он тревожно спросил: — А как у вас с едой?

— С едой у нас туговато, — ответил Редькин.

— Что же вы, Коля, — обиженно произнес Сид, — такой героический молодой человек, а жрать нечего. Я все могу вытерпеть, кроме голода. Начинается головокружение, истощение, а потом... смерть, — он вздохнул, перевел глаза на попугая и оживился. — А может, нам ам-ам эту аляповатую птичку?

Леро, до этого момента не участвовавший в беседе, усмехнулся.

— А может, нам ам-ам румяного Йорика? — язвительно поинтересовался он.

— Какая грамотная птица! — восхитился толстяк. — Прошу прощения за мою бестактность.

— Ничего, — снисходительно произнес Леро. — И на старуху бывает проруха.

Коля положил на стол колбасу, остатки хлеба и банку икры.

Сид безмолвно рассматривал пищу, затем удивленно спросил:

— Что это?

— Еда! — ответил Редькин.

— Еда?! — опешил Котлетоглотатель.

— Это патефон! — взорвался Леро, не выдержав глупых вопросов.

Толстяк слабо хихикнул, затем хохотнул сильней, и вот уже кабина заходила ходуном от его хохота.

— Ой, не могу, — стонал Сид между рыданиями, — ой, это же цирк! 200 граммов колбасы! Ха-ха-ха! И банка икры! Держите меня! Ха-ха-ха!

Глядя на его огромный живот, который сотрясался и шевелился, точно палатка, в которую забрался медведь, Коля тоже начал смеяться. Лишь Леро сидел спокойно, позволяя себе иногда усмехаться.

Наконец толстяк затих.

— А есть все же надо, — он вздохнул, — может, удастся червячка заморить.

Сид стал делить на троих скромную трапезу.

— Нам не надо, — быстро сказал Коля. Он очень хотел есть, но ему было жаль толстяка. — Мы недавно ели. Не так ли, Леро?

— Разумеется, — подтвердил попугай. — Мы так насытились, что даже не хочется думать о еде.

— Как знаете. — Сид был доволен.

Он открыл рот и швырнул в него весь кусок колбасы. Так кидают уголь в печку или камень в море. Через секунду он вытряс в себя икру, забросил хлеб и, лязгнув челюстями, обиженно замер.

— Маловато, конечно, — задумчиво произнес Сид, — но лучше, чем ничего.

Коля вспомнил о вине. Он достал из ящика бутылку «Солнцедара» и протянул гостю. Джейрано мигом опустошил ее.

— Какое чудесное кьянти, — с уважением сказал он, разглядывая этикетку.

Настроение у него улучшилось. Он побродил по кабине, с видом знатока осмотрел приборы, постучал по стенкам, одобрительно покивал головой и сказал:

— Знаете, Коля, я из породы рожденных ползать. Но ваш аппарат будит во мне птицу!

Неожиданно Сид Джейрано запел высоким голосом: «О, мое солнце!..» Он пел старательно, с чувством, глядя прямо перед собой. Кончив петь, толстяк зевнул, улегся на пол и моментально захрапел.

— Можем считать, что экипаж укомплектован, — буркнул Леро, — осталось придумать название нашему кораблю.

— Назовем его «Искатель»! — тут же предложил Коля. — Корабль, который ищет приключений.

— Только бы он не нашел их слишком много. — Леро угрюмо взглянул на спящего Сида. — Впрочем, не возражаю. Пусть будет «Искатель». А что мы будем делать с этим бутузом?

— Завтра станет ясно.

Коля собрал со стола крошки хлеба и разделил их между собой и Леро. Слизнув с ладони свою порцию, он задумался. Кто такой Джейрано? Простой обжора? Авантюрист? Или что-нибудь похуже...

Толстяк храпел, и звезды, подхваченные его дыханием, бились, как насекомые, о стекло иллюминатора.

...Для злодея он слишком толст. Скорей всего, веселый неудачник, мелкий мошенник...

На всякий случай Редькин привязал к ноге Сида две алюминиевые кастрюльки, спрятал под свою подушку столовый нож и только тогда запрыгнул в гамак.

— Береженого бог бережет, — одобрительно заметил Леро, наблюдавший за Колиными действиями.

— Если друг окажется вдруг... — многозначительно отозвался Редькин, устраиваясь поудобней.

Они понимающе переглянулись, и через несколько минут весь экипаж «Искателя» погрузился в сон.

На рассвете воздухоплаватели были разбужены страшным грохотом и воплями Сида. Котлетоглотателю приснилось, что за ним гонятся обманутые и разъяренные корколанцы, он подскочил, загремели кастрюли, и объятый ужасом толстяк заметался по кабине. Попытки Редькина и Леро остановить обезумевшего Сида успеха не имели.

— Беднягу придется пристрелить, — печально сказал Леро, — а жаль. Он мог бы жить.

Джейрано остановился, обмяк, сел на пол и заплакал. Сгорая от стыда, Коля подошел к нему, отвязал кастрюли и погладил Сида по голове, стараясь не задевать шишку голода.

— Извините, Сид, — сказал Коля, — это я привязал железки. Не обижайтесь. Обычная предосторожность... Мы вам верим.

— Не верите вы мне, — раскачиваясь, как плакальщица, причитал Котлетоглотатель, — не верите... Я безобидный, бесхребетный, разве можно меня опасаться... Откройте дверь, я покину вас. Я задыхаюсь в атмосфере подозрительности. Откройте! Слышите? Я должен покинуть корабль. Не держите меня!

— И пожалуйста! — Редькин презрительно хмыкнул. — Никто вас не держит! Ищите себе другую атмосферу.

Коля открыл люк, и в кабину со свистом ворвался холодный воздух. Перед Сидом зияла бездна.

— Благодарю, — прошептал Джейрано. — Какой свежий воздух... Мне уже лучше. Закройте, пожалуйста, отверстие...

Редькин задраил люк, и Сид успокоился. Через несколько минут он уже забыл о нервном потрясении и улыбался как ни в чем не бывало.

— Знаете, Коля, тут недалеко, в Тихом океане, лежит Мармеладовый архипелаг. Краткая справка: главный город — Лимонадвиль, среднегодовая температура +22°С, невежественное население, полчища курортников, обилие эстрадных площадок — словом, все условия для человека с моей специальностью. Вы, Коля, слышали про этот райский уголок?

Редькин про архипелаг не слышал, но по старой школьной привычке организовал на лбу три мудрых морщины, затем подбросил в глаза порцию озарения, и уверенно спросил:

— Это тот, где залежи мармелада?

— Совершенно верно, — кивнул Сид, — но сейчас мармелада почти не осталось. Зато в Лимонадвиле до сих пор бьют из-под земли фонтаны лимонада. Это самый лучший лимонад в мире, и танкеры развозят его в разные страны. Что я хотел сказать? Ах, да! Так вот, в Лимонадвиле живет мой друг Алехандро Барчикрак. Он — артист, а в свободное время сдает жилплощадь курортникам. Прекрасной души человек! Если вы, Коля, поможете мне встретиться с Алехандро, я буду счастлив.

Редькин был готов протянуть Сиду руку помощи, но еще ныло самолюбие после недавних упреков толстяка, и согласиться так быстро он не желал.

— Что вы, Сид! — Редькин покачал головой. — Архипелаг ваш вон где, а наш дом вон где...

— Эх, Коля, все мы живем в одном доме под названием Земля. Твои радости — мои радости. Мои горести — твои горести.

— И атмосфера наша вам не подходит...

— После кастрюльного инцидента я многое понял. Я счастлив, что дышу одним воздухом с вами. С таким экипажем я готов к любым испытаниям!

— Ладно, — вздохнул Коля, выдержав паузу. — Доставим вас к другу. Но при одном условии: вы никогда больше не должны обманывать публику. Уж если людоед — так не понарошку, а чтоб настоящий.

— Клянусь! — торжественно произнес сияющий Сид. — Чтоб до самой смерти мне питаться одним ацидофильным молоком, если я обману публику!

Удовлетворенный Редькин подошел к приборам и путем сложных вычислений нашел нужное направление.

«Искатель» взял курс на Мармеладовый архипелаг.