Строки, обагренные кровью

БУРЕВЕСТНИК РЕВОЛЮЦИИ

Броненосец «Потемкин» и Афанасий Матюшенко… Имя одного из славных буревестников первой русской революции и название легендарного корабля навсегда вошли в историю нашей Родины.

Отнюдь не случайно восемьсот восставших матросов-потемкинцев избрали Афанасия Матюшенко председателем своей судовой комиссии — по существу революционного комитета.

Напомним события, предшествовавшие восстанию. Матросы отказались есть борщ, сваренный из червивого мяса. Командир броненосца капитан первого ранга Голиков, казнокрад и зверь в образе человека, злобно кричал матросам:

— Я не раз уже говорил, что делают с вашим братом за неповиновение… Я с вами расправлюсь!..

Указывая на мачты, он грозил непокорным виселицей. Потом скомандовал:

— Кто хочет повиноваться, выходи из рядов к башне!..

Никто не двинулся с места, кроме нескольких унтер-офицеров.

— Ах, так!.. Я вам покажу! Вызвать караул!

Матросы начали переходить от борта к башне. Среди них были и руководители революционного подполья, не желавшие обострять конфликт до намеченного в Севастополе срока общего восстания эскадры.

Но когда у борта еще оставалось около тридцати матросов, старший офицер корабля капитан второго ранга Гиляровский преградил им дорогу:

— Хватит! Оставаться на месте! Принести брезент!..

А брезент — это саван, это расстрел тридцати обреченных на расправу, чтобы запугать остальных.

— Стрелять! — хрипло скомандовал караулу Гиляровский. Но караульные матросы не шевельнулись. Гиляровский выхватил револьвер. К нему бросился Вакуленчук, чтобы отнять оружие. Прогремели два выстрела, и матрос-большевик упал смертельно раненный.

И тогда раздался громовой призыв Матюшенко:

— К оружию, братцы! Довольно быть рабами!..

Восстание вспыхнуло, как взрыв, и победило. Впервые в истории русского флота над одним из самых мощных и новейших кораблей взвился красный флаг революции.

…Сын сапожника из села Деркачи, что неподалеку от Харькова, Опанас Матюшенко до военной службы прошел немалый трудовой путь рабочего и моряка. Еще до флота он познакомился с революционным движением. Его обуревали гнев и ненависть против царизма, но он умел таить их Он вел революционную агитацию и слыл примерным моряком.

На «Потемкине» Матюшенко служил минно-машинным квартирмейстером — в первом унтер-офицерском чине. Он получил его за отличную службу и глубокое знание специальности. Репутация служаки помогала революционной конспирации.

Среднего роста, крепыш, с приятным, немного скуластым лицом, светлоглазый, всегда подтянутый, строгий на вид унтер пользовался доверием офицеров и уважением товарищей. Строгость не мешала веселой смешинке всегда таиться в его глазах. Для сослуживцев она часто раскрывалась свойственным украинцам юмором, шуткой, доброй улыбкой.

Летом 1903 года в Севастополь приехал царь Николай II. Среди других наиболее надежных матросов Матюшенко назначили в охрану царской яхты «Полярная звезда». Будучи в карауле, он ухитрился подбросить революционную прокламацию в каюту самого царя.

— Пусть, дурак, почитает хоть одну умную вещь, — заявил потом Матюшенко товарищам под общий хохот.

А в прокламации той разъяснялась непримиримость интересов рабочих, матросов и солдат с интересами самодержавия и неизбежность его свержения. Заканчивалась она словами: «Не криком «ура», а криком «это злодей и кровопийца» встречает их (царя и его министров. — Ред.) русский народ, где бы они ни показались. Долой самодержавие! Довольно самоуправства!»[2]

3 ноября 1904 года во время волнений во флотских казармах Матюшенко дежурил по экипажу. Увидев, что творится во дворе, он сказал надежным товарищам, чтобы они направили матросов к нему за оружием. Незаметно снял замок с козел, на которых хранились винтовки. Матросы вооружились и начали обстреливать офицерский флигель, куда скрылся стрелявший в них из револьвера дежурный офицер.

Когда волнения были подавлены, для разбора дела и ареста «зачинщиков» явился контр-адмирал Писаревский с группой офицеров. Матюшенко молодцевато доложил:

— По экипажу все спокойно, за исключением срыва замка с козел и захвата винтовок взбунтовавшимися матросами разных экипажей. Личностей не мог заметить…

…Двенадцать дней развевался красный флаг революции над восставшим броненосцем «Потемкин». Дважды прорезал он строй правительственной эскадры, направленной против мятежного корабля с требованием захватить или потопить его. При первой встрече эскадрой командовал контр-адмирал Вишневский, при второй — вице-адмирал Кригер. Под командованием Кригера был почти весь боевой состав флота: пять броненосцев, минный крейсер и семь миноносцев. Но царские адмиралы не решились открыть огонь. Тем более, что на сторону потемкинцев перешел второй броненосец — «Георгий Победоносец».

К сожалению, во время восстания не проявили необходимой решительности и потемкинцы. Но они не сдались на милость царского правительства — ушли в Румынию и высадились там как политические эмигранты.

Царское правительство всячески стремилось заполучить в свои руки Матюшенко. Оно настойчиво требовало от Румынии выдачи его русской полиции как якобы уголовного преступника. Однако румынское правительство отклонило это требование.

В Румынии Матюшенко продолжал свою революционную деятельность. Он вошел в объединенный матросский комитет, который ставил своей задачей объединить потемкинцев, рассеявшихся по Румынии, в организацию взаимопомощи, проводить политико-просветительную работу, сохранить и подготовить славный отряд потемкинцев для будущих революционных боев в России.

Намечалось также перебросить часть товарищей для нелегальной работы в Россию. Поэтому было решено установить связь с Центральным Комитетом РСДРП, В. И. Лениным и Г. В. Плехановым, находившимися тогда в Женеве (Швейцария). Это ответственное поручение было дано Афанасию Николаевичу Матюшенко.

В Женеве Матюшенко неоднократно встречался с Владимиром Ильичем. К сожалению, подробных сведений об этих встречах и происходивших беседах не сохранилось. Однако из воспоминаний Н. К. Крупской известно, что Ленин очень радушно и внимательно отнесся к герою-потемкинцу и подробно с ним беседовал у себя на квартире. Владимира Ильича глубоко интересовали все обстоятельства восстания, особенно связи восставших матросов с рабочими и Одесской партийной организацией.

Как известно, с самого начала восстания Ленин придавал ему огромное значение. По его предложению ЦК РСДРП послал в Одессу своим уполномоченным видного большевика М. И. Васильева-Южина. Напутствуя его, Ленин говорил:

— Постарайтесь во что бы то ни стало попасть на броненосец, убедите матросов действовать решительно и быстро. Добейтесь, чтобы немедленно был сделан десант. В крайнем случае не останавливайтесь перед бомбардировкой правительственных учреждений. Город нужно захватить в наши руки. Затем немедленно вооружите рабочих и самым решительным образом агитируйте среди крестьян. На эту работу бросьте возможно больше наличных сил одесской организации. В прокламациях и устно зовите крестьян захватывать помещичьи земли и соединяться с рабочими для общей борьбы. Союзу рабочих и крестьян в начавшейся борьбе я придаю огромное, исключительное значение.

Необходимо сделать все, чтобы захватить в наши руки остальной флот… Нужно только действовать решительно, смело и быстро.

Владимир Ильич готов был сам выехать на Черное море, чтобы лично руководить восстанием:

— Тогда немедленно посылайте за мной миноносец, — сказал он в заключение Васильеву-Южину. — Я выеду в Румынию[3].

Однако посланцу Ленина не удалось попасть на броненосец. Он приехал в Одессу с опозданием, когда «Потемкин» уже ушел в Румынию.

В беседах с Матюшенко Ленин выразил сожаление по поводу нерешительных действий судовой комиссии броненосца и подчеркнул, что «Потемкин» имел реальную возможность высадить в Одессе десант и совместно с поднявшимися на борьбу одесскими рабочими захватить в свои руки город. Это позволило бы расширить восстание на юге страны.

Н. К. Крупская пишет в своих воспоминаниях, что, в частности, беседы с Матюшенко помогли Ильичу пересмотреть очень важный вопрос программы партии, имеющий большое значение для установления и развития союза рабочего класса и крестьянства, а тем самым и для успешного хода революции в России.

Речь шла о поддержке партией, рабочим классом борьбы крестьян за землю. В свое время, при обсуждении программы партии ко II съезду РСДРП, Ленин выдвинул лозунг о возвращении крестьянам «отрезков», то есть земель, отрезанных у крестьян помещиками во время реформы 1861 года.

«Пятый год, — указывает Надежда Константиновна, — заставил Ильича пересмотреть этот вопрос. Беседы с Гапоном — крестьянином по происхождению, сохранившим связь с деревней; беседы с Матюшенко — матросом с «Потемкина», с рядом рабочих, приезжавших из России и близко знавших, что делается в деревне, показали Ильичу, что лозунг об отрезках уже недостаточен, что нужно выдвинуть более широкий лозунг — конфискации помещичьих, удельных и церковных земель»[4].

Из Женевы в Бухарест Матюшенко вернулся полным бодрости, вдохновленный беседами с Владимиром Ильичем и надеждами на победоносное продолжение революции в России. Он писал матросам в другие города Румынии, а также на родину пламенные бодрые письма. В одном из них после ознакомления с западной «свободой» Матюшенко писал:

«Я тоже думаю, даже много думаю о счастье народа и никогда не перестану думать о том. Но я теперь думаю, неужели же за ту кровь, которая льется в России, русский народ получит то, что получил в Западной Европе и Америке? Если да, то я заранее умываю руки. Такая свобода для меня не нужна».

Обращение «Всем рабочим и солдатам», приведенное в начале, осталось незаконченным.

По свидетельству потемкинца-большевика А. В. Макарова, письма Матюшенко находили среди матросов горячий отклик. Так, 18 ноября 1905 года Макаров сообщал Матюшенко: «Прочитавши письмо, ребята очень оживились, так, что я не могу сказать даже. Некоторые провозглашали громким голосом: «Долой царя! Долой самодержавие! Да здравствует народное управление! Да здравствует крестьянский и рабочий союз!» Так что ребята говорят: «Почему к нам не придет «Потемкин» или же «Очаков» и не заберет всех нас?»

Матюшенко сам рвался на родину. Несмотря на предостережения товарищей, он в мае 1907 года пробрался в Россию. В Одессе его опознал агент царской охранки. Вскоре он был арестован в Николаеве и 20 октября казнен в Севастополе на Корабельной стороне, во дворе флотского арестного дома.

Царская виселица оборвала замечательную и яркую жизнь героя-потемкинца. До последнего дыхания она была отдана великому делу революции, служению своему народу.

Народ никогда не забудет своего верного и бесстрашного сына. Священные реликвии о нем бережно хранятся в музеях не только Севастополя, но и всего Крыма, Москвы, Ленинграда, Киева, Одессы, Харькова и других городов. Свято чтят память о нем и моряки-черноморцы. Имя Матюшенко носят один из районов Севастополя и одна из его бухт. Именем бесстрашного буревестника революции называются корабли. О нем говорится в десятках книг, а кинофильм о революционном подвиге потемкинцев стал шедевром мировой кинематографии.

Г. СЕМИН.

«КОМАНДУЮ ФЛОТОМ. ШМИДТ»

«Красным адмиралом» вошел в историю первой русской революции лейтенант в отставке Петр Петрович Шмидт. Вся его сознательная жизнь — подвиг. Он — один иа первых офицеров русского военного флота, который сердцем поверил в светлое социалистическое будущее России и до конца остался верен высоким идеалам.

В минуты испытаний он мог сказать на суде: «Да, отрекаюсь», мог лишь кивнуть головой: «Согласен на побег», мог, наконец, солгать: «Да, я болен». И был бы жив. Он страстно любил жизнь — запах прибоя, улыбку друга, краски восхода, звуки виолончели. Совсем немного надо было сказать на суде. И он ответил, спокойно и твердо:

— Я знаю, что столб, у которого встану я принять смерть, будет водружен на грани двух разных исторических эпох нашей родины… Позади за спиной у меня останутся народные страдания и потрясения тяжелых лет, а впереди я буду видеть молодую, обновленную, счастливую Россию.

Автограф П. П. Шмидта.

Родился Петр Шмидт в Одессе в семье потомственных моряков. Его дед сражался на Малаховом кургане, отец дослужился до адмирала, дядя командовал эскадрой на Дальнем Востоке, брат погиб на «Петропавловске» вместе о адмиралом Макаровым.

С детства мальчик любил море и это чувство сохранил навсегда. Накануне казни на острове Морских батарей он вспоминал: «Я дня не мог прожить без моря и любил его всегда».

Шмидт окончил морской корпус в Петербурге. Уже там он резко выделялся среди товарищей пытливым умом, независимым мышлением, способностями к навигационным наукам. Рано он стал интересоваться социально-экономическими проблемами, читать политическую литературу. Девятнадцатилетний юноша писал:

«Кто же прикоснулся умом и душой к социализму, как к великой исторической неизбежности, как к точной научной истине, тот останется борцом за эту идею навсегда…».

Гнетущая атмосфера царизма давила молодого, способного офицера, океанские просторы манили призрачной свободой. Петр Петрович уходит плавать в торговый флот. Более десяти лет Шмидт стоял на капитанском мостике больших судов. Когда началась война с Японией, его призвали на военно-морскую службу.

Шмидт был назначен старшим помощником командира военного угольного транспорта «Иртыш», который готовился к походу вместе с эскадрой Рожественского. В ноябре 1904 года он писал сестре Анне: «Зарвались мы с нашей манией расширять территории». В числе первых он оценил боевые возможности подводных лодок и просил перевести его на одну из них. «На подводную лодку, — с горечью сообщает Шмидт сестре, — к сожалению, меня не назначили». Тогда он предлагает прорваться в осажденный Порт-Артур на старых транспортах, груженных продуктами. На головном вызвался идти сам. Но и это предложение Морское министерство оставило без ответа.

В Цусимском бою Шмидту не пришлось принять участие — в Порт-Саиде он свалился от приступа больных почек и был доставлен в Севастополь. После выздоровления его назначили командиром миноносца № 253.

В Севастополе Петр Петрович с головой окунулся в революционную работу. Он — один из организаторов «Союза офицеров — друзей народа». Часто выступает на митингах, собраниях.

Лейтенант Шмидт, прекрасный оратор и пламенный трибун, вскоре стал не только кумиром севастопольских рабочих и матросов, но и живой героической легендой в глазах всей революционной России. Его гневная и вдохновенная речь над могилами убитых демонстрантов у здания тюрьмы облетела всю страну, сделала его имя знаменитым.

— Клянемся им в том, — говорил Шмидт, — что всю работу, всю душу, самую жизнь мы положим за сохранение нашей свободы. Клянусь!..

Клянемся им в том, что свою общественную работу мы всю отдадим на благо рабочего, неимущего люда. Клянусь!..

Клянемся им в том, что между нами не будет ни еврея, ни армянина, ни поляка, ни татарина, а что мы все отныне будем равные, свободные братья Великой Свободной России. Клянусь!..

Клянемся им в том, что мы доведем их дело до конца и добьемся всеобщего избирательного права. Клянусь!..

За «дерзкую» речь он был арестован и заключен в каюту на броненосце «Три святителя».

П. П. Шмидта ведут на суд.

К адмиралу Чухнину — главному командиру Черноморского флота — посыпались петиции, требующие освобождения Шмидта. Севастопольские рабочие избрали его своим «пожизненным представителем».

«Я — пожизненный депутат севастопольских рабочих! — с восторгом пишет он любимой женщине. — Меня преступное правительство может лишить всего… дворянства, чинов, прав состояния, но не во власти правительства лишить меня моего единственного звания отныне: пожизненного депутата рабочих».

В начале ноября 1905 года Шмидт освобожден и вскоре получил долгожданную отставку — он весь отдался революционной деятельности.

На улицы города вышли матросы, солдаты и рабочие с политическими лозунгами. Демонстрация переросла в восстание, к которому присоединились корабли эскадры во главе с крейсером «Очаков». Матросы пригласили Шмидта на борт корабля. Он согласился не сразу, так как был убежден, что массы еще не готовы к восстанию. Кроме того, ему чужда была мысль о кровопролитии. Он мечтал о социализме «без драки». Но в самый решительный момент поступил так, как подсказала ему совесть.

Утром 15 ноября 1905 года он прибыл на восставший «Очаков» и поднял сигнал: «Командую флотом. Шмидт».

Не все корабли присоединились к крейсеру. Рядом на якорях стояла эскадра, зло ощетинившись орудиями. Тогда Шмидт решил объехать корабли эскадры. Проходя мимо крейсера «Память Меркурия», он кричал: «Присоединяйтесь, с нами русский народ!». Захватив плавучую тюрьму «Прут», очаковцы арестовали офицеров и освободили матросов с легендарного броненосца «Потемкин». Подобно пламени, восстание перебрасывалось на другие корабли. Восстали шесть тысяч матросов севастопольских флотских дивизий, их поддержали железнодорожники и портовики.

Всего на какую-то долю времени опередили восставших царские войска и корабли, где офицерам удалось обмануть матросов, — залпом с канонерской лодки «Терец» началась расправа… Против восставших командующий флотом бросил более двадцати кораблей, крепостную артиллерию, свыше шестидесяти полевых орудий и тысячи солдат, переброшенных из других городов России.

Бой длился около двух часов, но слишком неравны были силы. «Очаков» загорелся. Команда на шлюпках и вплавь пыталась спастись, но матросов расстреливали в воде. В числе последних с борта горящего крейсера прыгнул и П. П. Шмидт с шестнадцатилетним сыном. Он был схвачен в воде и арестован офицерами подошедшего миноносца.

Число арестованных превышало две тысячи человек. Палачи торопились скорее расправиться с восставшими. Морской министр телеграфировал Чухнину: «Государь повелел выделить дело Шмидта из прочих дел и вести его наискорейшим образом…»

Шмидт до последних дней держался мужественно и с достоинством. Вспоминая об избрании его пожизненным депутатом севастопольских рабочих, он говорил: «Я сумею умереть за рабочих, сумею свою душу положить за них. Ни один из них никогда, ни они, ни их дети не пожалеют, что дали мне это звание…»

В Очаковской крепости, где он томился, ожидая приговора, он еще и еще раз переживал свою нелегкую судьбу и писал: «Если бы я был выпущен на свободу теперь, спустя 37 дней после случившегося, то при тех же обстоятельствах, которые были, поступил бы точно так же».

Расстреливали Шмидта на диком и мрачном острове Березань. Он обнял и расцеловал своих боевых друзей Антоненко, Частника и Гладкова… Раздалась барабанная дробь, казнители дрожащими руками подняли ружья… Шмидт крикнул:

— Много таких, как я, будет еще больше! — И, вскинув вверх руку, сжатую в кулак, крикнул: — Прощайте и убивайте!

Оценивая историческое значение событий того времени, Владимир Ильич Ленин писал: «Едва ли есть основание ликовать победителям под Севастополем. Восстание Крыма побеждено. Восстание России непобедимо».

Народ не забыл имя буревестника революции — Петра Петровича Шмидта. В январе 1926 года Севастопольский Совет на специальном заседании вынес решение избрать бессменно почетными депутатами города Севастополя Шмидта, Гладкова, Антоненко, Частника, Матюшенко.

Г. САМОЛИС.

ОЧАКОВЕЦ

«Утром 14 ноября 1905 года, — писалось в обвинительном акте по делу П. П. Шмидта, С. П. Частника, А. И. Гладкова, Н. Г. Антоненко и других, — офицеры с флаг-капитаном снова приехали к «Очакову», причем флаг-капитан поднялся на крейсер и опять уговаривал команду отдать ударники и ружья, но команда не согласилась. Тогда офицеры уехали, а следом за ними съехали и кондукторы, кроме Частника. Последний еще до отъезда кондукторов сказал Чураеву и Гладкову, что после съезда всех кондукторов он им что-то расскажет. Вслед за этим Частник спустился вниз, на палубу, собрал там команду и стал говорить ей речь. В этой речи Частник объяснил, что он уже около 10 лет «поклонник идеи свободы», близко знает это дело, и предложил команде свое руководство, на что команда ответила полным согласием…»

Действительно, когда восстал «Очаков», Сергей Петрович Частник — старший баталер крейсера — стал близким помощником Шмидта.

Старше других — ему был в то время 31 год, — Частник отличался большой эрудицией и начитанностью. Он родился в крестьянской семье на Херсонщине. С малых лет познал тяжкий труд хлебороба, на каждом шагу встречался с нищетой, бесправием народа.

Наделенный от природы недюжинным умом и сообразительностью, он жадно искал в книгах ответ на вопрос: «Почему существует несправедливость?».

Частника призвали служить на Черноморский флот. Он пристально следил за пробуждением революционного самосознания матросских масс, изучал их настроение. Острый ум и способности к морским наукам способствовали росту его авторитета. Начальство его уважало за смекалку, хотя и относило к разряду «либералов», матросы — за человеческое отношение к ним, заботу. Но даже близкие товарищи не догадывались, какими стремительными темпами росла в Частнике ненависть к гнилому царскому режиму в обстановке революционного подъема на флоте.

«Старший баталер Частник, — читаем в том же обвинительном акте, — после отъезда с крейсера всех офицеров и кондукторов взял на себя управление судном и говорил команде речь, возбуждающую ее к продолжению бунта; когда Шмидт и другие мятежники привезли на «Очаков» арестованных офицеров, он, Частник, встречал их у трапа и объявлял от имени команды, что при покушении на жизнь Шмидта они будут наказаны смертью, делал распоряжения об обыске офицеров и указывал каюты, в которые они должны быть заключены под стражу; после подавления мятежа, будучи снят с «Очакова» на подошедшую шлюпку, держал себя крайне дерзко по отношению к находившемуся на этой шлюпке мичману Холодовскому, обращаясь к которому говорил: «Теперь вы нас убиваете и судите, а потом мы будем делать с вами то же, да еще и похуже; не я, так другие найдутся, которые за нас отомстят…»

Казенные и сухие слова обвинительного акта. Но даже в них чувствуется признание уверенности этого волевого человека в правильности избранного пути.

На «Очакове» Частник до конца выполнил свой долг. Если Шмидт возглавил восставшую эскадру, то он фактически руководил экипажем крейсера, вдохновлял его личным примером. Он покинул горевший корабль в числе последних.

Во время суда Частник держался гордо и мужественно. Больше думал об арестованных товарищах, чем о своей судьбе. Ни долгие дни, проведенные под арестом, ни яростная клевета царских наймитов, ни сознание, что его ожидает смертный приговор, не могли поколебать революционные убеждения этого человека.

Все, кто видел и слышал Частника во время процесса, отмечали собранность и самообладание Сергея Петровича.

«Особое внимание обращал на себя Частник, — вспоминала друг Шмидта, — высокого роста, худой, с необыкновенно энергичным лицом. По тому, как он шел, как держал поднятую голову, чувствовалось, что это человек большой воли. Казалось, он весь был вылит точно из стали…»

В прощальном письме, которое писалось накануне казни, командир восставшего крейсера думает не о себе, а о будущем России. «Продолжайте наше дело! Боритесь за священную свободу!» — завещал он матросам.

Нестройный ружейный залп оборвал его прекрасную жизнь на острове Березань. В лицо палачам он гневно бросил:

— За нас отомстят! Нас никогда не забудут!..

Г. САМОЛИС.

«САША-БУНТАРЬ»

В пламени и грохоте еще неслыханных в мире классовых битв шагал по стране тысяча девятьсот пятый год. Бурные события потрясли знаменитый Севастополь. Его ратная слава дополнялась славой революционной.

Еще не затихли раскаты восстания моряков броненосца «Потемкин», оставшегося, по выражению Ленина, «непобежденной территорией революции», броненосца «Георгий Победоносец» и учебного корабля «Прут», как спустя четыре месяца грянул новый, еще более могучий революционный взрыв, заблистало новое созвездие бессмертных имен народных героев: Петра Шмидта, Александра Гладкова, Никиты Антоненко, Сергея Частника.

«Саша-бунтарь» — так матросы называли между собой Александра Ивановича Гладкова.

Родился Гладков 25 марта 1882 года в бедной крестьянской семье в Пензенской губернии. Саша рано познал тяжелый труд. С четырнадцати лет работал по найму, потом стал слесарем в железнодорожном депо. Здесь он связал свою судьбу с Российской социал-демократической рабочей партией.

На Черноморский флот, в Севастополь, прибыл в октябре 1903 года и был зачислен в 32-й флотский экипаж, в большинстве состоявший из матросов еще строившегося крейсера «Очаков». Вместе с другими матросами-специалистами участвовал в достройке корабля, где были заняты сотни рабочих, в том числе и с Сормовского завода, уже имевшего всероссийскую революционную славу. Общение с сормовичами, занятыми на установке и монтаже машин, еще больше укрепило революционные убеждения Гладкова, помогло глубже познать искусство большевистской пропаганды и тайны конспирации.

Очень спокойный, взыскательный к себе и другим, задушевный товарищ, скупой на слова, но вместе с тем пламенный оратор — таким рисуют его образ соратники по революционной работе и товарищи по службе.

Гладков стал одним из самых грамотных политически и умелых руководителей военной организации РСДРП Черноморского флота. В короткое время он сплотил вокруг себя значительную группу матросов крейсера.

Это была наиболее крепкая и сплоченная социал-демократическая организация флота и города.

«Матросская централка»[9] готовила общефлотское восстание еще летом. Однажды Гладков вернулся с тайного собрания, где обсуждался план восстания, и в ту же ночь ознакомил с ним ближайших товарищей. А через два дня, получив увольнение на берег, группа очаковцев на одной из рабочих квартир на Северной стороне наметила подробный план восстания на крейсере «Очаков».

Однако летом общее восстание не получилось. Преждевременное выступление потемкинцев, героическое само по себе, помешало осуществить план «Матросской централки».

Царские палачи жестоко расправились с героями восстания. Гладков сказал тогда:

— Этот дракон Чухнин (командующий флотом, известный реакционер. — Ред.) вместе с главным драконом Николашкой (царем) готовы всех социал-демократов сглотать. Чуют, гады, кто их смертельный враг.

В конце августа Гладков собрал сходку революционных матросов и выступил на ней с горячей речью, посвященной памяти казненных руководителей восстания на учебном корабле «Прут».

— Наши боевые товарищи отдали свои жизни за свободу и счастье народа, и народ не забудет их. Пролитая ими кровь зовет нас на бой с самодержавием. — Показывая на стоявшую в бухте плавучую тюрьму, он говорил: — Сухопутных тюрем уже не хватает, завели плавучую. Там страдают наши товарищи. Сколько же она будет маячить перед нашими глазами? — Он умолк на минуту, пытливо вглядываясь в лица моряков. — До тех пор, пока мы не поднимемся все, как один, против палача Чухнина и главного палача, пролившего кровь тысяч рабочих, — Кровавого Николая. Настанет день, когда мы, сыны народа, должны с оружием в руках выступить за его свободу, поддержать рабочих и крестьян…

С большой настойчивостью готовил Гладков своих товарищей к предстоящей борьбе. Сходки удавалось проводить редко, но не было дня, чтобы он душевно не побеседовал с тем или иным матросом.

Волнения матросов на крейсере «Очаков» начались 8 ноября. По инициативе машинной команды, где влияние Гладкова было безраздельно, матросы предъявили старшему офицеру корабля Скаловскому ряд требований. Главное из них — убрать с корабля командира — капитана 2 ранга Глизяна (матросы давно уже окрестили его «обезьяной»).

О том, что представлял собой этот офицер, видно из воспоминаний одного из участников восстания, депутата Совета матроса Николая Кассесинова:

«Глизян — нервный, беспокойный барин, не терпящий около себя присутствия простого человека. Если на палубе показывался матрос, чисто одетый, он гнался вниз как «лодырь, белоручка, дармоед» и проч[ая] прелесть офицерского жаргона. Если же тот же матрос был грязен, то и того хуже, этот уже гнался как «животное», «сволочь» и т. д. тоже в этом направлении… К сожалению, у нас не один Глизян такой…»

Незадолго до волнений, а именно 27 октября, лейтенант Захарченко избил до крови матроса Степана Алексеева. Когда же, несмотря на приказание «молчать!», Алексеев вымолвил: «За что бьете?» — Захарченко приказал заткнуть Алексееву рот шваброй, что и было исполнено…

И вот матросы категорически заявили, что, пока крейсером командует Глизян, никто из них службу нести не будет.

Узнав о требованиях матросов, Глизян выбежал на палубу взбешенный, топал ногами, грозил расстрелом и виселицей. Кто-то из матросов машинной команды крикнул:

— Мы не боимся ваших угроз. Хуже нам не будет.

Вечером, поостыв, Глизян вышел к команде, построенной перед спуском флага, как ни в чем не бывало.

— Здорово, молодцы! — крикнул он.

Однако строй молчал. Глизян злобным голосом повторил приветствие, но в ответ раздались свист, крики, насмешки.

На следующий день на борт крейсера поднялся военно-морской прокурор полковник Ронжин. Матросов вновь построили. Но не успел прокурор и слова вымолвить, как из строя выступил Гладков:

— Имею претензию. Доколе нас будут кормить тухлятиной и гнилыми сухарями? Доколе будет у нас командиром зверь в образе человека — Глизян?

Полковник растерянно промямлил, что он разберется относительно претензии, но он прибыл на корабль, чтобы выяснить, почему команда нарушает устав и проводит сборища…

— Ваше высокоблагородие! — снова перебив его, как можно простодушнее ответил Гладков. — Сами знаете, какая сейчас жизнь пошла. Матросы тоже люди, интересуются царскими указами, но нам никто не рассказывает. Если господа офицеры будут все правильно говорить, нам и митингов не надо…

Не решившись на какие-либо строгие меры, прокурор сошел с корабля ни с чем.

11 ноября восстала флотская дивизия. Начались выборы в Совет. Очаковцы послали своими депутатами двух большевиков — Гладкова и Докукина. Теперь революционная агитация на корабле велась уже открыто. Офицеры предпочитали поменьше показываться на глаза матросам.

И тем не менее 12 ноября, выполняя приказание Чухнина, Скаловский попытался сформировать боевую роту для… подавления восстания во флотских казармах. Конечно, из этого ничего не вышло. Скаловский вызвал к себе Гладкова, Докукина и Чураева:

— Будут ли матросы стрелять, если им прикажут?

— Посмотрим, в кого стрелять, — ответил Гладков.

В этот день с участием Гладкова Совет выработал требования восставших: освободить всех политических заключенных, отозвать из города боевые роты и удалить казаков, отменить введенное в городе и крепости военное положение, отменить смертную казнь, уменьшить срок службы до четырех лет, отменить титулование офицеров, открыть библиотеки, установить нормы питания из расчета восьми рублей в месяц и т. д.

По настоянию большевиков были выдвинуты также требования российского пролетариата: немедленный созыв Учредительного собрания, восьмичасовой рабочий день, передача помещичьей земли крестьянам.

Депутаты вернулись из Совета поздно вечером. Сразу же был созван митинг. Они рассказали о событиях на берегу, о присоединении к восставшим новых частей и кораблей. Гладков зачитал выработанные Советом требования. Решили немедленно вручить их Скаловскому, так как Глизян не появлялся на палубе.

13 ноября Глизян был официально отстранен от командования крейсером, но это уже не могло изменить событий. Восстание разрасталось. Решимость матросов бороться до победы росла. Скаловский, называя матросов «братцами», произнес перед строем речь, пытаясь запугать их суровыми карами. В заключение он приказал:

— Кто за царя-батюшку — два шага вперед, кто против престола и за измену — пусть остается на месте…

Никто из матросов, кроме одного унтер-офицера, не двинулся с места.

Крейсер «Очаков» стал боевым штабом восстания в эскадре. Сюда 14 ноября прибыл лейтенант Шмидт, назначенный Советом командующим революционным флотом. Очаковцы встретили его с адмиральскими почестями. Вечером на крейсере состоялось совещание депутатов Совета, на котором было решено немедленно приступить к захвату кораблей и арсенала в порту.

Однако масштабы восстания далеко превзошли возможности руководства. Слишком много времени было утеряно на разговоры и уговоры, на демонстрации и митинги, на ожидание уступок со стороны командования. Роковую роль сыграли предательское поведение меньшевиков и эсеров, чрезмерно гуманное отношение к реакционному офицерству, оборонительная тактика восставших вместо тактики наступательной. Правительству удалось собрать под Севастополем крупные силы и жестоко подавить восстание.

В ходе восстания Гладков старался быть рядом со Шмидтом. Он глубоко ценил его как честного и смелого человека, первого офицера, перешедшего на сторону революции, стремился помочь ему действовать более решительно. Но время было уже упущено.

На суде в Очакове Гладков был признан одним из главных «организаторов мятежа», подстрекавшим «нижних чинов к неповиновению начальству» и произносившим «возмутительные речи». Вместе со Шмидтом, Антоненко и Частником он погиб как подлинный народный герой.

Г. СЕМИН.

НЕПОКОРЕННЫЕ

Прощаясь с кораблем, матросы в последний раз поднялись на палубу броненосца «Императрица Екатерина II». Стояла тихая, безветренная погода. Ярко светило июньское солнце. Приглушенный лязг железа, визг лебедок, плеск и людской говор сливались в привычный и дорогой сердцу моряка шум военного порта.

Матросы, как зачарованные, смотрели на красавцы корабли, среди которых резко выделялось белоснежное двухмачтовое военно-учебное судно «Прут».

— Вот он, наш новый дом, — кивнул на «Прут» Иван Черный.

— Эх, братишки, кабы всю эскадру поднять, — задумчиво произнес машинист 2 статьи Александр Петров и, увидев, как решительно напряглись лица друзей, добавил: — «Матросская централка» недавно приняла решение — начать восстание во время боевых учений в Тендровском заливе. И как ее член, заверяю: дело наше верное. Главное — действовать смело. Надо только быть еще более осторожными: дракон Чухнин что-то, безусловно, пронюхал. Не зря нас рассылают на разные корабли.

Заметив подходившего офицера, Петров тихо закончил:

— Держите связь…

Военно учебное судно «Прут», куда направили группу матросов с «Екатерины», было довольно крупным, с экипажем до восьмисот человек. И все-таки сердце у Петрова и его товарищей упало: «Прут» не был приспособлен для боевых действий. Судно не имело броневой защиты, а находившиеся на его борту восемь пушек обеспечивались лишь холостыми зарядами для салютов. Винтовки выдавались матросам только во время учений, в остальное время стояли в пирамиде, скованные одной железной цепью на замке.

Первое, что услышали вновь прибывшие на «Прут», — ругань боцмана Козлитина, избивавшего какого-то матроса. Порядки здесь были такие же драконовские, как и на других кораблях флота. Офицеры били матросов за малейшую провинность, а командир корабля Барановский вообще «не замечал» матросов.

Свободные от вахты моряки сразу же окружили Петрова и его товарищей. Каждому хотелось узнать, как живется матросам на таких крупных кораблях, как броненосец «Екатерина II».

Бывший прутовец М. Д. Потороко вспоминал позднее о своей встрече с Петровым.

«Я читал письмо от отца, когда услышал голос над ухом:

— Что хорошего пишут?..

Оглянулся. Среднего роста, плотный незнакомый матрос. Темная шапка кудрявых волос, смелый взгляд умных глаз. Уже потом я узнал, что это Петров.

— Да ничего хорошего, — отвечаю. — Неурожай, нужда… Имение помещика на родине разгромили…

— Так это же здорово! — воскликнул Петров и подсел ко мне. — А ты говоришь, ничего хорошего. Расскажи подробнее. Подходи, ребята!

Петров многое знал. Я не раз замечал: как только он появлялся на баке, его сразу же окружали матросы, торопливо расспрашивали, он отвечал сдержанно, зорко оглядывая всех.

Выяснялось, что в городах идут забастовки рабочих, а в деревнях мужики взялись за вилы, громят помещичьи усадьбы. И так по всей России.

— Смелей, моряки, — говорил Петров. — Родом вы крестьяне, а у судовой машины — рабочие. Думайте, что такое есть народ. Сознавайте, что такое матрос и кого он должен защищать…»

Петрову было что сказать. Его сестра была замужем за большевиком Стопани, которого хорошо знал В. И. Ленин. Еще до призыва Петрова на службу Стопани оказал на него сильное идейное влияние.

Один из членов «Матросской централки» И. Т. Яхновский вспоминал позднее, что через Стопани, который жил тогда в Женеве, матросы послали в газету «Искра» письмо о положении на флоте. Стопани через жену, проживавшую в России, ответил, что эту корреспонденцию читал В. И. Ленин, который передает им привет и просит писать чаще.

«Мы не заставили себя ждать, — вспоминал И. Т. Яхновский. — Наши письма шли из Севастополя к сестре Петрова, а от нее в Женеву. Обратная корреспонденция шла по тем же каналам. Из этих писем мы более достоверно узнали тогда о борьбе Ленина с меньшевиками, о ленинском плане создания марксистской партии, о стихийности и сознательности в рабочем движении…

Связь «Централки» с ЦК РСДРП не прекращалась до событий на «Потемкине» и «Пруте», и Владимир Ильич был в курсе дела революционной подпольной работы в Черноморском флоте как из письменной, так и устной информации прибывающих в Женеву товарищей».

По заданию «Матросской централки» А. М. Петров готовил вооруженное восстание на броненосце «Екатерина II», а Г. Н. Вакуленчук — на «Потемкине».

Жандармскому управлению и командованию флота стало известно о революционной организации на «Екатерине», но они не знали ее вожаков. Чтобы ликвидировать опасность, командование решило расписать команду небольшими группами на другие корабли. Тогда-то на «Пруте» и появились Петров, Черный, Титов и Адаменко.

Вскоре Петров получил от команды «Потемкина» записку о том, что подготовка восстания продолжается, в ней ставилась задача и перед матросами «Прута».

События нарастали с необыкновенной быстротой. Потемкинцы срока не выдержали: восстание начали преждевременно. «Прут» находился в это время в Николаеве. Здесь и узнали моряки о восстании на «Потемкине». Утром 17 июня 1905 года на судне была принята радиограмма: «Следовать немедленно к Одессе и присоединиться ко второй эскадре».

Вечером подошли к Тендре.

В Одесском порту лихорадочно плясали лучи прожекторов. Командир отправился на маяк. Сведения о «Потемкине» подтвердились. В эту ночь на судне не спали.

Офицеры вели себя заискивающе. Командир корабля Барановский предупредил боцмана:

— Команду не дразнить, воздержаться от грубостей и побоев.

Но было уже поздно.

В 9.30 утра, когда на юте все было готово для богослужения, на баке собралась большая группа матросов.

— Товарищи, — говорил Петров, — восстание на «Потемкине» началось. Это не бунт, а революция. Революционное движение охватило весь юг Украины. Самодержавие опостылело всем. Мы, социал-демократы, хотим свергнуть царя и устроить в России народную власть — республику. Все вопросы государственного устройства должно решать Учредительное собрание, избранное на основе всеобщего, прямого и тайного голосования. Революция началась. Назад дороги нет. К оружию, товарищи!..

Матросы бросились к винтовкам. Дмитрий Титов с криком «ура» штыком сломал замок на патронном погребе, Иван Черный и другие открывали ящики с патронами и поднимали их на палубу, Петров подбадривал нерешительных.

— Ур-ра! Свобода!.. — кричали матросы.

Корабль оказался в их руках.

Во время восстания были убиты боцман, пытавшийся вызвать караул, и вахтенный офицер, подававший тревожные гудки. Остальные офицеры, в том числе и командир, были арестованы.

Когда все было кончено, Александр Петров созвал команду на общее собрание.

— Товарищи! Офицерская тирания кончилась. Теперь все дела на корабле будет решать общее собрание, а между собраниями — судовая комиссия. Предлагайте кандидатуры.

Комиссия была избрана в составе Титова, Козуба, Чувильского и Чугунова. Общее руководство осталось за А. М. Петровым.

После выборов Петров сказал:

— На «Пруте» нет никакого оружия, одни винтовки. Любой миноносец может нас потопить. Надо искать «Потемкина», идти в Одессу.

— Идем к «Потемкину».

— В Одессу! В Одессу! — кричали матросы, бросая вверх бескозырки.

Матросов будто подменили. Все исполняли свои обязанности быстро и четко.

К вечеру показался город. Матросы высыпали на палубу, ища глазами восставший броненосец, но его не было. Запросив по семафору берег, узнали, что «Потемкин» ушел в море, а эскадра в Севастополь.

«Весь день, — вспоминает М. Д. Потороко, — мы бороздили Черное море. На мачтах посменно дежурили матросы с биноклями в руках, они всматривались в бесконечную синюю даль. Желание увидеть «Потемкина» было такое же, как у мореплавателей Колумба заметить полоску земли. Но кругом было пустынно. В бесплодных поисках прошел день. Наступила ночь, а с нею и сильный шторм… Подходили к концу запасы угля… Матросы заметно пали духом…»

А. М. Петров, созвал матросов на короткое собрание.

— Если не встретим «Потемкина», пойдем в Севастополь и там поднимем на восстание всю эскадру.

Команда после некоторых колебаний согласилась.

Но на подходе к Севастополю «Прут» был встречен миноносцами, а на берегу войсками. Прутовцев арестовали и бросили в сырые казематы Константиновской батареи.

Следствие тянулось долго. Сорок четыре «зачинщика» были отданы под военный суд. Он проходил в глухой части Севастополя, в Килен-бухте, оцепленной войсками. У входа в бухту стояли два дозорных миноносца.

«Свидетелями суда были горы, море да цепи солдатских штыков, расставленных на окружности пяти верст, 4 ряда. Все на суде держали себя непоколебимо, никаких тайн ни суд, ни следствие не могли выведать…» — писали позже в газете «Пролетарий», уцелевшие от расправы участники восстания.

Стойко и мужественно вел себя Александр Петров.

— Я убежденный социал-демократ, — сказал он судьям. — И если вы меня освободите, я все равно буду продолжать борьбу под знаменем РСДРП… А если расстреляете — что ж, на то мы и революционеры. Сегодня я погибаю, а завтра… погибнете вы, эксплуататоры!

31 июля суд вынес приговор. Александр Петров, Иван Черный, Дмитрий Титов и Иван Адаменко были приговорены к расстрелу, семнадцать человек — к различным срокам каторги, в том числе и бессрочной, остальные моряки — к тюремному заключению и дисциплинарным батальонам на разные сроки.

Царь Николай II на деле о восстании поставил резолюцию: «Принятие или непринятие жалобы и протеста, а также конфирмацию приговора предоставляю адмиралу Чухнину».

Царский сатрап рад был стараться и твердым почерком написал: «Казнь привести в исполнение немедленно. Чухнин».

Перед рассветом 24 августа 1905 года четырех смертников связали по рукам и ногам, спустили по трапу на катер и на буксирном миноносце доставили на Константиновскую батарею.

Один из очевидцев казни революционный матрос И. Г. Захарченко, сидевший в Константиновской крепости, рассказывает, что осужденных привезли в четвертом часу утра. Тишина царила неописуемая. Вдруг раздался грохот десятков барабанов. Показалась небольшая группа людей. Впереди шел корабельный поп. Сзади, в окружении сильного конвоя, шагали четыре матроса.

Проходя мимо выстроенных матросов, осужденные что-то говорили, подносили руки к горлу и понятным всем жестом завещали нам: «Давите драконов, не давайте пощады врагам!..».

Перед смертью А. Петров крикнул палачам:

— Этой казнью вы ничего не измените: на место нас встанут тысячи!..

Это были пророческие слова.

За две с половиной недели до казни А. М. Петров написал своим защитникам по суду Г. Купернику и Л. Резникову по письму. Он не верил в помилование, но своими письмами хотел ознакомить широкие массы народа с революционными событиями на Черноморском флоте.

Он до конца остался верен революции, интересы которой были ему дороже жизни.

Защитники А. М. Петрова передали эти письма его сестре и матери. Они были опубликованы в журнале «Пролетарская революция», № 12 (47) за 1925 г.

В. ШИРОКОВ.

БЕССТРАШНЫЕ МАТРОСЫ

Зеленин лежал на узкой железной койке, привинченной к полу, и, прикрывшись серым армейским одеялом, торопливо писал огрызком карандаша эту записку на клочке бумаги.

Резко, со скрежетом распахнулась дверь, и подглядывавший в волчок караульный шагнул в камеру…

Товарищ прокурора Симферопольского окружного суда по Севастопольскому участку нервно ходил по кабинету. Писарь, склонив голову, старательно выводил очередное донесение господину прокурору Одесской судебной палаты.

«Брожение среди черноморских моряков, — говорилось в донесении, — возросло с весны. Тысяча девятьсот двенадцатого года, марта 16 дня в пороховых складах Сухарной балки были обнаружены стихи революционного содержания и воззвания «Долой царя», «Долой правительство» и другие, коими исписаны все стены складов…

Моряки постоянно собирались на митинги и сходки за Малаховым курганом, в Ушаковой балке, за Историческим бульваром, на Черной речке и в Инкермане…»

Далее в донесении сообщалось, что моряки установили связи с революционными партиями и те оказывают на них огромное воздействие. Возвращаясь с митингов и сходок, матросы обсуждают их решения в машинных и минных отделениях кораблей, в местах, где меньше всего появлялись офицеры.

13 и 20 мая 1912 года на митингах за Малаховым курганом, где присутствовали моряки с линкоров «Пантелеймон», «Иоанн Златоуст», «Евстафий», крейсеров «Память Меркурия», «Кагул» и других крупных кораблей флота, было принято решение поднять вооруженное восстание в ближайшее время, когда эскадра будет находиться на военных учениях в Тендровском заливе.

Начать должны были матросы линкора «Иоанн Златоуст». Руководителями восстания на линкоре были артиллерийский унтер-офицер Иван Бирюков, гальванеры Иван Зеленин, Павел Синько, электрики Тарас Силяков, Михаил Полуэктов, машинист Александр Карпишин и другие.

Особенно выделялся 25-летний Иван Зеленин. Сын бедного крестьянина, рано познавший нужду и горе, он жадно тянулся к знаниям. В первые же годы службы на флоте вошел в социал-демократическую организацию. По ночам Зеленин жадно читал нелегальную литературу. Все прочитанное он простым языком передавал матросам.

На одной из сходок моряков он так изложил программу восстания:

— Братцы! Когда выйдем в открытое море, выбросим за борт всех офицеров и кондукторов, а кто будет противиться из матросов, то и тому туда дорога. Помните об ошибках пятого года, не проявляйте слабости! Когда овладеем судами, пойдем в Одессу. Одесский гарнизон нас поддержит, даст нам все, что надо. А потом бомбардируем Ялту, высадим десант, захватим царя и устроим республику на юге России — в Севастополе, Одессе и других городах…

Восстание готовилось тщательно, моряки организовали сбор средств на оружие, разыгрывали с этой целью лотереи. На одном только крейсере «Память Меркурия» была собрана большая по тому времени сумма — 400 рублей.

Все собранные средства шли в общую кассу. На них в городе закупались револьверы, которые моряки приносили на суда в пакетах с фруктами. Во время учебных стрельб матросы экономили винтовочные патроны и прятали их в укромных уголках корабля.

Но восстание не удалось. Через провокаторов о нем стало известно охранке. В конце мая 1912 года, перед выходом эскадры на учения руководители восстания — Зеленин, Карпишин. Силяков и Полуэктов были списаны с корабля и преданы военно-морскому суду.

«С сожалением вынужден признать, — диктовал писарю товарищ прокурора Симферопольского окружного суда по Севастопольскому участку, — что подкладка готовившегося вооруженного восстания на эскадре чисто политическая, разговоры же о неудовольствии начальством, плохой пищей и тяжелыми условиями службы на эскадре являются лишь предлогом для восстания… Вчера во время внезапного обыска у отданного под суд матроса Зеленина была отобрана записка к товарищам с призывом продолжать начатое дело… Несмотря на все предпринятые меры Зеленин не открыл, кто дал ему карандаш и бумагу, кому именно предназначалась вышеозначенная записка…»

2 июля 1912 года возбужденные матросы окружили здание Севастопольского военно-морского суда, где слушалось дело по обвинению матросов линкора «Иоанн Златоуст» в подготовке восстания на Черноморском флоте. В третьем часу ночи председательствующий объявил приговор: одиннадцать человек — к расстрелу, пять — к различным срокам каторжных работ. Подсудимые встретили приговор спокойно. Начальник караула просил:

— Господин председатель, на улице возбуждение, разрешите до утра оставить заключенных в камерах здания суда.

В эту ночь осужденные провели совещание.

— Всех нас казнить не посмеют, — говорил Зеленин. — Слышите, как волнуется людское море. Побоятся палачи.

Через несколько дней стало известно: восемь моряков получили высочайшее «помилование» — бессрочную каторгу.

На рассвете 10 июля трое из приговоренных — Зеленин, Карпишин и Силяков были расстреляны.

Однако расправа над экипажем линкора «Иоанн Златоуст» не остановила моряков. Руководство восстанием перешло к экипажу крейсера «Память Меркурия». Руководитель революционной группы моряков крейсера Тимофей Доля так и сказал после суда товарищам: «Вот теперь мы должны собраться и устроить бунт».

Расправа над товарищами не запугала революционно настроенных моряков.

Уже накануне казни моряков ее возможным исполнителям матросы разослали письма. Так, командир Севастопольского флотского экипажа, куда были списаны И. Зеленин и его друзья, получил такое письмо: «Не забывайте, в каком веке вы живете. Мы вас всех начнем стрелять, которые нас душат… потому что чаша терпения переполнилась…»

На следующий же день после казни Зеленина, Карпишина и Силякова матрос Полонский совершил покушение на штабс-капитана Витковского, командовавшего расстрелом, и ранил его.

На очередной сходке моряки вновь разработали план восстания с расчетом начать его в конце июля во время стоянки эскадры в Новороссийске. К восстанию были готовы команды линкоров «Евстафий», «Пантелеймон», «Синоп», «Три святителя», крейсеров «Память Меркурия», «Кагул» и транспорта «Кронштадт», а также многие моряки Севастопольского и Одесского флотских полуэкипажей.

Однако царская охранка не дремала. Ей вновь удалось предупредить восстание. Вечером 26 июля 1912 года по доносу провокатора был арестован 21 человек. В последующие дни с судов Черноморского флота списали еще 400 человек «подозрительных».

Царское правительство жестоко расправилось с арестованными. В октябре 1912 года 139 моряков были преданы военно-морскому суду, 11 из них были расстреляны, 6 человек сосланы на вечную каторгу, остальные — на различные сроки каторжных работ.

Но революционное пламя на Черноморском флоте царизму погасить не удалось.

В. ШИРОКОВ.