Суд да дело

- Ну, работает.

- А завтра она будет? В какую смену?

- Ну, в вечернюю. А вам зачем?

- Ничего серьезного. Один общий знакомый просил сказать ей "хэлло".

- А как его зовут? Я могу передать.

- Нет, спасибо. Я лучше сам зайду завтра.

Кипер вышел на улицу. Застегнул плащ до горла. Осенний ветер катил по небу круглые облака. Подсвеченные снизу праздничными городками.

Кто-то постучал его по плечу. Он обернулся. Официантка вглядывалась в него обиженно и недоверчиво. Недодал чаевых? Прикарманил вилку? Губы ее синели на ветру.

- Вашего приятеля не Грегори зовут?

- Вообще-то, да. Как вы догадались? Вы с ним знакомы? Видели вместе с той самой Гвендолин?

- Вообще-то, я и есть та самая Гвендолин. Кто знает, тот понимает, что я имею в виду.

"Так, - подумал Кипер. - Мальчик просто забыл упомянуть одну примету. Незначительную деталь. Бывает. Этого нам еще не хватало... Конечно, мы все не расисты, но... А нос, и правда, - с горбинкой".

- Я знала, знала, что этим кончится. Меня не обманешь. Сама убегала с двенадцати лет. Душой-то он давно был в бегах. Далеко его унесло?

- Не очень. - Но сам-то цел? В порядке? Вы его видели?

- Цел и невредим, в полном порядке. Хочет вас повидать. Но надо действовать очень осторожно.

- Да знаю я! Родители его тут заявились разыскивать. Но я бы не выдала, если б даже знала. Мамаша то плачет, то грозится. Хотела я ей сказать: "Раньше надо было думать". Да потом вижу: она же в мальчишке своем ничего не понимает. Она, я слыхала, сама убегала в детстве - только от плохих родителей. Не может понять, как это хотят убежать от хороших, от всяких. Где он сейчас?

- Ждет в машине. Здесь, недалеко.

- Я кончаю через полчаса. Видите, через дорогу бензозаправка? Ждите меня там. Только пусть не выходит из машины. Вы-то уж знаете-понимаете, что я имею в виду.

В годы учебы Киперу часто доводилось подвозить друзей. Иметь машину тогда считалось роскошью для студента. Иногда набивалась такая толпа, что из окон торчали головы, руки, портфели. Но все же это было лучше, чем везти какую-нибудь парочку. И слышать все эти свистящие "нет, нет, нет! да, да, да! ох, ох, ах!". Вперемешку с сопением и стонами. И ловить в зеркальце то губы, то щеку, то голое плечо, то пальцы на шее. Наполнявшие сердце водителя грустной завистью. Опасной для встречных машин. Точь-в-точь как сейчас, когда он вез Грегори и Гвендолин. Купавшихся на заднем сиденье в ванильных ароматах.

В ожидании Гвендолин Грегори пытался выклянчить побольше. Но Кипер был непреклонен.

- Еще чего выдумал - мотель! Никаких мотелей! Кафе - прекрасное место для свиданий. В крайнем случае - кино. И только! Да, я подожду рядом, в какой-нибудь забегаловке. Мне нужно прочесть и написать кучу писем.

Письмо, на самом деле, было только одно - из Новой Англии.

"Дорогой К. Р.

Вчера приходил старый Готлиб - помочь мне вставить зимние рамы в окна. Они не тяжелые, но одному их поднимать очень несподручно. Поэтому мы заключили трудовой союз: он помогает мне, я - ему. Его сыновья не захотели фермерствовать, разъехались. Они с женой остались вдвоем в большом доме. Завтра иду к нему.

Сегодня после работы я поил его чаем с печеньем. Говорили о том, о сем, размякли в сразу потеплевшем доме. И вдруг он спросил: "Почему я никогда не вижу вас в церкви?". Мне было неловко врать ему - разделенный труд, преломленный хлеб сближают, - поэтому я стал говорить правду. Которая в моем случае многословна и неубедительна.

Я стал объяснять, что в течение всей жизни я так много думал про отношения человека с Богом, что из этих мыслей у меня вырос настоящий мысленный горб. Я не горжусь им, не рад ему, но мне нужно жить с ним, потому что ампутировать его нельзя. Горб этот такой разветвленный, высокий, чувствительный, причудливый, что нет ни одной церкви, в двери которой я мог бы пролезть с ним. Это должна быть такая причудливая дверь, в которую мой горб мог бы войти, как ключ входит в замочную скважину. Но церкви с такой дверью нет. Поэтому мне приходится всегда оставаться у порога.

Готлиб кивал сочувственно - и был прав. Простой человек принимает Неведомое легко и естественно, ибо для него оно всегда рядом, всегда лицом к лицу. Интеллектуал же отделен от Неведомого горой псевдообъяснений, которые он сам же и громоздит увлеченно и неутомимо. И не замечает при этом, что все эти рациональные объяснения затвердевают в догмы, ритуалы, обряды. Так что в какой-то мере, быть может, он был прав - тот провинциальный профессор, который назвал науку новой религией.

Мне и самому подобные мысли порой приходили в голову. И знаешь, когда я впервые об этом подумал? Смешно сказать: летел в самолете и глядел на стюардесс, выстроившихся в проходах и объяснявших, что надо делать в случае аварии. Мы все прекрасно знаем, что ни одному человеку еще не удалось спастись из самолета, упавшего в океан. Никто не успел натянуть надувной жилет, схватить плавучее сиденье, добежать до бокового выхода. Известно, что ветер врывается в пробоину с такой адской силой, что срывает всю одежду с людей голые трупы будут качаться на волнах. А при ударе о землю гибнут не только пассажиры и команда, но часто и жители, на земле, еще секунду назад воображавшие себя в полной безопасности.

И тем не менее, миловидные стюардессы, указывающие ритмичными движениями рук то на аварийный выход, то на сиденья, то на кислородные маски, наполняют наши сердца обманчивым покоем. Каждый день в тысячах взлетающих самолетов они исполняют свой ритуальный танец - эти новые жрицы нового культа, нового идола, имя которому: Безопасность.

Да, пожалуй, так сказать будет точнее всего: наши новые боги, которым мы поклоняемся со страстью и убежденностью, - Безопасность и Здоровье. Это им мы строим сверкающие капища больниц, их служителям вверяем свою душу и тело, им платим огромные подати, несравнимые с церковной десятиной темного Средневековья. А все эти горы лекарств, витаминов, мазей - разве не есть они наша новая святая вода, чудодейственные мощи, свечки к иконе? Раньше покупали индульгенции или платили за молитвы во здравие и за упокой - теперь мы покупаем все виды страховки. Недавно я прочитал объявление, предлагающее застраховаться от похищения инопланетянами - и совсем недорого.

В нашем новом язычестве человек может устроиться вполне уютно и прожить до конца дней своих в душевном комфорте. Но при одном условии: он не должен думать о смерти. Ибо Здоровье и Безопасность кончаются со смертью. И что тогда? Тогда-то Неведомое выступает из тьмы, в которую мы оттеснили его своим сверкающим здравоохранительным базаром, садится перед нами и возвращает нам долю серьезности, необходимую для отсыхания интеллектуального горба. После этого дверь церкви откроется для тебя - но не слишком ли поздно?

Прости за этот мрачноватый скулеж, навеянный холодным ветром за черным окном. И да хранят тебя боги Здоровья и Безопасности.

Твой Антонио А."

Гвендолин была очень довольна фильмом. В машине она хвалила смелость и находчивость героини. Которая ловко отбилась от злого мужа горячим утюгом.

- Нет, мне-то никакой утюг бы не понадобился, нет, сэр. Я своего мужа могла бы одной рукой вот так... Но это мне вышло боком, да, боком, скажу вам, и крест мне на сердце... Потому что он раз напился в доме и упал и разбил себе голову... И соседи вызвали "скорую", да, "скорую", и его отвезли в больницу... И там его спрашивают: "Кто вас так отделал?" А он, сучий сын, говорит им: "Жена отделала! Крест на сердце - жена!" И полиция примчалась и увидела, насколько я здоровее его, и надела на меня наручники, и я провела ночь в участке, вот так история. Пока он наутро не протрезвел, и не испугался и не сознался в своей неправде. Ох, кто бы только знал-понимал, как я бесилась всю ночь в тюрьме.

Дом с лифтом очень насмешил Гвендолин. Она хлопала себя по бокам, закидывала голову, толкала Грегори локтем. Тот блаженно улыбался и глядел на нее преданным взглядом. Губы его сильно полиловели после кино.

Гвендолин вдруг взяла его за ухо и за чуб. И несколько раз повернула голову вправо и влево.

- Вот так... Вот так... Вот так... Вот так твоя мать должна была тебя учить... Чтоб знал, как убегать из дома... Когда у меня будут дети, никакого самовольства не допущу. Все будет на замке: холодильник, буфет, двери, телевизор. И никаких карманных денег. Только то, что заработают.

Грегори, пошатываясь, вошел в лифт. Вознесся к себе на второй этаж. Кипер повез Гвендолин домой.

- Это я так, напускаю строгость, - объясняла она по дороге. - А вообще-то взяла бы его на руки и носила, носила... Я ведь точно такая была... Ну, скажите, вы - умный и образованный: почему в молодости так хочется убежать из дому? Я помогала в одной семье, где сын первый раз пытался убежать в четыре года. Собрал маленький чемоданчик и честно ждал маму в вестибюле, чтобы предупредить. Куда их несет? Почему? Не знаете? Так я вам сама скажу: потому что дома уже никого ничем не удивишь. А в молодости без этого жизнь не в жизнь. Дико хочется кого-нибудь удивить. Хоть чем-нибудь. Или хоть самой удивиться. Если вы понимаете, о чем я толкую.

- А правда, что вас родители в детстве приковали цепью?

- Чистая святая правда, крест на сердце. А что им оставалось делать? Первый раз я убежала в двенадцать лет. Пристала к какой-то уличной шайке. И удивляла их в свое удовольствие. Нетрудно. Затянешься травкой - дикий восторг. Опрокинешь стаканчик виски - у всех шары на лоб. Двенадцать лет все же. Даже потом, когда тебя начнет выворачивать, - стоят кругом и только что в ладоши не хлопают. Веселье.

- Но все же ребенка на цепь - это как-то жестоко. Не дай Бог таких родителей.

- И ничего подобного. Родители у меня замечательные. Специально нашли такую длинную цепь, чтобы я могла разгуливать по всей квартире. Ванная, телевизор, холодильник - до всего могла дойти. Только за дверь на лестницу не выйти. Друзья меня навещали, мы играли вместе. И я была самая-самая удивительная! Ведь никого - ну, никогошеньки, кроме меня! - не держали на цепи.

- Чем же это кончилось?

- Жутью, полной жутью! Дайте я вам расскажу. Кто-то из друзей наболтал учителям, те донесли полиции. И что тут началось, что началось! Нагрянул целый отряд. Отца и мать потащили к судье. В наручниках! Обвинение - мучительство ребенка. Залог до суда - сто тысяч долларов. Нет денег - в тюрьму. Меня - в сиротский дом. Вот уж где мрак и ужас, вот где никого ничем не удивишь. А воспитательница мне говорит: "Завтра повезем тебя в суд, будешь давать показания против своих родителей". Это я-то!.. Ну, привезли меня, посадили в свидетельское кресло, поднесли Библию. И этот прокурор их - голова, как череп с черными дырами - начал задавать вопросы. А я как закричу, как закричу!

- На прокурора?

- И на него, и на судью, и на охранников. "Что это вы вздумали?! Кидать моих родителей в тюрьму! Да это самые лучшие люди на свете. Что им еще оставалось делать с такой неблагодарной тварью, как я? Они меня спасти хотят, потому что любят. Вот и все. Отпустите их немедленно!" Судья, скажу я вам, страшно удивился. Похоже, ничего подобного не слыхал в своей жизни. И отпустил нас всех троих. Но все же велел цепь выбросить. Нас встречали жильцы всем домом, устроили праздник, только что без фейерверка.

- Да, поучительная история. Но все же, если взять того же Грегори...

- Ах, да знаю я - все знаю. И то, что старше его, и что черная, и что школу не кончила... Но ведь это только ему кажется, что он в меня влюблен и все такое. На самом же деле здесь все то же самое, то же самое. Я ему дико, страшно удивляюсь! Всему! Что он такой маленький и такой умный. Знает такие слова, что и в телевизоре не услышишь. От него у меня полные уши варенья. Это он от моего удивления так тает... Ну, а я... Чего ж греха таить... Я тоже в ответ... Так мы и удивляемся друг на друга... Вот уже целый год... Там у светофора - направо...

Машина остановилась у многоквартирного дома. Рыжий кот торжественно восседал на отвоеванном мусорном баке. Гвендолин поставила ногу на тротуар, потом обернулась и сказала задумчиво и печально:

- Вот вам мое твердое слово: если им не удивляться, они могут большой беды натворить. С собой или с кем другим, кто подвернется. Крест на сердце - уж я-то знаю, как это бывает.

III-4. Разлука

Кипер вслепую нащупал и придушил будильник. Спустил ноги с кровати. Поймал пяткой шлепанцы, подтянул поближе. По лучику света дошел до окна. Раздвинул шторы. Открыл пересохший рот, застыл в изумлении. Куда подевалась желтая листва, зеленая трава, цветные автомобили?

С бесшумным коварством снег утянул всю окрестность назад, в мир черно-белого кино. Да и черного почти не оставалось. Сплошное белое поле с белыми гробами. Гробы на крышах машин, на скамейках в саду, на забытом шезлонге. Даже на почтовом сундучке около въезда - маленький детский гробик.

Но ради чего, на какие подвиги был взведен с вечера будильник? О, Господи, - Джози!

Он обещал быть у Джози к полудню! А теперь из-за снегопада, на дорогах будет столпотворение. Скорее, скорее!

- Грегори, хватит спать! Кто обещал помогать во всем, разгребать снег?.. Вот он, свалился на голову... Давай, давай!.. Вторая лопата - в подвале... Разгребай мне выездную дорожку, пока я откапываю автомобиль. Да забудь ты про кеды - вот сапоги!.. С отмороженными пальцами - кому ты нужен...

Джози позвонила накануне, в пятницу. В конце рабочего дня. Позвонила прямо в студию - и это было непривычно. Тревожно. Но голос звучал скорее задумчиво. Даже мечтательно. Нет, ничего не случилось. Просто ужасно, ужасно хочется тебя повидать. Что у тебя завтра? Сможешь приехать? В нашем ресторанчике, в двенадцать - хорошо? Целую тебя.

СЛАВА! СЛАВА ГЕРОЯМ ВОЙНЫ С СУГРОБАМИ!

Слава снегоуборочным монстрам, грохочущим, как танки. Которые вступили в бой уже посреди ночи. И на главных дорогах враг был смят, отброшен, раздавлен. И субботние потоки машин катились, неслись посреди снежных просторов почти без перебоев. Как несется кровь в наших жилах, очищенных от белых заносов холестерола.

- ...Что ты будешь есть? Я ужасно голодная, а ты? Хочу все сразу. Тебе все равно? Тогда возьми лососину под майонезом. Я буду с собой бороться, но, в конце концов, немножко у тебя украду.

Он смотрел на нее влюбленным взглядом. И видел не одно, а сразу несколько лиц. Вот лицо смеющейся школьницы накануне каникул. Вот - аспирантка, уставшая от занятий, добитая последним экзаменом. Вот брошенная возлюбленная. Вот ошеломленная молодая мать, протянувшая руки к новорожденной. И эта ее улыбка, которая начинается не в углах губ, а в углах глаз и делает ее похожей на китаянку, - от кого она? Не было ли среди их предков кого-то с восточными генами? Не гены ли потянули ее в объятия гостя с берегов Ганга?

- ...За последние месяцы я очень подружилась с дьяконом одной местной церкви. У него есть взрослый сын, который с детства страдает аутизмом. Так что, сам понимаешь, как много у нас общих интересов и тем для разговоров. Он рассказывает мне, как рос сын и какие приемы они с женой применяли, чтобы помочь ему. И они достигли замечательных результатов. Сын их работает настройщиком роялей, ведет самостоятельную жизнь, ездит на автомобиле. И еще дьякон рассказывает мне про их церковь. Ее прихожане следуют учению одного христианского мистика, жившего двести лет назад в Швеции... Ты не хочешь попробовать от меня фаршированных ракушек? В прошлый раз тебе понравилось помнишь? Возьми хоть штучку...

...Да, так вот, этот мистик обладал невероятными способностями ясновидца. Однажды он гостил у друзей в городе, расположенном миль за двести от столицы, где был его дом. И вдруг посреди ужина он встал в большом волнении и сказал: "В столице сильный пожар... Огонь приближается к моему дому..." Все присутствующие были смущены, решили, что их гость теряет рассудок. Позже вечером он объявил им: "Слава Богу, пожар удалось потушить... Огонь остановили за три дома от моего". И представляешь - через два дня прибыл гонец из столицы и привез известия о пожаре, которые точь-в-точь совпадали с рассказом ясновидца. Конечно, после этого случая слава о нем разнеслась по всей стране, и его богословские труды стали привлекать к себе гораздо больше внимания.

...После таких историй мне хочется бежать к кому-то и кричать: "Вот видите, видите!" Потому что у меня всегда было это ощущение утраты каких-то наших чувств и инстинктов. Возьми хотя бы обоняние, запахи. Я уверена, что пять тысяч лет назад человека окружала целая симфония запахов. Но с тех пор, как мы перестали опасаться хищных зверей, переселились из лесов в города, начали мыться каждый день, выбрасывать протухшую еду, обоняние всё слабело и исчезало за ненадобностью. То же самое с ясновиденьем. Уверена, что у древних оно было развито гораздо сильнее. Верю, что Моисей мог увидеть реки и горы Земли Обетованной в своем сознании так, как мы их видим сегодня на экране телевизора. Но дар ясновиденья отмирает. Кому нужны телепаты, когда у нас есть телеграф, телефон, телевиденье?

...Ох, я, как всегда, переела. А ты сыт? Закончил? Тогда давай съездим в церковь моего дьякона. Мне хочется тебе показать ее. Богослужение уже закончилось, мы сможем посидеть там спокойно. Это недалеко. Поедем на моей машине, а потом я привезу тебя обратно.

...Ты только погляди на эту белую равнину. Наверное, это тот самый снегопад, который был послан нам к Рождеству, но опоздал. На небесных шоссе случился затор. Ты помнишь, чтобы столько снега когда-нибудь насыпалось за одну ночь? Кажется, в тот год, когда Астере исполнилось два и ты приезжал тайком повидать ее. Но на следующее утро все растаяло. И завтра, я уверена, не останется ни одного белого клочка. Нужно спешить любоваться.

...О чем я начала говорить?.. Да, об утраченных инстинктах. Я все время возвращалась к этой мысли за последнее время. Потому что при взгляде на моих детей в клинике мне тоже кажется, что они с рождения утратили какой-то важный инстинкт. И я долго не могла понять - какой же именно. Но недавно поняла. В них совершенно нет инстинкта хищника.

...Да, вот эта церковь. Правда, величественно? И обрати внимание на такую особенность. Ни одна деталь в ней не повторяется дважды. Вглядись в этот ряд овальных окон. Они все похожи, но каждое чуть отличается от другого размером, формой овала, узором рамы. То же самое - колонны. В соответствии с учением шведского мистика, архитектура символизирует неповторимость каждого творения Господа. И скамьи - посмотри - тоже чуть-чуть различны. Я обыкновенно сижу на той, в правом ряду, у стены.

...Так вот, когда я поняла, что в моих подопечных детях не может быть ничего хищного, все начало сходиться одно к одному. Теперь стало понятно, почему они совершенно не умеют врать. Ведь хитрость - это оружие хищника. Понятно, почему никто из них, вырастая, никогда не станет преступником, членом уличной банды, солдатом. И почему в них так много преувеличенных необъяснимых страхов. Они чутьем опознают хищные черты в окружающих их людях, даже в самых добрых. И в них просыпается неудержимый древний импульс: бежать! Поэтому они так не любят наших прикосновений. А еще они часто расслабленно повисают, когда берешь их на руки, - это ведь тоже случается в мире животных, когда добыча притворяется мертвой в лапах хищника.

...Заметил ли ты, что у львов, тигров, волков глаза расположены спереди и смотрят вперед? Потому что хищнику нельзя упускать из виду добычу. А у антилоп, зебр, овец, лошадей - по бокам головы? Это для того, чтобы все время видеть всю окрестность и заметить приближение опасного врага. Так вот, дети-аутисты тоже никогда не смотрят прямо на человека, а все время бросают взгляды по сторонам. Будто им постоянно надо быть начеку, ждать опасности со всех сторон.

...Вообще-то человек - единственное животное в истории эволюции, которое сумело поменять роли. Посмотри: каждое живое существо - либо охотник, либо добыча. Конечно, бывает, что хищник может стать добычей другого хищника, это так. Но травоядные остаются травоядными всегда. Все обезьяны до сих пор вегетарианцы. И только человек из плодоеда стал мясоедом. Правда, при помощи огня. И начал охотиться. И смотреть прямо перед собой. А вот аутист отказывается быть хищником. Так нельзя ли его лечить - то есть возвращать обратно к хищным нам - пробуждая в нем охотничий инстинкт? Британские коллеги очень заинтересовались моими идеями. Наверное, в Лондоне мне поручат вести специальное исследование в этом направлении.

- Что? - вскинулся Кипер. - При чем тут Лондон?

Джози по-детски прикрыла рот ладошкой. Потом махнула рукой.

- Ладно, проговорилась раньше, чем хотела. Да, милый, да - это так. Мы с Астерой улетаем в Англию. Меня ждет там работа. Билеты на руках, квартира продана, осталось упаковаться - и все. Я позвала тебя попрощаться. Но не хотела сразу обрушивать такой сюрприз. Хотела, чтобы у нас был хоть часок поговорить спокойно.

- Но как же?.. Я не понимаю... Так внезапно... А твои подопечные дети? Которых ты всегда боялась оставить без присмотра хоть на один день?..

- Ничего нельзя было поделать. Миссис Фербюссон дала мне целый месяц, чтобы подготовить их. И на том спасибо. Могла бы уволить сразу. Сотрудницы с внебрачными детьми им не нужны. Каким-то образом нанятый ею детектив не только отыскал тебя, но и добыл твой анализ крови. И стало ясно, что ты - не отец Астеры. А дальше уже неважно, где ты прячешься, неважно, настоящий у нас был брак или фиктивный. Важно только одно - что мой ребенок "рожден в грехе".

- Но как же так?.. Я ведь исправно платил... То есть, я хочу сказать какое ей дело, от кого ребенок у замужней сотрудницы? Кругом бушует сексуальная революция, а эти ханжи по-прежнему хотят...

- Ханжи или нет - но деньги-то у них. И они будут решать, кого нанимать, кого увольнять. Решать по своим правилам. Иногда я даже думаю, что это не так уж плохо. Пусть хоть какие-то правила уцелеют от наших революций и хоть кто-то возьмет на себя их защиту.

- Родители твоих подопечных могли бы подать протест. Могли бы потребовать, чтобы тебя оставили.

- Ни у кого из них не хватит духу протестовать. Ведь многие авторитеты по детскому аутизму утверждают в своих книгах, что во всем виновато неправильное воспитание. Представляешь, с каким чувством вины приходится жить родителям.

- Но неужели нет другой клиники по эту сторону океана?

- Конечно, есть. Но мне-то теперь нужна такая, в которой на мои идеи не смотрели бы как на ересь. А я за этот месяц еще больше укрепилась в них. Мне ведь нужно было как-то подготовить Фредди и других к моему исчезновению из их жизни. И я придумала простую игру: пряталась от них на минуту за дверью, а потом появлялась снова. Но им эта игра не нравилась, они каждый раз начинали громко плакать.

- Ну да, ты ведь сама объясняла мне: у них нет воображения, и они не могут представить себе, что ты до сих пор здесь рядом, за дверью.

- Так я раньше считала. Но теперь мне кажется, что дело в другом. Скорее, оно не отсутствует у них, но отключилось в первые месяцы жизни. Возможно, оно было таким ярким, что все младенческие страхи были непереносимо сильными. Сработала психологическая самозащита организма. Ведь если в них исчезли хищные инстинкты, то психологически они должны быть гораздо ближе к Небытию, чем мы. Должны ощущать его острее. Так, как мы будем ощущать его в глубокой старости. Может быть, старческое слабоумие - это, на самом деле, защита от ужаса Небытия. Которое приблизилось вплотную. Пока мы молоды и здоровы, мы все время охотимся. За маленькой или большой добычей, и добыча отвлекает нас. Мы охотимся за повышением зарплаты, за модными туфлями, за аплодисментами в зале, за редкой пластинкой. Аутисты этого не понимают. Их от Небытия отделяет только любовь. И если любимый ими человек исчезает хоть на минуту, Небытие приближается к ним вплотную. Поэтому они и плачут. Вполне возможно, они знают, что я стою за дверью. Но мое исчезновение из поля зрения - это как бы репетиция Небытия. А это очень страшно.

- Но как же от этого можно излечить?

- Не знаю. Никто еще не научился выделять гормон хищника и превращать его в таблетки. И даже неизвестно, нужно ли это. А что, если развитие рода человеческого идет в сторону полного подавления хищных инстинктов в нашей душе? Ведь тогда окажется, что аутисты не отстали от нас, а обогнали. Ведь недаром в них порой открываются невероятные способности, которых нет у остальных людей. Очень часто - абсолютный музыкальный слух. У других - умение мгновенно множить, делить, вычитать шестизначные числа, извлекать корень, возводить в степень. Они считают со скоростью электронного калькулятора. А что, если в них просыпается и заглушенная способность человека к ясновиденью? В этом случае их раздутые страхи, их преувеличенная тревога окажется вполне оправданной. Вот мы смотрим на входящего в комнату трехлетнего малыша - и улыбаемся. А аутист начинает плакать. Почему? А вдруг он видит внутренним взглядом, как этот малыш тридцать лет спустя колотит палкой жену? Или бросает в воду мешок с новорожденными щенками? Или летит в бомбардировщике над спящим городом?

...Еще одно - представь себе, каким уродом выглядел для окружающих первый человек, пытавшийся заговорить. Испускаемые им звуки должны были казаться соплеменникам верхом бессмысленности. Попранием всех правил пещерного хорошего тона, нарушением привычной мелодики воя и рыка. Может быть, и аутисты несут нам зачатки какого-то нового способа общения, который мы не в силах усвоить? И нам не учить их нужно, а учиться у них? Учиться тому, как жить бок о бок с ужасом Небытия. Учти: если бы мир был заселен одними аутистами, на Земле прекратились бы войны.

- Да, с такими взглядами ближе Британии тебе работы не найти.

- Любопытно, что этот шведский мистик впервые обнаружил свою способность к ясновиденью, живя в Лондоне. И был еще один мистик и ясновидец, русский философ, которому тоже первые яркие видения явились в Лондонской библиотеке. Видимо, там, на берегах Темзы, есть какая-то щель в потусторонний мир. Если мне начнут являться призраки и духи, я тебе непременно сообщу. А ты будь готов к этому и не думай, что я помешалась. Ой, как мы заболтались!.. Я обещала бэбиситтеру вернуться в два. Пора ехать!.. Не огорчайся так... Ты-то знаешь, что Небытие еще далеко-далеко... Наша разлука - только репетиция. Ты прилетишь к нам, когда у тебя будет отпуск, мой дорогой кочующий муж и брат, мы пойдем смотреть парад гвардейцев в медвежьих шапках и все такое... А уж в мире духов мы всегда, всегда вместе. Океан между нами - это просто лужица на один телефонный прыжок.

Побелевшая Пенсильвания тихо утекала назад по обе стороны шоссе. Побелевшие деревья и кусты медленно вращались, выставляя напоказ свою неповторимость. Шелест колес по мокрому асфальту манил, обещал просвет в запредельный мир. В котором время и расстояние утратят свою тираническую власть. Где сила ясновиденья вернется к усталым автомобилистам. И они сумеют дотянуться друг до друга сквозь толщу Небытия, из города в город, из штата в штат, с континента на континент. И даже из одного автомобиля в другой.

ЖЕНА, ВОЗЛЮБЛЕННАЯ, СЕСТРА - ВСЕ ПОКИДАЛИ ЕГО. А кто оставался? Полицейские, адвокаты, судьи, шантажисты. Все теснее и ближе, с хищным блеском в глазах, вот-вот скребанут когтями по ветровому стеклу. Но почему - почему именно к нему?

Наверное, есть в нем какая-то манящая их слабина, какая-то скрытая нехищность, заметная уязвимость. Ведь и леопард в пустыне долго высматривает среди антилоп подходящую жертву. Нарочно вспугивает все стадо и помечает взглядом отстающих в беге. Наверное, и в нем, в Кипере, замечают они эту готовность отставать, эту упрямую нестадность. Эту забывчивость о главном шкуроспасительном деле жизни. Замечают и пускаются в погоню.

В доме было тепло, тихо, разноцветно. Черно-белые кадры, взятые в раму окна, наполняли гостиную музейным покоем. Крепость не крепость, но все же свой дом - великое дело. Золотая бабушка Дженни - спасибо ей! Она была еще жива, когда они разводились с Полиной. И это она настояла, уговорила его, всучила деньги - чтобы он выплатил жене ее долю и оставил дом за собой. В юности он ни за что бы не поверил, что будет способен взвалить на себя бремя собственности, испытать теплое чувство к недвижимости. Но оказалось, что к дому можно прирасти. Как прирастает рак к скорлупе, улитка к раковине, черепаха к панцирю. И вот уже трудно представить себе жизнь без этой защитной брони.

Наверху послышались шаги. Грегори высунул над перилами всклокоченную голову. Исчез. Тут же появился снова. Застучал каблуками по лестнице. На ходу застегивая рубашку. Выкрикивая с театральным восторгом:

- Вернулись?! Уже?.. Блеск!.. Значит, мы успеем в кино... Единственный сеанс... Начало через двадцать минут... Этот фильм то запрещали, то разрешали, то снова запрещали... Нужно ловить момент... Я видел рекламный ролик... Там два первокурсника ухаживают за одной студенткой... Она любит одного, а спит с другим... С любимым не может спать, а тому - другому - не может сказать слова любви... А он требует... И грозит ей, что расскажет про них ее любимому... И звонит ей в общежитие... И вот один кадр: ее позвали к телефону в коридоре... И она идет... Знает, что звонит нелюбимый с угрозами... Она идет долго и медленно... Как на казнь... Даже сердцу больно... Такой фильм нельзя пропустить!..

- Грегори, я жутко устал. Давай уж в другой раз. У меня был очень, очень тяжелый день...

- Ну, хоть отвезите меня и проведите внутрь!.. Это же десять минут езды... Фильм только до семнадцати лет и старше... Меня без вас не пустят... Сами понавешали правил на нашу голову... Вы меня проведете в зал и уедете... А обратно я как-нибудь доберусь... Мне же скоро в колледж идти - мне нужно знать, как там положено делить возлюбленную между друзьями...

В голосе Грегори звенело чуть ли не отчаяние. Вся эта голливудская лавочка здорово насобачилась играть на подростковых гормонах. Но снова садиться за руль не было сил.

Кипер поднялся на первые ступени. Мальчик стоял у него на пути. Раскинув руки на перила. Сверля его умоляющим взглядом. Кипер всмотрелся в его лицо, потом посмотрел по сторонам. Только тут он заметил бутылку на столе в кухне, стаканы, тарелки с остатками пиццы.

- Грегори! У тебя были визитеры?! Но мы же договаривались - никаких гостей.

- Да... Был... Школьный приятель... Я ему доверяю...

- Он все еще здесь? Наверху? Тоже рвется в кино?

- Нет, он уже ушел.

- Ушел? А чье это рыжее пальто там в кухне, на спинке стула?

Грегори застыл, приоткрыв рот. Взгляд его шарил по потолку, по синим цветам на стенах, по айсбергу холодильника. Тщательно обходил рыжее пятно.

- Видите ли... Честно сказать, он приходил не один...

- Что? Грегори, ты с ума сошел! Если ты начнешь пускать в дом приятелей с девицами, меня обвинят в содержании притона для несовершеннолетних. Где они? Все еще наверху? Пусть немедленно одеваются и бегут по домам.

Он сбросил руку мальчика с перил. Помчался наверх. Одолевая по три ступеньки одним прыжком. Решительно застучал автомобильными ключами в дверь спальни. Выждал минуту и вошел.

Гвендолин сидела на кровати. Почти одетая, почти спокойная. Вглядываясь в карманное зеркальце. Возвращая губам лиловый блеск. Кудрявые волосы шапкой на плечах, нос с горбинкой. И сияющий, полный праздничной рассеянности взгляд.

О, ГДЕ?! ГДЕ ОНА, ТА ЦЕПЬ, НА КОТОРУЮ МУДРЫЕ РОДИТЕЛИ САЖАЛИ ЕЕ В ДЕТСТВЕ?

- Зачем вам? - спросила Гвендолин. (Неужели он сказал это вслух?) - Снова приковать меня? Так мальчик завтра найдет себе другую. Приковать его? Так он завтра повесится на этой цепи. Если вы только кумекаете, что я имею в виду.

Грегори возник где-то сбоку. Напряженный, как - нет, уже не козленок, но маленький леопард. Готовый кинуться на защиту. Сверля горячим глазом из-под русого чуба.

Гвендолин спрятала зеркальце и помаду, встала. Задвинула поглубже предательскую бретельку, застегнула верхнюю пуговицу жакета. Подошла к Грегори и нежно поцеловала его в лоб.

- Мы очень, очень - крест на сердце - удивили друг друга, да? Но ты впредь слушайся мистера Райфилда. Не вздумай больше самовольничать. А то он рассердится всерьез. Он ведь очень, очень умеет сердиться. Только еще сам не знает об этом. Если вам ясно, о чем я толкую.

Она осторожно протиснулась к лестнице, пошла вниз. Держась очень прямо, ведя пальцем по перилам. Легко рассекая и отметая волны упреков, угроз, обвинений. Надела рыжее пальто, вышла в снежные сумерки. Кипер махнул рукой, поднялся к себе.

Что-то ведь было, было в запасе приятное. Что-то хорошее все же вызревало из тревожных событий этого дня? Ах, да - конечно! Наливалось соком сладкое яблоко мести. Он положил на стол лист бумаги, достал авторучку - подарок Долли. Начал писать, с наслаждением выводя каждую букву.

"Дорогой доктор Мэтьюс!

Спешу сообщить вам, что в моем отношении к белоклювому дятлу произошел резкий и болезненный перелом. Моя страстная любовь к этой птице претерпела внезапную трансформацию: из экологической она стала гастрономической. Визиты к психиатру не помогли.

Я страстно мечтаю попробовать нашего дятла на вкус. Если он попадется мне в заповедном лесу, я не смогу совладать с собой - подстрелю его, невзирая ни на какие запреты. Я мечтаю ощипать его перо за пером. Или нет, мне объясняли опытные охотники: можно сделать аккуратный надрез на груди и потом стянуть кожу вместе с перьями, как наволочку с подушки. Видимо, как и всякую дичь, его следует сначала хорошенько вымочить в уксусе. Затем можно обмазать тестом с орехами. И печь в духовке при температуре 380 градусов часа полтора. У меня начинается обильное выделение слюны и желудочного сока, когда я представляю себе вкус ножки или крылышка белоклювого дятла.

Как вы сами понимаете, дальнейшая финансовая поддержка с моей стороны была бы просто кровожадным лицемерием. Все равно как если бы я жертвовал деньги на ферму, которая будет выращивать мой любимый деликатес. Но я уверен, что тысячи других идиотов будут по-прежнему слать вам чеки и дело ваше будет цвести и крепнуть, чего я вам сердечно желаю. Ваш К.Р."

III-5. Предложение

Ответ на письмо пришел так быстро, словно доктор Мэтьюс каким-то чудом заготовил его заранее.

"Дорогой мистер Райфилд!

Конечно, ваше письмо меня весьма опечалило, даже, можно сказать, шокировало. Наше сотрудничество начиналось так успешно, и вдруг - этот неожиданный, необъяснимый поворот вашей психики. Зажарить белоклювого дятла! Как вам могло прийти в голову такое кощунство? Это все равно что истопить печь натюрмортами Сезанна или оклеить стены рукописями Дарвина.

Должен также предупредить, что белоклювые дятлы окружены какими-то таинственными силами. Несмотря на то, что их осталось так мало, влияние этой породы на людские дела и судьбы бывает очень сильным и опустошительным. Замечено, что человек, причинивший какой-нибудь вред этой птице или вызвавший ее неудовольствие, очень скоро сталкивается с серьезной жизненной проблемой или даже несчастьем. Вдруг одна за другой начинаются всякие беды: ухудшение здоровья, финансовые затруднения, развал семьи. Иногда темные детали прошлого всплывают на поверхность, и человек теряет уважение окружающих или даже приходит в столкновение с законом.

Так что подумайте, мистер Райфилд, хорошенько подумайте. Когда вам снова захочется отведать мяса белоклювого дятла, пойдите в хороший ресторан и закажите обычного фазана. Вдруг это поможет?

Даю вам отсрочку на присылку следующего чека в две недели. Буду ждать с надеждой и пониманием. Ваш д-р. Мэтьюс".

Но две недели истекли - и ничего не случилось. Потом еще одна. И еще. Видимо, колдовская сила белоклювых дятлов ослабла. Ее уже не могло хватить даже на мелкую каверзу. Наоборот, цепочка мелких удач украсила веточки жизни, как новогодняя гирлянда.

Пришла открытка из Лондона. У Джози все складывалось хорошо, в новой клинике ее встретили приветливо, даже почтительно. Школа была в двух шагах от квартиры, дочка могла ходить туда пешком. А если Джози ничего не грозит, доктор Мэтьюс может провалиться в преисподню, в люк, в любую дыру - хоть экологическую, хоть озоновую. Никто о нем не пожалеет.

Сержант Ярвиц совсем затих. От него не было ни звонков, ни писем, ни повесток. Видимо, понял, что мистера Райфилда вряд ли могли увлечь затеи с летающими трупами. Срок подписки о невыезде истек. После долгого перерыва пальцы души осторожно пробовали воды невиноватости и свободы. И опьянялись их пенистой новизной.

Грегори оказался покладистым, нетрудным жильцом. Добровольно взял на себя роль уборщика, повара, прачки. Разгребал снег, менял перегоревшие лампочки, прочищал засорившийся водопровод. Ему ничего не стоило вбить новый гвоздь для термометра; или заделать щель в оконной раме войлочной прокладкой; или завинтить шурупы в дверной ручке, болтавшейся вот уже несколько лет.

Кипер принес ему гору учебников, и он честно занимался по школьной программе. Написал сочинение на тему "Секс и раса в Америке". Честно бегал по вечерам к телефону-автомату звонить домой. Приносил мелкие семейные новости. Которые Кипер бережно подхватывал и украдкой уносил к месту ремонтных туннельных работ. Как птица уносит веточки на постройку гнезда. И ему казалось, что туннель между ним и Долли вновь наполняется светом и теплом. Мальчик помогал ему в этом, сам того не зная. Ведь он был ее плоть, ее боль, ее страх. И каждый дюйм сближения с ним сближал его и с ней, с Долли.

Иногда, возвращаясь домой с работы, Кипер чувствовал в комнатах слабый запах ванили. А в ванной находил незнакомый тюбик зубной пасты. А Грегори смотрел на него блуждающим взглядом. Так смотрит усталый лосось сквозь плотный речной туман. Кипер делал вид, что это его не касается.

Ведь действительно - с какого возраста мы должны считать человека взрослым?

Александр Македонский в пятнадцать лет сел на коня и, ко всеобщему удивлению, повел армию на завоевание мира. Сегодня ему не продали бы пачки сигарет, бутылки пива. И все, что ему оставалось бы, - возглавить уличную шайку и повести ее на завоевание соседнего квартала. Вызывая великое удивление родителей, учителей, психиатров, полицейских.

Босс Леонид во время совещаний иногда еще стучал ладонью по столу. И напоминал, что фирма "Крылатый Гермес" по-прежнему на осадном положении. НЕ БОЙТЕСЬ ШУМНЫХ АТАК, БОЙТЕСЬ ТИХИХ ПОДКОПОВ. Но к этому все привыкли. Ведь жизнь продолжается и в осажденной крепости. И норвежский лайнер должен быть воспет к началу туристского сезона.

Кипер заканчивал монтаж отснятых кусков. В первых кадрах эскимос шел на лыжах через снежную пустыню. Пошатываясь под ледяным ветром, пригибаясь к земле, глотая воздух вперемешку со снегом. Потом он мчался на собачьей упряжке. Сани подпрыгивали на торосах. Эскимос гортанно кричал на собак, подгонял их шестом. И время от времени снимал меховую руковицу и взглядывал на часы. Потом плыл на каяке. Греб все быстрее, вглядываясь в ночной мрак. Его меховой капюшон обрастал сосульками. Он тревожно поглядывал на часы. Наконец, завидел что-то впереди. Весло замелькало еще быстрее. Каяк поравнялся с белой стеной.

Из меховой рукавицы появился белый конверт. Из него - яркий билет с эмблемой норвежского пароходства. Сверху спустился трап.

Эскимос уцепился за нижнюю перекладину. Стал карабкаться наверх. И с каждой ступенькой небо становилось все светлее. И на последней наступил рассвет. Палуба лайнера была залита солнцем. По краям бассейна в блаженной истоме валялись красавицы. И эскимос прыгнул в ультрамариновую воду, не снимая заледеневшей парки.

Агент актера выторговал за этот прыжок дополнительную плату. Но кадр стоил того.

В глубине души Кипер знал, что полоса такой безмятежности не может длиться долго. Грозовые тучи сгущались где-то вблизи - он чувствовал это по многим приметам. И все же, когда посреди холодного пасмурного воскресенья раздался звонок в дверь, он пошел открывать без тревоги. Почему-то ему казалось, что это опять пришли Свидетели Иеговы. И он уговаривал себя не раздражаться. И даже купить у них какую-нибудь душеспасительную брошюру. Пусть будет много разных церквей. Ведь не только у Школьного учителя - у каждого человека вырастает свой горб религиозных сомнений. И для разных горбов нужны разные церковные двери.

Он открыл дверь, держа наготове долларовую бумажку. Но на пороге стояла Эсфирь. Непредсказуемая, гневная, холодная. ЖЕРТВУЙТЕ НА ЦЕРКОВЬ ФЕМИДЫ ВСЕВИДЯЩЕЙ.

- Ах, это ты... - растерянно сказал Кипер, убирая свой доллар. - Так внезапно, без звонка... Мы давно не виделись... Я все хотел позвонить... Но, к сожалению, сегодня - не лучший день...

- Правда? Чем же так занят мистер Райфилд? Срочная работа для фирмы? Внезапное недомогание? Совещание с адвокатом?

За ее спиной блестели оледеневшие деревья. Каждая веточка - в стеклянном футлярчике, как на продажу.

- Нет, все мимо... Но, как бы это сказать... Дело в том, что я не один...

- Понимаю, вполне понимаю. Мистер Райфилд плохо переносит одиночество. Этот синдром описан в учебниках его бывшей жены. Страх одиночества у него так силен, что он иногда может при живой жене заключить брак с другой женщиной. Даже если это будет его собственная сестра.

- Я как раз хотел тебе рассказать. С этим все устроилось. Джози получила работу в Англии и уехала вместе с дочкой. Так что я смог послать белоклювых дятлов ко всем чертям.

- Отрадно слышать. Но, видимо, одиночество стало еще острее. И мистеру Райфилду пришлось заманить к себе в дом малознакомого школьника. Наверное, только для того, чтобы помогать ему делать уроки.

- Как?.. Значит, ты узнала?.. Каким образом?..

- Вот тебе и на! Не ты ли устроил нам этот заказ? Поиск убежавшего Грегори Кордорана. На что ты надеялся? Что мы его не найдем?

- Но как вам удалось? Мы ведь соблюдали все предосторожности...

- Неважно. Отец выследил эту Гвендолин... Он глазам своим не поверил, когда ее такси остановилось у твоего дома. Могу я теперь переступить порог? Или мы будем продолжать разговор на морозе?

Они вошли в дом. Они старались не смотреть друг на друга. Они прошли на кухню. Он помог ей снять пальто. От плиты пахнуло бухарским пловом. Запах-воспоминание.

- Зачем ты это делаешь? - Эсфирь сложила ладони как для молитвы. - Опять из лучших намерений? Тебя попросили - и ты не смог отказать? Ты понимаешь, что в глазах закона ты - преступник? Похититель несовершеннолетнего. Судье наплевать, что мальчик прибежал к тебе сам. Ему нужно будет вынести решение по закону. А по закону ты должен был немедленно сообщить родителям или полиции. И если судья будет в плохом настроении, ты можешь получить тюремный срок. Особенно, если у его пса в тот день случатся почечные колики.

- Но неужели человек до шестнадцати лет не может иметь своих желаний, своей воли? И родители могут распоряжаться им, как каким-нибудь крепостным? Я просто не могу в это поверить.

- Лучше поверь. Особенно в твоем нынешнем положении. За тобой уже числится двоеженство, подделка документов, тебя подозревают в манипуляциях с трупом. В глазах любого суда ты будешь выглядеть просто закоренелым аферистом.

- Что же ты предлагаешь делать? Запихнуть мальчика в машину и отвезти домой?

- Ты должен уговорить его вернуться добровольно.

- А если он не захочет? Ты сообщишь о нем родителям? Донесешь полиции?

- Но что мне остается делать? Поставь себя на мое место. На то самое, на котором я оказалась благодаря тебе.

- Поговори с ним сама. Может быть, ты найдешь нужные слова. Меня он не станет слушать.

Эсфирь на минуту задумалась. Положив руки на стол ладонями вверх. Вздохнула, кивнула.

Кипер встал, пошел к двери столовой. Открыл ее, крикнул наверх:

- Грегори, спускайся! Прятки кончились, тебя отыскали. Видимо, гости у тебя были слишком заметные. Иди сюда, на взрослый разговор.

Грегори спустился серьезный, чуть побледневший. Выглаженные брюки, джемпер, белый воротничок рубашки. Похоже было - он догадался, что происходит, и оделся заранее, как на экзамен. Слушал Эсфирь внимательно, время от времени кивал. Дождался, когда она кончит. И тогда произнес ответную речь, тоже, видать, заготовленную:

- Конечно, я подчинюсь. Как вы скажете, так и будет. Неприятности для Кипера... для мистера Райфилда - это последнее, чего бы я хотел. Я ему дико благодарен за все, за все. И вас я вполне понимаю. Вам было поручено меня найти - и вы нашли. Такая работа. Но я ставлю только одно условие. Вернее, прошу. Чтобы вы пошли к моей матери и сказали ей следующее. Что вы встретились со мной, говорили. Что я не в ночлежке, не в притоне, а в хорошем доме, у хороших людей. Что вы можете дать ей адрес. Но при этом я, Грегори, ее сын, со всей серьезностью заявляю, что возвращаться домой я еще не хочу. Что мне нужно еще время. Скажем - до лета, то есть месяца два-три. Однако, если меня заставят вернуться сейчас, я подчинюсь. Но твердо обещаю: при первой же возможности убегу опять. И на этот раз - неизвестно куда, неизвестно на сколько. Без всяких телефонных звонков. Она меня знает. Если вам это трудно и неприятно ей говорить, я могу сказать то же самое по телефону сегодня.

Он вежливо кивнул.

СЕКУНДАНТ ПЕРЕЧИСЛИЛ УСЛОВИЯ ДУЭЛИ. Повернулся и вышел из кухни.

Кипер и Эсфирь сидели, не глядя друг на друга.

- Похоже, мальчик не шутит, - сказала Эсфирь.

- Да уж, на шутку не похоже.

- Конечно, я могу передать его слова миссис Кордоран. Как ты думаешь, она уступит? Или попытается вернуть его несмотря ни на что?

- Не знаю. Может уступить. Она уже должна была понять, что сын ей достался из породы беглецов. И подружка у него такая же. Ее в детстве родители приковывали цепью.

- Я не знаю, насколько близко ты знаком с Долли Кордоран. Мне кажется, она необыкновенная женщина. За прошедший месяц я очень к ней привязалась.

- Да? Что же в ней такого необыкновенного?

- В каждом ее поступке, в каждом слове сквозит... Как бы это поточнее выразить?.. Да, вот так: сквозит нерасчетливая доблесть. Порой - на грани с глупостью. Ибо вообще-то у нее очень мало силенок на жизнь. Я это вижу. Самые простые вещи даются ей с трудом. Сесть за руль автомобиля, набрать телефонный номер, написать письмо - на все, на все ей нужно собирать армию своих силенок до последнего солдатика. Как в маленьком королевстве скликают армию непослушных вассалов - каждый рыцарь на счету. И при этом королевство не сдается, отбивается от противников и союзников, сохраняет независимость.

...Она доверяет мне, делится своими переживаниями... Созналась во всяких полифамных экспериментах... Но я вижу: это ей только кажется, будто ей нужен новый муж, который любил бы ее сильнее и нашел бы правильные слова... Никто не будет любить ее сильнее, чем Роберт... Но Роберт уже знает, что словами ей помочь нельзя, поэтому и не говорит их... А ей нужен кто-то, кто бы этого еще не знал и продолжал бы говорить бесполезные утешительные слова...

...В чем нельзя помочь? Все в том же, все в том же - спасти от отчаяния... Когда у человека мало силенок, он любое жизненное дело начинает с того, что подхлестывает себя, впадая в отчаяние... Такие люди обручены с отчаянием на всю жизнь... И они не верят, что другие живут иначе и добиваются успеха или просто нужного результата с азартом, с увлечением, с удовольствием... Если в серьезном деле ее помощник, близкий ей человек, не впадает в отчаяние, для нее, для Долли, это означает только одно: не хочет помочь. Роберт помогал нам с отцом в розысках не меньше ее, все делал, что нужно, и многое - сверх того... Но в отчаяние он не впадал - и она чувствовала себя все время одинокой, брошенной на поиски сына без всякой помощи...

...Иногда мне кажется, что у каждой женщины есть свое предназначение... Одни созданы, чтобы печь хлеб, или растить детей, или стирать одежду, или ухаживать за больными, или помогать старикам, или все вместе... А другим дано сил только на то, чтобы вслушиваться в голоса растений или в ночные крики бабочек. А есть такие никчемные, что годятся лишь на одно: внушать безнадежную любовь. И вот, когда такие - обделенные - берут на себя еще и хлеба, и детей, и стирку, и больных, это я и называю нерасчетливой доблестью. От которой у меня сердце безотказно разливается в восторженно-сочувственную лужу.

Кипер больше не мог этого слушать. Такую хвалебную песнь про Долли даже он не сумел бы пропеть. Он встал, обошел стол, взял лучшую сочинительницу панегириков за локти, поставил перед собой. Нагнулся и стал осыпать поцелуями ее лицо, шею, уши, затылок, плечи. Дошел до губ и задохнулся, застыл, обмер.

АХ, ВОТ ОНО ЧТО! - ГУБЫ ДАНЫ ЧЕЛОВЕКУ КАК ЛУЧШЕЕ МЕСТО ВСТРЕЧИ ДВУХ ТУННЕЛЕЙ!

Эсфирь ошеломленно моргала. Осторожно ощупывала кончиком языка открывшийся просвет. Играла с седой прядью в его волосах. Потом отшатнулась.

- Нет, нет, вот еще... Это было нелегко, но я от тебя избавилась, избавилась. Уехал в Калифорнию один!.. Ударился там в разгул... А теперь решил вернуться в свой вагон и продолжать поездку... С того самого места, где вышел на станцию прогуляться... Поздно, милый, поезд уже ушел... Как говорили древние, никто не может войти дважды в реку времени... Или в поезд судьбы... Он движется, как река... Река принесла нас друг к другу, река унесет, уносит, уже унесла...

- А мы обманем! - Кипер притянул ее обратно, прижал щекой к своему свитеру. - Мы обманем реку судьбы. Помнишь, ты мне рассказывала за этим самым столом? Как невидимая подводная река уносит пловца прочь от берега, в море? И секрет в том, чтобы не бороться с ней, не выбиваться из сил, гребя против течения, а проплыть несколько метров в сторону. Вырваться из потока. Как знать - может, моя поездка в Калифорнию и была таким рывком в сторону. Прочь из потока судьбы. Я рванулся, проплыл, достиг берега. И теперь стою на твердой земле. И могу наконец позвать тебя к себе.

Эсфирь откинулась в его объятиях. Взяла за плечи и встряхнула.

- О чем ты?.. Это становится даже интересно... Позвать? На какой срок, хотела бы я знать? На час, на день, на неделю, на вечерок?

- Нет - насовсем. Я хочу, чтобы мы поженились. Я прошу твоей руки. И сердца. Я хочу, чтобы ты жила со мной, в этом доме. Чтобы в спальне валялись твои тапочки, в шкафу висели твои блузки, в ванной торчала зубная щетка. Чтобы по воскресеньям ты варила бухарский плов. Чтобы летом мы полетели вместе в библейские края. И ты показала мне откопанный тобою город. И провела по всем его слоям и оболочкам век за веком. А потом мы нарожаем детей. И будем растить их так, чтобы им никогда, никогда не захотелось убежать из дома.

Она смотрела на него серьезно и недоверчиво. Потом улыбнулась, погладила по лицу.

- Ты знаешь, - сказала она, - я ехала к тебе сегодня через парк. Там у нас есть пруд с очень чистой водой. Летом можно видеть плавающих рыб. Но сейчас пруд замерз. Только в одном месте чернеет вода - там, где втекает ручей. И на мостике стояло несколько мамаш с детьми, показывали пальцами. Я остановила машину, подошла посмотреть. Представляешь - там было полно самых разных рыб. Форели, карпы, щуки. И эти, красные и желтые, как будто из аквариума, - как они называются?

- Не знаю. Почему ты вспомнила?

- В замерзшем пруду начинается нехватка кислорода... И разные рыбы, которые обычно сторонятся друг друга, вынуждены собраться к последней отдушине... И я подумала: мы с тобой тоже такие разные... И когда река судьбы свела нас вместе, нам обоим не хватало кислорода любви... Я только что порвала со своим возлюбленным, ты пытался вернуть свою... То есть я хочу сказать: мне страшно, что ты опять уплывешь из моей жизни... Когда мороз ослабеет... Оказывается, это больнее, чем я ожидала... И не говори, что этого не случится... Мы уже оба взрослые-взрослые, знаем, как это бывает... Так что давай лучше дадим себе время левой руки.

- Что это значит?

- Ты не слыхал? У древних ирландцев был такой обычай, что первый брак заключается сроком на один год. Проба, испытание. И если за это время жена не смогла забеременеть или супруги не сошлись характерами, через год их союз расторгался. Это называлось "брак левой руки". А если все складывалось удачно, через год заключался настоящий брак - свадьба, жертвоприношения, танцы.

- Очень мудро. А я теперь вспоминаю, что у другого народа - кажется, у норвежцев - был обычай, чтобы жених и невеста провели накануне свадьбы три дня, прикованные друг к другу цепью. Чтобы поняли смысл слов "брачные узы".

- Я бы не смогла. Для меня любая неволя - пытка. Сразу начинаю рваться прочь. Наверное, никогда не выйду замуж по-настоящему. Остается только ирландский вариант.

- Я согласен. Чем меньше формальностей, тем лучше. Тем более, что ты знаешь обо мне всю подноготную. У тебя даже есть мой анализ крови. Наверное, ни одна невеста не расследовала прошлое своего жениха так тщательно, как ты. А когда доживем через год до жертвоприношений, мы добудем где-нибудь белоклювого дятла. И я своими руками распотрошу эту вредоносную птицу на каменной вазе в моем саду.

- Но что будет с Грегори? Значит, ему придется вернуться домой?

- Зачем? Если захочет, пусть остается с нами.

- Мальчику нужен материнский глаз.

- Вот ты и станешь для него таким глазом. Мы усыновим его - и дело с концом! Наверняка у каких-нибудь народов существовал обычай "усыновление левой руки". Эй, Грегори! Хочешь сменить родителей? Иди сюда, взгляни на кандидатов.

Ошеломленный Грегори, спустившись на несколько ступенек, смотрел на обнявшуюся парочку. Черная головка на белом свитере, руки закинуты за шею... Как быстро это случается у взрослых! А потом они будут пилить нас, молодых, за поспешность, необдуманность, распущенность. Поглядели бы на себя.

Он покрутил пальцем у виска и отправился наверх. Дописывать сочинение на тему: "МИФ ОБ ЭДИПЕ: ОТЦЕУБИЙСТВО ИЛИ ЗАКОННАЯ САМОЗАЩИТА?".

III-6. Месть белоклювых дятлов

"И после этого они жили долго и счастливо и накопили много денег и всякого добра..."

Эта концовка детских сказок часто всплывала в памяти Кипера в те зимние месяцы. Потому что дом с лифтом стал похож на каменный домик Третьего поросенка или на тот сказочный теремок, куда стекаются, спасаясь от опасности, недальновидные зверюшки. Опасность была до поры не видна, она затаилась где-то неподалеку безымянным полицейским волком, юридическим кашалотом, белоклювым коршуном. И обитатели теремка ухитрялись легкомысленно забыть об острых зубах, клацающих где-то во мраке. Они даже получали удовольствие от привкуса неведомой угрозы. Они радовались новизне и непредсказуемости друг друга.

НЕ ЖДИТЕ ОТ БЛИЖНЕГО ЗАРАНЕЕ ОДОБРЕННЫХ ПОСТУПКОВ - И ТОГДА ЦВЕТОК ЕГО НЕПОВТОРИМОСТИ РАСКРОЕТСЯ ДЛЯ ВАС.

Нет, не мог маленький чемоданчик Эсфири вмещать такого количества вещей. Это тоже был явно сундучок из сказки. Он не подчинялся законам Эвклидова пространства. Платья и джемперы, флаконы и тюбики, мочалки и гребенки, туфли и береты, чашки и блюдца, тарелки и кастрюльки... На стенах там и тут появились картинки с видами Иерусалима, на окне - новая занавеска, на полке - новая вазочка. Кипер ловил себя на том, что мысленно сочиняет рекламу ко всем этим безделушкам. Идеи рождались легко, вещи просились в кадр. И это могло означать только одно: что он любил все, что она принесла в его дом, в его жизнь.

Еще одна сказочная удача: Грегори и Эсфирь мгновенно нашли общий язык. Им всегда было о чем поговорить. Эсфирь рассказывала истории разысканных ею беглецов. Грегори делился с нею идеями своих изобретений. Иногда они погружались даже в пучину политических дебатов. И Кипер слушал их с удовольствием. Ему так нравилось, что они совсем не копаются в себе. Чужие дела и судьбы занимали их гораздо больше, чем свои собственные. Полине не удалось бы выудить из них и пятиминутной исповеди.

Но больше всего их почему-то радовали истории об очередном провале добрых намерений. Эти сюжеты они извлекали из газет, из радиопередач, с экрана телевизора и смаковали за ужином как десерт.

- Хотите послушать печальную повесть о заботливых пожарных? - начинал Грегори. - Однажды под их блестящими касками поселилась тревожная мысль: что будет, если к возникшему очагу огня помчатся сразу две пожарные машины? Все другие автомобили, конечно, будут разбегаться от воя сирены, уступать им дорогу. Но готовы ли они к встрече друг с другом? Ведь они несутся на большой скорости, правила им не указ. И мысль эта зрела, разрасталась, заполняла огнестойкие умы и вылилась в постановление: отныне при постройке новых городов ширина улиц должна быть такой, чтобы две пожарные колымаги, несущиеся навстречу друг другу на скорости пятьдесят миль в час, могли безопасно разминуться. А для этого улицы должны быть шириной чуть ли не в футбольное поле. Поэтому, если вы попадете в новый американский городок, не удивляйтесь его пустынному виду. Жители на одной стороне улицы не знают своих соседей на другой стороне - им просто не разглядеть друг друга. Но зато пожарная машина может нестись на пожар на любой скорости. Тем более что в городке, как правило, она всего одна-единственная. И столкнуться с другой не сможет, даже если бы захотела. А обитатели городка так и не узнают, кого они должны благодарить за свои асфальтовые пустыни.

- И наши бездомные не знают, кого благодарить за нехватку мест в ночлежках, - подхватывала Эсфирь. - Потому что одни доброхоты идут на других стенка на стенку - попробуй тут разберись. Вот я читала вчера, как одни добряки собрали денег на новую ночлежку. Строить новый дом слишком дорого, но добрый город продал им хороший пустующий дом за доллар. И на собранные добрые деньги этот дом был прекрасно отремонтирован и готов к открытию. Но в последний момент приемная комиссия отказалась дать разрешение. Почему? Потому что в свое время другие добрые люди пожалели стариков, живущих в домах без лифтов. И добились постановления: если строится дом высотой больше четырех этажей, лифт в нем должен быть обязательно. А отремонтированная ночлежка была высотой в пять этажей. Добрые защитники бездомных пытались спорить. Они уверяли, что их будущие постояльцы готовы подниматься пешком с этажа на этаж, из столового зала в спальный. Что будут собраны нужные подписи под нужным письмом. Но строительный код - это прочнее, чем закон. Никто не помнит, кто и когда его принимал. Поэтому отменить или нарушить его - невозможно. Поэтому новенькая ночлежка до сих пор пустует.

Еще одно чудо - Грегори согласился возобновить учебу. И даже уверял, что в местной школе - в отличие от прежней - можно услышать что-то интересное о новостях техники. После уроков честно звонил матери, докладывал о прошедшем дне. Долли приняла его ультиматум, поверила, что это не пустая угроза. Больше не настаивала ни на чем. Не рассказывала о том, как она извелась, что не может заснуть без снотворного. (Об этом Кипер узнавал от Эсфири). Робко расспрашивала, что у него надето на голове, какая обувь на ногах. Новые зимние ботинки? Но откуда у тебя деньги? Можно мы тебе передадим несколько долларов через Эсфирь? Ведь она-то знает, где ты прячешься, и честно хранит секрет. Грегори милостиво соглашался принять дань. И потом исчезал на субботу и воскресенье.

- Лучше не спрашивай "куда?", - советовала Эсфирь. - Зачем нам знать? Вспомни Экклезиаста: "Кто умножает познания, умножает скорбь".

В начале весны пришло очередное письмо от Школьного учителя.

"Дорогой К. Р.!

В этом году я преподаю историю и естествознание в средней школе. В классах много славных ребят, мне с ними. легко, занятно, поучительно. Многие летом помогают родителям на фермах, в лавках, в мастерских. Конечно, вещи подчиняются им лучше, чем слова. Словарный запас у них невелик. Но я заметил, что одно слово мелькает в их разговорах и сочинениях гораздо чаще других. Вернее, два, навеки спаренных, слова: ХОРОШО-ПЛОХО.

Все мои попытки объективно рассказывать об исторических событиях разбиваются об эту скалу (шкалу?). Религиозные преследования и войны в Европе - это ведь плохо? Конечно. Но если бы их не было, пуритане не побежали бы за океан и не основали Америку - так? Значит, плохое может порождать хорошее?

- Для нас Америка - это хорошо, - вылезает другой, - а ты послушай, что скажут индейцы. Для них было бы гораздо лучше, если бы всех пуритан католики сожгли на своих кострах еще в Европе.

Быть смелым, храбро сражаться за свою страну - это ведь хорошо? Но если бы во время нашей гражданской войны южане не были такими храбрыми, война не длилась бы так долго и рабство рухнуло бы раньше. А если бы немцам добавить трусости, то и Гитлера удалось бы разбить гораздо скорее.

Мои ученики затаскивают меня в вечный философский спор о природе добра и зла. И я вдруг заметил, что на школьном, на семейно-воспитательном уровне вся идея добра сводится к подавлению эгоизма. Будь щедрым, честным, трудолюбивым, целомудренным, плати свои долги, помогай старикам, защищай слабых. Нам кажется, что эгоизм можно и нужно подавлять неустанно, давить и выжигать из каждой души. Мы воображаем, что запас эгоизма в каждом человеке неисчерпаем.

Но так ли это?

Если взглянуть на наших современников, как много среди них утративших волю к жизни, раздавленных невыполнимыми требованиями к себе. Готовых все раздать, но ничего не имеющих, ибо у них нет сил создать что-то для себя или других. Погруженных в тоску, растерянных, опустошенных, сварливо требующих от окружающих соблюдения тех же бессмысленных правил, которые они взвалили на себя. Спасительный эгоизм успешно разрушен - и что осталось от человека?

Если бы мне удалось собрать таких в одном зале, я произнес бы перед ними речь в защиту эгоизма. Я бы объяснил им, что на самом деле каждый эгоистический порыв - это попытка исполнить высокий долг. Наше тело, со всеми его нервами, сосудами, мышцами, зубами, глазами, страстями, - это храм души, создание Господа, часть Творения, порученная лично нам. И у нас нет более важного долга, чем охранять, сберегать, украшать, ремонтировать этот храм. Никто, кроме нас, не сможет и не станет этого делать. Ничего нет постыдного в том, чтобы ставить этот долг превыше всех других. Недаром же во всех древних религиях омовения, посты, правила питания возведены в ранг священных обрядов. Высокий эгоизм - вот новая добродетель, которой надо учиться.

За неимением подходящей аудитории я развивал вчера эти идеи перед пришедшей ко мне гостьей. Той самой, которой нет нужды эгоистично чернить ее прекрасные белые волосы. Я заявил, что немедленно приступаю к воплощению своих корыстных идей. Поэтому ей достанутся только крылышки жарящейся курицы - о ножках, грудке и печенке пусть даже и не мечтает. И пусть она не рассчитывает на скамейку у ног перед телевизором - в доме только одна скамейка, и понятно, кто будет ею пользоваться. И если ночь выпадет холодная, война за одеяло будет беспощадной - никакого пораженчества, никаких компромиссов, никаких уступок.

Она только смеялась, но в ответ рассказала занятную притчу об Аде и Рае. Какой-то новый Дант проник в Ад и увидел новейшую пытку для грешников. Они сидят за длинными широкими столами. Посреди стола - котел с супом. Грешникам даны ложки с длинными ручками, они могут дотянуться до котла. Но ложки эти длиннее их рук, поэтому в рот их никак не засунуть. А ручки ложек усажены острыми шипами, только кончик - гладкий. Грешники пытаются ухватить ложку посредине, режут руки в кровь, проливают на себя горячий суп. И так, с изрезанными, окровавленными руками они мучаются голодом, и пытке этой нет конца.

А потом наш новоявленный Дант попадает в Рай. И что же он видит там?

Точно такие же столы, точно такие же котлы на них, точно такие же длинные ложки с шипами на ручках. Но люди за столами сидят довольные, веселые, сытые. Почему? Да потому что они спокойно достают ложками суп и спокойно КОРМЯТ ДРУГ ДРУГА. В этом все отличие Рая от Ада. По-моему, очаровательное завершение темы эгоизма. Но пока мы еще остаемся на этой грешной Земле, я хочу заверить тебя, дорогой К.Р., что для тебя у нас всегда найдется ложка с ручкой нормальной длины и без всяких шипов.

Всегда твой, Антонио А."

Глядя на двух обитателей своего теремка, слушая их застольную болтовню, Кипер легко представлял себе Долли. Входящую в дом без звонка, отпирающую дверь своим ключом. Видел, как она подсаживается к этим двоим, как накладывает бухарский плов. И горячая волна прокатывалась от шеи до локтей и дальше. Стекала с кончиков пальцев, как счастливый разряд.

Но почему же только Долли? А другие?

Да, конечно, - дом примет, вместит всех-всех!

И девятилетнюю дочку Стеллу.

И старого сыщика Розенталя.

И удивительную, с цепи сорвавшуюся Гвендолин.

И Полина - если захочет - может пробить дверь из своего кабинета прямо в дом.

И даже...

Но нет - каждый раз, когда эти фантазии доходили до Роберта, умилительная картинка разваливалась. Мистеру Кордорану явно не было места в теремке с лифтом. Вот если бы он сумел при жизни реинкарнироваться в какую-нибудь болонку или кота, или даже в белоклювого дятла - тогда другое дело. Но в человеческом облике сказка его не вмещала.

Потом Кипер вспоминал, что в эти месяцы недолгой безмятежности раздавались тревожные звоночки судьбы. Главный сказочник посылал предупреждения, но беспечные обитатели теремка не умели расшифровывать их.

Вот однажды, в морозный день, Эсфирь вернулась домой чем-то сильно опечаленная. Что случилось?

- Помнишь, я тебе рассказывала про наш пруд и рыб в нем? Как они все собрались в незамерзший уголок, где им можно было дышать? Так вот - я проезжала через парк сегодня. И пошла на мостик взглянуть. Они все там. Но вмерзшие в лед. Пруд промерз до дна. И они все видны. Как экспонаты в музее. Карпы, форели, окуни. Это не к добру.

Кипер пытался развеселить ее. Уверял, что души этих рыб уже переселились в другие существа. Например, в комаров, вызревающих в своих личинках на дне, под защитой слоя тины. Летом ты встретишь их - слишком, слишком живых - и прихлопнешь без всякой жалости. Вот здесь, на колене. Давай погладим заранее укушенное место. И здесь, на бедре. И здесь, и здесь, и здесь. И, конечно, она поддалась, поддалась его утешениям. И через минуту они забыли несчастных рыб. Да и многое, многое другое.

Или вот еще был звоночек - гораздо яснее. Они работали с Багразяном в монтажной, спешили, ролик нужно было закончить через два дня. И Ашот спросил как-то мельком, без нажима:

- Ты что, решил дом продавать?

- Нет, с чего ты взял?

- Я листал недавно каталог продающихся домов, увидел фотографию твоего.

- Тебе показалось.

- Не знаю. Не так уж много есть домов с наружным лифтом.

- Да? Ты не выбросил этот каталог? Принеси как-нибудь - интересно взглянуть.

Сказал и забыл. И Багразян забыл принести каталог. И разговор, булькнув, исчез в незамерзающей реке времени.

А потом начались странности в поведении Полины. Она явно старалась избегать Кипера. Если он звонил, отвечала односложно, нетерпеливо. Совсем перестала заходить в дом. Однажды он подъехал, когда она садилась в машину. Он приветливо бибикнул - она сделала вид, что не слышит. Уехала. "Ну, и Бог с ней, - решил Кипер. - Наверное, нелады с ехидным мужем. Пройдет".

Первый удар белоклювых дятлов пришелся на первые теплые дни. Снег стремительно таял, отступал перед острыми копьями травинок, уползал в темные углы. Весенние потоки уносили погибших, замерзших, задохнувшихся, расчищали место для молодых - горячих, наглых, бездумных. Почки на кленах набухали, усыпали асфальт малиновой шелухой. Эта шелуха присыпала даже почтовый сундучок у въезда. В котором затаился толстый конверт, принесенный в злых белых клювах.

Налоговое управление извещало мистера Сэма Визерфельда о том, что за ним числится крупная недоплата. Что, по полученным сведениям, означенный мистер Визерфельд вообще не платил налогов нигде и никогда. Поэтому Налоговое управление требует от него в срочном порядке сообщить о его заработках и доходах за прошедшие годы и уплатить требуемую законом сумму, со всеми накопившимися штрафами и процентами. Если через месяц требуемая информация и первые взносы не будут получены, дело передается в суд.

Второй удар тоже имел форму письма. Адвокатская контора "Окунь, Карпович и Траутенберг" (вот они - души замерзших рыб!) сообщала мистеру Райфилду, что его бывшая жена Полина Сташевич поручила им возбудить против него дело о причинении моральных страданий. Ей стало известно, что в последние годы их супружества мистер Райфилд был также тайно женат на другой женщине. Скрытый яд этой лжи пронизывал их отношения и разрушал душевное здоровье пострадавшей. Он действовал медленно, как свинец в трубах, как радиация в воздухе, как асбест в утепляющих прокладках. Теперь стали понятны причины постоянного раздражения, усталости, мигреней, мучивших ее в те годы. И сегодня ее состояние не стало лучше - оно продолжает ухудшаться. (См. в приложенных документах заключения видных психиатров.) Прогресс ее карьеры замедлился, многие начинания потерпели неудачу. Для восстановления здоровья ей потребуется длительное и дорогостоящее лечение, так что какое-то время она не сможет зарабатывать на жизнь. Поэтому она требует, чтобы бывший муж, Кипер Райфилд, в покрытие причиненного им вреда, уплатил ей пятьсот тысяч долларов. Она не возражает против того, чтобы сумма эта была выплачена в течение пяти лет.

Но самый тяжелый удар был нанесен там, где, казалось бы, и нельзя было ждать никакой опасности. ВРАГ ВЫСАДИЛ ДЕСАНТ В ТЫЛУ И ПЕРЕРЕЗАЛ ГЛАВНУЮ МАГИСТРАЛЬ СНАБЖЕНИЯ!

В тот день они с утра сидели в монтажной, ждали отснятые пленки из проявочной. Лорренбах воспользовался перерывом и под большим секретом рассказывал Киперу замысел будущей пьесы.

- Представьте себе на сцене - большой семейный совет. Обсуждают важное решение. Одни настаивают на том, что надо продать семейный бизнес - скажем, обувной магазин, - который еле сводит концы с концами. Другие говорят, что надо, наоборот, перезаложить дом и вырученные деньги вложить в магазин, расширить операции. Поначалу зрителю кажется, что это вполне реалистическая пьеса, в духе, скажем, Артура Миллера. Обычные житейские раздоры, взаимные обвинения, даже угрозы. И он, зритель, пытается разобраться в родственных связях.

- Для меня в театре главная мука - имена, - сказал Кипер. - Если героев больше двух, я никак не могу запомнить, как кого зовут.

- А тут будет не два, не три, а десять! Старше всех - пара лет шестидесяти пяти, а самым младшим - брату и сестре - двадцать и восемнадцать. Но никак не понять, кто чьи родители, кто чьи дети. Только постепенно перед зрителем раскрывается главный трюк. Что на самом деле на сцене всего четверо: отец, мать и двое их детей. Только представлены они в трех разных возрастах. С перерывом в двадцать лет. То есть возникают, например, споры между сыном сорокалетним и двадцатилетим. "Если бы ты не ленился в колледже, - кричит сорокалетний, - я мог бы сейчас зарабатывать вдвое больше". А мать в шестьдесят лет попрекает себя же сорокалетнюю, что та не сделала операцию сустава, которую ей рекомендовал врач. И теперь ей в шестьдесят лет приходится расплачиваться. То есть получается неисчерпаемый пучок перекрестных драматических коллизий, обвинений и контробвинений, ссор и примирений.

- Звучит заманчиво и оригинально, - начал Кипер. - Я бы только...

И тут-то и раздался этот телефонный звонок. И Кипер взял трубку. И услышал голос Леонида Фарнасиса. Который звучал пугающе дружелюбно. Почти нежно, почти заискивающе. Звал прийти в директорский кабинет, когда выдастся свободная минутка. Но лучше бы сейчас - немедленно.

Босс сидел за своим столом. Он опять был похож на судью Ронстона.

ФЕМИДА СМАХНУЛА СОЛЕНЫЕ СУХАРИКИ СО СВОИХ ВЕСОВ.

Толстые пальцы собрали листы бумаги со стола, положили их на освободившуюся чашку. Чашка шатнулась и поползла вниз.

- Садись, Кипер... С чего начать? Ты знаешь меня много лет. Наверное, считаешь толстокожим, непробиваемым, безжалостным... Не спорь, все так считают. Но это только на поверхности. В глубине я - нежный и ранимый. Даже в какой-то мере мечтатель. Порой мечты одолевают меня, не дают нормально работать. Например, у меня есть мечта, чтобы старик, заснувший в своей кровати, в ней же и проснулся... Чтобы каждый гражданин исправно платил налоги... Чтобы у каждого мужа была только одна жена, а у каждой жены - один муж... И вот сейчас перед тобой сидит человек, чьи мечты разбиты... И так уж все сошлось, что ты оказался причиной этого...

Босс стал снимать листки с весов Фемиды и раскладывать их перед Кипером, как гадальные карты судьбы.

- Вот письма из полиции, запрашивающие о твоем местонахождении в разные роковые и будние дни... Вот - из Налогового управления, запрашивающие о твоих заработках за все прошедшие годы. Вот - из адвокатской конторы, запрашивающие о том же. Ибо они собираются высудить у тебя кругленькую сумму как компенсацию за двоеженство. Ты знаешь, у моей жены слабость к тебе, но даже она признала, что всего этого стало слишком много. Возможно, ты рано или поздно отобьешь все эти атаки. Возможно, докажешь, что ни в чем худом не замешан. Но на сегодняшний день лодка переполнилась. Нам, мечтателям, все это больше не по силам...

...Я ценю твой талант, знаю, что таких, как ты, - раз, два и обчелся. Хотел бы и дальше работать с тобой. Но, как я люблю повторять, - человек может позволить себе только выполнимые желания. Пока бушуют эти судебные страсти, у меня единственный выход: уволить тебя. Сбросить как непосильный балласт. Я буду всем говорить, что ты ушел по собственному желанию. Уверен, что ты без работы не останешься. Когда - и если - все уляжется, приходи снова. Но пока прости - все, что я могу сделать, это добавить к твоему последнему чеку изрядный бонус. Получишь его в бухгалтерии. Пусть Багразян доделает твой последний ролик. Желаю тебе отбиться от этой хищной своры. Но рисковать родным "Гермесом" - поверь - не могу, не могу, не могу!

На все это Кипер понимающе кивал. Улыбался. Крепко пожал протянутую руку. Но думал только об одном. Как бы скорее добежать до крана. И смыть крапивный яд с пылающих щек.

III-7. Аукцион

Несколько дней прошло в расслабляющем безделье. По утрам Кипер долго глядел на зеленеющие деревья. В северном окне был клен, в восточном - дуб, в западном - две липы. Южное было почти целиком закрыто каким-то хвойным гигантом, названия которого он до сих пор не знал. Теперь наконец у него будет время поехать в библиотеку, взять тот самый большой справочник с цветными картинками и разрешить эту давнишнюю древесную загадку. Но даже плавание по книжному океану он откладывал, откладывал со дня на день.

Эсфирь возвращалась поздно. "Следопыты Сиона" получили новое задание: отыскать богатую старушку, удравшую из Израиля в Америку. Родня полагала, что она прячется в Главном городе у своего тридцатилетнего любовника. Но любовник, видимо, был ушлый прохвост. Без конца менял адреса, телефоны, место работы. Оставлял ложные следы. Отец и дочь Розентали совсем сбились с ног.

Все же в свободные минуты Эсфирь звонила домой. Пробовала развлечь Кипера какой-нибудь смешной историей. Осторожно, обиняками пыталась узнать, не послал ли он свое резюме в другие рекламные фирмы. Не подал ли заявление на помощь по безработице. А ночью обращалась с ним, как с раненым. На все спрашивала разрешения. Можно поцеловать здесь? Погладить здесь? Я за месяц прибавила три фунта - ты уверен, что тебе не тяжело?

Грегори в эти дни увлекся историей планеты Земля. Но как назло зачитывался только историей катастроф.

- Вы понимаете, что Потоп - вовсе не легенда, - разглагольствовал он по вечерам. - Он был совсем недавно, каких-то семь-восемь тысяч лет назад. Научно доказанный факт. И может легко повториться. Какая-то плавучая водоросль вдруг начинает дико плодиться на всей водяной поверхности. От этого уменьшается испарение, меньше становится облаков. Меньше облаков - солнце сильнее согревает поверхность. Два-три градуса вверх - и ледники начнут таять. Океан поднимается, заливает Голландию, Данию, Камбоджу, Панаму. Из Южной Америки в Северную пешком больше не дойти, на машине не доехать. Земля дышит, как всякое живое существо. Вдох длиной в десять тысяч лет - потепление. Выдох оледенение. И все наши дымящие трубы тут ни при чем. Она дышала до нас и будет дышать после нас. Когда отмоется от нашей цивилизации очередным потопом.

Однажды ночью все трое проснулись от непонятного грохота. Кто-то сильно колотил в боковую дверь. Будто пьяный забрался к ним в садик и забавляется, стукая пустой бутылкой по алюминиевым листам.

Испуганные обитатели теремка прибежали в кухню. Кипер светил фонарем наружу, пытался разглядеть пришельца. Никого не было видно, но грохот продолжался. Удары сыпались на нижнюю часть двери. Как будто пьяный уже валялся на земле, но все не унимался.

Грегори сбегал в подвал, принес оттуда топор.

Кипер осторожно открыл дверь.

Удары прекратились.

В круге света они увидели диковинное допотопное существо. С пушистым хвостом и гладкой блестящей головой. И этой головой оно снова стало вслепую колотить по асфальту, по двери, по опрокинутому мусорному баку.

- Скунс! - воскликнула Эсфирь. - Это же просто скунс! Бедный, бедный зверь! Они больше всего на свете любят майонез. Его голова застряла в банке.

Да, весь барабанный грохот исходил от обычной майонезной банки. Видимо, зверек слишком увлекся вылизыванием ее. И голова его проскочила внутрь. А обратно уже не вылезала. И он задыхался теперь в этой вкусной ловушке.

Что было делать?

Схватить несчастное животное и мчаться к ветеринару? Но где искать ветеринара посреди ночи? И легко сказать - "схватить". Обезумевший скунс исцарапает любого спасателя, обольет вонючей струей, которую не отмыть потом никакими шампунями.

Каждый предлагал свой план спасения, но через минуту сам признавал - не поможет. Грегори вдруг исчез и вскоре появился на пороге с топором в руке. Словно персонаж из романа Достоевского.

- Нет! - закричала Эсфирь. - Не дам! Если ты только посмеешь... Я донесу в полицию, сообщу родителям...

Но Грегори не испугался угроз, отвел ее руку. Осторожно положил орудие убийства на асфальт. Держа за длинное топорище, стал продвигать его вперед, под сыпавшиеся слепые удары. Асфальт, земля, деревянная обшивка дома - все было слишком мягким. Пока, наконец, один из ударов не пришелся по топору.

Стекло по металлу - это был явно новый звук. Скунс насторожился. Замер. Подвинулся ближе. Хряснул по топору изо всех сил.

Банка разлетелась.

На секунду открылась перемазанная майонезом мордочка, обезумевшие глаза, задыхающаяся пасть.

Еще секунда - и освобожденный зверек исчез в темных кустах.

Как они поздравляли Грегори с победой! Сравнивали его с Эдисоном, с Ньютоном, с хитроумным Одиссеем! Жалели, что спасителя нельзя прославить в печати и в эфире (все же - беглый и блудный сын). Жалели, что не догадались сфотографировать майонезного узника Стеклянной Маски (кто им поверит теперь!).

- Какой чудный трюк для рекламы! - восхищался Кипер. - Его можно было бы продать майонезной корпорации. Да и не только майонезной. Любое варенье, сметана, йогурт. Три енота залезают ночью в продуктовый магазин. И через некоторое время выходят оттуда один за другим. И у каждого голова - внутри банки из-под малинового джема. Фирменный ярлык производителя, конечно, крупным планом. Как только получу новую работу, пущу в дело этот кадр. При нынешней технике монтажа нет никакой нужды мучить зверей, запихивать их головы в банки. Все можно сделать на монтажном столике.

Освобождение скунса всех необычайно взбодрило. Впервые за эти дни безработный Райфилд проснулся полным энергии, надежд, планов. Решил начать день с покоса лужайки. Вышел на крыльцо теремка, окинул взглядом свое королевство. Нагретый утренним солнцем кот подошел и потерся о его ноги. Птицы чирикали и пели о своих любовных приключениях. Красный шнур газонокосилки бесшумно струился в зеленой траве. И полицейская машина подкатила к дому тоже очень мирно, бесшумно, приветливо.

Первой мыслью Кипера было: кто-то из соседей пожаловался на ночной шум. И он пошел навстречу стражам закона с улыбкой. Сочиняя рассказ о ночном происшествии, заранее предвкушая их изумление и недоверие. Жизнь порой фантастичнее любого романа. Уж полицейским ли этого не знать?

Но оказалось, что нет - никаких жалоб на шум не поступало.

Нет, никакого сержанта Ярвица приехавшие не знают и никаких поручений от него не имеют.

Нет, они не разыскивали убежавших подростков, не интересовались ни беглыми мужьями, ни двоеженцами, ни неплательщиками налогов.

Единственное их задание - вручить мистеру Райфилду письмо-извещение из конторы шерифа графства. Вот здесь - распишитесь, пожалуйста.

Полицейские уехали.

Кипер остался стоять посреди некошеной лужайки. Усыпанный пятнами солнечного света с головы до ног. Вчитываясь в прыгающие строчки письма.

"Сим извещаетесь... в соответствии с законом 1963 года... штатной легислатурой... и постановление суда о неуплате долга фирме "Супермотор кредит"... контора шерифа провела аукцион... ваш дом был продан... вырученная сумма отправлена кредитору... Предписывается освободить дом в течение десяти дней... в противном случае помощникам шерифа предписано выселить..."

Кипер задумчиво вернулся в теремок. Неся письмо на вытянутой руке, как змею. Эсфирь и Грегори подняли головы от яичницы, смотрели на него с тревогой.

Он помотал головой - "после, после". Поднялся к себе в четырехсветный кабинет, набрал номер телефона.

- Ларри?.. Вы можете объяснить, что происходит? Мой дом был продан с аукциона... За пятьсот шестьдесят один доллар и сорок восемь центов... Кем, хотел бы я знать. Кому?.. Все это, конечно, дурная шутка. Но кто стоит за ней?

Судья Ронстон сказал, что сможет уделить им несколько минут только в конце рабочего дня.

Однако они не теряли времени даром.

Они начали с конторы шерифа.

- Конечно, все это нелепая ошибка. Но я им покажу! - грозил Ларри. - Они ответят за свое самоуправство. Мелкопоместные тираны! Разбойники, дорвавшиеся до власти. Воображают себя всесильными. Будут писать у меня объяснения генеральному прокурору штата!

Но старый шериф ничуть не испугался его угроз.

Да, аукцион был проведен по его распоряжению. Да, в полном соответствии с законом.

Да, объявления о нем были даны в прессе положенные четыре раза. Ах, вы не читаете местные газеты? Ничем не могу помочь. В центральных объявления стоят слишком дорого.

Да, извещение об аукционе было послано мистеру Райфилду на дом. Ах, он пересылает все юридические документы своему адвокату? Так пусть адвокат пороется в своих залежах. Возможно, оно до сих пор там валяется.

Нет, никто в его конторе не собирался наживаться на продаже чужих домов. Дело шерифа - выполнить постановление суда и покрыть задолженность мистера Райфилда фирме "Супермотор кредит". Да, те самые 561.48. За эту цену дом и был выставлен на продажу. Шериф не виноват в том, что на аукцион явилась всего одна пожилая пара, мистер и миссис Билдерсман. И не было никого, кто готов был бы предложить более высокую цену. Поверьте, присутствовавший там помощник шерифа с удовольствием купил бы этот дом и за тысячу, и за две, и за десять. Вот это и было бы нарушением закона. Использованием служебного положения. Слава Богу - этого не произошло.

Во время перепалки Ларри как-то сникал. Его живот опадал. Тускнел блеск очков. Казалось, что он на глазах теряет в весе. Голос делался тише. Он больше не грозил, он только хотел разузнать, понять, уточнить...

Адрес и телефон супругов Билдерсман? Пожалуйста. Но, насколько шерифу известно, они уже перепродали дом корпорации "Вершина успеха". Ведь аукцион был проведен давно, месяца три назад. Так что мистер Райфилд жил все это время в доме, который ему не принадлежал. С него могут еще потребовать арендную плату. А "Вершина успеха", в свою очередь, продала дом концерну "Двадцать первый век". От них-то и поступила просьба о выселении. Вот копия их письма. Пишите им и разбирайтесь с ними. А мы законы знаем и уважаем.

Кипер и Ларри вышли из конторы в молчании, не глядя друг на друга.

- Еще не все - отнюдь нет, - не все потеряно, - начал Ларри. - Главное: не давайте им запугать себя. Что это за закон 1963 года? Судья Ронстон...

В это время в дверях появился шериф. Почему-то без шляпы и звезды.

- Мистер Райфилд, можно вас на минутку. - Он отвел Кипера в сторону. - Я вам весьма сочувствую. Вы не первый попадаетесь в эту ловушку. Но, к сожалению, все сделано по закону, придраться не к чему. Могу только дать вам совет как частное лицо. Пойдите в архив графства, поройтесь там в книгах регистрации браков. Посмотрите, за кого вышла замуж дочь супругов Билдерсман восемнадцать лет назад. А потом поезжайте в почтовое отделение, в котором арендовала почтовый ящик корпорация "Вершина успеха". По закону почта обязана сообщить вам имя владельца. Сравните эти два имени: зятя Билдерсманов и владельца "Вершины успеха". Вы можете получить любопытные результаты.

Они решили последовать совету шерифа. Они хотели выиграть время и поэтому разделились: Ларри побежал в архив, а Кипер помчался на почту. Возможность перейти в наступление против невидимого врага немного взбодрила обоих. В почтовом отделении Кипер даже нашел силы пошутить с управляющим. Заявил, что письма в последнее время так ползут, что его племянник подумывает о возрождении голубиной почтовой связи. Управляющий шутку не оценил. Но написал на бумажке имя владельца корпорации "Вершина успеха".

ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК, ЧИТАВШИЙ ЭТО ИМЯ.

Когда час спустя Кипер и Ларри снова сошлись у здания суда, лица обоих выражали только уныние и испуг. Они молча протянули друг другу листки с найденными именами. Они заранее знали, что увидят на листке другого.

Имя было одно и то же.

Заслуженный член Ассоциации американских адвокатов, Адальберт Симпсон был женат на дочери супругов Билдерсман вот уже без малого двадцать лет.

Заслуженный член Ассоциации торговцев недвижимостью, Адальберт Симпсон, основал корпорацию "Вершина успеха" всего полгода назад.

- Но самое глупое, - воскликнул Кипер, - что я мог бы все это предвидеть. Ведь я знал! Он проделал точно такой же трюк с неким Джексоном два года назад. И был пойман на этом. Но, видимо, все сошло ему с рук. Вы хорошо научились выгораживать друг друга. А мне, дураку, поделом. Впредь будет наука. Если, конечно, у меня осталось какое-нибудь "впредь".

И вот они стоят перед судьей Ронстоном. И Ларри сбивчиво излагает ему суть дела. Доказывает, что адвокат Симпсон совершил противозаконную аферу. Воспользовался в корыстных целях информацией, полученной от клиента - от фирмы "Супермотор кредит". И что, вообще, о какой продаже с аукциона может идти речь, когда приговор суда об уплате долга был обжалован и подан на апелляцию.

- Апелляция! - вскинулся судья Ронстон. - И вы еще смеете произносить это слово?!

- А почему бы и нет? Я все сделал по вашим инструкциям. Обжаловал приговор в тот же день, как вы его вынесли. Через неделю подал все нужные документы. А вы сказали, что у нас на апелляцию есть целый месяц.

- Но залог, залог! - простонал судья.

- Какой залог?

- На время апелляции вы или ваш клиент должны были внести в контору суда залог в размере спорной суммы. Без залога никакие апелляционные документы не имеют силы. Они просто лежат в ящике без движения. Без залога любой должник может воспользоваться временем, отведенным для апелляции, и просто удрать.

- Но никто ничего не сказал мне про залог. И вы тоже...

- Да откуда же мне знать меру вашего невежества? Мог ли я вообразить, что опытный адвокат, член уважаемой фирмы не знает такой элементарной вещи? Сказать ему про залог! Если к вам в дом приходит профессиональный электрик, вы станете напоминать ему, что не следует устраивать короткое замыкание, что оно приводит к пожару?

- Но штатные законодатели принимают каждый год столько новых законов... Кто же в силах уследить за всеми этими томами?..

- Новых? Да закон о порядке продажи за долги был принят больше десяти лет назад. Я не говорю, что вы должны были прочесть все восемь томов. Но вы обязаны знать хотя бы суть.

- Конечно, имущественные тяжбы - не совсем моя специализация... Я занимаюсь исками о причиненном ущербе... Но все же я считал...

- То, что вы считали, будете объяснять вашему несчастному клиенту. И его адвокату, который привлечет вас к суду за причиненный урон. Я с удовольствием приму это дело к рассмотрению. Мистер Райфилд, почему бы вам не нанять для этой новой тяжбы того же мистера Симпсона? По крайней мере, он в очередной раз доказал в этой истории свою проницательность, неутомимость и пристальное внимание к мелочам. О, это был бы поистине беспрецедентный случай в судебной практике! Проигравшая сторона нанимает адвоката-победителя, чтобы покарать юридическое невежество и некомптентность!

Когда они вышли из здания суда, на Ларри было жалко смотреть. Он был так обессилен унизительным разносом, что едва поспевал за Кипером. Портфель его задевал за каждую ступеньку.

- И все же, и все же, - бормотал он, - отчаянию не должно быть места... Да, возможно, я совершил серьезный промах... Возможно, даже не один... Но в нашем штате существует специальный фонд Коллегии адвокатов... Как раз для таких случаев... Чтобы выплачивать компенсацию клиентам, пострадавшим от ошибки адвоката... Или от его нечестности... Мы подадим заявление... Я признаю свою ошибку... Конечно, моя репутация сильно пострадает... Но я готов... Вам вернут стоимость потерянного дома... Или хотя бы часть...

Но Кипер почти не слушал его. Он почти бежал. Его целью был городской фонтан в скверике. Он добежал, упал руками на его барьер. Погрузил лицо в воду. Он был уверен, что раздастся шипение пара. Но услышал только вой полицейской сирены. Одна из машин, скучавших у входа в судебное здание, двинулась в их сторону. Но пока она подъехала, Кипер успел окунуть голову еще несколько раз. Остудить щеки.

Полицейский погрозил дубинкой и отъехал.

Все, что происходило с ним дальше, Кипер запомнил урывками.

Вот он сидит на причале посреди Главной реки. Свесив ноги над бурой водой. Прихлебывая из бутылки в бумажном пакете. Бездумно разглядывая мост, чаек, ресторан на другом берегу. И вдруг видит, как из-за ферм моста торжественно выплывает дирижабль. И тысячи задранных голов по обоим берегам реки могут прочитать на его боках название самых лучших автомобильных покрышек. А дюжина туристов в подвешенной кабине может увидеть блестящее тело великой реки, и зеленую полоску насыпи, идущей поперек, и белое пятнышко старого причала на ее конце, и крошечную точку на нем - уволенного, разоренного, пьяного мистера Райфилда.

...Вот он у стойки бара, лицом к лицу с самим собой - зеркальным. Слева от него - бритоголовый юнец. Нервно ковыряет в носу, в ушах, достает что-то оттуда, рассматривает, кладет в рот. Справа - крепко сбитый дядька, уже не с кружкой, а с целой вазой пива. Атлет, шофер, грузчик, вышибала?

- ...И вот жду я ее дома, - рассказывает он. - Все прибрано, обед приготовлен, счета оплачены, кошки накормлены. Сам побритый, причесанный, собой и светом доволен, цены мне нет. А она приходит и вдруг как закричит, как закричит! Ну чего, спрашивается, чего она так кричала? И теперь я думаю: а может, за это самое? За то, что был собой и ею и светом доволен? Тайна, загадка...

- ...Нет, нет и нет, - отвечал ему Кипер. - Тайны больше нет. Я разгадал ее! Конечно, это был не просто скунс. Это моя добрая бабушка Дженни превратилась в красивого зверька и приходила предупредить нас. Но разве нам втолкуешь, поросятам беспечным?

...Потом он ехал куда-то без карты, без цели. В глазах проплывала сверкающая геометрия ночного шоссе. Встречные фары чертили круги и касательные к ним, вдали вырастали светящиеся треугольники моста. Прямая цепочка огней вспыхивала в памяти загадочным словом "биссектриса". Бесцельная неповторимость поездки блаженно отражала бесцельность Бытия.

...Утреннее солнце пробивается сквозь листву с трудом. С трудом Кипер приподнимается с заднего сиденья "фалькона". Пытается распрямить затекшие колени. Белка на газоне застыла с огрызком морковки во рту - ни дать ни взять футбольный судья со свистком. Вопросительный знак ее хвоста трепещет под ветерком. Не здесь ли, не на этой ли аллейке доктор Деборович объясняла ему превратности и тайны полифамной жизни? Но так и не открыла, не открыла самого главного: кто же защитит полифамный теремок от волчьей пасти за номером А-384-бис?

...Вот он бредет по улицам Главного города. Нужно убить еще целый час до открытия винных магазинов. Негр-проповедник на углу пытается открыть глаза равнодушным, вздымает обеими руками над головой фотокамеру.

- Услышьте же, неверные упрямцы, благую весть! Вот оно, последнее достижение науки, открытое брату Кристиану по милости Господней. Нет, это не простой полароид. Он может улавливать невидимое свечение вокруг головы человека. Хотите испытать на себе? Если человек ведет праведную жизнь, электрическое поле сгущается вокруг него. Образуется тот самый нимб, который христианские художники видели вокруг голов святых. Найдено научное объяснение! Всего за доллар вы можете узнать, светится ваша голова или нет. Предстоит ли вам дорога в ад или в рай, если Господь призовет вас к себе сегодня!.. Тайное станет явным, а явное всегда можно исправить. Спешите, пока у вас есть еще время!..

...На афише кинотеатра Ромео карабкается по ветвям к балкону Джульетты. Зачем миллионы людей снова и снова рвутся поплакать над историей, конец которой так безнадежно известен? Не пора ли Голливуду выпустить на экраны двойную версию, с двумя разными финалами: старинным, трагическим и новым, счастливым? Чтобы в нем посланец успевал предупредить и Ромео дождался бы пробуждения Джульетты в склепе. Но при этом, чтобы ни зритель, ни киномеханик, ни даже директор кинотеатра не знали, какая версия им досталась на этот раз. Пусть будет чистая лотерея. И тогда люди с азартом будут смотреть картину не один, не два, а три, четыре, пять раз! Каждый раз надеясь, что вот сегодня им повезет и все кончится миром и свадьбой.

...Открываются заветные двери. Кипер бредет вдоль сверкающих стен, вглядывается в этикетки. Каждая - как дверца. Но неизвестно, в рай или в ад. Он выбирает бутылку за бутылкой, относит на прилавок, выстраивает в ряд. Сочувственный взгляд продавщицы. По виду - образованный человек, а вот, уже с утра... Но что за странный выбор?

- А нет ли у вас водки "Попов"? Ага, в нижнем ряду - я не заметил... Ну вот, теперь полный комплект: красный "Попов", оранжевый "Гордон", желтое виски "Катти Старк", зеленый мятный ликер, голубой "Сапфир Бомбея", синий импортный кальвадос, фиолетовая водка "Небеса". Все семь цветов радуги - правда, красиво?

ОХ, ЭТИ ОБРАЗОВАННЫЕ! ДАЖЕ НАДРАТЬСЯ НЕ МОГУТ БЕЗ ВЫВЕРТОВ.

...Снова у стойки бара. Сосед расспрашивает о Франции.

- ...И вы бывали в Париже?.. Провели там целую неделю?.. А как называется их аэропорт?.. Орли?.. А где там обмен денег: до или после таможни?.. Нет, надписи мне не помогут, я не знаю французского... Мне нужно все выяснить заранее... Вот я спускаюсь вниз, выхожу из дверей... Какого цвета у них такси?.. Стоянка направо или налево?.. Нет, я не знаю, когда полечу... У меня пока нет на это денег... И времени... И не знаю, будут ли... Но сама идея очень греет, волнует меня... Расспросами я приближаю Париж...

...Снова ночь. Скамейка в саду. У нового собутыльника - хриплый актерский голос, вековая обида, мечта о главной роли.

- ...Кинореклама, говорите вы? Знаем-знаем, снимались и там. Первый раз годовалым младенцем. Улыбался беззубым ртом, прославлял бесслезный шампунь. Двадцать две секунды был на экране. Мог ли кто-то подумать тогда, что это станет пиком моей актерской карьеры?.. С тех пор максимум - пять секунд, восемь... И тоже без слов...

А потом приятель устроил эту работу в лаборатории... Они мне говорили: будешь работать для науки, важнейшие исследования. Безопасность автомобильного движения - главная проблема наших дней. А что оказалось? Наливают с утра полстакана джина - пей! А потом садись за руль и выезжай в город. А мы за тобой будем ездить и считать нарушения и ошибки. А на следующий день - уже полный стакан. Чтобы им поточнее определить, с какой рюмки штрафовать водителей за выпивку. "Не бойся, - говорят, - от полиции у нас специальное разрешение". Так я и пил каждый день, служил науке. Так оно и пошло, и пошло...

Безопасность - это святое! Это наша новая вера - так объяснил мне один умный-умный друг.

Ха - безопасность! Знаем-знаем... На всех полиэтиленовых мешочках предупреждения: не надевай на голову, не задохнись! На чайниках: не облейся кипятком! На вентиляторах: не суй палец! И только на одной вещи нет предупреждающей надписи, только на одной! Вот на этой самой.

И собутыльник достает из заднего кармана маленький пистолетик. И начинает объяснять Киперу, как опасно нажимать на курок. Особенно если дуло направлено кому-нибудь в живот. Как, например, сейчас Киперу. И если что-то случится, то всякий может легко оправдаться, сказать, что на предмете не было предупреждающей наклейки. А лучший способ устранить эту опасность - достать поскорее бумажник. Нет, кредитные карточки служителям науки как-то не помогают. Только наличные. Как - это все? Ох, какие бывают люди неосторожные. Ведь вот-вот пружина может сорваться, щелкнет по бойку, тот - по капсюлю... Скамейку потом уборщикам и за неделю не отмыть... Ну уж, ладно, на первый раз простим... Только не вздумайте вскакивать со скамейки, шуметь... Опаснее этого нет ничего на свете.

И Кипер послушно остается на месте. Ему хочется лечь прямо тут же, на деревянные планки, забыться. Но мучает мысль об автомобиле. Где же, где же, где же он оставил его сегодня? Ведь это его последний и единственный дом... Ведь там в багажнике должен еще оставаться остаток утренних закупок, кусочек винно-водочной радуги... Ее сине-фиолетовый край...

Но весенняя ночь заливает сознание, и все исчезает в фиолетовом мраке.

III-8. Мимолетные встречи

Первое, что Кипер увидел, придя в себя, - две соломенные птицы над головой. Которые тихо вращались на своих ниточках, золотились игрушечными крылышками. Потом появилось чье-то лицо, и женский голос сказал:

- Он проснулся, проснулся!

Другое лицо склонилось над ним, блеснуло очками.

- Долли, - сказал он. - Долли, поверь... Тебе не нужно так бояться за сына... Он крепкий, смелый мальчик... Даже мужчина... Сильный, правильный эгоист... Но сумеет накормить длинной ложкой и ближнего, и дальнего...

Долли улыбалась, кивала, терлась щекой о чью-то руку. Кипер не сразу понял, что это его рука. Ее глаза за очками сияли. Она начала целовать ему пальцы один за другим.

- А за тебя?.. Можно, я буду теперь дрожать за тебя?.. За твой мизинец, за безымянный, за средний, за указательный, за большой?.. Всю эту неделю, что мы тебя искали...

- Неужели неделю?

- Почти... Эсфирь, когда вы позвонили?.. в прошлый четверг, да?.. Позвонила и сказала, что тебя нет уже сутки... И они оба - Эсфирь и Грегори примчались к нам... Конечно, увидеть снова Грегори было таким счастьем... Но когда я узнала, что на все эти месяцы он нашел приют в твоем доме... Наверное, я могла бы и рассердиться... Ведь вы водили меня за нос... Но я тут же забыла об этом... Чувство было такое... Я так тебе благодарна... Будто мне вернули не только сына, но и его отца... Нет слов, нет слов...

Она нашла его вторую руку, погрузила лицо в его ладони.

- Конечно, мы все перепугались, - сказала Эсфирь. - Ты ведь умчался тогда из дома, не сказав нам ни слова... Только колеса взвизгнули. Мы боялись, что ты или сам разобьешься, или слетишь с моста, или задавишь кого-нибудь... Мы не хотели заявлять в полицию - но что же было делать?

- Это Эсфирь придумала, как тебя искать. Дали объявление в газету: "Владелец красного "фалькона" с таким-то номером не может вспомнить, где он его припарковал. Сообщившему будет выдано вознаграждение в двести долларов".

- Мы хотели предложить больше, но отец отсоветовал. Он сказал, что на пятьсот долларов уже может слететься толпа жадных жуликов. Отыщут на свалке старый "фалькон", перекрасят его, подделают номер и будут требовать вознаграждения.

- А та старушка, которая позвонила, - она была очень возбуждена. Сказала, что ни в лото, ни в лотерею она никогда не выигрывает и просто не может поверить, что ей, наконец, повезло. Да, красный "фалькон" стоит перед ее домом вот уже сутки. Но предупредила, чтобы мы были осторожны. Потому что в автомобиль забрался какой-то бродяга и спит там. Мы не могли разбудить тебя никакими силами. Роберт сел рядом с тобой за руль, а я всю дорогу держала твою голову, чтобы она не каталась по спинке сиденья.

- Мы сдали твой костюм в чистку, но нет уверенности, что ему удастся вернуть приличный вид. Похоже, что какую-то ночь ты проспал с шоколадным пломбиром в кармане.

- Ларри говорит, что он будет бороться за твой дом. Что он уже попробовал несколько ходов и получил обнадеживающие результаты. Если удастся доказать, что в какой-то момент этих жульнических манипуляций Симпсон стал владельцем дома, можно будет опротестовать продажу как мошенничество. Плохо только, что этот закон 1963 года объявляет любую продажу за долги окончательной. И снова из лучших намерений. Чтобы, мол, люди не боялись покупать дома должников.

Эсфирь принесла Киперу стакан сока. Потом достала из тумбочки механическую бритву и принялась водить ею по заросшим щекам.

- Но все же, знаешь, есть одна хорошая новость: с тебя, слава Богу, снято подозрение в манипуляциях с трупом. Вся афера, оказывается, была затеяна сыночком, Лестером-младшим. Он был по уши в игорных долгах. И когда в одно прекрасное утро обнаружил папашу мертвым в кровати, понял, что его денежный ручеек иссяк. Тогда-то ему и пришла в голову эта дикая идея: выбросить труп в окно и объявить "Ковер Аладдина" убийцей.

- Что ни говори, этот Симпсон - дотошный негодяй, - сказала Долли. - Все по пословице: "Чтобы жулика поймать, надо жулика послать".

- Когда в суде заговорили о манипуляциях с трупом, Лестер-младший испугался и стал подводить под подозрение тебя. Это он тебя сфотографировал у дома и послал в полицию снимок. И предвыборный плакат налепил на дерево, чтобы запутать даты. Только когда отпечатки его пальцев нашли на кровати и на раме окна, тогда он сознался.

- Как хорошо, что мне не надо будет тащиться в полицию, подтверждать твое алиби на пятнадцатое июня.

- А миссис Лестер? Она тоже участвовала?

- Кажется, нет. Эсфирь, сержант что-нибудь говорил про нее?

- Нет, она ничего не знала. Верила пасынку во всем. Да и зачем ей такие аферы? Она у мужа научилась оперировать спокойно, наверняка. Ты думаешь, этот фильм о покойном супруге она затеяла просто так, от любви и печали? Ха! Была основана целая корпорация с бюджетом в полмиллиона долларов. Тебе досталось только тридцать тысяч, а остальное будет потрачено умело - якобы на деловые поездки, аренду помещения, закупки несуществующего оборудования, зарплату якобы сотрудникам (на самом деле - родственникам и знакомым). Ведь создание документального фильма можно изобразить как мощное предприятие. Если она сумеет доказать Налоговому управлению, что потратила на бизнес полмиллиона, ее выигрыш на налогах дотянет, я думаю, тысяч до двухсот. Убежища! Добрые строители налоговых убежищ должны ведь получать свое скромное вознаграждение.

Долли погладила Кипера по свежевыбритой щеке.

- Как ты себя чувствуешь? Хочешь чего-нибудь поесть? Мы уже пообедали, но я могу принести тебе сюда на подносе. Или хочешь спуститься вниз, поздороваться с остальными? Там все свои. Просто надень пока халат поверх пижамы. Вряд ли у Роберта найдутся штаны твоего размера. А завтра Эсфирь привезет тебе что-нибудь из дома.

По лестнице они спускались цепочкой, взявшись за руки. Их встретили тихими аплодисментами и улыбками. Только Ларри Камбакорта виновато ежился на своем стуле. Отводил глаза. Кипер направился первым делом к нему, потряс руку.

- Я не терял времени даром, - начал Ларри. - Нужные заявления уже направлены в апелляционный суд, в штатную ассоциацию адвокатов, в комиссию по правам домовладельцев, в комитет...

- После, после, - сказал Кипер. - Не будем засорять нашими судебными дрязгами головы остальным.

Грегори помахал ему, не вставая. Сидевшая рядом с ним Гвендолин любовно разглядывала вышитую крестиком подушку. Мистер Розенталь расслабился в кресле, упражнял свой талант - ждать не скучая. Долли принесла Киперу поднос с остатками мясного пирога и банкой пива.

- Мы тут заговорили о мимолетных встречах, - сказал Роберт. - Мимолетных, но оставивших глубокий след. Мистер Розенталь сказал, что у него была такая встреча. И у меня была. И у Грегори. Решили рассказывать по кругу. Никто не против?

- Нет, нет, никто. Слушаем мистера Розенталя.

Священное счастье врага

- Это произошло во время войны, - начал мистер Розенталь. - Не той большой, где убитых считали миллионами, а нашей - маленькой, местной, едва заметной на глобусе. Но для нас она была самой главной. В ней решалось все. Вся наша жизнь и то, что больше жизни.

Уличные бои в Иерусалиме тянулись долго. Они шли, главным образом, по ночам. Мы удерживали одну сторону улицы, арабы - другую. По ночам та или другая сторона делала вылазку. Мы выбивали их из полуразрушенных домов и пытались закрепиться там. Но следующей ночью они устраивали контратаку и выбивали нас.

Так тянулось до тех пор, пока из Америки не приехал помогать нам один майор. У него был опыт уличных боев еще со времен гражданской войны в Испании. Он воевал в Барселоне. "Не пытайтесь закрепляться в отбитом квартале, объяснил он нам. - Оставьте его пустым ничейным пространством. Тогда противник не сможет нападать на вас внезапно. Пробираясь по пустому кварталу, он непременно выдаст себя. Конечно, так вы не отвоюете город. Но вам ведь сейчас главное - продержаться до прибытия подкреплений из Тель-Авива".

Этот совет нам очень помог. Отбив квартал, мы оставляли в домах пустые консервные банки на проволочках и уходили. Когда арабы пытались подкрасться для атаки, мы узнавали об этом по звону. И встречали их светом прожектора и огнем. Они несли большие потери. Но все же отдельным группам удавалось прорваться. Видимо, одна такая группа добралась до дома, где засел наш взвод. И забросала нас гранатами.

Я очнулся с ощущением страшной тяжести на голове. Казалось, она была придавлена глыбой бетона. Но рот мог дышать, и глаза открывались. И в переменчивом свете пожара я увидел над собой лицо арабского легионера. Оно было искажено гримасой счастья.

И здесь, в этот короткий предсмертный миг я вдруг ясно-ясно все понял про него.

Я понял, что вся его короткая жизнь была пронизана одной мечтой - убить врага.

И что я оказался воплощением его мечты. Но он сначала подумал, что я уже убит взрывом гранаты. А это совсем не то. Ведь неизвестно, кто именно бросил гранату. Может быть, другой - не он? Но когда я открыл глаза, сердце его переполнилось счастьем. Ему нужно было встретить живого врага - и вот враг его оказался жив. Он должен был упиться этим моментом. Ведь и у многих древних и диких племен существуют поверья, что жизненная сила врага переливается в момент смерти в душу победителя. Его занесенный штык замер на секунду, в предвкушении этого счастливого мига.

Но этой секунды и этих бликов огня хватило моему взводному, чтобы взять араба на мушку. Лицо легионера будто взорвалось надо мной. Ведь пуля, входя в череп, оставляет маленькую дырочку. Но внутри, по ходу, она разрушается и выходит десятками обломков, как шрапнель.

Спросите меня сегодня: "Сделал ли ты кого-то на свете счастливым?" - и я с уверенностью отвечу "да". Тот арабский солдат был абсолютно счастлив, занося надо мной свой штык. Но я не могу сказать, что я научился этому счастью. Мы знаем счастье любви, счастье успеха, родительское счастье, счастье выздоровления. "Счастье вражды" остается неведомым большинству из нас. Враг для нас всегда - лишь угроза, опасность, мы не ждем от него ничего, кроме горя и страданий.

Но с той ночи я точно знаю, что "счастье вражды" существует. И есть на свете миллионы людей, для которых заиметь врага, а потом убить его высочайшее, а порой и единственно доступное счастье. И в погоне за ним они не остановятся ни перед чем. Не помогут никакие наши призывы к переговорам, к благоразумию, к справедливости, ни денежные подачки, ни корабли с мукой и бобами. Если нам выпала судьба стать для кого-то долгожданным кровным врагом, у нас нет иного выхода, как браться за оружие и защищаться до конца.

Таков урок, таков глубокий след, оставленный во мне той мимолетной встречей с арабским легионером.

Раненая душа

- Моя мимолетная встреча, - начал Роберт, - тоже окрашена кровью и смертью. Но тогда я еще не верил в переселение душ и воображал, что дело идет всего лишь о раненой утке.

Мне было лет пятнадцать. Я гостил у тетушки в Миннесоте. Она и ее муж были страстными охотниками. Как раз в ту неделю открылась осенняя охота на уток. И они взяли меня с собой на озеро. Стрелять я умел, но на охоте был первый раз.

Они объяснили мне, что нужно делать. У нас было две лодки. Мы высмотрели утиную стаю в дальнем конце озера. И медленно поплыли к ней. Я с тетушкой - в одной лодке, ее муж - в другой. Секрет в том, чтобы приблизиться к стае с наветренной стороны. Конечно, утки не подпустят тебя на расстояние выстрела. Они улетят. Но взлетают они всегда против ветра. И если ты приблизишься к ним вместе с ветром, они пролетят как раз над твоей головой, еще не набрав достаточную высоту. Тут-то охотник и ловит свой счастливый миг.

Тетушка сидела на носу лодки. Осторожными движениями ладони показывала мне, куда грести, - правее, левее. Утки сначала пытались просто уплыть подальше от непрошеных гостей. Но лодки прижимали их к берегу. В конце концов стая взлетала. И в тот короткий миг, когда они со свистом проносились над нашими головами, начиналась пальба.

Я тоже был захвачен возбуждением охоты, тоже палил в небеса. Но, конечно, тягаться с настоящими охотниками мне было не по силам. С трех-четырех заходов они подстрелили каждый по две разрешенных утки и собрались уезжать домой. А я еще не убил ни одной. Стрелять влет мне до сих пор не доводилось.

- Давай сделаем так, - сказала тетушка. - Мы поедем домой готовить обед. А ты останься и добей ту, которую я только подранила. Ей уже трудно взлетать. Ты сможешь подстрелить ее на воде.

Так началась моя эпопея с раненой уткой.

Я приближался к стае на лодке. Стая взлетала. Раненая оставалась. Я откладывал в сторону весла, осторожно брал ружье. Целился, стрелял. Промахивался. С трудом превозмогая боль, утка начинала хлопать крыльями, вырывалась из плена воды, взлетала. Я видел, что одна лапка у нее беспомощно свисает. Она опускалась вдали, рядом с остальной стаей. И все начиналось сначала.

Не помню, сколько раз это повторялось. Я сбился со счета. В какой-то момент стая поднялась и улетела прочь с опасного озера. Раненая осталась одна. С каждым разом она подпускала меня все ближе. Но от волнения и стыда я все равно промахивался. Неписаный охотничий закон запрещает оставлять раненую птицу умирать долгой смертью. Махнуть на все рукой и уехать я просто не мог.

Каждый выстрел отдавался у меня болью в груди. Будто невидимая нить протянулась от моего сердца к ее перебитой лапке. Боль пульсировала в нас обоих. Мы стали одно. Нет, мы всегда были одно - просто я не знал этого. Все живое связано друг с другом миллионом невидимых нитей. Но жадность и похоть господства заставляют нас каждый день забывать про это главное глубинное единство.