Строки, обагренные кровью

СОЛДАТ РЕВОЛЮЦИИ

Записка В. А. Басенко.

В большом зале Морского собрания, забитом до отказа матросами, солдатами и рабочими, обсуждалась судьба Республики Тавриды. От махорки и пота человеческих тел не продохнуть. Один за другим выступают делегаты Севастопольского Совета, ревкома, Военно-морского комиссариата республики, матросы.

— Товарищи, всего месяц назад образована Республика Тавриды, — говорил председатель областного Военно-революционного комитета Ю. П. Гавен. — Правительство республики рассчитывало, что немцы не посмеют нарушить мирный договор. Однако оно с первых же дней уделяло внимание вопросам повышения обороноспособности полуострова. Сделано все возможное. Но силы наши невелики. Отстоять Крым мы не сможем, удержать же врага до эвакуации флота должны…

Слово взял член областного Военно-революционного комитета и Комиссариата по военно-морским делам большевик В. А. Басенко.

— Товарищи! Время разговоров, рассуждений и резолюций окончилось. Только что с Перекопа прилетел летчик Осколков. Слабые перекопские укрепления прорваны, немцы, нарушив Брестский мирный договор, четырьмя колоннами ворвались в Крым и движутся на Симферополь. Малочисленные, плохо вооруженные красноармейские части не могут сдержать напора немецких бронированных полчищ. В Севастополе и других городах Крыма введено военное положение. Необходимо задержать врага и дать возможность Черноморскому флоту, который стремятся захватить немецкие войска, эвакуироваться в Новороссийск.

В зале стало очень тихо, и Басенко перевел дыхание.

— В Севастополе Черноморская комиссия организует боевые отряды для борьбы против немцев. Недавно создан штаб Севастопольского коммунистического отряда. Как член этого штаба и член комитета, я призываю всех коммунистов к оружию. Разрешите зачитать воззвание штаба:

«Всем! Всем! Вооруженный отряд коммунистов растет. Со всех сторон Тавриды, покидая семьи, спешат борцы за социализм под алое знамя Интернационала… Товарищи сел, деревень и городов Тавриды! Спешите в Севастополь, в отряд своей революционной партии. Час решительной борьбы настал».

Запись в отряды обороны началась тут же. Комиссаром одного из отрядов стал Басенко.

Владимиру Афанасьевичу Басенко шел двадцать пятый год. Выходец из трудовой казачьей семьи, военфельдшер по специальности, он обратил на себя внимание большевиков страстной агитацией против «войны до победного конца» еще во время службы в царской армии, в 6-м Сибирском горном артиллерийском дивизионе.

В апреле 1917 года солдаты делегировали его в Петроград, к Ленину. Вернулся он оттуда большевиком. Солдаты избрали его председателем дивизионного комитета, делегатом съезда Советов Южной области, а в январе 1918 года делегатом III Всероссийского съезда Советов в Петрограде. На съезде был избран в члены ВЦИК. Получив назначение в комиссию по русско-румынским делам, он в феврале 1918 года выехал в Одессу для работы по организации и обучению отрядов Красной Армии. В марте, из оккупированной кайзеровскими войсками Одессы Владимир перебрался в Севастополь…

23 апреля 1918 года нарком иностранных дел Советской России Чичерин послал в Берлин ноту протеста против вторжения германских войск в Крым. Однако германские захватчики, игнорируя справедливые протесты Советского правительства, продолжали наступление. Они овладели Евпаторией и Симферополем, двигались на Севастополь.

В. А. Басенко вместе с коммунистическим конно-пулеметным отрядом выступил на фронт.

22 апреля 1918 года отряд достиг Бахчисарая. Отсюда комиссар отряда послал Военно-революционному комитету Крыма первое донесение:

«Разъезд через час двинется под Симферополь, предполагается немедленно дать бой ввиду того, что сейчас отошел от Бахчисарая военный эшелон. Считаю, сил достаточно. Настроение хорошее. Передайте коммунистическому отряду, что ждем подкрепления. Член Военно-революционного комитета Басенко».

Отряд Басенко вместе с моряками, вступив в бой, преследовал отходившего врага до Симферополя. Но противник получил подкрепление и перешел в контрнаступление. Наши отряды отступили к Альме.

Под вечер 24 апреля Владимир Басенко повел разведку вдоль полотна железной дороги в сторону Симферополя.

В это время на разгром красных отрядов немцы направили из Симферополя состав с бронеплощадкой. Необходимо было во что бы то ни стало задержать продвижение врага. Двенадцать храбрецов из коммунистического отряда во главе с Басенко двинулись с гранатами в руках навстречу врагу.

Немцы открыли по отряду пулеметный огонь. Бойцы Басенко залегли, прикрываясь насыпью. Бронеплощадка приближалась. Тогда Владимир с гранатой бросился навстречу. Но тут его голову и грудь обожгло в нескольких местах. Он успел крикнуть: «Да здравствует революция!» — и медленно опустился на землю.

Вслед за комиссаром кинулись в бой красные бойцы. На помощь им спешил отряд черноморцев.

Когда, наткнувшись на сопротивление, немцы отступили, бойцы подобрали тела героев.

Из кармана гимнастерки Владимира Афанасьевича Басенко они достали пробитые пулями и окровавленные документы: билет члена ВЦИК, мандаты и удостоверения Крымского областного Военно-революционного штаба и военно-морского комиссариата, последние письма родным и близким…

Эти документы бережно хранятся в партийном архиве Крымского обкома партии как свидетели героической жизни и гибели коммуниста Басенко, одного из славных борцов за победу Советской власти в Крыму.

В. ШИРОКОВ.

«КРАСНЫЕ КАСКИ»

Склонившись над каменным выступом и мусоля химический карандаш, Петриченко быстро писал это письмо при свете фонаря «летучая мышь». У входа в катакомбы рвались снаряды. При каждом взрыве язычок пламени подпрыгивал. Недалеко от Петриченко женщины перевязывали раненых партизан.

Партизанский отряд «Красные каски» только что вернулся с боевой операции. Уже несколько дней в жестоких схватках с белогвардейцами партизаны безуспешно пытались прорваться к колодцу с водой. Страшнее голода их мучила жажда. На детей без слез невозможно было смотреть. Бледные, исхудалые, мечась в жару, они тихо и беспрерывно шептали:

— Дядя, водички…

Враги знали о том, что партизаны ослабели, что патроны у них на исходе. Они послали в штольни ультиматум, предлагая сдаться. В ответ партизаны сделали очередную вылазку.

Петриченко закончил письмо и подозвал ближайшего партизана.

— Возьми одного коня из тех, что отбили у казаков, привяжи это письмо к гриве и пусти его.

— Рад стараться! — щелкнул боец каблуками.

— Ты бы еще добавил «ваше скородье», — пошутил Петриченко.

— Виноват, Иван Никифорович, — откликнулся старый солдат, — привычка.

Через несколько минут темно-чалый конь несся по степи в сторону белых.

Партизанский отряд «Красные каски» по заданию евпаторийских подпольных парткома и ревкома был организован большевиком Иваном Никифоровичем Петриченко, бывшим рабочим-каменоломом, осенью 1918 года. Расположился отряд в Мамайских каменоломнях, в восьми километрах от Евпатории. Извилистые тоннели подземных галерей, выбитые в желтом ракушечнике, тянутся тут на многие десятки километров. Испокон веков велась здесь выработка камня-ракушечника для постройки зданий. Так образовался подземный лабиринт — неприступная крепость, в которой могли ориентироваться лишь старые каменоломы, проработавшие под землей долгие годы. Она-то и укрыла партизан.

Партизанский отряд расположился в катакомбах основательно. В штольнях подземелья помещались оружейная мастерская, лазарет, кухня, цейхгауз, казармы, караульные помещения и даже конюшня.

Штаб находился у главного входа. Хозяйство отряда было поставлено образцово. В лазарете работали жены партизан, в том числе жена Петриченко Мария, а также сестра Софья.

С осени 1918 года и почти весь январь 1919 года евпаторийский партизанский отряд «Красные каски» был наиболее грозной силой для белогвардейцев и иностранных интервентов, хозяйничавших в Крыму.

Вначале отряд состоял из двенадцати коммунистов. Вооружение было не ахти какое: винтовка, три обреза, дробовик, три нагана и несколько штыков.

Прежде всего надо было обеспечить будущий отряд оружием. И Петриченко принимает смелое решение. Темной ночью горстка храбрецов внезапно напала на деревню немецких поселенцев и разоружила отряд самообороны. Партизаны захватили тридцать винтовок и патроны.

Затем сделали налет на кордон белых в деревне Поповка. Петриченко первым ворвался в деревню. Разгорелся короткий, но жаркий бой. Офицеры были перебиты. Вооружение отряда пополнилось десятью русскими и одной японской винтовкой с патронами. Росла и численность партизанского отряда.

После ряда таких операций отряд обеспечил себя оружием и продовольствием. Партизаны усиливали удары по врагу. Они нападали на белогвардейские гарнизоны, разоружали небольшие воинские части белых, громили имения помещиков.

Белогвардейская контрразведка Евпатории 2 января 1919 года с тревогой доносила представителю союзного командования в штабе Деникина барону Нолькену о действиях партизанского отряда: «…в последние дни собралось еще около 200 человек преступного элемента, и сегодня утром они открыто выступили, предполагая занять город и захватить учреждения, главным образом государственный банк и казначейство.

Выступлением этим руководит местный большевистский комитет. На захваченные деньги большевики предполагают усилить «пропаганду для подготовки к общему выступлению».

Перепуганные белогвардейцы выслали для борьбы с партизанами белогвардейский отряд из Симферополя. Союзники направили к Евпатории два миноносца.

Однако это не остановило партизан. 3 января они повели наступление на Евпаторию и, разбив отряд белогвардейцев, заняли деревню Богай. Белые и интервенты бросили новые подкрепления, и им удалось остановить продвижение партизан. Однако почти весь январь 1919 года белогвардейскую контрразведку лихорадило. То и дело в Симферополь шли донесения, заканчивающиеся словами: «Крайне необходимы безотлагательные действия».

На борьбу с евпаторийскими партизанами белогвардейское командование выслало крупные воинские силы: отряд кубанских казаков, офицерский отряд с батареей, карательный отряд из немцев-колонистов и сводный белогвардейский отряд. Командование интервентов отправило из Севастополя три миноносца.

После ожесточенной схватки белые и интервенты оттеснили партизан от колодца с водой и загнали их в каменоломни.

Окруженные со всех сторон, измученные жаждой партизаны не только не сдавались, но и устраивали вылазки, громили врага.

После одной такой операции и написал И. Н. Петриченко приведенное выше письмо.

«Помните, что сегодня вы в городе царите, а завтра будет в городе власть Советов, рабочих и крестьян…» Эти строки не давали покоя врагу. Совместно с иностранными захватчиками белогвардейцы повели планомерное наступление на каменоломни, вражеское кольцо вокруг каменоломен стягивалось все туже. Интервенты и белогвардейцы применили против партизан все имевшиеся в их распоряжении военно-технические средства. По каменоломням вели огонь миноносцы. Белогвардейцы, установив орудия неподалеку от входов в каменоломни, вели огонь прямой наводкой. Канонада не прекращалась круглые сутки. Ночью окрестности освещались мощными прожекторами. Однажды из передних галерей пополз щекочущий чесночный запах: взбешенные сопротивлением партизан каратели применили удушливый газ…

Артиллерийская канонада не причиняла особого вреда подземной крепости. Тогда враги решили использовать взрывчатку. Сверху стали доноситься глухие удары — белые рыли шурфы. Петриченко приказал рассредоточиться по подземелью…

Грохнул взрыв, за ним другой. Каменные глыбы рушились, заваливая проход за проходом. Стало трудно дышать.

Положение сложилось критическое, и командование отряда приняло решение прорваться сквозь кольцо блокады.

Несколько партизан во главе с Петриченко отправились на разведку. Петриченко через одну из отдушин начал наблюдать за врагом. Белые заметили партизан и забросали отдушину гранатами. Потом бросились в пролом. Они схватили израненных Петриченко и его жену Марию. Начались зверские пытки. Каратели безуспешно пытались вырвать у Петриченко сведения о количестве партизан, их вооружении и размещении в галереях.

Еле шевеля раздробленными челюстями, Иван Никифорович сказал:

— Сколько бы нас ни было сегодня, завтра нас будет втрое больше. Да здравствует власть Советов!

Белогвардейцы привязали И. Н. Петриченко к постромкам лошади и погнали ее по степи. Потом они долго кололи штыками изуродованное тело партизанского командира.

Утром 21 января 1919 года, поверив «честному слову» белогвардейского офицера, оставшиеся в живых партизаны выпустили из каменоломен мирных жителей — женщин, стариков и детей. Белогвардейцы встретили их пулеметным огнем. Тогда в едином гневном порыве еле державшиеся на ногах партизаны, собрав последние силы, бросились на врага. Большинство их пало смертью храбрых. Лишь небольшая группа партизан ушла обратно в каменоломни и через несколько дней, пробив новый ход, рассеялась по степи. Часть отряда пробралась к керченским партизанам.

Публикуемое здесь письмо приводится по памяти бывшего партизана евпаторийского отряда «Красные каски» Каркацкого.

В. ШИРОКОВ.

БЕССМЕРТИЕ

В ночь на 4 февраля 1920 года Севастопольский большевистский комитет собрался на последнее заседание.

— Товарищи, — горячо говорил председатель комитета Владимир Макаров, — к восстанию все готово, Красная Армия стоит у Перекопа. Повсюду в белой армии чувствуется растерянность и паника. Севастопольский гарнизон невелик. Артиллерийский полк на нашей стороне. На дредноуте «Воля» также много наших сторонников. Рабочие к восстанию готовы. Надо определить день выступления.

В заключение он попросил каждого изложить свои соображения.

Подпольщики высказались за немедленное восстание. В ходе восстания предполагалось захватить государственные учреждения и штабы Добровольческой армии, арестовать командующего Черноморским флотом адмирала Нюнюкова, коменданта Севастополя генерала Субботина, начальника штаба генерала Лукьянова и других высших воинских начальников белых. А чтобы врангелевцы не могли быстро перебросить с фронта в Севастополь войска и увести суда, предполагалось взорвать железнодорожные туннели и котлы на ряде судов. Члены комитета распределили между собой обязанности.

Заседание подходило к концу, когда в помещение внезапно ворвались контрразведчики…

Белогвардейская печать с восторгом сообщала: «В ночь на 22 января чинами контрразведки захвачен городской комитет большевиков. Найдено оружие, вполне оборудованная типография с набором только что набранной прокламации «К офицерству», взрывчатые вещества, протокол заседания, печать и т. п. Арестованы В. В. Макаров (председатель комитета), А. И. Бунаков, бывший поручик И. А. Севастьянов, Л. Х. Шулькина, М. С. Киянченко, И. Ашевский, И. М. Вайнблат, М. З. Иоффе и С. С. Крючков.

Комитет был захвачен в клубе строительных рабочих и располагал еще конспиративной квартирой в д. № 7 по 2-й Цыганской улице, где проживал Киянченко. При комитете было 3 секции: военная, подрывная и контрразведывательная. Во главе первой стоял Макаров…»

Руководителю Севастопольской большевистской подпольной организации Владимиру Васильевичу Макарову шел только двадцать пятый год, но за его плечами уже была большая школа жизни и революционной работы. Еще в детстве лишившись отца, Владимир рано познал труд и горькую сиротскую долю. Юношей приобщился он к революционной деятельности. В Саратовской губернии Владимир принимал участие в распространении прокламаций и листовок. Скоро он попал на заметку полиции и вынужден был уехать в Крым.

В Севастополе, где он работал в переплетных мастерских, а затем в армии, Макаров продолжает революционную агитацию. Рабочим, солдатам, крестьянам — всем, с кем сталкивается Владимир, по душе его общительность, острый ум, бесстрашие и простота. Владимир Васильевич упорно занимается самообразованием, много читает. Он пишет в подполье целый ряд прокламаций, каждое слово которых бьет точно в цель.

О твердой вере в торжество дела партии, преданности делу революции и высокой культуре В. В. Макарова говорит и приведенное здесь письмо, которое он написал в июне 1919 года своему двоюродному брату Владимиру Асманову, красному командиру, в Казань.

Комитет был захвачен в полном составе и отправлен на плавучую тюрьму — броненосец «Корнилов». По указанию начальника особого отдела по важнейшим государственным преступлениям при ставке Деникина «благородного» князя Туманова к арестованным применили все меры физического воздействия. Трое суток их зверски мучили: ломали и вывертывали суставы, выбивали зубы, загоняли под ногти иголки, избивали шомполами и резиновыми плетками. Подпольщики держались с исключительным мужеством.

Темной ночью их, искалеченных и полуживых, с камнями на шее и связанными руками, стали сталкивать в море. Кто-то из подпольщиков крикнул:

— Палачи! Вам не уйти от расплаты. Наше дело восторжествует! Знайте, что даже крабы, которые будут есть наши тела, заразятся от нас коммунизмом…

Так геройски погибли члены Севастопольского подпольного большевистского комитета во главе с В. В. Макаровым.

Крымский подпольный большевистский комитет в ответ на расправу с ними выпустил воззвание, в котором говорилось:

«Товарищи рабочие, солдаты и крестьяне! Еще девять замученных! Совершено еще одно чудовищное преступление, нанесен еще один (надеемся последний) чувствительный удар по рабочему классу и всей бедноте. В Севастополе умерщвлены девять лучших коммунистов — представителей рабочего класса, беззаветных борцов за социализм…

Но это не может безнаказанно пройти. Пролитая кровь замученных друзей наших зовет к борьбе… К оружию!.. Смело вперед, за счастье рабочих и крестьян!..»

К середине ноября 1920 года Красная Армия сбросила врангелевские войска в море, Крым вновь стал советским, теперь уже навсегда. На багряном знамени, под которым боролись за власть Советов трудящиеся Крыма, есть частица крови и севастопольских подпольщиков.

В. ШИРОКОВ.

ЗА СЧАСТЬЕ НАРОДА

Заседание окончилось поздно ночью. Домой Женя возвращалась кривыми переулками Симферополя: тут было легче замести следы и оторваться от шпиков.

Женя не прошла и квартала, как позади раздались выстрелы, послышался шум борьбы. Инстинктивно она рванулась вперед, но чьи-то цепкие руки схватили ее, на голову обрушилось что-то тяжелое.

Пришла она в себя уже в белой контрразведке на Севастопольской улице. Совсем недавно здесь помещалась гостиница «Ялта» для «чистой публики». Женя взглянула сквозь зарешеченное окно на распускающийся куст сирени, и сердце сжала холодная тоска. Она знала, что пощады не будет: приговор белогвардейского суда один — расстрел.

Не хотелось расставаться с жизнью на двадцать первом году жизни. Ох, как не хотелось…

На двери загремел засов:

— Жигалина! На допрос!

Женя машинально поправила черные как смоль волосы, смахнула с лица паутину и, высокая, стройная, легко шагнула в коридор.

— Це-це, — услышала она сзади, — какой смачный девочка!

Ее вежливо принял врангелевский контрразведчик в форме подполковника. Он ласково улыбнулся, предложил чаю, печенья и с укоризной сказал:

— Не понимаю я вас: такая красивая девушка… Вам бы быть женой офицера, доблестного борца за отечество. А вы…

Женя нетерпеливо взмахнула рукой, но подполковник все же договорил:

— А вы связались с этими бандитами. Прошу вас, не упрямьтесь, будьте откровенны. Скажите, где спрятано оружие?

— Какое оружие? Я ничего не знаю.

— Кто готовил восстание?

— Понятия не имею, о чем речь.

Подполковник подвинулся к Жене и мягко тронул ее за плечо.

— Девушка, не теряйте благоразумия. Нам ведь известно все, так что ваши показания нужны лишь для формы.

— А раз известно, о чем же разговор? Но повторяю, лично я ничего не знаю. Тут какая-то ошибка.

— Ну-с, пеняйте на себя, — разозлился подполковник. Он вызвал подручных.

— Этой молодой девушке, видно, надоело жить. Помогите ей. — И, обращаясь к Жене, добавил: — Повторяю, ваша жизнь — в ваших руках. Вам стоит назвать товарищей, и вы свободны.

Женя молчала. Одутловатое лицо офицера побагровело. Он вскинул шомпол, и острая боль обожгла лицо Жени.

— Говори, сука!

Женя молчала.

— Мы тебе развяжем язык!

На нее обрушился град ударов, она упала, закрыла лицо руками. Палачи били ее шомполами, пинали сапогами.

Потерявшую сознание Женю бросили в камеру.

Пытки продолжались несколько дней. Потом в камеру привели гримера, и он кое-как скрыл следы побоев на ее лице. Контрразведчики в гражданском принесли тщательно отглаженную одежду, заставили переодеться, затем сунули в руки сумочку и вывели на улицу. Она шла, чувствуя на затылке горячее дыхание своих палачей. В толпе мелькнуло знакомое лицо подпольщика. Увидев Женю, он направился к ней. Женя торопливо вытащила из сумочки платок и выплюнула на него сгусток крови. Она увидела, как остановился удивленный подпольщик и тут же заспешил в сторону. Конвоиры, к счастью, ничего не заметили.

Несколько раз ее водили как приманку по улицам города, рассчитывая выловить подпольщиков, но безуспешно. Побои возобновились…

Наконец состоялся суд.

— Тысяча девятьсот двадцатого года, апреля двадцать первого дня, — монотонно и привычно читал председатель суда, — военно-полевой суд при штабе добровольческого корпуса, рассмотрев дело об Амет Мамут оглы, он же Рефатов…

Жигалина закашлялась. В тюрьме у нее началась острая форма туберкулеза, и теперь Женя выглядела старухой. Она с трудом держала голову.

— …и Евгении Лазаревны Жигалиной, — как сквозь вату доносился до нее голос, — признал их виновными в том, что с начала 1920 года в городе Симферополе они составили сообщничество… имевшее своей целью путем вооруженного восстания против властей и войск вооруженных сил юга России изменение установленного на территории Крымского полуострова государственного строя и способствование советским властям в их враждебных против вооруженных сил юга России действиях, для чего имело в своем распоряжении пулеметы и другое оружие и вооруженные отряды… а потому… приговорил… всех к лишению всех прав состояния и к смертной казни через расстрел…

Из здания суда Женю снова отправили в контрразведку.

Вместе с Женей Жигалиной и группой коммунистов привезли для расстрела на еврейское кладбище и ее подругу по борьбе Фаню Шполянскую.

Контрразведчики до последней минуты не оставляли надежды вырвать у члена подпольного обкома партии Жени Жигалиной нужные им сведения. Женя плевала кровью. Она еле держалась на ногах. У Фани Шполянской были перебиты пальцы на руках.

Чтобы устрашить Женю и попытаться последний раз вырвать у нее признание, палачи на ее глазах начали расстреливать осужденных.

Женя решилась на отчаянный шаг.

— Дайте мне револьвер, чтобы я могла застрелиться сама, тогда я все скажу.

Ей дали револьвер, она тут же направила его себе в сердце и нажала курок. Выстрела не последовало: револьвер был не заряжен.

Озверевшие каратели стали рубить Жигалину шашками. Потом выстрелили в спину Шполянской.

За несколько дней до казни Женя, находясь в одной камере с комсомольцем Петром Васьковским, написала ему эту записку. Разговаривать запрещалось, да и сами подпольщики боялись, что их услышат.

Прочитав записку, П. С. Васьковский тут же ее уничтожил, а три года спустя привел по памяти. Его воспоминания хранятся в партархиве Крымского обкома КП Украины.

В. ШИРОКОВ.

БОЙЦЫ ПЛАМЕННЫХ ЛЕТ

Лозинский написал эти строчки на клочке бумаги и склонился над истерзанным Воловичем.

— Зиноша, Зиновий, очнись… Написал я, подпиши.

В тюремной камере тесно, душно, темно.

Волович взял распухшими пальцами карандаш и с трудом вывел свою фамилию…

«Нет, каков подлец Ахтырский», — в который раз терзала его мысль. Ведь всего несколько дней назад он унес на плечах его, раненого Воловича, буквально из-под носа контрразведчиков. И эта встреча.

…В контрразведке Воловича пытали по всем правилам заплечных дел мастеров. Ему растравляли солью свежую рану на ноге, били шомполами, загоняли под ногти иголки…

— Нам известно, что ты состоял в партии большевиков-коммунистов. — в который раз повторял помощник начальника контрразведки Дмитриев. — Запираться бесполезно.

Волович по-прежнему молчал.

И вдруг в дверях появился Ахтырский. В форме офицера контрразведки, с блестящим пенсне и отвратительной улыбкой на толстых губах. Волович растерялся. Это не укладывалось в сознании. Член подпольного обкома и Крымревкома и — провокатор!..

Так вот почему проваливались многие операции подпольщиков Симферополя. Только теперь, в тюрьме, после этой встречи, будто какой-то луч осветил все действия Ахтырского.

— Как мы этого раньше не замечали? — с горечью говорил Волович Лозинскому. — Ведь срывались именно те операции, которыми руководил Аким.

Они помнили, как блестяще удался налет на типографию «Рекорд». Тогда Васильев, Тарханов, Васьковский, Волович и Лозинский ворвались в типографию, вывесили на дверях объявление: «По случаю смерти отца владельца типография закрыта», загнали хозяина и его посетителей в отдельную комнату, а сами вместе с рабочими отпечатали 1000 экземпляров воззвания Крымского подпольного обкома партии и Крымревкома к населению полуострова в связи с годовщиной Февральской буржуазно-демократической революции.

Памятью борцов за свободу, погибших в царских тюрьмах, именем павших на баррикадах революции братьев, в интересах семейств голодающих по воле спекулянтов листовка призывала: «Объединяйтесь, организовывайтесь, вооружайтесь и будьте готовы каждую минуту по призыву Коммунистической партии кинуться в бой против власти угнетателей и эксплуататоров. Завоюйте свою рабоче-крестьянскую власть. Долой генералов, спекулянтов, меньшевиков и правых эсеров…»

Потом комсомольцы всю ночь расклеивали ее по городу, а несколько пачек разбросали с балкона в городском театре. То-то бесились контрразведчики!

Вспомнился удачный налет на полицейский участок и освобождение политических заключенных… Квасницкий, Волович, Лозинский и другие, переодетые в белогвардейскую форму, привели 1 марта в первый полицейский участок «арестованных». Наружный часовой, привыкший к частому приему арестованных, беспрепятственно пропустил всю группу.

Во дворе комсомольцы разоружили второго часового, поставили на его место Лозинского и вошли в помещение участка. Козырнув дежурному офицеру, Волович сказал:

— Привели арестованных. Шляются без документов. — Офицер поднял от бумаг голову. Квасницкий приставил к его виску револьвер.

— Тихо. Руки вверх!

Обезоружив охрану, подпольщики открыли камеры и освободили арестованных. В самом центре города, вблизи от губернаторского дома.

Какой переполох был в стане врага!

Провели немало и других удачных операций. О них Ахтырский не знал…

Припомнили и другое. Вот они вместе с Григорьевым-Клещевским едут по шоссе Симферополь — Севастополь и на двенадцатой версте под покровом темноты закладывают динамит на железнодорожном полотне и двое суток грязные и голодные скрываются вблизи, ожидая, когда Ахтырский пришлет электробатарею и сообщит день и час, когда пройдет поезд с палачом генералом Слащевым. Но вестей от него не было, и Лозинский самовольно отправился на разведку в Симферополь. Аким накричал тогда на него за недисциплинированность, а потом предложил снять пост, так как поездка Слащева якобы отменялась и неизвестно, когда будет назначена вновь. Теперь-то ясно, кто спас палача от справедливого возмездия…

Недавно ребята сообщили, что надзиратель тюрьмы Ливоненко тоже провален, и контрразведчики таскают его на допросы. Теперь понятно, почему не удалось освободить из тюрьмы Спера.

А ведь до последней минуты все, казалось, шло гладко. В форме офицера Ольвиопольского полка Волович приехал с Катей Григорович к тюрьме. Они прошли в оранжерею напротив тюрьмы. Делая вид, что подбирают цветы, ждали Спера. Ему должен был помочь совершить побег через стену Ливоненко. Не дождались…

А Спер? Чуткий, отзывчивый товарищ, безгранично преданный делу партии коммунист, великолепный конспиратор — и вдруг такой нелепый провал. Его тоже выдал контрразведке Аким Ахтырский. Об этом стало известно, к сожалению, только сейчас.

Заскрипела дверь: в камеру привели с допроса Горелика, одного из организаторов подпольной большевистской организации.

Тяжело дыша, он опустился рядом с Воловичем.

— Моисей, — обратился к нему Волович, — не могу понять одного: зачем было Ахтырскому отстреливаться от контрразведчиков и уносить меня на спине после ранения?! Объясни.

— Думаю, захотел поправить свой авторитет, а заодно выведать твою квартиру и устроить там засаду. Целился сразу в двух зайцев, — ответил Горелик. — Скажи, — внезапно добавил он, — знал кто-нибудь, кроме Акима, о твоем выезде в Алушту?!

— Только Тоня, но…

— Ну, Тоня вне подозрений. Вот видишь, арест тебя, Лозинского и других комсомольцев — тоже дело его рук…

Утром 6 мая 1920 года в Петроградскую гостиницу на Пушкинской улице, оцепленную войсками, привели на суд из тюрьмы десять подпольщиков. Из контрразведки доставили Воловича, Ананьева, Горелика и Азорского. Вид их был страшен, но держались они бодро.

За длинным столом, блестя орденами, погонами и аксельбантами, сидело около десятка офицеров во главе с полковником.

Допрос был короток. Всем было ясно — это комедия, нужная, чтобы создать видимость законности.

— Тысяча девятьсот двадцатого года, апреля месяца, двадцать третьего дня военно-полевой суд при штабе добровольческого корпуса, рассмотрев дело о вольноопределяющемся Ольвиопольского уланского полка Зиновии Михайлове Воловиче, он же Зиновьев, Александре Георгиеве Азорском, Иване Осипове Ананьеве, Борухе Абрамове Горелике, он же Кацман, Фане Шполянской, Григории Акимове Старосельском (скрипучий голос председательствующего раздражал Воловича, и он слушал рассеянно)… признал виновными: Воловича, он же Зиновьев, в том, что, состоя членом Российской коммунистической партии, вошел в подпольные организации и… в качестве начальника штаба боевой дружины Союза коммунистической молодежи организовал и руководил боевыми пятерками последней и хранил оружие названной боевой организации; 9 апреля с. г. в местности под названием «Собачья балка» принял участие в собрании членов партии, которое при арестовании чинами контрразведывательного пункта оказало последним вооруженное сопротивление, причем он, Волович, стрелял из револьвера… и еще ранее того… принял участие в вооруженном нападении на первый участок симферопольской городской стражи, обезоружил чинов последней и освободил содержащихся там арестованных…

Кроме Воловича, к смертной казни были приговорены еще восемь человек, остальные — к каторжным работам.

Осужденных повели в тюрьму.

Волович сильно хромал и задерживал конвоиров. Те сердито ругались. Конвой медленно двигался по оцепленным войсками притихшим улицам. Вдруг среди ночной тишины зазвучал голос Зиновия:

И тут же его подхватили остальные заключенные:

— Прекратить! — защелкали затворами конвоиры.

— А то что, убьешь? — с насмешкой спросил Волович. — Хотя, впрочем, не все смертники, — добавил он тихо.

Песня оборвалась…

В тюремном коридоре смертники простились с остальными.

— Привет всем товарищам на воле!..

Под утро хлопнул выстрел: один из смертников пытался бежать.

Озверевшая охрана ворвалась в камеру. Приговоренные поняли, что ждать рассвета не будут. Они обнялись и запели гимн пролетариата Интернационал…

Трупы повешенных на фонарных столбах вблизи тюрьмы висели несколько дней. На груди каждого из них была дощечка со словами: «Так погибают за коммунию».

Записка, посланная Воловичем и Лозинским из тюрьмы, была уничтожена в целях конспирации. В 1926 году во время судебного процесса над провокатором Акимом Ахтырским текст ее привела по памяти Е. Р. Багатурьянц («Лаура»), бывшая в 1919 году председателем Симферопольского легального ревкома.

Независимо друг от друга, слово в слово привели этот текст и другие участники подполья. Остается добавить, что несовершеннолетний Лозинский принял смерть спустя месяц после Воловича. Он до конца держался мужественно.

В. ШИРОКОВ.