Студент 2

Глава 13

Мне часто снится, что я летаю во сне. Ну, часто-не часто — раз-другой в месяц. И вот так прямо «полет во сне» и не скажешь. Это больше, чем полет, хотя и он тоже. Я чувствую, как свободно парю в пространстве, и что-то вроде облаков со мною рядом… И хочу — взмываю ввысь, хочу — несусь вниз в бешеном пике, зная, что в любой миг легко войду в вираж и вновь помчусь куда хочу… Но это все-таки лишь часть волшебного мира, иногда приходящего ко мне. То, в чем я так свободно парю — не назвать небом над Землей. Не берусь назвать, но знаю, что это неизмеримо большее. Вряд ли я смогу сравнить его с чем-то в привычной нам жизни…

Вот и сейчас ко мне пришло это. Я очутился в дивном пространстве, обладая полной свободой движений. И сам я был как будто часть этого пространства, как бы растворен в нем, но в то же время строго сам по себе. Вот я, вот мир. Счастье лилось в меня, оно было и светом, и теплом, и дыханием этого мира… И как это бывает во сне, ход времени здесь был совсем другим. Эти полет, пространство счастья — это были секунды, и все так непрочно, не успел я впитать в себя то, что мне дарил этот мир. И проснулся.

В комнате был полумрак, но ясно было, что уже утро. Светает. Я протянул руку, взял часы — почти пол-седьмого. Секунды сна — и вся ночь!

Люба спала так умилительно, прижавшись ко мне, уткнувшись в плечо, сладко посапывая. И ее живое тепло чудесно разливалось по пространству, она как будто согревала собой меня и комнату.

Я осторожно, чтобы не разбудить девушку, выбрался из ее пленительных объятий. Она шевельнулась, что-то пролепетала неразборчиво, но не проснулась. Я стал бесшумно одеваться. Сделав это наполовину, посмотрел на спящую.

Оставшись в постели одна, она раскинулась повольготнее, обнаженную правую руку забросила за голову. Простыня малость сползла, задержавшись на груди. Озорство взыграло во мне, я осторожно потянул простыню, откинул ее к стенке, оставив барышню в первозданном виде.

Она лежала в позе почти «Спящей Венеры» Джорджоне, с той разницей, что Венера левой рукой целомудренно прикрывала самое интересное, а Люба, сама того не желая, предъявила это замечательное сокровище напоказ всему миру в моем лице.

Улыбаясь, я смотрел на нее, упиваясь мыслью, что столь легко смог заслужить страсть и нежность такой очаровательной цветущей женщины. Смотрел, смотрел… и просмотрел, как она проснулась.

То ли без покрывала ей стало прохладно, то ли просто утро есть утро, но она приоткрыла глаза — левый побольше, правый поменьше — отчего лицо ее приобрело смешное и беспомощное выражение. Видимо, ей потребовалось несколько секунд, чтобы перейти из сна в явь. Я улыбнулся:

— Доброе утро!

— Доброе, — она поспешно накинула на себя простыню, поежилась под ней, проворчав: — Смотри-ка, глазеет он… Я тебе что, пейзаж? А ты кто, Шишкин? Айвазовский?

— Чего нет, того нет. Но чувство прекрасного во мне присутствует.

— Прекрасное… — она зевнула. — Прекрасное — это вон, лесные дали. Поля да реки, небо, облака. Рассветы и закаты. Вот это прекрасное, я понимаю. А голая баба существует для того, чтобы ее е…

И она произнесла короткий грубейший глагол в неопределенной форме.

— Невозможно не согласиться, — сказал я и стал раздеваться обратно…

Мы предались страсти стремительно и броско, совсем не похоже на то, как это было вечером. Отработали как машины, достигли результата, замерли на несколько мгновений — и расслабились со странными выражениями лиц, какими-то отчужденно-виноватыми, что ли. Как будто этот утренний сеанс разбил то хрупкое и неясное, что между нами вроде бы возникло.

Она бегло поцеловала меня в щеку. Шероховатой ладошкой потрепала по плечу:

— Спасибо тебе! Ты молодец. Ударник половой жизни. Можешь собой гордиться! Меня сложно… того самого. Прямо скажем, капризная особа. Но тебе удалось.

— Приятно слышать. Горжусь.

— А мне приятно было ощутить. Тебе, надеюсь, тоже.

— Конечно.

— Ну, иди. Тебе же на практику?

— Скорее на работу.

— Ну, это неважно. Иди.

— Иду.

Я быстро оделся. Она сказала:

— Ты выйди, дверь прикрой, а я потом запрусь на ключ.

Я вышел и прикрыл, и пошел к себе. Было почти совсем тихо, разве что где-то непонятно где стеклянно звякнула посуда всего один раз. И я услышал, как за спиной дважды звучно щелкнул ключ в замке.

Как будто не дверь закрылась за мной, а нечто большее. Кусок судьбы.

Я усмехнулся этому. Какие-то дурацкие слова. Но разве глупость не может быть правдой?..

На этот вопрос я отвечать не стал, просто откинул его. Поднялся на четвертый, в коридоре мельком подумал, что Витек, может, еще не вернулся от Татьяны — было семь двенадцать. И здесь, на четвертом этаже почему-то было гораздо шумнее и оживленнее, чем на третьем. Слышались неразборчивые голоса и музыка, и где-то даже хлопнула дверь, но почему-то в коридоре никто не появился.

Витек, однако, был дома. Я толкнул дверь, увидел, что он сидит за столом, пьет чай. И по тому, как изо всех сил он старался выглядеть невозмутимым, я понял, что это случилось.

— Ну что? — с подъемом произнес я. — Сбылась мечта?..

Из деликатности я не закончил каноническую фразу из «Золотого теленка». Но Витьке, похоже, этот участок классики был не знаком. Он еще пригубил чаю из кружки, хотел артистично выпендриться, демонстрируя вальяжную бесстрастность… но выдержать маску не смог, расплылся в широчайшей улыбке.

— Да!.. Представь себе! Я… я, честно сказать, до конца не могу поверить…

— Теперь придется, — я подсел к столу, по-хозяйски налил чаю. — Это ведь только первый шаг был. И правду сказать, не самый сложный. Хотя, конечно, взять барьер было не просто. И я тебе в этом помог, верно?

— Да Базилевс! Да ты чо⁈ Да я тебе… по гроб жизни…

— Ладно! Про гроб говорить рано, ты вот что послушай.

Я постарался как можно рассудительнее втолковать ему, что теперь в отношениях с Татьяной начнется самое сложное. Теперь ему будут открываться такие стороны ее души, характера, ума, о которых он знать не знал, и сколько всяких открытий, приятных и не очень его ждет! И к этому всему надо быть готовым.

Наставительно говоря все это, я чувствовал, что до него не очень доходит. Но это и естественно. Он сейчас слишком захвачен ночными переживаниями. Восторгами, если сказать прямо. Это и понятно. Так и должно быть. Наверняка ведь это самое яркое событие в его жизни, и он потрясен весь, до самых душевных оснований. И все остальное сейчас для него съехало на дальние окраины.

Я вознамерился было всерьез поговорить с ним насчет его фарцовых дел — но понял, что сейчас и это не дойдет. Сейчас он слишком в эмпиреях. Все остальное для него по сути, не существует. Ладно, подождем.

Витька даже не спросил меня — а где я был ночью, что делал?.. Пустился взахлеб рассказывать о своих секс-подвигах, может, и привирал, да это неважно. Ни о чем другом он ни говорить, ни думать не мог. Мне его слушать было не то, чтобы скучно — Витька даже проявил какую-то образность в речи, употребляя красочные обороты — но по большому счету все было предсказуемо. И когда он пустился по третьему разу прогонять те же самые скабрезности, я без особых церемоний прервал:

— Ладно, брат, потом еще поговорим. Можем даже отметить, — я сделал характерный жест и улыбнулся. — А сейчас давай-ка поспешать!

Тут как раз и Саша подоспел, стукнул нам в дверь:

— Эй, подрастающее поколение, вы готовы?..

— Более чем, — я весело подмигнул Витьке. Он браво откликнулся:

— Мы — поколение уже подросшее! Шагнули через барьер, — и ответно подмигнул мне.

Саша, хмыкнув, в карман за словом не полез:

— Ишь ты! Шагающие экскаваторы… Штаны в мотне не лопнули?

— Нормально!.. — заржал Витька.

— Ну, давайте! Жду внизу, — и Саша рывком захлопнул дверь.

Мы быстро переоделись, сбежали на первый этаж. Я на всякий случай сунулся в почтовый ящик: ничего.

— Пишут, — усмехнулся Саша.

— Точно так…

В технопарке нас встретила Раиса Павловна:

— Ага, явились герои! Ну, подождите малость. Савельича начальство куда-то дернуло… Не к добру это.

— Почему? — спросил Саша.

— Ну как же! Если оно зашевелилось — значит, пойдет писать губерния…

И кладовщица разразилась едкой сатирической филиппикой в адрес начальства, которое, естественно, ни хрена не соображает, а может только важно пыжиться и отдавать нелепые распоряжения. Ну, любимая песня многих: все дураки, я умный!.. Только почему-то подчиненный.

Раиса Павловна, похоже, на эту тему могла разливаться соловьем без умолку, и остановил ее воинственные бормотания лишь Николай Савельевич. Он явился таким деловым и озабоченным, что страх, да и только.

— Здорово, кирасиры!.. Павловна, кончай бухтеть!

— Я не бухтю, а говорю!..

— Ну, у тебя это все едино… Ладно, слушай мою команду!

И он разъяснил: поступила команда срочно отгрузить значительное число химикатов на одно из городских предприятий. Там группа наших ученых проводит какие-то долгосрочные исследования, и вот им внезапно потребовался большой объем материалов…

Тут Савельич потряс списком: нужно то и то, и это, все оно, конечно, на складе имеется, но надо погрузить, доставить и разгрузить — вот такая задача. Машины скоро будут, так что ноги в руки… а потом придется сгонять и на тот самый химзавод, где ведутся работы.

— Обратно нас доставят? — немедля спросил я.

— Должны… А как же? — сказал Савельич, и что-то не послышалось мне уверенности в его голосе. И я не отпустил тему:

— Николай Савельевич, это точно? Может, стоит уточнить?

Козлова самого, вероятно, грыз некий червячок сомнения. Совесть не позволила просто так отмахнуться от него.

— Ладно! Выясню еще…

Устремился к телефону, говорил из кандейки довольно долго и горячо, хотя слов было не разобрать. Закончил, выскочил оттуда, заявил торжественно:

— Все нормально, гвардейцы! Машины будут наши, а не ихние, так что прокатитесь с ветерком туда-сюда. Уже едут, говорят…

Информация подтвердилась спустя минуту: послышался шум моторов, к складу подкатили знакомый нам ЗИЛ под управлением Алексея и немецкий бескапотник ИФА с кабиной неожиданного ядовито-канареечного цвета…

Я невольно вздрогнул. Как же! Отлично помню эти изделия из ГДР. Самому, правда, мне на них порулить не довелось, но видел, наблюдал, отзывы слыхал. Разные. Ну и вообще…

Воспоминания сами нахлынули, память вдруг подбросила целый пласт минувшей советской жизни…

Автопарк СССР — бесспорно, субкультура, достойная исследовательского взгляда. Своеобразный социальный срез. Неповторимый. Как, собственно, и весь Советский Союз. Который, разумеется, не «суб», а гигантская, планетарного масштаба культура со своими уникальными плюсами и минусами…

Такого изобилия автомобильных брендов, как в России XXI века, в СССР не было. Но тем знакомее, роднее были свои, и служили они куда более устойчивыми социальными маркерами. Определяли положение владельцев или персональных пассажиров… Здесь, разумеется, речь о легковых авто. Менялись советские эпохи, менялись марки и модели… но статусные роли оставались практически неизменными. При этом важно отметить: импортных легковушек на дорогах практически не было. Единичные исключения — подарки сделанные суперзвездам: космонавтам, артистам, спортсменам. Баснословными сделались «Матра-Джет» Юрия Гагарина и «Мерседес» W-116 Владимира Высоцкого… но повторим, это были редчайшие исключения. На 99,999… процентов советский легковой автопарк был отечественным.

В 1978-м году (если не считать так называемых «инвалидок», автомобилеподобных мотоколясок, которые были подарками от государства людям с определенной группой инвалидности) низшую ступень авто эконом-класса занимали «Запорожцы». Устаревшая модель ЗАЗ-965 «горбатый» — хотя лично я не очень понимаю, что в нем было такого уж горбатого; просто маленький автомобильчик. И современная модель — ЗАЗ-968 «ушастый». Ну, тут все справедливо. Бюджетность машины приводила к спорным решениям: например, расположению мотора воздушного охлаждения сзади. Что не требовало охлаждающей жидкости (и это ограниченный плюс), но требовало установки на задних крыльях дополнительных воздухозаборников — «ушей», и это был сильный эстетический минус. Отсутствие жидкостной системы охлаждения приводило и к другим курьезам… но об этом начнешь говорить, так не остановишься. Ладно! Дальше.

Нишу автомобилей среднего класса занимали «Жигули» и «Москвичи». Первые в целом считались попрестижнее — завод ВАЗ был новейший, построенный итальянским концерном ФИАТ, и свежий флер итальянских технологий еще витал над ним… Московский же завод АЗЛК (раньше — КИМ, потом МЗМА) был куда старше, во времена «царя Гороха» он производил аналоги американских «Форд-перфектов» и немецких «Опель-кадетов». Аутентичных довоенных КИМов в 1978 году уже не было, а вот послевоенные «Москвичи»-400 и 401 еще изредка встречались, не говоря уж о более поздних моделях 407 и 408, и почти современной, хотя стремительно устаревающей 412-й. Ну а новейшим на тот момент был «Москвич»-2140, отчаянная попытка АЗЛК перебить успех ВАЗа. Тот погнал продукцию мощнейшим оптом начиная с 1970 года. Сперва это была легендарная «копейка» ВАЗ-2101 и ее фейслифтинги 21011 и 21013, а также «универсал» 2102. Затем 2103 «треха» и наконец, 2106 «шоха» — такова вазовская линейка на 1978 год. Да, и с 1977 стал выпускаться внедорожник «Нива». В этом же секторе подвизались «колхозно-армейские» джипы ГАЗ-69 и УАЗ-469, однако «Нива» считалась несравненно комфортнее.

Далее по рангу «бизнес-класс» — говоря современным языком. Тогда же, перефразируя грубоватый анекдот, бизнес-класс был, а слова не было… Эту нишу занимали бренды Горьковского автозавода, начиная с довоенных времен. ГАЗ М-1 «эмка», ГАЗ-М-20 «Победа», и наконец, «Волга» — сначала 21-я, потом 24-я. Раритетных «эмок» в конце 70-х уже не было, а «Победы» и 21-е вполне еще колесили по дорогам. Ну, а 24-х было великое множество, в том числе и потому, что они практически полностью выполняли функции таксомоторов (окраска автомобилей такси в СССР — отдельная тема!..). Изредка в службу такси попадали «Москвичи», но они не выдерживали жестких условий эксплуатации, разлохмачиваясь за год-полтора. Тогда как громоздкой неубиваемой «Волге», в просторечии «барже» или «сараю», этот режим был как с гуся вода.

Таковы были массовые легковые автомобили той эпохи, доступные к покупке рядовым гражданином. Хотя по цене «Волга» была практически неподъемна. И ее приобретение могло вызвать нездоровый интерес к покупателю со стороны компетентных органов… А уровень выше — исключительно служебные автомобили для чиновников «премиум-класса» типа секретарей Обкомов, председателей Облисполкомов, министров и т.д. Эти машины выпускал тот же ГАЗ, а также московский ЗИЛ (ранее ЗИС). Началось с довоенного ЗИС-101, после войны ЗИС-110 (его модификацию «кабриолет» можно увидеть в фильме «Иван Васильевич меняет профессию»), затем уже ЗИЛ-111 и 114. Это были авто «суперлюкс»! Чуть ниже рангом в той же категории стояли «Чайки» ГАЗ-13 и ГАЗ-14. Эти, будучи уже порядком изношенными, иногда попадали в Дома бракосочетаний и возили свадьбы, но вообще их появление на провинциальных улицах было штучным и вызывало у прохожих оторопь.

Да, и еще! В эпоху «Побед» в бизнес-классе и ЗИС-110 в люксе Горьковский автозавод недолго производил промежуточный класс ГАЗ-12-ЗИМ — скажем так, «крузервейт», для генеральских и около-генеральских чинов. И это была предельная машина, которую еще можно было приобрести в частное пользование, лютая мечта особо продвинутых жителей Кавказа и Средней Азии. Почему-то данный сегмент потом надолго выпал из линейки и отчасти возродился много лет спустя в виде «Волги» ГАЗ-3102 — на радость генеральным директорам, которые раньше вынуждены были ездить на 24-ках, как «простые» директора рядовых предприятий.

Но это я, конечно, забежал вперед. В 1978 году «ноль вторых» еще не было, а старенькие ЗИМы очень редко, но встречались…